Аннотация: Древнеримский детектив. Рассказ был написан на конкурс "Рождественский детектив (Рд-8)", и, к моему изумлению, занял первое место.
Утром на третий день после завершения весёлых Сатурналий из ворот славного города Помпеи на Аппиеву дорогу выехал всадник с мечом на поясе и одетый в лорику[1]. Имя его было Квинт Марций Фер, и был он центурионом второй когорты VI Македонского легиона на службе императора Августа.
Качаясь в седле, Квинт думал о том, что боги никогда не дают человеку всего. Вот ему уже 40 лет, а тело его всё столь же сильно и дух столь же неукротим, как и в юности. Немногие в легионе могут сравниться с ним в умении биться на мечах или метать пилум[2]. Но оделяя его здоровьем и силой, боги рещили, что этого хватит, и ниспослали богатство другим. Двадцать лет он носит гладий[3], а кошелёк его всё так же лёгок, как был у того двадцатилетнего римлянина, что завербовался в легионеры. Что ж, богам виднее.
Завидя удобный камень у обочины, Квинт собрался сделать привал и поесть, но после передумал. Через полдня он будет на вилле у своего друга Гастия. Вот кого Юпитер не обидел богатством, но взял за это страшную цену - отнял жену и сына. Хотя, то дело давнее, а сейчас Гастий будет просто рад приезду старого друга и закатит пирушку в его честь.
Квинт хлопнул лошадь калигами[4] по бокам, посылая вперёд.
Однако, пирушки не случилось.
Когда Квинт подъехал к воротам виллы, где был последний раз лет пять назад, солнце уже перевалило за полдень. Сами ворота были раскрыты, и в них мялся дюжий детина с вислыми усами, по виду - чистый галл. Это был охранник - внушительных размеров дубина и галльский кинжал на поясе не оставляли сомнения в его профессии.
- Что тебе угодно, центурион? - спросил галл.
- Это вилла Гастия Домиция Гальба? - задал вопрос Квинт, спешиваясь.
- Да... То есть нет... уже - охранник замялся, ему было привычнее орудовать дубиной, чем объяснять что-то словами.
Квинт заподозрил неладное, но спросить не успел, ибо его окликнули. От ступеней дома к воротам, перебирая короткими ногами, спешил лысый толстячок лет пятидесяти.
- Аве, доминус Квинт Марций, - задыхаясь, затараторил он, - я тебя помню, я управитель виллы, Фабий Кальвус...
- Я тоже тебя помню, Фабий, - отвечал Квинт, пока толстяк пытался отдышаться, - как поживает Гальб?
- Увы, достойный Квинт, ты, наверное, ещё не знаешь - хозяин внезапно умер сегодня утром! Страшная, страшная беда...
- Что!? Как же это случилось?
- Я расскажу, достойный Квинт, но давай пройдём в дом. Обеликс, - Фабий повернулся к галлу, - позови конюха, пусть отведёт коня доминуса центуриона в конюшню и даст ему корма!
Пока они шли к украшенному дорической колоннадой портику дома, управитель рассказал удручённому тяжёлой новостью Квинту о произошедшем.
Гастия нашли утром на пороге двери, что вела в сад. Незадолго до этого хозяин позавтракал, и пребывал в хорошем настроении. Последними, кто видел его живым, были конкубина[5] Гастия Антония Дамула и поварёнок из числа домашних рабов. Раб-садовник, обнаруживший тело, утверждает, что слышал хрип, но когда хозяина перенесли в дом, тот уже не дышал, и домашний лекарь не смог ему помочь. Все в доме растеряны, а он, Фабий, уже послал гонца в Помпеи, сообщить эдилу[6] и претору[7].
- Смогу ли я увидеть тело, или его уже готовят к погребению?[8] - спросил Квинт.
- Ещё нет, в доме есть ледяной погреб, и тело хозяина перенесли туда.
Они прошли в просторный атриум[9], где навстречу им, отложив табличку и стилос, со скамьи поднялся молодой человек в белой тоге.
- Доминус Марк Юлий, это центурион Квинт Марций Фер... - начал Фабий, но юноша прервал его:
- Дядя Квинт! Ты?!
- Да, Марк, это я. Приехал в гости, а попал вот на похороны...
Конечно, Квинт узнал его. Гальб усыновил своего племянника десять лет назад, когда потерял жену и сына, не переживших поветрия. Сейчас парню должно быть года двадцать два. Повзрослел и возмужал, а одет как щёголь с Палатина.
- Дядя Квинт, проходи, будь, как дома, тебе тут всегда рады, хоть сегодня нерадостный день... Гастий много вспоминал о тебе, ждал в гости, - в глазах Марка что-то блеснуло, и он отвернулся, - Кальвус, приготовлена ли комната для гостя?
- Сейчас распоряжусь, доминус Марк Юлий! - толстяк резво выкатился из помещения.
"А парень уже почувствовал себя хозяином" - отметил про себя Квинт - "А впрочем, кому же и наследовать Гальбу, как не ему?"
- Извини, я даже не спросил тебя, как ты доехал, - Марк снова повернулся к Квинту, - ты ведь прибыл из Иберии?
- Да, из Астурии. Наш легион по воле божественного Августа наводит порядок в землях астуров и кантабров. Дикий, варварский край. Добиться отпуска было непросто. А добрался я нормально, вчера прибыл в Помпеи на "Юноне Великодушной"...
- О, этот старый башмак ещё на плаву? - грубый голос раздался от двери триклиния. Квинт обернулся - в атриум вошли двое.
Один из вошедших был невысокого роста, и одет в простую коричневую тунику без всяких украшений. На вид ему можно было бы дать лет 35-40. Его обветренное лицо обрамляла бородка на киликийский манер, а вместо правой ноги от колена был деревянный протез. Впрочем, двигался он на нём твёрдо, как на живой ноге. "Моряк" - сразу понял Квинт.
Но гораздо приятнее было смотреть на женщину, вошедшую одновременно с ним. Уже не юная, она вызывала в памяти образ Елены Троянской - настолько была красива. Даже покрасневшие от слёз глаза её не портили. Пепельно-серая стола[10] и накинутая на голову палла[11] интригующе драпировали её стройное тело и вызывали не подобающие печальному моменту мысли.
- Знакомься, дядя Квинт, - сказал Марк, - это Помпоний Барба, клиент Гастия, хвастается, что в прошлом был пиратом. А ты, Помпоний, познакомься с достойным Квинтом Марцием Фером, старым другом покойного Гастия.
- Приветствую тебя, Квинт, - прогудел бородатый (Квинт учтиво кивнул в ответ), - Гастий, да будет милостив к нему лодочник Харон, часто вспоминал о тебе, ждал твоего приезда. Что до меня, то я действительно, немало побегал по палубам, и по пиратским тоже. И не стыжусь этого - великий Перикл причислял пиратов к "мужам, живущим морем".
- Это единственное, что тебе известно о Перикле, Помпоний, - сказал Марк.
- Опять кичишься своей начитанностью, Марк? - начал вскипать Помпоний. - Много бы было от неё толку, когда буря рвёт над головой парус? Видал я таких умников, как они молили богов, держась за мокрую мачту...
- Так, я уже вижу, что вы искренне уважаете друг друга, - прервал его Квинт, - но сейчас, пожалуй, представь мне прекрасную домну, Марк.
- Это Антония Дамула, вольноотпущенница. - представил Марк красавицу.
"Конкубина Гастия" - вспомнил Квинт слова Фабия - "После смерти несчастной Валерии безутешный Гальб, помнится, поклялся, что более не женится. Но вот эта женщина как раз из тех, ради которых клятвы и нарушаются".
- Я разделяю твою печаль, любезная Антония. - сказал Квинт.
- Спасибо тебе, Квинт, за добрые слова, - ответила она, - хоть и не в добрый час ты приехал в этот дом.
Все замолчали, и было слышно, как льётся вода из фонтанчика в бассейне.
Затянувшуюся паузу прервал приход Фабия, сказавшего, что в триклинии[12] накрыт стол к обеду.
Трапезу вкушали втроём - Антония отказалась есть и ушла к себе. Двое рабов приносили блюда и разливали вино. Отдав положенное ларам[13], подняли бокалы за богоравного Августа, за почившего хозяина дома, за здоровье Квинта. Последний тост центурион принял, но подумал, что друг за друга эти двое пить точно не стали бы. Марк с Помпонием периодически переругивались, первый отпускал язвительные замечания в адрес второго, а тот выражал сожаление, что не может вразумления ради посадить наглого умника за галерное весло. Пожалуй, Квинт знал, что первое сделает Марк, вступив в права наследства - он укажет одноногому моряку на дверь.
Поев, Квинт пожелал увидеть тело друга. Сопровождать его Кальвус отрядил домашнего медика-раба, иудея Иосифа. Они спустились по узким ступеням, и Иосиф, держа в одной руке масляную лампу, другой открыл скрипучую дверь в винный погреб, куда перенесли тело усопшего.
Внутри было холодно. Войдя, Квинт ударился головой о низкий потолок, который тоже был холодным, почти ледяным. А посредине помещения, в окружении амфор с вином, лежал на скамье Гастий. В колеблющемся свете огненного язычка он казался живым. "Эх, Гастий, дружище, что же ты меня не дождался? Видать, старухе Морте[14] так было угодно - обрезать сегодня нить твоей жизни. Что ж, пусть будет так. На той стороне Стикса тебя встретят Валерия и малыш Тит, ступай к ним!" Стоять, касаясь макушкой ледяного потолка, было неприятно, Квинт нагнулся и заметил на руках Гастия глубокие царапины.
- Поднеси сюда свет. - велел он Иосифу, и, всмотревшись, спросил - Что у него с руками?
- Да, доминус, - отвечал лекарь, - хозяин последние годы много занимался разведением роз, сам ухаживал за кустами, обрезал их. Розы очень колючие, и это царапины от их шипов.
- От чего же он умер, ты можешь сказать?
- Это непонятная мне смерть, доминус. Можно бы подумать, что он умер от яда, но его пищу и вино пробовал специальный раб. Я даже подумал, по некоторым признакам, что это был укус змеи, но змей в саду нет, и никаких следов укуса на теле тоже нет. Хозяин умер сам, значит, на то была воля Господа!
- Он, что боялся отравления? - Квинт посмотрел на лекаря.
- Не столь давно был отравлен один его знакомый, патриций. Вот с тех пор...
Он не договорил. Откуда-то сверху, со стороны дома раздались крики.
Когда Квинт вслед за Иосифом вбежал в сад, тут собрались уже почти все домашние слуги. Были здесь и Помпоний с Марком. А на дорожке, возле двери в дом корчился на земле человек в простой тунике раба, рядом с ним валялась на земле лейка. Иосиф склонился над лежащим, перевернул его на спину.
- Кто это? - спросил Квинт у мрачного Марка.
- Садовник, раб, он из италийцев. Каждое утро он поливал розы, как велел Гастий. Вот и сегодня тоже.
- О, боги, ведь именно тут, возле этой двери нашли и доминуса Гастия, - срывающимся голосом сказал Фабий, - и опять...
В этот момент лежащий что-то прохрипел и затих.
- Всё, - сказал, поднимаясь, Иосиф, - да упокоит Господь душу его, хоть и был он язычник.
- Отчего он умер? - спросил Помпоний. - Что-то слишком похоже на смерть бедняги Гастия.
- Да, доминус, ты прав, - ответил лекарь, - очень похоже.
- А что он сказал перед смертью, ты слышал? - спросил иудея Квинт.
- Он сказал: "Колючая Тьма". Он повторил это несколько раз.
- Что это значит? - удивлённо переспросил Квинт.
Они стояли перед красивым розовым кустом. Это был необычный куст - его ветви покрывали цветы тёмно-бордового, почти чёрного цвета[15].
- Вот она, эта самая роза. "Колючей Тьмой" её назвал сам хозяин, - рассказывал Квинту Фабий, - он очень гордился, что вывел розу с чёрными цветами, говорят, это пока не удавалось никому.
Квинт задумчиво смотрел на куст. Черные розы выглядели зловеще. И почему садовник перед гибелью назвал это место? Может ли это как-то быть связано со смертью Гастия? Они умерли одинаково внезапно. И есть что-то ещё похожее, что-то общее у господина и его раба. Только что? Руки! Исцарапанные руки.
- Я видел возле кухни, в корзине, нескольких поросят, - сказал Квинт, и все с удивлением посмотрели на него, - принесите-ка их сюда.
- Зачем? - изумился Марк.
- Хочу кое-что проверить.
- Ладно, - Марк пожал плечами и повернулся к рабам, - слышали?
Несколько рабов сорвались с места и бросились выполнять поручение.
Извлечённого из корзины поросёнка Квинт взял за две ноги и ткнул им в усаженные шипами стебли "Колючей Тьмы", а затем провёл вверх-вниз. На гладкой розовой шкурке появились кровоточащие полосы. Поросёнок заверещал, а когда Квинт бросил его на землю, пробежал несколько шагов, передние ноги его подломились, несчастное существо упало на песок, задёргалось и замерло. Второй поросёнок, чья шкурка была тщательно исполосована шипами других роз, что росли вокруг, несмотря на громкий визг, здоровья и бодрости не утратил, и, будучи отпущенным, резво умчался.
- Вот так вот, Марк. - сказал Квинт.
- Дядя Квинт... - ошарашено проговорил Марк. - Этот куст что, ядовитый?
- Ты сам всё видел. - ответил Квинт. - Эх, Гастий, да что же ты взрастил?!
Центурион потянулся к рукоятке висящего на боку меча, но остановился.
- Эй, кто-нибудь, принести сюда толстый рогожный мешок и топор, лучше с топорищем подлиннее - Квинт повернулся к стоящим поодаль рабам - ну, чего стоите, раздери вас Оркус? Мне что, гладий марать об это исчадие Тартара?
- Постой, достойный Квинт! - это вышла вперёд Антония. - Прежде, чем ты прикажешь срубить эту розу, знай, что ещё недавно "Колючая Тьма" была не более опасна, чем другие кусты. Гастий много времени проводил в этом розарии, он мечтал вывести чёрную розу и сохранить своё имя в веках. Подтверди хоть ты, Иосиф - роза не была ядовита ещё позавчера, ибо Гастий при мне обрезал черенки и поцарапался, я видела это!
- Да, домна Антония, это так. - сказал лекарь.
- Но сегодня все видят иное! - парировал Квинт. - Как объяснить это? Куст опасен!
- А ухаживают ли за розами ночью? - вдруг спросил моряк. - Я ничего не понимаю в цветах, потому и спрашиваю.
- Ночью? - удивился стоящий рядом Фабий. - Нет, Помпоний, для этого есть светлый день. А почему ты спросил про ночь?
- А потому что вчера ночью я возвращался от... от одной матроны, неважно от кого, так вот - проходя через сад, тут, у розовых кустов я видел - кто-то стоял.
- Уж не был ли это сам Оркус?[16] - охнул Фабий.
- А ведь наш покоритель морей прав, - неожиданно поддержал Помпония Марк, - был тут кто-то. Мне тоже вчера не спалось ночью, и я вышел в сад. И я тоже видел человека, он был одет в плащ. В простой плащ, такие есть у рабов.
- Оркус это был или ещё кто, в этом надо разобраться. - Квинт повернулся к управляющему. - Фабий, собери всех слуг в атриуме, ты не против, Марк?
- Это мой дом, дядя Квинт. - ответил тот. - И ты прав, в этом надо разобраться самим. Скоро прибудет эдил, и я не хотел бы, что бы тут по комнатам шастали его вигилы[17].
Опрос рабов ничего не прояснил. По словам Фабия, все те, кто работает в поле, на ночь запираются в эргастуле[18], да они никуда и не выходили после Сатурналий[19], что завершились пару дней назад - все полевые работы окончены, и на вилле могут оказаться только домашние слуги. Охранявший ночью дом галл Домиций Гальб Обеликс (вольноотпущенник Гастия, что и следовало из его имени[20]) сказал, что в саду было тихо, он туда не заходил, да и собаки почуяли бы чужака.
- Да и что мог сделать любой из рабов с розовым кустом? Не заколдовать же? - осчастливил громила своими умозаключениями.
Квинт, не веривший в колдовство, хотел было ухмыльнуться, но заметил, что все обернулись и посмотрели на лекаря Иосифа. Фабий Кальвус нагнулся к возлежащим на ложах Квинту и Марку, и сказал так, чтобы услышали только они:
- Доминус Марк и ты, доминус Квинт, а ведь если говорить о колдовстве, то кому ж и колдовать, как не этому иудею? Он и для Гастия Домиция покойного, да будет к нему добр Плутон, какие-то зелья готовил. И богов наших он не чтит. А ну как и вправду он порчу навёл на куст этот?
Марк, похоже, отнёсся к словам управителя со всей серьёзностью, и велел лекарю подойти.
- Отвечай прямо, был ли ты ночью в саду, у розария? - спросил Марк.
- Да, был. - признался тот.
- Что ты там делал?
- Смотрел на небо, на звёзды, доминус.
- Это с каких пор ты стал звездочётом? Ты лжешь!
- Доминус, я не лгу, но мне сложно будет объяснить тебе, римлянину, ибо ты не поймёшь.
Дерзкий ответ раба воспалил Марка, и тот повысил голос:
- Ах даже так, не пойму? Эй, Обеликс, Тиберий - марш в каморку к лекарю, и принесите всё что там найдёте, сюда. Может, мы чего-то и поймём!
- Марк, уж не подозреваешь ли ты иудея в злоумышлении на господина? - Квинт повернулся к Марку - Это серьёзное обвинение, ведь тогда, по эдикту божественного Августа, должны быть казнены все домашние рабы.
Марк смутился - похоже, вероятность потерять разом всех слуг его не обрадовала, но на толпившихся в атриуме рабов слова центуриона произвели гораздо большее впечатление. Кто-то застонал, стал заламывать в отчаянии руки, кто-то рухнул на колени, и, несмотря на то, что раб не должен раскрывать рот без разрешения, они заговорили наперебой.
Из их стенаний Квинт узнал много, но по делу - почти ничего. Рабы уверяли господ в своей невиновности, а Иосифа если и подозревали, то только в мелком колдовстве. Наконец, Квинту это надоело.
- Молчать! - рявкнул он, и сразу стало тихо. - Кроме колдовства, было ли чего необычного на вилле в последние дни? Не умирал ли кто, не болел ли непонятной хворью?
На этот вопрос ответил Фабий, сказав, что несколько дней назад вдруг умерла старая рабыня-прачка, но её нашли в одной из задних комнат. Она оставалась одна, когда остальные рабы ушли веселиться, ибо в Сатурналии так принято[21]. Но смерть 56-летней старухи никого не удивила.
- Она могла трогать розы? - спросил Квинт.
- Нет, достойный Квинт, она вообще не выходила в сад, правда, её сын, он пекарь на кухне, говорил, что обнаружил на её руках порезы, как от ножа. О, Юпитер и Минерва, неужели это были царапины от проклятого куста, неужели это порождение Гадеса может ещё и ходить?! - испуганно проговорил толстяк и оглянулся на дверь.
- Не бойся, Фабий, ты такой прыткий, что точно от него сбежишь. - вставил Помпоний.
Но Квинт был не настроен шутить.
- Всё, больше ничего необычного? - спросил Квинт. Из толпы слуг вышел невысокий человек, его туника была в пятнах краски.
- Это Мелантий, он грек, художник, расписывает в доме стены. - пояснил управляющий.
- Говори. - бросил Квинт.
- Д-доминус! - запинаясь, произнёс Мелантий. - Наверное, это не столь в-важно, но у меня вот вчера днём пропали кисти, и я не могу понять, кому они могли п-понадобиться, никогда вот не пропадали, и в-вот тут...
- Болван! - перебил его Помпоний, и раб замолк. - Да кому нужны твои дурацкие кисти!
- Ха, не ты ли их спёр, Помпоний? - поддел его Марк. - Захотел покрасить свою деревяшку?
- Ах ты, крысёныш...
Их перебранку прервал Квинт, потому что в атриум вошли Тиберий и Обеликс, и принесли вещи, найденные в каморке Иосифа. Немного одежды и сундучок. Сразу привлёк внимание плащ.
- Такой плащ был на том, кого ты видел в саду? - спросил Квинт Марка.
- Может и такой. - пожал плечами Марк. - Я, что, должен знать все лохмотья моих рабов?
- Ладно, посмотрим, что тут. - центурион приказал галлу открыть сундучок. Внутри оказалось много мешочков, пузырьков из греческого стекла, глиняных плошек и связок каких-то высушенных растений. Чтобы разобраться в этом, надо было быть медиком, или колдуном.
- Так, а вот это что ещё такое? - Марк взял в руки маленький египетский кувшинчик. - Что тут написано? Это по арамейски? Отвечай, лекарь, или я прочту сам, я знаю ваш язык!
- Яд! - вскричал Марк - у тебя змеиный яд? Ты отравитель, я прикажу повесить тебя на кресте!
- Стоп, Марк Юлий! - поднял руку Квинт. - Не надо поспешных решений. Сейчас мы всё выясним. Отвечай, Иосиф, ибо, как ты видишь, жизнь твоя сейчас не стоит и ломаного асса. Говори, зачем тебе яд, и не связан ли он с "Колючей Тьмой", говори всё что знаешь. А если тебя поймают на лжи, то клянусь Квирином и Беллоной[23], я сам прикажу привязать тебя к кресту!
- Доминус Марк, и ты, доминус Квинт, - начал иудей, - я клянусь моим Господом, что не виновен ни в чём. Этот яд был был недавно выписан из Египта по приказу доминуса Гальба, ибо он, опасаясь отравления, велел мне приготовить для него митридатум.
- Что приготовить? - не понял Квинт.
- Митридатум - зелье, постепенно принимая которое, можно обрести защиту от всех ядов, - пояснил Иосиф, - и этот сильнейший яд должен быть самым главным компонентом. О том, что я не вру, должна свидетельствовать табличка в архиве с печатью хозяина. Доминус Марк, ты сможешь найти её там, ведь ты вёл все дела доминуса Гастия Домиция. Кроме меня и его никто не знал про яд.
- Допустим, что так. - сказал Квинт. - Но что ты делал в саду?
- Я не соврал, я и вправду смотрел на восток, на звёзды, что светят над моей родиной, Иудеей и моим родным городом Гамалой. А к розам я и не приближался, опасаясь порвать о них одежду в темноте. Посмотрите на мой плащ - он цел.
Иосиф умолк, а Квинт задумался. Лекарь не врал, это чувствовалось, и не было нужды щупать его плащ и рыться в архиве Гастия в поисках упомянутой таблички. К тому же он поклялся своим Богом, а у иудеев с этим строго.
И тут Квинт понял, что знает о произошедшем на вилле уже почти всё - мозаика вдруг сложилась в его голове. Не хватало только нескольких кусочков.
Он встал, прошелся вдоль бассейна.
- Дядя Квинт... - начал было Марк, но центурион прервал его.
- Я могу сказать, как всё происходило, - начал он, - началось всё с яда, ибо тот, кто хотел извести Гастия, узнал о нём. Проникнуть в жилище лекаря не сложно, комната не запирается, так? Так! Но мало проникнуть, надо знать, что брать, и убийца это знал! Но вот как действует яд, он не знал, потому и испробовал его на беззащитной рабыне. И это был не Иосиф, тому не было нужды проверять действие яда. Змеиный яд должен соприкоснуться с кровью, и негодяй, скорее всего, смочил им кончик ножа или чего-то острого, чем и порезал несчастной руки. Но как добраться до Гастия? Убийца, не желая раскрывать себя, придумал смазать ядом шипы любимой гастиевой розы, ибо тогда смерть его не вызовет подозрений. Делать это чёрное дело среди бела дня невозможно, и убийца совершил его ночью, а для удобства нанесения яда на шипы использовал кисти, украденные у разгильдяя Мелантия. Но, как здраво заметил Фабий, ночью темно, посему убийца должен быть подсвечивать себе лампой, именно лампой, а не факелом, ибо свет факела ярок и может привлечь внимание. Вот как всё было, и обошлось без колдовства.
- Отличная речь, достойный центурион! - прозвучал голос. Все обернулись к главным дверям. Там стоял представительный мужчина в тоге, вошедший незамеченным, когда все слушали Квинта. За спиной его были видны двое вооружённых мечами вигилов и плешивый старичок, тоже одетый в тогу.
- Я эдил города Помпеи, Луций Максим Нерд, если кто меня не знает, - сказал вошедший, - со мной вигилы и достойный Авл Цециний Плавт, табеллион[24]. Мы прибыли сюда, чтобы огласить завещание усопшего, но, судя по тому, что я только что услышал, всё гораздо сложнее. Если Гастий Домиций Гальб не умер сам, но был убит - необходимо выяснить все обстоятельства дела.
- Досточтимые Луций и Авл, я рад видеть вас в сво... э-э-э, в этом доме, - поднялся навстречу им Марк, - располагайтесь вот тут, на почётных местах. Кальвус, выведи отсюда всех слуг, у нас с эдилом будет очень серьёзный разговор. У меня тоже есть что сказать.
Когда вновь прибывшие расположились на ложах, колоннада атриума опустела, а вигилы заняли места у дверей, Луций обратился к Марку:
- Сначала, Марк, прими мои самые искренние соболезнования, я знал достойнейшего Гальба, и известие о его кончине застало меня врасплох. Но есть ещё одно обстоятельство, которое заставило меня явиться сюда лично, я расскажу о нём позже. А теперь представь мне достойного центуриона, с домной Антонией и Помпонием я знаком.
После того, как Квинт был представлен Луцию, последний продолжил:
- Перейдём к делу. Квинт, ты говорил, что Гальб был умерщвлён. Чтобы я всё понял, повтори мне свои выводы.
Выслушав подробный рассказ центуриона, который прерывал короткими пояснениями Марк, эдил сказал:
- Но Квинт, ты не назвал имя убийцы, а это самое главное.
- Достойный Луций, как раз этого я сказать пока не могу. Одно ясно - убийца не из числа рабов. Из их недавних причитаний я понял, что Гастий считался у них добрым хозяином, и другого они не желали. Но можно поискать в доме кисть, с помощью которой, как я предполагаю, и был нанесён яд на шипы чёрной розы.
- Обыскивать весь дом, сад и хозяйственные постройки? - с сомнением сказал Луций. - На это уйдёт не один день.
- Уважаемый Луций, возможно, я смогу указать направление поисков, - сказал Марк, - ибо я тоже хочу высказать свои подозрения.
- Говори же, мы все внимаем тебе!
- Я хочу сказать, что подозреваю в убийстве Гастия Домиция его клиента Помпония Барбу!
Наступила тишина. Помпоний, привстав с места, ошарашено сказал:
- Марк, да что ты несёшь, уж не посетила ли тебя Мания?[25]
- Ты обвиняешь в убийстве квирита[26], Марк? - спросил Луций. - Это серьёзное обвинение, и тебе придётся его обосновать!
- Не обвиняю, но подозреваю. Во-первых, Барба был ночью в саду...
- Ты тоже был, ты сам говорил об этом! - крикнул Помпоний.
- Во-вторых, - продолжал Марк, - Помпоний сказал, что якобы ходил ночью к одной матроне - это все слышали, но вот врать он не умеет. До ближайших матрон - это на соседних усадьбах - пять, а то и все десять миль. Коня он не брал, из ворот ночью не выходил - я спрашивал Обеликса. Может, ты ещё прямо в Помпеи сгонял ночью на одной ноге, а Помпоний?
Помпоний молчал.
- И, в-третьих, я сам слышал разговор Гастия с Помпонием, вернее, часть разговора. Так вот, Гастий указывал нашему пирату покинуть дом. Как ты это объяснишь, Помпоний?
Помпоний молчал.
- Поэтому, - заключил Марк, - я и предлагаю поискать улики в комнате, где живёт Барба.
- Помпоний Барба, ты будешь отвечать на эти обвинения? - спросил Луций.
Моряк поднял глаза и негромко произнёс:
- Все эти домыслы не стоят и асса, сожри меня Сцилла! Нет у меня в комнате никаких кистей, и Гастия я не травил ядом.
- Что ж, проверим. - Луций обернулся к одному из вигилов. - Марий, возьми кого-то из слуг, а лучше - управителя дома, и обыщи комнату Помпония.
Вигил Марий отсутствовал недолго. Войдя, он положил на стол перед эдилом масляную лампу, тонкую кисть и маленькую глиняную плошку.
- Это лежало в комнате Барбы под ложем, завёрнутое в тряпку. - пояснил он.
Антония вскрикнула. Следом на стол лёг толстый кошель с золотыми монетами.
- Это было на полке, тут золота на пятьсот динариев ровно.
- Подброшено! - сказал Помпоний сдавленным голосом и оглянулся на женщину. - Я не убивал Гальба, клянусь всеми богами! А эти деньги дал мне сам Гастий.
- Такую сумму? Добр был покойный Гастий, раз наделяет золотом того, кого гонит из дома. - язвительно сказал Марк, и повернулся к Луцию. - Мне кажется, всё ясно. Именно он, Помпоний, похитив яд у лекаря, отлил его вон в ту плошку, а затем нанёс его кистью на шипы розы. Кстати, он вполне может знать арамейский и прочитать надпись на бутылочке, ведь сам же он рассказывал, как грабил корабли у берегов Египта и Сирии, и как тогда же потерял в абордажном бою ногу. И теперь я обвиняю - да, обвиняю Помпония Барбу в убийстве и ограблении своего приёмного отца и требую заключить его под стражу и придать преторскому суду!
- Это ложь, ложь! - обхватив голову руками, сказал Помпоний.
Луций удивлённо посмотрел на него:
- Какие ещё пираты, Помпоний? Какой абордаж? Марк, Квинт, Авл, и ты домна Антония - я знаю этого человека лет двадцать, и он никогда не был пиратом! В юности служил он на либурне в Сицилийском флоте, потом ходил на "Фавонии" в Массалию и Геную. А в последние годы возил на своём навигиоле[27] пассажиров на Капри. Так он и с Гастием познакомился - на обратном пути случился шторм, старый помпониев навигиол болтало на волнах, на Гастия рухнула мачта, и придавила бы его насмерть, но Помпоний оттолкнул его, и мачта раздробила ногу самому Помпонию. Гальб тогда оплатил услуги лекаря, а потом, когда Помпоний заново научился ходить, позвал его жить к себе - ведь тот остался без денег, посудина его после шторма годна была только на дрова. Вот и всё. И из языков Помпоний знает только латынь да язык портового отребья. Так что, как Помпоний мог бы разобраться с ядом - ума не приложу. Но насчёт того, где был ночью и насчёт этого, - Луций указал на стол, - тебе, Помпоний, придётся всё нам объяснить.
- Можно, это объясню я? - поднялась со своего места Антония, и все взоры обратились к ней.
- Говори, Антония! - сказал Луций. - Всё, что знаешь.
- Досточтимый эдил! - начала Антония. - Я вынуждена говорить, ибо сам Помпоний будет молчать, чтобы не упоминать моё имя. Но раз речь идёт о его жизни, то слушайте, как всё было. Гастий привёл его в дом четыре месяца назад. Через некоторое время Помпоний стал оказывать мне знаки внимания. Сознаюсь - я давала к этому повод. Недавно, перед Сатурналиями, Гастий застал нас с Помпонием за разговором, и сильно меня приревновал. Я не хочу пересказывать того разговора. На следующий день я почувствовала себя плохо, обратилась за помощью к Иосифу, а он сказал, что я беременна. Эта весть очень обрадовала Гастия (Марк подтвердит это), он обещал мне подарок, какой - не знаю, и ещё сказал, что не будет держать зла на Барбу, но тот должен покинуть дом. Гастий даже снабдит его деньгами, помня о том, что Помпоний спас его. Вчера Помпоний попросил меня выйти ночью в сад для тайного разговора. Мы встретились в той части сада, что далеко от розария, и говорили там весьма долго. Помпоний признался мне в любви, сказал, что Гастий приказал ему уехать и дал денег, он спрашивал меня, не согласна ли я уехать с ним вместе. Я ответила отказом, хоть и не объяснила главную причину. Помпоний встретил мои слова угрюмо, но сказал, что никогда и никому не расскажет о своих чувствах ко мне, после чего ушёл к себе, и я слышала, как лязгнул засов на его двери. Это было уже под утро. Когда мы разговаривали, Помпоний не имел при себе этих вещей - Антония указала на стол - А деньги эти и вправду получены от несчастного Гастия. Я не верю, что Помпоний мог убить Гальба, ибо он благородный человек, хоть простой моряк и любитель приврать о своих пиратских подвигах. Я всё сказала, досточтимый эдил!
Женщина села и закрыла лицо краем паллы.
- Спасибо, Антония, я этого никогда не забуду! - проговорил Помпоний. Он смотрел на женщину и улыбался.
- Домна Антония, твои слова правдивы. - сказал эдил. - Три дня назад гонец от Гастия передал мне письмо, в котором он писал, что собирается жениться на тебе, и приглашал к себе на свадебную церемонию, которая состоится, как только приедет его друг. Квинт, думаю, он имел в виду тебя.
- Подарок... - тихо произнесла женщина и зарыдала.
- Я тоже получил письмо от достойного Гальба, - сказал скрипучим голосом старик Авл, - где тот просил на днях принять его с целью изменения завещания.
Квинт взглянул на Марка и поразился - юноша смотрел на Антонию, и в его взгляде была ненависть, а губы плотно сжаты. В голове Квинта мелькнула очень неприятная догадка. К тому же он кое-что вспомнил.
- К сказанному я хочу добавить, - сказал он, - что Помпоний не подходил к тому розовому кусту.
- Поясни. - обернулся к нему Луций.
- Следы в саду. - ответил Квинт. - Когда мы стояли там, у "Колючей Тьмы", я заметил, что протез моряка оставляет в песке дорожки глубокий и ясно видимый круглый след. Если бы к розе с ядом подходил Барба - такие следы остались бы и у куста, а их там нет. Землю там не взрыхляли давно - это было видно. Помпоний не виновен, достойный Луций, а кисть с лампой ему подбросил преступник, наверное тогда, когда моряк имел объяснение с Антонией.
- Согласен с тобой, центурион, - сказал Луций, - и я, кажется знаю, кто это был... О, Марк, ты что, хочешь нас покинуть?
Марка, тихо вставшего со своего места, остановил в дверях вигил.
- Что это значит? - возмутился он. - Или я не в своём доме? Не могу ходить, куда хочу?
- Тебе придётся выслушать весьма серьёзные обвинения, Марк! - ответил эдил. - Сядь на место!
- Дядя Квинт! Неужели и ты считаешь, что я убил своего приёмного отца?
- Ты не называл его отцом! - рявкнул Квинт. - И теперь я понимаю, что это сделал ты, больше некому. Ты вёл дела Гастия, и только ты мог узнать про доставленный яд. Ты читаешь по-арамейски, и можешь разобраться в сундуке лекаря, больше никто. Ты сразу нашёл пузырёк с ядом в сундуке, будто бы сам его туда положил. Ты видел ночью в саду лекаря и Помпония, и воспользовался этим, чтобы обвинить их в том, что совершил сам. И именно тебя видел Помпоний у куста. А ты подбросил улики в его комнату, но сделал это второпях, на всякий случай. Это пришлось кстати, когда о те же шипы случайно поранился и садовник, добросовестно исполнявший приказ уже покойного хозяина. Когда Луций посылал вигила на обыск, ты был доволен и улыбался - сразу было видно, что ты был уверен в результатах этого обыска. Ты, наконец, терял половину, а то и больше, наследства, в случае женитьбы Гастия. Ты не называл его отцом, не называй и меня больше дядей!
Квинт замолк и добавил тихо: "Эх, Гастий, что же ты взрастил..."
Марк выслушал эти слова стоя, с непроницаемым лицом.
Эдил кивнул своим вигилам:
- Отведите его в его комнату, и заприте там до завтра. Сегодня уже поздно, скоро начнёт темнеть, мы выедем в обратный путь с утра.
Марка вывели, он по-прежнему не проронил ни слова.
- Настоящий римлянин! - сказал Луций, посмотрев ему вслед. - Умеет проигрывать. Хотя ему не позавидуешь, ведь за убийство родственника, если мне не изменяет память, положено утопление. Так что, если в комнате у Марка найдётся кинжал - тем лучше будет для него. Кстати, досточтимый Авл, раз мы установили истину, то можно и огласить завещание.
- "Я, Гастий Домиций Гальб, всадник, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, завещаю принадлежащее мне..." - читал Авл строки, написанные на пергаменте. Дом в Риме, вилла в окресностях Помпей, сады и поля были отписаны, как и ожидалось, Марку Юлию, а в случае его смерти или невозможности вступить в права наследства ("... а это как раз и важно в нынешних обстоятельствах" - вставил Луций) - Антонии Дамуле, вольноотпущеннице. По тысяче динариев Гастий завещал Квинту и Помпонию, небольшие суммы были завещаны и нескольким другим людям, в том числе и Фабию. Упоминался в завещании и лекарь Иосиф - он получал свободу и двести динариев.
- "... и подписано в присутствии четырёх членов магистрата" - завершил чтение Авл, свернул пергамент и сказал: - домна Антония, ты сможешь вступить в права наследства после суда над Марком Юлием.
Стуча по полу деревяшкой, к новой хозяйке дома подошёл Помпоний.
- Антония, я покину этот дом сразу после похорон, - сказал он, - но позволишь ли ты мне посетить тебя потом?
- Не будем об этом сейчас, - ответила женщина, - я еще не похоронила и не оплакала своего Гастия ... своего мужа. Но ... я буду рада тебе, приезжай.
В саду, благоухающем цветами, царствовала ночная тьма. Лишь недалеко от розария тлел едва заметный огонёк.
- Квинт, клянусь Меркурием, там опять кто-то есть! - Помпоний указал на тёмный силуэт, подсвеченный лампой.
- Посмотрим. - нахмурился Квинт.
На земле, накинув на плечи плащ, сидел Иосиф, и смотрел на восток. Рядом с ним стоял кувшинчик с вином и масляная лампа.
- Празднуешь своё освобождение, - усмехнулся Квинт, - а почему в одиночестве?
- Праздную. - согласился иудей. - Но не свободу. Что моя жизнь? Искра от костра. Но на днях случилось по-настоящему великое событие!
- Какое же?
- Пришёл Мессия! Пришел Спаситель, тот, кто выведет нас из тени на свет и искупит наши грехи. Это случилось в Иудее, там, где стоит святой город Иерусалим.
- Кто же поведал тебе об этом?
- Она! - и Иосиф указал рукой на восток. Там, над тёмными полями и виноградниками, висела в небе яркая звезда, заглушая своим светом другие звёзды. - Я видел её вчера ночью, но не смог до конца поверить, что это она, а теперь - верю.
- Странная звезда... - изрёк Помпоний. - Не припомню такой что-то. Эх, сюда бы нашего тетрарха[28] с "Фавония", он все созвездия знал, и небо читал, как свиток. Но эта звезда - не принесёт ли она беды?
- Эта звезда принесёт надежду! И она была предсказана. "Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых."[29] Это знак, великое знамение. Теперь всё изменится, мир станет лучше, и люди станут лучше. Исчезнут войны, уйдут в прошлое корысть, предательство, неблагодарность. Я в это верю.
- Хорошо, если будет так! - Квинт взглянул на кувшинчик с вином. - А налей-ка и нам с Помпонием. Если ты не ошибаешься, то за это стоит выпить.
Под ночным италийским небом сидели трое мужчин, смотрели на чудесную звезду, пили вино и думали каждый о своём.
Примечания к рассказу:
1 - доспех римского легионера
2 - метательное копьё
3 - короткий римский меч
4 - подкованные сандалии легионера
5 - сожительница, не имеющая прав жены
6 - выборное должностное лицо, отвечающее за порядок
7 - судья
8 - усопшего омывали горячей водой, умащивали тело кедровым маслом, одевали в лучшие одежды (знатных римлян - в тогу), возлагали на него гирлянды и венки из живых цветов, а в рот клали монету - плату Харону за перевоз через подземную реку Стикс
9 - внутренний дворик в римском доме, аналог гостиной
10 - женская одежда, наподобие платья
11 - женский плащ
12 - столовая, гостиная
13 - боги домашнего очага
14 - одна из богинь-парок, обрезающая нить жизни
15 - да, автору известно, что чёрные (почти чёрные) розы были выведены только в XIX веке от Р.Х.
16 - бог смерти
17 - выполняли обязанности полицейских и пожарных
18 - тюрьма, дом для содержания рабов или гладиаторов
19 - праздник в честь Сатурна, отмечался 17-23 декабря
20 - вольноотпущенник часто присоединял к своему имени часть имени хозяина
21 - на Сатурналии рабы могли вести себя как свободные, и даже садиться с хозяевами за один стол
22 - самая ядовитая змея, обитает в Северо-Восточной и Восточной Африке, автору неизвестно, как называли её в те времена, поэтому использовано современное название