Освещённую фонарём я увидел её стоящей возле скамейки, на которой кто-то сидел. А её фигурка, залитая матовым светом, казалась неподвижной, если бы не падающие редкие капли дождя, такие мелкие, что их почти не было видно, но оживляемый ими воздух двигался и создавал впечатление движения внутри себя. Она была именно внутри. Девочка, ждущая неизвестно чего.
Я смотрел на неё, невидимый в окружающей фонарь темноте, а девочка постояла ещё несколько секунд, затем беззвучно поплыла в направлении края картинки, за которой было ещё более густо от теней, чем в моей темноте. Сидящая на скамейке фигура не интересовала ни её, ни меня, это был просто какой-то человек без имени, судьбы, и даже без лица. В моей истории он больше не появится, поскольку просто никому не нужен.
А девочка ушла за тот невидимый край, заставив меня выйти из своей темноты и пойти за ней, потому что я не хотел терять её из вида. Но перейдя странную черту, отделяющую мою тень от открытого пространства серой и безлюдной улицы, я не увидел никого, совсем никого, и остановился в нерешительности, оглядываясь по сторонам, не понимая, куда она скрылась и где её теперь искать.
Движение слева от себя я почувствовал мгновенно, с тревожным ощущением чего-то неправильного, не подходящего по звуку, размеру и даже дыханию. И когда я повернул голову в направлении того, что сейчас приближалось ко мне, я увидел другую девочку, совсем маленькую, лет пяти, с вьющимися короткими локонами русого цвета. Да, в детстве у неё был именно такой цвет, потемневший от времени и быстро сменяющихся жизненных ночей, не настолько многочисленных для того, чтобы беспокоиться о будущем, но достаточных для изменения цвета её и даже моих волос.
Она подошла ко мне, просто подошла и снизу посмотрела в моё лицо, по которому уже начинал разливаться страх. Именно он был первым, освободив затем место для обычного человеческого отчаяния, которое я в тот момент объяснить не мог. Даже себе. Я просто взял эту девочку на руки и заорал во всё горло куда-то в сторону, а она смотрела туда же серьёзным взглядом и молчала, крепко вцепившись своими пальчиками в мою ладонь.
Вдыхая полную грудь воздуха я снова выдавливал из себя надсадный крик, размалывая в кашу свои внутренности, чтобы хотя бы таким образом пересилить вызывающее тошноту ощущение безысходности, наполнявшее меня сейчас. Девочке не было страшно. Она просто сидела на моей левой руке и смотрела туда, откуда эхом возвращался мой дурацкий крик, который я был не в состоянии прервать. А может, не хотел. Однако желания кричать, искреннего и безусловного, у меня тоже не было. Просто необходимость, данность, почти судьба, похожая на короткую жизнь гранаты, лопающуюся смертельными гранями не потому, что она так решила, а лишь по причине, что иначе уже нельзя.
После очередного крика слева от меня вдруг сорвалась серая стена окружающего меня мира, она была похожа на троллейбус, с освещёнными, но разбитыми окнами, и выбивающими из неба искры палками невидимых рогов. А затем такой же троллейбус ушёл куда-то назад уже с правой стороны, открывая мутную бездну, из которой не возвращались никакие звуки. Стена спереди, с пустой скамейкой и всё ещё горящим фонарём, просто растворилась перед моими глазами почти одновременно с отвратительным скрежетом за спиной, после которого я понял, что мне уже нет нужды оглядываться назад. И с последним выдохом через уже больное от натуги горло я почувствовал пустоту в своих ладонях. И даже не стал на них смотреть. Мне было уже безразлично, что там осталось от окружающего меня воздуха, ни единым движением вокруг не показавшим себя хоть сколько-нибудь разумным. Поскольку это действительно безумие - всего за несколько минут игры света и тени увидеть и снова потерять двух таких различных по возрасту и межрёберному стуку девчонок, каждая из которых была не кем иным, как моя, в разное время мною прожитая, и где-то до сих пор живущая дочь.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/zzz999-413/2008.jpg)