Ты сейчас спишь.. а у меня расклеилась вечерняя духота и небо потонуло в молниях и тяжелом громе, звучащем глухо, как через плотно сложенную ткань. Дождь выливался из исполинских ладоней, мокрыми волосами тёплых струй укрывая кожу живой плёнкой, контурами которой в придорожных витринах отражалось чьё-то тело. Я смотрел на эти отражения и не узнавал в них себя. Потому что не было видно ничего, кроме блестящих плеч и груди, освещенных уличными фонарями, и совершенно белого лба, с вытянутыми скулами под ним, дающими ощущение гипсовой маски. Маски, поднимающей вверх своё безглазое лицо, чтобы принять разбивающиеся об неё тяжелые капли, падающие, словно сплошной мерцающий поток.
Я шел, почти по щиколотку утопая в кипящей воде, с глухим шипением стекающей в решетки канализации, и редкие машины обгоняли меня, колёсами разрезая расходящиеся волны, зажатые ребрами поребриков в бессмысленно текущую узкую реку. Я обошел весь квартал, шумящий мокрыми придорожными деревьями, и по-прежнему не узнавал свои отражения под желтым светом фонарей. Пока не дошел до арки, где начинался городской парк, по булыжным дорожкам которого стекали бурлящие ручьи из песка и мелких веток, скрипящих и ломающихся под босыми ногами. Именно там, в тени, отбрасываемой мной на каменной тропинке, по движениям неясного контура я узнал свои очертания, от которых вверх тянулись тонкие, серые дождевые нити. И в тот момент, когда сознание приняло моё нахождение здесь, чья-то ожившая тень взяла воспоминание о тебе в свои тёмные ладони и стала качать её под стихающий шёпот падающей воды. И тогда я развернулся и ушел. Потому что мысли о тебе не были моей дорогой. А мокрая маска была лишь желанием не показывать своё лицо, раскрывая прозрачные ладони моей памяти, в которые каждую ночь опускаешься ты.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/zzz999-20/2208.jpg)