Она была здесь. В абсолютно белом молоке провожающего её солнечного света. В слепящем потоке не видно было ни стен, ни краёв её ложа, висящего почти на уровне плеч, ни белых простынь, растворившихся с воздухом комнаты в одном дрожащем пятне. Я видел только её руки.
Заливающий комнату свет терял свою интенсивность под висящей в воздухе деревянной крышкой, почти полностью скрывающей находящееся под ней и отбрасывающей светлую тень на фарфоровые пальцы, видимые у самого края. Я наклонился. Придерживая края спускающейся с обеих сторон кисеи, я почти в полный рост вошёл в прохладную тень остановившегося света. И сразу увидел её глаза. Она смотрела на меня спокойным взглядом человека, уверенного в том, что всё случится именно так. С удовлетворённым ожиданием увиденного, с отрешённой горечью происшедшего, и со спокойным согласием с тем, что уже нельзя было изменить.
- Я вижу тебя, - тихо сказала она и прозрачная ткань затрепетала в такт её выдоху, рассыпав горсти белого света по мраморным ладоням, - вижу.
Подняв глаза вверх, она смотрела в висящую над ней преграду, остановившуюся всего в полуметре от её лица и оставляющую на нём колыхающиеся тени от прошитой белым светом кисеи.
- Вижу.. - ещё раз прошептала она. - И ты.. просто смотри.
Я смотрел. И не понимал. Ничего из того, что видел перед собой. В голове проносились обрывки диалогов, эхом влетающие в ожившие истории, рассказанные ею. Рассказанные, когда она была жива.
И сейчас, смотря в её почти прозрачные глаза, теряясь в многоголосье заполнивших сознание чужих звуков, я изо всех сил старался понять, откуда вообще пришла уверенность, что её больше нет. Вот же она.. Здесь.. Вот только этот дурацкий свет.
Недоумевая, я снова поднял взгляд на неподвижное лицо и внезапно почувствовал режущий холод внутри себя, сковавший мои мысли и мышцы в один неподвижный кусок. Сейчас на меня смотрели полные боли глаза, в которых размыто отражались уродливые человеческие тени, раскрашивающие их из серого в грязно-мокрый цвет. Тени двигались быстрей и быстрей, разбрызгивая по её векам похожие на слёзы ртутные капли и я вдруг понял, что сейчас произойдёт, понял, откуда этот взгляд и
эта боль, кричащая из серых глаз тоскливым ветром, понял, что зря пришёл сюда и что уже не успею уйти, пока всё не закончится, а закончится это именно сейчас, здесь и сейчас, когда она сожмёт тяжелеющие веки.
- Не закрывай глаза! - закричал я прорвавшимся голосом, хрипя и матерясь, но понимая, что опоздал, что всего через мгновение её веки закроются, и они действительно закрылись, соединяясь разбрызганной ртутью, и висящие на ресницах грязные капли потекли по её щекам, по подбородку, по совершенно белой шее и фарфоровым пальцам, опутывая всё серой паутиной, покрывшей белоснежную ткань и капая на пол длинными смоляными каплями, из которых сразу поднимались те самые уродливые тени, что плясали в её глазах, всегда окружавшие её и сопровождающие её сейчас, как черные цветы, как сорняк, задушивший рост винограда, как раковая опухоль, расколовшая когда-то сильную жизнь. Я смотрел на её пальцы, вцепившиеся в обтянутые белой тканью деревянные края и видел, как по ним венозными дорожками растекались те же тёмные нити, которые уже полностью опутали её лицо. Воздух передо мной потемнел, солнечный свет расплылся грязными разводами в дёргающихся человеческих силуэтах и внезапно упавшая крышка глухим стуком смешала всё в одну серую мглу, в котором отчаянным эхом метался её крик:
- Уходи! - меня ударило в грудь, отбросило к невидимой стене, но уже падая навзничь я успел увидеть, как в пепельном вихре пляшущих фигур исчезают её прозрачные пальцы.
.....
- Ты знаешь, что ты бываешь другим? Я видела это всего один раз, всего один. Когда ты был совершенно непохожим на себя, настолько, что я тебя не узнала. Чужим и по настоящему безжалостным. Мгновение, именно мгновение, когда ты превратился в примитивное оружие разрушения. Для меня. Для всего, что вокруг. И для самого себя. Я знаю - с тобой это происходит редко. Видимо, существует какой-то противовес тому, насколько человек добр. Когда в уже неконтролируемой ненависти не разглядеть человеческих черт. Если ты абсолютно добр, ты можешь быть абсолютно жесток, правильно? Чем дальше от привычных мерок уходит какое-либо человеческое качество, тем дальше его противоположность.
- Это часть меня. Даже больше - это я. Останься.
- Я не могу. Понимаешь, я просто не могу здесь.
- Ты не должна уходить так.
- Жизнь выталкивает из себя. Не смерть забирает.
.....
Я лежал у стены, прижавшись щекой к холодному камню и смотрел в колыхающуюся ртутную стену перед собой. И ждал. Не знаю, чего, но ждал. И для меня не было неожиданностью, когда в середине разлившейся грязи появилось светлое пятно, расплескавшееся во все стороны как капля росы, упавшая на подорожник. И уже сейчас можно было видеть что-то огромное, неудержимое, сильное, надвигающееся с той стороны и чьи очертания я уже узнавал, но в которые еще не верил. Пятно росло, растягивая плотную свинцовую стену в тонкую плёнку, через которую пробивался светло-голубой свет, дрожащий, как горячий воздух над костром, и в момент уже ожидаемого соприкосновения натянувшаяся преграда наконец лопнула, мгновенно уходя в стороны и распадаясь на миллионы невзрачных теней, бессильно корчащихся под ногами, и в эту брешь, расплёскивая ставший осязаемым свежий воздух, уверенно вошла парусная шхуна.
Разрезая ветер звенящими мачтами, она стремительно прошла высоко надо мной, почти сразу скрывшись в багрово горящем горизонте. Но даже отсюда я заметил стоящую возле одной из мачт девичью фигурку, чьи распущенные волосы метались в поющих парусах. Не отрывая взгляда она смотрела на встающее над горизонтом раскалённое Солнце.
Это был её мир. В котором она всегда жила. И я знаю, что именно в нём она живёт и сейчас.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/zz9-11/2-63.jpg)