Аннотация: Одинокая девушка Зоя по-настоящему привязалась к своему питомцу - котенку, найденному на улице. Но окружающий мир жесток и безжалостен.
Зойке двадцать восемь. У нее никогда никого не было, только так - подружки.
И общения тоже почти нет никакого у Зойки: она работает киномехаником в малень-ком кинотеатрике, и в аппаратной, на двери которой висит табличка "Посторонним вход воспрещен", кроме нее и молоденького, но уже обремененного полновесной семьей, Толика, никого нет. Им уже год обещают инженера, а пока они в аппаратной хозяйни-чают вдвоем и прекрасно друг с другом ладят. Толик часто просит Зою то сменить его пораньше, то вместо утренней смены выйти в вечернюю: Толик учится на заочном, да еще ребенок... Зойка всегда с готовностью соглашается: ей все равно, дома-то что де-лать?
Как-то поздней осенью Толик принес за пазухой крохотного взъерошенного котенка - на улице нашел. Котенок едва стоял на ногах и дрожал от холода.
- Я могу его отдать кому-нибудь, если ты против, - сказал Толик.
- Ну что ты, куда его такого? Пусть пока останется. У меня есть сливки.
Зойка достала пакет сливок, припасенный себе на ужин, отгрызла зубами макушку, плеснула в капроновую крышку и поставила на пол:
- Кс-кс-кс!
Котенок неуверенно разъезжающимися лапками добрел до крышки, обмочил мор-дочку и облизался.
- Пей, дурачок, - сказал Толик, - это же вкусно.
Зоя присела возле котенка. "Какой крохотный, - думала она. - Какой пушистый. Са-мый настоящий Пушок. И какой смешной".
Пушок остался в аппаратной. Все заботы о нем приняла на себя, конечно, Зойка. Она сшила ему тюфячок из старых тряпок, выделила из своего скудного кухонного хо-зяйства блюдце и поила котенка молоком и сливками. А со временем, когда котенок уже мог жевать, и колбасой прикармливать стала.
Первое время, конечно, пришлось ходить за ним с тряпкой. Потом Зойка поставила в туалете жестяную коробку из-под сельдей, насыпала в нее песку и стала приучать Пушка ходить туда. Для этого дверь в туалете держали чуть приоткрытой.
Забот прибавилось. Сама-то Зойка кой-что поест-попьет, редко наготавливала, а теперь и рыбу покупать стала, и мясца сырого, - все Пушку своему тащит.
После смены выходила с ним гулять. Она бережно несла его за полой пальто, за-щищая от ветра и мороза, и ласково поглаживала за ушами.
Приходить на работу Зойка стала пораньше: вдруг Толик в свою смену ему ничего не принес и Пушок голодный? Вдруг с ним что-нибудь случилось? Даже ночью ляжет Зойка спать, а сама думает: как он там, бедненький? Совсем-совсем один в аппаратной и во всем кинотеатре - ни души. Ему, наверное, страшно: маленький же еще. Однажды Пушок, играя, так запутался в проводе, обмотав его несколько раз вокруг шеи, что ле-жал почти без движений, хрипел. Тут как раз новый фильм привезли, пока сгружали да носили, много времени прошло. А увидела Зойка, - ноги подкосились: как дитя родное! - бросилась, дрожащими руками провод размотала, уложила котенка на диван: "Ма-ленький ты мой, родненький, да как же ты так?!"
После этого случая Зойка и вовсе спать перестала, все воображалось ей: приходит она утром, а Пушок ее ненаглядный - задушенный, на проводах висит. И по утрам, если не ее смена была, спускалась на улицу к телефону-автомату, звонила Толику.
О том, чтобы к себе домой, в коммунальную квартиру, котенка принести, и речи быть не могло. Зойка заикнулась было: что, мол, если она заведет?..
- Нет! - отрезала одна соседка. - У моего Сашеньки от кошек аллергия.
Видно, от этой самой аллергии и швырял ее Сашенька на улице, как увидит, в ко-шек кирпичами. "Убьет ведь", - подумала тогда Зойка о своем Пушке. А другая сосед-ка, согбенная, вечно шаркающая тапками баба Поля, прошамкала:
- Зоинька, ты бы лучше замуж вышла да ребеночка завела.
Первое время Пушок очень пугался шума проекторов, съеживался и забивался в угол, когда те начинали работать. Но теперь пообвык окончательно и с интересом, кло-ня голову то влево, то вправо, наблюдал, как дергается и шелестит пленка, крутятся барабанчики, катушки, бобины. А то найдет обрывок пленки и давай шуршать ею на всю аппаратную. Зойка и сама не прочь была поиграть с Пушком. Ради такого случая купила меховую мышку, привязала к веревочке и дергала перед самым котеночьим но-сом. Пушок забавно прыгал, падал, терял равновесие, кувыркался и ловил собствен-ный хвост. Зойка хохотала так звонко, ей было так весело, как не было весело уже и не помнила сколько времени.
И очень любила наблюдать, как Пушок ест. Она присаживалась возле него на кор-точки и, казалось, вся нежность, что таилась до сей поры в застывшей Зойкиной душе невостребованной, вдруг охватывала ее всю, и она начинала шептать, будто в каком-то упоении, ласковые слова, которые раньше никому и никогда говорить не приходилось:
- Родненький мой, ма-аленький такой котеночек, зайчик мой славненький. Кушай, кушай. Вкусная колбаска, правда? Я тебе завтра рыбку принесу. Ты ведь любишь рыб-ку, да? Во-от, маленький мой...
И, казалось, только от одних произнесенных этих слов становилось тепло-тепло и сладко на душе. Неожиданно для себя Зойка стала обнаруживать в себе чувства, кото-рые прежде не наблюдала. И еще думала Зойка, как бы, наверное, растопилось и ис-текло нежностью ее сердце, будь у нее ребенок...
Всю зиму прожил котенок в аппаратной на щедрых Зойкиных хлебах, в холе да лас-ке. Впрочем, Пушок оказалась девочкой. За зиму она заметно выросла и превратилась в нескладного кошачьего подростка.
А весной пришла беда.
К ним в аппаратную поднялась элегантная дама, впустив тонкий аромат импортной парфюмерии, и представилась их новым инженером Татьяной Сергеевной. Зойка на-стороженно разглядывала из-за проектора свою неожиданную начальницу, низкие бор-довые сапожки и такого же цвета шаль, продуманно небрежно лежащую вокруг шеи. И еще Зойка обратила внимание, что широкое золотое кольцо было не на правой, а на левой руке. Татьяна Сергеевна расхаживала по своим новым владениям, в которые вступала, и морщила бордовые губы, - ей здесь не нравилось. Подойдя к туалету, она плотно закрыла дверь.
- Это у нас Пушок, котенок, - объяснила Зоя. - Мы для него двери приоткрытые дер-жим.
- Здесь кошка? - подняла брови Татьяна Сергеевна, усаживаясь на диванчик. - Но ведь это, наверное... пахнет?
- Совсем нет... Не очень... Мы не чувствуем.
Татьяна Сергеевна спросила еще, как работают проекторы, автоматика и все про-чее, всем своим видом показывая, что от Зойкиных ответов ничего хорошего не ждет.
- Итак, - заключила Татьяна Сергеевна, поднимаясь с дивана, - завтра выхожу на работу окончательно. Я надеюсь, мы с вами сработаемся, Зоенька. Впрочем, задержи-ваться надолго я здесь не собираюсь.
Когда Татьяна Сергеевна повернула к Зое свой широкий, обтянутый черной твидо-вой юбкой зад, Зойка застыла, приоткрыв рот: вся юбка и даже спина были в кошачьем пуху! Зойка не знала, что делать, как сообщить об этом, но Татьяна Сергеевна сама по перепуганному Зойкиному виду, по неотрывному ее взгляду поняла, что у нее в том месте не все в порядке.
- Что? Что там такое? - Татьяна Сергеевна втянула в себя живот, перевернула юбку задом наперед и пришла в негодование: - Ну, знаешь ли, милочка! От вашей кошки, я чувствую, вам прийдется избавиться. И чем быстрее, тем лучше.
Тут на беду показалась и сама виновница переполоха, до сей поры где-то мирно отсыпавшаяся - долговязое, не сформировавшееся кошачье отродье, - прошла незави-симо мимо Татьяны Сергеевны и стала скрестись в туалетную дверь.
- Вот это?! - пренебрежительно усмехнулась Татьяна Сергеевна и выразительно посмотрела на Зою. Затем фыркнула и, забыв почистить и перевернуть на место юбку, вышла.
На следующий день Татьяна Сергеевна явилась, видно, не в духе и первым делом стала нюхать воздух в аппаратной. Выйдя из туалетной комнаты, она громко заявила:
- Нет, милочка, в конце концов это невыносимо. Невозможно находиться в туалете.
- Я и так часто меняю песок, - пролепетала Зоя.
- Это не выход. И вообще - здесь душно: проекторы перегреваются, окон нет, жара, топят невыносимо, да еще эта вонь. Здесь не место для кошки.
Зоя была перепугана до смерти. Она лихорадочно соображала, как спасти репута-цию ее ненаглядной питомицы, отвратить эту так внезапно нависшую угрозу?
Но страшное случилось сегодня же. Татьяна Сергеевна стала просматривать тех-ническую документацию, развернула месячный репертуар кинотеатра, рулон с афиша-ми, - и возмущению ее не было предела: везде был кошачий пух, какие-то шерстинки, волоски, а кое-где даже следы милых лапок.
Татьяна Сергеевна позвала Зою к себе и молча показала ей все эти безобразия.
- Но она же линяет... - провякала Зоя.
- Чтоб завтра... нет, сегодня же ее не было. Все!
Это была катастрофа. Не отдаст. Ни за что не отдаст! В крайнем случае домой от-несет, в ее комнате жить будет.
А во второй половине дня Татьяна Сергеевна привела откормленного молодого мужчину, ткнула пальцем в Пушка и сказала:
- Владик, вот.
Владик двумя пальцами взял за шкирку котенка и, не сказав ни слова, вышел с ним на улицу.
Кровь бросилась Зойке в голову. Она рванулась вслед, хотела отобрать, вцепиться ногтями, если понадобиться - драться... Но на пороге вдруг выросла Татьяна Сергеевна и, глубоко затягиваясь сигаретой, процедила:
- А куда это вы, милочка, собрались? У вас еще сеанс не окончен. Следите, лучше, за проектором.
Зойка, сцепив зубы, тяжело дышала, глядя в упор на Татьяну Сергеевну. Сердце ее бешено колотилось.
- Вы не имеете права... Это мой котенок! Вы... - глаза ее гневно сверкали.
- У-у какие мы злю-ючки... - Татьяна Сергеевна снисходительно осматривала Зойку в ее мешковатом, непонятно какой моды, костюме, домашних стоптанных тапочках. - Потому-то ты, милочка, и одна...
- Насколько я знаю, - задыхаясь от дерзости и злости, перебила ее Зойка, - ты тоже одна.
- Я не одна... - очень многозначительно, глядя прямо в Зойкины глаза, проговорила Татьяна Сергеевна и выпустила тонкой струйкой дым в живот Зойке.
- Я тоже не одна!
- Угу. С котенком.
Зойка от гнева не находила слов, - что бы такое сказать... этой... Но тут из аппарат-ной вдруг раздался треск и шуршание разорванной пленки, а через секунду - сигналь-ный звонок внизу. Зойка бросилась к проектору.
Черт бы побрал эту пленку! - присылают старье какое-то. Дрожащими руками Зойка обрезала рваные края, соединила скотчем концы, снова зарядила и пустила проектор. А когда выбежала в коридорчик - Татьяны Сергеевны уже не было. Зойка вихрем сле-тела с крутой лестницы, чуть не растеряв тапки, выбежала на улицу.
- Зоинька, куда ты? - крикнула ей вдогонку билетерша. - Сеанс ведь!
Зойка добежала до одного угла, шлепая войлоком тапок по талому снегу, - нигде никого, - вернулась, добежала до другого - никого.
- Пушок, Пушок! - громко позвала она.
Куда они его дели? Может, недалеко где бросили, пойти поискать? Может, сам при-бежит?
- Пушок!
Прислушалась. Лишь шум проезжавших машин, обычный гомон улицы.
Куда? Зойка вдруг вспомнила, что через дорогу, за домами - помойка, - они ведь могли его в бак, мусором завалить и крышкой сверху...
Зойка почувствовала, что страшно промокла, войлочные тапочки набухли и, отяже-лев, слетали с ног. Холодный весенний ветер после душной аппаратной вмиг захоло-дил.
Она бросилась перебегать улицу, но за ее спиной раздался перепуганный крик вы-скочившей билетерши:
- Зоинька! Иди скорее, там пленка порвалась, уже звонят, звонят... Тебя ищут.
Зойка, почти перебежав, остановилась и в отчаянии обернулась. За широкими две-рями, ведущими в кинозал, свистели и неистовствовали зрители.