ЗоеЕфимовне Козловой и Александру Васильевичу Слесарёву -
Духовникам посвящаю.
Автор.
Мне на сердце насажена Что обман и злословие
Сатанинская ложь, Человечества суть,
Появляется вражина Основное условие
Где её ты не ждёшь. Отправления в путь.
Появляется гадина По кругам отречения
Среди ярких цветов: В темноту, в пустоту,
Незаметная ссадина Принимая решение
Неприметная кровь. Не молиться Кресту,
Ядовитая капелька Принимая решение
Просочилась одна. Слушать ложь сатаны:
С этой капелькой маленькой Вечной Жизни крушение
Вполз в меня сатана Возле адской стены...
Он костлявыми лапами Мне на сердце насажена
Сердце тягостно жмёт, Сатанинская ложь.
Языком эскулаповым Сердце ложью загажено,
Беззастенчиво лжёт: В сердце дьявольский нож.
Что нет царства небесного, Чтоб исчезло отчаянье
А всё тлен и всё прах. И ушла Пустота,
И судьба неизвестная Я молюсь с покаянием
В сатанинских когтях. Перед Ликом Христа.
Что не будет Спасения
Человеческих душ,
Что Христа Воскресение -
"Несусветная чушь".
Часть первая
Нечисть
ГЛАВА I
Над Голой Горой, усиленная динамиками, лилась песня. Решившие узнать её источник, некоторые любопытные, оказавшиеся в это время на прогулке в запущенном графском парке в тёплый воскресный августовский день накануне праздника Преображения Господня, кто парами, кто поодиночке подходили к Музею Подмосковного угольного бассейна, занявшего много лет назад здание церкви, и видели там странную для провинциальных мест картину. На асфальтовой площадке возле плотно закрытых дверей в музей-церковь стояла довольно большая группа людей, в основном, пожилого возраста. Кое-кто держал в руках неумело написанные плакаты, другие сжимали в ладонях небольшие иконы Спасителя, Богородицы, Святых, Мучеников. По краям площадки, оцепив, ссади митингующих плотным кольцом, замер милицейский кордон в полном обмундировании, нахлобучив на головы каски, прикрывшись пластиковыми прозрачными щитами и держа наготове длинные пластмассовые дубинки, метко названные в народе "демократизаторами". Чуть в стороне, возле дороги, в окружении милицейского автобуса, кареты скорой помощи и пожарной автоцистерны, поблёскивала чёрной полировкой носатая "Волга", возле которой, ухмыляясь, о чём-то переговаривались местные партийные руководители Валерий Вениаминович Пиявин и Бронислав Кондратьевич Мошкин, маленький, толстый, ниже среднего роста человечек в надвинутой на острый носик широкополой шляпе и с большим кожаным портфелем "атташе - кейс" в крошечных, почти детских руках.
Городские руководители приехали сюда, на Голую Гору, чтобы собственными глазами лицезреть ими же самими разрешённый митинг с требованием возвращения музея - церкви верующим, организованный местной православной общиной и недавно образованной городской организацией Христианско-демократической партии России. Её председатель Олег Гунин и два его заместителя Артур Горжетский и Оскар Юдкевич стояли сейчас недалеко от микрофона, окружённые толпой прихожан, слушающих песню в исполнении гитариста и исполнителя, а попросту барда Виталия Щиткова. Песню он пел не свою, а певицы Жанны Бичевской. накануне почти весь день они с Олегом Гуниным долго репетировали, запоминая и несколько раз прогоняя длинный незнакомый текст, исправив некоторые слова и фразы из старой белогвардейской песни, которые не соответствовали тематике митинга. Но всё равно, с точки зрения Олега, песня оставалась совсем "сырой", и перед глазами Виталия находилась тетрадь с текстом, куда певец иногда краем глаза заглядывал, боясь ошибиться:
"Все теперь против нас, словно мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови.
Даже места нам нет в ошалевшей от боли России.
И Господь нас не слышит - зови, не зови..."
Старушки плакали, держа иконы в трясущихся руках. Песня, исполняемая красивым баритоном Виталия, переворачивала душу. Слёзы сами собой накатывались на глаза.
Олег взглянул на обочину, где примостилось верховное начальство. Пиявин и Мошкин о чём-то оживлённо разговаривали, по-прежнему ухмыляясь и, очевидно, пропуская мимо ушей слова песни, от которой только иностранец или чужак по крови не замрёт в потрясении. Пиявин и Мошкин ухмылялись. Они были русскими по крови. Они не замерли в потрясении. Они были чужаками...
Песня закончилась глубоким печальным аккордом. Над Голой Горой на минуту, казалось, воцарилась торжественная тишина. И в этот миг словно дыхание Святого Духа согрело сердца и души людей - так тёплый августовский вечер мягко прикоснулся своими невидимыми крыльями к молящимся и пролетел дальше, шелестя листвой деревьев старого графского парка.
И вдруг из динамиков колонок раздался голос Оскара Юдкевича:
- Коммунисты опять не с народом! Долой коммунистов!
Одухотворенные прихожане недоумённо подняли склонённые головы. Выкрик Юдкевича оказался явно неуместным после горестной и прекрасной песни, но он словно дал команду милицейскому кордону. Блюстители порядка громыхнули пластиковыми щитами, сплотили ряд и зловеще вытащили свои чёрные "демократизаторы". Олег взглянул на начальственную пару. Та ухмыляться перестала, обратив взоры на митингующих и милиционеров с любопытством, словно предвкушая "интересное" развитие событий.
Олег понял, что надо спасать положение. Он бесцеремонно оттолкнул от микрофона, раскрывшего было рот Оскара, и стал говорить. Свою речь он обдумал заранее ещё накануне вечером. Он говорил о возрождении духовности, о роли христианства в этом возрождении, о православной церкви, "Невесте Христовой", просыпающейся после долгого, тяжёлого, мучительного сна. Он говорил об эре Богородицы, которая наступает на смену эры Антихриста, о Божьей Матери, ниспославшей святую Благодать на многострадальную Россию. Он говорил о втором Пришествии Господа нашего Иисуса Христа, о Страшном, но Справедливом суде, где каждый, живший когда-то или живущий сейчас, ответит за свои деяния перед Высшим Судией...
Прихожане слушали, затаив дыхание. Милицейский кордон опустил щиты и спрятал дубинки. На лицах некоторых милиционеров появилась растерянность. Они отводили взгляды. Они переминались с ноги на ногу, они отворачивались от своего командира - пожилого капитана с угрюмо-злобным выражением на скуластом полуазиатском лице.
Закончив выступление, Олег выдержал паузу и под одобрительный говор собравшихся предложил выступить желающим. Несколько минут желающих не находилось. Но внезапно плотно закрытые двери церкви-музея приоткрылись, и из холодной темноты дверного проёма юрко выскочил седовласый старичок с редеющей мефистофельской бородкой. Опираясь на трость с набалдашником в виде собачьей головы, и сильно припадая на правую хромую ногу, старичок подлетел к микрофону и, вознеся свободную левую руку к небесам, закричал в микрофонную мембрану, заставив в испуге отшатнуться ближайших от динамиков старушек:
- Православные христиане! Обращаюсь к вам с попыткой вразумления! Вас вводят в заблуждение! Вас намеренно толкают на противозаконные действия люди без чести и совести, которые рвутся к власти. Используя вас как пробивную силу в их нечистоплотных махинациях. По их наущению вы хотите силой отнять и разрушить гордость нашего города, да и всего Подмосковья - любимый народом музей-планетарий! Сюда на экскурсии приезжают школьники со всего Советского Союза. Наш планетарий - один из лучших в стране. Вы хотите лишить детей наглядных знаний и заменить их верой в Бога, которого никто никогда из вас не видел и не увидит, потому что никакого бога нет! Это научно доказано! Я не пытаюсь оспорить ваши заблуждения. Если они искренни - это полбеды, но если они сознательно ведут к обману, то большого греха, несмотря на отсутствие бога, нет, и не может быть! Вы в таком случае согрешили не перед вашим богом, а перед будущими поколениями, перед вашими потомками! Они примут вашу ложь за истину, и их ждёт страшное крушение веры, не имеющей под собой никакой почвы, кроме церковных догматов, без конца повторяющих одно и то же уже второе тысячелетие. И эти догматы абсолютно не совпадают с делами церковников. Церковь говорит о добре и мире, а сама огнём и мечом насаждает христианскую веру по всему миру. Она говорит о смирении и умерщвлении плоти, а попы погрязли в роскоши и блуде. Да и вы сами, вместо того, чтобы по-христиански милосердно ожидать, когда вам дадут помещение под отправление ваших религиозных обрядов, устроили здесь, по сути дела, противозаконную манифестацию с целью отнять вам не принадлежащее. Разойдитесь и ведите себя достойно, как это предписано в христианском Евангелии. Ждите и терпите!
Владлен Анатасович Врыжин смолк, победоносно взглянув на притихших людей из-под седых косматых бровей и, немного постояв в сторонке, заковылял к начальствующей парочке, встретившей его крепкими рукопожатиями и дружескими улыбками.
Среди прихожан и устроителей митинга по окончании обличительной речи Врыжина произошло замешательство. Артур Горжетский шагнул, было к микрофону, но тут в нерешительности отступил назад. Оскар Юдкевич, после своего "удачливого" спитча, предпочёл помалкивать за спиной Олега. Сам же Олег сосредоточенно подбирал аргументы для опровержения хитроумного демагога Врыжина. Митинговая пауза стала катастрофически затягиваться, явно в пользу лиц, желающих такой катастрофы. На этих лицах снова задёргались ехидные усмешки, а сам колченогий атеистический "Цицерон" стоял, опираясь на свою собачью трость, с горделиво поднятой лысой головой, триумфально выпятив клиновидную бородёнку. Он упивался победой. Он внутренне смаковал её, как гурман любимое блюдо.
И тут на тропинке, ведущей от графской Усыпальницы, показался человек в длинной тёмной одежде со светлой окладистой бородой. Олег увидел его в пол-оборота, когда хотел уже подойти к микрофону для отповеди Врыжину. Человек быстро приближался, явно намереваясь принять участие в митинге, и какая-то внутренняя интуиция заставила Олега повременить со своим новым выступлением. Человек в длиннополой одежде подошёл к крайнему милиционера и что-то тихо прошептал ему на ухо. Милиционер удивлённо взглянул на него и, отстранив щит, пропустил на "трибунный пятачок". На шее у священника висел серебряный крест и панагия* с изображением Богородицы с младенцем.
*Небольшая икона с изображением Христа или Богородицы.
Светлая с проседью борода окаймляла слегка постаревшее, но удивительно знакомое троим христианским демократам лицо. Близоруко прищуренные серые глаза, тонкий профиль носа, мягкие шелковистые усы. Пропавший десять лет назад Евгений Антитипов неожиданно появился в обличии священника в самый кульминационный момент православного митинга. Он улыбнулся своим старым друзьям, пожал им руки, потом повернулся к микрофону и негромко, но, отчётливо выговаривая каждое слово, произнёс:
- Братья и сёстры! Укрепитесь в своей Вере, ибо я вижу, что поколебалась она после слов обмана. Князь тьмы, князь Мира сего, сброшенный на землю за богоотступничество, возомнил себя владыкой наших душ. Он искушает нас, сеет в душах наших лживые семена сомнения, желая отвернуть нас от светлого лика Спасителя. Он представляет Господа в искажённом виде, он внушает нам страх перед Богом, уверяя, что Господь радуется нашей гибели. Он вводит нас в заблуждение, чтобы мы отвергли Христа в сердце своём. Иисус Христос пришёл на нашу землю как Искупитель, как Великая Жертва за грехи человеческие. Но Сатана не мог своим эгоистическим существом постичь эту жертвенную тайну. Он надеялся и надеется до сих пор, что земля навечно будет разлучена с Небом. Но Христос вступил с Сатаной в беспощадную борьбу. И эта борьба не знает компромиссов и примирения. Недаром Христос говорит, что он принёс на землю не мир, но меч... Мечом воителя Божьего, Архангела Михаила, он разрубает путы Сатаны, хитросплетение его обличительных речей, его злые деяния.
Многие считают, что борьба между Христом и Сатаной не имеет ни какого отношения к их собственной жизни. Большое заблуждение. В каждом человеческом сердце разгорается сражение между двумя силами. Никто не может покинуть лагерь сторонников зла ради служения Богу, не испытав противодействия Сатаны. Соблазны и пагубные страсти преследуют людей, пытающихся вырваться из сатанинских лап. Искушаются даже избранные Богом, и необходима непоколебимая Святая Вера, чтобы преодолеть эти искушения. Не все справляются с подобной труднейшей задачей. И некоторые священнослужители тоже впадают в грех, но их также ждёт Суд Божий и им сторицей придётся отвечать за своё моральное падение. Наши грехи питают Сатану, мы же становимся слепыми рабами наших грехов. Но Христос даёт нам шанс Прозрения, шанс увидеть Божественный свет, шанс преодолеть Сатанинскую ложь. Искренне кающиеся и переродившиеся свыше увидят Царствие Божие. И Господь не отступит от возвратившихся в его лоно. Он слышит нас! Он видит нас! Он всегда с нами! И вот конкретный пример Божьей помощи. У меня в руках Постановление о немедленной передаче бывшего Голяковского Спасо-Преображенского храма вновь под нужды местной православной общины. Я, протоиерей Евгений Преображенский, назначен настоятелем этого Храма Божьего. Господь услышал наши молитвы! Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
И отец Евгений широким жестом руки трижды перекрестил слушавших его в умилении прихожан.
ГЛАВА II
На кладбище шли возбуждёнными и, грешно признаться, даже какими-то радостными. Удивительное завершение митинга, который, по идее, должен был открыть только начало долгой изнурительной борьбы за церковь, внезапное появление Евгения Антитипова - Преображенского в облике священника, его десятилетие назад таинственное исчезновение вместе с семьёй из московской квартиры и возвращение в качестве настоятеля ещё не действующего храма, естественно, возбуждало любопытство троих друзей, доживших, почти до сорокалетнего возраста, волей судьбы проживших в этом городе почти всю сознательную жизнь. Так думалось Олегу, идущему последним по тропинке, с двух сторон обросшей крапивой и высокими лопухами, ведущей от церкви-музея до старого кладбища с полуразрушенной графской Усыпальницей.
Впереди шел Евгений, привычно левой рукой придерживая длинную полу тёмной рясы. Следом за ним шагал элегантный Артур Горжетский в прекрасно сидящем на стройной спортивной фигуре, отутюженном костюме, в белоснежной рубашке и галстуке-бабочке. Артур явился на митинг как в театр, где в соседнем городе он трудился администратором, подрабатывая ещё музыкантом и массовочным актёром. Третьим тяжело нёс своё располневшее тело рано обрюзгший и облысевший Оскар Юдкевич. Он нашёл себя на ниве народного образования - преподавателем пения и черчения в школе, где учился его собственный сын Яков, сыновья Олега и Михаила Шухровского Андрей и Иван и дочь Артура - Кристина, четырнадцать лет назад своим появлением на свет нарушившая радостную запланированную закономерность рождения младенцев мужского пола после тайного "общего соединения" в связи с последней просьбой рано ушедшего из жизни горбатого гитариста Бориса Гаврилина.*
Сейчас его друзья после многих лет разлуки с Евгением Антитиповым шли вместе на кладбище, чтобы положить цветы к дорогим могилам. Из всей компании с ними не было только Михаила, дежурившего в этот день сутки начальником караула в местной пожарной части.
Четыре могилы расположились почти рядом. Погребение деда и бабки Евгения - священника отца Николая и графской дочери Анны Добринской, похороненных вместе после убийства священника, и Осквернения праха умершей графини при разрушении церкви и разорения Усыпальницы в двадцатых годах. И три относительно свежих могильных холмика, кресты, на которых указывали, что здесь вечным сном спят: музыкант Борис Гаврилин, военный врач в отставке Петр Иванович Викулин и... жена Олега Гунина - Вера...
Вера умерла восемь лет назад от внематочной беременности. Они с Олегом хотели второго ребёнка, а медицинские работники из местной гинекологической больницы обнаружили беду только на операционном столе, куда
*См. повесть "Масонская ложа".
Вера была привезена на скорой помощи уже без сознания. Кровотечение остановить не смогли...
Олег вдовцом воспитывал их сына Андрея, иногда так мучительно похожего на Веру. Жениться вторично за восемь лет одиночества он так и не решился. Хотя возможностей представлялось предостаточно. Найти замену любимой оказалось совсем непросто. Тем более, что образ Веры с годами не растворялся в памяти, а напротив становился гуще и явственней. Часто, умершая, являлась Олегу во сне. Она улыбалась ему своей тихой, грустной улыбкой. Он целовал её мягкие податливые губы, большие нежные глаза, ощущая в руках гибкое, упругое, мягкое, манящее тело. Она уступала ему себя, и когда, казалось, сладостная близость тёплой волной сливала их, Вера вдруг исчезала, и ладони Олега смыкались среди мёртвенной, холодной пустоты предутреннего одиночества. Тогда он целый день ходил сам не свой, почти потеряв всякую работоспособность, и редактор местной, демократического направления газеты, где Олег работал корреспондентом, ведя заодно и литературную страницу, старался не загружать его заданиями, очевидно, понимая тонкую чувствительную натуру практически единственного в городе поэта. У Олега год назад в областном издательстве вышла первая книга стихотворений, естественно, за счёт средств автора. В это издание поэт вложил все свои сбережения, влез в долги, но книга расходилась средне.
Основная масса жителей городка к поэзии относилась, мягко говоря, скептически. Их больше волновали продовольственные проблемы. Народ бегал по городу с "неотоваренными" талонами, стараясь перехватить хоть что-нибудь съестного. Полки "перестроечных" магазинов зияли невинной девственной чистоты. Длиннющие, скандальные, злые и бессильные очереди часами напролёт бились озверелой толчеёй в каждой продовольственной точке, и полупустой книжный магазин, где установил свой почти ежедневный торговый пост поэт Олег Гунин, привлекал только самых самоотверженных любителей литературы, которые придерживались принципа: "Не хлебом единым жив человек...". Но таких книголюбов в городе оказались считанные единицы, и все они, как один, приобрели книгу стихотворений "Пульс Вселенной" с авторскими пожеланиями на титульном листе, написанными собственноручно. Так что торговля шла вяло, и надежда на скорую распродажу тиража с каждой неделей таяла как весенний снег под жгучим солнцем реальной действительности.
И всё же Олег приходил в книжный магазин, скорее по привычке, чем с упованием продать за день хоть с десяток книг. Он стоял за боковым прилавком, отведённым ему директором магазина, его старой хорошей знакомой. Перед Олегом красовалась табличка с надписью, сделанной его приятелем - художником Ильёй Кротовым: "Книга продаётся с автографом". Небольшая пачка тонких синих книжиц с портретом автора на обложке украшала маленький прилавок. Олег вертел в руках шариковую авторучку, иногда обмениваясь репликами с сидящей невдалеке за кассой продавщицей - худой некрасивой девицей - "вековухой", мечтавшей уже лет десять выйти замуж за того, кто возьмёт. Желающих пока не находилось...
В тот июньский день магазин был полупуст ещё и по другой, чем вышесказанная, причине. На город после затяжных дождей упала изнуряющая летняя жара. Город раскалился под солнцем, асфальт тротуаров на открытых местах плавился, как чёрный пластилин. Все, кто не был обременён каждодневным трудом, бросились на пляж песчаного берега некогда узкой речушки, сейчас, после перекрытия её дамбой, довольно широко растёкшейся по окрестному лугу. Олег до обеда просидел в редакции, настрочил свой очередной политический очерк. Несколько подобных очерков и корреспонденций вызвали бурную полемику на страницах официальной городской коммунистической газеты. Ветераны партии клеймили позором "продажных демократов" и требовали, несмотря на гласность, закрыть этот "буржуазный листок", вносящий смуту и разнобой в сердца неустойчиво мыслящих горожан. При редких встречах на соседней улице, где с год как обосновался Бронислав Мошкин, тот на приветствия Олега неопределённо кивал полями широкополой шляпы и, мелко семеня, проскакивал в свою калитку, таща за собой громадный "атташе-кейс". Валерий Пиявин дружески, по старому знакомству, пожимал руку и почему-то всё время интересовался здоровьем, хотя прекрасно знал, что Олег ведёт спортивный образ жизни - ни пьёт, ни курит и каждую неделю по воскресеньям играет на городском стадионе в футбол вместе с такими же любителями этой популярной игры. На политические темы Пиявин с Олегом не разговаривали, лишь только однажды, после создания в городе организации Христианско-демократической партии России, мимоходом поинтересовался всеобщим здоровьем местных христианских демократов, которых насчитывалось в общей сложности около двух десятков и их в исполкоме и горкоме знали поштучно...
Прикрыв голову от палящих солнечных лучей джинсовой бейсбольной кепкой, Олег проскочил "стометровку", отделяющую помещение шахматного клуба, где квартировалась редакция, от книжного магазина на одном дыхании. Трёхдневная жара уже стала угнетать его, как и перед ней, недельный беспрерывный дождь. Прохлада торгового зала магазина блаженно погрузила в себя разгоряченное тело. Олег несколько секунд наслаждался этим состоянием. Потом, свыкнувшись с прохладой, церемонно поздоровался с одиноко сидящей в пустом зале за кассой девицей "на выданье" и принялся на прилавке из принесённой спортивной сумки выкладывать свой поэтический товар. Толку от таких приготовлений было, естественно, мало, но Олег почему-то упорно готовился к появлению покупателей, которых в такую жару понесёт в книжный магазин только известие о завезенной туда по ошибке колбасе.
Время текло медленно и лениво, словно растягиваясь в расплавленном воздухе, а наружная дверь за целый час так и не раскрылась для вхождения в прохладное нутро нетерпеливых книголюбов. И вот в тот момент, когда Олег всерьёз уже подумывал сворачивать бесперспективную торговлю, дверь всё же отворилась и в магазин вошла девушка в бледно-голубом платье и в соломенной шляпке, украшенной синими бумажными цветами. Олег занимал место в дальнем углу зала и, когда девушка вошла, успел заметить только её профиль с чуть-чуть вздёрнутым носиком. Девушка повернулась спиной к поэту, лицом к книжным полкам. Её светлые вьющиеся волосы кудряшками выбивались из-под шляпки. Стоячий прохладный воздух магазинного зала поколебался от движения молодой красивой фигуры, донеся до Олега тонкий запах духов. Девушка долго и внимательно рассматривала книги на полках, наконец, выбрала какую-то одну небольшую и заплатила за неё у ожившей девицы-кассира. Затем, повернувшись, направилась, было к выходу, но внезапно остановилась, взглянув Олегу в глаза. Их взгляды встретились. Олег не мог отвести своего. Девушка не была красива той классической греко-римской красотой, что выставляется до сих пор за эталон женского совершенства. Чуть-чуть курносый нос, широковатые скулы, немного глубоко посаженные серые глаза. Но глаза в окантовке длинных пушистых ресниц оказались такой неописуемой прелести, что, взглянув на них, Олег словно получил удар электрического тока, парализовавшего его на несколько секунд в буквальном смысле этого слова.
Девушка подошла к его прилавку и взяла в руки книжицу.
- Это вы?! - вопросительно - утвердительно проговорила она тихим, приятным по тембру голосом, взглянув на фотографию.
Олег молча склонил в поклоне голову. Сердце в груди почему-то забилось чаще, а лоб, несмотря на магазинную прохладу, покрыла мелкая испарина.
- Подпишите мне, пожалуйста, - так же тихо попросила девушка, раскрывая висящую на плече белую сумочку и доставая из неё деньги.
- Разрешите сделать вам маленький подарок, - Олег уже взял себя в руки и, раскрыв обложку, написал на титульном листе "... от автора с пожеланиями Счастья!". Поставил дату и расписался. Осталось только узнать, кому поэт пожелал счастливых дней.
- Как вас зовут? - какой-то внутренней интуицией Олег предвидел ответ и уже почти не удивился, когда девушка назвала дорогое ему имя:
- Вера...
Они договорились встретиться вечером возле кинотеатра. За час до назначенного срока Олег стал готовиться к свиданию, утюжа свой летний бежевый костюм. Он волновался как мальчишка, два раза обжёгся утюгом, и вышедший из своей комнаты долговязый четырнадцатилетний Андрей наблюдал за отцовскими приготовлениями с неослабленным интересом. Естественно, он обо всём догадался, и ироническая подростковая ухмылка не сходила с его физиономии, тронутой под носом лёгким темноватым пушком.
- Дад*, вы собрались на парад? - рифмованно сострил юный акселерат, снимая с ушей, маленькие наушники плеера. Глубокомысленный том американского фантаста Гарри Гаррисона он предварительно положил на стоящий рядом в коридоре холодильник допотопной хрущёвской конструкции. Олега иногда мимоходом удивляло сыновье умение делать два дела одновременно: читать американские "фантазмы" и слушать английскую музыку, жевать бутерброд и писать школьное домашнее сочинение, играть с отцом в шахматы, одновременно глядя на экран телеящика. В шахматы он своего "предка" обыгрывал легко и красиво, имея второй взрослый разряд по этому виду спорта. Из других, более динамичных, предпочитал отцовский велосипед, на котором молодцевато раскатывал по городским окрестностям. Школьные сочинения "катал одной левой", хотя и правой рукой. Более того, взяв добрый пример со старшего поколения, Андрей рифмовал какие-то ехидно- сатирические куплеты на актуальные социально-моральные темы. Самая же актуальная вовсе времена тема - Любовь - пока не отражалась на видимой стороне юношеского творчества, но наверняка пряталась под спудом в тайниках горделиво-стыдливой мальчишеской души. До Олега доходили слухи, что неразлучная троица отпрысков более
* от Father /англ./ - отец - американизм
раннего дружеского квартета поклонялась расцветающей красоте юной Кристины Горжетской, которая после очередного развода родителей "скиталась" между отцом и матерью, не в силах окончательно примкнуть ни к той, ни к другой стороне. Особенно старался пылкий не по годам Яша Юдкевич. Он чаще остальных двух приятелей провожал Кристину из школы, дарил ей охапки цветов, а по вечерам слонялся возле подъездов домов в противоположных районах города, где периодически проживала дама его сердца. Иван и Андрей в периоды этих любовных вспышек Якова отходили на задний план и ревниво иронизировали над горемыкой, потому что Кристина внешне не реагировала на эти усиленные ухаживания, оставаясь одинаково дружески-приветливой ко всем троим поклонникам-одноклассникам.
Андрей, по всей видимости, умершую мать помнил очень смутно, почти никогда не заговаривал о ней с Олегом, но выпросил у отца её фотографию и прикрепил кнопками у себя над письменным столом. Такая же точно фотография, но в рамочке под стеклом стояла на столе Олега. Мать часто, по-старушечьи, горестно вздыхала, видя мрачное по утрам лицо сына.
- Приходила?! Полушёпотом спрашивала мать за завтраком, зная проговорённый секрет сына. Олег молча кивал головой.
- Жениться тебе надо, сынок, может быть, забудется?..
- Не хватало нам здесь чужих тёток! - отроческий максимализм выплёскивался из Андрея бескомпромиссными фразами, в которых явно просматривалась его эгоистическая любовь к отцу. - Нам и втроём неплохо живётся, без всяких жён!
Олег ничего не отвечал на эти заявления. Жилось ему и в самом деле неплохо. Периодически появлялись и исчезали куда-то женщины. Некоторые, правда, иногда позванивали, намекая на возможность новых встреч. Но, услышав пассивные, односложные ответы, быстро соображали и о своём существовании больше не напоминали. Сам же Олег активных действий не предпринимал, заполняя душевный вакуум сочинением стихов о природе. Надежда на оживление умершего с каждым днём безвозвратно исчезала, когда внезапно, без всякой причины, вспыхнула ярким светом после встречи в книжном магазине с девушкой по имени Вера...
Сперва они бродили по вечерней "централке", забитой полупьяной праздношатающейся молодёжью, которая не стеснялась в выражениях, переговариваясь между собой на бессмертном языке потомков Чингиз-хана. Девушки принимали самое активное участие в переговорах, демонстрируя перед своими кавалерами широкий диапазон исторической лексики. отборную матерную ругань, звучащую со всех сторон в присутствии Веры, даже привычному к провинциальным нравам Олегу слушать было отвратительно.
- Пойдемте за город, - предложил Олег, и Вера охотно согласилась.
От центральной Советской улицы до городских окраин прошли всего два-три квартала. Дальше, за железнодорожной насыпью, росла искусственная лесопосадочная полоса, обычное летнее убежище бездомных влюблённых пар.
Олег и Вера шли по тропинке между железнодорожными путями и лесопосадкой. Июньское неуёмное светило с трудом опустилось за горизонт, но его тонущий свет красными всполохами плескался на западной стороне неба. Жгучий душный день постепенно сменился мягким тёплым вечером. Высокие посадочные тополя лениво шелестели верхушками, словно о чём-то переговариваясь между собой. Невидимый цех кузнечиков приступил к вечерней работе, запустив в дело свои молоточки и наковаленки. В палевом бездонном небе кружили сложный звенящий танец комариные столбы. Опоздавшие ко сну птицы чёрными метеорами проносились над головой и бесшумно исчезали в тополином шелесте. Песчаная тропинка под ногами извивалась жёлтой змейкой в окантовке ещё не тронутых косами полевых соцветий, головокружительно источающих горький травянистый аромат.
Олег и Вера шли рядом в каком-то обоюдном молчании, что обычно при первой встрече случается очень редко. Девушка, потупив взор, грустно улыбалась про себя, словно забыв о спутнике, а Олег не решался заговорить, интуитивно почувствовав разрушительное действие любого праздного слова. На Вере было надето всё то же бледно-голубое платье, но соломенную шляпку она сняла, уложив свои вьющиеся волосы в красивую прическу. Сбоку причёску украшала необычного вида заколка, на которую Олег сразу же обратил внимание. На чёрном перламутровом фоне сверкал позолотой стилизованный в виде крылатой змейки острый кинжал или меч с почему-то перевёрнутой между крыльями, возле рукоятки, пятиконечной звездой.
Какая-то неприятная муторная волна подкатила у Олега к сердцу при виде этой заколки. Но через секунду-другую наваждение прошло бесследно, и он даже слегка удивился только что нахлынувшему на него чувству. И тут девушка прервала, затянувшееся было молчание:
- Прочтите, пожалуйста, что-нибудь из своих последних стихов, если можно?
Олег ещё раз взглянул на Веру и опять на секунду тот же муторный комок сжал сердце, но мгновенно отпустил, и поэт, настроившись, вдруг отчётливо вспомнил написанное недавно стихотворение. Повторив его в уме, он, отвернувшись от девушки, чтобы не смущать ни ее, ни себя, стал читать куда-то в пространство летнего вечера:
- Сквозь меня проходит время:
Век, секунда, вечность, миг.
Миг небесных озарений
Как стрела меня настиг
Открываются пространства,
Разрушаются Миры.
Нет земного постоянства,
Нет безвременной поры.
И стучат часы надрывно,
Мчится маятник, гудя,
Нет в движенье перерыва:
Старец, юноша, дитя...
Этот звук царит над всеми
Божьим гласом среди тьмы.
Через нас проходит время,
И идём сквозь время мы.
Поэт смолк и искоса взглянул на девушку. Та несколько минут молча шла рядом по тропинке, затем остановилась и повернула к Олегу своё лицо. Тот заметил в глазах хрустальные капельки слезинок.
"С чего бы? - вдруг подумалось Олегу, - ничего душещипательного я не прочитал".
- Спасибо, - тихо проговорили Верины губы, и девушка отвернулась, словно постеснявшись своих неожиданных слёз.
Узкая тропинка привела к высокой, старой, довоенной железной насыпи, на которой давно уже отсутствовали рельсы, и которая с двух сторон резко обрывалась разрушенной каменной кладкой взорванного во время войны моста. Под ним проходил оставшийся до сей поры железнодорожный путь. "Разбитый мост" являлся городской достопримечательностью. Зимой с его крутой насыпи скатывались вниз, как с горы, разудалые мальчишки, а летом он служил своеобразной смотровой площадкой, с одной стороны открывался вид на расположенный невдалеке, в низине, город, а по другую - темнели окрестные деревни, окруженные полями, лугами и перелесками среднерусской возвышенности. Чуть правее невдалеке от города отчётливо виднелся пологий холм Голой Горы с куполом белостенного здания музея-церкви, окружённого зеленью садов и старого графского парка. В глубине парка пряталась незаметная с этого места Усыпальница графов Добринских.
Олег и Вера долго стояли на каменном парапете "разбитого моста" и смотрели вокруг, держась за руки. Если для Олега пейзаж, открытый впереди, оставался знакомым с детства, то для коренной москвички Веры, с её слов приехавшей совсем недавно по распределению мединститута, увиденное представляло интерес новизны. Взгляд её красивых серых глаз в окантовке длинных пушистых ресниц скользил по окрестностям, потом опустился к подножью поросшей густой травой насыпи. От неё вдаль до маленького, окруженного камышом озерца, раскинулся широкий, покрытый высокими цветущими травами луг.
Что-то на поверхности луга привлекло пристальное внимание девушки. Её рука в ладони Олега вздрогнула и легко, по-змеиному, освободилась от мужских пальцев. Глаза Веры загорелись каким-то странным блекло-серебристым огнём. Она тихо, гортанно вскрикнула и внезапно побежала вниз с крутого склона насыпи, каждую секунду рискуя упасть и искалечиться. Олег хотел, было броситься за ней, но что-то сдержало его естественный порыв, и он, оставшись на парапете, напряжённо наблюдал за удивительным поведением своей новой знакомой.
Между тем Вера благополучно сбежала с насыпи и на полном ходу влетела в густой травостой. Стебли доставали ей почти до пояса. Её светлый силуэт контрастно выделялся на тёмно-зелёной поверхности луга, и вдруг стал исчезать, словно растворяясь в каком-то чёрном, струящемся снизу вверх потоке, сотканном из множества маленьких крылатых существ, в которых Олег опознал сидевших до вторжения на луговых цветах ночных бабочек. Вера стояла, прижав руки к бокам, а чёрные, похожие на жуков бабочки вились вокруг неё в клубящемся хороводе, с каждым мгновением ускоряющем своё вращение вокруг неподвижной женской фигуры. Скоро Вера полностью исчезла в круговерти порхающих насекомых и, видно по всему, не собиралась вырываться из малопривлекательного окружения, слетевшегося со всего цветущего луга.
Стоя на мосту, Олег не нал, как себя вести. По логике вещей, он должен был броситься на спасение, но нужно ли спасать человека, явно по доброй воле подвергшего себя то ли нападению, то ли какой-то защите малосимпатичных ночных существ, хрупкая близость которых всегда вызывала у Олега брезгливое отвращение?
Наконец внизу на лугу чёрная спираль стала заметно раскручиваться в обратную сторону. Сначала освободилась Ерина голова, потом плечи и руки. Словно по чьей-то невидимой команде ночные бабочки снова разлетелись по всему лугу, откуда пять минут назад собрались для исполнения странного танца. Вера не двигалась с места. Олег также почти неподвижно стоял на мосту, хотя желание спуститься всё сильнее охватывало его, но непонятный внутренний барьер сдерживал этот порыв. И тут Вера подняла руки в его сторону:
- Иди ко мне! - донёсся её далёкий голос. "Иди ко мне!" - громким эхом отозвался он в глубине мозга. Олег не успел удивиться, как какая-то пьянящая волна подхватила его в свои цепкие, неразрывные сети, не разбирая дороги, сбросила вниз с обрыва и понесла к одиноко стоящей посередине луга прекрасной фее с лицом светлого ангела, с улыбкой божества и со сладострастным телом юной гетеры.
На одном дыхании он промчался сквозь бессильно пытавшиеся задержать его луговые стебли, и кинулся в объятия своей возлюбленной. Они упали и провалились в глубину пахучих трав. Вера целовала пылко и сладостно. Олег почти одним движением стащил с неё платье, под которым не было бюстгальтера, а была большая, полная, нежная грудь с маленькими розовыми сосками. Узкие белые трусики исчезли в мгновение ока где-то в конце стройных сильных ног. Бежевый костюм - краса и гордость поэта, улетел куда-то в луга. За ним последовала рубашка. Таким Олег не помнил себя ещё никогда. Страсть в нём клокотала, бурлила, как вода в кипящем котле. Она готова была разорвать его тело. Два совсем недавно совершенно незнакомых человека вдруг в одно мгновение стали одним единым существом с единой плотью, с единой страстью, с одним желанием насыщения. Они катались по лугу, ни на секунду не разжимая объятия. Вера отдавалась неистово. А Олег никак не мог закончить, соединившись с такой прекрасной, сладостной женщиной. Но закончить, в конце концов, всё же пришлось, и они несколько минут лежали рядом в дурманной неподвижности ночного летнего луга. Потом его пальцы коснулись Вериной руки, и ему вдруг в голову пришла, словно продиктованная кем-то невидимым мысль:
- Пойдем, искупаемся, - проговорил он в самое ухо девушки.
Они встали со своего травяного ложа и, держась за руки, нагие и трепетные, двинулись к заросшему камышом озерку. На ночном, глубоком, звёздном небе появилась яркая полная луна. Она вынырнула из-за высоких тополей лесопосадки, и её холодный неподвижный лик отразился в чёрной, похожей на застывший битум воде озерца. Четыре ноги и два обнажённых тела погрузились в эту прохладную черноту, разбив на множество осколков тусклое, жёлтое зеркало отражённого ночного светила.
Мелкое озерцо на глубине оказалось Олегу по горло. Днём здесь купалась в жару окрестная ребятня. Но менее высокая Вера не доставала ногами до дна и как русалка плескалась рядом со стоящим на песчанике Олегом. Подплыв вплотную, она под водой прижалась всем своим соблазнительным телом, охватив гибкими руками шею Олега. Новая волна возбуждения захлестнула молодого мужчину. Всё продолжалось долго, бесконечно долго, но в конце концов закончилось и это. Они отплыли в разные стороны и опять через некоторое время соединились на тёплом мелководье.
Луна светила ярко и таинственно. Олег чувствовал под собой гибкое страстное девичье тело, целовал соски упругих полных грудей, целовал мягкие податливые губы, закрытые глаза. Когда он снова закончил свой очередной "забег", то почему-то долго смотрел на нежное со спутанными мокрыми волосами лицо Веры, освещённое призрачным светом полной луны. Он ждал, когда откроются её глаза. Ждал, да так и не дождался. И снова стоны, снова взаимный бурный темп двух не насытившихся друг другом тел, стремящихся к полному изнеможению, но ещё не достигшие его. И вновь остановка, и вновь тихие, словно невинные поцелуи, и вновь закрытые глаза в лунном сиянии...
Летние июньские ночи коротки. Луна закатилась за насыпь "разбитого моста", а восток окрасился бордовым цветом поднимающегося солнца. Глаза Веры по-прежнему оставались закрытыми, и в свете зарождающегося утра это обстоятельство впервые за бурную ночь зародило в душе Олега смутное беспокойство. И вот из-за его спины по их головам брызнул тонкий солнечный луч. Он затрепетал на ресницах девушки, и они, словно от этого горячего прикосновения, вздрогнули и приподнялись. Дремотная улыбка проснувшегося ребёнка осветила овал лица. Серые глаза отразили солнечное сияние и вдруг испуганно потемнели, увидев над собой взлохмаченную, влажную голову.
- Кто вы? - вскрикнула Вера, толкая Олега руками в грудь. Тот вскочил как ошпаренный. А она, сев на холодный песок, со страхом и недоумением
Смотрела на стоящего над ней обнажённого мужчину. Потом она взглянула ему в лицо, и, видно, узнала.
- Что вы со мной сделали? Я ничего не помню...
Олег обессилено опустился рядом на колени. Вера заплакала, и вдруг положил ему голову на плечо. Он гладил её по мокрым волосам. Песчинки сыпались ей на грудь, скатываясь дальше по животу к тёмному, покрытому волосиками лобку. И Олега вновь захватило желание. Вера вздрогнула, почувствовав прикосновение.
- Не надо, - тихо и покорно прошептала она, но поцелуй уже опрокинул её на песок. Вера стонала в объятиях Олега. Глаза её были полуоткрытыми...
Они стали встречаться каждый день. Вечерами Олег поджидал Веру возле служебного выхода из больницы, где молодая выпускница мединститута проходила ординатуру в хирургическом отделении. Олег не уставал удивляться, как впечатлительная, чувственная девушка пошла в хирурги, где человеческое тело полосуют вдоль и поперёк и даже не каждому мужчине по силам выдержать подобное малоприятное зрелище, а уж молодой и такой эмоциональной женщине, как Вера.... Но Вера отшучивалась, ссылаясь на силу многолетней привычки. Каждый вечер она выбегала на порог служебного входа больницы в лёгком полупрозрачном платье и бросалась в объятия Олега, нисколько не смущаясь любопытных и завистливых взглядов медсестёр и нянечек. Пара гуляла по обросшим соснами склонам Голой Горы, где на высоком берегу реки возвышалась городская больница. Влюблённые страстно целовались, спрятавшись от посторонних взглядов в прибрежных кустах, но на большее не решались, боясь быть потревоженными случайным прохожим. Они терпеливо дожидались полного солнечного захода. У них было найдено уютное местечко в густых кустах дурманного, распускающегося жасмина, вдалеке от тропинок, на самом краю старого графского парка. Олег натаскал с ближайшего, недавно скошенного луга душистого пахучего сена и соорудил уютную постель. Одеяло он приносил с собой в полиэтиленовом пакете. Там же, иногда, оказывалась дефицитная бутылка сухого вина и такие же редкие в "талонное время" шоколадные конфеты. Этими деликатесами "по дружбе" Олега снабжал Артур, наладивший "прямые связи" с молодой театральной буфетчицей. Пластмассовые стаканчики наполнялись слегка пьянящим кисло-сладким напитком, который имел свойство быстро исчезать. Затем нежно-порывистые поцелуи, объятия, ласковый бессвязный лепет любимых губ, гибкое податливое тело под истомлёнными руками, и привычный, и каждый раз, невообразимо по-новому пьянящий ритм до поздней ночи, до полного на сегодня насыщения, с уверенным ощущением, что завтра всё повторится заново.
В общежитии, где жила Вера, её в такой поздний час несколько раз не пускали, и тогда Олег приводил возлюбленную к себе домой. Она убегала на работу рано поутру, пока не проснулись мать и Андрей. Олег же после бессонной ночи, совершенно обессиленный валялся в постели до полудня, если кто-нибудь из приятелей или коллег по Христианско-демократической организации не развеивал его неурочный сон телефонным звонком.
Через две недели после их знакомства Олег помог перенести Вере чемоданы из общежития...
Андрей принял появление "тётки" мрачно и настороженно. На Верины приветствия сумрачно кивал головой и, на всю "катушку" врубал магнитофон. От отца он постепенно стал удаляться всё дальше и дальше. Вечерами допоздна пропадал в компании Ивана, Якова и Кристины. На вопросы отвечал односложно, почти грубо, на что Олег старался не обращать внимания, понимая щекотливость ситуации. Мать же поначалу недоверчиво отнеслась к выбору своего сына, но доброжелательность с ней "снохи" и регулярная помощь по хозяйству растопили материнское сердце вплоть до того, что она стала называть Веру дочкой.
Наконец Олег представил свою подругу друзьям, собравшимся как-то в июльский вечер у него на террасе. Михаил Шухровский просто и без затеи поздоровался, улыбнувшись своей искренней улыбкой. Артур же, напротив, галантно раскланялся и поцеловал ручку даме, лихо, подкрутив, седеющие усы. Оскар Юдкевич скромно мотнул очкастой головой и, сев в уголок, весь вечер бросал из-под очков на Веру томные, призывно-сальные взгляды. Эти взгляды Олег заприметил сразу и, помня скрытный характер Оскара, понял, что Вера тому очень понравилась, но он никогда в открытую об этом не скажет, а предпримет какой-нибудь в своём стиле "обходной маневр".
Олег знал о непростых семейных отношениях между Оскаром и Надей, которая за прошедшие со дня свадьбы пятнадцать лет из хрупкой девушки превратилась в толстую сварливую бабёху с крикливым "лужёным" горлом и бесцеремонными манерами. Мужа своего она третировала морально и физически, не останавливаясь перед рукоприкладством. Но если Артур после долгих подобных мытарств с Любой сумел разорвать с ней близкие отношения, то Оскар молча сносил издевательства своей половины, не смея перечить ей ни в чём. Во вдовствующем Олеге Оскар находил благодатно-сочувствующего слушателя сцен из его семейной драмы, рассказанных только лучшему другу под большим секретом. Оскар прекрасно знал, что дальше Олега его "душеспасительные" истории не разойдутся. Сам же болтал про своих друзей, в том числе и про Олега, всякие "новости" на каждом перекрёстке. Пристыдить или утихомирить его было невозможно. Без сплетен он не мог жить, как рыба без воды. Оскар беззастенчиво плёл околесицу, брызжа на собеседника слюной из беззубого после одного меткого удара рта. Передние зубы он не вставлял из "принципа", афишируя свои прошлые "бойцовские подвиги", в основном перед подростками в школе, где он, как известно, пел хором под баян и реал плоскости на чертёжной доске. Ещё одной характерной чертой Оскара являлась скрытая и явная зависть. Он завидовал всем и всему. А особенно своим друзьям. завидовал купленной модной куртке или ботинкам. Завидовал самым мизерным жизненным успехам, естественно, тайно радуясь, а внешне сочувствуя неудачам. Зависть Оскар выражал своеобразно. Он высмеивал тех, кому завидовал, сочиняя про них сплетни и пуская слухи по городу. Конечно же, он завидовал и Олегу, ведь у того вышла книга стихов и неплохо шли дела с публицистикой в демократической газете. А тут ещё появилась молодая красивая женщина, на которую Оська сразу же положил свой сальный глаз.
Олег с неприятным осадком на душе ждал последствий застольных "пламенных гляделок", и Оскар не заставил себя долго ждать. Он начал с психологической обработки счастливого влюблённого. В беседах по телефону и при непосредственных встречах Оська предупреждал Олега о скорых, грозящих тому бедах от связи с этой девицей неизвестного происхождения и неведомого прошлого.
- Может у неё трое детей от разных мужей? Почему она тебя с родителями не знакомит, раз у вас всё так серьёзно?
Тут Оська бил в самое больное место. О своих родителях Вера отзывалась очень неопределённо, говоря, что они работают где-то далеко на севере, а о прошедших годах старалась вообще не упоминать. Она лишь шутливо перефразировала знаменитый ленинский призыв: "Училась, училась и училась..." - и крепко поцеловала Олега в губы, от чего он тут же "обмяк" и ему опять надолго стало не до расспросов. Вера "заводила" его "с пол-оборота".
Но затем снова накатывались мысли о странном "провале памяти" у подруги в незабываемую для Олега первую ночь их близости на лугу с чёрными бабочками. Какую роль те сыграли во внезапном беспамятном сексуальном порыве девушки к малознакомому мужчине - можно было только догадываться. Но что такой же порыв охватил и поэта, до этого настроенного исключительно романтически - являлось неоспоримым фактом.
Впрочем, подсознательно он с первых же минут встречи отметил пленительные формы своей новой знакомой... Должно быть, Оскар Юдкевич с ним в этом отношении оказался абсолютно солидарным. Вера с возмущением передала Олегу, как его "лучший друг", встретив её случайно, а может и нет, на улице, предложил сходить в гости к "одному знакомому", выпить вина, поговорить.... А когда Вера категорически отказалась от предложенного плана, стал рассказывать про "развратные похождения" поэта, о том, как жена-покойница страдала от его непостоянства и, может быть, от этого и ушла так рано в могилу. Дальше Вера слушать Оскаровские россказни не стала, а, развернувшись, оставила "правдолюбца" при своём интересе. После этой Оськиной выходки Олег перестал с ним разговаривать и общаться, а сплетник, напротив, развязал окончательно свой длинный язык и плёл про Олега и Веру небылицы по всему маленькому городку.
Михаил Шухровский обещал набить Юдкевичу морду, после чего трусоватый злослов на время притих, выдерживая тактическую паузу. Так что на митинге за возвращение верующим Голяковской церкви два старых друга-приятеля стояли рядом как два непримиримых врага. Женщина прошла между ними.... И не только женщина...
ГЛАВА III
С Евгением Антитиповым - Преображенским договорились встретиться у Олега дома часа через три. Отцу Евгению необходимо было переодеться и уладить кое-какие неотложные дела. Оставшееся трио на рейсовом автобусе поспешило в центральный продовольственный магазин, где с двух часов дня бурно функционировала отдельно огороженная торговая точка. Там шла распродажа горячащих тело и душу напитков.
В магазине среди пустых прилавков в зарешечённом углу билась злая, крикливая очередь. Только что пробило два часа по полудни, и толстая продавщица в замызганном белом халате в сопровождении двух грузчиков, волочащих из подсобки по ящику водки, вплыла за грязный обшарпанный прилавок. Толпа загудела, требуя начала скорейшей раздачи вожделенного хмельного зелья, бросилась грудью на прилавок, размахивая деньгами и месячными талонами "на водку и ликёроводочные изделия". Откуда-то вынырнул милицейский наряд с дубинками - "демократизаторами" во главе со знакомым христианским демократам угрюмо-злобным полуазиатским капитаном, совсем недавно возглавлявшим кордон на митинге возле церкви. Пострел, несмотря на свой "переходный" возраст, успел поспеть и к началу водочной давки со своими подчинёнными-напарниками, которые за несколько минут навели в жаждущей публике относительный порядок.
Трое демократов нерешительно стояли в стороне. Вставать в конец длинного людского хвоста не хотелось. К тому же Оскар, не желавший мириться с Олегом, всё время порывался домой, и только гневные взгляды Артура временно сдерживали исполнение его намерений. Артур откровенно хотел примирить двух своих лучших друзей и реально надеялся, что хмельной горячий водочный угар растопит лёд вражды.
- Здесь толкаться без толку, - скаламбурил Артур, наблюдая за гусеничным продвижением винного змия, - пошли лучше в кабак, там у меня буфетчица знакомая. Пару пузырей даст без разговоров. Разница за мой счёт.
- Только не надо жертв, - Оскар скривил в усмешке беззубый рот. - Я всё равно не участвую в вашем мероприятии. Мне домой надо, жена ждёт...
Они уже повернули к выходу, когда какой-то явно незапланированный шум возле прилавка снова привлёк их внимание к точке водочной распродажи. В недовольном гуле толпы послышались возмущённые крики.
- Он здесь не стоял! Почему пускаете без очереди? Милиция! Наведите порядок!
Знакомый капитан с одним из своих напарников уже тащили под руки из очереди стриженного наголо молодого человека в солдатской защитной рубахе, каких-то немодных, невероятно широченных штанах и "зековских" толстопятых ботинках. На носу у парня торчали круглые очки в металлической оправе.
- А ну, пошёл вон, морда уголовная! - закричал ему на ухо капитан. - Хочешь снова в кутузку? Враз оформим!
И подтащив стриженого очкарика к выходу, капитан с ходу огрел его "демократизатором" по лысой шее.*
Очкарик охнул и вылетел из дверей магазина. Тройка приятелей бросилась за ним. Очкарик им кого-то удивительно напоминал, и они хотели в этом сходстве удостовериться. Но, как ни странно, за дверьми на улице избитого нигде поблизости не оказалось. Парень в очках бесследно исчез, словно растворился во времени и пространстве...
Недоумённо оглядываясь, приятели перешли улицу. На противоположной от магазина стороне возвышалось покрашенное в ядовито-жёлтый цвет здание центрального ресторана "Встречный", где обычно по вечерам встречалась разнообразная хмельная братия, чтобы надраться, поругаться и в конце концов подраться, потакая своим физиологическим инстинктам. Днём же в ресторане сохранялось относительное спокойствие. Там даже можно было неплохо пообедать. При наличии продуктов питания, конечно.
*см.повесть "Прокрустово ложе" ч. II, гл. V.
На обочине возле входа в ресторан стоял матово-белый "Мерседес" с московскими номерами. Он привлекал всеобщее внимание гуляющей публики. Иномарки, да ещё такой категории и расцветки, в их город заезжали очень редко. За рулём "Мерседеса" сидел мордоворот в белой кожаной куртке и чёрных очках. Он явно кого-то поджидал. Когда наше трио подошло к ресторанным дверям, они неожиданно отворились, и из ресторана вышла...Вера. Глаза её прикрывались тёмными очками, и ни один мускул на лице не дрогнул, когда Олег посмотрел на неё в упор. Вера шла не одна. Следом за ней появилась фигура, облачённая в белоснежный смокинг и такую же широкополую шляпу. Фигура вместе со шляпой и высокими каблуками белых лайковых штиблет оказалась вровень с рослой, стройной девушкой. В одной руке, увешанной перстнями, фигура несла белый портфель "дипломат" с позолоченными застёжками, в другой - витую трость с набалдашником в виде змеиной головы.
На коротком, остром, шакальем носу фигуры красовались солнцезащитные очки в золотой оправе. Фигура эта бывшим стилягам и рок-музыкантам показалась удивительно знакомой, как и тот, исчезнувший бесследно пять минут назад стриженый очкарик. Этот стареющий, элегантный господин, склонный к ношению белых одежд, неприятной стороной всколыхнул их прошлое.
Вслед за Верой и белоснежным господином на белый свет один за другим вывалились два шкафообразных "качка" в одинаковых "бледнокожих" куртках и традиционных чёрных очках. Вера шла как-то деревянно, механически переступая стройными ногами прямо к белому "Мерседесу".
Один "качок", забежав вперёд, открыл для неё заднюю дверцу. Вера спокойно села на светлые кожаные подушки. Рядом примостился господин со змеиной тростью. Один из охранников забрался по другую сторону от девушки, второй прыгнул на переднее сидение. "Мерседес" рванул с места и через несколько секунд исчез за поворотом улицы. Господина в белом они все трое, несмотря на прошедшие годы, узнали. Его почему-то нельзя было не узнать даже при совершенно изменённой внешности, даже через четверть века. На белом "Мерседесе" только что увёз куда-то Веру бывший местный хулиган "Вовка-волк".
Оська Юдкевич ехидно присвистнул, а Олег даже не среагировал на этот вызывающий звук. Взгляд его неподвижно застыл. Он глядел прямо перед собой невидящими глазами. Голова провалилась в глухую пустоту. Мысли и чувства исчезли в этом безвоздушном пространстве. Несколько минут Олег стоял не шевелясь, как манекен.
- Там сидела Мурка в кожаной тужурке, - сладко промурлыкал Оскар и тут же получил от Артура по шее.
- Вали отсюда, шкура! - тихо, но твёрдо произнёс Артур.
- Ну, вы у меня ещё об этом пожалеете, - не решившись ввязываться в драку, злобно прошептал Оська, - умываться станете кровавыми слезами...
Он повернулся спиной и, продолжая шипеть себе под нос какие-то угрозы, поплёлся в сторону автобусной остановки, сверкая лысиной на затылке.
Артур дотронулся до плеча Олега. Тот вздрогнул, словно от удара, развернув на друга бессмысленный взгляд.
- Ну, что, - сказал Артур, - пойдём в буфет?
В ресторанном буфете они распили на двоих бутылку водки, закусив чёрствыми "позавчерашними" пирожками с капустой. Два "пузыря" Артур прихватил с собой на вечернюю встречу с Евгением Антитиповым. Но один не донесли и "добили" на поломанной скамейке в кустах запущенного городского скверика. В калитку своего дома Олег в сопровождении пьяного Артура вошёл, "слегка" покачиваясь. На скамеечке возле крыльца, о чём-то беседуя с матерью, сидел, поглаживая окладистую бороду, Евгений Антитипов в светлом цивильном костюме. Увидев подгулявшую парочку, мать вскочила со скамейки, всплеснув руками. Таким её сын не появлялся дома с незапамятных времён. Отец Евгений осуждающе взглянул на своих старых друзей, но ничего не сказал, понимая, что сейчас любые слова не дойдут до сознания хмельных демократов. Напротив, у крепко "поддатого" Артура, судя по всему, развязался язык. Но деликатность даже в пьяном виде его всё же не оставляла:
- Можно я расскажу? - прошептал он на ухо Олегу.
Олег молча кивнул головой. Соображал он туго. Алкогольные пары на время приглушили боль, разжижили её в своём пьянящем завихрении. Голова кружилась. Лица сидящих на скамейке то расплывались, то снова сливались до знакомых очертаний. Образ Веры утонул в дурманном потоке полузабытья. Её глаза глядели из-за какой-то туманной глубины, притупляя чувство потери.
- Пойдёмте в дом, - пробормотал Олег и, пошатываясь, поднялся на крыльцо. За ним картонной походкой, притворяясь трезвым перед матерью Олега, двинулся Артур. Замыкал шествие, недовольно покачивая седой головой, Евгений Антитипов. Мать осталась сидеть на скамеечке, горестно сложив на коленях ладони. Присутствие Андрея в доме не прослушивалось. Где-нибудь болтался со своей неразлучной компанией. Вошли в комнату поэта. Олег и Артур плюхнулись на диван. Отец Евгений уселся в кресло рядом с письменным столом. В противоположных углах стола стояли две фотографии: умершей Веры и Веры живой, но сегодня потерянной для Олега, кажется, навсегда. Тут же лежала тетрадь со стихотворными черновиками и ещё одна с прозаической повестью, которая уже была готова к печати в типографии соседнего города. Из каретки пишущей машинки виднелся лист бумаги с напечатанным стихотворением. Антитипов из любопытства прочитал его:
Два образа сливаются в один:
Два времени, два мира, два пространства.
Так мало для слияния причин,
Так много у реальности коварства.
Два образа сливаются в один;
Две женщины становятся единой,
Как торжество двух равных половин,
Достигнувших Гармонии Вершины.
Два образа сливаются в один;
Вливаются в бездонное сознанье,
Чтоб, отразившись обликом богинь,
Глядеть на мир бессмертными глазами...
Священник задумчиво отложил лист в сторону, вынув его из машинки. И тут его взгляд упал на фотографию юной Веры. Лицо Антитипова мгновенно изменилось. Какая-то тень набежала на высокий открытый лоб. Отец Евгений помрачнел и, взяв в руки фотографию, повернулся к сидящим на диване приятелям. За короткое время прочтения стихотворения Артур успел уснуть, положа голову на диванную подушку. Олег же сидел прямо, глядя перед собой.
- Откуда это у тебя? - глухо спросил Евгений, протянув Олегу фотографию. Олег словно нехотя повернулся на голос и с почти безразличным видом взглянул на фото.
- Её звали Вера, - проговорил он.
- Почему звали? - недобро насторожился Антитипов.
- Потому что она умерла.... Сегодня... - безразличный тон Олега не изменился.
- Что ты такое говоришь? Как умерла? - сдавленный голос Евгения заметно дрогнул.
- Она умерла в моей душе и её увезли на белом катафалке.
Фраза прозвучала банально высокопарно, но на такую тонкость ни сам Олег, ни Евгений в данную минуту не обратили внимания. Каждый из них погрузился в своё духовное состояние, которое всё же имело единый источник, - молодую женщину с именем Вера. Несколько минут они молчали. Затем Евгений снова задал вопрос: