"Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?"
Ев. от Матфея 6.23
Игорю Строкову - художнику и другу посвящаю. Автор.
Часть первая
Стилем не танцевать!
Глава I
Труп лежал в кустах неподалёку от танцверанды. В только что застывшей груди картинно торчал большой кухонный нож. На белой рубахе в тусклом отблеске одинокого фонаря выделялось чёрное кровавое пятно.
На танцевальной веранде задудели "вальсок". По аллее парка наискосок от того места, где лежал труп, в сторону общественного туалета большими скачками убегал человек в узеньких бледно-зеленых брючках и в оранжевом кургузом пиджачке. За ним по пятам, по всем правилам охотничьего искусства, охватывая убегающего полукольцом и оттесняя его от бокового выхода из парка, мчались с десяток дружинников с красными повязками на рукавах во главе с тучным милицейским капитаном, который, размахивал пистолетом и свистел на весь вечерний парк в судейский свисток. Редкие парочки, встреченные на пути "загона", испуганно прижимались к деревьям. Погоня продолжалась, явно прорисовывая преимущество представителей органов правопорядка. Убегающий, шаг за шагом, прыжок за прыжком сдавал свои и без того незавидные позиции. Он то и дело спотыкался о кучи мусора и пустые бутылки, разбросанные по всей небольшой парковой территории, но страх быть пойманным гнал его дальше к высокому железобетонному забору, окружающему общественное место отдыха трудящихся. И вот, наконец, со всего размаха беглец упёрся в замызганную грязью и грачиным помётом непреодолимую стену, по инерции в напрасном порыве попытался подпрыгнуть и зацепиться за обломанный край. Но узкие брюки сыграли свою роковую роль: ноги потеряли большую часть гибкости, и попытка преодолеть последнее перед свободой препятствие окончилось полным провалом. Подоспевшие дружинники навалились на преступника, сорвали его с забора, заломили за спину руки, вдетые в оранжевый пиджачок. Отставший было во время преследования, тучный капитан, появился тут как тут и, потрясая перед носом пойманного казённым пистолетом, прорычал ему в усатое, очкастое лицо:
- От нас, падло, не убежишь! Везде достанем!
Усатого очкарика потащили по обратному маршруту, мимо лежащего в кустах трупа, мимо танцевальной веранды, изрыгающей фальшивые звуки какого-то фокстрота, мимо сгрудившихся возле входа на веранду шайки местных хулиганов, злорадно заухмылявшихся при виде столь торжественной процессии. А процессия направилась в расположенное неподалёку здание Дома Культуры. Задержанного втолкнули в комнату штаба народной дружины, где за большим письменным столом, в окружении двух милицейских чинов сидел подстриженный под "бобрик" молодой человек в сером пиджаке, на лацкане которого красовался комсомольский значок. На гладком, сытом лице молодого человека при виде доставленного взлохмаченного усача, появилась лёгкая гримаса презрения. Комсомольский вожак встал из-за стола и неспешной походкой подошёл к преступнику:
- Так, Антитипов, ты опять за своё! Мы же тебя предупреждали неоднократно, а ты, значит, выводов не сделал, продолжаешь в том же преступном стиле! Придётся применить против тебя более суровые меры.
- А, ну-ка, - обратился он к дружинникам, - держите его покрепче за руки и за ноги.
Четверо дружинников мёртвой собачьей хваткой вцепились в худосочные конечности Антитипова, а комсомольский лидер засунул руку в карман своего пиджака и извлёк оттуда длинные и острые ножницы. Выразительно пощёлкав ими перед носом у очкарика, он ухватил пальцами свободной левой руки рыжеватый ус и быстрым уверенным движением оттяпал его ножницами под самые ноздри. Удовлетворённо хмыкнув и полюбовавшись первыми результатами своего труда, вожак, накрутив на палец, прикрывающий оттопыренное ухо, длинный завитый локон, ловко остриг его, проделав в причёске Антитипова значительную непропорциональную брешь.
- Остальное сам сострижёшь - со знанием дела проговорил экзекутор, не замечая выступивших на глазах у его жертвы слёз, которые, правда, заслоняли толстые стёкла очков в металлической оправе.
- Ну, а теперь брючата. И как ты их сузил?! С мылом, наверное, влезал?! - сострил руководящий комсомолец и под одобрительный гогот дружинников и милиционеров, наклонился и методически распорол, минуя швы, бледно-зелёные штанины на ногах Антитипова от щиколоток до коленей. Из глаз, уже не скрываясь за стёклами очков, потекли по щёкам настоящие слёзы. Комсомольский вожак был доволен собой. Дружинники и милиционеры были довольны собой и комсомольским вожаком. Хулиганы возле танцверанды, пряча в карманы кухонные ножи и финки, были довольны несказанно. Труп лежал в кустах, никем не замеченный...
Глава II
Заседание масонской ложи "Великий русский северо-восток" задерживалось. Все ждали Мастера. Он по неизвестной причине опаздывал впервые за несколько месяцев существования ложи. Через час нетерпение охватило большую часть "вольных каменщиков". Они возбуждённо прохаживались по Большой зале и, собравшись группками тихо, но нервно переговаривались между собой. С Мастером что-то случилось - вот основной лейтмотив их тихих взволнованных разговоров. Мастера нужно найти, иначе может произойти непоправимое, и тайное общество окажется под угрозой раскрытия. Этого допустить нельзя. Необходимо найти Мастера.
Несколько добровольцев уже выразили желание отправиться на поиски, когда с балкона гулко ударил колокол и в дверях зала, освещённая призрачным отблеском немногочисленных свечей, появилась знакомая фигура Мастера. Чёрная бархатная маска прикрывала его худое лицо. Глаза из-под вырезов сверкали не только отражённым светом. В них светился огонь вдохновенья и борьбы. Многие знали, что Мастер близорук, но никто на заседаниях не видел на нём очков, и эта маленькая деталь вызывала уважение членов ложи.
Мастер вошёл в Большую залу. Все присутствующие преклонили перед НИМ одно колено. Он милостиво разрешил им подняться, а сам направился к большому овальному столу, стоящему посередине залы и уселся в старинное высокое кресло. Остальные расселись по периметру. Заседание масонской ложи хоть и с опозданием началось с обычной церемонии переклички и клятвы. Затем слово взял Мастер.
- Братья, - тихо, но внятно произнёс он, - над нашим орденом собираются тучи. Власть предержащие догадываются о существовании ложи. Они ведут яростную, беспощадную борьбу с нашим Влиянием. Они душат зародыши Семян свободы, посаженных нами в российскую почву. Они калёным железом выжигают Письмена, начертанные нами на Скрижалях русского духа. Они глушат Звуки, издаваемые Оракулом Истины. Они объявили нам войну на уничтожение. И они уничтожат нас, если мы не умножим усилия, если мы не сделаем процесс нашего Влияния необратимым. Нам необходимо чётко скоординировать действия ложи. До сих пор Проникновение было сумбурным и нецеленаправленным. Теперь нужно, оставив неизменной Стратегию, переменить Тактику. Создаются отраслевые цехи, риторы которых каждый месяц станут отчитываться о проделанной работе. При нашей ложе образуются: музыкальный, живописный, литературный, танцевальный цехи и цех моды. Каждый из присутствующих здесь братьев должен выбрать себе профиль и трудиться по нему, не покладая рук и ног во имя торжества Истины и Справедливости.
По зале проплыл одобрительный гулкий шёпот. Масоны в полголоса обсуждали только что услышанное сообщение. Потом со своего места поднялся один из риторов. Верхняя часть его лица, согласно правилам, скрывалась маской, а на нижней выделялись хорошо подстриженные усы. Длинные русые волосы плавной волной падали по плечам укрытым чёрной мантией. Под мантией был заметен большой горб. Нервные тонкие пальцы поигрывали небольшим брелком в виде лиры. Ритор заговорил чуть прерывистым глухим голосом, выдававшим скрытое волнение.
- Мастер! В связи с Вашим сообщением, позвольте мне изложить соображения, пришедшие ко мне давно, но сейчас подтвердившиеся, сказанными здесь словами. У меня есть план попытки регионального Проникновения на слабом участке обороны противника с дальнейшим захватом плацдарма и расширения зоны Влияния.
При этих словах в зале наступила удивлённая тишина. Все обратили свои, прикрытые масками взоры на говорившего. И по мере того, как он продолжал излагать свой план, недоверие сменилось любопытством и постепенно перешло в надежду, охватившую всех членов ложи.
- Как Вы знаете, - между тем продолжал длинноволосый ритор, - я устроился руководителем ансамбля в клуб на Голой Горе. Клуб маленький и пристального внимания властей не привлекает. Директор - женщина молодая. С ней я могу завести близкие отношения, и тогда почти никто не сможет помешать нам, сосредоточить все свои силы в этом месте и прорвать глухую оборону. Детали мы можем обсудить на следующем заседании ложи, а сейчас необходимо Ваше, Мастер, принципиальное согласие и одобрение братьями моего плана.
Мастер задумчиво опустил подбородок на грудь и несколько минут молчал, постукивая пальцами по подлокотникам кресла. Потом поднял голову и медленно обвёл взглядом присутствующих.
- Одобряем? - тихо, но внятно спросил он. Зал словно в едином порыве выдохнул "да" и Мастер удовлетворённо улыбнулся краешком губ.
- Заседание ложи "Великий русский северо-восток" одобряет изложенный Вами, ритор, план локального Проникновения. Я считаю, что это наш единственный и уникальный шанс расшатать Основы. Если претворение плана в жизнь завершится успешно, то мы сделаем существенный шаг к нашей всеобщей Победе.
- Истина с нами! - подняв над головой два раздвоенных пальца, громко провозгласил Мастер.
- Истина с нами! - как эхо отозвались масоны, и раздвоенные пальцы взметнулись над головами за овальным столом.
- Переходим ко второй части заседания, - снова заговорил Мастер, - принятие в нашу ложу нового брата.
- Ритор, введите своего подопечного! - слегка повернув голову в сторону, внятно сказал Мастер.
В дальнем и совершенно тёмном углу залы протяжно скрипнула потайная дверь, дощатый пол вздохнул под шагами, и на освещённое пространство медленно вышли два человека, у одного из которых глаза были плотно завязаны чёрной лентой, второй же, как и все остальные прикрывал своё лицо глухой маской. Второй подвёл невидящего к столу. По знаку Мастера все свечи в зале почти одновременно потухли. Осталась горящей лишь одна, странной изогнутой формы, гибко обвивающая, стоящий в центре стола человеческий череп, вырезанный, если попристальней приглядеться, из большого спелого яблока. Внутри яблоко оказалось полым, а свеча мерцала со стороны затылка, и потому пустые черепные глазницы излучали неясный тусклый, зловещий свет. Глазницы "смотрели" в сторону вновь пришедших.
- Развяжите глаза новому брату, - раздался из темноты приглушённый голос Мастера.
Стоящий сзади своего подопечного ритор снял повязку с глаз вновь посвящаемого. Тот слегка вздрогнул, увидев после полной темноты, горящие глаза яблочного черепа. Но голос, говорящий из тьмы залы, заставил новичка отвлечься от созерцания необычного зрелища на овальном столе.
- Готов ли ты наш юный новый брат принять сан вольного каменщика, чтобы вложить свой кирпич в прекрасное здание Истины на обломках Зла и Невежества?
- Да, готов, - чуть дрогнувшим голосом проговорил новичок.
- Готов ли ты до конца идти по избранному тобой пути? Не свернёшь ли ты с него после первых же трудностей и неудач?
- Нет, не сверну. Я избрал этот путь сознательно и бесповоротно.
- Готов ли ты дать клятву, верно, служить нашему братству, и даже под пытками не предавать его идеалы?
- Клянусь, - тихо, но внятно сказал юноша.
- Тогда в знак приобщения к великому масонскому братству ты должен окропить своей кровью этот череп и поглотить его во чреве своём в знак верности нашему тайному обществу.
Откуда-то сбоку из темноты возникла рука, затянутая в чёрную перчатку с зажатой в пальцах толстой и острой иглой. Другая рука, появившаяся рядом, взяла ладонь вновь посвящённого и подтянула её поближе к первой. Игла вонзилась в палец. Маленькая тёмная капля крови выступила на подушечке и поднесённая к яблочному черепу упала на торчащий из его затылка черенок.
Чуть-чуть дрожащей рукой юноша взял со стола умело вырезанный символ Жизни и Смерти, и, после короткого колебания, надкусил лобовую часть. По губам брызнул нагретый свечой яблочный сок. Но юному масону он показался сладкой кровью, одна капля которой являлась частью его самого.
С каждым проглоченным куском ощущение это постепенно проходило и на смену ему, сладостной волной, поднималась радость и вера в собственные неистощимые силы - стимулятор, введенный в яблоко, действовал в соответствии со своим предназначением.
С балкона протяжно раздался колокольный звон. И с этим ударом зала постепенно осветилась мерцанием множества свечей, и глазам открылась торжественная картина масонского собрания. С высокого кресла во главе стола раздался знакомый голос. Мастер провозгласил:
- Наш юный брат! Властью, данною мне этим высоким собранием, я объявляю тебя принятым в тайную ложу вольных каменщиков. "Великий русский северо-восток". Отныне ты полноправный член нашего общества. На тебя распространяются обязанности и права братства. Ты будешь присутствовать на заседаниях, тебе будут даны поручения по процессу Влияния в зависимости от твоего Предназначения. Будь достоин чести оказанной тебе. И береги эту честь смолоду! Потому что ты вступаешь на дорогу, полную лишений и преследований. Вурдалаки и Оборотни не будут давать тебе покоя. Хоть и видима их непримиримая вражда, на самом деле они заодно. Они производное одной тёмной силы, имя которой Сатана. Это Сатана собирает Оборотней в стаи и те рыщут по городам и весям, творя зло и насилие. Они могут разорвать ни в чём неповинного одинокого прохожего, надругаться над спешащей домой женщиной, искалечить и убить ребёнка. Это существа без чести и совести, хотя можно слышать от них рассуждения о какой-то своей особенной морали и чести.
Вурдалаки, Вампиры и Упыри воюют с Оборотнями. Или делают вид что воюют. Они говорят о защите закона, а сами же его бессовестно нарушают. Они говорят о чистых и светлых идеалах Счастья и Любви, а сами пьют кровь у своих жертв, преследуя тех, кто противится их власти. Вампиры и Упыри - низшие вурдалачьи касты, но злоба их ещё выше, чем у высокопоставленных кровососов.
Эти две силы встанут на твоём пути, наш юный брат. Тебе понадобится много мужества и отваги, чтобы избежать гибели или заточения. Братство будет помогать тебе, но влияние наше ограничено. Ложа находится на нелегальном положении и в любой момент может быть безжалостно разгромлена. Но знай, сегодня ты приобщён к Великому делу Свободы. Ростки её всходят на нашей земле. Их затаптывают сапоги Оборотней и Вурдалаков. Но корни их неистребимы, Свобода расцветает на российских просторах!
- Выпьем же за Свободу, братья!
На столе появились бутылки с шампанским и бокалы. Масоны раскупоривали пробки, наливали искрящийся напиток в хрустальные сосуды, провозглашая тосты за Свободу, и осушали бокалы до дна.
Мастер усадил юношу около себя. С другой стороны к Мастеру подошёл длинноволосый горбатый ритор - музыкант и попросил разрешения сесть рядом. Юноша краем уха, средь гула голосов и звона сдвигаемых бокалов, услышал их короткую беседу:
- Что-нибудь случилось, Мастер? Эта задержка всех взволновала.
- Да случилось ожидаемое - я попал в лапы к Вампирам и Упырям.
- И они отпустили тебя?
- Как видишь, но после серьёзной обработки...
Отвернувшись от юноши, Мастер сдвинул в сторону край своей чёрной бархатной маски и открыл лицо горбатому ритору - музыканту. Ритор при взгляде на лицо Мастера невольно отшатнулся.
- Подонки - с ненавистью произнёс он. - Они у меня поплатятся за это надругательство!
- Не нужно им мстить. Они не достойны мести. Им отомстит сама жизнь! - Мастер вернул на место маску.
- Давайте лучше веселиться, ведь мы приняли в своё братство нового юного ученика. Сыграй нам, ритор, на своей гитаре, спой нам песни Любви и Свободы!
Ритор встал из-за стола и, сутулясь, ушёл куда-то в тень, а когда возвратился на освещённое пространство, в руках своих он держал странного вида гитару с длинным грифом и причудливо изогнутым колком. Эта гитара скорее походила на большую скрипку, хотя, как и положено, имела шесть струн.
Шум разговоров и тостов за столом утих. Все обратили взоры на горбатого ритора - музыканта. Тот не спеша, настраивал свою гитару - скрипку, потом тихим перебором узких чувственных пальцев прошёлся по струнам. Но гитара неожиданно издала глубокий и громкий звук, резонансом отразившийся под сводами Залы. Ритор запел. Его чуть хрипловатый голос, переплетаясь в единое целое с гитарным переливом заполнил пространство, вливаясь в души и сердца слушавших:
Босиком по росе
По туманным лугам
В мир осенний ко мне
прибежала ты
Словно в ласково сне
Я прохладным рукам
покорился без стона, без жалобы.
Этот запах росы
На ладонях твоих
Мне напомнил забытое, дивное,
Словно ветры весны
Прилетели на миг
В мою душу, как осень пустынную.
Ты, наверное, сон,
Что забыть мне нельзя,
И который совсем не сбывается.
Но порою росой
Заливает глаза
В те минуты, как он вспоминается.
Голос смолк. Последний аккорд утихающим резонансом проплыл под потолком Залы, оставив вокруг отзвук звенящей тишины. Никто не проронил ни слова.
Наконец тишину нарушил Мастер:
- Хватит на сегодня грусти. Вы, ритор, трогаете наши души проникновенностью Ваших песен. Но я предложил веселиться. Ведь есть же у Вас и другие мелодии?!
Пальцы снова ударили по струнам гитары - скрипки, выпустив на волю лихой рок-н-рольный ритм. Грохочущим камнепадом из полумглы пророкотала и размеренно застучала ударная установка. Бас - гитара и электроорган образно завершили мелодийный ряд - это невидимый до того музыкальный ансамбль ответил на призывный клич своего руководителя.
Рок-н-ролл захлестнул бурной, упругой волной всех сидящих за столом и они тотчас повскакивали со своих мест. Чёрные мантии полетели в стороны, раскрыв разнообразные цветные одежды. На многих из присутствующих были надеты узкие в обтяжку брюки самых немыслимых оттенков. Танец ворвался в образовавшийся круг вертящимся смерчем, захватив в свои крепкие объятия членов тайной масонской ложи. Гитара горбатого ритор - музыканта издавала удивительные заворожительно - захватывающие звуки. Словно наркотический стимулятор, эти звуки казалось, проникали во все вены и артерии человека, заставляя его подчиняться своей власти. Гитарист искусно владел инструментом. Гитара безраздельно владела находящимися в Зале. Как демоническая скрипка Паганини, она могла направлять чувства и деяния услышавших её в нужное ей русло. Сейчас это был сумбурный рок-н-ролл. Масоны плясали без устали.
И вдруг в разгар танцевального веселья, отчаянный крик с балкона:
- Упыри!
Струна, оборванная вздрогнувшим от внезапности пальцем, издала дребезжащий, полный боли стон. Резонанс захлебнувшегося аккорда ещё блуждал, утихая где-то высоко под потолком, когда внезапная, отчаянная тишина, похожая на минутное оцепенение, отозвалась беззвучным эхом на крик с балкона...
- Без паники! - раздался в тишине голос Мастера. - Уходим тайными ходами! О новом месте встречи каждому будет сообщено!
- Только бы они не перекрыли лазы, - тихо проговорил Мастер, как бы ни к кому не обращаясь. Но юный масон услышал эти слова и уловил в них неподдельную тревогу.
Свечи в Зале потухли и встревоженные члены тайной ложи, подобрав мантии, в полумраке стали скрываться в узких дверях, за которыми, вырытые под землёй коридоры вели к лазам, выходящим наружу.
Юный масон, два ритора и Мастер уходили из Залы последними. Они медленно пробирались по полу засыпанному землёй коридору к спасительному выходу. Впереди шёл горбатый ритор со своей гитарой - скрипкой, за ним ритор, пестовавший юношу. Он держал в руке свечной огарок, бросавший слабый отблеск на щербатые стены земляного коридора. Пальцами свободной руки он нервно пощипывал чёрную курчавую бородку, кое-где проросшую на молодом смуглом лице с большими роговыми очками. Замыкал шествие Мастер. Он тяжело дышал в спину юному масону, иногда что-то невнятно бормоча, словно повторял молитву.
Коридор оканчивался лазом, сделанным в виде большой бездонной бочки, крышка у которой была замаскирована снаружи пучками жухлой травы.
Выбрались в поле под полнолунную ночь. Свеча в руке смуглолицего ритора внезапно погасла от налетевшего откуда-то ветерка. Бородач в сердцах на плохую примету отшвырнул огарок в сторону. Масоны оглянулись по сторонам; над полем стояла подозрительная тишина. Невдалеке мрачной громадой на фоне светлеющего неба, вырисовывался заброшенный амбар, служивший тайным местом сборов "вольных каменщиков". Полная луна своим мертвенным светом заливала окрестности, контрастно проявив вдруг появившиеся, словно со всех сторон многочисленные чёрные фигуры, окружившие не успевших ничего сообразить масонов. Руки всем профессионально заломлены за спину. Грубые толчки, окрики и злобное шипение, сопровождалось ведение упырями своих пленников к расставленным возле амбара чёрно - вороновым в отблеске лунного света экипажам, внутрь которых запихивали не успевших сбежать членов тайной масонской ложи "Великий русский северо-восток".
ГЛАВА III
Антитипов пробирался с танцев домой. Именно, "пробирался", а не шёл и не бежал. Он пробирался закоулками, испуганно озираясь на тёмные кусты и шарахаясь в сторону от звука человеческих голосов. Хотя и наступил поздний вечер, людские скопления кое-где ватагами с гамом, гомоном и улюлюканьем проносились неподалёку от маршрута следования Антитипова. Он знал, чего опасался. Напороться на шайку праздношатающихся хулиганов даже среди белого дня, событие, мягко говоря, драматическое. А под покровом ночной тьмы те зверели окончательно, и драма запросто могла закончиться трагическим финалом, тем более что вид после "комсомольской экзекуции" Антитипов имел достаточно трагикомичный, а шпану водкой не пои - дай поиздеваться над узкобрючным стилягой.
За свою приверженность к "стиляжьей" моде бит был Антитипов неоднократно. Последний раз недели две назад тёплым воскресным апрельским деньком при большом скоплении гуляющей публики под памятником Великому Вождю на площади, носившей его же имя.
Антитипов вдвоём со своим приятелем Артуром Горжетским прогуливались по центральной улице, в полголоса обсуждая новинки американской музыкальной жизни, о которой они знали понаслышке, но гораздо больше, чем остальные жители городка, которые этими новинками не интересовались совсем. В руке Антитипова мурлыкал портативный магнитофон "Grundig", купленный за бешеные деньги у знакомого меломана из соседнего города по прозвищу "Билл Хейли". На приобретение этого магнитофона Антитипов угрохал все свои накопления, но покупка стоила того. Магнитофон был чудом западноевропейской техники: он работал без сетевого шнура на специальных батарейках, о существовании которых в окрестностях никто слыхом не слыхивал, кроме меломана "Хейли", достававшего их где-то по своим столичным "каналам".
Маленькие бобины внутри магнитофона, прикрытые прозрачной крышкой, медленно вращались, выливали из небольших боковых динамиков в окружающую среду мелодичный блюз. Двое друзей, переставляя в такт мелодии свои ноги, затянутые в узкие брючки, мирно беседуя, двигались в сторону площади имени Вождя, привычно не обращая внимания, на косые, недовольные их внешним видом взгляды гуляющих горожан. Вождь щурился под ярким весенним солнышком и ему, очевидно, было жарко в демисезонном пальто, так как апрель выдался на редкость тёплым и солнечным. На голове Вождя, тоже, наверное, обалдевший от тепла, кощунственно уселся смолянистый грач. Он поминутно каркал во всё грачиное горло, стуча в паузах своим толстым клювом по мощному медному лбу Мыслителя и Гения.
Наглые, провокационные действия грача почему-то заинтересовали прогуливающихся без дела стиляг. Задрав лохматые головы, они несколько минут наблюдали за политической диверсией представителя семейства пернатых. Потом Антитипов, уменьшив до минимума громкость блюзовых композиций, пряча в усах ехидную улыбку, глубокомысленно заметил:
- По-моему эта птица не наша, не советская!
- С чего это ты решил? - Артур вследствие более молодого возраста иронии в реплике Антитипова сразу не заметил.
- Никакого почитания святынь. Воспитывали, видно, в буржуазном духе. В какой-нибудь Калифорнии.
- А может она там червяков ищет? - Горжетский уловил тон разговора.
- В мудрой голове червивых мыслей нет. Вот если плесенью немного покрылась за давностью лет.
- А разве грачи плесенью питаются?
- Что-то не видел ни разу. Значит, гениальных мыслей набирается и тут же их излагает. Слышишь, как громко!
И приятели сдержанно засмеялись, поглядывая на горлащего грача. Но смеялись они напрасно. Оглянулись бы при этом по сторонам, заметили бы пристально наблюдающую за ними шайку, во главе с известным в округе паханом по кличке "Вовка-волк". Шайка с утра, накачавшись пивом и портвейном, маялись от скуки, шатаясь по городу и не зная, куда приложить свой совместный пьяный кураж. "Вовка-волк" считал себя человеком справедливым. Так сказать "борцом за правое дело". Оттрубил по хулиганке пару лет в "зоне", где усиленно "шестерил" и на нём ездили в клозет тамошние "воры в законе". Но, вернувшись на "волю", развернул перед местной не сидевшей шпаной романтические картины своей отсидки и за "боевые заслуги" попал у городской жуликоватой мелочи в "блатной авторитет". Из своих преданных поклонников, в основном, ПТУшных малолеток навербовал шайку и наводил с нею страх на школьников и учащихся единственного в городке техникума. Похож был "Вовка-волк" больше на шакала, чем на волка; плюгавый, злой, крикливый и хитрый. После "прелестей" отсидки персонально в драки не ввязывался: почувствовал всю выгоду загребания "жара чужими руками". Но уж крику от него и матерной ругани хватало с довеском. Выпендривающихся стиляг "Вовка-волк" ненавидел лютой пролетарской ненавистью, воображая себя, как и большинство уголовников, настоящим советским патриотом. И потому, ехидные ухмылки двух известных в городе "поганок" по поводу грачиного осквернения памятника Вождю мирового пролетариата подлило масла в огонь хмельной "социально-близкой" головы атамана. Голова воспылала гневом, а слюнявый, воняющий перегаром рот изрыг в адрес двух отщепенцев двенадцатиэтажную пролетарскую фразу, в вольном и сокращённом переводе звучавшую примерно так:
- Вам чё, гниды поганые, Вождь наш не нравится? Натянули на жопы кальсоны и ещё гогочете, падлы очкастые! Щас я вам, сукам четырёхглазым окуляры повышибаю, морды усатые набок сворочу, ноги из кальсон сраных повыдергаю!
Дав краткую оценку характеру преступления и меры наказания преступников "верховный судья и палач" неотлагательно приступил к исполнению собственного приговора.
- А ну, мужики, - обратился он с пламенной речью к свом подручным. - Придавите этих мокриц!
"Мужики", старшему из которых едва ли стукнуло шестнадцать годков, дружно бросились исполнять приказ атамана. Портвейно - пивной угар бродил в их пустых башках. Они чувствовали себя непобедимой силой, единым мощным кулаком, всё сокрушающим на своём пути. С ними их блатной вожак, который всегда отмажет от "легавых". Так вперёд - без страха и упрёка! Тем более, что перед ними двое испуганных хилых стиляг. Эти сопротивления не окажут.
"Волчата" налетели злобной сворой, и как прилежные ученики кузнецов с молодым духом и задором замолотили кулаками и ногами по очкасто - усатым лицам и зауженным телам "мокриц".
Нападение произошло столь неожиданно, что друзья - насмешники и в самом деле не оказали малолетней шпане никакого сопротивления, хотя возрастом превосходили их. Но, что такое два-три года разницы перед сплочённым коллективом и целенаправленностью действий. От молотобойных ударов засверкало в глазах. И единственное спасение, пришедшее в головы обоим избиваемым, заключалось, конечно же в бегстве. Почти одновременно, не сговариваясь, Антитипов и Горжетский бросились бежать в разные стороны. Прижимая к груди драгоценный магнитофон, Антитипов мчался в направлении своего дома, насколько позволяли его узкие брюки и дрожь в коленях. Позади слышался дружный топот банды и писклявые выкрики "Вовки-волка".
- Не уйдёшь, падло, везде поймаем!
Погоня наступала на пятки. Тяжело дыша от избыточного магнитофонного веса, Антитипов из последних сил свернул в проулок, отделяющий его от родных пенатов и, вдруг увидел идущий прямо ему навстречу милицейский патруль. Средний из троих служителей Фемиды широко растопырил свои здоровенные лапы, и Антитипов с налёту плюхнулся к нему в объятия. Треснутые от недавнего меткого удара очки сползли с носа, обнаружив близорукий беспомощный взгляд пойманного. За спиной послышалась какая-то возня, похожая на резкое торможение. Знакомый волче - шакалий голос возопил: "Атас!" и топот почти мгновенно исчез в противоположном направлении.
Высвободившись из милицейских объятий и поправив сползшие очки, спасённый хотел, было вежливо поблагодарить своих неожиданных спасителей, но, увидев каменно - подозрительные лики блюстителей порядка, испуганно сдержался и виновато опустил взгляд.
- Куда бежим? - спросил старший с тремя лычками на погонах, поймавший беглеца.
- Домой - тихо ответил Антитипов, - живу я здесь недалеко.
- А чего бежал? - сержант усилил металлический состав своего голоса.
- Купил - холодея в душе от неприятного предчувствия, пробормотал Антитипов. - У знакомого купил...
- Фамилия, адрес? - грозно потребовал сержант, не отдавая назад магнитофон.
- Ну, правда, он не ворованный, - стал уверять Антитипов, - у меня дома паспорт от него есть. Пойдёмте, покажу...
- На кой ляд мне его паспорт. Может его с паспортом, и украли, и он у нас в розыске числится. Придёшь за ним дня через два в лабораторию отдела. Если не ворованный вернём, - сержант прижал к своему затянутому в синий мундир боку, конфискованный магнитофон и махнул рукой подчинённым. Патруль двинулся дальше по своему маршруту, унося с собой частицу жизни Евгения Антитипова.
Магнитофон ему так и не вернули. В милицейской лаборатории несказанно удивились антитиповской просьбе. Никаких "грюндиков" никакие сержанты туда не приносили, а заместитель начальника милиции по политической части, к которому с трудом сумел прорваться потерпевший, увидев стоящего перед ним лохматого усача, позеленел от ярости и выгнал Евгения из кабинета, даже не спросив о сути дела. В вопросах идеологии замполит был непримирим. Так что, фигурально говоря, магнитофон "плакал горькими слезами". Слёзы Антитипова горчили его гораздо сильнее. Да, горька ты, стиляжья участь!..
Пробираясь закоулками с танцев после комсомольско - милицейской экзекуции, Антитипов проклинал свою незавидную судьбу. Безвыходность подобного жития любому бросалась в глаза. Выход, правда, существовал. Напялить широкие парусиновые штаны, мешкообразный пиджак с накладными гимнастёрочными карманами, подстричься "под бокс", а лучше "под машинку" с чубчиком. Крутить на патефоне "Марш энтузиастов" и танцевать "Амурские волны" на городской танцверанде.
Но вкусивший горькую сладость "запретного плода", навсегда прозревает от слепого сонного дурмана рабского подчинения общепринятым манерам. Можно подстричь волосы на голове, но обкромсать распустившееся в душе дерево нездешней свободы невозможно ни комсомольским инквизиторам, ни их золотопогонным помощникам, ни волчьим стаям тупоголовых хулиганов.
До дома оставалось всего-то каких-нибудь два-три переулка и Антитипов уже почти чувствовал приближение родного безопасного угла, когда из-за ближайшего чёрного полуразвалившегося сарая, как черти из преисподней выскочили и преградили дорогу несколько тёмных фигур. У Евгения похолодело в груди, сердце оторвалось от привычного местопребывания. Ухнуло куда-то вниз и мелко затряслось в коленях. Одна из фигур отделилась от общей стаи и сделала несколько шагов навстречу. В поднятой левой руке ярко вспыхнул, ослепляя электрический фонарь "Даймон". И знакомый до боли в отбитой печени, гнусавый голос с радостным злорадством произнёс:
- Ну, чё, гнида, далеко ты тогда от нас убёг? Сказал же ведь: не убежишь, везде найдём. Вот и попался, гад!
Банда кольцом окружила полностью деморализованного Антитипова, а "Вовка-волк", притушив фонарь, полез в карман своих широченных штанов и достал оттуда какой-то тёмный узкий предмет. Лёгкий щелчок и предмет оказался выкидным ножом, тускло заблестевшим своим лезвием в отсветах далёких уличных фонарей.
Полу ослепший от "Даймона", Антитипов поначалу не разглядел нож, а разглядев, в испуге отшатнулся на стоящих позади молчаливых "волчат". Те от молчания перешли к внезапному веселью и дружно загоготали, слегка тыча Евгения своими кулачищами в спину и бока. А "Вовка-волк" подошёл вплотную и прижав острие ножа к антитиповскому животу, процедил сквозь слюнявые, пахнущие перегаром и табачищем губы:
- Не боись, паря. Замочу тебя быстро - пикнуть не успеешь. Бедный Евгений всем своим дрожащим нутром чувствовал проникающую безжалостность бандитского ножа. Тщательно наточенное остриё уже прорезало тонкий оранжевый пиджак, рубашку - парагвайку, широкий розовый с пальмами и обезьянами галстук и страшно покалывало живот в районе пупка. Волчьей лапе оставалось сделать только небольшое усилие...
- Что, козёл, в штаны свои узкие навалил?! - острие слегка отступило, но затем сразу же вернулось на прежнюю позицию. И тут владельца ножа осенило.
- А ну-ка, скидывай кальсоны, сука! Может тогда и пожалею?
Выбирать, увы, не приходилось. Антитипов непослушными пальцами принялся расстёгивать пуговицы на своих изуродованных брюках. "Вовка-волк" и его подручные с ехидным злорадством наблюдали за этим процессом. Нож всё же вылез из оранжевого пиджака, но далеко не уходил, матово переливаясь в темноте. Когда антитипов вынимал ногу из первой штанины "Вовка-волк" заметил непропорциональный брючный разрез и гадко захихикал, догадавшись о причине, расчленившей пополам профессиональное искусство неведомого модельера.
- Зуб даю, Пиявин тебе портки распорол! У него не заржавеет. Он вас гнид стиляжных, за "падло держит" и у нас тут с ним "кентовый расклад".
Изо всей вышеприведённой тирады Евгений Антитипов понял только одно: хулиган "Вовка-волк" и комсомольский секретарь Валерий Пиявин совместно решают одну "благородную" задачу - искоренение всеми доступными методами тлетворного западного влияния на советскую молодёжь их образа жизни.
Вторая штанина снялась так же без помех, и Антитипов остался стоять перед своими мучителями в чёрных сатиновых трусах, что явно не гармонировало с его остальной внешностью. Евгений стоял и очень боялся дальнейшего вынужденного раздевания. Но "Вовка-волк", видно сменив гнев на милость, трусы снимать, не заставил. Он спрятал свой "выкидон" в карман и, лениво отведя правую ногу чуть назад, навесил Антитипову не сильный, но достаточно чувствительный удар в промежуток между оранжевой фланелью и чёрным сатином со стороны спины.
- Вали, паскуда, пока я добрый! А ещё в штанах узких замечу - точно замочу!
Кольцо, окружающее пленника разомкнулось, но как только Евгений на полусогнутых коленях двинулся в образовавшийся проход, каждый из "волчат" посчитал своим долгом повторить действие "шефа", и пинки обрушились на беззащитное антитиповское седалище. Евгений припустил бегом под свист и злобное завывание стаи.
Удрав на безопасное расстояние, гонимый остановился перевести дух. Унизительная тоска томила его душу. Он, родившийся в этом городе и прожив в нём двадцать лет, чувствовал себя, как изгой на вражеской территории, потому что посмел одеваться, жить и мыслить не так, как принято у большинства живущих здесь. А большинство всегда право. Так заведено в этом государстве: загонять нестандартных в угол, бросать на "прокрустово ложе" идеологии и рубить, безжалостно рубить палаческим топором всё, что не умещается в штамповку установленных истин.
Размышляя над своей незавидной участью, Евгений Антитипов продолжил последнюю часть пути до родного жилища. Теперь он шёл почти без опаски, понимая, что худшее сегодняшним вечером уже произошло. На пересуды соседей, возможность встречи с которыми не исключалась, он не обращал уже давно никакого внимания. Да и те привыкли к экстравагантным выходкам "поповского внука" (кому-то стало известно, что дед Евгения был служителем презираемого культа и держал до революции приход неподалёку, в церкви на Голой Горе). Поповское происхождение Антитипова, помноженное на его внешний вид вызывало у соседей циничную иронию люмпенизированного пролетариата, сплошь и рядом населявшего родной городок Евгения.
По мере приближения полу барачного строения (отдельный вход, но "удобства" во дворе), приютившего под своей дырявой крышей с дюжину семей, уверенность в дальнейшем беспрепятственном продвижении к месту своего постоянного ночлега, всё более охватывало издёрганную душу "борца за свободный стиль поведения". Предстояло, правда, выслушать очередные нотации родителей, но их интеллигентское нытьё вызывало у Евгения лишь чувство досады за отсутствие взаимопонимания между старшим и молодым поколением Антитиповых.
И вот контуры крыльца с ярко освещённым окном родительской комнаты прорезались сквозь тьму апрельского вечера. Конец сегодняшним мучениям, а, сколько их будет впереди, даже страшно вообразить. Но он не отступится, он пройдёт этот путь, предначертанный ему свыше, чтобы того не стоило. Он пройдёт, но сейчас нужно дойти несколько шагов до дома, улечься в кровать и постараться заснуть. Калитка в палисадник отворилась тихим скрипом. Антитипов хотел сделать шаг во внутрь, когда внезапно заметил, отделившийся от притороченной к забору скамейки, человеческий силуэт, который двинулся в направлении возвращающегося домой. Час от часу не легче! Антитипов приготовился нырнуть за калитку, а до дома всего-то с десяток шагов. Но вежливый и совсем мальчишеский голос изменил его паникёрские намерения.
- Евгений Херувимович?! Простите, что так поздно беспокою. Но я заходил несколько раз днём, а Вас дома не было. Я много о Вас наслышан и хотел бы познакомиться. Меня зовут Олег Гунин. Учусь в девятом классе, пишу стихи. Уделите мне полчаса, я слышал - Вы знаток поэзии.
Чьё сердце не дрогнет от таких целительных слов? Тем более, когда на протяжении целого дня унижения сыпятся на голову со всех сторон. Евгений приободрился. Он даже забыл, что стоит перед своим поклонником в трусах, а когда вспомнил, засуетился и, полуприкрыв промахи в своём гардеробе калиткой, попросил Олега подождать несколько минут для переодевания. Затем поспешно скрылся за входной дверью квартиры.
Олег остался ждать за калиткой. Сегодня он весь день ждал. Ждал Евгения Антитипова, про которого ему рассказал приятель - одноклассник Ося Юдкевич. У Оськи с Антитиповым знакомство было "шапочное", мимолётное. Познакомил их лучший друг Антитипова Артур Горжетский - десятиклассник из соседней школы. Проговорили они после знакомства всего несколько минут, но даже тогда Оскар Юдкевич понял, что разговаривал с выдающимся человеком. Но так как характер имел застенчивый и сам продолжать знакомство не решался, наговорил Олегу, который в одиночестве маялся со своими стихами, такой отсебятины, что юный поэт тут же загорелся желанием накоротке сойтись с необыкновенной личностью. Адрес узнали у Горжетского, и Ося, благословив "ходока", остался у себя дома возле телефона ждать сообщений о результатах встречи. Но Олегу не везло. Он в течение субботнего дня после школы раз пять заходил в антитиповскую обитель, но заставал только нервных и подозрительно поглядывающих родителей, которые, в конце концов, попросили Олега их больше не беспокоить. Олег уселся на скамейке возле калитки и решил держаться до победного конца - должен же Антитипов придти домой, ночевать.
Поначалу, при затемнённом появлении Антитипова, экстравагантность его костюма Олег не приметил, но увидя "колониальный" покрой нижней части туалета выдающейся личности сразу же зауважал Евгения за необычайную смелость. Ведь чтобы разгуливать по среднерусскому городку хоть и в конце апреля, но зато в середине шестидесятых годов в шортах, нужна прямо-таки бесшабашная, отчаянная храбрость.
Между тем дополнительное ожидание несколько затянулось. Олег уже стал предполагать, что хозяин просто-напросто забыл о его существовании, когда входная дверь в "обитель" слегка приоткрылась и, просунувшаяся в проём очкастая голова, полушёпотом произнесла:
- Заходи. Только быстро и без шума.
Подчиняясь заговорщицкому тону и внутренне затрепетав от предчувствия необычайных открытий, Олег Гунин, прикрыв за собой калитку, вступил на порог таинственного дома. И сразу же гостя охватила почти непроницаемая темнота. Только впереди маячила, чуть более светлая хозяйская спина, да полушёпот корректировал движение идущего впереди.
- Пригнись, не ударься головой. Подними выше ногу, споткнёшься. Здесь дверь, слева косяк...
Коридор окончился залой, так же погружённой в темноту, но из двух закрытых боковых дверей, ведущих в другие комнаты, тонкие полоски света слегка раздвигали тьму, образуя ещё более таинственный полумрак. Вдоль стен залы возвышались какие-то белые холмы, имеющие очертания мебели. Посередине маячил большой обеденный стол, так же покрытый белой скатертью. Из-за одной освещённой двери слышались приглушённые голоса - там очевидно находились родители Антитипова. Другая дверная щель кроме тусклого полусвета излучала ещё и полную тишину. К этой двери, минуя задрапированную белым залу, и вёл своего позднего посетителя Евгения Антитипова.
Несмазанные петли приглушённо скрипнули и двое зашли в комнату. Хозяин привычно, по-деловому двинулся внутрь, а юный гость остановился у входа, потрясённый увиденным. Освещённая тусклым свечным огарком, воткнутым в большой витиеватый подсвечник, стоящий на подоконнике, комната почти вся сплошь оказалась увешена и заставлена картинными холстами, покрытыми какой-то отнюдь не реалистической живописью. Один холст, прикрытый белым, измазанным в некоторых местах красками, покрывалом был укреплён на мольберте, стоящим посередине комнаты. Рядом на маленьком столике в небрежном беспорядке раскинулись живописные атрибуты: палитра, тюбики с масляными красками, бутылки со скипидаром и растворителями и множество разнообразных кисточек. Всё говорило о посещении поэтом мастерской художника.
Юный поэт застыл, ошеломлённый увиденным. А художник - нереалист, как ни в чём не бывало, уселся в старинное с деревянными подлокотниками кресло, предложил гостю последовать его примеру - второе такое же кресло находилось совсем неподалёку от входа в маленькую комнату - мастерскую Евгения Антитипова. Душа его радовалась и пела. Он сразу заметил, какое впечатление произвёл его домашний интерьер на мальчишку - поэта. Евгений давно мечтал обзавестись плеядой почитателей, но кроме Артура Горжетского и ещё двух-трёх знакомых никто не видел его картин, в которые он почти каждый день вкладывал свою, жаждущую признания и славы, душу. Рисовал Антитипов самозабвенно, забывая обо всех неприятностях, преследовавших его в повседневной жизни. Рисовал "композиции", как он называл эти странные, на первый взгляд бесформенные, переливающиеся цветной мозаикой, картины. Скорее всего, он и сам не понимал, что изображает на своих полотнах, но красочная гармония рождалась в глубинах подсознания и выливалась на холсты с какой-то необъяснимой закономерностью, неподвластной простому и доступному определению.
Никаких "живописных" университетов Антитипов не кончал. Пристрастился к своему увлечению самоучкой. Учился же заочно в педагогическом институте и работал под покровительством своего отца - директора школы - лаборантом в кабинете химии. В городском отделе народного образования неоднократно просили Херувима Николаевича повлиять на сына, который своим внешним видом разлагающе действует на молодое поколение строителей коммунизма. Но все "душеспасительные" беседы сына священнослужителя с его непутёвым внуком необходимых действий не возымели. Мягок был по наследственной линии Херувим Антитипов, не мог "вдарить" кулаком по столу, а слов для убеждения в нецелесообразности ношения усов и узких брюк не находил. Так и оставил под свою ответственность сына - лаборанта при "аморальном" внешнем виде в стенах, возглавляемой им школы.
На краски, подрамники и холсты уходила большая часть ничтожной лаборантской зарплаты. А ведь необходимо нахождение средств и на другие потребности, в которых Евгений старался себе не отказывать. Особенно, когда дело касалось модного стиля одежды. И здесь открылся ещё один его талант. Оказалось, что Антитипов прирождённый модельер. Он кроил по лекалу себе и своим друзьям брюки и пиджаки, а старая, выпрошенная у матери швейная машинка "Зингер", при её успешном освоении давала существенный приработок к финансовому базису художника - нереалиста.
Олег Гунин, открыв рот, созерцал антитиповские "композиции". Он начисто забыл о цели, ставшей поводом для знакомства. Он уже мысленно называл Евгения Антитипова "Мастером", на манер героя одного романа, о котором он узнал от Оськи Юдкевича, слывшего в школе специалистом по "подпольной литературе". Но "Мастер" сам прервал затянувшееся молчание.
- Ну-с, молодой человек, какие стихотворения Вы хотели мне показать?
Кто бы теперь смог узнать в этом слегка самоуверенном, безусом, с зачёсанными назад приглаженными волосами, того испуганного одноусого очкарика в "семейных" трусах, что полчаса назад пробирался закоулками, проклиная свою нелёгкую стиляжью судьбу. Антитипов преобразился и внешне и внутренне. Второй ус, как и рекомендовал Пиявин, он успел сбрить, чтобы не смущать гостя, выстриженные волосы зачесал за оттопыренные уши и облачился в серый спортивный костюм. Теперь он был "мэтром" и знатоком искусств. Теперь он был Мастером и перед ним его первый Ученик.
Смущённый от прямого вопроса и пристального взгляда увеличенного очковыми линзами, Олег слегка дрожащей рукой достал из бокового кармана куртки сложенную пополам ученическую тетрадку, развернул её и принялся перелистывать страницы, бормоча про себя: "Это не то...", "Нет...", "Читать нельзя..." Наконец, нечто подходящее остановило его критически настроенный к своему творчеству взор, и юный поэт, с трудом проглотив подступивший к горлу ком, стал читать по тетрадке, иногда слегка запинаясь от охватившего его волнения:
- Конь крылатый с рыжей гривой,
Голубые звёзды глаз.
Ты походкою строптивой
Пронесёшься в поздний час.
Конь крылатый, непокорный,
Неприрученный пока:
Мир вокруг я вижу чёрный,
Не совсем легка строка.
Конь крылатый - жду тебя я!
А дождусь? - не мне судить.
Не хочу, чтоб прозы стая
Вдруг смогла тебя убить.
Поэт смолк, и, опустив голову, страшась и ожидая насмешливо - издевательские тирады. Но Антитипов, как и полагалось истинному знатоку и покровителю искусств, не стал набрасываться с критиканством на молодое дарование, хотя явно уловил некоторые "огрехи" в стихотворении о Пегасе. Долгом своим Евгений, совершенно справедливо, посчитал ободрить и морально поддержать начинающего стихотворца, тем более что сам он тайно "баловался" стихами, хотя и не считал это "баловство" своим уделом.
- Неплохо. Совсем неплохо. Чувствуется присутствие таланта, но, как правильно замечено, ещё "не совсем лёгкая строка". Лёгкость слога придёт со временем. Главное, не отступаться и работать кропотливо и самозабвенно. И не опускаться до казёнщины. Как писал в своё время Валерий Брюсов: "...поклоняйся искусству. Только ему безраздельно, бесцельно..." А чтобы дух поэзии не убила "прозы стая", нужно жить на грани Великого страдания. Только через страдания стихотворец становится настоящим поэтом. На сытый желудок, ожиревшее сердце и ленивую душу в голову не идёт поэзия, а рецепты "Книги о вкусной и здоровой пище". Ты можешь спросить меня: Где отыскать почву для страдания? Ведь мир так прекрасен, так гармонично создан; есть ли в нём место духовному страданию? Увы, гармония мира призрачна. Вся она состоит из невидимых на первый взгляд страданий: от мук бабочки попавшей в паучьи сети до множества человеческих мучений, которыми людей "наградила" природа. Поэту, художнику, музыканту нужно проникнуть в сущность этих страданий, самому стать частью боли человечества, замкнуть на себя эту боль и выразить её стихами, картинами, музыкой. Вот ты видишь мои картины. Кажется, в них нет сюжета. Они бесформенны. Это не Шишкин, не Репин и не Суриков. Но это - Антитипов. Узел моих страданий, сплетённый с узлом вселенской муки, выражен в цветовых, красочных композициях, в музыке Любви и Ненависти, жизни и Смерти, в Гармонии и Дисгармонии нашего беспредельного Мира. Я вижу Миропорядок таким - ты можешь видеть его совершенно другим: право художника на индивидуальный взгляд - неоспоримо. Но в нашем родном государстве его оспаривают сплошь и рядом. Каждого хотят загнать в рамки, установленные свыше. Свобода творчества понимается как "познанная необходимость", а это бесконечная череда насилия над творческой личностью; невозможность для её самовыражения. И так не только в творчестве - так во всем, что связано с индивидуальностью. Я не могу носить ту одежду, которая мне нравится, я не могу, открыто танцевать танцы, которые танцует весь Мир. Я втридорога покупаю пластинки с любимыми мною мелодиями, потому что их у нас не производят, из каких-то совершенно непонятных соображений. Вот послушай, что в этой музыке страшного и запретного...
И, не давая Олегу опомниться и до конца "переварить" всё сказанное, Антитипов поднялся с кресла и подошёл к стоящему в углу комнаты старинному платяному шкапу, приоткрыл его дубовую дверцу и, повозившись немного на полке, достал большой глянцевый цветной пластиночный конверт с иностранными надписями на нём, и портретом какого-то розовощёкого улыбающегося брюнета в малиновом двубортном пиджаке.
- Элвис Пресли - кумир американской молодёжи - коротко охарактеризовал Евгений розовощёкого брюнета.
Словно совершая магическое действо, Антитипов осторожно, двумя пальцами ухватился за краешек и вытащил чёрную, блестящую пластинку из конверта. Перехватив другой конец двуперстием второй руки Евгений, словно освещённую икону, поднёс смоляной диск, к незамеченному Олегом до той минуты проигрывателю, стоящему на низенькой тумбочке в неосвещённом свечным огарком тёмном уголке комнаты. Пластинка аккуратно улеглась на положенное ей место. Нажатие пальца на клавишу и на панели вспыхнул зелёный огонёк. Ещё одно движение руки и пластинка закрутилась, поджидая проигрывающую головку. Антитипов тщательно беличьей кистью очистил драгоценный предмет поклонения от пыли. Из стоящей на полу акустической колонки (подобную Олег тоже видел впервые в жизни) раздалось сначала лёгкое шипение, а потом забренчала гитара, загудел контрабас, заухала ударная установка, заплакал саксофон и приятный мужской баритон запел что-то на английском языке. Притягательная на слух мелодия растекаясь по комнате, захватывала всё ей пространство. Баритон лил на Олега непонятные английские слова (в школе Олег изучал немецкий язык) частенько повторяя одно "Love". И в этом слове, произносимым Элвисом Пресли, скрывалась какая-то манящая тайная сила, влекущая в новую, ещё не ведомую жизнь.
- Страдание - производное неразделённой любви, - произнёс Евгений, стоящий рядом с креслом Олега, - нужно влюбиться и быть отвергнутым, чтобы в страдании познать Истину и выразить её словами на бумаге и красками на холсте.
Олег Гунин заворожённый пением Элвиса Пресли и речами Евгения Антитипова, витал в каком-то необъяснимом блаженном дурмане. Он понимал лишь, что нашёл свой жизненный путь, отыскал своего духовного пастыря и пройдёт с ним этот путь до конца. Евгений же, вдохновлённый полётом собственной мысли, внутренне радовался, как мальчишка. Его слушали, им восхищались, он доподлинно знал об этом, изредка вглядываясь в глаза юного поэта. Он нашёл искреннее понимание, он отыскал живую, жаждущую насыщения душу. Духовная пища необходима им обоим как воздух. Они задыхались среди смрада всеобщей бездуховности. Они стремились к Единению со всем Миром, им же доставались лишь крохи, да и те в любой момент готовы были отнять ненасытные Упыри и Оборотни.
ГЛАВА IV
Открытие весеннее - летнего танцевального сезона в клубе на Голой Горе состоялось в пятницу 21 апреля в девять часов вечера. Клуб, расположенный в помещении бывшей графской конюшни, представлял собой длинное, приземистое строение с низким потолком и широкими входными воротами, кое-как переделанный под нужды культурного отдыха трудящихся. В дальнем углу кинозала, который после "эвакуации" кресел и поднятия экрана, превращался в танцевальную площадку, возвышалась добротно сколоченная сцена, служащая во время всяческих юбилейных торжеств и смотров для выступления участников клубной художественной самодеятельности. Над сценой, написанный белыми буквами по алой материи, красовался актуальный во все времена лозунг: "Искусство требует жертв". Но вот авторство сей мудрости сентенции, вызывало у местных художников, очевидно небольшие сомнения. Поначалу, около двух десятилетий назад, они были уверены в неоспоримости прозорливых слов Гения Всех времён и народов и смело вписали его имя под таким точным требованием к Искусству. Но, как позже выяснилось, Гениальный продолжатель бессмертных идей требовал жертв не только от служителей Муз, но и ото всех остальных социальных групп населения страны. Бывшее некогда великим имя замазали красной гуашью, но оно всё же местами проступало в нижнем правом углу полотнища. И тогда, не испытывая больше судьбу, решили присвоить авторство актуального лозунга Бессмертному Учителю бывшего верного Ученика, который вполне мог высказаться в подобном духе, как тонкий ценитель "Аппассионаты". Вечное имя написали поверх замазанного. Замазанное сохранили в душе наравне с вечным. Два имени слились в единое под актуальным лозунгом. Инструментальный оркестр настраивался под великими именами. Рабоче-крестьянская молодёжь наполняла "загон", в предчувствии "культурного развлечения". Большая часть танцевальных "кавалеров" при движении слегка покачивалась, выдыхая на близ находящихся "дам" свежепотреблённые запахи крепких, бодрящих напитков. Все желающие "культурно отдохнуть" группировались по территориально - уличному принципу, образуя единые спаянные команды, готовые в любой момент защитить себя и своих дам. Раздоры между улицами и кварталами маленького городка повсеместно выливались в локальные столкновения и глобальные потасовки с применением холодного и даже огнестрельного оружия. И, естественно, всегда находились победители и побеждённые. Побитые - побеждённые горели жаждой мести и вылавливали отдельных представителей победившей стороны. Те заново консолидировались и мстили мстителям. Так и жили в постоянных драках, разборках и выяснении отношений. Ну, а танцы - самое подходящее место покуражиться над своими врагами и показать "силу молодецкую" перед своими "бабами".
Органы правопорядка прекрасно знали о подобном статусе танцевальных вечеров, но особенно в стихийные процессы не вмешивались, предоставляя почти полную свободу раскрепощённой личности, жаждущей "почесать" кулаки, продемонстрировать всё своё умение. Слежение за порядком, в основном, выражалось в забивании "козла" дежурным нарядом в комнате, отведённой под штаб ДНД. Сами же народные дружинники обычно "кучковались" возле буфета, отдавая предпочтение бутылочному пиву и бутербродам с колбасой.
Уличные мстители с неприязнью поглядывали друг на друга. Оркестр настраивался для музыкального сопровождения предстоящего "культурного мероприятия". Но одна из групп, всё более привлекавшая всеобщее пристальное внимание, явно настраивалась на танцевальный лад, а не готовилась к зверскому мордобою. Эти странные личности, во-первых, выделялись из толпы своей нелепой одеждой - какими-то чёрными балахонами и такого же цвета полумасками, словно явились они не на обыкновенные танцульки, а на какой-нибудь праздничный бал-маскарад. Во-вторых, эти странные личности прошли в зал не через парадный "лошадиный" вход, а через сцену, имеющую запасные двери на улицу, что подчёркивало привилегированность положения или "блат" у кого-нибудь из оркестрантов.
Странные личности в балахонах в количестве пяти человек сгрудились возле ступенек, ведущих на сцену, и тихо заговорили между собой, опасливо поглядывая из-под полумасок за группирующейся пьяной публикой. В компании явно выделялся старший - высокий чуть-чуть сутулый субъект, со щетинкой заново прорастающих рыжеватых усов. Он близоруко щурился, в полголоса рассказывая о чём-то своим приятелям, которые окружили его, ловя каждое слово. В танцевальном зале готовились к первой музыкальной композиции.
А в это время в комнату народных дружинников внезапно зашла представительная комиссия во главе с комсомольским секретарём Валерием Пиявиным. Сержант и два его подчинённых, увидев среди вошедших тучного милицейского капитана, побросав доминошки, повскакивали с мест. сержант нажал на клавишу импортного магнитофона "Grundig", и Леонид Утёсов поперхнулся, замолкнув на полуслове.
- Нарушений общественного порядка не зафиксировано! - не дожидаясь вопроса, доложил сержант. - Идёт наполнение зала!
- Стиляги не появлялись? - поинтересовался Пиявин, искоса поглядывая на магнитофон.
- Пока присутствие не отмечено, - сержант взял под козырёк только что надетой фуражки. - В зале дружинники, доложат, если кто появится.
- Идите в зал вместе с товарищем капитаном. Я останусь здесь. Всех стиляг задерживать и доставлять сюда.
Милиционеры двинулись на выход. Сержант замыкал шествие.
- Ваш магнитофон? - остановил его на пороге голос Пиявина.
- Мой, - соврал сержант.
- Можно мне его дома послушать? - вежливо попросил Валерий - недельки через две я Вам его верну. Договорились?
- Берите, берите! - охотно согласился сержант, понимая, что не видать ему конфискованного магнитофона, как своих ушей.
Он вышел за дверь штаба ДНД, затаив злобу на весь белый свет.
Между тем на сцену зала поднялась молодая стройная женщина с причёской "Бабетта" - директор клуба. Наклонившись к большому неказистому микрофону, она торжественно объявила об открытии весенне-летнего танцевального сезона и представила публике нового руководителя оркестра Бориса Гаврилина. Борис появился из глубины сцены. Светлые волнистые волосы падали ему на плечи, такие же светлые мягкие усы прикрывали верхнюю губу, глаза скрывали тёмные очки. Когда он повернулся чуть боком, отчётливо стал, заметен большой горб, прикрытый какой-то накидкой, похожей на балахоны странной компании в полумасках, как по команде, повернувшей свои скрытые лица в сторону горбатого музыканта. На шее у того висела удивительного вида гитара с длинным грифом и причудливо изогнутым колком, похожая на какую-то большую скрипку. Сбоку от неё тянулся длинный соединительный шнур.
Подойдя к освобождённому директоршей микрофону, Борис Гаврилин несколько секунд многозначительно молчал, ожидая, когда в зале прекратится шум, вызванный его необыкновенной внешностью. Потом, повернув голову в сторону группы полумасок, вопросительно взглянул из-под тёмных очков на старшего. Тот еле заметно кивнул. И тогда музыкант чуть хрипловатым голосом произнёс в микрофон:
- Мы открываем наш танцевальный вечер новой музыкальной композицией - быстрым и весёлым танцем "твист"!
Борис Гаврилин тонкими пальцами руки слегка ударил по струнам своей гитары - скрипки. Из динамиков колонок, стоящих по краям сцены раздался глубокий проникновенный звук. Тут же ритм поймала ударная установка, контрабас окрасил мелодию низкочастотными тонами. Саксофон расцветил тему мелодичной импровизацией. Твист забурлил по залу пенящимся, шипучим напитком, от которого кружилась голова, а ноги не могли удержаться в статичном положении. Всем в зале захотелось танцевать. Но никто не знал, как танцуется этот самый "твист". Рабоче-крестьянская молодёжь переминалась с ноги на ногу, недоумённо поглядывая по сторонам.
И тут группа "полумасок" вышла в центр зала. Как по команде сбросили с плеч свои странные чёрные балахоны и предстали перед толпой в разноцветных узких брюках и пиджаках. Маски тоже полетели в сторону, и кое-кто из публики узнал постоянных возмутителей спокойствия Евгения Антитипова и Артура Горжетского. С ними были ещё трое совсем молодых парней. Они немного смущались всеобщего внимания, особенно черноволосый кучерявый юноша, в роговых очках с толстыми линзами. Он постоянно отворачивал лицо от наиболее пристальных взглядов и старался смотреть на своего приятеля - блондина с поэтически - вдохновенным лицом и задумчивым взглядом больших серых глаз. Третьим из юного поколения стиляг в центре оказался мальчик с "д'артаньяновским" профилем и высокомерно сжатыми тонкими артистическими губами. Он смущался меньше всех. Да через несколько секунд и остальные из пятёрки, отбросив неловкость, затанцевали быстрый и весёлый твист. Под захватывающую мелодию они выделывали умопомрачительные телодвижения: то приседали почти до самого пола, то, казалось, взлетали под низкий конюшенный потолок.
Горбатый гитарист тоже вытворял на своей гитаре нечто невероятное. Его тонкие чувственные пальцы порхали по гитарным струнам подобно мотылькам над цветочным лугом. Звуки как будто обрели живые голоса: то пронзительные, то еле слышные. Они то шумной ватагой заполняли пространство, то внезапно исчезали на несколько мгновений, чтобы тут же примчаться снова.
Стиляжная пятёрка танцевала "твист". Остальной народ безмолвствовал, любопытным полукольцом окружив танцующих. Задние, чтобы лучше видеть, поднимались на цыпочки и напирали на передних. Кольцо сужалось. Многим очень хотелось включиться в буйство танца, но их охватывало какое-то непонятное стеснение, хотя набить кому-нибудь морду в том же публичном месте им не составляло ни стеснения, ни труда. Сейчас же они лишь притопывали ногами в ритмичный музыкальный такт. Злоба на окрестных обидчиков и врагов постепенно улетучивалась, уступая место желанию включиться в эту весёлую танцевальную круговерть.
И вот в разгар этого показательного выступления, из задних рядов публики кто-то предостерегающе выкрикнул:
- Лягавые!
Расталкивая зрителей, к месту "преступных событий" лезли тучный капитан, злой на весь мир сержант и их, не рассуждающие подчинённые. Капитан размахивал казённым пистолетом, сержант усиленно работал кулаками и локтями, подчинённые пробирались следом.
Мелодия оборвалась вместе со струной на гитаре - скрипке горбатого музыканта. Звук оборванной струны издал полный боли, дребезжащий звон. Резонанс захлебнувшегося аккорда ещё блуждал, утихая где-то под потолком, когда во внезапно образовавшейся тишине раздался сильный хлопок. Это тучный капитан выстрелил вверх из пистолета холостым зарядом.
- Стилем не танцевать, ебёныть! - заорал капитан на весь зал, и, разбросав последние людские преграды, бросился на слегка замешкавшихся правонарушителей. одчинённые.й капитан, злой на весь мир сержант и их нерассуждающие ающе выкрикнул:ия, ни труда.же примчаться снова.
Первым сориентировался более опытный Антитипов.
- Бежим! Через сцену! - крикнул он своим приятелям, и стиляги гурьбой кинулись к запасному выходу. Блюстители порядка поспешили в погоню, но по пути сержант в неописуемой злобе вырвал из рук Бориса Гаврилина его необычную гитару и одним ударом расколотил её вдребезги об угол акустической колонки. Борис застыл от ужаса, глядя на останки своего музыкального инструмента, а затем внезапно осел, потеряв сознание, на руки вовремя подоспевших товарищей по оркестру. Оркестранты оттащили руководителя в музыкальную комнату. В зале же, после небольшой паузы, неизвестно отчего вспыхнул и разгорелся необычно яростный всеобщий мордобой.
ЧАСТЬ II
ЦЕРКОВЬ НА ГОРЕ
Глава I
Антитипов удирал в сторону графского парка. Остальные разбежались на все оставшиеся четыре стороны. Они так и договорились перед танцами - разделиться и сбить с толку возможную погоню. Олег Гунин помчался вниз к реке. Артур Горжетский запетлял по тропинке, ведущей к деревне Голяки. Ося Юдкевич обогнул угол конюшенного клуба и, зная, что с его катастрофическим зрением в очках ночью далеко не убежишь, спрятался за ближайшем кустом. Последний из пятёрки - отпрыск до конца, не уничтоженного по женской линии местного графского рода - Михаил Шухровский, не меняя надменно - презрительного выражения юного "д'артаньяновского" лица, припустил по центральной асфальтовой дороге по направлению к мерцающим за мостом тусклым городским огням.
И как ни странно за ним никто не гнался, как не гнались и за другими членами танцевально-криминальной группы. Все немногочисленные милицейские силы бросились вдогонку за "главарём" - Евгением Антитиповым. Он улепётывал, что было сил и насколько позволял диапазон его узких, заново сшитых брюк. От догоняющих Евгений оторвался метров на сто, и они неплохо видели в полусвете одиноких парковых фонарей его оранжевый кургузый пиджачок. Милицейская четвёрка "наддала", немного сократив расстояние до беглеца. Тучный капитан пыхтел из последних сил, а через несколько шагов и вовсе остановился возле уютной скамейки, где неподалёку в отдыхающей позе мудреца присел на гипсовую скамью такой же гипсовый Великий Вождь. Он размышлял, придерживая гениальную голову согнутой в локте рукою. Тучный капитан последовал мудрому примеру и уселся на свою скамейку передохнуть.
А погоня между тем продолжалась в ускоренном темпе. Антитипов, чуя сокращённое расстояние, прибавил обороты и помчался с удвоенной энергией. Он проскочил аттракционную площадку, где в темноте за заборчиком уныло застыли "качели-карусели", обогнул очередной памятник Великому Вождю, пристально смотрящий во тьму, выскочил на заросшую бурьяном запущенную аллею и, перепрыгивая через кусты, поскакал к старому заброшенному кладбищу, над покосившимися крестами которого возвышалась графская Усыпальница, где когда-то хоронили местных умерших особ уничтоженного эксплуататорского социального слоя. Сейчас Усыпальница из произведения зодчества превратилась в бесплатный общественный сортир, куда ходили справлять малую и большую нужду потомки представителей победивших революционных классов. Внутри, некогда тщательно подогнанная мраморная облицовка стен, теперь частью растасканная, частью разрушенная, являла редким вынужденным посетителям образчики современного графологического фольклора, испещрившего своими лаконичными надписями как внутренние, так и наружные стены Графской Усыпальницы. На другом же конце кладбища темнел громадный силуэт церкви, лишённой крестов и колокольни. Над единственным куполом виднелась телевизионная антенна. В этой церкви с середины двадцатых годов уютно расположился местный краеведческий музей. И в этой церкви до середины двадцатых годов вёл службу дед Евгения Антитипова - отец Николай.
Беглец мчался, не разбирая дороги, инстинктивно направляясь в самую глухую часть кладбища в надежде спрятаться за какой-нибудь старинной могилой. Как назло из-за редких облаков выглянула и надёжно застряла на небе полная весенняя луна, осветив своим призрачным ликом драматическую картину кладбищенской погони. Длинная лунная тень убегающего скользила за ним, надёжно ориентируя неотстающую правоохранительную тройку. Единственное спасение - тёмный остов Усыпальницы. Вот туда-то из последних сил и в последней надежде скрыться, и бросился загнанным зайцем Евгений Антитипов.
Но как скрыться от бдительных стражей порядка, стремящихся, во что бы то ни стало заполучить "преступника"? Антитипов понимал это, и надежда с каждой секундой покидала его отчаившую душу. Графская усыпальница не сможет укрыть его даже на несколько минут, а дальше бежать некуда: прямо за Усыпальницей крутой берег "великой русской реки". Кинуться с него вниз ночью даже при полной луне - поломать себе руки и ноги. А те и другие ещё пригодятся Евгению. Сдаваться на "милость победителей" ему тоже совсем не хотелось. Особой милости от них вряд ли дождёшься, а унижений и зуботычин получишь сколько угодно. Не впервой. Отчаяние заставило его сделать последний рывок. Евгений забежал за Усыпальницу, плюхнулся в кусты возле одинокой безымянной могилы с покосившимся крестом и замер, пытаясь затаить тяжкое дыхание, и унять захлёбывающийся стук сердца.
Догоняющие появились тут как тут. Сержант и двое его подчинённых, вылетели из-за угла и затормозили, тщетно ища взглядами знакомый оранжевый пиджачок. То в каких-нибудь десяти шагах от них прикрывал дрожащее тело своего хозяина, с безнадёжностью ждавшее развязки.
- Смылся куда-то, гад! - резюмировал сержант, надевая на голову фуражку, которую он во время "догонялок" по уставу держал в левой руке во избежание потери.
- Будем искать-то? - как-то неохотно спросил один из подчинённых, разглядывая при лунном свете лаконичные надписи на стене графской Усыпальницы.
- Надо искать,- однозначно подвёл итог короткой дискуссии сержант. - Здесь где-нибудь прячется. Найду - прибью паскуду! - громогласно пообещал страж порядка, явно рассчитывая, что притаившаяся поблизости жертва услышит его угрозы.
Жертва слышала всё с внутренним и внешним содроганием. Антитипова трясло, как осиновый лист. Он вдруг почему-то поверил, что его непременно прибьют до смерти. Ему стало невообразимо страшно, и он внезапно и совершенно непроизвольно стал повторять имя, которое все мы, увы, вспоминаем, когда нам плохо или когда опасность подбирается совсем близко, рыская по-волчьи в кустах: