В конце октября, немного запоздало, начались осенние дожди. До того осень сияла глубоким безоблачным небом и полыхала разноцветным огнем лесов, рощ и дубрав. Возвращаясь из Москвы, Олег любовался красотой среднерусского увядания из окна несущегося по шоссе автобуса. Многосильный мотор "Мерседеса" утробно урчал, нагоняя упущенное в непролазных московских "пробках" время. Автобус мчался по широкой автостраде, где было гораздо просторнее, чем на запруженных московских улицах. Он, шелестя шинами, отмерял километр за километром в разреженном потоке автомашин, вырвавшихся из загазованной столицы.
Олег сидел возле окна, в середине салона, и смотрел, как между мелькающими по краям дороги рекламными щитами проплывали багряно-желтые рощицы, освещенные золотисто-оранжевым светом перевалившего вторую половину небосвода нежаркого, низкого осеннего солнца. Олег возвращался домой с работы вахтовым методом. Служил он охранником в московском детсаду, неподалеку от заповедника "Лосиный остров". Место там было относительно тихое, рядом с большим лесным массивом. Да и работа, признаться, была "не пыльная", хотя пыль и павшую листву Олегу приходилось мести ежедневно, выполняя по совместительству обязанности дворника, что, впрочем, доставляло ему некоторое удовольствие. Ночами он беспробудно спал в мягкой постели на раскладном диване. В его комнате на третьем этаже стояли телевизор, холодильник и письменный стол, за которым он сидел по вечерам над своей основной работой: написанием большого романа. Действие в нем разворачивалось на двух планетах, в разных временах, сюжет был многоплановым и неординарным. Приходилось засиживаться за письменным столом заполночь. А уже в шесть утра подъем, открывание дверей шести подъездов детского сада и двух его ворот. Напавшая за ночь листва убиралась в качестве утренней физзарядки. Затем появлялись родители с детишками. Их нужно было встречать у ворот и со всеми здороваться. Большинство отвечало на приветствие, но некоторые, самые "воспитанные", не соизволяли даже повернуть голову в сторону сторожа-дворника и гордо вели своих чад внутрь трехэтажного здания. Провинциальных "гастарбайтеров" в Москве не очень жаловали. Олег работал полулегально, без регистрации, и начальник ЧОПа, взявший его под свое крыло, не рекомендовал без надобности выходить за пределы детсадовской территории, во избежание непредвиденной встречи с органами правопорядка, любителями "пощипать" подобных "работяг". Но здесь Олега бог миловал, когда он иногда, после закрытия детсада, все-таки делал "бросок" в ближайший магазин, чтобы приобрести там что-нибудь вкусненькое и бутылочку пивка к нему. Милицейские патрули доматывались, в основном, к лицам "кавказской национальности". А внешность Олега не вызывала у представителей власти никаких отрицательно-вымогательских эмоций.
В соседнем саду на той же должности служил Артур Горжетский. Бурная стихия рынка смела и утопила его предпринимательский челнок. Артур еле успел вынырнуть из водоворота и добраться до московского берега. Но на новой детсадовской "должности" чувствовал себя неуютно. Заведующая его садом оказалась бабой сумасбродной и въедливой. Припералась на работу в половине шестого утра, когда Артур еще крепко спал. Своим ключом открывала ворота и двери и учиняла охраннику разнос за потерю бдительности. Она не разрешала ему прилечь среди бела дня, когда у детей был тихий час. Сама сидела в кабинете до поздней ночи: видно, ее мучила бессонница. Но эта бессонница мучила и Артура, не имевшего возможности выспаться. И Олег, иногда навещавший своего старого приятеля, заставал того с красными как у кролика, воспаленными глазами и взвинченной нервной системой. В конце второй вахтовой недели Артур, получив деньги, вдрызг напился и устроил заведующей скандал, мстя за издевательства. Скандал кончился вызовом милиции, штрафом, на который ушла почти вся зарплата скандалиста, и выдворением его за пределы Столицы нашей Родины, города-героя Москвы.
Возвращался домой и Олег, отслужив положенные две недели. За это время он соскучился по семье. И хотя Вера несколько раз ему звонила, он после этих звонков испытывал усиленный приступ тоски. Хотелось тут же бросить эту унизительную, ради куска хлеба, работу и помчаться домой, чтобы только увидеть ее глаза, прижаться к ней и поцеловать ее в теплые податливые губы. Но Олег гнал из себя эту тоску, понимая, что так не поступит. Финансовое положение в семье было ужасающим. Копеечных заработков едва хватало на еду. Задолженность по коммунальным услугам каждый месяц все увеличивалась вместе с ежемесячным увеличением тарифов на эти услуги, которые со времен канувшей в лета советской власти не только не улучшились, а превращались просто в декларацию на ежемесячном извещении, появляющимся в почтовом ящике квартиры с завидной регулярностью и сменами цифр на бумажке. Людей заставляли платить по полной, и потоки коммунальных платежей исчезали бесследно в черных дырах жилищно-коммунальных контор и участков. Работяги денег не получали месяцами, а начальники и их раздутые штаты определили себе непомерные оклады. Но им все было мало, и они почти ежемесячно увеличивали плату за эфемерные услуги. Все это безобразие называлось: реформой ЖКХ, больше смахивающей на бандитский рэкет.
И потому, чтобы хоть как-то свести концы с концами, многие мужчины из ближайших к Москве областей подались на заработки в столицу, где вращались финансовые потоки почти всей России.
Не оказался исключением и Олег. Его газета без финансовой подпитки засохла на корню. Образовались долги за квартиру. На новую квартиру Олег с семьей переехал четыре года назад, поддавшись уговорам четы молодых предпринимателей, мечтавших о доме. Они обещали ему приличную доплату за обмен. И Олег, в конце концов, согласился. И в самом деле, дом его постепенно ветшал. Крыша прохудилась, доски в полу кое-где стали подгнивать. Водопровод и отопление требовали срочной замены. Стена шлакоблочного сарая рухнула, обвалился старый гнилой огородный забор. И, чтобы все это отремонтировать, нужны были деньги, и по нынешним временам немалые. А их не было совершенно. И не предвиделось. Никаких спонсоров и покровителей его литературных талантов Олег не нашел. Провинциальные "новые русские" литературой вообще не интересовались и отдавать хотя бы мизерную часть своих прибылей для издания каких-то там книжек считали ниже своего достоинства. Они предпочитали проматывать их в ресторанах с проститутками и в казино с рулетками, и считали это "настоящей реальной жизнью". А то, что сочиняли местные горе-писатели и поэты, - бредовой фантазией. Отчасти они, конечно, были в чем-то правы. На не удобренной, заскорузлой провинциальной почве росли, в большинстве своем, и подобные "таланты", рыхлящие вокруг себя "мелкотемье" штампованными фразами и образами. Члены окрестного союза писателей в основном враждовали между собой, охваченные манией величия. Они разбились на группировки во главе с лидерами и рвали друг у друга крошечные доли финансового пирожка, коим иногда одаривала их богатая администрация крупного соседнего города. Городок, в котором жил Олег, находился на областных дотациях и культуре не уделял почти никакого внимания. Администрация во главе с Сосунковым пустила культурные мероприятия на самотек. Председатель комитета по культуре - женщина очень активная - практически в одиночку тянула лямку концертов и смотров-конкурсов, проведение которых требовало областное начальство. Губернатор-путчист, колхозник и ярый коммунист, переизбранный ветеранским народом на второй срок, частенько наносил визиты в маленький городок, где ему устраивался каждый раз торжественный прием. В местном доме культуры, носящим имя агента НКВД, расстрелянного фашистами, после торжественного собрания в лучших традициях советского времени проходил праздничный концерт с плясками и песнями народно-патриотического содержания. Губернатор был убежденным патриотом и борцом с антинародным режимом, который выпустил его на свободу вместо того, чтобы посадить в лагерь лет на 25 или расстрелять возле отхожей ямы. Антинародный режим позволил ему стать губернатором и не устроил автомобильной катастрофы или не нанял убийцу-киллера. Режим стойко терпел его обличительные речи. Но они в последнее время немного поутихли, особенно после прихода к власти Путина. Даже главный коммунист Зюганов, обычно не стеснявшийся в выражениях, и тот примолк и перестал наезжать на нового президента, не то, что на старого, ушедшего в добровольную отставку в канун нового века.
Путин стал наводить в России порядок железной рукой в мягкой перчатке, сохраняя все атрибуты демократии. Он приструнил обнаглевших региональных губернаторов-феодалов, "накрутил хвоста" обворовавшимся вконец миллиардерам-олигархам и стал создавать структуру личной власти, публично открещиваясь от попыток некоторых ретивых приближенных ускорить этот процесс.
Народ президента уважал и побаивался, несмотря на внешнее его обаяние. Ведь знали люди, из какой организации выдвинулся новый лидер. А она у нескольких поколений уже на генетическом уровне вызывала затаенный страх с возможным в любой момент переходом в панический ужас. Но обновленным органам сейчас не было дела до разномыслия в головах россиян. Для них появилась не иллюзорная, а вполне реальная опасность - терроризм. Мусульманские ортодоксы-вахобиты приняли эстафетский поджигательный факел у издыхающего коммунизма и решили создать по своему разумению новый мировой порядок посредством все того же страха у простых мирных людей. Бомбы стали рваться в вагонах метро, в электричках, в магазинах, офисах фирм, на рынках, на концертах: там, где собирался в большом количестве народ. Вначале стало доставаться Израилю от палестинцев-смертников. Тем их хозяева внушали, что после самоубийства с многочисленными жертвами, "шахид" попадает в исламский рай, где будет кушать инжир, пить шербет и курить кальян в обществе девственниц. Что будут делать в раю самоубийцы-девицы, было неведомо, но те с маниакальным упорством взрывали себя в толпе ни в чем не повинных людей. Апофеозом этой дьявольской вакханалии смерти был самолетный тиран двух небоскребов торгового центра в Нью-Йорке. Тогда погибло множество народа. А затем, через год, захват чеченской бандой в Москве развлекательного центра. Тогда органы провели "блестящую" операцию по освобождению заложников-зрителей, в результате которой скончалось больше сотни человек. Зато террористы были уничтожены.
Родной городок Олега жил в стороне от этих ужасов. Слава богу, пока никакие террористы: ни местные, ни заезжие - не тревожили монотонно-однообразную жизнь русского захолустья.
Центральная Октябрьская улица тянулась длинной узкой змеей вдоль всего города до самой Голой горы. Вдоль улицы с завидной последовательностью выстроились продовольственные и промтоварные магазины современного вида, покрытые цветным пластиковым шифером. Магазины были забиты до предела продуктами и ширпотребом. К этому изобилию население за двенадцать лет демократии уже привыкло и совершенно забыло про пустые полки и длинные очереди-давки. К хорошему привыкают быстрее.
Но другой стороной этого изобилия были разраставшиеся, словно раковые метастазы, многочисленные помойки и свалки, разбросанные по всем улицам и закоулкам городка. Городская власть с таким обвалом мусора справиться не могла. Коммунальщики бросали в бой изрядно поредевшие от пьянства и безденежья ряды дворников. Но через неделю-другую все их "зачистки" восстанавливали прежний живописный вид. Население городка, избалованное изобилием продуктов и промтоваров, предпочитало не доносить отходы этого изобилия до мусорных контейнеров, а выбрасывало их по ходу своего динамичного движения. На тротуары и дорогу летели сигаретные пачки, обертки от картофельных чипсов, мороженого, шоколада и других сладостей. Валялась банановая кожура, пластиковые бутылки из-под пива и газировки. На кустах и деревьях, словно флаги на ветру, трепетали пластиковые пакеты, пакетики, бумага. Особенно это "великолепие" наблюдалось весной, после сошествия снегов. Во дворах, возле пятиэтажек, громоздились рукотворные горы отходов человеческой жизнедеятельности в холодный период года. Зимой народ вообще не затруднял себя выходом на улицу, выбрасывая обертки с мусором прямо из окон домов. Правда, некоторые, спеша на работу, чтобы не опоздать на электричку, захваченные с собой пакеты швыряли прямо возле железнодорожной платформы, и ее окрестности постепенно превращались в огромное отхожее место с грязной вонючей лужей посередине. Это из находящегося поблизости хлебокомбината и рядом стоящих домов, переполняя трубы коллектора, бурлящим ручьем текла канализация. Осенние, весенние и летние дожди слегка глушили и осветляли пенно-фиолетовый оттенок зловонной лужи. Но никому до этой достопримечательности не было совершенно никакого дела.
Олег не любил свой родной город за неприглядный вид, разбитые дороги, пыль, грязь, лужи, за провинциальную тоску и скуку, однообразный убогий быт жителей. Но всегда после недолгих отлучек возвращался сюда с трепетом в сердце. Здесь он родился, здесь прожил большую часть жизни. Здесь его ждали и любили.
Глава II.
Дождь встретил автобус на повороте с автострады. Дождевые капли, превращаясь в длинные водяные разводы, заскользили по стеклам автобусных окон, создавая на них причудливые, все время меняющиеся орнаменты. Водитель включил дворники и сбавил скорость. За окнами заметно потемнело. "Мерседес" то и дело стал спотыкаться на рытвинах и ямах дорожного ответвления, и чем ближе он приближался к городу, тем чаще вздрагивал, попав колесом в очередной ухаб.
В город въехали уже под сильным, по осенним меркам, дождем. Олег попросил водителя остановиться неподалеку от своего дома. Выскочил из теплого салона на мокрую грязную обочину и, придерживая рукой большую спортивную сумку со своим "охранным" добром, прытко побежал через дорогу, стараясь не попасть в лужи, к одинокой пятиэтажке, стоящей неподалеку. Зонтик Олег по неосторожности засунул на самое дно сумки и доставать его в автобусе не стал. Водяные капли тут же попали ему за воротник кожаной куртки, зябко передернув все тело. Но до дома было рукой подать, и Олег проскочил в подъезд без особого для себя ущерба. Ключ от квартиры первого этажа лежал в боковом кармане куртки. Дверь легко открылась, и хозяин, пропустив вперед тяжелую объемную сумку, зашел в маленькую прихожую. Щелкнул выключатель, осветилась вешалка и зеркальное трюмо. В комнате, расположенной за дверью, было темно и тихо. Олег, сняв обувь, вошел туда. Сквозь щель в неплотно закрытых занавесках пробивалась из окна тусклая полоска света. Олег отдергивать занавески не стал, а включил настольную лампу. Декоративный матовый стеклянный колпак озарил комнату неярко и призрачно, возвращая забытое на две недели чувство уюта собственного жилища. За четыре года Олег привык к своей новой квартире, хотя первое время очень скучал по старому покинутому дому. Он часто видел его во сне. Он словно бы снова жил там, подспудно зная, что дом уже принадлежит другим. Но те на глаза ему не попадались, и он со щемящим сердцем ходил по знакомым с детства комнатам, стоял на крыльце, глядя на цветущий яблоневый сад, и понимал во сне, что это только сон, и он сейчас проснется в темной спаленке, перегороженной надвое комнате панельного дома, где за стенкой постоянно ругались соседи-пенсионеры, а в подъезде по вечерам до поздней ночи горлопанили пьяные подростки, бренча на расстроенной гитаре.
Вера невзлюбила эту панельную квартиру. Зимой в ней было холодно, летом - жарко. Она все чаще ночевала в просторном доме своих родителей рядом с церковью. Матушка Мария в последнее время прихварывала, и Вера сразу после работы шла в родительский дом для лечения и присмотра за матерью. Туда же переселился и десятилетний Стасик. Дедушка, отец Евгений, купил внуку компьютер, и мальчишка вечерами напролет сидел перед монитором, увлеченно углубляясь в виртуальные игрища. Оторвать его от компьютера было практически невозможно. И Олег постепенно превратился в приходящего мужа. Иногда он ночевал в доме тестя-священника, иногда забирал Веру с собой. Но обычно уезжал один на последнем автобусе с Голой Горы. И даже привык к одинокой пустоте своей квартиры. Человек ко всему привыкает.
Олег уселся в кресло возле письменного стола, заново ощущая свое единение с твердой полированной поверхностью, провел ладонями по краям стола, потом сжал подлокотники кресла. Узнавающим взглядом осмотрел стоящие на столе предметы: подсвечник со свечами, перекидной календарь, часы, стакан для карандашей, ваза с засохшими цветами, бюст Афанасия Фета из литого чугуна и свой собственный, сделанный Ильей Кротовым из плотной бумаги, книжечку Нового завета в черном переплете, маленькую иконку Казанской Божьей матери. Справа от стола, на тумбочке, стояли телевизор и видеомагнитофон. Внутри тумбочки лежали кассеты с записями творческих вечеров Олега в местной библиотеке и в музее, где на одном из последних присутствовал граф Алексей Петрович Добринский со всем своим семейством: сыном, снохой, внучкой и внуком. Олег тогда получил из рук Алексея Петровича прижизненное издание Эмиля Верхарна "Монахи", которое Олег держал на почетном месте в своем книжном шкафу. И хотя, признаться, творчество Верхарна ему не было близко по духу, Олег бережно относился к подарку графа Добринского.
Свои романы Олег писал медленно, обстоятельно обдумывая каждую фразу, а иногда подолгу ища нужное слово. И недоумевал, как современные раскрученные детективщики "пекут" каждый месяц по объемному тому, пока случайно не попал в Москве в литературный цех, наполненный компьютерами и веселыми молодыми людьми, которые сочиняли романы для многих видных мастеров детективного жанра, а заодно штамповали сюжеты для теле-шоу типа "Бремени денег", "Окон" и "Запретной зоны". Один из редакторов предложил Олегу включиться в процесс и стать "литературным негром" с приличным окладом. Но ежедневно "выдавать на-гора" всякую бредистику Олегу было отвратно. Он достаточно здраво ценил свои способности, чтобы растрачивать их и драгоценное время на пустопорожние халтуры, пусть даже и приносящие деньги. Он и так уже занимался подобным "творчеством" ради куска хлеба, работая в газете "Наша среда" в качестве криминального корреспондента. Но в основном он эти "криминальные байки" сочинял, выдумывая собственные сюжеты с оттенком юмора и иронии. За несколько лет вырезок набралось больше сотни, и Олег подумывал уже издавать свои "байки" отдельной книжкой. Но "раскрутить" редакторшу "Среды" на издание никак не удавалось. Она была женщиной прагматичной и рисковать без гарантийного результата не хотела. На все аргументы Олега отвечала неопределенной улыбкой и хитрым прищуром глаз под стеклами очков. Платила она своему криминальному корреспонденту "натурой": выдавала каждую неделю по сотке газет, которые Олег собственноручно продавал на закрытом городском рынке. На хлеб хватало. И так продолжалось уже года четыре. Вера терпеливо сносила финансовые тяготы последних лет. Сама она зарабатывала раза в три больше мужа, работая хирургом на Голой Горе. Но и этих денег не хватало, и если бы не помощь отца Евгения, то семейный бюджет давно бы треснул по швам.
Олег понимал свое щекотливое положение. Заниматься "свободным творчеством", получая за него сущие гроши, в совсем немолодые годы было, по меньшей мере, неэтично. Хотя ни жена, ни тесть, ни теща его в этом не попрекали, он сам делал неутешительные для себя выводы, и как-то встретившись с находящимся в еще более плачевном состоянии Артуром, решил "рвануть" на заработки в Москву. Артур тут же ухватился за идею и, созвонившись по своим прежним московским каналам, договорился об охране детских дошкольных учреждений. Охранный дебют для Артура окончился полным фиаско. Да и Олег задумал совершить свои "столичные гастроли". Приближались выборы в Государственную Думу, и на избирательной кампании можно неплохо заработать. Деньги на агитацию бросались немереные. Путинская "Единая Россия" реально претендовала на большинство мест в парламенте. Но борьба с коммунистами предстояла нешуточная. Они тоже мечтали о победе, и Зюганов не скрывал своих амбиций. И у него были на это основания. Большой процент населения России, несмотря на симпатии к Путину, не мог принять его так называемые реформы с постоянным ростом цен на электричество, газ, коммунальные услуги, которые оставались на том же допотопном советском уровне. Монополисты в ЖКХ таким положением вещей были очень довольны. Они произвольно драли с населения три шкуры, снимая с себя всякую ответственность за обслуживание домов. Некоторые квартиросъемщики перестали платить деньги за жилье. Власти стали угрожать им выселением в бараки и общаги. Суды, естественно, были на стороне властей, но пока что на массовые выселения не решались. Да и куда людей выселять? Бараков сохранилось немного, и все они были обитаемы. Общежития тоже не пустовали. Пока ограничивались грозными предупреждениями и описью имущества. Многие из "должников" надеялись, что этим все и ограничится.
Олег последние три месяца платил за квартиру регулярно, но "долга" гасить не собирался, считая, что ни у кого ничего в долг не брал и никаких договоров ни с кем не заключал, и потому свободен в своих отношениях с коммунальными службами. Но большинство населения до таких истин не додумывалось. Этим и пользовались коммунистические агитаторы, призывая бойкотировать путинские реформы. И надеялись, что народ, доведенный до отчаяния реформаторским беспределом, проголосует с энтузиазмом за спасителей Отечества, истинных патриотов России - коммунистов-ленинцев-сталинистов.
Глава III.
Пора было отправляться на Гору к своему семейству. За окнами стало уже совсем темно. Капли дождя бились в стекла, и, откровенно говоря, выходить из квартиры Олегу не хотелось. С дороги он немного устал и проголодался, но в пустом, выключенном из сети холодильнике было, естественно, "шаром покати". Но, конечно, не голод являлся главной причиной нового отправления в путь. Олег очень соскучился по жене и сыну.
Он решительно встал из-за стола, надел в прихожей влажную от дождя куртку, вытащил из сумки подарки для жены, сына, тестя и тещи. Переложил их в пакет и, надвинув на лоб бейсболку, вышел на лестничную площадку. На площадке курил сосед напротив, Шурик. Было ему на вид лет около тридцати. Отличался он завидным телосложением, украшенным вязью разноцветной татуировки. Но к криминальному сообществу не имел никакого отношения. Он являлся продвинутым тинэйджером, страстным поклонником забойной дискотеки современного пошива. Для утверждения своей музыкальной страсти Шурик обосновал в своей однокомнатной квартире солидный аппарат, который он с методической регулярностью врубал на полную катушку. Аппарат работал, как хороший паровой молот, ухая низкочастотником по квартирным стенам. В такие музыкальные часы соседи по другую сторону стен не знали куда деваться. Они то затыкали уши, то стучали в грохочущие стены в надежде образумить меломана. На напрасно. Шурик на их слабые потуги не реагировал. Он был целиком и полностью поглощен бурной деятельностью какого-то очередного новомодного ди-джея, которые заменили для передовой молодежи прежде популярные рок-группы. Моща перла в однообразной функции. Со стен и потолков сыпалась штукатурка. Дверь в квартире Шурика вибрировала, готовая вот-вот слететь с петель. Нужно было сильно напрячь воображение и представить, как большой Шурик и его худенькая беременная жена, сидя на диване, закатив от восторга глаза, наслаждаются грохотом листопрокатного цеха в период производственного аврала.
Но, судя по всему, сам Шурик чувствовал себя в этом аду достаточно комфортно. Он всегда выглядел оптимистичным молодцом. Вот и сейчас он стоял в одной майке на промозглой лестничной клетке и пускал дым из пухлогубого рта. Из-за приоткрытой двери его квартиры вырывались наружу усиленные звуки очередной монотонной долбежки. Шурик притопывал ей в ритм домашней тапочкой. Он добродушно улыбнулся выходящему из дверей Олегу и крепко пожал ему руку. Человек он был, скорее всего, неплохой. Ну, а музыкальные вкусы? У Олега они тоже в свое время резко отличались от общепринятых. Только вот магнитофона такого не было, да и не любил он долго слушать громкую музыку. Предпочитал лирические композиции и баллады музыкантов арт-рока: "Аллан. Парсонс проект", "Тэн Си Си", "Манфред Манн", "Электрик Лайк Оркестр", "Прокул Харум" и, конечно же, "Пинк Флоид" - самой известной и раскрученной группы 70-80 годов. Красивые, гармоничные мелодии, правильное многоголосие, исполнительский профессионализм этих команд не входил ни в какое сравнение с электронной долбатней и примитивной попсой, заполнивших радио и телеэфир в последние годы.
"А, может, старею? - вдруг подумалось Олегу, когда он вышел из подъезда под мелкий осенний дождик. - Может, это какой-нибудь музыкальный прогресс? Только я этого не понимаю, оставаясь закостенелым поклонником музыки своей молодости?". Но что-то ему не хотелось приобщаться к такому прогрессу.
Олег после долгого перерыва решил вновь заниматься музыкой, перейдя на авторскую песню. Они с Виталием Щитковым стали частенько собираться на Олеговой кухне и записывать на переносной магнитофон песни на слова поэта. Происходил процесс сочинительства довольно быстро и продуктивно. Открывался сборник стихов. Олег "надрынькивал" на гитаре костяк мелодии, а Виталий тут же, подхватив ее налету, загонял в правильное музыкальное русло, и после двух прогонов песня записывалась на китайский магнитофон. Была она, конечно, сырая, со множеством огрехов, но авторы торопились зафиксировать свое произведение, чтобы не позабыть его через несколько минут. Ведь в качестве вдохновителя музыкальных хитов выступал стоящий посередине стола "пузырь", наполненный напитком, названным Олегом "Дядей Сэмом". Его готовила в своей кухонной "лаборатории" матушка Виталия. И, надо признаться, "Дядя" у нее получался отменный, настоянный на травах. Примерно раз в неделю Виталий поутру захаживал к Олегу с гитарой в чехле, в дальнем углу которого пряталась бутылочка крепкого "дядюшки". Появлялась нехитрая закуска, и творческое вдохновение наполнялось глубоким содержанием.
Таким аллюром за пару лет музыкальный дуэт "выдал на-гора" около двухсот хитов и шлягеров. Заучив их и кое-как отрепетировав, Олег предложил Виталию "гастроли" по городским школам. Администрации школ охотно откликались на предложения известного в городе поэта. Со школьников собирали по серому "червонцу". Они рассаживались во время урока литературы по два класса в кабинете, и Олег начинал "урок регионального компонента", как мудрено назвали знакомство с местными творческими личностями чиновники из областного комитета по образованию. Сперва поэт рассказывал о себе, демонстрировал свои книги, читал стихи. А затем они с Виталием на два голоса пели собственные песни, "срывая" по окончании каждой аплодисменты школьников. Зарабатывали они тогда относительно неплохо. И даже, осмелев, решили поучаствовать в майском фестивале авторской песни "Русское поле", который проводился на месте легендарного сражения с ордынскими войсками уже несколько лет подряд.
Добирались до Поля попутками, загрузив на плечи рюкзаки. Олег нес двухместную палатку, Виталий - продукты и свою проверенную в боях гитару. Приехали на Поле как раз к началу предварительного прослушивания. Народу вокруг собралось предостаточно. На берегу двух слившихся речек разбивались палатки, возле которых уже бренчали гитары и слышались певческие голоса. Несмотря на конец мая, день был достаточно прохладный. Солнце изредка прорывалось сквозь облачную пелену, озаряя музыкальное становище. Подле высокой украшенной российской символикой сцены располагалось компетентное жюри, состоящее из сурового вида бородатых дядек и одной миловидной дамы средних лет. Жюри занималось прослушиванием соискателей. Таковых оказалось около сотни. Олег и Виталий вытащили 66 номер.
--
Еще одной шестерки не хватает, - мрачно сострил Виталий. В последнее время он стал очень суеверным. Особенно страшили его три шестерки на автомобильных номерах. И он все удивлялся, как хозяева машин разъезжают с такими цифрами без аварий на дорогах? И выпавший 66 номер его очень расстроил. Когда дело дошло до их дуэта, Виталий вдруг забыл слова в середине песни, и Олегу пришлось петь одному, что не замедлило сказаться на результатах. Группу "Виола" до конкурсного выступления не допустили.
Виталий совсем упал духом. Он забрался в палатку и выпил в одиночку с горя одну из двух принесенных с собой поллитровок "Дяди Сэма". Естественно, опьянел, раскис и заснул, проспав и сам конкурсный концерт, и внеконкурсные выступления, на которые не требовалось приглашения. И только когда ночью неподалеку, вокруг разложенного костра, собрался почти весь певческий люд и заголосил под гитарный аккомпанемент, Виталий вылез из палатки и сумрачно уселся рядом с Олегом, глядя на огонь костра муторным полупьяным взглядом. Наутро он предложил Олегу уехать. Тот, как мог, пытался уговорить приятеля остаться, успокаивая его. Но Виталий был непреклонен, а отпустить его одного Олег не мог. Между прочим, одним из лауреатов фестиваля стал сын Аркадия Сверлина Георгий. Вот такие парадоксы...
Глава IV.
Олег, раскрыв зонтик, выскочил из подъезда под мелкий, нудный дождик и потопал по лужам в сторону автостанции. Стоянка городских автобусов и "Газелей" располагалась чуть в стороне от каштановой аллеи, тускло освещенной двумя люминесцентными фонарями, находящимися в начале и в конце ее. Здесь местный люд во всю широту проявлял свой российский менталитет. Аллея была усыпана мусором разнообразной конфигурации, слегка прикрытый палой каштановой листвой.
Олег шел, спотыкаясь о пустые пластиковые бутылки, давил ботинками пивные банки и сигаретные пачки и как ни старался обходить эти залежи, но неудачно: в полутьме и под непрерывным дождем скопища отбросов коварно появлялись на пути словно мини-ловушки. Олег один раз чуть даже не упал, поскользнувшись на промокшей обертке от "чипсов".
На автостанцию он вышел в подавленном состоянии. В центре площадки, утыканной желтыми, белыми и синими маршрутками "Газелями", красовалась огромная грязная лужа. Лужа эта стала в последние годы достопримечательностью города. Она занимала большую часть стоянки автотранспорта, и как ни старались водители маршруток и автобусов миновать ее серые воды, каждая машина хоть одним колесом, но попадала в ее жидкую акваторию, разбрызгивая по сторонам жижу. Летом, в сухую погоду, лужа превращалась в пыльную неровную яму. Ее несколько раз пытались засыпать щебенкой. Но та, по прошествии скорого времени, куда-то бесследно исчезала, а на асфальт у городских властей не было почему-то денег. Не только площадка на автостанции, но даже центральная Октябрьская улица находилась в плачевном состоянии. Дорога была разбита вдребезги, и автомобили, сбавив до минимума скорость, ползли по улице, объезжая рытвины и ухабы. Доволен таким положением вещей оказался только начальник ГАИ. В центре города никто не превышал скорость, и ДТП в процентном отношении здесь имели самый низкий показатель.
Маршрутка, идущая в сторону Голой Горы, уже пофыркивала своим газовым мотором, гостеприимно сдвинув вбок дверь в пассажирский салон. Оттуда торчали ноги в сапогах, туфлях и ботинках. Олег закрыл зонтик и, согнувшись почти пополам, забрался в узкое неудобное чрево "Газели". Плюхнулся на ближайшее свободное сидение. Кто-то из пассажиров толкнул рукой дверь. Она со скрежетом задвинулась. Водитель тронул с места и тут же угодил одним колесом в знаменитую лужу. Чертыхнулся, вытягивая свое "животное" на сушу, и, прибавив газу, оно "заскакало" по дорожному бездорожью центральной улицы.
Оглядевшись в полутьме салона, Олег почти сразу встретился глазами с сидящим напротив Ильей Кротовым. Художник приветливо улыбнулся ему, и они обменялись дружеским рукопожатием.
- Вот так встреча, - почему-то немного смущенно сказал Илья. - Давно приехал?
- С час назад, - ответил Олег. - Вот к своим еду на Гору. А ты по какому случаю здесь в такую погоду?
- В универмаге был. Краски покупал и... кольца. Женюсь я, - еще более засмущался Илья. Последнюю фразу он проговорил очень тихо, наклонившись к самому уху Олега. И, не дав тому "переварить" новость, произнес, показывая на сидящую рядом молодую женщину:
- Познакомься, это Мила.
Женщина улыбнулась открытой улыбкой и протянула Олегу руку. Олег пожал ее, не решаясь поцеловать под взглядом пассажиров.
Мила Олегу понравилась, в отличие от первой жены Ильи - дамы весьма экзальтированной и вульгарной. Она появилась в их городке, окончив педагогическое училище на далекой Украине. И фамилию имела соответствующую - Гнидяк. Она сочно, с хохлятским выговором, ругалась матом и пила стаканами "горилку". Курила, как машинист паровоза. Чем она увлекла тонкого эстета Илью, никому из его друзей было неведомо. Но тот, словно завороженный, стал каждый день таскаться в общагу, где проживала его вечно пьяная муза. Он дарил ей свои картины, а она тушила об них окурки цигарок, что не вызывало ни малейшего протеста у художника. Олег просто ужаснулся, увидев однажды их вместе. Дородный, безвкусно размалеванный "бабец", крывший матюгами на все стороны, и элегантный, всегда со вкусом одетый чернобородый красавец, по которому "сохли" окрестные девушки.
Апофеозом той нелепой и странной любовной связи был заключенный в скором времени неравный брак и рождение двух девочек-близняшек, как две капли водки похожих на свою мамашу - грязно-серую блондинку с блеклыми навыкате глазенками. Словно смуглый Илья не участвовал в их создании. Этот факт сразу насторожил Олега. Но он поблек в череде лет "семейного счастья" Ильи Кроткова. Мадам Гнидяк, как и следовало ожидать, отличалась скверным скандальным характером. Она по поводу и без повода чистила "в хвост и в гриву" своего часто бедствующего мужа-художника, называя его то "хуйдачником", то "хреножником". Сама же нигде на работе подолгу не задерживалась из-за своей склонности к употреблению крепких спиртных напитков в больших количествах.
Нечасто, примерно раз в квартал, мать двоих детей исчезала из дома дня на два - на три и не подавала в это время признаков жизни. А Илья не находил себе места, обзванивая всех ее знакомых подруг и малознакомых собутыльниц. В конце концов, мадам Гнидяк появлялась сама с опухшим от пьянства лицом, а то и с синяками на "фейсе". О своих похождениях изъяснялась однозначно, посылая мужа на три "веселых" буквы. И тот ни о чем не расспрашивал. "Значит, любит", - так констатировали эти регулярные исчезновения кумушки-соседки.
Да, видно по всему, Илья любил свою жену, но странною любовью. Истоки ее Олег понять никак не мог. Конечно, сплошь и рядом встречались подобные парочки. Но они были, так сказать, из одной "социальной группы". Случай с Ильей казался Олегу уникальным. Ничего общего между талантливым художником и хохлушкой-пьяницей не наблюдалось. Но как понять человеческую душу? Ведь известно, что она - потемки.
Но по прошествии почти двенадцати лет такой потемочной "идиллии" у Ильи все-таки наступило просветление. Когда художник успел поменять себе старую "музу" на новую, Олег не ведал. Этот "обмен" проделывался в большой тайне даже от друзей. И почему так быстро смирилась со своей заменой мадам Гнидяк? И смирилась ли? Олег засомневался, зная ее буйный нрав и принцип "собаки на сене": "Сама не ам, но и другим не дам". Так что, скорее всего, вряд ли Илье и Миле можно надеяться на мирное сосуществование с отвергнутой хохлушкой. Та им жизни не даст.
Олег сочувственно поглядел на симпатичную полненькую милашку Милу, которая еще, наверное, не осознала, что оказалась между молотом и наковальней. И кувалдочка, хоть и ржавая, наверняка готовится к удару.
Между тем "Газель" резво помчалась, пофыркивая газовым мотором, по более ухоженной дороге, мимо желтого двухэтажного здания администрации, где когда-то располагался угольный трест. На площади мок под дождем Великий вождь и учитель. На его многочисленные статуи так никто и не посмел поднять руку, хотя в свое время монументы его верного ученика и продолжателя снесли по всей стране в течение месяца. И никто из махровых сталинистов не вывел на улицы толпы разъяренных нквдешников и стукачей. Все обошлось без кровопролития и народного восстания. Так чего же тогда боятся нынешние власти в Москве, если они давно уже на словах открестились от людоедского наследия Ленина?
Но поразмыслить над этим парадоксом Олегу не удалось. Водитель вдруг ударил по тормозам. "Газель" на полной скорости на мокром асфальте занесло, раскрутило и чуть не перевернуло. Пассажиры как один вскрикнули на разные голоса. Несколько человек ударились головами, кто о стекло, кто о переднее сидение. Мила испуганно закричала и вцепилась в Илью. Илья успел ухватиться за ближайший поручень. Олег еле-еле удержался в своем кресле, поймав руками переднюю спинку. Водитель смачно выругался матом. Олег взглянул в окошко и увидел виновника чуть не случившейся аварии: длиннющий и, видно, бронированный лимузин золотистого цвета с черными матовыми стеклами. На них, будто звездочки на небе, блестели дождевые капли. Лимузин, выезжавший из переулка на площадь, едва не столкнулся с маршруткой. Но водитель лимузина словно и не заметил, что чуть не стал причиной автокатастрофы. Лимузин, не сбавляя скорости, въехал на площадь и затормозил возле здания администрации.
- Какого-то туза пикового привезли, - проговорил один из пассажиров, придя в себя.
Водитель лимузина выскочил под дождик и, раскрыв зонт, растворил заднюю дверь автомобиля. Оттуда неспешно выбралась некая фигура в белом и, видно, дорогом плаще и такой же шляпе. Фигура под прикрытием водительского зонта, опираясь на трость, важно прошествовала к зданию администрации и скрылась за дубовыми дверями. Что-то очень знакомое показалось Олегу в походке этой важной фигуры из лимузина. Он уже почти догадался, кем она была. Кто этот солидный господин, явившийся с визитом к мэру Сосункову, огни в кабинете которого горели на втором этаже в поздний вечерний час.
"Газель", значительно снизив скорость, снова поскакала по своему маршруту. Пассажиры стали постепенно успокаиваться. Мила положила голову на плечо Ильи. Тот обнял ее за талию и развернулся вполоборота к Олегу.
- Столичный посланец прикатил, - усмехнулся в бороду Илья, - думские выборы на носу. Вот и засуетились воры-жулики.
--
Собираются колдуны на горячие блины, - Олегу вдруг почему-то вспомнилась детская разговорка-считалка, когда один водящий держит руку открытой ладонью вниз, а остальные прижимают к ней указательные пальцы. Кто не успевал убрать вовремя палец, того "главный колдун" хватал за него и выводил из игры.
Какие ассоциации с предстоящими думскими выборами навеяла эта детская игра, Олег и сам до конца не понял. Ничего предрассудительного в самом выборном процессе он не находил. Ну, а методы пропаганды и агитации - на совести их устроителей. Все партии и движения еще в конце лета заключили между собой договор о честной предвыборной технологии. Но договоры для того и заключались, чтобы их нарушать.
Маршрутка уже взобралась на Голую Гору и тормознула неподалеку от церкви. Олег и следом за ним Илья и Мила выбрались под холодную мелочь дождя. Раскрылись зонты.
- Приглашаем тебе с супругой на венчание, - сказал Илья. Мила застенчиво улыбнулась.
--
Придем обязательно, - заверил Олег и, пожав Илье и Миле руки, открыл церковную калитку.
Глава V.
Кресты над колокольней и куполом освещались прожекторами. Мелкие дождевые капли в их лучах казались непрерывным золотистым потоком. И кресты словно были усыпаны сверкающими драгоценными камнями. Вокруг крестов стоял переливчатый радужный ореол.
Олег поочередно осенил себя знамениями на оба креста и, огибая лужи, пошел к дому, окна которого на втором этаже были ярко освещены. Внизу, на первом этаже, находилась трапезная и подсобные помещения. Мелодичный перелив звонка поплыл по всему дому. Отец Евгений в последнее время стал туговат на ухо и установил почти во всех комнатах сигнальные коробочки, и они пели одну и ту же мелодию с коротким промежутком, создавая ощущения реверберации.
За дверью послышались шаги, щелкнула задвижка, и две теплые ласковые руки сплелись у Олега на шее. Мягкие губы прижались и слились с мужскими в долгом сладостном поцелуе. На Вере был надет халат, и полная грудь прижалась к груди мужа, пробуждая в нем желание. Вера почувствовала это и, прервав поцелуй, прерывисто прошептала:
- Ох, как я соскучилась по тебе!
Олег, обуреваемый все нарастающей страстью, стал покрывать дорогое лицо поцелуями и, уже не отдавая себе отчета в своих действиях, опрокинул Веру на коврик в прихожей за лестницей, ведущей на второй этаж. Вера не сопротивлялась и только прошептала ему на ухо:
- У нас гости. Долго нельзя.
Сладострастие на ковре продолжалось минуты три, не больше, когда сверху раздался голос матушки Марии:
- Вера! Кто там пришел?
- Это Олег! - крикнула Вера, с трудом прервав свой сдавленный стон.
- Что же он не поднимается? - недоуменно спросила теща.
- Мы сейчас придем! - снова громко произнесла Вера, а потом зашептала с придыханием: - Пора заканчивать. А то она спустится.
- Не понимает она, что ли? - Олег не хотел так быстро заканчивать. Он только вошел во вкус.
- Неудобно. Гости у нас, - повторила Вера.
Но Олег еще минуты две продолжал свое дело. Потом ускорил темп и закончил вместе с Верой. Та, чтобы не кричать, закрыла рот ладонью. Затем, превозмогая себя, быстро вынырнула из-под Олега и, запахнув халат, побежала в ванную. Олег тоже поднялся и присел на скамеечку в прихожей. Напряжение постепенно проходило. И физическое, и психологическое. Из ванной, застегнув халат, вышла Вера, поцеловала мужа в губы и первой стала подниматься по скрипящей деревянной лестнице на второй этаж. Олег двинулся следом.
Они вошли в ярко освещенную столовую. За большим круглым столом сидели отец Евгений, матушка Мария и не знакомые Олегу мужчина и женщина. Мужчина носил клиновидную "профессорскую" бородку, очки в тонкой современной оправе. На худых плечах его мешковато висел твидовый пиджак в мелкую елочку. На вид "профессору" было около шестидесяти. Женщина выглядела лет на двадцать его моложе. Черные смоляные, крашенные волосы, брови дугой, прямой тонкий нос, чувственные алые губы, румянец во всю щеку и пронзительный взгляд угольных глаз, брошенный на Олега. Того даже слегка передернуло от этого взгляда. Но тут же, взяв себя в руки, Олег вежливо поздоровался с гостями. "Профессора" звали Ярослав Гаврилович Бурьянов. Дама оказалась его женой с оригинальным именем и отчеством: Луиза Марковна. И она приходилась двоюродной сестрой Вере, т.е. дочерью старшей сестры матушки Марии. Родственники прикатили сегодня днем из Москвы с неведомой пока целью, до сего момента никак не объявляя о своем существовании. Эти внезапно вспыхнувшие родственные чувства показались Олегу подозрительными. Но он не подал виду и даже поцеловал ручку Луизе Марковне при представлении. Та жеманно опустила черные очи долу.
Отец Евгений и Ярослав Бурьянов, по виду, были ровесниками и даже чем-то неуловимо похожи. Оба носили усы и бороды, удлиненные волосы и очки. Только отец Евгений за двенадцать лет служения в Храме заметно раздобрел телом, а его новый знакомый отличался нездоровой худобой, но глаза из-под стекол очков сверкали почти так же, как и у священника. И, судя по этому блеску, Олег появился в разгар какой-то беседы, а, скорее всего, спора. И спор этот привел почти всегда уравновешенного отца Евгения в возбужденное состояние, которое он едва скрывал. "Профессор", напротив, казался абсолютно спокойным. Он слегка, чуть-чуть иронично усмехался в седые усы. И только глаза поблескивали. На столе среди закусок стояли две ополовиненные бутылки: кагора и московского коньяка. Вера уселась рядом с мужем и налила ему в бокал вина. Плеснула себе, затем матери и отцу. Ярослав наполнил свой бокал коньяком почти доверху, и Олег увидел, что "профессор" уже изрядно "под хмельком". Отец Евгений же выглядел совершенно трезвым, так же, как и все остальные, включая Луизу Марковну, которая, видно, "цедила" свой коньяк по глотку в отличие от мужа. Все еще раз чокнулись за встречу и знакомство. Выпили. Олег с дороги сильно проголодался и с жадностью набросился на еду в своей тарелке. За процессом поглощения пищи он вначале не уловил нить продолжившейся беседы-спора между Ярославом Бурьяновым и отцом Евгением. А, уловив, сразу же перестал жевать.
- Вот вы говорите, батюшка, что Бог есть свет и тьмы в нем изначально нет. Так скажите, откуда же тогда взялась тьма?
- А вы уверены, что сатана существует, как противник Бога, как его антипод? Вы верите в эту наивную детскую сказку?
- Это не сказка, а истина. Возгордился архангел Люцифер и решил стать выше Бога, воздвигнув себе трон на Небесах.
- Ну, мы же с вами умные, современные люди, батюшка, может, не станем повторять средневековые расхожие мифы. Будем рассуждать здраво и логически. Даже если и существовал такой архангел, на какой ляд ему восставать против всемогущего, всезнающего, всепроникающего Бога? Это все равно, что какой-нибудь муравей, выбежав из муравейника, решит свергнуть слона, чтобы вместо него править африканской саванной. Слон раздавит такого бунтаря и не заметит. Значит, этот Люцифер был не гордым, а сумасшедшим. Затевать заранее проигранное дело может только полный дурак или безумец. Да и вообще, все это сказание про бунт на небесах очень созвучно с земной историей, где какой-нибудь визирь со своей охраной пытается совершить государственный переворот и низложить владыку, занять его место. Но на небесах все гораздо сложнее. И Бог не так однозначен, как его представляют в Писании.
- А никто и не говорит, что он однозначен. Это всемогущий дух, дела которого нам, смертным, никогда не понять и не оценить.
- Но тогда зачем весь этот сыр-бор со вселенской Любовью, что якобы переполняет Бога по отношению к земным разумным существам? И какая-то это странная любовь. Чем больше стремится человек к Богу, тем больше трудностей и неприятностей и даже бед встает у него на пути. Любовь, как известно, - помощь, покровительство, отвод несчастий, а не навлечение их одних за другими. Кнутом можно воспитать только страх и ненависть, а не добрые чувства.
- Господь испытывает детей своих, чтобы Вера их укреплялась. Грешные мысли обуревают нами. Ведь не только в делах грешим.
- Тогда зачем такая несправедливость? Одних безжалостно стегает за мысли, а других прощает за преступления, стоит преступнику только покаяться?
- Не праведников Господь пришел прощать, а грешников.
- Значит, грешником быть выгоднее, чем праведником. Греши себе и кайся. Место в раю обеспечено. Кто знает, может великие злодеи: Грозный, Петр, Гитлер и Сталин успели перед смертью раскаяться и сейчас блаженствуют в райских кущах?!
- Пути Господни неисповедимы.
- Ответ, достойный священника. Но я не вижу в нем ответа. Где в божьих помыслах и деяниях высшая справедливость? Почему процветают и благоденствуют негодяи и подлецы, а добрые и смиренные люди мучаются от голода, болезней? Тысячами погибают в стихийных бедствиях? Умирают невинные дети, не успевшие ничего сделать в жизни? Если бы я был атеистом, то объяснил бы все это простой случайностью. Но я знаю, что Бог есть. Но у него не одна, а две ипостаси. Он один в двух лицах. Он и добро, и зло одновременно. А Сатана придуман специально, чтобы наивный малограмотный человек верил в добрые намерения Бога, иначе жизнь на Земле потеряла бы всякий смысл.
- По окончании Времен отделит Бог агнецев от козлищ и будет судить их справедливым судом. Земная жизнь только преддверие Вечной. Праведников ожидает райское блаженство, а грешников - муки адские.
- Ну, а как вы себе представляете это "отделение"? Ведь нет абсолютно плохих и хороших людей. Ведь даже в самом отпетом преступнике есть положительные качества. А святых на этом свете можно вообще по пальцам пересчитать. Большинство людей живут своими мирскими заботами. Всеми правдами и неправдами добывают себе пропитание. И линия добра и зла проходит через сердца. Кто из них агнец, а кто козел - разобрать невозможно!
- Господь разберет. Множество людей сейчас совершают беззакония. И Господь попускает это. Ведь человек свободен в своих поступках. Не за все здесь надо платить. А плата за грех - смерть. И вы меня не убедите, что Бог двулик. Тогда бы христианская вера была тщетна и бессмысленна. Тогда бы не совершались Божии чудеса и исцеления. И напрасно тогда Иисус Христос пошел на распятие за грехи наши. Тогда зря мы носим на груди кресты как знак Спасения.
- Людям свойственно верить в чудеса. И Бог, конечно, дает их для укрепления своей светлой стороны, но, согласитесь, батюшка, исподволь и очень неохотно. Исцелит кого-нибудь, а погубит десяток. И никакая молитва и вера не помогают. Может, помните тот исторический эпизод, когда турки-сельджуки осадили Константинополь, и перед последним штурмом в соборе Святой Софии собралось множество, между прочим, православного народа во главе с патриархом. Они несколько дней истово молились, прося Бога защитить святыню христианства. Помогла ли эта отчаянная молитва? Турецкие янычары ворвались в собор и вырезали всех поголовно. Там до сей поры - мечеть.
- На то была воля Божья. Мы смотрим с наших человеческих позиций. В узком времени, а у Господа нет времени. Для него прошлое, настоящее и будущее едины. Он знает все от начала до конца времен. И то, что нам кажется непонятным и необъяснимым, он видит ясно сквозь глубь веков.
- Значит, он похож на созерцателя, спокойно наблюдающего, как его детей убивают враги истиной веры. А его так называемая любовь - чистая декларация, не подтверждаемая действиями.
- Любовь Господня долготерпима. Он любит и праведников, и грешников. Но праведники страдают чаще среди мира греха. Господь испытывает их веру, как испытал веру Иова. Ведь мы созданы для жизни вечной, а на земле мы только гости. Недаром кладбище у нас называется "погостом".
- Тогда зачем Бог исцеляет кое-кого? Или спасает немногих? Пусть бы себе умирали и гибли, раз для них приготовлено место на небесах.
- Исцеление и спасение - это пример чудес Господних. Если их не будет, то праведники впадут в отчаяние, а грешники никогда не раскаются. Господь мудр в своих поступках.
- Так почему бы ему не совершить Великое Чудо. Хотя бы одно. Ведь в средние века тысячи людей умирали от чумы и холеры и сколько ни молились - не исцелялись. На Украине в 30-х годах был страшный голод. Матери поедали своих детей. И не упала с неба манна, как и на блокадный Ленинград. И это - божья мудрость?
- Главное Чудо Господне будет в воскрешении всех мертвых после второго Пришествия. И тогда каждый получит по делам его.
- Ну а как вы, батюшка, представляете себе это скопище людей разных эпох, культур, цивилизаций? И сейчас-то людям тесно на Земле. А те, воскресшие, что, есть-пить не будут? Сказки все это, батюшка, сказки!
- Это один из постулатов "символа Веры". И сомневаться в его истинности христиане не имеют права.
- Вы меня простите, батюшка, за прямоту - все это стародавние догмы, вымыслы и иллюзии! И вообще, если хотите знать, вся наша земная жизнь - сплошная иллюзия. Видимость одна. Виртуальная реальность, как сейчас говорят. Пять чувств у нас всего, и еще одно или два каких-то подспудных: интуиция, сновидение, мыслеформы... Сымитировать их можно в какой-нибудь высшей, иной реальности. Можно создать и Вселенную, и галактики, и солнца, и планеты, и людей, которые будут вполне разумны.
- Это доступно только Творцу!
- Вы в этом уверены? - усмехнулся в усы Ярослав Бурьянов. - Тогда перед вами - тоже творец. И я создал Вселенную. Она у меня здесь, недалеко, в этом портфеле.
"Профессор" поднял стоящий рядом с ним "атташе", положил его на колени, открыл и достал плоскую коробочку с DVD-диском. Покрутил ей перед собой.
- У вас, надеюсь, есть компьютер? - спросил Бурьянов.
Отец Евгений молча кивнул головой, с недоумением посмотрев на своего оппонента.
- Я хочу вам кое-что показать, - чуть самодовольно произнес Бурьянов.
Отец Евгений первым встал. Поправил на носу очки, разгладил длинную седую бороду и подошел к двери напротив, где находилась комната Стасика. Олег посмотрел на часы. Было около десяти вечера. Может, сын уже спит, потому и не вышел встречать отца?
Но когда дед распахнул дверь, то стал виден его внук, сидящий спиной, в наушниках, напротив светящегося монитора. На открытую дверь Стасик даже не среагировал. Он был увлечен какой-то компьютерной игрой-стрелялкой. По экрану бегали, падали и скакали человеческие и неведомо еще чьи фигуры среди серых мрачных стен средневекового замка.
- Можно его побеспокоить? - спросил Бурьянов, подходя к отцу Евгению. Тот вошел в комнату и дотронулся до плеча внука. Стасик оглянулся с недовольным видом. Нехотя снял наушники.
- Чадо, - проговорил дед, - нам нужен твой компьютер.
Стасик сделал кислую физиономию.
- Я еще не доиграл, - капризно произнес он.
- Доиграешь потом. Уступи, пожалуйста, место.
- Вечно ты, дед, не вовремя! - надул губы внук.
- Не дерзи! - сделав строгое лицо, проговорил отец Евгений. - Побойся Бога. Он все видит и слышит.
- Надоел ты со своим Богом! - вдруг взвизгнул Стасик. - Нет никакого Бога!
- Что же ты такое говоришь? - всплеснул руками священник.
- Нам Оскар Исаевич на кружке все рассказал, что бога выдумали попы, чтобы обманывать народ и отбирать у старушек деньги.
- Что это за кружок такой? - побагровел Евгений.
- Научного атеизма. Мы в него всем классом записались. Очень интересно, не то, что у тебя в церкви поклоны бить и креститься! Скукочища!
- Господи, - священник осенил себя знаменем, - огради дитя неразумное от сатанинской лжи. Направь на путь истинный.
- Вот вам и новое поколение, - подал голос Ярослав Бурьянов, - как его сейчас называют - NEXT. Те, кто раньше пионерами-комсомольцами были, верующими стали. А для молодых вера, не подкрепленная конкретикой, наивна и иллюзорна. Компьютер - вот их бог, интернет - вот их вера.
Явно польщенный такими словами Стасик освободил стул для Бурьянова. Тот уселся на него, открыл футляр, вытащил серебряный радужный диск и вставил его в дисковод. Запустил программу. На мониторе на совершенно черном фоне в центре сверкала крошечная точечка или искорка.
Стасик, предчувствуя что-то очень интересное, едва пробормотав Олегу: "Здравствуй, па", снова уставился за спиной профессора на экран. А на экране звездочка-искорка стала увеличиваться в своих размерах и вдруг беззвучно взорвалась, разлетевшись на множество осколков-искорок, которые начали медленно вращаться вокруг центральной оси. Вот один из осколков стал приближаться, заполняя собой весь экран. Оказалось, что и он состоит из несчетного количества таких же искорок. И вновь увеличение одной из них. Она превратилась во вращающееся веретено, окруженное скоплениями причудливого разноцветного тумана. По мере расширения внутри "веретена" засверкали звездные скопления, похожие на драгоценный бисер, разбросанный по черному столу. Одна из микроскопических звездочек на краю экранного стола стала разбухать, превратившись в желтое огненное светило. Вокруг него чередой кружились маленькие разнокалиберные шарики планет. Олег насчитал их девять. Третья от светила планета расплылась на экране до громадного голубого шара. Сквозь легкую дымку облаков были видны очертания материков среди океанов и морей. Северный большой материк приблизился. Показались ленточки рек, зеркальные осколки озер. Ракурс становился все более широким. Внизу, в темной дождливой полутьме медленно проплыл, весь в огнях, узкий, похожий на змею городок рядом с более большим и округлым по размеру. Сверкающая огнями змейка исчезла из поля зрения. Остался лишь узкий серый поясок дороги. По дороге взад и вперед мчались, освещая себе фарами путь, автомобили. Одни спускались по мосту, перекинутому через небольшую речку. Другие поднимались по нему на невысокий, обросший деревьями холм. В середине холма стояла в лучах прожекторов церковь. Рядом расположился двухэтажный дом. Крыша дома пропала и стала заметна комната-столовая на втором этаже со столом, уставленным тарелками с едой. В углу был заметен иконостас. В маленькой комнате напротив несколько человек стояли, сгрудившись возле светящегося компьютерного экрана, на котором те же самые, но меньшего размера люди стояли и смотрели на экран, на котором совсем крошечные человечки стояли и смотрели на экран, на котором... Олег мотнул головой, отбрасывая наваждение. Но оно не пропало. На множестве экранов фигурка, в которой Олег узнал себя, с короткими промежутками тоже мотнула головой.
- Ну, как, впечатляет? - спросил Ярослав Бурьянов, повернувшись на крутящемся стуле к зрителям.
- Но это всего лишь компьютерная программа, - пожал плечами Олег.
- Но саморазвивающаяся, - хмыкнул Бурьянов. - Когда я вставлял диск в дисковод, нас в программе не было. Мы и наши двойники, тройники появились по ходу развития виртуальной вселенной. Каждый вон из тех маленьких Бурьяновых способен действовать самостоятельно, управляя низшими планами. Ему ведь кажется, что он самостоятелен в своих поступках так же, как и я, сидящий здесь. А теперь продолжите перспективу в обратном направлении. Какие выводы можно сделать?
- Вы хотите сказать, что и наш мир тоже виртуален? - Олег скептически поднял брови. - Но ведь здесь всего лишь статичная картинка.
- Мы можем перенестись в любой уголок той виртуальной Земли, - проговорил Бурьянов. - На выбор: хоть Нью-Йорк, хоть Париж, хоть Задрыпинск Заможайской области. И вы увидите: миллиарды людей живут своей обычной жизнью, очень похожей на нашу. Но я могу по своему желанию вмешаться в их жизнь. Устрою кому-нибудь автоаварию или авиакатастрофу. Могу создать землетрясение, извержение вулкана, наслать на побережье цунами или просто проливные дожди. Затем реки выйдут из берегов и затопят все окрестности. А могу, наоборот, спасти кого-нибудь из тех людей от неминуемой смерти, и мне за это чудесное спасение поставят в церкви свечку. Мне, неведомому, станут молиться тысячи прихожан, но у меня, к примеру, в этот момент будет плохое настроение, и я молнией подожгу церковь. так кто я такой для этой виртуальной Земли? - Бурьянов гордо задрал вверх свою профессорскую бородку.
- Вы явно преувеличиваете свое значение, - прорвалось у Олега. - На Бога вы не похожи.
- А кто его видел? - усмехнулся Бурьянов. - Может, он на меня как раз и похож, как я на бессчетное количество вон тех Бурьяновых, - и "профессор" ткнул пальцем в экран.
- Логично, - сказал Олег, - но есть в ваших рассуждениях одно маленькое упущение...
И он быстро нажал на кнопку выключения. Экран погас.
- Наш же мир так никому не выключить, - улыбнулся Олег. - Он объективен.
Позади него раздались немелодичные трынкающие звуки, Луиза Марковна поспешно залезла к себе в сумочку и приложила к уху маленькую коробочку мобильного телефона:
- Да, - произнесла она. - Мы здесь. Сейчас выезжаем. Пошли, - Луиза Марковна махнула рукой своему мужу. Тот засунул диск в футляр и поднялся со стула:
- Приятно было познакомиться, - сказал Бурьянов Олегу и более тихо проговорил: - А вы сообразительный молодой человек. Хотелось бы продолжить знакомство.
- Смотря по обстоятельствам, - произнес Олег, отвечая на рукопожатие.
- Не обижайтесь на меня, батюшка, - Ярослав Гаврилович пожал руку и отцу Евгению. - Я вам не враг, просто хочется внести ясность в темные места. Ведь сами знаете: в споре рождается истина...
- Учение Христа - вот истина, вот путь! - отец Евгений поднял вверх указательный палец.
- Никто с этим не спорит. Но, как известно из его слов, к этой истине ведет не широкая дорога, а узкая тропинка. А тропинка имеет свойство плутать. Вот мы и плутаем, - и Бурьянов широко улыбнулся вставными зубами.
Луиза Марковна на прощание снова подала руку Олегу, явно рассчитывая на поцелуй. Но Олег почему-то ей руку во второй раз целовать не стал, и дама слегка прихмурилась густой черной бровью, бросив на мужчину оценивающий взгляд. Олегу этот взгляд не понравился, как в самом начале знакомства. Будто Луиза Марковна пыталась его мысленно раздеть.
- До встречи, - сказала Луиза и первой отправилась к лестнице в сопровождении матушки Марии. Бурьянов заковылял следом. Вера их провожать не пошла. Она прижалась головой к плечу мужа и тихо прошептала:
- Мне все это очень не нравится.
В детской комнате Стасик снова "врубил" компьютер, продолжая свою игру.
ГлаваVI.
После заутреней, проводив Стасика в школу, а Веру на работу в больницу, Олег отправился пешком домой. Дождик кончился еще ночью, но темно-серые облака медленно плыли по пасмурному небу, иногда на минутку-другую прорываясь голубыми вспышками бездонных широт. Солнце освещало безрадостную картину увядающей природы. Графский парк интенсивно сбрасывал листву. Она ложилась на мокрый асфальт тротуара причудливым желто-красным орнаментом. Олег шел по этой светлой, влажной, словно живой дорожке вниз, к реке. Река, покрытая мелкой рябью, почти невидимо текла под мостом, дальше разливаясь широко, до самой плотины. На правом, более крутом, "горском", берегу росли одиночные сосны. На более пологом противоположном раскинулись дома деревни, названной в народе "аулом". Здесь усиленно заселялась все более увеличивающаяся по численности "кавказская диаспора". Почувствовав неограниченные возможности для разворачивания своей бурной торговой деятельности, граждане закавказских республик бывшего "Нерушимого Союза" устремились вместе со своими многочисленными семействами в центральную часть России. Здесь они постепенно стали занимать самые "хлебные" места: оккупировали рынки, торгуя овощами-фруктами и вытесняя местных продавцов, что вызывало у последних негативную реакцию.
Кавказцы скупали дома полупустующей деревни на левом пологом берегу речки, и сонная деревня ожила. Почти возле каждого дома возле гаражей стояли грузовые "Газели" и легковые автомобили. По вечерам в теплое время года отовсюду доносились заунывные или, напротив, веселые звуки зурны, смешанные с запахами шашлыка и виноградного вина. "Аул" отдыхал, чтобы поутру разъехаться по своим торговым точкам. "Аул" до вечера затихал.
Сейчас тут тоже было тихо. Высокие металлические ворота перед каждым домом наглухо закрыты. Из-за глухого забора видны только косые крыши, покрытые новым шифером. Иногда из-за забора тишину прорезывал заливистый собачий лай. Да такой же пронзительный женский голос что-то выкрикнул на своем племенном языке.
Олег поравнялся с крайним, стоящим возле дороги забором, когда над ним вдруг показалась черноволосая мальчишечья голова. Следом появилась рука, держащая деревянную рогатку. Вторая рука натянула резинку. Над ухом у Олега что-то свистнуло, а за спиной раздался звон разбитого стекла и визг тормозов. Олег оглянулся. Неподалеку стояла желтая маршрутка "Газель". Переднее стекло у нее пробито словно пулей. Из "Газели" выскочил водитель, а из-за забора юношеский басок ехидно прохрипел:
- Русский! Всех убью, зарэжу! - голова скрылась.
- Вот сволочь! - воскликнул водитель примерно одного с Олегом возраста. - Шариком из рогатки выстрелил. Хорошо, у меня впереди никто не сидел. А то бы запросто искалечил стеклом, а то бы и убил. Понаехали сюда, чураки. Все скупили! Прохода от них нет! И проезда тоже!
- Мальчишка он еще, глупый, - Олег попытался хотя бы для самого себя оправдать его.
- Чего ты его защищаешь? - покраснел от злости водитель. - Они хоть мальчишки, хоть взрослые - все одинаковы! Один из рогатки в машины стреляет, а его папаша завтра автомат возьмет и тебя же, защитника, замочит!
- Я их не защищаю, - сказал Олег, - я не хочу, чтобы вражда была.
- А кто их сюда звал? Сами приперлись! Да еще ведут себя нагло, словно они здесь хозяева! Была бы моя воля, всех назад бы отправил! Пусть в своих горных аулах живут, а не здесь, на нашей "Горе"! - водитель в сердцах махнул рукой. Олег ничего не ответил. Да и что было отвечать? Логика водителя проста и ясная. И крыть ее было нечем. Но что-то в ней было принципиально неверным. Возможно, отсутствие снисходительности представителя большой великой нации к малым народностям. Но, с другой стороны: можно бесконечно отмахиваться от роя назойливых комаров. Но ведь они так болезненно жалят...
Олег продолжил свой маршрут, отказавшись от приглашения водителя "расстрелянной" "Газели". Путь его лежал вдоль дороги, где за лесопосадкой стояли недостроенные благодаря "дефолту" 98 года дома. Они зияли пустыми глазницами выбитых окон. Шифер с крыш постепенно растаскивался ушлыми окрестными жителями. Некоторые взялись за кирпичи, выбивая их из стен, и один из домов уже наполовину рухнул. Остальные безропотно ждали такой же участи.
Но еще более удручающее зрелище открылось Олегу, когда он подошел к центральной площади им. Вождя. Сам Вождь непоколебимо стоял на своем постаменте, вытянув вперед правую руку. Слева от него находилось бывшее здание наркома КПСС, где сейчас располагался суд, а справа двухэтажный административный корпус, выкрашенный в ярко-желтый цвет. Тут много лет назад бытовал угольный трест. Над зданием администрации под влажным осенним ветром трепыхался красно синий "городской флаг" с двумя перекрещенными на верхней красной полосе кувалдами. Национальный российский флаг скромно висел, съеживаясь перед входом в здание администрации.
Чуть в стороне, за спиной Вождя, возвышалось странное строение, очень похожее по своим архитектурным особенностям на те предыдущие, разваленные дома. Двухэтажные дырки окон зияли глубокой потусторонней чернотой. Рамы из окон уже давно были вынуты собирателями цветного металла. Отсутствовали так же и двери. Через пустые проемы свободно проникали желающие справить свои естественные потребности. За многие годы беспризорного стояния здание это превратилось в общественный нужник и в народе именовалось "Дворцом графа Калужина" с тонким фразеологическим намеком на двойственное человеческое естество. "Дворец", расположенный за центральной площадью с памятником Вождю, портил весь торжественный интерьер. Но ни сломать его, ни закрыть высоким забором мэру Сосункову почему-то не приходило в голову. Может, потому, что в этом здании, и в самом деле чем-то похожем на недостроенный дворец, должен был обосноваться новый горком КПСС. Да вот денег не хватило, и строительство было навеки "заморожено". Но от его жуткого вида у приезжих бежал мороз по коже при виде темных оконных провалов, а между ними зияла разинутая пасть центрального входа. Многоглазое чудище смотрело на площадь мертвенными черепными провалами-ртами, словно намеревалось кого-нибудь проглотить.
Олег, как и большинство жителей города, уже давно привык к существованию этого недостроенного коммунистического дворца. И сейчас он бы не обратил на него внимания, если бы не увидел стоящий рядом с ним черный джип-пикап с тонированными стеклами. Джип был тоже похож на какого-то хищного зверя с большими оскаленными зубами в виде защитной никелированной решетки и глазищ-фар. Зверь-джип стоял с выключенным мотором. И вдруг в его черном боку образовалось широкое отверстие, и из звериного нутра на землю стали выпрыгивать молодые люди в белых кожаных куртках с какими-то рулонами под мышками. Они быстро разбежались по площади. Двое подскакали к зданию бывшего горкома комсомола. Еще трое направились к большому стенду с объявлениями.
Олег сразу же обратил внимание на пару у бывшего комсомольского горкома. И тут же узнал их обоих. Глухо, с перебоем екнуло сердце. Его сын Андрей и Кристина Горжецкая стали разворачивать рулон, на котором виднелся чей-то цветной портрет. Андрей заслонил портрет своей спиной. Кристина словно лоскут кожи стянула с внутренней стороны защитную пленку. Затем они уже вдвоем подняли портрет-плакат выше своих голов и прилепили его-самоклейку к крашеной стене здания.
Олег, еще не пришедший в себя от встречи с сыном, мельком взглянул на портрет и остолбенел. С плаката прямо ему в глаза злобно-хитрым взглядом глядел одутловато постаревший бандит "Вовка-волк" в белом мундире, застегнутым под самое горло. Он крепко сжимал кулак, грозясь какой-то расправой. Над его лысой головой большими кроваво-красными буквами отпечатались имя и фамилия: Владимир Пиявин, а внизу определяющий лозунг: "Я волью свежую кровь!"
Олегу стало противно. Он уже собирался отвернуться от портрета Вовки-волка, когда его взгляд встретился с глазами сына. И в глаза Андрея Олег увидел безразличие. Хотя, несомненно, Андрей узнал отца, стоящего совсем недалеко. Узнала его и Кристина. Но она хоть кивнула головой, а Андрей скользнул глазами по отцу, как по манекену, и, подхватив Кристину под руку, двинулся дальше по улице, держа под мышкой рулон с предвыборными плакатами Вовки-волка.
Олег еще несколько минут неподвижно стоял, глядя вслед уходящей паре. На душе у него было тяжело и тоскливо. Представлял он не такую встречу с сыном, которого не видел более трех лет. Андрей уехал в Москву вместе с Кристиной, и с ними прервалась всякая связь. Артур тоже не знал о местопребывании своей дочери и, конечно, сильно переживал, хотя и не показывал вида.
Доходили слухи, что они работают в какой-то солидной фирме, но где эта фирма находиться и каково ее название, отцы не знали. И вдруг это внезапное появление в родном городе да еще в агитационной бригаде злейшего врага Олега и Артура Вовки-волка, который давно уже превратился из мелкого хулигана в крупного предпринимателя-бандита. Но уже такие наступили времена. Полубандитские. Рвутся всякие паханы и авторитеты во власть. Мало им домов, дач и иномарок. Им нужен тотальный контроль над экономикой, над ресурсами. Ну, а власть - это громадные доходы. Это денежные лавины. И каждый из потенциальных "слуг народа" мечтает быть "погребенным" под этими лавинами и купаться в денежных потоках, как "дядюшка Скрудж" из известного диснеевского мультика про утят.
Деньги имеют свойство порабощать. Множество людей стали рабами денег. "Помет дьявола" - так их кто-то очень метко назвал. И на Земле, подчиненной этой силе, деньги - центр людских притяжений. Без них нельзя жить в материальном мире. Правда, некоторые святые, отшельники и божии угодники жили на подаяния или сбором даров земли. Но ведь таких отрешенных были всего считанные единицы. А подавляющее большинство людей поклоняются "золотому тельцу", без помощи которого нельзя вести цивилизованный образ жизни. Но деньги имеют свойство распределяться неравномерно. На одних богатство валится, словно из рога изобилия. Они купаются в роскоши и не знают, что им еще хотеть. Другие едва-едва сводят концы с концами, несмотря на желание трудиться. Здесь, конечно, огромную роль играют социальные и политические факторы. Но Олег всю эту высшую несправедливость проводил через себя, и в нем возникало какое-то двоякое ощущение. С одной стороны, он еще достаточно молод и абсолютно здоров, что совсем немаловажно в зараженной радиацией "чернобыльской зоне". Люди здесь мерли, словно те самые мухи. Местное кладбище за последние годы углубилось в поле, и отцу Евгению ежедневно приходилось поутру отпевать по десятку усопших.
Но, с другой стороны, если бы дело касалось только здоровья и остального физиологического состояния, то никаких претензий к высшим силам у Олега, может быть, и не было. И в самом деле, он прожил большую часть жизни без особых душевных потрясений. Не участвовал в войне, не умирал с голоду, не замерзал и не бедствовал, что "по полной программе" досталось предыдущему поколению. У него не переводятся деньги "на хлеб насущный". Он позволяет себе даже баловаться сладостями и пригублять толику спиртных напитков. Одним словом, живи и радуйся!
Но что-то иное, не связанное с физиологическим бытием, бередило душу Олега. Он искал явных признаков "Божественного откровения". Он твердо знал, что Бог существует. Он только не знал: кто такой Бог? Смириться с "молочной пищей" традиционных религиозных взглядов на Божественную сущность он уже не мог. Ему требовалась "пища твердая". А ее выделяли по крупицам и с большой осторожностью. Церковь боялась неведомого знания. Обличала расплодившихся экстрасенсов, целителей и знахарей в связях с сатаной. Может, так и нужно? Ведь манипуляциями с духовной энергетикой стали заниматься все, кому не лень, что, в принципе, доступно почти каждому. Нужно только знать приемы. А литературы на этот счет расплодилось тоже видимо-невидимо. Пособия по белой и черной магии в изобилии лежали на полках книжных магазинов. По сходной цене. Подходи, покупай и колдуй. Мсти своим недругам. Наводи на них смертельные порчи. Пусть мучаются, пусть усыхают, пусть подыхают! Нет за это воздаяния! Бог - слепой пахарь: сеет там, где не пахал, собирает там, где не сеял. Добро и зло переплетено в один клубок. Ищешь белую нить, вытягиваешь черную. И наоборот. Потому, что ты тоже слеп духовной слепотой. И живешь эмоциями и чувствами. В душе нет смирения. Давят человека мирские заботы, рвут на части страсти, мучают неотвязные мысли и фобии. Завидуешь, что кто-то живет лучше тебя. Что у него все в жизни получается, а у тебя неудача за неудачей. И вот этот "счастливчик" становится постепенно твоим врагом, хотя ничего плохого он тебе не сделал. Дорогу не перешел. Может, он по жизни числится у тебя в друзьях. Но ты готов его убить. Но стукнуть топором по голове - кишка тонка. Да и сидеть в тюрьме кому хочется? Но вот купил ты в магазине книжицу, а там черным по белому расписано, как убрать на тот свет твоего друга-недруга без засад по темным углам. Несколько заклинаний, "бяка" на "фантом" - и вот ему уже плохо, очень плохо. Он сам не свой. Ходит по врачам, но те лечат биооболочку, а не энергетику, от которой, в основном, и зависит здоровье. Он сохнет, он умирает, а с тебя, колдуна, взятки гладки. Ты земных законов не нарушал, а вселенские простят и не такое. Нет воздаяния! Делайте, что хотите! Так еще Ницше решил...
Олег шел по центральной улице, опустив голову, чтобы не видеть развешенные на каждом столбе, стене и заборе портреты Вовки-волка. Но внутренне, подсознательно чувствовал отовсюду его взгляды. Вовка-волк смотрел в упор, "сверлил" позади спину, и Олег, в конце концов, свернул в переулок, чтобы спрятаться от этих ненавистных взоров своего злейшего врага. И еще другие глаза преследовали Олега. Глаза сына. Пустые и безразличные. И Олег догадывался, кто к этому проложил руку. А потому становилось во много крат обиднее и горче.
С этим не проходящим чувством он и шел в сторону своего дома по обочине дороги, когда внезапно рядом с ним почти вплотную промчалась легковушка. Поток грязной воды обдал Олега с головы до ног. Из машины послышался гогот, и чей-то молодой наглый голос прокричал:
- Поэт Незнайка, писатель Гунька!
Легковушка скрылась за углом. Олег не успел запомнить ее номер. С его куртки стекали грязные капли воды. Джинсы сбоку промокли. Ощущение было малоприятным. Душу сосала обида и злость на подлых хулиганов. Как, оказывается, легко унизить человека. Крикнул что-нибудь в спину, облил помоями - и человек надолго выбит из колеи. Как бы он ни старался успокоить себя, ссылаясь на многочисленность вонючих "ротков", на которые не накинешь платок, публичные оскорбления, не заслуженные всей жизнью и стремлениями, делают человека, особенно творческого, очень уязвимым для всего рода духовных уродов. Для них то, чем творческий человек занимается, схоже с надуванием мыльных пузырей. Пользы никакой. Только дурачок этим может заниматься. А как над этим не посмеяться? "Страдание херней" это у них называется. Олег, конечно же, страдал. И "гневал Бога" своими мольбами и сомнениями в правильности избранного пути. Он жаждал Высшей справедливости, а ему доставались жалкие крохи. Он хотел "по России стихами промчаться и до чистых сердец достучаться, не достигнув черты роковой...". А из дня в день, из года в год фактически бился за пропитание, хотя и выпустил несколько небольших книжек стихов и прозы. Но в его жизни ничего не менялось. И он очень боялся не успеть и кануть в вечность без всякой памяти о себе и своем творчестве. Сколько было таких, как он! Безвестных и непризнанных. Как говорят, не состоявшихся. "Засветились" считанные единицы. Остальные тысячи, с их порывами, страстями, амбициями, мечтами, бесследно растворились в небытие, в беспамятстве своего поколения. А уж что говорить о будущих? Как Олегу Гунину не хотелось быть в этом потоке, летящем в Бездну! А хотелось, чтобы его книги, его мысли остались в культурном слое человечества. Пусть узенькой полоской. Но остались. Но годы шли безликой чередой. И все попытки вырваться на "оперативный простор" кончались ничем. Словно кто-то там, в ином измерении, намеренно рушил все его планы и их претворение с какой-то непонятной издевательской методичностью. Поначалу подсовывалась приманка с реальной возможностью издать хорошую, настоящую книгу. И когда в душе загоралась надежда, "приманка" исчезала по разным обстоятельствам, оставляя в душе и в сердце острый зазубренный крючок разочарования, обиды и боли. Затем опять возникала приманка-надежда, которая с удивительной закономерностью рассыпалась в прах, Олег даже написал по этому поводу стихотворение:
Мне вновь подсунули приманку
И снова вырвали ее.
Вновь с издевательским обманом
В ладони бросили гнилье.
Сияют сказочные звезды
В необозримой высоте.
Они, как винограда гроздья:
Манят на небесах везде.
Но только к ним протянешь руку,
Исчезнет призрачный мираж.
Пусть душу разрывает мука,
Смеется виноградарь-страж.
Глава VII.
Олег подошел к своему подъезду и увидел сидящую на скамейке женщину в черном кожаном плаще и в широкополой шляпе. Из-под шляпы на Олега смотрели черные маслянистые глаза. Женщина поднялась со скамейки, и Олег узнал Луизу Марковну. Узнал и удивился. Что ей здесь нужно?
- Добрый день, Олег Станиславович, - произнесла Луиза и подошла вплотную. От нее пахло дорогими духами. - Я ждала вас. У меня к вам деловое предложение. Пригласите в гости?
Олег при таком внезапном появлении немного растерялся. Тем более что его мысли были заняты отвлеченными размышлениями, и внезапное явление перед подъездом этой женщины застало его врасплох. Он только молча кивнул головой, отвернув взгляд от пылающих очей Луизы. Та, видно, догадалась о своем впечатлении на Олега и снова улыбнулась, но улыбка уже была похожа на усмешку.
- Я ненадолго, не беспокойтесь. Это посещение вашей репутации не повредит. Полчаса, не больше, - и вновь полуулыбка, полуусмешка появилась на губах.
Олег вошел в дверь подъезда первым, Луиза прошествовала следом. В прихожей она сняла плащ и сапоги. И надела Верины тапочки. Зашла в комнату и присела на диван, положив ногу на ногу в черных колготках. Юбка тут же, как бы невзначай, задралась выше колен, открыв крепкие тугие ляжки. Из принесенного с собой пакета Луиза вынула бутылку коньяка и большую шоколадку. Потом извлекла лимон. Поставила все на стол.
- Не откажетесь выпить со мной? - улыбнулась Луиза. - Мне бы хотелось продолжить наше знакомство.
Олег достал из серванта две коньячные рюмки, сходил на кухню и принес нож и блюдце, чтобы разрезать лимон. За это время Луиза уже разлила коньяк по рюмкам и держала свою в руке с ухоженными наманикюренными ногтями.
Олег сел рядом с ней на диван и тоже взял рюмку. Его в этой ситуации смутила поспешность, с какой был разлит Луизой коньяк. Ох, не спроста это!
- Давайте выпьем за развитие нашего знакомства в нужном для нас обоих направлении! - провозгласила Луиза и, чокнувшись с Олегом, медленно осушила рюмку. Олег поднес свою к губам и быстрым, почти не заметным движением выплеснул содержание себе за пазуху. Жидкость неприятной ознобливой струйкой потекла по груди и животу и зажглась ниже, словно кто-то там ее подпалил. Ощущение было мало приятным, но терпимым: ведь рюмка коньяка "наложилась" на промокшие от грязной воды джинсы. Хорошо, что они черные. Чувствовалось только на ощупь. На это Олег и рассчитал. Пить разлитый Луизой коньяк он не стал. Интуитивно. Луиза вроде не заметила хитрости мужчины. Она, выпив, сделала глубокий выдох и закусила долькой шоколада. И тут же разлила по второй".
- Давайте еще по одной, - проговорила она, - для закрепления... - и внимательно посмотрела на Олега. Тому пришлось выпить коньяк. Он загорелся в желудке и через минуту мягко ударил в голову. На этот раз он был "чистым". Почти. На стенках и дне кое-что осталось. От первого раза. Олег до дна не допил и поставил рюмку на край стола.
Луиза откинулась на спинку дивана. Юбка еще сильнее задралась вверх.
- У меня к вам деловое предложение, Олег Станиславович, - сказала она и достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Пустила струю дыма в потолок. Олег откидываться не стал и слегка опьяненным взглядом посмотрел на Луизу. Она ответила ему пристально, с прищуром и чему-то краешком губ усмехнулась:
- Один очень влиятельный и богатый человек, зная о ваших творческих талантах, изъявил желание помочь вам в реализации ваших литературных проектов. Он готов субсидировать издание ваших книг. Но на одном условии. Вы должны эти деньги для него отработать. В нынешней избирательной кампании.
- Он кандидат? - спросил Олег, не сомневаясь в ответе.
Луиза молча кивнула головой и опять чему-то улыбнулась. Затем снова взялась за бутылку.
За это стоило выпить, и Олег чокнулся с Луизой. Коньяк расслабил напряженные нервы. Олег тоже откинулся на спинку дивана и вдруг почувствовал, как в его губы впились жаркие женские. Сразу закружилась голова. Он ничего не успел сообразить, как оказался лежащим на диване. Луиза сидела на нем, сбросила кофту, и стала стаскивать через голову юбку. Затем очередь дошла до тоже черной капроновой блузки. И, наконец, упавший бюстгальтер обнажил большие дыневидные груди с широкими темно-коричневыми сосками, обросшими частоколом тугих волосков. Луиза принялась стягивать с себя колготки, видно, вместе с трусами. Потому что, когда они упали на пол, открылся обросший густым черным мхом низ живота. Волосатая бороздка поднималась по полному животу до самого пупка и расползалась еще выше темной травой по молочно-белому телу Луизы. Она была почти вся волосатая. Порослью нетронуты оставались только бока. Талия у Луизы отсутствовала. Отсутствовал и женский таз. Он был узкий, похожий на мужской. Олег все это почувствовал руками, когда инстинктивно ухватил сидящую сверху Луизу. Руки продолжали ощупывать живот и забрались в густые мшистые заросли внизу. И вдруг пальцы нащупали небольшой и напряженный тугой отросток, очень похожий на детский мальчишеский писун. После этого прикосновения пальцы отпрянули, и возникшее было желание пропало и сменилось отвращением.
Это почувствовала и Луиза. Но она еще продолжала возбужденно тереться об Олега и томно прошептала:
- У меня все есть, как у женщины. Не бойся. Я хочу тебя!
Но Олег уже ничего не хотел. Он стал вылезать из-под голой Луизы. Сел на край дивана и ознобливо передернул плечами. На душе у него было омерзительно. С таким "явлением природы" он столкнулся впервые. Надо же. Гермафродит... Чуть не изменил с ним Вере. Вот, наверное, что Луиза в коньяк подмешала. Возбуждающее. Предполагала такое развитие событий и решила подстраховаться. Да не получилось.
Луиза, поняв, что "секса" не будет, принялась молча одеваться. Бутылку коньяка и шоколадку она прихватила с собой и, надев плащ, уже на пороге повернулась к сидящему на диване Олегу. В черных глазах ее сверкала злоба:
- Не захотел меня! Ну, ты об этом пожалеешь. Очень пожалеешь! Я не посмотрю на то, что Владимир Вениаминович не велел тебя трогать. Пока. Получишь по полной программе! Так и знай!
Луиза надела сапоги, плащ, шляпу и, громко хлопнув дверью, покинула квартиру. Олег еще несколько минут сидел на диване. Потом пошел закрывать дверь. На душе у него было муторно. Он осознал, что вновь столкнулся с теми силами, от которых постоянно старался отгородиться, а они с методичным систематизмом лезли к нему, словно он был помазан медом. А может, так оно и было? Грязь всегда липнет к тому, кто старается быть чистым душой и помыслами. Уж такое свойство грязи. Не любит она, когда где-то чисто...
Олег, возвратившись в комнату, уселся в свое рабочее кресло, открыл тетрадь с рукописью романа и долго сидел над ней, держа в руке шариковую ручку. Мысли по продолжению сюжета в голове отсутствовали. Вообще писать сегодня не хотелось. Но он заставил себя "включиться", и ручка после продолжительного застоя выписала в тетради несколько строк. Дальше дело пошло легче. Инцидент с Луизой отодвинулся в глубину сознания. На поверхность стали один за другим выныривать образы, эпитеты, метафоры повествования. Клубок сюжета раскручивался медленно, с продолжительными остановками. Но все же пояснял смутную череду затуманенных "картинок", возникающих в голове и растворяющихся под напором калейдоскопической череды иллюзорных событий. Они под пером писателя постепенно приобретали конкретные черты, обрисованные словесной канвой. Буквы слагались в строчки. Бестелесные духи мимолетных фантазий формировались в плоть и кровь словесной вязью осознанной мысли. Олег писал книгу...
Гул автомобильного мотора за окном отвлек его от творческого вдохновения. Олег поднял взгляд. Возле подъезда остановился желтый "Газик" по кличке "Козел". На синей полосе, идущей вдоль борта, была начертана белая надпись "Милиция". Из "Газика-козла" выбрались два милиционера в бронежилетах с автоматами не груди и направились к дверям подъезда.
"К кому бы это?" - подумал Олег, еще до конца не выйдя из своего литературного лабиринта. И почти тут же в прихожей настойчиво-переливисто затренькал звонок. Дверь снаружи загрохотала под частыми ударами. Скорее всего, били автоматным прикладом.
Недоумевая и уже внутренне волнуясь, Олег пошел открывать дверь.
- Лежать! Руки за голову! - заорал с самого порога милицейский лейтенант, тыча Олегу в живот стволом. Олег покорно лег на пол в прихожей. Лейтенант обошел его, чуть на наступив на локоть, и ворвался в комнату с автоматом на изготовку. Комната, естественно, была совершенно пуста. Осмотрев ее, лейтенант вернулся к лежащему в прихожей хозяину.
- Милицию вызывали? - спросил он уже более спокойным голосом.
- С этого было и нужно начинать, - сказал Олег, поднимаясь на ноги. - Не вызывал я вас. С какой стати?
- Позвонили на пульт, - проговорил лейтенант извинительным тоном. - Сказали, что здесь наркопритон и групповое насилие над несовершеннолетними.
- Может, пошутил кто? - вставил свое слово стоящий в дверях сержант.
- Ложный вызов, - проговорил лейтенант. - И магнитофон у нас, как назло, сломался. Не записали голос. Зол кто-то на вас, - добавил он, оттягивая автомат за спину. - Прошу прощения, служба у нас такая. Должны реагировать, - и отдал честь, приложив пальцы к фуражке с двуглавым орлом.
Олег закрыл за милиционерами дверь и на слегка трясущихся ногах вернулся за свое рабочее место. Но теперь ему было не до творчества. От этого визита-налета на душе стало тоскливо. Олег сидел за столом, подперев подбородок руками, и сумрачно смотрел через окно в пасмурный осенний день. С деревьев в сквере напротив дома медленно падали желтые листья.
К дому подъехала большая красная машина с белой продольной полосой. Из нее выскочило несколько человек в черно-красных комбинезонах и белых касках с прозрачными забралами. Двое поспешно стали разворачивать брезентовый рукав, а один двинулся в подъезд. Звонок над дверью снова ожил. Ну, это уж совсем не смешно. Олег открыл дверь. Начальник пожарного караула осмотрел его сверху донизу.
- Где тут у вас возгорание и задохнувшийся в дыму? - спросил он, понимая, что ничего этого нет и в помине.
Олег молча пожал плечами. Сказать ему было нечего.
- Сволочи! - начальник караула в сердцах плюнул на цементный пол лестничной площадки. - Третий ложняк за день! Шутники е...ные! Бензин дорогущий! Поймать бы сук, да ствол в жопу вставить, да пару атмосфер врубить! Враз бы мозги прочистило! Извините, - спохватился он, - дети, наверное, шалят. По соседству нет таких?
- Разве их всех упомнишь? - Олег снова пожал плечами. - Ко мне уже милиция приезжала, - добавил он.
- Значит, ждите "Скорую помощь", - невесело усмехнулся пожарный и, в сердцах махнув рукой, скрылся за подъездной дверью.
Он как в воду глядел. Через полчаса после отъезда пожарной красной машины появилась белая "Скорая помощь". Двое врачей в халатах с реанимационным чемоданом оказались на пороге квартиры.
- У кого здесь инфаркт? - спросил старший, заглядывая через плечо Олега в комнату.
- Должно быть, у меня, - Олег горько скривил губы.
- А чего вы на ногах? - не понял иронии врач.
- Его только предрекают позвонившие вам, - сказал Олег, а потом разъяснил реаниматорам сложившуюся ситуацию. На это разъяснение врач только покачал головой.
- Бессовестные люди, - проговорил он. - У меня по два десятка вызовов за смену, а они развлекаются. Ну и друзья и вас - приятели! Хуже глупых ребятишек.
- Если бы приятели - это полбеды, - проговорил Олег. - Тут кто-то посерьезнее.
- Только методика какая-то несерьезная, - сказал врач, разворачиваясь в прихожей.
- Потому и настораживает, - уже в спину врачам ответил Олег.
Глава VIII.
В дверь позвонили. Неприятный холодок пробежал по спине Олега. "Кого это еще принесло? - подумал он. - По логике, только газовую службу...". Он открыл дверь. На пороге стоял Артур Горжетский, со спутанными седыми волосами и обросший такой же седой бородой. Легкая спортивная куртка была расстегнута нараспашку. Из бокового кармана торчало бутылочное горлышко.
- Да нет, заходи, - сказал Олег и добавил: - Очень рад тебе...
Артур зашел в прихожую, скинул с ног кроссовки и в одних носках прошествовал на кухню. Бутылка водки оказалась на столе, рядом появился обрезок "Краковской" колбасы. Артур плюхнулся на стул и отвинтил водочную пробку. Олег поставил рядом два "мерзавчика", нарезал колбасы и добавил к ней из своих припасов сыр, хлеб, два малосольных огурца и головку чеснока. Артур разлил водку по "мерзавчикам". Чокнулся с другом.
- Ну, давай за возвращение из столичного заточения, - сказал он и махнул дозу в рот. Олег повторил его жест. Выпить после всего пережитого ему было необходимо. Но первая рюмка не подействовала. Разлили и выпили по второй. Легкая головокружительная волна слегка затуманила сознание. Артур захрумкал соленым огурцом и немного осоловело взглянул на Олега.
- Видел наших? - спросил он, горестно вздохнув. Олег сперва не понял, кого имел в виду Артур, но тот, словно чувствуя это, уточнил:
- Андрей и Кристина приехали, знаешь?
- Знаю, - кивнул головой Олег. - Они в команде Вовки-волка. Плакаты его расклеивают.
- А к тебе не приходили? Нет. А вот ко мне часа два назад явились. Кристина потребовала денег и мою квартиру. Она в моей однушке прописана. Замуж она за твоего Андрея выходит. Жить они в моей квартире собираются.
- А тебя куда? - удивленно спросил Олег.
- Должно быть, на улицу, в подвал, бомжевать... Обещали, если добровольно не пущу, с милицией прийти. Может, их к себе пустишь? У тебя, все-таки, двушка...
- Так они же в Москве давным-давно, - недоуменно проговорил Олег. - Что им здесь делать? А если жить там негде, пусть им "Волчара" хату прикупит. Он ведь миллионер.
- Нужны они "Волку"! он их просто использует. Тем более, мстит нам через наших детей.
- И ловко у него это получается. Самые близкие люди становятся врагами, - Олег тоскливо покачал головой и снова наполнил "мерзавчики". Чокнулись, выпили.
Артур заел выпивку своей "Краковской" колбасой и взглянул на Олега. Его голубые глаза сквозили болью.