Ла Имие : другие произведения.

Затмение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это история об абсолютном, инфернальном зле. И об абсолютном милосердии. В какой-то момент жизни любой из нас может встать перед выбором - как поступить? Превратиться в монстра, пользуясь собственной безнаказанностью, равнодушно пройти мимо попавшего в беду или все же выбрать милосердие и добро? И человека определяет его выбор. Затмения небесных светил испокон веков пугали людей, но со временем они стали понимать, что это всего лишь явления природы, и перестали их бояться. Куда страшнее те затмения, которые происходят в умах и сердцах, в культурах целых народов, когда все теряют человеческий облик и уже не видят границ дозволенного. Примерно это произошло и с Нуменором времен Ар-Фаразона. Любого из Верных могли схватить и жестоко убить, замучить до смерти или принести в жертву Мелькору по ложному обвинению или просто из прихоти. Именно такая судьба ждала несчастную девушку из семьи, сохранившей старые традиции. В это же время молодой торговец из Харада приезжает в Нуменор и ужасается тем зверствам, которые творятся на некогда благословенном острове...
  На землю медленно спускалась ночь. Ирильдэ посмотрела в окно на сгущающиеся сумерки и снова заплакала.
  
  Аданэль, ее младшая сестренка, уже второй день лежала в лихорадке. Глаза девочки ввалились, вокруг них залегли темные круги, губы спеклись, нос заострился, она бредила и постоянно просила пить, но мама и сестра ничем не могли ей помочь. Можно было бы, конечно, сбегать за врачом, но он жил очень далеко, на другом конце улицы, но после того, что случилось... Ни Ирильдэ, ни ее мама старались лишний раз об этом не только не говорить, но даже не вспоминать, но именно это было причиной того, что мать, рискуя тем, что ее младшая дочь не выживет, не выходила на улицу сама и не отпускала старшую.
  
  Все началось с того, что их отец отправился по каким-то делам в столицу и не вернулся. Никто не знал, что с ним произошло. Он просто исчез - и все.
  
  Потом исчезла дочь их соседа. Просто пропала на улице среди бела дня.
  
  А потом... потом она нашлась, но лучше бы, как казалось Ирильдэ, не... не... Она боялась говорить об этом, но, по крайней мере, всем не было бы так страшно и больно, если бы она все-таки не нашлась.
  
  Четыре дня назад они с сестренкой пошли в лавку. Вдвоем, конечно же, в одиночку ходить по Роменне в последнее время стало небезопасно. Идя по улице, они услышали в кустах чей-то жалкий стонущий плач.
  Аданэль подошла ближе, раздвинула ветки и...
  
  Это была недавно пропавшая Эленвэн. При первом взгляде на нее Аданэль не смогла сдержать крика ужаса: несчастная девушка лежала на земле со связанными руками и ногами, ее заплаканное лицо было покрыто кровавыми синяками и ссадинами, юбка залита кровью, широко раскрытые невидящие глаза таращились в пространство... Оставив с соседкой старшую сестру, младшая побежала за помощью. Ирильдэ пыталась заговорить с Эленвэн и узнать, кто сделал с ней такое, но та ничего не отвечала, продолжая постанывать и плакать. Девушка развязала веревки и, растирая Эленвэн запястья, поняла, что у той сильный жар.
  
  Пришли напуганные до полусмерти соседи, унесли свою несчастную дочь в дом, а наутро Ирильдэ столкнулась у ворот с мамой Эленвэн. Женщина постоянно вытирала рукавом платья катящиеся из опухших глаз слезы - было видно, что она не спала и рыдала всю ночь.
  
  - Как Эленвэн? - осторожно спросила девушка.
  
  - Хуже не бывает, - тихо ответила соседка. - На ней нет живого места. Ее били, жгли каленым железом и...
  
  Женщине не хватало сил упомянуть о самом страшном.
  
  - Они над ней... надругались? - прошептала Ирильдэ, у которой от ужаса перехватило дыхание.
  
  - Да, причем это сделал не один человек, - ответила соседка. - Врач боится, что она все равно умрет, потому что у нее внутри все разорвано, жар не спадает и кровь не останавливается... Когда я вышла замуж, в брачную ночь у меня кровь тоже была... но совсем немного, и я себе не представляю, как надо обойтись с женщиной... чтобы вот так...
  
  Догадаться, кто сотворил такое с бедной Эленвэн, было несложно. В последнее время Люди Короля решили окончательно запугать и морально сломать Верных - "смутьянов и бунтовщиков", а для достижения цели все средства были хороши - врагов можно было похищать, убивать, калечить, продавать в рабство, приносить в жертву... Можно было потом подбросить искалеченную до неузнаваемости жертву или вообще то, что от нее осталось, к дому ее родственников или друзей, чтобы остальные боялись выходить на улицу. Они и боялись... мать Ирильдэ, узнав о произошедшем, запретила девушке даже ходить в лавку, попросив своего брата покупать им все необходимое - он все-таки мужчина!
  
  На следующий день несчастная Эленвэн все-таки умерла, а дядя Ирильдэ и Аданэли, возмущенный произошедшим, решил все-таки сразу после ее смерти пожаловаться властям. Родители зверски замученной девушки всячески отговаривали его от этой затеи, объясняя, что никакой пользы это все равно не принесет, но тот был непреклонен. Естественно, он сделал хуже только себе - никто не стал искать виновных, однако самого его арестовали по обвинению в государственной измене и подстрекательстве к бунту против короля. Несчастного отправили в Храм, даже не позволив ему попрощаться с семьей.
  
  Мать перепугалась еще больше. Она заперла дверь на ключ и сказала, что пока что на улицу не выйдет и детей не выпустит - в доме еще есть еда, вот когда кончится, тогда они и будут думать, что делать. Однако следующим утром серьезно заболела Аданэль. Сначала она пожаловалась на головную боль, ломоту в костях и сказала, что ей не хочется вставать с кровати, и мама с сестрой поначалу надеялись, что все обойдется, однако уже к обеду у девочки начался сильный жар и бред, и Ирильдэ предложила сбегать за врачом или хотя бы принести лекарство. Мама принялась плакать и умолять старшую дочь никуда не ходить, уверяя ее, что Аданэль молодая и сильная и что она выздоровеет и так, но девочке становилось все хуже и хуже.
  
  - Мама, так больше нельзя! - наконец взмолилась Ирильдэ, захлебываясь слезами, но та была непреклонна. Тогда девушка решила, что все же попробует выскользнуть из дома. Дождавшись, пока мать устанет плакать и уснет, она вытащила у нее из кармана ключ и пошла за лекарством до сестры. Не успев дойти до конца улицы, она поняла, что зря все-таки не послушалась мать.
  
  Ее окружили четверо в темно-серых накидках поверх кольчуг. Тайная Стража. Хуже ничего и быть не могло.
  
  - Эй, ты, стой! У нас к тебе есть дело! - крикнул один на ломаном Синдарине.
  
  Ирильдэ остановилась, чувствуя, как страх сковывает ее по рукам и ногам. Она не могла убежать, не подчиниться - если бы она так поступила, ее бы все равно догнали, и потом было бы совсем плохо.
  
  - Я не... я ничего... у меня сестра болеет, я же только за лекарством! - взмолилась она, в душе еще надеясь, что все обойдется, ведь она не сделала ничего плохого.
  
  - Твоего папашу часом не Эремир звали? - насмешливо спросил один из гвардейцев, красивый молодой человек с узким точеным лицом и глубокими серыми глазами.
  
  - Да... - нерешительно ответила она.
  
  - Зачем он ездил в столицу?
  
  - Я не знаю... Где он?
  
  - Не твое дело, - ответил второй гвардеец, чье лицо было скрыто капюшоном. - Говори.
  
  - Я действительно не знаю! - всхлипнула Ирильдэ, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. - Он ничего мне не говорил! Это не женское дело, зачем мне расспрашивать отца о его делах?!
  
  - Тогда пойдешь с нами и все равно все расскажешь!
  
  - Я не могу с вами пойти, пожалуйста, у меня же сестренка умрет, если я ей не помогу! - расплакалась девушка. - Ей нужно лекарство, она серьезно больна!
  
  - Ну и что, одной Верной тварью меньше, - скривил тонкие губы молодой гвардеец. - Шевелись, иначе хуже будет! Кровью умоешься, гадина!
  
  Он схватил ее за руку. Девушка попыталась вырваться, и тут же третий из арузани ударил ее по голове рукоятью меча. Свет померк у нее перед глазами, и она без чувств рухнула на землю.
  
  *
  
  Ирильдэ очнулась в полутемной сырой камере и поняла, что лежит на грязной мокрой соломе. Где-то под потолком тускло чадил светильник, сквозь узкое зарешеченное окошко пробивался свет. Девушка села и огляделась. Голова у нее немного болела после удара; она нащупала на темени довольно большую шишку, но, к счастью, в целом с ней было все в порядке. Тут она заметила, что в противоположном углу на такой же куче соломы лежит, свернувшись клубком, какая-то другая девушка с длинными темными волосами.
  
  Опираясь о стену, Ирильдэ поднялась на ноги, подошла ко второй пленнице и села рядом с ней.
  
  - Ты меня слышишь? Ты можешь говорить? Как тебя зовут?
  
  Та тихо застонала и повернула голову к Ирильдэ.
  
  - Новенькая...
  
  Даже в тусклом свете девушка увидела, что все лицо ее несчастной соседки в синяках, ссадинах и кровоподтеках, половина зубов выбита, нос сломан, а уши отрезаны.
  
  - Великие Валар, что они с тобой сделали? - в отчаянии зарыдала Ирильдэ.
  
  - С тобой тоже сделают. Хуже всех Миналбэль. Я после него даже сидеть не могу... ну, ты понимаешь.
  
  - Как тебя зовут? - девушка осторожно погладила соседку по спутанным слипшимся от крови волосам.
  
  - Я не помню. Я уже не помню. Я уже не понимала, что мне надо им говорить, они мне переломали все ребра, и тогда он... мне никогда в жизни не было так больно... но оказалось, бывает и хуже... он перевернул меня на пыточном столе на живот и снова, уже сзади... у меня до сих пор отовсюду кровь идет... - она закрыла глаза, у нее больше не было сил говорить.
  
  Ирильдэ заплакала еще горше. Она теперь хорошо понимала, что ждет ее саму и что могло произойти с ее отцом и дядей.
  
  *
  
  - Эй, ты, дочка Верного лазутчика Эремира, просыпайся, выходи! - из тяжелого сна без сновидений ее вырвал голос того самого красивого молодого гвардейца, который арестовал ее в родном городе. Из вчерашних разговоров с изувеченной соседкой по камере, которая после издевательств не помнила даже собственного имени, она уже знала, что это и есть славящийся своей жестокостью Миналбэль. В страхе Ирильдэ вжалась в холодную, покрытую слизью стену.
  
  - Выходи, я сказал, а то я тебя отсюда за волосы вытащу! - со злобой заорал гвардеец-дознаватель. Настроение у него с раннего утра было самое что ни на есть скверное, потому что он едва ли не вдрызг разругался со своей невестой, которая непонятным образом умудрилась прознать о развлечениях своего нареченного с арестованными и устроила скандал. Будучи девушкой из хорошей семьи, воспитанной в самых что ни на есть утонченных манерах и традициях, Нилуфэль придерживалась мнения, что до брака не следует предаваться плотской любви, и была в ужасе от таких новостей; дело едва не кончилось разрывом помолвки, но за Миналбэля вступилась его будущая теща.
  
  - Ну что ты, в самом деле, - утешала она плачущую дочь, - во-первых, муж не мыло, не сотрется. К тому же ты прекрасно знаешь, что Миналбэль тебя очень любит. Если бы у него и вправду появилась другая женщина, которая затронула бы его сердце, был бы смысл переживать. А эти Верные... это же даже не люди, ну, удовлетворит он с ними свои мужские потребности, а наутро их убьют.
  
  - Вот именно, - вторила ей тетка невесты по отцу, - он же молодой здоровый мужчина, и у него есть некоторые потребности. Когда у человека нет супруги, его жена нездорова, беременна или у нее женское недомогание, что ты, терпеть ему прикажешь? Я своего сама к дамам легкого поведения отправляла, а тут Верные, они вообще все чистенькие, он тебя после них ничем не заразит. Поэтому тебе совершенно не о чем беспокоиться. Помирись-ка лучше с Миналбэлем, пока не поздно, где ты еще такого жениха сыщешь? Молод, красив, богат, в чести у короля, тебя-то как любит!
  
  В итоге Нилуфэль, послушавшись матери и тетки, попросила у своего будущего супруга прощения, но неприятный осадок в душе у того все же остался, и сейчас ему очень хотелось сорвать на ком-нибудь злобу; под горячую руку как раз подвернулась эта треклятая Верная.
  
  - Лучше иди, а то один юноша начал сопротивляться - так он ему медленно кишки выпускал, по полпальца в час, - шепнула ей соседка. Ирильдэ поднялась на ноги и, медленно ступая по грязному полу, покрытому пятнами засохшей крови, вышла из камеры. Миналбэль грубо схватил ее за запястье, а потом принялся свободной рукой трогать за грудь. Девушка хотела было влепить ему пощечину, но побоялась.
  
  - Сойдешь, - удовлетворенно хмыкнул он. - Ну что, говорить будешь? Скажешь, что у нас тут выведывал твой папашка - эльфийский лазутчик - я тебя отпущу, только перед этим ты доставишь мне удовольствие. Не скажешь - придется отправить тебя в пыточную.
  
  - Пожалуйста, не надо! - по лицу Ирильдэ снова покатились слезы. - Я же действительно ничего не знаю!
  
  - А вот твой дядюшка сознался, что был шпионом Гил-Галада!
  
  - Что вы с ним сделали?!
  
  Миналбэль с размаху ударил ее по лицу, разбив ей нос и губы. На пол закапала кровь. Ирильдэ чудом удержалась на ногах.
  
  - Не твое дело! А теперь - давай вперед, для начала покажу тебе, что с тобой будет, если не расскажешь все как есть! Видела свою новую подружку? Пришлось избавить ее от лишних зубов, потому что она не хотела у меня в рот брать. Потом ей все равно пришлось все проглотить, и правильно сделала, потому что это был весь ее вчерашний обед и ужин!
  
  Миналбэль глумливо захохотал. Ирильдэ была совсем еще невинна в таких делах, но она уже не была ребенком и прекрасно знала, что происходит между мужчиной и женщиной в спальне, и сердце ее сжалось от жалости к безымянной соседке и панического ужаса. Дознаватель, протащив ее за руку по ледяному тускло освещенному каменному коридору, втолкнул девушку в огромную мрачную комнату с низкими сводами.
  
  - Итак, любуйся. Полчаса тебе на раздумья. Не заговоришь - будешь следующей.
  
  Схватившись рукой за каменную стену - кормить арестованную, естественно, никто и не подумал, поэтому у нее от голода кружилась голова, и девушка едва не упала без чувств - Ирильдэ огляделась.
  
  - Эти все для жертвоприношения уже не годятся, на допросах от них тоже было мало толку, вот я их и оставил здесь, пока не умрут, как раз для устрашения, - услышала она сзади голос Миналбэля.
  
  В двух шагах от нее на грязной, кишащей мокрицами соломе лицом вниз лежал в беспамятстве мальчик-подросток со спутанными темными волосами. Никакой одежды на нем не было, а спина и бедра представляли собой сплошные гноящиеся лохмотья рваного мяса, сквозь которые проглядывали кости; в ужасных ранах уже копошились черви. Чуть поодаль она увидела еще один полутруп, едва прикрытый грязными лохмотьями; кожа клочьями висела на нем, обугленная во многих местах.
  
  - Иди вон туда, еще посмотри, - дознаватель указал ей куда-то вглубь комнаты.
  
  - Нет! - в отчаянии закричала она. - Я не могу больше! Не надо! Я ничего не знаю, клянусь вам! Умоляю, отпустите меня, я никому ничего не скажу, у меня же сестренка больная, она умрет! Пожалуйста!
  
  Дрожа от ужаса, она почувствовала, как железные пальцы Миналбэля схватили ее за руку чуть выше локтя.
  
  - А ну, раздевайся! Медленно, чтобы я все видел.
  
  - Не надо! Пожалуйста!
  
  - Слушай, ты, Верная сволочь, - прошипел он. - Либо ты сейчас же снимешь с себя все до последней тряпки, либо я отрежу тебе нос и уши, выдавлю глаза, вырежу язык и отрублю руки и ноги, а потом все равно поимею то, что от тебя останется. Усекла?
  
  С этими словами он снова ударил ее по лицу.
  
  - Шевелись.
  
  На несчастную девушку нашло странное оцепенение. Медленно она начала стаскивать с себя одежду, аккуратно складывая ее на полу, словно пытаясь отсрочить неизбежное. Миналбэль терпеливо, даже с одобрением наблюдал за ней; кровожадный огонек в ее глазах говорил о том, что он явно наслаждается происходящим. Страх перед мучителем оказался сильнее стыдливости; в отчаянии она попыталась прикрыться руками, словно стараясь сохранить хотя бы частичку невинности. Когда Миналбэль все-таки толкнул ее на более-менее чистую охапку соломы, девушка была уже в полуобморочном состоянии от ужаса и плохо соображала, что с ней происходит. В следующий момент она почувствовала совершенно невообразимую, дикую боль, от которой попросту потеряла сознание; очнулась она уже тогда, когда Миналбэль, удовлетворенно ухмыляясь, поправлял одежду. Первой ее мыслью была, несмотря на жуткое надругательство и унижение, все-таки несчастная сестренка Аданэль. Она сделала все, чего требовал от нее этот изверг, может, теперь он все-таки отпустит ее домой?
  
  - Пожалуйста... - прерывисто всхлипнула она. - Я же даже не сопротивлялась... Может, вы меня все-таки отпустите?
  
  - Так что выведывал в городе твой папаша?-с ехидной улыбкой снова спросил морадан.
  
  - Я вам клянусь, что не знаю!
  
  - Ну хорошо, не знаешь - и не знай. К сожалению, от тебя как от женщины мало толку, ничего-то ты не умеешь. Так что ты ни для чего больше не годишься, кроме как для жертвоприношения. Завтра в полдень отправишься на встречу с родными.
  
  Ирильдэ схватила лежавшие тут же рядом платье и нижнюю рубашку и принялась натягивать их трясущимися от ужаса руками, совершенно не обращая внимания на то, что низ живота у нее болит так, словно в него втыкают и проворачивают раскаленные ножи, а по ногам течет кровь.
  
  - Пожалуйста, не надо! Пощадите меня, вам мало того, что вы со мной только что сделали? - она плакала в голос, размазывая по лицу слезы.
  
  - Мало? А это идея. Зря платье-то надеваешь.
  
  Ирильдэ снова лишилась чувств и уже не осознавала, что еще с ней делал Миналбэль. Очнулась она уже в своей камере рядом с соседкой, не понимая, сколько времени прошло и ночь сейчас или день. Подняв голову к окошку, она поняла, что на улице уже темно; шевелиться ей было невыносимо больно, но она все-таки повернулась на другой бок и нащупала во тьме руку второй пленницы. Она показалась ей странно холодной. Жуткая догадка острым клинком полоснула по сердцу Ирильдэ, у нее уже не было сил плакать. Сердце ее подруги по несчастью уже не билось, она умерла, не выдержав насилия и истязаний.
  
  Завтра и для самой Ирильдэ все будет кончено... но ей было уже все равно. По-прежнему дрожа от ужаса и омерзения, она долго лежала в темноте, пока наконец не провалилась в тревожный сон.
  
  *
  
  Илханна уже много раз пожалел о том, что приехал в Нуменор, но деваться ему было теперь некуда. Приехал - значит, надо сбыть товар и только после этого возвращаться домой. Молодой харадский торговец привез с собой в нуменорскую столицу много тюков с пряностями и шелками, шкатулок с драгоценностями и прочих южных диковинок, но даже то, что он выручил за все это много денег, не радовало его сердце. Мать не зря говорила ему, что про землю Морского Народа ходят очень недобрые слухи. Она оказалась права: едва ступив на берег, на первой же улице он увидел чудовищное зрелище - маленькие дети, на вид не старше десяти лет, увлеченно пинали ногами вместо мяча отрезанную человеческую голову, на которой еще сохранились обрывки кожи и клочья темных волос. Бедного Илханну замутило - он никогда не видел ничего подобного, у его соотечественников жестокость была не в почете, они предпочитали даже самых отпетых преступников казнить в подвале тюрьмы, чтобы никто не видел, а не публично. Однако, проехав со своими спутниками еще немного, он увидел в следующем городе еще более страшную картину, после которой не мог заснуть всю ночь. На площади был сложен огромный костер - и ведь не жалко ж на такое деревьев! - с двумя огромными столбами посреди штабелей бревен. К одному из них толстой железной цепью был прикован совсем еще молодой парень в длинной белой рубахе, на которой проступили пятна крови. Юноша был без сознания, голова его бессильно свешивалась набок, и, несмотря на то, что лицо его было частично скрыто длинными спутанными волосами, от взора Илханны не укрылось то, что во многих местах оно представляет собой жуткого вида кровавое месиво - как будто его били по нему хлыстом или плетью. Около второго столба, скорчившись и закрыв лицо руками, сидела юная девушка в таком же белом смертном наряде, только прикованная длинной цепью; тело ее содрогалось от рыданий, она понимала, что ее ждет.
  
  - В чем повинны эти люди? - с удивлением спросил Илханна у какого-то прохожего.
  
  Тот безразлично махнул рукой.
  
  - А, да это Верные. Сегодня у нас будет жертвоприношение во славу Арун-Мулькэра, эти проклятые бунтовщики готовили заговор против короля, не хотели в этом сознаваться, вот их за это в жертву и принесут.
  
  Пока он говорил с нуменорцем, стражники подожгли дрова. К счастью, юноша-Верный так и не пришел в себя, поэтому ничего не почувствовал, но девушке на длинной цепи повезло куда меньше - видимо, над ней решили специально поиздеваться и подольше понаслаждаться ее мучениями. Оцепенев от ужаса, Илханна и его спутники наблюдали, как беспомощная жертва довольно долго металась вправо и влево по штабелю дров, пытаясь увернуться от языков разгорающегося пламени. Потом огонь все-таки добрался до нее, и, стоило ему дотронуться до подола рубахи несчастной девушки, как одежда тут же вспыхнула, и на несколько мгновений жертва превратилась в столб пламени, а потом сгоревшая ткань облетела серо-черными хлопьями. Обнаженное тело Верной, не успев еще обуглиться, предстало любопытным взглядам ее соотечественников, и они, в отличие от целомудренно опустивших глаза харадцев, принялись радостно хихикать, тыча пальцами в бедную мученицу, и в откровенно похабных выражениях, даже не стесняясь собственных жен и дочерей, обсуждать то, насколько хорошо она сложена и с каким удовольствием они бы удовлетворили с ней свои низменные потребности. Над площадью витали клубы дыма, у всех слезились глаза, нечем было дышать, а сжигаемая живьем нуменорка кричала так жутко, что у Илханны от ее воплей заложило уши, и он не знал, в какой момент она все-таки наконец умерла. Дождавшись, пока все разойдутся, харадец сбыл главе местной купеческой гильдии часть товара, изо всех сил стараясь не глядеть в ту сторону, где с обгорелого столба на цепях свисали кости сожженного заживо Верного, и отправился дальше. Основной товар ему следовало доставить в столицу островного государства - Арменелос, и молодой торговец со страхом думал о том, что еще увидит там. Говорят, что эти безумцы вообще там огромный храм построили, чтобы жертвы приносить, и над городом постоянно витает смрад горелого мяса и крови и звучат дикие крики и плач. У них так скоро вообще населения-то не останется, они и без того не особенно плодовиты...
  
  Устроившись на ночлег в придорожной гостинице, харадцы понадеялись, что хоть здесь не увидят ничего из ряда вон, но жестоко ошиблись. Выйдя на улицу подышать свежим воздухом, Илханна и его помощник Дейтха застали маленького хозяйского сынишку за жутким занятием - поймав курицу, юный изверг с выражением радостного удовлетворения на лице запихивал в отчаянно вырывающуюся и кудахчущую птицу палку от метлы. Есть жареного цыпленка несчастному торговцу после этого расхотелось, и вообще у него окончательно пропал всякий аппетит. Не зря мать его предупреждала... Великое Солнце, на родине он, конечно же, заработал бы намного меньше денег, Нуменор - государство богатое, да и роскошь местные жители очень любят, но все равно - не стоит оно того, еще неизвестно, что в столице-то будет! Надо завтра быстро разделаться с делами и убираться отсюда. Домой! Скорее! Как можно скорее!!!
  
  Спеша поутру поскорее покинуть мерзкий городок, они с Дейтхой сильно пожалели о том, что хорошо учили Адунаик. На стене некрасивого покосившегося здания висела корявая надпись: "Каждый вечер в нашем заведении - злобный ослоеб и представление с актерами-смертниками, вход - 50 золотых, выпивка за счет хозяина". Дейтха сначала покраснел, потом побледнел, а Айанна, самый младший из их компании, с наивным любопытством спросил:
  
  - А они там что, и в самом деле осла ебут?
  
  - Нет, твою мать, понарошку! - разозлился Илханна.
  
  Айанна замолчал. Дальше они ехали, не говоря ни слова.
  
  *
  
  На рассвете Ирильдэ вывел из тяжелого забытья пинок в бок. С трудом разлепив заплаканные опухшие глаза, она с трудом повернула голову и вздрогнула от ужаса, увидев перед собой своего вчерашнего мучителя. Теперь она могла рассмотреть его как следует: а ведь он наверняка занимает высокий пост, если судить по его более нарядной, чем у обычных гвардейцев, форме, расшитой золотом и серебром. Молод, наверное, в другое время она сочла бы его красивым, но сейчас этот человек не вызывал у нее ничего, кроме ужаса и отвращения.
  
  - Ну что, выспалась, Верная скотина? Говорить будешь? Я добрый, решил дать тебе еще возможность подумать.
  
  - Я действительно ничего не знаю, - с трудом прошептала она распухшими губами. - Убейте меня наконец, и все.
  
  - Убить - это слишком просто. Вы этого не заслуживаете. Пожалуй, тебе стоит кое на что посмотреть.
  
  - Не надо! Только не это!-она сразу вспомнила то, что увидела вчера вечером.
  
  - А ну, вставай!
  
  Миналбэль грубо схватил ее за плечо и рывком поставил на ноги. Тут Ирильдэ полностью ощутила все последствия вчерашнего надругательства - низ живота у нее по-прежнему невыносимо болел, и она сомневалась, что сможет даже нормально держаться на ногах, не то что куда-то идти. Мучителя сильно разозлила попытка сопротивления: намотав на руку длинные волосы девушки, он несколько раз ударил ее кулаком по лицу. Ирильдэ рыдала в голос, от страха и боли у нее подгибались колени, она беспомощно вцепилась ногтями в руку гвардейца, и лишь то, что он держал ее за волосы, позволяло ей хоть как-то стоять, пока на ее голову и плечи сыпались новые удары.
  
  - Пожалуйста, отпустите меня!
  
  - Тогда пошли, если не хочешь огрести еще хуже! Шевелись, а то я тебе все кости переломаю!
  
  Ирильдэ продолжала всхлипывать, пока он тащил ее по коридору - к счастью, идти надо было не очень далеко. Однако когда они наконец подошли к огромной дубовой двери, до ее слуха в очередной раз донеслись отчаянные вопли, мольбы о пощаде и рыдания, и девушку охватил леденящий ужас. Хотя... чего ей теперь бояться, ее все равно убьют, часом раньше, часом позже - значения не имеет.
  
  Миналбэль втолкнул ее в полутемную душную камеру, освещенную несколькими масляными лампами, и тут Ирильдэ поняла, что то, что предстало ее глазам, превзошло все ее даже самые смелые ожидания. К огромному деревянному столу, у которого стояли двое тюремщиков, был крепко привязан толстыми сыромятными ремнями какой-то незнакомый ей юноша; лицо его было искажено невыносимой болью и залито слезами, широко раскрытые глаза смотрели куда-то в пространство - было заметно, что он уже даже не понимает, где находится, и не видит ничего вокруг. Никакой одежды на нем не было, и на животе у несчастного был сделан небольшой надрез, из которого мучители медленно вытягивали из него кишки, постепенно наматывая их на толстый деревянный валик, словно нить на веретено.
  
  - Ну что, нравится? Решай сама. Будешь говорить - я ему сразу голову отрежу, не будешь - попрошу еще раз повернуть вон ту ручку, и у него снова внутренности вылезут и на деревяшку намотаются, и так, пока он не сдохнет, - морадан саркастично ухмыльнулся.
  
  Ирильдэ отвернулась, вытирая слезы рукавом.
  
  - Не надо! Я же действительно ничего не знаю!
  
  Миналбэль снова влепил ей пощечину.
  
  - Как пожелаешь, его судьба в твоих руках. Так уж и быть, я все-таки окончательно выпущу ему кишки у тебя на глазах, но сейчас мне хочется кое-чего другого.
  
  Девушка похолодела от ужаса.
  
  - Не надо! Только не здесь, на нас же другие смотрят...
  
  - Боюсь, что этому уже все равно и он уже ничего не соображает, - морадан указал на полузамученного пленника, - хотя, уверен, в другом состоянии он бы тоже не отказался на нас посмотреть, а вот моим друзьям это даже понравится. Если не хочешь, чтобы я потом отдал тебя им, лучше не дергайся.
  
  Толкнув Ирильдэ на пол, мучитель задрал на ней юбку и, расстегнув пояс на штанах, пристроил свое мужское достоинство к входу в ее еще не зажившее после предыдущего надругательства лоно. Он вошел в нее грубо и жестоко, зная, что причиняет боль, но полная беззащитность жертвы доставляла ему особое удовольствие. Ирильдэ молчала, закусив губу и глотая слезы, пока тюремщик, навалившись на нее всем весом, двигался внутри нее, словно вспарывая ей внутренности; боль была совершенно невыносимая, но девушка изо всех сил старалась не закричать и не застонать, чтобы не доставлять извергу дополнительного удовольствия. Закончив свое грязное дело, он поднялся на ноги, глядя на жертву со снисходительным презрением, но у нее уже не было сил ни шевелиться, ни даже плакать. Ирильдэ почувствовала, что у нее снова началось кровотечение, но ей было уже все равно - она давно осознала, что арузани ее не пощадят и что дело только за временем.
  
  - Эй, командир, кажется, он подыхает... - окликнул Миналбэля один из дознавателей у стола.
  
  - Быстро что-то! - разочарованно ответил тот, поворачиваясь к товарищам. - Его предшественник продержался аж двое суток.
  
  - Ну а у этого сердце слабое...
  
  Несмотря на то, что низ живота у нее превратился в сплошной сгусток боли, Ирильдэ нашла в себе силы приподняться и посмотреть в сторону замученного. Тот, обмякнув, беспомощно лежал на столе, голова его была повернута набок, остекленевшие глаза не двигались, из полуоткрытого рта стекала струйка кровавой слюны.
  
  Миналбэль, заметив, что пленница пришла в себя, пнул ее ногой под ребра.
  
  - Вставай, сволочь, можешь про себя помолиться своим Валар, настал твой последний час.
  
  Тут Ирильдэ уже не выдержала и начала рыдать в голос, сжавшись на полу в комок и закрывая лицо руками. Тюремщик схватил ее за шиворот платья и поставил на ноги; девушка, застонав от боли, вцепилась руками в дверной косяк, чтобы не упасть.
  
  - Давай-давай, молись Валар и прощайся с жизнью, через полчаса тебя ждет виселица на главной площади, - Миналбэль взял с другого стола какие-то устрашающего вида железки; приглядевшись, Ирильдэ поняла, что это ошейник с обращенными внутрь шипами и наручники.
  
  *
  
  Быстро продав рано утром последние товары, Илханна собрался было уже как можно скорее отбыть назад, на родину. Оставаться в Нуменоре еще даже на лишний час ему совершенно не хотелось, тем более что какой-то словоохотливый прохожий уже сообщил ему о том, что сегодня горожан ожидает очередное интересное зрелище - публичная казнь нескольких несчастных Верных на главной площади столицы. Произнеся про себя все известные ему ругательства, молодой торговец созвал своих спутников и погрузил в повозку полупустые сундуки, как вдруг его глазам предстала совершенно жуткая картина. Человек в одеянии Тайной Стражи куда-то волок на цепи совсем молоденькую заплаканную девушку в изорванном платье и с разбитым в кровь лицом; было заметно, что та с трудом держится на ногах, но старается не упасть, изо всех сил поспевая за мучителем, из-за того, что цепь в его руках оканчивается железным ошейником с шипами - слишком короткими, чтобы нанести тяжелые раны, но достаточно острыми, чтобы рвать нежную кожу на шее жертвы и причинять сильную боль.
  
  - Это уже слишком, - Илханна скривился от злости. - Дейтха, жди меня здесь. Я попробую договориться с этим... этим, чтобы он ее отпустил.
  
  - Не отпустит, не надейся.
  
  - Деньги решают все. Небось привык вымогать ценности у родственников арестованных. Всем мне в любом случае не помочь, но ей - попробую.
  
  - Ты с ума соше... - зашептал его товарищ, но Илханна уже его не слушал. Собравшись с духом и думая о том, что с этими милыми людьми следует держать себя как можно более уверенно и нагло, не показывая ни жалости, ни иных чувств, которые арузани могут счесть слабостью, он подошел к гвардейцу.
  
  - Что, сегодня опять казни и жертвоприношения? - сказал он с притворной заинтересованностью. - Ну и мороки же у вас с этими треклятыми Верными... Ее тоже в расход?
  
  Нуменорец остановился. У несчастной девушки все-таки подкосились ноги, и она упала на колени, вытирая слезы с покрытого кровавыми синяками лица.
  
  - А то, - нахмурился гвардеец. - Задолбали уже. Давим, давим, все никак не передавим, а эта вот - родственница эльфийских шпионов, да и сама небось, хоть и не созналась ни в чем. Устал я с ними до смерти, в отпуск хочу!
  
  - И что с ней делать будете?
  
  - А повесим. На костры уже денег не хватает.
  
  - Тебе деньги нужны? - спросил Илханна.
  
  У гвардейца загорелись глаза.
  
  - Ну да, а что?
  
  - Продай ее мне. Слугам, в отличие от рабов, платить надо, а так - будет она всю жизнь за еду и крышу над головой всю работу по дому выполнять, а еще с ней и спать можно.
  
  Нуменорец заколебался. С одной стороны, можно будет неплохо заработать и заодно унизить проклятую Верную хуже некуда, никто ее искать не будет, особенно если он поделится выручкой с товарищами, с другой - это же, твою мать, харадец, и сплавлять ему соотечественницу в наложницы... уж лучше на виселицу ее! Однако жадность взяла верх, и в душе он быстро решил судьбу несчастной пленницы, про себя подумав, что надо будет немного поторговаться с нахальным Низшим.
  
  - Ну ладно, давай.
  
  - Сколько просишь?
  
  Гвардеец назвал совершенно непомерную сумму - почти всю выручку Илханны, и тот в душе испугался, что сейчас все его попытки помочь арестованной Верной так ничем и закончатся, но не показал своего страха, тем более что ему в голову пришла еще одна идея.
  
  - Многовато будет, тем более что я уверен, что она уже того... порченая! Ты ее как, уже попробовал?
  
  - Ну... да, - замялся тот, после чего снизил цену где-то на треть.
  
  - А чего так много просишь, если она уже не девственница?
  
  - Не хочешь - не бери! - начал злиться гвардеец, и Илханне не оставалось больше ничего, кроме как раскошелиться. Жадный чернушник улыбался до ушей, а несчастная девушка наконец поняла, что мучитель продал ее харадцу и что она больше не увидит ни свою семью, ни родную землю и будет обречена окончить свои дни в неволе на чужбине - и неизвестно еще, как с ней там будут обходиться. В отчаянии она кинулась в ноги гвардейцу, не обращая внимания даже на ошейник с шипами.
  
  - Пожалуйста! Нет! Только не это! Не отдавай меня им, лучше на виселицу, лучше снова в камеру пыток!
  
  Того, казалось, это обрадовало еще больше, и он сразу понял, что принял правильное решение - и денег заработал, можно будет по случаю примирения купить невесте подарок, и окончательно сломал узницу.
  
  - Ну уж нет. Так тебе и надо, будешь теперь ублажать и его, и всех его приятелей, - ухмыльнулся он, снимая с арестованной ошейник и наручники и связывая ей руки простой веревкой. - Забирай ее, она твоя, только вот железки не отдам, с меня за них спросят. Желаю приятно провести время и получить удовольствие.
  
  Дождавшись, пока чернушник скроется из виду, Илханна наконец поднял с земли рыдающую в голос девушку, бессильно сжавшуюся в комок и закрывающую лицо связанными руками.
  
  - Эй, ну прекрати наконец плакать. Успокойся, я не собираюсь ничего с тобой делать. Я Илханна, а ты?
  
  - Ирильдэ, - девушка удивленно подняла на него глаза, словно не веря, что кто-то может помочь ей просто так, безо всяких гнусных намерений. - Умоляю тебя, отвези меня домой. У моей семьи не очень много денег, но я тебе все отдам, что смогу, хотя и не так много, как ты ему заплатил...
  
  - Ты откуда, из Роменны, наверное? - Илханна, развязывая ей руки, с ужасом смотрел на сплошные синяки и кровоподтеки на лице и запястьях девушки.
  
  - Да. Пожалуйста, отвези меня к моей семье, я пошла за лекарством для сестры, а меня схватили прямо на улице!
  
  Выслушав ее сбивчивый рассказ, торговец на минуту задумался.
  
  - Вот что. Когда я ехал сюда, то купил в нашем порту наряд с покрывалом в подарок старшей сестре, побоялся, что если я отложу покупку до обратной дороги, такой красоты там может потом не оказаться. Давай, сейчас я его достану, быстро переодевайся, закроешь лицо покрывалом и будешь тихо сидеть в повозке, если что - скажу всем, что ты моя жена, надеюсь, городская стража под него лезть не станет, так и вывезу тебя из города. Умоляю - не вздумай плакать, рыдать, что-либо говорить и вообще привлекать к себе внимание, иначе у всех нас будут большие неприятности, стража будет рада ко всем привязаться и обвинить нас в укрывательстве беглой преступницы, ведь тот придурок, что тебя повесить хотел, случай чего от всего отопрется и еще скажет, что мы тебе сбежать помогли. А вот дальше - забудь про Роменну, если хочешь жить, поедешь с нами. У тебя на материке родня есть, к кому пойти сможешь?
  
  - Есть... двоюродная сестра матери живет в Белфаласе...
  
  - Довезем тебя туда, - непререкаемым тоном сказал Илханна, упредив ее возражения. - Домой тебе возвращаться никак нельзя, во-первых, если ты там появишься, тебя сразу схватят, и дорога тебе одна - на костер или на виселицу, во-вторых, ты погубишь своих родных, в-третьих, если мы бросим якорь в Роменне, то неприятности будут уже у нас. Уяснила? Быстро переодевайся и сиди тише мыши. Если боишься, то могу поклясться тебе Великим Солнцем, что никто из нас тебя не тронет.
  
  
  К счастью для Ирильдэ и ее спасителей, лже-харадка в покрывале не привлекла внимания ни городской, ни береговой стражи, если не считать парочки брошенных мимоходом ехидных фраз о том, что "у этих харадрим, судя по всему, такие страшные бабы, что лучше с них мешки не снимать, и вообще интересно, как это ей муженек позволил на улицу выползти, они ж в этом сраном Хараде обычно взаперти сидят". Девушка с облегчением вздохнула, когда корабль отплыл достаточно далеко от берегов ее родной земли - со своей теткой и ее семьей она знакома лично не была, но, по словам матери, она была доброй женщиной. Судно взяло курс на Белфалас, и обессиленная Ирильдэ наконец провалилась в сон. Сил на слезы у нее уже не осталось.
  
  *
  
  Когда девушка наконец открыла глаза, в маленькое окошко в самом верху каюты уже вовсю светило солнце. Интересно, сколько часов она проспала? Двенадцать или больше? С трудом она села на кровати; все тело у нее по-прежнему невыносимо ныло после побоев Миналбэля, и она сомневалась, что сможет встать. Кровотечение, к счастью, прекратилось, но между ног все распухло и болело; Ирильдэ по-прежнему чувствовала омерзение после вчерашнего кошмара, но понимала, что забыть этот ужас никак не сможет... а ведь если тетка решит выдать ее замуж, как она потом объяснит своему мужу, что произошло до свадьбы? Чудом спасшаяся от смерти девушка снова горько заплакала, слезы так и текли по щекам, но в этот момент дверь скрипнула. На пороге стоял ее вчерашний спаситель. Как его зовут - Илханна, кажется?
  
  - Эй, ты тут как - живая? - спросил он; в руках у него были небольшой таз с водой, мыло и полотенце.-Вот принес тебе, умыться и привести себя в порядок.
  
  Харадец заметил, что она плачет, сел рядом и осторожно обнял ее, стараясь не причинить боли - он прекрасно понимал, что у нее после пережитых истязаний все болит.
  
  - Буду молиться, чтобы ты не понесла от этого выродка, еще только этого не хватало, - нахмурился он. - Были бы мы у меня дома, я бы тебя отвел к знающим людям, они бы тебе дали особых травок, чтобы дети не появились. Пока же будем надеяться, что все обойдется. Если честно, я вчера с трудом боролся с желанием убить эту гадину на месте. У нас бы его за такое точно не пощадили - отвели бы куда-нибудь за город, подальше от людей, чтобы тем более дети и женщины не увидели, а потом привязали бы собственными кишками к раскаленному камню и так и оставили на солнце, пока не сдохнет. Жестокая казнь, но иного он недостоин после того, что с тобой сотворил. Хотя у нас такого практически ни с кем и не делают - наши люди верят, что если кто надругается над женщиной, то даже если он сможет скрыть свое грязное дело и не понесет наказания, за такое будет проклят не только он сам, но и весь его род.
  
  Ирильдэ провела пальцами по лицу; левая щека у нее опухла и на ней красовался огромный черно-синий кровоподтек. Наверное, сейчас она выглядит просто жутко... С опаской подняв глаза на своего спасителя, она наконец-то смогла его как следует рассмотреть. Харадец был моложе, чем она решила поначалу: скорее всего, ему от силы лет двадцать-двадцать пять. У него оказались сияющие раскосые глаза цвета кофейных зерен - они никогда еще не видела столь необычного цвета! - и густые черные волосы длиной где-то чуть ниже лопаток. От его слов девушка как-то сразу успокоилась, поняв, что этот человек не причинит ей зла и не будет делать с ней ничего ужасного; странно подумать, что вчера она едва не умерла от страха, едва его увидев! Единственное, что ее напугало - так это слова Илханны о том, что она может оказаться беременной от своего мучителя. Тогда ее родственники вполне могут на порог не пустить, такой радости им совсем не надо... да и в том случае, если все обойдется, лучше ничего им не говорить о надругательстве и унижении, просто что-нибудь придумать, например, что с ее семьей расправились арузани и она сама с трудом спаслась, тайно сбежав с Острова на чужом корабле. Главное, чтобы только поверили...
  
  - Прости меня, я не поблагодарила тебя сразу, - неуверенно начала девушка. - Ты вчера спас мне жизнь, если бы не ты, арузани бы меня убили.
  
  - Я рад, что смог помочь хотя бы тебе. После того, что я у вас увидел... к сожалению, ты не одна такая, даже говорить не хочу.
  
  - А твоя семья? Они не будут тебя ругать за то, что ты потратил столько денег, спасая меня? Я попрошу свою тетю, может быть, она согласится хотя бы что-то тебе возместить...
  
  - Даже если и не согласится, - с каким-то скрытым торжеством в голосе ответил Илханна, - меня никто ругать не станет. Напротив, если бы мой отец это видел, то сказал бы, что я поступил как настоящий мужчина, я тебе уже сказал, что сожалею лишь об одном - что не смог дать этому ублюдку по образине и переломать ему все кости. Знаешь, так, как у вас на острове с людьми - так обычно и со скотиной не обращаются. Ладно, давай-ка я лучше выйду, чтобы ты не стеснялась, а ты умойся и поспи еще немного, тебе нужно прийти в себя после того, что с тобой случилось, а потом я принесу тебе поесть. Моих помощников можешь не бояться, они тебе тоже ничего не сделают.
  
  Спутников Илханны Ирильдэ поначалу действительно побаивалась, однако по дороге из Арменелоса она вдруг поймала взгляд Дейтхи и поняла, что эти люди вовсе не собираются требовать от нее гадостей и обращаться с ней хуже, чем с вещью - в глазах харадца она прочла жалость и сочувствие. Однако неужели им и в самом деле ничего от нее не нужно - особенно после того, как за нее заплатили такие деньги? А что, если она все-таки окажется беременной? Что ей тогда делать, куда идти?
  
  Илханна еще раз погладил ее по голове и вышел, осторожно закрыв за собой дверь. Ирильдэ, оставшись одна, поначалу снова заплакала, но потом все же нашла в себе силы встать и доползти до таза с водой, хотя низ живота у нее по-прежнему болел так, словно туда заливали расплавленный металл. Осторожно попробовав воду кончиками пальцев, она с удивлением обнаружила, что она теплая. Ополоснув руки и лицо, девушка со стыдом подумала, что надо бы раздеться и тоже вымыться... хотя после пережитого ей казалась невыносимой одна только мысль о том, что придется снимать с себя одежду. Харадский выходной наряд она сняла вчера, когда ложилась спать, и теперь на ней были старое платье и нижняя рубашка - все изорванные и в пятнах крови. Жаль, что не во что даже переодеться, а попросить Илханну дать ей что-нибудь она постеснялась.
  
  Взяв полотенце, она намочила его, отжала, осторожно подняла юбку, словно боясь увидеть что-то ужасное, и стала вытирать запекшуюся кровь с внутренней стороны бедер. Она как раз закончила, когда в дверь осторожно постучали - девушка едва успела сунуть испачканное полотенце под кровать, сгорая от стыда.
  
  - Можно? Это я, Илханна. Принес тебе еду и чистую одежду.
  
  - К.. конечно, - дрожащими губами произнесла Ирильдэ, забираясь обратно на кровать и в душе радуясь тому, что ее спаситель и без ее просьбы догадался о ее нуждах.
  
  - Ты как тут? - Илханна положил на край кровати сложенные штаны и рубашку и поставил на пол поднос с аккуратно нарезанным вяленым мясом и свежезаваренным чаем. - Тебе лучше?
  
  - Да, спасибо, - смущенно ответила она, пытаясь через силу выдавить из себя улыбку - все-таки неучтиво будет, если она промолчит или снова заплачет, как-никак этот человек спас ее от страшной смерти в руках арузани. - Все хорошо, - вымученно добавила Ирильдэ, хотя у нее на глаза опять против ее воли навернулись слезы.
  
  - Если тебе сейчас плохо, то не делай вид, что все хорошо, - Илханна снова сел с ней рядом и погладил ее по голове, а потом обнял за плечи. - Лучше поплачь, легче станет. Со временем, конечно, эта мерзость тоже будет гаснуть в памяти, но сейчас... мне и самому до сих пор страшно, как хорошо, что мы оттуда уплыли.
  
  Девушка, повинуясь минутному порыву, обняла его обеими руками за шею и разрыдалась в голос, но, несмотря на весь ужас пережитого, у нее почему-то потеплело на сердце... хотя вообще-то мама всегда ей говорила, что нельзя так себя вести и что это нескромно... однако что ей теперь терять?
  
  - Если бы мы были у меня дома, я бы тебя вообще к врачу отвез, но будем надеяться, что все и так обойдется и что этот гад не отбил тебе внутренности. Однако хуже тебе не стало, значит, и в самом деле все в порядке. Ты не кашляешь кровью?
  
  - Вроде нет, - пробормотала Ирильдэ. - Я все еще не понимаю, как ты решился.
  
  - Я не мог больше смотреть на все эти ужасы, - Илханна осторожно отстранился. - Я оставлю тебя на время, переоденься и поешь. Если что-то нужно, зови. Когда доберемся до Белфаласа, ты мне покажешь, где живут твои родные, и я тебя туда провожу.
  
  - Да я и сама это знаю только приблизительно, - растерялась девушка.
  
  - Ничего, если что, расспросим людей. Найдем как-нибудь. В любом случае я тебя одну на произвол судьбы не брошу.
  
  Когда за ним захлопнулась дверь, Ирильдэ осторожно натянула чистую одежду, стараясь лишний раз не смотреть на ссадины и кровавые синяки на собственном теле, и с жадностью накинулась на еду - только сейчас она наконец почувствовала, насколько сильно проголодалась. После первого куска ее слегка замутило, но потом это ощущение прошло - видимо, сказалось двухдневное голодание в жуткой тюрьме, когда никто не предложил ей даже хлебного ломтика. Великие Валар, как там мама? Аданэль? Ведь сестренка действительно может умереть, если никто не позовет к ней врача, а она так и не смогла ей ничем помочь...
  
  Девушка снова нырнула в постель и завернулась в одеяло. С тревогой и ужасом думая о своей семье, она сама не заметила, как заснула, и ей снилась Аданэль - живая и здоровая.
  
  *
  С каждым днем корабль постепенно приближался к берегам Средиземья, оставив Нуменор далеко позади. Ирильдэ постепенно стала чувствовать себя лучше; харадцев она уже не боялась, поняв, что они не причинят ей зла, однако разговаривать с ними по-прежнему стеснялась и по большей части не выходила из своего убежища. Все свое детство и юность она провела в Роменне, ни разу, если не считать двух страшных дней в Арменелосе, не побывала где-то еще, и никогда не общалась с кем-то, кто не принадлежал к Верным - если опять же не считать Миналбэля и его дружков, тем более с чужаками. Сейчас она находилась среди людей из совершенно другой страны, которые родились за много лиг от ее родины, у них были другие обычаи, законы, порядки, одежда, язык... она не имела ни малейшего понятия о том, как себя с ними вести и о чем говорить. А вдруг она сделает что-то не так, и они обидятся или разозлятся? Как-никак от них зависит ее судьба. Лучше тихо отсидеться в своем углу, пока корабль не доплывет до Белфаласа, после чего она распрощается со своими спасителями, еще раз сердечно их поблагодарит и... больше никогда в жизни не увидит.
  
  Поначалу она была сама не своя и постоянно плакала в подушку. Илханна приходил к ней несколько раз в день - приносил поесть, попить, интересовался, что ей нужно и как она себя чувствует, но, видимо, заметив, что она его стесняется, с лишними разговорами не лез. К счастью для Ирильдэ, ее самые худшие опасения не подтвердились. Где-то через неделю после отплытия, проснувшись утром, она почувствовала тянущую боль внизу живота и увидела на одежде пятна крови. Она растерялась: конечно, кровотечения - естественная часть жизни любой женщины, но ее воспитывали в строгих правилах, и мать всегда ей внушала, что ни один мужчина, даже законный муж, никогда не должен ничего знать о ее ежемесячных трудностях. Обычно в такие дни Ирильдэ и Аданэль обращались за помощью именно к ней, и им обеим казалось, что отец вообще не имеет никакого понятия о том, что время от времени происходит с его супругой и дочерьми. Сейчас же вокруг девушки были совершенно чужие люди, тем более - мужчины... одна мысль о том, что она скажет своему спасителю хотя бы намеком о таких нехороших вещах, повергала ее в смущение. Однако делать было нечего: это, конечно, стыдно, но другого выхода, кроме как обратиться к Илханне за помощью, у нее не было.
  
  Краснея и пряча глаза, она попыталась ему объяснить, что ей очень нужны какие-нибудь чистые старые тряпки, но ее спаситель, к глубокому удивлению девушки, очень обрадовался.
  
  - Да что ты все стесняешься, так и скажи, что у тебя, - он на пару мгновений задумался, пытаясь подобрать подходящие слова на Синдарине, - кровь луны. Это, между прочим, очень хорошо.
  
  Ирильдэ смутилась. Мало того, что мужчина узнал о позорном женском недомогании, так еще и радуется... непонятно чему!
  
  Илханна понял, что его новая знакомая очень наивна и плохо осведомлена о том, что происходит с ее собственным телом. Для уроженцев юга это казалось странным, однако он был наслышан о том, как во многих странах женщины узнают о том, как и почему рождаются дети, только перед первой брачной ночью, а уж о "крови луны" и говорить нечего - многие считают ее карой свыше за проступки предков или просто чем-то ненужным и непонятным.
  
  - Это значит, что ты не забеременела, - пояснил он. - Можешь радоваться, все обошлось. И смущаться тут нечего, это вполне естественно. Вот если бы кровь не пошла, было бы гораздо хуже: такие, как та грязная тварь, что над тобой издевалась, не должны иметь потомство. Я тебе уже рассказывал про наши поверья: беда в том, что проклятье отца перейдет и на его детей, даже если они ни в чем не виноваты и вообще знать о нем не знают. Род насильника будет проклят во веки веков, его потомкам не видать счастья, и многие из них будут умирать не своей смертью, болеть страшными болезнями и страдать всю свою жизнь.
  
  Ирильдэ вздохнула с облегчением: не забеременела - уже хорошо, по крайней мере, можно будет как-нибудь скрыть произошедшее от родственников и от будущего мужа.
  
  - У меня три брата и четыре сестры, - продолжал Илханна, - и я прекрасно знаю, что к чему, поэтому не надо так стесняться. Что же касается тряпок, то у меня есть идея получше. Вернее, это не моя идея, но у нас все женщины так делают. Ты знаешь, как и из чего делают одежду, не льняную, а такую, как на тебе сейчас?
  
  Девушка покачала головой. Она несколько раз слышала на рынке, что такая ткань называется хлопковой, но что это такое - не имела никакого понятия.
  
  - Ну... льняные нитки для ткачества и шерсть делают и у нас, про это я знаю, лен - это такое растение, а хлопковые ткани и нитки от вас, с юга, привозят...
  
  - Ее делают из цветков хлопчатника, он растет у меня на родине, - пояснил Илханна. - Выглядят они вот так.
  
  Он подошел к стоявшему в углу большому мешку, развязал его и достал оттуда кусочек чего-то белого, мягкого и пушистого.
  
  - Это в будущем могло бы стать тканью или нитками, а так называется хлопковой ватой. Она хорошо впитывает любую влагу, ей можно что-то вытирать, промокать, а еще покрывать ее всякими целебными мазями и прибинтовывать ее в случае надобности к ранам и ожогам. Чистая ткань у меня имеется, сейчас принесу, сделай из нее что-то наподобие двухслойной повязки... ну, куда надо, - улыбнулся он вконец смущенной девушке, - напихай между слоями ткани вату, сколько потребуется, ну и меняй по мере необходимости.
  
  - Спасибо, - только и смогла пробормотать Ирильдэ, которой было очень стыдно, хотя в душе она при этом завидовала харадским женщинам и девушкам: счастливые, вон как им удобно с этими цветками хлопка, отлично придумали.
  
  - Если что-то будет нужно, ты говори, не стесняйся так сильно. Я тебе уже говорил, что у меня четыре сестры, старшая уже замужем, и поэтому для меня все это давно не тайна.
  
  - Прости, если я тебя чем-то обидела, - ответила Ирильдэ, которой казалось, что она все делает не так, - просто у нас не принято с мужчинами говорить о таком, неважно, брат это, отец или муж. Вот я и...
  
  - Странные у вас обычаи, - пожал плечами Илханна. - А если у человека, например, умерла жена и он один воспитывает нескольких дочерей, а другой жены себе решил не брать, или брат с сестрой живут без родителей? Как тогда он своей дочери или сестре про все это расскажет, или ей должны все другие дети на улице объяснять?
  
  Девушка, разговаривая со своим спасителем, почувствовала странное облегчение. С одной стороны, она по-прежнему боялась сказать или сделать что-то не так, с другой - ей не хотелось, чтобы он уходил: сидя в одиночестве, она испытывала невыразимую тоску. Дома она обычно разговаривала с родителями, сестрой, занималась чем-нибудь по хозяйству или рукоделием, здесь же она даже не знала, чем заняться, кроме как переживать из-за случившегося и предаваться мучительным размышлениям о том, что делать дальше.
  
  - У меня тоже есть сестренка, только младшая, и она еще не замужем, - сказала она, стараясь не думать о том, что Аданэль могла умереть от болезни. - А у твоей старшей сестры уже есть дети?
  
  ***
  Погода благоприятствовала Илханне: дул попутный ветер, светило солнце, за все время плавания они ни разу не попали в шторм и до Белфаласа добрались достаточно быстро и безо всяких трудностей. Они бросили якорь в небольшом городе Дарос, где жили родственники Ирильдэ, и теперь перед молодым торговцем стояла новая задача: ему нужно было найти тетю и дядю своей гостьи и доставить к ним девушку в целости и сохранности. От Ирильдэ он узнал, что ее тетку зовут Лалайт, а теткиного мужа вроде как Садор, и подумал, что легче всего их будет найти, если расспросить народ во всяких людных местах - на городском рынке или в портовых тавернах.
  
  Молодого южанина радовало то, что его новая знакомая, пережившая нечеловеческие муки и невообразимый ужас, постепенно начала приходить в себя, разговаривать со всеми и даже понемногу улыбаться. Первые дни она тихо сидела на своей кровати и горько плакала, вздрагивая от малейшего шороха или скрипа двери, но потом стала обращаться к Илханне с просьбами, расспрашивать его о его семье и родине - словом, он надеялся, что со временем она забудет то, что с ней случилось. Вернее, забыть, конечно же, не забудет, потому что память нельзя просто так взять и стереть, словно пыль со стола, но постепенно даже самые страшные воспоминания потускнеют, оставив после себя лишь слабую саднящую боль, как от давно зажившей раны в непогоду.
  
  Илханна рассчитывал запастись в городе пресной водой и некоторыми припасами - в принципе еды на корабле было достаточно, но лишнее не повредит, в путешествиях всякое бывает - а также надеялся сбыть кое-что из товара. Поручив это Дейтхе, он отправился в портовый трактир, чтобы порасспрашивать людей о родственниках Ирильдэ.
  
  Трактир, как и сам город, ему очень не понравился - грязно, тесно - но выбирать не приходилось. Он сел за столик и попросил служанку, неопрятно одетую женщину неопределенного возраста с тусклым безжизненным взглядом, принести ему небольшой чайник чаю и жареной рыбы.
  
  - А чего вина не возьмете? - глуповато хихикнула прислужница, косясь на харадца.
  
  - Я сказал - чаю, - процедил сквозь зубы Илханна, про себя подумав, что вино тут лучше не пить - наверняка какая-нибудь невообразимая давно прокисшая дрянь, а в бочке плавают дохлые мыши, которые забрались в погреб, перепились и утонули. Добро, если еще рыба окажется съедобной. Однако есть ему хотелось, а более приличных мест в этом городишке явно не наблюдалось. По правде говоря, ему совершенно не нравилось это милое поселение - сама обстановка в нем была какой-то гнетущей, и теперь вот придется оставить тут Ирильдэ на попечение каких-то людей, которых ни он, ни даже она толком не знают. Хотя тут ничего не поделаешь, все-таки они ее единственные родственники.
  
  - Ну как пожелаете, - фыркнула женщина и убежала на кухню.
  
  Илханна в ожидании своего заказа прислушивался к разговорам в таверне. За соседним столиком сидели двое немолодых мужчин, судя по всему, один из них был самим хозяином этого заведения, второй - его товарищем, заглянувшим после рабочего дня пропустить стаканчик-другой. Ну что ж, наверняка эти люди знают многих в этом городе, почему бы не спросить у них?
  
  - Простите, что прерываю вашу беседу, достопочтенные господа, - учтиво сказал южанин, - но вы, я вижу, из местных. Я вот проездом в вашем прекрасном городе, плыву из Нуменора, а на острове мне довелось свести знакомство с одной семьей, у которой здесь родня. Они просили меня передать своим родичам большой привет, письмо и кое-какие вещи. Не знаете ли вы часом госпожу Лалайт и ее супруга - господина Садора?
  
  Мужчины удивленно посмотрели на Илханну, потом задумались.
  
  - Лалайт... Лалайт... что-то знакомое... - проговорил хозяин таверны.
  
  - Так это он про Нилухиль и Загартора говорит, - вставил его друг, при этом харадцу по выражению лица мужчины показалось, что эти люди ему явно неприятны.
  
  - Точно! - хлопнул себя ладонью по лбу хозяин. - Слушай, сынок, такие здесь есть, ты, как поешь да расплатишься, выходи из таверны - и сразу налево, а потом прямо, все время прямо, пока не дойдешь до дома с синей калиткой. Вот тебе туда.
  
  - Спасибо вам большое, вы мне очень помогли, а то попросили меня люди передать весточку их родным, а я побоялся уж, что их не найду, - почтительно поблагодарил их Илханна, благоразумно не упомянув о существовании Ирильдэ. Кто его знает, что тут за люди кругом, а то, не ровен час, и здесь шныряет какая-нибудь мразь наподобие Миналбэля, которая может безнаказанно убить любого только за то, что он Верный.
  
  В школе, изучая разные языки, Илханна слышал о том, что нуменорцы используют в повседневном общении два языка - Адунаик и Синдарин; местные жители, судя по всему, предпочитают первый, да и родичи Ирильдэ имена себе на нем взяли. Что ж, это разумно, по крайней мере, так они навлекут на себя меньше подозрений со стороны Людей Короля. В Нуменоре-то эльфийские языки вообще под запретом, Верные продолжают тайком читать на них книги, учить им детей и разговаривать между собой, среди них встречаются и те, кто Адунаика вообще не знает, и эти несчастные сильно рискуют. Ведь если кто-то из них нарвется на королевских гвардейцев и ответит им не на том языке, не сносить ему головы.
  
  Ирильдэ также рассказывала ему о том, что многие Верные, не выдержав постоянных притеснений, переходили на сторону Людей Короля; при этом их принуждали также и брать себе новые имена на Адунаике. Вернее, к этому принуждали всех - если какой-нибудь Верный так или иначе был вынужден иметь дело с королевскими чиновниками, в документы заносилось только его имя на Адунаике - или точный перевод его имени с Синдарина на Адунаик. Илханна счел это очень неприятным: согласно обычаям южан, имя было тесно связано с судьбой его носителя, и перемена имени была делом крайне серьезным, ответственным и важным. Это мог сделать человек, перенесший тяжелую болезнь или переживший иную опасную ситуацию, чтобы таким образом изменить и свою участь, или кто-то, пожелавший стать одним из жрецов либо жриц высшего ранга; это символизировало смерть будущего духовного лица для мира людей - теперь его жизнь принадлежала Гневному Солнцу, и сам он пребывал уже считай что наполовину в мире богов. Но менять имя просто так или заставлять кого-то это делать? В понимании южан это было в какой-то мере святотатством: хуже было только откровенное надругательство. Наверняка дядя и тетя Ирильдэ тоже взяли имена на Адунаике, опасаясь преследований, подумалось Илханне. Ему было как-то тревожно, но он взял себя в руки и решил сначала разузнать, насколько тут безопасно и поладит ли она со своей родней. Молодой южанин подумал, что сначала сходит к дяде и тете Ирильдэ вместе с ней, посмотрит, что это за люди, а потом уж и передаст ее им с рук на руки.
  
  Тем временем служанка принесла его заказ: чай и жареную рыбу. Попробовав блюдо, Илханна сразу вспомнил слова своей мамы о том, что нуменорцы вроде как живут у моря, а вот морепродукты готовить совершенно не умеют. Это оказалось справедливо и в отношении поданной рыбы: она оказалась пережаренной, недосоленной, жутко костлявой и вдобавок сдобренной огромным количеством мерзко пахнущего жареного лука. Ну какой человек в здравом уме, спрашивается, будет жарить лук? Илханна с отвращением отодвинул весь лук на край тарелки, но рыбу все-таки съел: во-первых, был голоден, во-вторых, не хотел обижать хозяина таверны, который так любезно с ним разговаривал и сказал, где живут родные Ирильдэ.
  
  Чай оказался не лучше: за время своего пребывания в Нуменоре Илханна уже успел убедиться в том, что заварка в том, что они именуют чаем - нечастый гость. Как правило, нуменорский чай представлял собой бледно-коричневую, скорее даже бледно-желтую водичку, в которой плавали одинокие редкие чаинки. Он уже успел соскучиться по крепкому харадскому чаю и уже решил, что по возвращении домой сразу же заварит себе целый чайник и напьется вдоволь. Запив невкусную рыбу полухолодным чаем, он расплатился, оставив немного денег и служанке - в конце концов, она не виновата, что работает в такой дыре - и отправился к своему кораблю за Ирильдэ.
  
  ***
  Услышав от Илханны, что тот вроде бы как нашел ее родных, Ирильдэ обрадовалась и начала его благодарить и с ним прощаться, но тот попросил ее не торопиться.
  
  - Я тоже рад, что мне удалось быстро их разыскать, но я тебя одну неизвестно к кому просто так не отпущу. Во-первых, я не уверен в том, что не ошибся - может быть, это вовсе и не они, во-вторых, после моей замечательной в обратном смысле поездки в Нуменор я считаю, что с твоими соотечественниками лучше соблюдать осторожность. Я не знаю, что это за люди, и поэтому считаю, что обязан тебя проводить. Зайду к ним с тобой, посмотрю на них, поговорю, чтобы убедиться, что там ты будешь в безопасности и больше не попадешь в неприятности, а потом и прощаться будем.
  
  Девушка пыталась убеждать своего спасителя в том, что это совершенно излишне и она сама справится - по правде говоря, ей было просто неудобно появляться на пороге теткиного дома вместе с каким-то незнакомым молодым человеком, который им однозначно не родич, один Эру знает, что та может подумать, но Илханна был непреклонен.
  
  - Ирильдэ, я тебе уже сказал: я понимаю, что тебе хочется как можно скорее увидеть родных и забыть все, что с тобой случилось, но я тебя одну просто так неизвестно к кому не отпущу. А если это совсем не они и тот человек в трактире ошибся? Получается, что я оставлю тебя совершенно одну в чужом городе?
  
  - Ну хорошо, пойдем вместе, - вздохнула та.
  
  Когда они вместе шли по грязным городским улицам, Илханна крепко держал Ирильдэ за руку и время от времени ловил на себе косые взгляды прохожих. Это его уже не удивляло: он знал о странных воззрениях нуменорцев - как Верных, так и арузани - на отношения мужчин и женщин. Если первые показались ему прямо-таки сверхцеломудренными, то у вторых были две крайности: они были либо откровенно распущенными и помешанными на всяких постельных изощренностях с кем угодно и чем угодно, либо, напротив, замкнутыми на себе и не желающими вступать в брак и иметь детей. Таковых, правда, было меньшинство, и Илханне казалось, что они вообще не знают о том, что такое любовь. У себя дома, на юге, он привык к тому, что его соотечественники воспринимали это довольно спокойно, о том, откуда берутся дети и что с этим делать, родители рассказывали как о чем-то совершенно обыденном; более того, никто не считал, будто общение может быть только между теми мужчинами и женщинами, которые делят друг с другом ложе или состоят в родстве. Вот сейчас: идет юноша по улице с девушкой за руку, ну чего в этом такого? Нет, все таращатся на них так, словно он тут едва ли не собрался надругаться над бедной Ирильдэ прямо у всех на глазах посреди улицы.
  
  Илханна с неприязнью вспомнил гостиницу, в которой останавливался в Нуменоре. Малолетний придурок, который пытал курицу, был не единственной местной достопримечательностью. Его мамаша, увидев приезжих, решила изобразить из себя радушную хозяйку - еще бы, ведь они оставят в ее заведении денежки! Поэтому милая женщина трещала без умолку, но из ее болтовни Илханна узнал много нового о том, что нуменорцы на самом деле думают о Хараде. Например, она поинтересовалась, сколько у него жен; словам Илханны о том, что вообще-то в Ханатте многоженство уже много-много веков как не в почете - собственно говоря, не запрещено, но по сути дела и не существует - она однозначно не поверила.
  
  Дом с синей калиткой они нашли довольно быстро; через низенький забор Илханна увидел заросший сад с какими-то плодовыми деревьями, названий которых он не знал - в Хараде такие не росли. На двух натянутых между покосившимися столбами веревках висело выстиранное белье - все почему-то черного цвета.
  
  - Кажется, это здесь, так мне объяснил тот человек в таверне, - сказал он Ирильдэ. - Эй, хозяева, есть кто дома? - покричал он через забор.
  
  Ответа не было - только ветер колыхал в саду высокую траву. Тогда Илханна пригляделся - собак тетя и дядя Ирильдэ вроде однозначно не держали, перегнулся через забор, благо он был довольно низкий, и откинул крючок, на который запиралась калитка.
  
  - Пойдем, постучим в дверь, - предложил он, - может, они там дома ужинают и не слышат.
  
  Открыли им не сразу; на пороге стояла средних лет темноволосая нуменорка, одетая в черное платье безо всяких вышивок и украшений с закрытым высоким воротничком.
  
  - Ты кто такой? - неприветливо спросила она. - Кто вообще позволил тебе заходить в мой сад? Не видел, что ли, что калитка закрыта?
  
  - Добрый вечер, - Илханна решил не обращать внимания на грубость, в конце концов, отчасти эта женщина права. - Прошу простить нас, что мы пришли в ваш дом без приглашения, но вы случайно не госпожа Лалайт? И нет ли у вас сестры в Нуменоре, в городе Роменна?
  
  - Жила там тетки моей дочка, если еще не сбежала оттуда или на алтарь не попала, - равнодушно ответила женщина. - И не смей называть меня Лалайт, я Нилухиль. Так что тебе тут надо и что это за девица с тобой? И вообще закрой дверь, а то у меня кошки на улицу убегут, кто знает, что с ними там может случиться!
  
  Илханна послушно закрыл за собой дверь и тут почувствовал, что в доме сильно пахнет кошками. Она их что - на улицу не пускает? Дома у себя он привык к тому, что разномастные ушастые раскосые коты спокойно бегали по городу, и никто не обращал на них внимания, а такое показалось ему странным, но в чужой храм со своим уставом не ходят...
  
  - Госпожа Нилухиль, - как можно более почтительно ответил харадец, - мое имя Илханна, я торговец из Ханатты и недавно побывал в Нуменоре. Девушка со мной - это ваша племянница Ирильдэ, дочь вашей двоюродной сестры, и меня привело к вам очень важное дело.
  
  - Неужели мои родичи с острова в гости наведались? - хмыкнула женщина.
  
  - Мне очень жаль, почтенная госпожа, но Ирильдэ единственная осталась в живых изо всей своей семьи, - Илханна решил предусмотрительно не рассказывать ничего о пытках и надругательствах, пережитых его спутницей, кто их разберет, этих нуменорцев, как они отреагируют на это с их странными нравами. - Ее близких арестовали и убили Люди Короля, ей же чудом удалось спастись. Она случайно встретила меня, и я пообещал ей отвезти ее на материк к родичам. Мы расспросили людей, где вы живете, и я привел Ирильдэ к вам.
  
  - И чем она тебе заплатила за дорогу? - с издевкой спросила Нилухиль. - Своим телом?
  
  - Сохрани Великое Солнце, как вы можете такое говорить?! - вспыхнул Илханна. - За кого вы меня принимаете?
  
  - А теперь слушай меня внимательно, благородный спаситель, мне прямо-таки не верится в то, что за столько дней плавания ты отказал себе в удовольствии с ней поваляться, - женщина бросила презрительный взгляд на залившуюся краской Ирильдэ, - хотя мне вообще-то все равно, можешь с ней спать, можешь зажарить живьем, я не возражаю.
  
  Илханна ошарашенно уставился на Нилухиль. Тут к нему подошла небольшая черная кошка и потерлась о его ногу. Юноша обратил внимание на то, что вид у кошки явно какой-то нездоровый и невеселый, а шерсть тусклая. Он хотел было ее погладить, но хозяйка дома метнула на харадца такой гневный взгляд, что он счел за лучшее сделать вид, будто не замечает зверька, которого явно заморили в четырех стенах.
  
  - Так вот, - в голосе Нилухиль зазвенел металл. - Мои нуменорские родичи получили по заслугам, они наверняка затевали мятеж против короля. Мы с мужем долгие годы жили тут спокойно, детей я терпеть не могу и заводить их не собиралась и не собираюсь, а племянница, тем более Верная, мне и подавно не нужна. Тебе повезло, что моего мужа сейчас нет дома, иначе бы вам не поздоровилось.
  
  Ирильдэ, которая все это время стояла молча, судорожно стиснула руку Илханны; он чувствовал, что его спутнице очень страшно.
  
  - Он не выносит всяких низших, в том числе вас, харадцев, - продолжала хозяйка дома. - А Верных он не выносит еще больше. Поэтому будьте любезны немедленно убраться отсюда. Оба. Хочешь - возьми ее себе в двадцать пятые жены, как там у вас на юге принято, - скривилась она, указывая пальцем с обломанным ногтем на племянницу, - хочешь - продай кому, выгони на улицу или свари из нее суп. Вон отсюда.
  
  - Простите, что побеспокоили вас, - извинился Илханна. - Прощайте.
  
  По-прежнему держа за руку Ирильдэ, он выбежал вместе с девушкой на улицу, не забыв плотно закрыть за собой и дверь негостеприимного дома, и калитку.
  
  ***
  Ирильдэ как будто оцепенела от страха и обиды; она смогла наконец заплакать только тогда, когда они с Илханной прошли уже почти всю улицу.
  
  Он остановился и обнял девушку. Она уткнулась лицом ему в плечо, горько рыдая.
  
  - Я надеялась, что хоть она мне поможет... А она, выходит, стала одной из морэдайн...
  
  - Ненавижу морэдайн, - процедил сквозь зубы Илханна. - В следующий раз поеду торговать на восток. Там пусть народ и победнее, зато никто такого вот не вытворяет. Тетя, называется. Родная кровь. Давить надо такую родню. Не будь она женщиной, с наслаждением дал бы в морду. Муженек там, чувствуется, еще хуже, наверняка служит в какой-нибудь местной Тайной Страже.
  
  - Спасибо тебе за все, - всхлипнула Ирильдэ. - Только тебя, наверное, уже дома заждались. Я попробую здесь как-нибудь сама...
  
  - Ты что это себе надумала?! - жестко оборвал ее харадец. - Я тебя одну в этом мерзком месте не оставлю, не надейся. Поедешь со мной.
  
  Девушка испуганно вздрогнула - ее страшили мысли о том, что она окажется на чужбине, в стране с совершенно иными обычаями, непонятными законами, незнакомым языком, пусть даже вместе с Илханной, который все это время вел себя с ней просто в высшей степени безупречно. Ирильдэ мельком подумалось, что он же ведь и в самом деле мог сотворить ей все что угодно и не только не понести за это никакого наказания, но и быть полностью в своем праве: он же выложил Миналбэлю за нее огромные деньги.
  
  - У тебя по моей вине одни расходы, - всхлипнула она.
  
  - Не по твоей, - ответил он. - Ты не виновата в том, что оказалась не в то время и не в том месте. Я не могу помочь всем, кого убьют, замучают или изувечат эти грязные твари, да это и не в моих силах, но тебе - могу. Поэтому сейчас мы вернемся на корабль и отправимся ко мне на родину. Там, по крайней мере, ты сможешь вздохнуть свободно и не бояться ходить по улице. Морэдайн отнимают у других людей все, даже то, что везде воспринимается как само собой разумеющееся. Ты вообще что-нибудь делать умеешь?
  
  - В смысле?
  
  - Ну, чем все обычные женщины на жизнь зарабатывают. Ткать, делать ковры, шить одежду, готовить, может быть, еще что-то такое. Надо же будет как-то устраиваться. Я знаю, у вас не принято, чтобы женщина работала, но я как-то себе не представляю, как вы вот так всю жизнь дома сидите.
  
  - А у вас что, принято? - Ирильдэ от удивления даже перестала плакать и вытерла глаза рукавом.
  
  - В основном да. То есть никто, конечно, не предлагает женщине идти работать в каменоломни, но наши женщины обычно занимаются тем, что им по силам. Я потому и спрашиваю, что ты умеешь - надо же будет тебя к чему-нибудь и куда-нибудь пристраивать.
  
  - Я многое по хозяйству умею... готовить, конечно же, шить одежду, вышивать гладью, мама говорила, что у меня хорошо получается, - стала перечислять девушка. - Вот ковры - даже не знаю, как их делают.
  
  - Ну и ладно, и без этого, я думаю, не пропадешь.
  
  Когда они вернулись на корабль, Дейтха удивленно посмотрел на Ирильдэ - он, по всей видимости, ожидал, что девушка останется у своих белфаласских родичей, но из деликатности не стал задавать никаких вопросов, по заплаканным глазам их гостьи поняв, что ничего хорошего не произошло.
  
  - Снимаемся с якоря и едем домой, - бросил Илханна. - Она отправится с нами.
  
  Чуть позже вечером, когда Ирильдэ уже спала, он все же рассказал товарищам о том, что ему не повезло нарваться на очередных безумных морэдайн.
  
  - Хорошо еще, что муженька этой полоумной дома не оказалось, - тяжело произнес харадец. - Будь там ее благоверный, наверняка не сносить бы нам головы.
  
  - А с Ирильдэ что будем делать? - спросил Дейтха.
  
  - Приедем домой, помогу ей как-нибудь устроиться. По правде говоря, - неожиданно для себя самого добавил Илханна, - я бы предложил ей выйти за меня замуж, но не думаю, что после всего произошедшего она согласится. Наверняка ей страшно даже думать обо всем, что с этим связано.
  
  - А ты ее все-таки спроси, - посоветовал ему помощник. - Может, и согласится. В конце концов, возраст у тебя как раз подходящий, чтобы жениться, так какой смысл тянуть? Мне она, честно говоря, тоже нравится, так что не упускай возможность.
  
  - Ну ладно, попробую.
  
  Илханна решился поговорить с девушкой следующим вечером, когда они стояли на палубе корабля и смотрели, как солнце постепенно клонилось к западу, и его красный шар уходил за горизонт. Яркие краски неба медленно гасли, из оранжевых и розовых становясь сиреневыми и сине-черными.
  
  - Ветер слабый, и мы плывем медленно, - сказал он. - Все еще совсем недалеко от Белфаласа. У меня на родине не бывает таких красивых закатов. Когда наступает вечер, я иду по улице, и еще светло, но не успеваю войти в дом - и солнце уже падает за горизонт, а у вас можно сидеть и смотреть, как восходит или заходит солнце. Долго-долго.
  
  - Мне сейчас кажется, - ответила Ирильдэ, - что я не буду скучать по Нуменору. Вот ни капельки. Наверное, ты решишь, что я бессердечная и забыла о своей родной стране, но...
  
  - Не решу. Знаешь, мы у себя в городе спокойно отпускаем детей играть на улице, и никто за них не боится, потому что все уверены, что никто им ничего не сделает. Я не думаю, что твои родители могли вот так же вот отпустить гулять тебя или твою сестру. У вас и взрослые люди порой не могут сходить в гости к соседу, не опасаясь за свою честь и жизнь. Поэтому я сомневаюсь, что ты станешь жалеть о таком.
  
  - Я жалею только о том, что мои мама и сестра остались там, - прошептала она.
  
  - Очень вам сочувствую, - печально произнес Илханна и, набравшись смелости, продолжил: - Выходи за меня замуж. Если хочешь, конечно. Я спас тебя от морэдайн и теперь в какой-то мере за тебя в ответе.
  
  Ирильдэ замерла - казалось, она даже перестала дышать.
  
  - Ты не смеешься надо мной? А что скажут твои родители? Зачем тебе жена, потерявшая честь?
  
  - Нет, я серьезно, - твердо ответил он. - Что же до родителей, по нашим обычаям их одобрение вовсе не обязательно. Когда мой отец женился на моей матери, то он себе жену выбирал, а не своим родителям. Я люблю свою семью, и это самые близкие мне люди, но со своей женой жить буду я, а не они.
  
  - А... - смущенно произнесла Ирильдэ, - как бы сказать... наверняка любой человек хотел бы взять в жены чистую девушку, а не...
  
  - Честно говоря, я не понимаю, какое это имеет значение, - Илханна с ненавистью вспомнил самодовольную рожу Миналбэля и мысленно пожелал тому самой страшной смерти в жутких муках. - Может, это в ваших обычаях, но звучит глупо. Если какая-то женщина осталась вдовой, ее кто-то обманул или над ней совершили насилие, то что ей теперь - замуж не выходить, даже если она кого-то полюбила? Или ты просто не согласна? Если не согласна, то прости мою неучтивость, больше я об этом никогда разговор не заведу.
  
  Девушка испугалась. С одной стороны, ей не хотелось оказаться одной в чужой стране без семьи и близких, к тому же Илханна и в самом деле хороший и благородный человек, к тому же после того, что с ней произошло, у нее было мало надежды на замужество, с другой - она понимала, что муж и жена обычно спят вместе, и она даже не представляла себе, как ей с этим быть.
  
  - Нет, я согласна, - быстро ответила она, - только думала, что тебя недостойна и...
  
  - Недостоин зваться человеком тот выродок, который вытворял с тобой всякие мерзости, а твоей вины тут нет, - успокоил ее Илханна. - И я не понимаю, почему ты после этого считаешь бесчестной себя, если бесчестье, позор и вечное проклятье навлек на себя он. Что же до... супружеского долга, то я тебе уже говорил, что по нашим обычаям даже законный муж не должен делать этого со своей женой без ее желания и согласия. Поэтому... я буду ждать, сколько нужно, пока ты ко мне привыкнешь и вся эта гнусность немного сотрется из твоей памяти. Как только доберемся до моего дома, так сразу пойдем в храм к священному огню и поженимся.
  
  - Хорошо, - робко улыбнулась Ирильдэ. Илханна обнял ее, словно защищая от зла в этом мире и внушая уверенность и надежду.
  
  2012-2014 г.
  
  Автор выражает огромную благодарность за советы и моральную поддержку всем своим друзьям и читателям, в особенности Кьере Джет-Ли, Stern Firelace и Тане-Тайрин.
   С самой Ирильдэ и ее потомками вы еще встретитесь в третьей части "Золотого рассвета".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"