Литвинова Людмила Владимировна : другие произведения.

Рассказы поэта Майонезова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это третья часть Майонезовской трилогии, включающая в себя четыре рассказа.

  Л.В. Литвинова
  
  РАССКАЗЫ ПОЭТА МАЙОНЕЗОВА.
  
  Зимней Вам радости,
  Летней Вам сладости,
  Осеннего изобилия!
  И чтоб приростала,
  И чтоб приростала,
  И чтоб приростала фамилия!
  (Из соч. Л.В.Л.)
  
  РАССКАЗ ПЕРВЫЙ. ЧЕРНАЯ РОЗА, УМРИ!
  
  Осень выдалась сухой и жаркой, только по ночам тянуло сыростью и холодом. На крыльце Дома Черепахи стояли седой старик в наброшенном на плечи зелёном клетчатом пледе и высокий красивый молодой мужчина со светло-русыми до плеч волосами, тонким прямым носом, чёрными вразлёт бровями и печальными выразительными глазами. Академик Войшило и Под, старший сын господина Майонезова, любовались закатом.
  Солнце уже село, но задний фон: холмы с едва различимыми, похожими на ульи, домиками и кудрявыми деревьями, оставался золотым, а ближние деревья и кусты стали почти чёрными от поглотившей их вечерней мглы.
  - Такое не возможно сфотографировать, но можно изобразить, - сказал с лучезарной улыбкой профессор, - я сегодня рано утром прошёлся, друг мой, золотые длинные листья ивы неподвижно покоились на воде пруда, подёрнутого ледяной корочкой, это было чудесно! Созерцание Божьего мира помогает нам понять любовь Творца к нам!
  - Любить природу не запретишь, она вдохновляет на творчество, - отозвался Под, - а что, дедушка, в творчестве самое главное?
  - Вопрос, конечно, интересный! - оживлённо заговорил Войшило, -Майонезову читатели часто задают вопрос: 'Где, такой волшебный Лес?', словно речь идёт о географии, а не о творчестве! Я бы на примитивном уровне ответил так. Есть некое пространство, назовём его кладовка, в котором один набор элементов, например: корона, шлем, дворец, хижина, Ганс, Фриц, Анна. Марта и туристы. Зашёл в кладовку Бунькин и написал о том, что Ганс убил Фрица, положил на его могиле шлем, сам надел корону, женился на Анне, поселился во дворце и пока нет любопытных туристов, ходит по ночам в хижину к Марте. Зашел в кладовку Мунькин и написал о том, что Ганс с Фрицем убили друг друга, Марта с Анной перетащили их тела в хижину и подожгли её, потом продали корону и шлем богатым туристам, а сами поселилисьв замке, создав однополый союз! Когда в кладовку заглянул Майонезов, он написал о том, что Ганс женился на Анне, Фриц на Марте, они привели в порядок хижину и поселились в ней, а в замок за умереную плату водят туристов, привлекая их участием в исторических раскопках, где периодически находят под верхним слоем песка то корону, то шлем, в результате чего хижина было обустроена не хуже замка! Вот что такое Волшебный Лес! Я начал сочинять, не поверишь, анекдоты, послушай такой: 'Заглянул, как-то, Пушкин в цирк, покормить знакомого слона булочкой. Видит, сидят три клоуна, потешки для простаков сочиняют. Один -синий, другой -зелёный, третий - рыжий. Поэт и спрашивает их: 'Ребята, а что в творчестве самое главное?' Синий отвечает: 'Цитируемость!', зелёный: 'Рейтинг!', а тот, что рыжий, говорит: 'Что вы, братцы, главное - острые словечки, например, 'большегрудые помидоры' или 'синежо...й баклажан!' А Пушкин им объясняет: 'Нет, в творчестве, ребята, главное, как и во всем прочем: не убий, не укради, не завидуй!'
  Синий говорит: 'Э, господин кудрявый, здесь Вы не правы, это для Иванова главное: не убий, не укради, не завидуй!'. Зелёный продолжает: 'А для Петрова главное: цитируемость, рейтинг, словечки!'
  А тот, что рыжий, подытожил так: 'А для Сидорова самое главное в творчестве: убий, укради и завидуй ради цитируемости, рейтинга и словечек!'
  Под грустно улыбнулся и заметил: 'А вот отец идет, остановился, тоже удивляется на закат. С тех пор, как пришло сообщение с базы, он похудел килограммов на двадцать'.
  - Сейчас мы спросим у по-настоящему творческой личности о том, что в творчестве главное?! - энергично сказал профессор.
  Пыш смотрел на необычный закат и очень желал бы оказаться на золотой его части, но, увы, находился на темной. Несколько последних лет от любимой дочери Гло не было известий, а месяц назад пришло с базы такое сообщение: 'Поиски пропавшего генерала Котса и членов его семьи прекращены'. Пыш был на поэтическом вечере, молодые поэтессы осыпали его комплиментами, желая его помощи в издании пяти-шести стишков, которые они успели написать за свою короткую жизнь. Пыш особо не переживал за Гло, ведь рядом с ней Котс. И вдруг, раздался звонок, и холодный командный голос в трубке сообщил: 'Поиски пропавшего генерала Котса и членов его семьи прекращены'. Тогда-то и прочикнулся в душе Пыша колючий росток.
  Поэт больше всего на свете любил ни стихи, ни природу, ни поесть, как считали, а детей. Он и к Мушке с годами стал относится с особым трепетом за то, что она родила Пышу много детей. Души не всех из них были созвучны душе поэта, но Гло, малышка Гло, оставалась любимицей.
  Пыш не мог поверить в то, что её больше нет, и не мог понять, за что такое случилось в его жизни. Он старался всегда жить достойно: уважал вечные моральные нормы и ценности, помогал слабым и бедным, не отнимал чужого хлеба!..
  У друга детства Фигурки один за одним потерялись все дети, кроме Парасольки, подружки Пода. Соседи расценивали эти бедствия как наказание за то, что Фига вёл жизнь далёкую от праведной. Он пьянствовал, проигрывал большие деньги, торговал, уходил от налогов, постоянно с кем-то судился, даже дрался, снова что-то продавал, и снова пил. Соседи прилепили к нему прозвище 'Завистник и хулиган'.
  Исходя из этой обывательской логики, поэт не мог понять, за что он потерял Гло? И в душе его, словно колючий розовый куст разросталась обида, обида на самого Бога. Корни этой обиды проникали в каждую клеточку поэта. Чёрные удушающие цветы заполняли сердце и ум. Пышка не мог дышать, смеяться и жить.
  Поэт застонал и пошёл к крыльцу, где его терпеливо ждали. Возле крыльца росли яблони, посаженные Пышем в честь его детей, а ближе всего к дорожке красовалась яблонька, вся усыпанная красными плодами, посаженная Пышем в честь внучки Ровены, дочери Котса и Глории.
  - Папа, мы всё о старом, что в творчестве самое главное? - спросил Под.
  - Раньше я думал, что главное - это идеи, которые облагораживают и развивают душу, - ответил почти безразлично Пыш и спросил, - что новенького?
  - Сегодня я в очередной раз просил руки Парасольки у дяди Фиги, - сообщил печальную новость Под, - он не стал больше отвечать уклончиво, а сказал: 'Может мне ещё единственную дочь выдать за её плюшевого мишку? Я выдам её за нефтешейха или за газмага!' И она, папа, вместо того, чтобы закатить истерику, стояла и согласно кивала головой!
  - Мой бедный Йорик, - произнес сострадательно Пыш и увлёк опечалившегося профессора и сына в темную прихожую, пропахшую булочками с корицей.
  В большой уютной гостиной потрескивал камин. Уже накрытый заботливой Розалией стол не привлекал сегодня внимания клана, с жадным любопытством окружившего Медуницу, которая демонстрировала новую, ещё пахнущую типографией, книгу Пыша 'Жуткое дело'. Веснушчатое лицо Медуницы разрумянилось, она с удовольствием объясняла: 'Это книга ужастиков, я их обожаю! Как только папка их написал, они пошли нарасхват, вот послушайте: 'Анна проснулась посреди ночи от шума дождя, она открыла глаза и увидела, что за окном висит тело, дождь стекал по его лицу, словно мертвец плакал...'! Здорово, правда?!'
  - А как твои студенты, Мед? - спросил недавно защитившую диссертацию внучку профессор, подсаживаясь к остальным.
  - Я бы их расстреляла из пушки, дедушка!
  - Нужно уважительно относится к тем, посредством которых ты зарабатываешь пропитание! - недовольно заметил Войшило.
  - И когда ты выйдешь замуж, детка?! - полушутя спросил Медуницу Паралличини, - Уже давно пора, а всё какие-то диссертации строчишь!
   - Я бы хоть сегодня, да мужик обмельчал, - отвечала Мед.
  - Это девушки стали слишком худыми, чересчур независимыми, к тому же, одеваются, как обедневшие спортсменки! - ответил за всю оскорбленную мужскую половину Под.
  - Вот-вот, - поддакнул Паралличини, - такие девушки не вписываются в образ прекрасной феи, выношенный тысячелетиями в мужском любвеобильном сердце! Да-да!
  - А ну вас к ядрене-фене! - ответила просто Мед и обратилась к профессору: - 'Сегодня мне один балбес на лекции сказал: 'Виртуальность - это реальность, существующая при определённых условиях, например, я смотрю в микроскоп со стократным увеличением на стол и вижу на нём холмы!''
  - Я однажды посмотрел на стол в микроскоп с тысячекратным увеличением и подумал, что я лечу в самолёте над горами! А когда я действительно летел в самолёте над горами, то думал, что лечу над гигантской географической картой! - возбужденно заговорил профессор, - А что можно увидеть в телескоп, дух захватывает! Но нам, друзья, не хватает ума, а не телескопа, чтобы разглядеть Вселенную!
  - Папка, ты столько раз видел 'майонез' на обложках своих книг, что, наверное, возненавидел его, а у нас сегодня хек и яйца под майонезом, свекла с чесноком и майонезом, и салат сырный с майонезом! - неожиданно обратилась к Пышу с улыбочкой Мед, забыв совсем о профессоре и прижав к груди, словно младенца, 'Жуткое дело'.
  - Я люблю майонез за то, что он соединяет, - образно сказал Пыш и посмотрел на стол.
  На столе стоял любимый сок Гло, когда она его пила в детстве, то делала мордашку сусального ангелочка. Куст внутри Пышки зашевелился, вонзая острые шипы в сердце. Это было мучительно больно.
  - Так это виртуальность, дедушка? - вернулась к профессору Мед, словно и не покидала его.
  - Конечно, нет, дорогая, если мы снабжаем глаз инструментом и выходим за рамки привычной реальности, она не перестаёт быть реальностью, - завёлся Войшило, - вот на столе лежит яблоко, как мы его воспринимаем?
  - Анисовка! - ответил энергично Паралличини.
  - Яблоко раздора! - почему-то воскликнула очаровательная Варвара Никифоровна в чрезвычайно женственном бордовом платье с вышивкой, за которое поспорили бы и Гера, и Афродита, и Афина.
  - Красивый по форме и окраске фрукт! - словно о себе самом сообщил Под, закинув ногу за ногу.
  - Такое упало на голову Ньютона, - со знанием дела заметила Мед, - жаль оно, вылитое из бронзы, не упало на лысину нашего декана.
  - Большое содержание железа, - сообщила Ро, поправляя рюши на шёлковой бирюзовой блузке.
  - Отличная начинка для пирога! - внося кексы с настоящим иранским изюмом, пропела Рёзи в таинственном тёмно-изумрудном платье с чёрным кружевом.
  - Очень вкусное! - воскликнул со смехом Кро, выплюнув на ладонь хвостик от предмета исследования.
  - Но оно успело стать примером того, что мы один и тот же мир воспринимаем по-разному, - заявил профессор, - возьмите известного датского писателя Кьеркегора! Он считал, что из подражательной толпы, грубо говоря, обывателей-обезьян, человек делает до Бога три шага! Конечно, Кьеркегор ничего не знал ещё о моей теории 'Мостики Фемистоклюса', где я тоже рассматриваю четыре этапа развития личности - это единственное общее между нашими теориями! Кьеркегор считал, что от отчаянья человек переходит из первого этапа - 'толпы' к 'эстетическому' этапу, где живёт по принципу сапинсов из давнего сна Пышки, то есть, 'это я хочу', а 'это я не хочу'. Такое состояние я называю 'сангвиническое эго'. И вот, де, это состояние приводит снова к отчаянью, которое служит причиной перехода, по Кьеркегору, к новому этапу развития - 'этической' стадии, которую я называю 'флегматическая зрелость'. Но и там, исполняя чувство долга и делая всё, как надо, по-мнению вышеуказанного датчанина, человек приходит в отчаянье и понимает, что его спасение только в 'религиозно-духовной' стадии и переходит к ней! Но, друзья мои, а где, же в этой схеме Бог, пока этот 'до отчаянья датчанин' идёт к Нему?! Я твердо верю в то, что, именно, Бог и помогает переходить эти 'мостики' между стадиями! И второй вопрос у меня к датчанину: почему он игнорирует значение первной стадии - 'толпы', которую я называю 'детством' или 'холерическим яйцом', ведь весь мир развивается по схеме: яйцо (или клетка), гусеница, куколка и бабочка! И наш мозг так устроен! И всё человеческое сообщество! И третий мой вопрос к Кьеркегору: до Бога три шага?! Но ведь мы изначально рождаемся 'на окружностях разного радиуса' от Него! Поэтому, моё мнение, самый простой путь к Богу через благодарность Ему, самый близкий - через радость, а ближайший - через мир в душе! А 'сангвиническое эго' может перейти через рассудительность, которой у него хоть отбавляй! Вспомните 'вершки' и 'корешки' Волшебного Дуба, которые нам демонстрировал в своём эксперименте господин Фемистоклюс, и о которых мы так поспешно забыли!
  - Меня еще тогда не было! Не уходи от темы, дедушка! - настаивала Мед, - Давай, про виртуальность, а то говоришь об абстракциях, Бога никто никогда не видел!
  - Я бы не стал виртуальность как-то особо выделять, - отвечал озадаченный Войшило, - она привязана к нашему идеальному продукту, то есть, виртуальность - это часть реальности, связанная с идеальным продуктом.
  Вошла Розалия с большим блюдом, над которым витал ароматный дух.
  - Фу, опять утка с черносливом! - возмутилась Мед, - А я хочу пикантных пикулей или пикульных пикантностей! А вот утку с черносливом я не хочу! Можете считать меня сапинсом! Ха-ха-ха!
  - Почитай нам лучше, детка, что-нибудь из 'Жуткого дела', нагони страха! - предложил Под.
  - Нагоню с удовольствием, подставляйте карманы! - живо откликнулась Мед и прочла с готовностью, - Рассказ называется 'Не поднимайте обронённой розы'. Итак, слушайте:
  'Усталая Анжелика шла по вечерней улице с работы. Мокрый асфальт отражал огоньки цветных витрин. Скоро она придёт домой, там уже ждут две дочери Эва и Эвелина. Потом вернётся с работы муж Аркадий. Они живут скромно, не богато, но дружно. И тут Анжелика увидела на влажном асфальте прекрасную, крупную тёмно-вишнёвую розу. Молодая женщина не могла бы себе позволить купить такой цветок даже на праздник. Анжелика взглянула по сторонам и быстро подняла розу. Она шагала с ней, словно королева, наслаждаясь нежным ароматом, ощущая себя самой счастливой во всём вечернем городе.
  Войдя в прихожую, Анжелика поспешила разуться и поставить цветок в вазу. Когда она ставила вазу на столик в своей комнате, роза показалась удивлённой женщине фиолетово- чёрной.
  Очень странно, что настенные часы в прихожей уже отбивали семь, а часы на столике в спальне показывали без четверти семь. Анжелика вошла в детскую, Эва ещё не вернулась из школы, а Эвелина что-то мастерила у стола, на нём стоял будильник, на котором было только половина седьмого! Анжелика занервничала, поспешно поцеловав дочь, она прошла в столовую, старые, ещё родительские часы в виде башенки, показывали шесть часов двадцать минут! Анжелика разволновалась, тиканье часов ей показалось зловещим, она, почувствовав сильную усталость, прилегла подремать в своей комнате, взглянув на цветок. Роза была чёрной...'
  Неожиданно погас свет, все вздрогнули, и раздался общий напряжённый вздох.
  - Не переживайте, я знаю этот рассказ почти наизусть, - заявила Мед.
  Она откашлялась и продолжила: 'Какой-то плотный туман окутал сознание Анжелики, ей показалось, что маленький голый ребенок пробежал мимо её кроватки к приоткрытому балкону. Но откуда взялся этот малыш? Ребёнок, между тем, со смехом улёгся голым животом на пол балкона, просунул голову в щель под балконное ограждение и, к ужасу Анжелики, весь вывалился с хохотом на улицу с пятого этажа!'
  Молодая женщина силилась проснуться, но не могла...'
  Варвара Никифоровна не выдержала и прервала рассказ.
  - Пыш, сын мой, это написал ты?! - заклокотала Тётушка. Она громко всхлипнула и зарыдала в кружевной платок. Не смотря на мрак в гостиной, все почувствовали, как у неё пылают щёки.
  - Дед!! - завопила Варвара Никифоровна не своим голосом, - Наш дом наполнился горем и страданием, а тебе и дела нет! Это, наверняка, ты, великий мистификатор, выключил свет и сидишь поедаешь чернослив из утки!
  - Едун напал, - чистосердечно признался из темноты дедуля, - но есть вещи и повкуснее чернослива!
  И все услышали, как на пол упала вишнёвая косточка.
  - Не мели чепуху! - грозно продолжала Варвара Никифоровна, - Ты знаешь, что если я сто тысяч раз скажу: 'Чёрная роза, умри!', она не умрёт! Что нам делать?!
  - Объявляю поход! - провозгласил слабым старческим голосом господин Фемистоклюс.
  - Нас поведёшь ты? - спросила сурово Варвара Никифоровна.
  - Нет, - отвечал беззаботно прадед, - мне нужно помогать нашим молодым делать курсовые работы, - вас поведёт завтра с утра академик Войшило (для близких, господин профессор).
  - Сколько нам взять с собой еды? - строго спросила Варвара Никифоровна.
  - Ровно столько, сколько принесла Красная шапочка своей бабушке, - очень серьёзно ответил дед, - и всё время - на север! И никаких телефонов и планшетов! Никаких!
  
  РАССКАЗ ВТОРОЙ. КЛЕТКА АНГЕЛА.
  
  Город остался далеко позади. Позади осталось и большое шумное шоссе. Профессор, держа путь на север, свернул на узкую просёлочную дорогу, петляющую между жёлтых березок и красных осинок.
  - Живописьненко! - заметил Паралличини, присвистнув.
  - Наслаждайтесь золотой осенью, дети мои, - романтичным сладким голосом произнесла Варвара Никифоровна, - скоро прилетят белые мухи, и всё станет уныло-серым!
  - Смотрите, какие крупные подберёзовики! - воскликнула Рёзи, - Подождите, я их соберу!
  Грибов оказалось пять штук, то есть, на каждого по полгриба. Все их с интересом осмотрели, с удовольствием понюхали и пошли дальше. Короткий осенний день покатил к закату. Впереди показался старый-престарый каменный мост, на котором, возможно, ещё мушкетеры устраивали дуэли. По четырём его углам стояли облупленные фигуры.
  - Таких знаковых мостов мы ещё не переходили! - эмоционально воскликнула Варвара Никифоровна, - Четыре свирепых грифона стерегут его! Что бы это означало? А на той стороне стоит офицер, никто не вызывает у меня такого доверия, как мужчина с погонами, пусть это только лесничий!
  Она бодро перешла мост и решительно приблизилась к военному с радостным вопросом: 'Нам нужен север, господин офицер?!'
  Военный резко махнул рукой в направлении через темнеющее поле и начал обматывать колючей проволокой проход на мост, озадаченно приговаривая: 'Бегите быстрей, господа, вы в зоне обстрела! Не вышагивайте, как павлины!'
  Путники не стали мешкать и уточнять, что обозначает 'зона обстрела', все дружно помчались за профессором, который, вопреки возрасту, жарил, что называется, во все лопатки. Наконец он остановился перевести дух возле тёмного распластанного предмета, и все с ужасом увидели, что это убитый воин.
  - О, мне дурно! - простонала Варвара Никифоровна, - Он умер?!
  - Это вам не задушенная чёрной подушкой Анжелика, и не заколотая маникюрными ножницами Эвелина, дальше я, к счастью, не дочитал, - сообщил профессор, - мы пробежали мимо пятнадцати настоящих трупов!
  - Боже милостивый! - только и смогли произнести путники сокрушённо.
  Войшило поднял бинокль, лежащий возле убитого, и посмотрел в ту сторону, откуда они прибежали, сначала левее, затем правее.
  - Что я вижу?! - воскликнул в изумлении профессор, - Они расфуфырены, как франты, как заморские щёголи, а укрепляют свои брустверы трупами врагов! Один из этих ряженных смотрит в бинокль прямо на нас и поднимает вверх перчатку, видимо, даёт указания куда стрелять!
  А как Вы думаете, куда? - спросил, бледнея, Кро.
  - За мной!! - визгливо, как напуганный поросёнок, закричал Войшило.
  Все помчались с выпученными от ужаса глазами по тёмному полю. Сзади прогремел оглушительный взрыв, который поднял облако пыли и придал силы бегунам. Следующий снаряд рванул впереди, все попадали на землю, а когда поднявшаяся грязь осела, профессор, кряхтя, откашливаясь и бранясь, не досчитался двоих: Мушки и Медуницы. Началась активная мужская паника, и бурные женские слезы. Из воронки показались костлявые ноги Мед в белых кроссовках. Поди, подскочив к ним, начал энергично руками раскапывать землю. Пыш схватил какую-то блеснувшую железяку и присоединился к нему. Остальные набросились на шевелящуюся под землёй Мушку. И наконец, обе, бледные и грязные, кашляющие и чихающие, сидели рядом на земле.
  - Что у тебя за ковырялка Пыш?- почему-то спросил Кро, с ног до головы запорошенный глиной.
  Пышка уставился на серебристую железяку и прочёл на ней от самого облома: 'КЛ-15'.
  В глазах у Пыша потемнело, слёзы потекли по его осунувшемуся лицу, покрытому толстым слоем пыли, губы наблюдавшего за ним Кро затряслись.
  - Здесь написано: 'ЧКЛ -15', - еле смог произнести Пыш, - что означает - челнок космического легиона, 15 модель!
  Он разрыдался, не в силах удерживать слёз, Кро и Мушка утешали его, как могли, размазывая грязь по его несчастному лицу.
  - Это не факт, старина! - нарочито спокойно произнёс Паралличини, - мало, что означает 'КЛ-15', может, 'кондиционер из Лапландии на 15 чумов штука!'
  - Подъем! - скомандывал профессор, - Надо быстрее идти, пока не повторили обстрел! 'КЛ'- действительно, не факт!
  - О, нет, ребята, я потеряла свои грибы! - сморщив грязное личико, воскликнула Берёза.
  - А может, оно и к лучшему, Белоснежка?! А то вдруг бы у нас шляпки снесло, и ножки скрутило?! - театрально - весело воскликнул Паралличини, приблизив к жене, словно шекспировский мавр, свою чёрную от грязи физиономию!
  - Искать водоём и привести себя в порядок - вот, что нам нужно! - воскликнул Кро, приходя в себя от потрясений.
  Он деловито собрал какие-то новенькие мешочки возле лежащей вверх колёсами повозки, а в одном из таких мешочков оказался блестящий (только с конвейера) походный котелок! Кро по-хозяйски свернул мешочки-чехлы, которых оказалось ровно десять, и, сложив их в котелок, помчался догонять товарищей.
  - А вот и ручей! Ручей! Скорее сюда! - через минуту радостно закричал старина Кро, заприметив в овраге блестящий водный поток.
  Путники поспешно возвратились и принялись жадно пить из найденного котелка, издавая восторженные звуки. Все умылись, протрясли волосы и одежду, протёрли обувь, сели и благоговейно, не сводя глаз, стали смотреть на корзинку, предусмотрительно привязанную к руке Варвары Никифоровны шарфиком. Тетушка молча, то есть, напевая в сторону профессора знаменитую строку из арии Сусанина: 'Куда ты завёл нас, не видно ни зги?!', развязала шарфик, затем узелок, потом - пакет и достала пирожки с картошкой и булочки с джемом! Каждому по пирожку и по булочке! Умытые лица просияли. Профессора, молчавшего столь долгое время, распирало.
  - Друзья мои, я недавно купил в подарок товарищу любимую книгу моего детства - 'Робинзона' Даниеля Дефо, - сообщил он, - дома я начал её пролистывать, радуясь, что ещё издают классику! Каково было моё открытие? Робинзон описывает, как он изготавливал доски, остругивая круглый ствол дерева с двух сторон, вот так остругал редактор с двух сторон Дефо: с одной стороны, были изъяты все интересные рассуждения и размышления Робинзона, демонстрирующие богатство живого языка Дефо, с другой стороны, были 'оструганы' все моменты, где Робинзон благодарил Бога, жаловался Ему, взывал к Нему! То есть, Робинзон, который перед своим роковым путешествием выписал себе в дорогу из Англии Библию, который и календарь свой на столбе затеял, чтоб не спутать будни с воскресением, оказался атеистом! 'Бог' был изъят из романа полностью!
  - Может быть редактор был из 'технаков'? - предположил Кро, - Они ненавидят слово 'Бог'!
  - И куда смотрит наша культурная общественность? - завёлся Параллечини, - Почему она не требует принятия закона, охраняющего классику? Если автор уже умер и не может дать по морде, значит можно 'Золотого петушка' превращать в 'Золотого бройлера', а глубоко верующего Дефо и его героя в безбожников?!
  - Это ужасно! - согласились почти все, и овражек запузырился эмоциями.
  Спокойный, обладающий выдержкой Под решил умиротворить компанию.
  - Дедушка, расскажи ещё один свой анекдот про 'Иванова-Петрова-Сидорова', - предложил он.
  - Охотно! - согласился профессор и поведал следующее:
  'Сидит Шишкин в лесу (все почему-то заулыбались), отгоняет комаров с носа, дописывает картину. Дописал, вывесил на выставке. Прибегает Иванов, за несколько сеансов скопировал картину, подписал: 'Иванов. 'Медвежий угол'' и вывесил в академии. Пришёл туда Петров, срисовал картину Иванова, подписал: 'Петров. 'Медвежьи посиделки'' и выставил в магазине, где её купил купец третьей гильдии. Приехал к купцу родственник-художник из провинции, срисовал по-быстрому картину Петрова, подписал её: 'Сидоров. 'Шишки и мишки'' и выставил в своём провинциальном музее. Собрались вокруг него друзья-товарищи, Сидоров и говорит им: 'Вот, братцы, это и называется ширь, это и называется размах, а то видел я что-то подобное, у Шишкина на выставке, но у Шишкина и медведь кривой, и ёлки не правильные!' '
  - Еще одна проблема! - воскликнул, весь вспыхнув, Паралличини, воровство в творчестве, все равно, что честность в политике!
  Все было открыли рты, но профессор скомандовал: 'Подъем!'
  - Пойдем через поле, - сказал он, - мне, всегда любившему рисовую кашу и никогда не видевшему, как растёт рис, сложно понять природу, но я понимаю, что поле- это не просто земля, это земля, которая кормит!
  Путники глубокомысленно замолчали, обдумывая достойную цитирования фразу.
  - Что это?! - воскликнул неожиданно резко Паралличини, указывая за дальний холм. Толстенький Адриано даже подпрыгнул.
  За холмом, уже погрузившимся в вечернюю мглу, шла нескончаемая процессия людей, одетых во всё чёрное, с чёрными капюшонами на головах, с лопатами и заступами на плечах.
  - Похоже на похоронную бригаду, - промолвил Войшило.
  - Бригада?! Им нет конца! - громким шёпотом сообщил Адриано.
  - Может, это пролетариат, могильщик буржуазии? - тоже шёпотом спросил Кро.
  - Я тебя просила, зая, никогда не читать на ночь Маркса! - прошептала со свистом Варвара Никифоровна.
  - А может, они за нами? - почти со слезами предположила Ро, - Закопают живьём, и поминай, как звали!
  - Похоже, они нас не замечают, - сказал профессор, - ускорим шаг, через поле до лесочка - рукой подать, там обустроим ночлег.
  Становилось всё прохладней, поэтому Кро, не раздумывая, подбирал мешки из-под овощей, лежащие на поле. Он поднял десять мешков, в одном из них рачительный 'завхоз' обнаружил три морковки, а в остальных - несколько картофелин и капустных листьев.
  Начал моросить нудный холодный осенний дождь, и Кро с удовольствием раздал членам команды по мешочку-чехлу на голову и по большому мешку на плечи. Все так благодарили его, словно он подарил им по золотой короне и по горностаевой мантии.
  - Мы, наверное, похожи на огородные пугала? - спросила Ро, с трудом передвигая ноги, на которые налипло пятнадцать, не меньше, килограммов грязи.
  - Нет, дорогая, мы похожи на каторжников, идущих в кандалах по этапу! - бодро ответил Кро и в тот же момент потерял в колее отяжелевший ботинок.
   Наконец добрели до лесочка, очистили обувь и начали собирать ветки и еловые лапы, ставить крупные ветви вокруг ели, нижний ярус которой уже напоминал шалаш. Застелили пол и потолок, ноги гудели, всем хотелось поскорее в жилище, хотя бы в такое, поэтому работа шла быстро и дружно. И вот шалаш готов!
  Путники в нерешительности стояли возле новоиспечённого приюта. Луна пробилась сквозь осеннюю тучу и светила им в спину. Профессор, взглянув на свою юмористическую тень и такие же тени товарищей, весело сообщил: 'Французы выглядели элегантней, когда драпали по старой Смоленской дороге!'
  Все согласились. Поисков в темноте глазами 'могильщиков' и не найдя их, по одному заползли на четвереньках в шалаш, посмеиваясь над своей неуклюжестью. Уселись потеснее и поплотнее на мокрых еловых лапах. Как только закончилась беспорядочная возня, сопровождаемая оханьем и аханьем, профессор произнёс с умным видом: 'Ну, вот тебе, бабка, и Юрьев день!'
  - Я вот о чём думаю, господа, - с ещё более умным видом сообщила, встрепенувшись, Варвара Никифоровна, - прискорбно, что у меня в детстве не было умилительных шапочек с заячьими ушками или лягушачьими глазками, столь полюбившихся сегодняшним малышам!
  - Не переживайте, дорогая, - с весёлыми нотками изрёк профессор, - не каждый из этих малышей будет иметь возможность пощеголять в головном уборе, как у Вас!
  - О!! - воскликнула, просияв, Варвара Никифоровна, грациозно поправляя на затылке чехол от походного котелка, и добавила тепло и ласково, как только она могла, - Ничего-ничего, всякая дорога имеет светофор, который осветит её конец! И тогда мы обретём ясность: зачем и почему мы пошли, именно, по ней! А потом ... а потом Кро растопит камин пожарче, я накину на плечи, вместо этого сырого мешка, свою серебристую персидскую шаль с длинными кистями, Берёза - цыганскую в пышных розах, Рокки - павловопасадскую с сиреневыми и лиловыми георгинами, сядем все вокруг большого круглого стола с кружевной скатертью, а старая - добрая Розалия принесёт нам ароматный дымящийся горячий шоколад!
  - Пу-усть она лучше при-принесёт у-утку с черносливом, - икая от холода, попросила Мед, - в ней больше калорий!
  - Как только перестаешь ценить Божьи милости, детка, утка с черносливом, помахав жареными крылышками, улетает в дальние края! - безапелляционно заявил профессор и рубанул в воздухе рукой, словно отрезал кусок сыра.
  Всем и показалось, что запахло сыром. Жадно потянули носами. В шалаше, определенно, витал сырный дух!
  - Не надо было съедать пирожки подчистую! - справедливо заметил прозябший до косточек Кро.
  - Не думайте о наболевшем, друзья, - сказал Войшило, громко сглотнув, - посмотрите, как лунный свет, пробиваясь сквозь наш хвойный потолок, причудливо играет бликами! Мне это напомнило один осенний вечер. Шёл нудный моросящий холодный дождь, как сейчас. Отец с матерью, молодые и шумные, со смехом собирали меня, чтобы втроём пойти в цирк. На меня обули калоши и завязали крест-накрест шерстяной белый башлых. Мать, щебечущая и благоухающая духами 'Парижская фиалка', хотела надеть новые высокие ботинки с великолепными лакированными носами и такими же пуговками в рядок, но пожалела их из-за плохой погоды. Отец достал из 'шкапа', так он называл дубовый шкаф, большой чёрный зонт с деревянной ручкой, поминутно смеясь без особой причины в пышные усы. Цирк меня ошеломил и даже утомил нескончаемым потоком блистательных номеров и восторгов вокруг меня. Тучные силачи и борцы, ловкие акробаты и иллюзионисты завораживали и старых, и малых. Покидать пропахшее лошадьми и опилками помещение, освещенное зелёными и розовыми фонариками, никому не хотелось. Но, представление окончилось, и мы снова на мокрой холодной улице, где к высыпавшей публике наперебой пошли приставать шумные хриплые извозчики.
  Впечатления так и фонтанировали из румяных возбужденных родителей. 'Нет, родные мои, лысый силач - это гвоздище!' - восклицал восторженно отец. 'Нет, обезьянка в юбочке и кофточке, просто, загляденье!' - с радостным чувством заявляла мать. Помню, как сейчас, отец с шутками открывает дверь в нашу темную прихожую, зажигает свет, и мать вскрикивает от ужаса! Возле самой двери лежат новенькие высокие ботинки, когда-то с 'вкусными' пуговками, выгрызенными под корень нашим Трефом, щенком русской борзой. Мать даже всплакнула, уткнув розовый нос в полосатый шёлковый жилет отца.
  А я, наспех попив молока с печеньем, улёгся в своей комнатке, чтобы переварить впечатления. Виновник материных слез, как ни в чем не бывало, лежал рядом с кроватью на ковре, положив щучью мордочку на мои мягкие туфли, не подозревая даже, что его правнука будут выгуливать в блокадном Ленинграде по ночам, чтобы сберечь от голодающих соседей. Треф лежал и грыз рассыпанную 'китайскую мелочь', а я увидел движение световых бликов от уличных фонарей на старых зелёных обоях неосвещенной ночной комнаты. Их пересекали движущиеся тени от голых веток деревьев и неподвижные тени от цветов тюля! Да и сами обои мне представлялись чудесным символом времени: оторвав, как-то, в углу зелёный клочек, я обнаружил под ним розовое в цветочек, а под розовым - голубое в полоску, а прокопав дырку поглубже и пошире, увидел жёлтое в райских птицах! Итак, на волшебных обоях началось сказочное действо! Блики, словно огни в цирке, становились то голубыми, то розоватыми, тени от веток шевелились и щетинились, будто стоящие дыбом усы тигров, под носом которых щёлкал кнутом дрессировщик в красных галифе, а тигры скалили на него огромные зубы и нервно били себя хвостами по бокам. Мне даже казалось, что светятся их зеленоватые глаза, но это только блики света создавали удивительные картины, блуждая по стене тёплыми светлячками.
  За дверью смеялись родители, позвякивала посуда, видимо, пришли гости. Отец выразительно описывал, как арбалетчик стрелял в яблоко, положив его на голову юной красотки.
  И световое представление в детской комнате, и отдаленные звуки родных голосов за дверью создавали уютную атмосферу надежности, защищенности и радости, какую я больше уже никогда не ощущал. Вот из какой тончайшей пряжи ткутся счастливые моменты, которые сберегаются памятью долго-долго, на черный день. И в нынешний холодный мрачный вечер мне захотелось поделиться с вами этим теплым 'лоскутком'.
  Профессор замолчал, слушатели благодарно завздыхали.
  -Дедушка, а что такое 'китайская мелочь'? - спросил с улыбкой Под.
  - Во времена моего детства стаканами, как семечки или орешки, продавали фигурки вырезанных из дерева и искусно раскрашенных солдатиков, купцов, пиратов, городовых и прочих жителей городов и весей.
  Адриано ерзал, как на иголках, то есть, конечно, он и сидел на елочных иголках, поэтому, видимо, его так и распирало.
  - А я, сейчас, слушая Вас, вспомнил историю, произошедшую в Альпах, - заговорил, оживляясь он, - в жизни много необъяснимого, господа! Да-да! Это случилось во второй половине зимы, когда в горы восходят только опытные альпинисты, и то, минуя лавиноопасные маршруты. Но, группа новичков, которым, как говорится, море по колено, предприняла подъем, и уже на первом переходе попала под лавину. Несчастные укрылись в небольшом гроте - природном углублении в скале. Их откопали на третьи сутки, все были мертвы: пятеро юношей и пятеро девушек! Но, что удивило спасателей?! Все девушки лежали раздетые до нижнего белья, а их свитера, шарфы, шапочки, носки и перчатки были на молодых людях, поверх собственных!
  Паралличини возбужденно блестел глазами в темноте.
  - Что же тут удивительного? - попытался объяснить Под, - Девушки как более слабые замерзли первыми, парни в надежде спастись сняли с них одежду.
  - Хотелось бы так думать, - сказала Рёзи, - а, возможно, они снимали вещи с еще живых ослабевших подружек.
  - Конечно, так и было! - заявила Мед, - Чего еще ждать от сильных и безответственных?!
  - Как говорят психологи, делать выводы в данном случае, все равно, что оторвать лапки у таракана, постучать пальцем по столу, ага, не бежит, значит, не слышит! - резюмировал глубокомысленно профессор к всеобщему удовольствию.
  - Мачо, зачем ты рассказал об этом? - спросила с улыбкой Берёза, - Планируешь отнять мой пуховый шарф? Дудки!
  - Я бы не постеснялся, дорогая, если бы он был величиной с плед! - со смехом отвечал Паралличини.
  Лица расплылись в улыбках, путешественники живо представили поединок грациозной Рёзи и толстенького Адриашки из-за шарфика.
  - Он это рассказал для того, чтобы я вспомнил, что сижу на рюкзаке, в котором лежит настоящий шерстяной плед! - стукнув себя по лбу, радостно произнес профессор, - Все опосредованно, детерминизм на каждом шагу!
  Шалаш наполнился восторгом. Профессор потянул плед из рюкзака, а из него выпала плоская, пожалуй, слишком плоская, коробка с пиццей, упакованная заботливой Розалией в непромокаемый пакет!
  - Вот он, этот сырный аромат! - воскликнула Варвара Никифоровна, - Я его чувствовала, слышала и осязала через все упаковки!
  Рёзи поспешно поделила пиццу на десять частей и разложила в протянутые, дрожащие от нетерпения ладони. Воцарилась тишина, точнее сказать, пауза, исполненная многочисленных глубоких задушевных звуков.
  - Пиццы стали делать маленькими! - В завершении быстротечной трапезы изложил свои наблюдения итальянец.
  Все согласились. Капли стучали по крыше шалаша, сквозь узкий лаз виднелась только стена молочного тумана. Все глаза глядели на него, каждый хотел услышать, как из тончайшей пряжи ткутся счастливые моменты жизни, которые в черный день служат теплыми лоскутками, согревающими душу. И каждый вспомнил старушку Розалию, её собачий взгляд им вслед, мутные мокрые глаза, и подгоревшее посудное полотенце, которым она энергично махала с крыльца, провожая их в неизведанную даль. А на крыльце лежала огромная ребристая тыква медового цвета...
  - Как же Вы, друг мой, смогли забыть о главном?! - со смехом спросила Варвара Никифоровна, - А еще академик!
  - А что мы, вообще, можем, дорогая, кроме трех вещей?! - философски крякнув, сообщил профессор, - Даже, если, делая выбор, наши дети или ученики, выбирают зло, мы не можем сделать, увы, ничего! Ничего!
  - Но какие это три вещи, которые мы, все-таки, можем? - спросил любознательный Адриано.
  - За столь короткий отрезок времени, который называется 'человеческая жизнь', мы успеваем только научиться не делать зла, делать добро и каяться в содеянном зле, - сообщил очень серьезно профессор, - если не тратим все время на то, чтоб научиться зарабатывать, приумножать, считать и тратить деньги!
  Лицо профессора было благородно, он напоминал старого мудрого учителя. Под заботливо укрыл сидящих широким пледом, все устремились под него без особых приглашений. Коллектив созрел для умной беседы, и Адриано попросил, стараясь не стучать зубами от холода: 'Господин профессор, за долгие годы Вы так и не изложили нам простыми словами свою теорию 'Мостики Фемистоклюса', хотя несколько раз обещали'.
  - Она крайне проста, - с готовностью отозвался Войшило, - так вот, я мысленно черчу условные круги вокруг маленькой невидимой точки, которая называется 'белковый субстрат Люка', из которого все началось. Да-да, все началось из маленькой клетки, и каждый из нас тоже был когда-то клеткой. Следующий круг - 'водоросли', за ним - 'водоплавающие рептилии', затем - 'земноводные', за ним - 'обезьяны', потом - 'человекообразные обезьяны', затем - 'человек-животное', следующий круг - 'человек', его охватывает круг - 'человек-ангел', затем чертим круг - 'Ангелы'. Все перечисленные круги входят в круг - 'Сын Божий', а он - в круг 'Бог', не имеющий уже ограничения в объеме. Вот вам и вся мировая иерархия, где последние круги и связь между ними лежат уже за пределами наших познавательных возможностей, что не указывает на отсутствие этих уровней в развитии Мироздания, тайны которого Творец открывает таким, как Бруно, Кеплер, Коперник, не имеющим никаких приборов, кроме веры в Бога.
  - А кто видел 'человека-ангела'? - удивился Паралличини, - модель проста, но не правдоподобна, и причем тут 'мостики'?
  Он возбужденно жестикулировал руками, сбивая плед с рядом сидящих.
  - 'Человек-ангел', наверняка, существует и в наши дни, а из истории сразу вспоминаются апостолы Христа, которые оживляли мертвых, очищали от проказы, исцеляли все болезни, то есть, жили уже за границами земной физики. Что касается 'мостиков', это переходные и пограничные состояния, требующие особых усилий, направляющие развитие или вверх, или вниз. Если хотите, это и моменты серьезного, болезненного выбора!
  - Мне все понятно до круга 'Ангелы', потому что это родной до боли Дарвин, но остальное я бы отрезала, сделала бы пластическую операцию! - сообщила Медуница, поежившись от вползающего в шалаш тумана.
  - Нет, дорогая, - возразил возбужденно профессор, - жизнь - это вечный, то есть, бесконечный процесс и конечного, 'отрезанного', вокруг себя ты не увидишь ничего! Не ограничивай же этот процесс голубым шариком неба, пробей в нем дырочку пальцем, вылези из шарика, как бабочка вылазит из тесного кокона! И лети, лети дальше! Отрицание Бога начинается с вырезания нашего 'шарика' из общего бесконечного процесса!
  - Мне кажется, я еще совсем недавно был 'человеком-животным', - со смехом сказал Паралличини.
  - И я, - отозвался Кро, надуманно зевая.
  - И я, - сказала Мушка, широко улыбнувшись.
  - Ученые считают, что почти в каждом из нас есть раковая клетка, но она активируется только при определенных условиях. Так же, я думаю, в каждом из нас есть клетка Ангела, которая активируется только при определенных условиях! - торжественно произнес профессор.
  Все в полумраке шалаша принялись вглядываться в благородное лицо ученого, не шутит ли он?
  - Но что это за условия? - с интересом воскликнул Адриано.
  - Развитость, - ответил Войшило, - в человеке должны быть развиты все четыре (а не одна) сферы: эмоционально-чувственная, умственно-рациональная, душевно-творческая и нравственно-духовная. Помните, в доме Коровина Маша нам рассказывала о четырех частях в каждом из нас?
  Все помнили довольно смутно.
  - Друг мой, но где место Адаму в Вашей моделе? - спросила, разволновавшись за проотца, Варвара Никифоровна.
  - Адам, я думаю, был приближен к Богу, но сделав неправильный выбор, опустился по 'мостику' до уровня 'человек', - ответил профессор, - надо правильно понять мою модель, вышеупомянутый Дарвин (кстати, возможно, мы видели нескончаемую вереницу его фанатов с битами) присутствует только в её биологической части!
  - А 'человек-животное' - это разве не продвинутая обезьяна? - спросила Ро удивленно.
  - Да, это человек-бездуховный, то есть, чисто биологический природный продукт, - ответил профессор, - кроме того, лишенный всякой творческой жилки, но мы - от Адама.
  - Но получается, что и Ангелы были когда-то клеткой Люка? - поинтересовалась Рёзи.
  - Ангелы - это уже другой уровень развития - духовный, который был создан раньше, чем материальный, - ответил профессор.
  - А что такое 'Духовная сфера', звучит как фантасмагорическая химера?! - насмешливо спросила Мед, с трудом выговорив от холода прилагательное к химере.
  - Библейская характеристика Бога-дух, и все, что в человеке от Него -духовное, - коротко ответил Войшило, закрывая тему.
   Пыш безмолвствовал, иногда тяжело вздыхал, не выпуская из руки найденную на поле железяку. Все о нем забыли. Все оставили его наедине с его горем. Даже Мушка, даже Под. Пыш взглянул на сына, Под встрепенулся, провел красивыми пальцами по струнам гитары, которую, к счастью, не потерял, как Рёзи грибы, и приятно пропел:
  'В осенней электричке гуляют сквозняки,
  И нищий музыкант играет за спиною,
  А те, что справа-слева, мне оба уж близки,
  Ведь делятся они своим теплом со мною'.
  Под с ободряющей улыбкой взглянул на отца.
  - А, правда, Поди, спой, что мы трясемся, как жужики?! - предложила Мед, у которой зуб на зуб не попадал.
  - Надо правильно говорить 'южики'! - прошепелявил посиневший Кро.
  - Ты хотел сказать 'ежики'? - поправила его Ро, обмотанная его шарфом.
  - Нет, 'жулики'! - вставил Паралличини, трясясь то ли от смеха, то ли от холода.
  - Зяблики! - воскликнула Берёза.
  - Друзья, это называется 'зюзики'! - подсказала Варвара Никифоровна, кутаясь в свой кусок пледа.
  Под уже наигрывал приятную мелодию.
  - Я сочинил серию романсов и сегодня спою для вас 'Гусарский романс', - сообщил он мягким баритоном. Слушатели прижались друг к другу плотнее, и Под запел:
  'Вы верите только в французский роман,
  Я - в Бога и в командира,
  Вам косы плетет на ночь глядя татап,
  А я среди шумного пира!
  
  Мы пьем за Наташу, потом - за Мари,
  Аглаю, кузину Тамару,
  Шампанское льется в бокал до зари,
  И сердце поет под гитару!
  
  Как радостен нам холостяцкий союз,
  За дам пьет корнет-забияка,
  Но каждый здесь баловень ветреных муз,
  И нынче уж нам не до брака!
  
  А завтра на бале... о, как я ревнив!
  Другой к Вам пойдет, замирая,
  И взгляд Ваш прекрасен, и локон игрив,
  Но я уж в седле дорогая!
  
  А коли услышите, что полегли,
  Подставив мы грудь, а не спину,
  То знайте, за Вас, душа-Натали,
  За Машу, Аглаю, кузину!'
  Последние две строчки в каждом куплете с большим чувством пели все, кроме Пыша. Поди прижал струны и залихватски подкрутил несуществующие усы.
  - Осень - время любви, - сказал Войшило глубокомысленно, - мне думается, все, о чем пелось в этом романсе, происходило осенью, когда убраны поля, играют свадьбы, ночи все холоднее, ветер в голых полях все злее, а молодые любят друг друга горячее, и от этой любви родятся крепкие жизнерадостные дети!
  - Да, осенью хорошо пишется, если не так тяжело на душе, - пытаясь поддержать беседу, высказался Пыш, - так хорошо пишется только четыре месяца в году.
  - Это говорит о том, что год разделен на активные периоды для разных видов нашей жизнедеятельности, - заявил профессор, - надо жить в рамках своей, природной, программы, но по Божьим законам! И не унывать!
  - Кстати, об осеннем поле, - запоздало отозвался Паралличини, - есть пословица: 'Жизнь прожить, не поле перейти'. А ведь не все перешли сегодня осеннее поле, слава Богу, что мы остались живы!
  - Слава Богу! - откликнулась тут же Рёзи, - Давай, Поди, следующий номер, я подпою!
  - Следующий номер - 'Рыцарский романс', - объявил поспешно Под и запел с особым глубоким чувством, с каким исполняют 'жестокие' романсы старые цыгане:
  'Небритой щекою припав к башмачку,
  Вы, встав на колено, застыли,
  И пот Ваш струился со лба по виску
  На кудри, седые от пыли.
  
  И рыцарский плащ, и меч Ваш в крови,
  Дорожная грязь к ним прилипла,
  Потупили взгляд Вы до самой земли
  И молвили глухо и хрипло:
  
  'О, сколько голов я, не дрогнув, срубил,
  Чтоб снять с Вас бессонницы бремя,
  О, сколько красавиц я пылких любил,
  Чтоб Вас позабыть, хоть на время!
  
  В бою мне хотелось любовную страсть
  Развеять направо-налево,
  Она, как беда, как болезнь, как напасть!
  Пропал я, моя королева!'
  
  Глядит госпожа, не стесняется слез
  На руки свои, на алмазы,
  Что рыцарь недавно с Востока привез,
  И видит лишь пятна проказы...'
  
  - О, Поди, он заразил своим подарком ту, которую так безнадежно любил! - блестя влажными глазами, с последним аккордом выдохнула переполнявшие её чувства Варвара Никифоровна.
  - А, возможно, и умышленно, - предположила Рокки, - за невозможность обладать ею!
  - По-моему, здесь более глубокий смысл: 'А кабы всякая любовь нас делала счастливыми', - сообщил Кро, зевая, - а ты как думаешь, Пыш?
  - По-моему, он, просто, не адекватный, - равнодушно ответил поэт.
  - Псих, больной псих, - согласился Паралличини, - ты прав, старина!
  - Собака бешенная! - с интонациями старой девы высказалась Мед.
  - Вы не правы! Чудовищно не правы! От самых глубоких чувств он подарил ей эти алмазы, потому что не нашел в природе другого эквивалента для выражения своей любви! - возвышенно и взволнованно заговорила Варвара Никифоровна, - он по-детски признается ей в своем бессилии, этот смелый, сильный человек!
  - Да, дорогая, - сказал с улыбкой профессор Войшило, погладив её руку и прикрыв пледом, - если бы на этих алмазах не было крови больного проказой и убитого рыцарем торговца драгоценностями, мы бы поверили в любовь и благородство героя романса! Ситуация, весьма, жизненная, сколько заразы притащили крестоносцы в Европу с восточными побрякушками!
  - И по закону исторического возмездия - навели беду на свои страны, - продолжил сонно Кро.
  - Вот-вот! - злорадно провозгласил Адриано, - Историческая отрыжка! То бишь, отрыжка истории!
  Только Паралличини произнес фразу, заслуживающую высоких рейтингов за цитируемость, как дерево, под которым беззаботно рассуждали путники, затряслось, загудело, и над самым шалашом раздалось зловещее: 'Ха-ха-ха, ух-ха-ха!', и громкий неприятный скрежет резанул каждое ухо!
  - Что это? - еле слышно прошептала малышка Ро.
  - Может те, с тяпками, окружают нас? - одними губами прошепелявил Кро и добавил погромче в сторону лаза, - а зачем, ведь среди нас нет ни марксистов, ни дарвинистов?!
  И тут за стенами их ветхого укрытия разразилось шумное и грозное сражение: затрещали кусты, затопали, как показалось перепуганным друзьям, копыта, и два исполинских тела с размаха ударились одно о другое, рыча, хрипя и повизгивая! Стены шалаша зашатались, с потолка посыпались елочные лапки, дамы зажмурились от ужаса. Под, не замечавший до времени острую металлическую штуковину в руках Пыша, привстав на колено, выхватил это единственное их оружие из руки отца, передал ему гитару и приготовился к бою.
  За стеной раздавались свирепое рычание и вой, и так трещали кости и суставы, так рвались сухожилия и кожа, что каждый из сидящих в шалаше едва сдерживался, чтобы не закричать от напряжения и страха!
  Злобные звуки и громкие удары, однако, начали затихать, и послышалось разгоряченное сопение и чавканье, хруст раздираемой на части туши. Затем, как показалось всей компании, исполин потащил тяжелое тело поверженного врага в сторону густого леса, издавая утробные звуки, от которых у путников холодело в груди.
  - Похоже на звериную охоту, - еле слышно проговорил профессор.
  - А если этого перекуса ему не хватит? - спросила дрожащим голосом Рёзи.
  - Силы Небесные! - взмолилась Мушка.
  - Котс никогда не пошел бы в поход без оружия, - произнес подавленный Пыш.
  - Тише, друзья, мне показалось, что заскрипела дверь, - сообщил дрогнувшим от слабой надежды голосом Паралличини, обладавший тонким слухом.
  Он проворно вскочил на четвереньки и, как упитанная зверушка, быстро-быстро пополз из шалаша.
  Сразу же снаружи раздался его громкий возбужденный шепот: 'Вижу какую-то избушку! На крыльце стоит высокий старик во всем черном, с фонарём в руке, смотрит прямо на меня, собирается заходить в сторожку!'
  Тут и остальные явственно услышали скрип дверных петель в тишине осенней ночи.
  Под, не выпуская из руки своего грозного оружия, проворно вылез из шалаша, боднув в мягкий бок Паралличини, застывшего, как терьер, нюхающий воздух.
  Оба, стоя на четвереньках, напряженно уставились на темнеющую в тумане избушку, точнее, на её светящееся окошко, в котором маячила мрачная фигура.
   - Надо разведать! - решительно заявил композитор.
  Не успел Паралличини закрыть рот, как сверху раздалось зловещее: 'Уха-ха-ха!', и огромная черная тень свалилась на них, обдав потоком холодного воздуха! Оба разведчика плотно прижались к сырой земле, прикрывая головы руками. Большая ночная птица издала скрипящие звуки и, схватив с еще не остывшего поля боя оброненный кусок, похожий на внутренний орган, взмыла на свою ветку, крепко зажав его в клюве.
  В узком лазе показались бледные лица Рёзи и Кро, кряхтя и бранясь, почему-то, по-французски, повторяя то ли 'хорошо', то ли 'крюшон', выбрался профессор Войшило.
  - Кстати, - заявил Паралличини, оскалившись, - я бы тоже не отказался сейчас от стакана крюшона!
  Вылезли остальные, уставились удивленно на избушку, спрашивая друг у друга: 'Откуда она взялась?'
  Однако, сторожка стояла твердо, как факт, на границе между полем и лесочком, скорее даже, на самом поле, подмигивая промерзшим усталым путникам желтым глазом окна.
  - Надеюсь, она не на курьих ножках, и не кинется удирать от нас! - воскликнул озорно Войшило, - Но мы её догоним! Догоним ради этой печки!
  И он указал на дымок над крышей избушки.
  Профессор сделал несколько шагов в сторону сторожки и сразу же запнулся о что-то мягкое. Он, поправив очки, с интересом склонился над этим предметом. Луна заботливо посветила на лежащую на желтой траве вырванную мясистую кабанью лопатку.
  - О-ля-ля, как говорят французы, - весело сообщил профессор, - и на охоту ходить не надо! Однако, у страха глаза велики, я полагал, что тут идет битва, по крайней мере, двух мастодонтов!
  Он уложил находку в пакет из-под пиццы, хохотнул беззаботно и, предвкушая печной жар и жаркое из кабанятины, закинул рюкзак за спину и бодро зашагал сквозь туман к избушке, изрыгая веселые облачка пара. Остальные, собрав скромный скарб, поспешили за ним. Последним семенил Пыш, озираясь по сторонам и тяжело вздыхая. Он шуршал осенними листьями, вспоминая что-то давнее радостное, мирное и покойное.
  Навстречу ночным гостям поднялся высокий старик с длинной седой бородой в длинном белом одеянии. Вся избушка состояла из двух комнат. В первой, более просторной и жарко натопленной, располагался длинный деревянный стол, и две скамейки по его бокам, в углу на бревенчатой стене висел грубо сколоченный шкафчик с посудой, под ним блестела вода в двух ведрах. На потолочном крюке покачивался большой железный сияющий фонарь.
  - Располагайтесь, - предложил старик, указывая костлявыми пальцами на скамейки, - угостить нечем, только трава для чая, а что имеете - готовте, будте, как дома.
  - Как обращаться к Вам, почтенный? - спросил Войшило.
  - Называйте меня 'отшельником', господин ученый, - сказал хозяин просто и удалился в маленькую комнатушку, не закрывая за собой двери.
  Профессор удивленно глянул ему вслед и махнул рукой, что означало: раскладывайте накидки и шляпы на просушку, доставайте трофейные овощи и свеженину, готовте ужин, будем греться и пировать, зайцы мои!
  И работа закипела! Мушка опаливала над огнем щетину с кабаньей лопатки, Берёза старательно мыла овощи, перебирая каждый капустный листик, Рокки резала их прямо на столе, не найдя разделочной доски. Избушка наполнилась уютными постукиваниями и побрякиваниями, а вскоре раздалось аппетитное бульканье, и щекочущий ноздри аромат опьянил голодных путешественников. Варвара Никифоровна, перемыв деревянную посуду, раскладывала неописуемое жаркое с гарниром из овощей большой деревянной ложкой по деревянным мискам. Первую из них Берёза понесла хозяину, но тот отказался.
  - Я не сяду на угол! - заявила капризно Медуница, - А то никогда не выйду замуж!
  - Чем острее, тем быстрее, - утешила её Берёза, ставя на плиту закопченный чайник, - не будь суеверной!
  Отшельник кашлянул в своей комнатушке, и некоторым показалось, что он тихо промолвил: 'Точно'. Впрочем, все сразу забыли о нём.
  Благоговейное отношение к пище, благодарность к её Создателю витали в жарком ароматном воздухе над столом, к которому склонились десять розовых сияющих блаженством лиц.
  Как только утолили острый голод, Мед напомнила: 'Дедушка, а ты не забыл, что обещал рассказать о Флоренции, где тоже любят кабанятину?!'
  - Да-да, - согласился раскрасневшийся Войшило, откладывая с готовностью деревянную ложку.
  Улыбающиеся путники сели поудобней, и профессор начал свой рассказ:
  'Италия - маленький 'сапожок', битком набитый разного рода культурной всячиной, среди которой блестит драгоценная жемчужина, под названием 'Флоренция'. Когда я гулял по улицам этого старого города, украшенного многочисленными статуями, то представлял любовные скитания Данте, его нежные томления и переживания; словно наяву, видел амурные похождения ветреных гуляк, расписавших здесь на века многочисленные базилики. Повсюду мне чудились притаившиеся, шепчущие друг другу на ухо пьянящий бред влюбленные в шёлковых широких плащах, сливающихся с тенью от выступов домов в узких улочках. И на меня то и дело пристально взглядывали из окон, заставленных цветочными горшками и птичьими клетками, дамы минувших эпох в черных кружевных накидках, с горячими взорами и темным румянцем на щеках.
  Флоренция мне представлялась городом любовных призраков. И какие умы переболели здесь сердечной лихорадкой: и великий Галилей, измерявший Вселенную дугами, и Маккиавелли, знавший толк в имидже государей, и богатые Медичи плодили здесь от безумной страсти внебрачных детей, делая их потом кардиналами и, даже, папами! В одну из таких прогулок, сладких и счастливых, я сочинил стихотворение 'Моя Флоренция':
  В старых домах, где живут канарейки,
  Где из фарфора герои,
  Там веера, канапе, душегрейки,
  Шали и черные брови.
  
  Под редкой тафтой, под атласом корсета
  Вдруг сердце усталое дрогнет, -
  Остановилась, как будто, карета
  Иль похоронные дроги?
  
  И кружевная перчатка поправит
  Пояс и редкие букли;
  'Он все же вернулся!' - смешно прокартавит
  Рот, как с фарфоровой куклы.
  
  И каблучки ковылять по паркету
  Будут до двери балкона,
  Чтоб очи нашли средь машин ту карету,
  Где уста целовались до стона'.
  
  Неловкие стихотворные строки в малой степени выражали мои чувства и настроения, вызываемые Флоренцией, которую называют во всем мире 'цветущей'. И вот, однажды, это было еще до чудовищного наводнения 60х годов, погубившего множество флорентийских шедевров, мне довелось посетить этот удивительный город вместе с моим другом Ослом. Я сразу высказал ему свои соображения. 'Флоренция - это город любовных призраков', - сообщил я, словно разгласил государственную тайну своей души. Осел посмотрел внимательно по сторонам и глубокомысленно заметил: 'Боюсь, что для меня Флоренция - город вкусного мороженого!'
  День был жаркий, и мы от души поддались соблазну. Потратив на холодное лакомство последние лиры, Осел трагически закатил глаза и воскликнул: 'Неужели мы так и не увидим беременных тётенек Саньки Бочонка?!', подразумевая знаменитую картину 'Весна' великого Сандро Боттичелли. Я показал другу пустой кошелек и предложил ему за умеренную плату мыть кисточки для многочисленных художников. Осел фыркнул и помчался в сторону одного из символов города. Всего у Флоренции их три: красный купол собора Санта Мария дель Фьоре, Золотой мост, на котором, как понимаете, торгует не углём, и бронзовый кабан-клыкан, наподобие того, что не дал нам умереть нынче с голода. Итак, мы побежали с набережной Арно, где следили за рыбалкой цапель, доедая последнюю порцию мороженого. Побежали, насколько можно быстро бегать в сорокоградусную жару, через площадь Сеньории, мимо великолепной статуи Давида, взиравшего с высоты своего галиафского роста на группу туристов из Германии.
  Мой друг уже что-то задумал, он решительно приступил к бронзовому символу и двумя руками зажал клыкастую кабанью пасть, из которой только что текла тонкая струйка воды. С видом победителя и со словами: 'Насос-подсос'! Осёл, не раздумывая, и устроил этот самый 'насос-подсос'! Вода полилась из кабана мощной струей, а вместе с ней в подставленные ладони моего друга посыпались потускневшие монетки, которых было полно на дне глубокого фонтана!
  Заметив проницательный взгляд полицейской дамы с огромной кобурой на изящном бедре, Осел игриво подмигнул ей и сделал вид, что охлаждает разгоряченный лоб водой, вытекающей снова тонкой струйкой. Лоб нашего поклонника Баттичелли, действительно, пылал, когда Осел считал добычу. Я протирал монетки от ржавчины платком, выбрав из пригоршни итальянские деньги и вернув кабану валюту других стран мира. Нам едва хватило добытых денег на билет для слепого ребенка с поводырем! Но мы все-таки попали в галерею Уффици, присоединившись к той самой группе немцев, на которую еще недавно взирала статуя царя-псалмопевца!
  Минуя 'Благовещение' Леонардо, автопортрет Рафаэля и другие шедевры, мой друг устремился к картине 'Весна', на которой, собственно, и были изображены беременные нимфы, символизирующие плодородие.
  'Вас не удивляет, господин профессор, - с умным видом, наконец, изрек Осел, - полотно называется 'Весна', а над головами персонажей висят спелые яблоки?'
  Я пожал плечами, давая понять, что для живописи это нормально. Тогда он в глубоком раздумье перешел к 'Рождению Венеры' и долго-долго разглядывал васильки на платье одной из фигур картины. Я полагал, что его новое замечание будет касаться флоры, но мой друг сказал: 'Вы заметили, что в стекле, за которым расположено полотно, отражается весь зал, и я не приметил ни одной бабушки со шваброй, ни одного дедушки с катаной, может, это не подлинники?!'
  Профессор не успел закончить свою флорентийскую историю, потому что его прервала Медуница, слушавшая, стоя у маленького окна.
  - Смотрите, смотрите! - тревожно воскликнула она, снова и снова протирая запотевшее стекло, - Какие большие животные идут за холмом! Похожи на динозавров!
  - Нет, это караван верблюдов! - выпалил подскочивший к окну Паралличини, - Но откуда здесь верблюды, мы ведь не в Сахаре?!
  - Нет-нет, - решительно заявил, присмотревшись, Кро, - это те самые с тяпками, могильщики!
  Берёза разливала ароматный лесной чай по кружкам, Медуница, взяв одну из них, устремилась в комнатку отшельника. Она поставила чай перед ним, окинула строгим взглядом полки над его седой головой и громко, словно старик был одним из её студентов, спросила: 'Кто эти бесконечные могильщики?'
  - Это окислительные процессы, они идут и идут, когда-то они похоронили динозавров, за которых ты их приняла, но теперь они ищут другую добычу.
  Все уставились удивленно на хозяина, а потом - на запотевшее темное окно. Мед вернулась к столу, усмехаясь.
  - Почему ты не спросила его о своем браке, наверняка, старик все знает? - спросила её Берёза.
  Я сама все знаю! Надо сделать карьеру, а потом уже решать, выходить замуж или родить ребенка вне брака! - решительно заявила ершистая Медуница, - Решать самой!
  - Так ты можешь в старости оказаться одинокой в социальном приюте, а это - грустная тема, - промолвил Войшило.
  - Или надорвёшься к пятидесяти годам, добиваясь всего сама! - возбужденно предрек Паралличини.
  - Молодая женщина не должна быть тупой курицей, но и не должна быть чересчур независимой, мужчины легче осваивают мир! - поддакнула Рёзи, - Лучше украшать, чем пахать!
  - Я сама люблю поучать! - запротестовала Мед, - Пошумели - и ша!
  Кро не слушал их, он пристально всматривался в отшельника и наконец решился обратиться к нему.
  - Вы знаете ответ на любой вопрос?
  - На многие, - скромно ответил старик, - каждый из вас может задать по вопросу.
  Остальные путешественники, переглянувшись, поднялись со скамеек и присоединились к Кро, за столом осталась лишь задремавшая Рокки.
  - Что нас ждет? - открыл вечер вопросов старина Кро.
  - Смерть, - лаконично ответил старик.
  Кро отошёл, сморщив нос. Профессор в это время с интересом разглядывал стоящую на столе хозяина большую банку, в которой плавали розовые рыбки с белыми и черными плавниками.
  - Они похожи на веки спящих, у которых в коре головного мозга, идут активные процессы, - сообщил радостно Войшило, - под 'веками' быстро двигаются глазные яблоки! Видите?!
  Друзья с недоверием захихикали.
  - Что это?! - спросил в изумлении профессор у хозяина избушки, придвинув нос вплотную к банке.
  И тотчас рыбки 'распахнулись', и опешившие наблюдатели увидели, что это, действительно, глаза: голубые, карие, серые, зеленые, которые устремили свои завистливые взгляды на Войшило, и с него мгновенно исчезли чехол от котелка и мешок из - под овощей, которые он, почему - то, забыл снять на просушку во время трапезы!
  Зрелище было одновременно и странным, и страшным.
   Держитесь от них подальше, господин ученый, - посоветовал старик, - иначе они разденут Вас до нижнего белья! Это 'несытые глазки', они испытывают постоянный голод, от них нужно держаться подальше!
  Профессор, у которого в глазах зажглись лампочки, уже открыл, было, рот, чтобы забросать старика вопросами, но тот учтиво напомнил: 'Вы уже спросили'.
  Войшило недовольно сморщился, как это недавно сделал Кро. Вперед выдвинулась румяная Берёза.
   Скажите, пожалуйста, - звонко произнесла она, - выйдет ли замуж наша Медуница?
   Да, - ответил старик и глянул на Адриано.
   А у меня к Вам такой вопрос, господин отшельник, - тут же затараторил Паралличини несколь обиженным тоном, - вот недавно у нас в городе проходил международный форум, и я принимал в нем участие, и были выделены немалые деньги из городского бюджета на озеленение города по случаю проведения этого мероприятия, и было высажено много дорогих кипарисов на газонах и лужайках, на радость гражданам! Когда же форум закончился, и последний китаец покинул город, ответственные за озеленение выкопали ночью все кипарисы и увезли их назад в питомник! Проснувшись, граждане увидели только темнеющие лунки, прикрытые газонной травой! Как рассматривать поведение этих озеленителей, ведь тут, явно, 'отмывалась' какая - то программка?!
  Старик молча указал на одну из банок на полке, в ней несколько головастиков боролись за сухих мурашек.
  Вспотевший от своего риторического аффекта Паралличини вытянул губы трубочкой, выставил три подбородка и глубоко задумался над этим иносказанием.
   Скажите, мы найдем нашу дочь? - волнуясь, спросила бледная Мушка.
   Обязательно, - ответил старик.
   Не разлюбила ли меня Парасолька? - с усмешкой на красивом лице спросил Под.
   Нет, - коротко ответил отшельник.
  Пыш откашлялся, придвинулся поближе к хозяину избушки и спросил: 'Я хотел бы задать вопрос о 'крестах', чей крест тяжелее?'
   Этот вопрос сложный, - сказал стрик, - но, если следовать схеме господина учёного, то слой 'человек' тоже можно поделить на четыре слоя: 'человек чувственный', 'человек умственно - рациональный', 'человек душевно - творческий' и 'человек духовно-моральный'. Самый тяжелый крест не у 'чувственно - эмоциональных' Березы и Рокки, которые стали часто болеть, не у 'умственно - рационального' вашего приятеля Фигурки, на голову которого обрушились скорби, не у 'душевно - творческого' Пыша, погрязшего в творчестве и житейской суете, а у человека 'духовно- морального', который включает в себя все три предыдущих слоя и имеет еще свободное место. Оно - то и не вместимо остальными тремя, поэтому пугает 'чувственных', раздражает 'умственных', вызывает зависть или непонимание у 'душевных'. Человек 'духовно-моральный' всегда одинок, как былинка в поле; в человеческом мире он каждый день ощущает на себе чужой страх, раздражение, непонимание, зависть, даже, желание расправы над ним. Крест 'духовно - морального' самый тяжелый.
  Старик еще не закончил свой длинный ответ, а Кро уже настойчиво тормошил спящую у стола Рокки.
   Ро, проснись и спроси скорее, что нас ждет в походе? - шептал он громко в горячее розовое ухо.
   Да, да, - отвечала малышка Ро, потягиваясь, улыбаясь и поправляя прическу.
  Она неловко встала и поспешно пробралась к отшельнику. И тут Ро увидела на полке над его головой банку с серой водичкой, в которой плавали купюры разных стран и всевозможный хлам.
   Ой, а что это такое?! - спросила Рокки, вытянув вперед пальчик с красным лаком.
  Кро закатил глаза и громко зафыркал в усы.
   Это анализ души одного, знакомого вам, человека, - ответил старик.
   А можно взглянуть на мой анализ? - бодро поинтересовалась Варвара Никифоровна.
   Можно, - ответил отшельник и кивнул на другую банку.
  В розовой воде, наполнявшей эту банку, путешественники увидели плавающий винегрет из пирожков, нот, этикеток модных магазинов, цветов, флакончиков духов, тюбиков губной помады и прочей дребедени, столь любимой Тётушкой.
   А вот и не правда, - решительно заявила Медуница, - это субъективный подход, а есть объективный факт - если бы бабушка не связала мне этот свитер из ангоры, я бы сегодня околела от холода!
   А меня выручила кофточка из мохера, тоже связанная и подаренная мне Тётушкой, - вступилась за Варвару Никифоровну Мушка.
   А меня согрел пуховый шарф, тоже связанный дорогой и любимой нашей Тётушкой, которая долгие годы цементирует своей любовью и заботой нашу компанию! - горячо воскликнула Рёзи.
   Как вам угодно, - произнес отшельник бесстрастным голосом, смотря на анализ души Варвары Никифоровны, который стал просто прозрачной водой, - согрелись и ступайте с миром, держитесь на север! Ступайте!
   Но мы еще не убрали со стола! - возразила Варвара Никифоровна, ухватившись за пылающие щеки.
   Ничего - ничего, ступайте! - настаивал отшельник.
  Паралличини обиженно надул губы, а Пыш, с опаской глянув на запотевшее окно, прошептал: 'Даже худой хозяин в такую пору собаку из дому не выгонит!'
  Кро без комментариев собрал мешки - накидки и шапки - футляры. Сбились в кучу, как овцы, у двери, явно не желая открывать её. Профессор от лица всей компании поблагодарил хозяина избушки за приют, думая: 'Мог бы оставить нас и до рассвета!'
  Недовольные путники вышли в царство холода, возле каждого лица повисло белое облачко пара, зубы сами начали выстукивать джигу, а скудная одежонка казалась всем опереточным реквизитом. Войшило взглянул на ясные осенние звезды, определил стороны света и двинулся на север.
   А Вы не ошиблись, господин профессор? - воскликнул резким тенором Паралличини, - Получается, на юге, откуда мы пришли, стоят высокие горы! Но какие горы мы переходили?!
  Все обернулись и в белом тумане увидели очертания высоких гор.
   Мы, возможно, перемещались вместе с избушкой, - блестя глазами, сказала Ро, - у меня закладывало уши, как в самолете, и хотелось спать.
   Да-да! И у меня! - поддакнула Рёзи.
   Странный старик, - промолвил профессор, недоумевая.
   Мне показалось, что на нём тапочки нашего дедули, - поделилась наблюдениями Мушка.
   Да - да, - живо отозвалась Рёзи, - на подоконнике я заметила вишнёвые косточки!
  Избушка со светящимся окном ещё виднелась за низкой пеленой тумана.
   О, нет! - воскликнул Под, - Я забыл у старика в спешке гитару!
  Он сунул свою сумку в руки Мед и энергично заспешил к сторожке.
   Поди! Не ходи! Я как старшая сестра запрещаю тебе! Родители, что же вы, как воды в рот набрали?! - истерично заголосила Медуница, - Дочь потеряли, хотите и сына прошляпить?!
   Не бойся, Мед, это просто одинокий 'духовно - моральный' человек! - из тумана крикнул Под.
   Поди!! - не унималась, чуть не рыдая, Мед.
   Не кричи так, детка, - попросил, стуча зубами, Кро, - не ровен час, накличешь беду: щеголеватые вояки, голодные звери, похоронная процессия, и всё такое!
   Я пойду за ним! - словно предчувствуя неладное, воскликнула Мед, бросая вещи на землю.
  И она помчалась, гулко топая, за братом.
   Не годится их бросать, - еле выговорил озябший Кро и побрёл следом за Мед, смешно поднимая тощие ноги.
   Это очень плохо, что мы разделились, - произнес со вздохом профессор, - предлагаю вернуться всем.
   Подождем пять минут, - сказал нарочито спокойно Паралличини.
  Они подождали, пританцовывая, и десять минут, и пятнадцать, и двадцать.
   Похоже, старик улегся спать, погас свет в окошке, - заметил Войшило.
  Под и Мед не возвращались, не видно было и старины Кро. Паралличини взвалил на себя вещи ушедших. И все, переполненные тревогой, молча побрели назад. Метров через сто друзья наткнулись в темноте на Кро, у которого усы стояли дыбом от холода или от пережитого потрясения.
   Я потерял тут очки, сообщил он странным тоном, - пока шарил по земле, нашел чью - то ногу, посветите мне.
  Путники, замирая от ужаса, боясь увидеть разорванных на части Пода и Мед, закрыли глаза. Адриано поспешно зажёг зажигалку. На земле, действительно, лежала оторванная нога в военном ботинке, а поодаль - очки Кро. В тумане раздались приближающиеся звуки, от которых всем стало не по себе.
   Не гасите свет! - раздалось из темноты.
  Послышались быстрые шаги и не ровное дыхание. Запыхавшиеся и возбужденные Под и Медуница выскочили из тумана.
   Сначала мы пошли на свет в окошке, - взволновано рассказывала Мед, - но он удалялся от нас, а потом и вовсе исчез! Мы дошли до нашего шалаша, повернули назад и сбились с пути, потом Под запнулся об убитого безногого солдата, и мы побежали наугад! Считайте нас идиотами, но мы так и не нашли избушку!
   Исчезла, как и появилась, - изрек Кро.
   Да, старина, без уфолога здесь не обойтись, - поддакнул Паралличини.
  Профессор скомандовал идти на север, и путники молча зашагали, ничего не понимая, кроме холода. Они шли часа два вдоль края поля, боясь сворачивать в лес, поле закончилось, потянулся пугающий лесок, сквозь который приходилось пробираться, касаясь холодных ветвей озябшими пальцами. За кустами заблестела река, и Варваре Никифоровне даже показалось, что она слышит запах очага и крова. Помогая друг другу на грязном скользком склоне, путники почти спустились к воде, как из кустов раздался грубый женский голос: 'Кто такие?! Стой, не то Каре Сарыга кликну!'
   Нас ещё и псами затравят! - сообщил о своих опасениях осипший Кро.
  Из нависших над водой кустов выбралась крупная женщина в вязанной шале с большим синяком под глазом. В ее руке блестел гарпун, наподобие тех, с какими охотились на крупную рыбу первобытные обитатели лесов. Путники уставились на грозное оружие.
  
  РАССКАЗ ТРЕТИЙ. НЕ ПРЕСЛЕДУЙТЕ РАДУГУ!
  
  Профессор перевел взгляд на противоположный берег и увидел черные очертания домов и ярко - оранжевое светящееся окно высоко над землей.
   Мы ищем мужчину, женщину и девочку, - сказал Войшило без обиняков.
  Женщина хмыкнула и уставилась на перстень Варвары Никифоровны.
   Мы Вам заплатим, - с готовностью отреагировал профессор.
   Что мне ваши деньги?! Кабы белок наловили или куниц, или хоть колечко подарили! - заявила обиженным тоном лесная жительница.
   Конечно - конечно, - решительно произнесла Ро, снимая с поспешностью свой перстень и желая отвести разгоревшиеся глаза охотницы от Кольца предков на руке Варвары Никифоровны.
  Женщина, откинув гарпун, проворно схватила перстень и повесила его на кожаный шнурок на шее. Путники с удивлением заметили, что на шнурке уже висели несколько колец.
   Меня зовут Фуксия, - радушно сказала женщина, - отведу вас к себе!
  Она легко подхватила погашенный фонарь, своё грозное оружие и большое деревянное ведро, в котором плескалась еще живая рыба, и, приговаривая всякий вздор, повела незваных гостей к широкому бревну через реку. Крылатые черные тени побежали по блестящей воде вдоль бревна. С раскинутыми в стороны руками путники перебрались на другой берег и очутились возле самого дома Фуксии, крайнего в деревне. Все поднялись по скрипучему крыльцу и вошли в избу. В нос ударил запах хлеба и кислого молока для выделки шкур. На русской печи послышались шорохи, и лысый носатый ребенок хрипло спросонок спросил: 'Наглушила, маманя?'
   Наглушила, есть чем гостей угостить, - приглушенно отозвалась Фуксия, боясь кого-то разбудить.
  Она зажгла фонарь, и путешественники увидели, что вся изба состоит из сеней и кухни. С печи доносилось посапывание, крупная рыба в ведре раздувала жабры и шумно билась.
   Вона Каре Сарыг еще не спит, - радостно сообщила хозяйка, - поднимайтесь к ней, можа кто там останется, у меня - то все не поместитесь, а я пока стол накрою.
  Фуксия указала на ярко-оранжевое окно через дорогу. Усталые путники встали со скамеек, взяв самое необходимое из вещей, вышли на улицу, на другом конце которой тут же забрехали недовольно собаки. В эту глухую пору на всю деревню светились только три окна: у Фуксии, у Каре Сарыг и в большом белом доме, расписанном синими цветами.
  Профессор, глянув на ярко - оранжевое окно, стараясь не скрипеть ступенями, поднялся по высокому крыльцу и, отворив не запертую дверь, вошел. Остальные, ступавшие, как мышки, столпились за его спиной в просторных сенях, заставленных корзинами с брусникой и берестяными туесками. Дверь в натопленную кухню была распахнута, и друзья увидели, что вся кухня устлана медвежьими шкурами, в углу на соломенных тюфяках лежали большие подушки с вышитыми наволочками и одеяла из рыси. На столе белела скатерть с простым вышитым орнаментом, а на ней - разбросаны разноцветные моточки ниток, бусинки, книга и цветок, похожий на полевой мак. Каре Сарыг сидела к вошедшим спиной, вышивая при свете фонаря, и разговаривала сама с собой. Небольшое окно было завешано оранжевым цветастым платком, на плите булькал чайник. Но все изумленные взгляды остановились на девушке с длинными золотистыми волосами, украшенными яркими ленточками и меховыми шариками. Даже сидящая на маленьком стульчике Каре Сарыг казалась очень высокой, настоящей богатыркой. На ней была простая холщевая вышитая белая рубашка, поверх которой девушка накинула безрукавку из чернобурки. Путники внимательно прислушались к речи, показавшейся им странной.
   Папаня, - говорила почти детским голосом жалобно каре Сарыг, - когда же ты придешь за мной, я совсем разучилась читать, хоть я и читаю каждый день твою книгу, и сегодня я читала о том, как ангелы прилетели к пастухам. Но со мной никто не занимается, на всю деревню ни одного грамотея! Да и когда мне читать? Я все дни на охоте. Свою первую рысь я задушила, когда мне было восемь лет, эта злая кошка оцарапала мне плечо!
  Девушка, словно жалуясь, приспустила с плеча меховую безрукавку и рубашку, и удивленные гости увидели давно зарубцевавшиеся следы от большой когтистой лапы.
   Ничего - ничего, мой Огонёк, - раздался хрипловатый баритон Котса, от которого у путников по спине побежали мурашки, ты же моя маленькая пиратка, мой самый классный супер, мой любимый супрёнок! Мой непобедимый супрёныш!
  Кро заглянул в темный угол кухни, надеясь увидеть там самого Котса, а Пыш со слезами на глазах протянул, было, к найденной внучке руки, но озадаченный профессор сделал запрещающий жест.
   А если это технократический клон?! Посмотрите на ее рост, силу, голосовые возможности, 'технаки', вероятно, что - то сделали Глории! - прошептал энергично Войшило.
  И все разом вспомнили рассказ Гло о ее пребывании в плену у 'технаков', когда они утащили ее из госпиталя на свой корабль, а Котс пришел и освободил ее, а вскоре Гло поняла, что ждет ребенка ...
   Маманя, я берегу твой цветочек, хоть бы ты пришла за мной, - послышался детский просящий голосок, - они меня зовут Каре Сарыгом, но я не знаю, кто это, может он похож на медведя? А своего первого медведя я завалила, когда мне исполнилось двенадцать лет, он оставил мне шрам на шее! Это было очень больно...
  Девушка откинула волосы, спадающие до медвежьих шкур на полу, и показала матери, с которой она, якобы, общалась в своем домашнем театре, большой фиолетовый шрам.
   Бедный мой Огонёчек! - раздался сострадательный голос Глории.
  Путники от этого голоса зашмыгали носами и заморгали часто глазами, Пыш закрыл лицо руками, а Мушка зарыдала, не в силах удерживать свою боль.
  Каре Сарыг вздрогнула, напряглась всем телом и повернула к ним лицо. Гостей, словно жаром обдало, каждый из них подумал: 'Что- то здесь не чисто!', увидев неземную красоту девушки.
  У нее была матовая, словно светящаяся изнутри кожа, как у Глории; на абрикосового цвета щеках бархатился детский пушок; черные брови вразлет, как у всех чад Пыша, удивленно дрогнули; алый рот приоткрылся и улыбнулся; а зеленые, словно весенняя трава, глаза Котса глянули с доверием на гостей и остановились на высокой плачущей Мушке, на которую очень была похожа Глория.
   Маманя, - словно простонала с нежностью и невыразимой радостью девушка, протянув к ней большие сильные руки.
  Мушка хотела броситься к внучке, но Пыш остановил ее резким движением. Руки девушки повисли в воздухе, а глаза, эти необычные, непривычные, ужасающие глаза наполнились удивлением.
   Вы все сошли с ума! - с чувством воскликнула Варвара Никифоровна, отталкивая останавливающие её руки, - Это же наша Ровенушка! Птичка моя маленькая, моя крошечная девочка!
  И Варвара Никифоровна бросилась к девушке, горячо обнимая ее и осыпая поцелуями золотистую макушку.
  Ровена обхватила ее сильными руками, зажмурилась от счастья, прижалась к ней и прошептала с улыбкой: 'Бабулёнок! Мой маленький бабулёнок!'
  Стоящая Варвара Никифоровна, которая действительно была только на несколько сантиметров выше сидящей девушки, не стеснялась счастливых слез.
   Я остаюсь здесь ночевать, а вы все идите к Фуксии! - заявила растроганная Тетушка, вкладывая в слова 'идите к Фуксии' глубокий смысл.
   Мы с Поди тоже остаемся здесь! - решительно произнесла Мед, - напоишь нас, племяшка, чаем с клюквой, у тебя ее полно?!
   Нет, - виновато произнесла Ровена, - клюквы нет, только брусника, но я завтра принесу из леса клюквы целую корзину!
  Девушка поднялась, радуясь гостям, которых обдало новой волной страха. Перед ними стояла богатырка с пристегнутым к поясу охотничьем ножом, в которой было более двух метров роста.
  Кро громко кашлянул, уведомив друзей о том, что спускается на улицу, остальные в молчании потянулись за ним, судорожно вцепляясь в перильца высокого крыльца.Через дорогу в слабоосвещенном окне металась большая тень, Фуксия, казалось, энергично стирала в тазу. Семеро путешественников вошли нерешительно в избу и увидели, что хозяйка энергично чистит и потрошит еще живую рыбу, едва справляясь с ней. Вторая рыбина уже шипела на большой сковороде, издавая аппетитный запах. Пахло душистым травяным чаем. С печи доносилось громкое сонное посапывание. Хозяйка, закончив битву, убрала со стола, вымыла руки, достала бутыль со смородиновой настойкой и, охотно рассказывая о деревенском лесном 'житье - бытье', принялась нарезать свежий пористый хлеб. Береза и Рокки с удовольствием помогали ей разливать чай и раскладывать готовую рыбу по тарелкам.
  Профессора мучали и угрызения совести, и смутная тревога. Наспех выпив кружку чая, он вышел на крыльцо. Оранжевое окошко стало чёрным.
  Не замечая стоящего в тени Войшило, крадущейся походкой прошла наряженная молодая баба с узелком и длинной толстой косой из - под платка. 'В такое время? - подумал профессор, - Не иначе, как на свидание'.
  Из тени от соседней избы вышла такая же, с узелком и косой, и окликнула ехидно первую: 'Огородами пробираешься, Снегурушка?!'
   Не твое дело, Мизгириха! Беги домой на своих тощих волосатых ножках! - огрызнулась первая.
   Это у меня - то, тощие?! - завопила вторая, проворно откладывая узелок к забору и бросаясь на обидчицу.
  Обе женщины сцепились, пытаясь ухватить за вражью косу. Профессор усмехнулся и незамеченным перешел дорогу, поднялся по крыльцу и приоткрыл дверь. За ней раздался дружный хохот. Войшило прислушался.
   Перестань смеяться, мой бабулёнок, все подушки посвалила! - звонко говорила Ровена, - Ну и что, что тетя Мед хочет выйти замуж за великого ученого или тирана?! А я хочу выйти замуж за генерала!
  И снова все дружно засмеялись, включая девушку. Все четверо хохотали, как сумасшедшие, а громче всех - Варвара Никифоровна.
   Ой, не могу! - еле выговорила она, - Да все генералы - то тебе под мышку будут! Со стульчиком будут свататься! Выстроятся в очередь, и все с табуреточками!
  И снова лежащие внутри на медвежьих шкурах залились веселым смехом. Войшило улыбнулся, продолжая слушать их разговор.
   Да - да, - поддакнула охрипшая от хохота Мед, - в пупок будут дышать все генералы! Ха - ха - ха!
  И опять взрыв неистового хохота. 'Это моя Варюша всех завела', - подумал с улыбкой профессор.
   Бабуленок, только не смейся, - раздался свежий голосок за дверью, - а чем французский поцелуй отличается от итальянского?!
   Ой, умора, это Фуксия ее просветила! - простонала сквозь смех Варвара Никифоровна, - Ох, не могу! Жалко, господин профессор не слышит!
  И все четверо разразились безудержным гоготом. Женщины еще дрались в тени забора, ничего не видя и не слыша, осыпая друг друга изощренными оскорблениями.
  Профессор прикрыл дверь, гоготнул сам и посмотрел на небо, на осенние звезды. Какая долгая ночь! Его взгляд перешел на окно Фуксии, за которым продолжалась поздняя трапеза, затем - на реку, скрытую белым туманом. Неожиданно из тумана, как из молока, вынырнула фигура молодого оленя с раздутыми ноздрями, с разинутым пенным ртом и выпученными блестящими глазами. Тяжело храпя и разбрызгивая с боков воду, олень, дробно стуча копытами, помчался вдоль по улице. Дерущиеся в ужасе прижались к забору и, казалось, слились с ним. Из тумана вылетела стая мокрых волков, неслышно преследующих на мягких лапах добычу. В другом конце улицы залаяли протяжно с подвыванием проснувшиеся собаки. Профессор даже успел заметить рубиновые глаза хищников, и, как стая исчезла, вспомнил строчку из своего юношеского стихотворения: 'Замирают чутко звери на больших и мягких лапах ...' Как давно это было. И уже пройден большой жизненный путь, который научил: чтобы развиваться, надо идти. И не просто топтать дорогу, а идти по ней к Богу.
  ...Когда стук копыт стих далеко за деревней, профессор поспешно пересек вмиг опустевшую улицу и вошел в избу Фуксии, пропахшую жареной рыбой, мятным чаем и кислым молоком.
   Вот так все наши мужики - то и спились! - рассказывала раскрасневшаяся от настойки хозяйка, - Все, как один, померли!! И что за жизнь пошла: ни тебе свадеб, ни тебе детишек! Тут, как - то, сажала я в огороде патиссоны, вдруг свалился, как снег на голову, на мой огород мужечёнка! Так себе, не видный, за такого в базарный день и беличью шкурку не дадут! А все - таки, единственный, на всю бабскую деревню! Думала, моим будет, а он вмиг стал 'хозяином' и 'господином Патиссоном', а нам всем дал цветочные имена! Теперь для размножения - несем бутылку, чтоб приласкал - закуску, а чтоб пообещал жениться - две недели работаем на его огороде! Но жизнь наладилась, дети пошли!
   Это все очень интересно, любезная Фуксия, однако, как Вы нашли девочку? - в нетерпении спросил профессор.
  Мушка с Пышем сидели в темном углу с закрытыми глазами, приготовившись к самому тяжелому известию.
   В тот день, - начала бойко Фуксия, - с утра до обеда без передышки стреляли зареченские козлы, а я ловила рыбу у нашей речки, наглушила целое ведро! Вдруг вижу, батюшки мои, по полю бегут мужчина, женщина и девочка к нашей деревне! А козлы - то, видно, их приметили, и тут такое началось! Трах - бах! Вся земля ходуном ходила! Гляжу я, упали на земь все трое замертво! Ведро с рыбой я спрятала под кустом, а сама к ним! Девочка внизу оказалась, на ней - молодая красивая женщина, ох и красавица, каких свет не видывал! А женщину закрыл собою, стало быть, муж. Он всю ее закрыл и голову ее руками своими закрыл, у него спина вся была утыкана осколками, а у ней только один маленький осколочек в висок вошел между его пальцев! Прямо в висок вошел, маленький такой, осколочек! Всплеснула я руками, как этакое увидела, смотрю, из - под них девочка вылезла в такой же одежде, как родители, чудная одежда, как в зеркало в нее можно глядеться! Девчонка и давай их тормошить, да что уже тормошить - то?!
  Мушка с Пышем, обняв друг друга, замерли в своем темном углу, словно сами умерли. А хозяйка продолжала с удовольствием, видимо, уже не первый раз рассказывать эту печальную историю: 'Взяла девчонка сумку отца, вынула у матери цветочек из кармашка, да какой цветочек, без воды не вянет! Побежали мы с ней за лопатами, пока козлы затихли, в лесу выкопали могилку побольше, девчонка, не гляди, что малая, быстрей меня копала! Силища в ней с детства неимоверная!
  Пыш вздрогнул от этих слов и подумал о том, что возможно, из - за этого сильного, красивого, хитрого клона и погибли Глория с Котсом.
   Какая несуразная смерть для такого отважного легендарного героя! - воскликнул вспотевший от напряжения Паралличини, - Быть сбитым и обстреленным какими - то 'зареченскими козлами'!
  Бледный Кро тер виски. Рокки и Рези, обнявшись, плакали.
   Разве важно, от чего умереть? Главное - как умереть, - с трудом произнес профессор, склонив седую голову в глубокой печали.
   Да, - откликнулся, придя в себя, Кро, - в смерти два страшных момента: неподготовленность к ней и боль близких.
   Так вот, - как ни в чем не бывало, зевая, продолжала Фуксия, - сняла девчонка с себя эту чудную одежду, положила им в могилку вместо подушки, столкнули мы их вниз потихоньку, без слез на них нельзя было смотреть, они будто спали и обнимали друг друга! Сверху мы забросали их цветами, много там росло жарков оранжевых! Взяли лопаты, закидали могилку, подравняли, я, было, хотела поголосить маленько, а девочка мне и говорит: 'Не реви, смерти нет!' Во, какая! Напротив меня старик один жил, охотник, объяснил он ей тайгу, вместе на охоту ходить стали. Так и появилась у нас кормилица. Как помирать пришло время старику, завещал он ей свою высокую избу.
   Можно нам завтра сходить на могилу? - еле слышно спросила Мушка.
   Ии, могилка где - не знаю, - отвечала уж совсем сонная хозяйка, - в тот же день, как мы их схоронили, какой ураганище налетел! Все деревья вокруг повалило! Мы дня через два пошли посмотреть, да не нашли могилку - то!
  Хозяйка убрала посуду и улеглась на широкой скамейке, укрывшись большой вязанной шалью и подложив под голову мешок с овечьей шерстью. Гости расположились на полу на тюфяках с сеном. Пышка не спал, он сидел и покачивался в такт своему горю, и смотрел на квадрат небольшого окна. Рядом повздыхали, поворочались друзья, и запохрапывал уставший профессор, следом за ним Кро и Паралличини начали выводить носами рулады, на скамейке посапывала Фуксия, а на печи - ее дети. Пыш сидел и гладил Мушкину голову с мокрыми от слез волосами. Весь мир погрузился в сон. Пыш почувствовал, что в его душе образовалась дыра, величиной со Вселенную. Он на миг отключался и снова смотрел на окно, там, через дорогу, спала сладким сном виновница гибели его любимой дочери. Пышка, почему - то, вжился в эту мысль, он даже злорадно думал: 'Жалко, дикие звери не разорвали этого клона!'
  Пышу казалось, что какие - то тени припадают к окну, словно в него заглядывали то волки, то медведи, всматривались и улыбались своими звериными улыбками...
  
  
  Утром, розовым и прохладным, Ровена с Подом и Медуницей пошли в лес за клюквой. Остальные члены команды собрались в уютной высокой избе, где Варвара Никифоровна хлопотала у плиты.
   Девочка думает, что ее родители живы, они, просто, долго отсутствовали, и вот теперь вернулись за ней, но чем - то недовольны в ее поведении, - рассказывала румяная Тетушка, виртуозно переворачивая на сковороде пирожки с заячьей печенью, - Пыш, сын мой, тебе надо быть поласковее с ней, ей здесь было не сладко! У нее дикое сердечко, но золотое!
  Молчаливые путники, бледные после горестной ночи в душной избе, умылись в сенях и с удовольствием уселись за стол, приятно сервированный Варварой Никифоровной, разглядывая и лесной мед, и ягоды, уже ударенные первым заморозком, и блестящие грибочки, ароматные груздочки, и горку пирожков на деревянном блюде.
  А в это время Медуница и Под разглядывали грозди рябин, на каждой ягодке висела тяжелая капля росы.
   Похоже на водяную бороду! - воскликнул жизнерадостно Под.
   Нет, это ягоды плачут, не хотят осыпаться! - отозвалась свежая после сна Медуница, настроенная на лирику.
   Тетя Мед, а почему у тебя нет мужа? - раздался из - за рябинок девичий голосок Ровены.
   Потому, что я конопатая, костлявая, вредная, хожу в качалку, эмансипированная, 'сержант в юбке' - так прозвали меня коллеги, а студенты меня прозвали 'луженой глоткой'!
   Понятно. А почему у дяди Пода нет жены?
   Потому, что его послали далеко и надолго! А я как его старшая сестра, а я родилась на две минуты раньше, считаю, что их послать нужно еще дальше! Таких богатеньких парасолек - как собак нерезаных!
   Аа... А маманя без меня не уедет?
   Вот уж, сделай одолжение, не называй маму 'маманей', звучит чересчур кондовенько!
   Но у нас все так говорят!
   Это не аргумент, дорогая! Что это за миски и тазики стоят возле огромного камня?!
   Наши девки, у которых не родятся дети, приходят к этому камню и кормят его сырым мясом, а он им, буд - то бы, помогает, но я в это не верю.
   А я верю! Я бы сама его с удовольствием покормила венскими сосисками! Только понять бы, ха-ха-ха, где у него рот! Я, вообще бы, осталась здесь с радостью, только бы вырваться из урбанистской модели развития! Я хочу возглавить движение 'Бросай все и беги в лес!'
  Мед в риторическом припадке не заметила большую кочку под ногами, запнулась об нее и чуть не просыпала клюкву из своего туеска. Кочка отвалилась на сторону, из - под нее вывалился клубок маленьких пестрых змей, он зашевелился, готовясь расползтись.
   Ааа!! - завопила неистово Медуница, прячась за высокую племянницу, которая поспешно ногой опрокинула красную от клюквы кочку на место, прикрыв ею зловещий выводок.
  Высокая и красивая, Ровена в лесу себя чувствовала спокойно, как и подобает настоящей лесной охотнице. Она шла впереди в синей вышитой юбочке до колена, неслышно ступая в обутых на босу ногу меховых сапожках, расшитых бусинками. Сильная и гибкая, она казалась частью этого дикого леса. На ремне, сплетённом из нескольких сыромятных шнурков, висели два больших ножа. Ветерок раздувал мех безрукавки из чернобурой лисицы, надетой поверх вязанной кофты из грубой овечьей шерсти. За плечом бесстрашной девушки висело старое большое ружье.
   Скажи, зачем ты привязала мне на спину эту глупость? Я идентифицирую себя с верблюдицей, скрещенной с ежом! - спросила раздраженно Мед, указывая на решетку со вбитыми в нее штырями.
   Здесь много рысей, они обычно прыгают на плечи и на шею, дядя Под отобьется, а тебя свалят и перекусят вену!
   Дальше не пойдем, сколько набрали ягоды, столько и набрали!
   Сейчас дойдем до этих старых листвяннок, там на больших деревьях могилы, давным давно хоронили на деревьях и не жалели золота на своих покойников, я хочу подарить мамане, то есть, маме, конечно, колечко!
   Так - так, охотница! Ты у нас, оказывается, потрашительница захоронений! Бедная мама будет в восторге, получив такой подарочек! - с ироничным смешком воскликнула Медуница.
  Но Ровена не слушала, она подала ружье Поду, молчавшему всю дорогу и с интересом разглядывавшему девственную природу. Девушка подпрыгнула до высокой крепкой ветки, подтянулась, ловко вскарабкалась на нее, и в вышине замелькали ее сильные икры со следами летнего загара. Мед и Под озирались по сторонам, надеясь увидеть в ветвях висящие скелеты, сплошь покрытые золотыми украшениями. Впереди величественно возвышались старые лиственницы с черными ветвями и золотистой, еще не опавшей, хвоей, их нижнюю часть скрывал молодой ельник, и в нем Медунице почудилось какое - то движение, а Поду, даже, показалось, что кто-то внимательно разглядывает их.
  Мед занервничала, сделала неверный шаг назад, потеряла равновесие, и, споткнувшись о полузгнившую корягу, упала на спину, воткнув штыри решетки от рысей в землю.
  Поди, было, нагнулся к ней, но увидел, что макушки елочек закачались из стороны в сторону, пушистые зеленые лапы раздвинулись, и прямо к нему, и мухи не обидевшему Поду, направился здоровенный бурый медведь. Мед тоже увидела его, запрокинув неестественно голову, и завопила, как и подобает 'луженой глотке', неистово: 'Стреляй Поди!'
  Под вскинул ружье и прицелился медведю в широкий лоб. Зверь хитро улыбнулся и уставился близко посаженными, почти человеческими, глазками в глаза Пода, словно гипнотизируя его. Этот нагловатый, самоуверенный взгляд говорил: 'Ты не сможешь в меня выстрелить, не сможешь ни за что!'
  Поду, действительно, не хотелось стрелять, ему было до слез жалко шикарную грузную зверюгу, которая казалось ему неуклюжей и дружелюбной, как дрессированный цирковой Топтыгин. Медведь, тем временем, быстро приблизился почти вплотную, презрительно взглянул на охрипшую от крика лежащую Мед, и поднялся на задние лапы. Эта мохнатая гора, пахнущая мокрой шерстью, неловко переступив, выбила из рук Пода мощной лапой ружье, которое, отлетев, больно стукнуло по лбу прикованную к земле Медуницу.
  В тот же момент большой белый предмет просвистел в воздухе и ударил медведя по уху. Зверь недовольно рыкнул, но заинтересовался им, встал на четыре лапы и обнюхал лежащий на мху у его лап человеческий череп. Ровена, не теряя ни секунды, прыгнула на крепкую ветку, с которой начала свое восхождение, а с нее - на спину медведя! Девушка одной рукой ухватила неповоротливого зверя за ухо, а другой, стиснув зубы, полоснула длинным ножом по мохнатой шее. Кровь из раны темной дымной струей плеснула на желтую траву, медведь яростно взревел, захрипел со свистом, приподнялся, несколько раз ударил воздух лапами, словно пытаясь дотянуться до отскочившего в сторону бледного Пода, и упал, вцепившись когтями в мох.
  Под в ужасе прижался к дереву, Мед стучала зубами от нервного напряжения. Ровена быстро отерла руки и нож сухой травой, перепрыгнула через еще дергающуюся тушу, и подскочив к Мед, показала ей мизинец, на котором поблескивало потемневшее от времени золотое кольцо.
   Красивое?! - спросила радостно счастливая охотница.
   Ага, - только и смогла произнести Мед, потрясенная, с большой красной шишкой на лбу.
  Ровена принесла две крепкие толстые ветки, отсекла с них сучья, вытащив из своего пояса сыромятные шнурки, связала ими попарно лапы медведя, продела под ними одну из очищенных веток, положила ее на вторую, которую подняли на плечи Под и Мед и, кое - как, втроем, они подняли и понесли тушу к деревне. Впередиидущие близняшки молчали, а Ровена радостно щебетала: 'Это мой последний медведь, мы выменяем у Фуксии на него большую лодку, а на ней поплывем до моста с драконами! Хорошо, что деревня рядом, далеко не надо нести тяжесть, вон уже дым из труб видно!'
  Девушка несла тяжелый конец ветки, придерживая его рукой, а в другой сжимала ручку корзины с клюквой, поминутно приподнимая ее и взглядывая на свой украшенный мизинец.
  Медведя бросили возле крыльца Фуксии, которая тут же выбежала к нему с большим тазом и радостными причитаниями. Следом за хозяйкой из избы показались Пыш и Мушка с вещами, оба испуганно глянули на тушу, на сияющую Ровену и уставились на Пода и Медуницу, растиравших плечи.
   Маманя, то есть, мама, конечно, вот тебе кольцо! - радостно нежным голоском проговорила Ровена.
  Мушка взглянула на ее растрепанные золотистые волосы, на ее прекрасное, разрумянившееся от волнения лицо, на ее зеленые, как листья, глаза и не смогла отказаться от подарка.
   Папаня! - с гордостью обратилась довольная девушка к Пышу, - Я сама завалила этого мишку! Это матерый медведь, посмотри, какие у него большие клыки и когти!
  Пыш глянул на звериную морду с умными глазами, на шерсть на шее, от крови слипшуюся сосульками, и подумал: 'Больше я никогда не буду есть мяса'. Мушка опустила глаза, зажав в кулачке кольцо.
  Медуница поняла настроение родителей и заявила своим обычным насмешливо - циничным тоном: 'Да если бы не Ровена, он бы переломал все кости и Поду, и мне!'
   И обсосал бы каждую косточку! - согласилась Фуксия, приступая с большим ножом и тазом к медведю, - наверняка, людоед! Стервец душегубный!
  Трое ее лысоватых носатых сыночков вооружились палками и с криками принялись отгонять набежавших собак. Профессор вышел взглянуть на принесенного медведя. Ни он один заинтересовался добычей Ровены, со всей деревни собрались дети, лысоватые, лобастые, носатые, они с удовольствием трогали мозолистые подушечки на лапах медведя и вытаскивали мох, застрявший между когтей.
  За спиной профессора раздался высокий дребезжащий голос: 'Где он, этот, с позволения сказать, изюбр?! Фуксия, куколка моя, ты спустила для меня кровь? Не забудь мне отложить сала, сердце и мозг!'
  Профессор обернулся, рядом стоял тщедушный человечек в льняной тоге, на манер древнеримских, в горностаевой накидке, обшитой по краю многочисленными хвостиками и лапками, как кисточками. Он горделиво опирался на подобие посоха или жезла.
   Все сделаю, господин Патиссон! - подобострастно отвечала Фуксия.
  Лобастое лицо с большим красным носом в фиолетовых прожилках просияло удовольствием, толстые влажные губы сладостно причмокнули. И вся лысая желтоватая голова в повязке из дорого меха обратилась к профессору, у которого разом пересохло в горле, перед Войшило стоял академик Дудкин!
   Аа, Войшило, старое наваждение! - воскликнул он, - А как постарел, батенька! Как постарел!
  Глазки под набрякшими веками, и все распухшее лицо Дудкина - Патиссона выражали изумление.
   Вы мистифицировали свою смерть?! - спросил удивленный профессор.
   Я люблю мистификации, - отвечал горделиво академик, - когда - то я показывал студентам твою фотографию со словами: 'Этого человека разыскивает 'Интерполо', опишите его портрет!' И они писали: 'Гнусная, хитроватая улыбочка, колючий прищуренный взгляд...', тут я останавливал их: 'Извините, я перепутал, это же портрет академика Войшило!' Они зачеркивали написанное и начинали заново: 'Мудрый взгляд проницательных глаз, добродушная улыбка интеллектуала ...!' Ха-ха-ха!! Но в данном случае мистификации не было! Я последовал за тобой на тот греческий остров, столь заинтересовавший тебя. Там началось, как будто, землятресение, и словно невидимая большая нога дала мне пинка! И я, как бильярдный шар, полетел в бесконечной лузе, где я видел мириады смеющихся наглых кроликов! Я летел лет двадцать и, в чем мама родила, упал вон на том огороде!
  И он указал царственным жестом желтой руки с набухшими венами на огород Фуксии.
   И теперь я жуир и местный диктатор! - самодовольно проговорил Дудкин, - Я всегда считал людей средствами, если хочешь, посудными полотенцами, но о таких полотенцах, Войшило, я и не мечтал! И накормят, и массаж сделают, и огород посадят! Главное, умело использовать логические приемы в межличностных манипуляциях!
   Но здесь вокруг все запущено, - заметил профессор, - что же Вы не позаботитесь о порядке?!
   А я человек пришлый, по мне, хоть трава не расти! Человечество, Войшило, это слепой крот, который всю жизнь роется, но ничего не понимает! Что ему не хватает?
   Человечество стало слишком приземленным, ему не хватает крыльев.
   Опять ты несешь свою несусветную чушь! Человечеству не хватает ядрёного заряда эротической энергии, оно стало слишком фригидным! А в моем лесном царстве есть все! Приходи вечерком: выпьем, побалакаем, я тебе почитаю главы моей книги 'От академика до диктатора: путь избранных', а потом пойдем подглядывать за молодыми девками, Мизгириха сегодня баньку истопила!
  Его толстые мокрые губы причмокнули и задвигались в сладострастной улыбке.
   Нет, мы уже собираемся уезжать, - ответил профессор и повернулся, чтобы уйти.
   Вот-вот, я всегда на белом коне, а ты всегда на плюгавом осле! - злорадно прокричал ему вслед лесной диктатор, - Что ты мне скажешь на прощание!! И где твой выкуп за охотницу, которая снабжала меня кровью и золотом?! У меня золота, как у Креза, Войшило, как у Креза!
   Не волнуйтесь, юноша, гуляйте перед сном, пейте на ночь молоко! - уже с высокого крыльца Ровены крикнул профессор.
  Его благородное лицо выражало глубокое сочувствие.
  Через секунду с этого же крыльца с восторженным воплем: 'Это же живой академик Дудкин!' сбежала Мед. Стоявший, как памятник самому себе, диктатор Патиссон уставился на ее веснушки, огромную лиловую шишку на лбу, расплылся в блаженной улыбке и спросил: 'Как звать тебя, Перепелиное яйцо?'
   Медуница, - радостно сообщила Мед, покраснев под веснушками, как девчонка, - я с любовью читала Ваши учебники и защитила диссертацию на тему: 'Новые подходы академика Альберта Дудкина в использовании логических приемов в межличностных манипуляциях'!
   Медуница! - повторил восторженно Патиссон и добавил несколько театрально, - А выходи за меня, Медуница, будешь женой диктатора!
   Я согласна! - ответила Мед, не раздумывая.
   Приходи в мою большую белую избу, расписанную синими медуницами, вечером сыграем свадьбу! - произнес Патиссон и в сопровождении Фуксии, несущей таз деликатесов, проследовал к своему терему.
  Путешественники с вещами спустились по ступеням высокого крыльца, возле которого их встречала Мед с пламенеющим лицом.
   Не ждите меня, я остаюсь, академик Дудкин сделал мне предложение! - радостно сообщила она.
   Ты спятила, Меди! - воскликнул Под, - Это же самый злостный оппонент нашего дедушки!
   Не наступай, сделай милость, на горло моему женскому счастью! - заявила Мед, - Уважайте меня и мой выбор!
   Каре Сарыг, вытащи у моста лодку, я, как управлюсь с ведмедём, схожу за ней! - сказала Фуксия и обратилась к профессору, подавая ему плоскую черную металлическую коробочку, - Взаправду оказался людоедом, во чё нашла у него в брюхе, у душегубца!
  Профессор поблагодарил Фуксию, завернул подарок в свой носовой платок и направился к реке. За ним проследовала важная Варвара Никифоровна в лисьей куртке Ровены, с рысьим одеялом под мышкой, с обвязанной оранжевым платком корзинкой клюквы, привязанной шарфиком к руке. За ними потянулись остальные, не зная радоваться или огорчаться решению Мед. Замыкала процессию высокая Ровена с тяжелыми веслами и большой сумкой на плече.
  Вся компания поспешно разместилась в просторной покачивающейся лодке. Ровена села на весла, а опечаленный Под - на носу, пообещав сменить ее.
  Вечерняя мгла спустилась на желтые осенние берега, за нею в дали угадывалась черная бесконечная вереница 'могильщиков', на которую уже никто не обращал внимания. Пыш посмотрел вверх, там дрожали огоньки небесных селений. Поэту казалось, что он покинул родной дом давным -давно. Пышка и не заметил, как погрузился в сон. Ему приснилась его любимая 'кладовка', в которой горел уютный свет, а на любимой лежанке дремала совсем юная Мушка, укрывшись кисейной шалью. Молодой и счастливый Пыш в любимом зеленом халате уселся за свой круглый писательский стол и, только взял свою счастливую ручку, как отварилась дверь, и вошла улыбающаяся Ровена. 'Я очень люблю тебя, папаня, - сказала она, - возьми мое сердце!' И девушка достала из - под меховой жилетки большое фиолетово - красное влажное медвежье сердце и протянула его Пышу, а за сердцем потянулись разноцветные тонкие проводки. Пыш вздрогнул всем телом и проснулся. Он увидел уставшую Ровену, налегавшую на весла. 'Надо бы разбудить Пода, - подумал Пыш, - чтобы он сменил ее, впрочем, что сделается клону?' Река стала широкой, все спали, только профессор разговаривал с Ровеной. Пыш прислушался к их словам.
   В городе большие дома и много страшных машин, - с тревогой говорила девушка, - так рассказывала тетя Мед.
   Никто не хочет послужить на общее благо, никто! -озабоченно отвечал Войшило, - Но каждый норовит прибавить себе веса или даже войти в историю, не понимая, что чем легче душа, чем свободней, тем выше она может подняться! Придумали, взвешивать душу! Да у всех душ разный вес!
   Там ездят страшные автобусы и трамвай! - отвечала Ровена.
   А если не могут войти, то норовят, хотя бы, влезть в историю, свидетельствуя человечеству о том, что стояли рядом с гением, когда тот покупал для себя клизьму или лекарство от диареи, или ночной горшок, наконец! Никто не свидетельствует о том, что гений честен и трудяга! Это не громко! Не скабрезно!
   Трамвай - еще что, самое страшное - метро, где пахнет баней и все бегут, как ошпаренные!
   Может мне пора умирать? Да-да, я зажился!
   А? Мой дедулёнок, ты бы поспал, и все наладится!
  Войшило закрыл глаза и сразу задремал, ему приснилось, что он лежит в своей детской люльке, которую качает большая сильная нянька, она поет монотонную грустную песню, от которой засыпает весь усталый мозг! А она все поёт и поёт, отгоняя от себя песней сон и усталость. А Варваре Никифоровне приснился такой сон: она смотрит в плачущее осеннее окно, за которым появляется физиономия знакомого журналиста. Он спрашивает: 'Примадонна, раньше Вы любили платья с изображением цветов, как настоящих, а какие платья Вы предпочитаете сегодня?' А Варвара Никифоровна и отвечает ему: 'Те, которые не очень отличаются от ночных рубашек!' И вдруг знакомый журналист прямо через стекло больно бьет по лбу Варвару Никифоровну микрофоном!
  Лодка резко качнулась, уткнувшись носом в берег, неприятно заскрипела галька, от чего путники сразу проснулись.
   К тому берегу пристать не удалось, - виновато объяснила усталая Ровена, - слишком высоко, ничего, выйдем здесь и пробирёмся под проволокой на мост.
   Да - да, - сказала радостно Варвара Никифоровна, - и человек с погонами скажет нам: 'Не вышагивайте павлинами, господа, бегите из зоны обстрела!'
  Впереди виднелся старый мост с грифонами, растопырившими крылья. Вся компания высадилась на берег и направилась к нему. Ровена оттащила лодку подальше от воды и догнала впередиидущего Войшило. Девушка чувствовала опасность и озиралась по сторонам. Вдруг желтый куст у самого моста зашевелился, из него выскочили два расфуфыренных типа в военных фуражках, один из них закричал надсадно: 'Стоять!', а второй направил блестящий револьвер в грудь Ровене. Девушка, не долго думая, пнула щеголя в живот, выхватила оружие и, размахнувшись, кинула его в реку. Второй, юркий и хищный, как жужелица, с криком: 'Вот тебе, волейболистка!' попытался нанести ей удар ножом в бок. Ровена перехватила его руку, зажала ее, словно клещами, отчего щеголеватый рахитик разразился неслыханной бранью и выронил свое оружие. Девушка ухватила наглеца за острое волосатое ухо, сжала зубы и поднесла охотничий нож к его шее!
   Нет, Ровенушка! Нет, птичка моя! - взмолилась горячо Варвара Никифоровна.
   Но почему, мой бабулёнок? - удивлённо спросила Ровена, поворачиваясь к ней, - В схватке надо побеждать!
  В этот момент из желтого куста высунулась рука, и шоковая граната полетела к ногам путешественников.
  
  
  ...Первым очнулся Пыш, вокруг стонали остальные. Поэт увидел вверху ясные звезды и подумал, что уже когда - то видел эти звезды из такого же глубокого колодца. На краю воронки, закрывая звезды, появились две темные фигуры франтоватых 'зареченских козлов'. Пышка подумал: 'Ээ, да это же котята с улицы академика Лизалкина, просто, они переоделись! Они постоянно переодеваются в разную одежду и меняют грим, эти лукавые плутократы!'
   Эй вы, шпионы! - завопил первый темный тип, склонившись, - Вспоминайте всю важную информацию! Информацию!
   Утром мы вас допросим и расстреляем! Пустим в расход! - закричал второй темный тип и попятился подальше от края.
  'Козлы', заржав, исчезли. Путники, потирая ушибы, поднялись на ноги на дне глубокой воронки, в которую были безжалостно сброшены часом раньше.
   Друг мой! - горячо обратилась Варвара Никифоровна к профессору, - Мы уже свое отжили, пусть наши друзья используют наши тела!
   Пусть! - решительно заявил профессор и обратился к остальным, - залазте безжалостно на нас и выбирайтесь скорее отсюда!
   Нет, так не годится, - сказала Ровена, - мы все спасемся!
   Но как? - удивился подслеповатый Кро, потерявший, как всегда, свои очки.
   Улетим, - просто ответила девушка.
   А ты уже летала? - живо заинтересовалась Мушка.
   Только во сне, но во мне есть эта сила, и на всех ее хватит, - сообщила Ровена, - однажды я сорвалась с верхушки высокого дерева, но не испугалась и зависла над самой землей!
  Мушка улыбнулась, у Кро заблестели глаза, а Ровена застыла столбом, напряглась всем телом, посмотрела на звезды, и, неожиданно, профессор в накинутом на плечи зеленом пледе отделился от земли и, как зеленый сдутый воздушный шар, начал медленно подниматься. Таким серьезным этого озорника никто и никогда не видел, словно старик собрался помирать.
  Пыш почувствовал, что его собственное тело лишено массы, оно совершенно ничего не весит, и он может управлять им!
  Варвара Никифоровна, в лисьей куртке, словно большой пингвин, подняла голову, взглянула с тоской на ботинки мужа, облепленные грязью, и принялась подпрыгивать и беспомощно стукать себя руками по бокам, не выпуская при этом из одной - рысьего одеяла, из второй - корзинки с клюквой.
   Не бойся, мой бабулёнок! - подбодрила ее с улыбкой Ровена.
  Она быстро сняла с себя сыромятный широкий пояс, обвязала им Варвару Никифоровну и привязала ее к себе, как матери носят младенцев.
   Четверо - справа, четверо - слева, как журавли! - скомандовала приглушенно девушка.
  Все подняли головы, взглянули на звезды и плавно полетели к ним.
  
  
  ... Восток просветлел, из-за длинной свинцовой тучи, охватившей полнебосвода, показалась золотая корона розового светила, и через минуту выкатило само пресветлое величество, пробуждая осенний мир.
  'Как прекрасна земля с ее лентами рек, с ее золотом убранных полей и пестрыми рощами на холмах!' - думал Пыш, глядя вниз. И каждый, из летящих с Ровеной, думал так же. Под ними два крошечных пастуха сторожили стадо еле различимых свиней.
   Смотри, Бунькин, ангелы летят, словно жаворонки парят! - торжественно и нараспев сказал первый пастух.
   Ай, брат, не хорошо, не хорошо, ведь ты стяпнул эту строчку у поэтессы Никакой! Экий ты сливкосниматель, Мунькин! - ответил насмешливо второй свинопас.
  На пустынной дороге стоял автомобиль, меньше спичечного коробка, возле него шевелились две козявки.
  Бобёр, бранясь, ковырялся в заглохшем моторе, Лола, в ярко-красном свитере и узких черных брючках, надувала жвачку и хлопала дверцей.
   Глянь, Нутрия, летучие обезьяны! - воскликнула она, сняв черные очки и наморщив плоский нос.
   Что - то сперли, да бобра замочили, вот и улепетывают! - со знанием дела объяснил ей сожитель.
  ... Тоска сжала Пышу сердце: если автомобиль, как коробок, а свиньи меньше рыжих муравьев, значит он, Пышка, уже очень высоко и, где-то, недалеко от любимой Глории! И тут поэт заметил, что он лежит на белом пуховом, похожем на крыло огромной птицы, облаке. Пыш уткнулся всем лицом в это белое и мягкое и заплакал безутешно, как когда -то, давным - давно, возле старого желтого клена, пытаясь выплакать всю наболевшую тяжесть.
   О чем ты плачешь, Пыш? - спросило его облако.
   О моей малышке Гло, это не справедливо!
   Судить о Божьей воле, Пыш, все равно, что преследовать радугу! Генерал понадобился в другом месте, ведь он только солдат, а что за Котс без Глории?! Посмотри, как они счастливы!
  Пыш поднял мокрое красное лицо и увидел невысокую длинную изгородь из роз, а за ней целый полк красивых сильных девушек и юношей в белых блестящих костюмах космического легиона! И молодой Котс, подняв мощную руку, отдавал им приказания! А возле самой изгороди стояла великолепная, сияющая улыбкой, стройная Гло, одной рукой она гладила розы, а другой махала Пышу и остальным. Котс заметил их, улыбнулся и отдал честь по - военному. Пыш посмотрел на лежащего рядом профессора, который поспешно тер очки, разглядывая Котса, Глорию и их подопечных. Значит, это не галлюцинация. Но облако уносило путешественников все дальше и дальше, и небесные воины растаяли в дымке.
   Ты доволен, Пыш? Они оставили тебе самое дорогое, что у них было! - сказало облако.
   Я никогда не подойду к этому хитрому клону!
   Ты ошибся знаком: 'плюс' принял за 'минус'! Этот светлый Огонёк уже вошел в твою жизнь, и только у неё хватит силы вырвать с корнем из твоей души черную розу, которую ты посадил сам!
  Пышка открыл глаза и увидел, что он лежит на чём-то мягком под одной из яблонь возле крыльца Дома Черепахи. Он поспешно закрыл глаза и подумал: 'Ну вот я и умер, и хорошо!'
  Рядом закричал, как сумасшедший, Паралличини: 'Вы только послушайте, что пишут в газете! Волшебный лес объединился с Синим лесом в Лесную конфедерацию!!!'
  'И умереть спокойно не дадут' - подумал сокрушенно Пыш.
   Розалия тушит утку с черносливом под брусничным соусом! - воскликнула совсем близко Береза, - Чувствуете через форточку аромат, принюхайтесь!
   Посмотрите в окно, кто это, такой лысый, в фартуке Кро, режет рядом с Розалией помидоры?! - с чувством спросила Варвара Никифоровна, громко сглотнув.
   Дорогая, это же наш Осел! А рядом с ним режет лук и плачет в посудное полотенце Маша! - громко и радостно сообщил профессор.
   Как здорово, нас ждали! - в один голос воскликнули Ро и Кро, они засмеялись и прижали нос к носу.
  Что - то щекотало Пышу веко, и горячий дождь капал на его лицо. Пыш открыл глаза и сразу все понял. Он лежал на сильных руках Ровены, склонившейся, как мать, над ним. Меховой шарик с ее волос щекотал ему веко и висок, а ее горючие слезы обильно орошали его лицо. От нее пахло чем-то чистым и детским, как от того облака, с которым он недавно разговаривал. Тень от маленькой птички скользнула по глазам Пыша, и он, переполненный нежностью, жалостью и любовью, сказал так, словно всегда так говорил: 'О чем плачет моя маленькая доченька, моя родная девочка, мой любимый Огонечек?' Ровена остолбенела, и тут же крик восторга вырвался из ее груди!
   Ты притворялся, папаня, притворялся! Притворялся! Притворялся! - закричала девушка, вбивая меховой шарик то в одну, то в другую широкую ноздрю Пыша.
  Ровена проворно вскочила на ноги, схватила Пышку в охапку и, как провинившегося шалуна, кинула его в большую кучу сухих листьев под звонкий девичий хохот Мушки. И тут внимание девушки привлекла красивая розовая бумажка, надетая на голую ветку яблони. Ровенна аккуратно сняла ее, волнуясь, развернула и прочла громко и по слогам: 'Мой люби-мый Поди, я не мо-гу жить без те-бя! Па-па от-дал нам 'Инжир - холл', как толь-ко уз-нал, что вы уш-ли без не-го! Я очень ску-чаю по тебе потому, что очень лю-блю те-бя! Твоя Парасоль-ка'.
  Щеки девушки горели, она впервые столкнулась с чужой сердечной тайной и радовалась вместе с Подом.
   Что и требовалось доказать! - констатировал внимательно слушавший ее профессор. 'Мы ничего не потеряли: менее развитое от нас убыло в свою нишу, более развитое ушло выше' - сказал Войшило, словно докладывал самому старому дому о результатах экспедиции. Он взял Ровену за руку и повел на крыльцо.
  Пыш все еще лежал на листьях и хохотал, как мальчуган. Красное яблочко сорвалось с яблоньки, посаженной в честь Ровены, и стукнуло поэта по лбу.
   Под, я вспомнил! - закричал Пышка в сторону сияющего сына, - В творчестве самое главное - вовремя поставить точку!
  
  Декабрь 2015г. Конец
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"