Кузнецова Вероника Николаевна : другие произведения.

Соседи, друзья, коллеги. Глава 26. Переполох в школе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Глава 26

Переполох в школе

   Первый день новой четверти учителя всегда ждут с неприятным чувством. Здесь и сожаление о закончившемся относительном покое, и беспокойство о том, что дети придут расслабленными и долго не смогут осознать, что учёба уже началась, а во второй, короткой, четверти этот процесс может завершиться лишь к концу, то есть к моменту выставления оценок, и угнетает сознание, что вновь придётся усмирять таких-то и таких-то невоспитанных и наглых детей, и... всего не перечислишь. Но это привычные заботы. После одного-двух уроков уже кажется, что каникулы отодвинулись в далёкое прошлое, а школьная жизнь словно и не замирала. А что дети будут просыпаться ещё две недели? Так это дело привычное. Некоторые из них не просыпались с самого рождения. Куда же денешься от неуспешных детей? Можно надеяться исправить двоечника по причине лени, а что касается неуспешного ребёнка, то даже при особо усердной с ним работе ставишь цель хотя бы дотянуть его до уровня тройки с большим минусом, чтобы он не провалил экзамен.
   Но на этот раз учителя стекались в школу мрачные, со смутой на душе. Все выходные они до боли в голове составляли и много раз переделывали планы уроков хотя бы на ближайшие три дня. При этом учитывалось не то, что обычно учитывает учитель, то есть в слабом или сильном классе будет проходить урок и как лучше подать материал детям, а то, как воспримет урок комиссия, которая с этими конкретными детьми не знакома, а учитывает какую-то неопределённую усреднённую массу учащихся. Да и как угодить комиссии, которая пришла не с плановой проверкой, а по жалобе "родителей" в лице Киселёва и, вероятно, Красовского. Если бы ещё знать точно, чьи фамилии были обозначены в письме, то неупомянутые учителя, хоть и перерабатывали бы свои планы, поскольку даже к ним могли нагрянуть на урок, но делали бы это относительно спокойно, а сейчас в нервном возбуждении пребывали абсолютно все.
   - Как можно работать в таких условиях? - спросила учительница физической культуры вместо приветствия.
   - Вам-то зачем волноваться? - удивилась Светлана. - У вас нет ни экзаменов, ни срезов знаний.
   - Вы не представляете, сколько у нас бумаг и инструкций! И каждую могут проверить. Прощупают всё оборудование, пересчитают каждый мяч.
   У входа пока ещё не было представителя администрации и дежурного учителя. Светлана всегда приходила рано, а сегодня ещё раньше обычного. Она без помех пробежала глазами расписание для детей, один экземпляр которого висел на решётке, отделяющей раздевалку от вестибюля, но уроки математики в её классах по-прежнему были разбросаны по разным кабинетам. Для неё это не было неожиданностью. И сама она подозревала, что Землянская дала обещание вернуть её в родной кабинет без намерения его выполнить, и Жигадло предупреждал, что при серьёзной проверке, которая ожидалась, это было бы опасно.
   А вот она, в отличие от администрации, своё слово сдержала. В пятницу ей пришлось забежать домой, чтобы погулять с собакой, а потом вернуться в школу и продолжить работу с краской. Жигадло, Карасёва, Пронина и заглянувшая на запах современного жжёного кофе англичанка Зельдина, а позже учительницы химии и русского языка, а затем Серёгина и кое-кто ещё с недоверием отнеслись к идее с краской, однако удивились результату и признали её правоту. Спинки стульев казались не покрашенными глянцевой эмалью, а попросту покрытыми лаком. И особо "вредные", не поддающиеся уничтожению надписи на стенах благополучно исчезли под очень тонким слоем краски нужного оттенка, осторожно нанесённой маленькой кисточкой.
   - А у меня так не получилось, - пожаловалась Екатерина Ильинична, с предыдущего дня бегавшая по школе почти в истерике, а теперь завернувшая к Светлане по ошибке, потому что в расстроенных чувствах перепутала двери. Проблема с надписями, постоянно встающая перед каждым учителем, была так далека от неприятностей из-за письма, что она задержалась, чтобы чуть успокоиться.
   - Не могли подобрать нужный оттенок? - спросила Света.
   - Нет, я ничего такого не подбирала. В прошлом оду я решила покрасить стены сама... с мужем, конечно. Он мне наверху покрасил, а уж снизу я сама. Но многие надписи проступили сквозь краску. И второй слой не помог. Где остались пятна, а где сами надписи.
   - Понимаю, о чём вы говорите, - откликнулась Светлана. - Вы ведь красили водно-дисперсионной краской. Советую в следующий раз сначала замазать надписи замазкой, но только не водной, а той, которая моментально высыхает и не отмывается от рук, а потом красить поверх неё.
   - Мне это не пришло в голову, - посетовала Екатерина Ильинична.
   Света подумала было напомнить об обещании ставить ей уроки в один кабинет, но пришла к выводу, что это бесполезно. Женщина была в таком нервном напряжении, что не способна отвлечься от собственных невзгод. Ясно, что директриса недовольна какими-то огрехами в расписании и накричала на неё.
   - Меня выживают из школы, - сообщила Екатерина Ильинична на прощание, но продолжать не смогла из-за душивших её слёз.
   - Дама на неё орёт со вчерашнего дня, - пояснил Жигадло. - По-видимому, что-то не так с расписанием. И всё из-за КрасавцА с Киселёвым и их писем. А ты, Светик, напрасно отказываешься от моей помощи. Правда, я не смог бы подкрашивать так незаметно. Я маляр, а не художник. И спинки стульев я бы тебе подпортил. Как ты умудряешься нигде не запачкать металлические части?
   И вот сегодня, перед тем как идти в кабинет по расписанию, Светлана зашла в бывший её кабинет, чтобы осмотреть плоды своих трудов, а также оставить там верхнюю одежду, сменить обувь и разобрать книги и тетради. Она сама удивилась, как прекрасно всё выглядело. Конечно, желающие могли придраться к линолеуму, поднявшемуся волнами вскоре после укладки, а под некоторыми партами продранного каблуками-шпильками некоторых учениц. Но она не может его поменять. А всё, что было в её силах, она сделала.
   - Уже здесь? - спросила Карасёва. - Любуешься?
   - По-моему, вполне прилично, - сказала Светлана.
   - Прекрасно! Даже не верится, что ты красила кистью, а не валиком. Идеально ровно.
   - Валиком здесь красить неудобно - слишком много крепежа. Всё равно пришлось бы докрашивать кистью. К тому же валик оставляет бугорки. А уж согнуть скобы, чтобы выпрямить сиденья, я, увы, не могу. Здесь нужна кувалда, а она разобьёт сварочные швы. Да я её и не подниму.
   - Неужели нельзя прислать сюда другие стулья?! - воскликнула Людмила Аркадьевна. - Ведь иногда в кое-какие кабинеты привозят новую мебель. Могли бы старые стулья отдать вам.
   "А новые не могли бы", - подумала Светлана. Но она уже давно привыкла, что какие-то кабинеты время от времени отделывают за счёт школы, а в другие присылают то, что заменили, но что ещё годится для эксплуатации. Такое происходит везде, не только у них.
   - Интересно, Терёшина выздоровела? - спросила она.
   - Нет. Вроде, у неё что-то серьёзное. Не инфаркт, конечно, и не инсульт, но длительное, - ответила всезнающая Карасёва. - А может, она просто тянет время, чтобы подольше не приходить в школу. Знает ведь, что её отсюда уберут.
   Разговор о молодой учительнице не придал бодрости.
   Кого Светлана не ожидала увидеть, так это Киселёва. Очевидно, ему очень уж хотелось насладиться результатом своего эпистолярно-анонимного творчества, раз он так рано вышел с больничного. Он стоял перед расписанием для детей, чтобы выяснить, где у него в этот день уроки. Света каждый раз удивлялась, почему он проделывает это ежедневно, почти перед каждым уроком, хотя легче было бы переписать своё расписание на листочек и носить с собой.
   - Здравствуйте, Светлана Николаевна, - радостно поздоровался он.
   - Здравствуйте.
   - Как жизнь? Как обстановка в школе?
   Не объяснять же ему, что если бы здравоохранение по-настоящему охраняло здоровье граждан, то всех поголовно учителей их школы надо было бы в срочном порядке отправить в санаторий для лечения нервов.
   - По-видимому, хорошо, - безмятежным тоном ответила она.
   На этот раз он обошёлся без присказки "А будет ещё лучше". Вместо этого, он спросил:
   - А как поживает ваша подруга?
   Светлана догадалась, что он имеет в виду Даму, но сделала вид, что не понимает.
   - Какая подруга? Может, Жигадло?
   - Ну, эта... директор.
   - Вроде, ничего. Выглядит хорошо.
   - Значит, мне не надо о ней беспокоиться? - осведомился Борис Маркович.
   - Думаю, что этого вам не надо делать, - согласилась Света.
   - А я-то уже начал беспокоиться. Значит, вы считаете, что не надо? - допытывался Киселёв.
   - Полагаю, что не надо.
   - Как вы меня успокоили! - с чувством сказал он.
   - Я очень рада, - ответила Светлана.
   По его виду было заметно, что он хотел бы продолжить свои издевательские расспросы, но не знал, что сказать ещё, поэтому кивнул со значительным видом и удалился.
   "Как же он ненавидит Даму! - удивилась Светлана. - А ведь она ничего ему не сделала. Если он всего лишь хочет угодить Красовскому, то откуда личная неприязнь? Или я что-то не знаю? Однако почему он обратился ко мне? Уж не стоит ли моя фамилия в списке? Сегодня на собрании это выяснится".
   Её душу заполнили дурные предчувствия.
   - Разве можно так издеваться над учителями? - спросила Серёгина. - Мы люди, а не роботы. Как работать с детьми, если нервы ходуном ходят, а о здоровье и говорить не приходится. Сегодня вечером пойду к врачу. Нет, я не простудилась и больничный не возьму. Пусть проверят давление, кровь, назначат какие-нибудь уколы, таблетки. Я просто умираю, меня шатает. У меня всё плывёт перед глазами. Вы думаете, я в выходные сидела и писала планы уроков? Ошибаетесь! Я лежала и не могла встать. Лежала и писала эти планы, а время от времени просто закрывала глаза от слабости.
   - Вам придётся сначала записаться, потом несколько дней ждать своей очереди, - принялась перечислять Пронина, остановившаяся послушать. - Потом вас поставят в очередь на сдачу анализов, потом вас запишут к специалисту, и вы ещё недели две будете ждать. А специалист опять назначит вам какие-нибудь анализы. Там опять очередь. Мне надо было разобраться со своей болячкой, так я три месяца потратила на то, чтобы сдать нужный анализ.
   - Самое интересное, что записаться в тот же день к специалисту нельзя, так как приёмные часы все заняты, а вот у кабинета нет ни одного человека, - пожаловалась англичанка Куркина. - У меня из-за этого письма опять подскочило давление. Я пошла к своему врачу, обрадовалась, что нет никакой очереди, хотела взять талон, а у неё в этот день, оказывается, всё забито пациентами. Я в регистратуре сказала, что мне срочно, пусть мне дадут какой-нибудь добавочный талон. Нет, оказывается, никаких талонов не выдают, потому что у неё полно пациентов. Значит, или я ослепла и не вижу их, или они превратились в невидимок. Пришлось записаться в порядке очереди. Талон на пятницу. А выдержу я до пятницы? Как бы не пришлось опять вызывать мне неотложку.
   Обычно разговоры о чужих болезнях утомляют, но Светлана слушала с большим интересом. Она так давно не была в поликлинике, предпочитая переносить болезнь на ногах, что о новшествах узнавала со стороны. Похоже, не только сферу образования основательно переломали, но и от медицины скоро не оставят камня на камне.
   - У меня постоянный доступ к эндокринологу, - сказала Серёгина. - Мне не нужно получать разрешение у терапевта. А записалась я уже давно. Просто так удачно совпало, что моя очередь как раз сегодня вечером. Чувствую, что у меня опять какой-то выброс гормонов. У меня это уже было.
   Она выглядела больной, но всё же не так плохо, как Куркина. На Юлию Антоновну было страшно смотреть.
   - Все подготовили планы уроков? - спросила Серёгина, переходя на официальный тон.
   - Они всегда готовы, - проворчала Пронина. - Вопрос только, понравятся ли они.
   - Будьте готовы к тому, что не понравятся, - посоветовала Светлана.
   - Конечно, не понравятся, - согласилась Куркина.
   Светлане показалось, что во взгляде, который на неё искоса бросила англичанка, не было доброжелательности. Или ей всего лишь померещилось?
   - Меня волнуют кабинеты, - сказала Света. - Мало того, что я на каждом уроке их меняю, так меня часто ставят туда, где почти нет доски. Вдруг ко мне придут, когда в моём распоряжении только половинка доски и мне приходится стирать написанное, чтобы решать пример дальше?
   - Это ваши трудности, - неожиданно изрекла Куркина неприязненным тоном.
   Остальные учителя переглянулись, а Света поняла, что тот взгляд ей не почудился. Но за что на неё могла взъесться учительница английского языка? Они преподают разные предметы, почти не видят друг друга. Единственная точка соприкосновения - восьмой "а" класс, где Юлия Антоновна классный руководитель. Но у Светланы хорошие отношения с детьми, а сама Куркина никогда не приходила к ней с какими-либо претензиями по поводу оценок. Тайны мадридского двора!
   - На те уроки, которые посетит комиссия, вам выделят кабинет с хорошей доской, - утешила её Серёгина. - Наверное, станет заранее известно, на какие именно уроки придут. Всегда так делается. Не забудьте, коллеги, так переставить уроки, чтобы в этот день была выигрышная тема.
   Все разошлись по своим рабочим местам. Светлана приготовила доску для устной работы и кое-какого повторения. К мрачному предчувствию, что посещение комиссии добром не кончится, прибавилось ещё недоумение по поводу странного поведения Куркиной.
   - С утром тебя, Светик, - поздоровалась Екатерина Ильинична.
   - С добр... - машинально начала Света, но быстро сообразила, что этим приветствием намеревалась сказать заместитель директора по расписанию.
   - С утром, - подхватила она. - Но, по-моему, сегодня ещё можно предположить, что оно будет добрым. А вот завтра...
   - Оно уже не доброе, а очень даже неприятное. Все на нервах, мрачные. Поскорее бы сказали, кому и к чему готовиться. Меня Дама уже успела вызвать к себе и орала так, что, говорят, было слышно в коридоре. Опять им с Землянской не понравилось расписание. А тут ещё Терёшина свинью подложила.
   - Какую?
   Светлана не ожидала, что милая девушка способна сделать гадость.
   - Своей болезнью. Комиссия будет проверять абсолютно всё, значит, надо ставить на замену словесников. А кому хочется приходить в школу в методический день?
   - Я приходила три раза, - напомнила Света. - Два раза проводила все уроки, а на третий ушла домой, потому что Семакова выздоровела, а меня не предупредили.
   - Ты, Светик, молодец, - ответила Екатерина Ильинична, нимало не смущаясь. - Но не со всеми можно договориться. А я что пришла? Каждый день проверяй расписание. Возможно, увидишь изменения. Сейчас обхожу всех учителей. У тебя на сегодня всё по-старому, а потом - не знаю. Как же мне всё это надоело! Надо менять школу. Долго я здесь не выдержу.
   Светлана ей посочувствовала и сейчас, но прежде сочувствовала гораздо больше. От кого-то она слышала, что Екатерина Ильинична получает за составление расписания дополнительно три тысячи, а это не такие деньги, чтобы за них терпеть нападки и унижения, но теперь её дополнительные обязанности оцениваются в пятнадцать тысяч, а это уже значительная прибавка к основной зарплате. Люди живут на такую пенсию. Сама она предпочла бы обойтись без такой прибавки к заработку, потому что жалела время и, кроме того, не была уверена, что Дама и на неё не будет орать. До сих пор директриса была с ней вежлива, но ведь неизвестно, как бы она себя повела, если бы им пришлось тесно общаться.
   Первый урок прошёл гладко, как обычно проходит первый урок. Светлана втянулась в работу и на какое-то время забыла о страшном письме.
   На перемене надо было переходить в другой кабинет, но ключа у охранника не было.
   - Ещё не принесли, - объяснил он.
   - Светлана Николаевна, не ждите, а сразу идите на второй этаж, - посоветовала учительница начальной школы Карпова, проходившая мимо и услышавшая разговор. - Этот кабинет рядом с моим, и на первом уроке там вёл Киселёв. Сейчас он гуляет по коридору, а ключ отдаст перед самым звонком. Вы же знаете его привычки. Какой подлый человек! Он ведь и на нас писал. Мы-то ему что сделали? Он к нам вообще не имеет отношения. Кляузы были направлены повсюду, даже в Мэрию. А знаете, какие подписи там стояли? Смех и слёзы! Чавкин, например. Одна подпись была "Медведев Д.". Наш социальный педагог любит пошутить. Она и спрашивает прямо при комиссии: "А какое отчество у Медведева Д.?" Но это ещё что! Там ещё стояла фамилия... Нет, не поймите меня дурно!.. типа Хуйхубеджибекова. Когда дошла до неё очередь, социальный педагог с оскорблённым видом отстранила от себя письмо и сказала: "А здесь вообще написано что-то неприличное. Зачем вы мне это даёте?" Хохотали все, даже члены комиссии. И весь всем ясно, что эти письма пишутся одним человеком, знают даже кем, а уж подписи откровенно издевательские, однако комиссия мучила нас полторы недели... Бежим, Светлана Николаевна, скоро звонок.
   Света напоследок убедилась, что не только охранник хохочет, но и какой-то мужчина, которого она постоянно видела в вестибюле в первую половину дня.
   Киселёв уже направлялся сдавать ключ, и Светлана встретилась с ним на лестнице.
   - Борис Маркович, ключ от двести третьего кабинета у вас? - спросила она, стараясь не выдать вполне естественного раздражения.
   - Это вы будете там вести? А я думал, что Синицына.
   В его голосе прозвучало сожаление.
   - Зачем же вы это делаете? - вырвалось у Светы. - К чему портить отношения с людьми?
   - У меня вообще с этими людьми нет никаких отношений, - сказал Киселёв. - Портить нечего. Если бы я знал, что это вы ищите ключ, я бы сразу его принёс.
   Разговаривать было некогда. Светлана зачем-то сказала "спасибо" и поспешила в кабинет. Оформить доску она не успела и тему урока дописывала уже при детях. "А если он такое устроит при комиссии? - с беспокойством подумала она. - И даже без комиссии при опоздании на урок ругать будут меня, а Киселёву даже не сделают замечания".
   День у неё прошёл благополучно. Наверное, она так настроилась на неприятности, что реальность показалась гораздо лучше, чем была на самом деле. Даже Давид Алаев из одиннадцатого "а", несколько раз пытавшийся развлечься мычанием, не слишком ей мешал. Хорошо, что отсутствовал Григорян и не мог ему помочь. Дети в этом классе не следовали его примеру и не находили, что мычать гораздо интереснее, чем учиться, поэтому ей лишь время от времени приходилось прерывать урок и останавливать глупого подростка. Алаев затихал на какое-то время, собираясь с силами, и вновь издавал мычание. К этому привыкли и к концу урока перестали обращать на него внимание, как не замечают шум машин за окном.
   - Светлана Николаевна, за что вы меня не любите? - осведомился Давид перед звонком.
   Дети замерли, ожидая, какой ответ даст учительница. Будет ли она уверять, что он ошибается, что он ей очень приятен?
   - А за что тебя любить? - спросила Света. - Человека любят за какие-то положительные качества. А ты грубый, невоспитанный, возмутительно себя ведёшь, часто лжёшь, мешаешь одноклассникам учиться и сам не учишься. За что же тебя любить? Что хорошего ты делаешь?
   Она почувствовала, что дети высоко оценили её правдивый ответ. Даже Алаев задумался.
   "Интересно, а как бы к моим словам отнеслась комиссия? - гадала Светлана. - По правилам, я обязана любить всех детей, абсолютно всех. А как можно любить, например, подлого и лживого ребёнка, который наговаривает на товарищей и учителей? Даже родители, причём, не только отцы, но и матери, не всегда способны любить собственное порождение, а бывает и так, что от горячей любви переходят к ненависти. Но к Давиду у меня нет стойкой неприязни. Она возникает только временами, в ответ на его пакости. Да ещё очень мешает постоянная настороженность, что он вот-вот что-то вытворит или скажет какую-нибудь гадость".
   Доску мыть не пришлось. В этом классе, если детям не надо было куда-то спешить, всегда находился кто-то, быстро и незаметно вытиравший её. Чаще всего это делала Оксана.
   За дверью кабинета Свету ожидал сюрприз. Оказывается, Алаев не ушёл, а поджидал учительницу. Это было так неожиданно, что у неё в голове почти не успели возникнуть возможные объяснения этого явления, благополучные или прискорбные. А ведь воображение никогда ещё её не покидало.
   - Ты ждёшь меня, Давид? - спросила она, видя, что мальчик собирается ей что-то сказать.
   - Светлана Николаевна, у меня выйдет в этой четверти четвёрка, если я буду стараться? - спросил он.
   Она не удивилась. Многие дети, которым учителя пририсовывают требуемые тройки между законными двойками, считают, что с лёгкостью будут учиться аж на пятёрки, стоит им только захотеть. Но как сказать неразвитому, неспособному к учёбе, не привыкшему к усидчивости, не знакомому с материалом даже четвёртого класса одиннадцатикласснику, что ему никогда не получить четвёрку?
   - Давид, это задача крайне сложная, - проговорила она. - Чтобы получить четвёрку надо очень стараться, притом не временами, а всё время, постоянно, каждый день. И в классе слушать и работать, и дома выполнять не только домашнее задание, но и повторять то, что не освоил прежде. Попробуй начать учиться. Сначала будет трудно, а потом, может быть, тебе понравится и ты даже пожалеешь, что столько времени бездельничал. Сегодня урок пропал для тебя даром, ты его промычал. А за мычание никто тебе не поставит четвёрку, даже фермер, потому что ты фальшивил. Что ты ответишь мне завтра у доски, если я тебя вызову? Тоже будешь мычать? Сам подумай, как ты выглядел со стороны. Высокий симпатичный молодой человек, и вдруг он кривит лицо и начинает мычать. Что? Самому смешно? И, наверное, неловко? Жалко, что в кабинетах нет камер видеонаблюдения. Посмотрел бы на себя, так пришёл бы в ужас. Берись за ум, Давид. Уже пора.
   - Я буду вести себя хорошо, вот увидите, - пообещал Алаев.
   Светлана не обольщалась и была уверена, что завтра, особенно если появится поддержка в лице Григоряна, он будет ей хамить и мешать вести урок.
   Перед собранием Света пошла домой, чтобы выгулять собаку и накормить обоих животных. Когда она спускалась по лестнице, навстречу ей попалась учительница математики Семакова.
   "Что-то произошло, - подумала Света. - Она поднимается с первого этажа. Может, от Дамы?"
   Обычно с Марией Витальевной боялись связываться, потому что она могла дать отпор, дойдя до истеричных воплей, но на этот раз, по-видимому, её интересы затронули очень серьёзно.
   - Здравствуйте, - поздоровалась Света.
   Не поприветствовать коллегу было бы грубо, а ограничиться кивком и вежливой улыбкой было недостаточно, так как сегодня они ещё не виделись. Но лучше было бы и сейчас с ней разминуться, ведь у человека в расстроенных чувствах возникает потребность излить душу, а это займёт много времени.
   - Добрый день, Светлана Николаевна, - срывающимся от волнения голосом ответила Семакова. - Хотя какой он добрый?
   - Екатерина Ильинична именно поэтому изменила стандартное приветствие "доброе утро" и сказала мне попросту "утро". И вы можете сказать просто "день".
   "А ведь англичане до этого додумались, - продолжила Света мысленно. - Они ведь говорят не только "Good morning", но и просто "Morning", правда, делают это для краткости, а не с философским подтекстом".
   - Я от Дамы и Землянской, - сообщила учительница, которую трясло после состоявшегося разговора.
   Светлана поняла, что обязана ненадолго задержаться, чтобы коллега выговорилась и немного успокоилась. Тяжело носить в душе такую бурю и не дать ей выхода. Если она поговорит сначала со Светланой, потом с кем-то ещё, то ей станет легче.
   - Всё из-за письма? - спросила Света. - Была упомянута ваша фамилия?
   - Этого я не знаю, - ответила Семакова. - Если ещё и в письме обо мне сказано что-то нехорошее, то... я уж не знаю, что тогда делать! Но я не сдамся. Буду так сопротивляться, что им самим не поздоровится. Пусть приходят хоть на каждый мой урок. Что я делаю не так? Что не рисую откровенным дуракам пятёрки? Пусть сначала мне докажут, что я не права. А наша администрация постоянно врёт. По-наглому, прямо в глаза. До меня уже доходили слухи, что пятый класс мной недоволен. Чем, интересно, он недоволен? Мы с детьми живём душа в душу. Никогда не было никаких конфликтов. А сейчас меня вызвали в директорскую и объявили, что родители написали заявление с требованием поменять им учителя математики. Я попросила показать мне это заявление. Мне не показали. Спросила, кто именно мной недоволен. Мне не ответили. А раз заявление подали именно сейчас, когда школу будет проверять комиссия, то класс передадут другому математику сразу, без проволочек.
   - Кому? - спросила Светлана. - Вроде, у всех порядочная нагрузка. Я собиралась в этом году взять минимум, но на меня навешали надомников, причём с каждым надо заниматься индивидуально.
   "И трое их них - ваши ученики", - подумала она.
   - Не знаю, кому этот класс впихнут, - сказала Семакова. - Класс сложный, там больше половины чёрных. Не могу сказать, что они плохие, но многие ничего не понимают, сколько ни вдалбливай. И среди русских детей есть двоечники. А ведь многие могли бы учиться хорошо, если бы дома за ними присматривали. Но и идиоты тоже есть.
   "Хорошо, что я узнала, какой это класс, - решила Света. - Надо держаться от него подальше".
   - Этот класс запущенный с самого начала, - продолжала Семакова, заметно успокаиваясь. - У них в "началке" была Савельева, а она постоянно болела. Вы знаете, какие у неё были проблемы. То она лежала в больнице, то ходила на химиотерапию и после неё еле двигалась. Какое было обучение? Временно брали учительницу со стороны, но временным учителям не надо отчитываться за класс. Да и как она может отвечать за обучение, если она то работает с детьми, то появляется Савельева и её увольняют. А родители этого класса ещё недовольны мной! Неужели они были счастливы, когда их дети то оставались без учителя и с ними сидела Курулёва, то учителя всё время менялись? Хоть бы знать, кто подписал заявление! Может, это родители отъявленных двоечников.
   - Но если у вас возьмут класс, то как быть с нагрузкой? - спросила Светлана. - У вас останется достаточно часов для полной ставки?
   - Да, впритык, но ставка набирается. А вы куда-то собрались? Вы не забыли, что будет совещание?
   - Надо погулять с собакой, - объяснила Светлана. - Боюсь, что нас задержат надолго.
   - Тогда поспешите, - сказала Мария Витальевна.
   Света видела, что женщина уже не возбуждена, как вначале, а если она переговорит с кем-нибудь ещё, то совсем успокоится. Обида, конечно, никуда не денется, но тут уж коллеги не могут ей помочь.
   Возможно, очень плохо, что чужое несчастье помогает мириться с собственными бедами, однако это всеобщий закон. Как бы человек ни уверял других и себя, что он-де не подвержен таким слабостям, но он непременно выдаст себя хотя бы такой фразой: "У меня-то ещё что! А вот у него дела гораздо хуже". Лишь те, кого после смерти причисляют к лику святых, лишены таких чувств (или должны быть лишены), а Светлана не имела выдающихся качеств, присущих этой исключительной породе людей. Она сочувствовала Семаковой, но её беда поддерживала её саму. Эта женщина не сгибалась, не ломалась, а всегда была готова бороться. Света так не умела, сразу сдаваясь, отступая да ещё придумывая утешения. Хорошо бы ей заиметь хоть малую толику уверенности в себе, умения отстаивать свои права.
   Потом пришли размышления о чудесах, происходящих в школе. Никогда ещё у учителя не отбирали класс после первой четверти, если не считать случаев с университетскими преподавателями-совместителями, одно время наводнившими московские школы. Они не знали программу и не желали её узнавать, не разжёвывали, многократно повторяясь, материал, не считали нужным проходить его строго последовательно, строго дозированными порциями, и порой в седьмом классе вдруг давали тему из девятого класса. А как-то раз все учителя возмущались грубостью Красовского, который наорал на такого преподавателя прямо при детях за то, что он не приходит на уроки вовремя. Если вдуматься, то Алексей Геннадьевич был прав, но надо было обойтись без крика и делать выговор не при детях. Показав себя с невыгодной стороны, преподаватели после первой же четверти исчезли из школы. А над журналами, которые они испортили и в разделе тем, и в разделе оценок, пришлось долго колдовать, чтобы хоть отчасти их исправить. Но то случилось из-за неспособности институтских преподавателей работать в школе, однако отбирать у хорошего опытного учителя пятый класс в самом начале второй четверти - дело небывалое. Наверное, Дама и Землянская боялись, как бы неведомые родители не подали второе заявление прямо в руки комиссии.
   - Светочка, ты сегодня какая-то задумчивая, - встретила её Алевтина Ивановна. - Может, случилось что?
   - Нет, всё как всегда, - бодро ответила Светлана. - Просто сегодня у нас совещание, и мне надо быстрее прогулять Дика.
   Она поскорее миновала скамейку с бабушками. Те поговорили о ней, пришли к выводу, что вид у неё, похоже, и в самом деле озабоченный, и все четверо ещё раз пригляделись к ней, когда она проходила мимо них, чтобы вывести собаку, чтобы привести её обратно и чтобы отправиться в школу.
   - Вроде, ничего такого, - решила одна из старушек.
   - Наверное, просто боится опоздать, - предположила вторая.
   - Какая неспокойная работа в школе! - заявила третья. - У меня был чёткий график: во столько-то пришёл, во столько-то ушёл. А она то придёт рано, то поздно, то придёт и опять уйдёт.
   Алевтина Ивановна так и не поняла, есть у Светы проблемы или их нет и в помине.
   - Ставь быстрее чайник, - поторопила Светлану Карасёва. - Успеем выпить по чашке кофе. А я пока расскажу новости.
   - О письме?
   - О нём я, конечно, кое-что узнала, но нам его скоро зачитают, сама всё услышишь. Не в письме дело. На вас, математиков, буквально пошли войной.
   - То есть?
   - У Семаковой отбирают пятый класс. Я случайно встретила завуча и решилась спросить, правда ли это. Она мне ответила, что были многочисленные жалобы родителей. Не знаю уж, насколько этому можно верить.
   - Мне Мария Витальевна сказала, что было подано заявление, но ей его не показали. Только непонятно, кому могут передать лишние часы, ведь у всех приличная нагрузка.
   - Кому? - повторила Карасёва со смешком. - Конечно, тебе. Кому же ещё? Серёгина не хочет брать проблемный класс, а у Колесовой и без того огромная нагрузка.
   - Но и у меня из-за надомников слишком много часов. А ведь сначала Колесова говорила, что с удовольствием взяла бы ещё один класс. Наверное, уже устала?
   - Она бы и взяла. Но только не пятый класс, ведь там замучаешься с проверкой домашней работы.
   - Первые полгода надо проверять каждый день, а потом чуть реже, - уточнила Светлана.
   - Вот и будешь проверять. Тебя уже искали, но тебя не было в школе. Сейчас уже поздно идти к директору, но приготовься, что с тобой будут разговаривать по этому поводу.
   Свете было неприятно, что отказ Серёгиной восприняли как нечто естественное, а вот на неё почему-то собираются взвались лишние пять часов в неделю, и это не считая времени на проверку тетрадей.
   - Я откажусь, - решительно сказала она.
   - Заставят, - убеждённо проговорила Людмила Аркадьевна. - Ничего, если я доем сгущёнку?
   - Конечно. Я бы принесла ещё, но мы так редко здесь встречаемся в течение четверти, что она высохнет.
   - Хорошо, что не протухнет, - уточнила Карасёва. - У меня дома как-то раз застоялась сгущёнка, так сверху появилась плесень. Но не эта, не ваша любимая рогачёвская, а какая-то другая. На этой просто появляется корка, вкусная корка. Кстати, Екатерина Ильинична сегодня с утра была как ненормальная, а сейчас вообще невменяемая.
   - Из-за чего? Я поняла, что какие-то изменения в расписании?
   - Из-за Терёшиной. Она так долго болеет, что родители забеспокоились. В конце той четверти кое-кто приходил к Даме по этому поводу, но она надеялась, что как-нибудь обойдётся. А теперь она испугалась, что комиссия будет проверять замены уроков и выяснится, что у этих классов вместо русского языка и литературы то МХК, то география, что угодно, кроме того, что нужно. А Терёшина пока выходить не собирается. Екатерина Ильинична все выходные сидела с расписанием, и Дама, вроде, успокоилась, но тут в её кабинет врывается учительница физкультуры. Оказывается, в один и тот же час в физкультурный зал поставили два класса. Дама взбеленилась и принялась орать Екатерине Ильиничне, что это нельзя по технике безопасности. Потом прибежали словесники. Не знаю, что там было, но, говорят, начался такой крик, что завхоз зашла к ним предупредить о том, что дети в коридоре прислушиваются, поэтому надо бы вести себя потише.
   - Понятно, почему стоял крик, - сказала Светлана. - Если все замены будут проводить только словесники, то на каждого придётся дополнительно по... часов по двенадцать в неделю, если не больше... Убийственная нагрузка. И методические дни у них отберут, оставят лишь один выходной.
   - Но ведь надо понимать ситуацию, - возразила Карасёва. - Будет серьёзная проверка. Необходимо помочь школе.
   - А как бы вы восприняли известие, что вам придётся давать по семь уроков в день, в том числе и в субботу? А ведь после этого надо проверять тетради.
   "У тебя, можно сказать, нет проверки тетрадей, - подумала она. - Ты даже представить не можешь, сколько на это уходит времени".
   Людмила Аркадьевна промолчала.
   - А ведь если бы не комиссия и не жалоба родителей в письменной форме, администрация ещё два месяца не почесалась бы, - сказала Света.
   - Непонятно, почему родители начали беспокоиться так рано, - задумчиво проговорила Карасёва. - Слишком рано. Может, это Красовский их подучил, чтобы потрепать нервы Даме?
   - Это возможно, - согласилась Светлана.
   - Свет, кстати, почему ты выбрала математику? - вдруг заинтересовалась Людмила Аркадьевна. - Раз ты писатель, то тебе ближе литература.
   - Так ведь литература, а не сочинения детей, - уточнила Света. - Разве сохранишь слог, если каждый день читаешь безграмотный бред? Произведения наших детей не подошли бы даже для журнала "Крокодил". А математику я любила с детства. Знаете, как меня развлекал мой отец, когда я ещё не ходила в школу? "На первой ветке сидят семь сорок, на второй - пять, на третьей - три. С первой ветки две сороки перелетели на третью, а с третьей одна - на вторую, со второй три - на первую..." И таких перемещений набиралось до десятка. В конце надо было сказать, сколько сорок оказалось на каждой ветке. Моя мама путалась на третьем перелёте, а я ухитрялась всё запоминать и давать правильный ответ. Сама удивляюсь, как мне это удавалось. Сейчас я бы обязательно что-нибудь забыла.
   - Ну и муштровали же тебя! - посочувствовала Карасёва.
   - Нет, ничего подобного. Мне это очень нравилось. Я наслаждалась. Ну, а на обычные для детей дошкольного возраста вопросы вроде "Сколько концов у палки? А сколько у половины палки?" или "Что легче: килограмм пуха или килограмм железа?" я отвечала сразу, не задумываясь.
   - Про пух меня не спрашивали, а про палку - да. Я, разумеется, ответила, что у половинки палки один конец. Своя логика в этом есть: раз половинка предмета, то и концов должно быть в два раза меньше. Я потому запомнила этот вопрос, что мне очень долго доказывали, что я не права. "Представь палку, - говорили мне. - Вот её сломали. Теперь представь половинку этой палки". А я была занята своими доказательствами, что это, мол, половина, а не целая палка. Меня лишь тогда переубедили, когда на моих глазах разломали палку. В математики я явно не гожусь. Я чистый гуманитарий.
   - А я и на философский вопрос ответила, - похвасталась Светлана. - Я бы, конечно, не запомнила этот случай, если бы не удивление женщины. Мама привела меня в бассейн и, как обычно, отошла поговорить с прочими родителями, а мы, дети, ждём, когда нас запустят в "лягушатник". И вот чья-то мать стала с нами разговаривать, а потом спросила: "А чья мама лучше?" Дети начали кричать: "Моя! Нет, моя!.." И этот гвалт привёл меня к ответу: "Для каждого его мама лучшая". Я была совсем маленьким ребёнком, но до сих пор помню, как она была поражена. Видно, во мне уже тогда начал просыпаться писатель.
   - Ответ необычный, - согласилась Карасёва.
   - Конечно, однако то было очень умно, даже можно сказать, мудро для ребёнка, а теперь в своём солидном возрасте и с большим опытом общения с самыми разными родителями я скажу уже по-другому, причём обдуманно и объективно: лучше моей мамы я не встречала.
   Людмила Аркадьевна засмеялась.
   - Нет, правда, - воскликнула Света. - Я до сих пор не видела ещё мамы добрее, заботливее, умнее и разумнее, чем моя. Она и матерью была прекрасной, и человеком превосходным. Всегда стесняешься сказать это самому человеку. Мы легче произносим неприятные вещи, чем похвалу, а спохватываешься, когда уже слишком поздно. Но мама и без признаний знала, что я её люблю и ценю.
   - Американцы, в фильмах, по крайней мере, постоянно твердят: "Я тебя люблю". И в ответ слышат то же самое. У нас это как-то не принято.
   - Мы, русские, считаем, что любовь должна выражаться не словами, а поступками. Если заботишься о человеке, беспокоишься за него, то не надо слов - и без того понятно, что его любишь. А говорить сыну, например, или дочери по двадцать раз на дню: "Я тебя люблю", - как-то странно. Словно пытаешься в этом убедить ребёнка... или взрослого, потому что он сам это не способен увидеть. От частого повторения высказывание теряет смысл, становится дежурной, ничего не значащей фразой.
   - У нас в семье тоже не принято это говорить, - призналась Карасёва. - Я как-то после просмотра какого-то фильма захотела сказать эту фразу сыну, но не смогла. Это словно прощание перед вечной разлукой. Согласна с вами, что это надо не говорить, а доказывать делом. Вон в моём классе есть мамаши, которые своих детей прекрасно одевают, кормят, но на этом их забота о них заканчивается. Они могут сколько угодно говорить детям, что любят их, но, по сути, любят только себя и живут только для себя.
   - А чего мы сидим? - спохватилась Светлана. - Нам уже пора.
   Прежде всего, она обратила внимание на свою книгу, поставленную на видном месте возле доски.
   Хозяйка кабинета Любашина радостно сообщила ей:
   - Я детям показывала ваш роман. Вот ведь какие учителя в нашей школе!
   "А надо ли было?" - засомневалась Света.
   Совещание, конечно, ещё не началось. Директор с завучем не пришли, поэтому Лидия Максимовна могла спокойно поговорить с коллегами. Сейчас она перешла на озабоченный тон.
   - Вы слышали, что с нами собираются делать? Поставить нам все уроки Терёшиной. Думают они, что это не в человеческих силах? А Катя дошла до полного абсурда. Когда я это увидела в графике замен, то меня чуть кондрашка не хватила. Мне в субботу поставили пять уроков у восьмого "б". Пять уроков русского языка и литературы в один день! Как дети в один день могут освоить материал целой недели? А как быть с домашними заданиями? Тоже давать недельный объём? Я, конечно, сразу пошла к завучу, а та была у Дамы. Пришлось говорить с ними обеими. Екатерине Ильиничне, разумеется, досталось. Но это не конец. Я только что выяснила, что мне во все окна поставили замены и субботу тоже заняли, но теперь уже разными классами. После собрания опять пойду ругаться. Сами подумайте, каково тащить такую нагрузку! Одна неделя - куда ни шло, но вы же понимаете, что, если Терёшина не выйдет, мне так и оставят чужие классы. У нас ведь так: один раз согласишься, и от тебя уже не отстанут. Возьму два, от силы три часа, но не больше.
   - Но ведь комиссия... - возразила Карасёва.
   - Неужели вы думаете, что, так удачно распихав замены, наша администрация после отбытия комиссии их отменит? - насмешливо спросила Любашина. - А мне и две недели такой нагрузки не вытянуть. И вообще... ко мне могут придти на урок. А вдруг нагрянут на урок у чужого класса? Я этих детей не знаю. Мне неизвестно, как с ними работала Терёшина. И к тому же у них был большой перерыв. Как я могу дать там открытый урок?
   - Подождите... - попыталась сообразить Светлана. - Но ведь есть ещё один словесник. Её кабинет на первом этаже. Я её так редко вижу, что начисто о ней забываю.
   Эта учительница пришла к ним в школу два года назад, но для Светы оставалась чужой, почти незнакомой. Если случайно, крайне редко, они проходили мимо друг друга по лестнице, то ограничивались обычными приветствиями, не останавливаясь поговорить.
   - Берёзкина? - переспросила Лидия Максимовна. - Она сразу сказала, что не может взять часы сверх своей нагрузки. У неё ребёнок и больная мать, а помочь некому. Наша администрация попыталась было её уговорить, но не сумела.
   В кабинет вошла старуха Сидорова. По её виду было ясно, что её беседа с администрацией вышла тяжёлой.
   - Вы можете себе представить? - сразу же обратилась она к Любашиной. - Я говорю, что возьму лишь два часа литературы в восьмом "а", а мне навязывают уроки в двух классах полностью. Я отказываюсь, а мне отвечают: "Приказным порядком".
   - То есть как это "приказным порядком"? - переспросила Серёгина, сидевшая неподалёку и до сих пор молча слушавшая разговор. - У вас набирается полная ставка? Набирается. Наверное, наберётся даже полторы ставки. А брать вам ещё часы или не брать - дело ваше. Приказывать вам никто не может. Помните ситуацию с математикой два года назад? Тоже тяжело заболела учительница. Инсульт. На нас хотели навесить все её часы, а мы дружно воспротивились. Я выдерживаю полторы ставки, но ведь не две же. Почему я должна умирать раньше времени? И как же вышли из положения?
   - Я помню, что брали учительницу со стороны, - сказала Светлана.
   - А после чего её взяли? - осведомилась Серёгина. - После моего ультиматума. Я объявила, что согласна работать во все свои "окна" и даже выходить в субботу, но с условием, что сначала заставят работать Минкину. Не забыли ещё, какая нагрузка была тогда у Минкиной?
   - Какая? - заинтересовалась Карасёва. - Саму её я, конечно, помню, но какие классы она вела...
   - Она не вела никакие классы, а приходила развлекаться на три часа ИГЗ у чужих классов. А на консультацию с незнакомым учителем дети, конечно, не приходят. Она то отсиживала вообще в пустом кабинете, то играла в уроки математики с одним-единственным ребёнком. Я объявила, что раз в школе такая ситуация, то она должна придти на помощь и взять на время хотя бы двенадцать часов, а то она ни за что получает... где-то тысяч восемнадцать.
   - Восемнадцать? - удивилась Светлана, мимо которой это обстоятельство прошло стороной. - Восемнадцать тысяч за три часа консультаций?
   - Она ведь была заслуженным учителем. Я-то знаю, как она добилась этого звания, или лучше будет сказать, как ей добились этого звания. А заслуженный учитель получает к зарплате ещё пятьдесят процентов.
   - От зарплаты? - не поняла Света.
   - От ставки в восемнадцать часов, - пояснила более сведущая Карасёва. - Где вы были, Светлана Николаевна, когда мы все этим возмущались?
   - Но работать три часа, да ещё это всего лишь консультации, а получать за одиннадцать часов...
   - Вот именно это мы в то время и обсуждали, - подтвердила Людмила Аркадьевна. - Теперь я всё вспомнила.
   - Даже если бы она работала один час в неделю, она всё равно получала бы деньги ещё за полставки, - подтвердила Серёгина. - И когда я поставила условие, что её тоже заставят работать, решено было временно взять математика со стороны.
   - Нам такого ультиматума не выдвинуть, - сказала Сидорова, - но всё равно пусть берут словесника по совместительству.
   - А я ещё могу подсказать ловкий ход специально для комиссии, - продолжала Серёгина, слишком ярко вспомнившая бывшую коллегу. - Попробуйте упасть в обморок.
   Все засмеялись.
   - Я не шучу. У Минкиной всегда была такая манера: чуть какая трудность - хлоп в обморок. Когда она в этой школе только начала работать, а это было очень давно, нас было трое математиков. Нас обязали дать открытые уроки. Это было давно, задолго до вас, Светлана Николаевна. Вы все, конечно, понимаете, какая это нагрузка на нервы, но возражать не приходится. Я дала свой, другая учительница дала, а когда пришли к Минкиной, она упала в обморок. И всё! Нам запретили её трогать и не стали требовать от неё открытых уроков. А потом ей ни с того ни с сего дали звание заслуженного учителя. Говорят, муж выхлопотал. Вот как надо действовать.
   - Надо не только научиться так себя вести, но ещё и мужа соответствующего иметь, - сказала Любашина. - А если все начнут падать в обморок...
   - Открывается дверь в класс - учитель в обмороке, - засмеялась Светлана, - входят в соседний кабинет - та же история. Вся школа в обмороке, по коридору приходится идти на цыпочках, чтобы кого-нибудь не напугать. Я видела фильм про обморочных коз... кажется, коз. Хорошенькие, маленькие, но до того пугливые, что от любого резкого звука или движения падают в обморок.
   - А мы будем обморочными учителями, - согласилась Сидорова. - Сегодня я к этому уже близка.
   - А комиссия не станет проверять занятость учителей? - спросила Светлана. - Никого не смутит, что у словесников будет по две ставки?
   - Это никого не заинтересует, - ответила Серёгина. - Сохранение здоровья - личное дело учителя. Если помните, когда-то у многих из нас было по тридцать и более часов. А ведь мы не уставали так, как сейчас. И дело здесь не в возрасте, а поменялись условия работы... Короче, требуйте взять совместителя и отказывайтесь от слишком большой нагрузки, если не хотите заработать инсульт.
   - Инсульт - это болезнь математиков, - поправила её Светлана. - Словесники выбывают из нашей школы из-за инфаркта.
   - Спасибо, Светлана Николаевна! - желчно поблагодарила её Сидорова. - Я из без того каждое утро спрашиваю себя, жива ли я ещё, а тут вы напоминаете о нехорошем.
   - Но это верно, - возразила Карасёва. - Инфаркты у словесников были, а инсультов не было, зато у математиков были инсульты, но не было инфарктов.
   - Коллеги, а что это вы здесь собрались? - окликнула их Землянская.
   Они с директором задержались после ухода от них Сидоровой, чтобы попытаться разобраться в сложившейся ситуации, а войдя в кабинет, обнаружили, что большая часть учителей возбуждённо разговаривают друг с другом на местах, а группа из пяти человек стоит у доски, что-то обсуждая.
   - Мы посовещались и пришли к выводу, что необходимо брать совместителя, - сообщила Сидорова. - Вдвоём нам не справиться.
   - Мы уже подумали об этом, - спокойно сообщила завуч.
   Светлана вновь ощутила, что Землянская её очень не любит.
   - Что вы там застряли? - спросила Пронина Свету. - Я жду вас, жду. Вон Оксана Петровна анекдот рассказала.
   - Почти анекдот, - поправила её учительница химии, сидевшая перед ними.
   - Я думала, что только Михаил Борисович специалист по анекдотам, - заметила Светлана.
   - Так у него анекдоты, а у меня почти анекдот. Еду я в субботу на электричке и слышу разговор двух армянок. Одна другой говорит: "Ну и как, понравилось тебе в Вологде?" - "Очень понравилось. И красиво, и мне там было хорошо, но плохо одно: слишком много русских".
   - Дожили! - горько прокомментировала Пронина. - В России слишком много русских.
   - Так это в России вообще, - сказала Светлана. - В Москве она это не ощущает. Помните, год или два года назад... не помню когда... было два взрыва в метро. Я обратила внимание и даже запомнила, что было тридцать девять погибших...
   - Помню, что взрывы были, причём с жертвами, - согласилась Вера Ивановна.
   Учительница химии кивнула.
   - Но также сообщили, - продолжала Светлана, - что одиннадцать человек хоронят на кладбищах Москвы и Подмосковья, а остальных отправят на родину. Из тридцати девяти человек лишь одиннадцать - жители Москвы и Подмосковья. Вот сегодняшний состав населения Москвы. Это вроде "случайной выборки", про которую мы проходим по теории вероятностей и статистике.
   - Вспомнила! - сообщила Оксана Петровна. - Взрывы были в две тысячи десятом году, по-моему, не то в конце марта, не то в начале апреля. Это совпало по времени с одним семейным событием.
   - А меня тоже отправили бы на родину? - спросила Вера Ивановна. - Хотя нет, у меня ведь московская прописка. Это уж дело родных - забирать мой труп или нет.
   - Фу! - скривилась учительница рисования. - О чём вы говорите?!
   Светлана ждала, что их сейчас призовут к порядку, но Землянская и Дама сами были заняты обсуждением какого-то вопроса и даже пригласили Серёгину и Сидорову. И остальные учителя тоже не сидели молча. Света заподозрила, что идея взять совместителя была воспринята и одобрена.
   - Коллеги, чтобы совсем не упасть духом, думайте о стимулирующей оплате, - посоветовала англичанка Зельдина. - Меня только это и спасает.
   - Какая ещё стимулирующая оплата?! - возразила учительница химии. - Если комиссия даст неблагоприятное заключение, то вас не только лишат всяких премий, но ещё... как бы не вычли из зарплаты.
   - Надеюсь, что этого не произойдёт, - испугалась англичанка. - За что с нас взыскивать? Мы ведём иностранный язык, у нас нет обязательного экзамена, качество обучения больше восьмидесяти процентов. К нам не должно быть претензий. У меня взято столько кредитов, что без этой выплаты мне с ними не разделаться.
   - А если о вас упомянули в письме? - спросила Светлана. - Придут к вам в класс, вас оттуда выставят, а вашим ученикам дадут какую-нибудь контрольную, причём не глупый тест, а именно контрольную.
   Она в это не верила, но хотела припугнуть Зельдину, чтобы та не очень-то хвасталась отсутствием обязательного экзамена и восьмьюдесятью процентами качества.
   - Только не это! - воскликнула англичанка. - Не накличьте!
   - А я веду всего лишь изобразительное искусство, - проговорила учительница этого предмета. - Зачем ко мне приходить? А если придут, то увидят, что дети рисуют. Пусть у меня премия будет небольшая, но лишить меня её не за что.
   - Всю школу могут лишить, - ответила Оксана Петровна. - Да ещё такой штраф назначат, что нам два года не видать премий.
   - И когда же начнётся собрание? - громко спросила Семакова. - Мы давно ждём.
   Она уже не была в том состоянии, в каком её встретила Светлана, но голос выдавал, что до спокойствия ей далеко.
   - Да, мы затянули с началом, - согласилась Землянская.
   Серёгина и Сидорова пересели на свои места.
   - Завтра рабочий день, - продолжала Семакова, начиная распаляться. - Почему мы должны сидеть здесь до вечера? А если ещё и комиссия придёт...
   - Комиссия будет работать, начиная со среды, - ответила Дама.
   Она старалась держаться уверенно, однако было видно, как ей сейчас трудно. Её обычный тон изменился на более доброжелательный, и это понятно, ведь результат проверки зависел не только от правильного ведения документации, но и от работы и настроя учителей. Сейчас избитое выражение "мы все в одной лодке" прекрасно подходило к случаю, только "лодку" надо было заменить "школой". И одета директриса была очень строго.
   - Сейчас, действительно, уже поздно, - согласилась Дама, - поэтому обойдёмся без вступительной части, а сразу перейдём к главному.
   "Если бы это делали на каждом совещании, сколько времени не было бы потрачено впустую!" - подумала Светлана.
   - Мы собрались здесь по поводу письма, - продолжала директор. - В нём нашу школу смешали с грязью.
   Все сначала повернулись к Киселёву, а потом посмотрели на Красовского. Борис Маркович был невозмутим, а Алексей Геннадьевич внимал Даме с видимым удовольствием.
   - Фактически это анонимка, потому что все четыре подписи расшифровать невозможно, - продолжала директор.
   - Покажите мне письмо, - попросила Екатерина Ильинична. - Если оно напечатано в нашей школе, то я сразу определю, каким принтером пользовались.
   - И зачитайте его, - предложила Карасёва.
   - Не могу, - ответила Дама. - Мне не дали копию. Письмо на трёх печатных листах, а у меня не было времени его даже как следует прочитать. Я пробежала его глазами второпях, через абзац. Письмо якобы от четырёх родителей, которые указывают, что нарочно не расшифровывают свои подписи из боязни, что их детей будут травить, как это принято в нашей школе.
   - Интересно, кого у нас травят? - осведомилась Сидорова.
   - Учителей, - вполголоса ответила Пронина. - Любой ученик может сказать учителю гадость, а тот не имеет права даже выставить его за дверь.
   - В письме затронуты многие вопросы, - говорила Дама. - Но вас, конечно, волнует то, что касается непосредственно учёбы.
   - Нас всё волнует, - возразила Серёгина.
   - Прежде всего, эти четыре как бы родителя жалуются, что у нас на крайне низком уровне ведётся английский язык, и будто бы это сильно беспокоит многих родителей. Там про это написано много, но у меня не было времени вчитаться.
   Англичанки явно не ожидали, что будут не только упомянуты, но что даже начнут именно с них. Они переглядывались, качали головами и понимающе улыбались.
   "Она правильно употребила "как бы", - мимоходом подумала Светлана. - Ведь его синонимы "словно", "как будто", то есть выражают сомнение, даже отрицание. А до сих пор остались люди, употребляющие "как бы" совершенно не к месту, сделавшее его словом-паразитом. Их стало меньше, но они не перевелись. Только ведь это паразит опасный, искажающий смысл высказывания. "Я как бы это сделаю". То есть он якобы сделает, а на самом деле только притворится, что сделал. А человек, безмозгло употребивший это "как бы", считает, что дал твёрдое обещание. Однажды (давно это было, когда этого паразита только пустили с экранов в народные массы), подросток из военного училища брякнул "Я как бы хочу защищать свою Родину". Но ведь он, молодец, сразу спохватился и поправился: "То есть не как бы хочу, а по-настоящему хочу". Умный оказался мальчик. Может, после этого он перестал "какбыкать". Жаль, что не все чувствуют эту тонкость... Что это я? Сейчас такие важные сообщения, а я думаю о правильности речи".
   - Плохо ведётся математика, русский язык, - перечисляла предметы Дама.
   - Фамилии не указаны, так что зайти могут к любому учителю английского языка и математики, - подхватила Землянская. - Будьте готовы.
   Светлана мельком отметила, что завуч сказала только об английском и математике, хотя директриса упомянула и русский язык, но вдумываться в это не было времени.
   - Плохо ведётся история, москвоведение, мировая художественная культура, ОБЖ, биология и география, - говорила директор. - Особенно это касается таких учителей: Жигадло, Карасёва, Сорокина, Сергеева. Зато родители хвалят Киселёва, ведущего уроки на высочайшем уровне. Указывается, что учительница русского языка и литературы Терёшина не соответствует занимаемой должности. Почему-то эти родители в кавычках решили, что она не имеет педагогического образования, как и некоторые другие учителя в нашей школе. Даже интересно, откуда родители вообще могут знать, у кого какое образование? А у Терёшиной всё в порядке. Она закончила педагогический университет и имеет диплом. Эти родители просят проверить, как ведутся уроки у всех, без исключения, словесников и провести срез знаний по русскому языку.
   - Чтобы родители употребляли такие термины! - воскликнула Серёгина. - Срез знаний! Они бы сказали "проверка знаний".
   "Вот уж будет катастрофа, если детям дадут не тест с выбором ответов, а полноценный диктант! - подумала Светлана. - Сразу обнаружится, что они "корову" пишут через ять".
   - Из физиков выделили Новикову, - продолжала директор. - Указывалось, что она вообще не знает предмет, который ведёт.
   - Это я не знаю?! - возмутилась Инна Андреевна.
   - Я лишь объясняю, что было в письме, - оправдывалась Дама. - Лично я так не считаю. Также сказано, что на уроках физкультуры творится самое настоящее безобразие, и родители просят прекратить издевательство над детьми. Фамилии учителей не указаны. А вот учительница изобразительного искусства на своих уроках, оказывается, не следит за детьми и позволяет им заниматься своими делами.
   - Как же так? - ошеломлённо спросила упомянутая учительница. - Дети на каждом уроке рисуют. Все дети.
   - Я ни в чём вас не обвиняю, - успокаивала её директор. - Я лишь рассказываю о том, что было в письме. Учителей химии тоже не забыли. Расхвалили Красовского и разругали Аллу Витальевну.
   - Да уж, - со смехом вставила слово завуч. - Я оказалась плохим педагогом.
   - А что написали обо мне? - спросила Оксана Петровна.
   - Ничего. О вас не упомянули.
   - Неприятно выбиваться из коллектива? - спросила Светлана. - Чувствуете себя обойдённой?
   - Приятное чувство, - ответила Оксана Петровна. - Хоть на этот раз повезло. Вас тоже можно поздравить, Светлана Николаевна. И вас, Вера Ивановна.
   - Меня и без писем постоянно ругают, - безнадёжно проговорила Пронина.
   - Изобразительное искусство ведётся в пятых, шестых и... кажется, седьмых классах, - сказала Светлана, - ОБЖ - в старших, химия - начиная с восьмого класса. Перечислили фамилии почти половины учителей. Получается, что каким-то образом сошлись вместе четыре родителя самых разных классов и сообща соорудили письмо. Неужели это не приняли во внимание?
   - Всем, и наверху тоже, понятно, кто пишет, - ответила Оксана Петровна. - Но всё равно нас будут мучить проверками.
   - Кажется, я перечислила все упомянутые фамилии, никого не забыла, - сказала Дама. - Отдельно говорилось о начальной школе. Я не могу в точности передать всё, что о ней было написано, потому что эту часть письма я читала совсем уж второпях. У меня его буквально вытягивали из рук. Просят обратить внимание на качество обучения, на поведение детей. Особо указывается на то, что дети употребляют в речи мат, а учителя их не останавливают.
   - Мы останавливаем, - возмущённо заговорили все учителя "началки". - Но что толку, если на таком языке говорят в семьях этих детей?
   - А нас за то, что мы их стыдим, могут наказать, - напомнила англичанка Потапова о прискорбном случае.
   - Обо мне тоже было написано, - сообщила Дама, и всеобщее внимание моментально перешло на неё.
   - Я, видите ли, хожу по школе в большом декольте, и у меня чуть ли не вываливается грудь. А разве я хожу в большом декольте?
   Никто не ответил.
   - Одежде учителей вообще уделили четверть страницы, - продолжала директор. - Я не нахожу, что кто-то ходит в недозволенном виде, но на всякий случай пересмотрите ваш гардероб и на время работы комиссии надевайте самые строгие костюмы. Хотя даже этим не угодишь авторам письма, потому что они указывают на то, что часть учителей ходит по школе в чёрных одеяниях, создавая ощущение траура.
   - Очевидно, это сказано обо мне, - пояснила Землянская, всегда одевавшаяся в чёрное.
   - Интересно, что ещё было сказано о нашей администрации? - тихо сказала Пронина. - Ясно ведь, что письмо направлено, прежде всего, против Дамы и, наверное, завуча, а учителям просто захотели потрепать нервы.
   - Об этом мы не узнаем, - ответила Оксана Петровна.
   Светлана долго гадала, почему не была упомянула её фамилия. В прошлом подобном письме она фигурировала, хотя у неё не было ссоры ни с Киселёвым, ни с Красовским. Отчего же сейчас с ней обошлись так милостиво? Потом её осенило: в то время Алексей Геннадьевич разозлился на неё из-за печёнки, которую прислал с детьми к ней на урок. Он решил, что об этом случае рассказала она, хотя на самом деле это сделала внучка социального педагога, учившаяся как раз в том классе. Внучка рассказала бабушке, бабушка - кому-то ещё, и таким образом история с печёнкой стала широко известна. А на этот раз Красовскому не из-за чего было ей мстить.
   - Может быть, второпях я что-то пропустила, - сказала директор. - Особое внимание я, конечно, обратила на фамилии, но на всякий случай готовьтесь все. Нас могут заранее предупредить, в какие дни и в какие часы придут на уроки, а могут нагрянуть внезапно. И посетить могут уроки не только названных в письме учителей, но и чьи-то ещё. Также пусть те, кто даст такие уроки, не расслабляется, потому что к ним могут зайти ещё раз, а могут ходить на несколько уроков подряд. Будет очень серьёзная проверка, а карательные меры... очень суровые, вплоть до снижения разряда и даже увольнения.
   - Ко мне можно придти всегда, - заявила старая учительница русского языка Сидорова. - Я рада принять любого.
   - Кроме бешеной бабки, - шепнула Светлана, и её соседки зафыркали.
   - Я тоже всегда готова, - сообщила её коллега Любашина.
   - Никто не ведёт урок, не подготовившись к нему, - возразила Серёгина. - Но комиссия придёт не хвалить вас за это и не давать благожелательные советы, а выискивать недостатки. И будьте покойны, она их найдёт у каждого.
   - Иными словами, нам надо заранее подыскивать себе другую работу, - сделала вывод Зельдина.
   - Об этом надо было позаботиться уже давно, - заявила Синицына.
   Такое высказывание можно было понять двояко, но, к счастью, Алёна Евгеньевна не остановилась на этом, а продолжала:
   - У меня припасены про запас два места, куда я могу уйти.
   У Светланы не было ни одного места, и она не имела понятия, куда податься, если вдруг работать в школе будет невозможно.
   Зельдина, не успевшая обидеться, призналась:
   - А мне идти разве что в "Пятёрочку".
   - Конечно, ещё в письме было сказано, что я ворую деньги, - сказала Дама, - провожу всякие махинации, беру взятки и всё в таком роде. Я к этому уже привыкла.
   Встала Землянская и принялась пространно объяснять, насколько старательно должен каждый учитель готовиться к урокам. Никаких конкретных рекомендаций она не давала, поэтому Пронина сделала Светлане знак склонить к ней слух.
   - Нашу старую директрису тоже обвиняли во взятничестве, - сообщила она. - Было что или нет, я не знаю, но она как-то пожаловалась мне на эти слухи и спросила: "Скажите, Вера Ивановна, беру я взятки?" Я ответила так: "Откуда я знаю? Может, берёте, может, не берёте".
   - А она?
   - Она засмеялась и сказала: "Нет, не беру".
   - А что бы ответила Дама, если бы вы сказали это ей? - поинтересовалась Света.
   - Из школы меня, вроде, не могут выставить, а придираться ко мне больше, чем сейчас, уже невозможно.
   - Это что касается первого письма, - вновь взяла слово директор.
   Все оживились.
   - Да, коллеги. Кляузами на школу завалены все вышестоящие инстанции, - подтвердила завуч. - И, по-видимому, это только начало.
   - Продолжение, - поправила её учительница физической культуры. - Мы уже несколько лет не можем избавиться от этих кляуз.
   - Письма отправлены даже в Мэрию и Прокуратуру, - сообщила Дама.
   - Веерная рассылка. Но не догадались послать в Гаагский суд, - посетовала Карасёва. - Как это они оплошали?
   - Нет, - решила Серёгина. - Там слишком большая очередь. Лет пять пройдёт, прежде чем письмо рассмотрят.
   - А помните, как оперативно писались доносы, когда у нас были выездные конференции? - спросила англичанка Потапова. - Автобусы ещё не успевали придти на место, а в письмах уже было указано, кто из какого окна вылезал, кто к кому ходил и чем занимался.
   - И возникали нелепости, - подхватила Сидорова. - Обо мне было сказано, что я вместе с представителями администрации вовсю пользовалась благами: ела роскошные обеды за счёт учеников, ходила в сауну и так далее. Но директор и прежняя завуч в тот год на конференцию не ездили, а я вообще была в больнице.
   - А ещё про нас было сказано, что мы там разделили между собой миллион, - напомнила Дама, улыбаясь. - И что этому есть свидетели. К счастью, мы, действительно, были заняты в школе и не смогли съездить туда хотя бы на день. Что ж, коллеги, теперь о другом письме, которое мне показали. Оно пришло уже после первого письма... не первого, конечно, а предыдущего. На этот раз в нём говорится о выходцах из бывших социалистических республик. Я, мол, принимаю их без регистрации, беру от них деньги и дорогие подарки. От них у нас, оказывается, не требуют медицинских справок, а это подвергает риску здоровье других детей. Я, видите ли, принимаю их без разбора, лишь бы набрать побольше и получить поэтому больше денег на школу. Хорошо хоть, что не в свой карман! Хоть в этом мне не надо оправдываться. Нам выделяют деньги в зависимости от количества учащихся. А ведь без этих детей нам бы в этом году не открыли первый класс. Там почти только одни приезжие. Да и как я могу их не принимать, если у нас общеобразовательная школа? Мы обязаны принимать всех желающих, откуда бы они ни приехали, лишь бы была регистрация и все необходимые документы.
   - И где мы найдём других детей? - добавила Серёгина. - Если не будет приезжих, половину школ придётся закрыть.
   - А в конце года якобы многие дети уходят. До тридцати человек! Как вам это?
   - Какое-то безумие! - крикнула Семакова. - Этих анонимщиков надо отправлять в психиатрическую больницу, а мы здесь всерьёз обсуждаем их бредни.
   - Мы не по своей воле обсуждаем, - ответил Жигадло. - Нас заставляют этим заниматься.
   - Также было сказано, что в школе развели родственность, - сообщила Дама. - Не знаю, что имелось в виду. Насколько мне известно, у нас здесь нет ни сестёр, ни братьев, ни родителей с детьми. В конце письма было сказано, что оно написано родителями учащихся и некоторыми учителями.
   - Кем именно? - спросила Семакова.
   - Неизвестно. Подписей нет. Но раз речь идёт об учителях, то я попрошу вас расписаться в том, что вы не имеете касательства к этому письму. А кто его писал, тот, разумеется, может не ставить свою подпись.
   Лист пошёл по рядам, и каждый, в том числе Киселёв и Красовский, расписался.
   - Всё, коллеги, - заключила Землянская. - Можете расходиться. Светлана Николаевна, вас мы просим задержаться.
   Света подумала о кабинете. Вдруг её старания по приведению его в порядок не оценили?
   Дама, в самом деле, начала именно с этого.
   - Мы заходили в ваш кабинет...
   - Не мой, - поправила её Светлана.
   - Был вашим, - уступила директор. - Вы хорошо потрудились. Меня поразили стулья. Ведь это краска, а такое впечатление, что дерево. И стены смотрятся хорошо.
   Светлана испытывала сложное чувство. Ей казалось, что будто что-то изменилось, что ей словно стало легче разговаривать с администрацией, от которой она всегда предпочитала держаться подальше. Дама всегда была с ней вежлива, но сейчас в её голосе проскальзывало чуть ли не уважение, граничащее с настороженностью. Может, она подозревает Свету в соавторстве с Киселёвым и Красовским? Где-то в сознании брезжила догадка, что это вызвано её изданной книгой. А может, она заглянула в Интернет и увидела, сколько у этой учительницы выложено произведений? Когда Светлану спросили, где можно прочитать её книги, она ответила, что достаточно набрать в поисковой строке её фамилию и имя, а ещё лучше с отчеством, потому что и просто Ермаковых и Светлан Ермаковых на свете много. Вдруг Дама не поленилась просмотреть её страницы? Хорошо бы она не заинтересовалась рассказами о школе. Хоть конкретные люди там не выведены, но общей критики порядочно.
   - Я рада, что моя затея с покраской удалась, - ответила Света. - Хорошо, что я об этом догадалась! То, что было на спинках стульев, по-моему, невозможно стереть.
   Она решила, что сейчас ей сообщат, что кабинет возвращают ей.
   - Спасибо, вы нас очень выручили, - поблагодарила Дама.
   - Но мы вас задержали по другой причине, - заговорила Землянская.
   Несмотря на её обычный деловой вид и голос, Света ощущала исходящую от неё недоброжелательность. Ей показалось, что вид изданной книги ещё больше настроил её против автора.
   - А может, нам пойти ко мне в кабинет? - спохватилась Дама, разглядев в дверной проём, что Любашина мается в коридоре в ожидании конца разговора.
   Они втроём спустились на первый этаж.
   - Светлана Николаевна, вам известна ситуация, - начала завуч. - Каждый учитель должен помочь школе. Это ваша школа, вы в ней работаете. Если школу закроют, вы останетесь без работы. Ещё неизвестно, удастся ли вам найти место в другом образовательном учреждении. Сейчас молодых специалистов некуда пристроить.
   - Я не словесник, - возразила Светлана. - Как я могу заменять Терёшину?
   - А мы не имеем в виду замены у Терешиной, - сказала Землянская. - Речь идёт о математике в пятом классе. Родители отказываются от Семаковой и просят дать им другого учителя.
   - У меня три класса и четыре надомника, - напомнила Света. - Как я могу взять ещё один класс?
   - С надомниками можно заниматься во второй половине дня, - заявила Землянская. - Тогда ваши "окна" освободятся.
   - Это будет слишком большая нагрузка, - сопротивлялась Светлана. - У меня и без того полторы ставки. К тому же у пятого класса надо каждый день проверять домашнее задание, а это не три строчки, как в "началке". У меня и без того всё время занято уроками, подготовкой к ним, проверками тетрадей, а если до пяти часов сидеть в школе с надомниками, то мне просто не останется времени жить. Всё равно проверка тетрадей и подготовка никуда не денутся, только отодвинутся на вечер.
   - Почему до пяти? - спокойно спросила завуч. - Вы будете освобождаться раньше, ведь я вам уже говорила, что Петрову из седьмого "а" снимают с надомного обучения.
   - Всё равно не возьму, - упёрлась Светлана, решив отстаивать своё право работать разумное количество часов. - У нас есть и другие математики.
   - У Колесовой большая нагрузка, и Серёгина тоже не может взять этот класс, - спокойно сообщила завуч. - А вы не забыли, что на вас жаловались родители одиннадцатого "а" класса?
   - Не родители, а одна-единственная женщина, которая взяла в репетиторы человека, не знающего школьной программы. Он строил с её племянницей, точнее, вместо неё, графики, которые проходят только в математической школе и которых не будет на экзамене, и ещё возмущался, что девочка не умеет этого делать. От такого репетитора уже отказались.
   - Об этом я ничего не знаю, - солгала Землянская. - Жалоба была, а это главное. И ведь вами была недовольна ещё одна мать.
   Дама безмолвствовала, приняв обычный официальный вид.
   - Это была мать моей ученицы, - пояснила Светлана. - Она хотела, чтобы я выделяла время от урока на то, чтобы научить отличников, главным образом её дочь, решать те примеры из части С, которые рассчитаны только на математическую школу.
   - Что именно она хотела, не имеет значения. Имеет значение сам факт. На вас жаловались уже два раза. Может, вы хотите, чтобы у вас забрали одиннадцатый класс, который вы не можете подготовить к ЕГЭ?
   Светлане показалось, что она сходит с ума. Да и директриса выразила беспокойство.
   - Если вы это сделаете, то жалоба родителей будет обеспечена, - предупредила Света. - Эти дети учатся у меня с шестого класса, и никогда у меня не было трений ни с ними, ни с их родителями. Я не говорю об Алаеве и Григоряне. Они пришли сюда недавно, притом совершенными дв... неуспешными.
   - Нельзя менять учителя в середине одиннадцатого класса без веских оснований, - подала голос Дама. Решительность Землянской её подавляла.
   - В пятом классе пять часов математики в неделю, - сказал завуч. - Петрову мы снимаем с надомного обучения, значит, у вас высвобождается три часа. Получается, что к вашей нагрузке добавляется всего два часа. Разве это так много?
   Это было немало, если учесть всю её нагрузку, кроме того, Землянская не учитывала время на проверку тетрадей и подготовку к урокам, но Светлана чувствовала, что почва уходит у неё из-под ног. И всё же она попыталась хоть за что-то уцепиться.
   - Я каждый урок меняю кабинет, - сказала она. - Я не могу задержаться с детьми после звонка, потому что надо сдать один ключ, получить другой, готовить доску в новом кабинете. Я не в состоянии так мучиться ещё пять часов в неделю.
   - Этот вопрос не ко мне, - спокойно проговорила Землянская. - Я не занимаюсь расписанием и простановкой учителей в кабинеты.
   - Тогда пятый класс надо отдать учителю, которому не надо прыгать по кабинетам, - заявила Света, удивляясь собственной смелости.
   - Может, вернуть Светлане Николаевне её кабинет? - предложила Дама.
   - Мы не имеем права лишать кабинета классного руководителя только из-за того, что она болеет, - ровным голосом проговорила завуч. - Он записан за ней, она получает за него деньги.
   Директор была измучена и прежними частыми проверками, и лавиной анонимок, и ожиданием нашествия очередных комиссий, поэтому мечтала избавиться хотя бы от странной проблемы с пятым классом.
   - Можно поставить Светлане Николаевне уроки в её кабинете на время болезни Терёшиной, - предложила она.
   - А потом? - спросила Света.
   - Потом она уйдёт из школы, - пояснила Дама. - Это уже решено, и она об этом знает. Тогда кабинет официально отдадут вам.
   Светлане хотелось сказать, что её уже много раз обманывали и она не верит обещаниям, но она пожалела измотанную женщину.
   - Только на этом условии, - сказала она.
   - Завтра будет временное расписание, - предупредила Дама. - Екатерина Ильинична получит соответствующие указания. В среду уже должно быть постоянное расписание.
   Когда Светлана вышла из кабинета, её голова была словно заполнена густым плотным туманом. При подъёме на третий этаж этот туман улёгся и сменился сожалением. Зачем она согласилась взять пятый класс? Ведь говорила ей Семакова, что класс слабый, что у него долго не было постоянного учителя. Да ещё в этом классе вздорные родители, отказавшиеся от хорошего педагога, фактически его не узнав.
   - Света, что от тебя хотели? - спросила Карасёва, нарочно задержавшаяся в школе, чтобы разузнать новости.
   - Мне навязали пятый класс, - объяснила Светлана.
   - Я же тебя предупреждала, - напомнила Людмила Аркадьевна.
   Жигадло, оказывается, тоже был заинтересован в окончании переговоров.
   - Я видел, как ты шла по лестнице, Светик, - сообщил он. - Ну как?
   - Теперь у меня ещё и пятый класс, - повторила Света. - Я поставила условие, что я не буду прыгать по кабинетам... Хотите кофе?
   - Давай, - согласилась Карасёва. - Раз завтра комиссии не будет, значит, у нас завтра как бы выходной. Обычные уроки, не будем ждать, что вот-вот в классе появятся чужие люди.
   Светлана передала весь разговор.
   - Скользкая же баба! - пришёл к выводу Жигадло. - Что-то она вертит... Кто разберёт, что у неё на уме? А Дама у неё в полном подчинении. И как ещё она решилась без подсказки пообещать тебе кабинет? Но ты, Светик, не расслабляйся. Они опять могут обмануть.
   Светлана дошла до этой мысли самостоятельно. Однако раз она дала согласие, оставалось лишь надеяться на лучшее, но при этом быть готовой к худшему.
   - Как давно у меня не было маленьких! - сказала она.
   - Ты неисправима, - сообщил Михаил Борисович.
   - Клинический случай, - согласилась Карасёва. - Но если тебе поставят уроки в этом кабинете...
   - Не обнадёживайте её, - предупредил Жигадло.
   - Я говорю "если". Если поставят, то мы опять сможем пить кофе вместе, как в прежние времена.
   - Тогда надо будет принести фильтр для воды и сгущёнку, - решила Света.
   Михаил Борисович шумно вздохнул, не зная, как ещё выразить своё мнение о преждевременности таких забот.
   - А мне наш КрасавИц всё-таки нашёл способ подложить свинью, - сказал он, переходя на собственные несчастья. - Теперь начнут трепать нервы. И биологию плохо преподаю, и ОБЖ.
   - Вы с ним на ножах, поэтому понятно, почему он о вас написал, - подхватила Карасёва. - А я в чём виновата? Я с ним не ссорилась.
   - Может, это Киселёв постарался, - предположила Света.
   - Скорее всего, - согласилась Людмила Аркадьевна. Но каково? Мной, подумайте только, МНОЙ недовольны, а о второй учительнице истории даже не упомянули.
   Великая поддержка - общность людей. Казалось бы, они ничем не могли друг другу помочь, однако, посидев вместе за кофе, поделившись своими горестями, посочувствовав друг другу, учителя расстались в более спокойном состоянии, чем были после собрания. А Светлана даже пришла к выводу, что, возможно, она не так уж сглупила, согласившись взять пятый класс. Общение с малышами очень соблазнительно, а она была лишена такой возможности несколько лет. А что класс слабый, то, наверное, это не так уж страшно. Она брала слабые классы и часто добивалась успеха. Не все же классы такие, как седьмой "а". Это особенный класс, в него специально сбросили неуспешных детей. Пятый класс один в школе, в него должны попасть и умные дети. Всё-таки пятый класс - не одиннадцатый, когда неосвоенный материал накапливается в катастрофических размерах. Ей, конечно, придётся очень многое повторять, но ведь в пятом классе повторению пройденного посвящается всё первое полугодие, а Семакова, конечно, приложила все силы к тому, чтобы оживить в памяти детей или заново освоить материал четвёртого класса. Зато это ещё не сформировавшиеся характеры, пока ещё поддающиеся чужому влиянию, дети, не закостеневшие в нежелательных привычках, взглядах и мнениях. В нынешних пятиклашках, конечно, нет той наивности, какая была у предыдущих поколений в их возрасте, но всё-таки это пока ещё дети. Как приятно было работать с нынешним одиннадцатым "а", когда это был шестой класс! С каким удовольствием они решали задачи, текст которых Светлана переделывала, превращая ученицу, покупающую тетради и ручки, например, в зайца, ворующего капусту и морковь! "Да куда ему столько?!" - вопрошал маленький Кошкин. "Наверное, у него есть холодильник, - предположила Оксана. - А может, погреб". "На зиму хватит, - решил Ваня сочувственно. - Голодать не будет".
   И вот теперь она вновь будет иметь дело с малышами. По журналу она выяснила, какую тему проходит с ними Семакова, но, к сожалению, не застала саму Марию Витальевну и не могла уточнить, идут ли они в ногу с программой или отстают. Ничего, завтра она это узнает. А сегодня ей надо будет вытащить из закромов все материалы по пятому классу и разобраться в них. Хорошо, что конспекты лежат в строгом порядке, а к каждому уроку приложены математические диктанты, самостоятельные, нестандартные задачи, карточки. Когда имеются обширные наработки, принимать внезапно навязанный класс гораздо легче, чем составлять планы уроков с нуля.
   Когда Светлана подходила к дому, она поняла, что не только очарование работы с малышами вернуло ей часть душевного покоя, но, главным образом то, что комиссии завтра не будет, и то, что её фамилия не упомянута в письме. Конечно, надо быть готовой к тому, что и к ней заглянут на урок, но трепать ей нервы постоянными посещениями не должны.
   Старушки, по-видимому, ушли по домам греться, поэтому Светлана беспрепятственно вошла в подъезд. Сейчас же вспомнилась ещё одна причина относительного покоя - она уже не боялась, что более молодой сосед встретится с её Диком. Надо испытать, что такое постоянное напряжение и высматривание, не покажется ли поблизости "собаконенавистник", чтобы понять, какое наслаждение убедиться в напрасности таких страхов.
   Животные, как всегда, были счастливы приходу хозяйки. Однако среди приветствий пёсик не забывал и о своей выгоде. Получив выкуп за тапочек, он улучил момент и выхватил из рук Светы тёплую косынку, которую она использовала вместо шарфа. Она, всё ещё занятая мыслями о школе, и опомниться не успела, как Дик унёс добычу к себе на матрасик и победоносно ждал восхищения окружающих. Здесь никто не имел права к нему лезть. Уж что-что, а закон "мой дом - моя крепость" он знал лучше любого англичанина.
   - До чего ты ловкий! - сообщила ему хозяйка, необычайно его порадовав. - Но не вздумай её жевать!
   Любое живое существо должно иметь свою собственную территорию, где оно может чувствовать себя в безопасности. У людей это дом, квартира или хотя бы комната, а у собаки - конура или подстилка под столом или в уголке. Это запретная территория, где её нельзя наказывать или отбирать у неё вещи и игрушки.
   Светлана уважала это право животного и никогда не нарушала порядок. Если уж дело дошло до того, что украденная вещь оказалась во владениях Дика, то, чтобы забрать её, придётся или давать выкуп, что может не увенчаться успехом, или отвлечь пёсика и действовать незаметно для него. Исчезновение вещи его не огорчит, а вот хозяйничанье на его территории, если это не привычная уборка, возмутит, смутит и вселит чувство неуверенности.
   - Кто идёт со мной на кухню? - спросила Света.
   Кот сейчас же оказался на пороге комнаты, поджидая остальных, а пёсик замешкался, не зная, оставить ли добычу "дома" или прихватить с собой. Поскольку хозяйка уже пошла на кухню, он метнулся за ней, повернул назад, бросился к косынке, тут же раздумал её брать, оставив про запас, и поспешил к месту назначения с пустыми зубами.
   Когда Светлана, поевшая основательно, и животные, получившие лёгкий ужин, вернулись в комнату, Дик вспомнил было о косынке, но не обнаружил её там, где оставил, и перестал о ней думать. Исчезла, так исчезла. Не горевать же о ней.
   Светлана не знала, за что взяться в первую очередь: отсылать проклятые маркеры или готовиться к урокам в пятом классе. Она начала со второго, а к первому перешла лишь после вечерней прогулки с собакой и засиделась допоздна. День прошёл, не оставив ей времени ни на что другое. Хорошо хоть, что ещё не было проверки тетрадей.
   Впечатление, что благодаря отсутствию комиссии следующий день почти праздничный, пережило ночь и оставалось свежим до прихода в школу. Немного волновала встреча с незнакомым классом, но успокаивало, что это маленькие дети, а не десяти- или одиннадцатиклассники с преувеличенным сознанием своих прав и преуменьшенным - долга и ответственности. Однако при виде временного расписания Светлана забыла и о комиссии, и о детях. Ей поставили уроки в пятом классе, но вновь заставили прыгать по кабинетам.
   - Какие же сволочи! - с чувством проговорила Любашина, стоявшая рядом.
   Света была с ней полностью согласна, хотя и по другому поводу.
   - Мне опять наставили уроки, от которых я отказалась, - пояснила учительница русского языка.
   - А мне навязали пятый класс, пообещав ставить уроки в одном кабинете, - сообщила Светлана. - Но обещание не выполнили.
   - А когда они выполняли обещания? - спросила Лидия Максимовна. - Я пойду с ними ругаться.
   Это было произнесено так решительно, что Светлана воодушевилась.
   - Я тоже, - сообщила она и устремилась к кабинету директора сразу же, чтобы не растерять это чувство.
   Неизвестно, как бы обернулось дело, если бы Дамы не оказалось в школе или она была занята, но для Светы всё сложилось наиблагоприятнейшим образом. Она не только встретила директора, но ей даже не пришлось входить в канцелярию, потому что Дама как раз выходила оттуда.
   - Здравствуйте, Зинаида Фёдоровна, - начала Светлана. - Я к вам.
   - Здравствуйте, Светлана Николаевна, - ответила Дама. - Что-нибудь случилось?
   Она старалась держаться уверенно, однако было заметно, что она встревожилась.
   - Зинаида Фёдоровна, вчера мы договорились, что я возьму пятый класс, если мне поставят все уроки в одном кабинете. Мне даже пообещали, что это будет мой прежний кабинет, а потом мне вообще его вернут.
   - Да, я помню, - согласилась директор.
   - Но мне опять поставили разные кабинеты, поэтому наш вчерашний разговор недействителен. Пусть пятый класс передают другому математику.
   У Дамы отлегло от сердца, когда она поняла, что от злополучного класса не отказываются категорически и дело всего лишь в кабинете.
   - Я не знаю, почему Екатерина Ильинична не поставила вам уроки в вашем кабинете, - сказала она, передёрнув плечами. - Пойдёмте сейчас к ней, и пусть она при вас внесёт изменения в расписание.
   "Ясно, что она не получила распоряжения, поэтому и не выполнила его", - подумала Светлана.
   Она вслед за директором прошла в кабинет Екатерины Ильиничны. Та в полукольце возмущённых учителей колдовала над расписанием.
   - Екатерина Ильинична, - строгим голосом обратилась к ней Дама, - поставьте все уроки Светланы Николаевны в её кабинете.
   - Всё сделаю, - пообещала та, вскинув на директора совершенно безумные глаза и сейчас же опуская их на таблицу.
   Света поняла, что если она не настоит на немедленной перестановке кабинетов, то ей так и придётся бегать по школе.
   - Урок через двадцать пять минут, - сказала она Даме. - Дети должны знать, куда им идти.
   - Екатерина Ильинична, отложите все вопросы и сейчас же внесите изменения в расписание, - ещё строже сказала директор и повторила слова Светы. - Дети должны знать, куда им идти на урок математики.
   - Как я могу это сделать сейчас? - почти простонала Екатерина Ильинична. - Надо двигать учителей...
   - Зачем? - не поняла Светлана. - Те уроки, которые должны быть в моём кабинете, переставьте в те кабинеты, по которым я кочую. Учителям, которые проводят замены, безразлично, в какой кабинет им идти.
   - Да, это выход, - согласилась Екатерина Ильинична, удивлённая, что такое простое решение не пришло ей в голову. Должно быть, она совсем сходит с ума с этим расписанием.
   Дама не ушла до тех пор, пока номера кабинетов не были переправлены. Она распространила любезность даже на то, чтобы проводить своего заместителя до расписания, висевшего в вестибюле. Светлана боялась лишь одного: что они встретят Землянскую и та каким-нибудь образом помешает ей работать в спокойных условиях в кабинете с хорошими большими досками. Но завуч им не попалась.
   "Неужели это свершилось?" - спросила она саму себя, когда последняя цифра была исправлена.
   - И в расписании на третьем этаже надо переправить, - напомнила она.
   - Иду, - покорно отозвалась Екатерина Ильинична.
   Свете стало неловко от сознания, что она оказалась вроде как в привилегированном положении, а остальные учителя, не имеющие своего кабинета, так и будут скитаться по школе.
   - А комиссия не обратит внимания на то, что учителя каждый урок меняют кабинет? - спросила она. - Может, удастся и всех...
   - Светик! - плачущим голосом прервала её Екатерина Ильинична. - Ты смерти моей хочешь?
   - На номера кабинетов никто не будет смотреть, - сказала директор. Она встала у стены на обычное место дежурного администратора, а Екатерина Ильинична и Светлана пошли на третий этаж.
   "Дама дежурила вчера, - подумала Света. - По вторникам, вроде, должна стоять Землянская".
   - Ну и задала ты мне работу! - пожаловалась Екатерина Ильинична. - У меня и без того голова идёт кругом.
   Светлане хотелось напомнить ей о том, что давнее обещание поставить ей уроки в один кабинет не было выполнено за всю первую четверть, но она решила не накалять страсти.
   - Мне вчера навязали пятый класс, - сообщила она. - Но я его взяла с условием, что мне не придётся прыгать по кабинетам.
   - О пятом классе я знаю, - ответила Екатерина Ильинична. - Ты думаешь, я только из-за классов Терёшиной просидела над расписанием все выходные?
   "Значит, администрация была так уверена, что всучит пятый класс мне, что заранее распорядилась поменять расписание", - поняла Света.
   Она проследила за тем, как Екатерина Ильинична переставила номера кабинетов, и пожелала ей удачного дня.
   - Какой ещё удачный день?! - простонала та. - Ты же видела, какая толпа меня ждёт. Все чем-то недовольны! А наша администрация требует, чтобы постоянное расписание было готово уже сегодня вечером. А могу я успеть, если не решён вопрос с заменами у Терёшиной? Вроде, они собираются взять не то совместителя, не то студентку из пед. вуза, но пока ещё ничего не ясно. А что делать мне? И вот увидишь, что Дама опять начнёт на меня орать. Надо уходить из этой школы. Работать здесь становится невозможно.
   Светлана ей сочувствовала. Как можно требовать готовое расписание к вечеру, если неизвестно, кому и как распределят классы заболевшего учителя? Но какие бы испытания ни ожидали несчастную Екатерину Ильиничну и как бы Света её ни жалела, а всё-таки то, что человека не касается лично, не может помешать ему радоваться своему счастью. Ей поставили уроки в один кабинет! Уже одно это было прекрасно. Но ведь кабинет её собственный, с большими досками, со всеми линейками (которыми она почти не пользовалась, так как умела проводить прямые линии без их помощи), циркулями, транспортирами. Ей не нужно будет таскать по школе тяжеленные сумки с пачками тетрадей, не надо волноваться, что охраннику не принесли нужный ключ. Можно спокойно проводить урок, не тревожась мыслью, что после звонка необходимо перебираться в другой кабинет, можно задерживаться с детьми, отвечая на их вопросы. Когда не спешишь, возникает чувство уверенности, спокойствия.
   - Что у тебя случилось, Светлана Николаевна? - спросила Карасёва, заглядывая в кабинет. - Я видела, как ты шла по коридору первого этажа с Дамой и Екатериной Ильиничной.
   - Мне, разумеется, поставили другие кабинеты, - объяснила Света. - А я обратилась к Даме, и она пошла со мной к Екатерине Ильиничне. По-моему, она перепугалась, что я откажусь от пятого класса, и решила меня ублажить. Завтра принесу фильтр и сгущёнку. Как хорошо дома! Вернулась в родные пенаты.
   - Сегодня после третьего урока зайду к тебе выпить кофе. А вот завтра вряд ли удастся.
   При намёке на комиссию восторг от возвращения в свой кабинет стал потихоньку угасать, сменяясь тревогой.
   - Интересно, ко мне на урок заглянут? - спросила Светлана.
   - Этого никто не знает. Если подумать, то не должны бы, ведь у них длинный список учителей, на которых жалуются. Подумать только: пожаловались на меня! Но если собираются что-то предпринять против всей школы, то могут зайти к кому угодно.
   Света и сама это знала.
   - Если составят расписание, к кому, в какой день, на какой урок придут, - сказала она, - то это будет означать, что нас всего лишь очень хорошо попугают, но не будут предпринимать карательные меры против всей школы. А вот если нет... тогда жди беды.
   - Скоро мы узнаем, будет расписание или нет, - ухватилась за эту мысль Карасёва. - Да, если нам заранее укажут, когда к кому придут, то это уже поблажка.
   Никакие тревоги не могли нарушить наслаждения работать в собственном кабинете. И детям словно передалась радость учительницы. Даже Алаев из одиннадцатого класса почти не мешал ей. Как видно, он оставил идею учиться на "отлично", но без своего напарника Григоряна пока не распускался.
   Пятый класс пришёл к Светлане на третьем уроке.
   "Две трети ярко выраженных приезжих из бывших соц. республик, - ужаснулась Света. - Да и часть остальных детей сомнительного происхождения. А лица... Где детская наивность и простодушие? Кое-кто из девочек уже вовсю кокетничает. И это не то смешное "обожание" кого-то из старшеклассников, которое было у моих прежних пятиклашек. Здесь ощущается что-то взрослое. Меняются времена, меняются нравы, причём часто не лучшую сторону".
   В целом, ей понравилось работать с этими детьми, но она признала справедливость слов Семаковой о том, что класс слабый. Однако рано было судить, насколько он слаб.
   Пока она почти не запомнила детей, лишь нескольких человек, в том числе она обратила внимание на Костю Курулёва. Если дочь Раисы Павловны была очень тиха и неприметна, то сын держался гораздо свободнее, хоть и не нарушал дисциплину. Светлана заметила разницу в их поведении, но не задумалась об этом. Её гораздо больше заинтересовал полный мальчик за последней партой, поскольку имел привычку опасно раскачиваться на стуле и ничего не записывать в тетрадь. У него было широкое некрасивое лицо, подвижное и добродушное. Он бурно реагировал на любое незначительное происшествие в классе, от упавшего учебника до вызова кого-то к доске, но, к сожалению, не обращал никакого внимания на примеры и задачи. К концу урока Светлана порядком от него устала.
   Если бы не обещание Карасёвой придти пить кофе, Света на перемене переговорила бы с Семаковой, но пришлось отложить обсуждение нового класса.
   - Как тебе работалось? - спросила Людмила Аркадьевна, размешивая сахар. - Не забудь принести сгущёнку, а то как-то пусто.
   Света передала ей бутерброд.
   - Вкусно, - одобрила Карасёва. - А какой это сыр?
   - "Гауда". Он бывает разный. В зависимости от того, кто его делает. Этот хороший. У меня сейчас был пятый класс. Я, конечно, не запомнила детей, но такое чувство, словно я у них давно веду. И мне с ними легко, и они ко мне обращаются так, словно я у них с первого сентября. И с другими классами так было. Неужели детям не жалко расставаться со своими прежними учителями?
   - Я давно привыкла к тому, что нынешние дети легко меняют учителей, - призналась Людмила Аркадьевна - А уж у англичанок они постоянно переходят из группы в группу. А как тебе работалось в своём кабинете?
   - Чудесно! Сказочно! Я будто отдыхала. Не понимаю, зачем учителям устраивают гонки по кабинетам. На это тратится столько времени, сил и нервов! Мне повезло, что я сразу поговорила с Дамой, иначе, чувствую, я так и скакала бы по школе, словно кузнечик, у которого не всё в порядке с головой.
   Карасёва засмеялась.
   "А всё ли в порядке с головой у нашего автора? - тут же мелькнула мысль, не относящаяся к школе. - Я так и не отослала рецензию. Может, и не стоит отсылать, раз он пока ещё не выложил книгу для читателей? Напишу ему личное сообщение или, точнее, письмо. Но ведь не любят писатели критики, а многих оскорбляет даже незначительное замечание".
   Светлане было из-за чего тревожиться. Она прочитала роман одного из авторов их писательского сообщества, и ей стало жутковато. Слог был хороший, лёгкий, сюжет динамичный и очень привлекательный для современных подростков, часто попадались страницы, заставляющие безудержно смеяться, но всё это великолепие было обильно пересыпано подробными описаниями пыток, кровавых обрядов, страданий, которые испытывают несчастные, причём преподносилось это с каким-то ненормальным смакованием жестоких сцен, с подтруниванием над жертвами. Светлана подозревала, что автор в детстве наслаждался муками мелких животных, которых терзал, а теперь удовлетворяет садистские наклонности с помощью воображения и пера, точнее, клавиатуры. Но она не удивилась бы, если бы когда-нибудь узнала, что этого человека поймали на месте реального преступления.
   - О чём задумалась, Светлана Николаевна? - спросила Карасёва.
   - О книгах, которые выкладывают в Интернете. Существует множество электронных библиотек. Я часто с удивлением обнаруживаю, что мои романы, оказывается, помещены там-то и там-то. Я и о сайтах-то таких никогда не слышала.
   - А платят?
   - Конечно, нет, да я и не жду денег. Для того чтобы заработать, надо уметь рекламировать. Как читатель узнает, что существуют на свете такие-то электронные книги, если ему об этом не сказать? Я вообще удивляюсь, как они набредают на мои книги. В крупных библиотеках десятки, а то и сотни тысяч авторов. Как определить, на чьи книги не жалко потрать время? Но я не о себе думала, а о цензуре. У вас растёт сын. Он любит читать?
   - Как вам сказать... - замялась Людмила Аркадьевна. - По нынешним меркам, его, пожалуй, можно назвать читающим. Ведь сейчас большинство детей вообще не открывают книги. Кое-кто из словесников уже начал пересказывать содержание произведений, которые проходят по программе, иначе надо половине детей ставить двойки. А так они хоть что-то ответят или напишут.
   - А в Интернете он не выискивает книги?
   - Нет. Его интересуют игры, как я ни борюсь с этим.
   - Если заинтересуется и книгами, то не спешите радоваться, а прежде присмотритесь, какие книги он выбирает, сами их прочитайте. Ведь сейчас нет цензуры, авторы выкладывают и книги с обилием мата, и с порнографическими сюжетами, и с описаниями...
   - Я об этом не думала, - призналась Карасёва. - Вижу, что мир изменился, что всё встало с ног на голову, а до сих пор осталась убеждённость, что дурное не опубликуют. Если бы Дима вдруг стал активно читать книги из Интернета, я бы, наверное, обрадовалась и не подумала бы проверить, что именно он читает. Знаешь, Светлана Николаевна, сейчас воспитание детей - это вроде минного поля: не знаешь, когда, где и каким образом рванёт.
   - И ещё существуют авторы, увлекательно и подробно описывающие всякие жестокости, мучительства. Видно, то, что они с удовольствием проделывали бы сами, если бы не боязнь наказания, они заставляют делать своих героев. Я недавно прочитала такую книгу. Даже мне, взрослому человеку без склонности к садизму, не по себе. А если она попадётся подростку, особенно подростку, у которого такая склонность теплится, то... я не знаю, как ярко она вспыхнет. И что самое ужасное, всё это преподносится в занимательной форме. Какой-нибудь придурок может проделать такое над котёнком или щенком, даже над большой собакой, если как следует её свяжет, а группа неуравновешенных подростков способна поиграть в такую игру и над человеком.
   "Да, я напишу ему лично, - решила она. - Похвалю за слог и осторожно изложу свою точку зрения".
   - А сколько фильмов выпускают с обязательными постельными сценами! - подхватила Карасёва. - Они совершенно не нужны по сюжету, они лишние, а их впихивают словно по обязаловке, да ещё иногда такую музыку включают, словно такое случайное спаривание - нечто возвышенное, главное событие в жизни.
   - Когда-то это называлось случайной встречей на помойке, - припомнила Светлана где-то услышанное или вычитанное выражение.
   - И фильмов с жестокостями всякого рода очень много. Вот чего я очень боюсь. До опасных книг Дима может и не добраться, а фильмы всегда к его услугам. И содержание не требует мозгов, что многими приветствуется, и вся дрянь, которая притягивает подростков, всегда в них в полной мере: секс, насилие, издевательства, пытки, мат. А книги... Хорошо, что ты меня предупредила. Мне это в голову не приходило.
   - Я как-то была членом жюри одного литературного конкурса... - начала Светлана.
   - Ого!
   - Ничего особенного. Надо было прочитать штук тридцать или сорок рассказов, которые дошли до этой стадии конкурса, и дать им места, а потом данные суммируются и выделяются лучшие произведения. Были по-настоящему хорошие рассказы, была и дребедень, причём я почти все их уже забыла, особенно почему-то лучшие, так, что-то всплывает в памяти, но не слишком ярко, зато один просто врезался в мозг и именно из-за жестоких сцен. У меня такое чувство, что книгу, о которой я говорила, и этот рассказ написал один человек.
   - Сколько ещё скрытых садистов! - возразила Карасёва.
   - Но очень уж сходно пренебрежительное отношение к чужой боли, словесное пренебрежение. В книге мёртвые тела замученных людей автор с претензией на юмор называет тушками, а в рассказе... Там тушки не упоминаются, но зато про девочку, которой... даже говорить не хочу, какой предмет и куда засовывали... так вот про неё написали, что она при прежних надругательствах помалкивала и лишь после этого заверещала.
   - Заверещала? Так и написано?
   - Именно. Маленькая девочка испытывает жуткую боль, ужас, стыд, а про неё написали, что она заверещала. Знаете, мне по-настоящему страшно, что такие книги... и подобные фильмы, конечно... общедоступны и никому до этого нет дела.
   - А если вернут цензуру хоть в малой мере, сейчас же раздастся визг об ущемлении права на свободу слова, - сказала Карасёва. - Жалко, перемена кончается. Хорошо вот так посидеть. Завтра, наверное, не удастся. Как же противно! Что за удовольствие писать все эти кляузы?
   - По-моему, у Киселёва уже выработалась привычка, - решила Светлана. - Это как умывание утром. Не умоешься - будешь себя чувствовать неуверенно, вроде, чего-то очень не хватает. Так и он: если не напишет анонимку, словно бы и не живёт. Только я не понимаю, какая ему в этом выгода. Чего он добивается? Чтобы Даму сместили с должности? Так ведь новый директор может проверить, как он ведёт свой предмет, а всем известно, как именно он преподаёт. Неужели он настолько уверен в своей безопасности?
   - Они объединились с Красовским, - сказала Людмила Аркадьевна. - Красовский метит на место директора. Может, он что-то пообещал Киселёву? А может, это просто сдвиг в мозгах. Сходят же люди с ума. Вот и он сошёл. Красовский точно не в себе. Он уже давно перестал понимать, что можно делать, а что нельзя... Всё, Светлана Николаевна, звонок. Спасибо тебе за кофе и бутерброд. Я побежала.
   Обычно в школе Света забывала обо всём постороннем, но на этот раз разговор с Карасёвой об опасных книгах то и дело всплывал в памяти.
   "Я и ему напишу, - решила она, - и в рецензии тоже. Только надо сделать это аккуратно, чтобы не получилось слишком резко".
   К концу учебного дня отрывочные фразы, возникавшие в голове, сами собой сложились в связный текст. Так как надомник на урок не пришёл, Светлана взяла листок и набросала предупреждение читателям, которое она поместит в рецензии после приятной для автора части:
   "Книга читается легко и быстро, и могу поручиться, что скучать не будет ни один из вас, но, прежде чем рекомендовать вам этот роман, я хотела бы предупредить вас о некоторых его особенностях. Вы ведь не будете принимать лекарства все подряд, не обращая внимания, полезны они вам или вредны? Книги - это тоже лекарство, но не для тела, а для души. Одни открывают для вас тайны человеческой психологии, другие учат вас чему-то новому и полезному, третьи будят фантазию или просто доставляют удовольствие и приятный отдых. Каждый человек выбирает нужную ему книгу. Кто-то выберет именно эту книгу, но чтобы не было ошибки, я рекомендую ознакомиться с "противопоказаниями". Я бы не ограничилась для этого романа стандартным "до шестнадцати не рекомендуется", а растянула бы этот срок до двадцати одного года, а людям с тонкой, легко ранимой душевной организацией вообще бы запретила читать его. Наряду с очень смешными сценами, которых здесь немало, а также занимательными, волнующими, а порой страшными событиями, в книге чрезмерно много детальных, вплоть до физиологических подробностей, описаний человеческих жертвоприношений, убийств, казней и пыток. Надеюсь, даже в наше жестокое время найдётся мало представителей рода человеческого, упивающихся такими подробностями, а у людей впечатлительных эти картины надолго останутся в памяти, поэтому подумайте, стоит ли лично вам читать эту книгу, очень интересную, но изобилующую крайне жестокими сценами".
   "Пусть обижается как хочет, - подумала она, перечитав текст. - В хвалебной части я написала много хорошего про эту книгу, но было бы непорядочно умолчать о таких вещах. Ему следовало бы принять к сведению моё мнение, ведь я тоже читатель. А лично ему я прямо объясню, что дети могут слишком увлечься игрой и проделать всё это на самом деле. Только боюсь, что наши хорошие отношения на этом прекратятся".
   Дома она написала автору то, что считала необходимым, советуя сильно сократить жестокие описания, но, как мягко и осторожно она ни высказывала своё мнение, ответ она не получила и автор навсегда исчез из её жизни.
   Но то было вечером, а пока школьный день ещё не закончился. Надо было узнать расписание на завтра и переговорить с Семаковой о пятом классе.
   На третьем этаже всё ещё висело прежнее расписание, значит, и в вестибюле первого этажа его не сменили. Надо было идти к Екатерине Ильиничне. Светлана встретила её на лестнице.
   - Сейчас повешу расписание на завтра, - сказала та, не дожидаясь расспросов. - Всё ещё временное. Меня уже задолбали с этим расписанием! А что я могу сделать, если не решён вопрос о заменах у Терёшиной? Наши словесники отказываются распределить между собой её нагрузку.
   - Я их понимаю, - призналась Света. - Умирать никому не хочется.
   - Ты их понимаешь, - повторила Екатерина Ильинична.
   Она хотела изобразить издевательский тон, но он получился почти плачущим.
   - Конечно, ты их понимаешь, - согласилась она, отказавшись от театральности. - Я тоже понимаю. Но что мне делать? Дама в истерике и обвиняет меня в том, что я не справляюсь со своими обязанностями. Оказывается, это я должна убеждать словесников. Я с расписаниями сижу и в выходные, и в праздники, и в прошлые субботу и воскресенье я составляла новое расписание. Говорю об этом Даме. И знаешь, Светик, что она мне ответила? Что она не знает, как, когда и где я составляю расписание, ведь это происходит не у неё на глазах. Я спрашиваю, как же тогда оно возникло, если ещё в пятницу его не было? А она отвечает, что она этого не знает. Вот и весь разговор... Здравствуйте, Оксана Петровна. Или я вас уже видела сегодня? У меня уже в голове всё перепуталось. В моём кабинете, по-моему, топчется вся школа.
   - Нет, мы сегодня ещё не встречались, - ответила учительница химии.- А что до постоянного расписания, то, как я слышала, Землянская хочет взять какую-то девочку, когда Терёшину уволят. Она ещё учится, но желает работать в школе. Но я не знаю, будет ли она сейчас вести замены. Может, и будет. Что из этого получится? Я попыталась порасспрашивать среди своих знакомых, не желает ли кто-нибудь работать у нас. Нет. Как оказалось, о нашей школе уже наслышаны и не хотят окунаться в нашу помойку. А ведь была прекрасная школа! Помните, как осмотрительно принимали новых учителей? Нам подходил далеко не каждый. А сейчас гребём всё, что попадается, без разбора.
   - Половина школы сменилась года... за три, - подтвердила Светлана. - Куда делись прежние учителя?
   - Сбежали, - объяснила Екатерина Ильинична. - Кто сам сбежал, а кого вынудили уйти. Меня скоро тоже вынудят. Вот вам расписание на завтра, любуйтесь. Тебе, Светик, я поставила твой кабинет. И, пока не забыла, хочу дать тебе совет: сразу же, как только Терёшина уйдёт, иди к Даме. Пусть она тут же оформит передачу кабинета тебе. Если этого не сделаешь, его передадут кому-нибудь ещё, хотя бы этой девочке, если она придёт.
   - Скорее, Колесовой, - предположила Оксана Петровна. - Но идите с этим именно к Даме, а не к Землянской. И выберите время, когда Дама будет одна.
   Светлана поняла, что неприязнь к ней завуча не осталась незамеченной коллегами.
   - Я понимаю, - ответила она. - Не буду с этим тянуть. Как только, то сразу.
   Екатерина Ильинична ушла, а учительницы переписали свои уроки, пожелали друг другу удачи на завтрашний тяжёлый день и отправились по своим делам.
   Семакова ещё не ушла, но уже одевалась.
   - Мария Витальевна, - обратилась к ней Светлана, - что-нибудь выяснилось о пятом классе? Кто там баламутит родителей? Кого надо остерегаться?
   - Не понимаю, - отозвалась Семакова. - Чем и кому я не угодила? С детьми мы жили душа в душу. Сегодня они уже прибегали ко мне с просьбой взять их назад. Спрашивали, почему я их бросила...
   Светлана знала по многолетнему опыту, что коллега будет долго распространяться о любви к ней детей, доведя себя до растроганных слёз.
   - А кто у них классный руководитель? - спросила она.
   - Берёзкина.
   - Это молодая учительница русского языка? - уточнила Света. - Я её совсем не знаю. Какая она? С ней нормально работать? И кстати, как её зовут?
   - Нина Евгеньевна. Я тоже её плохо знаю. Вроде, она не пристаёт с оценками, ни за кого не просит. Но ведь я проработала там всего четверть. Не знаю, ей я не угодила или кому-то из родителей.
   - У меня сегодня был с ними урок. Класс, конечно, плохо подготовлен. Чувствуется, что в "началке" у них были проблемы.
   - И ещё какие! Сейчас я отдам вам их тетради и скажу, на кого из детей надо обратить особое внимание... Где у вас сидит Костиков? Такой... плотный, вечно вертится, шумит, громко хохочет.
   - За последней партой.
   - Сразу сажайте его за первую парту перед своим столом, иначе он ничего не будет делать. И так его легче одёргивать. Отметьте ещё Назаренко Георгия. Вы с ним тоже намучаетесь. Очень странный, я уж не говорю об учёбе. Вот здесь поставьте галочку. Беньяминова Елена. На неё можете не тратить силы, потому что толку не будет. Вы учили кого-нибудь из Беньяминовых?
   - Нет.
   - Повезло. Они приехали откуда-то из... кажется, из Средней Азии, у них большая разветвлённая семья, а Лена не из главной ветви, а из какой-то боковой. Как вам они не попадались? А у меня почти в каждом классе возникал кто-то из их рода. Вам повезло, что она хотя бы всё время молчит, а вот у меня сейчас учится её братец, так тот не умолкает. У этого семейства общая особенность на генетическом уровне: они не способны учиться. Все это знают, и родители этого не скрывают. Этих Беньяминовых у нас уже переучилось человек семь. Эти брат с сестрой от какого-то Моисеевича по отчеству, а то были от Абрамовича и... ещё кого-то. Мне пытались объяснить их родословную, но я всё перепутала. Да и зачем мне это?
   - А как же они сдают экзамены?
   - У нас они не сдают. Они учатся у нас до экзаменов, а потом родители забирают их из школы и увозят назад, на родину.
   - Зачем такие сложности? - удивилась Светлана. - Если они не способны учиться, то зачем их держать здесь? Ходили бы в школу у себя.
   - Так они же переехали в Москву. А там у них всего лишь родственники. Запомните, что от Лены вам ничего не добиться и это не её лень, а особенность в генах. Конечно, мы всё равно пытаемся таких хоть чему-нибудь научить, но не расстраивайтесь, что ничего не получается.
   Мария Витальевна сказала несколько слов о каждом ученике, и Светлана сделала пометки, на что обратить внимание.
   - Класс очень слабый, с гигантскими пропусками материала, - закончила Семакова. - Но в "началке" у подавляющего числа детей были пятёрки и четвёрки. Это, оказывается, они у нас ни с того ни с сего стали троечниками и двоечниками. А Савельева обижается, когда говорят, что она выпустила слабый класс. Когда со мной разговаривали Дама и Землянская, я пыталась им объяснить, что дети не знают материал, а они мне... Знаете, что они мне сказали? Что, когда проводили срез знаний, дети показали великолепные результаты, почти сплошные пятёрки. Как такое может быть? Меня в это время не было в кабинете, поэтому я не знаю, как проводили проверку. Может, Савельева ходила между рядами и подсказывала. Известно ведь, как это делается, если есть хорошие знакомства... А может, это она подговорила родителей? Я, мол, придираюсь к детям, занижаю оценки. Не знаю. Не хочу зря наговаривать на человека, но она сильно изменилась. Они там в "началке" вообще как с цепи сорвались. Грызутся, как бешеные собаки. А ещё Киселёв со своими анонимками. Нас и без того замучили проверками. В начале года казалось, что всё улеглось, так нет же.
   - Говорят, проверки не прекращались, только нас это не касалось, - возразила Света.
   - А теперь коснулось. И ведь как выбрали момент, чтобы пожаловаться на замены у Терёшиной! Не иначе как Красовский подсуетился. Заявление родителей подоспело как раз к комиссии. Хорошо ещё, что нас с вами не вписали в штрафной список. И на этом спасибо.
   - А вдруг и наши уроки будут посещать? - выразила опасение Света. - Я не могу давать нормальные уроки при посторонних.
   - Не придут, - успокоила её Семакова. - Даме, неофициально, конечно, пообещали посетить уроки только у упомянутых в письме учителей и даже сообщили, в какие дни и в какие часы кого посетят. Не слышали об этом? Синицыну обязали оповестить всех заинтересованных лиц, чтобы были готовы. Так что живите спокойно. А документацию, как всегда, будут просматривать до листочка. Говорят, проверят замены...
   - Вот почему такой переполох у словесников!
   - А вы как думали? Мало того, что по собственному почину будут проверять замены, так ещё родители пожаловались именно на это. И ещё ходят слухи, что в разные инстанции было послано ещё несколько писем якобы от родителей. Не знаю, на что ещё Киселёв решил пожаловаться.
   Поток писем мог сулить неприятности не только дирекции, но и учителям, однако сейчас Светлана радовалась тому, что страшная комиссия посетит уроки только у определённых учителей и только по графику. У неё были заготовлены "парадные" планы уроков у всех классов, кроме пятого. На всякий случай она решила переписать набело планы уроков и для пятого класса пока хотя бы на неделю. Если, против ожидания, к ней заглянут, ей не придётся опасаться, что удобные для неё листочки будут кем-то восприняты превратно.
   Светлана вернулась в свой кабинет и стала собираться домой.
   - Светлана Николаевна, вы ещё здесь? - раздался голос у неё за спиной.
   Света вздрогнула. Она никого не хотела сейчас видеть, потому что мысленно была уже дома, где надо успеть многое сделать. Приход Карасёвой или Жигадло грозил длительным кофепитием, поэтому она даже обрадовалась, что то была всего лишь учительница начальной школы Савельева. Неожиданный визит, но Светлана догадывалась, что речь пойдёт о пятом классе.
   - Здравствуйте, Лидия Петровна, - приветствовала она её.
   "Не худо было бы постучать, прежде чем войти", - продолжила она про себя.
   - Я всё беспокоюсь о своих детях, - начала Савельева. - Как там мой пятый класс? Хоть я с ними и рассталась, но всё равно это мои дети. Даже в одиннадцатом классе они останутся моими. Не знаю, что случилось. Почему у них вышел конфликт с учителем математики?
   - Насколько мне известно, дело не в детях, а в родителях, - возразила Света. - Кого-то что-то не устроило, и он подговорил некоторых родителей отказаться от Семаковой. Обыкновенная история. Почему-то теперь идут на поводу у таких родителей. Когда это было, чтобы в пятом классе в начале года отказывались от хорошего учителя? А сейчас всё просто: написали три-четыре мамаши заявление директору - учителя заменяют, не разбираясь в причинах.
   - Наша администрация не хочет лишних хлопот, - объяснила Савельева. - Ей легче удовлетворить желание родителей, чем выяснять, обоснованно ли их требование. Я тоже против таких уступок. Сначала поговори с каждым из родителей в отдельности и уясни, чем они недовольны. В большинстве случаев выяснится, что одна из матерей желает каких-то поблажек для своего ребёнка, а учитель не идёт на уступки, поэтому она подговаривает кого-то ещё, что надо, мол, сменить этого учителя, а у тех, в сущности, нет к нему никаких реальных претензий. Но нашей администрации не хочется тратить на это время и силы. И поверьте, Светлана Николаевна, что дальше будет ещё хуже.
   - Конечно. Учителя будут бояться, что от них в любой момент откажутся, и начнут всячески ублажать стервозных мамаш. Неважно, что ребёнок, по сути, слабоумный, но раз у него нахрапистая мать, то ему будут рисовать пятёрки, а иначе на учителя пожалуются и... Наверное, скоро дело дойдёт до увольнения учителей, на которых есть жалобы.
   - Уже дошло, - сказала Савельева. - Увольняют ведь вашу молодую учительницу русского языка. До нас новости доходят, не думайте, что мы ничего не знаем. И тоже всё дело в мамаше. Надавила на администрацию и погубила карьеру молодой учительницы... Карьера - как-то слишком некрасиво звучит. Наверное, можно смело сказать, что эта мамаша испортила ей жизнь. Как девочка будет дальше работать? Найдёт в себе силы пойти в другую школу и начать всё заново? Может, это так её подкосило, что она будет держаться как можно дальше от сферы образования.
   - Вы бы видели её в самом начале! - подхватила Светлана. - Она наслаждалась тем, что ведёт уроки, работает с детьми. Почему её не защитили? Если уж пошла мода по первому чиху родителей менять учителей, то забрали бы у неё класс с поганой мамашей. Зачем же увольнять?
   - Я тоже этого не понимаю. Лично я эту девочку не знаю, но, вроде, не было причины для увольнения. Я попыталась порасспрашивать, но ничего конкретного не выяснила. Свой предмет она знает, излагает материал хорошо. Говорили, что она слишком мягкая и податливая, не может проявить твёрдость. Но ведь она только начала работать, ей надо подсказать, научить, помочь. Чует моё сердце, что дело не в её мягкости и застенчивости, а в чём-то другом. Вот запомните наш разговор, Светлана Николаевна. Потом вы убедитесь, что я права. А что до той мамаши, то я убеждена, что дело не только в ней. Уж слишком охотно наша администрация ей уступила, да не просто уступила, а увольняет девочку, которая пока ещё и работать-то толком не начала. Помните ведь, как у нас всегда говорилось? Учитель три года учится учить, три года работает, три года завоёвывает авторитет, а потом уже авторитет работает на него. А девочка всего месяц проработала, когда её начали травить.
   - Может, сыграли роль ещё письма и анонимки? - предположила Светлана. - Наша администрация испугалась, что и пакостная мамаша напишет наверх жалобу, вот и решила это предотвратить. Хотя в таком случае лучше было бы забрать класс, а не ломать человеку судьбу.
   - К анонимкам нам не привыкать, - ухватилась Савельева за больную тему. - Вон и по нам прошлись в том письме. А сегодня Карпова вместе с Дамой вдвоём сочиняли ответ на очередную жалобу безвестных родителей. Вы ведь знаете, что в разные инстанции, вплоть до мэрии и чуть ли не до администрации президента буквально хлынул поток писем. Дама уже не знает, как от них отбиваться, хотя это только начало. Наши анонимщики не отдыхали во время каникул, а изрядно потрудились. А знаете, что, оказывается, тревожит абсолютно всех родителей, за которых подписались только три человека? Причём ни детей, ни родителей с такими фамилиями в нашей школе нет. Они в панике из-за того, что каждый день то в вестибюле, то во дворе околачивается незнакомый человек, а руководство школы и охранник не принимают никаких мер по его выдворению.
   - Я тоже его заметила... давно заметила, - сказала Света. - Сначала я думала, что это кто-то из родителей, потом решила, что взяли ещё одного охранника.
   - Это не охранник, а телохранитель, - пояснила Савельева. - Он каждый день приводит девочку - а она учится во втором классе - в школу, отсиживает в коридоре все уроки, гуляет вместе с классом, потом отводит свою подопечную домой.
   - Гувернёр?
   - Нет, не гувернёр, а именно телохранитель. Гувернантка у них тоже есть, даже, кажется, две.
   - А как девочка учится?
   - Не звёздочка. Пока она не отстаёт. Во втором классе, сами понимаете, при наличии гувернанток отстать трудно. Но учится с натугой. И русский язык она осваивает медленно. Говорит довольно свободно, но только на бытовые темы, чуть более сложный разговор она не понимает.
   - Приятная или не совсем?
   - Не совсем. Бывает заносчивой. Я рада, что в моём классе нет хотя бы таких детей. Мне достаточно и того, что многие почти не говорят по-русски. Но я к вам пришла не просто поболтать, а узнать о пятом классе. Его ведь передали вам.
   - Пока мне нечего сказать, - ответила Светлана, решив умолчать о том, что класс слабый и это сразу заметно. - Я их сегодня в первый раз увидела.
   - Семакова неправильно поступает, - приступила Лидия Петровна к главному. - Она всем рассказывает, что дети ничего не знают. Я её уважаю, признаю, что она прекрасный педагог, но сейчас в ней говорит обида. Раз класс от неё отказался, значит, это плохой класс.
   Светлана слушала молча и, как показалось Савельевой, сочувственно, что подбадривало.
   - Она привыкла к детям среднего и старшего звена, - продолжала учительница увереннее. - Ей трудно понять психологию детей такого возраста. То, что вместо одного учителя, который им вроде второй мамы, появилось много учителей, и у каждого свои требования, своя манера вести урок, для детей самый настоящий стресс. Они растеряны, подавлены, не понимают, что случилось, почему всё переменилось, как им жить дальше. Я говорила Семаковой, что в первые полгода к детям надо относиться особо бережно, их нельзя задавливать плохими оценками. Дети настолько растеряны, что не могут реализовать свои знания.
   "Как будто дети не переходят из четвёртого в пятый класс ежегодно, - подумала Света. - Нам ведь есть с чем сравнивать. Слабый класс. К чему делать вид, что их знания попросту ещё не выбились наружу?"
   - А как быть с входным контролем и всякими проверками? - спросила она.
   - Это неправильно. Первые полгода вообще не должно быть никаких проверок, - говорила Савельева убеждённым тоном.
   "Вот это лихо! - подумала Светлана. - Здорово вот так отвертеться от того, что дети ничего не выучили в начальной школе! Первые полгода идёт только повторение. По мнению Лидии Петровны, именно за повторение материала "началки" нельзя ставить плохие оценки, а вот потом, когда начнутся новые темы, уже можно ставить тройки и двойки. И получается такая картина: новый учитель оценивает работу "началки" на "отлично" и "хорошо", то есть соглашается с тем, что ему передали прекрасно обученный класс, который он затем губит, не умея объяснить новый материал, в чём признаётся, начиная выставлять тройки и двойки. Ну и мудра ты, Лидия Петровна! Хорошо придумала".
   - Но раз входной контроль и проверочные работы не отменили, то мы обязаны их давать и как-то оценивать, - сказала она. - Не можем ведь мы за нерешённые примеры ставить пятёрки. Я этот класс не знаю. Буду рада, если он окажется сильным".
   - Он не был сильным, но и слабым тоже не был, - принялась объяснять Савельева. - Не знаю, что с ним произошло, почему дети вдруг стали плохо учиться. У них в начале года брали срез знаний. Так ведь такие результаты получились, каких я не ожидала! Пятёрки и четвёрки! В основном пятёрки. Троек вообще не было. Даже Беньяминова, что меня поразило, ухитрилась натянуть на четвёрку. А Семакова принялась ставить им тройки и двойки. Почему? Что такое случилось с детьми? Может, родители правы, что потребовали сменить им учителя математики?
   "А ведь, похоже, Семакова права, и Савельева приложила к этому руку, - решила Светлана. - Тогда получается, что класс был чудесным, а плохая учительница его испортила. Да ещё срез знаний выявил, что почти все были отличниками. Ясно, что дети не сами наработали на такие результаты. Но как же это подтасовали? Может, Савельева заранее получила задания и подготовила детей? Нет, скорее или она была с классом во время проверки и подсказывала им, или проверяющая была её хорошей знакомой и выручила её по-дружески. Хоть бы постеснялись выдавать такие сногсшибательные результаты! Поставили бы для убедительности и тройки, может, хоть одну двойку. Каждому ведь ясно, что такого попросту не может быть. А в классе, где дети плохо понимают русский язык, вообще не может быть хороших результатов. Зачем учителей заставляют лгать? А ведь выдай она реальные оценки, так её сразу же снимут с должности. Зато фантастические пятёрки и четвёрки всех устраивают. А если бы была заинтересованность в том, чтобы дети реально учились, то на такие "липовые" оценки должны были бы обратить особое внимание и перепроверить их. Во что превратили школы! Откровенная ложь во всём, а учителей вынуждают изворачиваться по наглому, причём относительно честных объявляют плохими педагогами, а откровенных обманщиков прославляют".
   - В начале следующей недели я дам детям входной контроль, - сообщила она, хорошо разыгрывая простодушие. - Надеюсь, что они получат только пятёрки и четвёрки. У меня седьмой "а" класс никуда не годный, восьмой "а" так себе, серединка на половинку, и только одиннадцатый "а" хороший и сильный, но туда в прошлом году приняли двух безнадёжно неуспешных и в этом году ещё одного. Так что я мечтаю о том, чтобы пятый класс оказался сильным.
   По виду Савельевой не было заметно, что она обрадовалась глобальной проверке её класса.
   - Пока этого не ждите, - предупредила она. - У детей был стресс, когда они из тепличных условий начальной школы перешли в школу среднего звена, а теперь у них ещё больший стресс из-за смены учителя. Они все на нервах, их сейчас нельзя давить проверками. Отнеситесь к ним как можно мягче, поставьте кому можно лишнюю пятёрку. Это их поддержит, ободрит, вселит уверенность. Светлана Николаевна, вы мудрая женщина. Надеюсь, вы меня понимаете.
   - Конечно, кому можно, тому поставлю, - пообещала Света. - Не сомневайтесь. Нам бы сейчас пережить нашествие комиссий.
   Она сознавала, что слишком резко сменила тему, но надо было заканчивать разговор о пятом классе.
   - И не говорите! - согласилась Савельева. - Как эти письма можно серьёзно рассматривать?
   - Наверное, боятся, что если не отреагируют, писать будут уже на них, - предположила Света.
   - Да ещё и деньги получат за то, что не теряют бдительности, - прибавила Лидия Петровна. - До завтра.
   - До свидания.
   Едва звук её шагов затих, Светлана подошла к шкафу и достала тетради, которые передала ей Семакова. Двоек и троек было изрядное количество. Разумеется, далеко не все выставлялись в журнал, но ведь именно эти оценки характеризовали класс. Входной контроль, который дала Семакова в начале года, вселял ещё большее уныние. На что рассчитывала Савельева, рассказывая об исключительно блестящих результатах, которые показал срез знаний? Так можно обмануть родителей, если они не очень умны, но никак не учителя.
   - Домой! - вслух произнесла Света. - Хорошо в своём кабинете, но пора уходить. У меня и дома полно работы, а бедный Дик совсем меня заждался. А какое счастье, что у меня тёплая куртка, можно сказать, зимняя. Пожалуй, я смогу ходить в ней даже в морозы. Но когда в школе всё успокоится, всё-таки надо будет съездить в магазин и купить пальто.
   Светлана всю дорогу домой размышляла не о прошедшем учебном дне, не о Савельевой, не о пятом или каких-то ещё классах, даже не об ожидавшейся комиссии, а именно о пальто, куртке и прочей одежде. При подходе к подъезду она мысленно уже составила длинный список вещей, которые ей следовало купить, когда высвободится время. На скамейке сидели старушки, и вид у них был печальным.
   "Что-то их мало, - мелькнула мысль. - Да, одной не хватает".
   Света ещё не знала, что произошло, но у неё заранее сжалось сердце.
   - Здравствуй, Светочка, - обратилась к ней Алевтина Ивановна, даже не встав, по своему обыкновению, со скамьи.
   - Что-нибудь случилось? - спросила Света. - А где...
   Она умолкла, затрудняясь закончить вопрос, потому что не знала старух по именам.
   - Нет уже нашей Марины, - сдавленным голосом проговорила Алевтина Ивановна.
   - Умерла? Как неожиданно! - воскликнула Светлана. - Мне она так нравилась!
   Она, в самом деле, выделяла эту женщину, бывшую медсестру.
   - Она... - всхлипнула одна из старушек. - Она... поскользнулась и упала...
   - Головой прямо о выступ, - докончила вторая, утирая слёзы.
   Глаза у Алевтины Ивановны тоже были припухшими. Ясно, что она много плакала.
   - Будь внимательнее, Светочка, - посоветовала она. - Смотри под ноги, куда ступаешь. Сейчас по утрам на лужах лёд, а местами асфальт совсем не просыхает и кое-где грязь. Марина пошла в магазин... И что её заставило свернуть к самой стене? Никогда там никто не ходит. Грязно и покато.
   - Может, уступила кому-нибудь дорогу? - предположила Света. - Шли несколько человек, а может, женщина с коляской.
   - Никого не было, иначе сразу вызвали бы "скорую". А увидели её прохожие. Видят, что лежит женщина, вроде, не дышит.
   - Да просто испугались, что затаскают в полицию, - сказала одна из старушек. - Доказывай, что всего лишь мимо проходил.
   - Никто не рассчитывает, что попадёт к Знаменскому, - согласилась вторая. - Я давно уже пришла к выводу, что, если окажешься на месте какого-нибудь происшествия, а помочь не можешь - уноси скорее ноги.
   - Что бы там ни было, а Марина оказалась почти у стены, - продолжила Алевтина Ивановна. - А там какой-то скользкий налёт на асфальте. Вот она и упала, да так неудачно. Сейчас туда дворников нагнали, да ведь раньше надо было об этом думать, пока человек не погиб. Вот несчастье!
   Остаток дня был для Светы окрашен в мрачные тона. Как ни была она загружена работой, но приятная старушка не выходила из головы. Хорошо, что вечером к ней забежала Ира выпить чаю и поболтать. Если бы не печальное известие, Светлана не была бы рада этому визиту и постоянно ощущала бы, что время тратится впустую, но сегодня она восприняла приход соседки с удовольствием. Разговоры на разные темы немного развеяли тягостное чувство. Зато заполнением ненавистных маркеров пришлось заниматься поздно вечером, почти ночью.
   И вот наступил день, которого все боялись - первый день прихода грозной комиссии. Несмотря на уверения Семаковой, что на уроки учителей, не упомянутых в письме, приходить не будут, всё равно все чувствовали тревогу, нервы были напряжены.
   В вестибюле Светлана сначала поздоровалась с охранником и подумала о том, что ей не надо брать ключи и бегать по кабинетам, потом увидела завхоза, или заместителя директора по хозяйственной части, как теперь значилась её должность, и сразу вспомнила, что неплохо было бы взять мел. Хоть его запас, припасённый ею перед началось учебного года ещё далеко не иссяк, но всё же слегка поубавился, а она любила иметь солидные залежи таких необходимых вещей.
   - Дарья Игоревна, - обратилась она к завхозу, - когда к вам лучше зайти за мелом?
   - Да хоть сейчас. Я как раз иду к себе. Только предупреждаю, что мел плохой. Жёсткий, с вкраплениями песка и царапает доску.
   Светлана в очередной раз похвалила себя за предусмотрительность. Когда она набирала мел в прошлый раз, он был прекрасного качества. Она бы не стала брать сейчас плохой мел, но это означало бы, что прежний мел у неё не закончился, а ей не хотелось, чтобы завхоз это поняла.
   - Что делать? - вздохнула она. - Возьму, какой есть. Меня на время болезни Терёшиной переселили в мой бывший кабинет или лучше сказать в бывший мой кабинет, ведь слово "бывший" относится не к кабинету а к определению "мой". Обещали потом вернуть его официально.
   - Ну, вот и хорошо! - неожиданно горячо откликнулась женщина на её радость. - Наконец-то вы будете у себя. Только не надейтесь, что наша администрация сама вспомнит о своём обещании, а сами её долбите, иначе ваш кабинет опять от вас уплывёт.
   Свете стало очень приятно от этих слов.
   - Вон сколько ящиков негодного мела, - сообщила завхоз, вводя её в подсобку. - Все жалуются. Если хотите, можете выбрать себе хороший из той коробки, но там остались одни обломки.
   Светлана принялась отбирать половинки кусочков себе в пакет.
   - Куда так много? - спохватилась завхоз.
   - Так мы же весь урок пишем, - оправдывалась Света. - Все мои доски исписываются по несколько раз. Как неприятно, что придёт эта жуткая комиссия!
   Последнее она сказала, чтобы отвлечь внимание Дарьи Игоревны, а та рада была поговорить с учительницей, благожелательно к ней относившейся, не дававшей понять, что стоит неизмеримо выше её на общественной лестнице.
   - Это вы, учителя, избалованы, - сейчас же откликнулась она. - К вам комиссии почти не приходят, а нам они треплют нервы не реже двух раз в месяц, почти каждую неделю. После того письма вся школа стоит на ушах, а ведь это всего одно письмо, которое вас коснулось. Представляете, каково Зинаиде Фёдоровне, если все письма направлены против неё! Нас не перестают проверять. Мои бумаги скоро протрут до дыр. И буфет пересматривает каждая комиссия. Вам, учителям, поэтому и внушают, что по всем отсутствующим надо ставить "энки" в журнал на каждом уроке, не оставлять это на потом. А вы отметите их у себя в тетрадях, а в журнал переносите уже потом, когда у вас высвобождается время.
   - Или когда появляются журналы. Часто мы не можем взять журнал на урок, потому что его нет в ячейке.
   - А из-за этого получается путаница в буфете. Количество порций съеденных и оставшихся не согласуются с "энками" в журнале. "Энки" против такой-то фамилии нет, значит, ребёнок считается в школе, а ему не выдали его порцию. Я имею в виду классы, которых водят обедать. А у меня? Ведь проверяют каждую вещь. Сколько раз мне пришлось вам напоминать, чтобы вы поставили настенные часы на баланс!
   - Вообще-то это мои часы.
   - Никого не интересует, ваши личные это часы или нет. Раз есть часы, а в документах они не указаны, значит, это непорядок, и школу могут оштрафовать. Когда захотите их забрать, подойдёте ко мне, и я составлю соответствующий документ. Так-то! А вы воображаете, что всё так просто! И самое интересное, что гораздо больше проблем с такими вот неучтёнными вещами, чем с вещами, которых не досчитываются.
   - Наверное, потому, что это выбивается из привычного, - пошутила Света. - Всем понятно, когда вещи потихоньку уносят, но чтобы приносили...
   - Вероятно, - согласилась завхоз.
   - А у меня свой цветной мел, ручки, карандаши и прочее, - вспомнила Светлана. - За это не штрафанут?
   - К счастью, до такого ещё не додумались. Вот все недовольны, что я будто бы вмешиваюсь в их дела. А я лишь выполняю свою работу. Что поделаешь, если от меня это требуют? Я скоро на стены буду прыгать от всех этих инструкций. И ведь буфетчицу или меня будут мордовать, если у нас не сойдутся какие-то числа, а лучше бы проверили чиновников, которые воруют миллионами.
   - Или хотя бы водопроводчиков, - снизила планку Света. - Вот ведь, можно сказать, узаконенное присвоение чужих денег. И никакой на них нет управы.
   - О-о-о!.. - протянула Дарья Игоревна в ужасе. - Это больная тема. Хапуги без стыда и совести. Туда нормальные люди и не пойдут, ведь знают, что не сумеют остаться честными. С волками жить...
   "А правда, если вдуматься, сколько писем и жалоб на нашу школу рассылается в разные инстанции, то голова пойдёт кругом, - рассуждала Светлана, поднимаясь на третий этаж. - И ведь основная часть проверок нас, учителей, не касается. Зато Даму терзают из-за каждой кляузы. Какие железные нервы надо иметь, чтобы всё это выдержать. А если сведения верны и сейчас разослано одновременно много писем, то мне жаль директрису. Конечно, если документы в порядке, в школе соблюдены санитарные нормы и прочее, то такие проверки перенести легче, чем нам, учителям, посещение уроков. К нам отношение чисто субъективное, зависит от настроения или цели комиссии. За одно и то же могут в одном случае похвалить, в другом - изругать. А ещё успех или неуспех урока зависит от состояния учеников. Случится что-нибудь на перемене или у предыдущего учителя - класс приходит как сумасшедший. О каком открытом уроке может в таком случае идти речь? Ясно, что учителю наставят сплошные минуты. А если решат проявить себя школьные хулиганы? Кричал же у Любашиной какой-то кретин петухом несколько уроков подряд. А вдруг будет кукарекать при комиссии? Успех учителя - вещь очень хрупкая. Но я говорю с позиции именно учителя. Может, администрация считает как раз нас в более выгодном положении..."
   - Светик, ты откуда? - удивился Жигадло. - Ты же всегда ходишь с той стороны.
   - Запаслась мелом.
   - Хватит на три года, - определил Михаил Борисович.
   - Вам, может, и хватит, а мне этого не хватит и на месяц.
   - Ну да! Это же кальций. Тебе, наверное, прописали препараты кальция, а ты решила сэкономить.
   - У моей доски ни один врач не обнаружит недостаток кальция. А что слышно о комиссии?
   - Ко мне придут завтра, - объяснил Жигадло. - На третьем уроке - на биологию, на пятом - на ОБЖ. У нашей Дамы, по-видимому, хорошие знакомства в тех кругах, раз нас заранее предупредили, когда к кому заявятся. Но у меня ещё будут проверять документы. Не понимаю, сколько раз можно листать одни и те же папки? Всё в порядке, но им же надо найти какие-то недостатки, вот мне каждый раз и указывают на всякие мелочи.
   - А едва вы выполните рекомендации и внесёте исправления, как следующая комиссия запишет это в недостатки и заставит всё переделать по-старому.
   Жигадло захохотал.
   - Бывает, - согласился он. - Такое чувство, что в школах должны работать не с детьми, а с бумажками. Хоть бы раз какая-нибудь комиссия проверила, какие дети приходят в школу, какое у них развитие, какие умственные способности,
   - И знание русского языка.
   - Вот этот вопрос побоятся затронуть, - решительно возразил Михаил Борисович. - Пусть ребёнок ничего не понимает, а ты обязан его учить и не имеешь права ставить двойки.
   - Помните тот случай? Одна девочка-одиннадцатиклассница только что приехала в Россию, не говорила по-русски и не сумела сдать ЕГЭ по русскому языку. А виновата оказалась учительница. Она обязана была выучить родной язык девочки и объяснить правила русского языка на киргизском. Или узбекском?
   - Звучит как анекдот, а представляешь, каково пришлось той учительнице? Ведь с ней обошлись очень грубо.
   - А сегодня комиссия будет ходить по урокам? - спросила Света.
   - Кажется, к кому-то придут аж на первом.
   - Это лучше всего. Ко мне в прошлый раз приходили именно на первый урок, так что мне повезло. Во-первых, дети ещё не устали, а неблагополучные дети не успели разойтись, во-вторых, пришла нормальная проверяющая, которая сама работает в школе, а главная, которая потом всех мучила, ещё не проснулась.
   - На этот раз тебе волноваться не о чем, Светик, - поздравил её Жигадло. - Зато мне Красавчик здорово насолил.
   - Успокаиваться рано, раз они с Киселёвым разослали много писем.
   - КрасавИц не сознаётся, что писал письма, а Киселёв утверждает, что писал не все, что к каким-то из них он не имеет отношения, будто бы в школе орудует кто-то ещё.
   - Он мне об этом говорил ещё до каникул, - подтвердила Светлана. - Некоторые считают, что он лжёт.
   - Едва ли. Он не скрывает, что пишет анонимки. Или он хочет создать впечатление, что не только он и Красавчик, но и другие недовольны? Не разберёшь. А нам из-за их недовольства приходится страдать.
   - Я тоже не понимаю, зачем пакостить коллегам. Если уж настроены против кого-то, то с ним и воюйте, а они вредят всем.
   - Кроме тебя, Светик.
   - На этот раз. Я не суеверна, но всё-таки сплюньте, Михаил Борисович, через... не помню какое плечо, чтобы не сглазить. Желаю вам благополучно перенести все проверки. Если найдётся время, приходите выпить кофе. Обычно мы собирается после второго, иногда после третьего урока.
   - Помню. Представляешь, с каким наслаждением мы выпьем кофе, когда нас оставят в покое? Только как бы на смену этой комиссии не приковыляла следующая.
   У Светланы в характере были мнительность и повышенная тревожность, с чем она всю жизнь с переменным успехом боролась. Наряду с благополучным исходом какого-то дела она воображала столько вариантов всяких ужасов, что самая скверная реальная неприятность не оставила бы в её душе такого тяжёлого осадка, чем предполагаемые. Вот и сейчас, вместо того чтобы порадоваться тому, что на этот раз её не потревожат, и спокойно работать, она ухитрилась набрать почти два десятка поводов, по которым к ней могли придти.
   "Журнал! - напомнила она сама себе. - Если ко мне зайдут, то прежде всего потребуют журнал. Они не примут во внимание, что отсутствующих я старательнейшим образом отмечаю в своей тетради, чтобы потом перенести в официальный журнал. Только бы учительская была открыта, а он стоял в своей ячейке!"
   Учительская оказалась открыта, и большинство журналов было на своих местах. Педагоги разбирали их, обмениваясь тревожными замечаниями.
   - Говорят, уже приехали, - сообщила англичанка Зельдина. - Юлия Антоновна видела четверых.
   При упоминании Куркиной Светлане стало неприятно. Она помнила, как грубо и резко та её оговорила.
   - А к вам будут заходить?? - спросила она.
   - Будут. Ко всем учителям иностранного языка зайдут. Нас буквально смешали с грязью. То, что вы слышали на совещании, пустяки. Дама не стала позорить нас при всех, а там такое понаписали... И пусть приходят! Я что, пью чаи на уроках? Да я после каждого урока вся мокрая, особенно в младших классах. Объясняешь, спрашиваешь... Вон голос у меня опять стал хриплым. А ведь операцию на связках делала всего три года назад. И ведь никакой благодарности! Ещё и ругают! Сплошные нервы! А если ещё и стимулирующей оплаты лишат, то я уж не знаю, как быть. У меня все расчёты основывались на этой премии. Если не дадут, то придётся влезать в новые кредиты, чтобы расплатиться по старым. Удачи вам, калеки.
   - Я такого не понимаю, - сообщила старая учительница русского языка Сидорова. - Как можно брать кредиты, рассчитывая на премию? А вдруг комиссия придёт к выводу, что всех учителей надо увольнять и брать на их место других? Останется без работы - как будут расплачиваться? Да она тогда даже проценты не погасит.
   - Я с вами согласна, - ответила Светлана. - Хорошо, что доступ к журналам свободен.
   - Да уж! Обычно перед первым уроком потопчешься перед закрытой дверью и уходишь ни с чем.
   - А я вот чего не могу понять, - сказала вошедшая в тесный закуток молодая учительница физики Новикова. - Зачем проставлять "энки" в самом начале первого урока?
   - А иначе комиссия отметит ваше упущение в заключении о проверке, - ответила Сидорова. - Это будет очень большой минус. Когда к вам придут, не забудьте показать, что выполнили этот этап урока. Конечно, не надо выкликать фамилии, иначе у вас времени не хватит на сам урок...
   - А этак многозначительно произнесите: "Щеглова Петра и Абдуманат кызы Айзирек всё ещё нет?" - подсказала Светлана.
   - Примерно так, - засмеялась Сидорова.
   - Разумеется, я отмечу отсутствующих сразу, - согласилась Инна Андреевна. - Я знаю правила. Но ведь это глупо. Дети иногда опаздывают, и получается, что ребёнок на урок пришёл, а у меня уже проставлена "энка".
   - Глупо или не глупо, а надо следовать инструкциям, - решила Сидорова. - Помните, какой штраф насчитали школе, когда снимали с должности старую директрису? Учли не только несоответствия в "энках", но даже все точки в журналах. Я давно отвыкла отмечать точками тех, кого хочу спросить на следующем уроке, а некоторые никак не избавятся от этой привычки.
   - Более того! Учли даже то, что учитель использует чернила разных оттенков, - добавила Света. - Нельзя, видите ли, так часто менять ручки.
   - Особенно этим отличается Киселёв, - сказала Сидорова. - Непонятно, почему именно он. Нарочно, что ли, это делает?
   - На это я могу ответить, - сказала Светлана. - Если ему надо что-то записать в журнал, он берёт ручку у ближайшего ребёнка, чья ручка лежит без дела. Ко мне по этому поводу тогда не было замечаний, но я учла чужой опыт и с тех пор покупаю сразу несколько одинаковых ручек специально для журнала, чтобы хватило на год. Да ещё заранее проверяю, не расплывётся ли паста через две-три недели.
   - У меня так было в прошлом году, - пожаловалась Новикова. - Ручка писала прекрасно, тонко, а потом всё растеклось, и страница превратилась в сплошное грязное пятно.
   - А когда к вам должны придти? - спросила Света.
   - Завтра. Но могут зайти и сегодня, чтобы проверить кабинет и аптечку. А ведь в начале года уже проверяли. Что, скажите мне, могло измениться меньше чем за одну четверть?
   - Как это "что"? А если бинтов недостаёт? - раздумчиво предположила Сидорова.
   - Куда они денутся? Может, они думают, что я из них сошью себе костюм или на голову намотаю вместо шапки? Если произойдёт несчастный случай, для которого потребуются бинты, то об этом сразу будет доложено в соответствующие службы и начнётся расследование, виноват учитель или нет. А раз ничего такого не произошло, то аптечка стоит целёхонькая. Вера Ивановна вчера её специально перебирала, выверяла по списку, всё ли на месте. Всё! И все приборы тоже на месте, ничего не украдено и на дачу не увезено.
   Светлана вернулась в свой кабинет с приятным чувством из-за того, что учителя, объединённые общей бедой, стали добрее и внимательнее друг к другу, а также из-за того, что к ней самой, вроде, не должны придти на урок, и что она будет весь день работать на одном месте, и что ей не надо заботиться об аптечке и многочисленных приборах для опытов.
   - Светлана Николаевна, а что случилось? - спросила Оксана из одиннадцатого "а", заглядывая в кабинет.
   Света считала, что детей надо держать подальше от школьных дрязг. Зачем им знать, что есть люди, которые пишут кляузы на их школу, что разбирать обоснованность этих кляуз назначают специальные комиссии? Существует поговорка "нет дыма без огня". Может, в наше время она не очень справедлива в физическом смысле, ведь придумали же дымовые шашки и прочее, но в житейском смысле её справедливость незыблема. Не стоит даже пытаться объяснять, что анонимки написаны лишь для того, чтобы истрепать нервы администрации и учителям, а реального повода для них нет. Чем больше объяснений, тем подозрительнее всё это будет казаться. Дети, конечно, видят, что школу посещают посторонние люди, они о многом догадываются, кое-что слышат, но лучше отвечать им, что это плановая проверка, что каждую школу обязаны обследовать, как и каждый детский сад, каждую поликлинику, больницу. Таков порядок.
   - Оксана Петровна вся белая, - пояснила девочка, решив, что учительница математики не понимает, о чём идёт речь. - Скоро звонок, а она побежала на первый этаж. Что случилось? У неё кто-то умер?
   - Я не знаю, - растерялась Светлана.
   - И никто, к кому я подходила, не знает, - сообщила Оксана. - Мы к вам приходим на четвёртом уроке. Вы рады, что вам вернули кабинет?
   - Конечно. Очень удобно. И доски хорошие, и не надо спешить освобождать кабинет. Но это ещё не совсем мой кабинет. Он записан за Ольгой Михайловной. Я здесь работаю, пока она болеет.
   Светлана сказала это на всякий случай, чтобы не получилось, что ей то возвращают кабинет, то у неё его забирают. Вдруг администрация не выполнит своего обещания.
   - Так ведь она уйдёт, - напомнила Оксана на прощание.
   "Откуда дети всё знают? - удивилась Светлана. - Неужели учителя не остерегаются говорить о таких вещах при них? А что случилось у Оксаны Петровны? Вчера насмерть расшиблась старушка, сегодня... Как это всё ужасно! Может, что-то с дочерью? Или с мужем... А есть у неё муж? Вроде, нет... или есть..."
   На первом уроке должна быть геометрия у седьмого "а" класса, но так как у него же была алгебра на пятом уроке, то Света переставила предметы местами и начала с алгебры.
   - Светлана Николаевна, вы знаете, что по школе ходит комиссия? - спросила Малашина. - Я видела, как две женщины пошли в физкультурный зал.
   "Раз она сказала "комиссия", значит, слышала это слово от кого-то из учителей, - поняла Света. - Иначе она бы спросила, что это за посторонние женщины".
   - Да, знаю, - ответила она. - Комиссии обязаны посещать все школы, проверять, всё ли в порядке. Все учреждения проверяются: и магазины, и поликлиники, и больницы.
   - А на нашу школу написали жалобу, - сообщил Дима Мамедов.
   - Не жалобу, а анонимку, - поправила его учительница. - Это разные вещи. Если жалоба обоснована, то человек, её написавший, ставит свою фамилию, телефон, какие-то координаты, чтобы с ним могли связаться. А анонимщик - это кляузник, он ничем не может обосновать своё недовольство, понимает, что сам будет выглядеть не в лучшем свете, поэтому скрывает своё имя. Его цель - потрепать кому-то нервы, оставаясь в стороне. Подлая позиция.
   - А к вам зайдут? - спросил Стёпа Эминов детским голоском.
   - Вроде, не должны, - ответила Света.
   - Значит, вы не ведёте в том классе, где этот кляузник, - сделал вывод Игорь Лошаков.
   "Логика есть, - признала Света. - Я давно поняла, что он мог бы хорошо учиться, если бы захотел. Как плохо, что умные дети откровенно бездельничают и получают плохие оценки, а многие тупые очень стараются, дополнительно занимаются у репетиторов, но получают те же плохие оценки, потому что не способны к учёбе. А Игорь ошибается лишь в одном, и хорошо, что ошибается, - в том, что анонимку написал не уязвлённый родитель, чьи требования не выполнили, а свой же коллега".
   - Ребята, вы пришли учиться или обсуждать личность кляузника? - спросила она. - Все написали "Классная работа", сегодняшнее число и тему урока? Домашнее задание на доске слева.
   - Так ведь звонка ещё не было, - возразили дети. - Нам велели пораньше разойтись по классам. Наверное, из-за комиссии. А ещё должна быть зарядка.
   Светлана слишком рано пришла в школу, поэтому ей казалось, что уже половина девятого. Но часы доказывали, что дети правы. В этот момент заиграла музыка, возвещавшая, что зарядка начинается. К доске вышел ответственный за её проведение, и дети принялись вяло шевелить руками, повторяя за ним. Светлана не вмешивалась. Как бы ей хотелось, чтобы вернули обычный звонок, а не эти навязчивые мелодии. Да и многие учителя тоже предпочли бы звонок, но их мнением никто не интересовался.
   Пока шёл урок, у Светы не было времени думать о чём-то другом. Дети, за некоторым исключением, списывали с доски всё, до последнего значка, пытались думать и отвечать на наводящие вопросы, радостно восклицали: "Теперь всё понятно!", - и тут же из их голов всё начисто улетучивалось.
   "А как быть, если бы комиссия пришла в такой класс? - ужасалась Светлана. - Не объяснишь ведь, что сюда отобрали самых неуспешных. На общем фоне блещет лишь Дима Мамедов, да две-три девочки получают четвёрки, хотя в обычном классе опустились бы до уровня тройки".
   Когда урок закончился, пришлось относить журнал в учительскую и брать другой. Когда ведёшь собственную тетрадь, легче все записи в официальном журнале делать не второпях, а на свободе, аккуратно и вдумчиво, но, пока по школе бродит комиссия, необходимо соблюдать правила и не давать повода для замечаний. Только беда была в том, что нужного журнала на месте не оказалось. Как раз в это время из своего кабинета вышла завуч.
   - Алла Витальевна, что делать? - спросила Света. - Журнала на месте нет. Школу не оштрафуют, если у меня на уроке его не будет?
   Землянская чуть помедлила.
   - Сейчас журналы проверяются, - сообщила она. - Часть из них у меня на столе. Возможно, среди них и ваш. У вас все журналы заполнены? Вчерашние уроки вписаны?
   - Всё в порядке. В электронный журнал тоже всё внесено. Если нужен журнал седьмого "а" класса, то я поставила его в шкаф.
   Землянская чуть помедлила, потом кивнула и забрала журнал из шкафа. Светлане нечего было делать в учительской, и она пошла к себе. При виде стоявшей возле своей двери учительницы математики Серёгиной она сразу вспомнила о сообщении девочки из одиннадцатого класса.
   - Доброе утро, Мария Александровна, - поздоровалась она. - Что нового в школе? Как комиссия?
   - Ходят, заглядывают повсюду. С утра было четыре человека, а сейчас уже шесть.
   - Я себя чувствую словно в оккупации, - присоединилась к ним Карасёва. - Везде чудятся враждебные взгляды, боишься что-то не так сделать.
   - А что произошло у Оксаны Петровны? - спросила Света. - Мне ребёнок сказал, что она была вся белая и бежала вниз по лестнице.
   - Как?! Разве вы ничего не знаете?! - удивились обе учительницы.
   - Нет.
   - Вчера она поставила свой журнал на место, а сегодня утром Пронина, у которой должен быть урок в том классе, в панике приносит его к ней. Несколько страниц сплошь залито красными чернилами, а остальные - по краям. Ну, сами знаете, как растекаются чернила: где между листов больше зальётся, где меньше. Короче, Оксана побежала к Даме, а у той чуть приступ не случился. Побелела, зашаталась. Не знаю, чем всё это кончится.
   - По-моему, с журналом они переборщили, - сказала Светлана, имея в виду Киселёва и Красовского. - Когда глупых улик слишком много, они как раз указывают на невиновность подозреваемого.
   - В комиссии Шерлоков Холмсов нет, - сказала Серёгина и невесело рассмеялась.
   - А не зададутся ли они извечным вопросом: кровь или чернила? - пошутила Света.
   - Вам, Светлана Николаевна, смешно, - осудила её Карасёва. - А если бы такое случилось с вами?
   - Испытала бы точно такие же чувства, как Оксана Петровна, - ответила Света. - Тоже была бы на грани помешательства. Кстати, дети мне сообщили, что комиссия прошла в физкультурный зал.
   - Она и сейчас там, - ответила Людмила Аркадьевна. - Два человека проверяют там, двое сидят у Землянской и смотрят журналы, а остальные у директора.
   - А по урокам уже ходят?
   - Пока нет. Завтра будут ходить с утра, а сегодня начнут с третьего урока, если успеют. Синицына уже оповещает учителей об изменениях в графике проверок.
   После второго урока к Светлане пришла Карасёва.
   - Чайник включён? - спросила она. - Я уже не в состоянии волноваться. Что будет, то и будет. Чему быть, того не миновать. Если захотят уволить, то волнуйся - не волнуйся, а всё равно найдут причину для увольнения. А если уж придерутся к такому учителя, как я, то это означает, что хотят разогнать всю школу. А дети, как назло, словно обезумили. Комиссия в школе, а девятый "в" решил отличиться. Они сорвали мне урок, не дали ничего объяснять. Я и ору на них - ноль внимания, пытаюсь говорить тихо - бесполезно. Чем тише говорю я, тем громче - они. Разнузданное хамство. А дирижировали всем этим четыре человека. Всё, думаю, успокоились. Пытаюсь вести урок, а кто-нибудь из этой четвёрки командует: "Что-то тихо. А ну-ка начинаем!" А бумажными шариками заплевали мне весь кабинет. Я их пытаюсь пристыдить, а они смеются мне прямо в лицо. Я села за стол и до конца урока просидела молча. Что произошло? Почему вдруг такое поведение? Класс и без того сложный, но сегодня... Может, Красовский подговорил их? Возможно такое?
   - Мне кажется, не надо так думать, - ответила Светлана. - Этак мы во всём, что произойдёт в школе, будем обвинять именно его. Не люблю поговорку "не пойман - не вор", потому что первыми её приводят как раз воры, но в данном случае она справедлива.
   - Но всё равно он любит пакостить, - подвела итог Карасёва. - Может, детей он не подзуживал, а письма вместе с Киселёвым писал. И журнал залил чернилами тоже он. Он и в прошлом году Оксану изводил. Она приходит за журналом - его в ячейке нет. Ищет, волнуется, прежняя завуч тоже принимается бегать по школе, у всех спрашивать. А я им сразу говорила: "Через урок журнал окажется на своём месте". Так и случалось. А сейчас Красовский пошёл дальше и испортил журнал. И как подгадал! Если бы это было вчера, то Оксану засадили бы переписывать журнал, а учителям велели бы оставаться в школе хоть до ночи, хоть до утра, но заполнить свои страницы. А сейчас ничего не исправишь. А ещё он любит проделывать такие штучки: поставит журнал того классного руководителя, с которым в ссоре, в другую ячейку, далёкую от нужной. Учитель в панике ищет свой журнал, боится, как бы не пришлось заводить новый. Потом уже, когда приносят журнал той ячейки и обнаруживают, что она занята, выясняется, что тревога напрасна. Пакостный мужик, чего уж тут говорить! Вера Ивановна, приветствую вас! Чайник горячий.
   - Нет, спасибо, пить не буду. Не до этого. Давно не виделись, вот и зашла поздороваться.
   - К вам в лабораторию заходили? - спросила Светлана. - Может, хоть полчашки выпьете? Поддержать силы.
   - Ну... налейте, - согласилась старуха Пронина. Она не любила приходить к столу с пустыми руками, но сейчас чувствовала утомление, поэтому соблазнилась. - Если можно, мне чаю.
   - Пожалуйста.
   Светлана достала коробку с чайными пакетиками.
   - Заходили, - вернулась Вера Ивановна к вопросу о комиссии. - И сейчас там. Кабинет записан за моей молодой, поэтому с ними сидит она. А я сейчас там лишняя. Всё, что от меня зависело, я сделала, проверила, переставила. Уж и не знаю, к чему там можно придраться. Но, конечно, они не напишут, что всё безупречно, обязательно найдут недостатки... Не собиралась здесь задерживаться, а сейчас чувствую, что чай мне силы возвращает. Ну, конечно, и то хорошо, что я сижу, отдыхаю, а то ведь я и весь вчерашний день, и сегодня с утра на ногах. А вы заметили, как неестественно оживлены дети?
   - Заметила, - ответила Карасёва. - Девятый "в" сорвал мне урок.
   - А у меня, вроде, ничего, - сказала Света. - Мне даже показалось, что они сочувствуют учителям.
   - Странно, - задумалась Карасёва. - У меня и на первом уроке класс был шебутным, а прошлый урок вообще невозможно было вести.
   Светлане не хотелось, чтобы вновь зашёл разговор о Красовском, поэтому она ничего не сказала, но подумала, что у неё в этом году нет лицейских классов, где властвует Алексей Геннадьевич, а Карасёва любит там вести из-за повышенной оплаты. Уж не права ли она? Не Красовский ли дирижирует детьми?
   - Спасибо. Пойду, посмотрю, как дела у молодой. Может, чем помочь, подсказать?
   Она ушла, и Людмила Аркадьевна тоже поднялась со своего места.
   - Хорошая тётка, - сказала она. - А Новикова на неё ворчит... Да, чуть не забыла! Тебе известно, что Алаева собираются перевести в лицейский класс?
   - Перед экзаменами? Это что, шутка?
   - Не знаю. Давид мне объявил, что он теперь будет учиться в лицейском классе. Он, видите ли, хочет стать медиком.
   - Я-то буду счастлива, если избавлюсь от него, но, по-моему, это глупо.
   - А выдумка про академика-репетитора разве не глупость? Не удивлюсь, если Красовский переведёт его в лицейский класс... не просто так, конечно... а потом, когда выяснится, что он там учиться не может, вернёт назад. Недаром к нему повадился папаша Алаева.
   - А этот папаша думает о том, что Давиду надо будет сдавать ЕГЭ по химии и биологии?
   - А как он будет сдавать вашу математику? Ведь ты говорила тогда у Красовского, что Давид ничего не знает, а папаша наврал, что профессор оценивает его знания почти на четыре. Невозможно разобраться, что делается в головах и папаши, и сыночка. Спасибо за кофе, Света. Пойду, а то сейчас будет звонок. Так хорошо посидели, что даже нервы успокоились.
   Урок в пятом классе утомил Светлану. В нём было двадцать восемь человек, поэтому рассадить болтливых детей было трудно, тем более что она их ещё не знала. Она попыталась переместить Назаренко от не менее беспокойного соседа, но прогадала, потому что вновь образовавшаяся пара оказалась ещё вертлявее и голосистее.
   - Георгий, пересядь к Лене Беньяминовой, - велела она.
   - О! Ни за что! - взвыл он.
   Светлана давно поняла, что девочка, сидевшая в переполненном классе одна за партой, чем-то очень несимпатична одноклассникам, но вражды или травли она не замечала. Вероятно, её просто сторонились.
   Назаренко всё-таки пришлось к ней пересесть, и там он затих. Сама девочка никак не выразила своего отношения к появившемуся соседу.
   - Петя Костиков, сядь за первую парту, - распорядилась Света, показывая на место перед своим столом. - А ты пересядь вон туда. Там как раз свободно. Как твоя фамилия?
   - Геворкян, - ответила девочка. - Только мне нельзя сидеть дальше второй парты.
   Это была обычная история. Почему-то первые ряды стали очень популярны у современных детей, неважно, учатся ли они или бездельничают, поэтому многие ссылаются на плохое зрение.
   - Справка от врача есть? - осведомилась Света.
   - Мы достанем, - пообещала девочка.
   - Тогда и поговорим. Маша, я понимаю, что приятно сидеть за первой партой, но класс большой и все за первыми партами не уместятся. Чем тебе не нравится новое место? Достаточно близко, потому что между доской и партами маленькое расстояние. В некоторых кабинетах первые парты дальше, чем твоя третья. Здесь гораздо удобнее и, кстати, лучше видно доску. А с первой боковой парты трудно разглядеть, что написано на той дальней доске. Лично я предпочла бы твоё новое место.
   Девочка могла затаить обиду, но, скорее всего, вняла убеждениям учительницы и сама убедилась в том, что выиграла, пересев на другое место, потому что больше не рвалась обратно, зато Светлана сразу осознала, как она ошиблась, пересадив мальчика к себе поближе. Вместо того чтобы присмиреть, Костиков принялся вдохновенно ей мешать. Он без смущения говорил обо всём, что ему приходило в голову и, кажется, был очень доволен тем, что может напрямую и с очень близкого расстояния разговаривать с учителем. Это не было хулиганством, мальчик не желал срывать урок и не думал ни о чём плохом. Он всего лишь не умел сидеть спокойно и не был приучен помалкивать, когда это требовалось. Прежде это можно было бы назвать плохим воспитанием, а теперь это чёткое понятие заменили расплывчатым определением "гиперактивный ребёнок". Не был Петя гиперактивным и не порывался вскакивать или непроизвольно вертеться, будто его поджаривают. Он всего лишь не умел молчать и сосредотачиваться. Ему было интересно комментировать действия и слова других, вот он этим и занимался, убеждённый, что его мнение очень важно.
   "Наверное, родители с ним никогда никуда не ходили, - думала Светлана. - Ни в театр, ни в гости к степенным хозяевам, "тонным", как выразились бы старые тётушки её мамы. Если бы хоть раз его повели куда-нибудь, где положено вести себя тихо и чинно, то испытали бы такой стыд за его поведение, что предприняли бы какие-то меры к его перевоспитанию. А если так пойдёт дальше, то через неделю я отправлю его назад. Жаль, что раньше нельзя этого сделать из-за Геворкян, а то получится, что я пересадила её без причины".
   Чтобы класс работал, Света любила задавать детям вопросы, подталкивать их к размышлению, а не оставлять их пассивными слушателями её объяснений. И сейчас ей удалось втянуть в поиски истины большую часть класса. Дети оживились, чувствуя удовлетворение от того, что они, вроде бы, почти самостоятельно додумались до вывода такой сложной темы. Это было всего лишь повторение материала четвёртого класса, но, по-видимому, Савельева в это время болела и не успела дать материал, а заменяющая её учительница прошла его слишком быстро, не отработав.
   Светлана стала опрашивать учеников вразбивку, благо в учебнике пятого класса содержится множество крошечных примеров, которые легко решать устно.
   - Пока один отвечает, другие не спят! - повторяла она. - Слушайте и проверяйте, прав ли он. Кто заметит ошибку, пусть скажет.
   В целом она осталась довольна. Класс, конечно, слабый, но всё-таки это не седьмой "а", где дети вообще не способны что-то усвоить.
   Когда очередь дошла до Беньяминовой, Света не получила ответа. Лена попросту молчала.
   - Ты не поняла тему? - спросила учительница, подходя к ней.
   - Она не говорит, - объяснила худенькая чёрненькая девочка.
   Светлана почувствовала неловкость. Получалось, что она требует ответа от немого ребёнка. Но почему же ни Семакова, ни Савельева её не предупредили?
   - Как? Совсем не говорит? - переспросила она.
   - Нет, она говорил, - возразили дети. - Она не говорит на уроках.
   - А ты всё-таки попробуй, - предложила Света. - Тема несложная. Смотри...
   Она добилась того, что девочка с запинкой ответила. Но радоваться было нечему. При таких подсказках ответил бы и первоклассник.
   "Права Семакова, предупреждая, чтобы я не тратила на неё время и силы, - признала она. - Сколько лишних минут потеряно! Я бы успела опросить пятерых детей".
   Урок уже подходил к концу, когда дверь отворилась и в кабинет вошли две женщины и один мужчина, сопровождаемые Дамой.
   "Её словно с креста сняли", - подумала Света, до того испуганная мертвенно-серым цветом её осунувшегося лица, что даже забыла почувствовать волнение из-за этого неожиданного визита. Всё же ей хватило присутствия духа сделать детям знак, чтобы они встали, здороваясь с гостями.
   - Вижу, что это кабинет математики, - сказала одна из дам, окинув взглядом стены, увешанные стендами с задачами и чертежами, и уперев его в исписанные доски.
   "Она сама математичка или была ей, - сразу поняла Светлана. - Очень уж благосклонно она обозрела записи. Счастье для директрисы, что никто не заглянул в документы, иначе увидели бы, что это кабинет русского языка и литературы. Объясняйся тогда, почему такое несоответствие".
   - Работа идёт, - продолжала женщина, и в её голосе прозвучало что-то ностальгическое. Она с трудом заставила себя оторвать взгляд от доски.
   "Она работала в школе раньше, - пришла к выводу Светлана. - Конечно, вспоминается всё самое лучшее. Да ещё я не стёрла задачу с необычным содержанием. Хорошо, что у неё хватает чувства юмора, а то не всякий правильно воспримет медведя, разоряющего ульи и кусаемого пчёлами. На открытом уроке я бы не рискнула давать такую забавную задачу".
   - А почему здесь нет интерактивной доски? - строго спросил мужчина.
   - Стены не выдержат её веса, - объяснила Дама незнакомым безжизненным голосом.
   "Как хорошо, что не выдержат! - в очередной раз похвалила Светлана свои стены. - Мне нужны рабочие доски, а на интерактивной я с моим зрением ничего не разберу. Значит, и часть детей тоже".
   - А есть паспорт кабинета? - сухо спросила молчавшая до этого женщина.
   Дама ещё больше побледнела, хоть это и казалось невозможным. Кабинет был записан за Терёшиной, учительницей русского языка. Неизвестно, что именно она вписала в этот паспорт и оформила ли его вообще. Она совсем забыла предупредить Светлану Николаевну поработать над этим.
   - Конечно, - поторопилась сообщить Света, правильно угадав беспокойство директора. - Он всегда на столе, возле окна.
   "Если посмотрит на заглавную страницу, это будет конец, - думала она. - Я же оформляла паспорт на имя Терёшиной, учителя русского языка".
   Женщина вяло взяла протянутую ей папку с файлами, для вида открыла её где-то в середине и, почти не взглянув на содержимое, положила на стол.
   "Пронесло", - прокомментировала Светлана.
   - А что в стенке? - спросила женщина прежним сухим тоном.
   - Учебные материалы, тетради отдельно для контрольных, отдельно для самостоятельных работ, наглядные пособия, хозяйственная часть, - перечисляла Света.
   Она открыла несколько дверец.
   - Содержимое указано на табличках, - подчеркнула она этот факт.
   "Только бы они не стали здесь рыться, - думала она. - И учебники более чем пятилетней давности, а это незаконно, и многоразовая посуда спрятана за ними".
   - Вижу, - согласилась женщина, не подходя ближе. - Высоких цветов на окнах нет... опасных для здоровья нет... А где уголок подготовки к экзамену?
   - Для этого отведён стенд, - объяснила Света. - Здесь материалы для ЕГЭ, потому что у меня одиннадцатый класс, а остальные дети ещё маленькие.
   Почему-то учителей обязали вывесить на стенды листочки с вариантами экзаменационных работ и прочими материалами, создающими иллюзию, что здесь дети способны готовиться к экзамену. Но какой ребёнок будет списывать задачи с листка на стенде, если у него есть сборники пробных вариантов? А уж знакомиться с правилами сдачи экзамена он и вовсе не будет, поскольку всё это ему объясняют учителя.
   - Кажется, здесь всё в порядке, - решила женщина таким голосом, словно или недовольна этим, или сомневается. - Термометр здесь есть?
   - Конечно, - отозвалась Светлана, указав на этот предмет и подумав о том, что до сих пор никому, ни ребёнку, ни взрослому, не пришло в голову посмотреть, какую температуру он показывает.
   - А здесь у вас инструкции, - отметила бывшая математичка, не то желая помочь учительнице, не то чтобы вставить и своё слово. - Отдельный стенд. Да, всё в порядке.
   Женщина с сухим голосом важно кивнула.
   Светлана размышляла, что, если бы её саму послали с проверкой в другую школу, она, наверное, точно так же изображала бы деловую бдительность. Интересно было бы узнать, что при этом думает эта дама. Находит она большинство требований нелепыми или так "профессионально деформировалась", что воспринимает их, как нечто для чего-то необходимое?
   - Спасибо, - поблагодарила Свету бывшая учительница математики, давая понять, что визит завершён.
   - А где компьютер? - подал голос мужчина.
   Это Светлана тоже хотела бы узнать. Почему-то в одних кабинетах давным-давно стояли компьютеры, а теперь даже стали появляться ноутбуки, а в некоторых других никогда не было даже стареньких неуклюжих компьютеров. А ведь с появлением электронного журнала компьютеры обязаны были предоставить каждому учителю.
   - Он был в ремонте, - слабым голосом проговорила Дама. - Надеюсь, его уже наладили. Я лично проверю, чтобы его поскорее вернули сюда.
   - Да, он почему-то стал зависать, - подтвердила Светлана.
   "Кажется, мне наконец-то повезёт, - решила она. - Дама, конечно, пришлёт мне компьютер и едва ли заберёт назад. Хорошо, что здесь пятиклашки, а не одиннадцатый класс. Представляю, как бы дети фыркали, слушая нас с Дамой. Они-то прекрасно знают, что здесь сроду не было компьютера".
   Комиссия степенно удалилась, и у Светы осталось чувство, что к её кабинету и лично к ней отнеслись благожелательно. Она в ускоренном темпе довела урок до конца, торопясь выполнить главное из запланированного, и со звонком отпустила детей.
   Светлана горела желанием выйти в коридор и узнать новости, но прежде надо было оформить доску. Она делала это для каждого класса, а одиннадцатый "а" требовал особой подготовки. Теперь, на её досках, можно было написать сразу несколько примеров для работы после устной части, а также требовалось разложить на своём столе карточки в удобном порядке, чтобы подсовывать заскучавшим отличникам. Давать лёгкие примеры Алаеву, Григоряну или Макаову, то есть неуспешным ученикам, было бы ошибкой, хоть это и рекомендуется. Первые двое попросту не будут ничего решать, а последний самостоятельно не сможет решить даже те примеры, которые проходят в пятом классе, а если решит после нескольких подсказок, то будет требовать пятёрку. Хорошо ещё, что он не обращается к ней с повторным требованием заниматься с ним индивидуально. Всё-таки Красовский умеет ставить ученика на место. Ей это искусство не даётся.
   - Светик, принимай! - весело закричал Жигадло.
   Он тащил экран компьютера, а следовавшие за ним старшеклассники несли все остальные части. Если до сих пор Светлана мечтала получить компьютер, то теперь предпочла бы так и остаться со своими мечтами.
   - Боже! Куда же я всё это дену?! - воскликнула она. - У меня дома ноутбук. Я совсем забыла, что обычный компьютер занимает так много места.
   - Не волнуйся, я это устрою, - успокоил её Жигадло. - Ребята, ставьте всё сюда. Спасибо. Отдыхайте.
   - Я могу всё подключить, - вызвался один из мальчиков.
   По тому, как он глядел на приборы, каждому стало бы ясно, насколько он любит иметь дело с электроникой.
   - Я сам. Для Светланы Николаевны я всё сделаю сам, - отказался от его услуг учитель. - Лучше помоги Славику.
   Света не была довольна, что дети, пусть и старшеклассники, это слышат. Мальчики удалились с улыбками.
   - Представляешь, Светик, ко мне прямо на урок, правда, в самом конце, прибежала завхоз и велела немедленно установить компьютер в три кабинета, где их нет. Оказывается, комиссия где-то не обнаружила компьютер...
   - У меня, - объяснила Света. - Дама объяснила, что мой компьютер в ремонте. Не проговоритесь, что его не было.
   - У меня никто об этом не спросит. А документы уже, наверное, подправлены. Я не могу понять, почему тебе и ещё двоим до сих пор не поставили компьютеры. Тебе надо было об этом напомнить. Знаешь же, что в нашей жизни всего надо добиваться самой. Раз молчишь, значит, всем довольна и тебе ничего не нужно. А Дама по своей нерасторопности чуть не влипла в историю. Учителя должны вести электронный журнал, а у них нет компьютера! Объясняйся с комиссией! Правда, Терёшиной, если я не ошибаюсь, давали ноутбук, но, раз она долго болеет, его, конечно, забрали. Дорогая ведь вещь. А сейчас Дама исправляет свой промах в такой панике, что вам, изгоям, устанавливаются новейшие компьютеры. Цени это. Ясно, что они предназначались кому-то из приближённых, а вам отдали бы старые... Вот и всё! Каков я мастер! Любуйся! А ты всё не решаешься выйти за меня замуж. Любая другая меня бы на руках носила.
   - Тогда вам надо жениться на спортсменке-штангистке.
   - Светик, ты меня убиваешь. Теперь слушай. Компьютер установлен, но не налажен. Сама ничего не трогай. Я не говорю, что ты не сумеешь всё сделать правильно, но это поручили мне. Я и ребятам сказал, чтобы они предупредили учителей не включать новые компьютеры. К тебе я приду первой на... если получится, то после пятого урока. Сама понимаешь, что в школе комиссия. Ко мне пока не заходили. Даже кабинет не осматривали. Пойду. С приобретением тебя или, как ты выражаешься, с обновкой.
   Он ушёл, а Света с неприязнью посмотрела на экран, занявший значительную часть стола. Михаил Борисович очень умело пристроил все части компьютера, но теперь под удобным боковым столиком совсем не осталось места. Потом она, конечно, привыкнет, но пока все эти ящики очень мешали.
   До звонка осталось совсем мало времени.
   "Брать журнал или не брать? - размышляла Света. - Если заглянут ко мне на урок, а у меня нет журнала, то это отметят как недостаток. С другой стороны, журналы проверяют. Может, он нужен".
   На всякий случай Светлана пошла в учительскую.
   - Можно брать журналы? - спросила она у учительницы математики Семаковой.
   - А как мы можем работать без журналов? - спросила та. - Нас обязывают иметь журнал на каждом уроке.
   - Землянская говорила, что их проверяют, - неуверенно возразила Светлана.
   - Я тоже об этом слышала, - подтвердила учительница русского языка Любашина.
   - Если журнал понадобится, за ним придут или пришлют кого-нибудь, - ответила Семакова. - Я не собираюсь выяснять, нужен он кому-то или не нужен. У меня урок, и журнал должен быть у меня.
   Она вышла со своим журналом.
   - А моего журнала нет, - сказала Любашина. - Интересно, если бы комиссия пришла на урок, а у меня нет журнала из-за того, что его не было в учительской, это поставили бы мне в минус?
   - Пусть уж придерутся к этому, а не к самому уроку, - решила Светлана. - Мой журнал на месте.
   - От нас, слава Богу, отстали с заменами, - сообщила Лидия Максимовна. - Взяли девочку-студентку. Пока временно, на период болезни Терёшиной, а потом постоянно.
   Они бы поговорили подольше, но звонок разогнал их по кабинетам.
   - Светлана Николаевна, у вас компьютер! - сразу заметили дети.
   - Хороший компьютер, - определил Ваня с видом знатока.
   - Моему сердцу ближе ноутбуки, - призналась Светлана. - Я привыкла водить по окошечку пальцем, а пользоваться мышкой для меня мучение.
   - К этому быстро привыкнете, - ободрили её дети.
   - Готовы? - спросила учительница. - Начинаем.
   К сожалению, появился Григорян, а она предпочла бы ещё долго ставить ему "н", а ещё хуже было то, что он оказался в боевом настроении, так же как его напарник Алаев. Светлана сразу определила, что они намереваются сорвать ей урок, насколько это в их силах, и сразу вспомнила о подозрении Карасёвой, что за плохим поведением детей кроются происки Красовского. Он был классным руководителем у одиннадцатого "а", поэтому мог подзадорить своих "овец". Если комиссия отметит, что классы безобразно себя ведут, то этим он существенно напакостит учителям и администрации.
   Светлане повезло, что хоть этот класс был у неё сильный и умный. Лидеры класса хотели учиться и хорошо помнили об экзаменах, а под их влиянием старались и менее целеустремлённые ученики, поэтому "овцам" было здесь неуютно и они замолкали, когда на них шикали дети. И всё шло хорошо, пока не открылась дверь и не вбежала взмыленная завхоз.
   - Журнал у вас? - закричала она.
   - Да, - ответила Света, поняв, что совершила ошибку, взяв его.
   - Идёт проверка журналов! Почему учителя их берут?!
   Светлане хотелось бы ответить: "Чтобы в начале урока проставить "энки" отсутствующим ученикам, а не то в буфете будет путаница", - но сейчас завхоз не восприняла бы эту шутку.
   - Мы журнал одиннадцатого "а" ищем с утра! - говорила возбуждённая Дарья Игоревна.
   - Я только что взяла его из учительской, - объяснила Светлана. - Он стоял в своей ячейке.
   - А где же он был всё это время? - не поняла завхоз. - Никто не мог его найти.
   "Наверное, у Красовского, - подумала Света. - Или у Киселёва".
   После её ухода выяснилось, что Григорян принёс в школу пистолет, который стреляет пластиковыми шариками, и теперь достал его. Это обнаружилось, когда шарик со звоном ударился о доску возле самой головы решавшей пример девочки.
   - Ой! - вскрикнула она.
   - Кто выстрелил? - спросила Светлана, глядя на "овец". По особо наглому виду Григоряна стало ясно, что это он.
   - Отдай мне пистолет! - потребовала Света.
   - Это не я, - с ухмылкой возразил он.
   - Сначала докажите, что это он, - поддержал его Алаев.
   - Советую сейчас же отдать мне пистолет, иначе я обращусь к завучу. Вы знаете, что в школе комиссия, поэтому Алла Витальевна не будет с тобой церемониться. Тебе и твоим родителям не поздоровится.
   Григорян был ошеломлён непривычно жёстким тоном учительницы, а та попросту испугалась, что шарик мог попасть в голову девочки.
   - У тебя смелости не хватает признаться, что стрелял ты? - спросила Саша.
   - Отдай пистолет, раз этого требует учитель, - поддержала её Оксана.
   Григорян нерешительно протянул Светлане пистолет.
   - И шарики.
   Мальчик отдал и их.
   - Это очень опасная вещь, - сказала Светлана. - Не знаю, почему её считают игрушкой. Ты её получишь у классного руководителя.
   "Овцы" были подавлены. Такого поворота дела они не ожидали.
   - А твоё достоинство не унижает то, что ты занимаешься такими вещами? - спросил Кошкин.
   Светлана получила удовольствие от так непривычно для современных детей построенной фразы, а Григорян оторопел. Опомнившись, он пожал плечами и удивлённо ответил:
   - Нет.
   Кошкин взглянул на него с презрением.
   "Овцы" до конца урока просидели тихо.
   - Светлана Николаевна, отдайте мне пистолет, - принялся клянчить Григорян, когда кабинет опустел.
   - Отдам Алексею Геннадьевичу, - стояла на своём Светлана.
   Если бы это была трубочка, из которой плюются жёваными бумажками, она бы ещё поколебалась, идти к Красовскому или самой поговорить с мальчиком и взять с него слово вести себя прилично. Слово бы он, разумеется, дал, но не выполнил бы обещание. Однако её слишком испугал твёрдый шарик, с силой ударивший в доску возле головы девочки. Если не остановить пакостного мальчика сразу, он продолжит стрельбу у другого учителя или на перемене.
   - Я зайду к вам после уроков, - пообещал Григорян, очевидно, надеясь, что гнев учительницы к тому времени остынет.
   А Света, как раз опасаясь этого, решила: "А я зайду к Красовскому прямо сейчас".
   - Светлана Николаевна, рад вас видеть, - преувеличенно любезно встретил её Алексей Геннадьевич. - Что-нибудь случилось? Дети, освободите кабинет.
   - Григорян выстрелил на уроке вот из этого, - сообщила Света, показывая пистолет. - Чуть не угодил Тане в голову.
   - Я с ним поговорю, - пообещал Красовский.
   Светлана поняла, что он воспринял этот выстрел всего лишь как нарушение дисциплины и не осознаёт, насколько это опасно.
   - Алексей Геннадьевич, вы понимаете, что он мог убить девочку?
   - Не преувеличивай, Светик. Конечно, он гадёныш. Я с ним серьёзно разберусь.
   - Я сейчас покажу вам, что это за штука, - сказала Светлана. - Я уже имела с этим дело в прошлом году. Меня один десятиклассник просветил, что это за игрушка. Сначала я тоже думала, что этим можно поставить синяк, и только... ну, при слишком большей неудаче или, вернее, неудаче можно глаз выбить, как и почти любой другой игрушкой. Но глядите!
   Она неуверенно вложила шарик куда нужно и поискала, куда выстрелить. Стены в этом кабинете были сплошь увешаны стендами, наглядными пособиями, аквариумами, чучелами, ухоженными растениями, заставлены стеллажами. Красивый и богатый кабинет.
   - Вон доска. Далеко, правда? Стреляю. Надеюсь, не промахнусь.
   Шарик с громким стуком ударился о доску, отскочил от неё, перелетел через головы учителей и упал у противоположной стены.
   - А если бы он попал не в доску, а на десять сантиметров левее, прямо в голову Тани? - повторила Света.
   Красовский не сразу опомнился.
   - Это же называется игрушкой! - воскликнул он. - Кто продаёт детям такие вещи?! И ведь они оказываются у самых дураков! Я буду говорить не с Григоряном, а с его родителями. Спасибо, Светлана Николаевна. Нам ещё не хватает только несчастного случая или убийства!
   Он убрал пистолет и коробку с шариками в стол.
   - А знаешь, что с журналом Оксаны? Он весь залит чернилами. Красными. Она в истерике, и Дама тоже в истерике. Теперь им придётся как-то объясняться с комиссией. Но самое противное, что в этом обвиняют меня. Конечно, прямо никто не говорит, но шушукаются, намекают. А я-то здесь при чём? У меня с Оксаной нормальные отношения. Зачем мне портить ей журнал?
   "Может, врёт, а может, говорит правду", - подумала Светлана.
   - Скоро на меня начнут вешать всех собак, - продолжал Красовский. - И письма, оказывается, пишу тоже я. Может, скажут ещё, что это я пробил дверь в туалете?
   - Выяснилось ведь, что это Алаев не по назначению использовал голову, - возразила Света.
   - Алаев?.. А, понял! Ты имеешь в виду дверь в женском туалете! Нет, то дело уже в далёком прошлом. Теперь пробили дверь в мужском туалете. Ещё вчера вечером. Пока заделали металлической пластиной. Неужели не видела? Ведь недалеко от твоего кабинета. Наверное, стало модным пробивать в туалетах двери. А я уже готов к тому, что в этом обвинят меня.
   Светлана осталась в сомнении, причастен Красовский к порче журнала, а теперь ещё и двери, или нет. Когда она вернулась на свой этаж, она посмотрела на дверь в туалет для мальчиков. На ней, в самом деле, была набита большая металлическая пластина, выкрашенная в белый цвет.
   У неё было "окно". Плохо, если в её кабинете будет вести урок другой учитель. Не хотелось сидеть в закутке, именуемом учительской, прямо под дверью завуча, когда там работает комиссия. Да и расположиться на диванчике в коридоре было бы неловко, ведь мимо неё обязательно будет проходить другая группа проверяющих. Получится, что учителю негде приткнуться.
   Она подошла к расписанию и изучила его. Похоже, никто не должен к ней придти.
   - Светлана Николаевна, какой у вас сейчас класс? - спросила Землянская.
   Света не заметила, когда она подошла.
   - У меня "окно", - ответила она.
   - Подхватите, пожалуйста, мой класс, а то я занята с комиссией.
   - Хорошо.
   - Они придут к вам, - пообещала завуч, указывая на её кабинет. - И ещё одно. Почему вы держали у себя журнал одиннадцатого "а" класса?
   - Я его взяла перед уроком. Откуда я знала, что он нужен?
   - Но его не было с самого утра.
   "Как будто она не догадывается, кто его мог прятать", - подумала Света.
   - Да, Дарья Игоревна мне об этом рассказала, - согласилась она. - Но перед четвёртым уроком он уже стоял на месте. Лидия Максимовна свидетель. И Мария Витальевна была при этом.
   О Семаковой она упомянула для солидности или "массовости", чтобы у Землянской не осталось сомнений. Хоть Мария Витальевна и не видела, как она брала журнал, зато видела, что у Светы не было при себе журнала, когда она вошла в учительскую. Неужели теперь, прежде чем взять журнал, надо искать свидетелей?
   - Кто же его держал? - словно бы удивилась завуч.
   - Не знаю.
   - Так что посидите с моим классом, Светлана Николаевна, - закончила Алла Витальевна. - А этот урок запишите в Критерии. Вам его оплатят.
   "Если премию вообще дадут", - подумала Света.
   Она проводила взглядом Землянскую, ощущая, как сильно та её не любит. Ведь быть не может, чтобы она всерьёз считала её виновницей в случае с журналом, но пытается это изобразить. Почему? В чём причина этой неприязни? И дело даже не в неприязни. Люди часто не любят друг друга без всякого повода, просто из-за несходства характеров, взглядов, вкусов, воспитания, но при этом соблюдают формальную вежливости и видимость нормальных отношений. Почему же Землянская к ней цепляется? А нелюбовь завуча - дело серьёзное. Для учителей завуч главнее директора. И тут же весьма непоследовательно Светлана вновь подивилась энергии Аллы Витальевны и её уверенности в себе. Ведь завела с ней глупейший разговор о журнале и убедилась, что есть даже свидетели невиновности Светы. Другой бы на её месте смутился, почувствовал бы неловкость, а эта не утратила самоуверенности.
   "Но какая энергичная! - подумала Светлана. - Какой решительный шаг, какие движения! Мне бы хоть частицу её энергии. Может, мне сегодня же натереть мебель?"
   - Что она от вас хотела? - спросила Серёгина.
   - Хочет, чтобы я посидела с её классом, а потом почти обвинила меня в том, что я с самого утра прятала у себя журнал одиннадцатого "а" класса. Хорошо, что я могла сослаться на Любашину, она присутствовала при том, как я на прошлой перемене брала этот журнал из шкафа в учительской. А Семакова видела, что я пришла в учительскую с пустыми руками. Мы ещё обсуждали, можно ли сейчас брать журналы.
   - Что за чушь! - возмутилась Мария Александровна. - Что ещё она выдумала?! Теперь каждый учитель, беря журнал, должен опасаться, что его в чём-то заподозрят? Что происходит в этой школе? Никогда не было такого, как теперь. Кажется, что даже дышать здесь трудно. Что-то назревает. Не знаю, что, но что-то очень нехорошее. Наверное, надо уходить на пенсию и жить спокойно. Уже три года собираюсь, но никак не решусь, а сейчас, чувствую, пора. А ещё эта комиссия нервы треплет. Хорошо хоть, на урок не должны явиться, а то сегодня некоторые классы просто неуправляемые.
   Светлана насторожилась.
   - Лицейские или простые?
   Серёгина задумалась.
   - Лицейские. В простых тоже своего барахла порядочно, но сегодня отличились именно лицейские.
   "Может, Карасёва права, - вертелось в голове у Светы. - Очень похоже на то, что к этому приложил руку Красовский".
   - Но ведь я отвечаю за экзамены, как-никак заместитель директора, - продолжала Мария Александровна.
   - Вас, наверное, уже проверяли другие комиссии, так что можно быть спокойной.
   - У меня документы по ЕГЭ и ГИА, конечно, в полном порядке, но ведь правила постоянно меняются. Вдруг я ещё не знаю о каких-то новшествах? Нас собирают и обо всём рассказывают, но не каждый же день.
   - Если захотят, найдут недостатки везде, даже там, где их нет, - утешила её Светлана. - А вот мне комиссия принесла компьютер. Новенький. Дети утверждают, что очень хороший. Жаль, что не ноутбук.
   - Комиссия принесла? - удивилась Серёгина, поняв её буквально.
   - Принесла в кавычках, - пояснила Света. - Благодаря комиссии мне моментально доставили компьютер. Какой-то мужчина поинтересовался, почему в моём кабинете нет компьютера. Дама сказала, что он в ремонте, и Жигадло тут же притащил мне новенький.
   - Какое безобразие! - с чувством сказала Серёгина. - А до комиссии они якобы не понимали, что учитель не должен просить коллег поработать на их компьютере.
   - Я заполняла электронный журнал дома, - поправила её Света.
   - Дома! Мы не должны делать это дома.
   - Дама ужасно выглядит. Ей впору ложиться в больницу. Не понимаю, как люди из комиссии не боятся, что она умрёт у них на глазах.
   - Ей, конечно, досталось, - согласилась Серёгина. - Но и она хороша. Почему не дала вам компьютер сразу, ещё в прошлом году? И ведь не вам одной.
   Светлана кивнула.
   - Но это пустяки, - продолжала Мария Александровна. - Она боится другого. До меня кое-что дошло. Никому не говорите, но дело в деньгах. У нас здесь появился большой штат уборщиц и дворников из чёрных. А у них зарплаты такие, что позавидуешь. А если кто-то из них проговорится, что часть денег отдаёт, то дело запахнет уголовщиной. Но это слухи. Сама я ничего не видела: ни сколько они получают, ни сколько отдают. И имеются ещё кое-какие махинации с деньгами. Не всё чисто с премиями и так далее. Но это строго между нами.
   Она многозначительно кивнула и удалилась.
   Светлана ощутила гадливость к директрисе. Понятно, что сейчас наступили такие времена, что люди путаются в понятиях допустимого и недопустимого, слишком уж зыбкой стала черта, их разделяющая, а те, кого всегда считали жуликами, обманщиками и ворами, стали вдруг пользоваться уважением и почтением. Из-за резкого имущественного неравенства, из-за появления внезапно, на пустом месте, непонятно каким образом разбогатевших людей, не только не стесняющихся своего денежного возвышения, но и чванящихся этим, остальные, в общем-то добропорядочные граждане, стали морально подготовлены к мелким правонарушениям, хитростям, чтобы хоть как-то повысить своё благосостояние. Разве не так? Как часто инвалидность получают по знакомству или благодаря взятке. Света не обращалась к врачам даже тогда, когда это было нужно, что, конечно, делала напрасно, но не могла очень уж строго осуждать тех, кто незаконным путём выхлопотал себе инвалидность. Если денег мало, то те небольшие блага, которыми пользуются инвалиды, очень даже существенны. Она считала, что человек, который не оказывался в положении, когда надо сделать выбор, отвергнуть ли заманчивое предложение получить хоть какие-то льготы или принять его, не должен высокомерно презирать того, кто не устоял перед соблазном. Сначала докажи на деле, что ты всегда непоколебимо твёрд в своей честности, а уж тогда осуждай. Ведь часто больше всех возмущаются как раз те, которые и рады были бы ухватить кусочек благ, чтобы чуть повысить нищенскую зарплату или пенсию, да нет такой возможности. А ведь бывает ещё, что человек поддаётся слабости под влиянием минуты. Какая-нибудь старушка отдаст всю пенсию наглому водопроводчику или электрику, поэтому пребывает в полном отчаянии, а тут подвернётся подруга. Давай, мол, я устрою тебе такие-то льготы, пока у меня есть знакомства. Ты принимаешь дорогие лекарства, так тебе их будут выдавать бесплатно. И махнёт бабушка рукой на свою честность. А не обдери её водопроводчик именно сейчас, то отказалась бы от подобной услуги. По своему обыкновению, Светлана представила столько ситуаций, когда обиженный, разочарованный в жизни человек может принять неправильное решение, что самой стало тошно, и она пришла к выводу, существующему, наверное, столько же, сколько существует и человечество, но в наиболее популярной формулировке, которой всего две тысячи лет: не судите, да не судимы будете. Однако одно дело - льготы по знакомству, которые не затрагивают интересы конкретных людей, а совсем другое - получать из рук таких вот конкретных людей часть их зарплаты, мухлевать с премиями, кого-то выделяя, кого-то обирая, и другими способами присваивать чужие деньги, например, как это делало, да и сейчас делает правление в садоводческом товариществе Светы.
   "Но ведь это слухи, - успокаивала она себя. - Скорее всего, у Дамы не всё безупречно, ведь и прежде говорили о том, что кому-то начисляют слишком большие премии, и о других безобразиях говорили, но слухи имеют свойство делать из мухи слона, то есть раздувать грехи до размеров преступления. Однако всё равно противно. Пусть уж Дама разбирается со своими делами сама. Я ей подыграла с компьютером, сейчас заменю Землянскую, а ещё привела в порядок кабинет, взяла пятый класс. Больше, кажется, я ничего сделать не могу".
   Такие размышления помогли, и звонок застал её в относительно спокойном состоянии. К ней пришёл одиннадцатый лицейский класс, но вёл себя прилично. Не то влияние Красовского на него не распространилось, не то дети восприняли этот урок как незапланированную замену у чужого учителя, а в таких случаях можно, когда потихоньку, когда в открытую, заниматься своими делами.
   Светлана не собиралась давать полноценный урок, а хотела всего лишь решить несколько примеров, вызвав к доске желающих.
   - Кто у вас ведёт математику? - поинтересовалась она.
   - Татьяна Сергеевна, - отозвалось сразу несколько голосов.
   "Как учителя отдалились друг от друга! - пожалела Света. - Я уже забыла, что Колесову зовут Татьяна Сергеевна, ведь я её почти не вижу, лишь здороваюсь, если прохожу мимо".
   Теперь у неё пропало желание отдыхать. Ей захотелось сравнить этот класс со своим одиннадцатым "а". Ясно, что он хуже, ведь общеизвестно, что её класс славится во всей школе и любим всеми учителями, которые с ним работают, за хорошую успеваемость и личные качества детей.
   - У вас сегодня есть алгебра? - спросила она.
   - Была, - с кислой усмешкой признался мальчик.
   - Мы устали, - пожаловалась девочка.
   - Разрешите нам ничего не делать, - попросила другая.
   - Мы будем сидеть тихо, - пообещала третья.
   - Мне надо подготовиться к биологии.
   - А я просто посплю.
   - Я сделаю домашнее задание по алгебре.
   Последнее замечание натолкнуло кого-то на счастливую мысль:
   - А давайте сделаем домашнее задание на доске, всем классом.
   - Это сэкономит вам время, но не принесёт пользы, - возразила Света. - С таким же успехом вы могли бы списывать из "решебников". Открывайте учебники.
   - У нас нет учебников.
   - А как же вы работаете?
   - У нас книжки с вариантами ЕГЭ.
   - А примеры из учебника?
   - Мы решаем только примеры из сборников.
   Светлана поняла, что Колесова даёт тему и отрабатывает её только по типовым примерам из сборников с экзаменационными заданиями. Это не обучение математике, а всего лишь натаскивание на экзамен. Дети, как мартышки, решают однотипные примеры, но их мозг при этом спит. Если на экзамене попадутся такого же рода задания, часть из них, скорее всего, многие выполнят, но если пример будет не сложнее, а даже легче, но совершенно другого типа, он поставит детей в тупик, потому что они не отработали тему, не познали её тонкости. Да и зачем же вообще нужна математика? Ведь не для того, чтобы дети всего лишь сдали ЕГЭ. Она должна тренировать их ум, развивать его.
   "А Землянская ставила мне Колесову в пример, - вспомнила она. - Советовала поучиться у неё. В нашей школе пока ещё ни один учитель не додумался подменить учёбу репетиторством. Все работают честно".
   Но она не могла напрямую выразить своё отношение к такому стилю преподавания, а потому лишь велела:
   - Тогда открывайте сборники. Да не ленитесь! Вам же лучше, что вы лишний час потренируетесь.
   И Света принялась вызывать учеников к доске по одному и решать типовые примеры. После напряжённой работы в её классе, сейчас она отдыхала. К концу урока она поняла, что класс слабый, но однотипные задания выполнять научится, правда, потом, когда будут пройдены ещё две-три темы, многие забудут, по какой схеме решались предыдущие примеры.
   "Интересно, это общий стиль её работы или она прибегла к нему от отчаяния? - пришло в голову Светлане. - Всё-таки она приняла выпускной класс. Если он очень слабый, то, пожалуй, это единственный способ избежать лавины двоек на экзамене".
   Но чутьём она угадывала, что Колесова придерживается такой тактики и в работе с десятыми и девятыми классами, а может, даже с восьмыми.
   - Хорошо потрудились? - спросила Светлана на прощание. - А вы хотели или бездельничать, или выполнять домашнее задание.
   На лицах детей появились двусмысленные улыбки.
   - Это надо понимать так, что мы решили примеры из домашнего задания? - догадалась учительница.
   Раздался смех, и на том они расстались.
   "Наверное, с седьмым "а" классом, когда он дорастёт до девятого, надо будет работать только по сборникам с типовыми заданиями, - размышляла Светлана. - Но как же противно опускаться до такого! Впрочем, пока об этом думать рано. Может, это незаметно, но сейчас дети хоть как-то пытаются думать. Разве можно лишить их этого, давая готовые примитивные схемы: сделай сначала так, потом этак, а зачем и почему, не пытайся понять".
   У Светланы была однажды девочка из выпускного класса, с которой она занималась дополнительно и достигла хорошего результата. Однако девочка честно признавалась, что у неё хорошая память, поэтому она запоминает ход решения, но не понимает, почему надо решать именно так. А времени до экзамена было слишком мало, чтобы объяснять ей основы математики. Света её не обучала, а именно натаскивала. Родители были очень довольны, считая, что чудо-учительница за короткий срок сумела сделать то, на что оказались неспособны собственные учителя их ребёнка за много лет, а самой Светлане такая работа принесла деньги, но не удовлетворение, ведь девочка прилично сдала экзамен, совершенно не зная математики.
   - Вы заняты, Светлана Николаевна? - спросила Карасёва, входя. - Угостите кофе? Мне надо успокоиться.
   Светлана включила чайник.
   - Не знаю, как быть с надомниками, - сказала она. - Расписание пока временное, будет меняться.
   - На этой неделе о них можно не беспокоиться, - решила Людмила Аркадьевна. - Разве только Шурик!..
   - К нему придётся идти, - со вздохом заключила Светлана. - Не знаю, что со мной там будет. Вдруг опять начну умирать? Я уже так приспособилась мысленно окружать себя зеркалами, что сама себе удивляюсь. А что произошло у вас? Приходила комиссия?
   - Пока нет. Это всё из-за детей. Класс пришёл бешеный, а есть там некий Ширинянс, так он вообще ненормальный. Его надо обследовать и укладывать в больницу на лечение. - Карасёва покрутила пальцем у виска. - Он среди урока ни с того ни с сего вдруг начинает вопить. Это не выкрики, а просто нечленораздельные вопли. При этом ещё трясёт головой. А надоест вопить, начинает стучать ногой об пол или карандашом о стол. Как с таким идиотом можно вести урок? Дети и вообще сегодня сумасшедшие, а тут ещё этот придурок. Глядя на всё это безобразие, Чугунов, вы его, к вашему счастью, не знаете, разошёлся вовсю. Обычно его можно как-то успокоить, это не Ширинянс, но сегодня он попросту меня не слышал. А у меня нервы тоже не железные. Сама не знаю, как я рявкнула: "Чугунов! Иди в жопу!" Он оторопел. Даже дети притихли. "Что вы на меня так?" - спрашивает Чугунов. Робко так спрашивает. А я всё ещё не могу успокоиться, поэтому отвечаю: "Ты ещё не знаешь, как я могу орать!" Знаешь, Светлана Николаевна, до чего он меня довёл? Все довели, а он был последней каплей. Вот если бы у меня под рукой оказалась линейка, я бы его этой линейкой ударила. Не знаю, что бы со мной после этого сделали, может, уволили бы без права заниматься педагогической деятельностью, а то и под суд отдали.
   - Поверьте, он бы вас понял, простил и не стал жаловаться, - заверила его Светлана. - Я этого Чугунова запомнила по заменам. Мне приходилось работать в этом классе. Ширинянса помню, хоть и не по фамилии. Как только вы описали его манеры, я сразу поняла, о ком вы говорите. А Чугунова я помню по фамилии и внешне, хоть и забыла, в каком именно он классе. У меня девочка была Чугунова, поэтому я и запомнила. Он шумный, это правда, математику знает плохо, но мне было интересно поработать с ним у доски. И он невредный, довольно добродушный. Когда я веду замены в этом классе, я, само собой, иду туда, не зная, куда иду, а едва увижу этих двоих, сразу осознаю, что мне придётся туго. Этот класс в своей массе распущенный, невоспитанный, слов не понимает. Но ваш Ширинянс выделяется из всех. Этот класс, по-моему, смело можно назвать "ширинянсником".
   - Ширинянсник? - обрадовалась Людмила Аркадьевна. - Очень хорошо. "Где у вас сейчас урок?" - "В ширинянснике". - "Очень вам сочувствую. Желаю выжить".
   - Так вот, по моему мнению, Чугунов не стал бы на вас жаловаться. У него, мне кажется, есть чувство справедливости. Он поймёт, что сам довёл вас до такого.
   - Зато могли бы пожаловаться другие, - решила Карасёва. - А уж если бы я тронула хоть пальцем Ширинянса или кое-кого ещё, то вонь была бы на всю Москву.
   - Прежде дети были другие, - сказала Светлана. - Может, потому, что были умнее. Глупец оскорбится, если его назвать глупым, будет возмущаться, а умный или признает, что на этот раз сглупил, или посмеётся. Помните, когда школы обязали ввести у себя охранников и нам приходилось собирать с родителей деньги на их содержание, у нас был весёлый такой пожилой охранник. Однажды ко мне на урок пришли старшеклассники, изнемогая от смеха. "Что с вами?" - спрашиваю. - "Знаете, как нас назвал охранник? - А сами надрываются от хохота. - Дибилоиды! Ха-ха-ха!" А если нынешних детей назвать дибилоидами? Если Алаев и Григорян поймут, что означает это слово, то их родители сейчас же прибегут с жалобой. Чем глупее люди, тем больше обижаются на подобные характеристики.
   - Я помню этого охранника, - засмеялась Карасёва, с которой постепенно сходило напряжение. - Забавный был.
   - Дети показывали мне, как он ест, накрываясь с головой развёрнутой газетой. Это, конечно, смешно, но мне тоже было бы неприятно есть в вестибюле при всех. Если бы просто чай и бутерброд - дело другое, а ему-то приносили из столовой тарелки с полным обедом. Он, бедный, ест, а его разглядывают, словно зверя в зоопарке. А если у него ещё больной зуб и ему приходится по-особому жевать?
   - Теперь-то у охранников есть своя комната, - подхватила Людмила Аркадьевна. - Удобно. Ночью они там спят с полным комфортом, вещи у них там. А прежде охранник ночевал на узком диванчике в кабинете завуча начальной школы, теперь уже бывшего завуча. Сейчас они обедают или в своей комнате, или в столовой, а их в это время кто-нибудь подменяет.
   - Обычно за них сидит Славин, - уточнила Светлана. - И за них, и за дежурных администраторов. Безотказный человек. Что-то я его давно не вижу. Что с ним? Заболел?
   - Ну, ты, Свет, даёшь! Он же уволился.
   - Как жалко! Почему из нашей школы выдавливают приятных людей?
   - Его не выдавливали и, наверное, даже пожалели, что вынудили уйти. Он ведь перестал вести ОБЖ, а остался заместителем директора по технике безопасности и чему-то ещё.
   - Это я знаю.
   - Но если раньше это была полная ставка, а он пахал за троих, то в этом году решили сэкономить и урезали ему ставку на половину.
   - И это я знаю. Он получал за полставки, а работал весь день. А однажды Дама так грубо на него наорала, что он ушёл в положенный ему срок. Раз полставки, то он и должен работать не восемь часов, а четыре. Он мне это сам рассказывал, но, по-моему, это был одноразовый бунт, потому что потом он был в школе допоздна.
   - Вот это ему и надоело, - подхватила Карасёва. - Он соглашается за гроши работать полный день, выполняет все поручения администрации, которые не входят в его обязанности, а на него стали сваливать всё новые и новые дела. Но не это заставило его уйти, а то, что Дама уже взяла за правило на него орать. Если бы с ним разговаривали вежливо, мягко, он бы один работал за всю администрацию, но грубость его доконала. Теперь за безопасность отвечает Жигадло, но, разумеется, Даме уже не на кого сваливать другую работу. А может, есть на кого. Она это умеет. Но уж второго такого безотказного Славина ей не найти.
   Светлана очень жалела, что в школе не будет вежливого, спокойного, интеллигентного, доброго человека. Даже когда с ним просто мимоходом поздороваешься, оставалось приятное чувство. Похоже, современным школам такие люди не нужны, а требуются клыкастые акулы, способные за себя постоять.
   - А что вообще слышно о комиссии? - спросила она. - Ходили к кому-нибудь на уроки?
   - С завтрашнего дня. А вам дали новый компьютер? Я так разволновалась из-за Ширинянса и Чугунова, что только сейчас его заметила.
   Светлана рассказала, каким образом удостоилась такой чести.
   - Вам бы всё равно его дали, - сказала Карасёва. - Не новый, конечно, но дали бы. Все кабинеты обязаны быть обеспечены компьютерами и подключением к Интернету. Просто до вас очередь не дошла. С этим делом почему-то затянули, за что чуть не поплатились. Ты, Светлана Николаевна, никогда о себе не напоминаешь, поэтому всегда оказываешься в хвосте. Сейчас не только компьютерами оснастили кабинеты, но и ноутбуками. Уже многие их получили. Мне тоже дали.
   - Наверное, до меня очередь дойдёт в следующей пятилетке, - пошутила Света. - Жигадло обещал придти и наладить компьютер. Что-то его нет.
   - Он сидит с комиссией. Сегодня можешь его не ждать.
   После шестого урока Светлана сбегала погулять с Диком. Проходить мимо осиротевших старушек было тяжело. Они всё ещё не могли оправиться от потрясения, а Алевтина Ивановна вновь заклинала Свету ходить осторожно и внимательно смотреть под ноги.
   Зато у Шурика Светлану ожидал сюрприз. Она не только не умирала, но даже ни разу не почувствовала себя нехорошо.
   - А мы думали, что вы к нам не придёте, - сказала мама Шурика. - Вчера к нам никто не пришёл.
   - У нас меняется расписание, - попыталась Светлана выгородить коллег. - Я шла наугад, боялась, что у вас кто-то уже сидит.
   Надежда Алексеевна всем своим видом выразила, как относится к такому фантастическому предположению.
   - Пока расписание временное, меняется каждый день, - продолжала Света. - Учителя не знают, сколько уроков у них будет, когда "окна". Оказывается, что те часы, когда они должны заниматься с детьми на надомном обучении, у них заняты работой с классом.
   Надежда Алексеевна не была обманута таким объяснением, но Светлана Николаевна не должна отвечать за других учителей.
   - А как быть с русским языком и литературой? - спросила она. - Я знаю, что Ольга Михайловна серьёзна заболела, очень ей сочувствую, но у Шурика пропадают уроки.
   - Насколько мне известно, взяли учительницу ей на замену.
   - Очень хорошо. Правда, мы с Шуриком уже привыкли к Ольге Михайловне. Когда она выздоровеет, пусть возвращается к нам.
   Светлана не могла раскрывать школьные тайны, поэтому промолчала.
   "Странно, - думала она, следя, как её ученик решает задачу. - До каникул мне приходилось огораживаться воображаемыми зеркалами, напоминать себе, что меня защищает крест, подходить к окну, как-то двигаться, но мне всё-таки было плохо, а сейчас я сижу себе спокойно, бодрая, насколько это возможно после школьного дня. Что же изменилось? Может, вынесли какую-нибудь коробку или другую вредную для здоровья вещь? И не определить, чего недостаёт. Кажется, что всё по-прежнему переполнено коробками и вещами. Надо мне дома перебрать собственное имущество, а то скоро я тоже захлебнусь в вещах. А всё последствия Перестройки, когда и есть было нечего, и носить. Помнишь о тех годах и боишься выбросить уже ненужное из опасения, что такое бедствие повторится и каждая вещь пойдёт в дело. И ещё у меня с тех пор появилась привычка запасать еду. Когда у нас в доме было столько крупы? Понятно, что места для всего этого недостаточно. А прежде существовало правило: купил новую вещь, обязательно выброси старую, иначе захламишь квартиру. Какие сожаления были об этих выброшенных вещах в Перестройку! Может, отобрать всё лишнее, нанять машину и увезти на дачу? На чердаке ещё есть место. Это сейчас я там почти не бываю, но когда-нибудь я буду проводить там всё лето.
   - Нет, - остановила она мальчика. - До сих пор было хорошо, а сейчас подумай, то ли ты пишешь, что надо. Если...
   Ей легче было бы объяснить всё самой, фактически решить за Шурика задачу, но хотелось, чтобы он сам додумался до правильного действия. Сегодня он был в работоспособном состоянии и быстро понял свою ошибку.
   - Ну и дурак же я! - удивился он. - Это так легко!
   Светлана вспомнила недавний разговор с Карасёвой.
   - Если ты сам признаёшь, что сглупил, значит, ты не дурак, - ободрила она мальчика.
   На этот раз она не поспешила уйти минута в минуту, едва два урока закончились, а задержалась ещё минут на десять, потому что чувствовала себя хорошо и хотела решить с Шуриком лишнюю задачу.
   Следующий день работы комиссии был неприятен для многих учителей. Мало того что проверялась документация, но начали посещать уроки. И хоть проверяющие строго придерживались заранее обговорённого графика, но настроены они были далеко не милостиво.
   - Берёзкина в расстроенных чувствах, - сообщила всезнающая Карасёва. - Она провела урок русского языка в своём пятом классе, а эти детишки её просто опозорили, иначе не скажешь. Сами понимаете, что при комиссиях вызывают самых лучших учеников, и комиссия это понимает, но дети такое отвечали, что волосы вставали дыбом. У них молоко было "малоком", падежей всего пять и всё в таком же роде. На обычном уроке это не так заметно, ведь учитель знает класс, поэтому готов ко всякому, а при посторонних ужасал каждый промах детей. И посторонних тоже. Вот её и разругали на все корки. И класс, мол, ничего не знает, и по ходу урока прошлись. Всё не так и всё не то. Она пытается оправдаться, говорит, что класс таким к ней пришёл, что учительница начальной школы всё время болела, но её не слушают. Раз она уже целую четверть работала с детьми, значит, должна была ликвидировать пробелы. А замечания к ходу урока вообще не стали объяснять. Теперь Берёзкина бродит по школе и растерянно причитает: "Я признаю, что могу ошибаться и провести урок неправильно. Но пусть бы мне объяснили, что именно я сделала не так".
   - Почему с учителями стали обращаться как с провинившимися рабами? - возмутилась Светлана. - На нас кричат и нас ругают все кому не лень, от высших инстанций до родителей.
   - До детей! - уточнила Карасёва. - Теперь любой сопляк, не умеющий ни считать, ни писать, воображает себя выше учителя.
   - Но комиссия часто состоит из бывших учителей, - возразила Света. - Они-то должны знать, что не со всеми детьми можно работать. Сказали бы Берёзкиной то же самое, но доброжелательно, объяснили бы, что она сделала неправильно, как лучше построить урок, а за что-то бы и похвалили. Она бы не осталась оплёванной и униженной, а воодушевилась бы.
   - А они сами это знают? - хмыкнула Людмила Аркадьевна. - Они проверяют недостатки, а не достоинства. Как они напишут в заключении, что уроки проведены на достаточно хорошем уровне? Раз их послали искать недостатки, а они их не нашли, значит, плохо искали. А Берёзкиной им нечего объяснить.
   Светлана сама это понимала, но приятно слышать от других собственные соображения. Это означало, что все думают одно и то же и все одинаково страдают от странных порядков.
   - А что до того, что члены комиссии сами когда-то были учителями, так это как поглядеть, - рассуждала Карасёва. - Вон сколько развелось молодых методистов, которые и детей-то толком не знают, а в школу приходили разве что на практику, когда учились, или на экскурсию. А бывшие учителя очень боятся, что их уволят и отправят обратно в школу. Есть, конечно, и среди них нормальные люди, но в основном... - Она скривилась.
   - Недаром мы особо отмечаем тех, кто продолжает работать в школе хотя бы на пол- или четверть ставки, - согласилась Света. - А остальные словно мстят учителям за свои бывшие унижения. Нет злее надсмотрщика, чем бывший раб.
   - Вот-вот, - обрадовалась Людмила Аркадьевна. - Они бывшие рабы, а мы так и остаёмся рабами.
   - А ведь тянутся на тёплые места лишь отдельные учителя. Нормальные заняты работой с детьми, а не карабканьем в высшие сферы.
   - Именно! Для того чтобы выбиться наверх, нужен особый склад характера, а такие пробивные люди чаще всего готовы на любую гадость, лишь бы не скатиться вниз.
   - А на ещё большую гадость готовы ради того, чтобы подняться чуть повыше, - засмеялась Светлана.
   В течение трёх дней Света только и слышала, что урок у того-то проведён из рук вон плохо, что тому-то надо пройти внеочередные курсы повышения квалификации, а кому-то и вовсе следует понизить разряд. Карасёва долго возмущалась отзывом комиссии по поводу её умения учить детей, но потом, когда выяснилось, что ни один учитель не получил положительной оценки своих трудов, успокоилась - на миру и смерть красна. Когда все переживают общую беду, то очень важно не чувство локтя (кстати, в буквальном смысле весьма болезненное), а чувство единства. В эти дни учителя были именно едины и всячески выражали друг другу сочувствие. Светлана подозревала, что, появись среди них счастливчик, отмеченный комиссией с хорошей стороны, к нему бы отнеслись враждебно.
   - А если в знак протеста всем учителям, которых проверяли и которых не проверяли, абсолютно всем, дружно написать заявление об уходе? - предложила Света, проявив недопустимую наивность. - Всех уволить не могут...
   - Ещё как могут! - возразила Серёгина.
   - Этого и добиваются, - поддержала её Пронина. - Всех строптивых учителей, которые пытаются учить детей и требовать от них учёбы, с удовольствием уволят и заменят молодыми, новым поколением, которые сами учились по новым правилам и будут безропотно ставить требуемые пятёрки и четвёрки. И все будут довольны.
   - А мне кажется, что кому-то мешает само здание школы, - заявила Семакова. - Оно стоит на слишком выгодном для застройки месте. Школу добьют письмами, её закроют, снесут, а на её месте построят большой дом. А в школе есть кто-то, кто способствует этому плану. Ведь уже уничтожили прекрасный большой сквер около школы и втиснули туда два дома.
   - Всё возможно, - согласилась Сидорова.
   - Я краем уха слышала, что получено ещё два письма... - начала учительница географии Сергеева.
   - Два? - нарочито засмеялась Семакова. - Да их послано два десятка!
   - Два письма, в которых говорится о кадровом вопросе в нашей школе, - пояснила Сергеева. - Неправильно подобраны кадры.
   - Ясное дело, - согласилась Пронина. - Раз все учителя провели никуда не годные уроки, значит, они никуда не годные учителя, то есть жалобы обоснованы и кадры подобраны неправильно.
   - Да ещё дети были сумасшедшими, - пожаловалась Карасёва. - Никогда так себя не вели. То есть вели, конечно, но отдельными классами и не постоянно. Ну, придёт какой-то класс в возбуждённом состоянии, зато другие более-менее нормальные. А на этот раз большинство классов бесилось все дни проверки. Ими словно кто-то руководил.
   - Ясно, кто именно, - значительно проговорила Серёгина. - У него почти в каждом классе есть шестёрки, которыми он командует. Они-то и могли подзуживать других детей, дирижировать классом.
   - А кто-нибудь слышал, как Дама кричала на Екатерину Ильиничну за новое расписание? - спросила учительница физкультуры Ласкина.
   - Она всё время на неё вопит, - отозвалась Семакова. - Это их обычный разговор: Дама орёт, а Екатерина Ильинична пытается оправдаться.
   - Но на этот раз было что-то особенное, - сказала Ласкина. - Комиссия объявила, что расписание составлено неправильно, и директриса напустилась на Екатерину Ильиничну. Уж она так кричала, что мне было стыдно перед детьми. Всё ведь слышно.
   - Как она кричала, я не знаю, - заявила Серёгина, - но вечером я спускалась вниз и видела, что два человека сидели с Екатериной Ильиничной и проверяли "одногорбого" или "двугорбого верблюда". Что-то там у них не получалось. Помните же, что нагрузка детей должна быть или с одним "пиком" в середине или с двумя, но с разгрузочным днём между ними?
   - А как она могла успеть составить нормальное расписание за такое короткое время? - не выдержала Светлана, которой стало жаль несчастную женщину.
   - Это нашу администрацию не волнует. И комиссию тоже, - ответила Серёгина.
   Такие разговоры возникали постоянно, едва у учителей оказывалась свободная минута. Все были в напряжении и в ожидании самого плохого.
   И в такой-то неудачный момент Света узнала наконец-то о том, что ей собирался рассказать Владимир Михайлович о раннем периоде истории Руси. Открытие Клёсова ошеломило и обрадовало её не меньше, чем когда-то Валерия. Она ночь не спала, слушая на Ютубе выступления автора ДНК-генеалогии, а утром думала не о комиссии, а о том, как будут поражены коллеги, когда она им об этом расскажет.
   - Лучше бы делом занялись, - ворчала Пронина, зайдя к Светлане выпить кофе. - Я бы на их месте обратила внимание на поведение детей. Меня коробят их бесконечные поцелуи и обжимания. Что это за форма приветствия? Приходят утром и принимаются перецеловывать своих одноклассников в губы. Да не просто чмокнут, а основательно. Когда это было, чтобы мальчики и девочки так запросто, у всех на глазах, целовались и обнимались? А мы их не можем останавливать, времена не те.
   "Сейчас вы будете думать не об этом, а совсем о другом, - думала Света, выбирая момент для своего сообщения. - Это, конечно, очень неприятно, но мы, в самом деле, не можем это остановить, если такое поведение диктуется средствами массового вещания. Зато вы вмиг забудете об их поцелуях, когда я расскажу об открытии Клёсова".
   - Мне тоже противно на это смотреть, - согласилась Карасёва.
   - А ещё некоторые девочки любят сидеть на коленях у мальчиков, - сказала Светлана.
   - Как родители их воспитывают? - с тяжким вздохом сказала Вера Ивановна. - В моё время меня бы за такое застыдили, а мать надавала бы мне по щекам. Но я, конечно, и подумать не могла, что такое поведение возможно. Другое дело - жених. Да и то... всё-таки надо соблюдать осмотрительность.
   - Современная распущенность, - сказала Людмила Аркадьевна. - А вы, Вера Ивановна, с вашей церемонностью и целомудренностью показались бы нынешним детям странной.
   "Сейчас... - думала Светлана. - Ещё немного..."
   - Далеко не все ведут себя так... свободно, - возразила она, выбрав наиболее безобидное слово. - Ещё сохранились девочки и мальчики, умеющие себя держать. Хотя поцелуйным обрядом заражены многие. Это какая-то эпидемия. Я знаю, что и прежде кое-где был обычай целовать друг друга в губы, но это был лишь "чмок" и только между женщинами. У меня одна знакомая так делала. Кстати, неприятная привычка. Хорошо хоть, что у неё изо рта не пахло, но достаточно противно даже ощущение чужой помады.
   - О! Запах изо рта! - подхватила Пронина. - Это ужасно. А ведь мне известно, что кое-кто даже из девочек курит. А уж помадой пользуется большинство.
   "Пора", - решила Света, но вспомнила о другом.
   - А что слышно о журнале Оксаны Петровны? - спохватилась она.
   - Обошлось. Его разрешили переписать, - объяснила Карасёва. - Часть страниц распечатали из электронного журнала. Но в заключении отметят, что это уже второй случай за один только год. Один журнал исчез, другой залит чернилами. Всё это говорит о неблагополучии в школе, что подтверждает обоснованность жалоб родителей...
   - ... родителей в лице Киселёва и Красовского, - закончила Пронина.
   Вошёл Жигадло.
   - Нет-нет, пить кофе не буду, я на секунду, - отказался он, не дожидаясь приглашения. - Я зашёл похвастаться.
   Все насторожились, потому что привыкли к жалобам, а весёлое заявление Михаила Борисовича слишком не вязалось с общей угнетённостью.
   - У меня проверили документы и, разумеется, выявили кое-какие недостатки, - принялся рассказывать Жигадло.
   Все сразу успокоились.
   - У всех выявили, - сказала Пронина. - Чем здесь хвастаться? Мою молодую тоже разругали за состояние кабинета и лаборантской, хотя проверки уже были до этого и особых замечаний не сделали.
   - А меня похвалили, - возразил Жигадло.
   Общее настроение вновь поменялось с доброжелательного на настороженное и даже подозрительное.
   - Светик, ты как в воду смотрела, когда говорила, что меня разругают за то, что при предыдущей проверке велено было изменить и что я изменил. Но я не выбрасываю листы, которые приходится вытаскивать якобы за их негодность, а складываю в отдельную папку, поэтому... - Он засмеялся. - Я сделал один очень удачный шаг. Едва комиссия ушла, я достал то, что когда-то уже заменял, и поместил на прежнее место, выждал урок для правдоподобия, а потом отправился с папками в тот кабинет, где работала комиссия. Дескать, я учёл замечания и сразу же всё исправил. У них глаза на лоб полезли. Смотрят на меня как на чудо. Полистали папки, увидели, что, и правда, изменения внесены, и похвалили за оперативность. Интересно, упомянут об этом в заключении?
   - Не упомянут, - огорчила его Света, помня, что при предыдущих проверках были редкие устные похвалы, но не было письменных.
   - Даже не ждите, - подтвердила Карасёва.
   - Признаться, я и не жду, - согласился Михаил Борисович.
   Позже выяснилось, что все они оказались правы. Расторопность Жигадло не была упомянута, но было старательно записано, что у него обнаружены отдельные нарушения.
   - Сейчас модно ругать и критиковать, - продолжала Пронина.
   - А о таком способе поощрения, как обычная похвала, забыли, - докончила мысль Светлана.
   - Сейчас всё меряется на деньги, - заключил Жигадло.
   "А вот теперь вы умрёте от восторга", - решила Светлана.
   - А вы знаете, откуда есть пошла русская земля? - спросила она.
   Все засмеялись, но примолкли, когда услышали краткое сообщение Светы о выходе славян, или праславян, из Восточной Сибири двадцать две тысячи лет назад, их долгом путешествии по миру, о заходе в Индию и даже основании там каст, о выделении собственно русской нации пять тысяч лет назад, об обосновании на территории нынешней Европы, о вытеснении их оттуда и приходе на Русскую равнину три с половиной тысячи лет назад.
   - Это, конечно, интересно, - задумалась Людмила Аркадьевна. - И мне интересно не только как русскому человеку, но и как историку, однако...
   - Если этот ваш... как его... прав, - сказал Жигадло.
   - Весь мир признал его открытие, - сказала Светлана. - Везде появляются центры по изучению ДНК народов. Кстати, почти все народы жаждут узнать свою раннюю историю, только нам препятствуют. Я узнала случайно, потому что сосед историк, к тому же всегда был противником теории о скандинавском происхождении Рюрика. Между прочим, я всегда удивлялась, как можно всерьёз утверждать, что нашу государственность создали скандинавы. Даже если верить тому, что они к нам пришли, то кто же их тогда призвал? Не могут же дикие племена вдруг, ни с того ни с сего, объединиться для того лишь, чтобы позвать кого-то чужого. А вот теперь окончательно доказано, что их и не было. Как бы я обо всём этом узнала, если бы не Владимир Михайлович? Может, если бы мне очень сильно повезло, я бы случайно натолкнулась на выступления Клёсова на Ютубе. А как ещё можно об этом узнать, если учебники до сих пор вдалбливают нам, что нам всего чуть больше тысячи лет и будто бы нас цивилизовали чужаки? Так нет же! Нам, как русским, пять тысяч лет, но и до этого мы существовали в составе славян и творили историю.
   - Но всё равно, как бы весь мир не признавал это открытие, а нам придётся говорить детям то, что велят официальные учебники, - сказала Карасёва. - И знаешь, Светлана Николаевна, что я тебе скажу? Зря ты мне это рассказала. Теперь я буду говорить на уроках то, что от нас требуют, а сама думать о том, что всё это не так и что у нас украли историю. А расскажи я детям даже в качестве факультативного материала о том, что утверждает этот Клёсов, так меня попросту выгонят из школы за распространение лженаучных идей.
   - Он, кстати, выступает против этого определения, - сказала Светлана. - Он говорит, что наука или есть или её нет, а лженауки существовать не может.
   - Это уже пустяки в сравнении с тем, что меня погонят из педагогики, - отмахнулась Карасёва.
   - И по сравнению с тем, что с нами будет, если комиссия выдаст разгромное заключение, - добавил Жигадло.
   - А знаете, что натворил Мерзоев? - вспомнила Пронина. - Он...
   Моментально все мысли о минувших тысячелетиях вылетели из голов слушателей и заменились тревогами нынешних безотрадных школьных будней.
   И кому бы Светлана ни рассказывала о сенсационном открытии, реакция была ещё менее утешительной. Некоторые учителя, занятые своими проблемами, даже не могли вслушаться в сообщение.
   Потом заболела Дама, и Света сама отвлеклась от ошеломивших её исторических фактах. Утром между учителями пробежал слух, что ночью директрисе вызвали "неотложку" и что ей очень плохо, позже завуч подтвердила, что Зинаида Фёдоровна серьёзно больна, есть опасность для жизни и её отвезли в больницу. Нельзя сказать, что её подчинённые испытывали ужас и тревогу, скорее были подавлены. Дама слишком отдалила от себя людей, чтобы ожидать особой сердечности. Светлана даже удивлялась, что испытывает больше печали, когда проходит мимо уменьшившегося числа старушек у подъезда, чем теперь, когда Дама в критическом состоянии. Может, она не до конца верила, что состояние, действительно, критическое, а может, всё внимание занимали дети. Да и остальные учителя мало говорили о Даме, вероятно, потому что не было новостей. А когда вскоре выяснилось, что её выписали из больницы и она лежит дома, о ней вообще почти перестали вспоминать.
   - А как ваш Пак? - спохватилась Светлана однажды за кофе- и чаепитием.
   Пронина чуть не подавилась. А Жигадло захохотал.
   - Тебе, Светик, надо усвоить, что к таким вопросам человека надо подготавливать, а не то станешь убийцей.
   - Я, наверное, должна сходить и лично поблагодарить Красовского и Киселёва за то, что они меня пощадили и не упомянули в письме, - сказала Вера Ивановна. - Если бы комиссия пришла ко мне на урок в девятом "а", то меня бы сразу уволили. Этот... мальчик уже сейчас разнузданный хам. Что с ним станет, когда он вырастет, не знаю. Я с ужасом жду, что мне сегодня ещё придётся иметь с ним дело. Ведь он по-настоящему, по-взрослому меня оскорбляет.
   - На него все жалуются, - сказала Карасёва. - Отвратительный... Даже не знаю, как его назвать.
   - Отвратительное явление, - подсказал Жигадло. - Послушайте анекдот на эту тему...
   - Как вы с любовью к таким анекдотам стали учителем? - поинтересовалась Светлана. - Вам надо было податься в медицину. Но конец хороший. Меткий.
   - А я, Светик, не только к анекдотам любовь питаю, но ещё и к детям, - объяснил Михаил Борисович. - Причём, любовь хорошую, то, что по-немецки выражается словом mЖgen, а вовсе не lieben.
   - Не love, а like, - перевела Света на английский. - Не любить в смысле быть влюблённым, а любить в смысле нравиться.
   - Сплошные иностранцы, - вздохнула Пронина.
   - Хорошо, что комиссия удалилась на первый этаж, - вернулась к текущим делам Карасёва. - Пусть возится с буфетом, документами администрации, с завхозом. Лишь бы от нас подальше.
   - Дарья Игоревна молодец, - похвалила последнюю Светлана. - Она все эти дни бегала, как угорелая. Журналы выискивала...
   - Вы мне напомнили, - прервала её Пронина. - Она пришла ко мне на урок за журналом девятого "а" класса. Я быстро проверила, всё ли вписала, что требуется, и тут в нас летит свёрнутая жгутиком бумажка. Я-то знаю, кто её бросил, поэтому и кричу: "Пак! Прекратить сейчас же!" А он нагло усмехается и отвечает: "Это не я". Завхозу бы промолчать, ведь учитель лучше знает детей, а она заявляет: "Не пойман - не вор. Не доказано, что это он бросил". Пак, разумеется, воспарил духом и после этого донимал меня весь урок.
   - Если у него есть дух, - сказала Светлана, имея в виду душу.
   - Дух-то имеется, - проронил Жигадло. - Иногда неслабый.
   Учителя зафыркали.
   - И как это обычно бывает, дураки в такие времена всегда на высоте, - заявила Карасёва. - Мне надо отчитываться по методъобъединению, я спешу, ко мне вот-вот зайдут, мне надо ещё раз просмотреть, все ли бумажки на месте, а тут Апояну срочно понадобилось что-то у меня спросить по домашнему заданию. "Сейчас комиссия в школе, - объясняю. - Некогда. Завтра у вас истории нет, тебе не к спеху, так что подойди ко мне позже". А он мне говорит: "Понятно. Наверное, придётся нанять учителя ещё и по истории". И ведь никогда ко мне не подходил с вопросами, а тут словно хотел отнять у меня время. Может, его Красовский подговорил?
   - Наверное, просто так совпало, - возразила Света. - Не мог же он предугадать, что вы именно в это время будете заняты, и подослать мальчика.
   - Красавчик может всё, - заверил её Жигадло. - Жди от него пакости в любой момент, Светик, и не расслабляйся.
   Потом стало известно, что представители комиссии вызывали Киселёва и беседовали с ним аж пятьдесят минут, после чего почему-то вызвали молодую учительницу английского языка Сазонову, работавшую в школе всего второй год. Высказывалось много предположений, но толком никто ничего не знал.
   Светлана плохо знала Сазонову, поэтому могла придумать единственное объяснение: её уроком были особенно недовольны. Когда она увидела англичанку Зельдину (а теперь, избавившись от беготни по школе, она редко видела учителей с других этажей), то попыталась выведать новости у неё.
   - Не знаю, - развела руками Анна Васильевна. - Мы её расспрашивали, но она отвечала как-то уклончиво, фактически ничего не объяснила. Будто бы интересовались, нравится ли ей работать. Может, хотели выведать у неё о том, что делается в школе, об отношениях между учителями или о каких-нибудь безобразиях? Как вы думаете, Светлана Николаевна?
   - Возможно, - согласилась Света, признавая, что это самое разумное объяснение. - А как дела у вас? Что сказали проверяющие?
   Говорили, что уроками англичанок тоже остались недовольны, и сейчас Зельдина это подтвердила.
   - Мы честно делаем своё дело - учим детей, - заключила Анна Васильевна. - Я знаю, что план урока был составлен методически грамотно, уж я в этом хорошо разбираюсь. А что они там про меня напишут, пусть остаётся на их совести.
   Позже прокатилась волна слухов, что обнаружены какие-то нарушения в деятельности профсоюзного комитета школы. Это не было удивительно, ведь очень часто люди, занимающиеся распределением хоть и малых жизненных благ, но всё же благ, наделяют ими, прежде всего, своё окружение. Но мало-помалу об этом перестали говорить за неимением конкретных сведений. Правда, и Зельдина, и учительница "началки" Татьяна Моисеевна Иванова, как рассказывали, бегали по школе с хмурыми озабоченными лицами.
   Когда комиссия завершила свою работу, был написан протокол проверки, который учителям не огласили. Стало лишь известно, что скупые похвалы, которыми удостоились отдельные счастливчики, туда, как и предполагалось, не внесли, зато замечаний было множество по каждому пункту проверки. После этого комиссия, к всеобщему удовольствию, отбыла.
   - И всё? - спросила Светлана.
   - А что ты хотела, Светик? - осведомился Жигадло. - Они свою работу выполнили, бумажки составили. Теперь отчитаются в том, что не напрасно получают зарплату, передадут куда нужно протокол, его вложат в соответствующую папку и пока успокоятся. Даме, конечно, повезло, что она вовремя заболела. Если бы не это, к ней, возможно, отнеслись бы гораздо строже. Хотя... - Он пожал плечами. - Писем было много, проверки не прекращаются, но всё кончается одинаково: пишется разгромный протокол и нас на время оставляют в покое. Но я не удивлюсь, если через месяц, а то и раньше к нам опять нагрянут, ведь разными вышестоящими организациями недавно получено ещё три письма. Это в дополнение к прежним.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"