А на Рождество четырнадцатого* Аллен хоронит трупы. Земля стылая, мерзлая, долбить могилы приходится киркой, и каждый удар отзывается тупой болью в левом плече. Аллен недоумевает: как так, врачи обещали, что всё заживет как на собаке, застрявший в кости кусок шрапнели ещё никому не мешал воевать, а рука болит и болит, как неродная.
Но Аллен упрямо копает. А когда устает - помогает стаскивать трупы к ямам, обыскивает, вкладывает жетоны с именами в задеревенелые рты, шепчет: "Прости, что мы не смогли тебя спасти". Сперва они сортируют их хоть как-то - своих в одну могилу, чужих в другую - но потом уже просто тащат в ближайшую.
Господь на том свете разберет.
Пастора убили за неделю до этого, а нового не прислали, поэтому молитвы они читают, кто как помнит, вдвоем с Упырем. Англичане прозвали его так между собой за пугающую, нечеловеческую ярость при атаке в штыковую. Вчера в процессе попойки выяснилось, что румын у себя на родине какой-то там барон и вообще - интеллигентный и довольно скромный мужик, хранящий трогательную привязанность к своей невесте и серебряному медальону с её портретом (и вмятиной от пули). Но называть его как-то иначе всё равно не получается, и Аллен чувствует себя несколько виноватым.
Рыжий военный корреспондент, "молодой да ранний", бродит между ямами с фотоаппаратом и с блокнотом: фотографирует ситуацию для штабистов и записывает имена похороненных "для истории". Когда немец нацеливается на него, Аллен корчит в объектив самую гнусную из своих рож.
- Вот ведь клоун! - говорит рыжий и заразительно смеется. У рыжего в рюкзаке вчера ещё был шнапс, у Аллена - остатки коньяка, и они с ним чокались, и обнимались, и по очереди играли на губной гармошке, и орали дурными голосами: "Так пусть генералы горят в аду за нас! Аминь!". Аллен вспоминает это и не может обидеться на шутку.
Турок-радист выпытывает на ломанном английском, не хотят ли они сыграть в футбол, быстро организовывает две команды. Военкор громким шепотом советует не вестись, "потому что Дейся хоть и родился в Стамбуле, а играет за Баварию". Дейся ржет и грозится рыжему кулаком, оба взвода - английский и немецкий - отзываются следом таким же нелепым, нестройным смехом.
Только Канда не смеется - что совсем неудивительно, он никогда не смеется. Он аккуратно заворачивает в плащ своего улыбчивого-за-двоих брата и опускает на дно холодной ямы. Он закрывает ему глаза и прячет под шарфом последнюю, виноватую улыбку.
- Я тебя потом найду, - мрачно обещает он, прежде чем отправить вниз первые комья земли. Лопатой он машет весьма энергично: ему надо успеть закончить с этим делом до того, как закончится перемирие и начнется артподготовка.
Линали встречает Рождество в десяти лье от линии фронта. Она заваривает кофе и режет на кусочки "рождественское полено". В этом году оно совсем маленькое - чудо, что его вообще удалось приготовить. Она выставляет чашки и блюдца на поднос и спешит к черному ходу. По пути она чуть не сталкивается со своей постоялицей, та оступается и падает со ступенек прямо под ноги Линали. Линали крутится на месте, пытаясь то ли отпрыгнуть, то ли взлететь; одна из чашечек, та, что стояла на самом краю подноса, не удерживается и падает, расплескивая кофе по ковру.
- Простите, простите, мадмуазель, - причитает Миранда, ползет по ковру за чашкой на четвереньках. - Ох, как жаль, как же жаль, ручка отбилась...
На запястье у немки - браслет с часами. Они остановились в тот день, когда от жениха Миранды пришло последнее письмо. Теперь она ищет его или сведения о нём, оббивает пороги комиссариатов, вон даже до линии фронта добралась. И не заводит часы - боится, что вспугнет призрачную надежду на то, что он всё-таки жив.
- Ничего страшного, - говорит Линали. - Да бросьте вы, она уже давно была треснутая, не жалко... Миранда! Послушайте, Миранда, вставайте сейчас же! Идемте со мной, мы будем кормить детей рулетом.
Дети - ученики Комуи - уже толпятся у порога. Каждый получает свой кусочек "полена" и заверения, что с их любимым классным руководителем всё в порядке.
- Я уверена. Как только наши отвоюют город обратно, мы получим от него целую пачку писем. Вот такую, - смеется Линали, показывая воображаемую величину стопки. - Или даже ещё больше. И он будет спрашивать о ваших успехах в науках, что мне ему написать?
Миранда замечает за изгородью фигуру знакомого офицера, который помогал ей оформлять пропуска, и бросается к нему со всех ног, подпрыгивает смешно, цепляясь за колючие ветки, что-то выпытывает по-немецки. Возвращается ни с чем.
- Он уже больше не сможет помочь, его отправляют к Ипру. Узнали, что у него жена-итальянка, и что он до сих пор иногда переписывался с шурином, ну, понимаете... просто, чтоб знать всё ли в порядке, ничего такого, а его еле от трибунала отбили... Боже, что же мне теперь делать? - плачет она. - Что же нам всем делать? Какие же мы все неудачники, угораздило же нас родиться в такое время...
Где-то вдалеке гремят взрывы артиллерийских орудий. Линали обнимает Миранду за плечи и отдает свой кусочек рулета.
- Плачьте сколько угодно, - говорит. - Только не теряйте надежды. Это всё скоро закончится.
И, кажется, Миранда ей верит.
* 24 декабря 1914 - негласное перемирие на Западном фронте (подробности в педивикии).