Аннотация: Есть один трупик...упоминание ада и рая, но без кровавых подробностей
Ад
Петров Иван Дмитриевич возвращался домой с работы пешком. Моросил мелкий противный дождик.
Настроение у Петрова было под стать погоде - уныло-беспросветное. Да и откуда было взяться хорошему настроению, если с утра в переполненном автобусе отдавили все ноги, начальник устроил разнос. Потом-то выяснилось, что Иван ни в чем не был виноват - с расчетами напутал другой сотрудник, но настроение оказалось испорчено безвозвратно.
Обед тоже не обошелся без неприятностей: компот закончился аккуратно на Петрове, а в его любимом супе с галушками, собственно галушек и не наблюдалось.
Петров шел, шлепая по лужам насквозь промокшими туфлями, и думал. Думал о злоключениях сегодняшнего дня и вообще о своей жизни.
Примерно на полпути Петров сделал главные выводы:
Во-первых, жизнь прожита зря: Даже жениться не довелось - сначала казалось, что еще рано обзаводится семьей, потом все силы отнимала работа, а затем, вдруг где-то слишком близко замаячил тридцатипятилетний юбилей. К тому времени, все приличные девушки были давно замужем, воспитывали детишек и готовили мужьям борщи. Ну а неприличные: за то их так и называют:
Во-вторых, впереди не предвиделось ничего приятного: все та же опостылевшая работа, а по возвращении - неуютная и, зачастую, неубранная холостяцкая квартира с пустым холодильником.
В-третьих, и жалеть-то о Петрове, случись с ним что, никто не будет:
Действия напрашивались сами собой:
Осталось выбрать только способ:
Петров поежился - он никогда не был особенно набожным, но самоубийство всегда считал грехом, поэтому колебался. С одной стороны, была перспектива гореть в Аду, с другой - терпеть эту серую жизнь он тоже больше не мог:
От нелегких раздумий у Петрова разболелась голова. Как у большинства среднестатистических одиноких людей, лекарство от этого недуга нашлось в ближайшем винно-водочном магазине.
Спустя час, горе-бухгалтер сидел за кухонным столом и наблюдал за мухой. Муха была большая, с сине-зеленым блестящим брюшком. Она ползала по грязной тарелке и деловито потирала лапки.
Мысль о смерти нравилась Петрову все больше - даже муха, увлеченно подбирающая крохи еды, выглядела более счастливой, чем он.
Изрядно захмелевший с непривычки Петров окинул мутноватым взглядом кухню:
- Будет ли он жалеет обо всем этом?!.. Некогда белый кафель в сетке больших и малых трещинок, вытертый линолеум на полу, чайник с отбитым носиком, давно нечищеная кастрюля, в углу сердито фырчащий (опять что-то барахлит) холодильник, а в нем хвостик высохшей петрушки, да одинокая банка тушенки:
- Нет! Не будет ни о чем он жалеть, не будет и точка!..
Шаткое сооружение из поставленных друг на друга разномастных табуреток заскрипело, но выдержало вес Петрова, который ради такого <случая>, надел свой лучший костюм.
Петля свободно легла на шею:
- Вот и все. Закончилась твоя земная жизнь, Петров Иван Дмитриевич, сорока двух лет от роду, - подумал Петров, зачем-то поправил галстук, а затем резко оттолкнул ногами табурет.
Тело Петрова обнаружили спустя несколько дней: соседи, почувствовав специфический запах, подали заявление в милицию.
Дверь взломали.
- Это же надо!.. Интеллигент - даже костюм надел!.. - сказал кто-то из оперативных сотрудников.
- Интеллигенты так не воняют, - убежденно ответил другой.
Было тепло. Тепло, но не жарко. Петров удивился. В Аду должно быть пекло. А здесь просто тепло. Тепло, темно и даже уютно.
Петров не понимал - сколько прошло времени с тех пор, как он очнулся. Много раз он засыпал и просыпался.
В непродолжительные периоды бодрствования он размышлял. Иногда слушал музыку. Музыка доносилась откуда-то издалека и звучала приглушенно, но Петрову нравилось. Если музыка звучала слишком громко и раздражала, Петров беспокойно ворочался и тогда музыка стихала.
Однажды, Петров почувствовал, что нечто, которое его окружало, стало надвигаться, давить со всех сторон. Петров руками и ногами отчаянно уперся в это нечто, которое все сжималось и сжималось, грозя его задушить. Несколько бесконечных минут продолжалась упорная схватка, затем нечто отступило. Петрову снова стало хорошо и уютно:
- Как же здесь замечательно, только бы не повторился снова этот ужасный приступ, - успел он подумать, прежде чем погрузиться в сон.
Вопреки желанию Петрова, приступы удушья стали повторяться все чаще. Более того, периоды затишья становились все меньше, а давление все сильнее и сильнее.
Когда невидимое нечто вновь сжало Петрова с большой силой, он понял - это конец.
И ошибся. Он был в самом начале.
Где-то в невообразимой дали появился свет. Мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, Петров, подталкиваемый тем, что его душило, двигался к свету.
Яркий свет ослепил. Стало холодно.
Когда вернулось сознание, Петров обреченно подумал:
- Где я? Уж теперь-то я точно в Аду!..
Потом прояснилось зрение: серая поверхность, блестящий металлом стол на ножках с колесиками, квадрат окна и шумящий зеленой листвой тополь за ним.
- Я на Земле!.. понял Петров - А если я на Земле, а должен быть в Аду, то, значит, Земля и есть - Ад!... - сообразил Петров и разразился громким криком, в котором было все: ужас от осознания правды, горечь обиды, да и просто страх.
Сестра подняла кричащего младенца, чтобы показать новорожденного матери.
- Вы люди, вечно в крайности бросаетесь: если не Рай, то Ад, если не Ад - обязательно Рай подавай. А в жизни все гораздо проще - каждый человек сам определяет своими поступками, чем ему становится земля - Адом или Раем, - пропищал на самое ухо Петрову тоненький голосок того, кого люди, обычно, зовут Ангелами-хранителями, - Что ты на меня так смотришь?! Вспоминаешь, как ты от меня отмахивался в прошлой жизни? - когда я тебя на секцию бокса привел, а ты всю тренировку в раздевалке книжку про приключения читал: когда с хорошей девушкой познакомил, а ты сказал ей, что детей вам заводить еще рано и она сделала аборт: или когда я надоумил твоего начальника новый проект тебе поручить, а ты испугался ответственности и отказался: Этих <когда> было так много - и каждый раз ты мог изменить свою жизнь к лучшему, создать на Земле свой маленький Рай:
Петров вздохнул. Сказать ему было нечего.
Ангел тоже вздохнул, он привычным жестом провел крылом над головкой малыша, смахивая в небытие память.
Младенец в радостном неведении заулыбался во сне - впереди у него была целая жизнь и бесконечный выбор между Адом и Раем.