Кузнецов Владимир
Дикая казарма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (начальный фрагмент повести; рукопись находится в стадии завершения) Большинство бытовых армейских ситуаций, описанных в книге (кроме непосредственно относящихся к сюжетной линии), реальны и произошли в действительности. Вместе с тем, автор не настаивает ни на какой документальной подлинности, и всё произведение от начала и до конца может рассматриваться исключительно как плод творческого вымысла. Уведомление: в книге присутствует ненормативная лексика. Очень-очень-очень хочется ваших комментариев, друзья!
  
  Напоенных кровью на цепи не удержишь.
  
  А. Солженицын
  
  Воскресенье она, как обычно, провела на кладбище весь день до вечера. Только в сумерках, когда потянуло промозглым вечерним ветром, поднялась со скамейки у мраморной могильной плиты, запахнула полы плаща и побрела обратно, к автобусной остановке.
  Убийца следил за ней издали, не делая попыток приблизиться, и даже не последовал к остановке сразу же следом, выждав не менее двух минут. Он никуда не торопился.
  Он успеет её нагнать.
  Женщина средних лет, по-прежнему недурна собой, одета не без вкуса, но лицо ее казалось застывшим и словно восковым. Неживое лицо.
  Ему казалось, что он знает о ней уже так много, что может читать ее мысли.
  Да, у нее были причины быть здесь в этот час. Ее ребенка убили. Ее единственного сына. И то, что ему было 19 лет и он был по сути уже взрослым человеком, ничего не меняло. Для нее, во всяком случае.
  А для других... Что изменилось для них, всех остальных, в мире от того, что его нет?.. Ничего.
  Кому какое дело, что еще одного человека, девятнадцатилетнего парнишки, не стало на свете?.. Знакомые лицемерно повздыхали, кое-кто из друзей и родственников даже всплакнул, но никого особо это не потрясло, или потрясло, но не более чем на несколько дней (или часов). Шокирующее, но быстро забывающееся происшествие. Сейчас в мире столько всего происходит страшного, столько больших и малых трагедий. И вообще, сколько людей умирает по самым разным причинам каждый божий день - так, вероятно, рассуждали в душе все они.
  А что же чувствовала она?
  А ее жизнь остановилась... Собственно, вряд ли кто может понять такое, кроме женщины, матери. Людям не дано постичь, что это такое - сидеть одной в пустой квартире, и думать о том, кого нет, думать, проклиная весь мир, и свою не нужную отныне никому жизнь...
  Правда, теперь у нее больше нет квартиры, она продала ее, продала всё. Зато она получила надежду. Надежду на справедливость, пусть и запоздалую, но...
  Армия.
  Это короткое слово для нее теперь значило многое. Слишком многое.
  Она так беспокоилась, когда он уходил в армию, так беспокоилась... Хотя перед ним старалась держаться бодро, шутить. Даже не говорила, чтобы берёг себя, это как бы само собой подразумевалось.
  Он - ее сын, ее Антошка - не был каким-то необыкновенным, она понимала это. Ну, и что с того? Не всем же быть гениями, и хорошо ли это вообще - быть гением? Вряд ли, и быть обычным нормальным человеком на самом деле гораздо труднее. Мир полон обыкновенных людей, он по-существу из них и состоит. И что, неужели обыкновенные люди не заслуживают счастья, или хотя бы душевного покоя - неужели они не заслужили право даже на обыкновенное житейское счастье? Или хотя бы право на жизнь?
  В чём они провинились, и перед кем - она и ее сын?! И почему, если допущена несправедливость, если произошло преступление, и погиб человек, он, её сын - никто не хочет покарать виновных?.. Государство забрало его к себе, когда ему исполнилось восемнадцать, но оно не позаботилось о нём. Государство отказало и в правосудии, и она знала, почему - задеты интересы сильных мира сего, один из этих подонков оказался отпрыском высокопоставленного начальника. Ну что ж, она сама позаботится, чтобы правосудие свершилось над всеми. Её жизнь все равно кончена, и она поставила на карту всё - все свои сбережения, всё своё имущество. У нее не осталось почти ничего. Но и они не насладятся своим богатством и властью. Не долго им осталось ходить безнаказанными. Скоро удар будет нанесён, и клятва, принесённая сыну на его могиле, будет исполнена.
  Ждать осталось недолго.
  
  Она уже подходила к остановке, брела одинокая в сумерках, когда Убийца нагнал ее.
  Он протянул вперед руку, и тронул ее за плечо.
  Она испуганно обернулась.
  - Вы уронили перчатку, - приветливо сказал он ей, и протянул подобранную полуминутой назад с тропинки лёгкую летнюю перчатку. - Ваша?
  - И в самом деле... Моя. Извините, я, наверное, задумалась, и совсем не заметила... У меня теперь вечно так... Всё из рук валится... Спасибо вам большое! - она одарила его благодарным взглядом, и он улыбнулся в ответ.
  - Уж будьте повнимательней, это никогда не лишне, - с улыбкой сказал он, глядя на нее.
  - Постараюсь, - кивнув, с какой-то грустной улыбкой ответила она.
  Они уже дошли до остановки, но он сразу свернул налево, к маленькой кладбищенской церквушке.
  Она осталась стоять в одиночестве на остановке, погруженная в свои мысли, лишь однажды испуганно вскинулась и огляделась - ей показалось, что чьи-то глаза наблюдают за ней из темноты. Но никого вокруг не было, и она вновь ушла в себя - в глубь воспоминаний и в мысли о том, что скоро должно случиться.
  
  Убийца понял, что ему пора уходить. Хватит на сегодня.
  Он скользнул в сторону, и уже через пару минут выезжал на такси с территории кладбища - по виду, обычный пожилой мужчина с землистым цветом лица и густыми усами. Спустя час у него будет совсем иная внешность.
  Ночь он без особого комфорта провёл в номере заштатной гостиницы на окраине города.
  На следующий день утром он встретился с Координатором.
  Они сидели на скамейке в парке и беседовали, глядя на весёлое мельтешение крутящихся вдали каруселей - двое по-летнему одетых мужчин, в тонких брюках и белых рубашках навыпуск с короткими, чуть подвернутыми рукавами, как было модно в этом сезоне. Вряд ли они могли привлечь к себе чье-то особое внимание.
  - Три недели, - сказал Координатор, как обычно, улыбаясь каким-то неведомым своим мыслям. - Я думаю, этого вполне достаточно.
  Убийца, промолчав, в который уже раз попытался угадать, сколько лет Координатору. Тридцать пять, сорок?.. Или даже все пятьдесят? Плотная, но подтянутая, спортивная фигура, абсолютно гладкое лицо без намека на морщины, коротко стриженные темные волосы. И эта неизменная, чуть мечтательная улыбка. В общем-то, ничего особенно примечательного, а тем более угрожающего. Он напоминал скорее приятного, немного рассеянного и погруженного в себя клерка из какой-нибудь солидной страховой фирмы, чем высокопоставленного сотрудника Конторы, торгующей смертью. Но Убийца не заблуждался насчет внешности - этот человек был специалистом, едва ли не покруче его самого. И знал много такого, о чем не знал Убийца. Но все-таки странный это человек, странный даже в их среде - компании людей, отнимающих жизнь за деньги. И лицо его слишком уж смахивало на удачный результат многочисленных пластических операций - на маску, приросшую к черепу.
  - Ты просил у Конторы три недели, - улыбающееся лицо обернулось к Убийце, бесцветные глаза Координатора смотрели прямо на него. - Присмотр и изучение обстоятельств дела. В общем-то, всё как обычно. Хотя мы давали тебе гарантии в данном случае. Но ты желал удостовериться сам.
  Убийца решил, что дальше уходить от ответа не стоит. Да, он всегда был очень осторожен. Он действительно всё привык проверять самолично, "пальцами", таково было его кредо. Он уже давно взвесил все "за" и "против". Дело представлялось ясным и никаких причин для отказа не имелось - за исключением одной. Но он не верил, что Контора не знала о ней с самого начала, и это беспокоило его.
  - Результаты есть, - сказал он. - Явно, это не подстава. Мамаша всерьез охвачена горем по сыну, убитому в армии полгода назад. И еще. Она хочет за него отомстить. Очень этого хочет. Она на всё готова пойти ради этого. - Он помедлил. - Хотя есть люди, совсем не заинтересованные в том, чтобы её...стремление осуществилось.
  - Клиент всегда прав, - Координатор пожал своими широкими плечами. - Деньги заряжены, мой друг. Она проплатила всё "от" и "до".
  - Я полагаю, вы в курсе, о каких людях идет речь? - Убийца внимательно взглянул на него. - Ведь если я начну действовать так, как требует она...
  - Контора санкционировала любые необходимые действия, - резко прервал его Координатор, не меняя, впрочем, своего бесцветного, словно скучающего тона. - Ты меня понимаешь, не так ли?
  - Разумеется.
  - Тогда приступай.
  - Инструкции? - произнес Убийца.
  - Завтра. Сроку на подготовку тебе - три месяца. Вспоминай былые навыки. - Улыбка Координатора неожиданно приобрела вид добродушной усмешки. Затем он встал, давая понять, что встреча окончена. Поднялся со скамейки и Убийца. - Мы обеспечим всё необходимое. Дальше импровизируй сам. Не мне тебя учить.
  - Всё ясно.
  Они кивнули друг другу, и разошлись, не сказав больше ни слова.
  
  
  Три месяца спустя.
  
  Список был совсем коротким, из четырех фамилий. Но Убийца внимательно смотрел на клочок бумаги уже несколько минут, словно размышляя о чем-то. Казалось, этот короткий список оказывает на него какое-то гипнотическое воздействие, притягивает его взгляд.
  
  1 рядовой Леонид Вородаев (Уволен в запас)
  2 старший сержант Александр Нурибин
  3 ефрейтор Аркадий Смигун
  4 младший сержант Игорь Пишохин
  
  Еще после минутного раздумья Убийца карандашом отчеркнул фамилию под цифрой 1.
  Потом зажигалкой поджег край бумажного листа, и, дождавшись, пока клочок бумаги сгорит, размял пепел пальцами.
  Из картонной папки Убийца достал пачку фотографий, выбрал несколько, в том числе пару групповых снимков, из которых он ножницами стал вырезать фигуры каких-то отдельных людей.
  Закончив с этим, он еще несколько минут раздумывал, глядя на изрезанные фотографии, и вдруг взгляд его упал на ножницы, все еще лежавшие перед ним на столе.
  Он снова взял их в руки, щелкнул ими вхолостую раз, другой, и на лице его появилась усмешка.
  
  
  
  
   1.
  Рядовой Особого отдела Николай Коркунов.
  
  По ночам, коротая время в Особом отделе, я люблю просматривать видеозаписи со скрытых камер. Особенно нравится мне наблюдать за общением курсанта Щепцова со своим двенадцатилетним младшим братом, который частенько захаживает к нему в гости - Щепцов писарь при штабе, благоденствует, конечно, к тому же без пяти минут дембель. Он местный, из города, вот братец и навещает его, и они подолгу болтают о том о сём - забавно слушать наивные расспросы мальчишки и обстоятельные разъяснения Щепцова.
  Помню и их самый первый разговор с братом - Щепцов был тогда только назначен писарем, но у него появился свой собственный крошечный кабинет - фантастическая удача по армейским меркам, вот он и решил пригласить братца, сгоравшего от любопытства, к себе "в гости". До того, насколько мне известно, они обменивались только редкими письмами - и надо же, полгода назад учебку перебросили сюда, на окраину родного города Щепцова. Теперь он мог общаться с семьей, и даже приглашать к себе по воскресеньям юного родственника.
  - А что такое учебка? - спрашивает мальчишка.
  - Какая - эта?
  - Ну, хотя бы эта, в которой ты служишь. А что, они всякие есть?
  Щепцов добродушно улыбается.
  - Конечно, есть разные.
  - А у вас, например, какая?
  - У нас называется - инженерная.
  - Это что, значит - на инженеров учат?
  - Да нет. Ну, как тебе объяснить... Учебка - это такое место, куда новобранцы попадают сразу после призыва на службу. Как бы, военное училище, только для рядовых. Но это настоящая воинская часть. Тут они сначала курс молодого бойца проходят, потом принимают присягу. А дальше они, ну, курсанты то есть, учатся разным специальным навыкам, в зависимости от рода учебки. Есть, например, сержантские учебки, где на сержантов учат, еще всякие разные, а вот наша - инженерная.
  - А что это значит?
  - Ну, курсанты здесь учатся водить машины разные - по разминированию, копке окопов, разборке завалов.
  - А есть такие машины?
  - Конечно есть. ПКТ, например.
  - А это что означает?
  - "Позор Колёсной Техники" это означает.
  Мальчик искренне удивлен, Щепцов улыбается.
  - Ну, шучу, это просто мы их так по своему "расшифровываем". Они же, блин, почти все дряхлые, старые. Большинство таких машин рычагами управляется, а руля нет. В принципе, всё очень просто, только они уже от старости на ходу разваливаются. Я однажды, год назад еще, хватанул за рычаг слишком сильно - он у меня в руке и остался, отвалился, представляешь? Как, блин, в кинокомедии какой-то. Ох, и перепугался я тогда!
  Мальчик удивленно цокает.
  Щепцов смеется.
  - Да, много разного было. Но сейчас у нас часть "дикая".
  - Дикая часть? - переспрашивает мальчишка. - А что это значит?
  - Ну, понимаешь...нас же всего два месяца как перебросили с прежнего места, через пол-страны почти погнали. Прикинь - пятьсот человек личного состава, вместе со всем барахлом, машинами там учебными и всё такое прочее - чуть не целый эшелон мы заняли. Теперь вот на новом месте разворачиваемся, но порядка пока никакого, честно говоря, плюс начальство почти всё поменялось, даже Папа новый.
  - Ой, а "Папа" - это кто?
  - Командир части, полковник Зотов, конечно.
  - Понятно...
  - Что тебе понятно, малой? - вздыхает Щепцов. - Знал бы ты...
  ...Я часто вспоминаю эти их разговоры, когда хожу по делам, а то и просто от нечего делать, по территории части. Дикой части, как выражается Щепцов, хотя, в принципе, это правда. Особых занятий у меня сейчас нет, я РГШ (то есть военнослужащий "Резерва Генерального Штаба"), не приписанный ни к одной из рот, к тому же сверхсрочник-контрактник - служу Родине верой-правдой пятый год, как записано в моем личном деле. Вот еще каламбур по поводу "особых занятий" - я ведь прикомандирован к Особому отделу, для работы с личным составом части, но сильно своими непосредственными обязанностями не увлекаюсь, да и командование мною не слишком интересуется - во-первых, с особистом-спецом, даже рядовым, никому не хочется связываться, а, во-вторых, я здесь временно, максимум еще на полгода.
  
  Утро, начало восьмого. Самое время, пора в путь-дорогу. У меня на сегодня намечено очень важное дело.
  Натягиваю бушлат , ведь ноябрь на дворе, хотя холодов особых пока еще, к счастью, не случалось, но это же еще первые числа.
  Приятно прогуляться по свежему утреннему холодку. Иду по асфальтированной дорожке мимо двухэтажных приземистых зданий, в которых располагаются в каждом по две роты; здания - справа, слева - огромный прямоугольник плаца. На противоположном его конце замечаю какую-то бесформенную толпу явно не армейского вида - ага, значит, новая партия новобранцев прибыла. Чего их так рано с вокзала припёрли? Интересно, кто и откуда. Но это - позже.
  Проходя по территории, не забываю лениво козырять попадающимся по пути офицерам, они неодобрительно косятся на мой внешний вид, но помалкивают. Один только молодой прапор штабной тявкнул:
  - Шапку поправь, солдат, она у тебя на ушах висит.
  Я сделал рукой движение, вроде как исполняю его приказание, потом спокойно пошел дальше.
  Захожу в роту . Дух-дневальный на тумбочке козыряет, я ему любезно в ответ. Устав есть устав.
  Здесь, в казарме, в это время тихо и пустынно. Непривычное ощущение, но так и должно быть - утренний осмотр уже закончился, и сейчас весь личный состав в столовой на завтраке.
  Вдруг слышу из туалета чей-то громкий и знакомый голос. Прохожу туда и сразу вижу сержанта Шурика Шестакова и вытянувшегося перед ним по стойке "смирно" дневального.
  - Ты, бл..дь, сука, урод, я тебе чё говорил, чтоб сапоги как зеркало сверкали, а ты, это что, по-твоему, работа, да?! - от души орёт на дневального Шестаков. Я в курсе - он вечером собирается в самоход к одной знакомой девчонке в город, и должен быть при всем параде. Его укороченные дембельские сапожки, подбитые новенькими подковами, хранятся на специальной полочке в хоз. уголке туалета, а растяпа-дневальный на сей раз не начистил как следует сапоги, за что и получит, видимо, этим же сапогом по загривку.
  - Здравствуй, Коля, как твои дела? - увидев, кто вошел, радушно обращается ко мне Шурик, отвлекаясь от своего занятия. - Есть новости?
  - Да вот партию запахов подвезли, сейчас они на плацу, потом, наверно, в баню погонят.
  - А, да, я знаю. Пятерых, вроде, в нашу роту. Стой, сука, я тебя не отпускал! - это уже к дневальному, сделавшему слабую попытку улизнуть. - Ой, Коля, не займешь двадцатку до получки? - Это уже ко мне. - Курить, п..здец, хочется, а я все бабки на цветы заначил, без этого, сам понимаешь, никак, даже на пачку сигарет не осталось. Не у духов же дешёвку "стрелять".
  - Ноу проблемс, - я протягиваю ему две десятирублевые бумажки.
  - Спасибо, Коля, вот выручил, - благодарно улыбается Шурик.
  - А где Нурибин? Хотел с ним поговорить.
  - Не знаю, его в роте нет, видимо на плацу с врио , новобранцев принимает. Доздыбаев тоже там.
  Я кивком прощаюсь с Шуриком и, выйдя из роты, направляюсь на плац.
  
  2.
  "Запах" Российской Армии Пётр Нечаев.
  
  События последних дней вспоминались ему как-то фрагментарно, клочками - как отдельные эпизоды какого-то фильма (хотя такого нелепого фильма никто и никогда не покажет, да и снять никто не разрешит).
  Вот первый фрагмент: огромная толпа перед военкоматом в день призыва. Тут и сами призывники, и их родители - папы-мамы и прочие домочадцы, и, конечно, друзья и подруги.
  Многие "навеселе", звучит гармошка (кто-то явился с "живым музыкальным сопровождением") - и всё же в воздухе повисло какое-то напряжение, нечто неприятное и неотвязное...как будто чья-то невидимая ладонь давила сверху на каждого, кто был здесь - и особенно чувствовали это они, призывники.
  Хотя что такого уж страшного, казалось бы? Не в тюрьму же, не на казнь. Закон есть закон, долг перед Родиной надо отдавать. Но всё равно...
  
  ...Смутный гул голосов заполняет площадь перед военкоматом (хотя какая там площадь, так, площадка асфальтированная, двором проще назвать, да и сам военкомат - ветхое деревянное дохрущёвской ещё постройки здание в два этажа, непонятно, как только от времени не рассыпается).
  Какая-то бессмысленная толчея, думает с раздражением Пётр, ждали бы спокойно. Сам он стоит, чуть привалившись плечом к стене, и молча смотрит на происходящее. Он пришёл сюда один, и разговаривать ему не с кем. А заводить здесь знакомства он не собирается. Сейчас, во всяком случае. Ещё дойдёт время до этого. В конце концов, Пётр всегда, и с полным основанием, считал себя одиночкой.
  
  ...Гул не смолкает. Кто-то лихорадочно оживлён, кто-то наоборот, держится скованно. Смех парней, всхлипывания родителей и девушек-подружек, приглушённый гул разговоров.
  Во всём этом есть какая-то недосказанность...все словно ждут чего-то, это видно по растерянным глазам некоторых парней, по тревожным взглядам родителей...
  Хотя чего они могут ждать - призывники, и их родители? Для них всё уже решено на два года вперед. Родители будут ждать сыновей, а сыновья - ДМБ, дня своей демобилизации.
  Пётр знает об этом. Уж он наслышан об армейской жизни.
  
  Спустя примерно час, когда всем уже окончательно наскучило ожидание, призывников, наконец, приглашают войти в двери военкомата.
  Они проходят в какой-то просторный кабинет вроде школьного класса, со столами и кафедрой, и рассаживаются кто где. Пожилой военкоматовский офицер произносит последнее "краткое напутствие", что-то о военных традициях, о том, что нужно проявлять твёрдость и не бояться трудностей. Потом у них забирают паспорта и вручают взамен военники - красные военные билеты. Теперь все пути назад окончательно отрезаны, они больше не "гражданские лица", а - военные люди, военнослужащие. Да, звучит значимо. Парни переглядываются, в тоне их голосов появляется даже какая-то гордость.
  Пётр тоже улыбается, глядя на них - но у него другая улыбка, точнее, она выражает совсем иные эмоции. Скорее, это ирония. Укоренившаяся за всю его жизнь ирония, к которой он привык и которая стала частью его. Он давно уже не мог смотреть в полной мере серьёзно ни на какие проявления окружающей жизни.
  Можно сказать, что ирония помогла ему выжить. Большинство его друзей выживало с помощью напора и жёсткости - а как иначе в наше время? (Или просто сдавалось, плюнув на всё, сломавшись перед неудачами.) Ему же иронический взгляд на людей и на жизнь в целом не позволял слишком увлечься чем-либо (или кем-либо), и, как следствие, он не успевал наделать тех ошибок и глупостей, которыми обильно устилали свой жизненный путь его сверстники. До поры до времени он просто плыл по течению, впрочем, тщательно фиксируя происходящее вокруг. Он был неглупым парнем и знал это.
  Но он не просто всматривался во всё окружающее, но и выбирал тот путь, который мог бы устроить его. Выигрышный билет достаётся лишь немногим, и он хотел быть в их числе. А для этого надо было хорошенько присмотреться...
  
  Ему посчастливилось. Он сумел сделать то, что оказалось не по силам большинству его сверстников: найти себе работу, полностью отвечающую всем его ожиданиям, в том числе и финансовым. Вот тогда-то он впервые и узнал, что это такое - иметь деньги. Теперь у него их было много (и сколько сразу стало вокруг друзей, подруг!), он мог позволить себе многое (почти всё) из того, что было прежде ему недоступно. Но жизнь выкидывает порой крутые виражи.
  Как оказалось, он и сейчас нисколько не властен над своей судьбой - как и никто в этой стране. В один день всё может измениться, и ни один человек не застрахован ни от крутого взлёта, ни от такого же крутого падения - хотя он, свыкнувшись с благополучием, всё-таки не слишком верил в это, считая, что никаких особых неожиданностей теперь его ждать не может.
  И вот оказался здесь, в армии.
  Но, может, это и к лучшему. Иногда полезна перемена обстановки (пусть даже и не совсем добровольная).
  
  Вторая картинка: они в военкоматовском автобусе катят на Холодильник - областной сборный пункт. Кое-кого из призывничков уже явно пробирает дрожь, но они стараются бодриться, усмехаются, мол, на всё наплевать, везите, приедем - посмотрим, куда судьба занесла. Э, ребята, хотел сказать им Пётр (но, конечно, промолчал), это вас ещё никуда не занесло, вы ещё, считай, дома, а вот когда по вашу душу на Холодильник приедет покупатель из части, вот тогда вы и узнаете, куда вас занесло по настоящему.
  Против воли Пётр почувствовал, что вновь насмешливо улыбается при этом воспоминании. Хотя, казалось бы, с чего ему улыбаться? Ведь он был таким же "духом", как все те, кто призывался вместе с ним в тот ноябрьский день.
  
  Они промаялись там, на Холодильнике, три дня, закусывая принесёнными из дома продуктами - в тамошней бесплатной столовой есть как-то не хотелось (хотя многие и питались, из тех, кто побезденежнее). Внешне Холодильник многих удивил - обыкновенное типовое трёхэтажное здание, близнец почти каждой из городских школ, их все, видимо, строили по одному и тому же образцу. Те же лестницы, коридоры, те же повороты и те же классы. Правда, тут сходство заканчивалось, потому что в помещениях классов не было парт, а только сплошные двухъярусные деревянные лежанки с плавным возвышением у изголовья вместо подушки. Тем из призывников, кто задерживался на Холодильнике на сутки и больше, приходилось спать на этих отполированных телами множества их предшественников деревяшках прямо в одежде, подложив, вместо подушки, под голову сумку (хотя некоторых счастливцев отпускали поспать домой, но далеко не всех). Пётр провёл там две ночи, но Холодильник в этот раз не оправдал своего названия - отопление было совсем неплохим, они почти не мёрзли, разве что под утро.
   "Покупатели" - офицеры из разных частей в сопровождении сержантов - приезжали каждый день, призывников то и дело сортировали, устраивали переклички, потом называли номера команд, кто к какой приписан. Те, кого не устраивало место будущей службы, быстро наловчились решать эту проблему простым способом - сигали через забор, и возвращались на Холодильник только на следующий день после отправки команды. Офицеры с Холодильника долго костерили каждого такого "временного дезертира", но, делать нечего, вынуждены были заносить его в другой список.
  Пётр никуда не собирался убегать, даже когда во время очередной переклички услышал, что приписан к команде, отправляемой в город Н-ск в инженерную учебку - а это совсем неблизкий свет.
  Он и ещё пятнадцать человек призывников выслушали новость насчет будущего места своей службы в угрюмом молчании. Петр иронически оглядывал их круглые, стриженые почти "под ноль" головы, понимая, что он и сам выглядит так же, разве что на его голове имеется хотя и довольно короткая, но причёска - он знал, что по приезде в часть их всё равно обстригут "под ноль", и не торопился расставаться со своей шевелюрой, несмотря на настоятельные рекомендации военкомата заранее всем постричься наголо.
  Он вообще много чего знал об армии.
  
  ...А вот их уже пересчитывает "покупатель" (Это: Сценка Номер Три). Потом он - улыбчивый усатый старлей , лет двадцати пяти, с несколько восточными чертами смугловатого лица - рассказывает про их будущее место службы: инженерную учебку в городе Н-ске: что там всё хорошо, порядок, учиться будут на механиков и водителей спецмашин, а кое-кто вскоре станет и сержантом. Правда, сопровождающий его сержант обмолвился, как о чём-то малозначительном, что их воинскую часть недавно перебросили на новое место - вот как раз под Н-ском, но на эти слова никто внимания не обратил.
  Никто, кроме Петра. А он сразу понял - часть пока ещё явно дикая. Нет, там сейчас порядка не дождёшься, это всё гон насчет тамошних хороших условий службы. Что там ещё говорил покупатель, что-то интересное?.. А, вспомнил: "У нас всё по уставу". Ну, ясно. Значит, уставщина, а в этом тоже радости мало, ведь когда всё по уставу - служить непросто. Правда, откуда это знать остальным призывникам?..
  Но он-то, Пётр, представляет себе, что такое служба в армии.
  Вдруг сержант-помощник старлея, отведя их в сторонку, обратился к ним с неожиданной просьбой: сославшись на какие-то транспортные расходы, попросил... денег взаймы, скинуться всем рублей по пятьдесят, а он по приезде в часть всё сразу отдаст. Его начальник, старший лейтенант, вроде как в курсе, и даже может своим офицерским словом поручиться за него (хотя к офицеру, естественно, никто ни за какими подтверждениями обращаться не стал, да он к тому же куда-то ушёл).
  Пётр был наслышан про эти уловки, и понимал - никогда им больше не видать своих денег. Поэтому он не стал платить. Сержант покосился на него, но ничего не сказал, остальные парни почти все заплатили. Пётр только усмехнулся, глядя на это.
  Вообще, на их деньги и вещи было здесь много охотников. На Холодильнике сейчас находились не одни только призывники - по территории шастали настоящие солдаты в форме, видимо, пересылаемые из своих частей в другие, и коротавшие здесь время до отправки. Они то и дело просили у кого-нибудь из призывников закурить или одолжить денег, могли и прижать в углу какого-нибудь слабосильного юнца и вытрясти из него всё ценное из того, что имелось при себе.
  Ещё были удалые парни из местной шпаны. На дальнем краю плаца имелось древнее каменное сооружение - большой сортир, куда частенько забегали призывники, слонявшиеся без дела по территории Холодильника в ожидании отправки. Местные околачивались возле каменного клозета и могли запросто обчистить любого, кто неразумно шёл туда в одиночку (да даже иногда и вдвоём, тоже подчас не спасало).
  Деревенские молодцы стаскивали с попавшегося им растяпы всю одежду - тот, как правило, почти не сопротивлялся, - а взамен отдавали свое старьё. Хотя и призывники одевались дома перед отправкой на Холодильник отнюдь не в обновки, но и такая одежда, видимо, представляла ценность для здешних "робин гудов".
  Петра на Холодильнике, конечно, никто не решился и пальцем тронуть, видя, какой это бугай, и явно не восемнадцати лет, а годков так на пять побольше - наверно, косил всё это время или в вузе подучивался, но всё равно и его загребли. Да, так про него и думали.
  
  Новый эпизод. Они уже в вагонах, и муторно-долгая погрузка закончилась. Провожающие машут руками на перроне, поезд трогается. Ну, и хорошо - Петр даже рад, его утомило это идиотское почти трёхдневное ожидание.
   Парни слегка приуныли, но это ненадолго. Петр знает, что скоро начнётся грандиозная пьянка - неприятное ощущение обречённости следовало заглушить как можно скорее, и все это понимали. Верный способ был опять же всем известен.
  Так и есть, по вагону уже ходят парни, собирающие деньги на водку. Все скинулись, кто сколько мог.
  Офицер-"покупатель" ещё на Холодильнике выдал им сухой паёк, состоявший в основном из консервов с кашей и сухарей. Кашу на первой же станции они по дешёвке продали, а вырученные деньги, само собой, решили пропить. На той же станции закупили сразу бутылок пятнадцать водки, и вдвое больше пива. Сложили всё это в одном из плацкартов. под лежанкой, в нише для хранения вещей. По счастливой случайности, выбор пал на лежанку Петра.
  
  Ещё один кадр того же нелепого фильма - он залпом осушает бутылку водки прямо из горлышка, и запивает всё бутылкой пива. Грандиозный коктейль-"ёрш"! Наградой ему - всеобщие восторженные вопли, впрочем, опасливо приглушённые - надо остерегаться офицера-покупателя и его сержанта, на пьянство установлен строгий запрет. Но Пётр знает, что офицер смотрит на все их шалости сквозь пальцы, у него одна задача - довезти команду до части в целости и сохранности.
  Все здесь пьяно откровенничают, говорят преувеличенно громкими голосами, обмениваются своими знаниями об армии, что слышали от отслуживших друзей, какие там на самом деле порядки, и как надо держаться, чтобы сразу себя поставить.
  Пётр молчит, хотя он-то знает об армии немало.
  Вот к ним подсел сержант-напарник покупателя, и сразу оказался в центре общего внимания: все внимательно слушают его, а он говорит о порядках в учебке, на вопросы отвечает иногда немного уклончиво, иногда многословно, но тоже как-то не очень определённо, во всяком случае, никаких конкретных выводов ни о чём с его слов сделать нельзя.
  Ещё он говорит про то, что в армии выживают только настоящие мужики, а слабовольным хлюпикам там ничего "не светит": например, рассказывает он, в каждой части, и даже в каждой роте и в каждом взводе имеется своё чмо, то есть местный изгой: "Сидит такой вот чмошник в уголке, хнычет, ни во что не врубается, постоянно тормозит. Всех, бл..дь, подводит постоянно, ну, так правильно, его и п..здят свои же солдаты.".
  Пётр, кстати, тоже сидит себе в сторонке и молчит, не вступая в разговор, но в нём-то тихого "чмошника" никто не заподозрит - в этом здоровяке с лицом клубного вышибалы. Как не заподозрит и весельчака - а Пётр себя считает человеком весёлым и более того, понимающим тонкий юмор.
  С азартом парни обсуждают, есть ли в армии "стукачи" - их ещё называют кукушки, и если есть, то сколько их, и как можно их вывести на чистую воду. Да, это самое главное - разоблачить кукушек, чтобы никто не смел ни о чём доносить, авторитетно заявляет один из парней - пока среди нас будут доносчики, служба хорошо не пойдёт. Остальные согласно кивают.
   Идиоты, думает Пётр, лучше бы, чем молоть языком о всякой чепухе, вы отсыпались впрок, скоро такой возможности ни у кого не будет. Сам он спит почти всё время, спит лёжа, а днём - дремлет сидя.
  Везли их пару суток, с многочисленными остановками, но хоть без пересадок. В общем, это было скучно - как, по сути, скучна любая слишком затянувшаяся пьянка.
  И вот ещё сценка: Пустынный перрон вокзала Н-ска. Самый ранний утренний час.
  Только что завершилась выгрузка, и они бессмысленно топчутся на месте, утренний холод пробирает до костей, хотя одеты все, в общем, тепло.
  
  Их никто не встретил, хотя, вроде, должны были. Старлей-покупатель едва слышно, потом всё громче, ругается сквозь зубы.
  Наконец он принимает решение не ждать, убедившись, что это бесполезно, и даёт команду "организованно двигаться" к учебке своим ходом, поскольку машину за ними почему-то не прислали.
  Парни-призывники согласно кивают, пряча усмешки.
  Они гурьбой двигаются по тёмному городу. "Идти минут сорок" - объявил в самом начале старлей, но вот прошёл почти час, а они всё еще топают, теперь уже по сумрачному пригороду.
  Старлей поскользнулся на льду, которым были покрыты подмёрзшие маленькие лужи, и, крутанувшись, не удержался на ногах и приземлился на пятую точку. Все прыснули, хотя громко никто не смеялся из опасений за последствия. Матерящемуся старлею почтительно помогли встать на ноги.
  - Так, - объявил он усталым тоном, вытирая перчаткой раскрасневшееся лицо. - Пятиминутный отдых, ребята. Только бы до учебки добраться, да я найду одного хмыря. Опанасов, жопа, я ж ему звонил вчера вечером, и он обещал, транспорт будет... А сам... Забыл, наверно, раздолбай богов. Тьфу, надо же, херня какая!
  Все, посмеиваясь, топчутся на месте, пока старлей энергично отряхивает одежду от крошек льда, вполголоса выругиваясь.
  Фильм абсурда не заканчивается, он только набирает обороты.
  
  
  
  
  3.
  Рядовой Особого Отдела Николай Коркунов.
  
  Я был на плацу уже через пару минут, козырнул офицерам, обменялся рукопожатиями со знакомыми сержантами, старшинами и врио.
  Теперь стою и, как и все наши, рассматриваю запахов. Их человек сорок-пятьдесят, они сидят на нескольких длинных низеньких скамейках на краю плаца, и вертят головами, с любопытством всматриваясь во всё окружающее.
  Так идёт время. Они смотрят на нас, а мы - солдаты, сержанты и офицеры - на них.
  Одного только они не понимают, что мы-то видим их насквозь - этих воздухов, как будто они действительно были прозрачными и наполненными лишь воздухом. Мы читаем их мысли, угадываем их страх, скрытый за напускной бравадой, страх и неуверенность - у одних, и ожесточенную решимость - у других.
  Мы можем угадать их прошлое, всю их жизнь - потому что мы уже видели сотни, тысячи таких, как они. И ещё, главное - мы знаем их будущее. Не каждого в отдельности (хотя и это можно предугадать, если хорошенько вглядеться, или, ещё лучше, переброситься двумя-тремя фразами). Но то их будущее, какими они скоро станут.
  Уже сейчас можно с достаточной долей уверенности предсказать, кто будет хорошим солдатом, а кто и тормозом, которого начнут всячески чмырить сослуживцы, потому что в армии не любят маменькиных сынков, не способных за себя постоять. Интеллигентские замашки тут никому не нужны, а вот крепкие кулаки, и особенно развитая мускулатура очень даже пригодятся.
  Случаются, правда, и парадоксы: робкие в армии вдруг обретают смелость, а сильные подчас опускаются до почти животного уровня. Но чаще наоборот - все приобретённые за жизнь "первичные" рефлексы и навыки здесь только обостряются до невероятной степени. Потому что любой, попавший сюда, уже сформировался, как человек, до армии, здесь он лишь проявляет свою внутреннюю сущность.
  ...Все эти парни, ёрзающие сейчас на скамейках, были из обычных семей, отягощённых проблемами и вечной нехваткой денег. Их не сумели или не захотели отмазать родители. И вот они здесь. Теперь они у нас.
  И я был таким когда-то, как они, и тоже сидел в уголке плаца (правда, очень давно это было, и то воспоминание почти уже стёрлось).
   А почему я когда-то выбрал армию?.. Почему именно эту стезю, почему не захотел стать навороченным банкиром, крутым бизнесменом, как мечтает большинство молодёжи?
  Наверно, потому, что в тот момент крушения всех и всяческих идеалов, только в армии мне виделось то единственное место, где сохранились хотя бы остатки порядка, каких-то традиций, чего-то незыблемого и настоящего. А потом была Чечня, и наша спецгруппа, и особое задание...а потом - странный взрыв самолёта, в котором мы возвращались домой... Взрыв, бросивший меня, как итог, как длинный рикошет - сюда, в учебку. Да здравствуют инженерные войска. Улыбок вам, рядовой Коркунов. Не болейте, и не скучайте здесь...
  
  Неожиданно я вижу того, кого искал - старшего сержанта Нурибина. Вот он, стоит чуть в стороне, возле деревьев за пределами плаца, и курит, вдвоём с младшим сержантом Доздыбаевым.
  Нурибин, высокий и худощавый, в ладно подогнанной сержантской форме, молча наблюдает за происходящим - руки в карманах бушлата, подшитая квадратом дедовская шапка, как водится, почти на затылке. Его худое, умное лицо с тонкими чертами не выражает никаких эмоций, недобрый, как у всех сержантов, взгляд скользит по лицам запахов. Он лениво позёвывает, и то и дело сплёвывает себе под ноги - видимо, его уже достала вся эта затянувшаяся процедура отбора и пересортировки.
  Это один из самых толковых сержантов в учебке, и духи его взвода, где он замок , по праву считаются в восьмой роте самыми вышколенными.
  Я, не мешкая, подхожу и здороваюсь с обоими сержантами. Маленький чернявый Доздыбаев, с которым мы даже слывём приятелями, сразу радостно заулыбался, Нурибин кивает более сдержанно.
  - Толя, есть разговор, - говорю я негромко, чтобы не расслышал Доздыбаев.
  - Это срочно?
  - Да.
  Он отбрасывает и давит ногой окурок.
  - Ну, пойдём в столовую, что ли. Тут ещё часа полтора бодяжить будут, не меньше, пока по ротам раскидают. Минут сорок у нас точно есть. Только вот что. Арсен, - обращается он к Доздыбаеву, - мы ненадолго отвалим. Если что, ты пришли духа, я в столовой.
  - Конечно, какие проблемы, нах..й бл..дь. - Арсен широко улыбается.
  Путь от плаца до столовой мы проходим молча, лишь пару раз перебросившись незначительными фразами по поводу новостей в роте, но каждый думает о своём.
  
  В столовой в этот час почти пустынно. На первом этаже размещается солдатская столовая, на втором - офицерская, но туда нам подниматься, конечно, не резон.
  Мы окидываем взглядом полутёмный зал с блестящим свежевымытым полом и рядами столов и скамеек, которые сейчас, во время уборки, уложены на столы ножками кверху. В дальнем конце зала за одним из столов расположилась припозднившаяся компания сержантов, они пьют чай и негромко о чём-то разговаривают.
  Мытьём пола, как я обратил внимание по механической привычке запоминать мелочи, занимаются двое духов, один, в противоположном конце зала, ожесточённо орудует шваброй, а вот другой - наоборот, уныло застыл над сломанной надвое шваброй, а перед ним стоит, энергично жестикулируя, разъярённый до крайней степени сержант.
  То ли дух сам по оплошности сломал швабру, то ли сержант решил "подбодрить" его и так двинул ногой по деревяшке, что та разлетелась на две половины - этого мы не застали, но вполне могло быть.
  Дух тупо разглядывает обломки, сержант, естественно, бушует, костеря его на чём свет стоит; потом, приостановившись и о чём-то пару секунд поразмыслив, рявкает уже на пол-тона "ниже":
  - Слушай приказ, козёл. Там на втором этаже из пятой роты духи тоже пол сейчас пид..расят, ты, короче, подкрадёшься и сп..здишь у них швабру. И сразу ко мне, пять минут на всё. Приказ ясен?
  - Так точно! - обрадованный, что так легко отделался, рапортует дух.
  - Ну, тогда вперёд. Время пошло!
  Дух кинулся выполнять приказание.
  Тут только сержант замечает нас, и, приветственно помахав рукой, идёт навстречу.
  - Привет, Гена. Чаёк нам не организуешь? - спрашивает Нурибин, обменявшись с ним крепким рукопожатием. Я тоже пожимаю ему руку.
  - Какие проблемы, сделаем, конечно, - кивает тот. - Щас духа пришлю, вы там справа посидите, где помыто, чтоб мои бандерлоги вам не мешали. Заеб..ли они меня уже, у..бки ху..вы.
  Нурибин сочувственно кивает - организовать по наряду нормальную работу начальнику наряда действительно бывает нелегко, - и мы проходим к одному из столов, снимаем с него скамейки, ставим на пол, неторопливо располагаемся. Через пару минут появляется дух с чайником чая, он же сноровисто притаскивает тарелку с нарезанным толстыми ломтями белым батоном и плоские чашечки с маслом и сахаром. Нурибин берёт с тарелки кусок сахара и протягивает духу, тот с благодарностью кивает, принимает сахар, благодарит: "Спасибо, товарищ старый сержант" и удаляется.
  - Вот в чём дело, Толик, - говорю я, размазывая толстый жёлтый цилиндрик масла по мягкой податливой поверхности хлеба. - Помнишь весеннее ЧП в части? С Русаковым.
  - Ну, допустим. Дальше что?
  А он сразу весь как-то напрягся, с удивлением отмечаю я, хотя и старается казаться спокойным. С чего бы это?
  - Странная история. Служил в учебке солдат. Полтора года служил. Стал, наконец, весной дедом. И этой же ночью повесился в ротном туалете. Дед. В ночь приказа. В сортире. Разве такое бывает?
  Он криво усмехается.
  - Всё на свете бывает. "Крыша" у него "съехала". Умом тронулся, короче. Чего ты об этой х..ете вспомнил?
  - Сейчас объясню. Мамаша его получила гроб с телом сына, официальная причина смерти - какая-то чепуха, то ли при несчастном случае погиб, то ли вообще жвачкой подавился, ну, перестраховалось начальство, как частенько случается. Мамаша всё-таки узнала о самоубийстве, но на этом не успокоилась. Она вскрыла гроб, добилась независимой экспертизы, и выяснилось, что сынок перед смертью был сильно избит. На теле обнаружились даже следы пыток. Кто-то над ним хорошенько поработал, прежде чем Русаков оказался в петле... И сам ли он там оказался, или ему помогли - вот ещё тоже вопрос, да?.. - Я беру в руки чайник и подливаю себе в кружку чая, делая вид, что не замечаю, как Нурибин упёрся в меня взглядом, одновременно и удивлённым, и нетерпеливым.
  Только потом, не торопясь, продолжаю говорить:
  - Дело обещало быть громким и интересным. Возможно, для кого-то оно воняло трибуналом, и ещё чем похуже. Но...почему-то всё затихло, дело замяли, мамаша ходила-ходила по инстанциям, да всё без толку. Тем всё вроде и кончилось.
  - Ну, дальше, - в его голосе появились ноты раздражения. - Чего ради ты это старое дерьмо перекапывать взялся?
   - Есть одна причина, - говорю я, поднимая взгляд на него. - Не забывай, я ведь из Особого отдела всё-таки. По роду службы многое приходится знать.
  - Что тут знать-то? Всё, бл..дь, яснее же ясного, нехер вообще крутить.
  - Не горячись. Это, как говорится, была присказка. А сказка будет впереди.
  - Что ты имеешь в виду? Мы чё тут, сказки рассказываем? - голос Нурибина звучит иронически. Но в глазах его мелькнуло и что-то другое. Что-то вроде тщательно маскируемой настороженности. Или мне всё это только кажется?
  - Так вот, я, когда угодил в вашу учебку, то первым делом решил изучить штабные досье - на весь личный состав части, рядовой и сержантский. Для ознакомления с обстановкой и заочного знакомства с сослуживцами, так сказать. Ещё тогда, три месяца назад, я обратил внимание на это странноватое происшествие. Дело было закрыто, но всё равно интересно.
  - Чем?
  - Я же уже объяснил. В общем, я заинтересовался, и по своим каналам добился доступа к материалам следствия. Но это ровно ничего мне не дало. Ничего определённого, я хочу сказать. Следы замели чисто. И ещё: я обнаружил там следы выемки на тех страницах, где фиксировались свидетельские показания некоторых военнослужащих. А именно, четверых - тебя, Саша, младшего сержанта Пишохина (тогда он был ещё ефрейтором), а ещё рядового Вородаева и рядового Аркадия Смилги, ныне ефрейтора. Та же самая история - и с вашими личными делами в штабе учебки. Кто-то посчитал нужным весьма тщательно скрыть тот период вашей службы, когда произошла смерть Русакова - так, если ты помнишь, звали того повесившегося "дедушку".
  Это только первый интересный факт. А вот второй: тебя, как и Игоря, вскоре кидают из учебки очень далеко. Ты, вон, Саша, даже в бойцуху угодил аж под самой Калугой. И вдруг осенью учебку перебрасывают сюда, в Н-ск - и вы оба снова оказываетесь в ней, тут. Вот так совпадение. Вы что, заявления подавали обратно о переводе сюда?
  - Ничего я не подавал, - пожимает плечами Нурибин. - Перевели приказом по части. Не меня одного, кстати, ещё нескольких ребят.
  - Но никто из них не служил раньше в этой инженерной учебке. А ты служил. И Пишохин тоже. Кому потребовалось собирать вас здесь? И...для чего?
  Нурибин только молча пожимает плечами, как бы подчёркивая своё недоумение.
  - Допустим, этого мы сейчас не знаем, зачем и почему, - я, улыбаясь, смотрю на него. - Но факт-то остаётся фактом: теперь вы снова в сборе. Все.
  - Как это все? Вородаев уже второй месяц как дома, он же на дембель пошёл ещё в сентябре, - уже с открытым раздражением говорит Нурибин, всем своим видом показывая, что разговор этот ему совсем неприятен. - Про Вородаева ты забыл?
  - Нет, не забыл, Саша. Но только ты немного ошибаешься. Он не дома.
  - А где же он, по-твоему?
  - Совсем в другом месте.
  - Ну, и где?
  - В морге.
  - Где?..
  - В морге, - повторяю я ещё раз. - И, знаешь, скажу тебе честно...не хотел бы я умереть так, как умер он.
  
  Нурибин смотрит на меня остановившимся взглядом, в его глазах недоумение и нечто, похожее на страх. Интересно. Значит, мой последний козырь сработал, и теперь мы сможем поговорить откровеннее. Что и требовалось.
  - Как же так...как он умер?
  Краем глаза я вижу, что в столовую вбегает запыхавшийся дух и, оглядев зал, сразу направляется к нам.
  - Как он умер? - повторяет Нурибин.
  - Товарищ старый сержант!..
  Мы вынуждены обернуться к духу, который уже стоит рядом с нами.
  - Товарищ старый сержант, разрешите доложить?
  - Чего тебе?
  - Товарищ старый сержант, вас на плацу срочно ждут, меня младший сержант Доздыбаев прислал. Сказал, вас командир ищет.
  - Бл..дь, до чего же некстати!.. - Нурибин поспешно встаёт. - Ладно, Коля, закончим наш разговор чуть позже. Видишь, какие дела.
  - Конечно. Знаешь, прогуляюсь-ка я с тобой.
  - А, ну ладно, тогда и договорим как раз.
  Мы выходим из столовой, как и вошли, вдвоём. Но почти тут же встречаем троих запоздавших сержантов из РМО , которые тоже направляются на плац - их старшина должен передать им водителей и квалифицированных механиков из числа новобранцев.
  Что делать, приходится топать на плац впятером. Поэтому мы с Нурибиным больше не говорим ни о повесившемся солдате, ни о трупе в морге.
  Но и я, и он, хорошо знаем, что наш разговор скоро продолжится.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"