Петр Иванович Корабликов - семьянин без пороков с пятнадцатилетним стажем, - мягкий, безвольный в присвоении общепринятых мирских благ, человек, - в состоянии душевной депрессии особенно, - имел намерение приобрести собаку.
В его детстве присутствие рядом бессознательно веселого, косолапого, лопоухого щенка - друга, вызывало в душе, - давно забытые в зрелом возрасте, - чувства восторга и любви; и, может быть, те детские радости от близости живого, во всем от него зависящего существа, требующего любви, внимания и защиты, - память об этих впечатлениях, желание пережить их вновь, - укрепили его в своем намерении.
И однажды вечером без согласия на то остальных домочадцев квартиры лежал на половике в прихожей с грустными глазами щенок, по внешним признакам и по ярым заверениям продавца: породистая немецкая овчарка, без документов на принадлежность к собачьей элите.
Болезненно пережив ожидаемые упреки жены, - противницы любой живности в доме (грязь, волосы кругом, вонь, кормить будешь сам, выгуливать будешь сам, убирать за ним будешь сам), - он еще болезненнее воспринял равнодушное отношение к щенку своего сына.
Петр, так звали белесого двенадцатилетнего мальчика, который родился и вырос в городе, учился в престижной городской школе и успел нажить за свою небольшую жизненную практику один из главных пороков городской жизни: равнодушие к живому и болезненный интерес к мертвому: компьютеру, телевизору, машине.
Сын вяло потрепал Дика (так назвал Петр Иванович щенка) за ухом, поинтересовался у отца: "сколько стоит "псина", есть ли на нее документы; рассказал, что Астафьевы, родители его одноклассника " делают на щенках "долматина" приличные деньги, и, пожалев о том , что собака без документов, прошел в свою комнату, потеряв интерес к приобретенному щенку.
Так и рос Дик в семье Корабликова, испытывая на себе три разноколиберных чувства: брезгливость хозяйки, любовь хозяина и равнодушие хозяйского сына, отвечая на них совершенно одинаково, - своей преданностью и любовью; определяя и оценивая мир свежим, не отравленным алкоголем, никотином и наркотиками умом, и выражая всепонимающими глазами свои мысли чувства, для тех, разумеется, кто на самом деле способен к их пониманию и переводу на человеческий язык.
2.
Недавно исполнилось ровно полгода моей собачьей жизни в новой семье.
Ровно полгода меня называют " Дик", - вероятно, сокращенное слово "дикий" или в переводе с немецкого dick значит толстый. Я, кстати, не толстый и не дикий, а нормальный красивый пес с широкой грудью и крупными лапами, но людям так угодно было меня назвать и я с удовольствием откликаюсь на кличку " Дик".
Хозяин мой человек чудаковатый, мягкий и книголюб, - редкая по нынешним временам порода людей. И на этом свете, таким как он, мне кажется, полагается больше нормы человеческого горя.
То, что его не понимают люди других пород, я уверен и совершенно уверен, что они за это его ненавидят.
Одна комната в нашей квартире заставлена книгами, и новые книги постоянно прибывают. Мой хозяин уделяет чтению книг значительно больше времени, чем другие люди.
Вероятно, там, в книгах существует мир отличный от нашего, и хозяин, пожалуй, посещает его чаще, чем диктуют условия жизни
Жить в двух мирах, этом и книжном, как я понимаю, дело утомительное и рискованное. Сей мир требует от человека постоянной собранности, и иногда жестокости, иначе окажешься на улице без пропитания или раньше отмеренного судьбой срока сыгрешь в ящик. В книгах же жить надобно, по моему собачьему мнению, когда на этом свете все улажено. Впрочем, это дело человеческое, слишком человеческое.
Чем больше я живу, мое мнение о людях понижается. Все они как бы изначально враги друг другу и объединяются в группы, племена и государства лишь в случае угрозы уничтожения или порабощения. Когда же опасность минует, они все так же враги друг другу.
По цвету кожи люди делятся на четыре больших породы и при смешении возникают разноцветные люди. Как я понимаю дело это произвольное.
В общем то цвет кожи мало определяет человеческие породы, ибо как желтые, так и белые, так и разноцветные имеют дрессированные породы сторожей, убийц, гончих, министров, а также мужчин и женщин, продающих свои тела и души за деньги.
Полагаю, с точки зрения здравого собачьего ума, служить людям дело бессмысленное и не имеет перспектив, однако, ум в наших делах играет роль второстепенную, и нечто ясное и сильное внутри меня, настырно заставляет служить людям, выполнять их прихоти, любить; и я добросовестно исполняю назначенную мне кем то судьбу, используя собачий ум лишь для того, чтобы не уклоняться от заданной мне установки.
Иное дело у двуногих. У них ум не помощник судьбе, а изобретатель своей собственной судьбы и посему в их жизни так много безобразий. Однако не в нашей собачьей воле указывать им. И мы, разумеется, страдаем и молчим.
.
3.
Моя мать ощенилась в мае, неудобный для рождения в году месяц и тяжелый год - год передела в стране собственности.
Повсеместная до моего появления на свет мода на породистых собак, заменилась иными модами. Разоренный средний гражданин страны не мог позволить себе породистую собаку. По помойкам бродили остроухие черные доги с недоумением в глазах и печальные сенбернары.
Недолог век бездомного породистого пса: за неимением собственной надобности людям, - он угасает буквально на глазах. Чего не скажешь о прочей собачьей живности. У людей, впрочем, те же проблемы.
Однако мне повезло: меня купил человек неплохой.
Отвратительная штука, скажу я вам, когда тебя продают. Продавать и предавать живую тварь, мне кажется, глаголы из одной шайки - лейки. Продавая землю, животных, человек заранее предполагает, что он сам подвержен купле - продаже, - этой величайшей из корчей и порчей мира сего. Иного, лучшего взаимообмена люди придумать не могут. В другом случае надо иметь в себе любовь и напрягаться в любви.
Конечно, время, сейчас потемневшее и это видно по моему рациону питания, и по регулярным, чуть ли не ежедневным скандалам хозяйки. Меня она невзлюбила и ненавидит так же, как и книги хозяина. Понимаю этих худосочных и мелкотравчатых дамок - мещанок. Для таких жизнь - удовлетворение достаточно примитивных, постоянно изобретаемых дьяволом, вечно неудовлетворимых желаний.
Причины ее скандального поведения в общем то одни: загубленная в корне "идиотом" (ее мужем) несчастная жизнь и надвигающиеся на семью голод и нищета.
Глупая женщина. Разве скандалами предотвратишь войны, эпидемии и нищету, - только любовью, моя дорогая, только любовью.
Другое чудо нашей семьи - хозяйский сын. От хозяина у него только нос и тот, пожалуй, общераспространенный картофельный. Он жертва тещи, школы и нашего не совсем здорового безвременья, помешанного на улучшении благосостояния народа скопом или в одиночку, с помощью электрификации, рыночной экономики, наглости, хамства, компьютеризации всей страны, в коих "Бог в помощь" отсутствует и из всех щелей выпирает гордыня человеческая - верная помощница и сотрудница "князя мира сего".
Всеобщее, круговое, тотальное осуждение образа жизни моего хозяина не способного: раз, - создать приличные условия семье; два - обеспечить достойную старость теще; три - дать прекрасное образование сыну; четыре, пять, шесть - лукавая бесконечность, - вынудили наследника искать кумиров на стороне. И он нашел его в соседнем подъезде дома. Кумиры, впрочем, валяются повсюду.
4.
Так или иначе, а собачья жизнь моя протекала сносно до поры до времени.
Где - то там, в мире совсем далеком от меня и смутно мною понимаемом, служебной деятельности хозяина, - произошли неприятности: разорилось предприятие, где хозяин добывал пропитание для семьи. Дело нудное, заунывное и сугубо мирское. Однако для хозяина обернулась трагедией: он совсем сник, ссутулился, упал духом от самоистязания и презрения к нему домочадцев
Скандальность хозяйки в этот период достигла своей кульминации; хозяйский сын достал из своих душевных подростковых глубин волчий взгляд и вонзал его то в меня (лишний рот), то в хозяина. Намеченные было покупки джинсов, суперджинсов и еще, еще... - таяли. Соседский кумир возносился на недосягаемую высоту.
На горизонте появилась нежная на людях и стервозная в быту теща. Сей мир настырно и нагло прибирал хозяина к рукам, ограждая доступ в книжный.
Теща не скупилась на эпитеты: "Сволочь! Подонок! Испохабил жизнь моей дочери и мою, мою, мою".
За отчаянием, исходя из моего опыта, следует безумие или перемена мест. Хозяин выбрал второе: хлопнул дверью, оставив меня на растерзание своры людей, ведомую дьяволом - потолстевшим за последнее время человеческим эгоизмом.
Вечером хозяин явился домой хмельной, но с определенным в глазах решением; ночью спал беспокойно, выкрикивая неясные слова ругательных интонаций; встал рано, молча набил в рюкзак вещи и книги, и уже в семь часов утра за нами подъехал на стареньком "москвиче" мужичок, с которым, как я понял, хозяин сторговался за символическую мзду и питание охранять недавно разграбленный лесной хутор на западном отшибе новой современной России.
5.
Если и есть такое понятие собачьего счастья, - так только там, на хуторе я его испытал.
Это были времена удивительные: бревенчатая изба, сад, лес, река, болото; а запахи, запахи и свобода, и какой то чудный дивный восторг от возвращения к своей первоначальной сути. Шерсть моя залоснилась, пасть почернела, в лае появились и звонкость, и жизнерадостность
Повеселел и мой хозяин: суетливость, озабоченность, пришибленность заменились задумчивостью и некоторым ростом в нем человеческого достоинства, как - будто свалилась тяжелая ноша с его настоящего нутра.
Впрочем, благотворное одиночество на природе вскоре перестало быть благотворным. Человек он был уже порченный городской жизнью, книжный и так и не дошел до той настоящей радости в себе, которую испытывал я.
За несколькими неделями раздумий он затосковал и потом по обычаю запил или, как еще говорят " ушел в запой". Ушел, бросив меня наедине, а я за ненадобностью заболел.
Собачьи болезни коварны, злы и жестоки и, как в человечьем мире происходят большей частью от недостатка любви.
Никогда мне не было так плохо: нос сухой и горячий, ломота во всем теле и в том же теле что - то инородное, ненужное, отвратительное, несмотря на рвоту так и остается внутри меня.
Мудрые собачьи инстинкты еще сильны во мне: я второй день лежу в канаве, в грязи, в кустах, в тени и мне легче.
Хозяин в кратковременное прояснение своего сознания заметил мое отсутствие. Лучше бы он продолжал жить в том своем запойном качестве, где я не существую, и я бы отошел от смерти подальше, но его изуродованная жизнью и добитая алкоголем и книгами нервная система слезлива, воспалена и безумна. Он ищет меня с фонариком по кустам вокруг дома.
"Дикушка! - зовет он и плачет - Дикушка!Где ты родненький?
Мне его нестерпимо жаль. Сердце у меня не железное. В конце концов я не выдерживаю сердечного испытания, выползаю из канавы, - прямо перед его очи.
Он целует меня, гладит, бережно берет на руки и несет в избу. Глупый, добрый и бестолковый человек: он положил меня на белые простыни и тогда я понял, что мне уже точно не жить.
"Дикушка, миленький мой, не умирай, - упрашивает он меня, как будто не понимает, что от меня моя жизнь больше не зависит.
" Собачка моя милая, что я буду без тебя делать?" - опять скулит он и совершает очередной безумный поступок : пользуясь советом сочувствующих, он, разжав мне, зубы вилкой, влил в мою и без того пылающую утробу, стакан водки, - мерзкую теплую жидкость. Я вырыгиваю содержимое желудка на подушку. У меня нет сил двигаться и одно желание, чтобы меня оставили в покое со своими отчаянием, жалостью, добротой.
" Хозяин, - хочу сказать я, - отпусти меня в канаву, в грязь и я поправлюсь, отпусти", - но ему неведомы мои глаза, мои желания, мои инстинкты. Наивный простак, интеллигент, горожанин, напичканный извне книжной премудростью и так и не нашедший истины в себе. Мы говорим на разных языках, мы живем в разных мирах. Негодный для природы, Бога и меня человек. Что ты со мной сделал?
6.
Состояние Петра Ивановича Корабликова в этот самый момент предсмертно мыслящего Дика было совсем отвратительное. На его глазах умирала молодая красивая немецкая овчарка - существо, может быть, единственное в мире по - настоящему ему преданное. Собака смотрела на него полными доверия глазами, ждала помощи, а он был растерзан, неловок и не знал ближайшего будущего.
Нервный комок рвал горло; лихорадочные мысли метались в голове. Наконец за одну он уцепился, задержал и укрепил ее: руки начали действовать.
Он завернул Дика в одеяло, погрузил в рюкзак, оставив его голову на поверхности.
До ближайшей автобусной остановки было час ходу.
Он шел быстро лесной тропой. Голова Дика уже плохо держалась на шее и в глазах была, что называется, предсмертная тоска.
В городской квартире, положив собаку на диван, Петр Иванович перерыл домашнюю аптечку, нашел в ампулах антибиотик и вколол его Дику в шею. Из пасти пса пошла пена, глаза закатились.
" Бедный Дик, не умирай, прошу тебя не умирай", - как попугай вымаливал у неведомого Петр Иванович одну просьбу.
В квартире душе его стало невыносимо больно. Он вынес Дика на улицу, положил на траву под ближайший куст и с трудом подавлял рвавшийся из горла рев.
Умирающий Дик был трагичен, величественен и привлек внимание проходящей мимо пары.
" Какая красивая собачка! - заметила девушка.
" Она умирает", - с дрожью в голосе ответил Петр Иванович.
" Ах, как жаль. У нас есть знакомый, хороший ветеринар. И мы можем отвезти вас к нему. Правда, Миша"?
В который раз в сердце Петра Ивановича поселяется надежда и вместе с Диком везут их добрые люди на окраину города, к двухэтажному за высоким забором дому, с охраной из вылеченных ветеринаром псов.
И уже, стоя с Диком на руках перед калиткой и, вышедшим из нее на улицу недовольным, заспанным, в халате и домашних тапках, ветеринаром, - Петр Иванович почувствовал, как пульс - ниточка Дика неровно стукнул в последний раз ему в ладонь и стих.
" Он мертв", - протягивая вперед руки с Диком, сказал недоверчиво Петр Иванович.
" Что же ты? - говорит хороший ветеринар. - Надо было раньше".
" Да, - с отсутствующим взглядом вторит Петр Иванович, - надо было раньше, раньше, раньше", - и опять же своим телом чувствует, как коченеет на его руках тело собаки.
7.
Он вышел из машины возле заросшего крапивой оврага и уже совсем не сдерживал слезы. Какое ненужное, тяжелое, страшное одиночество.
То, что называлось Диком, бесформенно лежало рядом возле его ног, было чужим, совсем чужим и как бы принадлежало этой крапиве, этому бурьяну и оврагу.
Он засыпал тело собаки камнями, запорошил ветками и еще, может быть, час рыдал над холмиком, чувствуя, что на сердце легче и легче с вроде бы совсем полегчало
А на квартире в его облегченную и очищенную переживаниями душу, как куски грязи ворвались давно забытые голоса тещи и жены.
" Явился, незапылился блудный сын! Иди туда откуда пришел. Твое место занято".
И тут случилось неожиданное превращение не только для жены и тещи, но и для самого Петра Ивановича.
Сильные, разнообразные переживания последних дней взорвали ту оболочку, которая в миру называлась Петр Иванович Корабликов.
"Твари, хуже тварей"! - утробно зарычал он. Гнев и ярость смели в несколько секунд недавно нажитые, за последние две тысячи лет ростки человеколюбия, и неизвестно откуда взявшийся топор, так удобно и легко проник топорищем в руку Петра Ивановича, как будто был ее продолжением.
Другой, страшный Корабликов словно и занимался всю жизнь тем, что профессионально рубил мясо.
Он ударил в лоб тещу уже первой осознавшей, что Корабликов не тот мягкий и безвольный, а совершенно новый, ужасный Корабликов в другой своей ипостаси.
Предсмертные животный страх и дикая телесная боль, может быть, искупили наделанные в этой жизни грехи.
На очереди была продолжение тещи, ее подобие, ее двойник, - гнилое яблоко от сгнившей яблони, - жена Корабликова.
Она не кинулась к истекающей кровью на полу матери, она хотела жить по - прежнему. Она звала на помощь; но помощь - бедная помощь, еще забитая насмерть в ее детстве, - молчала внутри несчастной женщины.
Ее череп, маленький хрупкий черепочек, скрывающий маленькие, серенькие мозги, легко раскололся по швам от удара озверевшего Корабликова, разбросав мозги по стенам кухни, потолку, газовой плите, захватив холодильник, раковину и забрызгав самого Корабликова.
Оставив трупы на кухне, окровавленный Петр Иванович с топором в руке рыскал по комнатам своего сына, - но для сына, намеченная уж было судьба, вильнула, схитрила, - уберегла чадо, - и круто нарезала Петру новые линии жизни.
Наконец страшный Корабликов вернулся туда откуда пришел, а прежний мягкий, безвольный, интеллигентный Корабликов, который с детских лет падал в обморок от запаха и вида крови, - внезапно увидел будущее.
Прекратить драму и закрыть занавес были последними его желаниями. И он их решительно удовлетворил.
8.
Небольшая заметка в местной газете завершила эту кровавую историю.
Под рубрикой " Криминал" в ней лапидарно отмечалось, что некто Корабликов - служащий, недавно обанкротившейся фирмы " Стройсервиз", будучи безработным, в состоянии сильного аффекта, зарубил топором своих жену и тещу. И, после совершения кровавого злодеяния, повесился сам, используя в качестве инструментария самоубийства, - бельевую веревку.