- На запад... - Голос шипел в темноте, растягивая гласные: - На запад, где змея Протчет сливается изумрудной спиною с небом. Где стекает, клубясь в прибрежных отрогах, Вандейла, ее сестра. Туда, туда... Ползи, плыви, лети. Вцепляйся в каждый миг, иначе станет последним...
Владек вжался лопатками в холодный камень и старался не дышать. Может, чудище забудет о нем? Заболтается, уснет? Может, сдохнет от старости (ишь, как сипит)? Вдруг распахнется над головою земля, грянет солнечный свет, убьёт чудище, как в сказке дубинка Небесного расправляется со злыми великанами?.. Может быть, это сон? Может быть...
- Это не сон, мальчик...
Смеется? Да что же оно хочет от него?!
- Десяток лет минует, как день, проведенный на теплом песке. Оставит лишь тени. Ты вспомнишь. Ты вернешься во мрак и сырость, вернешься сюда. Но здесь будет пусто. Тогда ты поймешь, что услышал недостаточно. И ты пойдешь, пойдешь на запад, поползешь, поплывешь, полетишь, как говорю тебе я, сестра Орифери, третья из четырех. Ты пойдешь...
Голос отдалился, словно ускользая в темноту. Шорох и пощелкивание камушков, падающих с небольшой высоты. Наконец затихло.
Владек сел, медленно согнул ноги в коленях. С трудом вдохнул. Еще раз. Вытянул онемевшие руки перед собой. Сжал и разжал пальцы, провел по лицу. Руки холодные, влажные... Мальчик вздрогнул. Быстро прижал к щекам ладони, ощупал подбородок и со стоном выдохнул. Борода!
Чудовище не лгало. Десять лет пролетели мгновением. Надо же, борода... И серьга в ухе... 'Взятая от Дайны как оберег', - услужливо шепнула змея памяти и укусила так больно, как умеет только она. Вскрыла, будто рассекая нарыв, и хлынуло оттуда: прятки в лесу; праздные дни, похожие на сон; небывалый холод прошлой зимы, когда сковало даже Дымное озеро и потрескалась кора на грушах. Девушка с длинной желтой косой. Другая - бледная и нездоровая, но с глубоким голосом и страстным телом. Ее смерть, костер и вой по сугробам - его вой, Владека, сливающийся с волчьим - как раз этой зимой.
Теперь вот Дайна, рыжая хохотушка. Осталась в одной серьге. Владек усмехнулся и потеребил ухо. Звякнули золотые колечки.
Десять лет назад, мальчиком, впервые забрался он в эту пещеру. То ли во сне, то ли наяву прошипело невидимое чудище о своем: 'Иди на запад...'. А он никуда он не пошел. Бежал сломя голову, как только отпустило. Дрожал несколько дней, особенно когда стемнеет. Прятался под одеяло. Накрывал голову подушкой. Потом забыл. Вспоминал изредка и тут же вытряхивал из головы.
Теперь он - не мальчик. Владек похлопал по рукоятке топора, заткнутого за пояс. Шипящего чудища нет, зачем только полез сюда...
Он встал и осторожно, хватаясь руками за стены, двинулся к выходу. За поворотом забрезжило, из тьмы проступили тени, сделались отчетливыми. Владек раздвинул траву и выбрался на лужайку. Обернулся: дыры как ни бывало.
Так было и тогда. Нашел случайно - играли в прятки. Обычно на эту поляну не ходят. Здесь даже нет сенокоса - далеко от деревни, и, по слухам, водится нечисть. Тут - и у дубов, ближе к реке. Владек передернул плечами, вспоминая детское, вновь коснулся топора и улыбнулся: нечисть его не беспокоила. Сказки.
Дорога до деревни вышла дольше, чем думалось: у дубовой опушки, сразу за излучиной, Владек заметил чужих. Их было четверо, одинаково одетых, оружия не видать, да и к чему в этих краях оружие? Разве что вот - он погладил деревянную ручку - топор, дров нарубить или в пещеру слазить к детскому страху. Или поохотиться. Но на охотников не похожи.
Что-то в них было не то. Одежда? Штаны, куртки... Из замка, что ли? Да нет, непохожи, и без лошадей.
Далеко, поближе бы подойти... Страх накатил внезапной ледяной волной, и Владек присел, скрывшись за ветками - теперь сам леший не найдет. Понял он, что странного в них: одинаково одеты, одного роста, одна поза. Словно единый человек, размноженный отражением. Так бывает, когда рябит вода: глянешь в нее, а в каждом блике - ты. Или несколько зеркал. У Дайны есть одно: маленькое, овальное, в медном, как ее волосы, ободке и на красивой витой ручке. Когда выдается солнечный день, она пускает зайчиков в окно Владеку, чтобы приходил.
Жаль, отсюда не видно лиц. Наверняка и лицо у них одно.
А люди, меж тем, стояли без движения.
Чего стоять-то? Что они там делают?
Вдруг между ними как полыхнет! Повился дымок, и тут же сдуло его ветром. Докатился треск, как если сломать сухую ветку в нескольких местах.
Правый махнул рукой, развернулся и пошел. Так же поступили остальные. Разошлись на все четыре стороны и пропали.
Выждав, насколько дало терпение, Владек взял в руку топор и выбрался из кустов.
Оглядываясь на каждом шагу, он прокрался туда, где совсем недавно стояли чужаки.
Ничего примечательного: мятая трава да пара сбитых лесных колокольчиков. Решив рассказать о незнакомцах деду, Владек, уже ни капельки не скрываясь, направился к деревне. Может, старик встречал таких, подскажет чего?
Но дед лишь подивился. Мужики прошлись по тропинкам да опушкам, никого не встретили. Над Владеком даже стали посмеиваться, а потом забыли.
Дни сменялись днями. Солнце совершало привычный полукруг по небу, вечерами зажигая запад.
Владек иногда смотрел туда. На красную полосу в тучах или оранжевое зарево заката. Мерещился настойчивый шипящий голос. Голос чудища. Хотя не мог даже вспомнить, почему решил, что именно чудища, а не какого-нибудь хрипатого бродяги, вздумавшего подшутить над ребенком. Или это был сон? Просто сон, и нет никакой пещеры?
К исходу лета на запад смотреть перестал. Забыл Владек и о четверых, встреченных в лесу, и о детских страхах. Освободился от них. Так бывает, если придешь с открытым лицом в место, которого раньше боялся, и ничего не случается. Оно отпускает.
А осенью пришла чума.
Стояли ясные прозрачные деньки. Обилие грибов и ягод манило в лес. Едва тронутые желтизной березы посматривали свысока, а сквозь их крону виднелось ярко-голубое небо. Владек лежал во мху, раскинув руки, и представлял себя птицей. С березы на лицо медленно, покачиваясь взад-вперед, словно лодочка, планировал подсохший зеленый листок.
'Так и Дайна, так и все они', - думал о мертвых Владек. Уже минуло несколько дней с тех пор, как он покинул деревню. Единственный. Он прошел еще несколько деревень, так же мертвых. Умирали все: люди, собаки, овцы, куры и даже малые букашки. Лес стоял непривычно тихий. Только деревья, травы и цветы не подчинились смерти. Только они и Владек.
Еще он видел змей. Змеи тоже жили. Неясно, чем они питались. Друг другом?
Владек запасался зерном в опустевших деревнях. В домах, где не слишком сильно пахло разложением. Сначала он пошел к знакомым, за холмом. Потом дальше. Потом - куда глаза глядят. И обнаружил, что движется на запад.
'Ну что ж, так тому и быть', - решил Владек и перестал отклоняться. Проламывался сквозь чащи, пересекал речки и ручьи, долго брел по степи, хлебал дырявыми сапогами болотную грязь. Сапогами, снятыми с мертвеца. Единственная сережка по-прежнему болталась в левом ухе, только два из двенадцати колец в ней выпали и потерялись. А вторая осталась там, откуда восходит солнце. Владек уже не смог бы найти место.
Наконец он достиг моря. Серое и бурное, плескалось оно, шумело ветром и влажно хлопало волнами. Ни чаек, ни рыбы, лишь одно море - словно первозданное. Он брел вдоль берега, не зная, что делать дальше, пока не наткнулся на хижину, гнилые бревна которой еще сопротивлялись распаду. На ступеньках, свернувшись в спираль, дремала гадюка.
Она не уползла при виде Владека. Посмотрев человеку в глаза, змея прошипела:
- Слишком поздно. Они вернулись.
Владек вздрогнул, молча отступил и достал топор.
- Дурак... - Шипение стало насмешливым, но Владек не слушал. Рубанул, целясь в голову. Потом еще долго бил по дергающемуся змеиному телу, вымещая старый страх, ненависть, боль утрат, обиду. Пока не устал. Сел рядом, выронил топор на ступеньки и заплакал.
- Дурак... - повторилось шипение. Владек устало поднял взгляд и обомлел. Отрубленная голова гадюки говорила с ним, вися в воздухе в локте над землей. - Они вернулись. Четверо на четверых, как всегда, но мы ослабли. Ты не пошел сам, тебя погнало одиночество. Некуда стало идти, и ты приполз, куда я велела. Почему люди так глупы? На десять по десять дней раньше - и можно было успеть. Я, Орифери, говорю тебе это. А теперь поздно. Все, что можно было спасти, погибло...
Владек покачал головой. Он ничего не понимал. Хотел спать и есть. Хотел умереть, потому что остался один и ни в чем никакого смысла. Говорящая змеиная голова... Да хоть сотня голов, ему все равно.
Внезапно земля дрогнула и пошла трещинами. Прямо перед избушкой она раскололась, брызнула камнями и выпустила в небо столб огня. Он начал раскачиваться, словно принюхиваясь, обретая очертания огромной змеи.
- Прячься! - зашипела голова гадюки. - Нельзя, чтобы Марку видел тебя! Сто дней назад могла бы его уговорить, а теперь он убьет. За все, чего ты не сделал. Быстро, в дом! Беги, прячься! А потом - на запад, на запад!
Владек бросился через распахнутую дверь в избушку и с трудом втиснулся под кровать. Снаружи дохнуло жаром. Зашипело так оглушительно, что Владек заткнул уши. Затем стихло. Ударило снова, на сей раз - громом, издалека. Что-то зазвенело внутри избушки, упало на пол и покатилось. Владек протянул руку и нащупал крупный граненый камень. Сверкнула зеленая искра.
Камень оказался теплым. Владек хотел было выкинуть его, но оставил. Подбросил пару раз на ладони, раздумывая, да и убрал в сумку. Хорошую кожаную дорожную сумку, которую всегда носил через плечо.
Пока не наступила ночь, Владек не покидал убежища. Потом заснул. И только под утро осмелился выглянуть и выбраться на берег.
Ветер гонял волны, как и всегда.
Ничто не изменится в мире, когда исчезнут люди, птицы, звери. Змеи... Владек вспомнил, что Орифери говорила о четверых. Похоже, четвертым был Марку. Но где же еще две? Где изумрудная Протчет? Где Вандейла, подобная струе тумана? Их нет здесь. Только волны и камень.
'Те четверо, в одинаковой одежде, явились за жизнью, - решил Владек, хорошенько поразмыслив. - Древние змеи хранили нас, но их время вышло. Теперь я остался один. Скоро придут и за мной. Останутся только камни, мхи и трава, а над ними - деревья. Может быть, это и неплохо'.
Владек встал и потянулся. За спиной светало.
'А потом - на запад' - что это значит? На западе море.
'И что мне терять?' - Владек сделал шаг к линии прибоя. Пена обдала сапоги, волна откатилась, наползла снова. И тогда он бросился в воду, не раздеваясь. Плавать Владек не умел, но не все ли теперь равно?
Однако жизнь в его теле воспротивилась, требуя борьбы. Отчаянно молотя руками, он пошел ко дну, увлекаемый мокрой одеждой. И внезапно был выброшен на твердую поверхность.
Оглушенный, осматривался он по сторонам, пока не понял, что распластан по палубе двухмачтового корабля, поплавком выскочившего из глубин. Корабль показался ему огромным: до сих пор Владек видел только рыбацкие лодки на Дымном озере.
Морская пена, шипя, стекала по влажным доскам. Бриз уже оттащил корабль от берега и медленно вел в открытое море. Над землей занималась заря.
Едва первые лучи солнца коснулись верхушек мачт, как паруса вздулись алыми пузырями и сорвали корабль с места. Владека потащило к корме, и он вцепился в какой-то канат, стараясь не выпустить его и моля онемевшие пальцы не разжиматься.
Шум воды, рассекаемой килем, быстро сменился свистом воздуха. Ноги оторвались от палубы, и быть бы Владеку снесенным за борт, кабы не сцепил намертво пальцы. Канат да потерявшие чувствительность руки - вот все, что удерживало его, когда корабль отделился от воды и полетел над ней, набирая высоту. Небо темнело. Боль в глазах стала нестерпимой, и Владек закрыл их.
Он не видел, как захлопнулась за спиной пасть Марку, четвертой змеи, так и не дотянувшейся до него, и как свернулась она обратно, пылающим кольцом обвиваясь вокруг планеты.
Постепенно ветер стих. В полной тишине двигался корабль; ноги Владека вновь очутились на палубе, и он попытался открыть глаза. Веки не сразу, но послушались. Слева ослепительным желтым кругом горело солнце. Черное небо - в немигающих точках звезд. Владек не оборачивался, глядя вперед сквозь ставшие прозрачными паруса. Корабль нес его, и можно было никуда не торопиться.
Раскинув в стороны руки, Владек запел, и звезды откликнулись ему.
Не было больше ни человека, ни корабля - в черном пустом пространстве парила серебряная птица. Летела, неся в замороженном сердце змеиное яйцо - изумрудную, пульсирующую жизнь.