Аннотация: На конкурсе Про/За-3 был в списке рассказов жюри.
ДВЕ ПОСЛЕДНИЕ МОНЕТЫ
Остров Корвадо, гостеприимно распахнувший сердце всем ветрам и морским дьяволам, являл собой поросшую лесом гору с крутыми склонами, увенчанную старым кратером. Вулкан, когда-то создавший Корвадо, одряхлел и застыл еще в доиспанские времена, оставив после себя этот кратер с обвалившимися стенами да растрескавшиеся от солнца и моря глыбы базальта, омываемые пенным прибоем. Несколько веселых ручьев, пробившись сквозь скалы, ниспадали по зеленым плечам горы каскадом мелких водопадов, терялись в зарослях, громко журчали меж камней, кокетливо выскакивая на глаза то там, то здесь; сверкали на жарком тропическом солнце и, устав от игры, смиренно растворялись в соленом Караибском море.
В сезон дождей кратер на вершине горы на четверть наполнялся водой. Веселые ручьи превращались в могучие потоки. С грохотом низвергались они на камни и устремлялись к берегу привычной дорогой, ревя и кипя древней силой воды, выдирая мелкую поросль, успевшую опрометчиво пустить корни на таком привлекательном и не занятом другими растениями солнечном месте - в сухом русле.
Ливень, оглушая, обрушивался на листья и пузырил спокойную морскую воду. А если пассаты превращались в ураган, дождь налетал с моря. Наваливаясь и стелясь горизонтально, он помогал ветру вырывать из земли упрямые гибкие стволы пальм и ломать твердые сосны; швырять их, разбивая в щепы, или нести по воздуху, забрасывая далеко вглубь острова.
Когда же буря успокаивалась и море, ворча, начинало затихать, облака, застилавшие небесную синь, разрывались и уходили, пропуская обратно яркий свет и тишину.
Кипящий зеленью и цветами, отороченный серым галечным пляжем с глубоким врезом прозрачной бухты, полной разноцветных рыб, берег этот выглядел покойным и светлым уголком первозданной райской природы, куда не ступала железная нога конкисты или сапог английского плантатора.
В такие дни на горизонте мог показаться парус.
Остров Корвадо лежал в стороне от торговых путей, и лишь дурным ветром или какой-нибудь нуждой могло занести сюда корабль. Такое случалось и обычно как раз после урагана.
Кто ходил по морю в шторм и знает, каково получить течь или потерять мачту; кто молил Господа о спасении и минутой позже - богохульствовал, обещая жертву морским чертям; кто жарко шептал заклинания, на которые Церковь посмотрела бы сквозь пальцы, только попав в столь же незавидное положение, - в общем, лишь тот, кого трепало злое море, подтвердит, что нет ничего прекраснее, нежели утром после бури увидать берег.
Или пусть днем. Даже через день или два.
Выползти на палубу или оторвать тяжелый взгляд от шканцев, желая боцману провалиться в гальюн, и тут же хрипло и радостно засмеяться вместе ним и с пятью десятками матросских глоток, заслышав крик "Земля!". Потому что земля - это твердь, свежая чистая вода, жареное мясо, которое разрываешь, и сок течет по свежевыбритому подбородку, несколько дней посматривания на море с ухмылкой: вырвались, мол, вот тебе, выкуси; и никакой качки.
Это потом, на вторую неделю кренгования, в лагерь заползает скука. И взгляды, бросаемые к морю, меняются. В них начинают поблескивать дукаты, а из глубин зеленоватой мутью придонного ила выглядывает извечная морская тоска, знакомая любому моряку; сродни влечения к рому, но сильнее рома, тащит она за собой и тянет поднять паруса с утренним бризом и оставить берег далеко за кормой, в памяти.
***
Девятипушечная бригантина "Фортуна", с первым же шквалом лишившись грота, который непонятно какого дьявола не успели зарифить до конца, двое суток носом к ветру дрейфовала под ударами волн. Два дня шторм тащил ее, швыряя по водяным валам, пока ближе к ночи не бросил, истерзанную, в двадцати милях восточнее Корвадо. Тучи унеслись вслед за ураганом, и небо очистилось, открыв звездную россыпь, столь яркую и сочную в тропиках.
Капитан Баррет, злой, как бес, от крушения планов, определил курс и приказал держать галфвинд, под которым судно на трех узлах и дотащилось к утру до острова. Встало на якорь в трех кабельтовых от высокого темно-серого утеса, отмечавшего вход в бухту.
Спустили шлюпку и, следуя за ней, как за лоцманом, медленно завели бригантину в лагуну. Спокойная, закрытая от ветра поверхность была гладкой; вода просматривалась до самого дна, на котором шла своя, не ведавшая о другой, пестрая подводная жизнь.
На судне остались только вахтенные; почти вся команда перебралась на берег.
Тут же снарядили экспедицию. Один отряд, нагрузившись пустыми бочонками, точно мулы, отправился к ближайшему ручью за пресной водой. Другой - двинулся вверх по склону, туда, где паслись дикие козы. Старшим в нем назначили коротышку Фредди, с всклокоченной бородой и вечно прищуренным левым глазом. Когда-то Фредди плавал с Морганом и однажды побывал здесь, на Корвадо, при весьма сходных обстоятельствах.
Вечером на окатанной гальке пляжа неподалеку от пенной границы моря и суши, выбрасывая к звездным весям целые облака искр, запылал огромный костер. По черной гладкой воде скользили оранжевые блики, а над землей стелился запах жареной козлятины, заставляя болезненно сжиматься истосковавшиеся по свежей пище желудки.
Поутру команда снова разделилась. Охотники ушли на гору запасаться мясом впрок, а остальные приступили к хозяйственным делам и кренгованию. "Раз уж судьба забросила в уединенное место, почему б не воспользоваться случаем?", - так решил капитан Баррет.
"Фортуну" подвели близко к берегу, где она и осталась на якоре дожидаться отлива, чтобы лечь на борт и дать возможность содрать с себя ракушки и полипы, облепившие днище за месяцы плавания и существенно замедляющие ход. Уцелевшую фокмачту талями притянули к деревьям с тем, чтобы наклонить судно на борт.
Далеко вглубь леса разносились крики:
- Хей-хей, Бобби, вяжи крепче!
- Учи свою шляпу, Джо!
- Какого дьявола, Боб! Кончай кидаться, а то пальну!
И рев боцмана, перекрывающий все голоса:
- Так, девочки, вынули руки из задниц и навалились! Дружнее, вашим душам в гнезда по ядру! Тут вам не Порт-Ройял, а я - не краснопузый майор, живо бошки посшибаю!
Моряки скребли днище, моряки смолили днище. Притащили здоровенный сосновый ствол. Его стянули железными обручами и укрепили на месте потерянной грот-мачты. Постепенно "Фортуна" приобретала былой вид. Кто-то даже начистил медные буквы на борту, и теперь они горели на солнце.
***
Капитан Баррет полулежал в тени под навесом из пальмовых листьев и потягивал ром. Юго-западный ветер, изрядный в этот день, занялся с утра и постепенно крепчал. Впрочем, бури ничто не предвещало, и капитана надеялся, что завтра под таким бейдвиндом "Фортуна" пойдет резво - может быть, даже узлов восемь-девять, с почищенным-то дном.
С момента высадки Баррет не просыхал, возложив все обязанности на старшего офицера, рыжеволосого детину с бледной, как у благородной девушки, кожей и буйным нравом. Имя офицера было Юрген, но никто не называл его иначе, чем "Медяк".
Сейчас Медяк стоял шагах в двадцати от лежащей на борту бригантины и следил за травящими тали матросами. Они готовили судно к приливу. Завтра "Фортуну" загрузят, и она пойдет искать в Караибском просторе жирную дичь. Какого-нибудь испанца или француза. Голландца, на худой конец. Капитан Баррет не был привередлив и не имел склонности различать цвет флага - только оснастку и количество пушек.
В том самом Порт-Рояле, который поминал боцман, для них давно приготовлен четвертькабельтов отменной пеньковой веревки. И, разумеется, в Порт-о-Пренсе, и даже на Кюрасао.
С капитаном, раскинувшимся под навесом, оставались его раб-индеец и второй офицер, прославившийся хваткими руками и носивший прозвище Краб. Уж будьте уверены, коли что-то попало к Крабу, обратно не вернется. Однако сейчас делить было нечего. Трюмы, если не считать воды и солонины, пусты.
Индеец сидел на корточках, уставившишь в пол. Иногда на повелительный окрик хозяина он подскакивал и наливал ром в подставленный серебряный бокал. Офицер и капитан, разомлев от жары и выпивки, вяло переругивались:
- Тебе бы, косорукий, вывернуть потроха, - едва шевелил толстыми красными губами капитан, глядя в сторону встающей на воду "Фортуны". - Потроха твои выпустить бы, говорю, да и поджарить тут же, и тебя ими накормить. Помнишь, как мы красномордых учили? Вот и тебя бы так, но я б еще перца подсыпал. Перца с сольцой, кхо-кхо-кхо...
Баррет поперхнулся и прокашлялся.
- Вот поведаю ребятам, чего ты, бочонок с дерьмом, учудил, они насадят тебя на мачту, не смазав, по самые уши. Ты какого же, твою душу я хочу иметь, рожна возомнил себя капитаном?
Краб сидел понурый, но позиций не сдавал, перемежая слова ругательствами, которые мы опустим:
- А что мне делать было?! Ты упился, а Медяк мне бы душу вышиб, если б я ему сказал...
- Ты что же, крыса вонючая, на меня все валишь? - лениво усмехался капитан. - Не тронь ты мою шпагу, и шли б мы себе с миром! Уже бы пару индюков выпотрошили. Кто тебя просил? Разок, говоришь, стукнул? Ты разок по стене, а шторм нам сто разков в борт и мачту долой! Сдохли бы все, если б я вовремя "Отче наш" трижды не прочел. Что на это скажешь?
Краб молчал. Видно было, что за две недели на острове этот разговор повторялся не раз, и уже порядком наскучил обоим. Он знал, что неправ. Зря он свистел при попутном ветре и по стене капитанской шпагой колотил зря. Лишь капитан может так усмирить ураган. Море не прощает ошибок. Легко отделались. Краб помнил, что рассказывали, будто видели такие корабли: пустые болтаются они по морю, игрушками ветра и волн, а в офицерской каюте из стены торчит шпага. А еще говорили, что может подняться волна до небес и обрушиться на судно, где помощник присвоил себе полономочия капитана в общении с духами вод. Краб не был трусом, но поежился.
Он уже хотел в очередной раз выругаться (что означало бы раскаяние), как вдруг заметил, что со стороны деревьев к навесу приближается незнакомец.
Вылинявшая шляпа, выцветший камзол, некогда франтоватый, кое-где сохранившиеся пуговицы. Ботфорты с подвязанной подметкой, бывшие белыми чулки, и на бедре - длинная шпага с затертой рукоятью. Седоватая борода, усы и косматые брови наполовину скрывали черты лица, загоревшего почти до черноты. На нем резко выделялись бледно-голубые глаза.
- Добрый день, господа, добрый день! - по-английски незнакомец говорил бегло, но с едва заметным акцентом - возможно, шотландским. - Меня зовут Донован.
Он рассмеялся, сверкнув отличными зубами:
- Дон МакКензи к вашим услугам. Сегодня крепкий ветер, господа; так и просит встать под парус и рвануть вслед за жирной испанской уткой или, на худой конец, за французским каплуном...
- Но, как видите, сэры и сеньоры, - кивнул он мимоходом индейцу, - я здесь застрял. Чертовы дожди промочили меня до нитки, и ни единой капли рома! На всем острове - ни капли, представьте себе, господа!
Широко разведя руками, человек, представившийся Доном МакКензи, снова белозубо улыбнулся. Краб понял, что завидует, и почувствовал неприязнь.
Во взгляде капитана Баррета проснулся интерес. Он встал и, качнувшись, подошел к шотландцу, разглядывая того, словно перед покупкой:
- Плесни-ка нашему Дону рома, урод, - бросил капитан рабу, не оборачиваясь, и не глядя протянул свой бокал. Забулькал ром.
Баррет протянул бокал МакКензи. Тот, не отрываясь, выпил до дна.
Капитан вяло махнул рукой, приглашая нового друга садиться прямо на землю, на пальмовые листья, или на что тому будет угодно, а сам плюхнулся на старое место.
- Ну и откуда вы здесь, черт бы вас побрал? - со свойственной ему дружелюбностью спросил капитан.
Донован рассмеялся:
- Из моря, дорогой сэр, прямиком из моря, как и вы. Но только ваша красавица вон какая, а мой "Быстрый" теперь развлекает осьминогов.
Баррет оживился. Двенадцатипушечный барк "Быстрый" ходил под командой его врага, капитана Томсона, прозванного Красный Джек за любовь к пунцовому флагу. Томсон был удачливым флибустьером и, в отличие от Баррета, не нарушал законов каперства. Капитан ухмыльнулся:
- Так что, Томсон отдал концы? На дне его "Быстрый"?
Шотландец кивнул:
- Мы долго сидели на мели. Знаете же, как Томсон относился к пиратству, чистюля был еще тот. Но с тех пор, как кэп вернулся с Ямайки с английской комиссией в кармане, дела пошли лучше. Сэр Дойли, говорят, славный парень. Не будь он полковником Ее Величества, из него мог бы выйти отличный джентльмен удачи. Вмиг выписал каперский патент нашему барку, и мы вышли на охоту. Первым взяли испанца в траверзе Эспаньолы, чуть ли не на рейде Санто-Доминго, под самым носом их флотилии. Полный трюм кофе, сиропа и рома. Барк не случайно звался "Быстрый", даже груженый оторвался от эскадры, а ночью мы сменили курс и двинулись на Тортугу. Там, как вы знаете, уже не тот рай, что раньше, но сбыть товар можно без труда.
Баррет с Крабом кивнули, рассказ их заинтересовал.
- И потом удача была с нами. Подвернулся галеон, из тех, что перевозят золото с континентальных приисков. Ну, господа, скажу вам, это была добыча, о которой двенадцатипушечный шлюп не мог бы и мечтать. И не видать бы нам ее, но буря, благословенная Господом буря, оставила испанца без мачт. Под нашими пушками команда и солдаты покинули корабль и отплыли на перегруженных шлюпках к черту. А мы доставили золото в трюм "Быстрого" и серьезно задумались, не заняться ли чем-нибудь менее опасным, чем корсарский промысел. Было это с полгода назад, я тут не очень считал дни...
Дон молча протянул бокал, и индеец его наполнил:
- Ну, и где найдешь, там потеряешь. Мы попали в ураган, который тащил нас за собой чуть ли не неделю, пока не расколол о рифы. Команда, увидев, куда несет "Быстрого", попрыгала за борт. А я подумал: чему быть - того не миновать, и остался. Так что ж вы думаете, господа? Один я и выжил. Выбрался на берег и засел тут. А обломки барка до сих пор лежат на дне под несколькими футами соленой воды, вон там, мили две по берегу от гавани.
Ни слова не говоря, Краб и Баррет переглянулись. Краб сплюнул и потряс головой. Баррет вскочил и ткнул пальцем МакКензи в грудь:
- Проводишь.
И тут же повернулся к офицеру:
- Позови-ка ребят... Нет, только Медяка, - бросил капитан своему офицеру. Краб кивнул и побежал к бригантине, уже полностью выпрямившейся, но еще сидевшей на мели.
***
В призовую команду вошли почти все корсары. Шутка ли - разгрузить целое судно, набитое золотыми и серебряными слитками, да еще и ныряя за каждым из них. С собой несли сплетенные тут же корзины. Решили так: одни ныряют и накладывают слитки в корзины, другие поднимают их наверх и грузят в шлюпки. А уже на шлюпках везут в лагерь. Пока управятся, как раз бригантина будет готова к выходу в море.
На носу первой шлюпки стоял капитан собственной персоной, протрезвевший и полный надежд. Рядом сидел шотландец. Он весело подмигивал капитану, давая понять, что одна пятидесятая, на которую они уговорились, и которая причиталась ему, исходя из количества людей на утопшем "Быстром", вполне его устраивает.
Действительно, за цепочкой рифов, которую миновали с огромной осторожностью, в некоем подобие гавани, на дне покоились останки корабля. Те, кто видел барк раньше, признали, что это вполне мог быть он.
Высадились на берег, разбили временный лагерь. Шлюпки решили вывести за рифы и причалить в другом месте, а слитки носить туда по берегу.
И вот, первые ныряльщики с камнями в руках, чтобы не выталкивала назад упругая морская вода, заглянули в трюм. Каковы же были их лица, когда оказалось, что там пусто. Если и были здесь слитки, то кто-то их уже поднял и вывез.
Взбешенный Баррет огляделся, но проклятого шотландца и след простыл.
Ругаясь со всей энергией, на которую был способен, Баррет разбил людей на отряды и отправил прочесывать лес в поисках каких-нибудь следов. И не далее, чем в сотне шагов, наткнулся на сваленные в кучу ящики, обломки бочонков и прочие следы того, что кто-то побывал на корабле раньше них. Тут же в песке нашлись два золотых дублона. Видимо, те, кто разграбил корабль, действовали в спешке. Они не могли уйти далеко.
Следы волочения чего-то тяжелого вели вглубь леса и дальше наверз, уже по камням, указывая путь сломанными кустами. Оставив десяток корсаров охранять шлюпки, Баррет с остальными бросился в погоню.
"Воткнуть ему между пальцами по горящему фитилю и пусть поминает святого Андрея; глядишь, расскажет, где прикопали монеты, звонкие испанские дукаты, знаете ли, они настойчиво зовут к себе настоящего джентльмена, хотя экю или гинеи звучат не намного хуже, да и от пиастров никто не отказывается"... - Примерно так, только раз в пятнадцать попроще, думал каждый из команды "Фортуны", стремительно, как им казалось, догоняя похитителей.
И только забравшись уже достаточно высоко, так, что шлюпки казались маленькими детскими корабликами, какие каждую весну вырезают в старой Англии, Баррет чертыхнулся и заорал: "Назад, в шлюпки!".
Но тут же толкнул Медяка и крикнул:
- Бери этих и бегом по берегу! А мы пойдем морем. Какой же я осел! Шотландец, ну, шотландец...
В этот момент глухой удар далекого пушечного выстрела донесся до ушей незадачливых искателей сокровищ. Там, за гребнем горы, невидимая и недосягаемая, бригантина "Фортуна" салютовала новому капитану.
***
- И что было дальше, спросите вы? - усмехнулся старый морской волк, блеснув отличными, не по возрасту, зубами. - А дальше мы пошли фордевиндом, на котором "Фортуна" почти не уступала нашему сгинувшему "Быстрому". Все, кто спасся тогда при крушении, а было нас тридцать два человека, и ни одного дуката, ведь две последних монеты мы оставили Баррету.