Кузина Ирина Ильинична. Истории Лоскутного Пёсика, рассказанные Але перед сном

Истории Лоскутного Пёсика, рассказанные Але перед сном

От автора

"Когда-то давно ко дню моего рождения сшила мне бабушка из разноцветных лоскутов собачку, набила её плотно ватой, вместо глаз и носа, конечно, пуговки. Но до чего же получился милый пёс! Я назвала его Лоскутный Пёсик. Мы очень сдружились. Каждый вечер я укладывала его рядом с собой на подушку, и, когда все засыпали, мы подолгу разговаривали тихо-тихо, почти неслышно", -- так рассказывала Аля, уже будучи взрослой, своей дочери. Историй было, вероятно, гораздо больше, ведь дружба с Пёсиком продолжалась не один год. Но Аля вспомнила только эти, может быть, ещё вспомнит. А если и вы вспомните какие-то свои истории, то дополните, пожалуйста, эту книжку сами.

История про "машину времени"

-- Однажды, гуляя в Земляничном логу, я попал под сильный дождь и промок насквозь в буквальном смысле: вся вата внутри меня набухла и отяжелела от воды.

-- Разве ты выходишь из дома? -- удивилась Аля.

-- Конечно, я всегда ухожу гулять, когда тебя нет дома!

-- А как же ты входишь и выходишь, если дверь закрыта?

-- Ну, в дом можно попасть и не через дверь.

-- А если окно закрыто?

-- И не через окно.

-- Тогда как же?! -- воскликнула Аля.

-- Не кричи так, разбудишь всех. Позволь мне пока не раскрывать этой тайны, может быть, когда-нибудь я тебе расскажу об этом. Так вот. Я сильно промок и отправился просохнуть к своему другу Тёплому Ветерку (он живёт на старой ветле, той, что растёт на краю Земляничного лога).

-- А где живёт Тёплый Ветерок зимой? -- спросила Аля.

-- Зимой он, конечно, улетает туда, где дуют тёплые ветра. Я с трудом вскарабкался на ветлу, такой я был тяжёлый от воды.

-- Ты что, умеешь лазить по деревьям?

-- Я не только умею, я люблю лазить по деревьям! Но ты не перебивай меня так часто, а то я и до утра не успею рассказать тебе эту историю!

-- Хорошо, я постараюсь, -- виновато проговорила Аля, подтягивая одеяло к носу.

-- Тёплый Ветерок оказался дома, он дремал, тихонько дуя по кругу, отчего листочки на ветле убаюкивающе шелестели.

-- Прости, пожалуйста, но я опять хочу спросить: а зачем он дул по кругу?

-- Ты сама должна понимать, что по кругу дуть удобнее всего, чтобы не двигаться с места, когда спишь. А совсем не дуть он не может, ведь если ветер перестанет дуть, то его просто не станет! Он мне ужасно обрадовался, расшумелся, а когда узнал, зачем я пришёл, обрадовался ещё больше: наконец-то для него нашлось полезное дело. И так стремительно стал обдувать меня со всех сторон, что я повис в воздухе! Я быстро просох, а потом, тихо покачивая меня в своих теплых струйках, он рассказал мне одну удивительную историю:

-- Как-то раз мне так надоело сидеть дома или лениво летать по окрестным местам, -- начал он свой рассказ, -- что я решил как следует поразмяться: совершить дальнее путешествие. Вздумалось мне почему-то лететь на Гавайские острова -- звучит экзотично.

-- А что такое... э-э-экзо-тично? -- еле выговорил я.

-- Ну, море -- даже не море, а океан, пальмы, аборигены и всё прочее, в общем, то, чего у нас не бывает.

-- А что такое "аброгены"?

-- Не аброгены, а а-бо-ри-ге-ны, -- рассмеялся Тёплый Ветерок, и я сильнее закачался в его воздушных струях. -- Так называются местные жители.

-- Значит, мы здесь тоже аборигены, и у нас тоже э-экзотично?

Тёплый Ветерок немного подумал:

-- Да, для жителей Гавайских островов мы аборигены и у нас экзотично. Но слушай дальше. Проснулся я на следующий день очень рано -- часов в шесть: лететь далеко -- дорога неблизкая.

-- А где находятся эти острова? -- поинтересовался я.

-- В Тихом океане между Евразией и Северной Америкой, точнее, в его северо-восточной части, немного южнее Северного тропика, -- ответил Тёплый Ветерок.

-- А что такое Северный тропик?

-- Н-ну, -- озадаченно проговорил Тёплый Ветерок, -- как бы тебе объяснить, это линия такая, географическая, севернее неё солнышко никогда не может подняться в зенит, то есть прямо над головой! Так вот, взлетел я высоко в небо и полетел с огромной скоростью, чтоб не успеть замерзнуть: на такой высоте гораздо холоднее, чем здесь зимой.

-- Вот это да! А почему? -- удивился я.

-- Земля не греет, слишком уж она далеко внизу, ведь воздух от земли греется, -- объяснил он.

-- А я думал, чем ближе к солнцу, тем теплее. Иногда смотрю зимой на облака и мечтаю: вот бы на них полежать, позагорать -- там, наверно, всегда жарко...

-- И я о том же мечтала, когда была маленькая, -- грустно вздохнула Аля. -- А всё, оказывается, совсем не так. Слушай, а откуда этот твой Тёплый Ветерок так много знает?

-- Полетал, повидал немало, да и книжками любит пошелестеть. Вообще с ним интересно: он и весёлый, и озорной как ребёнок, и знает много.

-- А ты меня можешь с ним познакомить? -- спросила Аля.

-- Боюсь, ты не поймёшь его язык: людям кажется, что ветер просто шумит... Рассказывать дальше или до завтрашнего вечера отложим? Время уже позднее.

-- Нет, рассказывай, рассказывай, -- поспешно сказала Аля. -- Я спать совсем не хочу!

-- Ниже меня двигался огромный Тёплый Океанский Ветер, который был частью ещё более обширного Циклона, -- продолжал Тёплый Ветерок, -- длинный такой, еле я его обогнал. А выше навстречу мне летел какой-то Злой Холодный Ветер, всё сердито посматривал на меня. Вытянулся я между ними в тонкую струнку и лечу стрелой. За час всю Евразию пролетел, а ещё через час с четвертью над Гавайскими островами уже кружил!

-- Вот это скорость! -- восхитился я.

-- Да, гиперзвуковая! -- гордо сообщил Тёплый Ветерок.

-- Какая-какая? -- не понял я.

-- В пять раз больше скорости звука в воздухе! Свыше шести тысяч километров в час!

-- Неужели ты умеешь летать с такой скоростью?! -- поразился я.

-- Физика позволяет! -- со скромным достоинством ответил Тёплый Ветерок.

-- А я еле-еле за два часа до Пёстрой полянки добегать успеваю, -- вздохнул я.

-- Так ты и там бываешь? -- удивилась Аля.

-- Да, там у меня много друзей, я тебе расскажу о них как-нибудь в другой истории.

-- Был уже вечер, солнышко только что село, -- рассказывал дальше Тёплый Ветерок. -- И я решил полетать над их столицей, Гонолулу называется, а потом отдохнуть и с утра все остальные острова посмотреть.

-- Как вечер? -- опять перебил его я. -- Ты же сам сказал, что вылетел рано утром -- в шесть часов -- и через два с четвертью часа уже был на Гавайских островах!

-- Ну, так я же летел на восток -- навстречу солнышку, вот день и прошёл гораздо быстрее!

-- Что же это получается: если лететь быстро-быстро на восток, то можно попасть в будущий день, даже не прожив целиком предыдущий, а если лететь на запад, то можно гораздо дольше прожить в одном дне?

-- Да, так получается, -- вздохнул Ветерок. -- Нет ничего постоянного в этом мире, но зато так интереснее!

-- Слушай, а если лететь на запад очень быстро, то можно и в прошлый день попасть?!

-- Ты мне никак не даёшь дорассказать, -- терпеливо заметил Тёплый Ветерок, -- ведь я-то как раз попал в прошлый день, двигаясь навстречу будущему!

-- Не может быть! Это какая-то фантастика, ты меня совсем запутал! -- с досадой воскликнул я.

-- Вот и я запутался, потом только выяснил, в чём дело. А тогда, кружась над портом и разглядывая корабли и яхты, пролетал мимо высокой красивой башни с часами, гляжу, на часах почти полвосьмого: "Эх, -- думаю, -- как быстро-то сегодняшний день прошёл!", а внизу, в порту, на табло над кассами время и дата -- смотрю и глазам своим не верю: полвосьмого вечера предыдущего дня!

-- Как так?! -- поразился я.

-- И я сначала не поверил: "Тут, -- думаю, -- ошибка какая-то". Полетал ещё над городом -- красивый, кстати, город -- и выяснил: так и есть, никакой ошибки: попал я в вечер предыдущего дня! "Прямо машина времени какая-то! -- ошарашено думал я. -- А что, если ею воспользоваться". Дело в том, что как раз накануне летал я после обеда над нашим прудом -- упражнялся в фигурах высшего пилотажа -- и потерял где-то свой любимый воздушный шарфик с запахом ночной фиалки. Огорчился очень, ругал себя за то, что не снял его перед тренировкой. И решил почему-то, что если полечу сейчас ещё дальше на восток, то попаду к себе домой как раз к обеду предыдущего дня и увижу, куда упал мой любимый шарфик. Рванул ввысь что есть силы, хоть и устал уже порядком! Оглянулся и с высоты увидел солнце, которое зашло со скоростью падающего мячика. Лечу: вечер проскочил в одно мгновение, вот и ночь -- красивая! Звезды всё небо усыпали, блестят, как роса у нас на лугу! Не успел налюбоваться, как уже рассвет всё затопил, солнышко выскочило румяное, бодрое и давай в небо быстро карабкаться! В общем, еле часа за три до дома долетел -- под конец уж совсем из сил выбился -- и к себе на ветлу, время проверить. На часах скоро полдень, а вокруг всё, как утром оставил (в шесть утра впопыхах выскочил и прибраться не успел): ветки, среди которых я спал, кое-как разворошены, листики помяты, одна веточка надломана -- вечером неосторожно домой залетал, и никакого прошлого дня не видать! Полетел к Алиному дому, кота вашего, Барбариса, у калитки встретил: "Какое сегодня число?" -- спрашиваю. А он важный такой: "Здороваться прежде надо, а потом спрашивать. С утра тринадцатое июля было!" "Точно?" -- говорю. Усмехнулся он снисходительно и пошёл по своим делам. "Ну, -- думаю, -- за один день из настоящего в прошлое попал и опять в настоящее!" Интересно мне стало, как это так получилось. Пробрался я в нашу библиотеку и, пока Мария Григорьевна обедала, у её кошки Маруськи выяснил, где можно про время на планете Земля прочитать. Умная Маруська, недаром в библиотеке живёт, сразу на нужную книжку мне указала: "Вон, -- говорит, -- на третьей полке сверху "Большой Атлас мира" стоит. А тебе зачем?" "После расскажу". Еле снял с полки тяжеленный атлас и давай листать -- интересно! Несколько дней потом прилетал, всю географию изучил: и страны, и моря, и реки, и горы, и острова... Теперь вот путешествовать буду не просто так, а знаючи!

И он мечтательно замолчал.

-- А про время-то выяснил? -- оторвал я его от мечтательных мыслей.

-- Да! Есть на Земле, оказывается, такая линия, условная, "линия перемены даты" называется, если находиться рядом с ней и переступить её в восточном направлении, то попадёшь в прошлый день ровно на двадцать четыре часа назад и можешь прожить этот день ещё раз, но зато если пересечёшь эту линию в западном направлении, то потеряешь ровно один день! А Гавайские острова находятся как раз к востоку от этой линии, вот я и попал в прошлый день!

-- А как же ты потом снова очутился в настоящем? -- не понял я.

-- Да очень просто, когда я полетел дальше на восток и пересёк полночь, то прошлый день кончился и снова начался настоящий.

-- Да, -- вздохнул я, -- немудрено тебе было запутаться, у меня и сейчас это в голове не укладывается!

-- Жалко, что я и Гавайи толком не осмотрел, и свой любимый шарфик так и не нашёл! -- огорчённо сказал Тёплый Ветерок.

-- Ну, на Гавайи ты ещё сто раз слетать можешь с такой-то скоростью -- за шесть часов кругосветное путешествие совершил! А шарфик... Хочешь, я тебе его по запаху найду?! -- предложил я. -- Только мне надо знать, как пахнет ночная фиалка.

-- Найди, пожалуйста! -- воскликнул он. -- Я буду очень рад! А ночная фиалка -- маттиола, растёт около Алиного дома в палисаднике: такие мелкие бледно-сиреневые цветочки пахнут только вечером и ночью -- восхитительный запах!

-- Кажется, я знаю этот запах: я иногда по ночам гуляю, так вкусно пахнет, как будто открыли коробку с большим ванильно-карамельным тортом.

-- Да, -- улыбнулся Тёплый ветерок, -- но вообще-то он несколько сложнее. Я очень люблю носить и развеивать разные запахи, у меня целая коллекция воздушных шарфиков с ароматами цветов, деревьев, трав, фруктов, летних дождей, осенних туманов, весенних ручьев... Кстати, недавно я связал новый шарфик с запахом лунника, попробуй, как пахнет! -- и он окутал меня тонкими щекочущими воздушными струйками, пахнущими весенним майским цветением!

-- Ах, мне бы такой шарфик! -- мечтательно проговорила Аля сонным голосом. -- Послушай, я хотела спросить тебя, но не стала перебивать: разве у Тёплого Ветерка на ветле есть часы?

-- Да, есть, они сделаны в виде ромашки с двенадцатью лепестками, и на каждом лепестке маленький колокольчик со своим особенным звоном! Эти часы подарил ему дядюшка Ёжик с Пёстрой полянки -- известный на всю округу мастер и изобретатель. Часы висят на стволе, а вокруг на веточках подвешено множество разноцветных стеклянных бутылочек -- Тёплый Ветерок хранит в них свои воздушные шарфики. Если подуть на бутылочки, они тихо вызванивают таинственные мелодии, а ещё у него много вымпелов и флажков как на корабле, украшенном в праздник...

Аля слушала, засыпая, и сквозь сон шептала:

-- Я всё-таки заберусь на эту ветлу в гости к Тёплому Ветерку... Барбарис умеет говорить... Маруська... Атлас... надо посмотреть... Гавайи...

История про девочку, очень любившую рисовать

-- Ну, о чём тебе сегодня рассказать? -- спросил Лоскутный Пёсик, закинув лапы за голову и задумчиво глядя в потолок (он лежал на маленькой кружевной подушечке, специально сшитой для него Алей).

-- В одной из прошлых историй ты обещал мне рассказать о своих друзьях с Пёстрой полянки, -- напомнила Аля.

-- Вот, кстати, я недавно был там. Меня пригласили на большой праздник -- юбилей Старого Дуба, ему исполнилось ровно пятьсот лет!

-- А я не знала, что дубы тоже отмечают юбилеи! -- удивилась Аля.

-- А как же! Ещё как отмечают! Разве ты не отметила бы, если бы тебе исполнилось пятьсот лет?!

Аля задумалась.

-- Через год у меня тоже будет юбилей -- мне исполнится десять лет, и, мне кажется, я так давно живу на свете, а если ещё сорок девять раз по столько же (Аля неплохо знала математику)... Да, это стоит отметить большим праздником! А откуда Старый Дуб знает, когда он родился?

-- У дубов, как и у всех деревьев, хорошая память: он помнит себя ещё жёлудем, то есть до того, как родился, и тем более помнит тот день, когда маленьким росточком выглянул из земли.

"Это был прекрасный тёплый весенний день в конце апреля! -- вспоминал Старый Дуб. -- Недалеко от меня проросли ещё несколько берёзок, один клён и две ёлочки. Мы были такими маленькими, что трава, к середине лета выросшая выше нас в несколько раз, казалась нам гигантскими непроходимыми джунглями, а деревья -- наши родители -- терялись где-то в заоблачных далях! Но мы были детьми, и нам было очень весело! Мы всё время во что-нибудь играли. Когда шёл дождь, набирали капелек в свои три-четыре листочка -- больше-то и не было, -- бережно сохраняли их и после дождя брызгались! Ёлочки сначала обижались, потому что у меня и у клёна листочки шире всех, но вскоре научились ловко сохранять капли между иголками и собирали их так много, что казались хрустальными, а потом взмахивали веточками и окатывали нас и цветы вокруг искрящимся на солнце ливнем! Смеху-то было! Когда дул ветер, соревновались в силе и стойкости: кто устоит более прямо, меньше согнётся под его напором, не понимали тогда по малолетству, что хорошая гибкость -- тоже сила!

Очень любили сочинять и рассказывать друг другу разные небывалые истории, чем неправдоподобнее, тем лучше. Врали немилосердно и хохотали от души! Любили слушать и других: то птицы между собой о том о сём перекликаются, то ветер принесёт какую-то новость, то жук или бабочка толкуют о чём-то своём, нам, несмышлёнышам, и не понять сразу. А ночью звёзды нашёптывают таинственные нездешние истории.

Бывало, и люди в лес захаживали: то девчонки с лукошками, то мужик с топором, то бабы с корзинами. Но от них мало что узнаешь: девчонки всё больше визжали да аукались, бабы пели, а мужик и вовсе только покряхтывал. Да и то сказать, пятьсот лет прошло, а всё то же: девчата с парнями придут сюда к нам на поляну, побренькают на гитаре у костерка, посмеются, два слова непонятных скажут, вот тебе и всё! Нет, птицы и звери поболе знают, что на свете делается, да и мы, деревья, чуем, какие ветра дуют. Слыхали ли вы, что скоро -- лет, эдак, через пятьдесят -- здесь опять море будет?! Только искусственное, его люди создадут для выращивания морской биомассы, а потом из неё хоть еду делай, хоть дома строй, ещё и ею же отапливай!"

-- Откуда это он знает?! -- удивлённо воскликнула Аля.

-- Вот и я спросил: "Откуда ты знаешь? Ты что, ясновидящий -- будущее прозреваешь?" А он отвечает: "Давно я живу на свете, глубоко корнями в землю, а ветвями в небо сквозь звёзды пророс. А они-то всё знают, для них тысячи лет в прошлое и в будущее как одно мгновенье, ты же, например, представляешь, что через мгновенье будет, а вот оно уже и прошло!"

"Ну, через мгновение-то, конечно, представляю!" -- беспечно сказал я. В ту же секунду меня кто-то сильно толкнул в спину, от неожиданности я кубарем покатился под корни Старого Дуба, быстро вскочил на ноги и сердито обернулся.

"Это тебе урок! -- сказал Молодой Дуб, росший неподалёку. -- За самонадеянность. А пра-пра... в общем, деда моего не слушай, шутит он: вчера здесь двое парней с девчатами гуляли -- студенты из города к нам на Пёструю Полянку повадились приезжать -- невежды какие-то: про биомассу эту болтали, а того не знают, что всему своё место и время -- губить наши места искусственным морем антинаучно!"

"Да, слукавил я, -- добродушно отозвался Старый Дуб. -- Кто знает будущее, тот не волен говорить о нём: у каждого должно быть право выбора, а вот о прошлом могу порассказать!"

-- Послушай, -- перебила Аля Пёсика, -- вот Дуб сказал, что здесь опять море будет, значит, оно уже было тут когда-то, или он пошутил?

-- Молодец! Внимательно слушаешь! -- похвалил Алю Пёсик. -- Море здесь действительно было -- страшно давно, потом не было, потом снова было...

-- Отчего же это -- то было, то не было? -- удивилась Аля.

-- Всё колеблется, всё ходуном ходит: суша опускается и поднимается, океан наступает и отступает... А ещё, говорят, материки как кусочки мозаики: то соберутся в один большой материк, то снова разойдутся, как будто мозаику кто-то разворошил. И так сотни миллионов лет! Вот сейчас они разошлись, но потом непременно опять соберутся!

Аля повернула голову и задумчиво посмотрела в тёмное окно. Из форточки подувал временами тёплый майский ветер, и тюлевая занавеска вспучивалась и медленно опадала.

-- Тебе об этом Старый Дуб рассказал? -- спросила она.

-- Нет, это я от Тёплого Ветерка узнал. Помнишь, я тебе говорил, что он географией увлёкся, а потом ещё и геологией, и климатом. Его же это напрямую касается: какие раньше ветра дули и какие сейчас... А Дуб вот что дальше рассказывал:

"Город рядом с нашим лесом хоть и невелик, а славен далёко! А чем славен? Фаянсами расписными: посудой да изразцами печными. Роспись наша уж больно необычна -- затейлива, красочна, узоры редкого изящества...

А откуда пошло? Да из земли нашей: луга наши разнотравьем и разным цветом богаты, не зря наша полянка Пёстрой зовётся! А в лугах живности всякой обитает не считано, даже учёные приезжали, какие-то редкие виды изучали: они их реликтовыми называли. Леса наши светлые, солнечные, ягодами, грибами да зверьём разным полны! Ходи, смотри, наблюдай, любуйся...

А жила тут в селе девчоночка одна -- в те времена здесь вместо города большое село было, я ещё тогда молод был, лет сорок мне было, вот, как внуку моему. И девчоночка эта странная немного была: с подружками не бегала, не резвилась, всё больше одна любила... Но и дома не сидела, целыми днями по лесам, по лугам гуляла. Ничего не боялась. Я её не раз видел: задумчива не по летам, глаза умные, любопытные... Одна она была у отца с матерью. Бывало, бегают, ищут её, с ног собьются... И просили её, и ругали, и к хозяйству приваживали, а она упрямая, хоть и тихая -- убежит и бродит неизвестно где. Посмеиваться над ней начали в селе, чуть не сумасшедшей сделали. Вот тогда отец и решил взять её себе в помощницы -- а был он иконописцем, хорошим мастером. В подмастерья тогда ведь только мальчиков брали, а тут девчонка. Но что делать, показал ей отец, из чего краски состоят, как их намешивать. И стала она ему помогать, и помогать, к удивлению и радости отца, весьма усердно. Да такая смышлёная оказалась -- краски у неё выходили хоть куда, всего, что нужно, в самый раз -- ни больше, ни меньше, писать ими одно удовольствие. Бегать по лугам перестала, сидит целыми днями, краски смешивает, и сама потихоньку мазать начала: то цветочек какой в углу стола нарисует, то букашку, так постепенно весь дубовый стол разрисовала. Взглянешь -- красота: травы, цветочки разные, листики в узоры затейливо свиты, а меж ними бабочки, жучки. Да всё так верно выписано, с подробностями, рука точная, линия смелая, но изящная, красоты необычной!

Отец сначала удивлялся и радовался дочкиному таланту, потом сердиться начал: всё, что можно, в доме расписала, после на стены перешла, все краски извела! Но дочку остановить было невозможно, без работы она как чумная ходила, ни о чём больше думать не могла. Хорошо, люди помогли! Заметили её работу, понравилась, и пошло: кто прялку просит расписать, кто печь, кто люльку, а за хорошую работу и платили исправно, кто чем. Больше отца доходу в дом приносить стала.

Год за годом идут. Всё село уже зимой и летом цветёт росписями девчоночкиными, а ей всё мало -- составила краски ни дождем, ни снегом не смываемые и стала снаружи избы расписывать, не село получилось -- игрушка! И пошла о ней слава по всей округе, стали девчоночку в другие сёла да деревни зазывать, а она уж не девчоночка вовсе, девушка совсем. Свататься к ней стали, она и слышать не хочет, знай, ходит по окрестным деревням и пишет, пишет...

Хорошо семья жила, горя не знала: отец иконами зарабатывал, дочь -- росписями, в доме всего в достатке. Да только кому всё: дочь замуж не идёт, внуков нету. И решили тогда отец с матерью сиротку взять, сначала одну, потом другую, так у них, кроме родной дочери, ещё пятеро детей появились: девчонки матери помогали, ребята у отца в подмастерьях работали. Дружно жили в этой семье, весело, умели любить друг друга.

А жил в соседнем селе гончар, мужик нелюдимый. День и ночь в мастерской просиживал, всё лепил, лепил. И был у него в подмастерьях молодец, не то чтобы лицом красен, но глаза беспокойным светом так и горят. У гончара посуда выходила простая, деревенская, грубоватая. Юноша же (где только перенял?!) лепил легко, тонко, линии форм чистые, соразмерные -- благо глина наша местная лепкая, податливая, как тесто у хорошей хозяйки. Для такой посуды только росписи не хватает! Вот и вспомнил он про девицу и уговорил гончара позвать её. А та и рада новой работе, стала думать, какие краски на глину хорошо ложатся, что на посуде писать, да какой фон делать. Взяла блюдо попроще, покрыла его сплошь алым -- своим любимым цветом, а по нему лазоревым с зеленью узор пустила. Обожгли в печи и ахнули: блюдо алой зарёй разгорелось, а по краю ручей, будто живой, течёт прихотливо среди изумрудных трав да нежных цветиков луговых!

Так и пошло у них дело: он лепит, она расписывает. Повенчались вскоре. Слава об их посуде далеко разнеслась. Мастерская разрослась: кроме посуды, изразцы печные лепить стали, а на них звери да птахи невиданные! Взяли к себе помощников-подмастерьев, что посметливее к их ремеслу, а там и своих детей четверо народилось. Мастерство своё из поколения в поколение передавали... Сейчас большая фаянсовая фабрика стоит, сотни людей на ней работают! Да!.. Так что гордиться мы с вами должны землёй нашей, взрастившей такую красоту! Наша алая праздничная посуда с самобытной искусной росписью да изразцы сказочные во многих странах известны, даже в музеях есть! А девицу ту по её любимому цвету Алыней прозвали!"

-- Алыней! -- воскликнула Аля, усевшись в постели. -- Это же почти как меня -- Алина!

-- Не почти, а также, -- уточнил Лоскутный Пёсик. -- Просто Алина -- по-современному!

Аля поражённо молчала.

-- Слушай, а вдруг это моя какая-нибудь прапрапрабабушка?!

-- Дуб говорил, у Алыни много потомков было: большинство разъехались, а часть осталась в родном селе.

-- Надо маму с папой, а лучше бабушку порасспрашивать, откуда у меня это имя! Но если Алыня действительно была моим предком, неужели они не рассказали бы мне об этом! Странно... Скорее бы завтрашнее утро, мне так не терпится всё узнать!

-- Вот и ложись, засыпай, ночь быстро пройдёт, -- нарочито сердито заговорил Лоскутный Пёсик. -- А то вскочила, сна ни в одном глазу! Нет, не буду тебе больше такие длинные истории по вечерам рассказывать.

-- Ты ворчишь прямо как моя бабушка! Ну прошу тебя, ещё минутку, -- умоляюще проговорила Аля. -- Ты ведь почти ничего не рассказал о самом юбилее: кто был в гостях, чем вас угощали?

-- О, праздник удался! -- воодушевлённо воскликнул Лоскутный Пёсик. -- Гостей было много! Все обитатели Пёстрой полянки: дядюшка Ёжик -- замечательный мастер-изобретатель, я тебе про него уже говорил; почтенное семейство тётушки Крольчихи, славящееся своими запасами вкусных и полезных растений; бабушка Сова -- мудрая воспитательница, вырастившая не одно поколение Пёстрополянской малышни; дедушка Уж -- затворник-философ, говорят, пишет капитальный труд о значении и роли змеи в происхождении вселенной; молодая симпатичная Лисичка -- педантичная особа, терпеть не может всяких туристов, следит за тем, чтобы на Пёстрой полянке было всегда чисто и уютно; две Белочки-сестрички -- непоседы, но спортсменки отличные, в межлесных соревнованиях почти всегда побеждают; наш знаменитый музыкальный ансамбль -- сороки-трещотки, синички-певички, пеночки-припевочки, дятлы-ударники, дрозды-солисты, да всех не перечислишь! И ещё кое-кто из соседей.

Пока Дуб рассказывал, расселись мы по его веткам, и начался пир. Между нами порхали бабочки и стрекозы, разносившие блюда, а поваром был -- не поверишь кто -- наш кот Барбарис!

-- Барбарис?! -- ахнула Аля. -- Он что, умеет готовить?!

-- Он считается лучшим поваром в нашей округе! Но готовит только по самым большим праздникам: ты же знаешь, он несколько ленив! Барбарис колдовал неподалёку в обширной крольчихиной норе: там что-то дымилось и пыхтело. А мы угощались его замечательной стряпнёй: супом из сушёных белых грибов со сладкими корневищами камыша, ситника и таволги; салатом из кислицы, молодых листьев одуванчика и мочёной брусники, приправленного ореховым маслом; печёными желудями под соусом из сушёных плодов дикой груши и сливы. Пили клюквенный, черничный, брусничный морсы. На десерт ели лесные орехи в меду, пирог из муки корневищ рогоза с малиново-ежевичным вареньем и фиалковое мороженое.

А когда зашло солнце, зажгли свои фонарики светлячки, Тёплый Ветерок наигрывал нам таинственные вечерние песенки на инструменте из сухих тростниковых трубочек разной длины, который смастерил для него дядюшка Ёжик, и мы танцевали при свете восходящего месяца!

Аля, закрыв глаза, мечтательно улыбалась в полусне, но всё-таки спросила заплетающимся языком:

-- Как же ты ел все эти вкусности, ведь у тебя внутри вата?

-- Странный вопрос! Ведь ты же не спрашиваешь, как разговаривает Старый Дуб, чем видит Тёплый Ветерок или каким образом Барбарис держит в лапах кухонный нож... -- удивлённо ответил Лоскутный Пёсик.

Но Алина уже спала.

История про Подзорную Трубу и Парад Планет

Аля лежала на животе, уперев локти в подушку, и вертела калейдоскоп, направляя его на свет настольной лампы. Цветные стёклышки причудливо складывались в узоры, похожие на восточные витражи.

Лоскутный Пёсик, лёжа на боку и опершись головой о лапу, задумчиво смотрел на Алю. Она напоминала человека, разглядывающего в подзорную трубу неведомые миры.

-- А знаешь, у вас на чердаке много старинных вещей, -- заговорил он. -- Прохудившийся медный самовар с помятым боком, деревянный сундук с отломанной крышкой, дырявое плюшевое кресло, чугунный утюг, две закопчённые керосиновые лампы, одна из них с треснувшим стеклом... В общем, полный чердак всякого добра. По вечерам они, как мы с тобой, любят поговорить: вспоминают прошлое, грустят, спорят, смеются, ссорятся. Я иногда прихожу к ним в гости. Они рады новому собеседнику, даже, скорее, слушателю и с воодушевлением рассказывают мне свои истории, слышанные друг от друга уже много раз. Тебе бы их послушать... Эх, если бы ты могла понимать язык вещей!

-- А на каком языке они говорят? -- спросила Аля, отрываясь от калейдоскопа.

-- На том же, на котором говорят Старый Дуб, Тёплый Ветерок, кот Барбарис, да и я тоже!

-- Но тебя я почему-то понимаю! -- удивилась Аля.

-- Потому что я научился говорить на твоём, человеческом языке.

-- Если так, то почему же другие не учатся человеческому языку, Барбарис, например?

-- Ты выбрала не Барбариса, а меня!

-- Куда выбрала? -- не поняла Аля.

-- Не куда, а кем -- помощником. Просто ты ребёнок, а дети могут, если, конечно, захотят, через помощника участвовать в жизни всего мира, а не только той его малой части, что называется человеческим. Вот ты захотела, и я твой помощник.

-- Как непонятно ты говоришь! -- вздохнула Аля и опять приникла к калейдоскопу.

-- Ну да ладно... Ты послушай, что я тебе хотел рассказать.

Среди прочих вещей живёт на чердаке старая немецкая Подзорная Труба с треснувшим окуляром. Кто-то из твоих родственников увлекался астрономией, и она вместе с ним повидала немало на своём веку: кольца Сатурна, полосатую атмосферу Юпитера, красноватый Марс, фазы Венеры -- ведь Венера, как и Луна, бывает полной и неполной, так как расположена между Солнцем и Землёй, и мы можем видеть её ночную сторону. А уж сколько раз побывало её око на лунных морях и кратерах, и говорить нечего! Видела и кое-какие далёкие туманности, и галактики: Большую туманность Ориона, Крабовидную туманность, Большое и Малое Магеллановы Облака, Туманность Андромеды... Вообще этой трубе, оказывается, больше ста лет. Она сменила несколько хозяев прежде, чем попала к вам, и с этими хозяевами она путешествовала по всему миру. Труба рассказывала, что в разных местах Земли звёздное небо выглядит совершенно по-разному. Например, привычная для нас Малая Медведица никогда не видна в Австралии, а у Большой Медведицы бывает виден только хвост. А у нас никогда не видно созвездий Центавр и Южный Крест.

-- Ну, ты у нас просто настоящий астроном, всякие туманности и Южные Кресты знаешь! -- не отрываясь от калейдоскопа, восхитилась Аля. Но как-то уж подозрительно преувеличенно восхитилась.

-- Нет, что ты! -- смутившись, ответил Пёсик. -- Просто пока Подзорная Труба рассказывала, я старый атлас звёздного неба изучал, который принадлежал её последнему хозяину. А было этому астроному-любителю, когда он увлёкся наблюдениями за звёздами, всего тринадцать лет. И занимался он этими наблюдениями почти два года, пока не произошло одно странное событие, от которого и пострадала наша Подзорная Труба!

Аля отложила калейдоскоп и пристально посмотрела на Лоскутного Пёсика:

-- Ну-ка, рассказывай!

-- Так я и рассказываю, -- удивился Пёсик. -- Узнал наш астроном по каким-то специальным астрономическим календарям, что скоро должно произойти одно очень редкое событие -- Великий Парад планет!

-- Ух ты, как красиво звучит! А что это такое?! -- воскликнула Аля.

-- Все планеты вращаются вокруг Солнца по разным орбитам и с разной скоростью, но бывает момент, когда они собираются все вместе, включая Землю, недалеко друг от друга или вообще выстраиваются приблизительно в одну линию друг за другом, как в очередь, и тогда на небе видны в ряд пять ярких звёздочек: Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн и две слабеньких -- Уран и Нептун, это и называется "Великий Парад Планет". Наша Подзорная Труба за всю свою жизнь только один раз его и видела! Ну, так вот, юный астроном стал готовиться к этому параду основательно: фотоаппарат где-то раздобыл -- тогда он был ещё редкостью, старательно изучил ночную съёмку, штатив самодельный смастерил, установил всё это у чердачного окна -- дело-то зимой было, на дворе холодно, хорошо, окно куда нужно выходило -- на запад.

А тем временем планеты на небе с каждым днём медленно приближались друг к другу. И вот одним морозным вечером в конце февраля они засверкали единой алмазной нитью. В этот раз они выстроились по диагонали, понижаясь к горизонту с юго-запада на запад, в таком порядке: Уран, Марс, Сатурн, Венера, Юпитер, Меркурий, и только Нептун был далеко на востоке. Вечер был чист и прозрачен, видимость отличная. Наш астроном долго разглядывал в Трубу планеты, сделал несколько снимков, и, когда "небесное колесо" повернулось настолько, что крайняя планета ушла за горизонт (это образно говоря, на самом деле, конечно, повернулась Земля), счастливый, улёгся спать. Парад Планет должен был продолжаться несколько дней, и юный астроном с нетерпением ждал следующего вечера, чтобы снова увидеть и сфотографировать эту чудесную сверкающую дорожку.

На второй вечер он доснял всю плёнку и принялся её проявлять. Он провозился всю ночь и весь день, проявляя и печатая снимки. Кое-что получилось неплохо, кое-что не очень, ведь он был неопытен в фотосъёмке, особенно ночной. На третий вечер наш астроном учёл свои ошибки и постарался настроить свою скромную технику как положено, тем более что в этот день планеты должны были сблизиться максимально. Всё было отлично. Мороз усилился, и ночь стояла кристальная. Планеты торжественно сияли и переливались разноцветными огнями. Он сделал пару снимков и приник к окуляру, подкручивая винты штатива, чтобы поправить направление Трубы, как вдруг заметил очень тонкий, но яркий луч, метнувшийся откуда-то слева с востока и пронзивший все планеты насквозь, словно бусинки. В то же самое мгновение луч прошёл сквозь атмосферу Земли и, ослепительно сверкнув, вонзился прямо в линзу Подзорной Трубы. Наш астроном упал и потерял сознание. Очнулся он только утром. На полу валялись Подзорная Труба с треснувшим окуляром и фотоаппарат с открытой крышкой, плёнка была засвечена. Через открытое чердачное окно намело снегу: к утру погода испортилась, небо сплошь заволокло седыми тучами, и поднялась метель. Вот и всё, -- закончил свой рассказ Лоскутный Пёсик.

-- Как всё! -- всполошилась Аля. -- А дальше!

Лоскутный Пёсик пожал плечами:

-- Дальше Подзорная Труба ничего о нём не знает, на чердаке он больше не появлялся и больше никогда не наблюдал за звёздами! Подзорная Труба очень грустит по своему Последнему Хозяину и надеется всё-таки узнать когда-нибудь о его дальнейшей судьбе.

Аля глубоко задумалась, потом вскочила с кровати, подошла к старинному комоду, с натугой выдвинула верхний ящик, достала оттуда семейный альбом и принялась переворачивать картонные страницы. Найдя нужную фотографию, она вытащила её из прорезей и вернулась к кровати.

-- Вот, смотри! -- Аля положила фотографию на подушку. -- Это мой папа, а в тёмных очках рядом с ним его старший брат -- дядя Серёжа. Снимок сделан перед самой войной, в начале лета сорок первого года. Дядя Серёжа собирался ехать в Москву поступать в университет на физический факультет.

На фотокарточке, обнявшись, стояли на перроне два весёлых молодых человека. Тот, что повыше и худее, был в тёмных очках и с чемоданчиком.

-- В университет мой дядя поступил, когда ему не было ещё и семнадцати, и закончил его с отличием. А на войну его не взяли. В пятнадцать лет у него что-то случилось с правым глазом, он стал плохо видеть и совершенно не выносил яркого света, поэтому дядя Серёжа всегда ходил и сейчас ходит в тёмных очках. Бабушка рассказывала, что полуослеп он вдруг непонятно от чего, но зато неожиданно хорошо стал учиться по всем предметам, особенно его увлекала физика. Последние два класса школы он окончил за один год и уехал учиться в Москву. Бабушка им ужасно гордится, потому что он открыл какие-то специальные лучи и стал известным учёным!

-- Так ты думаешь, что твой дядя и есть тот юный астроном?! -- воскликнул Лоскутный Пёсик.

За стеной послышались какие-то скрипучие звуки. Аля приложила палец к губам и прислушалась.

-- Тише ты, -- прошептала она.

На цыпочках вернулась к комоду, вложила фотографию и хотела уже было захлопнуть альбом, но вдруг как будто что-то вспомнила, открыла заднюю обложку альбома -- там всегда хранилась пачка не очень удачных снимков -- и, покопавшись в них, вытащила какое-то фото.

-- Я всегда удивлялась, зачем у нас хранится эта фотография, -- сказала Аля, протягивая снимок Пёсику, -- ведь на ней ничего нет!

Снимок, склеенный из нескольких частей, был почти чёрным, и только с середины левого края к правому нижнему уголку шли по неровной наклонной линии пять маленьких еле заметных смазанных пятнышек или чёрточек.

Пёсик повертел в лапах фотографию:

-- Да, всё, что осталось от Великого Парада Планет! А это что за загогулина такая?

На обратной стороне фотографии фиолетовыми чернилами был выведен какой-то знак: две сцепленные серединками спиральки, расходящиеся концы которых разворачивались в прямые и убегали в противоположные стороны.

-- Это не загогулина, это наш секретный знак!

-- Чей это наш и почему секретный?

-- Ну, наш, детский, секретный от взрослых! Правда, один взрослый о нём знает -- это дядя Серёжа, он-то нам и рассказал об этом знаке как-то раз, когда приезжал в гости. Он означает что-то вроде: "Держись, мы на связи, вытащим, если что!" Мы показываем его тем, кто "плавает" у доски, или когда в "Казаки-разбойники" играем и кого-то обнаружили "враги". Не на бумаге, конечно, показываем, а руками. Вот так!

Аля, разведя локти в противоположные стороны, расположила ладошки одну над другой навстречу друг другу и, согнув их в глубокие горсти, крепко сцепила руки как два надёжных крюка.

-- Здорово помогает!

-- А почему он здесь нарисован?

-- Не знаю, -- пожала плечами Аля. -- Наверно, это дядя Серёжа нарисовал. Он везде его рисовал.

-- Слушай, а ведь я его, кажется, на чердаке видел!

-- Дядя Серёжа и там нарисовал?

-- Нет, это не рисунок, это трещинка в полу, я ещё думал, что за странная такая трещинка...

Аля широко раскрыла глаза:

-- Пойдем, покажешь!

-- Сейчас?! Да ты что!

Но Алинины глаза уже заискрились:

-- Давай, ты будешь доктор Ватсон, а я -- Шерлок Холмс, мы накинем чёрные плащи, тихо вылезем в окно, заберёмся по лестнице на чердак и там только силой нашей неоспоримой логики раскроем тайну этого странного события!

Конечно, никаких плащей не было, но вылезли всё же через окно, захватив с собой фонарик. Аля на чердаке бывала и раньше, правда, на старые забытые вещи не обращала внимания, а сейчас, ночью, особенно после рассказа Пёсика всё было по-другому. В темноте как будто даже испуганно затаились некие существа, и тишина казалась насторожённой. По старым деревянным доскам пола медленно скользил луч фонарика. Наконец, он замер, и Пёсик прошептал:

-- Вот, смотри!

Аля склонилась над жёлтым световым кружком. В полу вокруг сучка действительно разворачивались и разбегались в разные стороны две трещинки, похожие на спиральки, но они вполне могли быть и обычными трещинками, что появляются около сучка в старой доске. Аля немного разочарованно рассматривала их, пытаясь понять, похожи они на секретный знак или не очень, но тут её внимание привлекла едва заметная дырочка в середине сучка, там, где должны были соединяться вершины спиралей. Отверстие было очень маленьким, в него едва ли пролезла бы тонкая игла, но Аля заметила, что края его при этом были слегка оплавлены, ведь она, как и все дети в ту пору, иногда забавлялась тем, что прожигала солнечным лучом с помощью лупы дырочки на чём попало. В этой части дома под полом чердака находились сени.

-- Посвети, пожалуйста, сюда, -- Аля указала Пёсику на отверстие. -- Я спущусь, посмотрю -- сквозное отверстие или нет.

Вскоре она вернулась и позвала Лоскутного Пёсика с собой.

-- Отверстие сквозное, оно чуть-чуть светится, -- прошептала Аля. -- Если его прожёг луч, то такое же должно быть в сенях на полу, там пол тоже никогда не красили, как и на чердаке.

Хорошо, сени были небольшие, они два раза облазили весь пол, прежде чем нашли то, что искали. Пришлось осторожно переставлять санки, лыжи, велосипед и много других нужных в хозяйстве вещей. Скорее всего, такое маленькое отверстие само по себе они бы и не нашли, если бы не трещинки-спирали, которые разворачивались вокруг него точно так же, как и на чердаке, только сучка не было!

-- Вот, что и требовалось доказать, как говорит наш учитель математики! -- торжественно проговорила Аля.

-- А теперь соединим эти две точки и посмотрим, откуда шёл луч!

Она взяла лыжную палку и поставила остриём на отверстие.

-- Иди посвети ещё раз, я направлю палку на огонёк.

Через несколько минут Аля поднялась на чердак.

-- Луч шёл оттуда, откуда и предполагалось по рассказам Подзорной Трубы, -- спокойным рассудительным тоном Шерлока Холмса начала объяснять Аля, -- с запада под углом примерно тридцать пять градусов над горизонтом, то есть с той части неба, где когда-то дядя Сережа наблюдал Великий Парад планет.

-- Поздравляю Вас, мистер Холмс! -- дружески-восхищённым тоном доктора Ватсона произнёс Лоскутный Пёсик. -- Так, значит, дядя Серёжа знал о сообщении, которое планеты послали Земле в начале войны!

-- Конечно, не зря же он начертил этот знак на обратной стороне фотографии, да и все его старые тетрадки были им разрисованы! Мы с сестрёнками поэтому и пристали к нему как-то раз с расспросами, почему у него этот знак везде нарисован. Но он нам только сказал, что это знак поддержки в особо трудные минуты. А то, что этот знак был послан Земле из космоса с помощью какого-то особого луча, об этом мы благодаря тебе и Подзорной Трубе узнали!

Прислушивавшаяся всё это время к разговору Подзорная Труба радостно звякнула в своём углу на пыльной полке. Аля с Пёсиком насторожённо обернулись и понимающе переглянулись.

-- Да, но догадалась-то обо всём ты! Ну и голова у тебя, логика как у настоящего учёного! -- восхитился Пёсик.

-- Одной логики для учёного мало, нужны ещё твои наблюдательность и любознательность! -- улыбнулась Аля.

Они стояли у раскрытого чердачного окна и смотрели на небо, усыпанное звёздами. Оно было похоже на ночное море, в котором светятся мириады маленьких моллюсков. Небо было живым, и все миры тихо беседовали друг с другом.

Вдруг внизу на садовой тропинке промелькнула чья-то тень.

-- Смотри, -- прошептал Пёсик. -- Барбарис вышел на прогулку. Завтра я тебе расскажу, как он хотел жениться на кошке Маруське, и что из этого вышло...

Аля тихонько прыснула.

-- А сейчас пошли спать!

История про загадочный остров

Аля сидела на постели, накинув одеяло на плечи, и, положив книжку на подушку, читала и грызла яблоко. Лоскутный Пёсик лежал на спине, закинув лапу на лапу, и задумчиво разглядывал обои, на которых чередовались изящные бабочки и стрекозы. Он был подозрительно молчалив.

-- О чём это ты думаешь? -- спросила его Аля.

-- А ты что читаешь? -- рассеянно спросил Лоскутный Пёсик.

-- "Книгу джунглей", про Маугли, -- ответила Аля.

И, так как Лоскутный Пёсик ничего больше не спросил и, глубоко задумавшись, опять замолчал, удивлённо продолжила:

-- Это про маленького мальчика, которого тигр утащил в джунгли и хотел съесть, а семья волков его защитила и взяла к себе, а потом он вырос в джунглях, научился всему и стал сам всех защищать, прогнал тигра, который нарушал закон джунглей! Очень интересная книжка! Мне она так понравилась, что я даже рисунки к ней нарисовала. Хочешь, покажу?

-- Давай, -- кивнул Лоскутный Пёсик.

Аля босиком на носочках сбегала к своему письменному столу, притащила альбом и принялась листать.

-- Вот он маленький спит среди волчат, а вот Балу учит его законам джунглей, Балу -- это медведь. А здесь Маугли с пантерой Багирой разговаривают при луне, а это древний разрушенный город -- индийский, и Бандерлоги.

-- Кто такие Бандерлоги? -- спросил Лоскутный Пёсик, с интересом разглядывая Алины рисунки.

-- Обезьяны. Разве не похоже? Их в джунглях никто не любит, они закон не соблюдают, и Маугли украли и спрятали, он чуть не погиб!

-- Обезьяны? -- задумчиво повторил Лоскутный Пёсик. -- А ты, оказывается, здорово рисуешь! Наверно, почти как Алыня, про которую Старый Дуб рассказывал. Кстати, ты хотела узнать, не твоя ли она родственница. Выяснила что-нибудь?

-- Нет, не выяснила, -- вздохнула Алина, -- бабушка, оказывается, ещё совсем маленькая сюда из других мест с родителями приехала, а дедушка рано остался без родителей, жил в приёмной семье и про своих давних родственников ничего не знает. А другие бабушка с дедушкой вообще далеко отсюда живут.

-- Да-а... И всё же у тебя так фантастически красиво лес нарисован! Как будто... -- запнулся Лоскутный Пёсик и опять замолчал.

-- Как будто что? -- с подозрением спросила Алина.

-- Как будто ты в моём сне побывала!

-- Во сне? -- удивилась Алина. -- Тебе что, какой-то особенный лес приснился?

-- Я, конечно, не бывал в джунглях, только по телевизору видел, но лес, который мне приснился, ни на что не похож, какой-то нездешний, фантастический и слишком красивый, как во сне!

-- Что значит "как во сне"? Ты же сам сказал, что это сон.

-- Вроде бы сон, а вроде бы и нет, я и сам не понял...

-- Расскажи! -- потребовала Аля.

-- Сегодня выдалось прекрасное утро, -- сразу же начал свой рассказ Лоскутный Пёсик, -- и мы с твоей Оранжевой Обезьянкой отправились на Пёструю полянку, я хотел её познакомить с тамошними обитателями, вернее, это она очень просила.

-- Как! И Оранжевая Обезьянка ходит куда ей вздумается?! Так скоро все мои игрушки разбегутся! -- проворчала Аля.

-- Почему разбегутся? Они тебя очень любят! Но не могут же они сидеть всё время в четырёх стенах, им тоже хочется мир посмотреть. Вот и Оранжевая Обезьянка очень хотела со мной по лесу прогуляться.

-- А ей мало, что я её с собой на ремешке сумки везде таскаю?! -- опять проворчала Аля.

-- Наверно, мало, наверно, ей хочется самой по деревьям попрыгать? -- пожал плечами Лоскутный Пёсик. -- Ну вот, -- продолжал он, -- только мы перешли Земляничный лог и углубились в лес, как Обезьянка, не помня себя от радости, запрыгнула с тропинки на ближайшее дерево и ускакала по веткам дубов, елей да берёз куда-то в чащу. Ну что я мог сделать? По деревьям-то я лазить умею, но прыгать так ловко, как она, -- лапки коротки! Направился я в ту сторону, куда она ускакала, иду, злюсь на неё, даже не бегу -- зачем, всё равно не догнать. Не знаю, сколько шёл, устал ужасно пробираться сквозь лес без тропинки: май заканчивается -- трава буйная, сныть, папоротники выше меня! Влез на рябину оглядеться -- вижу: в одном месте деревья поредели и сквозь них пустота просвечивается. Слез и пошёл туда. Вышел на берег незнакомого лесного озера, смотрю: немного левее по берегу на большом замшелом валуне около самой воды сидит кто-то, поджав ноги и обхватив колени, и пристально смотрит на воду. Подхожу поближе -- это мальчик, ростом-то маленький -- с меня, а возрастом немного постарше тебя!

"Привет! -- весело сказал он мне как старому знакомому! -- Садись рядом, смотри, что сейчас будет!"

"Привет!" -- удивлённо ответил я, уселся на прибрежную травку и тоже стал смотреть на воду.

Ослепительные блики утреннего майского солнца играли на воде, то струясь змейками, то вспыхивая игольчатыми звёздочками -- от их мельтешения слегка кружилась голова, а над водой стояла солнечная дымка. И вдруг над озером стал проявляться мираж -- сначала размытый и белёсый, плоский, как на экране, он постепенно разрастался вширь и вглубь, обретал объём, наполнялся красками, всё яснее и чётче обрисовывались его детали, словно он выплывал из тумана. Какое-то время мираж казался ненастоящим, мультяшным, но, окончательно проявившись, он стал реальным островом посреди озера. На острове были джунгли! Густые и непроглядные, с гигантскими деревьями, опутанными лианами и вьющимися растениями, с разноцветной зеленью: от бледно-салатовой до изумрудно-синей, с гроздьями ярких цветов, свисающих каскадами, словно радужные водопады, они полны были суетливого празднично-радостного гомона птиц и зверей. Лёгкий ветерок раскачивал воздушные цветы, как люстры, и доносил их манящий запах. Неожиданно мне под ноги упал какой-то плод, прилетевший из джунглей, и тут я заметил знакомый силуэт, мелькнувший среди деревьев, -- это была Оранжевая Обезьянка! Я вышел из оцепенения и вскочил! Мальчик тоже вскочил, спрыгнул с камня, схватил плод и зашвырнул его обратно в джунгли.

"Бежим!" -- крикнул он.

Схватил меня за лапу и бросился вдоль берега к тому месту, куда тянулась от острова огромная разлапистая ветка какого-то многоступенчатого, как пирамида, дерева. Ветка хоть и тянулась далеко, но до берега она не доставала, и мы с разбегу поскакали к ней по листьям кувшинок. Не отпуская моей лапы, мальчик уцепился другой рукой за одну из тонких веток, ловко, по-обезьяньи, качнулся, обвил ногами более толстую ветку, и мы оказались на ней верхом. Пробежав над водой по толстой ветке как по мостику, мы спрыгнули в прибрежный песок. Это был странный песок и очень красивый. Он представлял собой маленькие разноцветные стеклянные бусинки -- круглые, овальные или в форме трубочек.

-- Маленькие бусинки! -- поразилась Аля. -- Так это же бисер!

-- Да, разноцветный пляж из бисера! Россыпи бусинок лежали, почти не смешиваясь по цветам, большими неровными полосами и пятнами: у самого берега -- жёлтые, выше -- золотистые, коричневые, бордовые, красные, кое-где -- голубые, чёрные, фиолетовые. Из них можно было бы наделать миллионы бус или расшить ими миллионы платьев!

-- Почему же ты хотя бы немножко не взял для меня? -- умоляюще проговорила Аля. -- Я бы очень хотела на них просто посмотреть!

-- В тот момент я совсем не думал об этом, я был поражён и растерян, да к тому же мы очень спешили! Мальчик по-прежнему тащил меня за лапу. Увязая в песке, я крикнул ему, запыхавшись: "Зачем мы так быстро бежим, куда мы торопимся?!" Он обернул ко мне своё смуглое лицо, его тёмные, слегка раскосые глаза весело и задорно блестели азартом погони: "Мы должны догнать и вернуть обратно твою Обезьянку! Иначе её заберут к себе здешние обезьяны, и она никогда не вернётся! Через два часа остров исчезнет и появится здесь снова только через тысячу лет!"

-- Через тысячу лет?! -- ахнула Аля.

-- Пробравшись сквозь бархатистую траву, мы выскочили на тропинку и ускорились. Я не успевал его ни о чём спросить, не успевал размышлять и едва успевал воспринимать этот восхитительный мир! Нас обступали невиданные деревья, удивительные и такие разные: были, например, строгие и величественные -- с гладкими серебристыми полированными, как мраморные колонны, стволами, а были пугающие, почти уродливые -- кривые, шершавые, кряжистые, густо оплетённые воздушными растениями, словно обвязанные крючком или спицами пухлой зелёной пряжей. Над нами пологом свисали ветви с кружевом мелких листочков или огромные, как опахала, листья всевозможных форм, затейливо вырезанные, казалось, из фетра или бархатной бумаги. На полянах с густой и пушистой, как мех, травой разноэтажно возвышались массивные цветы, похожие на искусно сделанные канделябры. С пышных цветущих кустов гирляндами фонариков свисали изящные разноцветные венчики. Шелковистый мох ковром стелился под ногами. Всё это источало необыкновенные головокружительные ароматы, обволакивающе нежные и тонкие или захватывающе сильные и напористые. Везде: в траве, в кустах, на деревьях, в воздухе -- что-то летало, ползало, прыгало, мелькало, вспархивало, трепетало. Роскошные велюровые или атласные бабочки, тонкие стеклянные сетчатые стрекозы, глянцевые металлические жучки, гибкие переливающиеся ящерки и змейки, нарядные шёлковые птички, мелкие пуховые зверушки мельтешили вокруг. В воздухе висели облака крошечных полупрозрачных мошек, и стоял тонкий ровный звон, в котором перекликались, чередовались, соединялись тысячи разных звуков: таинственных и завораживающих, пугающих и прекрасных. Мы так стремительно неслись сквозь всё это, что я в конце концов перестал что-либо воспринимать. Тогда мальчик на ходу сорвал с куста какой-то ярко-желтый приплюснутый плод и сунул его мне: "На, подкрепись! Немного осталось, скоро Зелёная роща, там живут обезьяны!" "Зелёная роща? -- удивился я. -- А это всё что тогда было?!" -- головой махнул я вокруг, потому что лапы были заняты. Мальчик задорно расхохотался: "Зелёная потому, что там растёт много маленьких зелёных плодов, которые очень любят обезьяны!" Я понюхал жёлтый плод и немного откусил, он оказался бледно-розовым внутри, сочным и мясистым, похожим по вкусу одновременно на персик, яблоко, сливу и огурец, с мелкими, как у инжира, косточками. Съев его, я сразу наелся, напился, пришёл в себя и прямо-таки ощутил мощный прилив сил! Мы лихо спустились в небольшую лощинку, перескочили хрустальный ручеек, картинно струящийся между гладкими серыми и розовыми валунами, и стали подниматься по склону пологого холма, растительность на котором сменялась террасами: на нижней росли какие-то могучие деревья, по форме похожие на грибы, на следующей -- пахучие хвойные растения, а на третьей террасе оказалась Зелёная роща. Деревья в ней, напоминавшие наш орешник, гибкие и раскидистые, были полны гроздьев, очень похожих на зелёный виноград. Здесь мы наконец-то замедлили шаг, переводя дух, -- больше часа бежали не останавливаясь. Мальчик отпустил мою лапу и сорвал гроздь: "Держи, это очень вкусно!" Только я успел попробовать одну небольшую круглую ягодку -- внутри сладкой плотной мякоти оказался мягкий белый орешек, как на нас налетела стайка таких же маленьких, как мы, желтых обезьянок, окружив нас со всех сторон. Они безостановочно скакали вокруг нас, как будто водили хоровод, и пронзительно галдели. "Привет! -- крикнул им мальчик. -- Это Лоскутный Пёсик с Того Берега! ("Когда это мы успели познакомиться?" -- подумал я.) Он ищет свою подругу, Оранжевую Обезьянку! Вы её не встречали?" Жёлтые обезьянки ещё быстрее закружились вокруг нас и ещё громче загалдели. "Они говорят, что она была здесь, но уже давно убежала обратно!" -- прокричал мне в ухо мальчик. "Хорошо! -- сказал он им. -- Тогда мы тоже бежим обратно, ведь если не успеют вернуться к себе обитатели Того Берега, наш Остров останется у них и превратится в илистое дно лесного озера!" Жёлтых обезьянок в один миг сдуло как ветром, а на траве осталась лежать Оранжевая Обезьянка! Она безмятежно спала! "Они накормили её Золотым Нектаром Цветов Забвения! -- воскликнул мальчик. -- Придётся её тащить на себе!" Он перекинул Оранжевую Обезьянку через шею и помчался с ней на плечах как с добычей через лес обратно к берегу озера. Я еле поспевал за ним, да ещё на ходу пытался выведать у него правду -- что же на самом деле случится, если мы не успеем покинуть Остров: мы навсегда останемся на Острове -- ведь он вернётся только через тысячу лет, или Остров, как он сказал Жёлтым обезьянкам, останется здесь и превратится в дно озера? И ещё я спрашивал, как его зовут и как он мог оказаться на нашем берегу до появления Острова, если был, как я понял, его жителем. Но мальчику некогда было обращать на меня внимания, а у меня опять кончались силы. Тогда я сорвал на ходу плод, похожий на тот, который мне давал мальчик, и съел его, но то ли плод оказался не тот, то ли я слишком устал, только мне вдруг показалось, что Остров начал таять, исчезать. "Опоздали!" -- успел подумать я и... больше ничего не помню.

-- Как не помнишь?! -- воскликнула Аля. -- А как же ты дома оказался?! Тоже не помнишь?

-- Нет, я не помню, как мы попали к себе на берег, а как дома оказался, помню! Я очнулся под той рябинкой, на которую залезал, когда шёл за Оранжевой Обезьянкой. Я был один, вовсю сиял майский день, я лежал среди высоких стебельков ярко-зелёной осоки и смотрел, как сквозь многоуровневую ажурную сеть рябиновых, дубовых, берёзовых, ольховых листочков пробиваются острые солнечные лучи. Надо мной мирно пела пеночка-весничка, где-то в гулкой глубине леса дробно стучал дятел, сладко пахло лесными первоцветами, росшими неподалёку на солнечном пятачке. Но я не могу передать тебе всего, что чувствовал. Мои чувства были как-то странно обострены: я замечал вокруг сразу множество мельчайших деталей -- бархатные ворсинки на стебельке первоцвета и шелушащуюся тонкими полупрозрачными колечками кору берёзы; кусочек голубого неба в просвете между листьями с двухполосным следом самолёта, пересекающим перистые, волнистые, словно подводный песок, облака, и подвижный трепещущий узор полянки, пятнистой от чередования солнечных прогалин и зелёных теней. Я чувствовал, как пахнет каждое дерево, травинка, цветок; слышал, как очень далеко лает собака и как шуршит под ухом какой-то изумрудный жучок. Не знаю, как долго я лежал. Я не чувствовал времени и совсем не устал так подробно ощущать мир, ведь воспринимал его сразу весь, целиком, испытывая при этом блаженное умиротворение, и никуда не хотел идти. Вдруг я заметил мелькающую среди веток птичку с оранжевой, как наша обезьянка, грудкой и всё вспомнил! Но нет, я не вскочил, а не спеша поднялся и спокойно пошёл в ту сторону, где должно было быть лесное озеро. Оно там действительно было! Уютное небольшое полузаросшее лесное озеро. И замшелый валун тоже был! Только на нём, конечно же, никого не было. Я залез на него и уселся, поджав лапы. Я пристально смотрел на воду и вдруг понял по солнцу, по рисунку теней и бликов, что это тот же самый момент времени, в который мы с мальчиком увидели остров! Неожиданно кто-то сзади сильно зажал мне глаза! Я так резко вырвался и обернулся, что кто-то испуганно отскочил за валун! "Ты что вскакиваешь как сумасшедший?! -- обиженно проговорила Оранжевая Обезьянка, выглянув из-за валуна. -- Я уже чуть ли не весь лес оббежала, а ты только сюда дотащился! Я же не могу так медленно гулять! Ладно, давай лапу, потащу тебя за собой!"

Она схватила меня за лапу и вприпрыжку бросилась домой, на ходу о чём-то весело рассказывая, кажется, об обитателях Пёстрой Полянки, с которыми успела познакомиться без меня, а я еле поспевал за ней. "Куда мы опять так спешим?" -- крикнул я. Оранжевая Обезьянка удивлённо остановилась. "Во-первых, я вовсе не спешу, а во-вторых, почему опять?" "Слушай, -- сказал я, вырывая у неё свою лапу, -- или ты беги одна, или пойдём вместе спокойно!" "Ладно, давай спокойно", -- пожала плечами Оранжевая Обезьянка и через секунду ускакала куда-то, тут же вернувшись с пучком кислицы. "Смотри, они из этого делают салат, попробуй, кисленькая, -- затараторила она, -- хотя бывала я в лесах, в которых есть вещи и повкуснее!" "Это в каких же лесах и когда ты бывала?" -- резко остановился я. "Что-то ты сегодня какой-то подозрительный! -- прищурилась она на меня. -- Разве ты не знаешь, что я из мультика и там жила в джунглях, а потом по мультику детскую игрушку сделали?" "Нет, не знал, -- сказал я задумчиво. -- И что же ты там ела?" "О-о-о, там столько всего!" -- опять затараторила она и снова вприпрыжку потащила меня за лапу, на ходу рассказывая о каких-то чудесных плодах, во множестве растущих на её родине. Увлёкшись, дополняя свой рассказ жестикуляцией и что-то изображая лапами, Оранжевая Обезьянка отпустила мою лапу, и я постепенно отстал.

Я шёл один по лесной тропинке, по Земляничному логу, по берегу нашего пруда. К полудню весёлый майский день разгорелся, вокруг кипела жизнь, и снова, как под рябинкой, я чувствовал и воспринимал мир так подробно и так ясно, словно раньше жил в полусне, и только теперь проснулся. Ведь мы привыкаем к нашему миру и не замечаем его подробностей, он нам кажется слишком обыденным, как затёртая картинка. Знаешь, фантастическая красота джунглей на Острове огорошила меня своей грандиозностью, но показалась мне какой-то слишком искусственной. Только теперь, я, Лоскутный пёсик, понял, что такое живой мир.

Лоскутный Пёсик умолк, глядя куда-то сквозь обои, Аля тоже молчала. Пёсик подумал, что она спит, и повернул к ней мордочку, но Аля не спала, она о чём-то напряжённо думала, как будто решала какую-то трудную задачу.

-- Да, эту загадку будет потруднее разгадать, чем про луч и планеты, -- сказала она задумчиво, -- но ничего, завтра после школы первым делом отправимся с тобой к лесному озеру! Ведь озеро-то есть, оно тебе не приснилось!

-- Озеро-то есть, но если Оранжевая Обезьянка про джунгли на Острове и словом не обмолвилась, когда рассказывала о своих мультяшных джунглях, значит, ничего этого не было!

-- Так ты её прямо и не спрашивал про Остров!

-- Я боялся, что спугну её, и она ни в чём не признается, ведь это она виновата, что я на Острове оказался и чуть там не остался! Хотя здорово, что это было! Ну, если это вообще было...

-- Ладно, -- вздохнула Аля, -- давай спать. Скорее бы завтра, мне так не терпится всё узнать!

На следующее утро, собираясь в школу, Аля хотела было прицепить Оранжевую Обезьянку на сумку, как вдруг заметила, что из лапки у неё что-то выпало и укатилось под кровать. Она наклонилась и вытащила небольшой зелёный плод. Некоторое время Аля внимательно его рассматривала -- плодик был похож на круглую зелёную полупрозрачную виноградину, внутри него что-то смутно белело, только, в отличие от виноградины, он был твёрдый и упругий, как маленький резиновый шарик. Потом Аля решилась, дунула на него, с бьющимся сердцем положила на язык и осторожно пожевала. Плодик неожиданно мягко раскусился, и его поразительно необычный вкус на мгновение вызвал в памяти какое-то неуловимое воспоминание, за которое она никак не могла зацепиться. Аля рассеяно оглядывала комнату, взгляд её упал на стол, где лежали вчерашние рисунки по "Книге джунглей", которые она показывала Лоскутному Пёсику, и тут она вспомнила то, о чём никогда бы не вспомнила, если бы не попробовала зелёный плод: да ведь она тоже когда-то была в фантастических джунглях на Острове!

Или он ей приснился?..

Комментарии: 2, последний от 04/12/2012. © Copyright Кузина Ирина Ильинична (kiira23@yandex.ru) Размещен: 20/10/2012, изменен: 24/09/2020. 64k. Статистика. Сборник рассказов: Сказки Иллюстрации/приложения: 2 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:

Кузина Ирина Ильинична : другие произведения.

Истории Лоскутного Пёсика, рассказанные Але перед сном