Владимир Валентинович Завгородний - председатель, доктор чудословия
Алина Завгородняя - его невестка
Рубен Степанович Аванесян - начальник лаборатории, доктор чудословия
Александра Васильевна Правотворова - доктор чудословия
Евгений Михайлович Ойкуменов - финансист
Сэм Смирнов - референт по кадрам
Лена Головач - лаборант
Аркадий Поднебесный
Иван Подкаблучный стажёры
Наталья Замогильная
Г-н Бабалович, г-жа Бабарыкина - репортёры
Пузодав и Бузотёр, они же Убью и Порву - служба безопасности
Кордебалет, санитары, сотрудники лаборатории и летающая тарелка
Действие второе
Октябрь 1993-го.
Сцена первая
Лаборатория этики. Защита стажёров: председательствует Аванесян,
в президиуме - Смирнов и Правотворова. Головач старательно протоколирует.
Аванесян. Поднебесный, сколько можно?! Что за поэма? Переходите к поэтической новизне.
Поднебесный. Тогда эпилог: герой будущего обращается к нам, его предкам, и из своей эпохи повествует, чем пресыщено прошлое (читает несколько вызывающе):
А потом ретроспектива та ещё -
Полыхнут великие пожарища:
Франция, Германия, Италия
И далее, и далее, и далее...
Полетят свободные нейтроны
Разрушать таможни и кордоны,
Поползут чудовищные бредни
С увереньем в милости последней.
И рванёт испуганная публика
Из концертных залов по республикам,
Но ни помощи, ни силы не останется,
Чтобы в ноги варварам не кланяться.
Аванесян (возмущён). Поднебесный, что за футурология!
Смирнов (согласно кивает). Жуть!
Аванесян. Вас никто не просил делать предсказания. Всё это миф, мистика, бред. В задачи лаборатории не входит заглядывать в завтрашний день: сегодня - вот наш критерий.
Смирнов. Учитесь у классиков!
Аванесян. Довольно с меня вашей алаверды, белеберды то есть. По мелочам размениваетесь. Неудивительно, что пучит лабораторию. (Смирнову.) Продолжайте, коллега. (Уходит.)
Смирнов (стажёрам). Эх, ребята, ребята. Как же так? Два года работы и одна только либерализация, взвинчивание цен и в довесок, надо же!, путч присобачили. А это повторение, неоригинально. Недорабатываем мы где-то с вами. Серьёзно недорабатываем!
Замогильная. Вы только скажите что, а мы уж доработаем, переправим.
Смирнов. Да не переправлять надо, а избавляться, размежёвываться.
Правотворова. Что, опять?
Смирнов. А вы как думаете? Возьмёте слово?
Правотворова (решительно). Я скажу. В который раз над городком замечена летающая тарелка. Полагаю, настало время...
Входят Пузодав и Бузотёр в малиновых пиджаках и чёрных рубашках. Следом появляется Ойкуменов, выряженный в деловой костюм и попыхивающий сигарой. Золотая оправа очков придаёт разбойничьему выражению его лица выражение сиротства, что вызывает жалость.
Головач. Ой, Евгений Михайлович. Неужели это вы?
Ойкуменов (задорно, но несколько деланно хохочет). Я за него!
Смирнов (ревниво, в сторону). Ишь сучок, как разбогател. (Ойкуменову, уважительно.) Добро пожаловать, Евгений Михалыч! Всегда вам рады. По всем признакам, иностранными делами теперь занимаетесь?
Ойкуменов (самодовольно). Есть немного.
Смирнов. А мы вот работаем помаленьку.
Ойкуменов. На кого работаете?
Смирнов (как бы не замечая вопроса). Увеличиваем, так сказать, наш научный потенциал.
Ойкуменов. Меня этим калачом не заманишь. Однажды я решил: пора заняться самим собой, а не абстрактным благосостоянием. Теперь у меня своя лаборатория: дороги, фабрики, заводы, пароходы. Всё, как писал поэт. Плюс личная охрана. Знакомьтесь: Убью и Порву, славные ребята. (Убью и Порву молча вперяют взор в собравшихся.)
Правотворова. Эка невидаль - это ж Пузодав с Бузотёром!
Ойкуменов. Были Пузодав и Бузотёр. А теперь моя личная служба безопасности.
Правотворова (саркастически). Ну, если они в карауле, тогда за вас я спокойна.
Ойкуменов. Разлюбезная Александра Васильевна, чем же вас подивить? Почему вы меня избегаете?
Правотворова. Да ничем подивить вы меня здесь не можете! Вот если случится с вами что, Евгений Михайлович, - с бизнесменами это бывает - так не позабудьте о нас там, на небесах.
Ойкуменов (не скрывая своего волнения). Я о вас нигде не забуду, полководец вы мой, ни на небесах, ни в аду.
Правотворова. Кто бы там ни был, украдите...
Подкаблучный (Поднебесному). О, это он может!
Правотворова. Во что бы то ни стало украдите у шалопаев летающую тарелку! Да пролетите на ней над Энском! Пусть видят: не одни мы во Вселенной. (Правотворова, Ойкуменов, следом Убью и Порву, Головач и Смирнов уходят.)
Подкаблучный. С чего это она взяла, что там (кивает на небо) найдутся такие шалопаи, как мы?
Замогильная. Но кто-то же есть там, наверху. Кто-то же должен руководить.
Подкаблучный. Ныне руководят не наверху, а на местах. Ещё повезло, что такой, как Евгений Михайлович, попался: с ним можно ладить, он буйный, а вот кто себе на уме - это уже кранты.
Поднебесный. Откуда у него всё это? Неужели столько можно было из лаборатории вынести?
Подкаблучный (поучающе). За пятнадцать лет космическую станцию собрать можно, не то что пароход со стапелей дёрнуть. Ещё и поделиться успел. С самим... ну, тебе понятно, с кем.
Поднебесный (пожимает плечами). Честное слово, никогда не вникал.
Подкаблучный. И напрасно. Весь в заботах о человечестве? А оно для тебя ни гу-гу. Каждый у своей кормушки. Думаешь, откуда у Завгороднего вилла на островах?
Поднебесный. Вилла? У него только...
Подкаблучный (перебивает). Эх, ты! А говорят, что я недотёпа. У него острова целые, не то что коттедж на Золотодолинской.
Подкаблучный, раздосадованный, уходит вместе с Замогильной.
Поднебесный забрасывает поэму под стол.
Сцена вторая
Переговорный пункт: в кабинке Поднебесный. Завгородняя у себя дома на острове.
Поднебесный. Алло, Аля! Наконец-то! Сколько времени ни одной весточки от тебя.
Завгородняя. Аркаша, ты жив?
Поднебесный. Конечно. Со мной всё в порядке.
Завгородняя. Слава богу. У нас беда.
Поднебесный. Какая беда может быть в ваших субтропиках? Самолёты не летают?
Завгородняя. Не ёрничай. Вчера Илюша покончил с собой.
Поднебесный (растерянно). Как? Совсем покончил?
Завгородняя. Владимир Валентинович запретил ему столько времени проводить за компьютером, и он выбросился из окна.
Поднебесный. Запретил? Но он не малое дитя, чтобы запрещать ему игрушки.
Завгородняя. Компьютер только предлог. Завгородний хотел, чтобы он перестал посещать эти клубы. Ты понимаешь? В общем, всё, что происходит вокруг, - светопреставление. А что с вами? Нам показывают: танки обстреливают лабораторию.
Поднебесный. Обстреливают, но не нас. Мы два года, как переехали.
Завгородняя. Владимир Валентинович возвращается в Энск. Он снова нужен, он опять на коне - схватил кейс и сейчас по пути в аэропорт. Догадываешься, кто его пригласил? Аванесян!
Поднебесный. А как же Илья?
Завгородняя. Здесь уже ничего не исправишь.
Поднебесный. А у нас, стало быть, всё можно назад повернуть?
Завгородняя. Аркаша, не о том ты.
Поднебесный. О чём же ещё? Сейчас не лучший момент, но когда-то нужно бросить всю эту заокеанскую блажь. Что держит тебя? Приезжай.
Завгородняя. Не могу. Все хлопоты легли на меня. А тут ещё ребёнок...
Поднебесный. Ребёнок? Аля, почему ты молчишь?
Завгородняя. Да, Аркаша, ребёнок. Твой сын. После того, как появился Кит, Владимир Валентинович сильно изменился: он весь растворился в нём. Ему не нужны ни я, ни Илюша. Он бы и Кита с собой взял, да по закону нельзя. Кит настоящий островитянин.
Поднебесный. И как же нам быть?
Завгородняя. Завгородний не может без него. Он не даст нам жизни. Формально Кит его внук, а у меня... у меня даже гражданства нет.
Поднебесный. Ты до сих пор не перекрасилась в аборигенку?
Завгородняя. Абориген здесь только Чингачгук.
Поднебесный. Глупость какая.
Завгородняя. Вот бы вас всех сюда.
Поднебесный. Не отчаивайся. Паразиты атакуют нас одиночеством.
Завгородняя (с горькой усмешкой). Ни мужа, ни любовника, поцелуи с ребёнком. Грустно всё это. Вот с такими мордочками и живём. Несправедливо: когда для жизни есть всё, поразительная пустота внутри!
Поднебесный. Увы, здесь или там, ближе к солнцу не станем.
Завгородняя. Аркаша, я буду ждать, буду ждать день и ночь, когда придёт чудо. Я знаю, ты, правда, любишь меня... Ты мог бы встать предо мной на колено. Что за невезение! Столько нерастраченного чувства во мне и никого, кто мог бы ответить ничтожной толикой того же.
Поднебесный. Душевный стриптиз: ни героев, ни мазохистов, ни садистов-узурпаторов не видать - красота подлежит уничтожению сама по себе.
Завгородняя. Я мечтаю о тебе, о наготе, о твоих пальцах, о голосе в телефонной трубке. Надеюсь на чудо.
Поднебесный. Аленька, всё тронется, двинется, начнётся, как дождь.
Завгородняя. И, как дождь, всё пройдёт.
Поднебесный. Только мы будем вместе. Позволь сделать что-нибудь безрассудное, что-нибудь абсолютно круглое, чтобы чудо произошло.
Завгородняя. Ожидание заменило весь мир. Когда лежу под дождём, спрашиваю себя, что делаешь ты? Кого стираешь из памяти?
Связь пропадает. Короткие гудки.
Сцена третья
Коттедж Завгороднего на Золотодолинской. Гостиная.
Завгородний по-отечески рад визиту Поднебесного.
Завгородний. Стало быть, не понравился Аванесяну твой опус. (Усмехается.) Старая история. Рубен близорук, но в остальном человек свойский: по перёд батьки в пекло не полезет. Подождёт.
Поднебесный. Чем теперь заниматься - вопрос.
Завгородний. Как чем? Конечно же, средневековьем. Ведьм на кострах жгли, забыл?
Поднебесный. Забыл.
Завгородний. Хорошенько припоминай. Ты был одним из нас.
Поднебесный. Инквизитором что ли?
Завгородний. Скоморохом! Песни пел, чету княжескую развлекал. А теперь вот оно, как вышло: мне к Аленьке возвращаться, а тебе, как ни верти, Аванесяну нравиться.
Поднебесный. Зря вы с путчистами связались, Владимир Валентинович. Неужели надеялись на что-то?
Завгородний (доверительно). Знаешь, Аркаша, недавно ощутил я в себе тоску по стабильному рублю, по уверенности в завтрашнем дне. Так захотелось пожить спокойно!
Поднебесный. А ведь не получается спокойно. Только на вашей памяти сколько мировых потрясений!
Завгородний. Потому и советую - займись средневековьем. Феодальные междоусобицы, разве это войны? Спокойное было время, наперёд всё было известно: кто к кому пошёл, на кого донёс. Женщины место знали. А теперь поснимали паранджу, вышли на улицу телом торговать. Ты тоже хорош.
Поднебесный. Тоже телом торгую?
Завгородний. Ой ли! Такие невинные.
Поднебесный. Владимир Валентинович, это вы пытаетесь что-нибудь замутить, вытащить невытаскиваемое, на земле жить, как на небе.
Завгородний. Ерунда! Весь мир на гормонах держится. Девочки идут, песни орут - гормоны играют. Мужики по Луне прыгают - ишь куда занесло... А ты думаешь, зачем старику это? Не возражай. Знаю, мелькают подобные мыслишки. И ещё возраст прикидываешь. Думаешь, зачем Алю подле себя держу? Не проще ли отпустить на все четыре стороны, пусть гуляет, ведь она как-никак свободная женщина. С востока. Нет, дорогой, надо, чтобы гормоны в голову били, в глаза шибали. Тогда и дела пойдут, и всё торчком будет. (Горячась.) Для лысины моей, для плеши эти гормоны нужны! Во, здесь как там! (Гладит ладонью по голове.) Сорок лет лабораторией занимаюсь. Ты даже представления не имеешь, какие люди за мной стоят.
Поднебесный. Помилуйте, я столько на свете не жил.
Завгородний. То-то и оно, что не жил. Что ты видел? Мы-то каким размахом захвачены были! А деды наши? Головы летели, капустными кочанами сыпались. Человеческая жизнь не стоила ничего. Каждый мигом становился самим собой, как перед богом, потому что жил в ожидании смерти, смысла не имело душой кривить.
Поднебесный. Один казнил другого - это идиллия?
Завгородний. Казнил, ну и что? Все мы в крови в этот мир пришли, и само естество наше из плоти слеплено. Тут ничего не попишешь. Любовь и та штука звериная. Думаешь, инстинкты внутри умещаются? Что тебя сюда так влечёт? Не только научный интерес. Все эти ваши встречи... посиделки, как ты говоришь... О них весь городок знает.
Поднебесный. А вы, в таком случае, чем занимаетесь?
Завгородний. Поля влюблённым стелю. (Откупоривает бутылку коньяка.) Что бы вы без меня? Ни бе, ни ме не умели. К женщине прикоснуться боялись: один всю ночь за машиной просиживал, другой в лаборатории диссертации сочинял. (Берёт Поднебесного за подбородок.) Ты же в семью мою вошёл, в самое сердце запал. (Отпускает.) Вот и получается, что занимаюсь я очень важным делом - поля влюблённым стелю. Хе! Я, великий человек, адекватен большим вещам.
Поднебесный. Великий человек - это сноп искр из-под копыт Пегаса.
Завгородний. Согласен. (Наливает полный бокал.) Ах, коньячок! Люблю его. (Отдаёт бокал Поднебесному.) Бери от жизни всё. Мера - ничто! Человек - мера вещей. Пей до дна! Дыши в полную грудь.
Поднебесный. Это не моя мера.
Завгородний. Будь адекватен. Когда ещё нальют так, чтобы от всего сердца?
Поднебесный. От всей печени, может быть, чтобы сразу загнулась.
Завгородний. Не умничай! (Поднебесный выпивает.) Хорошо, лимончиком закуси. (Подносит к его губам дольку лимона. Поднебесный проглатывает.) Вот так все вы с моих рук вскормлены. Теперь иди. Когда увидимся, не знаю, но встретимся ещё обязательно.
Завгородний запрокидывает бутылку и пьёт из горла.
Сцена четвёртая
Лаборатория этики. Аванесян и Смирнов уставились в телевизор,
слушают последние известия. Головач мостится на коленках у Смирнова.
Аванесян. Всё, конец путчу. Загнули пятилетку в три года!
Смирнов. Нынче арифметика другая: за три года второй.
Аванесян. Вот оно как. (Неодобрительно посмотрев на Головач.) Эх, Владимир Валентинович, на тебя напрасно я надеялась.
Смирнов (между прочим). В городке на Золотодолинской летающая тарелка глаза мозолит.
Аванесян. Расплодились. (Снова поглядывает на Головач.) Дали свободу - под танки полезли. И столько мерзости разной, на любой вкус: пиджаки эти красные, пляжи нудистские, лавки, бары, казино... тьфу ты, гадость какая! Печки-лавочки! Настоящая наука ничего общего с этим не имеет: здесь вам не тут! Как говорится, чистая абстракция, никакой телесности.
Смирнов. От какой печки теперь плясать будем? Ну и дурь: непонятно даже что обосновывать.
Аванесян. Ты ж понимаешь: мы под что угодно основание подведём. Но хлипко как-то это всё получается. Недолговечно. Вон последний эксперимент сколько лет продержался. Казалось, всё, на века и придумывать больше ничего не надо. Ан нет! В минуту окрас поменяли.
Головач. Да уж.
Аванесян. Ну уж. Народ не дотерпел до светлого конца. А человечество? Мы-то ради него здесь поставлены. Не ценят наших заслуг. Сырья сколько даром отдаём, а они нам гранты! Смешно! На руках должны носить. Ведь если мы по-другому развернём, это что получается? Фиг с маслом! Тоже мне Институт, Европа, а дальше собственной... ни рожна не видят.
Поднебесный. Сейчас от него. (Аванесяну.) Привет вам передавал.
Аванесян (взрывается). Взашей Завгороднего! Слышать о нём не хочу! Как подставил! (Поднебесному.) А вам советую подумать о другом руководителе, иного масштаба. (Указывает на Смирнова.)
Смирнов. Что вы, Рубен Степаныч, у меня много организационных мероприятий. (Подмигивает Головач.) Какое тут научное руководство? Текучка засасывает.
Аванесян (Поднебесному). Ваш эксперимент провалился. Есть ещё что сказать?
Аванесян (вертит головой, Головач садится перед ним на стол). Ни за что! Что я вам... этот, как его?, дегенерат? (Исправляясь.) Ренегат?! Гадать ещё будут: передаст, не передаст.
Смирнов. Согласитесь, в новых условиях вы не можете возглавлять лабораторию да ещё с такими неограниченными возможностями. А мы вам с Леночкой уже и билет оформили.
Головач (выдувает пузырь из жевательной резинки). В тридевятое царство.
Смирнов. Со всем обеспечением за счёт лаборатории. (Пузырь лопается. Головач начинает методично накладывать на Аванесяна грим. Аванесян не сопротивляется.) Согласитесь, неуёмный вы человек, это лучше, чем коттедж на Золотодолинской.
Аванесян. Допустим, я бы ещё и подумал. Но мне надо решить, кому полномочия передать.
Смирнов (с полнейшим благодушием). Да там уже не важно, кто кому передаст. И потом у нас тоже демократия. Пусть народ выбирает: это его дела. Ну, пиджаки красные, пляжи нудистские - вы ж понимаете. Плюньте на всё это. Поживите ради себя на заслуженном отдыхе.
Аванесян (по-деловому). Каков размер моего обеспечения?
Смирнов. Вы пошляк, Аванесян. И не потому что жадный, а потому что не знаете родного языка.
Аванесян. Но-но полегче. Я пока что ещё уполномочен.
Смирнов. Уполномочены - не уполномочены, мы вас не обидим, а вот Пузодав с Бузотёром после сокращения затаили обиду.
Аванесян. Так это же ваша идея была!
Смирнов (безапелляционно). Подписывайте приказ о самоотводе, и дай вам бог успеть на самолёт.
Аванесян. Что и домой заехать нельзя?
Смирнов. Новый дом вам понравится больше. У вас будет замечательное соседство. С Завгородним. Он-то уже крыльями машет. И вам советую ускориться. А то ведь нагонят.
Аванесян. Нас? (Делает отрицательный жест.) Не догонят!
Одним взмахом чиркает подпись. Жмёт руку Смирнову, лезет целоваться к Головач, та взвизгивает и прячется за Смирнова. Аванесян выбегает из лаборатории.
Головач (в испуге). Ой, Сёмушка, как выборы проводить будем?
Смирнов. С музыкой, козочка. Ты так и не поняла? Время нынче другое: анкеты, прокламации - всё это чушь, иждивенчеством попахивает. Не так с народом говорить надо.
Головач (официально). Как прикажете?
Смирнов. Разве ты слышала от меня приказы? Всего-то: распоряжения и директивы. Исключительно в устной форме. (Награждает Головач долгим поцелуем.)
Головач. Что дальше?
Смирнов. Дальше всё просто: приготовь-ка ты, Леночка, водочки и коньячку да перед входом и выставь, как бы для фуршета. Ойкуменова пригласи, репортёров - веселее будет. А кордебалет за мной.
Головач (восхищённо). Ты гениален, Сэм.
Смирнов врубает лихой эстрадный мотив, не унимающийся до конца действия.
Сцена пятая
Лаборатория этики. Сотрудники рассажены под чудовищных размеров портретом Смирнова. Слоган "Хочу, могу и буду!" горит фосфоресцирующими буквами, имитируя верхнее освещение. Пузодав и Бузотёр с переговорными устройствами в руках и пистолетами на ремнях прохаживаются вдоль рядов. Г-н Бабалович и г-жа Бабарыкина вьются вокруг вальяжно развалившегося в председательском кресле Ойкуменова.
Г-н Бабалович. Если позволите, ещё один вопрос.
Ойкуменов. Ну, валяй!
Г-н Бабалович. Скажите, вы действительно владеете контрольным пакетом акций лаборатории?
Г-жа Бабарыкина. И даже выборы за ваш счёт?
Ойкуменов (хмыкает). Ещё бы! Пятнадцать лет отдано лаборатории! Вся жизнь, вся любовь. И до сих пор всем, чем могу, делюсь с дорогими моему сердцу людьми.
![[]](/img/k/kustow_o/lab2/lab2red.jpg)