Скрипка была еще жива, когда Свербицкий наткнулся на нее, пробираясь по болоту.
"За мной след в след! И не высовываться, доцент!" - строго сказал Петрович, как будто не ему платили, а он сам платил за эту прогулку. Ну, ему виднее, здесь, в лесу, он главный, и Свербицкий старательно шагал след в след, пригнувшись, чтобы голова не торчала из зарослей. За спиной почти неслышно шел Серега. Потом Свербицкий потерял из виду обоих, вильнул в сторону и между кочками едва не наступил на скрипку.
Она лежала, наполовину зарывшись грифом в мох. Судя по рваным дырам в верхней деке, ружье, из которого ее сбили, было заряжено по крайней мере на виолончель. А то и на контрабас. Обечайку почти не задело, но подгрифок размочалило в щепки, и из четырех струн уцелела лишь одна - как ни странно, самая тонкая.
Свербицкий присел и осторожно провел пальцем по струне - раздался негромкий звук, похожий на тоненький скрип. Он потянул скрипку вверх из травы - хрустнуло, гриф отвалился вместе с куском обечайки, струна лопнула с пронзительным звоном.
- Отлеталась... - сказал Петрович над правым ухом. Свербицкий перевернул корпус скрипки и в нижней деке вместо множества небольших дырок увидел здоровенную дырищу в середине, чуть ниже талии.
- Метров с трех всадил, влет, - сказал подошедший слева Серега. - Это ж суметь надо: маленькие - они быстро летают. Наверное, из охраны.
- Какой охраны? - не понял Свербицкий.
- Губернаторской, какой еще, - сплюнул Петрович.
- А правда, что у него охрана из бывших бандитов?
- Почему бывших? Бандиты бывшими не бывают, - сказал Серега.
Они замолчали и в наступившей тишине услышали все еще висящий в воздухе последний звук последней струны. Потом и он смолк, и скрипка умерла. Свербицкий проглотил комок в горле и спросил:
- Сбил - почему не взял?
- А ляд его знает! - Петрович опять сплюнул. - Видно, шел на контрабаса, а эта мелочь кому нужна? Идем, что ль, Евгений Антоныч?
- Идем, - вздохнул Свербицкий. Ему слегка польстило обращение по имени-отчеству вместо обычного "доцент". Он привстал, и в этот момент недалеко от них (полкилометра, не больше) раздались звуки пианино. Играли "собачий вальс". Свербицкий резко распрямился, повернул туда голову и тут же упал задом в мох: Петрович рванул его за шиворот, рявкнув: "Сидеть!"
Он и не пытался встать - сидел, слушал и морщился. Петрович сказал примирительным тоном:
- Поймали, гады. Сдается мне, пора нам назад на кордон. Не сыграть тебе нынче, Антоныч. Эти (он мотнул головой туда, откуда доносились звуки) его до завтрашнего вечера не отпустят, а то и с собой заберут. А и отпустят, так за день раздолбают.
- Уже раздолбали, - сказал Свербицкий. - Фа-диез сбит на четверть тона, остальное не лучше. Нет, Иван Петрович, я обратно не пойду. Это (он махнул рукой) пианино из двадцатого кабинета...
- Второй этаж, налево от лестницы? - уточнил Петрович. - А ты откуда знаешь?
- По звучанию. В консерватории, помнится, было не одно фортепиано...
- Вот что, доцент, - сумрачно сказал Петрович. - О большом рояле из актового зала забудь. Даже если и набредем на след, я вас сразу уведу куда подальше. А то, не дай бог, встретим где-нибудь в кустах.
- Байки я слышал, - сказал Свербицкий, - а что на самом-то деле было?
- Кто знает, что было на самом деле, те уже не расскажут.
Все замолчали, пианино тоже. Потом снова зазвучало: пять нарастающих по высоте нот, затем резкий деревянный стук и тяжелый гул басовых струн. Следом - неразборчивые пьяные выкрики.
- Смерть мышонка, - сказал Серега.
- Что? - не понял Свербицкий.
- Прозвучала пьеса "Смерть мышонка".
- Бог с ним, с большим роялем, - медленно сказал Свербицкий. - Был еще кабинетный, в угловой аудитории.
- Ладно, - кивнул Петрович. - Тогда так. Эти будут колобродить часов до трех, после начальство уснет, а там и охрана расслабится. Тогда поищем. А пока - есть тут у меня схрон на островке, счас идем туда.
До островка - холма среди болот - добрались, почти не измазав сапог. Сушь стояла почти месяц, с середины августа, и Петрович опасался, как бы на схрон не набрели "эти"; но обошлось.
Схрон представлял собой то ли землянку с передней стеной из бревен, то ли избушку с земляной крышей, вросшую в косогор. Склон холма порос мелким ельником - и не разглядишь толком. Двери в низком дверном проеме не было, но петли остались; окон, похоже, не предусматривал проект.
- Я месяц егерем работал, как ее нашел, - пояснил Петрович. - Кержацкая, наверное - говорят, они тут жили.
- А может, губернаторские ребята поставили, когда еще на шоссе промышляли? - спросил Серега.
- Не, эти вряд ли. Они не знают, а то б знали.
Он шагнул к двери и вдруг остановился, выбросив в сторону руку: из избушки донесся тоненький писк.
- Что такое? - спросил Свербицкий.
- Флейта, зараза!
- Ну и что? О флейтах тоже что-то рассказывают?
- А то! - раздраженно сказал Петрович. - Говорят, ядовитые!
- Пустите, - сказал Свербицкий, отстраняя Петровича. Он встал у проема, просвистел несколько нот - начало какой-то мелодии. Флейта ответила; он снова засвистел; с минуту продолжался этот разговор, затем он сказал Петровичу с Серегой:
- Заходите, не нападет. Только в тот угол не суйтесь.
- Огонь не зажигаем. По нужде ходить с оглядкой, курить в рукав, - сказал Петрович, снова беря командование в свои руки. Курил, впрочем, один Серега.
В рюкзаке у Петровича оказалось два термоса: в одном гречка с тушенкой, в другом чай, заряженный убойной дозой сахара. Кружки и пластиковые тарелки тоже были. Кашу съели молча; флейта время от времени попискивала из угла, заваленного трухлявыми деревяшками, но на нее скоро перестали обращать внимание.
За чаем Свербицкий сказал:
- Не пойму, что они в этом нашли: заповедник этот, охота на скрипки, контрабасы, тромбоны...
- А что находят в охоте, скажем, на носорога? - ответил Петрович. - Есть их не едят, хотя, наверное, можно было б. Рога, вроде, считают лекарством, но то в Китае. А вот поставить в доме чучело, или голову повесить над диваном - на это способен только белый человек.
- Ну, вы сравнили - носорог и музыкальный инструмент!
- У контрабаса, между прочим, шип сантиметров тридцать...
- Шпиль, - поправил Свербицкий.
- Пусть шпиль, - согласился Петрович. - Он этим шпилем - при мне было - одного москвича чуть насмерть не уделал. Масса-то - дай боже!
- Сюда что, и из Москвы охотиться приезжают? - удивился Свербицкий.
- А то! Понимаешь, доцент, вот была консерватория - они и в других городах есть. Стало казино - тоже везде до черта. А вот заповедник, да с такой охотой - эксклюзив! Ни у кого нет! Причем, заметь, этот эксклюзив не навсегда, потому что белки там или, скажем, зайцы плодятся, а скрипки и флейты - нет.
- Тем более - сволочи! - убежденно сказал Свербицкий.
- А я что, спорю? - согласился Петрович. - Хотя мне, по большому счету, грех жаловаться. Все мои доходы с заповедника, и правые, и левые.
Помолчали.
- Иван Петрович, - сказал Свербицкий, - а как все это было? Расскажите.
- Что "все это"? - спросил Петрович.
- Ну, когда инструменты ушли из консерватории.
Серега в полумраке шевельнулся: то ли хотел что-то сказать, то ли обжегся чаем.
- Не в мою смену было, - сказал Петрович, - а врать не люблю, даже с чужих слов.
Допили чай. Петрович собрал посуду, пошел помыть ("не высовывайтесь, я сам"). Когда он ушел, Серега сказал:
- Вообще-то это было в мою смену. Только я почти ничего не видел.
- Почему? - спросил Свербицкий.
- Да я не очень-то и смотрел, - Серега рассказывал смущенно, даже немного виновато. - Ну, и обидно было. Дядя Ваня... Иван Петрович, то есть, меня устроил на это место, я месяц проработал, а тут - бац! - постановление: консерваторию закрыть, здание передать под казино. Что-то там с договором аренды...
- Знаю, - сказал Свербицкий.
- Ну, вот и я знал, что завтра все будут вывозить, потому и не больно смотрел. Запер дверь, в вахтерской телик включил... Когда большой рояль начал простенок вышибать, я еще не сразу понял, что звуки в коридоре, а не в телевизоре. Пока дошло, пока выскочил из вахтерской - все уже снаружи были. Кроме электрогитар: они с собой колонки тащили, запутались проводами. При мне последними вылетели. Я тогда хотел перед сменой пива купить - не успел; а сейчас думаю: хорошо, что не успел. Объяснялся бы потом с ментами...
- Затаскали по следователям? - с сочувствием спросил Свербицкий.
- Эти - что! - ответил Серега. - Вот психиатры - те прямо забодали! Три месяца держали, пока опять же дядя Ваня меня не вытащил.
- А он как сумел? - удивился Свербицкий.
- Старые связи. Не всегда же он сторожем работал. Было дело когда-то - учил курсантов в Мозамбике. Откуда, думаете, он про носоро...
Серега замолчал на середине слова, а через несколько секунд появился Петрович с помытой посудой. Убрал ее в рюкзак, взамен вытащил сверток полиэтиленовой пленки.
- Сергей, завесь дверь, - сказал он, - а то задубеем ночью. И так задубеем, но все меньше.
Свербицкий проснулся, как и было обещано, от холода. Под плащ-палаткой Петровича ему предлагали место в середине - он отказался.
Петрович похрапывал, Серега тихонько сопел, в углу под деревяшками попискивала флейта. Светало, слабый свет пробивался сквозь пленку, висевшую в дверном проеме.
Накануне Петрович велел ходить по нужде с оглядкой, но оглядываться было некуда: туман. Торчащий у края болота трухлявый обломок березы, к которому направлялся Свербицкий, сливался с фоном, и отчетливо видны были только черные пятна на стволе, да правее в кустах темнела какая-то неопределенная масса.
Первый луч солнца, встающего из-за леса, осветил болото в тот момент, когда Свербицкий застегивал "молнию" на штанах. В миг туман стал реже, и темная масса в кустах приобрела четкие очертания большого концертного рояля.
Длинный ряд клавиш с поднятой над ними крышкой-клапаном походили на разинутую пасть - Свербицкий сразу же вспомнил все сплетни и байки, ходившие по городу. Вспомнил он и то, что в зале консерватории рояль всегда стоял с закрытыми клавишами, и в ночь, когда ушли инструменты, наверняка тоже, - значит, он научился открывать клапан самостоятельно уже в лесу? Или он всегда это умел?
- Назад, доцент! - раздался у него за спиной крик Петровича. Он оглянулся - голова егеря торчала из двери. Свербицкий шагнул назад и упал, споткнувшись о поваленную ольху.
Рояль медленно - ролики с трудом катились по земле - двинулся к нему и остановился в полуметре перед ольхой. Свербицкий поднялся, сел на изгиб лежащего ствола и протянул руки к клавишам. Было неудобно.
- Чуть ближе и правее, - сказал он. Рояль послушно двинулся к нему.
- Теперь хорошо, - сказал Свербицкий. Он встал, обошел рояль справа, поднял крышку и подпер ее штицем.
- Давай, доцент! Сюда не влезет! - опять крикнул Петрович. Свербицкий, не обращая внимания, вернулся к ольхе и снова сел перед роялем. Положил руки на клавиши, немного помедлил, затем, чуть повернув голову к слушателям, громко произнес:
- Михаил Огинский. Полонез "Прощание с родиной".
Он не доиграл. Где-то совсем близко раздались крики, затрещали кусты.
- Ноги, доцент! - Петрович дернул его за плечо. Свербицкий вскочил, обогнул рояль справа, быстро опустил штиц и крышку, стараясь не стучать. Хотел закрыть клавиши, но в последний момент передумал. Он ударил рояль ладонью по боку:
- Уходи!
Ударил еще раз, отбил ладонь, но рояль, похоже, понял - повернулся и медленно, постепенно набирая скорость, покатился по болоту, качаясь на кочках, как корабль на волнах, и ломая перед собой кусты.
Убегать было поздно, и они спрятались в землянке - прижались по углам в надежде на то, что люди из губернаторской свиты, напав на след рояля, не станут лазить по ельнику. Так и вышло, но один из двоих, бежавших последними, все-таки заметил схрон.
- Саня, а это что? - спросил он другого.
- Землянка, - сказал Саня. - А там, похоже, сидит, кто играл.
Он шагнул к двери, доставая из кобуры пистолет, и с этот момент пронзительно запищала флейта.
- Дудка! - воскликнул Саня, убирая пистолет. - Нет там никого, кто к ней полезет?
- Гранату бы ей, - сказал другой.
- Гранату, положим, жалко, а петарда найдется, - ответил Саня.
Он вытащил из кармана штанов петарду, обмотанную скотчем. Между слоями скотча были густо насованы гвозди - тому, кто окажется рядом, не поздоровится. Достал зажигалку, щелкнул, и в этот момент там, куда укатил рояль, раздался тяжелый удар, и сразу - вопль, почти нечеловеческий. Затем - снова удары, крики, гул басовых струн и стрельба. Причем очередями.
- Быстро туда! - скомандовал Саня. Уже почти на бегу он поджег фитиль и бросил петарду в проем.
Ее поймал Серега, чуть помедлил и швырнул вслед убегающим. Наверное, он просто хотел выбросить ее наружу, но перестарался; или, может быть, обжегся фитилем. Петарда взорвалась в воздухе, метрах в полутора над землей и в полуметре от бритых затылков Сани с напарником.
- На кордон! - скомандовал Петрович, и они рванули в сторону кордона...
Свербицкий стоял на балконе и курил.
Вообще-то два года назад он бросил. Когда закрыли консерваторию, пришлось уйти сторожем на автостоянку, и курить он бросил, в числе прочих причин (смешно сказать), еще и ради экономии. Конечно, сторожем он зарабатывал больше, чем доцентом, но, пока была консерватория, еще больше он получал от частных уроков - в основном их брали абитуриенты. Теперь этого дохода нет, поступающие учиться платят в других городах другим доцентам.
А события последних дней шли таким густым косяком, что стоило взять паузу, хотя бы в формате перекура.
...Когда прибежали на кордон, Петрович сказал:
- Значит, так. Мы тут сидим с позавчерашнего вечера, всю дорогу квасим.
Он вытащил несколько пустых бутылок, пару полных, закуску, какую нашел (а нашлось немного), и они принялись добросовестно маскироваться. Когда до кордона добралась охрана губернатора, никто бы уже не усомнился, что они здесь пьянствуют третий день. О чем-то они говорили с охранниками - кажется, о губернаторе, который напал на рояля, или, наоборот, рояль на него напал, а перед этим сам собой что-то играл в лесу. ("Классика какая-то, забыл, как ее". - "Да она ж у Сани на мобиле была!" - "Ну да, спросишь теперь Саню! Говорил я ему, что доиграется!")
Или не было этих разговоров? Свербицкий вообще ясно помнил события только до кордона, а потом с того момента, как проснулся у себя дома, обнаружил под кроватью располовиненную пачку "Явы" и не удивился этой находке. Находка была очень даже в тему, и не только из-за событий на болоте.
Как раз накануне этой прогулки закрылась стоянка, на которой Свербицкий работал сторожем. Зять губернатора, владелец почти всей индустрии развлечений в области, собрался строить на этом месте боулинг, или стриптиз-бар, или, может, то и другое вместе. Жизнь сделала полный круг, и даже имя человека, из-за которого Свербицкому снова приходилось менять работу, было то же самое.
Он стоял на балконе и курил "Яву". Бабье лето продолжалось, спешить было некуда, и с балкона на втором этаже, к тому же ближайшего к углу дома, наблюдалась жизнь во всех ее проявлениях. За углом проходила улица, не слишком широкая, но оживленная - выезд на Московское шоссе. Днем обе крайние полосы занимали припаркованные машины, для движения оставалась только середина, и транспорт стоял в пробках. Но дважды в день улица пустела: утром, когда кортеж машин проезжал от губернаторского загородного дома к областной администрации, и вечером, когда губернатор ехал домой.
(Факт, наукой не объясненный, но наблюдаемый повсеместно: чиновники областного уровня, строя себе коттеджи, участки для них всегда выбирают у той окраины города, что смотрит в сторону Москвы.)
На скамейке у подъезда пенсионерки обсасывали пятый день ходящие по городу сплетни о губернаторской охоте - то ли губернатор там оторвал роялю ноги, то ли, наоборот, рояль искалечил губернатору руку, а перед этим еще задавил насмерть двух охранников. "Да нет, один в больнице!" - "Все равно, врачи говорят: не жилец".
Молоденький участковый подошел, поздоровался.
- Вы бы, бабушки, нашли другую тему для разговора, - сказал он, - а то вон дети рядом играют. Вас слушают, потом в садике друг другу страшилки рассказывают, а у меня теперь дочка боится в парк ходить, говорит: рядом лес, а из леса на людей дикие гитары нападают. Вон, скоро праздник - Успенье Богородицы, о нем бы и говорили.
- Много вы, молодые, знаете о православных праздниках! - вскинулась одна из бабок, но участковый продолжал:
- А вы бы рассказали - глядишь, и больше б знали...
Тут он отвлекся: ехавший по улице грузовик, груженный металлоломом, затормозил, прижался к краю и даже влез правыми колесами на газон. Участковый направился выяснять причины безобразия, но, еще не дойдя до газона, все понял: послышался вой сирены, вдали засверкали милицейские огни. Наступало время проезда губернаторского кортежа.
Шесть машин вихрем пролетели по опустевшей улице: впереди милиция с мигалками, следом машина охраны, затем джип губернатора, за ним еще два - снова охрана. Замыкала колонну вторая милицейская машина.
Кортеж пронесся, и улица снова ожила. Грузовик съехал с газона на асфальт. Когда заднее колесо соскочило с бордюра, железо в кузове грохнуло и загудело, как басовые струны какого-то инструмента. Свербицкий посмотрел туда - в кузове поверх всех железяк лежала чугунная рама рояля с торчащими тут и там обрывками струн. Ему даже показалось, что он разглядел на металле отметины от пуль.
База "Вторчермета" тоже стояла на Московском шоссе.
Свербицкий швырнул окурок на газон, шагнул с балкона в комнату и посмотрел на стоящее под чехлом пианино. Он не подходил к нему с той поры, как закрыли консерваторию. Не было желания. Играть потянуло две недели назад, когда сказали, что стоянка тоже закроется, - тогда он и разыскал Петровича, который, по слухам, мог устроить прогулку по губернаторским охотничьим угодьям за вполне божескую цену.
Он не стал стирать пыль со всего инструмента, смахнул только с клавиш. Винтовой табурет был засунут куда-то в кладовку - он сел на обычный стул. Недолго подумал и заиграл полонез Огинского с того места, на котором прервался на болоте.
Музыка действует на людей странным, почти мистическим образом. Когда Свербицкий начал играть, кортеж губернатора уже приближался к цели - коттеджному поселку "слуг народа". Оставалось меньше километра: пологий спуск, небольшой поворот влево; шоссе по насыпи пересекает овраг, внизу течет ручей - он пропущен в трубу; а за оврагом вправо отходит неширокая, но добротно уложенная дорога, перекрытая шлагбаумом с охраной.
Передняя милицейская машина шла прямо по осевой линии, и штуковина, валявшаяся на асфальте, осталась от нее справа. А вот машина охраны, шедшая следом, ударила ее по касательной правым передним колесом. Штуковина от удара улетела в кювет, ее потом не нашли, никто так и не понял, что это было; а шина спустила за полторы секунды, даром что бескамерная. Дорога сворачивала влево, машину потащило вправо, и она начала подрезать губернаторский джип. Его водитель попытался уйти от столкновения на обочину, но на насыпи обочины практически не было, и джип, снеся ограждение, рухнул в овраг. Водитель машины с пропоротым колесом увидел это в зеркало и резко затормозил (что нельзя было делать ни в коем случае, но тут сработал рефлекс охранника, а не шофера). Машину развернуло поперек дороги, и, кувыркнувшись пару раз, она тоже вывалилась за ограждение и скатилась вниз, накрыв джип губернатора.
Идущие сзади машины тормозили с визгом покрышек; милиция и бандиты из охраны выскакивали, хватаясь за все подряд: аптечки, огнетушители, веревки. Водитель встречного молоковоза давил на тормоз, матерясь: кроме охранников и ментов, он был единственным свидетелем аварии, а при таком раскладе недолго попасть и в виновники.
А может, Огинский совсем ни при чем. Просто события совпали по времени. Случайно. В жизни бывают такие совпадения. Еще и не такие бывают.
Свербицкий, разумеется, ничего этого не знал. Он только доиграл полонез до конца, закрыл инструмент и поднялся с ощущением исполненного долга.