- Кто это? - спросил судья Алан Ритц, глядя на фотографию. Со снимка судье улыбался очень старый человек с персидской, песочного окраса кошкой на руках.
- Некий Симон Берг, - сказал прокурор Йен Сикорски. - Когда-то держал цветочную лавку, а сейчас живет на пенсию, и ещё у него какая-то рента.
- Ну да, - кивнул судья, - жить без шика можно, а шиковать в его возрасте...
- Кстати, о возрасте. Сколько дашь? - спросил прокурор. Ритц пожал плечами.
- Кто его знает? На вид девяносто с гаком, может, даже за сотню. А что он натворил, и причём тут эта кошка?
- Надеюсь, пока ничего. А кошка... Видишь ли, он известен как эксперт по кошачьим породам. Даже за границей, и наши кошатники всегда его зовут на свои выставки. Это с прошлогодней. А вот ещё. - Сикорски выложил на стол ксерокопию набранного старинным шрифтом газетного листа с чёрно-белой фотографией. - "Курьер" за 1859 год. Здесь была катастрофа на железной дороге, паровоз налетел на стоящий пассажирский поезд. Задний вагон разнесло в труху, из всех пассажиров выжил один - вот этот.
На фото пожилой мужчина с загипсованной ногой сидел в кресле-каталке. Другой, в белом халате, стоял сзади.
- "Доктор Лукаш и пациент Симон Берг", - прочитал судья подпись под картинкой.- А похож! Дед, что ли? Скорее уж прадед.
- Ну-ну, - сказал Сикорски. - Читай, где подчёркнуто.
Ритц перевел взгляд на подчёркнутые карандашом строчки.
- "Берг: Там в корзинке везли кошку. Её вместе с корзинкой зажало между обломками. Она кричала, я освободил её, но, похоже, ей повредило позвоночник: задние лапы не двигались... Корреспондент: Неужели вам кошку жаль больше, чем людей?! Берг: Понимаете, люди, когда садятся в поезд, знают, на что идут. А кошка не знает. У неё и выбора нет - взяли и повезли". Ну и что? - судья посмотрел на прокурора.
- Ещё не понял? Ладно, смотри остальное, - Сикорски выложил на стол ещё три листка. - Вот 1892 год. Председатель городского общества любителей кошек Симон Берг открывает первую выставку. Вот 1921-й. Симон Берг и его кот Том. Кот в войну попал под газовую атаку, ослеп от иприта. Берг его подобрал, а потом о них написал "Курьер". А это 1946-й. Берг с кошкой Отто Фукса. Фукс был тут комендантом во время оккупации. И привёз с собой из Берлина любимую кошку. В сорок пятом немцы отступали, Фукса ловили партизаны, но он удрал. Кто-то хотел отыграться на кошке, а Берг отобрал, сказал: её-то за что?
Фото 1892 года было почти копией того, что прокурор показал первым. Только не цветное, а чёрно-белое, и кошка не персидская, а британская. И больше - никаких отличий, и человек - тоже копия.
- А у себя дома он кошку держит? - растерянно спросил судья.
- Держит.
- И какой породы?
- Мурка дворовая. Такая, знаешь, серая в полоску.
- Так ты хочешь сказать, что это один и тот же человек?! - Ритц схватил фото 1859 года. - Пусть ему тут пятьдесят - значит, сейчас двести? Йен, столько не живут!
- Не живут, - кивнул Сикорски. - Мне год назад попало в руки это, - он чуть подвинул листки с британской кошкой и с доктором Лукашем, - а потом опять была выставка. В общем, я подключил полицию. Комиссар отдал это дело Рильке - он у них лучший детектив, он и нашёл остальное. Редакцию "Курьера" всю перетряс.
- О, Господи! И что дальше? - спросил судья.
- Для начала нужен ордер на обыск у Берга. И на арест.
- В чём же ты его обвиняешь?
- В проживании по подложным документам, - будничным тоном сказал Сикорски.
- Понятно. Ордер будет, - сказал Ритц с видимым облегчением.
- Ещё нужны листы переписей из архива мэрии - без санкции суда их не дадут.
- Будут.
- Ну, а если всё-таки, - Сикорски помедлил, - Берг не имеет права жить.
Ритц вздрогнул:
- Но почему?!
- Он нарушает законы природы. Ты сам говорил: столько не живут. Это несправедливо, - ровным голосом сказал Сикорски.
- Несправедливо по отношению к кому?
- К тем, кто умер в пять лет. Или в тридцать. Даже в девяносто.
Ну вот, опять, с досадой подумал судья...
Йен и Алан знали друг друга с детства. Вместе учились в школе, университете, между собой звали друг друга по именам и на "ты". Дружили семьями.
И с детства Алан не мог переспорить Йена. Нет, аргументов хватало, просто спор всегда поворачивал так, что Алан не мог их выложить. Вот и сейчас...
Они собирались вместе лететь тем рейсом. В отпуск, с семьями. Задержали дела: полиция накрыла банду Гарри Кольта. Семья Алана не захотела ехать отдыхать без него. Жена и сын Йена полетели...
- Йен, законы природы нельзя нарушить! Живёт - значит, есть на то естественная причина!
- Бедность и богатство, Алан, тоже естественны. Банкир Векслер имеет больше - несравнимо больше, - чем безработные из Старой Гавани, и это естественно. Но несправедливо. И, чтобы они от безнадёги не пошли воровать или, того хуже, голосовать за коммунистов, Векслера обложили прогрессивным налогом, а этим платят пособия.
- Но ты же за его счёт не продлишь жизнь тем, кто умер!
- Не продлю, - согласился Сикорски. - Но ему укоротить могу. Хотя бы так.
- ...И смертную казнь отменили!
- Алан, ты же видишь: здесь пожизненное заключение - не выход.
- Йен, а может, дело не в справедливости, а просто ты не любишь кошек? Ты, помнится, когда-то их вообще ненавидел. Поговорил бы ты с психоаналитиком, а?
Сикорски дёрнул углом рта.
- Это было давно... Ладно, Алан, не нервничай. Может, он просто аферист. Живёт по липовым документам.
- Дай-то бог. Но кому и зачем нужна такая афера?
- Вот и узнаем, - сказал Сикорски с многообещающей улыбкой.
Подходя к подъезду, Берг заметил движение в траве у крыльца.
- Марта, выходи! Я иду домой, - сказал он и протянул руку с кодовым ключом к панели домофона. Трава зашевелилась, и оттуда вышла серая в полоску кошка.
В это время домофон заиграл свою мелодию, дверь открыли изнутри, и на крыльце появились Магдалена Хаски, соседка Берга, и её сын Роберт.
- Доброе утро, господин Берг!
- Здравствуйте, дядя Симон!
- Здравствуй, Роберт. Доброе утро, Магда.
Роберт тут же присел, протянул руку к кошке, и та принялась тереться о его ладонь.
- Мама, давай возьмём котёнка! Дядя Симон, у Марты будут котята?
- Ну... наверное, ещё будут.
- Роберт! - укоризненно сказала Магдалена. - В школу не опоздаешь?
- Не-а! - Роберт напоследок почесал Марте темечко, поднялся и с независимым видом двинулся по аллее, которая через квартал шла в сторону моря. Марта подошла к Бергу, потёрлась о его ногу. С улицы во двор въехала машина полиции - Берг мельком глянул на неё и снова протянул руку к домофону, потому что дверь успела закрыться.
- Господин Берг, вы смотрели новости? - спросила Магдалена со странной интонацией, которая Бергу не понравилась.
- Нет. А что там в новостях?
- Верховный суд заменил Баскеру смертную казнь пожизненным заключением.
Теперь Берг понял, почему Магдалена так говорит. Год назад Густав Баскер застрелил сержанта полиции Виктора Хаски, мужа Магдалены и отца Роберта.
- Это обычная практика, - сказал Берг как можно спокойнее.
- Это плохая практика. Наказание должно быть соразмерно.
- Магда, а ты уверена, что он убийца? Там была целая банда.
- Но он же сам сознался!
- Ну, "сам сознался" - как раз ни о чём не говорит, скорее наоборот. Тем более - в банде он самый молодой.
- Вот именно. Может там и меня пережить. И даже Роберта.
Магдалене было трудно спорить с Бергом, но отступать она не хотела.
- Тюрьма - не курорт, - сказал Берг.
Кошка снова потёрлась о его ногу, и он в третий раз протянул руку к домофону. В это момент замеченная им полицейская машина остановилась у подъезда, и на площадке сразу сделалось тесно и многолюдно. Подвижный коротышка (детектив Рильке - это они оба узнали позже) выскочил из передней двери, быстро глянул на Берга и Магдалену, потом в пухлый блокнот, что держал в руках.
- Господин Симон Берг? (Тот кивнул.) У меня ордер на обыск в вашей квартире. Мадам, вам придётся присутствовать в качестве понятой.
Никто не заметил, когда и куда исчезла Марта.
Во всех переписных листах Берг одинаково указал год рождения - 1741. Паспорт его оказался подлинным, данные в полицейском компьютере совпали. Базу данных составляли больше сорока лет назад; что подумал тот, кто делал запись, осталось неизвестно, человек давно умер.
В метрической книге храма святой Агнессы за 1741 год значился новорождённый Симон, сын Алоиза Берга и Симоны Берг, умершей при родах (в память о ней и назвали младенца).
При обыске в квартире не нашли ничего подозрительного - только обычные домашние вещи, кое-что, взятое на память из цветочной лавки, и очень немного лекарств в аптечке. Последнее нетипично для нашего времени, но может объясняться уймой причин, от недоверия к химии до банальной бедности.
Люди, с кем Берг общался постоянно, настолько к нему привыкли, что воспринимали просто как часть пейзажа.
- Неужели вас не удивляет возраст вашего эксперта? - спрашивал Рильке в обществе любителей кошек. Да, отвечали ему, Симон Берг - господин весьма пожилой, но нам-то что? Здравствует - и слава Богу... Да, перед Первой мировой войной общество действительно возглавлял некий Симон Берг. Потом он оставил правление, разойдясь во взглядах с большинством - те слишком увлекались коммерцией. Господин Берг (нынешний) тоже кошек любит бескорыстно. Родственник, наверное.
Помочь мог бы генетический анализ, но кладбище, где покоились Симона и Алоиз, давно снесли, там теперь стоял гипермаркет. По всему выходило, что Берга нужно отпускать, принеся извинения. Улик не было никаких, аферой не пахло, а просто жить на свете, пусть даже столько, - не преступление.
...Перечитывая протоколы в третий раз, прокурор поймал себя на том, что не верит самому себе. Первым заметив странности, связанные с Бергом, он теперь больше всего желал, чтобы тот оказался просто жуликом. Иначе - страшно подумать.
Пойдём по порядку, подумал Сикорски. Бога нет. Чертей тоже. И инопланетян нет. Кто ж тогда есть?
Есть воры, грабители, жулики. Аферисты и карточные шулеры. Есть ещё шпионы, но их мы оставим контрразведке.
Берг - жулик, и не более того. Ещё не уличён - бывает. Когда афера хорошо скроена, и зацепиться не за что, остаётся одно - заставить сознаться самого подозреваемого. Конечно, не о пытках речь, не в Азии живём. Но если нельзя прижать преступника уликами, надо искать слабину в личности, в характере. Найти и надавить туда.
Сикорски подумал ещё и понял, где у Берга слабое место.
Стул для подследственного в кабинете, где допрашивали Берга, жёсткий, привинченный к полу, был зачем-то с подлокотниками. Берг всё недоумевал: для чего это? - пока однажды, как обычно, конвоир не привёл его в кабинет. Берг сел, а конвоир вдруг быстрым движением пристегнул его правую руку наручником к подлокотнику. Берг дёрнул наручник...
- Сидеть спокойно! - резко произнес конвоир.
А потом появился Сикорски. Прежде он приходил только один раз на первый допрос.
Кроме портфеля с бумагами, прокурор принёс с собой сумку - вроде спортивной. Небрежным движением он бросил её в угол. Конвоир вышел, они остались вдвоём.
- Берг, у меня к вам один вопрос: кто вы на самом деле?
- Я всё сказал, - устало ответил Берг.
- Не хотите говорить? Ну, ладно, - сказал прокурор почти добродушно.
Он достал из портфеля пару кожаных перчаток, натянул на руки. Затем открыл сумку и вытащил за шиворот серую в полоску кошку. Берг побледнел и снова дёрнул наручник, сильнее, чем в первый раз.
- Осторожно! Так и покалечиться недолго, - улыбаясь, сказал Сикорски.
Он прижал кошку к столу левой рукой, чтобы она не могла царапаться, а правой обхватил ей шею.
- Сикорски, мне нечего добавить! - сказал Берг.
- Это я уже слышал, - ответил прокурор. Он слегка сдавил кошке горло. Кошка засипела, задёргала лапами, но прокурор держал её крепко.
- Ты, сволочь! - крикнул Берг. - Если ты ей что-нибудь сделаешь...
- Кажется, угадал. Так кто вы, Берг?
Прокурор ещё сжал пальцы. Берг вдруг привстал и, глядя мимо него, на дверь, крикнул:
- Марта, давай!..
Свободную руку он рывком протянул к прокурору. Тот отпрянул и обернулся к двери: что ещё за Марта? Разумеется, никого там не было.
Обернувшись к двери, Сикорски ослабил хватку, и кошка, извернувшись, цапнула его когтями выше перчатки. Прокурор вскрикнул, подскочил, а кошка вырвалась, спрыгнула со стола и забилась в угол. Сикорски шагнул к ней - она зашипела, ощетинилась. Прокурор, что-то прорычав, нажал на столе кнопку вызова конвоира.
Тот явился через полминуты. Распахнув дверь на всю ширину, он бодро рявкнул:
- Господин прокурор!..
- Дверь, болван! - заорал Сикорски, но было поздно. Кошка метнулась в коридор мимо полицейского, прокурор за ней; в двери налетел на конвоира, оба вывалились из кабинета. Кошка тем временем прыгнула на подоконник; рамы по случаю жары были открыты, решётка на окне рассчитана на человека, а второй этаж - что второй этаж дворовой мурке?
Прокурор ввалился в кабинет, зло посмотрел на Берга - тот беззвучно смеялся.
- Ну, Берг!.. - прошипел прокурор. Он обернулся к конвоиру, резко протянул руку:
- Дубинку!
- Но, господин прокурор...
- Дубинку!!! - заорал Сикорски. Полицейский трясущимися руками стал отстёгивать палку от ремня. И тут зазвенел телефон на столе. Прокурор схватил трубку, рявкнул:
- Сикорски!
И услышал, как на том конце провода кричит Рильке:
- Шеф, есть материал для анализа!
Дантист Георг Кляйн приехал в город из Дрездена.
В девятнадцатом веке дантисты чаще рвали зубы, чем лечили. Каждый зуб Кляйн складывал в коробочку с этикеткой, а в толстой тетради записывал сведения, относящиеся к делу. С годами собралась коллекция - доктор завещал её городскому музею.
В 1941 году немцы, заняв город, стали вывозить музейные ценности, имевшие какое-либо отношение к Германии. Коллекцию увезли в Дрезден, который в сорок пятом союзная авиация разбомбила до основания. Коллекция считалась погибшей. А в 2001-м нашлась в России, среди трофейного хлама. Русское правительство вернуло её городу, и она лежала в запаснике музея, ожидая разборки. Рильке узнал о находке, листая номера "Курьера".
На одной из коробочек значилось: "Симон Берг, 1741 г.р.", и как раз этот зуб у подозреваемого был заменён протезом.
Когда генетики опять запросили у суда время на перепроверку, Ритц вызвал заведующего лабораторией для объяснений. Прокурор тоже присутствовал при разговоре.
- Уже третья проверка, - сказал судья. - Что, результаты предыдущих не совпали?
- Совпали полностью, - ответил завлаб, - но этого не может быть. Получается, пациент Кляйна и ваш арестант - одно и то же лицо. Или однояйцовые близнецы.
- Проверяйте, но в последний раз, - подумав, сказал Ритц.
- Йен, если результат подтвердится... - начал он, когда биолог ушёл.
- Подтвердится, - сказал Сикорски.
- ...Берга надо отпускать.
- Не спеши, Алан. Мы ещё не выслушали потерпевшего...
- Господи, да кто потерпевший-то?! - воскликнул судья.
- ...Или его представителя.
- В жизни своей не слышал большей нелепости: Господь Бог в роли потерпевшего! К тому же странно видеть такую заботу о Нём со стороны известного... - архиепископ замялся.
- Безбожника, - подсказал Сикорски.
- Атеиста, - поправил архиепископ.
- Одно другому не мешает, ваше преосвященство. Речь не обо мне, а о вас. Вы - его законный представитель. Интересы вашего клиента нарушены - кому, как не вам, требовать справедливости?
При слове "клиента" святой отец поморщился.
- Где, в чём нарушены Его интересы?
- Люди не живут по триста лет - кто установил этот порядок?
- Господин прокурор, - начал архиепископ, - Святая церковь знает вас как человека, уважающего, несмотря на свой атеизм, чувства верующих. В стране "сухой закон", но нам позволено ввозить вино для совершения обряда причастия, - вашим радением, мы это помним, молимся за вас, пусть ваши доводы не имели отношения к вере. Но в этом случае... не нам с вами судить о справедливости, поверьте.
- Ну, бог с ним, - сказал прокурор. - Кстати, о причастии. Для него ведь нужно именно вино? Не виски? - Сикорски пристально посмотрел на архиепископа.
- ...Да, виновен.
Франк Визе, старшина коллегии присяжных, поставил очередной плюс в вопросном листе, в графе, где вверху стояло "Да", и обернулся к следующему из заседателей:
- Госпожа Лего?
- Да, виновен, - единственная фраза, которую дотянула до конца Элен Лего, маленькая, вечно испуганная женщина. - Но кто бы мог?.. Если сам Господь!.. Вот и его преосвященство...
Визе поставил шестой крестик в колонке.
- Господи Хасан?
- Нет. Не виновен.
Визе нарисовал в графе "Нет" третий плюс. От Джемаля Хасана, хозяина автомастерской, он другого и не ждал. На вопрос "Доказано ли, что деяние имело место?" все присяжные ответили "Да". На следующий вопрос: "Совершил ли указанное деяние обвиняемый?"- Хасан единственный ответил "Нет". И добавил: аллах решает, кому сколько жить на свете. Речь архиепископа его не тронула.
- Господин Фидлер?
- Нет, не виновен, - отрезал приват-доцент Юлиус Фидлер, преподаватель логики.
- Но вы же ответили "Да" на предыдущий вопрос, - растерянно сказал Визе.
- Как спросили, так и ответил: кто прожил двести семьдесят лет? Берг. Ну, а вина в чём?
Уже четверо за невиновность, подумал Визе. Если и полковник... Тогда решает последний голос - его голос, старшины присяжных! Шестеро против - оправдательный вердикт; а если и вправду преступник? А если нет?!
Франк Визе дослужился в банке Векслера до начальника отделения, и только тогда открылось, что он панически боится ответственности. Если клиент вызывал малейшие сомнения, Визе отказывался иметь с ним дело.
Векслер сомнительных сделок не боялся - иначе не был бы первым банкиром в стране. И Франка поставили заведовать хозяйством: чистота-порядок, электрики-сантехники, мыло-ветошь-лампочки...
- Господин полковник?
Отставной вояка приоткрыл один глаз:
- А? Что? Виновен. Нечего ему!.. - и снова погрузился в дремоту. Гора рухнула с плеч Визе.
- Невиновен! - выпалил он и размашисто начеркал в графе "Нет" пятый, ничего не решающий плюс.
- Йен, то, чего ты требуешь, немыслимо! Нет такого состава - нарушение законов природы! Я вменил ему эту экологическую статью, она ближе всего, так по ней пять лет - предел!
- Алан, ты знаешь: закон допускает наказание выше максимума.
- Но не смертная же казнь вместо пяти лет!..
- А что, в кодексе написано, что выше максимума означает только больший срок?
- А здесь какие нужны чрезвычайные меры? - саркастически поинтересовался судья.
- Казнить Симона Берга, - так же спокойно сказал прокурор. - Иначе потерпевшей стороне придется требовать того же гражданским иском.
- Так, чёрт возьми, нет же больше смертной казни!
Под взглядом прокурора судья смутился:
- То есть, заменяется на пожизненное...
- Не автоматически. Решает верховный суд, и прежде должно быть прошение осуждённого.
- Так он его напишет! Все пишут! Или вообще подаст апелляцию! Вердикт, конечно, не отменят - ну, дадут два года условно!
- Алан, аргументы для апелляционной инстанции я найду. Или подам в отставку. А ты пиши приговор.
- Йен, не дави на меня! - раздражённо бросил судья.
- Что ты, Алан? - улыбнулся Сикорски. - Разве я давлю? Давить я буду, когда напомню тебе, какое решение ты принял по делу Векслера-младшего. Когда он на своём "Дьябло" сбил школьниц на переходе - помнишь?
Комкая заключительные фразы, Ритц зачитал приговор, сгрёб бумаги и чуть не бегом удалился. Тишину остолбеневшего зала нарушал один лишь звук: репортёр "Курьера", положив ноутбук на подоконник, бешено стучал по клавишам.
Магдалена Хаски, с первого обыска у Берга внимательно следившая за делом и посещавшая все заседания, опомнилась первой:
- Да вы что?! Разве это соразмерно?
Полицейский майор - начальник охраны - вопросительно посмотрел на прокурора, которого в отсутствие судьи считал главным в зале. Тот махнул рукой, а затем сказал, не обращаясь ни к кому, но так, чтобы слышали все:
- Закон природы - тоже закон. И он один для всех.
- Ваше преосвященство! - Магдалена обернулась к местам для представителей потерпевшей стороны, где всегда сидел архиепископ, и увидела, что там никого нет.
- Господин Берг, - негромко сказал адвокат, - я немедленно подаю апелляцию. И, на всякий случай, готовлю прошение...
- Не надо ничего, - перебил Берг. - Мир тронулся умом - пусть казнят.
Уго Фиш, в узких кругах известный как Старый Уго, когда его называли палачом, всегда поправлял: "Исполнитель". И был прав, потому что палач вымучивает признание у подозреваемого, а Фиш приводил в исполнение смертные приговоры.
За сорок лет службы он так и не подготовил себе замену. Сначала сам не спешил, опасаясь за место, а потом начальство не давало, в ожидании отмены смертной казни. Когда закон наконец приняли, его тихо проводили на пенсию. Конечно, с его стажем он мог бы рассчитывать на более почётные проводы, но профессия...
Сикорски сам приехал за ним. Фиш принял предложение спокойно, а вот в машине разговорился. Прокурор даже подумал, что старик, собираясь, втихаря хлопнул стаканчик. Но от Уго не пахло - похоже, просто рад, что снова нужен.
- ...Всяко могу. Повесить, укольчиком, гильотинкой. Стульчиком - аж в Америке учился, да не повезло, прикрыли лавочку. Да... А вот морилку ту газовую не люблю. Не по-людски это.
...Отказ Берга подать прошение вызвал бурю в прессе и парламенте: суд судом, а как же обязательства перед Советом Европы? Однако парламент вмешаться не мог, не будучи стороной судебного процесса; мог бы прокурор - но его-то как раз приговор устраивал.
Пока кипели эти страсти, а обыватели узнавали о них из газет и телевизоров, прошли положенные сроки...
Способ казни закон оставлял на выбор исполнителя. Гильотины в хозяйстве не было. Ампулы для инъекций Фиш забраковал: старые.
- Стульчиком его исполним, - сказал он. - Зря, что ли, я в Штаты ездил?
Двое полицейских, выделенных Уго в помощь, прикрепили Берга к стулу, подключили провода и отошли за ограждение, к остальным. Молча ждал прокурор. Молоденький тюремный врач (его дело было подтвердить смерть осуждённого) в сторону стула не смотрел; репортер "Курьера", наоборот, пялился во все глаза. Снимать ему запретили.
Включили вентиляцию, Фиш положил руку на рубильник. И тут погас свет. Через пару секунд загорелось аварийное освещение, и позвонил дежурный электрик.
Крепость на берегу моря, приспособленная под тюрьму, за три века пережила обстрелы и бомбёжки трёх войн: наполеоновской и двух мировых, - да с десяток подкопов. Морская вода протекла в кабельный тоннель через старый подкоп из заливаемой приливом воронки от немецкой бомбы. Электрик отключил корпус, где стоял электрический стул, а резервных источников хватало только на освещение.
- Морилкой придётся, - скривился Фиш.
По требованиям безопасности газовая камера размещалась в отдельном флигеле, там ничего не отключали. Берга посадили внутрь, закрыли герметическую дверь. За стеной в аппаратной возился техник, заряжая газогенератор реагентами. Минут пять ждали, наблюдая за Бергом через стекло, потом Фиш вдруг повёл носом, крикнул: "Наружу, быстро!" - и бросился к двери. Остальные выбежали за ним.
Противогазы остались внутри, пришлось вызывать спасателей. Пока те приехали, отключили, проветрили, выяснили, что и как, - прошло часа два.
Камера давно стояла без дела, уплотнения в аппаратуре усохли и потрескались. Когда газ пошёл в аппаратную, техник ещё пытался что-то исправить, вместо того чтобы сразу выскочить наружу... Спасти его не удалось.
Берг не пострадал. Когда открыли камеру, он спросил:
- Обед мне положен, или меня уже списали?
Берга увели обедать.
-У-у, техника! - проворчал Уго. - Ладно. Завтра утром я его вручную кокну.
До вечера город успел прочитать в свежем номере "Курьера" о двух неудачных попытках казни и предстоящей третьей. И откликнулся ворохом комментариев в форумах и соцсетях.
Утром в тюремном подвале собрались почти в том же составе. Почему-то опаздывал прокурор, но Фишу не было до него дела. Он и подручные влезли в костюмы химзащиты (очень практично: легко отмываются, главное - не дать засохнуть). Рот и нос Уго закрыл повязкой, как хирург, на глаза надел очки, а полицейским велел отвернуться при выстреле. Взял пистолет, скомандовал:
- Давай!
Держа за локти, ввели Берга. В этот момент на них рухнула тюрьма.
Потом в журналах и энциклопедиях напишут, что это было самое сильное землетрясение в Европе за всю историю наблюдений.
Берг закашлялся от пыли, и к нему вернулась способность видеть, слышать и понимать. Болело в разных местах, но терпимо. Сверху что-то прижало, но не сильно. Сквозь висевшую в воздухе пыль пробивался свет. Стены тюрьмы были каменные, а перекрытия - деревянные; между обломками можно было ползти, и он, как мог, пополз.
Через метр, или три, или пять он наткнулся на труп. Голова отсутствовала, но, судя по пистолету в руке, это был Уго. Берг вытащил пистолет из скрюченных пальцев. Последний раз он держал в руках оружие, когда к городу подступал Наполеон, а современные модели знал лишь по книжкам и кино; но всё же разобрался и с этим. Патронов осталось всего два, третий куда-то улетел, когда он на пробу дёрнул затвор.
Берг не стал выяснять судьбу остальных, кто был в подвале. С пистолетом в руке он полез дальше и ещё через несколько метров выбрался из-под завала на площадку между стеной и морем, где оставляли машины те, кто приезжал в тюрьму на свидание или по делу.
Сейчас машина была одна. Фонарный столб рухнул на неё, глубоко вдавив крышу и верх водительской двери. Стекло вывалилось, из окна высовывался Сикорски - похоже, его зажало внутри. Он смотрел на Берга, шевелил губами, пальцы неестественно свесившейся левой руки скребли по железу.
Берг посмотрел на него, потом на пистолет. Немного помедлил и, размахнувшись, далеко зашвырнул оружие в море. И по дороге вдоль берега двинулся в город.
Берг шёл к дому, хотя и не надеялся, что дом устоял - дешёвое жильё, построенное полвека назад без оглядки на стихию. Впрочем, таким был весь квартал. Судя по тому, что он видел по пути, удар выдержали лишь постройки из монолитного бетона, да и те стояли без стёкол.
Обогнув кучу обломков на углу квартала, он наткнулся на Магдалену. Она шла, спотыкаясь и глядя перед собой; волосы растрёпаны, обсыпаны белым, жакет тоже; сумочка расстёгнута, на щеке то ли кровь, то ли кирпичная пыль. С Бергом она едва не столкнулась; увидев его, отшатнулась, прошипела: "Дьявол!" - и поспешно перекрестилась.
- Магда! - Берг шагнул ей навстречу. Она ещё отступила и упёрлась спиной в ствол ясеня. Верхушку дерева снесло упавшими плитами верхних этажей.
- Не подходи! - крикнула Магдалена, сунув руку в сумочку. - Это всё из-за тебя! - она выхватила из сумочки и навела на него маленький револьвер. Берг замер. Затем чуть шевельнулся, и Магдалена нажала на спуск. Щёлкнул курок - осечка. Она быстро взвела ещё раз - снова осечка. И ещё, и опять. Тогда Берг шагнул к ней и легко отобрал револьвер - она почти не сопротивлялась, только заплакала.
Это оружие он тоже видел. По телевизору, но не в боевике, а в передаче о контрабанде и контрафакте. "Колибри", сильно упрощённая и даже не лицензионная копия пятизарядного дамского револьвера фирмы "Якоб Зюсс", выпускался где-то в Южной Азии. Чтобы обеспечить приемлемую надёжность машинке, сделанной неумелыми руками из случайных материалов, местные инженеры до предела упростили механику. Если у Зюсса поворот барабана совмещался со взводом курка, то в "Колибри" это делалось по отдельности. Что, при совсем никаком качестве азиатских патронов, давало даже лишний шанс: осечки шли одна за другой, но с третьего-четвёртого удара патрон мог и выстрелить.
Цена, впрочем, соответствовала качеству.
На капсюле осталась неровная вмятина от нескольких ударов. Берг повернул барабан на один патрон, взвёл курок и, приставив ствол к виску, нажал на спуск. Снова осечка. И во второй раз, и в третий...
- Нет, Магда, не из-за меня. Из-за них. Могли бы догадаться... А где Роберт? Он был дома? - спросил Берг и обернулся туда, где прежде стоял дом. Грудой лежали плиты, местами пробивался дым.
Магдалена посмотрела на него так, как будто только сейчас поняла, что Роберта не надо искать под завалом.
- Нет... Ушёл в школу. Я на работу, только вышла, а тут... - она снова всхлипнула.
- Какую школу? Новую, на Морской улице? (Магдалена кивнула.) Так с ним всё в порядке! Школа должна выдержать! Хороший проект, монолитный бетон. Иди туда, он там... Не экономь больше на оружии. - Он протянул ей револьвер, развернулся и пошёл прочь.
Аллею от дома к морю почти не завалило обломками. Берг уходил по ней, припадая на правую ногу, Магдалена смотрела ему в спину. Она подняла револьвер, повернула барабан ещё на один патрон, взвела курок и попыталась прицелиться. Рука дрожала, и слезились глаза; всё же она нажала на спуск - опять осечка! В сердцах она швырнула револьвер под ноги, и от удара он выстрелил дуплетом из ствола и из соседнего гнезда в барабане. Отброшенный двойной отдачей, он больно ударил её по ноге; от неожиданности она резко села, ударившись руками об землю, а копчиком о ствол дерева, и от боли, а больше от обиды заревела в голос.
Подбежал взъерошенный котёнок, ткнулся в левую руку, жалобно мявкнул. Она скосилась, погладила его правой рукой, котёнок снова мяукнул. Он был серый в полоску, как Марта, только шерсть стояла торчком - то ли от испуга, то ли возраст ещё тот, когда у котят шерсть торчит во все стороны. Киску было жалко даже больше, чем себя, и от жалости к обеим Магдалена завыла ещё горше, не видя и не слыша ничего вокруг: ни творящегося светопреставления, ни уходящего в никуда Берга, ни Роберта, который бежал к ней по аллее, крича на бегу:
- Мама! Мама! (Здравствуйте, дядя Симон!) Мама, я здесь!!!