Рисунок Владимира Набокова, крыло Karner blue, вида бабочки, которую он открыл и назвал в 1944 г.
Владимир Набоков начал охоту за lepidoptera в возрасте семи лет. На протяжении долгой и изменчивой литературной карьеры его страсть к этим насекомым не утихает. Будучи подростком, незадолго до Русской Революции, он опубликовал свои первые стихи. В 1918 г. бежит из Санкт-Петербурга в Крым, где исследовал девять видов ночной бабочки (моли) и семьдесят семь видов крымских бабочек. Двумя годами позже первокурсником Кембриджского Университета в научном издании The Entomologist печатает обзор своей работы в Крыму.
В 1940 году, написав девять новелл на русском языке и одну на английском, Набоков иммигрирует в Нью Йорк, где становится смотрителем-энтомологом Американского Музея Естествознания. В следующем году он начинает работать в Гарвардском музее сравнительной зоологии, посвящая не меньше четырнадцати часов в день рисованию крыльев и гениталий бабочек. "Тонкие линии,? новая книга, вышедшая на этой неделе в издательстве Йельского университета, воспроизводит сто пятьдесят четыре его рисунка, некоторые появляются впервые.
Для фана Набокова перелистывание "Тонких линий,? которые включают критическое введение и несколько эссеистических оценок научного шедевра Набокова, подобно чтению второй части "Бледного огня?: это спор, богатого по содержанию, почти безумно отклоняющегося от темы, комментария с интенсивно непроницаемым романом. И все же, как и "Бледный огонь,? комментарий полностью переплетен с произведением так, что к концу невозможно вообразить один без другого. Писатель и собиратель бабочек на самом деле то же лицо, связанное единым и многоликим планом познания и описания.
Как замечают издатели тома Стивен Блэквелл и Курт Джонсон, знаменитые карточки размером в сорок шесть дюймов, на которых Набоков писал свои романы, вначале были средой, предназначенной для штудий по энтомологии.
Когда Набоков начал изучение бабочек, его мечтой был поиск новых видов.
Будучи ребенком, в 1909 г., он предложил дать имя на латинском подвиду тополевого адмирала, которого он обнаружил вблизи семейного имения, но еще в 1897 году этот подвид был описан одним знаменитым энтомологом в Буковине.
Во взрослом возрасте Набокову повезло больше. Он давал имена множеству подвидов, самая знаменитая Karner blue (Lycaeides melissa samuelis), которую он преследовал в Апстейте Нью Йорка в 1944 г. Хотя классификация позже вызвала вопросы, в 2010 году анализ ДНК подтвердил ее.
Поначалу Набоков считал, что местом, которым эти бабочки отличаются от других, является их крыло, образцы он представил в рисунках микроскопической точности.
Хотя в конце концов его внимание сдвинулось к гениталиям, которые изменяются медленней и более последовательно, чем вариации в образцах крыла. Он воспроизвел сотни, возможно, тысячи примеров этих запутанных, ставящих в тупик структур.
Блэквелл и Джонсон пишут: "В гениталиях бабочек Набоков открыл внутреннее пространство и формы странной симметрии и асимметрии: красивые петли и капюшоны, предплечия, боксеров, пряжки и гребни, шпоры и щетки, локти, даже намеки на куклусклановцев, мельчайших гусениц и слонов!?
Со временем постоянный интерес Набокова к морфологии и таксономии - форме и классификации - сменился или, вероятно, все больше сворачивал на установку в истории. Он начал, по словам редакторов, "представлять себе пространственное разнообразие этих бабочек подобием их эволюции во времени,? соединяя описания, помещая на географическую карту маршрут изменения видов.
В 1945 году исследование гениталий бабочек привело Набокова к его любимой научной гипотезе об отношениях между голубыми бабочками Старого и Нового Света. Набоков был уверен, голубые бабочки Polyommatus, по происхождению из Азии, мигрировали через Сибирь и Берингов пролив в Новый Свет, в конце концов достигнув Чили. Несколько профессионалов в свое время приняли теорию всерьез, а в 2011 г. свидетельство ДНК установило его правоту.
Для Набокова находка бабочки-мигрантки была соблазнительным образом самого себя: сдвигающий форму художник, который путешествовует из Старого Света в Новый, изменяясь в пути почти до неузнаваемости. "Я охотился за бабочками в странах с различным климатом и в разных одеждах,? писал Набоков в "Speak, Memory? - "миловидным мальчиком в бриджах и матросской фуражке; худощавым космополитом-экспатриатом в широких фланелевых штанах и берете; толстым стариком в шортах и без шляпы.? Как эти три персонажа соотносятся - милый мальчик, худощавый юноша, толстый старик? Для загадочного сфинкса Набокова бабочка была великолепной метафорой.
VLADIMIR NABOKOV, BUTTERFLY ILLUSTRATOR by Elif Batuman
March 23, 2016 New Yorker
A drawing by Vladimir Nabokov of the wing of a Karner blue, a butterfly species that he discovered and named in 1944.
CREDITILLUSTRATION BY VLADIMIR NABOKOV / COURTESY THE VLADIMIR NABOKOV ARCHIVE AT THE BERG COLLECTION / NEW YORK PUBLIC LIBRARY / THE WYLIE AGENCY LLC
Vladimir Nabokov began collecting lepidoptera at the age of seven. Throughout a long and protean literary career, his passion for insects remained unwavering. He published his first verses as a teen-ager, shortly before the Russian Revolution; in 1918, he fled St. Petersburg for Crimea, where he surveyed nine species of Crimean moths and seventy-seven species of Crimean butterflies. Two years later, as a first-year student at Cambridge University, he described his observations in a scholarly paper for The Entomologist. In 1940, having written nine novels in Russian and one in English, Nabokov immigrated to New York, where he became an affiliate in entomology at the American Museum of Natural History. The following year, he began working at Harvard"s Museum of Comparative Zoology, devoting as much as fourteen hours a day to drawing the wings and genitalia of butterflies. "Fine Lines," a new book out this week from Yale University Press, reproduces a hundred and fifty-four of his illustrations, some for the first time.
For a Nabokov fan, paging through "Fine Lines," which includes a critical introduction and several essayistic evaluations of Nabokov"s scientific oeuvre, can feel a bit like reading the second half of "Pale Fire": one is confronted by a content-rich, almost dementedly tangential commentary on an increasingly inscrutable work. And yet, as with "Pale Fire," the commentary is so fully intertwined with the work that, by the end, it"s impossible to imagine one without the other. The writer and the lepidopterist really do turn out to be the same person, engaged in a single, if multifaceted, project of knowledge and description. As Stephen H. Blackwell and Kurt Johnson, the editors of the volume, note, the famous four-by-six-inch notecards on which Nabokov wrote his novels were originally the medium he used for his entomological studies.
When Nabokov started studying butterflies, his dream was to identify a new species. As a child, in 1909, he proposed a Latin name for a subspecies of poplar admiral that he had spotted near his family"s estate, only to be told by a famous entomologist that the subspecies had already been identified, in Bucovina, in 1897. As an adult, Nabokov had more luck. He named multiple species, most famously the Karner blue (Lycaeides melissa samuelis), which he came across in upstate New York, in 1944. (Although his classification was later called into question, he was vindicated by DNA analysis in 2010.) Initially, Nabokov considered a butterfly"s locus of individuality to be in its wing patterns, which he reproduced in his drawings at a near-microscopic level of detail. Eventually, though, his attention shifted to genitalia, which evolve more slowly, and in a more linear way, than wing patterns. He produced hundreds, perhaps thousands, of illustrations of these intricate, baffling structures. As Blackwell and Johnson write, "In the genitalia of butterflies, Nabokov discovered an inner space and forms of strange symmetry and asymmetry: beautiful hooks and hoods, forearms, pugilists, and clasps and combs, spurs and brushes and elbows, even hints of Klansmen and tiny caterpillars or elephants!"
Over time, Nabokov"s fixation on morphology and taxonomy-form and classification-shifted to, or perhaps turned out to have been all along, a fixation on history. He began, in the editors" words, "imagining spatial variety as if it were temporal development," assembling narratives, mapping the course of change over species and over geography. In 1945, the study of butterfly genitalia led Nabokov to his most daring scientific hypothesis, on the relationship between Old World and New World blues. Nabokov believed that blues of the genus Polyommatus had originated in Asia, moved through Siberia to the Bering Strait, and headed south to the New World, eventually reaching as far as Chile. Few professionals took his theory seriously at the time, but in 2011 DNA evidence proved him right.
It"s tempting to find in the migratory butterfly a figure for Nabokov himself: a shape-shifting artist who travelled from Old World to New, transforming, along the way, almost beyond recognition. "I have hunted butterflies in various climes and disguises," Nabokov wrote in "Speak, Memory"-"as a pretty boy in knickerbockers and sailor cap; as a lanky cosmopolitan expatriate in flannel bags and beret; as a fat hatless old man in shorts." How are these three characters related-the pretty boy, the lanky youth, and the fat old man? It"s the riddle of the sphinx, and for Nabokov butterflies were its great metaphor.