- Разлучница! Жестокая! Когда-нибудь, слышишь, когда-нибудь тебе тоже будет сорок, и тебя замужние подруги перестанут приглашать в гости, и у тебя тоже будет свой последний шанс, и ты его потеряешь!
Я помню это так, будто это было вчера. Разлучница повернулась на каблучках, подняла бровь, чуть склонила голову и громко, чтоб слышал дядя Сережа, сказала:
-- Сергей! Собирайся быстрее, твоя мегера меня выгоняет!
Мама не пыталась его остановить. Как истинно принципиальный человек, она не считала нужным бороться за человека, сделавшего первый шаг к расставанию.
Меня еще долго удивляло превращение дяди Сережи из настоящего мужчины в жалкого подкаблучника глупой стервы. Ведь умом она не блистала, это было видно. Какая же дура придет забирать своего мужика у его почти законной жены? (Впоследствии, я поняла, что это была четко рассчитанная провокация, отрезающая все пути к отступлению.)
Очевидно, есть тип женщин, привлекающий мужчин именно своей глупостью, и умело ею пользующихся. В дальнейшем, оказалось, что изображать такую глупенькую и умело руководить его действиями не составляло труда и приносило огромное удовольствие.
Мегера! Это моя-то мама мегера? Просто ей уже сорок два года и когда года три назад дядя Сережа появился и осел, казалось, навсегда, мама была на седьмом небе от счастья. Мне было тогда два года, и его прихода, я, естественно, помнить не могла, но его последний день я запомнила навсегда.
Я у мамы поздний ребенок. Мой отец сверкнул на горизонте несколько раз и пропал на очень долго. Мы как-то видели его на улице, но мама отвлекла меня и хорошо разглядеть я его не успела. Я даже не знаю, на кого я больше похожа.
Прошло двадцать лет. Я выросла, оформилась, выучилась и поступила на работу туда же, где двадцать лет назад работала моя мать. Работа шла успешно, я с первых дней вклинилась в коллектив, казалось, ждавшего именно такого человека, как я. Проработала месяц, за который успела передружиться со всей Компанией от младших чинов до самого Товарища начальника. Я просто души не чаяла в своей работе, тем более что нынешний директор был младшим братом вышедшего на пенсию директора двадцатилетней давности, с которым работала моя мать. Контакт был налажен легко и без особых усердий с моей стороны - я с малых лет приучала себя быть коммуникабельным человеком. Мне было просто найти общий язык с власть имущими. Директор не раз говорил, что я очень похожа на свою мать, только глаза у нас разные - у меня зеленые, лукавые, а у матери - серые, холодные. Но это впечатление было обманчивым - наоборот, моя мать, обладая суровым хладнокровным взглядом, была очень добрым и мягким человеком, очень легким в общении, а за моим лукавством таилось жестокое равнодушие. Я была весьма пренебрежительна к людям, окружающим меня. За моими добрыми словами крылся холодный расчет. Я жила для себя. Я давно потеряла веру в людей. Я не щадила никого. По существу я была борцом против всего мира. Может быть, это и звучит глупо, но это своеобразное внутреннее одиночество защищало меня от влияния окружающих. Меня не задело бы ни единое слово, сказанное в мою сторону, как бы вызывающе оно не звучало. За долгие десять лет школы, и потом, "мои университеты", я научила себя не слышать слов "неудачница" и тому подобных.
И вот, однажды... Как часто в жизни бывает это однажды! Однажды, по велению судьбы или по случайному стечению обстоятельств, Она вошла в двери кабинета моего начальника. Стоило ей появиться на горизонте, как мое сердце на миг перестало биться, но только на миг, оно словно замерло, чтоб не выдать моего волнения. Она! Та самая!
Несмотря на перемены, произошедшие с ней за 20 лет, я узнала ее с первого взгляда. Располневшая, изрядно попорченная жизнью, постаревшая, но все же милая. Без кольца, значит, все же не вышла замуж за дядю Сережу. Хотя, нет, отсутствие кольца ни о чем еще не говорит, но я как чувствовала, что загляни ей в душу и увидишь голод, голод общения, уж больно измученная она была и взгляд такой привычно одинокий, завуалировано самодостаточный, наверняка напоказ. Я-то в этом во всем разбираюсь, я прошла эту школу скрытого одиночества, я с первого момента могу сказать, чего человек боится. По ней мне было видно: боится она, боится, что распознают в ней неудачницу, не сумевшую даже жизнь свою наладить, не говоря уж о работе... Вот и затаилась, и смотрит гордо... но как жалко это выглядит! Будто тщится доказать всему миру - это не я, это все вы, вы! С высокомерием индюка, распуская ощипанный хвост...
Может быть, даже детей нет. Нет, есть, из сумки торчит листок, на нем детские каракули, бумага серая, неопрятная, -- нехватка времени, денег, попытка жить красивее, чем позволяет достаток, небрежное отношение к делам, подход на скорую руку, скольжение, удар, смерть... Я увлеклась. Месть была слишком жестокой и кровавой. Подставляться из-за какой-то старой стервы? Которая увела мужа у моей мамы? Пусть он и не был достоин моей матери, но... детские обиды вспыхнули с новой силой и мне было трудно остановиться.
Мать так и живет одна. На третью попытку ее так и не хватило. Месть! Однозначно! Я не размышляла ни секунды. Передо мной моментально появился план действий. Не то. Еще? Не то? Да! Не то! Вот оно!
Мой начальник не принял ее на работу (естественно с моей подачи -- нужно уметь шептать, чтоб твои идеи воспринимались как собственное озарение), но порекомендовал обратиться в другую фирму. Доступ был обеспечен.
Пару раз я проследила ее до дому - просто хотела убедиться, что она постоянно живет в одном месте, а не ходит по гостям. Она жила недалеко от меня. Я видела ее дочь, такую же серую и шероховатую, как та бумага, капризную и чумазую, но, тем не менее, горячо любящую свою мать. Что-то это мне напоминает... Ребенка хотелось пожалеть, погладить по головке и... отдать другим родителям. За что этой стерве такое счастье, как любящая дочь?
Однажды я увидела ее в городе в воскресный день. Разодетая и причесанная она шла с мужчиной, нежно державшим ее за руку. Они шли из театра и обсуждали спектакль. Я шла следом. Она: "А они - ха-ха-ха!" заливалась счастливым смехом, изображая звонок колокольчика. Он: "Да-да-да" и гладил ее по руке. Я отстала и стала додумывать план. Так счастливы могут быть только люди, недавно встречающиеся, чьи отношения не успели еще надоесть. Что же придумать?
Через несколько дней, карауля ее у подъезда, я подумала вдруг, что, может, я зря стараюсь, может, я выбрала не ту месть, не тот случай, но успокоила себя тем, что дело начато.
Появилась она, прошла мимо, не взглянув на меня. И тут я поняла, что момент настал. Обычно они возвращались вместе. А сегодня она идет одна. Вполне возможно, что они разругались и он больше не придет, а я ни сном ни духом и ни причем. Но нет, волнения мои напрасны. Вот он! Он подходит, оглядывает меня на ходу, улыбается, я улыбаюсь в ответ, он забегает в подъезд, я ухожу.
Следующий день. Работа. Моя работа протекает вяло - все мысли мои занимает месть. Его работа. Он работает поваром в одном из известнейших ресторанов города. У него красивые руки, ловкие, уверенные движения. Он делает мне салат. Я требую метрдотеля, прошу показать мне того повара, который соорудил эту бурду. Он выходит, он красив в белом халате, в белом колпаке, в этом есть что-то от средних веков. Я улыбаюсь ему и говорю: "Простите мне мою нескромность, как вы готовите этот салат?" Глупо, но он клюет. Он польщен. Гораздо труднее было бы, будь он плотником или рыбаком. "Этот тесак прекрасен!", "Этот окунь будет очень вкусен!" Б-р-р!
С людьми творческих призваний, накладывающих свой отпечаток, легко найти общий язык... "Ваши картины завораживают сердце! Ваш способ лечить алкоголизм необычайно эффективен! Это надо обмыть!" Но их тонкие натуры очень чувствительны к фальши. Одни неверное слово и доверие утеряно.
С тех пор регулярно, в течение полугода по субботам и вторникам он бывал у меня. Пришлось влюбиться в него, чтобы добиться полного эффекта. Я почти забыла о мести. Но день настал. Я решительно говорю ему, что его место здесь, он вяло сопротивляется, постепенно соглашаясь, что надо бы переехать. Я беру его за руку и говорю: "Это все, что нам надо. Только забрать вещи." "Да-да, конечно." Он обворожителен, но я великолепна. Он покоряется мне.
Забирать вещи мы идем вместе. У нее потерянный вид, она поражена.
Поворачиваясь к ней спиной я слышу все то же:
-- Разлучница! Жестокая! Когда-нибудь, слышишь, когда-нибудь и у тебя будет свой последний шанс, и ты его потеряешь!
На миг мне становится понятно, что меня ждет. Но только на миг. Хочется остановить мгновение, перевернуть страницу -- следующие двадцать лет, сразу узнать что будет. Но я понимаю, что это неосуществимо, и мне остается лишь покориться судьбе и принять свою долю, надеясь, очень надеясь, что я ошибаюсь.