Настал день такой, день преимущественно Российский - подсвеченный новыми идеями, модернизированными словами, новым взглядом на конференции, а частности - на методы приезда на конференции и питания на них. Был год космонавтики. Было объявлено, что космос отныне - демократичен, а потому пусть туда китайцы и летают, а мы объявим своей национальной идеей борьбу с педофилами.
И вот - самым популярным занятием стали прыжки в высоту.
Саша Кореевич, мэтр прыжков высоту, председатель конвента "Прыгай, Россия!", в частности, говорит:
-Мы долго рассуждали о сути социальных прыжков. Это касается диапазона прыжков без шеста на высоту 15 сантиметров. Конечно, до мэтров, которые прыгают на большие высоты, упав с которых, можно разбиться. Это когда планку ставят на 22 сантиметра, хотя, конечно же, великий Аркадий Мамонтович с его 32 сантиметрами недосягаем для живых.
Вопрос:
-Говорят, конвент принесет что-то новое?
Саша Кореевич:
-Да, мы движемся вперед со всей страной и учим ее прыгать. Сильных прыгунов очень мало. Мы открываем таланты. Даниил Раппопортович, почетный прыгун гильдии "Мастер Класс Полёт", автор прыжков на 29.2 сантиметра, 28.8, объявил, что в ближайшем будущем в новой телевизионной программе "Космос нашими силами" будет рассказываться о молодых дарованиях, сильных прыгунах, которые являются практически цветом российских прыжков в высоту.
Следующее интервью Саша Кореевич давал интервью для центральных телеканалов с фестиваля прыгунов "Долетим-2011!", который был еще более серьезен, чем "Долетим-2010". Главным критерием фестиваля и оценки качества прыгунов стал сам приезд на этот фестиваль. В ходе его никто не прыгал. Все смотрели записи великих прыжков, лучших попыток, а также делились методами тренировок.
Егор Морской, прыгун, молодое дарование, лауреат премии "Серебряная планка":
-Сначала я прыгал очень плохо. Мне предложили поехать поучиться. Был мастер класс Александра Баранчикова и Григория Сидоревича о том, как начать прыгать на 22 сантиметра, после чего планомерно достигая высоты в 24 сантиметра. Сейчас я начал прыгать на 23.8 сантиметра. Мне предложили участвовать в проекте. Это - совместные прыжки. Одновременно прыгают до шести человек. Так как прыгать в таком количестве сложнее, то планку ставят на высоте 19 сантиметров. Это - массовые прыжки. Мэтры тоже делают массовые прыжки. Вы видели одновременный прыжок Саши Кореевича, Аркадия Мамантовича, Даниила Раппопортовича, Дмитрия Каца, Ивана Макаричавичуса, Мойши Лаврова? Какой прыжок! Вы только представьте, 28 сантиметров! Мастера есть мастера. Тут ничего не попишешь!
Саша Кореевич:
- Знаете, што. Очень занятное это время. Когда говорят, что в советское время был Сергей Бубка, ну што же, путь говорят. Разве мы не перегнали прошлое? Ну, то было другое время, што говорить. Сейчас - другое. Давно произошла смена поколений. На новом конвенте прыгунов в высоту будет дан старт новому процессу. Вы видите, как вокруг отрадно.
Сергей Бубка (сидя в кустах)
-Ёпты, я вроде не умер. Вышел с шестом. Говорю - ребят, вот метр. Что же? Разве можно прыгать на метр? Прыгните два. А они делают вид, что меня не существует. Я же Бубка!
Пользователь ЖЖ (вопрос к Бубке):
-О чем речь?
Сергей Бубка:
-Ну прыгать надо хотя бы на 5.70 с шестом, и там - 2.20 без шеста.
Пользователь ЖЖ:
-А?
Еще один пользователь ЖЖ:
-О чем речь. Я учился у Саши Кореевича!
Третий пользователь ЖЖ:
-Я был на мастер классе Даниила Раппортовича!
Сергей Бубка:
-Ребят, вы чо, попутали?
Пользователь ЖЖ:
-Ты посмотри, сука, а. Кто ты? Что ты тут делаешь? Ты ненавидишь прыгунов? Сам-то кто? Да видели мы таких самозванцев. Как на прыг-конвент их не пустят, так начинают кричать, мол, мы прыгать не умеем. Зажимают, видите ли, таланты.
Второй пользователь ЖЖ:
-Да завидует он. Видать, на публичные прыжки не пускают. Начинает дергаться, мудило.
-Ну вы понимаете, што есть высоту непоколебимые. Приятно ощущать себя мэтром прыжков. Приятно учить молодых, открывать новые таланты. Может быть... Если правильно мерить высоту, может быть, может быть... Што ж...
Книги-зубастики
Поехали как то Саша Петрович Антропов, фэнтезист, Костя Вольнов, космофантаст, и Алёша Григорьевич Дубровский, фантаст-постебушечник, на фестиваль. Ехали же на Диме Макаренко, у которого прозвище было учитель. Учить-то он особо не умел, но бухал, был по жизни сильный, красный, и почему-то менты его не останавливали. Он будто бы радиоволну какую-то излучал. Оно, может, и верно было, так как Дима Макаренко, вроде типа даже и писатель был, сочинял немного по-кинговски, правда, не оценивал никто. И там, в одном романе, был человек-магнит, и он чего-то там такого поотмагничивал. Последнюю книгу Дима выпустил года три назад, после чего подался в Орифлейм, и там у него даже чего-то получалось. Об остальных ребятах можно лишь сказать, что писали они плотно. Строчили, что дятлы. Алёша Григорьевич Дубровский еще в детстве себе поставил задачу быть быстрым. Он сравнивал себя с ковбойцем. Это когда два чувака стоят друг напротив друга, стоят, пальцами шевелят. Кто первый? Кто самый быстрый?
Дело это такое - думаете, захотел - сделал? А как бы не так. Алеша Григорьевич установил рекорд - один авторский день в режиме 30.
-Надо бы остановиться, пассать, - сказал Костя Вольнов.
-Да и жрать охота, - сказал Саша Петрович Антропов, автор трилогии "Хоббиты-Сенокосцы, 90 век", - вон, зырь, на горизонте чо-то виднеется.
-Это посёлок Марково, - заметил Алёша Григорьевич Дубровский, - нам ехать от него еще 80 километров. Там, кстати, живёт Маша Александровна Боярская, хорошая литературоведша, библиотекарша. Если мы к ней заедем, то там будут и газ, и квас, и разговоры о книгах.
-А поехали, - предложил Костя Вольнов, - пожрём, чо. А Диме пить нельзя, он за рулём. Кстати, что такое режим 30?
-30 авторских листов за месяц, - ответил Алёша Григорьевич Дубровский, - я - быстрый. Я очень быстрый.
И вот, приехали писатели-фантасты в Марково, а тут уж и темнеть начало. Надо было и еды купить какой, да и водочки, да и пивасика, а может и чего еще. Решили сначала в магазин, а потом уж в гости к Маше Александровне Боярской, тем более, что ей было позвонено заранее, да и сообщено - мол, группа светочей, прорезая воздух дорог судьбоносных, движутся в сторону фестиваля фантастов, едут, везут мозги свои, а автомобиль ихний - словно космический аппарат "Лекс", не иначе. Ну, что Маша Александровна ответила, знал лишь Алёша Григорьевич Дубровский.
Остановились тута они, купили водки, селедки, колбасы, хлеба, а еще взяли длинный такой кетчуп, состав: 90% крахмала, 9% красителя, 1% уксус. С колбасой - в самый раз. Потом подумали, взяли еще пива. Тогда и приехали к Маше Александровне, на стол накрыли, а она им и говорит:
-Надо окна закрыть. Ночь наступает. Опасно.
-А знаете, мне это нравится, - проговорил Дима Макаренко, - такая ночь, такая глушь! И живёт наша прекрасная Маша Александровна напротив библиотеки, и в ночи она сияет в обратную стороны, в темноту. Помните роман "Черный свет"? Там он светил. Вот так и у нас светит. Смотрю я и упиваюсь вот светом этим черным. А все потому, что вдохновение меня посетило. Я недавно смотрел один фильмец, и пока смотрел, пришла мне мысль написать новый роман. Фильм, стало быть, американский, но носитель идей сейчас не Америка, а мы.
-А я знаете что, - отвечал тут Саша Петрович Антропов, - а мне в голову пришла презамечательнейшая мысля. А не написать ли мне роман по мотивам русской классики. Например, Раскольников-вампир. Представляете? То ж он одну только бабку убил, ну да эту еще, тетка там был, в девках которовская. А то прикиньте, мужики, будет Раскольников ходить и кровь пить.
-Нехорошо это, - сказала Маша Александровна, - ох, как нехорошо. Вы и сами не понимаете, что дело не в том, как вы еще извратитесь. Вовсе нет. Это нельзя говорить.... Тут...
-Да что же, - отвечал ей Алёша Григорьевич, - наливайте. Выпьем. Сухо в организме. А у меня идейка еще лучше. Ох, как подумаю, так смех и разбирает, уж такой я по жизни и юморист. Я вот решил Ревизора сделать серийником. Ну, вроде тогда не фанастика, а хоррор. Это самый. А, Хлестаков.
-Лазерный меч надо ему дать, - посоветовал Костя Вольнов, - он будет и с ножом, и с мечом.
-Ох, ох, - произнесла Маша Александровна.
Будто бы и правда не к добру.
Но это если б люди были трезвые. Да и тут ведь не всегда поможет. В голове должен царь сидеть. Ежели что такое намечается, так царь достает трезубец и машет - мол, стой, прислушайся. Иногда ж вроде как и царь какой бывает, только на Руси все чаще это краб, ну, то бишь, клешня, механизм хвататательный, у писателей-фантастов он хорошо развит. Это если краба нет, то нужно идти получать диплом по специализации "Стояние Пешком". Но речь и не об этом.
А вот выпили они по пятой, по шестой. Пива бац, наливают. Пенка шипит. На столе нарезана колбаска та самая. Рыба - селедка, с лучком. Картошку Маша Александровна сварила, укропчиком посыпала. Кетчуп крахмальный выдавливается со звуком таким - пзджик, пзджик! Еще были огурцы консервированные, сорт нежинские. Это которые семейные. Порежешь один такой огурец, и вся семья сыта. Еще было два помидорки на столе, такие большие, что порезали их на кусочки. Еще немного сальца было. Алёша Григорьевич Дубровский, фантаст-постебушечник, тут припил и решил стихи читать. Стихи ж он сочинял один хуже другого, многие удивлялись - каким это местом он их сочиняет? Удивлялись, а в жежешнике ему писали - о, молодец, о, как круто, о, сатира прямо-таки. Алёша ж Григорьевич слушал, на душе теплело, и даже кошка приходила греться этим теплом. Ложилась ему на грудь и мурчала. Но то когда дома он был. А тут он грел сам себя и пространство.
Костя Вольнов решил покурить на улице, воздухом подышать. И вот, вышел он, а тут такая картина: Саша Петрович Антропов наливает. Дима Макаренко держит в одной руке кусок сала, в другой - стакан пива. А Маша Александровна пошла к плите пожарить яичницу, лицо у нее строгое, учительское. Еще бы, она ж литературовед, библиотекарь, в той самой библиотеке, что напротив. Тут крик:
-А-а-а-а!
Никак Костя Вольнов кричит. Пока друзья наши писатели с места вставали, прибегает Костя, взъерошенный, ужаснутый чем-то, и пол штанины отсутствует у него.
-Они там! Они там! - кричал он.
И все смотрели то на лицо его, то на отсутствие штанины.
-Я хотела предупредить, но вы бы всё равно бы не поняли, - сказала Маша Александровна, - но ваш приезд сюда таит немалую опасность для вас самих. Мы находимся напротив библиотеки, книги в которой по ночам оживают. Это - книги-зубастики. Они очень опасные. В прошлом году у нас проездом была делегация фантастов, все они ехали на фестиваль. Дело в том, что, как видите, Марково лежит на пути к фестивалю. А объездной трассы нет. Но никто этого не знает. Иммануил Бойцов в прошлом году ехал ночью по этой дороге. Книги-зубастики остановили его и зазубарили. Тело так и не нашли.
-А! - закричал Костя Вольнов. - А! А!
Все посмотрели на него. Космонфантаст, автор романов "Космическая Одиссея 2036, 2037, 2038, 2039" не мог сказать ни слова. Он показывал пальцем на улицу.
-Вы уж меня простите, - произнес Саша Петрович Антропов, - только всё это полная хренотень. Как я понимаю, на Костю напала местная собака, а вы выпили, Маша Александровна, и я вас прощаю поэтому, так как душой я человек широкий, добрый, я - мастер слова, и еду я на фестиваль, чтобы давать мастер-класс. Вы же как женщина библиотечная, вам пить видимо вообще нельзя, вот вы и рассказываете нам всякое. Давайте вы Косте найдете какое-нибудь трико, если такое возможно только, а я выйду и собаку прогоню.
Надо сказать, что он говорил всё это, а никто и слова не произнес. Но только вышел он, как раздался жуткий вопль.
-А! Мои яйца!
Влетел Саша Петрович назад, держась за причинное место, глаза - полные ужаса. А в дверях появилось несколько книжек - они подпрыгивали на месте, приоткрываясь, и там виднелись преужасные зубчики. Один томик был Джеком Лондоном, второй - "Книга о вкусной и здоровой пище", и в зубах у нее были куски одежды. Видимо, она Сашу Петровича хватанула. Но это не все еще - с улицы бежало еще несколько книжек. Ног у них не было, они подпрыгивали.
Дима Макаренко, справившись с оцепенений, вскочил и закрыл дверь, бросился к окну и захлопнул форточку. За дверями зашкреблось. Алёша Григорьевич Дубровский принялся шептать что-то. Видимо, молился. Маша Александровна стала осматривать повреждения Саши Петровича Антропова. При этом, что уж делать, пришлось снять штаны. Впрочем, момент был как раз такой, что и никому дела до того не было, а и какой стыд - книги-зубастики стали прыгать на окно, биться, желая вкусить мяса жертвы.
Обложки открывались, а зубы были разные - то человеческие, то игольчатые, то собачьи, то акульи.
- Я с ними-то дружу, - говорила Маша Александровна, - ночами приходят они ко мне. Зубы-то вон какие. Но я ж литературовед, я их успокаиваю. Садятся они вокруг меня, слушают, как я им читаю. Зевают, как собачки. Если с ними по-хорошему, они тоже себя ведут подобающе. Но самое страшное - это если им какой плохой писатель попадётся. Вот у нас с в Марково писателей нет. Раньше, давно еще, было общество какое-то. Но потом, как книги ожили, никого не осталось. И, я думаю, теперь уж и без вариантов. Страшноватенько всё это, а мне ж ничего не остается, как следить за ними. А вот за вас я боюсь. Стекло в окне тоненькое. Но это не страшно. Я думаю, ведь они уважают меня, что же? Разве бросятся они сюда? А вдруг они решат, что вы мне угрожаете? Эх... Самое страшное, что Алёша Григорьевич тут хотел Николая Васильича извратить, Хлестакову меч лазерный дать... Сейчас они его приведут. Гоголь у них - он как вий.
-Что же делать? - спросил Алёша Григорьевич в ужасе.
-А я и не знаю, - ответила Маша Александровна, - давайте водки выпьем. Вот и у Саши Петровича, слава богу, все на месте. Бедненький. Раз потерь у нас пока никаких нет, то, значит, не все так плохо. Давайте, налейте мне. А то переживаю я шибко.
Никто не поднялся, так как все в ступоре были. Налила Маша Александровна себе полный стакан. Выпили. Закусила огурцом семейным, сорт нежинский.
Ситуация в этот момент ухудшилась. Книги-зубастики заполнили собой всю улицу. Перемещались они по каким-то угрожающим траекториям. Одни вправо шли, другие - влево, третьи - крутились каруселью. Были и группки, которые вроде как совещались. Ну и, конечно же, большое число книжек торчало возле окна. Отдельные томики время от времени подпрыгивали, показывая свои зубы.
Словом, всё было плохо, но не так, как стало скоро. Так как из дверей библиотеки вдруг вышла книжища - огромная, с глазищами, а зубы были - настоящие ножи. Был же это Гоголь, Николай Васильевич, "Ревизор". Шёл он не сам, но вели его. Алёша Григорьевич понял, что это по его душу и попытался вспомнить "Отче наш", только всё без толку. Может, и слышал он название такое, да текста не знал.
Ночь же была густая, глубокая. На улице, понятное дело, ни души. Какой бы дурак в такую ночь вышел? Еще бы - тут бы его книги-зубастики и зазубарили. Впрочем, если верить Маше Александровне, нападали они избирательно, а прочих людей лишь пугали. Но тут ведь и до инфаркта не далеко, или, по крайней мере, до заикания.
Между ж тем привели Гоголя Николая Васильевича, "Ревизор", к окну. Щелкнул он страшными своими зубищами и говорит голосом низким, таким - замогильным, земляным:
-Кто то тут хотел мне лазерный меч дать, выходи!
И до того напуганные писатели-фантасты сжались и признаков жизни не подают. Одна лишь Маша Александровна в руках себя держала. Подошла она к окну и говорит:
-А вы, господин Хлестаков, выпьете с нами?
-Выпью, отчего же, - отвечает книга-зубастик.
-Тогда обещайте мне, что, когда я открою окно, никто не бросится сюда к нам.
-Хорошо, обещаю, - ответил страшный голос, - но только пусть и они мне пообещают. Пусть скажут.
-Хорошо, хорошо, - пролепетал Алёша Григорьевич.
-Пусть пообещают мне, что никогда больше не будут писать! Пусть встанут и клянутся мне. Иначе сейчас ни останется от них и кусочечка.
Что тут делать? Начали писатели божиться, что ничего больше не напишут. А Дима Макаренко, прозвище которого было учитель, из-за фамилии скорее всего, говорит:
-Ну, я тоже побожусь. Но я человек честный. Я уже давно писать завязал. Только душу раскрою - как же чешется. Ночами не сплю. Встаю, брожу по коридору, и жена стала за мной следить. А вида не показывала. Мол, не замечает ничего. А как душу прихватит, выхожу на балкон, беру бумажки и строчу стишки. И такое наслаждения, будто бы я сейчас соединился с Анжелиной Джоли. И пишу, пишу, не могу остановиться.
-Стишки я тебе кропать не запрещаю, - отвечает гигантская книга-зубастик, Н.В. Гоголь, "Ревизор". Пиши себе ночами, если такой жар в тебе, если приводит это к оргазму. Но фантастику больше не пиши. Дай литературе русской жить. Не засыпай ее градом экскрементов.
-Обещаю, обещаю, - проговорил Дима Макаренко.
Тут стали водку пить. Маша Александровна наливала водку в литровую кружку, итого, вмещалось в нее ровно две бутылки. Раз, два - и нет напитка. Но, видимо, отважная библиотекарша тут знала толк. Приносит она две четверти самогону. Наливает тарелочку, выставляет на подоконник. А "Ревизор" тарелочку эту всем прочим книгам подаёт, налетают они, и идёт пьянка. Сам же кружки три выпил, глаза на обложке подобрели, зубы потеряли невиданно-злой блеск, и говорил он всё больше с простотой в голосе, нежели со злобой:
-Вот, братцы, решили мы засланца к вам послать. У вас там фестиваль, что ни глянь - лица всё кривые, лобики узенькие, глаза то вместе сходятся, то так далеко друг от друга, что кажется, что их кто-то тянет, чтобы отобрать. В общем, страшные вы все там, братцы. Мороз по коже пробегает, когда вижу всё это, днём не сплю, маюсь, а ночью хочется сойти в могилу. А вот шли бы вы на завод! Токарями. Столярами в мастерские. Ехали бы в колхоз, поди и ферм уже нет, все продемократили, писателей-фантастов больше, чем доярок. Но сами вы не согласитесь. Это ж какое теплое место, как отлынивать-то хорошо, да еще и деньги за отлынивание это получать. Думали мы, думали, кто ж засланцем будет у нас. Да пока и не сошлись. Дальше будем думать. А выйдет он в люди. По дорогам страны нашей будет передвигаться тайком, в сумочках. А ночью, вставая из векового сна, он будет приходить к адептам засирательства языка русского.
-Правильно, мой хороший, - сказала Маша Александровна, - правильно ты всё и делаешь, дорогой наш Николай Васильевич, что и будучи существом бумажным, оказываешь ты на нашу культуру недурственное воздействие. Давайте же выпьем!
Теперь давайте перенесемся в утро. Что бы вы хотели увидеть? А тут уж - личное дело каждого. Ибо так напились писатели, то только к вечеру в себя пришли. Каждый из них решил, что книги-зубастики явились им в кошмарном алкогольном сне, а потому, никто ничего не сказал. Маша Александровна была на работе, в библиотеке. Туда писатели зашли к ней, чтобы попрощаться.
За сим можно и закончить. Тут вы скажете, что я концовку слил, но это не так. Просто тут нечего больше добавить. Писатели своей дорогой двинулись. Обещание свое они, конечно же, забыли. Алёша Григорьевич Дубровский, фантаст-постебушечник, давай мастер класс, громко хихикал. Когда он видел примеры хорошего языка, он выставлял это, как пример неумения. Наоборот, невоспитанные, пионерские, открыто идиотствующие произведения он выставлял, как шедевры. Ученики конспектировали его речь, готовясь к литературным забегам.
Саша Петрович Антропов, фэнтезист, учил людей как правильно копировать западную фантастику, переписывать просмотренное западное кино, как использовать юмор. Костя Вольнов говорил об ошибках в описании нанотехнологий. Один Дима Макаренко, прозвище которого была учитель, ничего не делал. Он решил бапца какого-нибудь заснять. А было тут много дев пишущих, и страшных, и красивеньких. Красивеньких заранее разбирали, чтобы решить вопросы какие-нибудь, да через кроватку.
Ближе к вечеру свет темнел, становясь черным. Почему так было? Может, мысли коптили, а может - и засланец ехал. Тот самый, о котором говорила книга-зубастик "Ревизор". Но тут мы остановимся, оставим читателя в состоянии домысливания.
Хиж-2
Как мы помним из рассказа "Хиж", однажды к самопулеметному писателю Григорию Чаю пришёл Хиж и протащил его через ситечко. Ситечко то было столь мелким, что больше Григория и не видел никто.
С тех пор прошёл год. Один из вроде как друзей (именно вроде как) друзей Григория Чая, Леонид Гермес (по-настоящему - Стуков), также хотел выиграть конкурс Хиж. О том, что в мире имеет место и существо Хиж, он ничего не знал. Леонид Гермес тусовался на сине-серых сайтах, много тусовался и испытывал сексуальное возбуждение от комментирования. Как многие, конечно же, знают, есть такая штука, как цмыкание клавиатурой на скорость с целью накомментировать на-гора и стать стахановцем-комментатором. У Гермеса была жена, но что-то у них не хватало. Семейные узы обычно стягивают когда чем - то клеем, то скрепками, а у Гермеса была резинка. То оттянут, то отпустят. А когда отпускают - бац, лоб в лоб. Понятное дело, что Гермес был прапорщик в отставке. Недаром, он участвовал в таких фантастических фестивалях, как Москон, Мосткон, Питеркон, Воронежкон, Магаданкон, Ворлдкон, Киевкон, Химкикон, Клинкон, Вороьевыгорыкон, Выборгкон, и даже - Сколковокон. И еще было много-много конов, все были то фестивали громкие, кругом на голове насаживали коронку позолоченную, давали кубки, приглашали для мастер-классов то Сапковского, то Стругацкого, а то и Киркорова. Кругом обстановка была сияющая. Гермес к тому был уж не просто фантаст-бывший-прапорщик. Он работал над серией "Небесный капитан и мир прошлого". Сосед по лестничной клетке, забулдыга Коля Маслов, встречая Гермеса по пятницам, кричал:
-Лёня, вот скажи, дебил ты или нет?
-Я писатель-фантаст, - отвечал Гермес, - у меня корона есть.
-На хуй ее одень! - советовал Коля Маслов.
-Грубиян, - отвечал Лёня Стуков, - какой ты, всё таки, Коля, потерянный же человек! Вот раньше я бы с тобой подрался. А теперь мне статус не позволяет. Я - Леонид Гермес. Тебе что-нибудь говорит это имя?
-Нет, ничего не говорит, Лёня. Ты думаешь, я - дубина? Вот выпей со мной.
-Не могу, спешу я.
А стояли они в подъезде. Коля Маслов вынимает из почтового ящика пузырь, стакан, наливает, пьёт, занюхивает газеткой бесплатных объявлений и говорит:
-Я, брат, не такой уж потерянный, как тебе кажется. Работаю я на мусоровозке. Ну, не водитель я. Я мусор гружу, а за рулем - Гриша Кулик. Я ж знаю, что ты сочинил. Вот скажи, Лёнь, ты совсем тупой? Зачем ты назвал книгу как фильм, только переврал? Ты что ж, не понимаешь, что это полный, чистый, ужасный П., хуже и не придумаешь.
-Это наоборот классно, - отвечает Лёня.
-Ну, сами смотри, сам смотри. Только ты поаккуратнее. Земля, она недолго это терпеть будет.
Пришёл Леонид Гермес домой, компьютер включил, вышел на сине-зеленые сайты, там тусуется, и всё из головы у него не выходит - вот был же фантаст такой, Григорий Чай. Был, да всплыл. Куда он делся? У кого не спросит - никто не знает. Да и хуже того, все делают вид, будто они очки задом наперед одели и дужками очков шевелят, как тараканы. То есть и не просто тишина и безразличие, а показной такой - нате-вам-и-обломайтесь-глушняк.
Сел Леонид Гермес сочинять "Небесный капитан и мир прошлого-3", часть под названием "Чужой против Германии". Мысли-то о судьбе Григория Чая были тревожны. Если разобраться - то может и не мир вовсе, а - набор гаек, трубочек, волокон - матрица. В этом случае исчезнет человек, а необходимая программа заставить думать, что его не было.
Встал он со стула, подошел к шкафу, отыскал томик Григория Чая, смотрит и думает - вот лежит книга.
- А вдруг я за нее получу?
А был это последний роман Григория Чая "Понедельник начинается во вторник". И, кстати, он вспомнил, что шел он еще в тот день, год назад... В тот самый день. .. Странный день. А Коля Маслов сидит на скамейке с пузырём и говорит:
-Лёня, я б лучше исчез, чем такой писать! Выпей со мной!
Не стал Леонид Гермес с ним пить. Пришёл домой, надел корону с Анадырькона, жена налила ему бокал кагора, сладкого, что аж мухи после пробы его засахаривались и валялись на окне, как мармеладки. Пришел, выпил, в окно глянул - сидит ли там Коля Маслов? Сидит. Сидел он, пока милиция не подошла и не начала его вязать. А как только начал он читать тот роман, так и мысли побежали мелкие, зубчатые, с мурашками.
-Это я тогда сообразил, - сказал Леонид Гермес, - что-то тут не так.
И вот, сел он и пишет. Пишет он про то, как фюрер нашел яйца чужих и решил покорить весь мир. А небесный капитан из будущего летел, и был он майор ФСБ, и он уже был во многих местах, и даже на танке Т-90 ездил в 41-й год, только не в роли попаданца, но как герой большой, подкаченный, с татуировкой. И бабы за ним бежали толпой, всё секса хотели...
Он поковырялся в носу.
-Так. Фюрер занимался айкидо.
Эта мысль принесла в его голову тепло. Он обрадовался, в ладонях появилась странная чесотка. В левом ухе закололо, а в правом зажужжало. Он принялся писать сам себе комментарии на одном из сине-зеленых сайтов, где было зарегистрировано 1 миллион 500 тысяч писателей. В течение часа он писал сам себе, и никто к его комментированию и не присоединялся. Но не дурак был Леонид Гермес. Писал от разных имён, да еще и с разных браузеров. Писал, да и хихикал, и чем больше хихикал, тем все жарче внутри его тела становилось. Он даже вспотел.
-Вот это да! - приговаривал он. - Вот это я!
Он уж совсем кипел. Чтобы совершить настоящий творческий оргазм, он пошел к стенному шкафу, где лежало пять корон, и одна из них - с Минсккона. Открывает он дверку, а там нет никакого шкафа, но виден полутемный коридор со стенами кирпичными, крашеными, и ведет он вдаль, и конца и края нет. Понял Леонид Гермес тут, что вот оно...
Вот оно...
А что оно?
Он и сам не знал, хотя душа вдруг встрепенулась, подсказывая - идти туда нельзя, но не идти невозможно, так как само затащит.
Только шаг он сделал, как и сбылось невесть откуда появившееся пророчество. Вроде бы и не было его, как в один момент прошёл сквозь эфир сигнал, и правда уж была иной, и судьба - вся длинная, с загогулинами, и слышался голос Коли Маслова:
-Лёня, ты выпей, оно полегчает.
Оно, может бы, и бредом было, да тут увидел Лёня Стуков возле стенки бутылку водки. Взял ее, отпил с горла и побежал. И бежит, и думает :
-Это ж я остановится теперь не могу. Буду бежать вечно.
Сказано - сделано. Помчался Леонид Гермес по бесконечному коридору, и уж не было ему никогда покоя, и с тех пор не видел его никто.
И вот что странно. Ведь еще за минуту до того посетители сине-зеленых сайтов, писатели, поэты, боевые фантасты, фентезисты, толкенистовцы, все обсуждали творчество Леонида Гермеса. Конечно, многие завидовали, зубами скрипели так громко, что от их общего скрипа шло по земле русской некоторое колебание. Однако, как только начал Гермес свой бег по вечному коридору, так вот тут и раз - как будто и нет нечего. Земля крутится. Люди рождаются, живут, умирают. Фантасты продолжают стучать клавиатурами, что дятлы. Бац, бац, бац. И этот ритм, проникая сквозь барьеры пространственно-временного континуума, попадает в кровь Леонида Гермеса, и тот бежит, подстегиваемый потоками чужого воображения.
Жизнь бежит, Леонид Гермес бежит. Должно быть, все закономерно. Жена его, придя домой, вдруг забыла, что у нее был муж. В комнате убрала. Пол вымыла. Короны все - что были с Москона, Мосткона, Питеркона, Воронежкона, Магаданкона, Ворлдкона, Киевкона, Химкикона, Клинкона, Вороьевыгорыкона, Выборгкона, и даже - Сколковокона - все их собрала, сложила и отнесла в гараж. Действия ее напоминали движения лунатика. Вернулась она, села и телевизора - довольная, предовольная.
А Леонид Гермес продолжает двигаться по коридору в никуда, и не будет ему остановки. А воображения прочих умов подпитывают этот странный, непонятный, нечеловеческий генератор.
Саша Глистов
Наш рассказ - вновь о Саше Глистове.
Сейчас Саше уже 26. Он - очень известный режиссер - снимает кино. Известным он стал так - по первым каналам телевидения сказали - зритель, смотреть! Это - серьезное кино. Услышав этот лозунг, зритель тотчас понял - о, и правда, серьезно. После чего, в коротком блиц-обзоре им было поведано о том, что Саша Глистов - вообще серьезнейший, хоть и молодой, мастер кинематографа.
Их взгляду предстал чрезвычайно худой молодой человек. Бледный, без лишней следов жизни на лице. Если бы было принято считать, что вампиры существуют - то они бы были именно такие.
Впрочем, заметьте, и фамилия у него была подходящая.
Репортаж задал Александру ряд вопросов. Отвечал он очень вяло, но не потому, что мыслей не было. Возможно, существовала линия задердки. Или с большой буквы - Линия Задержки. Зайдите в Википедию и почитайте, чтобы я опускался до банального копирования. Если же лень вам, то в двух словах скажу - Линия Задержки призвана задерживать сигнал на некоторую число микро или миллисекунд. Таким образом, если вы, допустим - репортер - будете ставить вопросы, а потом пропускать их через именно такой фильтр - то приходить они к интервьюируемому будут не сразу. А потому - и ответить он сразу же не сможет. Это ж законы физики, и их никто не отменял. Некоторые зрители это сразу отметили: мол, смотрите, молодой человек отвечает с задержкой. Другие - ноль внимания. Но странного тут нет ничего - что такое среднестатистический работающий человек? Это человек, у которого нет времени на дополнительные прения с пространством. И телевизор в таком случае для чего дан? А правильно - чтобы смотреть и не думать. Отработаете вы 8 часов, да еще и хорошо, что восемь. А то и все 10, 12. Два часа на работу в один конец, да два часа в другой. И что остается? И вот, вам говорят - а сейчас вы увидите фильм выдающегося режиссера Александра Глистова. Вы-то, может, и смотреть не будете, но в подкорке отложится: Выдающийся Режиссер. А потом и фильм - Замечательный Кинофильм о нашем времени.
Придя на работу, скажет среднестатистический человек: показывали, но не смотрел. Хотел посмотреть, и видел же - что гениально, но в мозгу дверцы не нашлось, чтобы принять.
Тут вспомнится вопрос, заданный репортером Саше:
-Александр, скажите, известно ведь, что экцептабельность ваших картин чрезвычайно высока? Скажите, есть ли здесь какая-нибудь местериальность или скрытые артикуляционные шоты?
-Да, в принципе, э-э-э-э-э-э, у меня была идея снять этот фильм в Берлине, там воздух более э-э-э-э-э-э-э....
Сашу особо не слышно. Голос не громкий, воробьиный. Микшером приходится докручивать, хотя и понятно - не это, не это важно. А что важно? А ничего. Не ломайте голову. Relax! Саша снял кино о человеке, о человеках, он даже немного подостоевничал, и в этом и есть новое слово.
Кстати, Достоевского Саша не читал. Он всему учился у папы своего, Яшы. О нем теперь и поговорим, чтобы было более наглядно, более фьючерабельно в плане общей ретроспективности.
Яша, он в юности был не менее бледен, чем сын его, зато был и замечательно носат. Некоторые даже думали, что он - Сирано де Бержерак, но это не так. С юных лет Яшу волновали различные идеи, но он, в отличие от прочих взволнованных, особо не думал, а идеи эти в жизнь и воплощал. Также, у него не было особых мук совести - ведь он парень был творческий. С детства играл на пианино. Очень любил такие песни, как "Мурка" и "Цыпленок жареный".
Ростов он был, местами, столб. То есть и не только ростом - а вообще сложением. А потому, один рано заволосевший парень в их классе как-то решил ему такое прозвище и дать:
-Фонарь.
Яша с другом Юрой Мироновичем этого парня вечерком поймали и стали стукать по голове резиновым мячиком для метания - помните, синие такие были, школьные. Настучали до того, что парень в больнице оказался.
А Юры, у того, Мироновича, была идея рано карьеру жизненную-то начать. А потому, сказано, сделано.
На перемене он ученикам и объявляет:
-А я сейчас прыгну на учительский стол и нагажу учителю. Меня поймают и посадят на малолетку. Раньше сяду, раньше выйду.
Запрыгнул Юра Миронович на стол, скинул штаны и исполнил свой номер, а содеянное журналом для оценок прикрыл. Как вернулся учитель - тотчас Юру и повязали. Как он и предсказывал - дали срок.
Яша же Юру Мироновича с того момента больше и не видел. Ибо он, Яша, после восьмого класса поступил в мореходное училище. Там у него появилось два друга - Дима Бек и Слава Кожан. С ними вдвоем они, а было это зимой, сбросили в воду Пашу-Отличника. Чтобы поспокойнее был, чтобы свои замашки интеллектуальные бросил, чтобы на путь истинный встал. Плыли же они в тот день по бухте на катере прогулочном. Паша-Отличник, разумеется, не выплыл.
-Все, забыли суку, - тихим, но твердым голосом, скомандовал Яша.
А месяц спустя, в городском парке, разобрались они с Гешей, одним из братьев Собакиных. Геша, впрочем, он сам нарвался - в ту пору в училище шла борьба за разделение сфер влияния. У Яши была небольшая, но весьма плодотворная, команда - они играли себе в напёрстки и никого не трогали. Собакины же считали, что жить надо по понятиям, и только им, да еще паре-тройке подлизавшихся к их компании, жизнь доверила высокое звание пацанов.
Слава Кожан на Гешу прыгнул, а Бек сзади ногу подставил. А Яша ножик вынул ножик тонкий, но длинный. В печень раз - и дело сделано.
А тут еще и судьба - второго Собакина, еще до того, как первого обнаружили, мусора повязали во время попытки выноса из магазина новых черно-белых телевизоров. Таким образом, команда Яшина, и без того - достаточно мирная - стала главной в училище.
Но ведь и правильно - что такого они делали? Наперстки, картишки. А потом подвязался к ним Сережа Самойлов, и ему вечно, Сереже-то, мало было.
-Давайте кассу брать, - сказал он как-то.
-Нет, не пойдем, - вяло отвечал Яша, - тише едешь, дальше будешь.
-По натуре, - сказал Бек.
-Да вы не поняли, в натуре.
-Нет, не пойдем, - проговорил Яша, - в падлу.
Сережа Самойлов же был парень очень инициативный - ему вдруг показалось, что он может лидерство в компании их небольшой отобрать у Яши. Да еще бы - наперстки, карты - а тут - касса. Старшие если узнают - завсегда уважать будут.
Сережа то думал, а Яша действовал. Он на обеде-то, в столовую, не просто так пришел - а ртуть с собой принес. Несколько термометров он разбил, да и ртуть собрал. И все эти замечательные тяжестью своей шарики он в компот Сереже и бросил.
Ну если подумать - а чего лезть? Не трогал же его Яша, верно ведь? Верно. Ну так - не судите, и не судимыми будете.
Кстати, родители Яшины, а значит - дедушка и бабушка будущего режиссера - ни чем таким не занимались. Дедушка был завсклад - но был какое-то не очень долгое время - потом его на каких-то делах поймали и вытурили со склада. С тех пор он занимался исключительно коллекционированием монет. Он даже нигде толком и не работал. Впрочем, тогда, при СССР, приходилось числиться. В сторожах, разумеется - кем же еще. Должность в ту пору кошерная была. Сутки через четыре. На сутки Иван Иосифович заступал - там работы ровно на час вечером было, и часа на два - днем. Это как раз хватало, чтобы ворота открыть-закрыть. Работал он на каком-то медицинском складе, и движения там не было особого. Да и лекарств особых, чтоб стянуть тоже не было. Так, по мелочи.
Бабушка у Саши Глистова жила вообще мирно - она сидела дома и готовила форшмак. Сбережения прятали в стенке. Прятали годами. Рублю уже тогда не доверяли. Еще Глеб Мордехаевич, родственник дальний, но человек - высокий, партийный, сказал в свое время:
-Мы, русские, живем в период между отборами. А отборов этих давно уже не было. Значит - ждите. Как придет он, отбор - один раз и навсегда. О себе громко не заявляйте. Скромность украшает человека. Самое важное правило наше земли: никогда не храните сбережения в национальной валюте. Будет день, будет час - все равно у вас все заберут. Это - закон мира русского.
Следуя этим наставлениям, бабушка и дедушка Саши Глистова хранили все ценности в долларах и золоте, о чем и Яше говорили:
-Рубль, Яшенька, это дерево. Спичку поднёс - дерево загорелось. А доллар - это деньги.
Сейчас же мы от нашей утяжеленной погружениями в прошлое прозы оторвемся и вернемся в наши дни. И посмотрим:
Вот выходит Саша Глистов с телестудии. Бледен он и высок.
Человек в желудке у кита
Евгений проклинал тот день, когда он вышел в море.....
Что движет человеком? Что заставляет быть другим?
Еще отец говорил:
-Все одинаковы. Но лучше живёт тот, кто хитрее. Но этого не нужно делать, сын.
И вот, он много думал - для чего же все эти нравоучения, если конец всегда одинаков, и уже много тысяч лет существуют люди, и никто так ничего и не понял. Все, что говорили - Бог, Дьявол, ход времени, стекание жизни струёй к подножию земли - все это лишь слова, которые сами по себе могут быть красивыми или нет, могут быть резонаторными, могут быть пустой пылью.
Когда выносят и вешают на проволоку старую перину, в ней тоже есть пыль. И бьют ее, и она отзывается.....
...... У всех предметов есть душа.....
Отец говорил:
-Жизнь нужно прожить достойно. Нужно желать жить, но при этом, не забывать, что ты не один, сын. Вокруг тебя всегда много людей. Кто это помнит, тот будет одарен божью благодатью.
-Зачем благодать? - спрашивал Евгений.
-Ты поймешь потом.
И вот он жил и думал - что пока он совсем юн, он просто не понимает. Но с годами все люди темнеют. У них появляется осадок. Потом - камни. Потом люди густеют, и судьба просто так их уже не ест, для этого нужна ложка. Потом люди становятся еще более темными, и о их существовании забывают.
Еще вечером он думал:
-Я найду!
Он зашел в кабак, чтобы выпить стопочку. Много пить он не собирался, утром нужно было рано вставать.