Кунсткамера : другие произведения.

В.Нерусский: Владимир Армянов.Мои ранние произведения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Один из первых сборников Нерусского

   Свои первые стихи я писал под псевдонимом Владимир Армянов.
   Было это давно и неправда. Нерусским я стал в 1994-м году после
   знакомства с "Great Sadness". До того свою рифму я сознательно лишал
   существительного. Оно мне мешало. Много позже из некоторых
   моих стихов я сделал римейки. Отдельные римейки не прошли без
   участия Сергея Го и Хантера, так как делались они специально
   для акции. Но, я уже давно, как обхожусь без чужых советов.
   Учась познавать новые грани ощущений, я часто делаю ошибки.
   Думаю, что ни один искатель не обходится без этого.
  
  
  
  
   Латник в Черном.
   (первые стихи - 1988-1994)
  
   * * *
  
   Разбуди меня лихо и тяжко
   Травостоем желаний тугих,
   Чтобы месяц своею упряжкой
   В небосводе вечернем затих.
  
   Разлепи пустоту всю на радость,
   Чтобы крыльями замахать,
   И упасть пеленою в сладость,
   И поля ожиданий вспахать.
  
  
  
  
  
  
   Незнакомка весны.
  
  
   Из света, мелкими шагами,
   Блистая звездами теней-
   Хвала и честь прекрасной даме,
   Сошедшей в мрак с Божьих сеней.
  
   Вы лучезарны, добрый гений.
   Приятен взор Ваш молодой.
   В пылу огня пустых сомнений
   Зальете все святой водой.
  
   Как из высоких дней дворца
   Вы сходите, повергнув беды,
   С улыбкой хитрого творца,
   В предтечи быстрой перемены.
  
   Как смею я, немой вершитель
   Печатью лести награждать,
   Раскидывать восторгов нити
   И неуклонно чуда ждать.
  
   Увидевший росинок нежность,
   Печаль, что пишет на устах,
   Укроет мрак в свою небрежность
   И спрячется в чужих норах.
  
   Я сам медведь - пещерны руки,
   Чтоб меч неверия держать,
   Но Вы прошли все грани муки
   В победе солнцу подражать.
  
   Да, не принять, стыдливы строки
   За оскорбленье в Вашу честь.
   Весной в деревьях ходят соки,
   И не почтите вы за лесть.
  
   Вы просто луч красивой тиши,
   Осколок тот, чего не может быть,
   Прекрасен взор, что дивом дышит,
   И не дает огню остыть.
  
   Пусть вечность теплыми хлебами
   Золотит купол ваших грез
   И одарит Ваш блик коврами,
   Сотканным из прекрасных роз.
  
  
  
   Капризы.
  
  
   Как бы горы вековые передвинуть,
   Да на них колпак большой опрокинуть.
   Было б весело идти, вот потеха.
   Крыша шифер берегла, а он и съехал.
  
   Вот бы реки все испить до упаду,
   Да траву с тобой помять до упаду.
   Лихо в гриву завираться у дороги,
   Чтобы годы шли галопом без тревоги.
  
   Крылья белые бы надеть меховые,
   Полететь, ломая двери вековые.
   Не унять свободный дух, ты не бойся.
   В радуге купель лучей, ты умойся.
  
   Как пробьют часы огня по удару,
   Лихо колесом звеня - быть пожару.
   Мы легонько снизойдем вниз по туче,
   Будто не было ступеней здесь покруче.
  
   Серебро, серебром принимаем мы в ладони,
   И в потоке бурном пропадем и утонем.
   Были дни, смех и слезы, да и вопросы,
   А теперь где же мы - растет просо.
  
  
  
  
   Стулья в слонах.
  
  
   Я не хочу полоски складывать-
   Их тигры любят за это.
   Генералам шпион докладывает,
   Что сюда движется лето.
  
   Пуговица валяется и смеется
   Всеми четырьмя глазами,
   Чей-то стакан в дребезги бьется,
   Наполнив грохот тазами.
  
   Вот взять стул - деревянен он,
   Плоскозад он и четырехрук.
   Стоит, как потухший слон,
   Молчит, как в плену - политрук.
  
   Ну что толку в бумаге жить.
   Она хамелеонная подлиза,
   Пытается, может быть,
   Белошершавой быть от верха до низа.
  
  
   А если к стулу крылья приделать,
   Бумагой жизни наполнить оси,
   То гладкое и голое его тело.
   Будет иметь ножек всех - восемь!
  
   И, взобравшись на нос океана,
   Наступая на пятки небес,
   Стул, не взирая на старые раны,
   К вечному зову природы долез.
  
   И песок услыхал щели тьмы.
   Разжижится и устремится сюда,
   А тут, к стулу табунами - слоны,
   Течет из ушастых большая вода.
  
   Они соберутся, из хоботов - пар,
   Поднимутся и прочь - на зимовку,
   Где холода нет, не знает пожар,
Там бубнящую варят спиртовку.
  
   Синеющий рот замолк. Слов - нет.
   Слоны не поверили в стулья.
   Почти растворился их силуэт,
   Как пчел строй, что стремился в улья.
  
   Опять все как прежде - стул не мычит,
   Погода пугает всех стужей,
   Но на деревянной обивке торчит
   Москва с хоботящейся рожей.
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Ничьи небесно-голубые сны.
   Лежат в перине, за забором.
   Туда тайком уходишь ты,
   Крадешься полуночным вором.
  
   А следом град идет, идет.
   Оглянешься - а он растаял.
   Негромко вечером поет,
   Кобель, что громко выл и лаял.
  
   Углы восходят за спиной,
   Там, где вино стоит во мраке,
   Все кажется большой игрой.
   Все ввязались в большую драку.
  
  
  
  
   Но, все ж, я робкий.
  
  
  
   Тогда увидеть Вас не смел,
   Когда цвели цветы печали,
   Я был белее стенки мел,
   А пароход в туман отчалил.
  
  
   Разлука пролегла рекой
   Большим каналом междометий,
   Вас рядом нет и лишь рукой
   Ловли круги былого эти.
  
   Прошли года - я стал другим:
   Пью небо лихо и учтиво,
   Немного дерзким и глухим
   Ч стал в желаньи быть красивым.
  
   Прах дум моих осел давно,
   Смотрю сквозь тонкие решетки,
   В глазах другое жжет кино,
   Все как в большой подводной лодке.
  
   Сомненья стали королем
   Пустых желаний и тщедушья,
   Но сыт я сахарным углем,
   И давит по ногам удушье.
  
   Сомкнуть успею ли опять
   Очей, пустячные мотивы,
   Как боль, разлуку не унять,
   И помыслы шалят игриво.
  
   Хоть дном хрустальным леденя
   Постылый мрак еще теснящий,
   Идет с мольбою, свет звеня-
   Но сыт, увы, предел манящий.
  
  
  
  
  
  
   Дар.
  
   Меня крестили калачом.
   Я же взлетел, мешаясь лестью.
   Был сладким милым палачом,
   Не возводя столпы до лести.
  
   На сизых уличных слонах
   Лепил ненужные картины.
   В углу же мерз худой монах
   С пустой и сломанной картиной.
  
   Мне дало нежности порок
   Любви исколотое вымя.
   Как рад был азбуке отрок,
   Когда свое сменил он имя.
  
   Но дней клубок заворожен,
   Застигнут странными цветами.
   Я стал большим. Я заражен
   Надменно-гордыми мечтами.
  
   Мой дом сгорел и горд пал,
   Глаза любви потухли сами,
   И мою молодость украл
   Грядущий век, взращенный нами.
  
   Быстрей же в горы и туман!
   Там, за стенами сизых сосен,
   Сокроют тихо в дивный храм,
   Число лучей волшебных восемь.
  
   Где, в медном цокоте ключей
   Застыли крики и молчанье,
   Им сон соткался у очей.
   И чуть мерцает жизни платье.
  
  
  
  
  
   Весна дружит не мо мной.
  
  
  
   Канавность быков неумытых
   Мычит больной тишиной.
   Весна беретом одета-
   Не дружит она со мной.
  
   На желтых кругах тумана
   Лелеют нарциссы ее,
   Здесь - не Нью-Йорк, не саванна,
   Тут птица гнезда не вьет.
  
   Взираю на старый башмак-
   Он тоже коряво прилизан.
   Дорогой накормлен он так,
   Как я дорогой пронизан.
  
   Хочу я уйти сквозь года.
   Отбор не стоит ведь на месте.
   Да только вот где поезда?
   Да только багаж полон лести.
  
  
  
  
  
  
  
   Ветер на спичках.
  
  
   Мне бы нити дали дальние дороги.
   Плечи растерзали б крыльями ночей.
   На руках послушных, с мирною тревогой
   Растеклись бы соком синих фонарей.
   По кругам огромным булькая шагами,
   Разметала лава на своем пути.
   Не уйдет стихия, камнем будет с нами,
   Вытри слезы ветром и ее найди.
  
   Спичкой выткни глаз у ночи.
   Не молчи и не робой.
   Дай мечте упасть не очень,
   И вина себе налей.
  
  
   На ступеньках лета, треснувшего рано,
   Дерни гвозди хитро легкою рукой.
   Не уснули гайки - вестницы тумана-
   Шепчет бор сосновый, что навек я - твой.
   Только мыши слепы сырами желаний,
   Сладко спит солома солнечной молвой.
   Съела нас на ужин пучеглазость зданий,
   Дым сигар колючих растворил с толпой.
  
  
   Спичкой выткни глаз у ночи
   И тихонько околей.
   Дай мечте взлететь не очень,
   И еще - побольше пей!
  
  
   Когда реки хором унесутся всплеском,
   Когда горы скажут, где моли следы,
   Ты поймешь о многом - нет другого места:
   Мои кости слижут звездные мосты.
   На большой тропинке и на полустанке
   Полотенцем хмурым оботрешь слова,
   В лодке, мхом убранной, из консервной банки
   Можно сделать кистень и свершить дела.
  
   Спичкой выткни глаз у ночи,
   Кто-то тихо околел.
   Запах стынет, стынут очи-
   Больше нет ненужных дел!
  
  
  
  
  
  
  
   Все - дождь!
  
  
   Утренние строки, что твои тревоги,
   Дождиком несмелым, тихо и звеня,
   Положились рядом, тихо у дороги,
   И умолкли ровно на четыре дня.
  
   Он свежил всю зелень сладкой волною,
   Омывал листву всю дивным миражом,
   И, влюбленный в небо, мокрою рукою,
   Строил путь-дорогу лунным витражом.
  
   И тоской, и грустью наполняя кубки,
   Дождь повергнул время и ушел один,
   Где ушел он в вечность - видятся зарубки
   На годах сосновых - я пойду за ним.
  
  
  
  
  
   Дом типовой застройки.
  
  
  
   За холмом повесился месяц
   На небесных подтяжках весны,
   Не был дом примечательно весел,
   Пуст он был тишиной новизны.
  
   Старый хрен с прохудалою крышей,
   Что торчишь ты глазами окон?
   Только ночью глухою потише,
   Поминаешь кирпичный закон.
  
   Тихо любят тебя все соседи,
   Одичалой любовью - сосна,
   И чердак пред тобою в ответе,
   Штукатурка больна белизной.
  
   Очи хлопнувших ставень - ресниц
   Потупились в заплывшую грязь,
   Пред немой чередой глупых лиц
   Пролегла в квартир сто перевязь.
  
  
  
  
   Некто.
  
   На пальцах света - полумрак,
   И некто открывает шторы.
   Он - злой удушливости враг,
   Он - синий эльф с ночным узором.
  
   По струнам глаз немых ночей,
   Касанием ненужных пальцев,
   Он, некто, льстец чужых очей,
   И белой кровью моет кальций.
  
  
   Захлопнул все одной игрой,
   Стремленье пыли - меда слаще,
   В пылу победы наш герой
   Азартно бремя славы тащит.
  
   И было ж что-то в синеве,
   Плевало резкими словами,
   И натянулось к тетиве,
   Но было предано все нами.
  
   Зарытых клубней не достать,
   Песок взошел, где снов свершитель
   Не может прошлого предать,
   Сжигает старую обитель.
  
  
   Хоть в крест всю шею облачить,
   Или давать дорогу страсти,
   В закат закинуть все лучи,
   Чтобы сокрылись в красной пасти.
  
   Но только не найти тот след,
   Что он ронял в траву устало,
   О, некто, шум твоих побед,
   Меня сразил мечтою алой!
  
  
  
   Чужой.
  
  
   На подошвах есть зеркала.
   На ладонях - сухие озера.
   Гребень старый на полку клала
   Непогода скуластым узором.
  
   Стены уши свои навострили,
   Снег зевал непорочным дождем,
   Но пришел полумрак - и все позабыли,
   Кто печали рассыпал ключом.
  
   Он уже не придет сквозь года,
   Всюду здесь половодья вода,
   Нежных струн, на Эоловой арфе
   Перезвоны закутаны шарфом.
  
   На подошвах осколки блестят.
   На ладонях клокочет болото,
   Гребень новый вчера отдала
   Тишь небес затонувшему боту.
  
  
  
  
   На память.
  
   Любимица воды святых стенаний,
   Златопогожая во всем,
   Волшебных слов немое изваянье,
   Игристых нитей дивный ком.
  
   Напрасно реки ждут знаменья,
   Вливаясь в пасть больших морей,
   Познавший тягость отреченья
   Без слов воздвигнет апогей.
  
   На нем она кровавыми словами
   Напишет всем и просияет миг:
   "Чудесен тот, кто дерзкими делами
   Не изведет печали светлый лик".
  
  
  
  
  
  
   Миражи.
  
   Калиновый цвет, чуть дыша, облетел,
   И звонят перезвоном к вечере,
   Лишь снежок тополиный белел
   Серебром на рассохшейся двери.
  
   Ты звездой одинокой была
   В небе белом раскрасила тени,
   И когда вдаль кометой ушла,
   Во мне, рухнув, погиб МИГ-29.
  
   Светлой дорогою тянется вниз
   След от дождей-эмигрантов.
   Солнце через вселенский карниз
   Дарит святым таланты.
  
   И, помнится, под вечер, в пыльце
   Мы сеяли тучи гроз ветром,
   И на веселом от смеха лице
   Виднелись разводы пепла.
  
   Но сгинуло все, исчезло во мрак.
   С росою читаю молитвы
   И надеваю свой лётный фрак,
   Чтоб впасть в уранные ритмы.
  
  
  
  
   Апрельские тезисы.
  
  
   Солнечные зайчики, что-то не пойму:
   Вы зачем, ушастые, лопнули Луну?
   И на что, вам, желтые, игр толчея,
   Свет течет навек не там, где судьбы змея.
  
   Но ушами хитрыми верх небес кляня,
   Пропищала мне в ответ зайца трескотня:
   Отдохни, уснувший, ритмы - это тля,
   Вечность - то в зрачках блик угля.
  
   Мокрых красок зелень отзовется.
   Дождь в душе навеки отсмеется.
  
  
  
  
  
   Все мы - не те.
  
  
   Повесил смог сушить носки.
   Накинула ночь покрывало.
   Сейчас бы умереть с тоски.
   Вот то, чего не хватало.
  
   Стать липовым налетом пней,
   Хлебающим смешные лица,
   Стремиться майским ветром к ней
   Последним криком хищной птицы.
  
   Но в судорогах лежит покой,
   И боль тупа - мечтанья любит.
   Вдали чуть слышен волка вой,
   Он тлен души вином пригубит.
  
   Иду вперед, на зов страстей,
   Ломая кости, когти, руки,
   Чтоб в мертвой сладости сетей
   Увидеть образ древней муки.
  
   Я окунаюсь всем нутром,
   Съедая горькие желанья.
   Там, где под искрами пролом,
   Души иной темнеет зданье.
  
   И вот поймал глаза лугов,
   В них ада пламень - лишь зарницы,
   Там, на холмах чужых брегов,
   Клюют сердца иные птицы.
  
   Я вижу трон засохших рук,
   Там дни пронизаны иглою.
   По тонкой нити нервный бег
   Кричит смеющейся звездою.
  
  
   Я открываю окна глаз,
   Впускаю нежную веселость.
   Кристаллом превратясь в топаз,
   Я рассыпаюсь в невесомость.
  
   И там, в тиши больших садов,
   Где ад молчит полдневной песней,
   Шумят иконою подков
   Раи тюрьмы большой и пресной.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   В песчаном сумраке изгойном,
   Где вечность трется о гранит,
   В земле сухой, жарой вспоенной,
   Оковы дух свои хранит.
  
   Могучий бог, Титан сомнений,
   Седой властитель старины,
   В нем каждый вздох - безмолвный гений
   Другой, без солнца, вышины.
  
  
   На стенах ткут разводы тени,
   Обвились мертвенным плющом.
   Там, обретая смысл видений,
   Уходит разум в тьму ручьем.
  
   Века идут, идут неслышно.
   Порывы войн - лишь листьев стон,
   И не так заметен, как обычно,
   Дурного бога злой закон.
  
  
  
   Весна.
  
  
   Весна приходит в трубы.
   В трубы вен.
   Надуй свои губы,
   Смерти тотем.
  
   Напудри свой нос,
   Чтобы резать себя.
   Разум - в разнос,
   Других в разнос рубя.
  
  
  
  
  
  
   Один миг.
  
  
  
  
   Когда-то, двадцать лет назад,
   Мы были молоды и пели,
   И жизнь свою бросали в ад,
   И в свет стремительно летели.
  
   Тропинка в сад к себе вела,
   Кусты и травы нас манили,
   Ты первой девушкой была,
   Из-за тебя друг с другом бились.
  
   Улыбки тонкий полукруг,
   И легкая, как пух, походка,
   В душе срывали петли дуг,
   На чем судьбы крепилась лодка.
  
   Мы за тебя в атаку шли,
   Кровь проливали, дружбу жгли,
   Но были все мы молоды,
   И чувства были так хрупки.
  
   После зимы, ты стужей жгучей
   Вдруг упорхнула за моря,
   Оставив лишь врагов колючих
   Между собою, свет кляня.
  
   Прошли года, исчезла юность,
   Мы зрелости ступаем шаг,
   Но, помним нашу безрассудность,
   Гордимся пылом старых драк.
  
   А где-то там, в тиши старинной
   Туманных и далеких стран,
   Вся в черном дама, в шали длинной,
   В портовом баре мнет стакан.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Искусство.
  
  
   Без особых больших стремлений,
   И без права на перелет,
   За плечами - гудящее племя,
   Тихо падал большой самолет.
  
   Экипаж с командиром усталым
   Заунывную песню поет,
   Стюардесса по имени Алла
   Между ног себе палец сует.
  
   Пассажиры молчали упорно,
   Глотки их потеряли свой цвет,
   И порватые связки из горла
   Не пошлют для родимых привет.
  
   Лишь радист, Солнцеедов Иван,
   С книгой гордо сидел в туалете,
   Он вчера был изрядно пьян,
   А сегодня подумал о лете.
  
   Скоро в лес упадет самолет,
   Полетят по деревьям ошметки,
   И найдет лишь спасателей взвод
   Томик Гёте в радистской пилотке.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Босые ноги натруженных стоп
   Окунулись в небо и темень,
   Где в закат и во тьму света столб
   Опустил свое светлое семя.
  
  
  
  
  
  
   Страсть.
  
  
  
   Поляны, лица и луга волос,
   Засею я гладью белых берез,
   Оставлю реки на холмах грудей,
   Течь редко и мягко, тревожить нежней.
  
   Дорожки с озерами кину я там,
   Где сладкой утехи стоит балаган,
   Достал пистолет и выпил кровь,
   Как это звать, если не любовь.
  
   Тело упругое насквозь пробьет
   Белою костью дикий налет,
   Лики слепые в желтых цветах,
   Вновь изымут в сознании страх.
  
   Возьму я большой и кривой кинжал,
   И на лице заиграет оскал,
   Молнией кину, и станет сок,
   Страстью бездонною свой огонек.
  
  
  
  
  
  
   Глупость.
  
   Когда повисли лунные шары,
   Изнемогаю от слепой игры,
   Хочу иметь в руке твой силуэт,
   Желания направить, как стилет.
  
   Не застилает все дела молва.
   Тебе дороже Кафка и халва.
   И скучен круг больших потерь.
   И между нами - в лето дверь.
  
   Цветы, подаренные краскою мастей,
   Сложила в стог - кормить свиней.
   Тома стихов и писем череду,
   Ты отдала старьевщику в среду.
  
   Милей иметь роскошное авто,
   Блеск ресторанов и песцовое манто,
   И - льстивых лиц огромный полигон,
   Хвалебных возгласов большой вагон.
  
  
   На кухне свет горел весь день,
   Скрипела сипло ветхая постель,
   Орал приемник, вешался покой,
   Ты заедалась липкою халвой.
  
   Смятенных чувств прыщавые мечты
   Наразводили надо мной мосты,
   И вот прозрелся дух гурмана:
   За все, за это, я ее любить не стану.
  
   Уехал в ночь, живу теперь в бараке,
   И каждый день бросает на атаки,
   На стенке обветшала штукатурка,
   На фото милая молчит фигурка.
  
   Пшеницы золото склевали воробьи,
   В глазах засел немой мазок тоски.
   О, боги, ей гордились бы волхвы,
   Когда в руке торчит кусок халвы.
  
   И в каждом запахе чуть слышна самба,
   Ручьи волос стекут водой за дамбу.
   Куда стеклись признанья и хвальба,
   И где, возможно, плодится халва.
  
  
  
  
   Тайга.
  
  
   Игла пронзали мешки вширь,
   Строки читали тома вдаль,
   Пошла вся земля тайгой в мир,
   Надела тугую кедровую шаль.
  
  
   Сероземы, болота, суглинки все,
   Заняли позицию выжиданья,
   Голубыми реками лес втеснил
   Тайну зеленого дна мироздания.
  
   О, как бескрайни накаты тумана,
   Как развенчали вы хвойную мглу,
   Словно налет на вселенском стакане,
   Зелени вечной вскормившей тайгу.
  
  
  
  
  
   Девочка, наступившая на хлеб.
  
   Дело было прошлым летом.
   Я купил тогда конфеты.
   Шел по улице, любуясь,
   И столбы сбивая хуем.
  
   Вдруг на улице Неглинной
   Увидал отрезок длинный,
   Там стоял, клубясь, народ,
   Широко разинув рот.
  
   Посреди колонн торчащих,
   На большой проезжей части,
   Гимназистка ростом малым
   Хлеб ногами попирала.
  
   К ней подходит постовой
   И кивает головой,
   Он орет, стучит ногами,
   Лихо двигая руками.
  
   Вся толпа еблом торгует,
   Тихо ропщет, кипишует,
   Просит вызвать неотложку
   И сорвать с нее одежку.
  
   Молча слушала девица
   Взболомошенные лица,
   Под пальто была базука,
   Раз! Удар! И стало сухо.
  
   Нету криков, нету гама,
   Лишь в домах дымятся рамы,
   А малышка вдоль витрин
   Спешит в хлебный магазин.
  
  
  
  
  
  
   Time-ыр.
  
  
   Time - это поток чего? Времени?
   Time - это тяжесть холодного бремени.
   Ыр - конец хрустящим мечтаниям,
   Ыр - приют холодным скитаниям.
  
   Соедини эти лживые слоги,
   Time да плюс Ыр - ну -ка, смотри,
   Выходит один ледяной Таймыр,
   Снежною вьюгой вьюгой пронизанный сыр.
  
   В тундре растет малютка-береза,
   Роняет на ягель сочные слезы,
   Топчут лишайник копытом олени,
   Спят на льдинах пузатых тюлени.
  
   Можно есть похлебку с морошкой,
   Закусить злой зудящей мошкой.
   Посмотри, как сияет сияньем
   Северного Полюса белое зданье.
  
   Тут, на Таймыре, нет королей,
   Чтобы не мерзнуть - побольше налей,
   После услышишь топот и рык,
   Знай. Сюда мчится большой овцебык.
  
   Здесь их помногу, их дофига,
   Холод не страшен и тундры стена,
   Ждут они час, когда моря вода
   В Бельгию их унесет навсегда.
  
   Мы покидаем волшебную землю.
   Больше другого вряд ли приемлем,
   Жаль, что Брюссель не увидит вода,
   Гордых животных Таймыра стада.
  
  
  
  
  
   Стансы Готики.
  
  
   Готика, экзотика половиц.
   Дерзкие да смелые пали ниц.
   С ужасом начертанных диких лиц,
   В похоти, услужливой для девиц.
  
   Плюнь в колодцы водные широко.
   Дверью громко хлопни, и - в окно.
   Лезет луч полуночья, эх, оно,
   Тень тоски безбожия, все одно.
  
   Во поле зеленом, там, на лугу,
   Месяц спиной треплется в дугу.
   Значит, скоро в ночь опять запрягу
   Думу черную тугую свою на бегу.
  
   Радость стыдную лестью в срок
   Принесли века звенящий свой дивный рог,
   Чтоб сумел запасти ветра в прок,
   К берегам другим, где царствует дикий дрок.
  
  
  
  
  
   Ларс.
  
  
   Мой отец - кровавый Марс-
   Подарил на сердце фарс.
   В час, когда туманный барс,
   Имя дал мне - пилот Ларс.
  
   И упал я в стены фьордов,
   В древних викингов аккордов.
   Нищий сын ушедших лордов,
   Стал я менестрелем гордым.
  
   Мерлин старый, мой учитель,
   Указал, где есть обитель.
   Я накинул синий китель,
   А внутри засел мучитель.
  
   Через горы шел, через лес
   Я в свою страну чудес.
   Но смеялся сзади бес,
   И лобзаться ядом лез.
  
   Потерял волынку с луком,
   Распоясал клетки в дугу,
   В быт ушел неровным кругом,
   Стал себе врагов и другом.
  
   Де ты, сказочный мой лес?
   Где же ты, страна чудес?
   Сам, в молчании небес,
   Я в преграду дней залез.
  
   С той поры летаю часто
   В обороты снов причастных,
   И мечтаю звездной пастой
   Начертать, что все прекрасно.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Охраняйте птиц в декабре,
   Берегите патроны в постели,
   Утоните в реке на заре,
   В час. Когда менестрели запели.
  
   Руки дайте седым слепцам,
   Чтоб нащупать порок и совесть,
   Положите писать глупцам
   Их ума канатную повесть.
  
   Что нам сеять и жать урожай?
   Гордой красною вышли рожей.
   Слабость лестью нам больше не скажет,
   Что последнюю отдали кожу.
  
   Вольный ветер в цыганской пыли
   Нам заменит порок и отчаянье,
   День грядущий из светлой дали
   Весь воздаст ледником изваяний.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Мои ведра пустых обещаний,
   Наполняют лазурью небесной,
   Без предлога и стона раскаяний
   На стене пустодневья отвесной.
  
  
   Тонкой кистью разбуженной шерсти
   Развожу по безликим заборам
   Строки песен забытых героев,
   Их куплеты плетутся в узоры.
  
  
  
  
  
   Надвигались с севера холода.
  
  
  
   Надвигались с севера холода
   По маршруту: Мурманск - Краснодар,
   Их ебали дерзкие холода,
   И в глазах застыл спиртовый удар.
  
   О, не ходи на улице зимой.
   Злые шутки сделают с тобой.
   Приготовят из тебя обед
   И на грудь повесят трафарет.
   "Здесь будет в памяти долго жить
   Мичмана Янсона лживая нить".
  
  
   Пол земли лежит впотьмах,
   Это все отымели холода.
   Разобрав по полю сизый страх,
   Их войска текут уже сюда.
  
   Город южный крепко засыпал,
   Возле ЗИПа серебрился вал,
   Губернатор баксы все отдавал,
   Но настиг его колд и в рот дал.
  
   О, не ходи на улице зимой.
   Злые шутки сделают с тобой.
   Приготовят из тебя обед
   И на грудь повесят трафарет.
   "Здесь будет в памяти долго жить
   Мичмана Янсона лживая нить".
  
  
  
   Секретутка.
  
  
   Молодая мечтой секретутка
   Заходила к нам в нумера,
   Не была ее мать проституткой,
   Хотя тоже чесалась дыра.
  
   Я куплеты ей пел и сонеты
   В тишине и табачном дыму,
   Пока честь ее имели корнеты,
   Находясь в алкогольном плену.
  
   Га десерт - миндалем и ядом
   Щекотал и смешил собой,
   В сладкой неге лежала ты рядом.
   Поглощая свинцовый сок мой.
  
  
   Свечи ночи заплыли к рассвету.
   Кто любил тебя - мирно спит.
   Ты, укрывшись большою газетой,
   Исчезаешь, чуть делая вид.
  
   Молодая мечтой секретутка
   Вновь войдет к нам в нумера,
   Может, мать ее и была проституткой,
   Нам плевать, была бы с нами она.
  
  
  
   Цыганка.
  
   Погадай на руке, цыганка,
   Потревожь пересказом рок,
   Лик вечерний гуляет в тачанке
   И спускает на нас курок.
  
   Что грустишь? Волос небеса
   Рассыпай по полям предплечий,
   Отмеряй мне, тугая коса,
   Расступившихся дней увечья.
  
   Сквозь тенистый и летний сад
   Мимоходом пройдешь неслышно,
   Я твоим поцелуям рад-
   Их цветы расцветают пышно.
  
   Грудь младая еле дожит
   Под созревшим и нежным соком,
   Тихо лаской любви дорожит
   Под лобзаний сладких потоком.
  
   По листве пожелтевшей, коврам,
   Разотру сладострастные муки,
   На нем заиграется рок
   От нелепой и скорой разлуки.
  
   Пестрокрылая птица далей,
   Над собой совершаешь обряды,
   И, в преддверии смены ролей,
   Ты меня опьяняешь ядом.
  
  
  
  
   Восемь.
  
   У принцессы на платье узоры.
   Цифрой восемь ресницы торчат,
   На груди простираются горы,
   И озер дивный край не почат.
  
   Оглянулась принцесса - тень зноя,
   Солнца черные лики парят,
   И толкует о том небо злое,
   И кругом- наркотический яд.
  
   Она - тиха дочь бездорожья,
Даже голая телом в мечте,
   И не смотрит на яркие рожи,
   Тихо, молча идет по воде.
  
   Стопы белые речкой омылись,
   Сбилось зло о надводную быль,
   Все герои, что ворохом вились,
   Превратились у кладбища ы пыль.
  
  
  
  
  
   * * *
  
   В отеле, под вывеской "Белый...Э
   Был съезд литробольщиков слепых,
   Занятых в маете по пиву,
   Где каждый хлестал красиво.
   Но вечный напиток был тухлый,
   В желудках их свечи потухли,
   Пошли всей командой вперед
   Ногами. Эх, неудачен был год.
  
  
  
  
  
   Те же черты.
  
  
   И в тонкой линии плеча
   Найдется зов любви иной,
   На перекосе искр луча
   Он обведет корсет тугой.
  
   Открыты ставни в дивный сад,
   И свежесть радует покоем,
   Ему признателен и рад
   За жизнь, наполненную боем.
  
   Вкусивши сладостной мечты,
   Откинул полог и в погосты
   Заходят с дрожью пустоты
   Черты лица с желаньем роста.
  
   Тиха, влекущая собой,
   Несет в корсете сладость неги,
   Зачем я вновь пленен тобой
   Как светом недоступной Веги?
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Герои идут воевать с собой.
   Они - молодые, и сыты войной,
   Зачем им оружье, зачем - ордена,
   Гранитом налились их имена.
  
   Слегка пошумев зеленой листвой,
   Нарушат деревья их вечный покой,
   Что был перекрашен в эти тона.
   Герои, были ли нужна война?
  
  
  
  
  
  
  
  
   На Лестнице.
  
  
   Лестница-кудесница милая,
   Ты сильна ступенчатой силою.
  
   По рукам твоим и по ребрышкам
   Я весь день ходил все воробышком.
  
   На перилах, в чугуне изваянных,
   Проводил бы дни в подаяниях.
  
   Львы оскаленные тумбой с узором
   Не дарили б мне тупые укоры.
  
   Гладко-гладко тебя мазали щеткой,
   Промочили горло каменное водкой.
  
   Будут туфельки, ботинки, сандалии,
   По тебе раскатывать дали.
  
   И за что такое мне наказание,
   Чугуна печаль иль молчание.
  
   Я бы кузницу берег и лелеял,
   И искрами все вокруг засеял.
  
   Чтобы солнечный день не сразу,
   А по лестнице всходил к экстазу.
  
   В наших донных, приземленных взглядах
   Отразился отрепьем нарядов.
  
  
  
  
  
  
  
   Все - даром.
  
  
   Покатилась повозка моя под откос
   В белые храмы согнутых берез,
   Мне напевающих ветками гимны,
   Кровь пепелящую поправили дивно.
  
   Просто хотелось скорее взлететь,
   Птицей небесною падшею в сеть,
   Взглядом прощанья наполнить все дали,
   Те, что когда-то ее величали.
  
   Дневные мысли - стреножены кони,
   В них умирало поветрие в стоке,
   Мир свой построить хотели где-то,
   Но развевала реальность всех летом.
  
   Так вот бредет обиженный путник,
   Словно безбожник, словно распутник,
   Делать заказы, потребовать света,
   В платьях замшелых не видно ответа.
  
   Дохлые строки, я сам стал соплив,
   Как Джек-из-Тени, попавший в Глив,
Давший мне силу, потратил все даром,
   Я поднебесных созвездий отару.
  
  
  
  
   * * *
  
   На желтом песке молчали следы,
   И берег молчал у кромки воды,
   Деревья шептали в прохладную синь:
   "Оставь все тревоги, сомнения синь".
  
   Но было загадочно ленью играть,
   Глазами морскими холма пожирать,
   На чаек безумных галдящих толпу,
   Спускать сквозь тернистых лучей синеву.
  
   На приступах гавани, в уступах столетий,
   Здесь жило созвездие чутких соцветий,
   Цветущие розы из перлов морей,
   На ликах старинных и мертвых вождей.
  
   Все минуло в вечность, ушло навсегда.
   Покинули гавань, пронзили года,
   Все краски палитры художников света,
   Хранившие данное слово завета.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Я брился сном.
   Я думал - женщина она,
   Дуплистая,
   А видел наяву
   Архангелов струистых.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Поезда, идущие мимо в даль,
   Разбивают последние надежды ожиданий,
   Оставляя на лицах сухие палитры,
   Где вера тоньше стекла в осколках.
  
  
   Белая прядь крутится в кольца,
   Задавая интерес проплывающим глазам,
   Улицы затихли и фонари мерцают,
   Отдавая последние поклоны отъезжающим.
  
   Иногда кажется, что лета не будет,
   Но поезда уносят прямо в радугу,
   Где перезревшими пятнами от жары
   Краска рекою льется в мир людей.
  
  
  
  
  
  
  
   Mein Miester.
  
  
  
   Мой хозяин имел сто дорог,
   Но его погубил спелый сок
   В толстом брюхе ленивых надежд
   Стал он князем скользких невежд.
  
   На хвосте его спутался страх
   В бледно-розовых сиплых тонах.
   Звезд прокисших ищущая старость
   Подарила ему усталость.
  
   Его крылья стали как рвань,
   На охоте стреножена лань,
   Вечность вытерла о него свои руки
   Обрекая на вечные муки.
  
   Так, он лежит в тишине болот,
   Оголяя мой небосвод,
   Пузырями пуская тень страха,
   И пророчит безжалостным крахом.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Подавши милость старцу спит.
   Внутри его огонь кипит.
   Он призван врать, и грозен вид
   Под тенью заплесневших плит.
  
   Он верил в то, что было медом,
   Дар предков, что казался ледом,
   И тряпкой вился шлях болотный,
   Манил к себе дорогой плотной.
  
   Но он застыл, что меч постылый,
   Тот, что врагам дает могилы.
   Он стал скалою, там, где щит
   Врагам о мире говорит.
  
  
  
  
  
  
   Думы.
  
  
   И что ты думаешь об этом?
   Что думаешь об этом всем?
   Я не родился стать поэтом,
   Не стал я хмурым палачом.
  
   Веретеном прядет старуха-осень
   Клубок печать наклала на уста,
   И день пройдет и ни о чем не спросит,
   Про мой погост прощения листа.
  
   И, ежечасно, станут корчить мины
   Очки в коврах пернато-серых лиц,
   Но кто склонит голову почином
   Перед закатом пыльных небылиц.
  
   Но вас просить я ни о чем не буду,
   Пусть демона все сами изведут,
   Когда в смятеньи я не стал Иудой,
   И был задушен больным зовом пут.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   В Ночь!
  
  
   Любовница-ночь, над рекою надежды,
   Сними поскорее тумана одежду,
   И темными чертами спеющих губ,
   Открой моих радостей тяжкий заступ.
  
   Но только священный набат отзовется,
   Заря робким светом тихонько взойдет,
   Любовница-ночь от меня отзовется,
   И сгинет во мрак и росой снизойдет.
  
  
  
  
  
   Заклинание.
  
  
   Заклинаю - не быть!
   Проклинаю - любить!
   Дни грязные в лени голой.
   Часы стянутся сладостью новой.
  
   Там купола горят, смотрят,
   Звонко к порогу гимны дарят.
   Руки возьми свои - потяни,
   Их растаяло в воздухе - три.
  
   Правду не брал - врал.
   Любить не любил - был.
   Ленью дышал - услаждал
   Душу нищую от похвал.
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Небо голубело, зеленело
   Облаками белыми.
   Занесло реку
   Руслом в веки.
   Сомкнулись вечно,
   Разбудить - не сметь!
   Ждет меч и клеть.
   За дела дерзкие
   Попляши!
   Скоморохом малым
   Листком удалым,
   На ветру и в тиши.
   Будем пить много
   Выбитой дорогой
   Замолчи!
   Но оковы ночи
   Тяжки в полуночи
   Не стянуть их сразу,
   Будь алчи!
  
  
  
  
  
  
  
   Изгой.
  
  
  
   Сени новые краской липовой
   Окропили святой водой,
   Люди молятся люди сетуют,
   Что вселился туда изгой.
  
   Осуждаемый под порукою
   На хоругви нет его рук,
   Натянулись так тонко
   Дни его,
   Он - не враг, он - не друг.
  
   Богомольцы челом бьют, молятся.
   Над кадилом - ладан и пар.
   Что живется ему и не варится
   Но в душе не виден пожар.
  
   "Ты чужой нам, неприкаян ты,
   Спаса яблоки светом полны,
   Почему ж до сих пор на паперти
   Не открыл ты вещие сны?"
  
   Поклонись в ноги свят-святому,
   Не берег на сердце греха,
   Но туманный ваш берег и матовый,
   И в домах ваших там прореха.
  
   Я, отчаянный, неприкаянный,
   За стеной монастырской мой мир,
   И обманут я вами, причаленный
   Лживым пением святошных лир.
  
   Дайте мне мешковину и рубище,
   Отпусти во мрак во Христе,
   Жизнь как нож я держал за голенищем,
   И умру на корявом кресте.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Клятва.
  
  
  
   Головой отрекаюсь от топора,
   От петли, колеса, гильотины,
   За решеткой созрела пора
   Рушить мир рассыхающей глины.
  
  
   На прокушенных ртах страх застыл,
   Облетает тревога округу,
   Урезонив свой бешеный пыл
   Я на днях затянул подпругу.
  
   И в пустых, безнадежных делах,
   И в глухих и больших околотках,
   Обещаю презреть дикий страх,
   Оросив кровью алой колодки.
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Жара жарится. Душно.
   Сушит, все сушит.
   И слушает,
   Где вместе с каплей
   Упавшей,
   Вместе с дождем июньским
   Есть еще храм,
   Оставшийся
   На песке и в пыли,
   Но тщетно, пустые глазницы
   Она опоила зельем
   Как вырванные страницы,
   Как голос, утративший пенье.
  
  
  
  
  
  
   Первое причастие.
  
  
  
   Свежее, нежное,
   Дышится чаще,
   Видно постучалось
   В первом причастии
   Сестра-осень
   И кивает
   Холодным обещанием
   Нового дня.
   Видно - выздоравливаю,
   Ото сна.
   Нету теперь
   Прощенья и мечты,
   За гранью миров
   Осталась ты.
   Колосом пшеницы
   Необклеванным,
   Днями
   С вороватыми
   Глазами рек.
   Ухожу туда
   Скорей,
   С причастьем своим
   Навек.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Мой Вавилон.
  
  
   Глазами небесной сферы
   Увидел пещерный град.
   Как голубь, летящий первым
   Свернул с высоты назад.
  
   Он был обессолен хлебом.
   Его взгляд - крыльев лишен.
   Там, где под синеющим небом
   Лежат мосты в Вавилон.
  
   Под двери подкралась память.
   Зачем ты ее пригласил?
   Но сердце не помнит вмятин
   От боли былых светил.
  
   На жертвенном пламени света
   Зажег ты свою стезю,
   От прошлого нет ответа,
   Его я вином запью.
  
   А осень расчесана ветром,
   И в сумраке стынет стон,
   В дороге с попутным пеплом
   Увидим мосты в Вавилон.
  
  
  
  
  
  
   Мой Вавилон*12.
  
  
  
   Глазами небесной сферы
   Увидел пещерный град,
   Как грешник, лишенный веры,
   Спускался в бездонный ад.
  
   Он был неподвижным хлебом,
   Его взгляд - крыльев лишен,
   Где, под рубиновым небом,
   Лежат мосты в Вавилон.
  
  
   За входом стоит память-
   Зачем ты ее пригласил?
   Но сердце не помнит вмятин
   От блеска былых светил.
  
   На жертвенном пламени света
   Зажег ты свою стезю,
   От прошлого нет ответа,
   Твой образ вином запью.
  
   А пепел развеялся с ветром,
   И в сумраке слышен стон,
   Где ветры из мертвых бабочек
   Венчают мосты в Вавилон.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   По почте слали вы мне поцелуи,
   Завернутую в тонкую папир.
   Я верил, что меня вы любите,
   И их зачитывал до дыр.
  
   В надежде встречи ожидания
   Томился прозрачный фантом
   Сам вел себя на истязания
   Тропинкою в любимый дом.
  
  
   И. в нерешимости и ужасе
   Часами молча в ночь взирал,
   Неузнанный полночный суженный,
   Печальный рыцарь без забрал.
  
   Но вы уехали в большой карете,
   Чуть хлопнув дверью и вот:
   Осталась памятна в корсете
   Фигура спелых вешних вод.
  
   Так часто, может, от сожаленья,
   Ходил я к окнам роковым,
   Не видя света - лишь волненье
   Все застилал вечерний дым.
  
   Не получать мне больше поцелуи,
   Не замирать от росчерка пера,
   И образ ваш, и имя ваше всуе
   Не воспоет смятенная жара.
  
   Повозки наши разошлись в тумане,
   Никто не понял и не пожелал,
   Что лучших дней, проведенных в обмане,
   Кто так надеялся, как ждал.
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Как здесь по проводам, скажите,
   Идут слова любви и смех,
   И, если так, то мрак свяжите,
   В косицы прожитых утех.
  
   Но все же:
   Ни кабель трансаэродромный,
   Ни серебристый блеск крыла,
   Ни в коем, что весь век ментальный,
   Нам не признают - все зола.
  
   О, боги, ваши э устали,
   Пытался пить ладан и мед,
   Но выжал день - скелет его глазами
   Засеял,
   И остался - лед.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
   Пылок после льда глоток,
   В жар уходит из под ног,
   Почва, что крепит уста
   Тонким росчерком креста.
  
   Видна прорезь глаз-комет,
   Но не ясен мне ответ,
   Что послал письмами вдаль,
   Но укрыла всех вуаль.
  
   Мне не дорог мир побед,
   Не страшны капканы бед,
   И искрою мрак играет,
   И стоит она и не тает.
  
   Может плох иль прорежен,
   Иль неволей отрешен,
   Что плевать - усох родник!
   Бил ключом, теперь поник.
  
   Даже старые страницы
   Не ложатся в вереницу,
   Даже прежние друзья
   Все молчат. А где стезя?
  
  
   Лишь спокоен океан,
   И пьянит меня дурман.
   Все погибло, ворох хлама,
   Всюду пни, дорога в ямах.
  
  
  
  
  
   Нищий.
  
  
   Я - нищий, стою у паперти
   Стоит день и ночь,
   А ты живешь под запертью,
   Росы оливок дочь.
  
   Прошу на хлеб у люда,
   Ветхи мои штаны,
   А ты бросаешь с блюда
   Верчики своей казны.
  
   Но взгляд поймал неловко
   Удушливой волной,
   И стала ты мне главною,
   Заветною мечтой.
  
   Как лебедь ты всплывала
   В дубовый храма зев,
   И красотой пленяла
   Божественною всех.
  
   И, выходя в свет божий,
   Стрехала пыль с плеча,
   На хлеб подав проходим,
   Краснея и молча.
  
   И стук колес кареты,
   Стоял еще в ушах,
   И солнце в эполетах
   Под стены гнало мрак.
  
   Вот так проходит лето,
   Вот так и жизнь пройдет,
   Кто прав, что нет отсвета,
   И будет ли черед?
  
   Прошел год - и что же?
   Я весь продрог. Но там
   Стою в своей рогоже
   И с верою к мечтам.
  
   Среди карте снующих
   Туда, сюда, вперед,
   Я вижу лик цветущий-
   Его не тронул год.
  
   Ты - снов живых признанье,
   Чуть сладкий аромат,
   Ты - на устах молчанье,
   Когда все говорят.
  
   И нежен в каждой ноте
   Улыбок небосвод,
   И как огонь в камине,
   Пылает нежный рот.
  
   Опять средь шума мира
   Вошла во мрачный храм,
   Где нет забот и лиры,
   И палят фимиам.
  
   Когда обратно к месту
   Тихонько шла, цветя,
   Но вел тебя, невесту,
   Мечтанья теребя.
  
   Народ опять волнуется,
   Кругом ссыпается медь,
   Тревожатся, бунтуются,
   Желают посмотреть.
  
   Ты вдруг меня увидев,
   Застыла, словно лед,
   Как будто бы завидев
   Запеленатый лоск.
  
   И молча, без завета
   Мне бросила цветок-
   Луна скатилась к лету,
   Покинул тело сок.
  
   На нежной алой розе
   В бутоне стыл слезой,
   В упрек немой угрозе
   Всех поцелуев рой.
  
   Что ты мне ни дарила,
   То вряд ли все вернешь,
   Слова, что не сказала,
   Как будто в сердце нож.
  
   Люблю тебя, о, небо,
   Люблю же всей душой,
   Что я с тобою не был,
   Ты не была со мной.
  
  
  
  
  
  
  
   Меч.
  
  
   Много прожито клетчатых дней
   И река превратилась в болото,
   И среди первородных теней
   Проступает меч беззаботно.
  
   Ты - клинок, закаленный в боях,
   Не Любови красивой оправа
   Лезвие ржаво, но грудь - в орденах,
   И опоен весь бывшею славой.
  
   Среди лязга собратьев в пылу
   Излучал на округу все солнце,
   Тени вражьи дрожали в тылу,
   Передернувшись в спящем оконце.
  
   Боги битвы вплетали в венок
   Свою доблесть и белую почесть,
   Когда пил обагрявший все сок
   И судил тяжело и пророчил.
  
   Много рук возжелали иметь
   Имя грозного рыцаря света,
   Много глаз - не в силах смотреть
   На безликую силу завета.
  
   Вера к вере, и вера огню,
   Не меняет скрижали на злато,
   Меч решил, что всю тайну свою
   Унесет в забытье без возврата.
  
   Упал он росою в траву,
   Грозы молнией землю прошили,
   Кто смог дважды сложить голову,
   Когда раз умереть отпустили?
  
  
  
  
   Посвящение Клубу Любителей Джина с Можжевеловыми веточками.
  
  
   Осень стекает на эполеты,
   Хитрым лукавством пленит.
   Где мои мысли? Там, где ответы
   Стали с востока в зенит.
  
   Скоро усталые лики прибоя
   Смоют шаги находящей волной,
   Там, где посеял терпкую хвою,
   Наших желаний последний бой.
  
  
  
  
  
  
   Нарколепсия.
  
  
   Тонкою серою ватою туч,
   Через петлицы и сквозь года,
   Вечер пронзает неоновый луч,
   В горд заходит вода.
  
   Все в преклонении чутком лежит,
   В море стихии и сна,
   Каждый постелью своей дорожит,
   Если суха и тепла она.
  
   Я выйду вон в непогоды ручьи,
   Руки, как крылья, возьму,
   И разломаю свистящьи крючьи,
   И на себя дождь приму.
  
   В доме сложу как стареющий зонт
   Жестом упрека и пеплом сигар.
   Он заревет. И в змеящий рот
   Мой опустится угар.
  
   Так мы сидим взаперти и в дому.
   Я и опоясанный дымом дождь.
   Лишь иногда сквозь его пелену
   Тело бросаю в дрожь.
  
  
  
  
  
  
   Корабль прошедших дней.
  
  
   Когда в альбом опустишь руки,
   И тени прошлого возьмешь,
   Может от смеха иль от скуки
   С собой в дорогу заберешь.
  
   И парусником в белом море
   Просторы ваши бороздя
   Сойдись попробуй в жарком споре5
   С железной силою гвоздя.
  
   И стрелочник дороги в вечность
   Немые курсы сложите в круг.
   Путей бегущих бесконечность,
   Хитросплетеньем сильных рук.
  
   Тут есть мостов, ведущих в бездну
   Особенно красивый вид,
   Их шум, и их же бессловесность,
   Низводит славу в суицид.
  
   Там на зеленых мхом полянах
   Лежит под звездами роса,
   Дубы в раскидистых кафтанах
   Дыханьем смотрят в небеса.
  
   Есть сень, где в дни поры минувшей
   Внимал дары и блик весны,
   И на губах навек уснувшей
   Принцессы, чувственные сны.
  
  
   Где круг друзей не больше искры,
   Что в ночь взлетает от костра,
   Их лица помелькают быстро
   На складках нового утра.
  
   Ты выход ждешь, отбрось сомненья,
   Оставь всего себя сполна,
   И- в ожидании творенья,
   Беги услужливостью сна.
  
  
  
  
   Я не вернусь.
  
   На острый взгляд есть ножик.
   От головы - топор.
   Смотри - не вышел рожей
   Циничный круизер.
  
   К ночам мне кинь все письма,
Да деньги в них вложи
   Там будет, что потратить,
   Забыться от души.
  
   Наполни ветром тени
   Большие паруса,
   В пылу своих сомнений
   Когда стоит жара.
  
   Не будет больше сказок.
   Прощай! Я был таков!
   Не трачу ярких красок
   Для тяжести оков.
  
   В столбцах газет провинций
   Ищи, мой след простыл,
   Как из чужих петиций
   Сел в лодку уплыл.
  
   На слабый взгляд есть ножик.
   От головы - топор.
   А все ж не вышел рожей,
   Хотя и круизер.
  
  
  
  
   Когда приходит звиздец.
  
  
   Мой дядя из четвертой квартиры
   Вчера получил аванс.
   И всех порубил он секирой,
   Подъезд отмечал декаданс.
  
   Толстый мэр приезжал на "Тойоте",
   Депутаты ходили гурьбой,
   И сказали: "Если вы пьете-
   Не ходите с секирой домой".
  
   Так теперь дядя пьет не на кухне,
   Он сидит в ресторанной тиши,
   И когда все мозги распухнут,
   Будет в окна кидать голыши.
  
   Пей нынче, пей, молодец,
   А иначе, мой дядя, наступит звиздец.
  
  
  
  
  
   Я - негерой.
  
  
   Я - не герой, я - незвезда,
   Я просто запятая.
   Сдается дом, течет вода,
   И я в них сам втекаю.
   Видеть то, что видишь ты,
   Пить хочу, чем пьяна ты,
   Негерою все мосты,
   Незвездою все мы сыты.
   Так ответь, зачем же жить?
   Если рядом не не быть?
   Даже если под окном
   Все под белым серебром,
   И под небом тихо спит
   Чуть засыпанный самшит,
   Сдали дом, стоит вода,
   Я - негерой, я - незвезда,
   Навсегда!
  
  
  
  
  
  
   Как быть?
  
  
   Как быть?
   Если даже болиголовы раздают поцелуи,
   Надеясь на большую любовь,
   Как быть?
   Если даже очки стали местом для писем
   И выяснения грядущих неприятностей.
   Кто виноват?
   В том, что весной, раздирая пустоту
   Зеленой колыбели лезет тополиный пух.
   Кто виноват?
   Что вопли полудикой старухи
   Режут нервы бормашиной волнений.
   Что делать?
   Когда большой грузный автобус
   Носит в себе кричащее нутро зайцев.
   Что делать?
   Если под платьем у любимой девушки
   Вы находите свой страх.
   Как быть?
   А может просто вляпаться во все это,
   Кипящее смолистой палитрой,
   Оранжевое утро и громко сказать:
   "Пошло все к черту!
   Главное: это я, это сила,
   Мы - это ураган.
   Солнце светит, а
   Все остальное - фигня!"
  
  
  
  
  
  
  
   Раковина моря.
  
  
   Латы ржавые скрипят,
   Скрип их давит напрасно,
   И все известно, они хотят
   Вдоволь напиться маслом.
  
   Ключ на полке лежит,
   Он затворяет нужные двери.
   Им каждый член дорожит
   Партии, рвущейся к цели.
  
   Речка тихонько журчит,
   На берегах - позолота,
   Месяц речкой этой дрожит,
   Капая звездами пота.
  
   Только я лежу на дне.
жемчуг стынет на челе,
   До пизды мне ваше горе,
   Я - лиловая раковина Белого моря.
  
  
  
  
   В ожидании осенней поры.
  
  
   Озябла милая, держи ладони,
   Мои горячие огнем горят, что кони
   Чрез степь мчатся черною лавиной,
   Что так грустна? Больна ли сплином?
  
   Откинь печаль свою, я рядом нежен,
   С пылающим челом и сеткой губ заснежен,
   Однако мой заплатанный тулуп,
   Нет, не беда,
   Мы долго вместе ждали эти поезда!
  
   А слезы - влага, на морозе - лед,
   Он силу выймет, он - не друг, поймет,
   Лишь тонких линий рыцарь по букетам
   Тебя согрел и вдаль увел, где лето.
  
   Дыши, родная, воздух манит ароматом,
   Что эта дымка? Может так когда-то
   Пахли первые цветы в лесах, что мир родил,
   И свежестью своей всех взял и одарил.
  
   А может тайные комета света
   Улыбки
   Тихо раздавали и скрыли вечность
   Зыбко
   И кинули к порогу медленного ветра
   Где мы все ждали поезда, но нет ответа.
  
   Все ушло, где он живет, и вот
   Не знает даже самый блудный кот,
   Что песни дарит черной крыше,
   На животе лежа. Но небо стало выше.
  
   К губам зовущим поцелуям ласки
   Без наважденья страха, без огласки,
   Что нас осудит сверху те, чья власть,
   Им позволяет негою купаться всласть.
  
   Так, белые листы беременны стихами,
   Где сыты мы по горло всеми снами,
   И тонких девушек безумственный наряд
   Безмолственно велит вершить обряд.
  
   Жизнь без стремленья скорби в веках,
   Жизнь хоть в аду, иль на пустых брегах,
   В нитях заката иль на зорях,
   Все согласились несть с тобою, на санях.
  
   Машет стыдливо, робеет невзгода,
   Чуть в зеленеющих листьях погода.
   Эти раскаты брызг синевы и воды
   Смоют следы и ведут к небосводу.
  
   Heaven! Примите подарки к ногам!
   Скажем большим пребольшим валунам,
   Глупость - глупа, но сокрылась в словах,
   В помыслы наши, во всех дней делах.
  
   И ждем мы осень. Идет на поправку,
   Сели мы вместе на новую лавку,
   Будем ее величать, госпожою,
   Милою матушкой, желтой порою.
  
   Если озябла, родная, терпи,
   Вот уж и осень идет, посмотри.
  
  
  
  
  
  
   Потерянная отчизна солнца.
  
  
   Кто мне поверит, что был я - пилот,
   Небо испытывал и самолет.
   Тонкие призраки дымчатых гор
   Я рассыпал в серебристый узор.
  
   Были моими друзьями ветры
   И разносили на крыльях дары,
   Замок свой был, но без замков.
   И опоясывал черный ров.
  
   Все были дружные: эльфы и тролли,
   Весь свет дышал свободой и волей.
   Пир и закланье, веселье и тризна,
   И за воротами солнца - отчизна.
  
   Все улетело, скрылось в тени,
   Как под пологом тяжелой пыли,
   Как в полотне Сальвадора Дали-
   Сон вызываемый лётом пчелы
   За секунду до пробужденья чумы.
  
   Там, за туманом, был я пилот,
   Там без обмана имел самолет,
   Только не видно мне дымчатых гор,
   Видно, не слабо рассыпал узор.
  
  
  
  
   Центр.
  
   В Центре знали:
   Что Кенгуру - это
   Полосатые ползающие звери,
   Живущие под водой,
   Которые выходят
   Один раз в году,
   Ночью.
   Повыть на Луну
   И отложить
   В полярный лед
   Одно единственное яйцо
   Из кожи и скорлупы.
   Все и обо всех.
   Было известно Центру,
   Загадка была одна,
   И ее пытались
   Разгадывать-
   Кто они,
   Эти самые из центра?
  
  
  
  
  
   Трусы и свастика.
  
  
  
   Однажды на улицу
   Посреди шумящей суеты
   Вышел мужик
   В полосатых трусах.
  
   Все столбенели, хуели,
   Машины гудели,
   Люди оборачивались,
   Тыкали пальцами.
  
   И еще долго-долго
   Провождали его взглядом,
   И удивлялись.
  
  
   Когда на следующий день
   Флаги с красно-коричневой
   Свастикой
   Украсили фасады домов-
   То никто этого даже
  
  
  
  
  
   Особенно близкий.
  
  
   Что мне дворцы, что мне хаты,
   Коли душа родилась крылатой,
   Что мне пиздец, особенно близкий,
   Если я горе хлебал из миски.
  
   Укрывшись пологом без веры в веру,
   Не знавший преграды поиска меры,
   Засунул в дырявые окна руки.
   Жизнь без мечты, хуже нет муки.
  
   Пусть весь прошелся пыльною бурей,
   Жизнь осталась безмозглою дурой,
   Нарывом сидящим в глубокой жопе,
   Как захуяренный волк в окопе.
  
   Выкиньте деньги свои на ветер,
   Станет сон так легко, так светел,
   Зубы спрыгнут сами из полки
   И защелкают, как снежные волки.
  
   Отворяй-ка свои новые ворота,
   И пусть к солнцу приходит позолота.
   Закуси дымом сгоревших храмов,
   Где себе ты изливал сок фимиамов.
  
   Запах снега и звездов стоит,
   Под подошвою тихо сопит
   Мой пиздец, особенно близкий,
   Что испил я из бронзовой миски.
  
  
  
  
   Вера.
  
   Лишь год один ушел далеко
   Взирать на горы в тишине-
   Так обойтись со мной жестоко
   Нельзя представить и во сне.
   Но эта мера, злая мера,
   Ее избравший - сам палач,
   Когда едва родившись, вера
   Не видит смеха, только плач.
   И, прикоснувшись телом юным
   К ветрам сомнений и тревог
   Все понимают, и на рунах
   Пытается проникнуть рок.
   Читая старых знаков круги,
   Колдуя страхом, век кляня,
   То к небу простирает руки,
   То призывает мрак, звеня.
   Она ка искра, что звездою
   Плащ сумрака пронзает в миг,
   И тянет свет во тьму с собою-
   Хоть быстро тонет этот крик.
   В пучине полного бездонья,
   В глазах, забывших, как любить,
   В губах без стона и ироний,
   В шагах, не знающих, как жить.
   О, дева эта, как с тобою
   Мне трудно и легко дышать.
   Под солнцем, где шальной молвою
   Иного счастья не желать.
   Пусть осень снова за стеною
   На скрипке листьев теребя,
   Пройдет неслышною порою,
   Земле отдавши всю себя.
  
   И год уйдет опять далеко.
   Еще один, туда, где склад.
   Что, вскормленный кровавым соком,
   На свет рождает маскарад.
   И буду снова я кружиться
   И новой маской одарен,
   Змеею скользкой дико виться
   И продавать вчерашний сон.
   Когда ж в заснеженной пустыне,
   Рогоже босиком бредя,
   Я буду честен и повинен
   Как нерожденное дитя.
   Меня своим холодным ликом
   И испугает, и взбодрит,
   Тот образ, что смеется в бликах,
   И так давно собой пленит.
   Мы. Что одну стезю и поиск
   Делили, как очаг в дому,
   И принимали лень за поезд,
   Что даль уносит в синеву.
   Я попрошу ее исполнить
   Последней волею беря,
   Чтобы дозволили промолвить
   Словами белого огня:
   Суди меня, оставив память,
   А в ней - все лица и цвета,
   Что в меня верили и знали,
   Что их не выветрят года.
   Суди, что я не верил верой-
   Неверием я верил впрок,
   Но ты - единственная мера,
   Насколько каждый - раб и бог.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Малиновый цвет печали.
  
  
  
   Малиновый рыцарь печали
   Под окнами замка стоит,
   Суровым его величали
   Под радужным блеском ланит.
  
   Ответь мне, приору, отрадой:
   Где море надежды и грез,
   Где снова найду я усладу
   В потоке отчаянных слез!
  
   Где девы, зовущие перси
   Укроют в тенистых садах,
   И губы, что розовый персик
   Играют в медвяных цветах.
  
   Твой меч обнажен и опущен,
   Ты рыцарь, меня не зовешь
   В дорогу, где горы и пущи,
   В туман, что с печалями схож.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"