Началось с того, что в велосипеде сломалось колесо.
Катил меня старенький велосипедушко по дороге городской, российской, камнями, будто созревшими прыщами-угрями, утыканной, с ухабинами и рытвинами. Ножками молодыми крутила я педали быстро. Подпрыгивая в седле, была внимательна, смотрела на пустынную дорогу, объезжала всякое малое препятствие, а потом вдруг отвлеклась. Кинула взгляд в сторону - на легковушку, стоящую у обочины. Ничего особенного - сидит мужчина за рулем в олимпийке, а выражение лица необычное: глаза невидяще устремлены в пустоту, черты лица окаменели. Вот это несоответствие - обыденность, заурядность ситуации и необычность выражения лица, захватило меня так, что спустя несколько секунд лежала я на земле, упав с велосипеда, прежде наехав на камень. Переднее колесо превратилось в "восьмерку", я сильно оцарапала кожу на правом колене и ушиблась всем правым боком.
Когда я поднялась на ноги, отряхиваясь, ойкая и сдерживая слезы боли, передо мной стоял мужчина из легковушки. Теперь его лицо выражало озабоченность и сочувствие.
- Сильно ушиблась?
- Да... Вот - колесо...
- Ерунда! Колесо починим! Главное, чтобы ты в порядке была.
- Спасибо.
- Время есть?
- Простите?
- Я говорю, если ты не торопишься, то могу сейчас велосипед починить.
- Ну что вы!.. А где вы его чинить будете?
- А вот мой дом, - мужчина указал рукой на постройки за моей спиной.
Я оглянулась. Несколько пятиэтажек образовывали что-то вроде жилого массива с деревьями и детскими площадками.
Мужчина взгромоздил велосипед на плечи и твердым широким шагом направился к своему дому. Я почти вприпрыжку догоняла его - болело колено, из раны струйкой сочилась кровь. Я смотрела на фигуру мужчины. Он напоминал легендарного Сизифа. Только вместо огромного камня, на его плечах покачивался в такт шагам разбитый велосипед. Во всей его фигуре было что-то такое, что не оставляло меня равнодушной. Я смотрела на впереди идущего с неослабеваемым интересом и чувствовала, как во мне зарождается азарт. Сначала это была капелька, маленькая такая, где-то глубоко в груди. Потом разрослась она до таких размеров, что стало ей тесно в грудной клетке, - это было уже целое озеро флирта, готовое выплеснуться наружу. Боли я уже не ощущала, другие чувства заполонили меня.
Велосипед едва уместился в коридоре тесной хрущевки. Я стояла у входной двери. Подошел хозяин, взял меня за руку и провел в ванную.
- Зовут меня Георгий. Можно Жорик. Здесь зеленка, пластырь. Если хочешь, можешь принять душ.
- Душ? Зачем?
- Тебя как зовут?
- Люба.
Он улыбнулся. Вышел, тихонько прикрыв за собой дверь ванной.
Через четверть часа в мужской рубашке, одетой на голое тело, стояла я, подпирая косяк двери, и наблюдала последний этап ремонтных работ. Вместо "восьмерки" красовалось новое колесо. И теперь Жорик, склонясь к велосипеду, насосом накачивал шину. Он держал насос чуть ниже пояса. Движения его рук были ритмичны и медленны, подобны метроному. Ш-шик - ш-шак, ш-шик - ш-шак, ш-шик - ш-шак...
Мои глаза держали в фокусе руки Жорика, а звуки, подкачиваемого в шину, воздуха поднимали горячие волны сладострастия, вязкой патокой растекающихся по всему моему, пахнущему "Нивеей", телу. Завершив работу, Жорик распрямился, улыбнулся широко:
- Принимай работу, Любаша!
Велосипед с блестящим передним колесом был прислонен к стене в коридоре, а Жорик уже деловито оглядывал меня.
- Смотри, кровь сквозь пластырь протекает. Давай-ка я раны перебинтую.
Он снова взял меня за руку и провел теперь уже в зал. Усадил в кресло, ушел и скоро вернулся с бинтом, ватой и ножницами. Я смотрела на него, как завороженная. Жорик тем временем опустился передо мной на колени, и стал бинтовать рану. Он наклонил голову, и я увидела близко его волосы, стриженные модным ёжиком. Они были черны, со стальной проседью. Запах мужского вспотевшего тела коснулся моего носа.
Одной рукой он придерживал мою ногу, а другой крутил вокруг нее бинт, проделывая это просто и ловко. Моя ступня находилась как раз посреди его ног, несколько выше колен. Я задыхалась от переполнявших меня чувств.
Все, что с нами происходило, напоминало какую-то забавную игру.
- Жорик, вы кто? Воин Мальтийского ордена? Самаритянин? Медбрат? - увлажняя язычком губы, тихо спросила я.
- Да обычный мужик я... Поэт.
Он встал с колен, отряхнул ладони. Окинул довольным взглядом наложенную на рану повязку.
- А теперь...
- Неужели вы хотите меня еще и накормить?! - нетерпеливо перебила его я.
- Да. А что?
Все так же полулежа в кресле, я медленно расстегивала пуговицы мужской рубашки, надетой на мое вымытое, благоухающее, приготовленное тело. Жорик стоял передо мной, смотрел спокойно, безучастно. Я распахнула рубашку. Прохладный воздух тронул два созревших наливных яблока с отвердевшими сосками. Ровная гладь живота нарушалась пульсирующей рябью внутренней дрожи. Бугорок, опушенный золотистыми волосками, прятал потайной вход, розовеющий влажным бутоном. В глазах Жорика что-то ожило, сосредоточение пропало с лица, уголки губ растянулись в улыбке. Я с облегчением и предвкушением закрыла глаза. Но ничего не случилось. Когда я открыла глаза, Жорик уже стоял у стола и что-то торопливо писал.
- Ты только послушай, Любаша!
Лето. Комната. Ночь нараспашку.
Я курю, ты рядом сидишь.
На плечах твоих в клетку рубашка.
Дым струится. Ты тоже молчишь.
Когда я стояла, держа велосипед, перед входной дверью, собираясь уйти, Жорик был тих, но всё так же галантен. Он помог мне выкатить велосипед на лестничную площадку, пожал руку. Мы попрощались.
Прежде, чем он закрыл за собой дверь, я обернулась и спросила:
![[]](/img/k/kulikowa_l_m/cluba-1doc/w1a.jpg)