- Ах, какой он красавчик, этот Филипп! И как некстати Джон решил куда-то уехать! Интересно, когда же мы вернемся назад? И вообще, куда мы прёмся уже который день? Хоть бы никто не перехватил такую выгодную партию. Я-то видела, как эта лядащая Сьюзи при виде Филиппа поигрывала задом перед ним. Чтоб у неё с тощих боков все "яблоки" осыпались! А какие у него томные глаза... Филипп... А имя какое у него замечательное! "Филипп" в переводе с греческого означает "любящий лошадей".
Оглянувшись на Джона (не заметил ли он непроизвольно-мечтательного движения крупа при мысли о мускулистом жеребце Филе, недавно привезённом на ферму), Мэри продолжила свои размышления:
- А КАК он их любит? И что для этого надо? Вот бы с ним...
Оч-ч-чень нет-т-тор-роп-п-ливые, расплавленные жгучим солнцем мысли кобылы, были безжалостно прерваны жуткими звуками: пассажир, сидящий рядом с возницей, достал из мешка один из своих многочисленных саквояжей, а из него скрипку и несколько раз провел смычком по струнам, отчего у Мэри сама собой поднялась дыбом вся грива и распушился хвост. Джон расхохотался:
- Мэри, ты стала похожа на испуганного опоссума!
В ответном обиженном всхрапе можно было отчётливо услышать:
- Сами вы, сэр, опоссум!
И гордо мотнув головой, отчего её грива взвилась и перекинулась на другую сторону, зашагала легкой рысью. Но постепенно рысь перешла в прежний неторопливый ход.
Лента длинной, прямой, степной дороги начиналась далеко позади за одним горизонтом и бежала впереди далеко-далеко, исчезая в мареве, за другим, в сторону которого и стремилась, поднимая пыль, крытая выгоревшим до белизны брезентом повозка. Практически ровная, как стол, Великая Равнина тянулась на тысячи километров, огибая Скалистые горы с востока. Сухая, выжженная солнцем земля, звенела под копытами лошади, медленно тянущей фургон. В фургоне сидели только два седока. Возница Джон, одетый по-ковбойски, в шляпе и запыленных жилете и штанах с грубыми кожаными заплатами. Он держал кнут, но периодически подгонял лошадь длинным концом вожжей. За его поясом был неизменный "кольт". Рядом с ним сидел интеллигентного вида пассажир, всем своим видом выпадающий из общей картины этого мира. Он старался держаться бывалым ковбоем, но старый залатанный сюртук и шляпа-котелок выдавали в нем новичка в числе искателей кусочка счастья в Новом Свете. Тысячи старателей и переселенцев тянулись от плодородных насиженных и обжитых берегов Миссисипи на запад к Тихому океану, в необжитую Калифорнию и Дакоту. Одни желали получить свой кусок земли под ферму, другие тоже жаждали застолбить свой участок, чтобы потом перерыть его вдоль и поперек в поисках вожделенного самородка. Ну или перемыть куболитры воды с песком для того же результата. И те и другие пускались в многомесячное путешествие караваном. Великая равнина была опасна наличием дикого зверья, но и двуногие "хищники" тоже искали свою добычу. Неугомонные племена индейцев нападали на караваны из ненависти к захватчикам их земель и истребителям бизонов. А банды любителей легкой добычи могли поживиться золотом и деньгами, кои имели при себе некоторые путешественники. Хотя главной целью банд были почтовые и банковские фургоны, они не брезговали и мародерством. Диковинным было то, что этот фургон был одинок. Но возница был уверен, что вряд ли может заинтересовать бандитов, к тому же верный "уравнитель" и прикрепленный к крыше фургона винчестер добавляла ему уверенности.
- А вот ещё, Том, я в салуне месяц назад слыхал, рассказывали, что один старатель в Южной Дакоте нашел самородок величиной с бычью голову! Вот ведь вытянул козырной туз! Да... Сколько ещё таких тузов скрывает та земля... Да...
- Ну, я думаю, что люди зря говорить не станут. Вот в нашем городке, одна приличная семья тоже поехала искать счастья. И землю получили, так теперь ферма у них. А старший сынок их в старатели подался... Да, кажется, сгинул, бедняга...
- Да нет, люди зря болтают такие страсти. Наверное, разбогател, да делиться с родственничками не пожелал. - И Джон захохотал, а отсмеявшись, вновь обратился к попутчику. - Том, а ты вообще куда едешь-то? Что впереди у тебя, чего желаешь?
- А я музыкант, играю и пою. На жизнь хватает. Иногда... - При этих словах он как-то запнулся и тут же спохватился. - Я ещё и песни пишу. Сейчас спою мою последнюю написанную песню. Это моя самая лучшая песня.
Слегка смущенный Том, потянулся внутрь фургона и достал банджо. Надо сказать, что у него был странный багаж для искателя лучшей жизни. Маленький узелок (надо полагать со сменой белья) и мешок с музыкальными инструментами. Он периодически извлекал их и музицировал, чем доводил до бешенства уставшую Мэри.
- А теперь за банджо взялся... Великий Маниту, за что? Джон, любимый хозяин, чтоб с тобой всю оставшуюся жизнь апачи у столба пыток развлекались, какие злые боги подкинули тебе на пути этого меломана, эту музыкальную отрыжку Нижнего Мира? Едем-то всего ничего, а мне он хуже слепней надоел уже. От его музыки даже копыта сводит. И весь ливер в краковскую колбасу заворачивается. И ладно бы ещё просто бренчал, так ещё и петь пытается. А голос-то, голос каков! Все койоты в степи построятся стаей и пойдут в океане утопятся, только чтобы не слышать этих заунывных стонов.
О, боги, сглазила ведь, дура, опять завыл. Фр-р-р-рк!!! Аж мороз по шкуре. Да не тяни ты поводья, Джонни, и без тебя дурно...
Джон, видать, тоже не был в восторге от вокальных данных попутчика и поспешил перевести тему:
- А у меня ферма небольшая, недавно вот прикупил жеребца. Слушай, не конь - огонь! Своенравный, сильный. Вот думаю по возвращению его к соседской кобылке-двухлеточке отвести. И ему радость, и мне прибыль, когда она ожеребится. От дьявол, в горле пересохло, а до ближайшего салуна ещё невесть сколько пыль глотать. А какие там девочки...! Ух...Том тебе какие больше по нраву? Мне, например, нравятся погрудастее, рыженькие, и чтобы норовом как моя Мэри. Не люблю слащавых кокеток.
- Ну... Джонни... - Нерешительно начал Том. - Женщины разные интересны. Есть ведь и очень умные...
- Да ты что, с ними разговаривать, что ли собираешься?! - Перебил Джон собеседника. - Хватай, что позадиристей и не теряй времени. А все эти слюни-сопли про любовь и сю-сю не для бравых ковбоев!
Том немного сник и снова зазвучало банджо.
Под заунывное бренчание и размеренную беседу седоков Мэри всё сбавляла ход и очнулась от неожиданного натяжения вожжей.
- Мэри, старая ты четырёхногая калоша, чтоб тебе ворон Йель глаза выклевал, куда ты прёшься?? - Рявкнул Джон и, обращаясь к спутнику, добавил, - О! А вот и указатель! Смотри, Том! Салун и ночлег. Всего-то 10 миль и 3 доллара с человека. Пропустим по стаканчику-другому холодненького, а?
- Куда правишь, туда и прусь. И ничего я не старая, мне всего пять! Направо? Будет сделано... В лучшем виде... Как это - когда доедем до салуна? Ну алкота-а, своего им мало. Сегодня... Наверно. А что, тебе прямо сейчас надо? Куда спешить-то? До вечера время еще есть... Солнышко так пригревает... Подремать бы... Хрр-р... Хрр-р... ААА!!! Кто здесь?! А, это ты... Фуууххх... Чуть не упал с козел? А я что, я ничего. Кошмар приснился! Тебе что-то было нужно? А, направо? Пойдём, сейчас пойдём. И чего вожжами-то сразу драться, злодей. Лучше б попутчика своего перетянул пару раз. Ведь вчера вечером, когда пастись пустил, мне травинки в глотку не лезли. Этот стон у нас песней зовётся, ага. Сами-то вискаря кукурузного налакались да храпели всю ночь на два голоса. А мне всю ночь койоты чудились, хотя половина из них от зависти уже удавилась. А остальные, глухие, небось, от рождения. Ой, фр-р-р-рк! Как вспомню, так вздрогну, я ведь их с детства боюсь. Надо было и мне вчера бутылочку приговорить, кто их там считает. Зато вы-ы-ыспа-алась бы хоть. Хотя сегодня бы голова болела. Эх, нет в жизни лошадиной счастья!
Меня ведь после таких пыток Небесный Отец должен будет живой взять в Верхний мир. И кормить там отборнейшим овсом. И жить мы там будем в собственной пятистойловой конюшне, с Фи-и-и-илечкой, и будет у нас трое жеребят, два мальчика и девочка.
А вдруг он меня не дождётся??? Он-то там, а я-то здесь, пыль глотаю. Вот черти хозяина за этим золотом понесли, не найдет ведь ничего, я нутром чую. А там ведь ещё эта сучка, соседская двухлетка крупом крутит, фр-р-р-рк, ой-ой-ой...
Ой.. Я, кажется, придумала, как от этого приблудного трубадура (хи-хи, и слово-то какой подходящее: тру-ба-ДУР!) избавиться: надо повнимательнее по сторонам посматривать, потом якобы испугаться чего-нибудь и понести. Джонни-то привычный, удержится, а этого точно сбросит с повозки, вместе с его инструментами. А потом ка-а-ак развернусь, да на полном ходу по его банджам-скрипкам и прочим барабанам ка-а-а-ак промчусь! Вот тогда-то с удовольствием послушаю его плач. И даже подпою, в меру скромных сил, хе-хе...
- Мэри, чтоб тебя оводы заживо сожрали, ты что там затеяла, а? Я ведь, тебя, хитрокрупую, насквозь вижу!!!
- А? Не, хозяин, я так.. Последние пару метелок ковыля не в то горло попали, кхе-кхе...
- Вот моя Мэри, кобыла норовистая и хитрая, как впрочем, и все женщины. Зато верная. В скольких мы с ней передрягах побывали на этой равнине. Я многих уже перевез туда, да вот сам только сподобился попытать счастья и золотишка намыть. Мне к свадьбе они оч-чень даже кстати будут. Даст бог, с добычей вернусь, тогда женюсь, ух.. Есть у меня одна девушка на примете: стройная, глаза - как зелень весенняя, волосы - ярче солнца медью полыхают, а уж что сверху, что снизу - мечта!... Пару месяцев, думаю, поработать и мне хватит на жизнь. А ты как думаешь, а, Том? - И он толкнул плечом задремавшего попутчика.
- А? Извини, немного задумался. А что, здесь бывают нападения?
- Да бывают иногда. Орудуют здесь и красномордые павлины и банда Черного Джека. Но мы для них не имеем интереса. Они на караваны нападают, да банки грабят.
- О! Ну и очень здорово, что я поехал не с караваном, а с тобой... Какие огромные кактусы. Надо же... Земля как камень, трава выгорела, а этим здоровякам как будто всё нипочем... - Том с удивлением смотрел на кактусы-исполины, за которыми поворачивала дорога.
- Черти бы эти кактусы разодрали, нашли, где вырасти, твари колючие: прямо на дороге. Это ж опять пол-мили крюка делать... Ох, грехи мои лошадиные, тяжкие.. Мне осталась одна забава... Хочу в следующей жизни баобабом родиться, чтобы ни одна сволочь ни вожжами не хлестала, ни по солнцу не брести сутками, стой себе, водичку впитывай из земли, да лучи солнечные с неба... Но ведь Филечки рядом не будет...
Неожиданно тишину взорвал свист, топот копыт и выстрелы. Из-за кактусового леса наперерез фургону неслась группа всадников. Они вопили и улюлюкали.
- Тёмные боги! Накликали беду! Это Черный Джек! Том, стреляй из винчестера! Он уже заряжен! Мэри, родная, выруча-ай!!! - И он хлестнул кобылу. - Наверное, давно караванов не было, что они на одиночек нападают! Мэри, на колбасу пущу! Быстрей, шевели копытами, суповой набор!!!
- А? Где? Что? Опя-а-ать?? Господь вседержитель, снова на банду Чёрного Джека нарвались... Да не вопи ты, Джонни, как будто ежиным запором маешься, уже бегу, бегу-бегу.. Вот видишь, я уже разгоня-я-я-я-юсь! Я вот прям ух! Прям вот наперегонки с ветром! Прям вот почти как Филипп! Филя.. Филенька... Ай, не надо кнутом!!! Вот только что этот музыкант там опять вопит? А, ему не прицелиться? Так это.. Дороги надо делать нормальные, морды рукожопые! Гос-споди, что за страна.. Ни дорог, ни умных людей. Чего-о??!! Я ж счас ваще остановлюсь, и тогда тебе этот кольт, не спиливая мушки, воткнут и провернут. И хорошо, если только в рот! Вот тогда-то я над тобой поржу, когда ты будет сладким тенором верещать, Чарлз Адамс хренов!
Ой, кедры-палки, что ж так близко пули-то свистят? Они что там, совсем обалдели? А ну как меня любимую зацепят? Джонни, Томми, родные, стреляйте поточнее, что ли! А я вас вынесу, мне ж ещё Филечке моему надо в глаза его бесстыжие поглядеть!!! Обещаю, что даже ржать не буду над музыкантом блаженненьким, чтоб его винчестер осечек не знал, ой-ой-ой, страшно-то как!!!
Господи, я не тороплюсь к тебе, совсем-совсем! Я ещё и здесь рада побегать, с Филенькой моим погарцевать... Ой-ой! Что это было-то?!! Так просвистело над ухом! Бегу, бегу... Вся моя жизнь один сплошной бег!... Ни тебе любви, ни тебе покоя, ни тебе жалости!!! Филечка, ты меня только дожди-и-и-и-и-ись!!!