В отличие от каменных городов, лес самодостаточен и никогда не спит: каждую минуту в нем что-то да происходит. Утром и днем среди шелеста крон и потрескивания веток увлеченно шумит-перекликается бойкое птичье племя; вечерами и ночами лесные чащи полнятся разными таинственными шорохами и невнятными звуками - источником которых, по большей части является ветер-шалун. Во всякий час и любую погоду по лесу бегает разная лесная живность, а среди павших листьев и прелой хвои копошатся невидимые насекомые... Тот, кто знает и чувствует лес, никогда не умрет в нем от голода, и всегда найдет безопасный приют. Даже если этот кто-то вломится в зеленое царство на рычащей мотором и воняющей бензином стальной коробке! Пожалуй, со стороны колесно-гусеничный бронетранспортер отчасти напоминал матерого кабана-секача: пыльный "Ханомаг" сначала так же уверенно рысил мимо опушки леса, затем плутал по узким лесным просекам, время от времени ломая крепким стальным "рылом" кустарник и молодую поросль сосняка. Пересек в своих непонятных блужданиях два почти полностью высохших от летней жары болотца и десятка полтора прогалин полянок, рыская в поисках надежного укрывища. И лишь перед самым рассветом угомонился, забившись в небольшой овражек с пологими склонами и накинув на себя маскировочную "шкурку".
В вернувшейся обратно тишине через неполный час начал звучать тихий сип и храп, звучащий на четыре разных тона: накинув плащ-палатки и развалившись возле источающего жар костра-нодьи, четыре бойца РККА усердно выполняли приказ командира об отдыхе и восстановлении сил. Забылись в тревожном сне и захваченные гефрайтер и оберфельдфебель Панцерваффе: обнимая деревья, к которым их привязали, они тревожно подрагивали от утреннего озноба и одолевающих их даже во сне нехороших предчувствий. Не спала лишь младший лейтенант Морозова: пройдясь по округе и поставив сбоку от трех тлеющих бревнышек чайник с водой, она предалась греху сочинительства и самовосхваления. А если попроще, то засела за рапорт-сочинение на тему славного боевого пути доблестного гарнизона пулеметного дота "восемнадцатый-бис". Несколько раз Александра прерывалась: сначала, чтобы забросить в закипевший чайник немудреный сбор лесных трав, которые она между делом надергала во время своей прогулки. Затем ради того, чтобы умыться и сменить масккомбинезон на чистую, и почти целую форму офицера Рабоче-Крестьянской Красной армии: умело зашитые прорехи почти не бросались в глаза, а фуражка так и вообще откровенно сияла лакированным козырьком. Третий и последний раз был скорее вынужденным: пересев поближе к немецким "языкам", Саша дружелюбным пинком пробудила водителя "Ханомага" и завела с ним негромкий разговор - интересуясь, как мосластый гефрайтер дошел до такой жизни. Беседа складывалась так хорошо, что записавшая немудреные откровения девушка в виде поощрения сводила пленника к небрежно вырытой яме, удостоенной высокого звания временного сортира: более того, она даже позаботилась о том, чтобы Ханс Биссинг хорошенечко согрелся, доверив ему небольшой, но довольно важный фронт работ. Надо сказать, что испарина пробила мужчину еще до того, как он начал махать лопатой - но на качестве и скорости копки будущей могилы это не сказалось. Воистину, у немцев орднунг царил во всем...
Поощрив старательного землекопа горячим завтраком из быстрозаварной лапши, Александра продолжила использовать добровольную рабсилу для дополнительного обустройства стоянки и избавления бронетранспортера от оставшегося в нем различного ценного имущества. Шум от работ никак не сказывался на крепости сна четверки храпунов и разоспавшегося оберфельдфебеля, но уже полудню носильщик напоминал загнанную до предела лошадь. Ту самую, про которую обычно говорят "рука тянется пристрелить": видимо, эти мысли посещали и голову водителя-механика "Ханомага" - поэтому услышав команду, он с отчетливым вздохом облегчения плюхнулся на зад и обнял ствол сосны, подставляя для связывания изрядно натруженные руки. Где-то часа полтора на стоянке небольшого отряда царила благословенная тишина, и немец поневоле начал косить глазами на свою пленительницу, устроившуюся за самодельным столиком из нескольких патронных ящиков. Сначала она, закатав рукава, ловко и явно-привычно привычно вычистила от нагара свой странный автоматический карабин, убрав его затем вместе с разряженными магазинами в брезентовый чехол. Затем принялась дописывать рапорт, изредка сверяясь с протоколом допроса гефрайтора: причем чернильная ручка в ее тонких пальцах очень сильно напоминала Хансу дорогую самописку с золотым пером, принадлежавшую командиру их сборной ремонтной роты, гауптману Йосту... Закончив с писаниной, девушка подтянула к себе большой пятнистый рюкзак, немного в нем покопалась - и выложила что-то вроде небольшой книжки в замшевой обложке с металлическими уголками. Пленному немного поплохело, когда следом на столике появилась неприятно-высокая стопка солдатских книжек вермахта: поглядев с минуту, как девушка педантично списывает данные зольдбухов сразу в рапорт и свой блокнот, немец зацепился за темно-багровые зерна самых настоящих четок, обвивающих изящное девичье запястье - и непроизвольно сглотнул ставшую вязкой слюну. Затем еще раз, когда лиловоглазая валькирия начала инспектировать офицерскую сумку опять же знакомого вида: переправив к себе в планшетку все карандаши, чистые листы бумаги и плоскую фляжечку с фирменными чернилами "Вотерман", она разложила перед собой все остальное содержимое. Попутно скинув небрежным жестом в опустевшую сумку все зольдбухи и пару срезанных погон: один оберфельдфебельский и проткнутый насквозь значком члена НСДАП, второй с четырехлучевыми звездами гауптмана. Уткнувшись подбородком в грудь, Ханс Биссинг прошептал короткую заупокойную молитву - после чего задумался о том, кого именно настигла смерть, а кто из его знакомых имел хорошие шансы на выживание... Печальные размышления прервал очнувшийся ото сна оберфельдфебель Тёпфер, начавший характерно ерзать и пучить глаза. А еще усиленно жевать кляп и мычать, напоминая этим недоенную корову: издаваемые им звуки становились все громче, пока не прозвучали на весь лесной бивуак:
- М-муф-ф!!!
Благополучно проспавшие все погрузочно-разгрузочные работы с БТР-ом, лязганье ведра ведра с водой и бульканье полной канистры - и все прочее, что происходило с ними по-соседству, бойцы РККА дружно подскочили от странного звука. Очумелые, с опухшими от комариных укусов лицами, выглядящие так, словно поучаствовали в хорошей драке, они схватились за оружие еще до того, как проснулись - благо изначально спали с ним в обнимку. У рядового Карского на скуле даже отпечатался след от кожуха его новой любимой игрушки, немецкого единого пулемета "МГ-34": а ефрейтор Голиков перед тем, как широко зевнуть, отложил в сторонку "ДТ-29". То бишь пулемет Дегтярева-танковый образца тысяча девятьсот двадцать девятого года, патронный диск которого напоминал толстую килограммовую банку магазинной "Кильки слабосоленой с пряностями" - разве что бумажный этикет отсутствовал... На фоне такого милитаризма рядовые Дашук и Тычина со своими карабинами Мосина выглядели вполне миролюбиво, да и выспались получше своих товарищей.
- Па-адъем, парни!
Еще раз зевнув, ефрейтор Голиков вдруг разом подобрался, подскочил на ноги и настороженно покрутил головой - обретя покой лишь при виде товарища младшего лейтенанта, что спокойно сидела неподалеку от костра и медленно просматривала стопку каких-то бумаг. Наверняка очень важных: расстеленная на патронном ящике черно-белая карта была покрыта целой россыпью непонятных разноцветных значков...
- Доброе утро, тащ лейтенант! То есть день. Какие будут указания по распорядку дня?
Положив на захваченную карту остальные бумажные трофеи, командир чуточку рассеянным тоном распорядилась:
- Сводите вон того борова до сортира: конвоировать двумя бойцами, близко не подходить, при попытке напасть - стрелять в ногу. Перед тем как его отвязывать, всем довооружиться штык-ножами от немецких карабинов.
- Так точно!
- В чайнике отвар: перелить в две фляжки, каждому два раза в день по глотку - это от простуды, которую вы подхватили в казарме.
Непроизвольно кашлянув, Вилен благодарно кивнул.
- В том направлении, метрах в семидесяти, есть небольшой ручеек. По распорядку: после мыльно-рыльных процедур одного бойца в наряд по котлу, остальным до обеда обслуживание оружия. После, всей четверкой - на обустройство надежной долговременной маскировки бронетранспортера. Подойдешь ко мне, я доведу общую идею... Да: вне стоянки передвигаться только парами, оружие держать наготове.
- Точно так.
- Сдай часы.
К их наличию Голиков уже успел привыкнуть и потихоньку начал считать своими, но спорить даже не подумал - расстегнув кожаный ремешок и аккуратно пристроив тонкий механизм прямо на карту.
- Ефрейтор Голиков, за проявленную храбрость и стойкость награждаю вас ценным подарком.
С радостным удивлением приняв еще одни часы, красноармеец даже не успел поблагодарить по-уставному, как его вновь наградили:
- Как наводчику пулемета и моему заместителю, вам положено личное оружие.
Забрав кобуру с офицерским "Вальтером", довольный Вилен наконец-то продемонстрировал всем свою образцовую выправку:
- Служу Советскому союзу!
После чего, пару секунд помявшись, стрельнул глазами на свои прежние трофейные часы.
- Тащ лейтенант, разрешите вопрос?
- У вас часы и пистолет с немецкого офицера. А эти взяты с фельдфебеля, с которым мне помогал рядовой Карский... Кстати, направьте его ко мне.
- Та-ак тощн!
Довольный как удав ефрейтор отбыл к сослуживцам, доносить до них командирскую волю: что же до младлея, то она вытянула из нагрудного кармана небольшой латунный цилиндрик-свисток и прижала его к губам. Вроде бы и дунула в него, но звука не раздалось... Однако что-то такое, неуловимое, все же было: подождав и еще раз дунув, отчего у всех бойцов легонько зазудело в голове, командир небольшого отряда недовольно нахмурилась и убрала свисток обратно в карман. Пока пара красноармейцев водила измаявшегося до крайности пленного в нужник, боец Карский получил заслуженную награду в виде оберфельдфебельских наручных часов, и кобуру с тяжеловатым, но надежным "Люгером", выданным ему как второму пулеметчику отряда. Не остались без поощрений и вернувшиеся конвоиры, отчего моральное состояние бойцов вплотную приближалось к верхушкам сосен, не воспаряя над ними лишь из-за их врожденной скромности. Дружно сходив до лесного ключа, вытекающего из-под булыгана солидных размеров, четверка освежившихся солдат обсела все еще живой костер: вызвавшийся в кашевары рядовой Дашук озаботился приготовлением позднего обеда, а тройка его товарищей разложила на плащ-палатках обретенное оружие и взялась за дело. Но так как единый пулемет Вермахта "Машиненгевер-34" был для бойцов РККА вещью экзотической, то к его обслуживанию пришлось привлечь гефрайтера Биссинга; не помещала его помощь и в близком знакомстве с карабинами Маузера. Вот новенький "ДТ-29" проблем бойцам не доставил, ибо был исконно-посконным и знакомым до последнего винтика и штифта, мало чем отличаясь от армейского "ДП-27". Помимо советского ручника в "Ханомаге" нашелся еще и "папаша": пистолет-пулемет Шпагина, и опять же, в "танковом" исполнении. Сплошной вороненый металл, удобная пистолетная рукоять и складной приклад, ухватистый диск с патронами - и брезентовый подсумок с двумя отделениями под еще два сменных барабанных магазина на семьдесят патронов каждый... Осматривая увесистую и вместе с тем ладную машинку, Александра чуть заметно нахмурилась, отомкнув и взвесив на ладони полупустой магазин: потертый, со свежими царапинами и вмятинкой на ребре, он отличался от двух абсолютно новеньких собратьев в подсумке. Примкнув диск обратно, она подсела к водителю-механику захваченного бронетранспортера, начав задавать ему вопросы; затем сходила за картой, на которой немец показал на одну из множества красных отметок - что не прибавило девушке хорошего настроения.
- Товарищ младший лейтенант, а мы кого захватили? В смысле, в каком звании эта немчура?
Ефрейтор, размеренно вычищающий от порохового нагара славно послуживший-пострелявший прошлой ночью "Максим", сделал грубоватую попытку завести разговор, и тем развеять ставшую тягостной атмосферу возле костра. Помедлив, Александра просветила личный состав:
- Вон тот боров оберфельдфебель, на наши звания - старшина. Водитель в чине гефрайтера, то есть ефрейтора. И да: усердным добровольным сотрудничеством и помощью нашему подразделению Ханс Биссинг заслужил статус военнопленного... Дашук, а-атставить!
Открывший было ящик с сухими пайками рядовой замер, затем с надеждой уставился на офицера: быстрозаварная лапша на завтрак-обед и ужин приелась всем без исключения. Ткнув начальственной дланью в сторону сваленных горкой солдатских ранцев вермахта, Саша распорядилась подтащить их поближе - сама же вновь достала свой странный свисток. Подарив всем пяток секунд странных ощущений, она затем переговорила о чем-то с военнопленным, и любезно перевела часть разговора для простых солдатских ушей:
- Гефрайтер утверждает, что в каждом маршевом ранце имеется так называемый "железный рацион", он же неприкосновенный запас еды.
После властной команды Биссинг подхватил ближайший ранец, откинул клапан из телячьей кожи, чуть порылся и вытащил сначала небольшую банку, а затем и бумажный пакет.
- В обычный рацион входит двести грамм мяса, три пакета сухих пшеничных хлебцов, концентрированный гороховый суп или каша, и три пакетика с чаем либо кофе.
Красноармейцы довольно запереглядывались: после недели сплошной лапши с тушенкой и без, горох им казался пищей богов. Тем временем немец неуверенно улыбнулся и выдал длинную фразу, попутно с этим выложив несколько шоколадных батончиков и десяток бумажных пятиграммовых упаковок с кофе. Следом нечто, напоминающее кусок сервелата в бумаге, и банку размером больше первой, и с бумажной этикеткой.
- Но мы заглянули не к простым пехотинцам, а в сводную ремонтную роту, половина которой - "безлошадные" немецкие танкисты. Их снабжают получше...
Подхватив один из батончиков, младлей прочитала название.
- Сушеные фрукты с сахаром.
"Сервелат" оказался алюминиевой тубой, внутри которой хранились таблетки сухого лимонада, в банке же оказался колбасный фарш.
- Ничего так немчура питается...
- Жируют, гады!
- У нас доппайки не хуже!..
Нахмурившись, заместитель командира тихо рявкнул:
- А ну тих-ха! Чего разорались? Не на пляже... Генка, давай уже, займись готовкой.
- И-йэсть!
Ссутулившийся гефрайтер Биссинг понял, что рычат не на него, и продолжил знакомить русских солдат с особенностями немецкого снабжения. В принципе, ничего такого особо выдающегося - единственным, что по-настоящему удивило бойцов, было наличие в каждом ранце пары добротных ботинок, очень похожих на советские боты. Только у этих толстая подошва была густо оббита стальными гвоздиками с шестигранными шляпками: пинать такими было одно удовольствие! Сумка за сумкой радовали бойцов примерно одинаковыми наборами деликатесов, и, через одну - чистыми, и отчетливо попахивающими бензином черными ремонтными комбинезонами. Разбирая очередной ранец, военнопленный вытащил под любопытствующие взгляды красноармейцев ярко-красную плитку шоколада: залопотав что-то непонятное для рядовых, гефрайтер протянул его офицеру, обозвав ее "фройляйн лойтенант". Сначала все подумали, что фашист попросту выслуживается - однако товарищ младлей, выслушав разговорившуюся немчуру, как-то непонятно хмыкнула, но переводить не стала. Затем была еще одна такая же плитка, и несколько круглых коробочек, похожих на баночки из-под зубного порошка, внутри которых лежали завернутые в фольгу дольки шоколада. А уж небольших туб из белой жести с бумажными этикетками вообще накопилась небольшая горка! Когда в ее руках оказалась третья по счету плитка, офицер скомандовала:
- Внимание, бойцы! Осмотреть и запомнить внешний вид Панцершоколада и вот этих баночек с таблетками, при обнаружении забирать и сдавать мне.
Плитка, баночка и туба прошлись по рукам, вернувшись в тонкие девичьи пальцы.
- Тащ лейтенант, а он что, какой-то особенный?
- Верно, товарищ Дашук, особенный: немцы в него наркотик подмешивают, чтобы их танкисты, летчики и подводники могли по двое-трое суток кряду сохранять силы и внимание. Потом, правда, резкий упадок сил, но у немчуры в каждой танковой роте три-четыре запасных экипажа, так что как-то выкручиваются... После неоднократного приема этих сладостей гарантированы психические расстройства, зрительные и звуковые галлюцинации, потеря эмоций и прочие нехорошие явления - да и подсесть на эту гадость очень легко и просто. Таблетки в тубах, это тот же наркотик, только в иной форме, его выдают простым пехотинцам.
- Во дают! Своих не жалеют...
Разбор ранцев обогатил невеликое подразделение достаточно большим набором армейских деликатесов, среди которых было даже пару брусков шпига с чесноком. Да что там сало: нашлась фляжка со слабеньким шнапсом! Кою ефрейтор с благословления товарища младшего лейтенанта тут же прибрал в свой вещмешок - как запас обеззараживающей жидкости для сугубо медицинских целей.
- Голиков, смотри сюда: заготавливаете тонкоствольный сосняк, затем вот так укладываете его поверх бронетранспортера, с частичной опорой на склоны оврага. Поверху стелете лапник и крупные куски коры, для следующего слоя аккуратно нарежьте дерна возле ближайшего болота - только не на одном месте, а минимум на четырех-пяти, замаскировав...
- Кра-ар!!!
За время довольно увлекательной инвентаризации чужих ранцев, Александра три раза демонстративно использовала свой непонятный свисток - так что когда на ее плечо бесшумно спланировал здоровенный черный ворон, глаза вытаращили только пленники. Нет, бойцы тоже удивились, но они-то ручную птичку командира уже видели, и даже знали, как ту зовут: а вот для немцев это было... Мягко говоря, очень удивительно.
- Кра! Карр-крар...
Переступив по узкому плечу когтистыми лапами, ворон подхватил в клюв прядку молочно-белых волос хозяйки и мягко дернул, словно укоряя, что она так долго его не звала.
- Проголодался?
Моментально спрыгнув на хвоистый ковер, Птиц талантливо изобразил предельное истощение сил, получив в награду за актерские таланты неплохую порцию колбасного фарша. По трети банки оказалось и в каждом котелке бойцов, что прекрасно дополнило подоспевшую густую гороховую кашу: даже военнопленному сдобрили его заварную лапшу ломтиком шпига, и плеснули чая с сахаром. К слову, работая ложкой, Ханс Биссинг старательно не замечал тяжелого взгляда своего оберфельдфебеля - даже немного пересел, чтобы тот не портил ему аппетит.
- Кро-ор!
Набив брюшко и напившись, довольный Хугин немного походил по мягкому хвойному ковру возле хозяйки. Задумчиво почистил клюв об деревянное колесо тележки, попытался пристроиться на верх ее рюкзака, но в итоге недовольно проворчал что-то на своем птичьем языке и взлетел на сосновую ветку, где наконец и затих.
- Прямо летчик-наблюдатель...
- Бери выше: генерал авиации!
Голиков хотел было шикнуть на дружка-подчиненного, но не удержал лицо и сам едва не засмеялся при виде надмено взирающего на них с высоты ворона. Допив чай, невеликий отряд из трех бойцов и приданного им в помощь военнопленного отправился устраивать основательную маскировку угнанного "Ханомага" - Александра же вернулась к сколь нудной, столь и необходимой писанине. Начала со списка трофеев, затем составила отдельный рапорт по мотивам рассказа Ханса Биссинга об армейских стимуляторах вермахта: наверняка это не было тайной для больших армейских чинов, но материалы такого рода никогда не были лишними. Наконец, добралась и до немецкого старшины: беседа поначалу не складывалась, однако Саша смогла уговорить унтер-офицера Тёпфера - в какой-то момент глаза правоверного нациста слегка остекленели, после чего слова хлынули из него полноводной рекой. Жаль что листы писчей бумаги надо было экономить: при желании, из откровений оберфельдфебеля можно было бы написать небольшую повесть о том, как скрупулезно Третий Рейх готовился к внезапному нападению на СССР - настолько тщательно, что даже загодя распределил будущие территориальные приобретения на генерал-гауляйтерства и назначил там администрацию. Как бодро и энергично начинал вермахт свое вторжение в ночь на двадцать второе июня, планируя повергнуть красного колосса на глиняных ногах всего лишь за одну летнюю кампанию - и вкусить затем заслуженных наград из рук самого фюрера германской нации!.. Про ошеломительные ночные бомбежки в исполнении советских "СБ", после которых в фатерланд покатились первые эшелоны с телами погибших камрадов. Обо всех трудностях и нарастающих потерях, с которыми сорок седьмой моторизированный корпус группы армий "Центр" продирался сквозь вязкую оборону советских войск... Впрочем, были у панцерваффе и удачные моменты, хватало и побед - им Александра отвела целых три страницы своеобразного опуса.
Когда вернулись начинающие военные фортификаторы, нагруженные инструментами и снятой маскировочной сетью, не совсем добровольная исповедь уже закончилась - Тёпфель вновь сидел в обнимку с деревом и как заведенный потряхивал головой. Пытаясь понять, что за черт дернул его за язык, и водил его рукой, добровольно подписавшей все листы допроса: а ведь там, помимо рассказа о буднях танкоремонтной роты, было его признание как минимум в пяти военных преступлениях! Мысли в оберфельдфебельской голове путались, и вид беловолосой мучительницы, зачем-то разбирающей бортовую радиостанцию "Хономага", начал вызывать уже не черную злобу, а опасливую ненависть...
- Тащ лейтенант, ваше приказание выполнено!
Положив на стол кожаный чехольчик, внутри которого покоилась легкая, острая и на диво удобная цепная пила, ефрейтор Голиков на всякий случай заверил начальство:
- Вот, в целости и сохранности...
- Молодцы, так держать.
Небезосновательно рассчитывая на заслуженный отдых, бойцы жестоко просчитались: их, как уже имеющих необходимый опыт, тот же направили на возведение большого шалаша - повелительно ткнув командирским пальчиком сначала на кусок брезента, еще недавно бывший пологом боевого отделения БТР. А затем на два десятка тонких лесин, ровного сухостоя и немаленький холмик соснового лапника, который успел нарубить пехотной лопаткой костровой Дашук - тоже, к слову, просчитавшийся насчет необременительности своего дежурства. Впрочем, идея комфортного сна на мягких ветках у красноармейцев отторжения не вызывала, так что работа вскоре закипела стахановскими темпами. Собрав из тонких стволиков каркас согласно всем ценным командирским указаниям, они споро начали устилать его скаты пушистыми ветками молодого сосняка, поглядывая на Александру, подсевшую к скрученной с БТР темно-серо-зеленой коробке радиостанции. Она уже успела растянуть и закрепить трехметровый хлыст антенны, подключив ее в штатный разъем, теперь же осталось запитаться от снятого с бронетранспортера аккумулятора, еще утром любезно (но со сдавленным кряхтением) доставленного безотказным гефрайтером Биссингом. Ну и поколдовать с настройками, выискивая в эфире хоть какую-нибудь новостную службу. По заверениям водителя-механика, радиооборудование его "Ханомага" было нестандартным, потому как он часто использовался как машина связи - так что была надежда услышать что-то помимо радиопереговоров вермахта...
- Ка-ар-р!!!
Не успел смолкнуть тревожно-громкий вопль ворона, как его хозяйка подхватила ППШ, с лязгом передернула затвор - и уже раскладывая в боевое положение приклад, спокойно скомандовала:
- Тревога! К бою!..
Побросав все под ноги, солдаты молча ринулись к сложенному под присмотр Дашука оружию: несколько секунд, и лесной лагерь ощетинился во все стороны стволами двух пулеметов, "папаши" и двух карабинов. Рявкнув что-то по-немецки гефрайтеру, что тут же подогнул колени и завалился ничком на землю, младлей цокнула языком и уточнила диспозицию:
- Хуги, где чужие?
Снявшись с ветки, ворон с шумными хлопками крыльев немного пролетел в сторону пересохшего болота, где совсем недавно работали бойцы, и бесшумно вернулся обратно.
- Карский и Тычина, на левый фланг!
Быстро собрав и закинув в свою планшетку все бумаги с импровизированного столика, Александра присела на колено за обманчиво-надежным стволом большой сосны и принялась набивать патронами оба сменных диска для ППШ. Минут десять было тихо, затем в глубине изрядно прореженного молодого сосняка треснуло сразу в нескольких местах звонко треснул валежник: внимательно-напряженный Голиков тут же навелся на источник подозрительных звуков и мягко придавил пальцем спусковой курок, почти выбрав свободный ход. Еще несколько минут, и сквозь тихий шум леса пробился неуверенный оклик:
- Эй, вы чего там?
Поглядев на командира и увидев разрешающий кивок, ефрейтор достойно ответил на этот почти философский вопрос:
- А вы там - чего?!?
Вновь затрещали шаги сразу нескольких человек, однако свободно показалась всего одна мужская фигура в основательно потрепанной и грязной форме рядового РККА. Вжимая в плечо приклад винтовки-"мосинки", красноармеец настороженно, но уже с явной ноткой облегчения уточнил:
- Свои, штоле?
И тут же слегка присел, наконец-то заметив уставившийся прямо на него ручной пулемет.
- Какая часть?!
- Так это... Сто восьмая стрелковая дивизия, третий батальон четыреста сорок четвертого полка!
После недолгой тишины ствол "ДТ" задрался в небо:
- Второй батальон четыреста седьмого полка! Давайте к нам, только без глупостей.
Опустив винтовку, переговорщик двинулся вперед, а следом за ним стали появляться новые фигуры. Заросшие щетиной и грязью, измученные, пошатывающиеся от голода и усталости: один боец медленно брел, прижимая к себе неряшливо замотанную руку, другой ковылял, опираясь на самодельный костыль. У третьего вместо сапог были одни лишь заскорузлые портянки, еще пара упрямо тащила на плечах увесистую дуру противотанкового ружья Симонова... Всего девять человек, выстроившихся на краю небольшого лагеря неровной цепью - и с удивлением пополам с усталостью взирающих на молоденькую девицу в офицерской форме, да еще и с кубарями младшего лейтенанта. Та же, остановившись напротив предводителя сборной солянки бойцов, оценивающе поглядела сначала на его подранную форму с сержантскими знаками различия, а затем и на правую руку и плечо, замотанные в когда-то чистые тряпки.
- Воинское звание, фамилия, тип ранения?
- Младший сержант Иван Каланчов... Э-э, виноват, не понял насчет типа?
- Чем ранило: пуля, осколок, штык, просто побило-поломало при падении?
Непроизвольно кивнув и опять скривившись от полыхнувшей боли, высокий и худой (действительно, как каланча) отделенный командир хрипловато подтвердил:
- Немцы по нашим окопам минами сыпать начали, вот тогда - сначала в плечо, потом руку отбило...
Мимо солдата с ушибленным бедром младлей прошла, лишь едва мазнув взглядом по широкой прорехе на штанах, сквозь которую белели измазанные землей кальсоны.
- Когда ели в последний раз?
Тот самый солдат-переговорщик, поправив лямку винтовки на плече, с готовностью пожаловался:
- Второй день пошел, как последние сухари догрызли, тащ младший лейтенант! Нам бы пожрать?..
Пройдясь вдоль кривоватого строя в обратную сторону, Александра заговорила - моментально завладев вниманием:
- Кого я вижу перед собой? Усталых, грязных, окровавленных, частью - даже утерявших личное оружие...
Сразу четверо красноармейцев едва заметно дернулись, против воли скосив глаза на сидящего возле танкового "ручника" ефрейтора. Впрочем, вид на мордастого здоровяка, уложившего к себе на колени немецкий пулемет, их тоже не вдохновлял.
- Однако даже не подумавших сдаться. Презревших смерть, выстоявших под потоками огня и стали, взявших с врага высокую цену за каждую пядь нашей земли. Поэтому я вижу перед собой... Победителей.
По строю словно бы просквозил незримый ветер, вместе с которым из солдатских глаз пропала усталость, опаска и подавленное настроение.
- Сейчас для вас заварят чай со сгущенным молоком: пить его будете вприкуску с пшеничным хлебцом, размачивая и медленно прожевывая. Через пару часов придет время для бульона на говяжьей тушенке... Дашук, займись.
Один из бойцов под началом неприлично красивого младлея тут же закинул карабин за спину и загремел крышкой чуть закопченого пузатого чайника.
- Карский и Тычина: увеличить шалаш на девять лежаков, передвинуть бревна для нодьи в центр.
Здоровяк-наводчик "МГ-34" тут же снялся со своего места, а его второй номер подбежал к беловолосой командирше и что-то уточнил. После разрешающего кивка он же отошел к большому пятнистому рюкзаку и вытянул из бокового кармашка кожаный чехольчик - из которого и уронил себе под ноги гибкую плеть небольшой цепной пилы.
- Голиков: новоприбывших сводить на лесной ключ - умыться и привести себя в порядок. Затем устроить в лагере: безоружным бойцам выдать трофейные карабины и боеприпасы. У кого отсутствуют вещмешки и плащ-палатки...
Задержав взгляд на рядовом, щеголяющем чем-то средним между солдатскими обмотками времен первой мировой войны и дореволюционными крестьянскими онучами, младлей Морозова едва заметно усмехнулась.
- Вот это творчество по народным мотивам тоже поправь - у оберфельдфебеля как раз подходящий размер.
Ефрейтор, поправив-подвинув непривычную пока кобуру с наградным "Вальтером", неохотно расстался со своим ручником.
- Так точно, товарищ лейтенант, устроим и снарядим в лучшем виде!
Достав из своего рюкзака несколько блестящих железяк явно-медицинского назначения, девушка бросила их повариться в стоящий на углях котелок с водой. Следом вдумчиво проинспектировала содержание немецкой аптечки первой помощи, вознеся мысленную хвалу немецкой педантичности и предусмотрительности - ибо светить своими запасами медикаментов ей откровенно не хотелось.
- Сержант?.. Карский, разбуди его.
Отреагировав на лопатообразную ладонь, осторожно похлопавшую по заросшей щетиной скуле, младший сержант очень неохотно восстал ото сна, в который и сам не заметил как провалился. Когда он присел напротив обретенного командира на перевернутое донцем вверх трофейное ведро, то непроизвольно выпрямил спину, услышав равнодушно-властное распоряжение:
- Ну давай, рассказывай.
Осторожно пристроив на коленях раненую руку - так, чтобы та поменьше ныла, Каланчов на всякий случай уточнил:
- Что, товарищ младший лейтенант?
- Как ваша сборная солянка оказалась в лесу: ваш батальон прикрывал шестой узловой дот, от Дзержинска до него почти пятнадцать километров. Как вышли на наш бивуак, воинские специальности бойцов. И почему вы без командира?
Отвечать сержант начал с последнего вопроса, едва не пожав при этом плечами:
- Так убили у нас всех командиров. Комроты под снаряд попал, нашего комвзвода тоже прямо в блиндаже накрыло: там только обломки бревен полетели... Вместо них товарищ политрук стал командовать, но его через день тоже - того, прямо в голову. Нас ругал, если без касок видел, а сам в одной фуражке... К вам стрелок-противотанкист вывел: он сибиряк, до призыва в охотхозяйстве работал и по лесу ходить умеет. Сначала следы гусениц на берегу болота заметил, потом табачок ваш унюхал...
- Покажи его.
- Вон, в обнимку со своей оглоблей спит.
В коренных народах Сибири Александра разбиралась весьма посредственно, но якута кое-как опознать смогла: низенький коренастый красноармеец действительно был неразлучен с длинноствольным творением оружейника Симонова.
- Ложи руку сюда, посмотрю. Сам дальше рассказывай.
С опаской наблюдая, как офицер разложила нож с широким лезвием и одним движением взрезала ткань его гимнастерки и тельника, Каланчов сглотнул и продолжил:
- Так... Когда приказ об отходе на новые позиции довели, нашу роту на прикрытии оставили: а когда под утро за нами телеги приехали, немцы как раз артобстрел начали. Вон те трое - ездовые обозно-вещевого отдела нашего полка, у них повозки вместе с лошадями разнесло, а они успели к нам в окопы заскочить. Та пара с ПТРС - все, что осталось от трех расчетов противотанкистов. У нас в роте еще два ружья Дегтярева были, но их быстро выбили: там же зарядил, выстрелил, и опять перезарядка. Долго, в общем. Они еще и позицию после каждого выстрела не меняли... А у якута ружье товарища Симонова и сам он тот еще хитрож... Предусмотрительный: быстро отстреляет всю обойму, и бегом на новое место. Вон тот, и двое по соседству с ним - рядовые стрелки из моего отделения. Который с подбитой ногой, подносчик снарядов к противотанковой сорокапятке: весь расчет прямо с пушкой накрыло, а его просто откинуло и присыпало землей. Немцы когда по нам вдарили, вся рота, считай, в окопах и осталась... Они на наших позициях даже не осматривались толком: так, постреляли по телам да гранаты в остатки дзотов покидали. Мы ночи дождались, выползли из разных щелей... Сунулись было отходить, а там уже немец хозяйничает: ну и вспомнили, что товарищ замполит говорил, что если так сложится - всем идти в лес, и... Ах-ты-ух-с-су-бл!!!
Не обращая внимания на задавленные матюги младшего сержанта и его побелевшие от боли глаза, блондиночка продолжила осмотр.
- Две ночи пробирались, а днями в воронках от снарядов прятались... У-ух!!!
Слова иссякли почти одновременно с силами, и раненый начал было заваливаться, но его аккуратно придержал за шиворот вернувшийся ефрейтор Голиков. Он же забрал с углей котелок с зондом, щипцами и изогнутой иглой, и полил Александре на руки из фляжки со шнапсом.
- Ну что, Каланчов, порадовать тебя не могу.
И без того бледный мужчина стал отдавать в синеву.
- Недели две придется тебе обходиться одной рукой. Как ты будешь управляться в сортире, ума не приложу.
Моргнув, сержант начал медленно розоветь, а стоящий над ним Вилен задумался, живо представив себя на его месте.
- Впрочем, коллектив у нас дружный, и товарищи тебя не бросят одного с такой напастью: обязательно помогут, поддержат... И даже подержат у раненого товарища. Правильно я говорю, Голиков?
Сдавленно кашлянув, ефрейтор подтвердил, что для советского солдата взаимовыручка обычное дело.
- Начисли-ка сержанту из фляжки грамм пятьдесят.
Достав емкость со шнапсом, Вилен плеснул немного в собственную кружку - и поглядел на подчиненных, старающихся не слишком сильно ржать над раненым героем. Впрочем, тому было не до дружеских подколок: глотнув военно-полевого анальгетика, ранбольной моментально остекленел глазами и выпал из реальности...
***
Очнулся сержант так же резко, как и сомлел, обнаружив себя лежащим под брезентовым тентом - причем внутри уже готового просторного шалаша, пахнущего свежей хвоей и смолой-живицей. Ноги, с которых кто-то из товарищей стянул сапоги и портянки, приятно холодил ветерок; те же неизвестные умудрились избавить его и от формы, оставив в одних лишь кальсонах. Впрочем, это все были мелочи: на раненой руке и предплечье белели свежие бинты, чуть отдающие в нос какой-то медицинской химией, сама конечность была привязана к телу полосками ткани - но главное, она уже не пульсировала дергающей болью!!! Нет, ну так-то ныла и болела конечно, но умеренно и даже вполне терпимо! Повернув голову на звук близких голосов, он разглядел четверку солдат, привольно развалившихся возле остатков основательно прогоревших бревнышек длинного костра - и между прочим, тоже как и он босоногих. А нет, бойцов все же было пятеро: Иван не сразу заметил сидящего наособицу молодого ездового, где-то раздобывшего офицерский планшет, карандаш, несколько половинок стандартного бумажного листа - и теперь изображающего из себя ротного писаря. Сосредоточившись на смысле идущего разговора, Каланчов тут же об этом пожалел:
- ...того прямо в противоснарядной щели убило: а вот потом уже и Саенко через бруствер в грудь достало. Кровью истек, бедолага...
- Точно, я тоже это видел! Он в ячейку к пулеметчикам завалился.
- Дальше: боец Хабиров погиб смертью храбрых от осколка в голову...
- И нихера-то каска не помогла!
- Главное, что она была у него на башке, и мы все это подтвердим! А значит что? Это значит, семье его выплаты сразу назначат! Ты пиши, Павка, пиши...
Оглядевшись поосновательней, сержант наконец-то различил следы ночевки доброго десятка человек: в нескольких местах до сих пор лежали использованные вместо подушек солдатские сидоры - а в голове одного лежака, устроенного как бы немного наособицу, стоял большой пятнистый вещмешок, начищенные до матового блеска хромовые сапоги и какое-то оружие в брезентовом чехле. С дальнейшим созерцательством у сержанта не заладилось: острой резью напомнил о себе переполненный мочевой пузырь, который доходчиво у намекнул, что терпел уже достаточно. Так что времени у человека осталось всего ничего - только-только доковылять до сортира.
- О, очнулся?!
- Эй, сержант, ты чего? Мутит?
- Иван, ты только здесь не того! Подожди, сейчас вытащим наружу, там хоть весь харч метай на землю...
Дружно вскинувшиеся красноармейцы тут же попадали обратно по своим местам. И так же дружно начали подкалывать нехотя встающего на ноги товарища, явно собравшегося сопровождать своего отделенного командира.
- Тебе тяжести-то можно поднимать, Онисим?
- Спину не сорвешь?..
- Ты главное того-этого, понежнее там с сержантом...
Вдевая ноги в сапоги, целый рядок которых выстроился при входе в шалаш, боец беззлобно направил всех шутников на деревню к чьей-то бабушке; своего отделенного командира он, впрочем, посылать не стал. Просто довел до его сведения приказ по отряду:
- Распоряжение тащ-ща младшего лейтенанта: вне стоянки ходить двойками, оружие держать наготове.
Выбравшись наружу и найдя собственную обувку, ранбольной тут же уткнулся взглядом в несколько тонких лесин, на которых сушились выстиранные портянки, его форменка с рубахой, и восемь комплектов мужского нательного белья. Еще одно открытие он сделал, поглядев на небо сквозь густые кроны сосняка: солнце на нем определенно шло к полудню, а значит, провалялся он в отключке почти полные сутки...
- Вон туда надо.
- Сам знаю!
Чуть пошатываясь, младший сержант медленно, но верно пробрался по стоянке мимо костра с новым дежурным, обогнул мастерящего что-то вроде больших носилок смирного военнопленного. Затем миновал еще одну привязанную к дереву немчуру, резанувшую его полным ненависти взглядом: еще чуток, и он наконец-то добрался до нужного места - где под бдительной охраной подчиненного самостоятельно сделал все свои дела. На обратном пути недавний предводитель сборного отделения едва не полетел лицом в хвою: вместо того чтобы смотреть под ноги, Каланчов залип на молоденькую командиршу, сидевшую под деревом с закрытыми глазами. Вернее даже не столько на нее, хотя устроилась товарищ младший лейтенант возле радиостанции с наушниками на голове - сколько на большого черного ворона, что важно расхаживал по земле прямо возле её... Тапочек?!? Недоверчиво тряхнув головой и подумав что бредит, раненый красноармеец едва не столкнулся с коварно выросшей на его пути сосной. Повезло, что вышагивающий сбоку боец вовремя придержал, не дав свалиться на колени:
- Шо, плохо?
- Н-нормально... Онисим, а что это за сеанс воспоминаний такой был, когда я очнулся?
- А! Эт тащ младлей приказала. Так-то все из нашей роты, кто тем утром под артналетом погиб, без вести пропавшими числятся: но если найдутся свидетели их смерти, то это же сразу другой коленкор?.. Человек не в плен попал, и не дезертировал - а пал в бою! Семьям придет официальная похоронка, что папка их не трус какой, а погиб смертью храбрых; следом и пенсия от государства, и все прочее что полагается. В общем, дело такое... Нерадостное, но нужное.
На сей раз Каланчов кивать не стал, обошелся согласным хмыканьем.
- И эта... Мы еще вчера на половинках листа все написали, почему не смогли вовремя отойти, как собрались вместе, да как потом до леса шли и вдоль опушки блукали. Похоже, для Особого отдела объясниловки, а, сержант?
- Все может быть. Слушай, Онисим, а долго тащ лейтенант меня штопала?
- Да мы и не видели ничего толком, нас ефрейтор на ручей погнал, стираться. У них тут даже примус есть, представляешь? Когда вернулись, ты уже в шалаше лежал. Потом тащ младлей нас учила растяжки с гранатами делать - полезная штука! Хоть и подловатая: если кто попрётся по нашим следам, я ему не завидую...
Опять придержав отделенного командира, языкастый боец продолжил бурчать в подставленные уши:
- Затем пожрали, часовых выставили - да на боковую. А с утра то же мочало, начинай сначала: сначала занятие по ознакомлению и освоению с фрицевским оружием, потом ефрейтор столько заданий накидал, что едва к твоему пробуждению управились...
Обратно в уютный сумрак временного жилища ранбольному вернуться не получилось: при виде него костровой тут же выразительно махнул рукой, подзывая-показывая на удобное бревнышко, и сунул ему в руку немецкий котелок с порцией одуряюще-вкусного куриного бульона.
- Ты же Онисим, да? Давай, зови остальных.
Вдогонку к порции жижки сержанту выдали пару галет и кружку со сладким чаем: все вопросы тут же отошли на задний план, ибо живот властно требовал своего. Но работа ложкой не помешала увидеть обновки у рассевшихся возле костра бойцов: к примеру у артиллериста, сменившего свою заскорузлую рванину на крепкие штаны от немецкой форменки. Сапоги и китель здорового как конь гитлеровца тоже обрели новых хозяев; да и вообще, окружающие его красноармейцы заметно прибарахлились трофейной амуницией и оружием. На вкусные запахи подтянулись из шалаша и остальные бойцы сводно-сбродного отряда: через несколько минут все они дружно хлюпали горячим варевом и хрустели не успевающими размокать галетами.
- Ух, до чего наваристый супец! Так-то чо не жить, а, братцы?!?
Собратья по оружию согласно заворчали, усердно брякая ложками по стенкам котелков: неугомонный Онисим, первым добравшийся до донышка, выпил остатки, и начал докучать кашевару:
- Петруха, тут что, где-то рядом хутор имеется?
Костровой, бодро нарезающий для будущего ужина какие-то травки и белесые мытые корешки, от удивления едва не выронил штык-нож.
- С чего бы это?
- Да что я, по-твоему, цыплячье мясо у себя в котелке не узнаю?
- Перепелки это... Тащ лейтенант еще утром добыла.
Стрельнув глазами на фигуру ефрейтора Голикова, выслушивающего какое-то распоряжение от вставшей на ноги младшего лейтенанта Морозовой, дежурный разом замолчал. Однако ему это не помогло, ибо заместитель командира подошел сам и распорядился:
- Петро, как вернется Андрей, вместе с ним сводите гитлеровца оправиться, потом накормите, и перед тем как привязать обратно снимите с него нательную рубаху. Ее порезать на полосы шириной шесть-восемь сантиметров, ткань прокипятить с мыльной стружкой и повесить сушиться - пойдет на бинты... Как суп?
- Первый сорт!
- Наливай...
Приняв наполненную "с горочкой" посудину и галеты, младшее начальство с едва слышимым вздохом облегчения осело на свободное бревнышко: позади него со стороны лесного ручья показались такие же замотанные, но определенно довольные красноармейцы Карский и Дашук в компании якута, в руке которого висели тушки двух зайцев. Костровой немедленно двинул на перехват сослуживца, ибо товарищ лейтенант сняла наушники и явно собиралась присоединится к бойцам возле костра - то есть требовалось быстренько выполнить распоряжение Вилена и поскорее вернуться обратно. На тот очень даже вероятный случай, если командир захочет поделиться с бойцами какими-либо новостями большого мира...
- Х-хр-швайне!..
Пока рослого пленника отвязывали и водили в сортир, он вел себя более-менее спокойно: но когда с него потянули рубаху, унтер-офицер расценил это как явную подготовку к скорому расстрелу - а раз так, то почему бы не рискнуть? Отвесив смачного леща расслабившемуся недотепе перед собой и пихнув в грудь здоровяка, контролировавшего его сзади, оберфельдфебель резво кинулся к пистолету-пулемету, который ведьма с фиолетовыми глазами небрежно прислонила к дереву возле стопки патронных ящиков. Вместительный дисковый магазин гарантировал хорошую возможность прихватить с собой на тот свет побольше наглых унтерменшей - а то и вовсе, расстрелять всех в несколько длинных очередей! Рука немца почти дотянулась до оружия, когда его вдруг резко дернуло вперед, и старая сосна очень сильно ударила его в лицо: следом нечто твердое воткнулось в горло, отдавшись внутри головы странным влажным хрустом. Захрипев, Тёпфель отшатнулся, пытаясь сделать вдох - и напоролся спиной на что-то обжигающе-холодное. Последним, что он услышал в своей жизни, был властный голос проклятой ведьмы...
- Отставить.
Поправив свесившийся на глаза непослушный локон, младший лейтенант Морозова окинула взглядом запоздало вскинувших оружие солдат - и перенесла внимание на Тычко и Карского. Первый тихо матерился и пытался вздеть себя на ноги, хлюпая разбитым носом; второй растерянно смотрел на пленного. Вернее, на рукоять штык-ножа, который он и сам не понял как засадил под лопатку резвого фашиста.
- Быстро учишься. Хвалю.
Остальные солдаты тоже не могли оторвать глаз от едва слышно сипящего в агонии немецкого старшины, которому красавица-младлей без видимых усилий вбила кадык в горло. Да и мордой о сосну шкваркнула с такой силой, что с нее осыпалось небольшое облачко отживших свое иголок и прочего древесного мусора.
Услышав короткую фразу на немецком, притворявшийся деталью лесного ландшафта военнопленный тут же подскочил и с осторожной готовностью ухватился за лопату. Ефрейтор, как и все дернувшийся за оружием и разливший на сапоги горячий суп, едва не дымился от злости: со второго раза засунув наградной пистолет обратно в кобуру, он молча ткнул рукой в четверку сидевших у костра бойцов и рявкнул:
- Взяли и утащили!
Постепенно все успокоились: когда вернулась похоронная команда, у отрядного костра уже ничего не напоминало о недавней попытке побега. Умиротворенный второй порцией супа ефрейтор Голиков тихо прихлебывал густой чаек с какими-то лесными травками; младший сержант Каланчов задумчиво разглядывал надписи на вражеском языке, разложив на колене выданный ему десяток бумажных пакетиков с лекарственными порошками. Остальные бойцы армейским политесом не владели, и просто косились на красавицу в офицерской форме - смиренно дожидаясь, пока та снизойдет к терзающему простых солдат тревожному любопытству. Размеренно шмыгал быстро опухшим носом костровой Тычина, готовя новую похлебку для скорой смены часовых...
- Голиков: расчет ПТРС переходит к тебе, вместе с пулеметными расчетами образуя отделение тяжелого вооружения. Младший сержант Каланчов: на время марша до ближайшего партизанского отряда оставшиеся бойцы образуют стрелковое отделение.
Пока осоловевший от сытости раненый комод соображал и переваривал небольшую реорганизацию, второй командир отделения четко и быстро подтвердил:
- Так точно, тащ лейтенант! Разрешите вопрос?
- Да?
- Уже известно, куда будем двигаться?
- Общее направление на ближайшее большое скопление людей для нас любезно определил летнаб Хугин, вот с расстоянием пока неясно... Но вряд ли больше десяти километров.
Сержант Иван Каланчов внезапно почувствовал себя дураком - когда все присутствующие кроме него понятливо закивали, поглядывая на спокойно прогуливающегося возле радиостанции большого ворона.
- Тащ лейтенант, а что там по радио? Может, какие новости есть?
- Есть и новости...
Командир невеликого подразделения РККА вытащила свою фляжку из чехла, сняла с донца повторяющую ее по форме алюминиевую кружку с проволочными ручками, и подставила ее под носик горячего чайника, что предупредительно поднес дежурный по костру. Отставив в сторонку чай с земляничным листом, молодая офицер достала из кармана батончик, как-то по-особенному прищелкнула языком и зашуршала бумажной оберткой.
- Кра-а?
Моментально нарисовавшийся птиц тут же прибежал и заскочил на ее ногу, где начал преданно заглядывать в лиловые глаза хозяйки: его когти невольно примяли ткань и обрисовали некий закрепленный на округлом бедре продолговатый предмет, оченно напоминающий плоские ножны и чуть изогнутую рукоять ножа.
- Жалуются на нас немцы. Говорят, как были варварами и недочеловеками, так и остались... Даже воюем как-то не так, неправильно: Киевский укрепрайон до сих пор стоит и сдавать позиции не собирается. В Прибалтике вермахт вроде бы неплохо продвинулся, но там наши бомбардировщики и флотские им сильно жизнь отравляют. Если что поближе - в Белоруссии РККА после стойкой и упорной обороны успешно отошла на новые, загодя подготовленные позиции в пятидесяти километрах от Минска. Немцы полностью замкнули кольцо вокруг города...
- Кра?
Получив свою долю фруктового батончика, Хугин против ожидания бойцов не улетел с ней на ветку, а спрыгнул с хозяйкиного бедра на землю и начал медленно лакомиться, явно растягивая удовольствие.
- Но опять же, жалуются, что в столице Советской Белоруссии слишком длинные улицы.
На правах старослужащего, уже не раз ходившего с командиром в разведку, красноармеец Дашук полюбопытствовал:
- Как же длинные, тащ лейтенант, когда нормальные?! Я в Минске не раз бывал!
- Но по тебе же там не стреляли из каждого окна и подвала?
- Нет... А-а! Ну да, ха-ха...
Дошло и до остальных бойцов, начавших тихо посмеиваться и фыркать под нос - и разом затихли, когда Морозова продолжила небольшую политинформацию под земляничный чаек.
- В общем, в городе окопалась целая армия, и пока вермахт ее не выкурит, пользы от Минска как от крупного железнодорожного узла - как с козла молока.
- Га-га-га... Пускай немчура в дояры переходит, у нас в Бялоруси таких городов хватает...
На весельчака Онисима тут же зашипели с разных мест вокруг едва тлеющего костра, чтобы уже заткнулся и не перебивал товарища командира.
- Это то, что вещают сами немцы. Мне удалось настроиться на английскую радиостанцию, те передают, что Гитлер изволит гневаться и биться в истерике: во-первых, наша РККА сорвала его планы на уже обещанный всему миру осенний парад вермахта в Москве...
- Да пусть сдохнет, тварь!
На сей раз на говорливого солдата зашипели гораздо громче, и даже попытались ткнуть локтем в бок, но опытный солдат уберег себя от недовольного соседа - невольно придвинувшись к другому, тут же показавшему внушительный пролетарский кулак.
- Во-вторых, у немцев два дня назад разбился самолет, на котором летел начальник службы Абвера адмирал Канарис. Это, товарищи, глава военной разведки всего Третьего рейха. Англичане утверждают, что у Гитлера едва не случился припадок от злости - потому что он хотел этого адмирала подвести под расстрел за недостоверные сведения о военной силе и экономической мощи Советского Союза.
Сделав пару мелких глотков из своей кружки, красивая младший лейтенант Морозова улыбнулась - и нежным голосом пообещала:
- Запомните накрепко, товарищи бойцы: враг будет разбит, и победа будет нашей. А Гитлера... Его мы доведем до самоубийства!