Аннотация: В маленьком открытом автомобильчике неизвестной породы по улице ехал городской поэт.
- Едет! Поэт едет!
Запыхавшийся сорванец выпалил новость в густой воздух кофейни и опять выскочил в дверь. Народ, кто чинно, а кто совсем уж неприлично поспешая, двинулся на крыльцо.
Мальчонка не обманул. В маленьком открытом автомобильчике неизвестной породы по улице ехал городской поэт. Автомобильчик был старенький, слегка простуженный и оттого чихающий на перекрестках, с помятой временем и многочисленными пассажирами дверцей, с дыряво-молчаливым клаксоном и подслеповатый на одну фару. Однако же с возложенной на него миссией перевозки местной знаменитости автомобильчик справлялся вполне и тем ужасно гордился.
Поэт благосклонно улыбался из-за штурвала, раскланивался со знакомыми, чуть приподнимая шляпу. Для некоторых, особенно важных и значительных поклонов поэт даже привставал с сиденья и отпускал штурвал. И тогда автомобильчик некоторое время катился сам по себе, без всякого управления. Что, впрочем, ничуть не мешало ему выбирать верный путь. Сторонний наблюдатель в этот момент непременно задумался бы - а действительно ли поэт управляет автомобильчиком все остальное время? Или, как и многие иные поэты, давно положился на волю того, кто везет и только делает вид, что сам выбирает дорогу?
Высыпавший на улицу городской люд с гордостью смотрел на своего поэта. Еще бы, не каждый городок мог похвастаться такой вот замечательной штуковиной. Конечно, в большом городе поэт давно затерялся бы среди сотен и тысяч себе подобных рифмоплетов, глубоко убежденных в своей гениальности и богоизбранности. Но здесь, в маленьком, тихом, но вполне уютном уголке он был заметной достопримечательностью, наряду с немножко сломанными городскими часами и одногорбым верблюдом господина аптекаря, которого тот привез давным-давно в каких-то исследовательских целях, да так и не исследовал.
Горожане улыбались ответно поэту, о чем-то перемигивались между собой, а некоторые даже вспоминали вслух заключительную, особенно залихватскую строчку его последнего стихотворения.
Ввиду отсутствия литературного альманаха или хотя бы газеты, способной напечатать нетленные творения поэта, для публикации последних сметливые городские власти приспособили забор подле кофейни, где бывал в разное время почти всякий местный житель. Очередную свою штучку поэт сам аккуратно переписывал специальными водостойкими чернилами на красивые, чуть зеленоватые листочки и ночью, пока никто не видит, вывешивал на забор. Несколько жадных до приключений поклонников пытались подглядеть, как и когда поэт прикнопливает свои листочки, но тот, заметив их, обиделся и две недели не подходил к забору вовсе. Поклонники угомонились и теперь довольствовались тем, что каждое утро подходили к забору и смотрели - а не опубликовано ли чего свеженького. Иногда кто-либо из рвущихся к городской славе размещал на том же заборе свои произведения. Горожане читали их с любопытством, но ни у кого из новых талантов не было таких красивых зеленоватых листочков и таких чудесных чернил, и потому поэт так и оставался единственным признанным городским поэтом.
На открытой веранде кофейни, за столиком, предназначенным для особенно важных гостей, вкусно тянули густой кофе два почтенных литературных критика. Они ласково, вовсе не критически глядели на поэта одинаково сытыми глазами и были весьма им довольны. Еще бы, если бы не он, никто бы и никогда не узнал, что в городе живут аж два самых настоящих литературных критика, смело набрасывающихся на все, именуемое литературой и видящих насквозь автора, его явные и тайные замыслы, используемые приемы и заимствования. О, они многое знали, эти многомудрые и яснозоркие следопыты. Однако же большинство их рецензий были благодушны, и поэт на них не держал зла. Пожалуй, даже любил. Иногда.
Некоторые, особенно впечатлительные поклонницы, поймав случайно грустно-ласковый взгляд поэта, показушно всплескивали руками и валились в обморок, якобы бессознательно шепча губами строчки его стихов. Когда-то такие происшествия смущали поэта. Он выскакивал из автомобильчика и подбегал к дамочке с благородным намерением оказать посильную помощь. Что, надо сказать, совсем не соответствовало ожиданиям поклонницы. Со временем поэт принял правила игры и лишь чуть притормаживал подле очередного обморока, что было вполне достаточно.
Пыхтя и подпрыгивая на булыжниках мостовой, автомобильчик добрался до конца улицы. Вполне удовлетворенные увиденным горожане расходились по своим неотложным или, напротив, необязательным делам. Поэт выехал за город и остановился. Впереди лежала ровная дорога в большой, манящий город. Город, где вполне возможно ждала его по-настоящему широкая известность и слава. А возможно и не ждала. Поэт часто останавливался здесь и тихонько мечтал о толстых журналах и даже тоненьких томиках, в которых могут быть напечатаны его стихи. Порой ему казалось, что он чувствует запах этой бумаги. Он вздыхал и болезненно морщился.
Постояв несколько минут в привычных уже сомнениях, поэт резко развернул автомобильчик. Дома его ждали привычный покой, зеленые листочки и несмываемые чернила.