Миррен ждал ее в своем кабинете, куда она постаралась проскользнуть незамеченной. Ей было ужасно стыдно перед матерью, за то, что она вчера натворила. По счастью, комната лекаря находилась в центральном помещении поместья, недалеко от гостиной, чтобы он, в случае чего успел быстро добраться до любой части замка.
Саниалита, озираясь по сторонам, в неприметном серо-голубом домашнем платье, проскользнула в большую дубовую дверь и прикрыла ее за собой. Сейчас она выглядела совсем по-другому, волосы кучерявятся, но не уложены, платье немного помято и нет украшений. Лицо без макияжа хоть и утратило свое мистическое очарование, но выглядело очень мило.
Не смотря на то, что в комнате стоял сквозняк, атмосфера тут оставалась очень уютной. Вся мебель и пол сделаны из дерева, не покрытого лаком, потому как Миррен говорил, что сильно любит запах леса. Окна он не закрывал даже зимой, так как обожал свежий воздух. Вообще он был очень странным человеком - его постоянно тянуло на природу. Он проводил иногда целые дни где-то в полях и лесах далеко от дома, говоря, что уходит собирать травы для лекарств и всегда предупреждал об отсутствии заранее.
Саниалите лекарь казался самым вменяемым человеком и когда у нее возникали вопросы или проблемы, она первым делом шла к нему и всегда получала дельный совет.
Миррен сидел в кресле около большого камина, занимающего одну из стен. Там еле тлели угли, так что в их черноте были видны только красные прожилки и редкие искры, улетающие вверх.
- Садись, Сани, - он указал на второе кресло. Никому другому Саниалита не позволила бы так с собой разговаривать, но лекарь был ей почти родственной душой. Она опустилась в кресло, которое всегда ей казалось слишком твердым.
- Я никогда не смогу привыкнуть к твоим стульям, - начала она разговор с шутки.
- Да уж, я всегда твердил, что это сиденья не для господ, потому что их зады слишком мягкие. То ли дело мы с тобой...
Они оба посмеялись. Комната тут же снова наполнилась потрескиванием углей, к которым добавился шум ветвей за окном. Казалось, здесь царствует не человек, хотя его руками это и было построено. Но все эти звуки и запахи...
Саниалита немного помялась с ответом. Она чувствовала какую-то отрешенность от обычного пространства, ее будто погрузило в мистический и загадочный мир, где все воспринималось по-другому:
- Тут что-то есть, странное чувство... не могу объяснить... как будто комната живая...
Он как-то удивленно взглянул на нее, вызвав чувство дежавю. Прошла минута, затем еще одна.
- Так что ты думаешь о вчерашнем дне? - спросил он.
- Ты имеешь ввиду мои именины? - ответила Саниалита, и, получив кивок, продолжила.
- Со мной творилось что-то не то. Я говорю сейчас не про приступ, а про время до него. Лица... знакомые, неизвестные, злые... везде эмоции, они как будто исходят от людей. Я вижу их, ощущаю, они осязаемые, поглощают меня...
Она горько вздохнула, взгляд ее помутился. Девушка продолжила слабым голосом. Она не знала, почему рассказывает настолько личные вещи, хотя то ее в этот момент не волновало ничего, хотелось просто выговориться.
- Пианист... хотела сломать ему пальцы... снова лица, пьяные, раскрашенные, ненастоящие... запах противный - духи, пот, алкоголь. Мне душно... танцы, прогулка по саду, свежий воздух, потом снова душно, как будто кто-то взял за горло... дальше не помню... и не хочу помнить.
Она смотрела на угли, играющие светом жара, рисующие сияние красных узоров, поняла, что ей холодно от сквозняка в комнате, но почему-то не хотела закрывать окно. Этот холодный воздух прочищал мысли, остужал разум, шептал что-то успокаивающее на ухо. Она подалась поближе к огню, потянула к нему руки, да так и застыла, пытаясь глубже погрузиться в это отрешенное состояние.
Миррен смотрел на Саниалиту. Он был в одних штанах, жакете и рубашке, а к холоду давно привык. Комната находилась со стороны, противоположной солнцу, и сейчас в ней было темновато. Фигура графини вырисовывалась преимущественно светом углей. Лекарь молчал, ведь надо знать, когда нужно говорить, а когда необходимо просто пустить тишину повисеть в пространстве. Именно поэтому он был всегда немногословен. Ему тоже что-то чудилось среди пляшущих теней на стенах, на лице графини и на книжных полках шкафов, но он знал, по крайней мере, что это от выдух-травы, которую он бросил в камин за пять минут до прихода Сани. Это растение не имело запаха, зато могло расслаблять нервное напряжение в теле человека и помогало сосредоточиться. "Девочке будет полезно немного расслабиться, она ведь так напугана и устала. Надо подбодрить ее". Он заметил в золотых волосах Саниалиты серебряную прядь, моргнул, и наваждение исчезло. Комната начала светлеть, действие выдух-травы заканчивалось.
Саниалита встала, немного удивленно оглянулась на лекаря, потянулась и зевнула. В окно неожиданно влетел сильный ветер, принося с собой весенний снег.
- Я всегда говорил, что пьянки дворян до добра не доводят. То ли дело вечер за интересной книгой с теплым чаем в руках. А на счет твоего приступа, то, по-моему, ничего серьезного не случилось, ты просто перенервничала от всего этого кутежа. Кстати, я слышал, Култолио Боселян напился до такого состояния, что спел большую часть неприличных песен, которые только знает.
Они оба рассмеялись, хоть и знали, что все не так уж и весело, но Миррен старался успокоить Саниалиту. Он встал и закрыл окно.
- Никогда не понимала, как люди могут жить этим...
Миррен вопросительно оглянулся на девушку.
- Всеми этими сплетнями, слухами, пьянством, напыщенностью. Это же превращает жизнь в сон наяву. Раньше мне казалось что аристократичность - истинное лицо, которое есть у нас, чтобы быть совершенней, лучше, умней, а теперь вижу, что для большинства это только маска, которую они надевают постоянно, скрывая свою настоящую сущность внутри. Все это благородство, доброта, жертвенность... только показуха, маски спадают как раз на таких вот праздниках, как вчерашний.
Миррен слушал, обдумывал и делал выводы. Ему нравился ход мыслей Саниалиты, честно говоря, он и сам думал так же, только вот делать такие смелые заявления не решался. Однако был один контраргумент, который он не мог не привести.
- ...в их глазах ничего нет, кроме животного стремления выделиться из толпы, показать себя. И неважно во что им это обойдется. Дворяне готовы заплатить много - даже если они накинут позор сами на себя, все равно это принесет долгожданную известность. Воистину свиньи в грязи.
"Странное дело. Человек, который ближе остальных к животным, называет
других зверьми", - подумал Миррен, а вслух сказал:
- Ты во многом права. Да, дворяне живут этим. Чем больше ты напился вчера на празднике, тем громче о тебе завтра будут говорить. Это собственно такая негласная система оценивания других людей. Так дворяне могут почувствовать себя выше остальных людей, потому что у крестьян и ремесленников нет ни денег, ни времени, чтобы напиваться в стельку и начинать утро с неспешной прогулки по своим владениям. И если ты говоришь что они свиньи в грязи, значит ты имеешь ввиду всех дворян сразу. Но ты ведь тоже одна из них.
Он сделал многозначительную паузу. Саниалита посмотрела на него с уважительным удивлением, как было уже много раз, и в тысячный раз отметила насколько он умный человек.
- Однако есть и такие, как Солис Ровен, которые заслужили известность отнюдь не выходами в свет. И я тебе скажу, такую известность, буквально возведенную своими руками, будут помнить гораздо дольше.
Миррен увидел, как Саниалита побледнела и заерзала на стуле при упоминании имени советника, и немного растерялся.
- Не волнуйся, Сани. Все будет хорошо. Мы с тобой справлялись с многими трудностями, так справимся и с этими. Ты же знаешь, как любят говорить у нас: "Перед тем как наступит утро, должна пройти ночь". Только не унывай, терпеть не могу видеть тебя расстроенной. Ну, давай, иди ко мне.
Саниалита встала, улыбнулась и обняла Миррена. Он сразу размяк и обнял ее в ответ.
- Ну-ну, не переживай так сильно.
- Я, пожалуй, пойду, поговорю с матушкой. Спасибо за поддержку, Миррен.
Старик понимал, что ей нужен отец и что он плохая альтернатива графу Больвонскому, однако старался хотя бы чуть-чуть заменить его, чтобы девочка не чувствовала себя одинокой. За окном играл снежинками воздух, одевая сад в белоснежный узор. Зима медленно уходила, оставляя место весне.