Может быть, это было то самое предчувствие, о котором так много говорят разнообразные оккультисты-мистики, а может быть, я просто подгоняю прошедшие события под наиболее удобную для меня картину мира. Во всяком случае, сейчас, когда я пишу эти строки, мне кажется, что я с самого начала знала, что именно этот вторник станет каким-то особенным, из ряда вон выходящим. Хотя, вообще-то не было никаких примет и знамений, вроде молний с ясного неба или кровавых слез на бюстике Пушкина, украшавшем с каких-то стародавних времен наше домашнее фортепиано. Во всяком случае, я прекрасно помню его еще с детства. Когда мне случилось его уронить и отколоть знаменитый, увековеченный в гипсе нос, мне здорово досталось от бабушки, каковая потом его и приклеила обратно, замаскировав след моего преступления зубным порошком. Но я отвлеклась. Итак, знамений не было, но сейчас, я считаю, что были. Чего стоит одно только пасмурное хмурое утро посреди июля, самого жаркого и солнечного месяца нашего, пусть короткого, зато настоящего лета. Затем приходила какая-то странная цыганка (странность ее состояла в том, что при ней не было грязного младенца, а за ее юбку не держался еще один ребенок, да и пришла она не просить на хлебушек, а спросить, в какой квартире живут Городецкие), а к вечеру еще и свет отключили, так что наши свечи превратились не в обычную блажь, а в предмет первой необходимости.
В этот же самый вторник Лора, моя старинная еще школьная подруга, которая сразу после окончания последнего класса упорхнула в какие-то заграничные дали, а когда вернулась, то снова, как всегда, легко и гармонично вписалась в круг моих новых друзей, принесла с собой колдовскую доску. Этот предмет рационального мышления американцев мы все и принялись с интересом разглядывать. Доска выглядела авторитетно, но как-то чересчур мистически. На темно-зеленом, для значительности снабженном какими-то размытыми каббалистическими фигурами, поле помещались в ряд цифры от нуля до девяти, в двух противоположных нижних углах красовались слова "Yes" и "No", а основное поле занимал алфавит, нарисованный в готическом стиле. Ко всему этому прилагалась легкая штучка в форме пузатого сердца с дырочкой посередине, которая, как можно без труда предположить, строго соответствовала по размерам любой из букв, цифр или лаконичных ответов. В общем, мы могли быть довольны - эта доска полностью соответствовала нашему представлению о мистических таинствах спиритизма. Гораздо более, нежели ее примитивные аналоги, собранные на ходу из шахматных досок или листов ватмана и стаканов или блюдечек в качестве перста указующего.
Воссев вокруг стола, мы еще некоторое время посозерцали это чудо враждебной магии, потом, наконец, решили использовать его по прямому назначению, то есть пообщаться с каким-нибудь умершим духом. Опущу несколько первых попыток, когда буквы отказывались складываться в хоть сколько-нибудь связный ответ. Наш призыв проигнорировали Эдгар Алан По, Адольф Гитлер и Лукреция Борджиа. Мы помаленьку начали терять интерес к этой штуке, постепенно перемежая придумывание вопросов воспоминаниями, шутками или коротенькими рассказами, в общем - трепом. В конце концов, все прервались на кофе, а Лора, выпустив изо рта тонкую струйку дыма начала рассказывать:
- Вообще-то, к этой доске моя история отношения не имеет, ее я просто купила в магазине. В том городке, где я проживала, была девочка, у которой очень строгие и набожные родители. Они каждое воскресенье ходили к мессе, одевали ее, будто куклу, сделанную в прошлом веке, вплоть до панталон до колен, - Лора усмехнулась, остальные заинтересованно внимали. - Девочка, парой лет помладше меня, ничего особенного, в общем. Мы не были подругами, да и знакомы-то по большому счету не были, так, встречались пару раз в школе, где я совершенствовала свой английский... И вот однажды приходит домой дядя Дик. Не знаю, какой седьмой водой на киселе он мне приходится, но я его все время звала дядей. Он был городским священником. Так вот, приходит он и говорит, озадаченно так: "Ло, ты знакома с Мари Анн из Гринтаун?" Я отвечаю, что вообще-то не особенно, просто видела пару раз. Он говорит: "А можешь познакомиться ближе?" Тут мне стало интересно, и я сказала: "Вообще-то да, а зачем?" Он опять озабоченно задумался, потом ответил: "Видишь ли, она в церкви бывает почти ежедневно. В последнее время с ней что-то случилось..." Я пожала плечами и легкомысленно ляпнула: "А что может случиться? Она повзрослела и, наконец-то, послала к черту (прости, дядя) все увещевания родителей по поводу одежды, нравов и всего такого прочего". Кстати, в самом деле, в последнее время наша колониальная куколка перестала одеваться в вышитые платьица с кружевами и опускать очи долу на каждую глупую насмешку. Дядя Дик поморщился, но, в общем-то, не разозлился, а продолжил: "Дело не в этом, Ло. С ней случилось что-то очень-очень плохое, но чтобы помочь, мне нужно узнать что именно. На исповедь она больше не приходит. Я чувствую ответственность за каждое заблудшее дитя, для которого являюсь духовным наставником". Дядя Дик, конечно, в силу своей профессии, личность странная, но в целом - человек в здравом рассудке и вполне адекватный. Раз он так говорит, значит, у него есть на то причины. И я сказала, что узнаю все, что смогу.
На следующий день я подошла к Мари Анн, просто поболтала ни о чем, предложила съездить на уик-энд на рыбалку. Она согласилась неожиданно легко. Мы втроем - она, я и мой кузен Ллойд - отправились в наш охотничий домик. Вот тогда-то я и увидела впервые колдовскую доску, Мари Анн взяла ее с собой. Она оказалась нормальной девчонкой, только иногда у нее бывали моменты, когда на лицо набегала такая мрачноватая тень и она выпадала из общения где-то на полчаса-час. Следующие две недели мы вели себя как начинающие лучшие подруги, то есть ходили друг к дружке в гости и просиживали вечерами за стойкой в "Цветке апельсина". В конце концов, у меня стал вырисовываться некий портрет этой личности, однако не буду досаждать вам подробностями. Однажды вечером я решила проверить свои подозрения и проследить за тем, что она делает в своей комнате, оставаясь одна. Темным вечером я перелезла через ограду их дома в Гринтаун и заглянула в слабосветящееся окно. Я увидела, что в свете ночника она сидит и играет с колдовской доской. Она делала это все то время, на которое у меня хватило простоять у ее окна. Я рассказала все это дяде Дику. Она задумался, промолчал, но на следующий день он-таки удовлетворил мое любопытство, разразившись рассказом на эту тему. Он сказал, что в начале века здесь, на месте этого города, было поместье Донована Солсберри, бежавшего в свое время с острова Ямайка с огромной суммой денег и очень комфортно обосновавшегося здесь, в Штатах. Он был настоящим злым гением этих мест. Здесь, на юге, было очень много негров, которым он, скорее всего, мстил за что-то, что произошло на Ямайке. С этой историей было связано много разных сплетен, слухов и пересудов, однако, в конце концов, его поместье сожгли вместе с ним самим. Проплешина от того пожара имеется до сих пор, можно пойти и посмотреть. Про него многое говорят, но с уверенностью можно сказать только одно - это был о-о-очень большой злодей, почти дьявол во плоти, и если его мятежный дух до сих пор бродит по этим местам, то он может быть весьма опасен... Короче, что оправдываются его наихудшие опасения, и Мари Анн одержима, все признаки, мол, именно на это указывали, только ему не хотелось верить в это. Я сказала, что может он еще ошибается, что она, вроде бы вполне адекватна и все такое, что одержимые должны говорить и делать какие-то ну вовсе уж из ряда вон выходящие вещи. А он ответил, что я это скоро увижу.
И действительно - в следующую неделю Мари Анн выкинула несколько весьма странных вещей. Например, читая доклад, она принялась целеустремленно и быстро раздеваться, чем привела в восторг всю мужскую половину класса и повергла в шок нашего престарелого преподавателя американской истории. Все бы хорошо, но после этого не очень уместного стриптиза ее начал бить какой-то припадок, вызвали врача, как-то обошлось все тогда. Потом на какой-то лекции, не помню уж, на какой именно, у нее случился второй припадок, который тоже начался весьма странно - она задрала юбку, засунула руку себе в трусы и начала орать на весь класс что-то вроде: "Да-да-да! Возьми меня!" Пока все ошарашено наблюдали зрелище публичной мастурбации нашей в недавнем прошлом набожной куколки, у нее изо рта полезла пена, глаза закатились, а сама она со всего маху грянулась об пол. Опять - врач, суета, вопли, крики. Врачи сказали, что это эпилепсия, но тут вмешался дядя Дик, сообщив всем, что это классический случай одержимости, и что лечить ее надо не лекарствами, а экзорцизмом. Именно для этой цели он вызвал какого-то очень большого доку в этих вопросах.
Лора помолчала, покрутив в пальцах прядь своих светлых волос, потянулась за новой сигаретой. Все молчали, с нетерпением ожидая продолжения. Лора покрутила головой и, наконец, сказала:
- Собственно, это все. Что произошло дальше, скрывали толстые стены и двери больниц и церкви. Дядя Дик стал каким-то неразговорчивым, его "изгоняющий дьявола" - еще менее склонным давать интервью прессе. Мари Анн после всего увезли в другой город, в дорогую клинику. В общем - остаются только домыслы и предположения. Скорее всего, экзорцисты справились, но оказалось, что она и так психически нездорова, либо просто была истощена всеми этими потусторонними развлечениями. В общем - все, мой рассказ окончен.
Мы некоторое время помолчали, обдумывая только что услышанное. Затем наши взгляды вновь обратились к все еще лежащей на столе колдовской доске. Наверное, об этом подумал каждый из нас, на некоторое время забыв про любопытство, которое губит кошку.
- Интересно... - почти одновременно заговорили Жаклин, Джонатан и Фиона. Затем посмотрели друг на друга и рассмеялись.
- А у нас здесь не жило каких-нибудь инфернальных злодеев с мятежным духом? - закончил вопрос Джонатан. Все снова задумались. Кто из живших здесь, в Сибири, может считаться полноценным воплощением дьявола, или хотя бы какого-нибудь мелкого беса? И взгляды вновь обратились к доске, словно она могла ответить на наш вопрос. В сущности, я прекрасно понимаю, почему вдруг всем захотелось, чтобы такой злодей был. Герои лориного рассказа были участниками событий, впрямую соприкасавшихся с неведомым. Точнее, не совсем с неведомым, а с мистикой, давно и прочно вышедшей из нашей обыденной жизни. Мы же все здесь объединены одним общим желанием - жаждой странного.
Итак, мы снова вернулись к колдовской доске. Подрагивающие пальцы Жаклин и Фионы, выбранных нашими медиумами, легли на шероховатую поверхность "указующего перста".
- Есть ли здесь дух, желающий с нами говорить?
Пузатое сердечко целеустремленно двинулось с места.
"YES"
Далее я буду приводить ответы, более удобно для понимания, то есть по-русски.
- Кто ты?
"Жан-Луи Белль"
Мы переглянулись. Француз? Как странно...
- Кем ты был при жизни?
"Мастером модных причесок"
- Ты жил в России?
"Да".
Опущу несколько вопросов и ответов, просто передам то, что мы узнали. Итак, Жан-Луи Белль приехал из Бордо в Россию, а точнее, в Сибирь в 1897 году и прожил здесь до 1912. О своей смерти он говорить отказался. Его русский весьма неплох, разве что чуть архаичен и иногда он сбивался на французский. Он был не женат, жил с девушкой по имени Маша, которая изначально была его не то служанкой, не то помощницей. Вот собственно и все, что мы смогли узнать об этом человеке. Затем случилось странное. Когда мы обдумывали очередной вопрос, "указующий перст" задвигался сам: "У тебя очень красивые волосы, Жаклин". Рыжеволосая, с действительно великолепной кудрявой гривой Жаклин смущенно улыбнулась. Мы задали еще несколько ничего не значащих вопросов, узнав, что салон его назывался "Белль" (ничего оригинального, в принципе, могли бы и сами догадаться), что обслуживал он только богатых клиенток, и что в России ему очень нравилось.
Медленно наступало утро. Темнота за окном превращалась в синие сумерки, каковые в свою очередь вползали в окна, делая свечи ненужными и как бы сообщая, что сеанс пора завершать, да и вообще время расходиться по домам.
Из произошедших еще в этот вторник событий было только то, что Жаклин попросила у Лоры колдовскую доску, чтобы показать ее своему отцу, работавшему в типографии. Тогда нам всем это показалось мелочью, однако вскоре мы, поневоле (а возможно и потому, что так страстно этого желали) ставшие участниками последовавших трагических событий, поняли, что заблуждались.
*****
Утром в воскресенье, не предвещавшего, в сущности, никаких случайностей и необычностей - простой выходной, ничего особенного - меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял парень, смутно мне знакомый. Когда он заговорил, я вспомнила, что его зовут Марк и что он жених Жаклин. Наши сборища он не посещал, считая их декадентством и пустым времяпрепровождением. Тем не менее, он возник у меня на пороге не во вторник, когда принято, а в воскресенье.
- Чем могу быть полезна? - полюбопытствовала я.
- Что вы сделали с Ингой?! - почти закричал он, вталкивая меня в квартиру и захлопывая дверь (Ингой в миру зовут Жаклин, если вы не поняли).
- Я? - удивилась я, не понимая пока, что именно произошло.
- Да-да, именно вы! - он облокотился на дверь и скрестил на груди руки.
- Не понимаю, о чем вы, - я действительно не понимала! - Жак... Когда я видела ее в последний раз, с ней все было нормально... - Нет, вдруг вспомнилось мне, не все. Она взяла с собой колдовскую доску. Неужели...
- Она притащила домой какую-то магическую ерундовину, и уверяет меня, что общается с духами. Она очень изменилась...
Тут из него словно выдернули стержень. Глаза его потухли, плечи опустились, сам он стал как-то ниже ростом.
- Помогите мне, я не знаю, к кому обратиться.
Я пригласила Марка в комнату и поставила чайник. Теперь мне уже не хотелось выпроваживать этого человека вон, скорее наоборот. В душе моей боролись два чувства - беспокойство за Жаклин и жадное любопытство, позвякивающее повисающим в воздухе беззвучным ударом колокола "неужели?..". Однако, как и всякий истинный гурман от необычного, я не торопила события и не выказывала своего любопытства, тем более, что следовало проявить уважение и сочувствие, ведь у человека проблемы. Наконец он заговорил сам.
- В среду я вернулся из Москвы и застал Ингу спящей. Она спала за столом, уронив голову на доску с буквами, а рядом валялось пузатое сердечко с дыркой. Я тогда даже не понял, что это, просто переложил ее на постель, Потом она проснулась и начала взахлеб рассказывать про ваши посиделки. Она всегда это делает, я внимательно ее выслушиваю. Она объяснила мне, что это за доска и рассказала, что разговаривала одна с мертвым французом-парикмахером до полудня уже у себя дома. "Он такой галантный, такой обходительный", - и мечтательно закатывала глаза. Потом она снова уселась за доску, пока я работал. Когда я вышел из-за компьютера, то увидел, что она держит эту штуку... ну, предмет, указывающий на буквы, в руке, а другой быстрыми штрихами что-то рисует. Оказалось, портрет. Вот он, кстати.
Марк достал из кармана сложенный вчетверо листочек бумаги, на котором было очень профессионально и живо изображено лицо мужчины лет тридцати, с близко посажеными глазами, длинное, безбородое и с орлиным носом. Неприятное лицо, надо сказать.- Неприятный тип, - озвучила я свою последнюю мысль.
- Это все, что вы думаете об этом рисунке? - Марк пристально посмотрел мне в глаза. Я еще раз взглянула на бумажку.- Очень хороший и живой набросок. Я не знала, что Жаклин умеет так рисовать.
- А она и не умеет. Во всяком случае, никогда не умела. До этого момента она даже домик нарисовать не могла.Неужели... Беззвучный колокол прямо-таки загрохотал в моей голове. До этого еще можно было подумать, что они просто поругались из-за доски, но теперь...
- Потом она долго крутилась перед зеркалом, сочиняя на голове какую-то умопомрачительную прическу, - продолжал он, отказавшись от предложенной сигареты. - А когда закончила, заявила, что Жан-Луи сказал, что так ей пойдет больше. В общем, не буду описывать все, что происходило, скажу только, что было оно под знаком этого французского цирюльника. Она упоминала его весь четверг, говорила, что он ей снится, переодевалась несколько раз. Постоянно бегая к своей доске. В пятницу, вернувшись с работы, я застал ее голой. Она спала, положив голову на эту проклятую доску, а в руке зажав пузатое сердце с дыркой. Понимаете, я почувствовал, что мне изменяют! Наверное, это глупо, ревновать к давно умершему человеку, но это именно так. В субботу она проснулась утром, потянулась ко мне, а когда открыла глаза, отпрянула с воплем: "Кто ты?!" Потом узнала меня, извинилась и снова погрузилась в свои фантазии, теперь уже совершенно меня не замечая. Мне стыдно рассказывать то, что она делала вчера. Я не выдержал и ушел к вечеру, переночевал у приятеля, а утром пришел к вам. Не знаю, что мне делать, может быть, вы сможете помочь?
Я задумалась. Колокола замолчали. Неведомое обозначило свои границы, обнажило клыки и зазывно улыбнулось. Мне казалось, что я готова к встрече с ним, однако мысли мои крутились только вокруг одной фразы: "Этого не может быть!" Однако это произошло, и главным доказательством этого был полузнакомый мужчина, явившийся ко мне в раннее воскресное утро и просящий о помощи.
- Не знаю, - честно ответила я. - Здесь нужен священник, наверное, это целиком по их части. На их языке это зовется одержимостью.
- А может, врачи помогут? - спросил он.
- Я думаю, врача в любом случае надо вызвать, - я наконец-то собралась с мыслями и пришла к внутреннему согласию с собой. - Потому что даже если это одержимость, то одним священником тут не обойдешься. Пусть врач пропишет какие-нибудь успокоительные, Жаклин погрузится в свои грезы и по крайней мере не покалечит себя, пока мы не найдем возможность ее исцелить. Идите к ней, вызовите врача, а я пока займусь священником.
На самом деле, я еще не знала толком, что именно буду делать, кому звонить и к кому обращаться. Просто нужно было успокоить человека, сказать, что его девушка просто не в себе и ей нужна его помощь.
Выпроводив Марка, я позвонила Джонатану и попросила его немедленно ехать ко мне, посоветовав считать сегодняшнее воскресенье внеочередным вторником. Подумав, я решила, что еще могут быть полезны Донован (в силу своей компетентности в религиозных вопросах) и Лора (как заварившая всю эту кашу личность). Собравшись все вместе, они внимательно выслушали мой рассказ о произошедшем с Жаклин и некоторое время молчали. Глядя на них, я понимала, что они испытывают те же чувства, что и я парой часов раньше. Наконец Донован произнес:
- Тут нужен экзорцист. К православному аналогу этого дела я бы поостерегся обращаться. У нас в какой-то семинарии учат похожих специалистов, в Новгороде, кажется, только они, боюсь, специализируются на уничтожении бесноватых...
Лора выглядела из всех нас четверых наиболее угнетенной.
- Надо же было мне притащить эту дурацкую доску! Вот тебе и сувенирчик... - потом ее лицо вдруг просветлело, и она предложила:- А давайте я позвоню дяде Дику и попрошу у него консультацию!
Мы сразу оживились. Здесь я немного отступлю, чтобы напомнить вам клубные правила. Все рассказываемые истории могут быть как правдой, так и выдумкой. Можно рассказывать про себя, а можно про какого-то дальнего знакомого, но никто и никогда не станет проверять истинность твоих повествований. Когда же выясняется, что рассказ действительно имел место или, что его герои (а особенно такие, как лорин дядя-священник) существуют на самом деле, мы все (я, во всяком случае, точно) испытываем ни с чем не сравнимое ощущение причастности, словно удалось подсмотреть за отогнутый край кулисы, где герои только что развернувшегося действа оказались теми же самыми, что только что были на сцене. Итак, мы оживились и обрадовались одновременно. Лора стала рыться в записной книжке, Джонатан и Донован принялись обсуждать варианты поисков местных католиков (не из Америки же экзорциста вызывать, в конце концов), а я занялась заваркой новой порции чая.
Пока мы слушали правильно-взволнованную английскую речь Лоры, в головах у нас наконец-то созрел план действий, первым пунктом которого было посещение пострадавшей Жаклин. Наконец Лора положила трубку и сообщила, что дядя Дик согласился помочь и пообещал узнать, нет ли у нас поблизости нужных миссионеров. Возможно, сообщила она еще, что изгонять дьявола могут еще какие-нибудь баптисты (которые у нас есть) или адвентисты седьмого дня (которых тоже хватает) или еще какие-нибудь свидетели Иеговы, но к ним дядя Дик посоветовал не ходить, потому, как пообещал сделать все быстро и перезвонить ей сегодня вечером. Успокоившись на этот счет, мы все пошли воплощать в жизнь первый пункт только что составленного нами плана (об остальных пунктах коего вы узнаете в свое время, как, впрочем, и о том, как сильно мы в них ошибались).
Бледный Марк, открывший дверь, пропустил нас, не сказав ни единого слова. Мы прошли вслед за ним, сразу растеряв весь боевой пыл и, вроде бы ставшее хорошим, настроение. В квартире царил полумрак, потоки солнечного света почти не пробивались сквозь закрывшие окна одеяла. Зеркало в прихожей было закрыто цветастым покрывалом.
- Она стала бояться света и зеркал, - развеял возникшее было страшное подозрение Марк. Мне стало страшновато, скажу честно. Одно дело - слушать рассказы, другое... Тем не менее, мы пошли вслед за Марком, ощущая одинаковый холодок липкого страха, призрачной змейкой струящегося вдоль позвоночника. Жаклин лежала на кровати, укрытая до шеи одеялом и вроде бы спала. Мы остановились, глядя на ее обострившиеся черты лица и подрагивающий уголок тонких губ. Потом Марк поманил нас за собой, и мы все вышли в кухню и расселись вокруг стола.
- Я позвонил маме, она врач, - сказал Марк. - Она накачала ее успокаивающими и снотворными, сказав, что в этом случае требуется вызывать бригаду из психушки. А мне не хочется что-то... Вам удалось что-нибудь узнать?
- Да, только пока это очень немного, - за всех ответила я. - Лора позвонила своему дяде-священнику в Штаты, и он пообещал узнать для нас все, про имеющихся здесь поблизости миссионерах, а возможно, и адрес местного прихода.
Мы некоторое время молчали, не зная, что сказать друг другу. И Марк, и мы пребывали в состоянии тягостного бессилия. Говорить было не о чем, да и нечего, в сущности.
*****
Отец Иннокентий оказался полноватым стареющим мужчиной, одетым в длинную черную хламиду и черную же шапочку. Он позвонил мне вечером в понедельник и с места в карьер предложил встретится, поскольку его попросил об этом Артем (Донован). Я согласилась и назначила ему встречу в уличном кафе неподалеку от своего дома. Они слушал мою историю молча, не задавая вопросов, изредка помешивая остывший кофе в своей чашке. Затем он поднял на меня свои тускло-голубые глаза и произнес:
--
Да, это классический случай одержимости. Ваша подруга нуждается в помощи священника...
Он продолжал говорить и дальше, только я не слушала, потому что за соседним столиком я увидела лицо, словно сошедшее с портрета французского цирюльника, нарисованного Жаклин. Он тоже пил кофе и старательно делал вид, что не замечает меня. Почему я была так уверена, что именно старательно? Потому что я обратила на него внимание, когда он уставился на меня своими близко посаженными глазами, и меня обдало холодом и злобой от его взгляда. "Черт, это же он!" - пронеслось у меня в голове. Но как такое могло быть?
--
Вы меня слушаете? - спросил святой отец неизвестной мне конфессии.
- Да-да, конечно, продолжайте, - нетерпеливо сказала я, все больше убеждаясь, что человек, сидящий за соседним столиком, не просто случайность. - Послушайте, оставьте ваш телефон и координаты, я позвоню вам завтра. Я вдруг вспомнила про включенную плиту, извините! Конечно же, мы нуждаемся в вашей помощи и несомненно ее попросим...
Я вскочила со своего места и вышла из кафе вслед за "французом". Он неторопливо шел по улице куда-то в сторону набережной. На улице сгущались сумерки. Я остановилась, когда он свернул во двор. Усмехнулась и покачала головой. Не настолько я безрассудна, чтобы бросаться вслед за явно недружелюбным незнакомцем в темную подворотню...
*****
--
Этого человека зовут Рафаэль Остапович Рильке. Он проживает по адресу улица Липовая дом 76 квартира 3. Частный парикмахер, - прочитал Джонатан с листочка бумаги.
Мы смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Получается, что наша Жаклин одержима вовсе не давно уже умершим парикмахером, а обычным нашим современником? Думаю, в головах моих приятелей царил такой же сумбур, как и у меня. До вечернего заседания Ордена Ночного Вторника оставалось еще несколько часов, так что можно было еще что-нибудь успеть сделать. Например, рассказать обо всем Марку. Возможно, эта проблема решается гораздо проще, чем понавыдумывали тут наши воспаленные мозги...
Вечером наши глаза лихорадочно блестели, а сами мы не могли сосредоточиться ни на одной теме, которые поднимались в неспешных беседах. Свечи горели, на скатерти заботливой Джулией были разложены карты Таро - она понимала, что что-то не так, поэтому старалась в меру своих сил разрядить обстановку. А я то и дело поглядывала на телефон.
--
Алло! - нетерпеливо воскликнула я, когда он наконец замурлыкал во чреве темной прихожей.
--
Добрый вечер, - голос Марка был спокоен. - Я звоню сказать вам спасибо и спросить - не поздно ли заехать и рассказать вам, чем кончилась история с колдовской доской.
--
Конечно, приезжайте! Будем очень счастливы вас видеть!
Я вернулась на кухню, сохраняя на лице выражение таинственного спокойствия. Глаза полуночников смотрели нм меня с нетерпением, любопытсвом и блеском. "Ну же?!" - вопрошали одни. "Случилось что-то, чего мы не знаем?" - недоумевали другие. "Ждем подробностей!" - сияли третье.
Марк приехал минут через тридцать. За это время я успела посвятить моих ничего не подозревающих гостей в сибирскую часть истории колдовской доски, при этом Донован, Джонатан и Лора согласно кивали, периодически переглядываясь, но не перебивая. Когда пришел Марк, его усадили за стол, поставили перед ним чашку с кофе и превратились в слух и любопытствующее внимание.
- Вряд ли я могу претендовать на звание хорошего рассказчика... - начал Марк. - Начнем с того, что зовут этого человека не Жан-Луи Белль, и даже не Рафаэль Рильке. У него гораздо более простое имя. Неважно какое, на самом деле. В свое время этот парикмахер учился со мной и Ингой на одном курсе. Но очень недолго - его быстро отчислили, и он исчез в неизвестном направлении. Поэтому ни она, ни я особо его не запомнили.
Итак, вчера, мы с приятелями заявились к нему в гости. У него квартира - салон, этакая цирюльня для избранных. Очень, надо сказать, стильно и впечатляюще выглядит - черные с золотом панели, овальные зеркала в тяжелых золоченых рамах, светильники такие... специфические. Однако самое интересное было в его спальне. На стене висел портрет Инги. Великолепно исполненный, художник, который его рисовал, явно обладал недюжинным талантом. А под ним... Хм... Алтарь. На алтаре - три чаши, много-много свечей, еще какие-то непонятные мелочи. Я невнимательно рассматривал...
Мы поговорили. Довольно долго и предметно. По-моему, этот парикмахер просто сумасшедший. Но то, что произошло с Ингой, заставляло меня отнестись к нему серьезнее. Короче, история завершилась. Я не буду посвящать вас в подробности нашей душеспасительной беседы, как и того, где именно он сейчас находится, но докучать нашей семье он больше не сможет. Не будет, да и не захочет, я думаю. А это - вам в музей...
Марк изъял из объемного пакета портрет Жаклин в овальной тяжелой раме. Мы замерли, разглядывая это чудо. Казалось, что на портрете изображена королева или по меньшей мере герцогиня. Рыжие волосы Жаклин были уложены в замысловатую прическу, перевитую нитками жемчуга, открытые плечи обрамляла волшебно-воздушная пена белых кружев, а ямочку между ключицами украшал огромный изумруд...
- А может, это не Жаклин? - спросил Джонатан. - Может это портрет кого-то из ее пра-пра...?
Глаза у всех заблестели.
- Вы можете отдать этот портрет на экспертизу, и вам скажут, когда он написан, - пожал плечами Марк. - Оставьте его у себя, мне не хотелось бы видеть его на стене нашего дома.
Марк торопливо попрощался и вышел, а мы остались наедине с этим художественным чудом. Некоторое время мы помолчали. Потом я сказала:
- Нет, ни на какую экспертизу мы этот портрет не понесем. Правда скучна и у нас не останется поводов для фантазий.
Лора, поднявшись с кресла, прищурила глаз:
- Послушайте, но ведь осталось непонятным, как именно этот наш Рафаэль... Жан-Луи... действовал на Жаклин!
Все заулыбались и расслабились.
- Наверное, он колдун... - задумчиво протянул Джонатан.