Рекламный щит на кольцевой сквозь проём забывчиво незадёрнутых штор бесстыже заливал комнату мощными спектральными всполохами. Йожик, сказочной змейкой вторя игре света, ежесекундно сбрасывала старую кожу и возрождалась в новой. Пурпурной, сапфировой, эмеральдовой. Пронзительно-тёмными оставались лишь глаза да ореолы сосков.
Он обречённо вздохнул.
- Всё дуешься?
Йожик, шумно засопев, не ответила.
- Прости, я случайно!
- Ага! Случайно залез в холодильник и совершенно случайно проглотил последний мандарин! Мой мандарин!
Она сидела на кровати в своей любимой позе, по-турецки переплетя ноги, обидчиво прикусив губу и глядя исподлобья...
Он улыбнулся. Такой же он и увидел её в первый раз. Сидящей на полу у глухой стенки последнего вагона метро в обнимку с заляпанным стикерами гитарным чехлом, который выглядел по сравнению с субтильной хозяйкой сущим контрабасом.
Как же она (хозяйка, не гитара!) зыркнула чёрно-провальными глазами, словно почувствовав его скучно-невнимательный взгляд! Даже оторопь прошла и сердце засбоило. Пока он запоздало не опомнился - это ж линзы такие! Любит сейчас молодёжь... Потом оказалось, что не линзы вовсе.
И как же постыдно он плюхнулся рядом при резком толчке, в последнее мгновение сумев руками, ногами и, кажется, носом изменить траекторию! Раздавил бы своей стокилограммовой тушкой эту пацанку с коротко стриженными, то ли пепельными, то ли платиновыми волосами и чётким, угловатым абрисом лица.
По счастью, не раздавил. Но пихнул конкретно, приличия ради извинившись. А та в ответ лишь снова глазами чернично-чёрными: зырк! Мол, и хрен с тобой.
Правда, на эскалаторе обнаружив под боком юную гитаристку, он медведем потоптался на месте и неожиданно для самого себя выдал: "Э-э-э... Не соблаговолит ли мадемуазель выпить чашечку кофе?" Другими словами сказал, конечно, но с тем же смыслом.
С целью банального заглаживания вины? Естественно. Прочих разных, ожидаемых, влажных намерений в голове не было. Так, остатки воспитания сказывались. Ведь пацанка же, натуральнейшая! И явно малолетняя! Такое не в его вкусе, между прочим.
А она фыркнула, да и согласилась. Ой-ёй! К полнейшему его изумлению. К не меньшему изумлению вечер закончился дома. Апофеозом. В постели. Со всем к тому полагающимся. Как? Нет - как?!!!
Не выходя из пульсирующего беспамятства, вжимая в себя горячее, всё ещё мелко вздрагивающее тело безбашенной девчонки, он почувствовал разливающийся в низу живота сладчайший ужас. С малолеткой согрешил, мать твою! С пацанкой!
И надо бы тут живописать душевные терзания, упомянуть муки совести и угрызения. Ах, какой нехороший! Ох, какой негодяй! Под статью себя подвёл!
Только не было ничего этого. Не было и всё.
Он просто стиснул зубы и, уткнувшись лицом в ёжик дивно-окрашеных волос, лежал, сторожно поглаживая бархатистые, по-детски угловатые плечи.
Это чуть позже, заметив бегающий, косящий взгляд, она фыркнула и выудила из рюкзачка паспорт. Девятнадцать... Почему-то стало очень стыдно, и щёки предательски запылали. Как у нашкодившего ученика перед завучем.
День за днём теперь нанизывались, точно ягоды на былинку. А милосердное сознание глушило и стирало рутинные проблемы и заботы меж нечастых встреч.
Вскрыла случайная попутчица ему сердце консервным ножом! Натурально вскрыла и выжгла нутро своими нереальными, чернично-чёрными глазами.
И была страсть, было жадное насыщение друг другом. И была удивительная нежность. Он и не подозревал, как может быть хорошо просто сидеть рядом, вдыхать запах её тела, её духов и молчать. Космически хорошо.
А ведь не бились они друг с другом. Совсем. Студентка и сорокасемилетний дядечка, инженер-конструктор. Афронт полнейший! Привычные их мирки пересечься ни в одной точке не могли, не должны! Это он с высоты прожитых лет (как официально-то!) осознавал прекрасно.
Только жизнь плевала на всяческие суеверия и считала иначе. Сцепились два колёсика зубчиками, сцепились и принялись то подталкивать, то тянуть друг друга в нужную сторону. Знать бы ещё в какую.
Ох! Какими же сладкими были встречи. Когда они, расплавляясь, сливались в единое целое. Когда мир за пределами вытянутой руки становился эфемерным миражом, радужной плёнкой мыльного пузыря.
Но где-то в глубине, над самой толщей жирного ила, едва шевеля плавниками да изредко вспарывая вечную, беспросветную тьму вертикальным клинком хвоста, пряталась лютая тварь. Периодически она всплывала и, хищно скаля зубастую пасть, прикусывала сердце.
И он боялся. Дико, до судорог боялся. Что проснётся в ледяном поту на узкой больничной койке, в паутинном коконе трубок и проводов, и кто-то в замусоленном халате, циничный и бездушный, пережёвывая бутерброд, объявит всё горячечный бредом.
- Не было ничего, батенька. Не было. Проглотите таблеточку!
Как так не было?!! Ведь есть же, есть, есть!!!
Пустыми одинокими вечерами он пробовал лечить инфернальный страх водкой. Только усугублял, всю ночь мучаясь кошмарами.
А потом приходила она. Прохладная ладошка ложилась на его лоб, и все колючие, жуткие мысли утекали, испарялись, улетучивались. Оставалась лишь прозрачность и убаюкивающий покой.
Он обожал её, по-мужски, по-взрослому обожал и готов был вырвать кадык любому, кто... Обожал колючую макушку, из-за которой и прозвал Йожиком, обожал хрипловатый голос, обожал огрубевшие от струн подушечки сильных пальцев.
Обожал после финала обязательно повторить языком, повторить в бессчётный раз такой знакомый, такой длинный, всякий раз колумбом открываемый заново путь.
От искусанных, опухших губ, через милую ямку меж ключиц, оплутав скромные холмики, не обидив, естественно, земляничины сосков, вниз по плоскому животу, собирая мимоходом хрустальные капельки росы, меж скрипичных извивов, стекающихся у выпуклости с подстриженным, зачаточным треугольником рыжеватых волос, и ниже, вновь к губам, другим, но таким же опухшим и горячим.
Или наоборот, вверх, от пальчиков миниатюрных ступней с вечно розовыми пятками, выше, по сухопарым лодыжкам, покрытым легчайшим пушком, осторожно вильнув по хрупким фарфоровым чашечкам вверх, по белизне и нежности невыносимо прекрасных бёдер туда же, в сосредоточие всех мужских бед и мужского счастья.
Наверное, они нашли друг в друге что-то очень-очень нужное. И отдали друг другу очень-очень важное. Иначе каждая разлука не превращалась бы в обоюдную пытку. И каждое свидание, самое мимолётное и короткое, он мог вспоминать часами, леденцом перекатывая во рту...
А сегодня он слопал единственный во вселенной мандарин.