Артём вяло ворочал ложкой в тарелке. Soup a l'oignon! Со вкусом луковой икры из какой-нибудь вшивой "Семёрочки". Настроение было супу подстать, таким же мерзким.
Артём откинулся на плетёную спинку и тоскливо огляделся. Народа в "Тенях" было мало, но троица, однозначно - американцев, сидевших у стеклянной стены, аккурат на фоне опостылевшего Эйфеля, выбешивала до изжоги. Педики крашеные... Мля... Американы скалились и угощали друг друга с ложечек каким-то шоколадным десертом. Словно мухи дерьмом... Аж затошнило!
К тому же тут, под индустриальной сеткой стальных балок он сам чувствовал себя мухой, на которую сейчас и рухнет эта паутина. И придёт паук. Паучище...
Артём полез в карман за сигаретами и плюнул. Ну да, ну да, нельзя же! Он поиграл желваками.
Инга о чём-то без умолку щебетала, разделываясь с лососем. Хор-роший аппетит у девочки! Не то что дома - трава и ЗОЖ... Да. Аппетит и фигурка... И более ничего, как оказалось... В потоке сознания привычно выделялись: "такая сумочка!", "нахал, не хотел открыть!", "Коко Мадемуазель", "евро", "евро", "евро"...
Артём, приподняв бровь, всмотрелся в кукольное личико в обрамлении иссиня-чёрных волос. Брюнетка. Натуральная ведь. И, контрастом - глаза. Изумительного, серебряного цвета. Вот на них он и повёлся тогда. Больное место у него было - красивые женские глаза...
Он закусил губу.
- Эй, халдей!.. Гарсон, твоюмать!
Привычно заинтересованный подскок.
- Что угодно месье?
- Водки!
- Увы, месье, не держим.
- Тьфу!
- Могу предложить "Шатенюф Дю Пап" две тысячи шестнадцатого. Исключительный букет из Роны...
День испортился окончательно. Надо было пойти в место попривычнее, в ту же "Русскую столовку". Так нет же! "Кухня", мля, "какой вид!". Конечно, по первости-то ей... Кукла, она и есть кукла...
Официант всё ещё нависал над плечом.
- Свободен!
Артём прикрыл глаза, и его унесло...
Артём вяло ворочал ложкой в тарелке. Из капустных водорослей он построил остров, вокруг которого теперь плескалось море, щедро сдобренное сметаной. Говяжья косточка торчала из моря, как неведомый риф.
- Что ж ты не ешь, оголец?
Бабушка присела на старый венский стул, отозвавшийся тонким скрипом, и положила на клеёнку морщинистые руки с узловатыми пальцами.
- Много тебе родители воли дают, неслух. Вот перестану тебя кормить, будешь знать!
- Я папе расскажу!
- Да мне бы на стол кто в ребячестве такое поставил, я бы в ножки поклонилася...
- Можно подумать, ты голодала!
Бабушка стянула с плеча полотенце и хлёстко стеганула внука по спине.
- Баб, ты чего?! Больно же!
- Ах ты, негодник! Пожил бы ты в моё время, помалкивал бы тогда! "Голодали!". И да, порою голодали! В войну особенно. Тогда и хлеб - даже тот по карточкам получали!
- Это в блокаду, в Ленинграде было!
- Ох, дурак! Ничего вот не знаешь! Везде это было! Всё по карточкам! Если бы не картошка своя, не грибы-ягоды... Крапиву, щавель собирали, кислицу, одуванчики... Только бы ноги не протянуть. Семья у нас тогда знаешь какая была?
- Какая?
- Сестёр у меня трое было, да братьёв двое. Ну, братьёв-то на фронт забрали. Дед твой двоюродный, Витя, царствие ему небесное, потом домой из-под Варшавы пришёл, так половины задницы у него не было, осколком снесло. Хорошо, сам жив остался. А Семён безвестно пропал... А сёстры были - мал мала меньше. А кушать-то все хотят! Я-то уж с родителями и на фабрике работала.
- Так зарплату же вам платили!
- Зарплату. Было её, той зарплаты... Да и то, придёт время получки - раз, объявят очередной заём: всё для фронта, всё для победы! И чё хочешь, то и делай... А цены-то у кого, на молочко да мясцо - не подступишься... Вот так и работала, и окопы рыла, и по хозяйству помогала.
- Какие окопы? Тут же не воевали?
- А такие! Когда немец к Москве снизу подошёл, послали нас за речку землю копать. Окопы, там, рвы против танков. Сплошняком, одних баб. Помню, прилетел раз немец. Мы все - кто куда! А он, зараза, круг сделал над полем. И гудел не по-нашему, так, а с завыванием. Мы трясёмся, а немец бомбить не стал, только листовки бросил. Со стишками. "Русские дамочки, не ройте ямочки. Придут наши таночки и зароют ваши ямочки". У кого нашли потом такую...
- И чего?
- Ремня тому дали! Как я бы тебе!.. Вот как мы в войну жили! Лишнего куска хлеба, да что там куска - крошки не валялось! А ты - "не хочу, не буду!"! Тоже мне, фон барон нашёлся!
Артём заёрзал.
- Как будто тебя родители пороли!
Бабушка посмотрела на висевшую на стене фотографию и перекрестилась.
- Ты прадеда и прабабку своих не трожь! Они нас вырастили людьми! И за то земной им поклон. Хотя в жилку тянулись. Ох, попался бы ты матери моей под руку! Она бы тебе спуску не дала. Не то что прадед твой, Артём Михайлович. Он-то добрый был да отходчивый. Только, видно, зря тебя в его честь назвали. Недостоин ты... Как есть недостоин...
Мальчишка обиженно буркнул:
- Эт ещё почему?
- Потому что!
Ну вот. Сказала, как отрезала. И сидит теперь, поджав губы, совсем забыв про дребезжащий крышкою чайник на плите.
Артём съехал со стула на пол и побежал выключать газ. Потом осторожно подкрался к бабушке и обнял её сутулые плечи. Прижавшись щекой, мальчишка прошептал:
- Баб Фис, прости меня, пожалуйста! Я больше никогда так не буду!..
Артём вернулся к реальности рывком, как рывком вскидывает себя из воды косатка. И поначалу не мог вспомнить где он и кто он сейчас. В висках гулко стучало, а спина была вся мокрая от пота. Постепенно мозаичная картина сложилась, и он тихо простонал.
Инга встревоженно пригляделась и даже отложила айфон.
- Лапуль, что с тобой? Ты бледный какой-то! Тебе нехорошо? Это, наверное, после перелёта...
Артём вцепился в галстук, кое-как распустил узел и швырнул шёлковую удавку на пол. Роняя пуговицы, он расстегнул рубашку и глубоко вздохнул. Сжал кулаки и грохнул по столу. Так, что соседи испуганно залопотали.
- Собирайся! Немедленно! Мы уезжаем!
- Но я...
- А потом ты заберёшь свои манатки и скроешься с моих глаз долой!
- Эй...
- Заткнись, курица!..
Уже выходя из "Кэ Бронли", Артём набрал полузабытый номер.
- Здравствуй, батя! Как ты?.. Как там мама?.. Я приеду к вам послезавтра... Да, теперь точно приеду... Послезавтра же День Победы...