Разноцветное облако маленьких радуг-пузырьков переливалось всеми цветами спектра, проплывая над мостовой и прочь - туда за каменную границу мола, где неторопливо шевелилось зеленовато-бирюзовое море. Мостовая парила - недавно прошел дождь, за последними каплями которого тут же показалось уже по-летнему жаркое солнце. Приложи руку к булыжникам и почувствуешь идущий снизу поток теплого пара - как в бане.
- Лируш! - Недовольный голос женщины визгливым дискантом отозвался в окнах домов, вспугнул голубей, взлетевших аляповатой стаей с черепичной крыши, и замер в кронах цветущих каштанов. - Молодой человек, ваше безобразное поведение просто недостойно будущего герцога Хемпшира! Немедленно домой!
Как, уже?.. Перевесившийся через каменный парапет мальчик обиженно скривился и животом сполз с ограды. Украдкой вытер рукавом испачканный нос и вздохнул: мать не любила порт. Даже его господскую часть с мощеной брусчаткой мостовой, юркими прогулочными лодочками и пузатыми паромами, важными как старый молочник, неизменно каждое утро приносящий на кухню ровно восемь пинт молока.
Встряхнув бутылочку с мыльной смесью, Лир еще раз вздохнул и, напоследок, дунул в деревянное колечко, наблюдая, как разноцветный вихрь взвился вверх. Поймав на себе недовольный взгляд матери, завернул пробку на место и торопливо отряхнул покрытые морскими брызгами брюки. Как только ткань подсохнет, на ней останутся белые соленые разводы, и мать снова будет ругаться.
Жаль, нянька приболела - даже со старой Ханой было интересней гулять, чем с матерью, до одури боящейся выпачкать кружевное платье и неизменно белые лайковые перчатки. Хотя, казалось бы, чего так бояться - герцогиню обшивали самые дорогие и известные модистки столицы, а ее гардероб занимал несколько комнат - меняй наряд три раза в день, и все равно новых туалетов на год хватит. Откуда муж берет деньги на выполнение всех прихотей жены, герцогиню не интересовало. Зато к различным шалостям леди Алисия относилась категорично-отрицательно: вечное "нельзя, не тронь, не смей"! Чудо еще, что мыльные пузыри изволила купить! Хотя, мыло леди любила... даже слишком! Сотни скляночек с настоями, мылом жидким, сухим, в виде шариков или порошка, занимали ее ванную комнату.
Бывало по два-три часа в ванной сидит, а после только и делает, что с графиней Лионской - у которой еще противная толстая дочка, задавака Бет - вечерами в гостиной обсуждает: "Ах, дорогая, ты пробовала новую коллекцию "Звезда Востока? Да-да, такое темно-синее в белую крапинку. Совершенно неподражаемый запах - любви, страсти! И какая нежная, бархатистая кожа после него, скажу по секрету, мой муж после него меня просто не выпускает из постели"... Тут женщины обычно выставляли детей прочь и понижали голоса до интимно-доверительного шепота.
От досады кривляясь и изображая жеманную манеру поведения матери, маленький герцог мельком взглянул на ладошки: обычные для восьмилетнего мальчика - с выпачканными в чернила и ободранными кошкой пальцами. Руки как руки - чего их вечно мыть-то?
Со злостью подбивая красный кусочек черепицы, мальчик понуро брел вслед за матерью, от нечего делать разглядывая выходящие на пирс домики. В одном из домов, точнее в окошечке подвала, грязном, наполовину задернутом куском ткани, мелькнуло что-то ярко-оранжевое. На фоне коричневой стены и грязно-серого окна цветной проблеск был так необычен, что мальчик замер с открытым ртом, а после бросился догонять мать:
- Мам, мама-а? Гляди - там фея!.. Ну смотри же!
Женщина недовольно обернулась: грязное окно вновь было пусто, только чуть колыхалась старая парусина, заменяющая занавеску.
- Лир, - заправляя под белую кружевную шляпку выбившийся локон, недовольно процедила женщина, - ты меня уморишь своими фантазиями! Ну откуда здесь, в столице, - феи? Здесь отроду не водилось ничего, кроме мерзких чаек, голубей и крыс, эльфы и те сбегают. Посмотри, собираются тучи - вновь будет гроза; идем домой, а не то отец будет сердиться.
В стеклянной трехлитровой банке жила фея. Жила уже целых три недели.
Двадцать семь дней прошло с той страшной ночи, когда покой родной папоротниковой долины был нарушен странными, до того ни разу не виданными великанами.
Выглядели эти гиганты весьма чудно. Почему-то замотанные в чужие шкурки поверх своей, в руках они держали странные металлические штуковины с острыми зубьями, а пахли еще кошмарней - горелыми листьями табака и еще чем-то непонятным и противным. Старые, мудрые феи держали совет в главном дупле Великого дуба и решили не показываться странным незнакомцам. Но глупенькие однолетки лишь посмеялись над слишком заумными речами старших. Перешептываясь о том, что старые перечницы скоро позабудут вкус нектара на губах, невесомую сладость пыльцы на крыльях и танцы над озерной гладью в полнолуние, юные феи сбежали, улетев навстречу новому, неизведанному. Которое вдруг стало родным, теплым, таким манящим и сладостным... Быстрее - туда. Его Зову нельзя было неповиноваться... И они летели к нему, задыхаясь от счастья...
Вот только единственным воспоминанием о нем осталась жуткая боль, когда острая металлическая ловушка сомкнулась над головой, парализуя хрупкое тело разрядами тока. А после прозвучало радостное:
- Гля, Кривой, как приманка работает! Как комарье летят - только мешки успевай подставлять. Не сбрехали маги!
...Крылья - ярко-оранжевые с красными прожилками - напоминали кленовые листья. Радужные фасеточные глаза глядели не мигая: серьезно и вдумчиво. Только хрупкая фигурка - не больше восьми сантиметров - за недели плена высохла и стала похожа на сучок с ручками-веточками.
Ее тюремщик, обычно медлительный и неуклюжий, был непривычно аккуратен. И все равно каждый раз, когда огромный заскорузлый в заусеницах палец касался феи, она испуганно вздрагивала и сжималась. Палец тут же с сожалением отдергивался, чтобы через некоторое время повторить попытку приручить пленницу.
Если бы фея была человеком, она бы рассмеялась: как можно всерьез боятся маленького несуразного человечка, с длинными, ниже колен, непропорционально большими руками и клочковатыми жидкими волосенками? Впрочем, окружающих больше веселило не это, а огромный горб, из-за которого несчастного уродца шпыняли все кому не лень. Рабочие старого заводика леностью отличались только при исполнении обязанностей, зато проявляли изумительное трудолюбие в распитии забродившего гномьего эля, раскуривании дурман-травы и издевательствах над глупым Горбуном. Возмутиться уродец не мог - все равно окружающие слышали лишь невнятное мычание.
Фея человеком не была. Поэтому все великаны были для нее на одно лицо: огромное, ноздреватое и уродливое. И найти что-то симпатичное в этих кошмарных страшилищах она не смогла. Ни тогда, сразу после плена, в мешке, когда грязные лапы чудовищ хватали ее, бесцеремонно распяливая на ладони худенькое тельце. Ни когда ее еще с пятью товарками по несчастью рассадили по клеткам с частой-частой сеточкой и шесть дней везли по тряской дороге в темной душной карете под перестук копыт и мерный скрип оселков. Фея хотела поговорить с этими жестокими гигантами, но они слышали лишь жалобный звон колокольчиков. И даже другие звери - тянущие повозку, длинногривые и сильные - тоже не захотели разговаривать с детьми леса, они уже пахли неволей и служили мучителям фей.
А у этого великана была одна особенность - он ее слышал...
Когда через шесть дней неволи долгий утомительный путь в темной карете оборвался, и клетку, с одуревшими от духоты и тряски феями вынесли на воздух - пусть незнакомый, пахнущий не свежей иглицей и привычным грибным духом, а морем, протухшей рыбой и мочой - вот тогда она что было силы крикнула: "Помогите"! Ее возглас тут же был подхвачен подружками. В ответ раздался дружный хохот полупьяных грузчиков:
- Ишь как раззвенелись! Цыц, свиристелки!
Но он услышал. Обернулся и замер с открытым ртом, склонив на бок плешивую голову, не мигая он глядел на узкую клетку, в которой, прижавшись личиком к частой решетке, плакала фея. У феи были ярко-оранжевые, будто солнце на закате, крылышки и такие же волосы, спадавшие волной до самых пят. Ни разу за всю свою жизнь Горбун не видел подобного чуда!
- Ну че встал на дороге, а ну греби отсюда!
Разозленные грузчики, не церемонясь, отпихнули грязного горбуна с дороги. Он обиженно замычал, подхватывая древко метелки, и торопливо проковылял в сторону, исподлобья следя, куда уносят прекрасную девушку-бабочку.
Ночью, когда охранники, напившись дрянного эля, спали беспробудным сном, дверца клетки на мгновение приоткрылась. Только на один миг, чтобы испуганно динькнувшая фея поменяла одну клетку на другую.
И вот уже, кажется, целую вечность фея, сжавшись в комочек и закрыв хрупкими крыльями плечики, молча смотрела на мир из новой тюрьмы. Если из обычной клетки можно было попробовать выбраться, пусть даже ломая крылья и выворачивая суставы наизнанку, то из этого, эфемерного, прозрачного будто воздух, а на самом деле прочнее стали узилища, - выхода не было.
Отпусти!
Зачем? Искренне недоумевал горбун, любуясь сквозь стекло игрой света на слюдяных крыльях. Впервые в жизни он чувствовал себя богатейшим из смертных, который вдруг по мановению проказницы Судьбы стал обладателем самого невероятного сокровища в мире.
Я не могу быть счастлива в неволе, отвечала она. Моим крылышкам нужен ветер и лучи солнца. Зачем ты спасал меня из одной клетки, если посадил в другую?
Но я же люблю тебя! И все-все для тебя сделаю! Как ты можешь быть несчастна?!
Каждый разговор заканчивался одинаково:
Отпусти...
Нет. Ты нужна мне, я люблю тебя. Ты только моя! Ты обязана быть счастлива только со мной.
...Отпусти...
Фея все чаще впадала в спячку. Подолгу застывала в одной позе, будто грезя наяву. А может быть просто сходила с ума?.. Иногда по ночам ей слышался неясный шепот Великого Дуба, где в небе над вечнозеленой кроной горит звезда Матери-Королевы фей, и между папоротниковых зарослей, взявшись за руки, феи водят хороводы со светлячками. А после, собравшись на бережку звонкого лесного ручейка, скрытого от глаз в шелковисто-изумрудной лесной траве, поют песню Жизни сестричке-луне... Вот только все чаще ей казалось, что все это было лишь сновидением. Далекой красивой грезой и не более. А реальность - это грязный подвал и душная стеклянная банка.
Дни крутились бесконечным мельничным колесом. Для страшных гигантов они мелькали незаметной тенью - ведь у них еще было впереди много времени. Для маленького существа, которое живет лишь несколько месяцев в году, пока осенние ветры не загонят ее в норку-убежище, дни тянулись бесцельными годами.
Вскоре фея заболела.
Испуганный Горбун ходил вокруг банки, пытаясь разговором подбодрить пленницу. С гордым мычанием подсовывал сворованные на рынке вкусности - орешки, ягоды и кусочки фруктов. А однажды принес выкопанный из клумбы возле здания городского совета кусок дерна. Фея молча вздыхала и отворачивалась, с каждым днем худея все больше, ее плечики горестно вздрагивали от рыданий, а крылья поблекли, выцветшими кленовыми листьями волочась вслед. Разноцветные глаза потускнели, с равнодушным осуждением глядя сквозь Горбуна: "Как тебе объяснить, что самые дорогие и вкусные яства не заменят ласковых поцелуев солнца и гудения ветра в крылышках"?
Изредка, когда тюремщик по нерасторопности забывал плотно задернуть кусок парусины на окне, фея приникала к стенкам своей прозрачной тюрьмы и замирала, немигающим взглядом следя за скользящим по грязному полу желтым лучиком.
Солнце в маленькую каморку горбуна заглядывало редко...
С трудом, но Горбун связал желания пленницы с ее состоянием и долго ходил вокруг, вздыхая и переживая: если решиться порадовать пленницу - показать ей солнце - фею может кто-нибудь увидеть. А любоваться огненнокрылой девушкой-бабочкой может только он один и больше никто!.. Отпустить на волю? Нет!!! Это еще хуже! Как будто выбросить в выгребную яму добытую с трудом и риском для жизни редкую жемчужину.
Но фее становилось все хуже, и уродец решился: ну, в самом деле, не будет же ничего плохого от пяти минуточек?..
Весенний денек выдался замечательным. И хотя майские грозы чернильными барашками бродили по небу, после сильного минутного ливня на небо выкатывалась золотая бусина солнышка, даря тепло. Именно в этот день ее мучитель решил порадовать пленницу, выставив банку на окно.
Фея обрадовано вскочила, расправила оранжевые крылышки и подставила личико теплым лучам: "Как хорошо! Если закрыть глаза, можно даже представить себя на свободе"...
Уродец довольно заулыбался щербатым ртом и вдруг испуганно вздрогнул - с той стороны двери раздался яростный окрик. Вновь он кому-то нужен. Да, нужно идти - Хозяин - злой, может больно наказать. Очень больно. Горбун тяжело вздохнул, вспоминая вымоченные в селедочном рассоле плети, и поковылял прочь, плотно притворив за собой дверь комнатушки.
Вот только кто мог знать, что счастье маленькой огненнокрылой феи будет таким недолгим, и что через два часа солнце из нежного и ласкового станет яростным и злым, сжигая через стекло кожу и крылышки.
Почувствовав первый ожог, Фея испуганно вскрикнула: истеричный перезвон колокольчиков разнесся на подвалу. Но дальше, сколько ни звала она на помощь - никто так и не пришел.
Уродец вернулся еще через час, суетливо прошаркал к окну, волоча за собой больную ногу и торопливо снял позабытую за делами банку с окна, от тревоги даже не заметив любопытного мальчишку, заглядывающего в окошко подвала. Обессиленная от полученных ожогов фея лежала, не шевелясь: любое, даже самое медленное движение причиняло невыносимые страдания, заставляя кричать от боли. Она медленно и мучительно погибала...
Раскаты грома следовали один за одним, взбивая темно-синюю, почти черную перину неба разрядами молний, дождь хлестал нескончаемыми потоками, захлебываясь пузырями в пенной браге канав.
Угрюмый уродец тяжко вздохнул, пододвигая пальцем наполненную водой крышечку поближе к лежащей на столе фее: "Только не умирай. Пожалуйста. Я ведь так люблю тебя, кроме тебя у меня никогошеньки нет. Не оставляй меня"...
Фея даже не шелохнулась. Расколотая банка валялась тут же, на полу. Одновременно где-то за стеной раздался в унисон истеричный колокольчиковый звон - перекупщики привезли следующую партию "товара". Хохот грузчиков, с пьяным матерком выгружавших клетки, частично заглушал мелодичный перелив.
Внезапно на миг все стихло, и вдруг все звуки заглушили другие: бряцание оружия, грохот переворачиваемых столов, скрип отворяемых дверей. Горбун испуганно засуетился, набросил на фею кусок ветоши, прикрывая ее ненадежное убежище - времени спрятать пленницу надежнее, не было - и схватился за древко метлы.
От пинка подкованного сталью тяжелого сапога дверь в каморку уборщика распахнулась с жалобным треском, закачавшись на ненадежных, съеденных ржой петлях.
В подвал зашел мужчина: бледная кожа истинного аристократа, гладко зачесанные смоляные волосы. Надменное выражение лица. Господин. Хозяин.
Мужчина, с семенящими по пятам шестерками, в несколько шагов оказался в середине комнатенки, брезгливо осматривая ее скупое убранство. Согбенный уродец испуганно дернулся, но равнодушный взгляд брюнета уже остановился на столе: прикрытая тряпкой фея попыталась пошевелиться. За хозяином вслед семенил пухленький, похожий на пончик с клюквенным вареньем человечек. Снаружи - гладко, да сладко. Куснешь - скривишься от кислости. Толстячок поминутно спотыкался и скороговоркой тараторил:
- Господин, этого не может быть! Мы, я лично, слежу за товаром и...
- Олум, - с мягкой угрозой и нажимом произнес мужчина, - когда мой сын взахлеб рассказывает о том, как видел в порту настоящую, представь себе "самую что ни на есть взаправдашнюю фею" поневоле начинаешь задумываться... - уже в голос рявкнул темноволосый, - откуда в столице феи?!
Ошалевшая от духоты и ожогов фея, будто отзываясь на вопрос человека, истерично динькнула. Горбун похолодел: молчи, глупая. Сама себя погубишь!
Поздно. Мужчина прислушался и скривил красивые губы в сардонической усмешке:
- Так что ты там говорил об идеальном хранении товара?
Горбун попытался шагнуть к столу, остановить страшного Господина, но услужливые охранники-громилы свою работу знали четко, подхватывая уродца под локти.
Хозяин в один длинный шаг оказался у стола, с отвращением, двумя пальцами, приподнимая засаленную тряпицу. Маг за его спиной побледнел и осторожно, пятясь задом, выскочил прочь: "Дрянной уродец! Так подставить! Но кто мог подумать, что так все обернется - никогда не было проблем...".
А фея, открыв глаза и увидев в комнате незнакомого человека, обрадовалась: неужели ей помогут?! Может хотя бы этот человек не будет ее мучить? - и тут же охнула, пытаясь выбраться из сжатого мертвой хваткой кулака Господина. Впустую. Сдавшись, она мельком глянула на застывшего с открытым ртом горбуна и отвернулась: "Трус"! Из темнеющих разноцветных глаз текли слезы. Хрупкие, будто хрусталики росы на лепестках клевера.
Хозяин удовлетворенно рассмотрел попавшуюся "пташку", а после кивнул на Горбуна и развернулся к выходу, через плечо бросив помощнику:
- Выпороть. Пока плети кровавой пеной не покроются. Будет знать, как красть товар.
Горбун испуганно замычал, пытаясь вырваться из стальных тисков двух огров-охранников, но после трех ударов в живот обессилено затих на полу, сквозь пелену слез глядя, как Хозяин уносит его мечту. Хрупкую, воздушную грезу с оранжевыми крылышками... Так и оставшуюся недосягаемой.
Хозяин же, выйдя из подсобки в зал, - просторный и светлый, полностью пропахший ароматными вкусными запахами - зло рявкнул, заглушая голосом раскаты грома:
- Ну, так где этот маг?! Какого хрена он не следит за своими ублюдками? А я из-за этого должен терять товар и деньги?!
Бледный Олум, виновато и преданно заглядывая в глаза Господина, появился из соседней комнатки.
- Ах вот ты где. Так объясни мне, во что я вложил столько сил, времени и денег? А, Олум? Ты ведь знаешь: товар - это деньги, а деньги...
- Я понял, ваша светлость...
- Хорошо. Что понял. - Мужской кулак с силой сжал нежное тельце (раздался едва слышный хруст - ломались хрупкие косточки) и отшвырнул прочь бьющуюся в предсмертной агонии фею.
Испуганный маг-алхимик, не без оснований опасаясь, что за подобное упущение и недосмотр за товаром наказанием одного уродца хозяин может не ограничиться, заметался по залу. Рабочие, которые при появлении хозяина резко примолкли, трудолюбиво мешая густой жир в огромных медных котлах, завозились на входе, растаскивая по местам вновь поступивший товар.
Рабочие засуетились, растаскивая новоприбывший товар, и переливчатый звон слился в один общий. Предсмертный. Затихающий с каждой минутой, как круги на воде от брошеного мальчишкой камня.
- Куда ты их сыпешь, сучье отродье, желтых с синими?! - Вновь вспылил маг, создавая бурную деятельность и напустился на лоботрясов-грузчиков. - Сказано же: в один чан только отобранных и не больше пяти!
- И крылья-крылья, пля, обрывай!..
Настоящее мыльное царство - лучший в столице, да и, пожалуй, во всех странах материка, магазин! Что это было за мыло! Круглое, овальное, брусочками, в виде диковинных цветов и животных, ракушек и загадочных символов; в дорогих глянцевых упаковках и на развес, в кулечках. Но, самое главное - запах! С оливковым маслом, цветочное, с медом и молоком. В нотках аромата каждый ощущал кусочек... да чего угодно: свободы, неба, солнца.
А еще было другое мыло. Элитное... Которое имело вовсе непередаваемый, не сравнимый ни с чем запах: завораживающий, вызывающий адреналиновую дрожь, эйфорию ужаса, счастья и возбуждения - будто наркотический угар. И пусть за один маленький кусочек счастья можно было отдать стоимость породистого выезженного скакуна, но оно того стоило! Стоило - вновь и вновь...
- О! Герцогиня Хемпшир! - Обернулась продавщица к вошедшей в салон молодой аристократке, ведущей за руку сынишку. - Вам что-то предложить? Вот посмотрите сюда, вам как постоянному покупателю.
Продавщица выложила на прилавок несколько разноцветных брусочков: все яркие, ароматные, с запахами магнолий, солнца и ветра. Герцогиня склонилась с удовольствием вдыхая аромат и перебирая ухоженными пальчиками предложенное. Мальчик отвернулся - ему здесь не нравилось. Очередная прогулка с матерью вновь закончилась в этом дурацком магазине. Маленькому герцогу же было гораздо интереснее наблюдать за чайками, ворующими с разгружаемых у причалов лодок рыбу. Или болтать на камбузе скрипучего почтового фрегата со старым прокуренным минотавром, пахнущим не приторной сладостью, а морем, крепким табаком, ромом и приключениями.
К искреннему горю мальчишки, мать была непреклонна, раз за разом заглядывая в манящий сладкими желаниями магазин...
- Вы только, мадам, посмотрите - совсем свеженькое "Солнечное счастье". Буквально вчера сварено. Новинка!
- Тут что-то налипло, - брезгливо поморщилась леди, пристально разглядывая нежно-оранжевый брикет мыла.
- Ах, это? Обычный листик, - и, быстро убирая пинцетом потускневший оранжевый кусочек, продавщица лучезарно улыбнулась, - ведь наша продукция готовится только из высококачественного, натурального сырья. Приходите еще.