Кропотин Сергей Николаевич : другие произведения.

Грëзы Судьбы. Глава 5. Игры на воде

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   С. Кропотин Грёзы Судьбы
  
   Глава пятая. Игры на воде.
  
   Стоял поздний осенний вечер. Моросил холодный дождь. Небо было затянуто тяжёлыми ночными тучами, не пропускающими ни единого лучика света. Лишь в окнах нескольких одноэтажных домиков горел тусклый свет. Большинство лачуг были погружены во тьму: либо они пустовали, либо хозяева уже ушли на боковую. Под ногами противно хлюпала грязь. Было довольно паршиво, но я чувствовал к этому агонирующему миру тусклый отголосок привязанности. Большинство своих прежних жизней я прожил в подобном городишке.
   Мир этот определённо пережил ядерную войну - это чувствовалось в воздухе, в грязи, в тёмных окнах мёртвых домов. Город переживал упадок, как и весь этот догнивающий мир.
   Я пришёл несколько мгновений назад. Не знаю, сознательно или нет, я решил навестить родной город, но "Ветер, дующий между мирами" привёл меня именно сюда. Я Скит, Скиталец. Не очень-то оригинальное имя, как у других простых смертных, например: Беспутник (сокращённо, Ник), Мировая Девчонка (Мира), ЛайфЛонг (Эл) и так далее, но зато наиболее подходит к моему душевному состоянию. Я скитаюсь по мирам. Я обрёл новые способности. Я погиб как просто смертный, но возродился как простой смертный. У меня появился шанс начать всё заново.
   Я направился к двухэтажному дому, выделяющемуся на фоне остальных. Он выглядел не столь убого, как остальные хибары. С освещённой веранды неслась перебранка, и, приближаясь, я стал различать отдельные реплики. Высокий мужской голос с хрипотцой надрывался:
   -- ... правда! Я никуда не уйду! Это мой дом!
   Женский голос, менее противный, но такой же визгливый, вопил в ответ:
   -- Это дом моего отца! Не смей называть его своим! Проваливай!
   -- Нет! Я твой муж!
   -- Муж?! То, что ты трахал меня три года, не даёт тебе права называться моим мужем! За свои деньги я найду мужика моложе и здоровее тебя! Проваливай!
   -- Сучка! Ты хочешь выкинуть меня на улицу без гроша в кармане! Так ты мне отплатила за эти три года!
   -- Это ты мне отплатил! Я не ожидала от тебя такой низости! Ведь Сандра больна! Убирайся, не хочу тебя видеть!
   -- Пять тысяч!
   Я поднялся по ступеням. Парочка, занятая выяснением отношений, меня до сих пор не замечала. Толстая спина мужчины мешала мне пройти. Я взял его за воротник и дёрнул вниз. Мужчина от неожиданности, перелетев через все ступеньки, плюхнулся в грязь. Из его горла раздался сдавленный визг. Я вынул из кармана пачку банкнот и кинул толстяку на грудь.
   -- Уходи, -- бросил я через плечо.
   Даже не оборачиваясь, я был уверен, что он дрожащими от возбуждения пальцами схватил деньги и, не пересчитывая, засунул их себе в карман, собираясь уходить. Я его недооценил. Толстяк развернул меня и сжатой в кулак рукой врезал мне в челюсть. В глазах вспыхнули белые звёзды. От неожиданности я чуть было не потерял равновесия. Мой ответный удар был к стыду очень слаб и не помешал толстяку вновь ударить, что разбудило во мне холодную ярость. Несколько моих быстрых ударов заставили противника сменить тактику. Толстяк стал пытаться свалить меня в грязь, пользуясь своим преимуществом в весовой категории. Я врезал ему коленом в живот, и, когда он согнулся пополам, принялся лупить его локтём по спине. Его мощных ударов в пылу драки я не чувствовал. Он обхватил своей сильной рукой мою шею и стал пригибать меня к земле, я рывком кинул своё тело назад, и мы вместе упали на спину, подняв фонтан грязных брызг. Встали мы одновременно. Его ужасный удар лбом в переносицу чуть было не вырубил меня. Я всё же устоял и умудрился накинуть ему на голову его же куртку и принялся бить по ней. Толстяк с трудом вырвался, и я проводил его пинком. Он увернулся и остановился слегка в отдалении. Несколько секунд, тяжело дыша, мы обменивались мрачными взглядами. Наконец, толстяк, видимо, удовлетворённый дракой и полученными деньгами, повернулся к женщине, которая с веранды наблюдала за боем, и сказал, задыхаясь:
   -- Ты ещё об этом пожалеешь!
   После этого он удалился в темноту медленной гордой походкой непобеждённого человека. Женщина снизошла ко мне с веранды и ровным голосом спокойно сказала:
   -- Благодарю вас.
   Ростом она была вряд ли выше меня, что мне невольно льстило. Лица я не мог разглядеть, так как источник освещения находился за её спиной.
   -- Пустяки, -- отмахнулся я, пытаясь восстановить дыхание.
   -- Для вас пять тысяч пустяки? - Таким же ровным голосом удивилась она. - Кто же вы такой?
   -- Скиталец, -- ответил я честно.
   -- Вот как? А как вас зовут?
   -- Скит, -- я улыбнулся.
   -- Очень странно, но, тем не менее, приятно. Я Аманда. Идёмте в дом, вам необходимо привести себя в порядок.
   Похоже, эта женщина привыкла, что бы её волю выполняли неукоснительно. Что ж, подобные просьбы я готов выполнять без пререканий. Мы поднялись по ступеням в прихожую, и Аманда обернулась ко мне. Я был разочарован: у моей покровительницы было некрасивое мальчишеское лицо, покрытое веснушками, пронзительные глаза серого цвета, редкие медные волосы. Впрочем, было в ней и нечто притягательное, заставившее меня вновь расплыться в улыбке. Аманда с интересом осматривала меня.
   -- Сбросьте всю вашу одежду здесь у порога.
   -- Что, уже?
   Уголки её губ дрогнули.
   -- Вы перепачкаете мне весь дом. Раздевайтесь.
   Действительно, грязь с меня буквально лилась. Я быстро разоблачился, оставшись в плавках. Аманда обвела меня оценивающим взглядом:
   -- Смущение точно не является вашим пороком.
   -- По-моему, пора переходить на "ты", пока я всё ещё в трусах.
   Аманда рассмеялась:
   -- Пойдём в ванную, любитель плоских шуток.
   "Та ещё Джоконда", -- подумал я и двинулся за ней.
   Роскошью дом не изобиловал, но, вероятно, по здешним меркам достаток этой семьи был выше среднего. В ванной висело большое зеркало, и у меня появилась возможность разглядеть собственную разукрашенную физиономию.
   -- Да, Руслан тебе неплохо начистил.
   -- Руслан - это тот приятный милый толстячок, с которым у меня буквально пару минут назад возникли некоторые разногласия, которые пришлось решать методом приложения определённого физического воздействия? - Утвердительно проговорил я, оценивая ущерб, нанесённый моей внешности "приятным милым толстячком". Ущерб был немалым, и ещё не скоро я могу появляться в приличном обществе. Пока, впрочем, мне хватало общества Аманды.
   -- Ничего! - Бодро произнёс я. - Ему тоже неплохо досталось. Он твой муж?
   -- Был. Вот мыло и полотенце. Приводи себя в порядок. Я пока подыщу тебе чего-нибудь из отцовских вещей. В Руслановых тряпках ты точно утонешь.
   Аманда вышла. Я ещё немного поглазел на то, что осталось от моего лица, и полез под душ. Когда Аманда вернулась, я ещё только намыливался.
   -- Фу! Какой ты медленный, -- возмутилась Аманда из-за двери, -- в армии никогда не был?
   -- Да разве теперь упомнишь, где я был? Я прожил гораздо больше жизней, чем ты думаешь.
   -- Ага, ты сторонник теории переселения душ.
   -- Вообще-то, нет. Кстати, про душ, я выйду через пять минут.
   -- Тогда я тоже успею переодеться. Как закончишь, проходи в комнату.
   Закончив плескаться, я приоткрыл дверь, увидел горку одежды на полу, и, воровато озираясь, втащил её в ванную. Рубаха и штаны оказались по длине чуть велики, но в них было уютно. Следуя просьбе новоиспечённой знакомой, я прошёл в комнату. Обставлена она была со вкусом: диван, кресла, посреди столик, у стен книжный шкаф и буфет с фарфоровой посудой. Я подошёл к книгам, изучая корешки. Пушкин был знаменит и в этом мире. "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" Потом я опробовал на мягкость диван. Испытание диван выдержал на "отлично", и я решил его не покидать до появления моей некрасивой, но милой повелительницы. Ждать долго не пришлось. Аманда переоделась в длинное красное платье на бретельках с впечатляющим вырезом и распустила волосы. В руке она держала бутылку красного вина. Я опять растянулся в улыбке. Похоже, так часто я ещё не улыбался со времени всех моих смертей.
   -- Я подумала, что ты не откажешься немного расслабиться после всех волнений. Это вино разлито ещё до войны.
   -- В такой чудесной компании я готов пить и не столь дорогие напитки, -- я не переставал улыбаться.
   Аманда, поставив вино на столик, достала из буфета бокалы. Когда я разлил вино, она спросила:
   -- За что пьём?
   -- За синяки Руслана. Пусть их окажется больше, чем у меня.
   Аманда рассмеялась. Моё мальчишество её веселило. Она сделала глоток, а я осушил бокал до дна. Вино было приятным и крепким.
   -- А твой отец не обидится, что я в его одежде?
   -- Не знаю, он давно умер.
   -- Прости.
   -- Ничего. Мы привыкли к смерти. Отец умер во время бомбёжки, а моя мама через полгода от лучевой болезни. Мы живём вдвоём с сестрой, но после всех ужасов войны она сошла с ума. И Руслан этим воспользовался...
   -- Мой город тоже бомбили.
   -- И что?
   -- Я погиб.
   Аманда предпочла пропустить мои слова мимо ушей. Она сидела рядом со мной. Я вновь налил вина.
   -- За всех погибших в этой страшной войне, -- сказал я.
   Аманда на этот раз выпила до дна.
   -- Ты очень странный, -- сказала Аманда, вертя в пальцах пустой бокал, -- мне кажется, я тебя знаю, но ты какой-то неуловимый. Ты кажешься простым, но в тебе есть что-то, ускользающее от внимания. Что это?
   -- Не знаю, -- я, помимо желания, улыбнулся.
   -- Ты хитрый.
   -- Я? Честный. Я всегда говорю только правду.
   -- Тогда скажи обо мне. - Аманда поставила бокал на стол.
   -- Ты устала. Тебя трудно удивить. В душе у тебя пустота. - Я сознательно не касался её внешности.
   -- А ты можешь заполнить эту пустоту?
   В вопросе, на мой взгляд, прозвучала некая двусмысленность, но я предпочёл отнести её на счёт собственной фантазии.
   -- Не могу ничего обещать, -- я придвинулся к ней, -- у меня у самого в душе дыра...
   Моим опухшим губам губы Аманды показались резиновыми. Внезапно она отстранилась. Я повалился на диван. Я превратился в немой вопрос.
   -- Подожди здесь. Я должна присутствовать лично. Я скоро.
   Она спорхнула с дивана и выскочила из комнаты. Выглядела она взволнованной. Я, ничего не поняв, выпрямился на диване и увидел на стене напротив маленькую белую коробочку, светодиод которой настойчиво мигал красным огоньком. Меня неведомой силой подбросило с дивана, я напялил какие-то тапочки и устремился за Амандой. В дальней комнате я увидел лестницу, ведущую вниз. Я принялся спускаться по ней, перепрыгивая сразу по четыре ступеньки. Лестничных пролётов было несколько. На последней площадке я увидел дверь, которую охранял высокий крепкий мужик в камуфляже.
   -- Вы кто? Сюда нельзя! - Грозно проревел охранник, потянувшись за резиновой дубинкой.
   -- Я ищу туалет, -- ляпнул я то, что первым пришло в голову.
   Мужик в камуфляже чуть не задохнулся от такой нелепой лжи. И тут издалека из-за незакрытой двери раздался голос Аманда:
   -- Слава, пропусти! Пусть посмотрит.
   Аманда как-то странно рассмеялась в конце. Слава недовольно посторонился, и я очутился в длинном-длинном узком коридоре. Где-то вдали маячило красное платье Аманды. Я побежал, шлёпая тапками по обветшалому коричневому кафелю, чтобы нагнать свою проводницу. Пыльные слабые лампы накаливания освещали ржавые худые трубы и грязные толстые кабели, идущие вдоль всего потолка. Я как в дурном сне не мог нагнать Аманду. Внезапно коридор закончился лестницей наверх. Я поднялся по ней и оказался перед дверью. Я дёрнул дверь, и та открылась с чмокающим звуком. Я вошёл, а дверь автоматически закрылась. Помещение освещалось лампами дневного света, и после полумрака коридора свет бил в глаза, мешая смотреть. Стены и пол были выложены белой плиткой. Я остановился как вкопанный. Голова кружилась, взгляд, как в кошмаре, не мог остановиться на какой-нибудь определённой детали. Я за свои, в общем-то, похожих друг на друга миллион жизней повидал многое, но ничего ужаснее этого видеть не приходилось. На всём протяжении стены впритык друг к дружке стояли койки, на которых лежали страшные люди: толстые женщины в исподнем, сморщенные старики в нижнем белье, и многие другие. В глаза бросались обширные гнойные язвы, деформированные и распухшие конечности, выпученные глаза, сухие струпья, обезображенные лица. У очень худой женщины не было одной груди. У одного старика была огромная толстая шея. Я медленно двинулся вдоль этой галереи человеческих страданий. У кого-то капельница торчала в вене. Кто-то лежал на скелетном вытяжении. Кто-то был перебинтован грязными чёрно-красно-жёлтыми бинтами. У кого-то были свищи, из которых торчали испачканные в гнойном экссудате дренажи. У одной старушки из свища на животе торчала петля посиневшей кишки. Все эти люди лежали плечом к плечу на грязных, сбитых в гармошку простынях, кто-то лежал на койке вдвоём, а кто-то даже на полу. В помещении стоял жуткий смрад застоявшихся испражнений, гниющего мяса, мочи, грязной крови. Я шёл, задыхаясь и шатаясь, к противоположной двери. Не сразу я понял, что не вписывалось в общую картину ужаса, а, поняв, ужаснулся ещё больше: все люди спокойно беседовали, улыбались, кто-то смеялся шутке соседа. Никто не обращал внимания на свою боль и своё бедственное положение. Даже агонирующий больной пытался вставить словечко в разговор.
   Мне казалось, что прошло несколько часов, пока я не очутился у двери. Она не была герметичной и открылась без чмоканья. Лучше бы я её не открывал. Там был точно такой же коридор, в котором продолжались ужасы предыдущего. Только там ещё были и палаты, забитые больными до невозможности. На подоконниках тоже расположились несчастные. В коридоре маячил охранник в камуфляже. Я не мог больше смотреть на эти страшные язвы, гниющую плоть и прочее, но взгляд отвести было некуда, так как всюду сохранялась та же картина. Пройдя мимо поста медсестры, я встретился с ней глазами. Её до боли знакомое лицо блаженно улыбалось, несмотря на то, что она на кушетке перевязывала культи безногому пациенту. Культи напоминали протухший салат оливье. Я поперхнулся тошнотворным кислым комком, внезапно подкатившим к горлу. Но что-то странное стало происходить со мной: я успокаивался, и все эти мерзкие ужасы переставали вызывать во мне отвращение, я начинал находить в окружающем долю юмора. Я лихорадочно осмотрелся - ни у кого из даже самых тяжёлых больных ни на лице, ни в глазах не читалось ни боли, ни страха, ни обречённости, ни страданий. Все выглядели умиротворёнными, и никто не кричал, не стонал, во всяком случае, громко, все вели себя так, будто они на отдыхе в санатории, а не в лечебнице для безнадёжных больных. И что меня больше всего пугало, так это то, что я начинал окунаться в эту неправильную блаженную умиротворённость. Мои эмоции становились с каждой минутой всё позитивнее, наперекор окружающей действительности. Почти бессознательно я бросился к окну. На подоконнике восседал истощённый мужчина жёлто-зелёного цвета с огромным животом, исчерченным синими дорожками вен, который выпирал из-под грязной полосатой рубахи. Он с улыбкой взглянул на меня добродушными жёлтыми белками. Он заговорил, и мне в нос ударил резкий запах сырой печени:
   -- Ты чего, братец, такой беспокойный?
   -- Как вы себя чувствуете? - Я не придумал лучшего вопроса.
   -- Великолепно! - С энтузиазмом произнёс больной. - Здесь отличная еда, отличный персонал! Я обязательно буду приходить сюда в гости после того, когда меня выпишут.
   Весь его внешний вид говорил о том, что выпишут его отсюда разве что в морг. Ещё не до конца оболваненный, я принялся дёргать приржавевший оконный шпингалет.
   -- А что это ты, братец, задумал? - С живым интересом спросил у меня этот говорящий труп.
   Охранник обернулся к нам, но смотрел кротко и без злобы, не делая попытки вмешаться.
   -- Давай-ка, братец, я тебе помогу, а то ты прям как умирающий.
   Я не выдержал и заорал что мочи на всё отделение:
   -- Немедленно открывайте окна! Открывайте все окна! Воздух отравлен!
   Умирающий с готовностью присоединился к моим воплям. И через миг мой призыв возымел действие. Все, словно очнувшись от дурмана, кинулись распахивать окна, даже те, кто по определению не мог пошевелиться. Да, им давно не хватало трезвомыслящего человека. Я, несмотря на мешающего мне помощника, наконец, распахнул раму, и холодный осенний воздух ворвался в коридор, мгновенно изгнав своей свежестью из моей головы туман приторного благодушия. Я несколько раз с наслаждением глубоко затянулся ночным воздухом, в котором не было этого тошнотворного больничного смрада, и обернулся. Охранник помогал больным бороться с окнами, и через минуту по отделению загулял сквозняк, выметая гнилые миазмы и окончательно меня отрезвляя. Я взглянул на своего обречённого помощника. Тот ясным взором окидывал окружающее, и лицо его на глазах темнело. Губы сардонически изогнулись, и, посмотрев на меня, как мне показалось, осуждающе, он замертво рухнул. Я двинулся по коридору. Свежий воздух приводил в чувство больных и персонал, одновременно вселяя панику в людей. Стали раздаваться крики боли, предсмертные стенания, рыдания и проклятия, люди метались и мучительно умирали у меня на глазах. Медсестра, которая только что беззаботно улыбалась, билась в истерике. На кушетке рядом с ней корчился безногий инвалид, срывая с себя бинты. Я со страхом понял, что натворил нечто неправильное.
   Внезапно нос к носу я столкнулся со своей Амандой. Волосы её распустились, глаза грозно сверкали. Она заговорила своим леденяще спокойным голосом, не обращая внимания на царивший кругом хаос:
   -- Мы распыляем лёгкий наркотик с эйфоризирующим эффектом через систему вентиляции. Его подача постоянна.
   Я, перестав себя контролировать, сжал Аманду за плечи и заорал ей в лицо:
   -- Что здесь происходит?! Что это?!
   -- Не надо было разрешать тебе идти за мной, -- сказала Аманда, морщась и ёжась от боли, -- на этом этаже больницы вышли из строя распылители. Я, как хозяйка больницы, вынуждена была лично проконтролировать ситуацию.
   Набежавшие охранники принялись деловито закрывать окна, не отвлекаясь на метающихся больных.
   -- Ты же одурманиваешь людей!!! - Я принялся трясти Аманду.
   -- А чего ты хотел?! - Рявкнула Аманда и тут же продолжила ровным голосом. - Думаешь, много людей в здравом уме вынесут подобные страдания?
   Я начал понимать. Я отпустил Аманду. Она принялась массировать плечи.
   -- Атомная война закончилась, но раны от неё никак не могут затянуться.
   -- И что, они знают, что их окуривают какой-то дрянью?
   -- Все предпочитают не задумываться об этом. Мы это делаем только для того, чтобы облегчить мучения.
   Она помолчала и продолжила:
   -- Спасение утопающих - дело рук самих утопающих. И если кому-то суждено утонуть, то пусть он сделает это с улыбкой на лице.
   Я тоже помолчал и сказал:
   -- Это как игры на воде.
   Аманда непонимающе взглянула на меня. Я продолжил:
   -- Игры на воде хороши только тем, кто умеет плавать, для них это забава. Для тех же, кто не умеет, эти игры могут закончиться смертью.
   Аманда поняла меня:
   -- Да. Мы все тут только и занимаемся тем, что играем на воде. Выплывают лишь те, кто умудрился забраться соседу на голову.
   Я тоже играл на воде. Не умея толком плавать, я нырнул с головой в новую для меня роль Скитальца. Я оглянулся. Охранники закрыли последнее окно.
   -- Сейчас заработают распылители, -- сообщила Аманда и прижалась ко мне.
   Я её обнял. Это выглядело дико: вокруг нас кричали, рыдали, стонали и умирали люди; врачи, оправившиеся от шока, пытались помочь не столь безнадёжным, а мы стояли и обнимались среди всего этого кошмара. Я отстранил Аманду и взглянул ей в глаза. Я ещё не знаю, что хорошо, а что плохо, что правильно, а что - нет, где правда, а где ложь. Я не знаю, что будет завтра, но я знаю, что сегодняшнюю ночь я проведу с этой некрасивой женщиной, а потом покину этот умирающий мир с его неразрешимыми проблемами. Наши губы слились. В этот момент раздался монотонный и почти неслышный гул распылителей. Вопли и рыдания стали стихать, а наша сладострастная истома усиливаться.
   Играя на воде, необязательно утонешь, можно и научиться плавать. Кажется, я скоро пойму, что я ищу в этой паршивой жизни. Я нащупал верный путь, которому предстоит быть долгим, но в конце которого я обрету, наконец, абсолютное счастье и смогу умереть с улыбкой на губах. Сегодня же мне достаточно той толики счастья, которую я получаю от Аманды. С сердца упал неподъёмный груз, я больше не буду тыкаться, как слепой котёнок, теперь я знаю, в какую сторону мне идти, и этого сейчас мне было достаточно. Я тратил много времени на глупости, но теперь я вижу конечную цель и мне уже не страшно играть на воде.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"