Мой отец - весьма уважаемый человек в этом городе, потому что мне посчастливилось... да нет, просто привелось родиться в семье доктора Альберта Тойрина. Врача от Бога! Какой пафос, однако... Длинный балкон с колонами и искусной лепниной, на перилах которого я сейчас восседаю, прилеплен над главным входом в наш дом. Кстати, это одно из самых больших и роскошных зданий на главной улице городского центра. На подоконниках в длинных белёных вазонах цветут фиалки и ампельные герани. Их аромат привлекает яркокрылых бабочек и звонких пчёл, а ещё... вызывает у меня мигрени!
Отец сейчас беседует с очередным клиентом в своем кабинете, мама раздаёт указания кухаркам - близится время обеда, экономка составляет счета, прислуга постарше отчитывает подмастерий, а те в свою очередь за глаза поносят сварливых тёток, будто бы по делу запершись в гладильне. Дом гудит десятками голосов, воет старый пёс на заднем дворе, сторож свистит голубям, тучей парящим над высокой голубятней. Вой пса, скорее всего, тоже предназначен этим гадким птицам. По улице с грохотом катятся кареты и снуют болтливые прохожие. Сколько шуму, Боже правый... Чай спокойно не дают попить!
Со звоном опускаю изящную тонкостенную чашечку на блюдце, не заботясь о том, что янтарная жидкость изогнутой волной выскакивает за невысокий бортик и уродует белоснежные перила. Вот делать мне нечего, кроме как за порядком и красотой следить! Ставлю обе ноги на широкий поручень, обхватываю колени и гляжу вниз - на брусчатую мостовую, где только что остановился дилижанс, пряжёный двойкой вороных лошадей. Хотя, что туда глядеть? Карета привезла гостей в соседний дом, а тот человек, которого отец ожидает уже дня три, прискакал верхом на коне буланой масти. Вон он беседует с нашим конюхом. Высокий, худощавый, с головы до пят укутанный в тёмный дорожный плащ, откуда выглядывает только голова с гладко зачесанными волосами цвета шоколада, собранными в тугой короткий хвост на затылке, он похож на... потрёпанного грифа, углядевшего недоеденную львами падаль! Даже взгляд соответствует - голодный и мрачный. Наверное, все три дня, что провел в пути, маковой росинки во рту не держал. Бедняга, да уж... Вредно морщусь и отворачиваюсь к окну в комнату. Не на что там смотреть!
Этот человек - путешественник, хотя я предпочитаю называть вещи своими именами и потому прямо заявляю - бродяга он! Перекати-поле! Бездомный пёс! Разъезжает по стране из города в город и из села в село, не задерживаясь нигде, снимает жилье, нанимается ненадолго на тяжелую, не требующую особых навыков работу. Меняет жизнь чуть ли не каждый месяц! Всё меняет... в том числе и женщин. Хотя мне-то что? Я его даже не знаю! В тот момент, когда я сижу на балконе возле фарфоровой чашки и пятна разлитого по перилам чая, мне не известно даже его имя. Данная Олиш... Назовёт же мамаша! Но полно о нём. Я познакомлюсь с этим мужчиной только через пять часов, когда, нарезвившись вволю на речке и в лесу вместе с уличными мальчишками, вернусь домой к ужину. Вот там-то нас и представят друг другу. "Даннакия, доченька! - Зычно гаркнет отец, подтягивая меня поближе за локоть. - Познакомься с нашим гостем", и мы обменяемся бледными взглядами. Но это всё потом, потом, потом! А сейчас мне уже пора идти!
Вскакиваю на ноги и ловко спрыгиваю с балконного парапета, вбегаю в комнату, скидываю на аккуратно заправленную кровать ненавистное платье с кучей нижних юбок и остаюсь в узких брюках и длинной тунике, зашнуровывающейся у правого плеча - на мужской манер. Осталось только повязать поясной платок и, запнув под кровать остроносые туфельки, обуться во что-нибудь поудобнее. Подходящая обувь припрятана у меня в дальнем углу просторного гардероба. Я поднаторела рычать на горничных, и потому они уже давно не вмешиваются в жизнь моей комнаты. Только кровать заправляют - это я им так и быть позволила. Я весьма великодушна!
Высовываю нос в щелку приоткрытой двери, проверяя, не торчит ли кто-нибудь в коридоре. Но нет - вся прислуга занята обхаживанием только что прибывшего гостя. Гудят, как шмели - даже на втором этаже слышно. Ну и пусть себе крутятся у входа - мне это на руку! На цыпочках пробегаю по коридору, чуть ли не на животе ползу по нависающему над гостиным залом балкону, отпрыгиваю за тяжёлую гардину и одним глазом отслеживаю обстановку. Отец, наконец-то покинувший кабинет, радостно пожимает огромную лапищу грифа, и тот невозмутимо отвечает на приветствие, склоняя голову и прикрывая веки... Ну и глаза у него! Поразительные! Едва сдерживаю рвущийся из горла вздох, зарываясь в складки гардины. Синющие... Ослепительно-синие! Такие и с километрового расстояния заметишь, особенно на столь бледном лице. Он колдун, должно быть, или ведьмак, или вообще какая-нибудь нечисть из страшной сказки... Но мне нет дела! Мне нет никакой разницы, что за сила породила его на свет! Мне надо бежать, и я бегу. До конца коридора и вниз по лестнице, которой пользуется только прислуга, на кухню и мимо разделочных столов, вокруг которых толкутся кухарки и поварята, к выходу на задний двор.
Ђ Госпожа Даннакия! - Окликает меня дородная женщина, с чьим сыном у меня и назначена встреча у реки. - Не велено отпускать вас из дому! Гости прибыли...
Ђ Знаю! - Киваю я послушно и выскакиваю за двери.
И вот я уже во дворе, где наскакивает на меня кудлатый сторожевой пёс, да и сторож тоже обращает ко мне взгляд мутных глаз, возмущенно всплескивает руками, желая в который раз раскритиковать мой мальчишечий наряд. И пусть себе критикует! Я уже проворно карабкаюсь на прибитую к забору решётку, по которой вьются колючие лианы белой садовой розы - маминой любимицы. Ну, будем надеяться, что я не поломаю несчастное растение - смотрится роза действительно неплохо.
Ђ Даннакия!!! - Грозно ревёт не вовремя вспомнившаяся мать, высовываясь из окна и замечая меня, скачущую через острые пики, ввинченные в верхушку каменного забора.
А пусть себе орет - не впервой! Ну, пожурит, когда вернусь, велит горничной сжечь "эти жуткие тряпки", пожалуется отцу, и тот пригрозит выдать замуж за первого же пациента, что постучится в его кабинет... Мы люди привычные! Посылаю в сторону дома воздушный поцелуй, достаю из кармана рубахи смятую кепку, водружаю на голову, подтыкаю под неё непослушные рыжие волосы и спрыгиваю по ту сторону забора, прощаясь с раскрасневшейся от гнева матерью:
Ђ До вечера, мамочка!
Терпеть не могу званные приемы и светские беседы! В дрожь бросает ото всех этих напыщенных франтов и разодетых модниц! Нет-нет-нет! Мне куда интереснее таскаться до ночи по городу в компании мальчишек, удить рыбу на реке, выслеживать в лесу кролей и метать ножи в стену какого-нибудь сарая. О, как я здорово метаю ножи!!! Лучше всех! И пусть я на голову выше своих приятелей, и пусть некоторых из них я старше почти вдвое... Ну и что? Все парни моего возраста носят строгие костюмы и напомаживают волосы, а про девиц я вообще молчу... Нет, я не глупышка. Я всё понимаю. Я признаю - придёт время, и я остепенюсь. Честное слово! Буду повязывать чепчик, пудрить носик и чинно раздавать указания прислуге. Буду... Но не сегодня! Не сейчас! У меня столько планов на этот день! И ещё на целую вереницу будущих дней!
На ужин меня все-таки снаряжают прилично - корсет, панталоны, пышное кремового цвета платье и цокающие туфли... Изверги! Спутанные волосы расчёсывают жёсткой щёткой, накручивают на раскалённые щипцы и укладывают крупными локонами вокруг лица и на плечи. Мамочку раздражает их огненный цвет, потому наравне с лицом, шеей и зоной декольте пудрой покрывается ещё и прическа. Теперь я похожа на свалившуюся в куль с мукой болонку! Но и мать, и служанки - глупые подпевалки! - находят мой облик весьма милым. Смиряюсь. Радуйтесь! Очень хочу кушать, знаете ли, потому спущусь к столу хоть голышом - лишь бы поскорее слопать что-нибудь. За день я вымоталась, да и рыбалка была неудачной - уху варить оказалось не из чего.
А вот и миг "долгожданной" встречи, и то самое подтягивание за локоть, и то самое представление друг другу, и те самые бледные взгляды и глухие бездушные слова:
Ђ Рад знакомству, госпожа Тойрин.
Ђ Взаимно, господин Олиш.
Теперь можно есть! Неспешно и степенно удовлетворяю зверский аппетит изысканными яствами, пользуясь всем набором предложенных столовых приборов, - то, что я предпочитаю брюки платьям, а компанию шпанят - прилизанным щеголям, ещё не означает, что я какая-то там замарашка, не умеющая держать нож и щипцы для сахара! А вот новый знакомец, видимо, смущён столь широким выбором, его узкое бледное лицо с чёткими следами усталости сурово и напряжено. Да он и не видел никогда щипцов для сахара! А сам сахар-то он видел? Мне хочется прыснуть в голос, наблюдая за его каменной мордой с поджатыми губами и сведёнными бровями. На высоком гладком лбу так и читается вся глубина размышлений! Вот ведь олух неучёный...
Вдруг он поднимает глаза и швыряет в меня холодный взгляд. Прицельно. Точно. Выверено. Ровно между моих бровей. Посылает его туда, как отточенную стрелу, или, что вернее, как пулю, - ведь этот тип мастерский стрелок! Они весь вечер с отцом на эту тему беседуют, точнее - отец читает монолог, в который Данная вставляет суровые "хм" и отрешённые "м-м". А глаза у него действительно удивительные - синие-синие, как небо, как море, как цветущие васильковые поля. И глазам этим, что ни говори, идёт строгий угрюмый взгляд. Но это ещё не повод швыряться им в меня! Искривляю губы в радушной полуулыбке и резко втыкаю вилку в кусок мяса на тарелке. Ага! Взгляд синих глаз лениво падает на середину стола, зарывается в безвкусный букет, установленный там, и, должно быть, засыпает, пленённый сладкими ароматами и мягкостью лепестков.
Когда-то давно отец мой был знаком с его родителями - Эдрианом и Норой Олиш. Жили они в этом городе, что ли? Я, во всяком случае, такой фамилии не помню, да и Даннаю впервые в жизни вижу, а он ведь немногим старше меня - юноша совсем, хоть и вымахал вышиной с дуб! Росли бы мы вместе, да дружили бы наши семьи - мне волей-неволей приходилось бы общаться с ним, но я что-то не припоминаю среди друзей детства молчуна с ледяным взглядом. И судя по всему, ему не удалось бы со мною сдружиться - нисколечко мы не похожи с этой мрачной скалой. Я совершенно не умею плакать, а он, кажется, не умеет улыбаться. Хотя и плакать не умет тоже, а ещё грустить, радоваться, скучать, мечтать... Да доступна ли ему хоть одна эмоция?
Чуть скосив взгляд из-под накрученных ресниц, рассматриваю крепкий подбородок, прямую линию губ, огромный острый клюв... то есть, нос! Гриф... вылитый гриф! Суровый падальщик с холодным огнём в глазах. Знаю я, кем он нанимается, - убийцей! Отправляет на тот свет неугодных кому-то людей, смиряя их вот таким же точно морозным взглядом, какой недавно упёрся мне в лоб. Брр... И надо было отцу согласиться приютить на неопределённый срок этого жуткого типа у нас в доме? Пусть бы комнату на постоялом дворе снял! Теперь встречайся с ним глазами на завтраках, обедах и ужинах...
Отчаливая в свою комнату, я мельком гляжу на два вещевых мешка, оставленных гостем возле дверей. На них прицеплены транспортные бирки - должно быть, он добирался сюда поездом или междугородним дилижансом. На клочках бумаги красуется чётко выведенное пером имя. Надо же! Они даже пишутся схоже! И верно - дружили наши семьи. Данная и Даннакия. Только сыч этот просил величать его коротко - Дан, а меня друзья кличут Дика.
Отличный стрелок - меткий, быстрый и сокрушительный... Целыми днями палит по мишеням из чёрного длинноствольного револьвера с шестизарядным барабаном. Метай он с таким же мастерством ножи - был бы чуть ли не лучше меня... Хотя, чёрта с два! Шиш ему, а не первенство! Мы бы ещё поспорили! Подумаешь - стрелок... Смешно, право слово! Револьвер всё за тебя делает - только курок взводи, да крючок спускай! Да он нож и в руке-то удержать не сможет, не то что прицельно метнуть! Но стреляет отменно, негодяй, даже завидно становится...
Наблюдаю за Даннаей из окна гладильни - оно выходит как раз на ту часть заднего двора, где на невысокой ограде тренировочного загона для лошадей он расставил разномастные вещицы, служащие мишенями. Распахнула рамы, забралась с ногами на подоконник, зажала пышный подол между коленками, снисходительно склонила голову, состроила гримасу отрешённого скучающего интереса и гляжу. В оба. Ну, промажь ты хоть раз, верзила! Ничего подобного... Глаз-алмаз! Колдун он, зуб даю - колдун как есть! Сторожу нашему Данная не понравился - всех голубей распугал стрельбой, да так, что те к вчерашнему вечеру не вернулись в голубятню. Что ж, хоть какая-то польза от этого отмороженного! При случае поблагодарю, так и быть. А пока просто понаблюдаю - вдруг всё же пробьёт по молоку?
Детишки нашей прислуги прямо-таки без ума от гостя с огромной пушкой! Стаей ходят за ним по двору и выклянчивают револьвер хотя бы просто в руках подержать. Среди галдящей толпы присутствуют и мои приятели - вон кухаркин сынуля Пит, а там внучка экономки Стефана. И что они нашли в этом мрачном бугае? Лично я остерегаюсь к нему приближаться... Да и больно оно мне надо? Тоже мне выискался! Кривлю губы, косясь на то, как Данная с непробиваемой миной хладнокровного убийцы на лице устало вручает Питу стопку глиняных черепков и уголком рта буркает что-то - должно быть, прося подкидывать их в воздух. Стрельба по "тарелочкам"? Так и есть. Чёрт, до чего же меткий, подлец... Смотреть тошно!
Я придумала славную шутку! Рано по утру втихаря от кухарок набрала в подол блюдец из маминого любимого сервиза - костяной фарфор, привезённый прямиком из Китая! - и совершенно случайно оставила их возле того загона, где обычно отрабатывает стрельбу отвратный мне гриф. Осталось только схорониться в сторонке и подождать пока начнутся его ежедневные вынужденные игры с детишками. Сработано на славу! Питу в голову кровь ударила - он не признал мамин костяной фарфор, и теперь двенадцать дорогущих тарелок одна за другой осколками разлетаются по двору! Бальзам на сердце, право слово. Даже аппетит разыгрался! Интересно, мама убьёт Даннаю быстро, или обратится к отцу, и тот станет расчленять его постепенно?
К завтракам Данная не подходит, в обед я сама обычно шатаюсь по городу, а вот ужины приходится коротать за общим столом, выслушивая новые сплетни, принесённые мамой от очередной подружки, скучные рассказы отца о политике и экономике и бессмысленные междометия, вставляемые в эту белиберду молодым стрелком по фарфору. Его, кстати, пощадили, а вот Питу досталось. Не от моей мамы - той Данная одним только взглядом внушил смирение с потерей любимых тарелок - а от своей собственной. Рука у нашей главной кухарки тяжёлая! Она прямо так, без молотка, мясо отбивает, клянусь! Так что теперь я брожу по городу без своего лучшего приятеля - он пока что способен только на кухне помогать. Мне даже немного совестно... Да и фарфор жалко.
Дома я стараюсь избегать гостя. Не то чтобы мне было до него какое-то дело! Вовсе нет! Просто выводит меня его морда оштукатуренным кирпичом! Терпеть не могу столь невозмутимых типов! Ну, где это видано - жить, пялясь в одну точку ледяным взглядом? У него что, паралич мимических мышц? Его контузило на войне? Он заработал кровоизлияние в мозг при падении с лошади? У меня руки опускаются, когда пытаюсь вызвать в таких хоть какие-то эмоции... Данная не реагирует на окружающий мир даже вздохами! Я вообще не уверена, дышит ли он... Говорить не умеет - точно! За ту неделю, что он проживает в доме моего отца, не считая неразборчивого бормотания и хриплых "хм", мне удалось услышать от него только скупые слова о радости от знакомства со мной, что он был вынужден уронить, когда таковое состоялось. Наверное, он так долго их разучивал, что на остальные времени не хватило. Здоровается Данная кивком, прощается кивком, соглашается кивком, благодарит - им же! Он ничего не просит и ни с кем не спорит. Просто встает ни свет, ни заря, отстреливает по мишеням один-два барабана, - будя меня, зараза! - и по каким-то одному ему известным делам отчаливает в город до самого вечера. Зато как раз вечерами мне приходится сталкиваться с этим типом то на лестнице, то в гостиной, то в коридоре. А ещё - неслыханная наглость! - он взял в привычку сидеть на перилах балкона! До самой ночи там торчит, лишая тем самым меня такой возможности... А этот факт, между прочим, очень отрицательно сказывается на моём душевном состоянии! Скоро я возненавижу этого парня... Я уже его ненавижу!
Сейчас я стою на внутреннем балконе, куда ведут две лестницы, поднимающиеся из гостиного зала. Лампы уже потушили, и в уснувшем доме царят тишина и мрак. Яркий свет полной луны сверкающими ромбами падает на мраморные плиты пола из высоких арочных окон гостиной. Над крыльцом зажжён фонарь, потому прямо перед массивной входной дверью с круглым окошком под самым потолком на ковре лежит жёлтое пятно. Именно на него и устремлён мой взгляд. Жду, когда вернется с ежедневной прогулки мой заклятый враг. У меня есть план. Я его выживу прочь из отцовского дома. На раз плюнуть! Уж кто умеет доставать людей, так это ваша покорная слуга Даннакия. Мимо проходит сонная горничная, видимо, помогавшая матери с вечерним туалетом. Будучи обращённой во внимание и выжидание, не глядя, киваю на вежливое пожелание добрых снов и ловлю себя на мысли, что так недолго и в отмороженного Даннаю превратиться. Суетно мотая головой, гоню прочь эту мысль. Длинные рыжие волосы размётываются по плечам и стелятся вниз по складкам ночной сорочки. Долго мне ещё ждать?
Меня будит короткий приглушенный взлай сторожевого пса во дворе. Приоткрываю один глаз и обнаруживаю себя свернувшейся комочком на нижних ступенях правой лестницы. Луна уже взобралась на конёк крыши, и в гостиную свет её теперь не падает - блестит на траве и каменных дорожках, что виднеются за окнами. Сколько я тут проторчала? И главное - зачем? Только кости затекли, да синяки от твёрдых рёбер ступенек образовались! Начинаю злиться, разминая спину, и тут дверь тихонько приоткрывается, впуская в зал огромную чёрную фигуру. Спросонья забываю, что кое-кого ждала, и набираю в лёгкие воздуха, чтобы закричать не своим голосом и разбудить сторожа. Но нерождённый крик ещё в утробе превращается в сиплый выдох, когда в меня упирается пустой взгляд синих глаз из-под сведённых бровей. На Даннае его обычная одежда: штаны из грубой матовой кожи, заправленные в невысокие сапоги, и длинный приталенный двубортный плащ со стоячим воротником, застёгнутый на все пуговицы - от бёдер до горла. Даже в темноте вижу, как топорщится плотно обтягивающая фигуру ткань на правом боку - там к ремню приторочена кобура. Я уже вдоволь насмотрелась, как проворно он выхватывает оттуда длинноствольную пушку и, не целясь, посылает пулю в самое яблочко. Интересно, он целыми днями заказанных ему людей выслеживает? Скольких он уже грохнул, проживая через стенку от меня?
Мои немые вопросы остаются без ответа... Да я вся остаюсь без ответа! Без внимания! Даже без хмурого взгляда! Потому что Данная, ни на миг не задерживаясь у дверей, ступает к левой лестнице, спокойно поднимается наверх и исчезает в коридоре. Что?! Куда?! А поговорить?! Спохватываюсь и в три прыжка нагоняю паршивца у дверей в его спальню. Гляжу язвительно и колко и так же точно бросаю в осунувшееся лицо - во впалые щёки, вздёрнутые крылья длинного носа и опущенные уголки тонкогубого рта:
Ђ Ты вообще-то потревожил мой сон столь поздним приходом!
Я специально долгие годы отрабатывала такую интонацию - она страшно выводит мою мать! Чем язвительнее и тоньше я говорю, тем противнее звучит мой голос. Вот сейчас он прозвучал на изумление отвратительно. Просто-таки взбешённая собачонкаЈ готовая вцепиться в пятку! И ничего в этом нет унизительного! Игра стоит свеч - видеть этого молчуна не желаю! Если у него получается спокойно сносить вредную девицу, то злобную психичку он точно невзлюбит, даже не спорьте!
Ну что я говорила? Не снимая руки с дверной ручки, он чуть склоняет голову на бок и косится на меня одним глазом - мерцает в острых прядях распущенных волос назойливый синий огонёк. Красивые глаза... Но сейчас не об этом! Упираю руки в бока и надуваю губы, строя из себя капризную девчонку. Он понятия не имеет о том, какая я на самом деле, и потому проглотит наживку, как миленький.
Ђ Ты спала на лестнице? - Спрашивает он отстранённо.
Ђ А это мой дом! - В негодовании топаю я ногой. - Где хочу, там и сплю!
Качаются тёмные пряди, свешивающиеся с высокого лба, и огонек глаза меркнет - взгляд его возвращается к дверному замку, ловкие пальцы проворачивают ключ, а плечо толкает внутрь высокую дверь. Один широкий неспешный шаг, и Данная исчезает во мраке своей комнаты. Не описать тех эмоций, что кипят сейчас в моём взбешённом нутре! Я готова разорваться на части от распирающего меня гнева и разочарования, но... В щель почти прикрытой уже двери скользит его глухое отчуждённое бормотание:
Ђ Дикая Дика.
И дверь закрывается с тихим хлопком прямо перед моим вздёрнутым в возмущении носом... Есть! Я его задела! Только... откуда он знает моё прозвище - Дика? Ну, уж мне этот Пит! Мало его мать лупила - теперь ещё и я отвешу тумаков! Дикая Дика... Вот ведь хмырь болотный! Кто из нас дикий - большой вопрос! Бука!
У моей мамочки есть дурная привычка по воскресениям устраивать званные вечера и собирать на них семьи своих подружек. Терпеть не могу воскресения! Отец такой традиции тоже не одобряет, потому в этот день принимает пациентов не дома, где у него оборудован смотровой кабинет и процедурная, а в своём официальном офисе - недалеко от главной городской площади. Сегодня утром он как всегда чмокнул меня в щеку и заскочил в белую карету с красным крестами на дверцах и крыше, в которую запряжены такие же белые лошади в попонах с красными крестами. Провожаю его у ворот, неловко придерживая длинный пышный подол сочно-алого платья. Мама решила, что на этом приёме я должна быть яркой, и потому на этот раз в пудру меня с головой не окунали. Есть у моей родительницы ещё и заветная мечта - выдать меня замуж. Тут они с папой тоже разошлись: его заветная мечта - отправить меня в колледж. С тех пор как женщин стали учить не только вышиванию и готовке, мой отец вынашивает коварные планы по взращиванию из меня приемника во врачебном деле. О, Господи, не думала, что такое скажу, но... лучше замуж!!!
Питу я отвесила затрещину и нисколечко не поверила, что он ни словом обо мне при Даннае не обмолвливался. Нашёл дуру... Да, конечно, Дикой меня этому негодяю представил кто-то из родителей! Вот бред сущий... Но не сам же он догадался так сократить моё имя? Обычно у людей получается придумать только банальную Дану. Даже не припомню сейчас, кто первый раз назвал меня Дикой... Давно было дело. Я, сколько себя помню, всегда была для приятелей исключительно ею.
Гости начинают подтягиваться уже к обеду, и у меня ну никак не выходит улизнуть из дома в город. Очень завидую Даннае, который, никого не спрашивая, спускается сейчас по лестнице, одёргивает рукава плаща, стягивает волосы в хвост и, холодно кивая на прощание матери, покидает чертоги моего персонального Ада. Ну и катись, каменюга бесчувственная!
Пользуясь небольшой передышкой в приготовлениях меня к "подаче на ужин", выбираюсь на внешний балкон, закидываю обе ноги в изящных туфельках на перила, свешиваю пышный подол вниз и с тоской смотрю вслед удаляющемуся мужчине. Он очень странно двигается - при ходьбе спина остаётся пряма и неподвижна, руки лишь слегка ходят из стороны в сторону, взгляд синих глаз устремлён вперёд и только вперёд, длинные ноги чеканят шаг. Воинская выправка. Он явно огромный период жизни провёл в армии или военной академии. Там же и стрелять научился... Да и головой повредился там же! Вояка чёртов!
Презрительно отворачиваюсь от статного силуэта, скользящего по дороге в сторону центра. Куда он, интересно, ходит каждый день? Насупившись, возвращаю взгляд в сторону, где секунду назад видела Даннаю, но того и след простыл. Стремительный какой, вы только посмотрите! Эх, не стояло бы на дворе воскресенье, вынырнула бы из проклятого платья, подпоясалась и поползла бы шпионить за подлым убийцей моего спокойствия... А чего я, собственно, так рвусь-то туда? Вот уж чего не надо! И вовсе мне не интересны его грязные делишки! Мне всего лишь неохота отправляться на растерзание к тщательно подобранным матерью женихам.
Их чудовищное количество! Глаза разбегаются - на любой вкус парни. Боязно становится от мысли, где их накопала моя заботливая мамочка... Явно не одна старалась - всем миром собирали мне вагон женихов на любой случай жизни. Тут настоящий зоосад! Есть лохматые львы, лысые слоны и даже парочка дикобразов... Я уже молчу о стае горилл и табуне жеребцов. И кому же в этом Ноевом Ковчеге достанется такое счастье, как я, любимая? Устала уже кружиться в вальсе! Моя танцевальная книжка походит на Большой энциклопедический словарь! Здорово оттягивает руку, знаете ли... Нет, я бы терпела, будь всерьёз заинтересована в положительном исходе предприятия, но, Боже правый, ни на кой чёрт мне эти женихи не сдались! Ну, какой негодяй придумал, что в двадцать один год на всех без исключения "девушек на выданье" падает страшное проклятие, скрючивающее их до "старых дев"? Да и не стукнуло оно ещё по мне своей волшебной колотушкой! Целых пять месяцев мне не грозит попасть под злые чары! Ну, куда спешить-то? Зачем же было приглашать всех женихов сразу? Я же растеряюсь, в самом-то деле!
Ладно, сосредоточимся и пальнём наугад... Вон тот длинный тип у дверей в танцевальный зал! Присмотримся повнимательнее... Тьфу ты, чёрт! Этот-то что тут делает?! Сегодня прихлопнул жертву по-быстрому и освободился как раз к ужину? Стремительно отворачиваюсь от привалившегося спиной к дверям Даннаи. Проклятье! Это же надо - наобум попасть именно в него... Злой рок! Видимо, обидела я волшебную колотушку, и та решила пригрозить мне заранее... Ну, извините!
Слава Богу, не одна я устала от танцев. Гости постепенно перетекают в зал, где установлены столы и рояль. Поесть мне, конечно, не светит - моё место сегодня за дьявольским инструментом. Прохожу мимо строго одетого отца, чинно раскланивающегося гостям, спешащим занять свободные места за столами. Спасибо, папа, что защитил свою родную кровиночку от деспотизма её мамаши! Вовек тебе этого не прощу! Плюхаюсь на скамеечку подле рояля и, налепив на лицо радушную улыбку, пробегаюсь пальцами по клавишам. Выслушиваю сдержанные аплодисменты и вежливые просьбы исполнить что-нибудь из новенького. Закусываю щеку, чтобы не осклабиться в слащавые лица толпы. Держись, Даннакия, осталось несколько часиков... ты сильная девочка, ты выживешь!
Приступаю к извлечению мелодичных звуков из чёрной громадины, романтично прикрыв желтовато-карие глаза и повыше задрав миленький носик. Пусть любуются и наслаждаются. Я вытерплю всё, лишь бы поскорее быть отпущенной на свободу. На сердце моём вовсю скребут горделивые кошки, и грызут душу яростные крысы, но я держусь молодцом - даже не путаюсь в нотах. Приоткрываю глаза, чтобы кокетливо поклониться ораве своих мальчиков, и каменею... Данная прошествовал следом за гостями и теперь подпирает двери этого зала. Что ему от меня надо? Его кто вообще приглашал? А ну отправляйся в свою комнату, змеюка хладнокровная! Стреляю в него глазами, но наталкиваюсь на твёрдый взгляд из синего стекла. Сложенные в прямую черту губы даже не думают изменять положения, а веки не подрагивают и не смигивают. Каменный истукан! Соленой столб! Вот на ком оторвалась волшебная колотушка!
Что-то заискивающе кричат мне разномастные женишки, мамины трепетные подруги и их лысеющие мужья... а я не слышу! Кошки во мне объединились с крысами и прорвали огромную дыру в разъярённом разуме! Смыкая накрашенные губы в яростный зигзаг, вскидывая тонкие брови и распахивая горящие бешенством глаза, с силой опускаю пальцы обеих рук на костяные клавиши! Та-дамц!!! И ещё разок! Ты-дыщ!!! А мне нравится эта композиция! Назовём её "Порванные нервы"! Что есть мочи колочу по клавишам, не сводя взгляда с неколышемого эмоциями лица Даннаи. Нравится, голубчик? Красиво играю, да? На это ты пришёл посмотреть?! Это хотел услышать?! Ожесточённо грохочу по клавишам, проезжаюсь внешними сторонами кистей по всей чёрно-белой полосе - туда и обратно, туда и обратно! Страдальчески охает и визжит истязаемый рояль, огненными языками взвиваются в воздух выбившиеся из причёски волосы, летят в стороны сломанные ногти, застывают с открытыми ртами гости, содрогающаяся в безмолвных рыданиях мать прячет лицо в ладонях, опешивший отец беспомощно тянет ко мне руку с зажатым в пальцах бокалом. К чёрту всех, к чёрту! Вдавливаю в пол педаль "форте", разом возвышая звучание рояля на несколько тембров, а сама всё бью и бью по клавишам покалывающими болью пальцами.
Ђ Даннакия!!! - Взрывается мать, бешеной фурией срываясь с места и выдёргивая меня из-за рояля. - Наверх! К себе! Сейчас же!
Из-за барабанного боя крови в ушах не слышу её совершенно, но, видимо, здорово читаю по губам - ибо понимаю дословно и, пользуясь шансом, несусь мимо в ужасе и недоумении замершей толпы к выходу из зала. И там, разумеется, лоб в лоб сталкиваюсь с Даннаей. Сложив руки замком на груди, он стоит у дверного косяка - прямая спина, пустой взгляд, пики тёмных прядей, перечёркивающие мрачное лицо. Осклабливаюсь ему в глаза, кое-как сдерживая желание пнуть под колено, и пролетаю мимо, спеша к себе в комнату. И вдруг оступаюсь, слыша спокойные и будто бы никому не предназначенные слова, брошенные устало, как выдох:
Ђ Дикая Дика.
Волчком кручусь на месте, разворачиваясь на одной ноге, но он, не поворачивая ко мне головы, отводит в сторону руку, ухватывается за край двери и быстрым движением захлопывает её, отсекая меня от зала с гостями. Бессильно рычу, сверля бешеным взглядом крашеное в белый дверное полотно. Надо было его пнуть!
Не имею понятия, как сумела пережить скандал, что закатила мне мать среди ночи, когда дом наш покинули последние гости. Запершись в своей комнате, я со скучающим видом наблюдала за расходящимися по домам парами и отринутыми женихами, когда она влетела ко мне без стука и прямо с порога стала вбивать в пол страшными проклятиями. Честно говоря, сама не понимаю, что на меня нашло в обеденном зале... Знаю только, что виноват во всех моих страданиях мерзавец с синими глазами!.. И отец! Это он впустил к нам в дом этот угрюмый кусок гранита с пушкой наперевес! И что они хотели в итоге получить? Думали, я смогу спокойно сносить соседство ходячего трупа с отсутствующей миной? По-хорошему надо бы сейчас не на меня озлобляться, а парня этого под зад на улицу выпинывать! Ему, голи перекатной, чай не привыкать под открытым небом ночи коротать - переживёт как-нибудь!
Повезло мне неслыханно - мать попалась хоть и крайне истеричная, зато на удивление отходчивая, так что утром уже спокойно завтракаем за общим столом, спокойно намазывая тосты клубничным варением и потягивая горьковатый кофейный напиток из лишившихся блюдечек чашек. Как ни странно, присутствует за завтраком и Данная - дует крепкий чай, спрятав ледышки глаз за прикрытыми веками. Морщусь в его закоченевшую рожу, припоминая вчерашний конфуз, а он, разумеется, и бровью не колышет, чурбан дубовый!
Ђ Даннакия, - начинает отец, откладывая блокнот, в котором делал пометки по работе, - мы с твоей матерью обсудили положение дел и пришли к выводу...
Уже чую беду! Чтоб мои милейшие родичи что-то там обсуждали, да ещё и к единому мнению приходили - неслыханное дело! Ой, что-то будет, будет что-то, точно говорю! В нарастающей панике рыскаю глазами по обеденному залу, ища, за что тут можно зацепиться, спасая обречённую душу, но как назло натыкаюсь только на взгляд Даннаи - смиряющий и уничижающий взгляд живого мертвеца. Шиплю сквозь сомкнутые губы и стремительно отворачиваюсь, чтобы с вызовом глянуть в спокойное лицо продолжающего говорить отца.
Ђ Пока шумиха вокруг твоей персоны не уляжется...
Ђ А бурю ты устроила такую, - грозно встревает мать, с особой ожесточённостью вмазывая варенье в хлеб, - что сплетни ещё полгода ходуном ходить будут!
Когда обо мне беседуют в таком тоне, предпочитаю молча выжидать. Может быть, я вздорная и взрывная, но, когда то необходимо, вполне могу держать норов в узде. Вот и сейчас сижу, дура-дурой, и как сопливая школьница выслушиваю нравоучения и порицания. Всё бы ничего, да только обязательно ли в столь интимный момент присутствие здесь нахохлившегося стервятника в двубортном плаще? Хотите учить и оскорблять - валяйте, снесу, не стеклянная... Но терпеть унижение на глазах этого олуха - уж увольте! Бросаю в мать короткий хмурый взгляд, и та, оскалив зубы, впивается в тост.
Ђ В общем и целом, - продолжает прервавшийся было отец, - через месяц ты отправляешься в колледж.
Ђ Что?! - Вскрикиваю в неподдельном ужасе.
Недонесённый до рта кусок хлеба вырывается из моих пальцев и совершает замысловатый пируэт в воздухе, приземляясь у правого локтя Даннаи. Хмурый тип лишь еле заметно скашивает в ту сторону глаза и отхлёбывает ещё чая.
Ђ Прочь из города! - Гаркает уточнение мать, насилуя следующий тост. - Чтоб духу твоего тут не было! С глаз долой - из сплетен вон!
Ђ Никуда я не поеду! - Отрицательно мотаю головой, рассыпая тщательно уложенную прическу по плечам и спине. - Даже не надейтесь!
А они и не надеялись, не думали о моих чувствах и желаниях! Тут вообще мало кто обращает внимание на точку зрения вечной спорщицы Даннакии. Сказано - сделано! Запихнут в поезд, и визжи себе сколько влезет. Иногда отец может быть крайне жесток, а уж о мамочке и говорить нечего... Нахохливаюсь и хмурю брови, не желая распинаться в присутствии всяких там виновников моих бед! Вот сейчас он доцедит свой гадкий чаёк, свалит по неотложным делам, и я разойдусь не на шутку - ещё узнают мои родители, что значит, к мнению дочери не прислушиваться! Что это за дела такие - хорошего человека из дому выставлять из-за одного единственного дурацкого поступка?!
Видя мое недовольство, отец как всегда вставляет любимую свою страшилку - грозится выдать замуж за первого встречного. Но, видимо, этой ночью папочка не выспался, потому что избитая фраза сегодня утром приобретает ужасающий оттенок, обзаводясь конкретным именем жениха.
Ђ Будешь спорить, - рявкает он, сотрясая стол кулаком, - прямо сейчас замуж выдам... за Дана!
Превращаюсь в картонку - плоскую и серую. Медленно-медленно поворачиваю голову в сторону с бухты-барахты наречённого мужа, совершенно не понимая, что хочу увидеть на его лице. Ужас? Ехидство? Недоумение? А какая, собственно, разница, что я там ожидаю разглядеть? Всё равно на лице этом ничего и никогда не бывает! Вот и на этот раз там всё, как всегда, - холодные глаза, острый клюв и грубая линия рта. Он даже чаем не поперхнулся! Глотает горячий напиток размеренно и безо всякого трепета. Даннае по барабану, что ляпнул отец... Ему вообще всё на свете до фонаря!
Ђ Не надо. - Произношу одними губами, возвращая взгляд к лицу отца. - Я всю жизнь хотела учиться.
Только скрывшись в пустующей гладильне, соображаю вдруг, в какую влипла переделку. В бешенстве мечусь по комнате, скидывая на пол стопки постельного белья и полотенец, пиная тяжёлые утюги и сдвигая с пути узкие гладильные столы. Что за ерунда?! Какой еще колледж?! Там нет моих уличных приятелей! Там целыми днями заставляют читать умные книги! Там следует носить косу и отутюженные манжеты! Отец совсем умом повредился - меня отправлять в колледж?! Племенную лошадь поселять в коровнике! Заколачивать соловья в деревянном ящике! Сажать розу на болоте! Тьфу ты, что за чушь я несу?
Подскакиваю на месте, испугавшись вдруг резкого хлопка за окном. Распахиваю створки и перевешиваюсь через подоконник. Так и есть! Данная палит по бутылкам, расставленным на деревянном брусе загона... Ненавижу! Ненавижу этого мерзавца! Чтоб ему в бездну огненную провалиться! Чтоб его пёс наш покусал! Чтоб он... Не нахожу, чего бы ещё от всей души пожелать своему любимцу, выскакиваю из окна на крышу навеса, пробегаю по гремящей черепице, придерживаясь одной рукой за стену, спрыгиваю на дощатый помост, а оттуда - в траву, и что есть духу несусь к целящемуся в очередную стекляшку парню.
В синих глазах не вспыхивает огонёк, и не меркнут блики - взгляд Даннаи остаётся абсолютно безучастным, покорно разжимаются длинные пальцы, позволяя мне выхватить отделанную костяными пластинами рукоятку огромного револьвера. Локтём отпихиваю стрелка в сторону, сжимаю обе ладони на рукояти и, не целясь особо, спускаю крючок. С оглушительным звоном ударяет боёк по капсюлю, щёлкая, прокручивается барабан, освобожденная из тисков гильзы пуля со свистом проносится по узкому дулу - чувствую вибрацию, толчками проскакивающую по металлическому корпусу до моих пальцев, - из отверстия тонким язычком выскальзывает пороховой дымок, и меня сильнейшим ударом в локоть и плечо отшатывает на шаг назад. Вот это отдача!
Расставленные на заборе бутылки остаются целы - пуля проходит мимо. Над ухом чуть слышно цокает языком Данная, побуждая меня вскинуть горящие гневным огнём глаза вверх и отметить про себя, что вышедшая промашка здорово меня бесит. Стискивая зубы, плюю на отдачу и несколько раз подряд спускаю крючок, со всей силой упершись ногами в ходящую ходуном землю. Я меткая! Я ещё какая меткая! Треклятая жестяная трещотка с патронами!!! Одна бутылка всё же решает надо мной сжалиться и сама собой опрокидывается навзничь, разлетаясь в соколки от жёсткого соприкосновения с нижним брусом забора. Рычу со злости, отшвыриваю за спину совершенно растрепавшиеся волосы, пошире расставляю ноги и, прицеливаясь как можно точнее, опять остервенело жму на спусковой крючок, скрежеща зубами и сводя брови на переносице. И как этот придурок так ловко управляется со своей бесовской цацкой? Она же дергается в руках, словно только что снятая с крючка рыбёшка!
В какой-то момент краем глаза замечаю опущенный на меня снисходительный взгляд, приводящий в откровенную ярость, и слышу угрюмое бормотание:
Ђ Дикая Дика.
Рычу ещё громче! Дикая, говоришь? На, смотри, что такое настоящая дикость! Разворачиваюсь с револьвером в вытянутых руках и направляю глазок дула точно в нос нависающему надо мной Даннае. Изгибаю губы в зловещей ухмылке, возвожу надломленные брови под застилающие лоб рыжие пряди, сверлю полыхающим взглядом вечно осунувшееся болезненного цвета лицо и злорадно сиплю в синие стеклянные глаза:
Ђ Страшно?
Медленно и устало он качает головой, смотря мимо дула в моё раскрасневшееся лицо. Топаю ногой в полнейшем возмущении и верещу, вверх-вниз размахивая пушкой, точно указкой:
Ђ Думаешь, промажу с расстояния в пять сантиметров?!
Снова покачиваются клинки тёмных прядей, слегка прищуриваются ничего не выражающие глаза, и я захлебываюсь бешенством:
Ђ Считаешь, не смогу пальнуть в человека?! Да я сейчас в таком состоянии, что...
В грандиозном недоумении наблюдаю за тем, как он тягучим неспешным движением извлекает оттуда горсть патронов и протягивает их мне на раскрытой ладони. Пялюсь на серебристую горку смертоносных железок широко раскрытыми глазами, руки сами собой плетьми повисают вдоль тела. Он что, совсем сумасшедший? Взбешённой женщине патроны давать! Сдурел?! Или реально считает, что я не выстрелю?.. Ну, конечно! Я же для него просто капризный ребенок! Сопливая девчонка, не умеющая держать в руках револьвер! Белоручка, которой служанки сопли подтирают! А вот и ошибаешься, плешивый пёс! Мы не лыком шиты! Вскидываю ему в лицо серьезный взгляд и, презрительно фыркая, швыряю на протянутую ладонь с патронами огромный револьвер. Пошёл он к черту, проклятущий Данная Олиш! И без него есть масса желающих нервы мне повытягивать! Одергиваю сбившееся на груди платье и широкими шагами удаляюсь в дом, даже не оборачиваясь на этого упыря. У самых дверей слышу очередной хлопок выстрела и почти что слитый с ним воедино звон разлетающегося вдребезги стекла... Ух, ненавижу!!!
Через несколько дней мать совершенно забывает о случившемся в воскресение, теряет бдительность, и у меня появляется шанс улизнуть в город. Я подготовилась заранее! Только-только встало солнце, а я уже на ногах! В полной амуниции - брюки, туника, поясной платок - валяюсь под одеялом, дожидаясь пока стихнут в коридоре шаги сторожа, совершающего утренний обход дома. Вот тявкнул на дворе пёс - значит, сослуживец его отправился на прогулку по территории. Можно вставать! Подпрыгиваю на кровати, в озорстве хлопая ладонью по массивной кисти, подвешенной на самой верхушке балдахина, укрывающего кровать. Долгожданная свобода! Свершилось! Вдруг до слуха доносится стеклянное дребезжание. Замираю, стоя на кровати с поднятыми над головой руками. Знаю этот звук - то открылась балконная дверь в соседней комнате. А вот и чеканные широкие шаги, сопровождающиеся стуком подбитых каблуков на каменных плитах. Шелест листьев плюща, вьющегося по решетке, разгораживающей балкон на секции, - по листве скользнули пальцы, или задело её плечо в рукаве плаща. А я-то надеялась, что встала первой... Вот ведь зараза! Теперь придётся ждать, пока Данная уйдет на задний двор стрелять по бутылкам.
Тихонечко стекаю с кровати и, шаркая спиной по стене, подбираюсь к огромному окну. Один быстрый взгляд на балкон. Так и есть - стоит на своей половине, опершись локтями о перила и слегка склонив голову набок. Тёмные волосы распущены и неровными прядями стелятся по шее за воротник, расслабленные кисти тонких рук перекрещены и свешиваются за поручень. Ко мне Данная повернут затылком, потому выражение лица не видать... Хотя, какое у него может быть выражение, кроме как никакого? Хмыкаю и отворачиваюсь от окна, сползая по стенке на пол. А что, если?.. Да нет, зачем оно мне надо? Но если подумать... Мне, конечно же, совершенно безразлично! Мне абсолютно не интересны его дела! Мне глубоко плевать, где он пропадает целыми днями! Но всё же... Почему бы не проследить за ним сегодня, раз всё равно иду в город? Так хоть цель появится, и не придётся праздно шататься, со скуки считая ворон... Решено!
Подскакиваю на ноги и резво утыкаюсь носом в стекло... Ушел! И когда успел? Как же так?! Нельзя его упустить! Бросаюсь к двери и, собрав волю в кулак, тихонечко приотворяю её, высовываю голову наружу, прислушиваюсь. Порядок! Его шаги гремят по лестнице. Мне ещё предстоит выждать, пока этот одержимый стрелок отработает положенный барабан патронов. Но я терпеливая, когда дело того стоит. Потом вылезу в окно гладильни, перемахну через забор и нагоню его на перекрестке. До этого места он всегда доходит - мне это видно с балкона. Не уйдёшь, голубчик! Всё про тебя вызнаю!
В мальчишечьем наряде меня бы и мать родная не узнала... при первой встрече. Сейчас-то терракотовые брюки, бежевая туника, малиновый поясной платок с длинной бахромой и бесформенная серая кепка ей уже примелькались и моей истиной личины не скрывают. Ну, так то - мать! А это - Данная, которому я известна только в облике наряженной в пышные платья прелестной модницы с аккуратно уложенными рыжими локонами. Ничего не опасаясь, в открытую шагаю за ним по главной улице, насвистывая себе под нос и крутя одной рукой длинный хвост пояса.
Погодка стоит чудесная - сейчас бы на рыбалку смотаться или в лесу погулять. И что с того, что Пит всё ещё наказан? Один он, что ли, может составить мне компанию? Но как-то скучно складывается любое предприятие без участия главного моего товарища - остальные ребята не такие лихие и по большей части даже трусливые. Вот с Питом мы характером сошлись - два вихря! Иногда меня всерьёз сожаления одолевают... Почему ему только шестнадцать? Был бы постарше - давно бы сбежали вместе на поиски приключений! Путешествовали бы по городам и весям, ночевали у собственноручно разведенного костра, охотились на дичь в дремучих лесах, ловили рыбу в горных озерах... Уплыли бы за море и увидели неизведанные страны, про которые пишут в романах. А, может быть, и ещё какую-нибудь открыли! Потерпели бы кораблекрушение и попали на необитаемый остров! Сразились бы с парой-тройкой злобных пиратов, попробовали ром, посмотрели на огромных попугаев!.. Да, мечты-мечты... Ну и к чёрту их! Мне и без того вскорости предстоит путешествие. Чем колледж не тропический остров, населённый жестокими корсарами? Он самый...
За размышлениями упускаю момент, когда Данная сворачивает с широких проспектов на глухие извивающиеся змейками улочки бедных кварталов. Спохватываюсь и озираюсь по сторонам. Слева и справа нависают над головой обшарпанные стены ветхих домишек, абы как облепленных балкончиками с дощатыми перилами. Между стоящими друг против друга домами натянуты бельевые верёвки, трепыхаются на ветру застиранные до дыр тряпки, скрипят покосившиеся оконные ставни в пятнах облупившейся краски, ползут по разбитой брусчатке обрывки газет и сухая солома. Тихонько вскрикнув, перескакиваю с ноги на ногу, переступая через откуда ни возьмись выскочившую на дорогу потрепанную курицу, и прижимаюсь спиной к сто лет не белёному крыльцу. Задираю голову и жмурюсь на полосу неба, глядящего в щель между крышами близко посаженных домов. Конечно же, всегда знала, что в нашем городе есть столь удручающего вида местечки, но ноги упорно не желали меня сюда заносить. В этих закоулках не ровен час и на беду нарваться. Ножи я метаю отлично - постоять за себя смогу! Но на рожон лезть глупо, право слово.
Гулко отбивая уверенный шаг, Данная спешит впереди, ловко маневрирует между расставленными на пути ящиками, корзинами и потерявшей всяческий вид домашней утварью. Людей здесь куда больше, чем в центральной части города - снуёт туда-сюда чумазая ребятня, кряхтят дремлющие на ступеньках старики и старухи, галдят бранящиеся женщины, гогочут подвыпившие мужчины, зычно требуя чего-то от жён и прикрикивая на капризничающих малышей. Улица наполнена сварливым кудахтаньем и сиплым лаем, шипят повздорившие кошки, и галдит восседающее на крышах вороньё. Не по себе мне как-то, хоть и не назову себя домашней девочкой, чуждой городских реалий. Что могло понадобиться Даннае в этом гиблом месте?
Буравлю прямую спину в светло-коричневом плаще презрительным и недоумевающим взглядом, пониже натягиваю кепку, скрывая глаза, и подбиваю за бортик выскользнувшую рыжую прядку. Нас разделяет расстояние в пятьдесят шагов - я не настолько самоуверенна, чтобы в затылок ему дышать. Узнать-то он меня не узнает, но и незнакомый пацан, тащащийся следом от самого центра, подозрение вызовет на раз плюнуть. Хотя перестраховываюсь я зря - вечно с головой в себе утопленному Даннае нет ни малейшего дела до окружающего мира. Прорываясь сквозь затхлый воздух, он стремительно идёт вперёд, не замечая творящегося вокруг безобразия - упадок и нищета его не трогают. Для барана, которого я пасу, бедный квартал - всего лишь кротчайшая дорога к выбранной цели. Всякого навидался, должно быть, за бродячую-то жизнь...
Он несётся по улице, и рождаемый движением поток воздуха развевает плащ, от бёдер расходящийся на четыре длинных прямоугольных полы. Жёсткие волосы стянуты в короткий хвост, узкое лицо открыто и решительно, горят синими огоньками пустые неуютные глаза. Замечаю внезапно, что всю дорогу вслед ему оборачиваются девчонки, молодые женщины и даже престарелые бабищи. Что за дела?! Вот так вот прямо бросают все свои дела и поднимают головы с умильно поблёскивающими лужицами глаз! А юные девицы ещё и краснеют, как последние идиотки! Да что они все в нём находят? Не сдержав возмущения, прибавляю шагу и в упор пялюсь на мерно двигающиеся под плотной тканью плаща лопатки. Нет, со спины он, конечно, выглядит неплохо - стройный и горделивый. Отклоняюсь от выбранного курса и вспрыгиваю на крыльцо, украдкой заглядывая в лицо мужчины сбоку - в профиль он тоже смотрится очень даже ничего. А в анфас я на Даннаю уже тысячу раз глядела - за обеденным столом мы сидим напротив - и с прискорбием должна признать, что да... он красив. Он красив до невозможности, чёртов бесчувственный неотёсанный чурбан!
Хлопаюсь на крыльцо, истеричным рывком натягиваю кепку до самого подбородка и, пользуясь тем, что лица моего никто не видит, по-звериному скалю зубы и пучу глаза. Паршивец! Скотина! Негодяй! Прочь из моей головы! Выметайся! Убирайся! Катись отсюда!!! Да что в нём привлекательного? Длинный, точно переваренная лапша, ходит летом в плаще, волосы блестят так, словно он их раз в год моет, лапы огромные и костлявые, как у стервятника, морда камнем, клюв свой вечно выставит - боюсь напороться, владеет только десятком слов, постоянно смотрит так, словно лимонов объелся! Да он урод! Типичный представитель прямоходящих обезьян! Зачем я вообще за ним поплелась? Сдался он мне со своими секретами! Сейчас же иду на речку к малышне!
Решительно топаю ногой и поднимаю борт кепки. Его нет на улице... Упустила! Раззява! Подхватываюсь и, распихивая прохожих локтями, мчусь вдоль обшарпанных домов, заглядываю в каждую подворотню, всматриваюсь в незнакомые лица, сную между телегами, перепрыгиваю через куриц и собак. Ну, где же он? Не мог же он за минуту унестись на другой конец света? Кружусь по рыночной площади в толпе зевак и горластых продавцов, пинаю носком ботинка подвернувшийся камень, еле сдерживая рвущийся из груди клокочущий стон, а потом уровень ярости зашкаливает, и я перестаю его сдерживать, в злобном отчаянии сжимая кулаки и запрокидывая вверх пылающее лицо. Будь проклят тот день, когда отец получил твое письмо, Данная Олиш! Пусть падут на твою голову все возможные несчастья! Терпеть тебя не могу!!!
Продолжая путь в серой массе людей, он хрустит купленным яблоком. Заметила его совершенно случайно, просто сама с горя решила слопать какой-нибудь фрукт и по наитию подошла к той же лавке, возле которой отоваривался Данная. Даже не подозревала, что мрачные типы питаются яблоками. Как-то совершенно несуразно выглядит жесткий мужчина с воинской выправкой и ледяным взглядом, отхватывающий смачные куски от краснобокого сочного плода. Чмокая мясистой мякотью персика, семеню следом, ввинчивая злобный взгляд Даннае в затылок. Опрометчиво, не спорю - в военной академии его наверняка выдрессировали чувствовать вражеские взгляды на расстоянии. Но ничего не могу с собою поделать! Чуть было не смылся от меня, паршивец!
Путь наш обрывается совсем уж в глуши. В том квартале, где перед Даннаей тихонечко приоткрывают дверь в покосившийся щитовой домик, совершенно нет народу, только грызёт вываренную кость тощий облезлый пёс, притороченный цепью к будке у крыльца, на котором стоит мой знакомец. Чуть заметное шевеление тонких губ, кивок, и он исчезает в черноте дверного проёма. И тишина. Даже ветра нет. Обсасываю пальцы, измазанные персиковым соком, и приваливаюсь к стене дома, стоящего на приличном удалении от того сарая, куда вошел преследуемый мною Данная.
Где это я? Судя по всему, самая окраина города. Ну и занесло же нас! Уже, наверное, за полдень перевалило - слишком долго мы с ним шли, ноги отваливаются... И сколько, интересно, времени мне придётся дожидаться этого таинственного наемного убийцу? Кстати... а может, здесь проживает его будущая жертва? Так я сейчас, выходит, стану свидетелем преступления! О, Господи, помилуй! Да если Данная меня заметит, этой же ночью душа моя отправится к праотцам! Я не трусиха... но жить очень хочу!!! Вот ведь дёрнул чёрт за ним проследить! А с другой стороны... если у меня будут прямые доказательства причастности Даннаи к грязным делам, отец сию же секунду выставит его за порог! Наверное, следует подкрасться поближе и заглянуть украдкой в окошко. Вот только пёс меня смущает... Даже если не кинется глотку перегрызать, вполне может залаять - и тогда мне хана. Стою на месте, кривя губы в сомнениях.
Как бы ни было мне боязно торчать в незнакомом пустынном месте, где с любой стороны каждую секунду может наброситься неприятность, я, собрав волю в кулак, прождала, скрывшись под крыльцом, те несколько часов, что Данная провёл в доме. Назад он идет другой дорогой, должно быть, путает следы. Хитрец. Всё никак не могу выкинуть из головы того человека, что открыл ему дверь. Он ещё жив? Или же он пособник Даннаи?.. Заказчик! Точно так и есть! Дал ему подробное описание будущей жертвы, даже портрет набросал, поди, и рассказал, где этот несчастный бывает в определённые часы дня... Чёрт возьми, какой же подлец! Мерзкий убийца! И мы живем с ним в соседних комнатах!
Надо срочно бежать в полицию - пусть прискачут в тот квартал и проверят хозяина сараюшки. Кинув в спину Даннае полный гадостного порицания взгляд, ныряю в подворотню и бегу в направлении городского центра. Сглупила, признаю... Станет ли кто-нибудь слушать уличного мальчишку? А уж дочку доктора, невесть какими путями попавшую в бедняцкий квартал в мужской одежде, - и подавно... Вот ведь не прёт, так не прёт! Сознаю допущенную оплошность только на полпути, так что нет уже смысла возвращаться и пробовать вновь отыскать Даннаю. Рычу, сжимая кулаки, и раздосадовано прыгаю на одном месте, отбивая пятки о дорожные камни. Ну и курица ты, Даннакия! Такую работу проделала и всё зря!
Злость свою тушила, купаясь на реке со знакомой ребятнёй, так что домой возвращаюсь под вечер, в густых сумерках. Высовываю нос из-за забора, кручу глазами, высматривая сторожа и пса, аккуратно соскальзываю по решётке и бочком бегу к дому. Проклятье! В окне гладильни мерцает свет, значит, этот путь отрезан, и придется идти через кухню. Но сейчас там полно слуг - ужин вот-вот подадут. Фыркая от досады, бегу за угол - у парадного входа наверняка сейчас никого нет, войду в дом, как честный человек, никто и не заметит! Порывисто вылетаю к главному фасаду и замираю на месте. Мать! О чём-то гневно беседуют со сторожем, видимо, вину за моё отсутствие опять на беднягу собирается повесить. Сейчас ей на глаза лучше не попадаться - пусть сперва остынет и только потом узнает, что я опять шаталась в городе, одевшись мальчишкой, а то, не ровен час, прямо с утреца отправит меня в колледж!
Уже собираюсь скрыться на заднем дворе, как открывается калитка, и на тропинку, ведущую ко входу, ступает вернувшийся с чёрного своего дела Данная. Глаза бы мои не видели эту гнусную рожу! И его бы глаза не видели мою... Вот что такое "не везёт"! Синие ледышки тут же упираются в меня, прячущуюся за пышным розовым кустом, растущим на углу дома. И как только заметил в семерках-то? Видимо, чутьё падальщика помогло - мне ведь недолго жить осталось. Сейчас мамаша меня засечёт, и можете списывать истерзанное тело в утиль.
Ђ Добрый вечер, Дан! - Всплёскивает руками мама, делая шаг навстречу безразличному убийце. - Вы не встречали Даннакию? Опять куда-то запропастилась!
Огоньки холодных глаз продолжают поджигать красные пятнышки на моих щеках, но голова Даннаи при этом почему-то тихонько отклоняется сперва в одну, потом в другую сторону, отвечая на вопрос матери отрицательно. Распахиваю глаза донельзя широко и стискиваю ладони на колючих лианах розы. Что?! Может быть, он меня действительно не узнаёт? Или... О, Боже! Он заметил слежку! Он хочет остаться со мной наедине и прикончить! Расчленит труп, закопает во дворе, а родители будут считать, что я так и не вернулась домой с прогулки! Сползая спиной по стене, сглатываю густой кислый комок и раскрываю рот в безмолвном крике. Помогите...
Ђ Вот же вздорный ребёнок! - В сердцах восклицает мать и следом за сторожем уходит в дом.
Всё. Минуты моей жизни сочтены. Раз, два, три... Быстрые шаги Даннаи, гулко отдающиеся в ушах, звучат, точно выстрелы. Ему нужна кроткая секунда на весь маневр - отбросить полу плаща, выхватить из кобуры револьвер, взвести курок и спустить крючок, освобождая стремительный кусочек железа, давно жаждущий ввинтиться мне в лоб. За две недели все в доме так привыкли к оружейной стрельбе, что даже не выглянут посмотреть, куда именно был направлен револьвер Даннаи... Надо было взять предложенные патроны и убить его тогда! А сейчас надо бы закричать! Кричи, Даннакия, ори!!! Чего же ты только рот разеваешь, как выброшенный на берег палтус?!
Последний шаг, и он опускается передо мной на корточки. Смотрим друг другу в глаза: я - в панике, он - отрешённо. Голыми руками меня придушит? А то вдруг кто-нибудь из ребятни всё же высунется на звук выстрела... Тонкие руки в просторных рукавах плаща перекрещиваются на разведённых в стороны коленях, бледное лицо походит на алебастровую маску, синие глаза ослепительно блестят в свете стареющей луны, уже занявшей своё место на небосклоне. Какая ирония... Меня ждёт некрасивая смерть от рук красивого мужчины.
Ђ Подсадить на балкон?
От удивления не сразу понимаю, что спокойные слова эти принадлежат Даннае, пришедшему выпустить мне кровь из жил. Хлопаю ресницами, мотаю головой, гоня наваждение и заодно стряхивая с макушки кепку. Массивными волнами льётся на землю расплавленная медь тяжёлых волос, застилает вздрагивающие плечи. Через мгновение понимаю, что сижу с раззявленным ртом и ошалевшими глазами. Протяжно мычу непонятное междометие и морщу нос:
Ђ Чего?
Он молча поднимается и, встав ровно под балконом наших комнат, скрещивает ладони, куда мне предстоит поставить ногу, если вздумаю принять его помощь... Помощь? Что происходит, чёрт меня побери?! Ему, что же, ничего не известно о моём сегодняшнем похождении? Ох... какая же радость! В мгновение ока оказываюсь рядом с ним, ставлю носок ботинка на предложенные руки и бодро подскакиваю, цепляясь за основание балконной плиты. Данная сгибает локти, поднимая меня выше, и буквально закидывает на перила балкона. Секунда - и я проникаю в дом совершенно никем не замеченной! Отлично!
Перевешиваюсь через поручень, глядя на стоящего под балконом мужчину. Короткий миг его лицо ещё остается запрокинутым вверх - сверкают глаза невероятного оттенка синего, скользит по высоким скулам серый отсвет луны, блестят стальные блики на гладко зачёсанных назад волосах. Но миг проходит, Данная отворачивается к парадному входу и исчезает из виду. И чего ради он меня матери не выдал? Не понимаю колыхающихся во мне чувств. Вот ведь парень попался... таких поискать! Жаль только, что он безжалостный убийца и ненавистный мне негодяй.
Приняла решение обо всём расспросить отца. Пусть выкладывает, как на духу, что это за семья Олиш такая, при каких обстоятельствах ему довелось завести с ними знакомство, и какого беса лысого в нашем доме живет наемный убийца?! Как назло, сегодня воскресение. Боясь расползания слухов о паршивом характере своей дочурки, мама отказалась от традиции закатывать званные воскресные ужины, но отец по укоренившейся привычке продолжает принимать в это день больных в офисе. Данная ушёл из дому, как всегда, на рассвете, но я, попавшаяся на глаза матери, не смогла вовремя за ним последовать. Так что до обеда сидела в своей комнате, сопоставляя факты. Пока ничего нового в голову не идёт. Надо поговорить с папой и продолжить шпионить за Даннаей всю следующую неделю - тогда, вероятно, мне откроется страшная тайна молчуна всех времён и народов!
Пита наконец-таки простили, и он долго звал меня на прогулку, шанс уйти на которую у мня всё же появился. Я отказалась, хоть и следила с нескрываемой тоской за тем, как приятель улепётывает со двора. Скоро вернётся отец, и мне следует перехватить его до того, как тот с головой нырнёт в чтение газет. Ради такого дела я не пошла играть во дворе с псом или болтать со Стефаной. Вместо этого уже час торчу в папином кабинете, ожидая его прихода. Проворачивается дверная ручка, и я почуявшей лисицу борзой вскакиваю с диванчика и вперяю взгляд во входящего человека. Наконец-то! Но... это не отец. Уверенной походкой в кабинет вламывается Данная, тащащий на плечах две белые холщёвые сумки, в которых с лёгкостью узнаю папину поклажу. Такое ощущение, что на мрачного хмыря наложили страшное проклятие, заставляющее его всем на свете оказывать услуги. Второго дня меня на балкон подсадил, теперь помог отцу сумки донести.
Раздосадовано плюхаюсь обратно на диван, понимая, что отец не собирается сразу с порога заходить в кабинет, и мне придётся чёрте сколько времени ждать, пока он поговорит с матерью или ещё с кем. Угрюмо наблюдая за тем, как Данная аккуратно убирает принесённые мешки в тумбу, вдруг в дикой злобе ударяю ногой в угол стола, сокрушая на сгорбленную спину парня стопку лежавших там листов. Бумага шлёпается ему на лопатки и двумя водопадами ссыпается по обе стороны от недрогнувших плеч. Как же меня бесит его отрешённость! Ну как можно таким быть?! Каждый день направо и налево кромсать людей, оставаясь при этом самим спокойствием! Когда последний лист плавно опускается на пол, Данная медленно разгибает спину и, оборачиваясь на меня, поднимается на ноги. Пялюсь ему в глаза, буквально физически ощущая как скрещиваются наши взгляды, словно два раскалённых добела клинка. Даже искры в стороны летят! Огненные и ледяные. Волосы на затылке у меня начинают подниматься - была бы я кошкой, сейчас выгнулась бы дугой и зашипела! Данная остается по-обыкновению безучастным, лишь полыхают синим пламенем серьёзные глаза.
Всё на свете отдам за то, чтобы этот гад ответил на давно брошенный ему вызов! Сцепился со мной в жестокой схватке! Терзал и рвал меня в кровавые клочки в ответ на яростные выпады и смертоносные атаки! Я страстно жажду ощутить, как сомкнуться его клыки на моём горле, в то время как сама я запущу когти ему под рёбра! Не желаю плеваться злобой в пустоту! Душа требует войны! Давай же, мерзавец, кинься в нападение!!!
Он наклоняется и одним загребающим движением рук собирает все листы в стопку, откладывает на край стола и прячет клинок взгляда в ножны опущенных век, равнодушно кидает уголком рта:
Ђ Дикая Дика.
Взвиваюсь бешеной кобылицей! Вылетаю на середину кабинета, резким хлопком ладоней отбрасываю назад пышный подол платья, встряхиваю головой, устраивая рыжий пожар в воздухе, и ору в вытянутое бледное лицо:
Ђ Прекрати называть меня собачьей кличкой!
Летят через всю комнату злобные слова, рассыпаются по спине и плечам огненные пряди, скрипят сомкнутые в оскал зубы, жёлто-карие глаза мои горят безудержным жаром. Да, я дикая! Я неистовая! Я неукротимое пламя! Если я не могу своротить эту скалу, то испепелю её в прах!!! Рычу в голос и прыгаю вперед, слыша хлопки тяжёлой ткани - подол распахивается за моей спиной, точно отливающие золотом крылья. Ух, как я красива сейчас! Красива и опасна! И он видит это - не может не видеть... Выплёвываю в синие глаза насмешливо и колко:
Ђ У тебя вообще девчоночье имя! Родители, верно, хотели дочку, да не срослось!
Острые взгляды наши со скрежетом проезжаются друг по другу, но ни один мускул не дёргается на лице Даннаи. Спрятав руку в карман брюк, он достает какую-то серую тряпку и, встряхнув быстрым движением, лениво водружает мне на голову оброненную когда-то кепку. Выдыхает угрюмо:
Ђ В твоей семье та же история.
А вот это он зря!!! Отшатываюсь из-под его руки, отлетаю к стеллажу и, схватив первую попавшуюся книгу, швыряю Даннае в лицо. Вскидывается с молниеносной скоростью ловкая рука, и крепкие пальцы перехватывают увесистый том у самой переносицы, размыкаются, отбрасывая книжку на стол. Крутой, да?! И не таких к ногтю прижимали! Одна за другой летят в непробиваемую рожу отцовские энциклопедии и справочники, каменные пресс-папье и фарфоровые статуэтки, расставленные на полках. И все как одна оказываются сперва с руках изворотливого гада, а затем аккуратно перемещаются на стол. Если честно, в гневе я швырнула в Даннаю только первые три книги и стеклянный шар на подставке, всё остальное - просто интереса ради. Поймает или нет? Ну что за реакция! Просто невероятно! Пыхаю огнём и пускаю дым ушами, выбирая самую громоздкую вещь в кабинете. Нашла! Кидаюсь к окну и подхватываю с полу огромную вазу с сухоцветами. Широкий размах, безудержный и безумный выкрик, рвущий горло и лёгкие, и расписной глиняный сосуд, рассыпая по пути хрупкие цветы, несётся Даннае в голову! Жадно впиваюсь взглядом в происходящее, отслеживая каждую долю секунды - хочу видеть страх, что вспыхнет в синих холодных глазах! Взлетают полы коричневого плаща, выгибается колесом спина, подламываются колени, и, не сводя с меня пустого взгляда, Данная ныряет к полу, уходя от снаряда. В этот миг распахивается дверь за его спиной, и ваза жёстко ударяется о её ребро, разлетаясь мелкой цветной мозаикой. Осколки с головой окатываю сгруппировавшегося на полу парня, брызжут на ковёр и столешницу, осыпают диван и кресла, раскатываются по всему кабинету.
Ђ Что тут происходит?! - Вопит шагнувший в кабинет отец, потрясая кулаками над головой.
Неспешными хлопками стряхивая с плеч глиняное крошево, Данная поднимается с колен, а я быстро стягиваю с головы кепку. Растерянно и по-дурацки улыбаюсь в лицо колотимого гневом отца, шаркаю ногой, веду рукой и резко тыкаю пальцем в виновника случившегося:
Ђ Он меня оскорбил!
Ђ Марш к себе, Даннакия! - Орет ничего не желающий слушать отец, и я понимаю, что сегодня долгожданная беседа уж точно не состоится.
Смерчем вылетаю из комнаты, на этот раз не забывая врезать Даннае по голени острым носком туфли. И плевать мне на изумлённый вскрик отца! Вот бы так вскричал хладнокровный жаб этот - мимо себя не пропустила бы! А на возмущения всех остальных чхать я хотела!
Папа так сердит, что боюсь к нему приближаться. Один раз попробовала, но была прочь отброшена строгим заявлением, будто такая дочь, как я, есть кара небесная за все его грехи, что он сознает, в чём кается, и с чем смиряется. В тот момент меня переклинило от невозможности понять, рад папочка моему появлению на свет или считает этот факт ужасающей несправедливостью... Потому я смоталась в свою комнату и решила отложить беседу о семье Олиш на более благоприятное время.
Всю последующую неделю втихаря слежу за Даннаей, который, не изменяя себе, продолжает вставать с петухами и на целый день исчезать в городских трущобах. За пять дней мы с ним посетили около двух десятков человек, проживающих во всех уголках города, - скольких из них уже закопали в сырую землю? - два раза бродили в речных доках, а всю среду - с утра и до позднего вечера - проторчали... в библиотеке! Точнее - Данная скрылся в её дверях, а я пристроилась неподалёку, не упуская из виду вычурного крыльца, заключённого в колоннаду. Откровенно говоря, в тот день пребывала в таком глубоком шоке, что, когда барашек мой покинул "ларец знаний", была готова к чертям собачьим послать конспирацию и наброситься на него с расспросами. Это надо же... наш молчун умеет читать! Три ха-ха! А я-то думала, он только по бутылкам палить горазд, солдафон! Ничего-ничего, придёт время, и я все вызнаю о сей таинственной персоне с тягой к литературе! Не у отца, так сама.
На землю опустились сумерки, а вместе с ними редкое явление - вечерний туман, тягучий и липкий, как стухший куриный жир. Холодная меня ждёт ночка, ведь дома уже и ужин подали, а я всё таскаюсь по городу в поисках улизнувшего Даннаи. Понять не сумела, как потеряла его из виду. Только что шёл впереди, и - на те раз!- пропал! Развеялся, словно призрак, утонув в густом тумане. Неспроста я в нём колдовскую сущность чуяла, ох, неспроста! Где теперь его искать? Района я этого не знаю... В такую глушь тупая голова его мои несчастные ноги ещё не заносила - приберегала самое вкусненькое на десерт. Спасибо огромное, голубчик! И что делать прикажешь? Постучаться в одну из негостеприимных дверей обступивших меня бараков и спросить у жирного пьяного вдрызг бугая, не заглядывал ли к нему на огонёк наёмный убийца? Ага, уже! Иди ты к дьяволу! Не собираюсь тебя искать! Сейчас же выбираюсь из этого гиблого места!
Кручусь на месте и припускаю прочь с тёмных улиц, где фонари не то что не зажигают - их даже установить тут не удосужились! Порядком поднадоели мне эти слежки! Ладно бы подозреваемый посещал элитные дома и назначал явки в парках, как то бывает в книгах, так нет - вечно в грязи копошимся и в помои ныряем! Что за дела? Тоже мне профессионал! В жизни своей больше не загляну в эти кварталы! Противно тут и... жутко. В подтверждение моих опасений из-под полуразрушенного крыльца грязной сараюги, стоящей на углу закоулка, куда я свернула, под ноги мне бросается голодная лохматая псина на длинной ржавой цепи. От неожиданности вскрикиваю во всю силу женских легких и брякаюсь на пятую точку. Собака совершает ещё один рывок, и я отползаю спиной назад, проворно перебирая руками по облитым нечистотами дорожным камням. Гнилые песьи зубы смыкаются в сантиметре от носка моего ботинка, заставляя вскинуть обе ноги в воздух и резко отшатнуться назад. Внезапно упираюсь лопатками в чьи-то колени, в нелепой радости вскидываю вверх голову, - Данная, подлец! - и зажегшаяся было ухмылка смазывается с лица, точно губная помада.
Ђ Гляньте, парни, какого франта к нам занесло! - Прыскает куда-то за спину нависающий надо мной парень в поношенной робе и вновь осклабливается на меня, - Чего визжишь-то? Мы тут с мужиками после тяжёлых будней отдыхаем, а ты глотку рвёшь!
Только не говорите мне, что я пропала. Не надо... Я сама знаю! Забыв про пса, рыпаюсь вперёд и упираюсь носом в оскаленную пасть, подпрыгивая на месте с очередным вскриком, оборачиваюсь на гигикающих парней. Их семеро человек примерно возраста Даннаи, и все как один - матерые качки с обветренными лицами. Это наталкивает на мысль, что работают они в доках грузчиками... Ну и что? Я-то тут причём? Пусть себе работают! Я же только мимо шла... Ну и нравы!
Ђ А тебя мамочка не ищет, сосунок? - Хохочет один из них, красноречиво ударяя кулаком о ладонь и демонстрируя отсутствие двух передних зубов.
Морщусь в омерзении и, пнув рычащего пса в злющую морду, бросаюсь вдоль по переулку. Вот уж дудки! Не собираюсь я пропадать! Быстрые ноги дробно отбивают шаг, лёгкие обжигает воздух, развеваются за спиной длинные хвосты поясного платка и выбившиеся из-под кепки рыжие пряди. Бегу, не помня себя и не думая о направлениях, а следом за мной с нарастающей гулкостью несётся отзвук тяжелого топота десятка мощных ног! Прямо и налево, мимо тёмных окон, в которые бесполезно стучать, по вонючим лужам помоев и за покосившийся дом, на гнилой забор и с него в кучу мусора, потом снова прямо. Оскальзываюсь, падаю, отталкиваюсь ладонными от дороги и бегу опять... Почему они не отстают?! Чего им надо?! Я же ничего им не сделала! Стираю с лица испарину, ослабляю шнуровку туники, вспотевшими руками пытаюсь удержать на голове кепку. Тщетно... Тугой жгут рыжих волос раскручивается в длинный огненный шлейф, и в затылок мне отточенным гвоздём вбивается мерзостный полный жадного восторга гогот:
Ђ Да это ещё и девка! Держи её, парни!
Проклятье! Остервенело отталкиваюсь обеими руками от стены и резко меняю направление бега. Мне не уйти от них! Ни за что не уйти! Хлещут по спине похотливые улюлюканья и зычный свист. Готова поклясться, что обернувшись, увижу семь пар горящих голодом глаз... Не оборачивайся, Даннакия! Прячься! Надо куда-нибудь юркнуть, пропустить их вперед, скинуть с хвоста! Ныряю в узкую щель между домами и, ударяясь плечами то об одну, то об другую стену, вылетаю на параллельную улицу. Перевожу дух и упираюсь взглядом в спокойно дожидающихся меня тварей. Дьявол!
Ђ Попалась, крошка! - Слащаво скалится один, и остальные подхватывают его ненасытное веселье, потирая огромные ручищи. - Везёт нам сегодня! А если у тебя ещё и монета есть - счастью нашему не будет конца! А ну дай, проверю...
Не сказала бы, что пребываю в ужасе. Не знаю даже, в чём конкретно я пребываю... Должно быть, это и есть паника - когда страх настолько велик, что вырывается наружу, выплёскивается из тебя, оставляя внутри гулкую затхлую пустоту. Они наступают кольцом в одну линию - блестят масленые глаза, извиваются змеиные ухмылки, тянутся грязные лапы. Надо кричать! Звать на помощь! Ну, не могут же населять этот квартал исключительно подлые мрази, насильники и пьяницы?! Отпрыгиваю назад и проваливаюсь в бездну... В буквальном смысле! Одна нога по самое колено уходит вниз сквозь лопнувшие прутья водосточной решётки. Рвусь из капкана, но отвороты ботинка мешают высвободиться, грязные прутья царапают ногу. Забыв о боли, продолжаю рваться, словно угодивший в западню волк. Ещё секунда, и лапы преследователей похотливо пройдутся по телу, срывая с меня тунику и брюки! Ещё секунда, и я отгрызу себе ногу, как тот самый волк!
Ђ Как удобно! - Хохочет самый ближайший из грузчиков, и цепкие пальцы перехватывают моё тонкое запястье. - Так и сиди!
Тяжело и отчаянно бьётся в горле перепуганное сердце. До скрежета стиснув зубы, тащу ногу из решётки, уже понимая, что все усилия пошли прахом. Я влипла. Вляпалась. Попалась. Мне конец... Последним доступным движением свободной рукой выхватываю нож из-за пояса, но метнуть уже не могу. Да и что это даст? Вторая лапища перехватывает мой кулак и, крепко стискивая, заставляет пальцы разжаться. Колко звякает лезвие о камни, подламывается колено провалившейся в водосток ноги, лопатки соприкасаются с землёй, и лицо моё обдаёт смрадным дыханием:
Ђ Хочешь - кричи, мы это любим...
Действительно готова исторгнуть из груди безумный крик, знаменующий отчаяние, злость и ненависть, но меня опережает сам насильник - резко и неестественно быстро вскидывает голову и хрипло вопит, заваливаясь на спину, потом вдруг подпрыгивает и летит в стену, распластывается и кучей грязного тряпья сползает вниз, марая штукатурку тёмной полосой крови из размозженного носа. Поперхнувшись удивлением и в мгновение растаявшей паникой, перевожу взгляд на стоящего надо мной человека. С раскрытым ртом пялюсь в холодные синие глаза и внезапно расплываюсь в широченной улыбке. Данная!!! Я знала, что он придёт! Я знала! Хотя постойте... ничего подобного! Нужен он мне больно! И думать о нём не собиралась! Но всё же... Как я ему рада-то!
Усаживаясь поудобнее, в упоении смотрю, как разлетаются в стороны то по одному, то всей оравой набрасывающиеся на Даннаю мужики, как свистят по ветру полы коричневого плаща, как быстро и точно работают сильные руки, хватающие нападающих за шкирки и откидывающие их в стены, словно беззубых щенков. Так держать! Врежь им! Докажи, что не зря штаны в военной академии протирал! Порви их в клочья! Ты можешь, я знаю! Вот уж не понимаю, откуда во мне такая уверенность - но ни на секунду не сомневаюсь в исходе боя. И к чёрту, что их семеро, а он один. Не имеет никакого значения, что в каждом из них поместится по два, а то и про три худощавых Даннаи. Плевать даже на то, что в руках у быдла появляются ножи, и рукопашная схватка грозит превратиться в кровавую резню.
Синим пламенем горят хмурые глаза на вечно спокойном лице. Данная не скалится и не ухмыляется, и на миг не размыкает плотно сжатых губ. Он твёрд, как скала, и точен, как его револьвер. Каждый удар - прицельный выстрел, а стрелять этот парень умеет. Звякают о дорогу выбиваемые из рук ножи, сверкает мельтешащая в воздухе сталь, озлобленно рычат терпящие поражения грузчики. Каждый из них продолжает биться ровно до тех пор, пока случайно не заглядывает в глаза своему противнику. Знать не желаю, что видится им за мертвенной маской, плотно усаженной на лице Даннаи, но эта картина поселяет в разуме могучих мужиков звериный ужас, и они один за другим скрываются в опустившейся на город ночи, растворяются в тумане, поджав хвосты, улепётывают, оставляя нас с Даннаей одних на пустынной улице.
Ђ Вот это было... - Захлёбываясь восхищением, шепчу я, не знаю чего добавить и просто раскидываю в стороны дрожащие от восторга руки, обозначая грандиозность события.
Данная запускает пальцы в растрёпанные волосы и неспешным движением зачёсывает их пятернёй назад, стягивает в хвост, одергивает сбившийся па плечи плащ, поправляет рукава, проверяет надёжность крепления кобуры и поворачивается ко мне - полное отсутствие эмоций на бездушном лице, безликий взгляд и сомкнутые в прямой росчерк губы. Ну, совершенно невозможно разобрать, о чём человек думает. Не предугадать ни следующего действия, ни возможных слов. Гранитная плита! Надгробие! Серое и скорбное...
Ђ Можешь идти? - Роняет он отрешённо, шагая в мою сторону.
Вздыхаю и кивком головы указываю на застрявшую ногу. Мог бы и сам догадаться, что я не смогла улизнуть только по этой причине! Да если бы не треклятая решётка, ни за что и никогда не навалиться на меня тому качку! Вот ведь, паршивец этот Данная! Пришёл вовремя, и теперь будет считать, что я без него не справилась бы! Не надо этих ля-ля, чёртов великий воин! Вздрагиваю внезапно, потому что Данная лениво подбирает с земли один из оброненных ножей и усаживается возле меня, поблёскивая лезвием у самого носа. Не успеваю даже вздорно его окрикнуть, как наглые руки высоко задирают штанину терракотовых брюк, оголяя ногу почти до самого колена. В изумлении гляжу на сомкнувшиеся вокруг щиколотки костлявые пальцы - такие длинные, что без труда заключают её в сплошное кольцо. Колючие искры пробегаются вверх от того места, где лежит ладонь Даннаи, и больно ударяют в живот, вынуждая стиснуть зубы, удерживая испуганный и удивлённый вскрик. Острое лезвие ныряет за борт башмака и одним рывком пропарывает задник, освобождая ступню. Глухо брякнув, ботинок приземляется на дне глубокой сточной канавы.
Ђ Ты чего творишь?! - В неподдельном гневе воплю я.
Это же единственные нормальная обувь, в которой я могла совершать вылазки в город! Не обращая внимания на обрушаемые на него брань и хулу, Данная аккуратно вытягивает ступню из водостока и, подхватив за плечо, вздёргивает меня на ноги. Синие глаза заглядывают в лицо с немым вопросом, в качестве ответа на который я делаю шаг и вскрикиваю от резкой колющей боли, стрельнувшей в пятку. Неужели вывих? Я здорово рвалась, выходит! Ну вот, теперь придётся ковылять чёрт знает сколько километров... Так я и к утру до дому не доберусь, зараза! В бешенстве пинаю здоровой ногой валяющийся на пути нож и с шипением валюсь вбок. Правда, не падаю, ибо оказываюсь в руках Даннаи, точнее даже - на его руках. Не зная, чего мне хочется больше - поудобнее устроиться там или вырваться, просто таращусь в хмурое лицо, вскинув рыжие брови.
Ђ Далеко идти. - Спокойно поясняет он и, устремляя взгляд вперёд, ступает на путь к дому.
Ну и Бог с ним... Ничего страшного, пусть несёт. Что я, идиотка, что ли, - на подвёрнутой босой ноге через весь город ковылять одной гордости ради? Мне не пятнадцать лет! Да ему и не тяжело вроде... Держит меня без видимых усилий, хотя девочка я немаленькая - повыше среднего буду ростом. Не сообразив, куда бы деть руки, складываю их в замок на груди и отворачиваюсь в сторону - ещё не хватало обнять его за шею и всю дорогу преданно заглядывать в глаза своему спасителю. Не дождётся! А он, вопреки всем моим подозрениям, живой - по крайней мере, тёплый. Вот тебе и ходячий труп! И от него вкусно пахнет яблоками - опять, поди, лопал их... Втягиваю сладковатый аромат и почему-то начинаю улыбаться. Тьфу ты, чёрт! Он убийца! Вот этими самыми руками он уложил сегодня очередного бедолагу... Не теряй головы, Даннакия!
На подходе к дому прошу Даннаю опустить меня на землю - не желаю появляться пред очами родителей, лежа на его руках. Мало того, что ночь давно на дворе, на мне мальчишечья одежда, я подвернула ногу и чуть было не стала жертвой насилия, - так ещё придется выслушивать истеричные вопли матери по поводу того, что взобралась на руки к мужчине. Попробуй ей докажи, что он сам меня схватил! Но, несмотря на здравость моих рассуждений, Данная наотрез отказывается выполнять просьбу. Внешне это нежелание проявляется как короткий моток головой и крепче стиснутые на моих коленях и плечах руки. Что за ерунда? Да какое он имеет право! Рвусь, дергаюсь и выкручиваюсь, начхав на возможность навернуться с неслабой высоты. А ну отпусти меня, подлец! Кому сказала, отпусти сию секунду, а то здорово пожалеешь! Данная плечом пихает калитку и ступает во двор. Слышу, как захлопывается окно - видимо, в него смотрели, ожидая моего возвращения, вспыхивает свет в гостином зале, распахивается входная дверь... Вот же невезуха! Отчаянно пихаю Даннаю в грудь, отшатываюсь назад, наконец-таки прорывая кольцо сильных рук, и с визгом лечу на землю. Правда, опять не падаю! Дохлой змеёй повисаю на одном его локте, упираясь ладонями и ступнями в камни тропинки. Один мощный рывок, и Данная, словно вещевой мешок, крепко зажимает меня под мышкой, оставляя возможность лишь беспомощно колотить в воздухе руками и ногами.
Ђ Даннакия! Где ты была?! - Режет слух истошный вопль матери, и я обмякаю тряпочкой, позволяя негодяю втащить меня в дом.
Начинается свистопляска! Все мечутся, кричат, топают, вздыхают, всплёскивают руками, кривятся, морщатся, потом опять кричат... И так до тех пор, пока в гостиную не спускается отец, на ходу завязывая пояс халата и одевая очки. Редеющие рыжие волосы его встрёпаны со сна, а в глазах горит грозное недовольство, но вместе с ним и жалость с желанием помочь. Ну, вот и всё - я в заботливых руках доктора. Данная вносит меня в кабинет отца, укладывает на диване и зажигает фитиль одной из ламп, стоящих на столе. Шторы запахнуты, в комнате царит полумрак, но света лампы вполне достаточно, чтобы отец мог осмотреть мою травму. О, Господи! Опять! В руках папы взблёскивает острый скальпель, в мгновение ока рассекающий ткань штанины. Они все сговорились? Давайте ещё порвите тунику и сожгите пояс!
Ђ Просто растяжение. - Констатирует опытный врач после тщательного осмотра. - Сейчас обработаю царапины, наложу плотную перевязь, и Дан отнесёт тебя в спальню.