Щукинская Кристина : другие произведения.

Лабиринты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Как причудлива бывает жизнь: была невестой одного, полюбила другого, а замуж вышла за того, кого меньше всего ожидала видеть в роли мужа. Лабиринт из чувств, запертых внутри, - глухой, каменный, без намека на выход. Ксения найдет путь к свободе, осталось признаться в этом самой себе... Примечания автора: История выдумана автором от начала до конца. Любые аналогии с реально существовавшими людьми исключены! За историческую достоверность не ручаюсь, но максимально придерживалась имеющейся информации о нашем советском прошлом.
  
  Начало
  И я жива, когда ты медленно становишься землей -
  Рассыпчатым прахом...
  Я ночью вспоминаю то, что днем забыла.
  Обман закрытых век мне строит хрупкие мосты.
   И я поверю в ложь, и ты сквозь сон шагнешь,
  И, может быть, подаришь мне цветы со свежей могилы..."
  
  На деревьях едва показались светло-салатовые листочки, птицы весело щебетали, радуясь первому погожему деньку в начале апреля. То тут, то там на земле все еще виднелись островки грязно-бурого снега, не успевшего растаять окончательно, однако в воздухе присутствие весны невозможно было не заметить. Она пришла, прогнала унылую серость зимы, напоила город непередаваемым ароматом.
  По мощеному тротуару старого кладбища медленно шла женщина в темном плаще. Стук ее каблуков эхом разносился по округе. Со спины ее можно было принять за девочку-подростка, невесть как оказавшуюся в солнечный день среди каменных монументов столичного некрополя, где покоились люди, внесшие свой вклад в историю Империи, о которой уже не помнит новое поколение.
  Время пощадило женщину. Она не прибегала к новомодным косметическим процедурам, чтобы сохранить увядающую красоту. До сих пор на нее заглядывались мужчины, причем младше нее, а их спутницы ревниво утаскивали незадачливых поклонников в сторону, распускали грязные сплетни за спиной, завидовали ее успеху в личной жизни и карьере.
   Ксения Метлицкая - известная телеведущая и светская львица обычно не показывала своих эмоций, на ее лице всегда была надета приветливая маска с легкой полуулыбкой, и лишь зеленые глаза всегда показывали, то, что она чувствует к своему собеседнику: уважение, презрение, сочувствие, веру и другие чувства. Но вот любовь и восхищение никто и никогда не видел. Вот уже тридцать два года.
  Она остановилась около темного монолита из цельного мрамора, притронулась руками к витой ограде, охраняющий памятник от вандалов. По-прежнему смотрители кладбища следили за чистотой на могиле, ставили в темную урну свежие цветы. Красные гвоздики резко контрастировали с лаковой поверхностью черного мрамора, выглядели каплями крови.
  И тут лицо "Мраморной Дианы", как ее называла светская хроника и желтая пресса, дрогнуло, на глазах появились слезы. Ксения судорожно принялась рыться в сумочке, извлекла оттуда пачку сигарет, зажигалку. Прикурила дрожащими руками, пытаясь унять неистово бьющееся сердце и душивший ком рыданий, рвущийся помимо стальной воли на свободу.
   - Вадим, почему так? Ну почему он твой?! От Андрея в нем нет и следа. Нервные жесты, ухмылка, твой характер, твоя неприкаянность... Я не хочу потерять его так же, как и тебя! И что мне делать? Как сказать им? - обратилась она к тому, кто уже больше четверти века покоился в земле.
  
   С обелиска на нее смотрел портрет мужчины с серьезными глазами, выглядывающими из-под мальчишеской челки. Он прижимал к себе гитару так, будто она была его женщиной, с которой он поклялся не расставаться в горе и радости. Ему было сорок, когда он ушел. Ей уже пятьдесят. Ее первый мужчина был старше на двадцать лет. Теперь она старше него уже на двенадцать. Странная арифметика запутанной судьбы, искореженной потерей жизни.
  Ксения пребывала долгое время в прострации, не замечала ничего вокруг, была погружена в свои мысли, окунулась в события прошлого, которые клялась вычеркнуть из своей памяти, но раз за разом вспоминала, и не могла найти сил, чтобы забыть боль, безумную эйфорию и парализующее счастье, рождавшееся сквозь череду страданий.
  Женщина пришла в себя, когда ее окружили какие-то люди, стали рассматривать могилу. Она вздрогнула, подавила раздражение, тихо отошла в сторону, позволив экскурсоводу развлечь праздных туристов, которые в сытой Европе понятия не имеют, кто такой Вадим Метлицкий и что он значил для поклонников. Что он значил для нее одной, не знал никто, да и не узнает. Уже поздно. Всё слишком поздно.
  Ксения развернулась и пошла дальше по аллее, не замечая могил других великих людей прошлого, которые жили, любили и ненавидели, были известными актерами, писателями или политиками. Ей не было никакого дела до помпезных памятников, вышедших из мастерских скульпторов.
  Женщина пришла в себя около небольшой часовни, раскрывшей свои двери для всех желающих обрести душевный покой. Ее белокаменные стены пугали, позолоченный купол казался воплощением назидания о земных грехах. В открытых дверях Ксения видела полумрак и неясное пламя восковых свечей, бросающих тени на лики неизвестных ей святых.
  Запах ладана кружил голову, не позволял сделать шаг, зайти внутрь, спросить совета у того, в чьем существовании Ксения привыкла сомневаться всю свою жизнь. Она присела на кованую скамейку, зябко поежилась, обхватив плечи руками. Солнце не могло согреть душу, застывшую много лет назад.
  - Почему вы не заходите? - прозвучал голос рядом с ней.
  Женщина дернулась и увидела рядом с собой священника.
  "Сколько ему? Лет тридцать? Мальчик, что же с тобой случилось, что ты решил служить тому, которому до тебя нет никакого дела?" - пронеслась мысль в голове. Ксения никогда не верила в Бога, считала, что не имеет на это права.
  Батюшке было едва за тридцать: небольшая темная бородка, каштановые волосы, забранные на затылке в "хвост", симпатичное лицо. Ему бы в фильмах сниматься или владеть развлекательным бизнесом. Но первое впечатление рассеялось, едва Ксения посмотрела в его глаза: серые, внимательные, в них скользило сочувствие, сострадание, но не унизительная жалость. На Ксению никто и никогда так не смотрел. Но в мужчине не чувствовалась мягкость, наоборот, он был решителен, суров, проницателен и...
  Молодой священнослужитель напоминал ей грешника, который был для нее когда-то смыслом жизни, ее персональной слабостью; того, кто увел ее в темный лабиринт, из которого она не видит выхода вот уже тридцать лет.
  - Разве я могу? - тихо проронила Ксения. - У меня нет платка, я накрашена. Так нельзя.
  - Любой с мятущейся душой имеет право зайти в Храм Божий, - тихо произнес батюшка, и женщина вновь уловила в его хрипловатом баритоне те чарующие нотки, которые так надолго привязали ее к другому мужчине.
   - Спасибо, - тихо произнесла она, вглядываясь в лицо собеседника.
  Женщина захотела, чтобы он сказал ей, что делать и почему так сложилось. Наивная вера внезапно проснулась, и Ксения сдалась. - Хотите что-то сказать? - спросил батюшка, внимательно всматриваясь в лицо своей случайной собеседницы.
  - Это исповедь? - спросила она уставшим голосом. - Нет. Всего лишь разговор двух незнакомцев, которые встретились по воле Его. Вас что-то тревожит. Умер ваш родственник?
  - Нет. - Ксения покачала головой. - Но здесь уже давно покоится человек, которого... с которым... Я не знаю, как назвать то, что было между нами. Я знаю лишь, что он обрел покой. Он был мятущийся, неприкаянный, не мог найти себя, и место в той стране, в которой мы жили. И лишь здесь он смог успокоиться. А теперь мой сын... Он такой же...
  - Это его отец? - спросил священник.
  - Нет. Это его дед, - тихо, на грани слуха прошептала Ксения.
  Глаза женщины затуманились. Она уже не сдерживала слез. Память вихрем подхватила ее, всколыхнула то, что она старалась не поднимать без веских причин, упокоив свои воспоминания в самом темном уголке души.
  Поворот первый
   Москва, 1978 год
  "Я привыкаю к свободе от тебя,
  Приятно жить мне в природе не любя,
  Не слыша пошлых признаний в вечной любви..."
  - И зачем мы туда едем? Можно подумать, что я твоего дяди не видела!
   Ксения недовольно поморщилась, рассматривая своего жениха Владлена, которые сидел за рулем новенькой, только что сошедшей с конвейера "Волги".
  Парень широко улыбнулся, продемонстрировав ряд белоснежных зубов. Владик Самохин давно привык к тому, что слабый пол буквально млеет от его улыбки, и поэтому пользовался своим стратегическим оружием постоянно, с завидной регулярностью влюбляя в себя первокурсниц и очаровывая преподавательниц. Ксения пожала плечами, не обратив внимания на извечное самодовольство с которым парень не расставался. За три года знакомства молодые люди смогли привыкнуть к особенностям друг друга, поэтому особых проблем в общении не возникало.
  - Это ты Костю видела в окружении наших предков. А у себя на даче он совсем другой, можешь поверить. Ты же хочешь стать журналисткой? Вот и посмотришь, как живут актеры вне камер и вне сцены. Считай, у тебя практика!
   - Ну, спасибо Вам, Владлен Георгиевич за такую возможность, которая выпадает раз в жизни! Низкий поклон до земли. Куда уж нам - сирым и убогим - до жителей творческой богемы! - съязвила Ксения, но Самохин не заметил.
  Москва осталась далеко; впереди была свобода - дачный поселок, непринужденная атмосфера. Сессия сдана, лето в полном разгаре, можно смело отправляться в Крым к бабушке на отдых. Но Владик решил, что это лето они проведут вместе, а так же им необходимо подготовиться к предстоящей свадьбе, вопрос о которой висел над Ксенией дамокловым мечом из притчи.
  Родители жениха и невесты давно собирались поженить своих отпрысков. А мать Ксении считала, что ее дочери лучшей партии не найти: сын дипломата, красивый, подтянутый брюнет со спортивной фигурой и милым лицом, у Владлена будет блестящее будущее, он уедет работать журналистом в капиталистическую страну - туда, куда путь простым смертным из Страны Советов заказан.
   Ксения вполне подходила на роль молодой жены, за которую не будет стыдно в обществе - невысокая шатенка с зелеными глазами, из хорошей семьи (родители инженеры с именем, постоянно находятся в разъездах, в том числе и в западных странах), с определенными амбициями. Нет, этот союз должен состояться по всем законам бытия. Однако Ксения чувствовала себя всего лишь небольшой составляющей в огромном механизме, который вертится вместе с ней, пожирая ее чувства и подавляя волю. Родители решили, где она будет учиться, тем более в МГУ работали "нужные" люди. Мать привела Владлена в дом со словами: "Это сын моей приятельницы, присмотрись к нему. Вы будете учиться вместе. Жених завидный".
  Ксения вновь позволила другим решать за себя, тем более, на тот момент она только поступила на журфак и была увлечена исключительно учебой, время от времени записывала свои мысли в небольшую тетрадку в кожаном переплёте, перемежая девичьи переживания с романтическими стихами, которые не отваживалась показывать ни приземленным друзьям, ни деятельным родителям.
  Постепенно она привыкла к присутствию Владика в своей жизни. Девушка относилась к парню, как к обыденной вещи, такой, как, к примеру, посещение лекций в университете или семейные обеды с друзьями и коллегами родителей. Жених был веским напоминанием о том, что она часть того общества, в котором вращалась чета Дроздовых.
  "Вот, новый поворот, и мотор ревет..." - неслось из динамиков автомобильной магнитолы. Редкая запись полузапрещенной рок-группы была еще одним напоминанием о том, что Самохин был представителем когорты избранных. У него было всё, в то время как другие однокурсники жили в общаге и едва сводили концы с концами, существуя на стипендию.
  - У моей невесты, будущей жены дипломата, есть грандиозные возможности. Помни об этом!
  Ксения удрученно вздохнула, вновь принялась рассматривать мелькающие за окном поля и веси ближнего Подмосковья.
  - Ксюха, ну ты чего такая кислая? - жизнерадостно произнес Владилен, а девушка хотела ответить что-нибудь колкое, но сдержалась.
  Они ссорились всего пару раз, но зато с размахом. Владлен вел себя хуже томной девицы в будуаре. На резкую фразу обижался, уходил, долго не разговаривал, и лишь спустя пару недель приходил с букетиком гвоздик, неумело пытался наладить отношения.
   - Я не спала всю ночь, готовилась к экзамену, сильно перенервничала, пока ждала своей очереди войти в аудиторию. После тяжелого экзамена ты меня хватаешь в охапку, не даешь опомниться, тащишь в наш совдеповский бомонд. Я спать хочу!
  - Ксюха, не капризничай! И хватит с таким усердием учиться. Вся жизнь мимо пройдет! Давай, я решу вопрос. У отца есть знакомые. Тебе большую часть экзаменов проставят "автоматом".
  - Спасибо. Я привыкла учиться сама. И мне это нравится, - Ксения решила прекратить тему учебы, которая всегда была больным вопросом. Владик предпочитал пользоваться связями вместо того, чтобы учиться и сдавать зачеты.
  Дальнейшая часть пути прошла в тишине. Солнце лениво опустилось к линии горизонта, когда белая "Волга" въехала на территорию дачного поселка, где уже больше пятидесяти лет живет столичная богема - художники, писатели, а теперь уже и актеры.
   Владик остановил автомобиль около железной калитки с кованым забором, за которым виднелся двухэтажный дом, окруженный огромными дубами и хвойными деревьями. Неподалеку от железных ворот стояла серебристая машина явно заграничного производства. Она смотрелась вызывающе рядом со своими собратьями советского автопрома.
  Выйдя из "Волги", Ксения осмотрелась по сторонам и пошла вслед за женихом, который уверенно шествовал впереди. Калитка отворилась, и к ним на встречу вышел мужчина лет тридцати пяти с интересным, можно сказать, типажным лицом: моложавый блондин, глаза голубые, ироничный взгляд, широкая улыбка. Ни дать, ни взять, герой-любовник. Девушка приветливо улыбнулась, она уже не раз встречалась с дядей своего жениха Константином Меркуловым, актером театра и кино.
  - Кто нас посетил! Будущая гроза всех актеров, спешащая писать разгромные критические статьи в "Правду"! - мужчина картинным жестом приложился к ее руке.
  - Не поверишь! Еле вытащил. Ждал под дверью, пока она экзамен сдаст, - вставил бесцеремонно Владик.
  - Костя, я сессию сдала, решила отпустить себя на волю, - Ксения невольно улыбнулась.
   С Константином она давно уже перешла на "ты", правда, в те моменты, когда ее родители теряли бдительность и позволяли дочери ускользнуть из общей компании в укромный уголок и пообщаться с актером об искусстве. Тем более, Меркулов считался среди "приличного общества" персоной нон-грата, и серьезно его никто не воспринимал.
  - Пойдем, у нас уже посиделки давно идут полным ходом. Приехал Вадик, привез несколько бутылок "Вдовы Клико". Идет на ура.
  - Да пила я эту кислятину, - поморщилась девушка. - Не знаю, кто такой умник, что назвал эту гадость "божественный нектар".
  - Гражданка Дроздова! - назидательно произнес Костя, хотя в его глазах Ксения смогла уловить пляшущие смешинки. - Не у всех родители ездят в капстраны, не все носят джинсы, - актер указал на юбку-трапецию из джинсовой ткани, которая сегодня была на ней, - и не все пьют французское вино. Запретный плод сладок. Так что не порть удовольствие ребятам. Многие студенты из ВГИКа или "Щуки", провинциалы, только обживаются в столице. Так что, девушка из дома на Котельнической, вам бы лучше помолчать.
  Ксения насупилась. Ее чувство самодостаточности было уязвлено верными словами старшего друга и будущего родственника. Она всегда забывала, что причастна к другому миру, который не доступен прочим гражданам большой и в ту пору великой державы.
  - Пойдем, журналистка. Познакомлю тебя с самым главным смутьяном страны. А то три года тебя знаю, а лучший мой друг почему-то с тобой никак не пересечется.
  Ксения прошла за Костей на веранду, где был накрыт шикарный стол, за которым сидели человек двадцать разного возраста, пола и внешности. Девушка узнала актеров, музыкантов, но большая часть присутствующих были молодыми людьми, явно студентами, которые хотят заявить о себе в неформальной обстановке, вне атмосферы просмотров и худсоветов.
  Но вот кого не ожидала увидеть девушка, так это свою однокурсницу Майечку Борисову. Рыжая и яркая девчонка слыла провинциалкой, которая приехала в Москву в поисках лучшей доли, и лезла из шкуры вон лишь бы выскочить замуж за сына дипломата или молодого актера. Поэтому она всегда была в подобных компаниях, хотя ее туда никто не звал. Способность Майи втираться в доверие к людям уже стала легендой журфака МГУ.
  - Ого-го! Какие люди! Ну и каким ветром тебя сюда занесло? Дроздова, ты же у нас студентка, комсомолка! По злачным местам не ходишь. - Маечка нахально улыбнулась и замахала рукой, приглашая присесть рядом на свободный стул.
  Ксении ничего не оставалась, как примоститься рядом с однокурсницей и выискивать глазами Самохина, который куда-то запропастился.
  - И святые грешат, но тайно. Что здесь было? И где мой обещанный "сюрприз"? Костя уже столько времени обещает познакомить с Метлицким. Да видно, не судьба, - произнесла она, наблюдая за тем, как многие из компании ушли из-за стола, а место во главе явно было освобождено для кого-то.
  - Судьба-судьба! Здесь он, прекрасный наш Айвенго! Эх, какой мужик! Глаза синие с поволокой, от улыбки в жар кидает... И достался бабе, которая от него к черту на рога умотала! Правильно, зачем ей сюда возвращаться? Здесь у нас что? Госконцерт? А там - Милан, Рим, Ла Скала. - Майя фыркнула.
  - А тебе завидно, что ли?
  - Мне? Да больно надо! Мне нужен муж, который у меня под колпаком будет. А этот... Ты думаешь, он куда из-за стола девался? Одна девочка ясноглазая, что та лань подстреленная, обещалась стихи ему читать, чтобы он оценил ее "таланты". Ага, в голом виде!
  Ксения сделал вид, что понимает речь однокурсницы, но при этом старалась вспомнить, что же она знает об упомянутом Метлицком. Актер театра и кино, заграницу выпускают, явно в надежде, что сюда он не вернется. Однако каждый раз Метлицкий возвращается, плюя на проволочки со стороны государства, кривотолки и пересуды, которые живут вокруг его одиозной персоны и обновляются с завидной регулярностью.
  - Майка, ну что злая такая? Свечки всем держала. Да мало ли куда человек пошел?
  - Наивная чукотская девочка! Если бы чаще учебники бросала и в свет выходила, то знала бы, как одна девица с юридического факультета из-за Вадика едва ли не вены резала. У него из поклонниц гарем настоящий. Он их в машине оприходует, а они потом в соплях еще год ходят.
  "Божественный Цезарь, создание луны,
   Вы бредите странными снами,
   Что все Рубиконы перейдены,
   Все жребии брошены Вами,
  И каждый использовал право своё
  Сказать триумфатору гадость.
  Сражений поля зарастают быльём,
  А Вам ничего не осталось..."
  
  Майя начала рассказывать какие-то сплетни, которые гуляли о мужчине в актерской среде, где будущая журналистка давно была своей, но Ксения слушала ее в пол уха. На террасе появился герой обсуждения. Девушка наступила толстой подошвой босоножек на ногу однокурснице, чтобы Майечка угомонилась. Но Борисова явно намек не поняла, продолжая сплетничать.
  - Не, я бы тоже, конечно, не устояла перед ним. Даже пыталась как-то намекнуть, но...
  Ксения внимательно рассматривала мужчину, вокруг которого ходило столько разговоров, причем не столько вокруг творчества или актерского мастерства, а именно о личной жизни, которая была более чем активной.
  Ему уже было тридцать восемь лет, для мужчины - самый расцвет сил. Волевое лицо с крупными чертами контрастировало с модной прической - длинные волосы практически достигали плеч, на лоб падала челка. Из-под темных бровей на Ксению смотрели удивительные глаза синего цвета, в которых можно было прочесть любую эмоцию их обладателя. Но не это удивило девушку. Его взгляд проникал в глубины сознания, сковывал волю, парализовывал тело, притягивал к грешной земле подобно магниту.
  Вадим смотрел вызывающе и оценивающе одновременно. Ксения замерла, поежилась и перевела взгляд на Майечку, которая еще не осознала, что Метлицкий всё прекрасно слышит. Более того, мужчину явно забавляют досужие разговоры о его персоне.
  - Я бы такого на цепь посадила и от себя ни на шаг не отпускала, Дроздова! Но порода у него такая, кобеиная, никуда не денешься...
  Метлицкий достал из пачки сигарету, медленно раскурил ее, выпустил дым, и только после этого подошел близко к девушкам, которые не заметили, как остались за столом в одиночестве.
  - Сколько всего нового и интересного узнаешь о себе с каждым днем! Майя, ты забыла рассказать подруге еще о валюте, которую я чемоданами вожу! - произнес он приятным баритоном, и Ксения поняла, почему столько людей заслушиваются этим голосом. Ей показалось, что ее обволакивает темный бархат, и она не может сбросить его.
  - Вадик, да мы тут... - пролепетала девчонка, понимая, что сама загнала себя в яму.
  - Понятно, что не "там". Хватит язык свой чесать, представь подругу лучше.
  - Да, Вадим, позволь представить тебе Ксению, - попыталась с достоинством произнести Майя, но получилось плохо.
  Кения гордо вскинула голову, столкнувшись с пристальным взглядом Метлицкого. Вблизи он так же не казался мужчиной, который разменяет скоро пятый десяток. Наоборот, казалось, что рядом ровесник. Лишь тяжелый и уставший взгляд мог выдать возраст, который не был таким уж внушительным.
  - Ксюша, вы будущая актриса? - спросил Вадим, присаживаясь рядом.
  - Кто? Она? - засмеялась Майя, но тут же поняла, что сболтнула лишнее.
  - Майечка, пойди-ка к ребятам, помоги на кухне, - произнес Метлицкий с нажимом.
  Та беспрекословно подчинилась, но при этом не забыла наградить Вадима многообещающим взглядом. Но мужчина проигнорировал ее, потому что его внимания всецело было приковано к Ксении.
  Девушка чувствовала себя естественно и комфортно, оставшись наедине с малознакомым человеком. Удивительно, но с друзьями родителей ей всегда было проще найти общие темы для разговоров, чем с их детьми.
  - Ксеня, я жду ответа. Ты будущая актриса? - прищелкнув языком, спросил Вадим.
  - Нет, я будущая журналистка.
   Она постаралась придать голосу нейтральный тон, однако волнение всё еще не проходило. Сердце бешеными толчками билось внутри. Ком стоял в горле. Синий с поволокой взгляд грозился потопить в морской пучине.
  - Вот как? Красивые журналистки будут смущать покой и лишать разума тех, кто просто обязан попасть на первую полосу "Известий".
  - Вадим, простите, но мне надо найти своего жениха, - вежливо ответила Ксения, стараясь не показывать алеющих от комплимента щек.
  Она поднялась со стула, но свободного места было крайне мало, поэтому пришлось практически протискиваться мимо Метлицкого. Тот курил с невозмутимым видом, вальяжно развалившись на соседнем стуле. Оказавшись в опасной близости от мужчины, вселявшего трепет в душу, Ксения на мгновение замерла, Вадим поднялся, и она оказалась с ним лицом к лицу. Он выбросил окурок за перила, ограждающие террасу, буквально сковал по рукам и ногам одним мимолетным взглядом - пристальным, цепким, оценивающим, раздевающим и ласкающим одновременно.
  Казалось, время остановилось, замерло, но потом понеслось вскачь, словно ретивая лошадь, которую наездник ударил шпорами. Секунда стала часом, а минута, прошедшая в напряженном молчании, - превратилась в век.
  Девушка буквально приросла к полу. Она чувствовала дыхание Вадима, слышала звук его бьющегося сердца. Он прожигал ее взглядом. Сначала жадно вглядывался в ее лицо, затем лукаво улыбнувшись краешком чувственных губ, скользнул глазами ниже, стал рассматривать очертания груди, видневшейся из-под белой, в общем-то, простой хлопковой майки.
  - Жениха? Надо же! Остались еще "тургеневские барышни" в русских селеньях, - насмешливо произнес Метлицкий. - Да вряд ли. Жених - последнее слово моды для барышень из приличных семей, -хмыкнула Ксения, выпуская на волю успевшую заскучать природную язвительность.
  - И тебе не скучно так жить, "приличная барышня"? - шально улыбнувшись, спросил Вадим.
  Он наклонился к ней еще ближе, обжег щеку дыханием, отчего Ксения поёжилась, не понимая, почему ее сердце подскакивает к горлу и убегает в пятки.
  - Представь себе, нет! - она не знала, где взяла в себе силы ответить с вызовом, унять дрожь, пронзившую тело. И вновь их взгляды принялись вести поединок, схлестнувшись, подобно синим небесам и зеленым водам Саргассова моря у линии горизонта.
  Неизвестно сколько бы еще продолжалось наваждение, как из дома показались все гости дачи во главе с хозяином и Самохиным, о котором Ксения совершенно забыла.
  Поворот второй
  "И листопадом с губ летит словесный сор,
  Сгорают на полу обрывки глупых мыслей,
  Такая ерунда! Прощайте, мой синьор!"
  Время перевалило за полночь, вечеринка шла своим чередом. В саду парочки разобрали укромные уголки, и Ксении ничего не оставалось делать, как проследовать с Владиком в душный дом. Она присела на диван, не обращая внимания на жениха, который что-то пытался рассказывать про людей, собравшихся на даче его дяди. Девушка пребывала в дурманном сне и каком-то оцепенении. После волнующего и неловкого знакомства на террасе, Вадим так ни разу не посмотрел на нее. Ксения ругала себя всевозможными словами. Да кто она такая, что бы этот мужчина, с которым была ни одна признанная красавица, заинтересовался ею? Произошедшее - плод больного воображения и воспаленного женского самолюбия.
  - Ксюша! Да что с тобой такое?! Целый вечер молчишь, хочешь вернуться в Москву? Я не понял, тебе здесь плохо? - тряс за плечо ее Владик.
  
  - Владик, я устала! Понимаешь ты это или нет?! У меня сессия закончилась, я отдохнуть хочу, расслабиться...
  
  - Ничего. - Владик присел еще ближе. Одна его рука покоилась на коленях девушки, а другая лежала на плече. - Я сейчас помогу тебе расслабиться.
  
  Не успела Ксения опомниться, как его горячие губы коснулись ее губ, язык с нажимом пытался проникнуть в рот. Ей никогда не нравились такие смелые и откровенные ласки жениха. На этот раз Владлен превзошел сам себя. Так грубо, развязно и нахально он еще никогда не действовал. Не успела Ксения запротестовать, как Самохин уже повалил ее на диван. Его влажные ладони устремились под ее короткую юбку, и девушка начала решительно сопротивляться.
  
  Между ними еще не было близости, и Владик, как положено воспитанному молодому человеку не настаивал, терпеливо ждал свадьбы. Но сегодня мнимая свобода, вино, духота ночи вскружили ему голову. Ксения чувствовала запах алкоголя, который исходил от парня, ей были противны его слюнявые поцелуи. Она извивалась под ним, пыталась вырваться, но Самохин навалился на нее всей тяжестью тела, пытался раздвинуть ее ноги одной рукой, а другая рука уже блуждала под майкой, с силой сжимая грудь.
  
  - Пусти меня! - закричала Ксения.
  
  - Тихо! Не кричи. Все будет хорошо, - продолжил разгоряченный Владик, не обращая внимания на протесты.
  
  - Пусти сказала! - она изо всех сил оттолкнула парня, исхитрилась и ударила по лицу.
  
  Владик отлетел от нее, как ошпаренный. Ксения по-прежнему лежала на диване, пытаясь понять, как же она смогла согласиться на такое ничтожество в качестве будущего мужа.
  
  - Ты что?! Совсем сдурела? Принцесса-недотрога! - Самохин скривился.
  
  - Я тебе сто раз говорила, а это - сто первый: не смей меня трогать! Если наши родители хотят нас поженить, то это еще ничего не значит! Я - не твоя собственность! Согласилась на этот дурацкий фарс, лишь бы от меня отстали. Ты, казалось, понимаешь всё это.
  
  - Да что ты из себя недотрогу-то корчишь? Хочешь, чтобы всё, как надо было? "Чайка", кольца, кукла на капоте и белое платье, невинная невеста? Не будь дурой, Ксюха! Я устал уже. Хватит меня мурыжить. Всё равно поженимся, хочешь ты того или нет.
  
  - Иди ты к черту! Как же я устала от тебя! Как же ты меня достал, Владлен! Все меня достали! Не могу так больше...
  
   Ксения резко соскочила с дивана, ринулась к выходу из комнаты.
  
  - Ты куда? - недоуменно спросил Владик, даже не подумав подняться, остановить свою невесту или попросить прощения.
  
  - От тебя подальше! - крикнула та через плечо, стараясь не оборачиваться и не смотреть на смазливое самодовольное лицо уже бывшего жениха.
  
  - Ну и катись! Да кому ты нужна будешь, дура фригидная, - понеслось ей вдогонку.
  
  Ксения выскочила из дома, не заметила Метлицкого, который собрал вокруг себя около десяти человек и рассказывал какие-то актерские байки. Она пронеслась ураганом мимо оторопевшего Кости, который решил ее окликнуть, но не успел, едва не сбила с ног Майю и ее кавалера на сегодняшний вечер, скрылась за калиткой.
  
  В дачном поселке не горели фонари, где-то вдалеке лаяли собаки, в высоте летнего неба лениво мерцали звезды, но их призрачный свет не позволял рассмотреть дорогу, изобилующую неровностями и рытвинами. Ксения, спотыкаясь, упрямо шагала в ночь, стремилась забыть три года, которые связывали ее и Владика. Напыщенный, самовлюбленный мерзавец, который думает лишь о себе! Она и раньше замечала за ним такие выходки, но только теперь убедилась окончательно и бесповоротно в том, что никогда не позволит ему прикоснуться к своему телу. Ксения все еще чувствовала противные, липкие поцелуи, наглые прикосновения к груди. Ее передернуло, тело покрылось мурашками, хотя июньская ночь была на удивление душной.
  
  Внезапно ночную мглу осветили фары автомобиля, вырывая из темноты проселочную дорогу, мошкару, ринувшуюся на свет, но Ксения продолжала идти вперед, не обращая на машину никакого внимания. Раздался сигнал, она едва не подпрыгнула от испуга, но не остановилась.
  
  - Эй, правильная барышня, куда путь держишь? - услышала она, и смутилась еще больше.
  
  Это не Владик! Он не подумал просить прощения, не поехал за ней. Да, как же, побежит он. Держи карман шире! Жених уверен, что строптивая девчонка поблуждает впотьмах на улице да вернется, спустя полчаса. И зачем ему о ней беспокоится? Свадьба - вопрос времени. Родители уже давно решили за их спиной, остается только мириться с характерами друг друга. Ксении стало невыносимо противно, обидно от того, что стало с ее жизнью, которая едва началась. Ей всего двадцать лет, но она ни разу не творила глупостей, не действовала импульсивно, так, чтобы не задумываться о том, что будет потом.
  
  - В Москву, - буркнула Ксюша и остановилась.
  
  - Далеко идти. Садись в машину, нам по пути, - бархатный баритон накинул на нее уздечку и стянул петлю. Сил на сопротивление не осталось.
  Ксения не поняла, как оказалась внутри иномарки, она не помнила, как разговорилась с Вадимом, не осознала, что совершенно забыла о Самохине.
  - И далеко бы ты так ушла? Пришлось бы вернуться к ... жениху, - произнес Метлицкий с явным сарказмом.
  - Не пришлось. Остановила бы попутку. Доехала как-нибудь. Спасибо за беспокойство.
  - На месте твоего благоверного я бы взял ремень хороший. Вроде взрослая уже, а ведешь себя, как та самая, "барышня тургеневская", - хмыкнул мужчина, вглядываясь в освещенную фарами дорогу, где не было ни единой встречной машины вот уже минут пятнадцать их пути.
  - На его месте ты никогда не был и не будешь! И позволь узнать, для чего такие меры воспитания? Ушла без спроса, волю господина не узнала? Мужской шовинизм во всей красе! - искренно возмутилась Ксения, дав волю чувствам.
  - Ох и девка ты, Ксюха, ехидная, однако! Сейчас тебе объясню. Ей-Богу, как маленькой. Одинокая девушка, черти где от Москвы, пытается поймать машину ночью, на пустой дороге. Что подумает любой мужик? - вкрадчиво спросил Вадим, награждая попутчицу ироничным взглядом синих глаз, казавшихся в полумраке салона автомобиля антрацитовыми.
  Она недоуменно пожала плечами:
  - И что же?
  - Подумает о том, чего у нас в Совдепии не было и быть не может. Вроде как, я такое слышал тут недавно. Однако же, поверь мне, явление сие развратно-пагубное есть. И ничего бы ты потом не доказала. Не сработает в такой ситуации: "Я не такая! Вы ошиблись, товарищ!"
  Ксения нервно втянула в себя воздух. Ей стало невероятно стыдно за свой поступок, граничащий с капризом избалованной девчонки. Однако показать Вадиму, что осознала, к чему может привести подобный фортель, означает лишь одно - признать за ним главенство. Почему-то все существо девушки восстало на дыбы.
  - Вот и думаю теперь: то ли ты шальная, не боишься ничего, то ли дурная, наивная...
  - Спасибо за науку, буду знать, - она хмыкнула. Не удержалась от ехидной ремарки: - Поверю твоему опыту. Майечка много чего рассказала...
  - Ой, Ксюха! Тяжело с тобой, - буркнул Вадим, сосредоточившись на дороге.
  "Ты осторожен так со мной,
  Ты помнишь все мои слова.
  Летим мы в тишине ночной,
  Стирая крылья об асфальт.
  И скорость двести двадцать,
  И можно бы целоваться,
  Но что-то держит..."
  
   Оранжевые фонари освещали пустые автострады столицы. Вадим несся вперед на бешеной скорости по городу, игнорируя знаки, ограничивающие движение и красный сигнал светофоров.
  
   Ксения смотрела на него из-под опущенных ресниц, ловила каждую черточку, вырисовывавшуюся в свете склонившихся над дорогой фонарных плафонов: волевое, мужественное лицо, где славянская мягкость разбавлена резкими скулами; плотно сжатые чувственные губы; прищуренные глаза, в которых застыла решимость. Он был обычным мужчиной, но так разительно отличался от всех знакомых.
  
  Отец Ксении был старше Вадима на восемь лет, и он никогда бы не позволил себе стрижку с длинными волосами и челкой, никогда бы не одел бледно-голубую футболку-поло и клешеные джинсы. Да и смотрелось бы на нем это все неуместно. А вот Метлицкий казался своим, причастным к той жизни, которую вела Ксения.
  
  Девушка не ожидала нежного прикосновения к своей щеке. Ей показалось, что по позвоночнику пронесся разряд электрического тока, дыхание сбилось, сердце замерло и вновь понеслось вперед с удвоенной силой.
  
  - Проснулась, королевна? Куда прикажешь подать карету? - спросил Вадим, сдерживая усмешку.
  
  Ксения догадалась, что он заметил ее невольное подглядывание. Тем более, голова девушки с мягкого кресла давно уже переместилась на плечо мужчины.
  
  - На Котельническую Набережную.
  
  - Хорошо, девушка, устроились.
  
  - Не я, а мои предки. Сейчас они оказывают посильную помощь в строительстве электростанций дружественной Уганде, а потом едут во Францию. Мы в ГДР жили, я там даже в школу ходила, а потом, уже когда в МГУ поступила, перестали вслед за собой по миру таскать.
  
  - Так ты сама сейчас живешь? Опасно... Вечеринки там всякие, поклонники, спиртное, - хмыкнул Вадим.
  
  - Дом - это святое. Я даже Самохина туда не пускала. А сейчас, как представлю, что самой придется в пяти комнатах сидеть, то хоть волком вой. Возьму початую бутылку коньяку, да как напьюсь с горя...
  
  - Ксения, женский алкоголизм не излечим. Не дам тебе погибнуть в рассвете лет, - Метлицкий бросил на девушку один короткий взгляд, но именно от него у нее пересохло в горле и перехватило дыхание.
  
  В этом взгляде было всё: неутоленная страсть, обещание, восхищение, еще что-то непонятное, завораживающие и пугающее одновременно. Ксения поняла, что именно сегодня произойдет. Это будет ее маленькая месть Самохину. В конце концов, она всего лишь проверит, прав ли бывший жених насчет ее холодности.
  
  Да и кандидатура для посвящения ее в женщины вполне достойна. Нет, Вадим, действительно оказывает на нее удивительное действие. Куда пропала степенная и рассудительная девушка? Ксении хотелось побыстрее оказаться вдвоем с Метлицким в темной квартире, чтобы потом...
  
  А вот что происходит за этим мистическим "потом", она знала мало. Не считая грубого Владика в ее жизни вообще не было мужчин. Ксюша жутко волновалась, но старалась не подавать вида, лишь закушенные губы могли выдать ее смятение, однако надеялась, что мужчина спишет этот жест на ее опыт приглашение узнать друг друга поближе.
  
  Вадим остановил машину около подъезда. В окнах квартиры Дроздовых на третьем этаже не горел свет. Ксения в нерешительности замялась, но Метлицкий первый вылез из автомобиля, обошел его, открыл пассажирскую дверь и подал руку. Она вложила свою тонкую ладошку в его ладонь, почувствовала жар тела, и испытала нечто, похожее на странное томление и волнение одновременно. Не желая выглядеть полной дурочкой, Ксения поспешила к подъезду, зная, что Метлицкий ее уже не отпустит.
  
  Девушка быстро поднялась по широкой лестнице на третий этаж, остановилась около своей квартиры, достала из переднего кармана юбки ключи, открыла дверь и хотела пригласить Вадима зайти, но он буквально втащил ее внутрь. Дверь захлопнулась, и они оказались в темноте прихожей. Тикал маятник, часы отбили два часа пополуночи.
  
  Ксения застыла в нерешительности, но мужские сильные руки обвились вокруг ее талии, притянули к себе. Вадим обжег ее дыханием. Она пыталась унять вырывающееся сердце, но тут ее губы были застигнуты врасплох. Ксения не заметила, как ответила на требовательный поцелуй, с каждой секундой становящейся сладостной и нежной пыткой. Его язык томно исследовал ее рот, и она не смогла удержать внутри стон, который послужил сигналом для Метлицкого.
  
  Мужчина подхватил ее на руки и направился в первую комнату, очертания раскрытых дверей которой смог рассмотреть в темноте. Они оказались в гостиной, и Вадим со знанием дела направился прямиком к дивану, хотя никогда не бывал здесь до этого момента.
  
  Уличный фонарь робко светил в окно, стыдливо прячась за кроной старой липы. В полумраке Ксении казалось, что она попала в другой мир, где есть лишь жар тела мужчины, его руки и губы, которые свели ее с ума, лишили последних доводов рассудка.
  Вадим целовал ее шею, а девушка застыла в нерешительности, не зная, что же ей делать. Но все мысли утонули в новых и неизвестных доселе ощущениях. Она не заметила, как ее майка и юбка отправились на пол. Девушка доверилась опытным рукам, которые со знанием дела расстегивали застежку на ее бюстгальтере, а затем стаскивали трусики. Когда и эта деталь гардероба была отправлена к вороху остальной одежды, то она смогла поймать момент и отдышаться, прервать шальные и страстные поцелуи.
  
   Оставшись полностью обнаженной Ксения не испытывала ни капли смущения. Казалось, что ее захватил огонь, который порождал удивительные ощущения в самых интимных уголках тела. Внизу живота уже зародился тугой ком, который грозился взорваться в любую минуту, как спелый плод под палящим солнцем.
  
   Вадим избавился от одежды, и Ксения вздрогнула, когда впервые ощутила на себе тяжесть мужского тела. Он нежно поцеловал ее живот, направился к груди, взял в рот нежный сосок, который напрягся под его умелыми ласками.
  
   В этот момент его руки нежно, но настойчиво развели ноги девушки, и он одним рывком оказался внутри нее. Ксения закусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли, которая пронзила ее острой иглой. Но любовник не обратил на это внимания.
  
  Вадим двигался в ней резкими толчками, и Ксения поняла, что ей нравится чувствовать его внутри себя, ей доставляли удовольствия эти движения, которые уносили ее куда-то вдаль и давали чувство упоения собой, позволяли понять суть женской силы. Девушка забросила ноги на спину Вадиму, а ее ногти вонзились в его кожу на пояснице. Она стонала, просила не останавливаться, несмотря на то, что ей было по-прежнему больно. В какой-то момент внутренние мышцы сжались, и Ксения ощутила удивительную теплую пульсацию внутри себя. Вадим замер, тяжело дышал, и спустя пару секунд рухнул на нее совершенно опустошенный и измотанный.
  
  Тишина казалась осязаемой. Она коконом спеленала пространство, не позволяя посторонним звукам нарушать единение мужчины и женщины. Ксении не хотелось говорить, не хотелось включать свет. Хотелось лишь чувствовать тяжесть тела своего первого мужчины, наслаждаться звуком биения его сердца, слушать сбившееся дыхание.
  
  - Почему не сказала, что в первый раз? - хрипло спросил Вадим.
  
  - А разве это важно? - в тон ему ответила девушка. - Да и ты не спрашивал.
  
  - Зачем тебе это? - мужчина приподнялся на локте, убрал прилипшие прядки волос со лба Ксении. - Почему со мной?
  
  - Не хотела, что бы этому козлу Владику что-то досталось, - призналась она честно, понимая, что Вадим ждет именно искренности.
  
  - Шальная ты, Ксюха, - задумчиво произнес Метлицкий, все еще пытаясь выровнять дыхание.
  
   Его пальцы поглаживали ее обнаженное плечо, дарили нежность и ласку, заставляя сердце вновь дрожать, сбиваться с ритма; вновь разжигали огонь желания в крови.
  
  - Можно подумать, что ты был против, - тихо проронила Ксения.
  
  - Нет, не против. Только если бы знал, что ты в первый раз, то сделал всё намного лучше. Долго бы тебя ласкал, - нежное касание губ к ее полузакрытым векам. - Научил чувствовать себя.
  
  Вадим провел пальцем по девичьей груди, даря новую волну возбуждения. Его шепот завораживал. Хрипловатый голос уводил за собой, обволакивал бархатом и дурманил рассудок.
  
  - Мне и так понравилось, - тихо прошептала Ксения, собравшись с последним остатком сил, и вновь утонула в водовороте губ, рук и горячих прикосновений.
  
  
  ========== Тупик первый ==========
   И 220 вольт
  При мысли о тебе,
  И сок по проводам...
  И мятая постель...
  
  
  Летнее утро тихо просачивалась в окно. За Москвой-рекой забрезжил рассвет, солнце стыдливо показало свой край из-за крыш столичных высоток. Ксения потянулась, сбрасывая с себя остатки сна. Тело ломило, но она не ощущала ни капли стыда, сожаления или раскаяния. Наоборот, воспоминания о вчерашней ночи вселяли в душу странную эйфорию.
  Девушка обнаружила, что она лежит под тонкой накидкой, которая, обычно была наброшена на кресло, стоящее около дивана. Вадима рядом не оказалось, хотя она точно помнила, что засыпала в его крепких объятиях, положив голову ему на грудь.
   Ксения увидела, что дверь на балкон отворена, занавеской играет ветерок, и за ней она смогла рассмотреть мужской силуэт. Вадим курил, стоял спиной к ней, облокачиваясь на перила. Девушке ничего не оставалось, кроме как подобрать с пола его майку, надеть ее на себя вместо привычного домашнего халатика с драконом, который отец привез из Китая.
  Ксения поднялась на носочки и, легко ступая, направилась на балкон, так, чтобы Метлицкий не заметил ее приближения. Она засмотрелась на его спину, джинсы, приспущенные на бедрах. Темно-русые волосы были влажные. Похоже, Вадим чувствовал себя, как дома, и беззастенчиво принял душ, пока хозяйка квартиры спала безмятежным сном.
  - Доброе утро, - тихо произнесла Ксюша, прикоснувшись к плечу мужчины ладонью. - Думала, ты ушел.
  Он выбросил окурок вниз, развернулся к Ксении, внимательно посмотрел на нее, как будто видит впервые. Затем провел большим пальцем по ее припухшим губам, бережно обвел их контур. По позвоночнику прошел удар электрического тока. Сердце дернулось марионеткой на нитке, замерло и вновь понеслось галопом, вырываясь на свободу из темницы груди.
  - У меня нет привычки убегать от женщин, - хрипло произнес Вадим.
  - Ты задумался, не заметил меня. Впервые изменил жене, и тебя загрызла совесть? - Ксения вопросительно подняла бровь, при этом закусила губу, чтобы не рассмеяться при виде того, как Метлицкий поморщился.
  - Нет, - односложно ответил он, опираясь на перила и рассматривая ее цепким взглядом.
  - Тогда, тебе впервые досталась в любовницы девица, которая первая предлагает себя, - не унималась она.
  - Ксюш, к чему расспросы? Вчера ты казалась понимающей девочкой, - Вадим притянул ее к себе, и девушка поняла, что именно этого ей хотелось - ощутить запах его кожи, услышать биение сильного сердца, узнать всё более смелые и раскованные ласки.
  - Должна же я знать хоть что-то о человеке, с которым всю ночь напролет занималась любовью, - пожала плечами Ксения.
  - Любовь, Ксюша, - саркастично протянул Метлицкий, прищуривая синие глаза, - возвышенное, духовное понятие. Волшебное чувство. Так, кажется, нас учат? Любовью занимаются почему-то с женой. Или с женами, которые были или еще будут. - Он замолчал, явно обдумывая следующую фразу. Лениво усмехнувшись, произнес: - Между нами вчера было чуждое советскому человеку, капиталистическое слово "секс". Неужели не слышала?
  - Слышала, - буркнула девушка, сбросила руки Вадима со своих плеч, зашла в комнату.
  Вот так рассыпалась иллюзия о великом Казанове, который совратил практически каждую вторую женщину столицы. Слухи о том, какой Метлицкий великолепный любовник, как умеет завоёвывать женщин и, насколько он галантен потом, оказались не более чем очередной байкой из актерской среды.
  "Всего лишь секс", - про себя повторила Ксения, понимая, что не может удержаться от горечи разочарования, но плакать она не станет ни при каких обстоятельствах. В конце концов, она сама выбрала для себя этот путь, и не в ее правилах сворачивать всё на других. Видимо, Вадим привык подобным интрижкам и принял ее за искательницу приключений. Однако ведь так и оказалось на самом деле! Ее безрассудству вчерашней ночью не было предела, логического объяснения и более-менее связного названия. Тяжело вздохнув, Ксения постаралась придать своему лицу беззаботный вид, но понимала, что это не так-то и легко сделать, учитывая, ситуацию, в которой она раньше и не подумала бы оказаться.
  - Мне пора, - произнес Метлицкий, подходя к ней.
  - Я тебя не удерживаю. Иди. Спасибо за секс, - не смогла удержаться она от того, чтобы не ответит колкостью. За эту свою привычку Ксения не раз получала выговоры от матери, конфликтовала с преподавателями.
  - Ксюша, - тихо протянул Вадим, - давай не будем усложнять. Ты же умная девочка, сама всё понимаешь. Мне с тобой было очень хорошо, правда. Надеюсь, тебе со мной тоже. И еще очень надеюсь, что ты не будешь больше делать таких непоправимых глупостей. Для умницы ты вчера была настоящей дурочкой.
  Метлицкий приблизился к ней, резко притянул к себе и поцеловал так же, как и вчера - страстно, напористо, не желая понимать ее отказ. И у Ксени не осталось сил, чтобы противиться натиску его губ. Она вновь не смогла сдержать томного стона, который помимо ее желания вырвался на свободу. Девушка запустила руку в его волосы, начала перебирать пальцами влажные пряди, пахнущие лавандовым мылом.
  Совершив невозможное усилие и призвав всю силу воли на выручку, Ксения прервала поцелуй, который привел бы к такому же развитию сценария, что и вчера ночью. Вадим отпустил ее, окинул взглядом, от которого стало жарко. Она пыталась отдышаться, но получилось плохо. Воздух не хотел заполнять легкие, в глазах плясали темные пятна. Гипнотический эффект от пронизывающего синего взгляда не спадал.
  - Мне, действительно, пора, - с видимой неохотой произнес Вадим.
  - Я понимаю, не держу, - тихо прошептала Ксения, в надежде, что он не уйдет, останется с ней.
  - Тогда позволь, - он потянул за край майки, которая по-прежнему была на девушке. Та безропотно подняла руки вверх, помогая освободиться от мужской одежды.
  Она осталась стоять обнаженной перед Вадимом, который внимательно изучал ее, исследовал взглядом каждый изгиб тела. Ксения почувствовала, как ее захлестывает жаркая волна, не имеющая со стыдливостью ничего общего. Она впервые в свете дня предстала перед мужчиной в первозданном виде, и поняла, что имеет власть над ним. Ее тело служило магнитом, который притягивал его к себе, брал в плен, приковывал не хуже, чем железные цепи, которые когда-то удерживали пленников в темнице.
  От осознания женской силы у Ксении закружилась голова, в горле пересохло. Она улыбнулась, отнюдь не робко, без напускной скромности, бросила ему вызов.
  - Жаль, что я вчера тебя не мог рассмотреть, - подбирая слова, сказал Метлицкий, продолжая обшаривать жадным взглядом Ксению. - Был бы художником, нарисовал каждый изгиб, каждую родинку на коже...
   Она лишь пожала плечами, изящным жестом подняла плед с дивана, завернулась в него на подобии римской тоги.
  - Теперь увидел. Надеюсь, не разочаровала, - сухим тоном произнесла девушка, понимая, что Вадим сейчас уйдет.
  Та связь, которая была между ними еще секунду назад, распалась, магия ушла, и ее место заняла реальность, безжалостно разрушившая момент. Метлицкий уже надел майку, тяжело вздохнул, не подходя больше к ней, быстро произнес:
  - Ксюха, я тебе позвоню.
  - Ты не знаешь мой номер.
  - Я могу позвонить и в дверь. Знаю, где ты живешь. Но я сказал, что позвоню, значит - так и будет. Номере телефона - не проблема. Не делай глупостей больше. Не броди ночью одна, - произнес он с нажимом и, не поцеловав ее на прощание, скрылся в прихожей.
  Ксения непроизвольно дернулась, когда услышала звук закрывающейся двери и эхом разносящиеся торопливые шаги на лестничной площадке. Она, как и была, завернувшись в плед, вышла на балкон, видя, как Вадим остановился около машины, на которую уже глазели первые прохожие. Все же, даже возле дома на Котельнической набережной не каждый день удается увидеть автомобиль иностранного производства.
  Метлицкий постоял еще несколько секунд возле машины, открыл водительскую дверцу, закурил и посмотрел наверх. Ксения постаралась вжаться в проем распахнутой балконной двери, но Вадим заметил ее. Девушке показалось, что он ей подмигнул. После этого мужчина сел в автомобиль, и серебристая иномарка скрылась за поворотом.
  Ксения зашла в комнату и в изнеможении опустилась на диван. Ругая себя последними словами, она упала на подушку, которая еще сохранила тепло и запах ее первого мужчины. Вот и состоялась ее "страшная месть" опостылевшему жениху, моральным устоям и традициям. Но триумф так и не пришел. Вместо него девушка ощутила огромную усталость, которая придавила ее к земле, оторвала крылья надежды на лучшее. Она запуталась еще больше, вместо того, чтобы начать жизнь с чистого листа.
  В квартире тикал маятник. С улицы доносился шум просыпающегося города, начали свое движение трамваи, звеня на ходу незадачливым пешеходам, чтобы те посторонились. На старой акации, крона которой закрывала половину окна, весело чирикали воробьи. Солнце уже успело показаться на небе, и его лучи падали пятнами на ковер в комнате.
  Но Ксения впала в летаргию. Она раз за разом прокручивала события вчерашней ночи, ругала свою импульсивность, но сделанного не воротишь. Ее первый мужчина и думать забудет о ней, и она постарается не вспоминать, вычеркнет раз и навсегда из памяти голос, синие глаза, жаркие, неистовые ласки, которые увели ее в невообразимый мир чувственных наслаждений.
   Девушка не сразу услышала тревожную трель телефона. Подниматься с дивана не хотелось, но пришлось проявить выдержку и характер. Это могли быть родители, которые подняли бы на ноги всех знакомых, если бы их дочь не ответила на телефонный звонок в назначенный час.
  - Да, - тихо произнесла Ксения в трубку, ожидая услышать мужской голос. Он ведь сказал, что позвонит!
  - Ксюша, это Елена Львовна. Владлен у тебя? - с тревогой поинтересовалась несостоявшаяся свекровь.
  Девушка тихо выругалась. Она совершенно забыла о Самохине, как будто не было никаких трех лет вялых ухаживаний, красных гвоздик и глобальных планов на будущее. Если раньше Владик казался ей досадным обстоятельством, то сейчас Ксения искренне считала его пустым местом и помехой на пути. Более того, девушка была уверена, что вспомнит Владик о ней лишь сегодня под вечер, когда приедет домой, и мама всучит ему в руки купленный загодя букетик, отправит мириться с выгодной невестой.
  - Нет. Владлен остался на дачи у Кости, а я добралась в Москву со случайным знакомым, другом вашего брата. А ваш сын даже не соизволит поинтересоваться, где же его невеста, - Ксения выдала тираду, и лишь потом спохватилась. Но было уже поздно.
  Елена Львовна поняла, что между ее сыном и девушкой что-то произошло, сразу же начала выяснять ситуацию:
  - Ксюша, вы что, поссорились? Напрасно ты всё драматизируешь. Зачем ночью Владику ехать за тобой в Москву? Он приедет сегодня днем, и вы обо всем поговорите. Поверь, мой сын очень к тебе привязан...
  - Елена Львовна, - Ксения прервала увещевания женщины, досадуя на то, что не сделала этого раньше. Года два назад. - Это вы драматизируете. Мы с Владленом не ссорились. Мы расстались раз и навсегда. Не надо ему приезжать ко мне ни сегодня, ни когда бы то ни было. Всего хорошего.
  Девушка положила трубку и поняла, что груз спал с ее плеч. Она безумно устала жить в угоду родителям и принятым нормам, ей хотелось свободы, дышать полной грудью и не думать о том, что будет, о том, что скажут другие. Вадим же живет, наплевав на всех и вся, не ищет выгоды. Ксения вновь увидела его синие глаза, горькую усмешку, вспомнила поездку по ночным улицам столицы. Ей тогда казалось, что она летит на помеле, как та самая Маргарита из запрещённой книги, которую читала тайком на перепечатанных на машинке пожелтевших страницах. Ксении казалось, что она упивается чувством свободы, нарушая все ограничения и моральные устои.
  Прислонившись спиной к стене около столика, на котором стоял телефон, она медленно сползла на пол. Обхватив колени руками, девушка еще долго сидела в тишине, пытаясь понять, что же ей делать дальше, как поступить.
  Поддавшись минутному порыву, она взяла телефон, набрала номер междугородней станции.
  - Девушка, будьте добры, я хочу заказать телефонные переговоры с Ялтой.
  Подождав обещанные три минуты, Ксения, наконец-то, услышала в трубке женский голос, в котором не было и намека на теплоту.
  - Слушаю!
  - Бабуль, это я, - тихо произнесла Ксения.
  - Ксеня? - голос бабушки сразу же потеплел. - А я-то думала опять номер в санатории кому-то из столичных шишек понадобился. Что случилось?
  - Бабуль, я сессию сдала. Хочу к морю и солнцу. Ты меня пустишь?
  - Ну, наконец-то, поняла, что и отдыхать надо! Конечно, приезжай, я тебя в люкс поселю, всё равно бронь сняли. И не виделись с прошлого лета. Изменилась, наверное.
  - Угу, наверное, - Ксения горько усмехнулась. - Я билеты возьму, сразу же тебе позвоню.
  Решив уехать в Крым, девушка понимала, что бегство - не выход, тем более от себя самой. Никому еще не удавалось завершить марафон, никто не достигал финиша на этой дистанции. Но все же, Ксении казалось, что смена обстановки поможет ей понять, чего же она хочет в дальнейшем, как ей жить и, как не ждать звонка, которого все равно не будет. Хоть Вадим и обещал.
  
  
  ========== Поворот третий ==========
   Янтарной осени страницы - улетевшие птицы,
  Назад дороги нет, зови - не зови.
  
  Лето пролетело незаметно. Ксения два месяца провела в Ялте, жила то в санатории, то у бабушки в доме. Софья Михайловна Воронцова долгие годы железной рукой управляла курортной здравницей и на покой не собиралась. Когда-то она с легкостью отпустила дочь в Москву, создала ей протекцию, чтобы ее девочка смогла жить самостоятельно в столице, а сама продолжила подниматься по карьерной лестнице. И от простого администратора она дошла до директора, и вот уже почти двадцать пять лет не покидала пост. Начальство пенсионерку побаивалось, поэтому замены ей еще не нашли - себе дороже.
  
  Ксения всегда была близка с бабушкой, которая на работе была, словно кремень, а вот с внучкой умела ладить, могла быть мягкой, но никак не податливой. Софья Михайловна сразу же одобрила расставание с навязанным женихом. Она видела Владлена пару раз, когда приезжала к дочери и зятю в Москву, и всегда говорила, что он не пара для ее Ксюши, которая не может жить по указке со стороны.
  
  Также от проницательной женщины не крылся тот факт, что ее единственная и обожаемая внучка приехала в подавленном настроении. Но все же списала это на перемены в жизни. А вот Ксения смогла забыть то, что натворила. Ей казалась далекой и ненастоящей та июньская ночь. Девушка посвятила себя всецело отдыху, даже пару раз была на прибрежных танцах в кафе, позволила себе ничего не значащий флирт с молодым лейтенантом, отдыхающим в соседнем номере, и вернулась в Москву в самом конце августа, аккурат перед началом занятий в университете.
  
  Сентябрь на редкость баловал солнечной погодой; вместо дождливой сырости Москва лучилась солнечным светом, запутавшимся в едва начинающих желтеть листьях кленов и тополей. Ксения, накинув бежевый плащик поверх короткого бордового платьица, направлялась к главному входу МГУ, пребывая в чудесном настроении. Каблуки ее белых туфель выбивали четкую дробь, попадали в такт с биением сердца. Ксюше не терпелось вернуться к занятиям, заняться уже чем-либо, кроме чтения книг и любованием закатами на море.
  
  Поднимаясь по огромной лестнице на свой факультет, Ксения заметила, что у окна стоит Самохин в окружении нескольких девчонок, явно первокурсниц. Они глупо хихикали его шуткам, и были не прочь прогулять лекции в компании первого красавца. Девушка сделала непроницаемое лицо, решительно направилась в аудиторию, смешавшись с толпой, но бывший жених ее заметил, решил догнать, чего Ксения абсолютно не хотела.
  
  - Ксюша, подожди, - Владлен схватил ее за руку и развернул к себе. Она брезгливо поморщилась, но все же остановилась. - Я не понимаю, что на тебя нашло. Ты сбежала ночью неизвестно с кем, а потом не подходила к телефону несколько дней. Приезжаю к тебе домой, соседка говорит, что ты в Крыму. Зачем ты маме моей наговорила разных глупостей?
  
  - Владик, я не буду перед тобой отчитываться. Раз ты любишь впутывать в эти дела маму, то пусть будет так и дальше, но без меня. Мы расстались. Точка!
  
  - Погоди, как это? - Владик недоуменно смотрел на нее, решая, уж не шутит ли его невеста и будущая жена, которая так необходима для удачной карьеры "за рубежом".
  
  - А вот так, - девушка устало вздохнула. - Всё закончилось, не успев начаться. Если хочешь, то можешь жениться на Майечке, она себе давно ищет мужа.
  
  - У тебя кто-то появился? - спросил Владлен удивленно, но тут же рассмеялся: - Что я говорю! Кто у тебя может появиться? Ты же с учебниками спишь круглый год.
  
  Ксении хотелось влепить ему самую настоящую пощечину, она едва сдержалась, чтобы не устроить сцену посреди оживленного коридора, на глазах у почитателей Самохина, которые с интересом наблюдали за их разговором.
  
  - Нет, Владик! Я давно с мужиками сплю, а с кем - не твоего ума дело! - зашипела девушка, развернулась на каблуках и буквально вбежала в аудиторию, оставив ошарашенного Владлена стоять посреди коридора факультета журналистики.
  
  В огромном "амфитеатре" уже были заняты практически все места, но сверху ей замахала рукой Мила Кузнецова. Они подружились еще на первом курсе, не смотря на то, что девушка приехала из Киева и жила в общежитии. Миниатюрная шатенка с короткой стрижкой всегда была не прочь поболтать, но и секреты хранить умела. Она была единственной подругой, которая была у Ксении "со стороны", не была нужной дочерью друзей семьи. Тем не менее, девушки всегда находили общий язык и не замечали различий в своем социальном статусе.
  
  - Привет, Ксюш, - жизнерадостно сказала Мила, когда Ксения присела с ней рядом и принялась вытаскивать из сумки тетрадку и ручку, подготавливаясь к лекции.
  
  - Привет, Мил. Как дела? Как лето?
  
  - Отлично, вернулась от родителей. Еле избавилась картошки и банок с вареньем, которые мама мне в сумку пихала, - подруга усмехнулась, и Ксения поняла, что соскучилась по этой девчонке, по учебе и просто по общению со своими старыми приятелями.
  
  - А я у бабули в Крыму загорала, - призналась девушка. - Уже надоело, честное слово.
  
  - Говорят, ты с Владиком поссорилась, - округлив глаза, прошептала Мила. - Майка уже всем растрепала, что готова быть тебе заменой.
  
  - Мы не поссорились, Мил, - устало проронила Ксения.
  
  - Я так и знала! Выдрать бы этой рыжей волосы, чтобы не наговаривала, - подруга решила показать, что всецело на стороне Ксении, хотя Владлен никогда ей не нравился.
  
  - Мы расстались, - торопливо добавила девушка, сдерживаясь, чтобы не хихикнуть, потому что у Милы потихоньку открылся рот от изумления.
  
  - Да ты что?! Ксю, ты чего?!
  
  - Не сошлись характерами, не успев пожениться, - пожала плечами Ксения. - Пусть Борисова им подавится. Мне всё равно.
  
  - Ого! Да, у вас тут страсти похлеще, чем у артистов каких-нибудь. Они тоже то сходятся, то расходятся. Вот, к примеру, Метлицкого возьмем, - продолжила Мила, сворачивая на свою любимую тему - её хлебом не корми, а дай только разузнать сплетни о любимцах публики.
  
  От небрежно произнесенной фамилии у Ксении засосало под ложечкой, сердце глухо рухнуло в пятки и стремглав вернулось на место, кровь застучала в висках. Она старалась не вспоминать о Метлицком, но оброненное имя в разговоре всколыхнуло глубины памяти, подняло на поверхность запрятанные боль, горечь и надежду на новую встречу. Теперь же хорошее настроение и умиротворение, с которым Ксения вернулась в Москву, развеялось, словно дым.
  
  Мила не заметила перемены в лице подруги и таким же тоном продолжила:
  
  - Вот женился он на своей однокурснице, она ему ребенка родила, жили в общаге, а потом, когда он стал известным, в фильмах снялся, то развелся. Представляешь? И женился на оперной певице. Анна Руссо, понимаешь ли. Была когда-то Русинова, уехала по обмену в Ла Скала, да там так и приписалась. Метлицкий с ней познакомился здесь. В фильме они снимались что ли, то ли в театре встретились... Не помню уже... Как увидел ее, обалдел и сказал друзьям: "Эта женщина будет моей женой". Анна тогда замужем была за каким-то солистом оперы, не помню, как его звали, развелась быстренько, за Вадима вновь замуж выскочила и уехала назад. Она ж там еще вроде как преподает, пению обучает. Он здесь, а она там... Как сказали мне недавно, то ни в чем себе не отказывают!
  
  - У них любовь, Милка. Великое и волшебное чувство, - глухо произнесла Ксения, заставляя свой голос звучать ровно, не показывая Кузнецовой, что эта тема ей крайне неприятна.
  
  - Да? - не унималась подруга. - А с другими тогда у него что? Про его пьянки и баб такие разговоры ходят, что можно книги писать, правда, неприличные.
  
  - А с этими бабами у него чуждое советскому человеку слово "секс" - прошептала девушка на ухо Миле, при этом горько усмехнулась.
  Подруга тихо прыснула, как обычно бывает, когда человек не хочет показать, что сальная или скабрезная шутка ему понравилась, но правила приличия требуют возмутиться.
  - Ой, Ксюха, я с тебя не могу, - замахала руками Мила. - Слушай, а может быть, ты со мной в театр пойдешь сегодня вечером? У меня билет лишний есть. Правда, мне эти билеты достал Стрельцов с третьего курса, мы договорились встретиться у входа, но мы с тобой мимо него прошмыгнем. Мне он из-за билетов и нужен был.
  - Мил, ты хочешь парня бросить? Он старался, а ты, - укоризненно покачала головой Ксения, но при этом уже была готова расцеловать находчивую подругу.
  Одной сидеть в квартире весь вечер ей не хотелось. Она обязательно будет вспоминать о том, что давно уже пора отправить на задворки памяти. Было и прошло - назад пути нет. Сколько у Вадима было таких Ксюш? Правильно, бессчётное количество.
   - Да ладно, перебьется, - махнула рукой Мила. - Ксю, новый сезон, долгожданный спектакль. Тебе понравится.
  - Ну, смотри, ты обещала, - усмехнулась девушка, и тут же замолчала, потому что в аудиторию зашел преподаватель, не терпящий разговоров во время своей лекции.
  
  Сердце бьется, словно в клетке мышь,
  Лезет в уши тишина.
  Полночь рвется, рядом ты стоишь
  Словно призрак из дурного сна
  
  На ступенях у входа в театр собралось около двухсот человек, у многих в руках были цветы, в основном гладиолусы или гвоздики, но так же можно было заметить темно-рубиновые розы. Ксения и Мила решили не лезть в самую гущу столпотворения, вместо этого они тихо стали у афиши, ожидая момента, когда можно будет войти в фойе.
  - Жаль, цветы не купили, - проронила Мила, разглядывая девушку, держащую в руках скромные три розовые гвоздички.
  - Они их все равно оставляют в гримерках и раздают костюмершам, уборщицам, - хмыкнула Ксения, вспоминая давние разговоры с Костей Меркуловым, обводя рассеянным взором окружающее пространство.
  И тут девушка, наконец-то, разглядела название постановки, куда ее притащила Мила. Сначала ей сделалось дурно, едва не потемнело в глазах, а потом захотелось истерично расхохотаться во весь голос и сбежать, куда глаза глядят, лишь оказаться подальше от этого места. Сама того не подозревая, она угодила, словно мышь в открытую ловушку.
  "Поэма Пабло Неруды. В главной роли - Вадим Метлицкий" - было выведено каллиграфическим почерком на огромном плакате, около которого остановились подруги.
  - Мил, я, наверное, не пойду. Что-то не люблю переведенные стихи, - произнесла Ксения, пытаясь сыграть убедительно, чтобы подруга не расценила ее позорную капитуляцию, как нежелание видеть актера, заявленного в спектакле.
  - Ксюш, да ладно тебе. Пришли уже, стоим, начала ждем, от моего кавалера спрятались. Ну, полтора часа разве не высидишь? - взмолилась девушка. - И это же сам Вадим Метлицкий! Я в кино раз семь бегала, еще в школе училась, когда он Айвенго сыграл. Помню, как тогда его фотографию из журнала вырезала и под подушкой хранила. Он по молодости был красивый такой, как принц из сказки, рыцарь настоящий. Эх, - подружка театрально вздохнула, приложила руки к груди и возвела очи небу.
  - Мил, я тебе поражаюсь просто! И что, думала он за тобой на белом коне приедет? Ага, на руки подхватит и в волшебный замок унесет? Спустись с небес на землю. Таких, как ты, у него целая толпа! - зашипела Ксения, прекрасно понимая, с чего взъелась на подругу. Досада терзала сердце острой бритвой. Ведь она такая же! Маленькая дурочка. Так, кажется, сказал Вадим, перед тем, как навсегда покинуть ее квартиру.
  - Не романтичная ты, Ксюша! У меня уже это прошло, не двенадцать лет уже, но все равно... Когда я еще нормального и красивого мужика смогу увидеть? Хочу получить эстетическое удовольствие! И вообще, надо приобщаться к искусству, - прощебетала Милка, утаскивая Ксению в сторону толчеи, которая образовалась на проходе в вестибюль театра.
  - Ладно, пойдем, - тихо пробормотала та, надеясь, что Вадим не заметит ее среди зрителей, ни до спектакля, ни после него.
  Ксении совершенно не хотелось уподобляться сотням девчонок, которые преследуют актера, всеми силами пытаясь обратить на себя внимание, не брезгуя банальной навязчивостью и глупым хлопаньем ресницами, изображая из себя наивных деревенских дурёх. Наверняка, Вадим уже и не помнит ее лица, имени. Она стала очередной тенью среди вереницы женщин, побывавших в его постели.
  Сев на свое место в зрительном зале, Ксения замерла в предвкушении. Она не отдавала себе отчета в том, что в ожидании появления Метлицкого на сцене у нее усилилось сердцебиение, она сжала ладони в кулаки, лишь бы не выдать себя, не показать, насколько ждет Вадима. Нет, она не скучала, нет, она не ждала, что он ринется к ней и заключит в объятиях. Но чувства, загнанные в угол души, встрепенулись, полетели на свободу, и Ксении пришлось сознаться себе - ей не удалось избавиться от воспоминаний, которые будили в ней тоску и жажду продолжить чувственное приключение, случившееся летней ночью.
  И вот погас свет, зал погрузился в полную тьму. На сцене загорелся лишь один прожектор. В бледном пятне, похожем на свет луны, стоял Вадим Метлицкий. Белая рубаха, темные штаны, высокие ботинки со шнуровкой; можно было подумать, что в этом костюме он ходит каждый день. Темная челка прилипла ко лбу от пота, который появился от нестерпимого жара яркого софита.
  В зале не было слышно даже дыхания зрителей. Двести человек замерли в напряжении, ожидая, что же будет дальше. И Вадим начал говорить. Его тихий голос наполнял замкнутое пространство, обволакивал и уводил за собой. Складывалось ощущение, что он обращается каждому, и в тоже время, говорит сам с собой, ведет свой диалог со своей судьбой, спорит со смертью.
  На протяжении всего выступления Ксения пребывала в оцепенении, в дурманном сне, который так и не развеялся. Она не поняла, что зал аплодирует стоя, и лишь она сидит, ничего не видит перед собой, а слышит лишь голос, от которого мурашки бегут по коже, учащается пульс, темнеет в глазах. Девушка едва справилась с наваждением. Нет, глупо было оставаться. Теперь ей вновь предстоит приложить максимум усилий, чтобы, наконец, осознать - этот человек ей не подходит, с ним у нее нет ничего общего и каждая их встреча будет приводить к самому настоящему беспределу и бесстыдству.
  Но вопиющий глас разума утонул в водовороте желаний и непрошенных, откровенных воспоминаний, от которых щеки девушки мгновенно зарделись. Она ощутила вкус его губ, вспомнила запах кожи, почувствовала обжигающее тепло тела.
  Ксения не сразу сообразила, что они давно стоят на улице, осенняя ночь заполнила собой город, раскрасив небо в темно-фиолетовый цвет, пришпилив к куполу мерцающие звезды. Мила что-то восторженно тарахтела, но девушка лишь кивала головой, все еще не находя сил сбросить с себя липкую паутину притяжения, которая появлялась, если в поле зрения возникал Вадим.
  - Ксюха, что это было? А? Я еще хочу, - буквально проскулила Мила. - Нет, какой актер, какой мужик! И не старый еще. Будь у меня возможность, сразу бы на него накинулась. Устоять просто невозможно! Беру свои слова назад. У меня ничего не прошло, зародилось с новой силой!
  - Угу, - буркнула Ксения, пытаясь понять, почему Мила все еще стоит в свете желтого фонаря недалеко от входа в театр, вместо того, чтобы отправится к остановке такси.
   Обычно девушки во время совместных прогулок брали такси, на котором ехали домой к Дроздовым. Естественно, это происходило, когда родителей Ксении не было, и она оставалась одна в огромной квартире. Но в этот раз Мила твердо решила ехать назад в общежитие.
  Большинство зрителей уже разошлись, осталась стайка девчонок, которые что-то обсуждали, поглядывали на двери, ожидая кого-то. Ксения поежилась от холодного ветерка, который разгулялся на ночь глядя, выстудив тепло погожего дня.
  - Сейчас дождемся Метлицкого, возьмем автограф и пойдем ловить машину, - произнесла, как бы невзначай Мила, и Ксении захотелось провалиться под землю, исчезнуть, раствориться прямо в воздухе, лишь бы не встречаться с Вадимом, не смотреть в его гипнотические озера синих глаз.
  - Мил, нет, не выдумывай! Не хочу я никаких автографов. Да и что делать с этой закорючкой на бумажке? Ты, как хочешь, а я пошла, - она резко развернулась на каблуках и направилась в противоположную от взгляда Милы сторону.
  - Ксюх, подожди, - запыхавшаяся подруга догнала ее уже около остановки. - Не хочешь, так не хочешь. Ты чего такая нервная?
  - Да обычная я! Просто не вижу в актерах ничего особенного. Люди, как люди. Зачем их караулить, стараться прикоснуться? Глупо все это. Я, между прочим, Костю Меркулова знаю. Хочешь, возьму автограф для тебя?
  - Правда? - Мила захлопала глазами. - Нет, если ты считаешь, что это не важно, то я...
  Разговор подруг прервал внезапный визг тормозных колодок и скрип шин. Серебристая иномарка обгоняя вялый поток автомобилей пронеслась на большой скорости мимо того места, где стояли Ксения и Мила, затем резко затормозила и задним ходом подъехала к девушкам.
  - Вам куда, красавицы? - услышала Ксения знакомый до дрожи голос, и отвернулась, чтобы не смотреть в лицо Вадиму.
  - Мне в общагу МГУ, а подруге на Котельническую, - улыбаясь, медово пропела Мила. -Нам по пути?
  - Садитесь, подброшу. Для таких красавиц сделаю исключение, - Метлицкий бесшабашно улыбнулся.
  - Спасибо, мы на такси, - холодно бросила Ксения. - Мил, ты куда?!
  Подруга уже подбежала к передней двери автомобиля, уселась на сиденье рядом с водителем, принялась что-то оживленно обсуждать. Ксения прикусила губу, решая, как же ей поступить. Но раздумья отступили, когда она увидела, что Вадим вылез из машины и быстрым шагом приблизился к ней.
  Сегодня он выглядел еще более утомленным, чем при первой встрече. Очевидно, сказывался спектакль и общая усталость из-за работы. Глаза, которые имели над Ксенией непонятную власть, были холодны, как два кусочка льда. Он тяжело посмотрел на девушку, и процедил тоном, не терпящим возражений:
  - В машину, Ксеня, - при этом его взгляд буквально пригвоздил девушку к асфальту. - И не вздумай брыкаться. На плечо заброшу и силой усажу. Хватит, набегалась уже! - произнес мужчина негромко, но казалось, что буквально прорычал на весь проспект.
  Ксения внутренне сжалась, не понимая, почему не может ответить отказом, отчего Метлицкий мог одной фразой забрать весь разум и полностью подчинить ее своей воле. Более того, ей хотелось сдаться в этот плен. Она желала проиграть битву, капитулировать под натиском его горячих поцелуев.
  Ксения медленно подошла к иномарке, залезла на заднее сиденье, бросила хмурый взгляд на спину Вадима, который уже успел усесться за руль. Он тут же перехватил ее взгляд через зеркало заднего вида, сощурился и хищно ухмыльнулся, напоминая дикого зверя, готового к смертоносному прыжку за добычей.
  - Вот видите, Мила, я умею уговаривать, - сказал Метлицкий с ехидцей, небрежно подмигивая. Он резко нажал на педаль газ, и машина сорвалась с места, оставив черные следы протекторов на асфальте.
  Вадим несся по ночной столице, наплевав на правила дорожного движения. Редкие автомобили ему сигналили, но он мастерски обходил их на поворотах, практически не глядя на дорогу. Все это время Ксения сидела притихшая, как мышка, размышляя над тем, что же дальше делать, как выпутаться из ситуации, куда ее завела собственная слабость и неумение думать рационально.
  Из колонок автомагнитолы неслись ритмы популярного в этом сезоне диско. Мила весело щебетала с Вадимом, который изредка поглядывал на Ксению и умело флиртовал с ее подругой. Девушка вцепилась за верхнюю ручку на дверце, чтобы не удариться головой о стекло на крутых виражах, которые Метлицкий, казалось, совершает специально.
  Распрощавшись с довольной Милой, которая всю поездку пыталась строить Вадиму глазки, причем получая поощрение со стороны актера, Ксения еще больше погрузилась в себя, стараясь абстрагироваться от того, что сейчас происходит и с кем она едет в одной машине.
  - Ксю, давай поговорим, - Вадим обернулся назад, но девушка проигнорировала его, продолжая сосредоточенно рассматривать проносившийся за окном город, украшенный неоновыми вывесками. - Ну, ладно, пока не хочешь. Но все равно ведь поговорим. Мне многое тебе сказать нужно. А как хочется, ты бы знала!
  Ксения поёжилась, от тона, каким была сказана последняя фраза. Сердце запрыгало туда-сюда, затем сползло вниз по позвоночнику, будто воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Девушка собралась силами, не смотрела на Вадима, понимая, что не может противиться его магнетизму и притягательности.
  Спустя десять минут Метлицкий с визгом тормозных колодок остановил автомобиль около дома Дроздовых. Выключил музыку, развернулся к пассажирке, которая по-прежнему хранила молчание, напряженно вцепившись полы своего бежевого плащика. Вадим продолжал буравить Ксению взглядом, который не обещал ничего хорошего. Она понятия не имела, почему чувствует себя виноватой. Улучив момент, девушка резко открыла дверцу, вылезла из машины, быстро зашагала в сторону подъезда, надеясь, что мужчина не последует за ней. Но она просчиталась, как всегда. Вадим настиг ее, схватил за плечо, его пальцы впились в руку, сжали тисками. Ксения скривилась от боли, но мужчина все равно развернул ее к себе лицом, взял другой рукой за подбородок, приподнял его, но нежно, без лишних усилий.
  Они стояли в свете фонаря, под сенью клена, который еще не успел сбросить летний наряд, пестрел разноцветными листьями, готовыми в любой момент совершить последний танец на ветру.
  Взгляды встретились. Ксении показалось, что сентябрьская ночь наполнилась духотой лета. Ей хотелось уйти, убежать, чтобы больше никогда не видеть этого лица, никогда не чувствовать больше прикосновения сильных пальцев, но не могла, ощущая себя парализованной. Она тонула в той силе, которую излучал мужчина. Вадим, очевидно, понял, что его пленница уже никуда не убежит, что она в его власти и ослабил стальную хватку.
  - Твой номер я узнал у Кости. Я звонил все лето, но ты не брала трубку. Какого черта, Ксюша, я должен, как пацан сопливый, бегать и выискивать тебя по всей Москве? Как дурак, волноваться, куда ты подевалась? Вдруг, тебе в голову твою шальную что-то взбрело, и ты ночью опять куда-то сорвалась? И уже меня с тобой нет рядом! А женишку на тебя плевать с высокой колокольни! Ксеня! Черт тебя возьми, ты что творишь?!
  - Ничего! Я ничего не творю и, тем более, ничего не знаю! Не знаю, Вадим, почему ты вдруг вспомнил обо мне! С чего бы такая забота о той, с которой у тебя всего лишь секс? Я тебе ничего не обещала, - твердо ответила девушка, пытаясь не смотреть ему в глаза. - Я уезжала из города, и не должна была сидеть у телефона и день, и ночь, ожидая, что ты случайно вспомнишь обо мне, когда тебе захочется развлечься с...
  На последней фразе Ксения запнулась, подбирая слова, чтобы они не прозвучали слишком грубо. Вадим пристально смотрел на нее, на его щеках ходили желваки, и девушка поняла, что перегнула палку. Она испугалась, видя решимость, которая появилась на лице Метлицкого.
  Он сжал ее лицо в ладонях и уверенным мужским жестом притянул к себе, грубо целуя, не думая желаниях девушки. У Ксении сперло дыхание, она хотела вырваться из его объятий, но поняла, что эта битва проиграна. С каждой секундой их страстный и обжигающий губы поцелуй все набирал обороты, и девушка вновь растворилась умелых ласках. Однако Метлицкий так же резко отпустил ее, прижал к себе.
  Ксения все еще пыталась прийти в себя, но Вадим зашептал ей на ухо:
  - Ну как, полегчало, шальная моя?
  Она молчала, пыталась отдышаться. Губы горели огнем, тело требовало продолжения, полностью капитулировав под натиском мужских объятий.
  Вадим продолжил, понимая, что сейчас от Ксении не добиться ответных слов:
  - Что ты со мной сделала, а, ведьма зеленоглазая? Искал, звонил, волновался, но ты исчезла, никто не знал, где ты. Куча мыслей в голову лезла. Не было от них спасения. Глаза закрою - ты... Сегодня, когда тебя увидел возле театра, думал всё, с ума схожу - везде мерещишься...
  Он тяжело дышал, перебирал пряди ее волос, все крепче прижимая к себе. Ксения не могла избавиться от оцепенения, которое каждый раз настигало ее, едва она слышала бархатный голос. Она ухватилась за рукав его кожаной короткой куртки, чтобы не упасть. Ксения все еще молчала, понимая, что слова будут лишними. Ей хотелось немедленно оказаться в квартире, вновь наслаждаться неистовыми ласками.
   - Ксюша? - раздался удивленный возглас, и она пришла в себя.
  Наваждение схлынуло морской волной, как его и не бывало. Ксения отстранилась от Вадима, нервно улыбнулась, глядя, как ним подходит Владик с традиционным букетом гвоздик в руках. Самохин явно не ожидал увидеть бывшую невесту в такой компании. Выйдя на свет фонаря из сизой ночи, Владик узнал человека, в объятиях которого застал Ксению, попытался подобрать слова, но вместо этого его лицо пошло бурыми пятнами. Миловидность исчезла. Вряд ли бы в таком раздосадованном виде Владлен смог произвести впечатление на своих обожательниц.
  - Так, - процедил Вадим, бросая острый и колющий, как стилет, взгляд на Самохина. - А этот что здесь забыл? Бывший жених пожаловал прощения просить? Пролетарские красные гвоздички в знак вечной любви притащил?
   Ксения поежилась от его тона. В нем сквозила сила, решимость и собственнические нотки, но девушка поняла, что так говорить может именно Вадим и никто кроме него.
  - Не понял, что здесь происходит? - Владик еще не понял, что получил полную отставку, все еще пытался показать себя хозяином ситуации. - Вадим, ты...
  - Для тебя Вадим Юрьевич, - холодно бросил мужчина Самохину, и тот стушевался. - На вы и шепотом в знак уважения.
  Ксения осознала, что может произойти драка, хотела вмешаться, но Метлицкий наградил ее таким взглядом, от которого она застыла на месте и наблюдала за происходящим, как при замедленной съемке. И опять она оказалась заложницей ситуации, где решалось всё без ее прямого участия. Но именно сейчас Ксения не хотела сопротивляться, позволила Метлицкому руководить процессом. Впервые кто-то мог защитить ее, избавить от ненужных проблем.
  Вадим подошел к Самохину, схватил его за лацканы пиджака и процедил:
  - Забудь этот дом, забудь Ксюшу. Понял?! Покажешься еще раз, и твои цветы окажутся... Сам догадаешься, в каком месте. Пошел вон отсюда далеко и надолго. Ты ее не достоин. Мальчишка сопливый!
   Вадим скривился, так и не дождавшись ответной реакции на провокацию; отпустил оторопевшего Владика, который бросил гвоздики на асфальт, криво усмехнулся, но все же убрался с глаз долой, стараясь всей своей спиной выразить свое презрение и не утратить гордый вид.
  Ксения еще долго не могла поверить в происходящее. Ее бывший ухажер ретировался, сдался без боя, спасовал перед мужской силой. Даже не попробовал сказать два слова в свое оправдание. И это ничтожество должно было стать ее законным мужем! Стало гадко, и вместе с тем, откровенно обидно за то, что кроме нее никто даже видеть не хочет всю мелочность и несостоятельность Владлена.
  Вадим тем временем с ироничной усмешкой, игравшей на чувственных губах, прикурил сигарету, с наслаждением выпустил табачный дым. Подошел к Ксении, бережно притронулся к ее плечу.
  - Зачем? Зачем ты это сделал? - прошептала она. - Я бы сама с ним объяснилась. Он может отомстить. Мелкий пакостник. Привык за спиной папочки отсиживаться. Сам ничего не добился в этой жизни.
  - Ты же сказала летом, что он козел, если я не ошибаюсь? С такой породой по-другому нельзя. И потом, что за разговоры "сама"? Вся беда наших баб в этом, вечно они всё "сами". Ксюш, не фордыбач. Не бойся ничего. Что он может? Или ты за своим благоверным уже скучаешь? Я могу его вернуть. Хочешь? Для тебя я всё могу...
  - Вадим, - устало, обреченно произнесла Ксения, попыталась подобрать слова, но четко осознавала - он прав во всём.
   Молчание затянулось. Метлицкий выбросил недокуренную сигарету, сделал два резких и широких шага в сторону девушки, подхватил на руки и направился в сторону подъезда, не слушая слабых возражений, не обращая внимания на ее попытки брыкаться.
  Они долго целовались около почтовых ящиков, затем добрались до дверей квартиры, и Ксения даже не вспомнила о любопытных соседках, которые наверняка шпионят сквозь замочные скважины. Ворвались в темную прихожую, срывая с себя одежду, где ни попадя.
  И вновь Ксения позволила Вадиму увести ее в чувственный мир, где царили лишь его губы и руки. На этот раз он действовал еще жестче, но она не сопротивлялась, так как поняла, что это бесполезно. Стонала и просила, чтобы он не останавливался, продолжал свои резкие выпады, унося ее куда-то далеко, туда, где она была всегда, но после рождения на грешной земле забыла об этом волшебном месте. Все ее существо молило о том, что бы этот сладкий, порочный момент длился, как можно дольше, чтобы можно было жить, дышать, быть свободной от всего белого света.
  Голова Ксении покоилась на груди Вадима, он нежно водил рукой по ее обнаженному плечу. И внезапно девушка осознала, что ей хорошо. Она чувствовала себя настоящей, целостной, живой. Наконец-то, она смогла обрести себя.
  - Интересно, после какого раза тебе надоест? Ведь всему же есть предел. Новые ощущения притупятся, а потом все станет скучным. Так ведь бывает, да? - спросила девушка, приподнимаясь на локте и заглядывая в глаза любовнику.
  - Нет, Ксюха, - тихо прошептал Вадим. - С тобой никогда не надоест. Это как доза, всегда будет хотеться, как в первый раз, но будет мало. И раз за разом всё будет не то, и ты будешь бежать вперед, увеличивая, учащая, но тот раз никогда не повторится.
  - Что? Ты о чем? - спросила девушка. У нее сложилось ощущение, что Метлицкий говорит сам с собой.
  - Не знаешь, что такое "доза"? - он усмехнулся. - И слава Богу.
  - Бога нет, Вадим, - произнесла Ксения скорее по привычке, нежели из-за убеждений.
  - Это для меня его нет. Или ему до меня ему дела нет. А у тебя, Ксю, все еще впереди. Не зарекайся, - глухо проронил Вадим.
  Ксения решила завершить непонятный разговор тем, что принялась целовать сначала губы, потом подбородок, затем спустилась к шее, а потом ее губы переместились на грудь. Вадим глухо застонал, позволяя девушке дарить ему свои еще неумелые, но такие искренние и чувственные ласки.
  - Студентка, комсомолка, красавица и еще нимфоманка, - хмыкнул Метлицкий, проведя рукой по ее обнаженной спине.
  - Что? - переспросила Ксения, не прерывая своего занятия.
  - Ничего. Иди сюда, - и вновь девушка отдавалась ему неистово, как будто он давал ей возможность дышать, как будто, он давал ей новый способ жить, как будто, он делал ее свободной.
  
  
  ========== Поворот четвертый ==========
   Скорость - все-таки шанс
  Одурачить злую судьбу
  
  - Ты вообще водить учился? - спросила Ксения, хватаясь за верхнюю ручку на пассажирской дверце, когда Вадим на предельной скорости едва вписался в поворот. - Милиции на тебя нет!
  - Ксеня, они меня за автографы отпускают, да еще потом хвастаются дома перед соседями и друзьями, - усмехаясь, ответил Метлицкий, вдавливая педаль газа до отказа.
  - Самоубийца, а я - невольная соучастница и пострадавшая сторона! - парировала девушка, вздрагивая от того, что Вадим подрезал троллейбус и вырвался вперед, игнорируя сигналы машин.
  - Должна же быть в этой жизни, хоть какая-то прелесть. Ксюха, как мы живем! Ничего нельзя. Стихи писать можно исключительно о погоде или прославляя партию. В кино сниматься только о войне или покорении Арктики, спектакли ставить такие же. Мы все делаем по указке. Дай мне хоть в свой машине чувствовать себя так, как будто я живу в другой стране.
  - Там так не погоняешь. Машин больше в два раза. И тебя не знают, - усмехнулась девушка. - Ой! - она взвизгнула, потому что Метлицкий чуть не врезался в притормозившее у обочины такси.
  - Спокойно, Ксю. Привыкнешь, - философски заметил Вадим.
  - Нет, уж спасибо. Я и сама бы могла дойти на занятия.
  - Давай ты будешь слушать меня, - жестко сказал мужчина, бросая на Ксению недовольный взгляд. - Мне не трудно отвезти тебя на учебу.
  - А если нас увидят вместе? - Ксении стало страшно.
  - И что? - не понял Метлицкий. - Боишься, что из комсомола выгонят?
  - Нет, я о тебе думаю, - спокойно добавила девушка. - Не хочу, чтобы из-за меня у тебя проблемы начались.
  Вадим рассмеялся, положил руку на колено Ксении, которое виднелось из-под короткого плащика. Девушка вздрогнула от того, что ощутила тепло его ладони, но даже не подумала избавиться от его прикосновения.
  - Ксюха, я давно привык к такой жизни. Людей не заткнешь. Сначала раздражает, потом хочется морды бить, а сейчас уже все равно.
  Метлицкий резко нажал на тормоз, и Ксения облегченно вздохнула. Бешеная гонка по улицам утренней Москвы, небо над которой внезапно заплакало дождем, наконец-то, закончилась. Девушка хотела вылезти из автомобиля, на который уже заглядывались проходящие мимо студенты. Кое-где уже появились перешептывающиеся девчонки, бросающие на Вадима выразительные взгляды.
  - Ксюха, я позвоню, и не вздумай на этот раз от меня прятаться, - с нажимом произнес Метлицкий, и Ксения поняла, что не сможет больше сопротивляться тому притяжению, которое возникло между ними.
  - Хорошо. Буду ждать, - тихо ответила она. - На следующей неделе приезжают родители. Они не контролируют меня, но давай не будем рисковать.
  - Тогда держи, - Вадим открыл бардачок, достал оттуда связку ключей. Протянул их девушке. - Это от моей квартиры. Будешь сама заходить и приходить, когда захочешь.
  Ксения стушевалась, решая, как же ей поступить. Такое предложение ей показалось слишком доверительным, интимным. Но Метлицкий вновь все решил за нее: взял ее руку, положив на ладонь ключи и сжав ее в кулак, накрыв своей рукой.
  - Возражения не принимаю, - добавил он. - Адрес написан с обратной стороны брелока. Живу недалеко от тебя, в центре.
  Ксении ничего не оставалось, как взять злополучную связку, которая огнем жгла руку. Ей казалось, что металл приковывает ее к Вадиму. Ключи - символ чего-то нового, того, чего она еще не знала, того, чего страшится и хочет одновременно. Девушка высвободила руку, демонстративно бросила связку к себе в сумочку.
  - До встречи, - она улыбнулась, вылезла из машины и направилась к входу в университет.
  Увидев, как автомобиль Вадима резко сорвался с места, обдав тучей брызг из лужи проходившего мимо парня, девушка покачала головой. Иногда Метлицкий ведет себя, как взбалмошный мальчишка, желающий покрасоваться перед всеми девчонками в радиусе трехсот метров.
  На лестнице, как всегда было многолюдно. Ксения едва успевал протискиваться между снующими туда-сюда студентами, спешащими в аудитории до прихода преподавателей. Из толпы внезапно вынырнул Самохин, схватил ее за руку и потащил к окну.
  - Что тебе от меня опять нужно? - спросила Ксения устало.
  Владик выглядел отнюдь не несчастным парнем, которого бросила возлюбленная. На его лице появилась гаденькая улыбка, не обещавшая ничего хорошего. Таким самодовольным и уверенным в своих силах девушке его еще не доводилось видеть. Она приготовилась к нападкам, последовавших незамедлительно.
  - Дроздова, а я и не подозревал, что ты можешь вести себя, как подстилка, - сощурившись, произнес Владик. - Значит, попала в гарем к Метлицкому и ходит счастливая. А что, если я доложу куда надо?
  Ксения дернулась, как от удара хлыстом, но не дала панике завладеть рассудком. Владик не может достойно проигрывать, решил сделать гадость напоследок. Девушку передернуло от омерзения. В парне не было и капли порядочности, мужской силы, позволяющей считать его достойным уважения человеком. Она не смогла увидеть в нем толику той привлекательности, которой когда-то обладал ее официальный и навязанный родителями жених.
  - Да? - Ксения усмехнулась. - Думаешь, тебе поверят? У меня характеристика - учусь на отлично, принимаю активное участие в жизни университета. Мы недавно расстались, ты обижен, рассказываешь небылицы о бывшей невесте. Недостойный поступок для комсомольца.
  Владик скривился. Он смотрел на девушку так, как будто видит ее впервые. Да и сама Ксения поняла, что больше не может носить маску безразличия. Она стала соглашаться со всеми. Девушка понятия не имела, откуда взялась в ней безрассудная смелость, которая придает ей сил для борьбы с бывшим женихом, который не собирается уходить с ее пути просто так.
  - Ты же не понимаешь! Думаешь, ты нужна ему? Да у него жена-красавица заграницей, а здесь...
  - Лучше я буду его подстилкой, чем твоей женой. Запомни! Можешь сказать моим родителям, можешь написать анонимку ему на работу, можешь в деканат, но ты ничего не изменишь. Всё! Владик, мы с тобой расстались. И Вадим здесь не причем. Я сумею сделать так, что поверят мне, а не тебе, - насмешливо произнесла Ксения, следя, как Владик побледнел, а потом его лицо пошло красными пятнами. - Давай не будем портить жизнь друг другу. Если не отстанешь, то скажу, что ты со мной переспал, бросил, а теперь хочешь на другого все спихнуть.
  - Ксюша, - жалостливо протянул Владлен, - но ведь свадьба, мама готовится...
  Ксения расхохоталась довольно громко, на них начали оборачиваться проходящие мимо люди. Самохина волнует лишь то, что скажет мама. Всё что не делается - к лучшему. Девушка буквально физически ощутила, как огромная тяжесть спала с ее плеч. Теперь не надо лицемерить, пытаться нравится маме Владика, слушать ее сладкие речи о предстоящей свадьбе, к которой она готовилась вот уже три года, решив за Ксению и сыночка, что и как там будет.
  - Маме привет. Не переживай, Владик, в университете еще много незамужних девушек из нужных семей!
  Ксения тряхнула головой, широко улыбнулась и направилась на занятия, чувствуя себя легко и непринужденно. Впервые за долгое время она была, действительно, счастлива. Зайдя в аудиторию, девушка увидела Милу, которая явно ждала ее и нервно ерзала на месте. Не успела Ксения присесть за стол, как тут же подруга схватила ее за руку.
  - Рассказывай!
  - Что? - недоуменно пожала плечами Ксения.
  - Как что? Дроздова, ау? - Мила возмутилась. - Тебя вчера домой сам Метлицкий подвозил!
  - Да нечего рассказывать. Носится на машине, как ненормальный. Пока доехали, я с жизнью два раза прощалась.
  - А о чем вы говорили?
  - Ни о чем. Я молчала. У него так музыка громко играла, что перекричать невозможно. Да и он не особо разговорчивым оказался, - пожала плечами Ксения, в надежде, что врет вполне натурально.
  - А потом? - разочарованно протянула Мила.
  - Милка, да что ко мне пристала? Вышла из машины и домой пошла, - девушка решила прервать разговор, чтобы подруга не докопалась до истины, которую нельзя говорить никому.
  - Ксюха, вот я не понимаю! Ты бы хоть автограф у него взяла, телефон узнала, встретиться предложила... Это же Вадим! О нем девчонки мечтают, а тут такой шанс сам в тебе в руки плывет. Буде потом о чем внукам рассказать. Он вчера со мной разговаривал, а сам на тебя поглядывал. Я заметила!
  - Ой, да ну тебя. Давай, лучше, к лекции готовиться, - Ксения не смогла сдержать вздоха облегчения, когда, наконец-то, Мила от нее отстала и не выпытывала подробности прошедшей ночи. Девушке безумно хотелось поделиться с подругой, но прекрасно понимала, что подобный роман лучше держать в тайне даже от близких людей.
  
  ***
  
  За окном хмурилось небо, нависая свинцовыми облаками над домами, бульварами и зданиями. Серый день заполнил столицу, убрал рдяные и золотые краски бабьего лета за ширму луж и мокрого асфальта. По подоконнику барабанил нудный дождь, погода испортилась окончательно, осень выиграла матч-реванш и заняла свое законное место.
  Ксения лежала на кровати у себя в комнате, размышляя, что же ей делать дальше. Вадим уехал на гастроли, и у нее в душе образовалась странная пустота, которая не заполнялась ничем. Она боялась признаться сама себе, что скучает по нему, по его прикосновениям, ласкам, разговорам. Осложняли ситуацию еще и родители, которые вернулись и сразу же начали вести допрос с пристрастием, куда же подевался Владик из жизни их дочери.
  - Ксюша, можно к тебе? - в комнату заглянула мать.
  - Конечно, - девушка приподнялась на кровати.
  Женщина средних лет с короткой и элегантно уложенной стрижкой выглядела превосходно. От нее веяло силой, решимостью и лоском, который был недоступен простым работницам. Татьяна Борисовна присела рядом с дочерью и очень внимательно посмотрела на нее:
  - А теперь скажи мне правду, почему ты рассталась с Владленом. Его родители расстроены, мама звонит мне практически каждый день. Ксения, это очень серьезный поступок...
  - Мамочка! Я не хочу замуж за него! Владик мне противен. Я выйду замуж, но за того, кто будет нравиться мне, кому буду нравиться именно я сама, и ему будет без разницы, кто у меня родители.
  - Ксюша, - мать посмотрела на нее укоризненно. - Это мы с твоим отцом могли позволить так рассуждать, но сейчас время другое. Мы не вечные, ты останешься одна. Неужели хочешь уехать по распределению в Нарьян-Мар и там выйти замуж за оленевода? Самохин был бы тебе опорой.
  - Не был! Мам, - Ксения замялась, - он не очень хорошо поступил... Он пытался, - девушке с трудом давался такой разговор с матерью. Они не часто говорили по душам, а на интимные темы - вообще никогда.
  - Ничего, он бы все равно женился бы на тебе!
  - Но мне ведь не понравилось!
  - Ксюша, женщина должна терпеть. Так всегда было, - Татьяна Борисовна грустно улыбнулась.
  - Давай не будем больше об этом. Когда я найду себе будущего мужа, то ты об этом сразу же узнаешь. Обещаю.
  - И что мне с тобой такой делать? Теперь мне оставлять тебя одну страшно, а нас в Чехословакию отправляют, - вздохнула мать.
  - Когда? - Ксения встрепенулась, но тут же устыдилась своей радости. Она, конечно же, скучает по родителям, но, тем не менее, от мысли, что с Вадимом им никто не будет мешать, в сердце появилась нечаянное облегчение.
  - Через месяц. На новый год будешь одна. Раньше хоть могла Владика к себе позвать или к Самохиным пойти. А теперь что делать будешь?
  - Не волнуйся, мамуль. Милка не поедет к родителям в Киев, со мной останется, - соврала Ксения, не моргнув и глазом.
  - Ну смотри, - тяжело вздохнула Татьяна Борисовна. - И никаких парней неизвестно откуда. Только проверенные ребята из университета.
  - Конечно, мам, обещаю! - девушка перевела дыхание, когда за матерью закрылась дверь.
  Она вновь легла на кровать и с невозмутимым видом принялась изучать потолок, размышляя, удастся ли ей Новый год встретить с Вадимом вдвоем.
  
  Зажгли фишки, раздробили кости,
  Разложили карты на месте нашей любви;
  Мне стало жарко, я задержала воздух...
  И пальцы твои; внутри меня небо...
  
   Первый снег окутал столицу пуховым одеялом в конце ноября. Снежинки вели свой неспешный танец, соревнуясь, кто же из них первый коснется подоконника на седьмом этаже. Ксения лежала рядом с Вадимом на огромной кровати в спальне его квартиры, смотрела в окно, где ничего не было видно, кроме серого неба и снежной кутерьмы. Девушка уже неделю жила здесь, потому что Метлицкий не хотел отпускать ее домой, в пустую квартиру, в которой была лишь тишина, нарушаемая мерным тиканьем часов. Родители вновь уехали, предоставив дочери право быть самостоятельной, твердо веря, что она никогда не сделает ничего безрассудного и компрометирующего.
  Ксения не сопротивлялась тому, что Вадим стал распоряжаться ее жизнью. Она позволила ему решать за себя, не испытывая раздражения, подавления своей воли. Девушка просто наслаждалась близостью мужчины, который смог с легкостью приручить ее к себе, пробудил в ней чувственную женщину, которая хотела принадлежать лишь ему одному.
  Они никогда не говорили о будущем, не пытались задаваться вопросом "а что потом?". Просто ловили остроту момента, упиваясь наслаждением, которое доставляло сплетение тел. Ксении, казалось, что ее нервы обнажены до предела, а по венам течет электрический ток. Ей всегда было мало, желание буквально разрывало ее на части. Девушка хотела быть с Вадимом постоянно, она отдавалась всякий раз так, как будто им больше никогда не суждено увидеться.
  Сейчас же Ксения чувствовала себя измотанной, но вполне счастливой. Она вдыхала запах его кожи, слушала биение сердца, растворялась в нежных поглаживаниях его теплых пальцев по своему обнаженному плечу. И понимала, что не уйдет. Никуда и никогда. Между ними есть непонятное притяжение, которое не дает сделать шаг в сторону. Она обязательно вернется, потому что не в силах сопротивляться ему.
  Тишину разрушил звонок в дверь. Вадим выругался, нехотя поднялся, надел джинсы, бросил Ксении через плечо: "Оставайся здесь".
  Девушка лишь пожала плечами, подняла с пола рубашку Метлицкого, надела на себя, подкатала рукава. Она всегда так ходила по квартире. Вадима это забавляло, тем более единственная деталь одежды легко снималась.
  Из прихожей доносились голоса. Единственное, что могла разобрать Ксения, так это фразу Вадима: "Оставь себе. Ты же знаешь, не возьму".
  Что ответил ему собеседник, было совсем не разобрать, да девушка и не пыталась. Она никогда не задавала вопросы о личной жизни, о работе. Считала это излишним. Если Метлицкий захочет, то расскажет сам. Так уж повелось в их непонятных отношениях.
  Вадим вернулся, лег рядом с девушкой на кровать, взял с пола пепельницу, поставил ее к себе на живот, закурил. Он несколько минут молчал, так, как будто собирался со словами и мыслями.
  - Андрей приходил, - тихо проронил он. - Уже восемнадцать лет парню, не могу привыкнуть, что он студент и самостоятельный.
  - А кто это? - спросила Ксения. Она не слышала этого имени, хотя уже была знакома со многими друзьями Метлицкого.
  - Мой сын. Он на два года младше тебя. Не знаю, что с ним делать и как себя вести.
  - Поговорить с ним не пробовал? - усмехнулась девушка.
  - Ксюха, вот что ты за девка ехидная? - Вадим засмеялся. - Я ей, значит, душу открываю, а она...
  - Прости, - Ксения села поудобнее, положив ноги на Метлицкого. - Сколько же тебе было, когда он появился?
  - Двадцать. Пацаном был сопливым. Папаша! Я когда его мать встретил, то казалось, что солнце за край неба упало, - он выпустил струю сизого дыма, продолжил: - Это любовь была с безумствами, цветами, стихами. Верка тогда первой красавицей на весь "поток" была, а я, дурак малолетний, еще на первом курсе с дружками на нее поспорил, что влюблю в себя. Так и вышло, - Вадим горько усмехнулся. - Поженились мы, нам даже комнату в общаге студенческой дали. Андрюшка появился, а я не знал, что с ним делать. Вера тогда на нем сосредоточилась, а я пошел подрабатывать, потом в кино позвали, и понеслось... Развелись мы, когда уже квартиру ей дали. Не мог я жену с ребенком оставить ни с чем. Общага-то семейная, а у моих родителей не развернешься. А что с Андреем делать до сих пор не знаю. Так его ждал, а когда он появился, я испугался, что не по силам мне быть заботливым с ребёнком. На руки было страшно его брать. Все казалось, что уроню... Теперь приходит иногда ко мне, денег просит, помимо тех, что я до сих пор им даю, но потом отдает, потому что гордый. В меня весь, - Метлицкий горько усмехнулся.
  Ксения притихла, понимая, что не имеет права перебивать Вадима. Он впервые был откровенным, впервые впускал ее в свою душу, которая была подобна шкатулке с секретом - никогда не знаешь, что оттуда может появиться. Но даже в такие редкие моменты откровения девушке казалось, что Вадим все равно до конца не раскрывается, а как бы играет, читает монолог, как на сцене.
  - Верка актрисой так и не стала. Сейчас на "Мосфильме" работает помощником режиссера по подбору актеров. На меня не злится. Говорит, что у нее тоже всё прошло, как и не было. Даже с Анькой моей встретилась, пообщались. Я уж подумал, что затевают что-то против меня. Но нет. Аня потом сказала, что первая жена - женщина достойная, и мы расстались, как цивилизованные люди.
  При упоминании второй жены Вадима Ксения дернулась, но сдержалась, чтобы не ответить что-нибудь колкое. Если первая жена Метлицкого была всего лишь сентиментальным воспоминанием о первой любви, то вторая жена присутствовала в жизни Вадима, она была сегодняшним днем, его миром, который был представлен на рассмотрение всем. Ксении же досталась роль тени, которая тихо шествует следом. Об этом девушка никогда еще не задумывалась, но именно теперь ей стало горько.
  - Тебе повезло, Вадик, с женами. Особенно со второй, - тихо сказала Ксения, пряча кривую усмешку. В глазах защипало, но она упорно продолжала кусать губу, не давая позорным слезам оказаться на воле.
  - Наверное, - многозначительно протянул Вадим. - Анька... Она... Терпит меня, хотя могла бы уже давно послать такого мужа, который только на бумаге есть. Она в Италии, я здесь, выпускают редко, сюда она тоже не может часто приезжать. У нее график, концерты. Я тут сижу, а она ко мне на свидания, раз в год, как бабы к мужикам на Колыму, ездит. Да и что я мог сделать? Сказать ей: "Брось! Дома сиди, жди меня со съемок? Вернись назад, туда, где на право дышать выдают разнарядку". Угу, нашел идиотку. Нет. Она привыкла к другому. У нее есть своя звезда, у меня - своя. Вроде бы, всё устраивало. До последнего момента...
  - Конечно. Твоя жена - красавица, лучшая женщина на свете, святая Анна. А я б...ь, которая тебе вместо грелки зимними вечерами! - не выдержала Ксения, и тут же ее плечо было жестко перехвачено сильной мужской рукой. Метлицкий встряхнул ее так, что голова дернулась назад, словно у тряпичной куклы. В его глазах полыхал синий холодный огонь - обжигающий и пронизывающий ледяными колючками одновременно.
  Слезы все-таки брызнули, заструились соленым потоком. Ксения хотела ударить его по лицу, но Вадим перехватил ее руку. Она попробовала дернуться, но мужчина был неимоверно силен и удерживал ее кисть в железном капкане.
  - Ксюха, чтоб я слышал это в последний раз, - процедил Метлицкий. - Ты моя, слышишь? Ты моя женщина, я ценю тебя больше всех тех, кто был до тебя и вряд ли уже будет. Поняла? Я тебя не держу. Можешь сейчас встать и уйти, если тебя пугает то, что происходит между нами. Только... Не рви мне душу такими словами. Не смей сравнивать, слышишь?
  Ксения молчала, Вадим выпустил ее руку, девушка сразу же принялась тереть сдавленное запястье. Сильные руки притянули ее к себе, она даже не пыталась сопротивляться. Метлицкий принялся бережно вытирать блестящие от влаги щеки девушки. Ксения замерла на мгновение, а потом вся решимость и желание убежать от этого мужчины подальше, ушли, пропали в водовороте нежности. Вадим поцеловал ее, едва притрагиваясь своими губами к ее соленым губам. Девушка томно застонала и позволила повалить себя на спину. Метлицкий начал расстёгивать пуговицы на рубашке, чтобы добраться к ее груди, но тут они услышали голос:
  - Вадик, у тебя дверь входная открыта, и я...
  На пороге застыл ошеломленный Костя Меркулов, который рассматривал Вадима и Ксению, моргая глазами.
  - Костик, катись к черту! - буквально зарычал на него Метлицкий. - Я не один!
  - Ладно-ладно, понял я, - Костя вышел, тактично прикрыв дверь за сбой.
  Ксения не выдержала:
  - Черт! - прошептала она в панике. - Что делать?
  - Ксюх, ну ты, как маленькая. Одевайся, - Вадим подошел к шкафу, достал оттуда футболку, надел ее и направился к выходу из комнаты. - Что застыла? Оденься, поможешь на кухне. Костя в гости к нам пришел.
  Ксения торопливо нашла свои джинсы, свитер, не забыла обуть домашние тапочки, заколола волосы шпильками, приподняв их наверх. И пытаясь унять рвущееся из груди сердце, направилась на кухню. Подойдя к коридору, она замешкалась и невольно прислушалась к разговору.
  - Вадик, ты рехнулся? - Костя говорил тихо, но вполне разборчиво. - Это ж Ксюша Дроздова! Тебе мало девиц, которые сиденье заднее в машине твоей продавили? Да если ее родители узнают...
  - Кость, вот что ты завелся? - Вадим и не думал говорить тихо. - Ну узнают, и что?
  - А то! Не за тебя беспокоюсь. Тебя и сам черт не сломит. А девчонка-то пострадать может. Я ее предков хорошо изучил. Скандал могут устроить, не заботясь о том, что дочке навредят. Вадик, очень прошу. Как друга. Ксюха - не развлеченье на два часа.
  - А я, оказывается, самый настоящий соблазнитель и искуситель! Девчонок использую, а потом выбрасываю за ненужностью. М-да... Только, Костик, если меня к чертям отправить, они начнут жалобы строчить, в слезах и соплях, чтобы меня из ада вон выставили! Тебе ли не знать?
  - Да еще племянничек мой, жених, мать бы его! Владлен давно уже напрашивается. Совсем его сестрица избаловала. Вырастила Нарцисса, смотреть тошно.
  - Полностью с тобой согласна, Костя, - сказала Ксения, заходя на кухню и устраиваясь на коленях у Вадима. - Смотреть на Владика тошно все эти годы было. Мы расстались окончательно и бесповоротно. Вадим здесь не причем. Ты же никогда не нравилось, что я с Владленом, правда?
  - Правда, - буркнул Костя, буравя взглядом девушку. - Ксюха, как ты умудрилась связаться с этим вот?
  - С кем? - девушка вздернула подбородок.
  - Да, Костик, скажи ей, что обо мне думаешь, - Вадима явно такая ситуация забавляла.
  - Да ну вас, - махнул рукой Меркулов. - Взрослые люди, сами разберетесь.
  - А ты зачем пришел? - Метлицкий, кажется, только сейчас опомнился.
  - Выпить пришел, - произнес он. - Есть?
  - А то! - Вадим приподнял Ксению, и добавил, обращаясь, непосредственно к ней:
  - Давай, изобрази образцовую домохозяйку.
  Ксения подчинилась, улыбнулась, даже проигнорировала легкий удар ладони ниже спины. Она успела привыкнуть к такому обращению, тем более, Костя сразу же попал в категорию "свои". Его можно не стесняться и вести себя без напускной скромности, которую девушка терпеть не могла и страдала, когда ей приходилось вести себя наиграно при родителях Самохина.
  Они сидели за столом, обсуждали последние новости из мира театра и кино, пили французский коньяк. Вадим взял в руки гитару, медленно перебирал струны, пытался поймать нужную волну, чтобы сыграть песню какого-то западного и новомодного рок-исполнителя, но звонок телефона его отвлек.
  - Я возьму, - произнес он непререкаемым тоном. Ксения не должна была отвечать на звонки в его доме, ни при каких обстоятельствах. И это был единственный запрет.
  - Да. Вена? Ну, соединяйте, - бросил он коротко в трубку, поднял телефон с подставки и ушел в другую комнату. - Ань, ты? Здравствуй. Конечно, соскучился, о чем речь! У тебя в Вене концерт? Жаль не могу послушать...
  Костя поднялся из-за стола, прикрыл дверь на кухню, и обратился к притихшей Ксении:
  - Он ее не бросит, Ксюш. Дело принципа. Вадим же упертый, удила если закусил и его понесло, то всё! Не остановишь. Раз женился на этой Кармен клятой, то будет всему миру доказывать, что сделано это было не зря, хотя, уже давно понял, что дров наломал и пора решать что-то...
  - Знаю, - будничным тоном бросила девушка.
  - Так какого черта?
  - Кость, не надо. Я так хочу, понимаешь? Я, может быть, по-другому жить стала, после того, как Вадима встретила. Он мне глаза на мир открыл.
  - Опасный у него мир, Ксюш. Подожди, еще раз сорвется, тогда посмотрю, как ты запоешь. Аньке-то что? Она далеко, беспокойство по телефону проявляет, а нам, подкидывайся, заботься, поддерживай, выхаживай...
  - Костя, ты о чем? - недоуменно спросила девушка.
  - Ни о чем, - буркнул Меркулов, выпив коньяк не закусывая. - Забудь, что я тебе здесь и сейчас сказал. И не вздумай у Вадика спросить. Тебя, не тронет, но меня покалечит, это уж точно.
  Ксения замерла, видя, как Вадим выходит на кухню. Вид у него был очень задумчивый. Он бросил исподлобья взгляд на Костю, затем перевел его на девушку.
  - Анька прилетает на Новый год, - произнес Метлицкий, наливая себя в стопку коньяк.
  - Проведешь праздник с женой, - ответила Ксения, пытаясь сдержать горечь разочарования.
  Все планы рухнули, как карточный домик от дуновения легкого ветерка. Та, чье незримое присутствие девушка постоянно ощущала, находясь в этой квартире, решила предстать во всей своей красе, предъявив свои законные права на ее мужчину.
  - Будет так, как мы планировали. Новый год встретим на даче Костика с друзьями, - Вадим смотрел в пространство. На его лице застыло упрямое выражение, и девушка поняла, что его не переубедишь абсолютно.
  - Без меня, - хмыкнула Ксения.
  - Это еще почему, вдруг? Ксюха, это не обсуждается. Ты не будешь сидеть у себя в пустой квартире с елкой и бокалом шампанского. Мне надо, чтобы ты была под присмотром. В твою шальную голову иногда такие мысли залетают, что мне страшно становится. Будешь делать то, что я сказал. Ясно?
  Костя что-то буркнул себе под нос, явно матерное, а Ксения попыталась понять, почему она не может противоречить Метлицкому. То, что он предлагает ей просто безрассудно, глупо, больно. Она ведь не сможет смотреть, как Вадим будет все время быть рядом со своей женой. Его губы будут целовать другую женщину, руки, которые дарят столько тепла и нежности, будут касаться другого тела... А она будет наблюдать за всем этим, не в силах остановить. И именно Анна по праву получит его ласки. Потому что она жена, а Ксения...
  Девушка поморщилась, вспомнив последнюю сцену в спальне, как Вадим сжал ее за плечи, тряхнул, что есть силы за несдержанность и резкий выпад. И ведь не в сторону жены, а свой, собственный. Ей часто казалось, что Вадим пытается сказать то, что выбивается за рамки их немыслимых отношений. Однако Ксения не старалась тешить себя иллюзиями. Этот мужчина не изменится для нее одной. Она пока лишь эпизод в череде его запутанной и неформальной жизни. Но именно сейчас девушка поняла одну вещь: она сделает всё, что он захочет, лишь бы иметь возможность смотреть на него, знать, что он просто есть на свете. И не важно, где и с кем.
  
  ========== Тупик второй ==========
   Я так лицемерна,
  Рецепт, очевидно, простой,
  С той девочкой нервной,
  Кого ты считаешь женой.
  Улыбки, как листья,
  Растут на моих губах,
  Но все ж от убийства
  Меня отделяет шаг
  
  В большой комнате горел камин, озаряя комнату красным светом. В углу стояла небольшая ель, украшенная гирляндой и стеклянными шарами. Правда, привычного атрибута на макушке в виде красной звезды там не наблюдалось. За новогодним столом собрались актеры, музыканты, поэты. Костя позвал около двадцати человек приятелей и друзей.
  Ксения сидела в кресле, вертела полупустой бокал с шампанским, смотрела, как Вадим танцует со своей женой. Метлицкий бережно сжимал ее руку, уверенно держал свою ладонь на обнаженной спине, видневшейся в вырезе черного платья.
  Девушка впервые увидела знаменитую диву Анну Русинову-Руссо не на плакате, а воочию, и не смогла удержать завистливого вздоха. Она являлась поистине красивой женщиной, привыкшей слышать комплименты, ловить мужские взгляды, принимать их ухаживания. Ей было тридцать пять лет, но выглядела Анна, как женщина, застывшая в той поре, когда возраст не представляет особого значения, а важны шарм, очарование, броская, хищная красота. Жгучая брюнетка обладала удивительными чертами лица, в которых сплелись русская миловидность и западная резкость. Ее черные миндалевидные глаза могли прожечь насквозь огнем или окатить волной ледяного презрения. Но рядом с Метлицким Анна становилась более мягкой, тепло смотрела на своего мужа и выглядела в этот миг сущей девчонкой.
  Ксения засмотрелась на платье, в котором жена Вадима блистала сегодняшней ночью: черный бархат обтягивал ее точеную фигуру, ниспадал на пол, закрывая туфли. Впереди ни малейшего выреза, но зато сзади практически вся спина обнажена. Вадим же под стать ей надел черную шелковую рубашку, хотя не изменил своей привычке, закатил рукава до локтя, расстегнул три пуговицы, так же он остался в своих любимых светлых джинсах, без которых его образ уже не представлялся.
  Девушка, насупившись, смотрела на танцующие пары, допила шампанское, налила себе еще. Вновь окинула взглядом Анну, тяжело вздохнула. Она проигрывала ей по всем параметрам - и внешностью, и умением держаться, и вкусом. Ксения критически осмотрела свое платье из золотистой парчи, которое отец привез ей из Парижа. Оно, конечно, было сшито по последней моде, - с завышенной талией, длинное, бретельки завязывались на бант, - но явно смотрелось не так вызывающе и привлекательно, как черный бархат на брюнетке.
  - Ни дать, ни взять - фам-фаталь, - буркнула девушка, присевшему рядом Косте.
  - Ксюш, - мужчина склонился к ней, стараясь не повышать голос, - я ж тебя предупреждал, что так и будет. Ну зачем тебе быть здесь? И Вадима я не понимаю. Совсем рехнулся.
  - Костя, не надо, - тихо произнесла она, поморщившись. - Хотела убедиться сама. И потом, разве не ты меня сюда пригласил? - холодно усмехнулась, вновь болезненно поморщилась, отвела взгляд от Метлицкого.
  - Конспираторы хреновы, - Костя забрал бокал из рук Ксении. - Хватит шампанского на сегодня.
  - Я не устрою скандал, - девушка вновь усмехнулась. - Волноваться нет причин. Я встречаю новый год в компании друзей, среди которых известные люди, умею себя вести в обществе.
  Ксения замотала головой, отгоняя непрошенные и совершенно неуместные слезы. Она с силой сжала руку Кости, чтобы иметь возможность зацепиться за реальность и не сойти с ума от боли, которая разрывала сердце на куски, терзала душу острыми зубами.
  - Ревность - плохой советчик, Ксень, - прошептал ей на ухо актер.
  - А я не ревную, - пожала плечами девушка.
  Она, действительно, не ревновала. Ксения тихо умирала от внутренней боли, которая не притупилась даже выпитым шампанским. Ей хотелось оказаться в объятиях Вадима, почувствовать сильные руки на своей талии, прижаться к нему, ощутить ту силу, которая есть в нем, ту власть, которая не отпускает, не дает забыть глаза, губы, нервные, изломанные жесты.
  Песня закончилась, ее сменила другая, более динамичная. Вадим приобнял жену за талию, направился к тому месту, где сидела Ксения и общалась с Костей. Девушка посмотрела на Метлицкого, обмерла, внутренне съежилась. Он смотрел на нее с такой нескрываемой досадой, яростью и болью, что она ощутила эту гамму чувств буквально физически. Меркулов же удостоился колючего взгляда, который мог бы пришпилить к стенке дивана, на котором сидел.
  Анна грациозно опустилась в кресло, Вадим налил ей шампанского. Она медленно пригубила напиток, оставив на бокале из богемского хрусталя отпечаток красной помады. Женщина томно улыбнулась, ее полные губы красиво изогнулись.
  - Ксения, почему вы не танцуете? - сощурив глаза, спросила она.
  - Устала за день. Пришлось помочь ребятам накрыть на стол, - мило проронила девушка, растянув губы в натянутой улыбке.
  - Совсем обнаглели, - усмехнулась Анна. - Я бы на вашем месте устроила им бойкот. Хотя, понимаю, что этим чертям сопротивляться сложно. Вадик умеет выбирать себе друзей под стать себе. Я тоже недолго сопротивлялась его напору, - женщина бросила на Метлицкого взгляд полный восхищения.
  - Понимаю, еще бы, - пробормотала Ксения. - Наверное, лучше я пойду на кухню и посмотрю, остались ли там еще закуски, - совершенно другим тоном произнесла она.
  - Ксения, вы же не прислуга в этом доме. Можно подумать, что мы вас в рабство взяли. Вадим, пригласи девушку на танец, раз твой друг привез ее вместо кухарки и весь вечер держит на привязи, - Анна положила руку на плечо мужу, тот поцеловал ее запястье.
  У Ксении похолодело все внутри, но потом ей показалось, что этот жест был картинным, ненастоящим, наигранным. Как будто Вадим хочет продемонстрировать окружающим свои чувства к жене. Девушка заметила его сосредоточенное лицо, как в те моменты, когда он учит слова из роли и одновременно пытается окунуться в образ.
  - Не думаю, что это хорошая идея, - сказал Костя, выразительно смотря на Метлицкого.
  - Костя, сейчас женщины свободны, - хохотнула Анна, легко ударив Меркулова по плечу. - Вернется твоя Ксюша в целости и сохранности.
  - А мое мнение кого-нибудь интересует? - Ксения прищурилась, стараясь не встречаться с Вадимом взглядом.
  - Нет. Сказано, танцевать! - Вадим подошел к девушке, буквально вытащил ее из кресла и увлек на середину комнаты.
  Кто-то из многочисленных друзей Метлицкого оказался понятливым, быстро нашел нужную пластинку с медленной композицией, и песня увлекла новые парочки в танец.
  "Черным сделалось белое с этого дня - я живу без тебя, а ты без меня" - неслось из динамиков, и Ксения доверилась сильным рукам, которые уверенно придерживали ее за спину, вели в танце. Она уткнулась носом в плечо Вадима, сдерживая рыдания. Спазм сжал горло, девушка хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная прибоем на берег.
  Казалось, что все силы направлены на то, чтобы не вцепиться судорожно в Вадима, не заплакать, не умолять уйти отсюда куда-нибудь, где останутся они вдвоем. Ксения еще раз глубоко вдохнула воздух, пропахший хвоей, мандариновой цедрой и шампанским, сделала шаг, замешкалась и наступила на подол платья. Буквально повисла на Метлицком, который тут же подхватил ее, обжег дыханием шею, по которой спускались два завитка, выбившиеся из прически.
  - Ксюха, ты чего? - тихо спросил Вадим.
  - Под взглядом твоей жены оступилась! Она на нас очень внимательно смотрит, - тихо произнесла девушка.
  - И правда, смотрит, - невозмутимо хмыкнул Метлицкий, глядя ей за спину.
  - Вадим, пожалуйста, отпусти меня, - простонала Ксения. - Я не могу так больше. Я домой хочу, меня Костя отвезет. Он с самого начала был против. И прав он прав, понимаешь?
  - Ксюша, - холодно процедил Вадим ей на ухо, - кто такой Костя? Почему он что-то решает за тебя?
  - А почему ты решаешь за меня? - не выдержала она. - Вадик, остановись, прошу тебя! Ты с ума сошел. Нельзя так. Твоя жена уедет, потом поговорим. Если нам будет, о чем разговаривать...
  - Сейчас поговорим, - Метлицкий сделал шаг, и Ксения оказалась спиной к тому месту, где сидела Анна, весело общаясь с Меркуловым. - Давай, на улицу выйдем, только песня закончится.
  Девушка вновь подчинилась, не в силах противится голосу, который своими низкими нотками брал ее в плен, не оставляя даже надежды на спасение. Едва мелодия завершилась, Ксения выскользнула из комнаты, прошла через прихожую и вышла на крыльцо.
  Она стояла в вечернем платье на морозе, смотрела на темное небо, украшенное россыпью холодных звезд-иголок, таких же недоступных и далеких, как и Вадим, сегодняшней ночью. Где-то вдалеке лаяли собаки, взбудораженные голосами людей, все еще не ложившихся спать и продолжающих радоваться наступлению Нового года; петарды взрывались в вышине, разукрашивая ночь разноцветными всполохами.
  Ксения поняла, что продрогла лишь тогда, когда почувствовала на себе тяжесть мужской дубленки из рыжей ламы, в которую ее бережно закутал Метлицкий. От верхней одежды пахло табаком и еще каким-то неуловимым запахом, присущим лишь одному Вадиму. Она зажмурилась, тяжело вздохнула. Мужчина курил, стоял рядом, разглядывал ее в неровном свете, падающим из окна на ступеньки.
  Ксения прислонилась спиной к стене, молча смотрела на Вадима, который невозмутимо выпускал табачный дым и был увлечен исключительно этим занятием. Наконец, он выбросил окурок в высокий сугроб около крыльца, подошел к ней, притянул к себе, поцеловал в лоб.
  - Ксюш, я прошу тебя, так надо, - жарко он зашептал ей на ухо. - Анька - моя жена, ты же знала об этом. Она скоро уедет, все будет хорошо, обещаю.
  - Угу, будет, - уныло бросила девушка. - Вадим, я всё знаю. Но не могу я на вас смотреть! Я как представлю, что ты с ней...
  Ксения истерично всхлипнула, но тут же подавила желание броситься к Метлицкому на шею, разрыдаться, расплакаться, как в детстве - не стесняясь никого, не контролировать себя, дав волю чувствам. Но тут же уняла свой импульсивный порыв, прикусила нижнюю губу почти до крови.
  - Ксюха! - Вадим отошел от нее, резко ударил рукой по деревянному брусу, из которого был построен дом. Затем подошел к девушке стиснул в руках, прижал к себе, принялся неистово покрывать поцелуями лицо, спускаясь к шее. - Что ж ты мне душу на части-то рвешь?! Ну не могу я сейчас по-другому сделать, пойми. Не могу тебя оставить одну. Сорвусь, плюну на всё, к тебе сбегу... Но и ее отправить назад не имею права! - он замолчал, пристально глядя на девушку.
  - Так надо. Просто поверь. Хорошо?
  Ксения неопределенно пожала плечами, и вздрогнула, когда губы Вадима принялись стирать ее слезы, капающие из глаз, бежавшие по лицу. Она не заметила, как расплакалась, показала, что полностью зависит от него. Метлицкий нежно взял лицо девушки в ладони. Его губы нашли ее губы, очень нежно, как никогда принялись ласкать, целовать, дарить нежную истому и трепет, которые уже спустя несколько секунд разожгли жаркий огонь, который требовал новую порцию неистовых ласк.
  Метлицкий отстранился от Ксении, она уткнулась в его плечо, переводя дыхание.
  - Ксюша, - хрипло прошептал Вадим, - всё будет хорошо. Ты же мне веришь? Скажи, что не уйдешь, пожалуйста. Ты нужна мне, здесь, всегда, везде... Ведьмочка моя, зеленоглазая.
  У девушки сердце в груди сладко ёкнуло, все чувства встрепенулись. Откуда-то изнутри поднялась волна щемящей и горячей нежности. Вадим еще никогда не говорил с ней таким тоном, он в первый раз говорил ей слова, от которых хотелось раствориться в нем, забрать ту боль, которая была спрятана глубоко внутри и время от времени просачивалась наружу потоком сумбурных слов.
  - Ну всё. Давай, пора в дом возвращаться, - совершенно другим тоном произнес Метлицкий.
  - Боишься, что Костя жену уведет? - хмыкнула Ксения, стараясь прийти в себе после невероятного падения в бездну, которое ей подарил Вадим своими словами.
  Мужчина застыл, больно надавил на плечи девушке. Та непонимающе на него посмотрела, пытаясь понять, что же она сказала не так. Вадим буравил ее взглядом, от которого становилось страшно. Он смотрел на Ксению, словно хотел закрыть собой, спрятать от других мужчин, чтобы они не могли даже крем взгляда коснуться её.
  - Ксеня, скажи мне, что у тебя с Костиком? - глухо спросил Вадим, продолжая всматриваться в ее лицо, прожигать холодным огнем синих глаз.
  - Что? - девушка недоуменно нахмурилась. - Метлицкий, у тебя как с головой, порядок? Что у меня может быть с твоим другом? Ты же сам попросил его присматривать за мной, когда твоя жена вдруг очнулась, вспомнила, что у нее есть муж.
  - Не начинай, - процедил Вадим, сдавливая девушку тисками железной хватки. - Теперь запомни: ты моя и ничья больше. Моя! Просто так тебя никто не получит, Ксюха, - он замолчал, пытаясь унять гнев, который стал новой откровенностью для Ксении. - Всё. С Анькой разберусь, дай время. Я возвращаюсь в дом. Зайдешь чуть позже, - будничным и спокойным тоном добавил Вадим.
  Он отпустил девушка, и та чуть было не упала от неожиданности. Метлицкий хлопнул дверью, Ксения вздрогнула, лихорадочно пытаясь привести свои смятенные чувства в порядок. Она никогда не сможет понять этого мужчину, заглянуть к нему в душу, узнать все то, что его гложет. И у нее нет достаточных сил, чтобы противиться тому натиску, той силе, которая сковывает ее, уводит еще дальше вглубь каменного лабиринта. В нем нет выхода, а вход остался далеко позади. К нему уже не вернешься. Никогда.
  Войдя в комнату, Ксения заметила, что музыка уже не играет, гости заняли свои места за столом, а Вадим сидел в кресле около камина, настраивал гитару. Девушка присела на диван, взяла бокал с недопитым шампанским, осушила его, попросила еще добавки, ловя недовольный и предупреждающий взгляд Метлицкого.
  - Очи черные, - тихо пропел Вадим, ударив по струнам. Он пел песню жене, которая с улыбкой на губах слушала привычную оду в свою честь.
  Ксения дернулась, сердце предательски кольнуло. Пытаясь показать, что она вместе со всеми восхищается супружеской парой, она наиграно и натянуто улыбнулась.
  - Было бы странно услышать в его исполнении "У беды глаза зеленые", - обратилась девушка к Косте.
  - Ксюша, да что же творите! - прошептал ей в ответ Меркулов. - Анька, похоже, догадываться начала. Всё выспрашивала про тебя, где я с тобой познакомился, почему ты в нашей компании. Сказал, что знаю тебя сто лет. Она сделал вид, что поверила.
  - Сказал бы всё, как есть. Мне терять нечего, - пожала плечами Ксения.
  - Это тебе нечего, а вот Вадик... Всё в ее руках, пока она хозяйка положения. Не может он развестись. Хотя, как мне кажется, давно уже охладел к Аньке. Уговаривает сам себя, что всё по-прежнему. Раньше одним взглядом на нее смотрел, а теперь совсем другим... Как на репетициях на партнерш по спектаклю смотрит, будто он на работе. За столько лет я давно Вадима изучил. Вижу, что теперь изменилось что-то. Не сразу, но изменилось, а после прошедшего лета - окончательно и бесповоротно.
  - Довольно познавательно. Спасибо за информацию, - безразлично и отстраненно буркнула девушка. Меркулов, сам того не подозревая, прошелся по больному, и теперь внутри глупого и тревожного сердечка зародилась надежда, что Вадим сможет принадлежать лишь ей одной.
  - Эх, Ксюха, - вздохнул Костя. - Не буду лезть, не маленькие, сами разбирайтесь. И так уже лишнего наболтал. Как говорят наши враги-американцы, ты девочка большая, он - мальчик взрослый, сами разберетесь. Хоть живем в стране советов, но лезть лишний раз себе дороже.
  Ксения в ответ вновь пожала плечами, стараясь не так остро реагировать на присутствие жены Вадима внимания и не заострять внимания на словах Кости, сосредоточившись на воспоминаниях о том, с какой нежностью, с каким напором Метлицкий говорил с ней недавно. Ксении показалось, что она поняла, что так хотел сказать ей мужчина, но эта догадка тут же была вычеркнута за своей нелепостью. Ведь Вадим дал ясно понять, что между ними. Волшебство достается лишь его женам.
  
  ========== Поворот пятый ==========
   Шепот молитвы в каменных стенах,
  Лезвие бритвы на тонких венах.
  Счастье на утро, горе под вечер -
  Всё так странно и вечно
  Пусть это будет зваться любовью -
  Самой нелепой, самой земною.
  Пусть это будет дьявольским зноем.
  Зноем, сжигающим всё!
  
  Январь пролетел, словно один миг. Зимняя сессия, бессонные ночи, проведенные за книгами, дали Ксении ощущение твердой почвы под ногами, вернули ее жизнь на привычную орбиту, вытеснив душевные переживания, связанные с бурным романом. Девушка с головой окунулась в учебу, старалась не видеться с Вадимом, пока его жена не вернется в Европу.
  Потом Метлицкий уехал на гастроли вместе с труппой театра, вернулся, как ни в чем не бывало, позвонил Ксении, и она вновь перебралась в его квартиру на некоторое время. Затем у нее начались занятия в университете, у него новый тур гастролей и поездок по стране, съемки в фильме...
  Жизнь крутила свое колесо, уводя Ксению и Вадима далеко друг от друга. Она старалась быть такой же, как и раньше - обычной студенткой, которую волнуют лишь несданные зачеты, но ни на секунду не забывала мужчину, который взял в плен ее мысли, заставил желаниям взять верх над логикой и рассудком.
  Февраль пронесся заснеженным вихрем, март проплакал дождями, время не стояло на месте. Весна выиграла ежегодную схватку, прогнала унылую серость; напоила воздух свежестью, превратив свинцовый небосвод, нависший над вечным городом, в лазурное поле, где паслись белые барашки облаков. Солнце щедро поливало улицы ультрафиолетом, купало мостовые и автострады в лучистом море тепла. Едва показавшиеся салатовые листики на деревьях тянулись к нему за порцией ласки, а городские клумбы принарядились первыми цветами, радуя глаз горожан, спешащих по своим делам.
  Вадим вернулся в Москву в начале апреля. У Ксении на душе было тревожно, кошки точили острозаточенные коготки с небывалой силой. После возвращения Метлицкий не позвонил, хотя в течение времени, пока находился на съемках в горах Кавказа, всегда ухитрялся воспользоваться спецсвязью, которая предназначалась для режиссера картины.
  О том, что Вадим уже несколько дней в столице, девушка узнала от Кости, и не могла найти себе места, пока ожидала, что он позовет ее к себе. Наплевав на здравый смысл, Ксения направилась к Метлицкому домой. Она готовилась к самому худшему. Бурный и сумасшедший роман завершился. Вадим наигрался с новой игрушкой, а теперь решил выбросить ее за ненадобностью, даже не сказав последнего "прощай".
  Но Ксения всегда отличалась врожденным упрямством; что бы ни рисовала фантазия, даря тревожные предчувствия, ей хотелось услышать о том, что они расстались лично, хотелось посмотреть последний раз в глаза, запомнить его взгляд, нервные жесты, косую ухмылку, жар крепких объятий. Она желала последний раз ощутить терпкий вкус поцелуев, прижаться к его телу, чтоб забрать с собой ощущение своей завершенности, целостности.
  Лишь с этим мужчиной Ксения могла почувствовать, что стала собой, обрела нечто, отличающее ее от других женщин. Она надеялась, что в этой малости Вадим ей не откажет, прежде чем их дороги разойдутся, и он захлопнет за ней дверь.
  Остановившись около подъезда многоэтажного дома, Ксения застыла, подняла взгляд наверх, увидела, что в квартире Вадима открыта балконная дверь, ветерок играет занавеской. Уняв сердце, отплясывающее чечетку в груди, девушка зашла в подъезд, мысленно подбирая слова, которые она скажет Метлицкому. Ей не хотелось выглядеть полной дурочкой, которая не может поверить, что роман закончился окончательно и бесповоротно. Ксении хотелось лишь знать правду, какой бы горькой и беспощадной она ни была.
  Лифт тащился наверх со скоростью улитки. Ксении иногда казалось, что он зависает между этажами, стараясь задержать пассажирку, пытаясь помешать ей наделать глупостей. Она не должна идти к мужчине, успевшему вычеркнуть ее из жизни. Он сделал это также стремительно, как и появился рядом с ней, спутав всё, лишив видимых ориентиров. Однако девушку, как магнитом тянуло к Вадиму, у нее не было способов противостоять силе притяжения.
  Наконец-то, железная коробка остановилась, распахнула двери, Ксения оказалась на лестничной площадке. Дверь в квартиру Метлицкого была приоткрыта, она решительно направилась туда, сама не понимая, что ожидает увидеть. В прихожей не горел свет, дверь на кухню была закрыта, в большую комнату тоже. Ксения, не снимая верхней одежды, прошла в спальню, ожидая найти Вадима в объятиях другой. Однако в комнате никого не оказалось. Кровать была измята, повсюду были разбросаны вещи, около кресла стоял раскрытый чемодан.
  Судорожно схватив воздух, она стремительно направилась в большую комнату, но и там оказалось пусто. Лишь дверь на балкон была нараспашку, весенний веерок трепал занавеску. Девушка ее захлопнула, расправила занавесь, отправилась на кухню, уже понимая, что Вадим именно там.
  Зайдя туда, Ксения вросла в дверной проем. Она ожидала увидеть другую женщину, думала, что стала не нужна, нарисовала себе сотню слов, которые Метлицкий скажет ей при расставании, но увидеть своего мужчину, спящего на полу около батареи, пьяного она никак не ожидала.
  Истерично хихикнув, Ксения попыталась пройти к нему, но ей мешали пустые бутылки из-под всевозможного спиртного в хаосе валявшиеся на полу. Девушка собрала их, поставила на стол, развернулась к Вадиму, и не заметила, как полой плаща задела пепельницу, примостившуюся на краю стола. Стеклянная вещица упала на пол. Раздался звон, пепельница рассыпалась на сотню осколков, разлетелась по комнате и обсыпала туфли Ксении сизым пеплом, который накопился от сотни затушенных сигарет.
  Вадим открыл глаза, пристально уставился на девушку, затряс головой.
  - Ты что здесь делаешь? - хрипло произнес он, заплетающимся языком.
  Отойдя от испуга, Ксения усмехнулась, тихо произнесла:
  - Пришла к тебе. Что, Метлицкий, творческий кризис? - девушка скептически приподняла бровь.
  - Угу, - Вадим с трудом поднялся, осмотрел пространство, стараясь игнорировать замершую Ксению. - Тебя это не касается. Уходи.
  - И не подумаю. Вадик, что случилось?
  - Я не ясно выразился, Ксеня? - Вадим, запустил руку в волосы, взъерошил непослушные прядки.
  Он взял со стола пачку сигарет, закурил, сел на стул. Поискал пепельницу, не обратил внимания, что на полу валяются осколки битого стекла, стал стряхивать пепел в раскрытую банку какой-то консервы. Девушка медленно подошла к нему, хотела положить руки на плечи, но Метлицкий резко сжал ее запястье. Она дернулась, но мужчина не ослабил хватку.
  - Вадик, пусти меня! - Ксения ойкнула, пытаясь высвободить руку из железного зажима, которым сейчас являлась некогда нежная ладонь.
  - Уходи, - зло выплюнул он. - Я тебе последний раз говорю, оставь меня в покое.
  - Не уйду, - тем же несгибаемым тоном продолжила девушка.
  - Ксюха, - зло добавил Вадим, сверля ее взглядом. Она поежилась, и мужчина отпустил ее руку. - Ты не понимаешь... Никто не понимает... Черт!
  Он резко соскочил со стула, ударил кулаком по стене. Ксения вздрогнула, впервые наблюдая за поведением человека, которого, как ей казалось, успела понять, изучить.
  - Да что с тобой происходит?
  - Всё замечательно, - он горько усмехнулся. - Отлично! А теперь ты закроешь дверь с обратной стороны.
  - Даже не подумаю! Вадим, что могло случиться такого, что ты пьешь в гордом одиночестве, не встречаешься с друзьями, гонишь меня? Я же прекрасно понимаю, ты не хочешь, чтобы я видела тебя такого, но поверь, я могу помочь...
  Метлицкий молча смотрел на девушку, в его синих глазах появился стальной блеск, которого она прежде не замечала. Ксения видела в этом взгляде лукавство, горечь, страсть и восхищение, неземную силу, которая, словно магнит, тянула ее в силки. Однако подобное выражение ей было не знакомо, оно пугало, окутывая тело липкой паутиной страха. Сейчас перед ней стоял настоящий хищный зверь. И это уже не актерская игра.
  - Мне не нужна помощь! - закричал Вадим, и Ксения вздрогнула. - Как еще тебе сказать, что я ... Не надо тебе быть здесь сейчас со мной! Ты мне выбора не оставляешь... Вон пошла! - припечатал Метлицкий, не глядя на нее.
  Девушка не поняла, как ее ладонь опустилась на его щеку. Рука запылала, словно опаленная огнем. Голова мужчины дернулась в сторону. Она ожидала ответного удара, но его не последовало. Вадим молчал. Повисла тяжелая пауза. Тишина сдавила окружающее пространство, придавливала прессом ожидания.
  Ксения задохнулась, съежилась под ледяным и колющим, словно тонкий стилет, взглядом. Сейчас светлые глаза напоминали кристаллы раскрошившегося льда, беспощадно разрезавшие чувства на лоскуты.
  - Я уйду, - холодно проронила она, - но уйдут все, кому ты нужен. Ты гонишь друзей, близких людей. Оставайся сам, и скули, что тебя никто не понимает.
  Ксения выскочила из квартиры за считанные секунды, хотела вызвать лифт, но он уехал вниз, и она направилась к лестнице. Пробежав два пролета, прислонилась к грязному подоконнику, разрыдалась в голос. Вот о чем предупреждал ее Костя, а она не хотела понимать, что с Вадимом творятся странные вещи. Он губит себя, гонит других, потому что не реализуется в полной мере, так, как это можно было бы сделать в другой стране. Но и заграницу он упорно не едет, беря штурмом чиновничьи проволочки, умело обходя запреты. Когда сил не остается, то Метлицкий срывается, как сейчас - дает выход негативу, который скапливается, словно зола в печи. И ведь никого не пустит в свой мир, не поделится переживаниями, не желая вызывать жалость и сочувствие. Хотя эффект от выходок получается ровным образом обратный.
  Ксения утерла злые слезы, хотела уже спуститься дальше, но тут ее притянули к себе сильные руки. Она попыталась вырваться, но Вадим ей не позволил. Прижав ее к себе, он начал покрывать ее лицо быстрыми поцелуями, лишая воли, забирая в свой плен остатки здравого смысла. Вновь магнетическая сила его голоса, от которого жидкое пламя текло по венам, сердце заходилось в неистовом танце, лишала ее способности сопротивляться. Она утонула в водовороте поцелуев, которыми Метлицкий осыпал ее лицо и шею.
  - Ксюха... Ты нужна мне, - пробормотал Вадим. - Пойдем, все будет хорошо. Прости. Пожалуйста, не уходи.
  В голосе Метлицкого было столько боли, горечи и страстной, обреченной мольбы, что сердце сжалось в комочек. Прижавшись к нему, Ксения всхлипнула, но подавила рвущиеся на волю рыдания. Она вновь была парализована неистовым желанием и необъяснимой силой притяжения.
  - Не уйду, - проронила девушка на грани слуха. - Вадик, что же ты творишь...
  - Знаю, что сволочь, знаю, Ксеня, - с жаром прошептал он. - Не хотел, чтобы ты видела меня таким, а теперь понимаю, что не смогу пережить эту ночь, если тебя не будет рядом. Много прошу, знаю, Ксюха, всё прекрасно знаю...
  - Вадим, я...
  - Что? - спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо, нежно проводя большим пальцем по контуру припухших от поцелуев губ.
  - Ничего, - пробормотала Ксения, удивленная тем, что едва не совершила неимоверную глупость.
  Не бывает любви в подобных отношениях. Эту истину Ксения усвоила для себя раз и навсегда. Брак - прежде всего расчет и попытка избежать одиночества, а отношения с мужчинами - получение удовольствие, обретение новой Вселенной внутри себя, познание свободы от предрассудков. Тогда почему ее глупое сердце продолжает щемить и выпрыгивать из груди, требуя произнести те самые три слова, которые выжжены в книгах и романах навечно?
  ***
  В синем бархате небес застыл серебристый рожок месяца, но уличные фонари не давали насладиться красотой летней ночи. Они разгоняли тьму желтым светом, отодвигая небо все выше и выше. В городе нельзя любоваться звездами, их проросту не замечаешь из-за иллюминации, вечной спешки, страха подворотен и встречи со смертью в поздний час.
  Ксения проснулась и долго всматривалась за окно. С высоты седьмого этажа небо казалось огромным пологом шатра, раскинувшегося над столицей, к основанию которого прилипли светлячки. Звезд было мало, девушка их пересчитала, улыбнулась своему романтическому настроению. Она провела рукой по соседней подушке. Вадима рядом не оказалось.
  Уже полтора месяца девушка вновь жила в его квартире, провожала на гастроли, смотрела сквозь пальцы на поздние возвращения домой, не подвала виду, что испытывает невыносимую боль и колющую ядовитой иглой ревность, когда Метлицкий разговаривал с женой по телефону.
  Фильм с участием Вадима забраковали чиновники из министерства культуры, самые основные и смыслообразующие сцены были вырезаны по идеологическим соображениям. Режиссер пошел на уступки, не попытался отстоять свою позицию, не стал рисковать карьерой. То, что он выбрал меньшее из зол, сильно задело Вадима за живое. Метлицкий отказался от съемок в других картинах, не желая, чтобы история повторилась. У него пока осталась лишь работа в театре, но и та повисла на волоске неизвестности из-за смены художественного руководителя. Эпоха инакомыслия закончилась, от труппы требовались совершенно другие задачи, нежели при предыдущем руководстве. Всё это изрядно пошатнуло уверенность Вадима в том, что он сможет выстоять в подобных условиях, сумеет реализоваться и удовлетворить амбиции.
  Ксения безмолвно выслушивала его... Нет, не жалобы. Стенать и проклинать судьбу Вадим не умел и не собирался учиться. Он размышлял, пытался понять, чего же он хочет на самом деле, старался выяснить, где ему взять стимул для дальнейшего существования в подобных условиях. Однако события последнего времени представляли собой замкнутый круг. Единственный выход из сложившейся ситуации - выезд из страны - он рассматривал, как трусость и постыдное бегство, приравнивал к поведению крысы, первой покидающей корабль в момент крушения.
  Последнюю неделю Ксения и Вадим виделись редко: у нее были практические занятия в редакции газеты, летняя сессия, а у него репетиции допоздна, очередные посиделки с друзьями. Девушка не препятствовала, она знала, что не в силах изменить мужчину под свои стандарты. Да и не хотелось, признаться честно. Она не могла представить Вадима другим - не таким импульсивным, обычным, спешащим поскорее оказаться дома у телевизора, ведущим себя, как его ровесники, простые обыватели многомиллионной державы. Он был не такой, как все, всегда поступал по-своему в любой ситуации, не терпел рутины.
  Ксения уже давно осознала, что этот мужчина стал ее храмом, ее новой Вселенной. Если раньше внутри нее был маленький мирок: интересы, каждодневные дела, заботы, учеба, то сейчас всё ее существование посвящено жизни одного человека. Ее мир сузился в один летний день почти год назад, стал вместилищем имени Вадим Метлицкий.
  Ксения получила шанс, жить с претензией на оригинальность и самовыражение, как всегда того в тайне желала, а теперь безумно боялась потерять то ощущение свободы, дерзкого вызова общественным предрассудкам, что получает в присутствии Вадима. Она закрывала глаза на многочисленных женщин, жаждущих побаловать его своим телом, стремящихся рвать кусок внимания, не прислушивалась к сплетням и слухам, вьющихся вокруг его имени, будто назойливые мухи. За то время, которое девушка провела с Вадимом, она поняла - ей все равно, что он делает без нее. Главное, он есть - здесь и сейчас; она может слышать стук его сердца, чувствовать жар тела, а остальное - не так уж важно, раз это происходит без ее участия.
  Услышав плеск воды, Ксения поднялась с постели, накинула на себя рубашку Вадима вместо домашнего халатика, направилась в ванную комнату. В новостройке санузел раздельный, да и сама ванная комната - не типовая клетушка; там можно с легкостью разместиться вдвоем, чем беззастенчиво они любили пользоваться. Однако сейчас Ксению терзали странные мысли и сомнения. На уровне интуиции, ей показалось, что с Вадимом что-то не так. Сегодня он был на удивление отстранен, даже холоден; как будто из него ушла та неимоверная жажда жизни, которую он пил большими глотками, умел радоваться мелочам, и не терял присутствия духа.
  Не включая в узком коридоре свет, Ксения подошла к ванной, распахнула дверь и едва не зашлась в истошном крике. Но испуганный возглас так и застрял у нее в горле. В оцепенении, девушка рассматривала Вадима, лежащего в ванне, наполненной до краев водой. Метлицкий с отсутствующим выражением лица и закрытыми глазами, был погружен в воду до подбородка, а ее цвет уже успел приобрести багряный оттенок. Венозная кровь тихо сочилась из пореза на запястье, волнами расходилась по поверхности.
  - Вадим! - Ксения все же закричала, бросилась к нему, попыталась растормошить.
  Метлицкий широко распахнул глаза, в которых не отражалось ровным счетом ничего, лишь глухая пустота, которая, впрочем, в скорости сменилась удивлением. В этот момент Ксения попыталась вытащить его из ванной. Она не понимала, откуда в ее хрупком теле взялась недюжинная сила, равная взрослому мужчине. Девушка потянула его за предплечье, стараясь, что бы Вадим хотя бы на полкорпуса преклониться через бортик ванны. Рубашка Ксении уже промокла от брызг воды, но ей было плевать на себя. С упрямством, достойным стада породистых мулов, она тащила к себе человека, который стал для нее всем и теперь решил оставить ее наедине с болью потери.
  В глазах темные пятна выводили причудливые узоры, в ушах стояла звенящая тишина, пугающая неестественностью. Наконец, приложив максимальное усилие и сделав рывок, Ксении удалось вытащить Вадима из ванны, расплескав воду по кафельной плитке, украшавшей пол орнаментом сине-зеленых тонов. С удивлением она заметила, что Метлицкий не снял светлые джинсы, которые впитали в себя воду, окрашенную алым, и теперь на них появились бурые пятна.
  Вадим полулежал, прислонившись к стене, закрыв глаза. Он тяжело дышал, будто делал жизни одолжение, как будто, по-прежнему, остался верен своему выбору, не признающему альтернатив.
  Открыв глаза, он прохрипел:
  - Еще одна грань пройдена. Собрался подохнуть, вам всем сделать легче, но не смог. Тебя увидел и не смог, - Вадим косо усмехнулся, а Ксения не могла поверить, что случившееся было на самом деле, а не являлось плодом ее больного воображения.
  Пытаясь унять дрожь, сотрясающую тело, она потянулась к вешалке за полотенцем, взяла безвольно висящую, словно плеть, руку Вадима, перевязала запястье ниже пореза, как того требовали основы первой медицинской помощи, надежно вдалбливаемые преподавателем по гражданской обороне на третьем курсе.
  - Сигарету дай, - отстраненно попросил Вадим.
  - Что? - брови Ксении изумленно поползли вверх.
  - Сигарету, Ксеня, - скомандовала Метлицкий, и девушка только сейчас заметила пачку "Мальборо" и пепельницу, которые находились тут же, на полу, недалеко от того места, где они сидели.
  Дрожащими руками она взяла зажигалку, достала сигарету из пачки, протянула Вадиму. Тот зажал ее между двумя окровавленными пальцами, задумчиво покрутил, затем вложил в рот, забрал у оторопевшей Ксении зажигалку. Чиркнул кремень, пламя показалось солнцем, дым наполнил пространство, успевшее впитать в себя металлический запах крови, раздражающий ноздри.
  Ксения завороженно наблюдала за мужчиной, который едва не отправился на тот свет, но ему было всё нипочем. Очередная игра, проба на стойкость, новый вызов судьбе, из которого вновь он вышел победителем, усмехнулся безглазой старухе-смерти в лицо.
  - Давай скорую вызову, - дрогнувшим голосом, произнесла девушка.
  - Давай, - криво усмехнулся Вадим. - Меня в Канатчиковой даче уже давно ждут, руки потирают. Гебешники засунуть не могли, так пусть моя женщина сдаст в ласковые руки санитаров.
  Он выпустил струйку дыма, еще раз усмехнулся. Улыбка получилась хищной, в ней играл неприкрытый вызов. Ксения так и не поняла, ком он был адресован: то ли ей, то ли Метлицкий насмешливо улыбался судьбе, то ли не страшась, в открытую играл в русскую рулетку со смертью. И сумасшедшим этого человека назвать было невозможно - он сознательно шел на риск, как будто лишь он мог дать ему наслаждение и ощущение остроты существования.
  - Черт возьми, Вадим, зачем?! - со слезами на глазах, всхлипнула девушка.
  - Проверить решил, а как это... Что чувствуешь, когда жизнь по капле уходит из тела. Говорят, что даже под кайфом таких ощущений не получишь. Рассказывал мне один суицидник, когда я... Короче, давно это было. Не фартит мне что-то в последнее время, устал я, Ксюха, - в пространство глухо произнес он.
  - Устал он, - Ксения саркастически хмыкнула, - а что мне прикажешь делать? Смотреть, как ты себя гробишь, разводить руками или быть сестрой милосердия?
  - Ксень, - Вадим коснулся рукой ее волос, скользнул нежно по щеке, - я ж тебя не держу. Можешь уйти. Давно пора тебе это сделать. Только, - он замолчал на несколько секунд. - Тогда меня уже ничего не спасет. Устал я, Ксюха. Задолбался биться головой о стену тупости и непроходимого идиотизма в этой стране. Вам всем, кто рядом, жизнь отравлять.
  Девушка подтянула к себе колени, охватила их руками, ощущая, как ее захлестывают темные волны апатии. Хотелось дать примитивный выход эмоциям - заплакать, закричать, устроить истерику, надавать оплеух Вадиму и уйти, хлопнув дверью, но внутри обосновалась пустота.
  Ксения смотрела, не мигая, на Метлицкого, и понимала, что не может оставить его ни сейчас, ни потом. Он не держит ее силой, не подавляет волю, но у нее нет, и не будет желания покинуть его. Существовать отдельно без Вадима, зная, что он в этом городе дышит одним воздухом с ней, ходит по тем же улицам сам или с другой, такой же молодой девчонкой, решившей получить капельку тепла и ласки, она не сможет, не выдержит.
  Ксения перевела на Вадима тяжелый взгляд, тихо проронила:
  - Не держишь. Конечно, не держишь! И знаешь, что я не оставлю тебя. Вадим, прошу тебя, хватит! Не держи в себе боль, поговори со мной, - глаза девушки покраснели, саднили так, будто там оказался песок, но слезы не появились.
  Она разинула рот, как рыба, выброшенная прибоем на берег, попыталась сделать глубокий вдох, но Вадим яростно впился поцелуем в губы. Властный, глубокий, лишенный всякой нежности, он обнажил нервы, всколыхнул бесстыдное желание, не уместное в сложившейся безумной ситуации. Пульс участился, Ксения застонала, поддаваясь напору Метлицкого, позволила уложить себя на мокрый кафель в ванной. Впервые Вадим раскрылся, без слов сказал о своих тревогах, позволил проникнуть в его внутренний мир, обнажил душу без прикрас, чтобы забрать навсегда Ксению в свой плен, где ей хотелось остаться навсегда.
  Напористый поцелуй сменился горячей нежностью, заставившей девушку раствориться в ласках.
  Отстранившись от девушки, игнорируя ее томный стон, Вадим прошептал:
  - Ксюха, ты моя. Ведьма зеленоглазая... Я... Прости... Знаю, что заигрался, знаю, что сволочь, каких еще поискать. Всё знаю. Себя ненавижу, а тебя...
  - Молчи, ничего не говори. Ты нужен мне, - пробормотала Ксения.
  Он перебирал ее волосы, обжигал дыханием кожу, нашептывал еще какие-то нежные слова, а она поняла, что вновь забыла о той самой мифической "гордости", железных доводах рассудка, будущем. Всё ее существование было подчинено лишь мужчине, который сейчас лежал рядом с ней на мокром полу в ванной. Девушка ощутила, как страх внутри нее встрепенулся, поднялся на дыбы и понесся вперед, увлекая за собой. Она жутко испугалась, что Вадима не будет рядом, что он уйдет туда, откуда нет обратного пути. Сердце на мгновение замерло, а потом, как оголтелое забилось с новой силой. Оно билось лишь для него - мужчины, блуждающего в лабиринте своих желаний, бросающего день за днем вызов судьбе, выходящего победителем из любой схватки. Но как долго это будет продолжаться? У Ксении не было ответа.
  
  ========== Поворот шестой ==========
   В море уйдет мое сердце, будто кораблик
  В поиске красного перца и, может быть, золота,
  В море чужом я хочу от зимы отогреться,
  Бабочкой быть перестать, той,
  Что на булавку наколота...
  
  Солнце медленно ползло к линии горизонта, окрашивая небосвод в багряно-золотистые тона. Прибой, словно ласковый и непоседливый щенок, резвился на мелкой гальке, заставляя ее шуршать и петь в такт вместе с шумом волн. Высоко парили чайки, лениво крича на гортанном птичьем языке. Летний день догорал, но ленивая жара не хотела по-прежнему уходить со своего законного места.
  Ксения легла на спину, посмотрела на золотой шар, который застыл на краю моря. Август заканчивался, сентябрь был совсем близко, однако в Крыму подступающей полынной горечи осени совершенно не ощущалось. Здесь все было пронизано томной истомой, дремотной ленцой Юга. Ксении не хотелось покидать маленький рай и возвращаться под серое небо столицы.
  Впервые за последнее время она поняла, что счастлива; ощущала, как совершенно необъяснимое чувство пронизывает всю ее суть, каждую клеточку тела, заставляет сердце сладко подрагивать в груди. Но в тоже время где-то далеко была запрятана щемящая тоска.
  Ксении казалось, что всё идет слишком гладко; как будто судьба решила дать небольшую передышку, усыпить бдительность, чтобы потом взять реванш, отыграться по крупному и показать смертным, что они лишь шахматные фигуры, расставленные ею на доске. Пытаясь отогнать тревожные мысли, девушка закрыла глаза, позволяя последним лучам уходящего солнца ласкать ее тело.
  Уже месяц она и Вадим жили в Ялте. После инцидента в ванной Метлицкий на удивление вел себя спокойно, словно не было той черной меланхолии, поглотившей его внутренний мир. Он даже умудрился спокойно отыграть последний спектакль в сезоне, не поскандалил с худруком, хотя новое руководство воспринимал в штыки, по своему обыкновению не пытался даже создать видимость сотрудничества.
  Однако Ксения все чаще и чаще ловила у него в глазах какую-то звериную тоску, больше присущую дикому животному, томящемуся в клетке, нежели человеку. Она безумно боялась, что Вадим вновь сорвется, попытается выкинуть новый фортель, граничащий с безумием. Она не была готова к тому, чтобы потерять его навсегда. Ксения хотела просто быть рядом, ничего не просить взамен с условием, что Вадим будет просто жить, творить, желать. Хотя сам актер обмолвился, что ему желать больше нечего...
  Эти слова камнем висели на душе у Ксении, и никак не хотели уходить из памяти, даже безмятежное существование на Черноморском курорте не смогло полностью подарить желанный покой.
  Когда Метлицкий предложил отправиться к морю, то Ксения поначалу хотела выбрать Сочи, чтобы избежать внимания со стороны бабушки, отличающейся железным характером и изрядной проницательностью. Но потом вдруг решила проверить настолько ли она морально пала в глазах своих родственников.
  Софья Михайловна приняла появление внучки в компании с мужчиной, который старше нее практически в два раза, на удивление спокойно, философски рассудив, что поздно делать замечания и пытаться уберечь от страданий, если она уже сделала свой выбор. Тема совместного будущего умело обходилась стороной в разговорах, но умудренная опытом женщина все же поселила внучку и ее спутника в одной комнате дома отдыха, записав их на другое имя супругов, которые делали бронь, но ее сняли. Пересуды и перетолки не были нужны, все это прекрасно понимали.
  Однажды вечером, когда Ксения осталась наедине с бабушкой на террасе за столиком, Софья Михайловна после длительного разглядывания своей внучки, все же завела разговор, из-за которого уже третий день у девушки на сердце было неспокойно.
  - Ксюша, - бабушка внимательно посмотрела на нее, тихо вздохнула, - я понимаю тебя прекрасно. Владик был недоразумением, которое твоя мать навязала тебе в качестве жениха. Я так радовалась, когда ты его отправила. Не такой мужчина тебе нужен.
  Ксения выжидательно смотрела на женщину, которая в свои шестьдесят семь лет еще не потеряла былую красоту. В когда-то темных волосах вились змейки седины, из замысловато уложенной прически не выбивалась ни одна лишняя прядка, морщинки лучиками расходились лишь вокруг глаз и у линии рта. Красивые серо-голубые глаза с нежностью поглядывали на внучку, заглядывая в самые потаенные уголки души.
  - Бабуль, не надо, - тихо произнесла девушка.
  - Надо, Ксюша! - жестко добавила пожилая женщина. - Я не буду нотации читать. Хочу лишь сказать, что тебе потом будет очень тяжело. Таких, как Вадим, не забывают. Думаешь, почему я замуж во второй раз так и не вышла? Звали ведь, не единожды. Все говорили, что ребенку моему отец нужен. Но не могла я быть с другим. Дед твой был гулюн знатный, на фронте не одна полевая жена у него была. Но мне было все равно. Я знала, что он вернется ко мне, хотя "добрые" люди все время нашептывали гадости.
  - Дед же погиб на фронте? - Ксения недоуменно посмотрела на бабушку.
  В детстве девушка всегда любила рассматривать фотографии, на которых был запечатлен мужчина в военной форме, грудь которого украшали ордена, а на мужественном лице играла едва заметная улыбка.
  - На любовном фронте, - жестко, с плеча рубанула Софья Михайловна. - Война закончилась, его перевели в Одессу служить. Я и мама твоя должны уже были ехать, как вдруг приходит телеграмма. Умер ваш муж, соболезнуем. Войну всю прошел, а тут умер! Я тогда ни слезинки не проронила, приехала на место разузнать, что к чему. Оказалось, он с дружками из-за смазливой актрисы в русскую рулетку играл. Пуля ему последнему досталась. Факт самоубийства скрыли, списали всё на бандитизм, тем более тогда в городе обстановка была та еще.
  - Почему ты никогда не говорила? - ошеломленно проронила Ксения.
  - Хотела, чтобы отец и дед остался в памяти, как настоящий герой и офицер.
  - А зачем сейчас рассказала? - девушка все еще пыталась воспринять слова бабушки, но не могла. Дед в ее представлении всегда был на порядок выше других людей - герой, защитник родины, прошедший всю войну без единого ранения.
  - Потому что Вадим твой из такой же породы, - вздохнула Софья Михайловна. - Но Ксюша, лучше узнать такого мужчину, чем всю прожить почти сто лет, не зная, как хорошо бывает.
  Ксения сглотнула ком, образовавшийся в горле, бросила на бабушку взгляд из-под опущенных ресниц. Женщина покачала головой, но не укоризненно, а понимающе. Софья Михайловна разделяла увлечение внучки, сочувствовала ей и прекрасно знала, что девушка не в состоянии сбросить путы, которыми ее опутал Вадим еще при первой встрече.
  - И еще одно. Я тут в глаза его заглянула. Красивые, синие, как море. Но пустые. Не держит уже его ничего здесь, - вздохнув, проронила бабушка, коснулась руки внучки. - Ксюш, лови каждый момент, скажи ему всё, что хотела. Но не жди, что это остановит его. Не такой твой Вадик... Дом, быт, жена в переднике на кухне - не это ему надо. И мается, пытается бежать, но к тебе все дорожки ведут.
  Подавив вздох, Ксения вздрогнула и зябко поежилась, хотя ветра не было, и на открытой террасе, где проходили завтраки и ужины, стоял самый настоящий зной. Прогретый мрамор на полу и стенах щедро делился своим теплом с посетителями.
  Бабушка сумела озвучить ее самый большой страх, который неотлучно находился в сердце. Ей постоянно казалось, что Вадим скоро исчезнет, растворится в небытие, забрав с собой, то немногое, что пока еще у них было.
  - Я знаю, бабуль, знаю, - прошептала Ксения, пытаясь пропустить мимо последнюю фразу Софьи Михайловны. - С ним я могу быть собой. Можно тебя попросить, - она закусила губу, в нерешительности, но Софья Михайловна давно уже всё поняла.
  - Можешь не просить. Ничего я не скажу матери твоей. Вот уж не думала, что моя Танюшка такой моралисткой будет, которая только о деньгах и сытой жизни думать начнет... Наверное, я сама виновата, не говорила ей часто ласковых слов. Да куда уж ласки-то? Без отца растила, на работе пропадала. Все думали - идейная, раз в белой блузке и черной юбке ходит, а у меня вообще вещей не было, - бабушка подавила горькую усмешку, с теплотой в глазах посмотрела на Ксению. - Будь счастлива, внучка, и неважно, каким образом. Это так редко бывает.
  Разговор всё никак не хотел уходить из памяти, Ксения все чаще и чаще прокручивала в голове отдельные фразы, решая для себя, что же такого важного ей сказала бабушка. Мысль, словно ночной мотылек вокруг зажженной лампы, билась на краю сознания, но никак не хотела приобрести отчетливую форму.
  Сейчас же Ксения и Вадим находились в маленькой бухточке, уютно примостившейся среди прибрежных скал. Здесь не было праздных отдыхающих, потому как им пришлось бы пробираться сюда, преодолевая крутые склоны гор, поросшие густым кустарником. Это место девушке показал один из ее приятелей по детским играм, с которым она познакомилась возле бабушкиного дома, когда ей было девять лет. С тех пор, каждый приезд в Крым, она приходила сюда, когда хотелось остаться в одиночестве и полюбоваться закатом. Но для них с Вадимом небольшой дикий пляж, спрятанный среди скал, стал самым настоящим раем обетованным.
  Прохладные капли морской воды упали на разгоряченное солнцем тело. Ксения взвизгнула, хотела оттолкнуть Вадима, но его сильные руки прижали девушку к земле, а соленые губы жадно приникли к ее губам. Его дыхание, язык были обжигающе горячими, лишали разума и забирали в свой плен. Сердцу было мало место в темнице груди, оно волчком закрутилось, захотело выпрыгнуть на свободу.
  - Ксюха, что с тобой такое? - между поцелуями спросил Вадим, чувствуя, что девушка, как никогда страстно отвечает ему.
  Ксения замерла, поняла, что выдала себя с потрохами. Ее необоснованное волнение проявлялось буквально во всем - она пыталась вглядываться в его лицо, старалась запомнить каждую черточку, забрать с собой, спрятать в глубинах памяти, как сентиментальную фотографию, и извлекать ее время от времени, чтобы вновь пережить запечатлённый на ней краткий миг счастья. Их взгляды встретились. Ксения провела рукой по намокшим темным прядям рукой, откинула со лба Метлицкого челку, не выдержала его прожигающего насквозь синего взгляда, отвела глаза.
  - Эй, посмотри на меня, - скомандовал он.
  - Так лучше? - наигранно улыбаясь, спросила девушка.
  - Нет, - буркнул Вадим, переворачиваясь на спину. - О чем думаешь всё время? Мы приехали сюда, чтобы убежать от грустных мыслей.
  - Возвращаться не хочу, - недолго раздумывая, произнесла Ксения. Это было отчасти правдой.
  - И не надо. Скоро бархатный сезон, останемся.
  - А как же твоя работа? Новый сезон в театре, да и у меня занятия, - она поняла, что придется теперь убеждать Вадима вернуться в Москву. Из своего упрямства он может погубить и свою карьеру, и ее учебу.
  - Да к черту этот театр! Как нового худрука поставили, так можно сказать, что я без главных ролей остался. А здесь хорошо, - Метлицкий вновь повернулся к Ксении, нежно провел рукой по ее шее, спустился к груди, скрытой под двумя лоскутами синтетической ткани купальника, принялся поглаживать живот.
  - Не уговорил, - Ксения хихикнула, резко поднялась и подошла к валуну, о края которого с пенным шепотом разбивались барашки волн. Она взгромоздилась на камень, дерзко улыбаясь Вадиму.
  - Замри! - он взял фотоаппарат, сделал несколько снимков. - А теперь перекинь волосы на одно плечо.
  Ксения беспрекословно повиновалась, чувствуя себя Афродитой, вышедшей из морской пены. Она меняла позы, призывно улыбалась, ощущая себя всесильной, чувствуя на себе восхищенный мужской взгляд, который хочет забрать с собой эти мгновения краткого счастья с помощью фотопленки. Вадим положил фотоаппарат рядом с одеждой, направился к девушке, подхватил ее на руки и вошел в море.
  Теплая вода обволакивала, ласкала, просачивалась под тонкий купальник, обостряя ощущения, даря новую порцию возбуждения. Метлицкий медленно, с неспешной чувственностью целовал Ксению, а она таяла, как мороженое на солнце, медленно плавилась под натиском его требовательного рта. Выхватив мгновение у беспощадного времени, девушка заметила, как последний луч багряного солнца скользнул по лицу Вадима, он с улыбкой посмотрел на нее, нежно, бережно провел рукой по её припухшим соленым губам.
  - Спасибо, Ксюха, - тихо пробормотал он.
  - За что? - ошеломленно спросила она.
  - Тшш, - прошептал Вадим, вновь приникая к ее рту нетерпеливым и жадным поцелуем, увлекая ее за собой туда, где стираются границы дозволенного, настоящего, земного.
  Ночь раскинулась над морем пологом из черного бархата, на котором был вышит узор из сверкающего бисера. Неведомая швея нерадиво исполняла свои обязанности и на некоторых бисеринках оборвались нитки. Недаром август зовется месяцем падающих звезд.
  Ксения смотрела в черное небо, считала сгорающие метеориты, но не загадывала желания. Она знала, что ни одна сила в мире не способна исполнить его - Вадим никогда не будет принадлежать ей одной. Но сейчас он бережно прижимал ее к себе, и девушке не верилось, что скоро блаженству придет конец, им предстоит вернуться в столицу к повседневным заботам и делам. Ксения вспоминала каждое мгновение пролетевшего года, с момента встречи с Вадимом. Взглядов, прикосновений, улыбок, споров, ссор и чувственных ласк было много, даже слишком много, чтобы их никогда не забыть, и в тоже время, так мало - не насытиться.
  - Всё будет хорошо, правда? - тихо спросила она в наивной надежде, что Вадим уберет все ее тревоги.
  - Учитывая, что ты связалась с женатым мужиком, у которого есть проблемы с алкоголем, ему не дают спокойно жить так, как хочется, то... Если я скажу, что будет, ты поверишь? - он хмыкнул, тем самым заставляя сердце Ксении кровоточить в груди.
  - Нет, не поверю.
  - Тогда у тебя есть шанс сделать всё хорошо, Ксеня.
  - А я хочу, чтобы мне было хорошо, но рядом с тобой, - упрямо повторила она, понимая, что сладкий сон закончился, пора возвращаться к серым и унылым будням, которые у нее были до встречи с Вадимом.
  - Ну тогда всё будет очень плохо, - Метлицкий щелкнул зажигалкой, разгоняя летнюю ночь на пару секунд. Пламя погасло, и рдяный огонек тлеющей сигареты теперь стал единственным светом на ночном пляже, кроме звезд-иголок, искрящихся в вышине.
  - Я ж не светлый принц, Ксюха, и ты это знаешь. Я хочу сделать одну правильную вещь - отпустить тебя, пока совсем не стало поздно.
  - Я не уйду! - воскликнула Ксения. - Вадим, я хочу остаться с тобой, и будь что будет. Не играй в благородство, прошу. Это не твой образ. Я сама выбрала, как мне жить.
  - Я тоже выбирал. И до чего я докатился? - горько усмехнувшись, сказал он. - Ксень, я хочу, чтобы ты жила, а не существовала - детей рожала, мужу борщи варила. Я не могу это принять, да и поздно уже менять что-либо. Не дадут мне и тебе жить спокойно вместе. - Вадим замолчал, делая глубокую затяжку. Затем будничным тоном добавил: - Анька про тебя знает. Я когда в Милан ездил этой весной, совсем потерялся, где я и с кем, ее твоим именем назвал.
  - Что? - девушка встрепенулась, ощущая, как медленно проваливается сквозь землю.
  - А ничего. Поняла она всё, но сказала: "Делай, что хочет, но на развод не надейся". Она хочет войти в историю, будучи моей женой, - Вадим выбросил сигарету, поднялся, принялся одеваться. - Носится с тем, что когда-то мне помогла, не вышвырнула к чертям, хотя могла бы легко это сделать. Даже книгу мемуаров писать надумала. Льстит ей, что замужем за скандалистом, которого на Западе ждут с распростёртыми объятиями. Только не уеду, пусть не надеются. Анька же... Она намеревается приехать в Москву, устроить скандал такой, что меня выпрут из страны так, что даже вслед платочком помашут и вздохнут облегченно. Чертова кукла! Кармен, мать её!
  Ксения очень жалела, что не может видеть его лица. Девушка торопливо надела пляжное платье, расправила его кое-как и вновь села на место, ожидая, что Метлицкий продолжит разговор, который никогда прежде у них не возникал. Он опустился на камни рядом с ней, и Ксения обхватила его руками, прижалась к груди, принялась слушать размеренный стук сердца, который всегда действовал на нее успокаивающе.
  - Вадим, прошу, позволь мне быть рядом, пока я не надоем тебе, - пробормотала она.
  - Ксюха, - он поцеловал ее в макушку, приобнял за плечи, - ну что ж ты у меня дурочка такая? Как ты можешь мне надоесть? Мне иногда кажется, что я тобой насытиться не могу, всё время мало тебя, хочу узнать тебя до конца и понять, почему ты со мной. Остановиться нет сил, и гублю тебя, тащу на дно вслед за собой. Я, может быть, сейчас впервые задумался и по совести хоть что-то сделать захотел, именно для тебя. Так, как будет хорошо именно тебе. Я тебя не заслуживаю, маленькая, ведьмочка моя...
  - Нельзя человека облагодетельствовать насильно, Вадик. Ты же не любишь, когда решают за тебя? Я такая же. - Она замолчала, обдумывая следующие слова. Добавила: - Не выдержу, если с тобой что-то случится. Не смогу без тебя.
  - Ксень, - Вадим больно сжал ее за плечо, встряхнул так, что у девушки едва не клацнули зубы. - Все мы смертны, не убежать от нее. Кто уйдет раньше, а кто-то позже. Ты будешь жить долго. У тебя дети будут, муж, ты журналисткой станешь, может, даже телеведущей. Пообещай! Черт тебя возьми, Ксюша! Обещай!
  Вновь в голосе Вадима появились стальные нотки, против которых девушка не могла возражать. Проглотив судорожный комок, образовавшийся в горле, она тихо сказала:
  - Обещаю! А ты обещай мне, что не уйдешь по своей дурости. Иногда я тебя боюсь... Боюсь, что ты остаешься один, когда вокруг тебя много людей. И даже я тогда становлюсь лишней и не знаю, что делаю не так! - девушка всхлипнула, не стала сдерживать слезы, которые пролились соленым дождем.
  Она так долго хотела сказать это, и вот, совершенно неожиданно, слова вылетели, и теперь Ксения не знает, как их воспримет тот, о ком она думает постоянно.
  - Эх, Ксюха, - вздохнул Вадим, - я тебя не заслуживаю. - Он бережно провел рукой по волосам Ксении, нежно поцеловал в макушку, стер слезы. - Ксюш, не надо плакать из-за такой сволочи, как я. Ведьмочка моя... Прости меня за то, что сделал и за то, что не сделал...
  Его жаркий шепот заставил сердце девушки подпрыгнуть, сжаться в маленький комочек, и понестись в свободном падении в пропасть. И не само падение пугало, а тот факт, что оно может скоро прекратиться. Вадим прикоснулся к губам девушки, соленым от слез, и впервые их поцелуй получился нежный, трепетный, волнующий, дарящий легкую истому. И Ксении показалось, что он говорит ей гораздо больше слов, которых Метлицкий все еще не сказал, хотя пытался, и не раз.
  - Пойдем, не хочу ночевать под открытым небом, - спустя пару минут произнес Вадим, разрушив необъяснимую и горячую нежность, которая еще мгновение была между ними.
  Девушка ничего не сказала, помогла собрать вещи, и они направились по берегу моря на выход из бухты. На лазанье по скалам темной ночью не отважился даже Метлицкий. Они шли по линии прибоя, держась за руки, разговаривая о всякой ерунде, любуясь звездами, вспоминая стихи. Вадим беспечно смеялся, но Ксения всё никак не могла успокоить сердце, которое нашептывало ей, что не стоит доверять относительному спокойствию, в котором она пребывала рядом с любимым мужчиной последний месяц.
  
  ========== Тупик третий ==========
   Я хотела остаться с тобой,
  Я уже успела посметь...
  Пахнет снегом прозрачная боль -
  То ли даль, то ли высь, то ли смерть...
  
  "Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город" - отстраненно продекламировал Вадим, застыв на мгновение около трапа самолета, вскинув голову к небу, в котором плыли грозовые тучи, медленно заполняя обозримое пространство.
  
  Удушающая жара не давала сделать глоток воздуха, который превратился в желеобразную массу. Создавалось впечатление: его можно потрогать, зачерпнуть пригоршню и положить в карман, унести с собой. Солнце оказалось скрыто клубящимися облаками чернильного цвета; на горизонте фиолетовые всполохи молний вспарывали их брюхо, будто скальпель в руках умелого хирурга.
  
  Повесив сумку с вещами на плечо, Вадим взял Ксению за руку, и они направились в здание аэропорта. У девушки в душе царила та же непроглядная тьма, что и в небе над столицей. Ей страшно было делать шаги, которые неминуемо возвращали ее в город, к повседневным делам и заботам. Вцепившись мертвой хваткой в руку Вадима, она упрямо заставляла себя двигаться вслед за ним, отчаянно борясь с подступающей паникой, ледяной рукой сжимающей сердце. Ксения хотела вернуться назад, в безмятежность южного лета, где все тревоги казались глупой выдумкой.
  
  Здесь же, в Москве, девушке мерещилось с небывалой силой, что произойдет нечто неотвратимое, способное разделить всё ее существование на два неравномерных осколка прошлого и настоящего. Необъяснимое волнение не желало оставлять Ксению, как бы она ни пыталась взять себя в руки. Невероятным усилием воли она заставила себя улыбнуться Вадиму, который уверенно шел к выходу из аэропорта.
  
  На автостоянке их поджидал довольный Костя Меркулов, игриво покручивая на пальце ключи от машины Метлицкого.
  
  - Привет, граждане-отдыхающие. Куда едем? С ветерком прокачу!
  
  - И тебе здравствуй. Накатался? Верни законному владельцу, - произнес Вадим, ухмыляясь.
  
  Костя подошел к другу, поздоровался с ним за руку, взял сумку, понес к открытому багажнику.
  
  - Вадик, а может быть ты, еще куда-нибудь уедешь? Мне понравилось, между прочим, на такой машине разъезжать. Все девчонки мои были, - продолжал веселиться Костя, закрывая багажник серебристого авто.
  
  - А гаишники тоже? - игриво поинтересовалась Ксения.
  
  - Конечно! Останавливали, осматривали, интересовались и с приветом Метлицкому отпускали.
  
  - Слушай, а погодка давно такая? - неожиданно спросил Вадим, с прищуром глядя на небо, где все еще собирались темные облака, как страшное чудовище из сказки, поглощая дневной свет. - Душно, не верится, что последний день августа.
  
  Метлицкий расстегнул ворот светлой рубашки еще на три пуговицы, забрал ключи из рук Кости, подошел к водительской двери иномарки.
  
  - Третий день никак гроза не начнется, - произнес друг. - Парит жутко, в Москве вообще дышать нечем.
  
  - Заметно, - произнес Вадим, усаживаясь за руль.
  
  - Может, я поведу? - спросил Костя, глядя на друга, который сидя за рулем, прикрыл глаза.
  
  - Нет уж, - усмехнулся Метлицкий, тут же сбрасывая с себя небывалое оцепенение. - Хватит с тебя, а моя ласточка уже успела соскучиться. Ты ж, как улитка ползаешь, а она скорость любит.
  
  - Ладно, будь по-твоему, - махнул рукой Костя, усаживаясь на переднее сиденье рядом с водителем.
  
  Ксения, пожав плечами, молча села назад, не влезая в разговор между мужчинами. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри девушки ожил страх. Он, как дикий зверек, пойманный в клетку, кричал, бесновался, вонзал свои острые зубки в сердце. Не понимая, что происходит, Ксения смотрела за дорогой, которая проносилась за окном серой лентой. Вадим, не изменяя своим привычкам, гнал автомобиль на полной скорости, подрезая проходящий мимо транспорт.
  
  Эй, Ксюха, чего кислая такая? - обернувшись, спросил Костя.
  
  - Не хочу в Москву. В Крыму хорошо было, - вздыхая, ответила девушка.
  
  - Я ж предлагал тебе остаться, - буркнул Вадим. - Так нет же, захотела вернуться, а теперь, оказывается, там было хорошо. Женщины! Никогда не понимал, почему у вас семь пятниц на неделе.
  
  - Вадим, - хотела запротестовать Ксения, но ее перебил Костя:
  
  - Вадик, что за разговоры про "остаться"? Ты и так уже собрание перед началом сезона пропустил. Худрук в бешенстве, рвет и мечет. Лучше тебе завтра перед ним предстать, да написать объяснительную, почему работу прогуливаешь. Я сказал, что ты на съемках, которые Ялтинская киностудия начала без извещения твоего места работы. Но, сам понимаешь, выяснится правда быстро.
  
  - Кость, не начинай. Сам знаю, что и как мне делать, как с таким хмырем разговаривать.
  
  - Вадик, не бузи! Это тебе не наш Семенов, с которым можно было договориться полюбовно. Этот сожрет и не подавится. Грозился тебя со всех ролей поснимать и в массовку отправить.
  
  - Угу, - буркнул Метлицкий, еще сильнее придавливая педаль газа. - Посмотрим еще, кто куда отправится.
  
  Дальше разговоры о работе не заводились, потому, как Вадим дал ясно понять другу, что советы терпеть больше не намерен. Ксения заметила в зеркале заднего вида, как Метлицкий сжал челюсти, и на его щеках заиграли желваки. Это был первейший признак взвинченного состояния, поэтому Костя предпочел перевести разговор в более безопасное русло, вспоминая новости из жизни общих знакомых.
  
  - Ксень, а ты знаешь, Владик Самохин собирается жениться, свадьба назначена на октябрь, - как бы невзначай произнес Меркулов.
  
  - Да? - удивленно вскинув бровь, спросила девушка. Новости о бывшем женихе давно стали для нее незначительной информацией, как о случайном знакомом или обычном однокурснике. - И на ком же, если не секрет?
  
  - На Майе Борисовой, - сделав большие глаза, произнес Меркулов. - Племянничек решил получить хорошую должность, жена позарез как нужна.
  
  Вадим присвистнул, а Ксения рассмеялась. Ушлая провинциалка своего не упустила, взяла в оборот нужного жениха, которому необходима жена, как символ надежности и социального статуса. Одно лишь для Ксении оставалось загадкой, как же родители Самохина приняли девушку, которая не была коренной москвичкой и желанной партией?
  
  Уже въехав в центр столицы, на подъезде к повороту на улицу, где жил Вадим, их остановил инспектор ГАИ. Метлицкий резко нажал на тормоз, высунул голову в открытое окно и нетерпеливо барабанил пальцами по рулю, ожидая, пока милиционер подойдет поближе.
  
  - Командир, знаю, превысил! Дома давно не был, спешу, - произнес актер, доставая права из переднего бардачка.
  
  - Да ладно вам, Вадим Юрьевич, - сказал молодой сержант, - все знают, как вы ездите.
  
  - Ого, пользуюсь популярностью у доблестных служителей правопорядка? - усмехаясь, спросил гаишника Метлицкий.
  
  - Вашу машину весь город знает, а я фильмы смотрел, - явно смущаясь, проронил парень. - Только я вас пропустить не могу, движение перекрыто, сейчас ожидается правительственный кортеж. Я бы пустил, да вон в той машине, - милиционер указал на видневшуюся около тротуара белую "Волгу", - сидят люди, смотрят, ну... Вы поняли.
  
  - Да мне тут до дома три поворота ровно, - недовольно пробурчал Вадим. - Пусти, а? Я тебе потом контрамарку на спектакль достану.
  
  - Да не могу я! - пару секунд подумав, парень произнес: - А вы через переулки поезжайте. В основном объезде уже машины скопились, а так быстро проскочите. Только внимательно смотрите, в некоторых ремонт идет, а табличек нет.
  
  - Понятно, - процедил Вадим. - Ну бывай, командир.
  
  Машина резко сорвалась с места, оставив следы протекторов на сером асфальте. Вадим резко развернул автомобиль, едва вписавшись в поворот, скрылся в узком московском переулке. Он знал город детства, как свои пять пальцев, но давно уже не пользовался старыми маршрутами, где как такового качественного асфальта еще не было. Совсем недавно здесь начали менять дорожное покрытие, чтобы открыть полноценное движение, немного разгрузить улицы от скопления автотранспорта, который еще каких-то десять лет назад был скорее роскошью, чем средством передвижения.
  
  За окном автомобиля мелькали липы и клены, еще не успевшие надеть осенний наряд из желтых листьев, старые здания, являющиеся сердцем города, который со временем приобрел уродующие лицо дома-коробки и гигантские высотки. Именно в этой части Москвы Ксения ощущала себя дома, любила атмосферу и воздух, в котором улавливался аромат изначального, вечного, постоянного.
  
  Почему-то сейчас девушка вспомнила, как они с Вадимом возвращались домой пешком из театра, любовались старинной архитектурой, ощущали дыхание времени, которое застыло, словно бабочка в янтаре, среди маленьких двориков и переулков, где росли деревья - молчаливые свидетели самых разных событий.
  
  В тот момент ей казалось, что в самом центре Москвы спрятан сказочный мир, в который можно попасть, сам того не ведая, ощутить в нем удивительную гармонию и безмятежность. Тогда Ксения знала, что Вадим рядом с ней, никуда не уйдет, и он не позволяет ей присутствовать в его странной, непостижимой жизни, а желает разделить свое одиночество с ней.
  
  Сейчас же девушка не могла понять, что же ее гложет на самом деле: то ли возвращение в реальность, смена ритма жизни, то ли езда по путаным переулкам в железной коробке с мотором. Поморщившись от нехороших мыслей, владеющих ее разумом, вот уже который день, Ксения сосредоточилась на мельтешащих за окном старинных зданиях.
  
  Метлицкий немного сбавил скорость, уверенно вел машину по петляющим улочкам, где встречные автомобили практически не встречались. Духота стояла невыносимая, окна были раскрыты, но освежающий ветерок не появился в салоне даже при быстром движении.
  
  Небо нависало над домами, медленно влача разбухшее от грозовых облаков брюхо, готовое разорваться в любой момент, оросить землю скопившейся там влагой. Тьма окутывала покрывалом улицы, автострады и тротуары, угрожала всполохами молний, гром недовольно урчал, но не проявлял себя в полную мощь. Однако чем ближе к дому подъезжал Вадим, тем больше чувствовалось напряжение, разряженный озон в воздухе, послышались сильные раскаты грома. Темные небеса были готовы разродиться ливнем, выпустить его на волю из вздувшегося чрева.
  
  Ксения вздрогнула, когда небо прямо над ними с ужасным грохотом раскололось напополам острой молнией. Впервые в жизни рука атеистки была готова сложиться в щепоть, чтобы сотворить суеверный и неумелый крест, тем более, Метлицкий проезжал мимо церкви, сверкающей позолотой куполов и белыми стенами, разительно контрастирующими с фиолетовым цветом туч, свинцовым коконом затянувших небосвод.
  
  Тревога била в набат, призывая остановить машину, закричать в полный голос, попросить Вадима уступить место за рулем Косте. Помотав головой, Ксения судорожно сглотнула, сжала ручку на двери так, что костяшки пальцев побелели. Метлицкий смеялся, разговаривая с другом, но девушка потеряла нить и смысл их беседы, всё больше утопая в нахлынувшем на нее предчувствии беды или опасности. Она никак не могла понять, отчего же ее сердце бьет в тамтамы, выпрыгивает из груди. Воздух в легких закончился и никак не хотел поступать обратно.
  
  Попытавшись успокоить неспокойное сердце, Ксения положила ладонь на плечо Вадиму, тут же столкнулась с ним взглядом в зеркале заднего вида и замерла. Ее память жадно забирала в свои недра его синие глаза в обрамлении темных ресниц, разлет бровей, косую ухмылку, челку, непослушной волной падающую на лоб.
  
  Вадим повернул в следующий проулок, не глядя на дорогу, обернулся к Ксении. Он ухмыльнулся, одной рукой накрыл ее руку, которая была, будто ледышка.
  
  - Ксю, ты чего дрожишь? - спросил Метлицкий, нахмурившись. - Грозы боишься?
  
  Девушка кивнула в ответ, не зная, как объяснить свою панику, возникшую на пустом месте, едва она вышла из самолета и увидела чернильные пятна облаков, жадно проглотившие солнечный свет, сделав небо хмурым и неприветливым.
  
  Говорят, что беды никогда ничто не предвещает. А что, если наоборот? Что если ее сердце сейчас разрывается от нехорошего предчувствия события, которое невозможно предотвратить? Что если, этот миг, который ее память так неистово забирает - последнее из возможного в ее жизни? Ответов не было, лишь душа встрепенулась, замерла и оледенела, как стекло на морозе, покрывшись изморосью узоров.
  
  Следующие минуты Ксения наблюдала, словно на замедленном воспроизведении. Один миг растянулся на часы, а минуты стали годами...
  
  Костя что-то закричал, попытался развернуть Вадима, заставить смотреть его на дорогу. Но тот по-прежнему был увлечен Ксюшей. Его горячая ладонь сжимала дрожащую, как лист на ветру, руку девушки, а глаза смотрели с неизбывной тоской, сожалением и нежностью. Через секунду Метлицкий резко отвернулся, вцепился в руль, попытался управлять автомобилем, на скорости несущегося к громаде бульдозера, который преграждал переулок. Последняя фраза Вадима была: "Держись" - непонятно, кому конкретно адресована.
  
  Раздался скрежет металла, визг тормозных колодок, звон бьющегося стекла, которое лопнуло, будто яичная скорлупа, обсыпав осколками пассажиров. Ксения не заметила, что случилось с Костей и Вадимом, ее отбросило назад, она ударилась головой о ручку на пассажирской двери, погрузившись в тяжелую яму забытья.
  
  Темнота медленно отступала, перед глазами плясали разноцветные пятна, свет слепил, казался невыносимым, в ушах стоял хрустальный звон. Ксении показалось, что она очнулась от кошмарного сна, который видела вот уже несколько дней. Сейчас Вадим прижмет к себе и она заснет у него на груди, слушая мерные удары сердца.
  
  Но вместо Метлицкого перед ней был бледный, словно саван, Костя. Он что-то говорил, но девушка не могла разобрать слов. Спустя несколько мгновений сознание вернулось к ней полностью, придавливая бетонным катком реальности. Девушка поняла, что лежит на земле рядом с машиной, ее трясет Меркулов, но Вадима нигде нет.
  
  Озираясь по сторонам, пытаясь отогнать страшную догадку, Ксения хотела спросить, что же произошло, но ватный язык не слушался ее, заплетался, не давая вымолвить и звука.
  
  - Ксюша, ты слышишь меня? - в который раз задал вопрос Костя.
  
  - Да, - произнесла девушка, удивляясь, что хриплый голос может принадлежать ей.
  
  Она сделала попытку подняться, но ноги отказывались слушаться, подгибались, и вновь сила тяготения приковывала тело к земле. Ксения сидела на грязном асфальте, Костя примостился рядом, дрожащими руками достал пачку сигарет, попытался закурить, но зажигалка не поддалась непослушным пальцам. Меркулов скомкал так и не зажженную после нескольких попыток сигарету, выбросил на землю, пристально посмотрел на девушку.
  
  - У тебя кровь, - тихо произнесла она, указывая на рассеченную бровь друга. Кровь сочилась из ранки по щеке, шее и оставляя след на вороте светло-зеленой рубашки.
  
  - Не важно, - отмахнулся Костя. - Как ты?
  
  - Нормально. Вадим пошел за помощью? - дрогнувшим голосом спросила девушка, понимая уже, какой ответ услышит.
  
  - Ксюш, - проронил Меркулов, хотел прижать ее к себе, но она увернулась, резко поднялась, игнорируя иголки боли, вонзившиеся в голову, подошла к обратной стороне машины, где находилась водительское место.
  
  - Ксеня, стой, - спохватился друг, но было уже поздно.
  
  Крик застрял в горле, будто в капкане. Спазм сжал сердце, и оно замедлило свой бег, будто делая одолжение владелице, билось через раз - тихо-тихо и незаметно. Ксения увидела развороченный перед автомобиля, вздувшийся и неестественно вывернутый капот, и какую-то деталь огромной строительной махины, выбившую лобовое стекло и вошедшую в салон туда, где было водительское кресло.
  
  Девушка молниеносно подбежала к двери, рванула ее на себя, но она заклинила, не хотела поддаваться напору. Закричав, Ксения все дергала и дергала проклятый механизм, пока не заметила Вадима, голова которого была отброшена на бок, а рубашка залита багряной кровью.
  
  Взвыв подстреленным зверем, она упала на колени, обхватила себя руками и поняла, что всё закончилось. Всё. Легкие отказывались дышать, а сердце, взорвавшись, взлетело на воздух, оставив после себя зияющую рану в груди. Слезы горячим дождем текли по щекам, но Ксения не ощущала ничего. Ее тело вмиг стало чужим и непослушным. Она продолжала смотреть вперед, ожидая, что Вадим встанет, скажет, что эта была несмешная и нелепая шутка.
  
  Однако время шло, и ничего не менялось - тьма, нависшая над городом, гром и молнии, липкая духота, пустой переулок со старыми зданиями, которые смотрели на происходящее пустыми бельмами окон, щерились ртами входных дверей. Техника, оставленная рабочими, разбитая машина, в недрах которой был заперт дорогой человек, которого... Которого больше нет. Нет больше лукавой улыбки, синих глаз, челки, падающей непослушной волной на лоб, нет больше мужчины, который стал для Ксении целой вселенной, миром и храмом. Ушла мятущаяся неприкаянная душа, улетела в прозрачную стынь, оставив после себя лишь тело, которое становилось холоднее с каждой секундой.
  
  Сотрясаясь в рыданиях, девушка не могла поверить в случившееся, не принимала очевидных вещей, но реальность была непреклонна, она пронзала истерзанную душу острым жалом, давила со всех сторон. Ксении показалось, будто мир сузился до одной точки, а пространство сдавило ее тисками, навалилось каменной лавиной, лишая жизни, ставшей ненужной, чужой и ненастоящей.
  
  - Ксюша, - Костя поднял девушку с земли, прижал к себе, - ну зачем ты это увидела, не надо было тебе смотреть.
  
  - Надо достать его, помочь, - сквозь слезы проговорила девушка. - Костя, пусти меня!
  
  - Не пущу! Не поможешь Вадику уже ничем. Всё! Удар был такой, что ему едва голову не снесло, - едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, произнес Меркулов, но тут же справился с собой. - Ксюш, тебе надо идти.
  
  - Нет! Он не умер!
  
  - Ксюша! Послушай меня!
  
  - Нет, не верю! Пусти меня!
  
  Ксения стала вырываться, кричать, но мужчина крепко держал ее, терпеливо ожидая, пока ее истерика закончится. Когда девушка обмякла в его руках и вновь беззвучно заплакала, то Меркулов произнес:
  
  - Ксюш, послушай внимательно. Сюда приедут скорая, милиция. Я вызову, обязательно. Не надо, чтобы тебя видели рядом с Вадиком, связывали ваши имена вместе. Сообщат твоим родителям, на место учебы, тебя по товарищеским судам затаскают. Я спасти тебя хочу, дурочка.
  
  - Что? - не понимая, о чем говорит Костя, проронила Ксения.
  
  Она уже не плакала, но не понимала, что же от нее хотят и где Вадим, где же он так долго, почему не идет за ней, не говорит, что всё будет хорошо
  
  - Ксеня! Уходи! - почти закричал Костя.
  
  Девушка хотела вновь подойти к машине, но друг не позволил ей. Он развернул ее к выходу из проулка, твердо сказав: "Иди".
  
  У Ксении не было сил и желания спорить, она медленно побрела, не зная, куда ведет новая улица, на которой она оказалась. Людей практически не было, а случайные прохожие не обращали внимания на девушку, медленно бредущую по узкому тротуару, держащуюся рукой за кирпичные стены домов.
  
  Ксения упрямо шла вперед, видя перед собой лишь Вадима, ощущая его поцелуй на губах, который, как оказалось, стал последним. Легкое касание чувственных губ в самолёте перед посадкой к ее приоткрытым губам. А теперь его нет нигде в этом мире, осталось только тело, но и оно скоро станет землей, рассыпчатым прахом.
  
  Метлицкий играл с судьбой, смеялся над ней, и она не преминула возможностью показать, кто же здесь полноправный хозяин. Старуха с косой, ухмыляясь, легко перерезала нить, забрав мятущуюся и непокорную душу с собой, обездолив тело, лишив его возможности ходить, говорить, жить.
  
  Ксения пришла в себя на скамейке в скверике около пруда, который скрывали плакучие ивы. Они наклонились к воде, перешептывались листвой под порывами ветра, решившего вернуться в город. Гром прозвучал гулом иерихонской трубы, молния растерзала небо, порвала в клочья клубящиеся облака. Первые капли дождя упали на тротуар, но девушка продолжала сидеть на скамейке, смотреть, как прохожие пытаются укрыться от стихии.
  
  Ветер растрепал волосы Ксении, пыль попала в глаза, но она даже не зажмурилась. Ей казалось, что это правильно, уйти здесь и сейчас. Молния ударит в дерево, она упадет на нее, заберет туда, где нет ни боли, ни тоски, ни отчаяния. Хлынувший ливень не смог привести девушку в чувство. Она продолжала сидеть на месте, смотреть, как плети ив змеями взвиваются в воздух, а хлещущий дождь смывает пыль душного города.
  
  Ксения закрыла глаза, позволяя соленым слезам смешаться с пресной водой, льющейся с разверзшихся небес. Предчувствие её не обмануло - случилось непоправимое, и ничего не изменить, не повернуть время вспять. Зачем ей куда-то идти? Она останется здесь, позволит темноте, подступающей со всех сторон, забрать ее, подарить иллюзию безмятежности, которой уже никогда не будет в жизни. Вадим ушел навсегда, он ушел навеки, наконец-то, обретя долгожданный покой.
  
  Девушка не чувствовала, что промокла до нитки, не слышала шума дождя, не ощущала косых струй, больно хлеставших тело. Она даже не поняла, что силы ее оставляют, разум погружается во тьму, а сердце замедляет бег...
  _________________
  
  ========== Поворот седьмой ==========
   Нити всех дорог у твоей могилы...
  Ты ушел в закат, ты ушел навеки...
  
  
  Солнечный луч на мгновение появился в беспросветной темноте, и вновь канул в неизвестность. Вокруг нет никого и ничего. Ксении казалось, что ее обволакивает вата, которая находится в той яме, куда она провалилась. Вакуум и тишина, посреди которых застряла девушка, не пугали, наоборот, дарили удивительную теплоту и покой. Ничто не тревожило душу, еще недавно рассыпавшуюся на осколки от боли. Однако свет принялся настойчиво вторгаться в уютный мирок, возвращая девушку в реальность.
  
  Первым, что она услышала, стали голоса, доносившиеся откуда-то издалека. Бормотание сплеталось в непонятный гомон, Ксения не пыталась различать слова. Спустя время, которое не поддавалось подсчету, девушка с трудом открыла глаза, в которых, казалось, была тонна песка, а к векам подвешены гири. Лучик вновь принялся ослеплять, и Ксения зажмурилась, ощущая тупую боль в районе висков. Но собравшись силами, она переборола неприятные ощущения, распахнула глаза, и поняла, что не знает, где находится.
  
  В помещении было много света, который просачивался сквозь большое окно, видневшееся напротив кровати, на которой она лежала. Попробовав пошевелить рукой, девушка обнаружила, что в ней находится нечто инородное. Дернувшись, она попыталась избавиться от предмета, но ее остановили сильные руки. Сердце в груди ожило, понеслось вскачь, возрождая в памяти все события недавнего времени. Ксения хотела закричать, но голос пропал, не слушался, не поддавался. Вместо слов с иссушенных губ сорвался надтреснутый хрип.
  
  - Очнулась, - констатировал безразличный голос, и девушка перевела глаза на его обладателя.
  
  Брюнет с волевым лицом был ровесником ее отца. В его карих глазах застыло профессиональное равнодушие, помноженное на некий интерес. С таким выражением опытный энтомолог смотрит на новый экземпляр, попавший в его коллекцию бабочек, пришпиленных булавкой к атласу под стеклом. Мужчина облачен в белый халат, из-под которого виднеется кремовая рубашка.
  
  - Ксения Сергеевна Дроздова?
  
  - Да, - с трудом вымолвила девушка, закрывая глаза от усталости, обрушившейся на нее с силой железного пресса.
  
  - Откройте глаза, посмотрите на меня, - произнес мужчина, она повиновалась, но спустя несколько секунд.
  
  - Как вы себя чувствуете? Голова кружится, слабость, недомогание?
  
  Медленно кивнув головой, девушка попыталась понять, как же она здесь оказалась, но мужчина ее опередил.
  
  - Вы помните, что произошло, и почему вас подобрала скорая?
  
  Девушка отрицательно покачала головой, поморщившись от новой волны головной боли и рези в глазах.
  
  - Так, - многозначительно произнес брюнет, - стало быть, частичная потеря памяти. На это должны быть причины. Я ваш лечащий врач Виктор Петрович. А теперь, милая девушка, назовите ваше место работы и телефон родственников, чтобы мы могли оповестить их о вашем местонахождении.
  
  - Я студентка, - тихо прошептала Ксения. - Занятия начнутся через несколько дней. Мои родители в Чехословакии, в командировке. Не нужно им звонить, они всё равно не приедут.
  
  - Так-с, - вновь протянул врач, хмуро поглядывая на девушку. - Вы помните, что случилось, перед тем, как вы потеряли сознание?
  
  - Вадим, - едва слышно пробормотала она, борясь с подступающими рыданиями. - Что с ним? Он в больнице?
  
  - Вы о ком? - непонимающе спросил мужчина.
  
  - Метлицкий, - всхлипнув, еще тише добавила Ксения.
  
  Она так ждала, надеялась, верила, что врач сейчас скажет ей о том, что с Вадимом всё хорошо, он лежит в соседней палате, его можно навестить, увидеть, дотронуться, прижаться к нему. Но вместо этого мужчина в белом халате смотрел на нее, как на умалишенную, не скрывая своего презрения и насмешки. Ксения попыталась сбросить его руки со своих плеч, выдернуть иголку капельницы, но врач удерживал ее, по-отечески отчитывал:
  
  - Да что ж это такое?! Еще одна! Можно подумать, что отец народов умер, и теперь государство осталось обездоленным. Что же вы, девки, в нем нашли? Три дня уже как в отделении валерьянка с валидолом закончились, да таких вот, как ты привозят с нервными приступами. Скажи спасибо, что я тебя в другое отделение не определил, а оставил в общей терапии! Лежала бы сейчас со связанными руками... Эх, - мужчина махнул рукой.
  
  - Как три дня? - судорожно сглотнув, прошептала девушка, не веря в слова, брошенные мужчиной в каком-то запале.
  
  - А вот так. Два дня уже лежишь, время от времени приходя в сознание. Мы-то думали, как бы у тебя воспаление легких не началось. Тебя скорая подобрала на лавочке, промокшую насквозь и без сознания. Хорошо хоть в сумочке паспорт был, узнали, кто такая.
  
  Девушка попыталась понять, что ей теперь делать, но мысли разбегались в разные стороны, а сердце отказывалось биться, оно хотело застыть навсегда, чтобы не слышать слов, которые все говорил и говорил врач, больно разрезая душу на лоскуты.
  
  - Что с Вадимом? - деревянным голосом задала главный вопрос Ксения, уже понимая, что услышит в ответ.
  
  Она, не мигая, смотрела на мужчину, и он отвел взгляд, небрежно бросив:
  
  - Похоронили сегодня. Вся Москва в живой коридор выстроилась. Можно подумать, что у людей дел других нет, чем за обычным актером плакать.
  
  - Он не обычный! - резко выкрикнула молоденькая девушка в белом халате. Ее золотистые волосы, выбились из-под колпака медицинской сестры, и она быстрым движением попыталась спрятать их назад. До этого момента медсестра молчаливо стояла сбоку от кровати, где лежала Ксения. - Виктор Петрович, ну как вы можете! Вадим был настоящим, он, как никто, мог и злодея, и героя сыграть, ему верили...
  
  - Еще одна экзальтированная барышня! Ну, вот что, Люба, сделайте своему товарищу по несчастью три кубика успокоительного. Нечего этой темы касаться, когда она в себя не придет, и нормально мыслить не будет. А вы, Ксения Сергеевна, - перейдя на официальный тон, назидательно произнес врач, - запомните, что пока еще находитесь в терапии, а не в другом, не таком уютном отделении, где выдают вместо халата смирительную рубашку. Всё, отдыхайте.
  
  Едва за мужчиной закрылась дверь, Люба, вздохнув, хотела заменить бутыль с лекарством на штативе капельницы, но Ксения коснулась руки девушки, заглянула в ее светло-карие глаза.
  
  - Люба, я должна идти к нему, - слезы помимо воли вырвались на свободу. - Я ведь даже не попрощалась, не смогла его проводить.
  
  - Ой, да там людей - не протолкнуться! Я у театра в первых рядах стояла, потому что у меня брат в милиции работает, он оцепление возглавлял, мне удалось увидеть, как гроб выносили. Меркулов плакал, как ребенок, а жена Вадика, как тот коршун, вся в черном, вокруг вилась, бывшую жену и сына отталкивала, подойти близко не разрешала. Я смогла лишь букет под ноги бросить. На кладбище уже не пошла, там настоящая толчея была.
  
  У Ксении внутри все оборвалось. Ей в любом случае не нашлось бы места. Она была незримой тенью, которой Вадим позволил быть рядом, сопровождать все его безумства, а теперь о ней все позабыли. Анна по праву заняла свое место рядом с телом... С телом, в котором когда-то жил непокорная сила, мятежная душа, томящаяся в темнице, не знавшая покоя на бренной земле. Она улетела туда, где обретет покой, а оставшиеся здесь до сих пор продолжают дележку, кто же коснется каменных и ледяных рук, кто заберет последний поцелуй с недвижимых губ, которые дарили неземное блаженство сотням женщин, добровольно уводя их навсегда в свой плен.
  
  Медсестра Люба - одна из них, пусть и не знавшая, каким Метлицкий может быть на самом деле, каким неистовым и отчаянным был его нрав, как он позволял страстям брать верх над рассудком, какие демоны были запрятаны внутри него и как он отпускал их на свободу.
  
  Ксения смотрела на девушку. В глазах цвета осенней листы застыли слезы. И она поняла, что с Любой у нее есть одно общее - принадлежность к служению мужчине, которого уже не вернешь, как не старайся, не зови, не кричи и не кляни. Вадим не придет. Он теперь навсегда будет жить в их памяти; с каждой останется свой Метлицкий, тот, которого они смогли понять и запомнить.
  
  - Люба, пожалуйста, верни мне мою одежду. Мне надо к нему, ну пожалуйста, - произнесла Ксения, не сдерживая слез.
  
  - Меня накажут, - ответила медсестра, стараясь не встречаться с девушкой взглядом.
  
  - Я всё равно уйду, - упрямо повторила Ксения. - Я должна быть с ним, понимаешь?
  
  - Понимаю, - пробормотала Люба, смаргивая слезинку. Спустя пару секунд, она добавила: - Хорошо. Я помогу тебе.
  
  Медсестра скрылась за дверью, а Ксении казалось, что время тянется, как резина. Она смотрела в окно, как солнце играет в листьях деревьев, сияет на голубом небе, украшенном легкими облаками. И ей не верилось, что природа может быть такой безмятежной, когда у нее в душе царит настоящая тьма, так и не ушедшая с небосвода в тот роковой день. Предчувствия, как никогда, оказались пророческими. Девушка не хотела повернуть всё вспять, она понимала, что это невозможно. Она не загадывала далеко вперед. Всё ее существование в данный момент было подчинено единственному желанию - увидеть последнее пристанище мужчины, который сделал ее свободной, позволил стать собой.
  
  В палату зашла Люба. Она протянула Ксении сверток одежды, сумочку и паспорт.
  
  - Вот твои вещи. Только сейчас на улице холодно, хоть и солнце светит. Еще два дня назад было жарко, но после урагана сразу же стало прохладно. Как будто Вадим с собой забрал тепло, - девушка всхлипнула, но продолжила: - Я его с тринадцати лет люблю, как только увидела в фильме, где он Айвенго играл. А ты?
  
  - Я тоже, - тяжело вздохнув, произнесла Ксения, прогоняя от себя ненужные сейчас воспоминания и правду, открывшуюся ей, когда Вадима не стало.
  
  Она так гнала от себя эти мысли, запрещала думать о природе своих отношений с мужчиной, заведшим ее в каменный лабиринт сомнений, но именно сейчас девушка осознала, какие именно слова не успела сказать Метлицкому.
  
  - Он на Новодевичьем кладбище, рядом с родственниками. Метлицкие были раньше помещиками, а Вадим - один из потомков. Наверное, поэтому, у него такие роли удавались лучше всего. Когда он Дубровского играл, то я, пять раз на спектакль ходила, - продолжала тараторить Люба, помогая Ксении подняться, избавиться от видавшей виды больничной ночной сорочки и надеть джинсы.
  
  - Спасибо, - искренне произнесла девушка, обнимая медсестру на прощание.
  
  - Скажи ему, что любишь. Он теперь всё видит и слышит.
  
  Ксения ничего не произнесла в ответ, лишь неопределенно покачала головой, направляясь на выход из палаты. Ей удалось незаметно проскользнуть мимо дежурной медсестры, что-то пишущей в журнале на посту. Она миновала вахтершу у входа в приёмный покой, оказалась на улице.
  
  Солнце светило ярко, но не давало желанного тепла. Ветер пронизывал, не позволял согреться в желтых лучах осеннего светила. Небо было высоким, прозрачным, равнодушным, абсолютно чужим. Ксения медленно брела в толпе к остановке автобуса, прохожие оглядывались на девушку, одетую не по сезону - белая футболка, светлые джинсы, босоножки на платформе, маленькая сумочка, ремень которой перекинут через плечо. Казалось, что странная незнакомка вышла из двери, за которой осталось лето, и ей срочно нужно вернуться назад.
  
  Но Ксения не замечала прохлады, не думала о том, как выглядит. Ее память достала из своих закромов и укромных уголков мозаику воспоминаний, и теперь крутила их, словно в калейдоскопе, складывая всё новые и новые узоры.
  
  Девушка, сев в автобус, закрыла глаза и увидела перед собой синий взгляд в обрамлении темных ресниц, в котором скользило сожаление, горячая нежность и тоска. Она ощутила жаркое прикосновение к своей ладони. Последние секунды, когда Вадим был рядом, когда он просто был, существовал. А теперь осталось лишь тело, погребенное в узкой и темной яме, засыпанной грудой земли. Скоро оно исчезнет, станет прахом, рассыплется в пыль. И лишь среди воспоминаний он будет жить, говорить, дарить жаркие и страстные поцелуи.
  
  Ксения зажмурилась, чтобы не расплакаться навзрыд. Она не смогла быть с ним в момент прощания. Возможно, это и к лучшему. Вадим останется с ней не мраморным изваянием, покоящимся среди алых гвоздик, не ледяным и застывшим телом, из которого уже ушел мятежный и неукротимый дух, а мужчиной из плоти, вместо крови в жилах которого струился огонь.
  
  У кладбища девушка оказалась под вечер. Огромные, кованые ворота распахнуты настежь, но Ксения застыла перед ними, страшась войти в обитель ушедших. Она долго вглядывалась вперед, смотря на мощеный тротуар, деревья, которые в лучах уходящего солнца казались чудовищами из сказки, протягивающими кривые руки к живым людям, посмевшим ступить на их территорию и нарушить дремотную тишь.
  
  Где-то среди обелисков и крестов нашел свой последний приют Вадим. Его сопровождали со всеми почестями, которые он не получил при жизни. Ведь не этого он хотел. Он стремился не к признанию, а к возможности реализоваться без указок свыше. А теперь ему уже все равно...
  
  - Чего застыла? Заходь уже! - услышала Ксения старческое бормотание. - Стала на проходе.
  
  Около ворот, с внутренней стороны кладбища стояла старуха неопределенного возраста и неопрятного вида. На ней были надеты самые разные вещи, явно с чужого плеча и не первой свежести, а на голове красовалась косо повязанная косынка с цветочным узором. Она подслеповато щурилась, пытаясь рассмотреть Ксению.
  
  - У тебя тут кто лежит-то? Чего боишься? - прошамкала она. - Иди уж, не заберут тебя. На кладбище живых бояться надо, а не мертвых.
  
  - Вы не знаете, где похоронены Метлицкие? - спросила девушка, все еще не в состоянии спросить, где покоится Вадим.
  
  - А как же не знать-то! Сегодня, чай, ты не первая девка будешь, кто на последний поклон к нему идет. Шастаете здесь, будто воскресите. Добегался Вадимка, ой, добегался. Придет было на могилку, нальет стопочку и мне говорит: "Давай, Семеновна, за упокой души моего папаши выпьем". А чего уж не выпить-то? Я всегда согласная. Мать себе делянку оставляла рядом с мужем, а вот глядишь, сынок на нее-то и попал.
  
  Ксения замерла. До какой степени, оказывается, она мало знала о Вадиме. Он никогда не говорил ей о родителях, отношениях с ними. И теперь она узнала от кладбищенской бродяжки о том, что здесь похоронен его отец, а рядом с ним теперь лежит и сын.
  
  - Куда идти? - жестко спросила девушка, не слушая больше бормотание старухи.
  
  - Прямо иди, а потом налево повернешь. Сразу увидишь, там цветов море.
  
  Ксения сделала шаг за ограду, кивнула бабке и направилась вдоль могил, ища заветный поворот, который приведет ее к тому, кто забрал ее сердце с собой. На девушку смотрели с обелисков люди - мужчины и женщины, старые и молодые, с тоской во взгляде, с радостным выражением лица. Все они когда-то любили, радовались, грустили и ненавидели, а теперь стали лишь прошлым, памятью для близких, которые изредка приходят отдать долг, отрываясь от своих суетных дел.
  
  Кое-где попадались старинные памятники, выполненные в виде ангелов, покрытые сером налетом пыли, опутанные плющом. Казалось, небесные жители попали на землю по нелепой случайности, застыли в виде каменных изваяний, не вынеся тягот бренного существования. Теперь они охраняют усопших, наблюдают за живыми, чтобы те не нарушали их сонный покой.
  
  Девушка боязливо остановилась около поворота, на который указывала старуха, вдохнула воздух, который пах горечью осенних костров, и двинулась вперед, ведомая желанием поскорее увидеть то место, где теперь Вадим останется навсегда.
  
  Могила была завалена венками из искусственных цветов, но и живых было предостаточно. Алые гвоздики, бархатные розы, белые звездочки хризантем - они укрывали яму, в которую спрятали самого дорогого человека, его холодное тело, синие глаза, в которых навсегда застыло небо.
  
  Ксения смотрела вперед и не понимала, зачем пришла сюда, что хотела увидеть. Фотографию, на которой Вадим улыбается краешком губ и прижимает к себе гитару? Черную ленточку, наискось пересекающую угол рамки со стеклом? Венок из еловых лап и красных гвоздик, скрепленный черной лентой, на которой написано: "Покойся с миром"?
  
  
  Он просто моложе и пахнет весной,
  А ты, если сможешь, останься со мной...
  
  
  Девушка ощутила, что замерзла, не может согреться и никто уже не даст того тепла, которое она получала в объятиях Метлицкого. Она присела на лавочку, стоящую около соседней могилки, обхватила себя руками и дала волю рыданиям, которые рвались наружу, не могли больше тесниться внутри.
  
  Слезы градом катились по щекам, капали на землю. Ксении казалось, что вместе с ними из нее уходит воля к жизни. Еще чуть-чуть - и ее глупое сердце, которое все еще не желает признавать жестокой правды, остановится, и ей будет хорошо, так же, как и Вадиму. Ее душа, рассыпавшаяся на мелкие кусочки, соединится воедино, запросится высь, туда, к мириадам созвездий. Она будет парить среди их жемчужного сияния и наблюдать за людьми, которые не могут понять, что здесь лишь суета сует, а там - вечность и покой.
  
  - С тобой все в порядке? - ворвался в ее уединение внезапный вопрос.
  
  Девушка дернулась, как от удара плетью, встрепенулась подстреленной ланью, а наивная надежда шевельнулась глубоко внутри. Но голос, удивительным образом похожий на голос Вадима, был чужим, незнакомым. В нем не было ленивых ноток, заставлявших сердце подпрыгивать и нестись галопом, он не окутывал, словно темный бархат.
  
  - Глупый вопрос, - сквозь слезы произнесла девушка, и, не пытаясь успокоиться, утереть слезы, обернулась к говорившему.
  
  Мир покачнулся, перевернулся и вновь стал на место. Ей показалось, что перед ней стоит Метлицкий, пристально смотрит и сейчас он прижмет к себе, успокоит, скажет, что все происходящее - не более чем дурной сон, который уже закончился. Он здесь, он рядом, он вернулся...
  
  Но нелепые надежды рухнули под напором реальности. Перед Ксенией стоял молодой человек, ее ровесник, и смотрел внимательными голубыми глазами, в которых плескались невыплаканные слезы, горечь и отчаяние. Каштановая челка падала на лоб, а длинные волосы спускались за ворот кожаной куртки, которую совсем недавно носил другой мужчина. Девушка не могла не узнать эту вещь, потому как не раз сама надевала ее. Не в силах вымолвить ни слова, она продолжала рассматривать пришельца, потревожившего ее покой.
  
  - Ты - поклонница? - спросил парень, присаживаясь рядом с Ксенией и доставая пачку "Мальборо" из кармана. Из другого кармана он привычным жестом достал зажигалку, покрутил ее в тонких и красивых пальцах.
  
  Ксения завороженно наблюдала за его манипуляциями, не понимая, почему этот мальчишка так разительно напоминает ей Вадима, заставляет вглядываться в его лицо, ловить каждый жест и ждать слов: "Ну Ксюха, ты чего? Прекращай это мокрое дело. Ведьма моя зеленоглазая, я с тобой...".
  
  - Взял куртку отца, когда из квартиры уходил, а в ней сигареты остались, - косо усмехнувшись, произнес он. - Как будто знал, что я у него их заберу. С пятнадцати лет так делаю, он прекрасно знал об этом и никогда не ругал. Матери говорил, что все через то проходят, ругаться смысла нет. Так как тебя зовут? Прости, не расслышал. Я Андрей, - гулко добавил парень, когда молчание затянулось.
  
  - Ксения, - непослушным языком произнесла девушка, пытаясь не упасть в обморок.
  
  Вот и произошла встреча, которую она откладывала столько времени, хотя Вадим не настаивал на том, чтобы она скрывалась от его сына. Она сама просто не знала, как вести себя с парнем, который младше нее всего на два года и мог бы быть ее другом.
  
  - Так ты поклонница таланта? - задал вновь свой вопрос Андрей. - Не отвечай, сам вижу. Знала бы ты, сколько их здесь было за этот день. Наверное, все пришли, кого отец осчастливил.
  
  - За что ты его ненавидишь? - заикаясь, произнесла Ксения.
  
  - Разве? Я?! Да я им восхищаюсь! - губы парня предательски задрожали. - Я так много хотел сказать ему, но не успел. Мать меня часто ругала за то, что грублю, а я .. Я хотел быть равным, взрослым, таким, чтобы он мной гордился.
  
  - Он и гордился, - проглатывая слезы, сказала девушка и осеклась.
  
  Она посмотрела на Андрея, и замерла, боясь, что он обо всем догадается. Ксения ужаснулась, ей захотелось убежать отсюда, лишь бы не видеть осуждения на лице сына Вадима.
  
  - Наверное, я не знаю, - тихо произнес он. Андрей положил в карман зажигалку и сигареты, именно таким жестом, как делал его отец, и девушка всхлипнула. - Эй, ты же совсем замерзла! Держи, - парень снял куртку, набросил ее подрагивающие на плечи Ксении.
  
  Она дернулась, будто пораженная электрическим током в самое сердце. Из вещи ушел неповторимый запах ее прежнего владельца. Ксения ощутила легкий аромат одеколона, которым обычно пользовался Вадим, табака и больше ничего. Кожаная куртка была согрета телом молодого парня, который хоть был сыном Метлицкого, но не был им самим. Казалось, что Вадим забрал с собой всё, что может напоминать о нем, давать иллюзию своего незримого присутствия.
  
  - Спасибо, - еле слышно произнесла она, шмыгнув носом. Добавила: - Почему на фотографии он с гитарой? Он не любил ведь, когда его снимают так. Хотел быть именно актером, пел для своих.
  
  - Самый последний снимок из кинопроб. В Италии фильм должен был сниматься, Анна привезла и настояла, чтобы эта фотография была, - Андрей горько усмехнулся. - Безутешная вдова. Приехала, затаилась, выжидала... Отец погиб, а она сразу распоряжаться в квартире стала. При нем вела себя, как шелковая. Помесь гюрзы со скорпионом.
  
  - Терпеть ее не можешь? - проронила девушка, вглядываясь в лицо, выискивая знакомые черты.
  
  - Не знаю. Отношения у нас никогда не складывались. Да мне на нее плевать, по большому счету, как и на других женщин отца. Знаю, что он мать не разлюбил, - хмыкнул парень, упрямо подняв подбородок. - Это Анна ревновала отца ко мне и к матери, когда он приходил к нам, мне помогал. Не могла понять, что первая семья не забывается.
  
  От этих слов по сердцу Ксении разлилось тепло. Милый, такой наивный мальчик. Продолжает верить, в то, что родители - нерушимое целое, живут порознь по чьей-то злой воле. Андрей оказался именно таким, каким его описывал Вадим: упрямый, гордый, добрый, надежный; в чем-то взрослый, а в чем-то - сущее дитя. Ксения невольно улыбнулась, в непонятном порыве коснулась его теплой руки. Андрей внимательно стал рассматривать ее, не отдернул руку, наоборот, накрыл второй ладонью.
  
  Девушка замерла, а он произнес:
  
  - Ну хватит плакать, этим его не вернешь. Всегда так было. Помню, что мама не плакала, когда отец ушел. Сказала, что мы его только привязываем к земле, крылья отрываем, а теперь..., - вздохнув, Андрей нежно коснулся растрепанных волос Ксении, которая застыла в дурманном оцепенении, не в силах сбросить его. - Не надо плакать, Ксюха.
  
  - Как ты меня назвал? - охнула девушка, не в силах сдержать новый поток слез.
  
  - Я так свою однокурсницу называю, - пожал плечами парень. - Прости, если обидел.
  
  Ксения в ответ лишь покачала головой, пытаясь разобраться в своих чувствах. Вадима не вернешь, разум понимает это, а глупое и беспокойное сердце замирает от голоса его сына, пытается найти в его лице черты отца, хочет видеть в парне совершенно другого мужчину. Того, кто дал ему жизнь, и того, кем он никогда не будет. Не стоит даже надеяться.
  
  Сумерки спустились на землю, размыв очертания памятников, деревьев и скамеек у могил. Мир живых слился с миром мертвых. Ксения и Андрей молчали, каждый замкнулся в своем собственном горе. Девушка больше не плакала, силы медленно оставляли ее, парализуя движения, заставляя смотреть в одну точку.
  
  Она закуталась в кожаную куртку, пыталась ощутить тепло Вадима, но его, конечно же, не могло быть здесь и сейчас. Что делать и куда идти дальше, Ксения не знала, да и не хотела знать. Она застыла среди двух миров, в наступающей осеней ночи, которая дарила обрывочные воспоминания: Вадим подвозит ее домой на машине, резким и уверенным мужским жестом прижимает к себе, их губы сливаются воедино. Они долго целуются в свете оранжевого фонаря, и затем, подхватив ее на руки, Метлицкий направляется к ее подъезду; она отдается ему с жаром, неистово, царапает спину, тихо стонет и просит продлить этот миг. Бессвязный шепот, движение тел, нежность и обостренные желания, пульсация сердец в унисон. Хрипловатые нотки в голосе, уверенные жесты и кривоватая ухмылка... Всё это ушло навсегда, как и не было.
  
  Прошел год, но, кажется, что всё это было только вчера. Теперь придется начинать всё сначала, но после встречи с Метлицким она сожгла все мосты за спиной, отстранилась от друзей, жила лишь сегодняшним днем, где было две Ксении - одна прилежная студентка, думающая об учебе и будущей карьере, а другая - страстная женщина, существующая лишь рядом с мужчиной, блуждающим в собственном аду. Теперь же надо было начинать всё сначала в мире, где его нет. Где взять силы и стимул, чтобы начать дышать, заставить сердце биться, не говоря о том, чтобы хотеть чего-то большего? У Ксении ответа не было.
  
  ========== Поворот восьмой ==========
   А должно быть за порогом и теплей,
  На ступеньку выше? На стеклах копоть.
  Там и мирра, и елей, всё для тех, кто выжил...
  
  Сизая ночь распустила крылья, укутала кладбищенский пейзаж пеленой, стирая границы между реальностью и потусторонним миром. Надгробия, скамейки, деревья вырисовывались в пространстве неясными силуэтами, медленно растворялись в сгущающейся мгле. Редкие звезды казались глазами ангелов, наблюдающих за клочком земли в городе, где вместо привычной суеты и шума царят умиротворение, тишина и вечный покой. Воздух пах горечью костров, на которых сгорели сухие листья, будто в наказание за то, что лето ушло, и место на троне заняла янтарная осень.
  
  Ксения не ощущала страха. Она смотрела в темноту, держала за руку Андрея, который хранил молчание. Тишина была осязаемой, но не пугающей или гнетущей, а естественной, правильной, закономерной. Девушка легко сжимала ладонь парня, пытаясь найти хоть какой-нибудь якорь, удерживающий ее на этом свете, чтобы убедиться - происходящее не сюрреалистический бред, который создало больное воображение. Ощущение теплой ладони давало иллюзорное спокойствие и связывало души тонкой ниточкой; и у Ксении, и у Андрея было горе, которое они переживали сами, не делясь словами, не говоря, что же они чувствует и как больно внутри, но молчание их делало близкими.
  
  Девушка вздрогнула, когда Андрей легко высвободил свою руку, достал из кармана сигареты. Щелкнул кремень зажигалки, огонек выхватил из чернильной ночи его лицо, и Ксения в очередной раз попыталась отогнать от себя образ мужчины, который с тем же выражением, застывшим на чувственных губах, прикуривал сигарету. Она поежилась, тяжело вздохнула, пытаясь доказать своему уставшему разуму, что Вадим больше не придет, пора привыкнуть и не ждать. Но это такое было не по силам измученному и кровоточащему сердцу, которое билось и трепетало, как птица, угодившая в силки.
  
  - Пойдем, я провожу тебя, - произнес Андрей.
  
  Ксения молча поднялась со скамейки. Ей было все равно, куда и с кем идти. Она не могла вернуться в квартиру к Вадиму, потому что там была его законная вдова, она не хотела домой, где всё напоминало о первой ночи, которую они провели вместе. Просто шла рядом с Андреем, не снимая куртку, которую парень набросил ей на плечи. Они брели по мощеному тротуару в полной темноте, слушая гулкое эхо шагов.
  
  Ксения никогда не была суеверной, не верила ни в одну силу, кроме человеческого разума, но сейчас ей стало мерещиться, что из-за темных обелисков и деревьев за ними наблюдают чьи-то глаза, смотрят в след, прожигают взглядом спины. Она теснее прижалась к Андрею, желая почувствовать рядом с собой теплое и сильное тело того, кто может защитить ее от опасности и неясной угрозы. Парень приобнял Ксению за плечи, но так, словно испытывал неловкость от того, что касается незнакомой девушки, которую встретил в подавленном состоянии на могиле отца.
  
  Ксения задрожала, передернула плечами. От Андрея не укрылся нервный жест, и он еще крепче сжал ее хрупкие плечи.
  
  - Ксю, ты замерзла? Или боишься? - спросил он тихо.
  
  - Да, - односложно, на грани слуха выдохнула Ксения, понимая, что просто устала, выбилась из сил и хочет закрыть глаза, не думать ни о чем. Но она позволила рефлексам руководить измученным телом, продолжала идти к кованым воротам, за которыми жил привычный шумный город.
  
  - Хочешь, я тебя провожу домой? Автобусы еще ходят, мы успеем на метро. Где ты живешь?
  
  - На Котельнической, - ответила Ксения, а в мыслях всплыл совершенно другой голос.
  
  - Неплохо устроилась, - хмыкнул парень.
  
  Сердце дрогнуло от чувства дежавю. Подобный диалог уже происходил в ее жизни, но вместо хрустальной сентябрьской ночи был жаркий июнь, за рулем машины сидел Вадим, и Ксения ловила черты его лица в веренице фонарей, освещавших автостраду. Воспоминания больше не приносили острой боли, лишь саднящее ощущение безвозвратной потери оставляло в душе тонкий шрам. И с каждым новой картинкой, извлеченной из омутов памяти, таких рубцов становилось всё больше и больше.
  
  Наконец-то, показались ворота, которые по-прежнему были распахнуты настежь. Неподалеку горел уличный фонарь, бросая неровное пятно света на выщербленный асфальт. Ксения замерла на мгновение, не решаясь сделать шаг вперед, покинуть место, где Вадим нашел свое последнее пристанище. Однако Андрей не понял ее замешательства, он просто шел вперед, потянув девушку за собой. И ей ничего не оставалось делать, как двинуться дальше, пересекая невидимую грань, разделяющую два мира.
  
  Едва они оказались за оградой, то ночь обрела иные краски, наполнилась звуками, словно в динамиках прибавилась громкость, до этого сведенная к минимуму. Стали слышны проезжающие по дорогам автомобили, торопливые шаги пешеходов, а тишина осталась по другую сторону массивных ворот.
  
  Неожиданно, из-за поворота показалась машина. Она резко остановилась недалеко от того места, где стояли Ксения и Андрей. Девушка непроизвольно дернулась, пытаясь высвободиться из объятий парня, которые казались уже неуместными и ненужными. Тот намек понял без слов, убрал руки, и она едва не упала, покачнувшись на неровном асфальте. Между тем, автомобиль остановился, водитель заглушил двигатель, погасил фары, выбрался из салона и направился к молодым людям.
  
  - Андрюш, зачем так делать? Я-то сразу понял, куда ты пойдешь, а вот мать волнуется. Ушел, не сказал, куда, да еще с Анькой поругался. Не стоит она того.
  
  Ксения судорожно сглотнула ком, образовавшийся в горле. Костя стремительно приближался к ним, а девушка не знала, что ей делать, как себя и вести. Ей было страшно от того, что друг сейчас всё расскажет сыну Вадима. Ксении захотелось скрыть правду от парня, который на мгновение стал ей близким. Они пережили одно горе на двоих, и ей теперь не хотелось делать ему еще больнее.
  
  - Дядя Костя! - наивно, по-детски выкрикнул Андрей. Ксения невольно усмехнулась. Складывалось ощущение, что она ровесница Меркулова, а парень, стоящий рядом с ней - ребенок их лучшего друга. - Зачем ты приехал? Я сам могу добраться домой.
  
  - Да знаю я, что можешь. Вера совсем извелась, пришлось мне обещать, что верну сына целого и невредимого. Матери тяжело, как и всем нам.
  
  - Всем? - зло выплюнул парень. - Анна не очень-то горевала, я смотрю. Даже у простых поклонниц в душе горя больше. Да, Ксюха?
  
  Ксения замерла, не зная, как реагировать на последнюю фразу Андрея. Сердце подскочило к горлу, дыхание в груди сперло. Она всего лишь поклонница. Не больше, не меньше. Та, которая последний год была с Вадимом, видела, какие демоны терзают его изнутри, знала о его слабостях и пороках, чувствовала неистовую страсть, - просто поклонница таланта, у которой от горя душа разорвалась в клочья.
  
  - Ксюша?! - Костя подбежал к ней, прижал к себе, и у девушки не было сил сопротивляться. Слезы сами потекли ручьем. - Ну всё, тихо, тихо, моя хорошая. Где ты была? Я так испугался за тебя, - шептал ей на ухо Меркулов.
  
  - Вы знакомы? - удивленно спросил Андрей, наблюдая за развернувшейся картиной в тусклом свете фонаря.
  
  - Да, - пробормотала девушка, все еще прижимаясь к Косте, как будто он был единственной опорой, способной удержать ее от шага вникуда.
  
  - Ксюша почти родственница, - отстранившись, сказал мужчина. - Она была невестой моего племянника, ее родители дружны с моей сестрой. Мы давно не виделись, да еще последние события. Правда, Ксеня? - с нажимом спросил Костя.
  
  Она просто кивнула головой, не желая отвечать, говорить половину правды сыну Вадима. Сейчас ей хотелось оказаться хоть где-нибудь, лишь бы подальше от этого места. Ксения не могла больше видеть кованые ворота, распахнувшие беззубый рот, в надежде проглотить живого человека, решившего навестить последнее пристанище своего близкого, не могла больше думать о том, что Вадима нет рядом, и он не вернется. Ей хотелось забыться и не думать о том, что же будет завтра.
  
  - Ничего себе! Мир тесен! А ты знаешь отца лично? - не хотел униматься Андрей.
  
  - Кто его не знает, - устало обронил Костя, но тут же поправился: - Не знал.
  
  - На даче познакомились. Я с женихом бывшим туда приезжала, - произнесла Ксения, - не смогла быть на... Не смогла попрощаться, решила прейти просто так.
  
  - Давайте разговоры все потом, - быстро произнес Костя. - Садитесь в машину, по пути поговорим. - Он открыл заднюю дверцу для Ксении, Андрей же сел на переднее кресло.
  
  Девушка забралась в машину, закрыла глаза, пытаясь отогнать воспоминания трехдневной давности, раскрутившие колесо событий. Прошло так мало времени, а ей кажется, что от южной ночи, в небе которой сгорали звезды, и сегодняшней чернильной темноты пролегли столетия.
  
  Давным-давно она лежала в объятиях Вадима на теплых камешках, прогретых солнцем, наслаждалась его близостью. Много лет назад она так же сидела на заднем сиденье в автомобиле, смотрела в синие глаза, ловила в них нежность и сожаление. Как безвозвратно всё ушло, смешалось в вихре времён. Одна секунда - мир раскололся на две неровные части с острыми краями, на которых застыли события того года, что Ксения провела с Метлицким. Даже если она будет аккуратно касаться этих осколков, то все равно ее душа будет резаться об их неровные края, возрождая новые и новые события в памяти, причиняя неимоверную боль.
  
  Ксения сидела с закрытыми глазами, старалась не прислушиваться к разговору, который происходил между Костей и Андреем, но получалось плохо.
  
  - Андрей, ты же взрослый парень, должен понимать, что к чему! Аньке так же тяжело, как и нам всем. Она просто по-другому реагирует. И потом, она ведь вдова законная, расписывались они здесь. Просто отца твоего всегда было сложно понять. Вот жена его и хочет показать, что имеет право распоряжаться вещами. Хоть что-то может ей принадлежать.
  
  - Отец был человеком. Просто человеком со своими слабостями. Героем он в фильмах был. А в жизни... Кость, ну ты же знаешь! Я его понимал, мама понимала, а она - нет! Ей всего мало было, толкала его на авантюры разные, а теперь она его именем прикрывается, да и раньше это делала! Перед тем, как уехать из Москвы, он к нам пришел, о чем-то с матерью разговаривал на кухне, меня на балкон покурить отправил... Мама задумчивая ходила, пыталась мне сказать что-то, и тут твой звонок... Не просто так, это случилось.
  
  - Андрюш, в том, что случилось, не было ничьей вины. Вадик всегда ездил слишком быстро, да и не успел бы он ничего сделать. Я же был с ним, - Костя замолчал. - Всё бы отдал, время бы вспять повернул. Веришь?
  
  - Да знаю, - Ксении показалось, что Андрей готов всхлипнуть, но парень удержался. - Только пусть эта женщина слова подбирает и знает, что не одна она на свете неповторимая. Были у отца кроме нее "подруги". Пусть не изображает жертву. Быть рядом надо было, и не обвинять теперь его черт знает в чем, да еще среди труппы, среди друзей. Мерзко это всё. Отец жен своих не бил, но тут сделал бы исключение. Уверен.
  
  Костя ничего не сказал в ответ, а Андрей, насупившись, замолчал, отвернулся к окну. Дальнейшая часть пути прошла в молчании, чему Ксения была только рада. Информация, как снежная лавина, смела все здравые мысли. Она не могла понять, что же такого сделала Анна, о чем говорил сын Вадима. Сейчас ей хотелось закрыть глаза, сделать так, чтобы всё происходящее поскорее закончилось.
  
  Меркулов остановил машину около типовой многоэтажки, в окнах которой горел свет, мелькали силуэты людей. Оттуда веяло теплом и уютом обычной жизни - размеренной, простой, без хитросплетений судьбы, поворотов в каменном лабиринте, который уже далеко увел Ксению, оставив за спиной стремления, глупые мечты, как у сотен обывателей вокруг.
  
  Андрей обернулся назад, посмотрел на девушку, небрежно произнес, словно пытаясь замять неловкость, возникшую между ними после появления Кости.
  
  - Я тебе позвоню, Ксюха.
  
  - Ты не знаешь мой номер, - она через силу попыталась выдавить из себя улыбку.
  
  - Раз я сказал, что позвоню, значит, так и будет, - твердо произнес парень, а у девушки перед глазами затанцевали цветные пятна, а сердце ухнуло в груди. Отгоняя воспоминания о летнем утре, когда его отец произнес те же слова, Ксения пожала плечами, дав понять, что верит Андрею.
  
  Когда парень, попрощавшись, вышел из машины и направился к себе домой, Костя резко обернулся назад, взял девушку за руку.
  
  - Ксюша! Как ты меня напугала! Где ты была? Тебя не было дома, у Вадика ты точно быть не могла, потому что Анька туда приехала за два дня до вашего возвращения. У меня ключи от квартиры были, я ее встречал в аэропорту, успел твои вещи собрать, отвез к себе. Как раз сказать пытался Вадиму, и вдруг... Я не знал, где тебя искать... Тут похороны надо организовывать, а у меня мысли о тебе, лишь бы с тобой ничего не случилось...
  
  - Я в больнице была, Костя, - безжизненно произнесла Ксения.
  
  - Что?
  
  - В больнице. Неважно это. Я не знаю, куда мне идти, что делать, - девушка закусила губу, чтобы не разрыдаться в полную силу.
  
  Костя нежно коснулся ее лица, отбросил прядку, упавшую на глаза, провел пальцем по щеке, стирая слезинку. Ксения на долю секунды застыла, а потом дернулась, будто от удара тонким прутом - ей показалось что-то неправильное в этом жесте, нечто, способное разрушить дружбу и теплые отношения, которые всегда были между ней и Меркуловым.
  
  Мужчина поморщился, затем повернулся к рулю, твердо произнес:
  
  - Одну я тебя не оставлю. Едем ко мне, твои вещи всё равно там.
  
  В ответ девушка безразлично пожала плечами. Она была готова оказаться, где угодно, лишь бы не в одиночестве, что неимоверно пугало, вызволяло на свободу тоску и боль, обжигающие всё внутри, словно горячие угли, которые вытащили из камина.
  
  Оставаться в живых - непростая работа.
  Оставаясь в живых, что-то даришь взамен...
  
  Ксения наблюдала, как за окном машины проносятся дома, деревья, плафоны уличных фонарей, сияющие огни вывесок магазинов. Костя вел машину уверенно, не превышая скорость, не игнорируя знаки, ограничивающие движение. Но Ксении хотелось почувствовать движение, познать вновь чувство полета. Она давно привыкла к тому, что машина должна нестись вперед подобно своему водителю, не подчиняясь общим правилам, выбиваясь из потока транспорта, ползущего стальной змеей по улицам города.
  
  Меркулов остановил автомобиль около подъезда старого дома, который помнил прежние времена, когда на лице Москвы еще не появились новомодные многоэтажки, знаменуя приход эры космических побед и технических достижений.
  
  В дворе-колодце время по-прежнему текло лениво и неповоротливо, оставляя прежними темный провал арки, ведущей на улицу, низенькие лавочки, буквально вросшие в землю около дверей подъездов. Веянием современности здесь была лишь детская площадка с деревянным грибом - крышей песочницы, с которой уже успела сползти краска.
  
  - В этом дворе мы росли вместе с Вадимом, - тихо произнес Костя, захлопывая за Ксенией дверь автомобиля. Резкий звук эхом разнесся по двору, нарушая сонное умиротворение ночи. - Квартира, где я сейчас живу, принадлежала моим бабушке и дедушке, они воспитывали меня и сестру, когда родителей не стало. Вадик жил в соседнем подъезде, вон квартира Метлицких. - Костя кивнул в сторону темнеющего окна на втором этаже. - Прости, Ксюш, накатило, сам не знаю, почему.
  
  - Тебе тоже плохо без него?
  
  Меркулов лишь кивнул в ответ. Было видно, что мужчина не привык демонстрировать свои истинные чувства, поэтому чувствует себя не совсем комфортно.
  
  - Пойдем, ты дрожишь, замерзла. - Костя приобнял Ксению, и она направились в подъезд.
  
  Ксения с трудом преодолела узкие ступени, чувствуя, как с каждым шагом ноги становятся непослушными. Ее лихорадило, голова кружилась, и единственное, чего хотелось девушке - забыться, провалиться в яму, где нет ничего и никого.
  
  - На тебе куртка Вадика? Откуда? - спросил актер, открывая дверь квартиры.
  
  - Андрей... Я забыла ему вернуть.
  
  - Ничего, перебьется. Оставь себе. Пусть будет памятью.
  
  - Памяти у меня и так много. Кому бы отдать половину, - вздохнула Ксения, борясь с решившими пролиться градом слезами.
  
  Меркулов распахнул дверь квартиры, приглашая войти ее первой. Девушка робко ступила за порог, подождала, когда мужчина затворит за собой дверь. Их окутал полумрак прихожей. В комнатах не горел свет, лишь свет фонаря падал пятном на пол в гостиной, видневшейся из дверного проема. Тикали часы, и у Ксении вновь сжалось сердце от непрошеных воспоминаний, которые так и норовили в очередной раз подсунуть картинку из прошлого, дать испробовать на вкус новый глоток тоски и муки.
  
  Костя зажег свет в прихожей и гостиной, Ксения поморщилась, пытаясь совладать с собой; глаза болели, в висках ломило. Меркулов аккуратно снял с ее плеч куртку. На мгновение показалось, что ее лишили кожи, убрали тот кокон, который надежно укрывал от внешнего мира, способного раздавить жестокостью, несправедливостью, ужасной правдой. Ксения хотела было дернуться, попросить вернуть назад вещь, из которой уже ушел неповторимый запах Вадима, но которая была ярким напоминанием о нем, о том, что Метлицкий был, жил, дышал.
  
  У девушки закружилась голова, она коснулась рукой плеча Кости, а он внезапно подхватил ее на руки, не слушая слабых и неуверенных протестов. Меркулов зашел в гостиную, уложил Ксению на диван, сам присел рядом.
  
  Она даже не пыталась рассматривать интерьер квартиры, в которой оказалась впервые. Из всего непростого убранства помещения ее внимание привлекла всего одна незначительная вещица - на стене висела черно-белая фотография, с которой улыбался Вадим, а рядом с ним застыл Костя, приобняв друга за плечо.
  
  Таким Метлицкого Ксения никогда не видела. И дело было не в том, что на снимке он был гораздо моложе, чем когда они познакомились, моложе, того возраста, в котором остался навсегда...
  
  На фотографии Вадим улыбался открыто, всем ветрам на зло, он был настоящий, живой, как будто еще не было той злой силы, выпившей его душу до дна, забравшей неистовую любовь ко всему сущему, подменив его истинные чувства на суррогат из ленивого интереса к происходящему и отголосков кипучей энергии, которая виднелась в его глазах.
  
  Ксения перевела взгляд на Костю. Светлая челка, обычно разделенная на два пробора, падала на лоб, в серо-голубых глазах подстреленной птицей билось то же горе, неизбывная тоска, которую испытывала она. Меркулов попытался ободряюще улыбнуться, но вместо этого уголки его красивых и четко очерченных губ мелко дрогнули, а девушка заметила, что щеки мужчины украшены щетиной пшеничного оттенка.
  
  Этот образ человека растерянного и сломленного внезапной смертью лучшего друга резко контрастировал с тем Костей, который и в жизни стремился быть франтом и героем-любовником, стараясь не выходить из выбранного им когда-то амплуа.
  
  - Ксюша, когда ты ела в последний раз? - заботливо спросил Меркулов.
  
  - Не помню. Да я и не хочу. Ничего не хочу, - равнодушно обронила Ксения.
  
  - Давай, я сейчас что-нибудь принесу, - Костя хотел подняться, но девушка отрицательно помотала головой.
  
  - Не хочу есть, - устало проронила она. - Я ничего не хочу. Просто побудь со мной, не оставляй, иначе я свихнусь. Не верю, до сих пор не верю, - плечи Ксении дрогнули, она хотела задержать слезы, но в носу защипало, и плотину прорвало.
  
  Захлебываясь в рыданиях, Ксения прижалась к Косте, пытаясь уцепиться за него, почувствовать хоть какой-то ориентир, указывающий направление, в котором ей предстоит двигаться дальше.
  
  Меркулов нежно перебирал волосы, затем его теплые пальцы принялись стирать блестящие дорожки со щек, а губы переместились к виску. Ксения почувствовала его дыхание, и то, как близко губы Кости находятся от ее лица, как щетина колет нежную кожу. Она не перестала плакать, но замерла, не в силах понять, что именно делает друг. Казалось, что между ними появилась преграда, которая должна вот-вот рухнуть, будто кирпичная кладка в ветхом доме. Невесомый поцелуй в уголок глаза, из которого катились крупные слезы, прожег насквозь, ударил током.
  
  - Моя хорошая, когда-нибудь всё пройдет, больно не будет, - прошептал ей на ухо Костя, от дыхания которого Ксению затрясло, сотни электрических импульсов пробежали по позвоночнику. Она попыталась высвободиться, но Меркулов еще теснее сжал ее в своих объятиях.
  
  Ксения замерла, пристально разглядывала мужчину, пытаясь понять, чем же вызвано такое поведение, почему в его глазах застыло еще большая тоска, а лицо на мгновение исказила гримаса, которую она так и не смогла разобрать. Их взгляды встретились.
  
  - Не бойся меня, Ксюша, не надо. Прости, - Костя бережно завел за ухо растрепанные волосы девушки, вновь стер бегущие соленые ручейки со щек. - Я знаю, что с Вадиком мне не тягаться, всегда так было. Не могу смотреть, как ты медленно уходишь вслед за ним.
  
  - Костя, я не понимаю...
  
  Меркулов приложил указательный палец к ее губам. Ксения вздрогнула, судорожно схватив воздух, стремительно покинувший легкие и не хотевший возвращаться назад.
  
  - Всё ты понимаешь, - горько усмехнулся мужчина, убирая палец с губ, и тыльной стороной ладони обвел контур ее лица. - Ксюш, я ни на что не претендую, не требую от тебя. Всегда считал, что мой племянник тебе не пара, но и тогда ничего не ждал, а когда тебя в квартире Вадима увидел, то, как что-то во мне оборвалось, и я внезапно вдруг понял...
  
  Первое, что хотела сделать Ксения - закрыть уши, чтобы не слышать, не осознавать того, что пытается сказать Костя. Она всегда считала его другом, верным, надежным, способным прийти на выручку, умевшего утихомирить вспыльчивого и импульсивного Вадима, а теперь ей сделалось страшно. Эти слова она хотела услышать лишь от одного человека, но он унес их с собой в закат, в могилу. Отделавшись от навязчивого состояния спрятаться от правды, как в детстве, залезая под кровать, Ксения устало посмотрела на Меркулова.
  
  - Ксюш, прости, - проронил тот, - совсем из колеи выбит, не знаю, что творю. Не бойся меня. Я не буду больше об этом. - Он замолчал, отводя взгляд в сторону. Спустя пару секунд вновь посмотрел на девушку, произнес совершенно иным тоном: - Давай, я постелю тебе в спальне, а сам лягу на диване?
  
  - Не надо. Мне и тут хорошо. Костя, расскажи мне о Вадиме. Как вы познакомились? Я ведь почти не знаю его прошлое. Каким он был?
  
  - Таким, как ты его узнала - бешеным, безрассудным. Всегда заступался за меня во дворе перед старшими пацанами. Я на три года младше, вечно с книжками ходил из библиотеки, а банда дворовая меня поджидала, чтобы поиздеваться. Вадик в драку лез не раздумывая. Не терпел несправедливость. Потом он поступил в театральное, я следом за ним... А теперь худрук хочет мне роль его отдать, а я не могу. Такое ощущение, что место его занимаю, - Костя сделал паузу, собираясь мыслями. Добавил: - Он очень любил тебя, Ксюша. Ты была для него последним испытанием. Сам мне сказал однажды. Просил присмотреть за тобой, если вдруг с ним что случиться. Чувствовал он, что уйдет, последние полгода. А я не верил ему, смеялся.
  
  Ксения покачала головой, тяжело вздыхая. Вадим предельно ясно дал понять, чем являются их отношения. Никакой романтики и прочей выспренней чуши, которую пишут в романах. Лишь неприкрытые желания, опаляющая страсть... Любви не существует в подобных парах, пора давно это понять и привыкнуть. Волшебство достается лишь женам. Но чувство, которое поднялось откуда-то из глубин, вошло в сердце острым осколком льда, заставило его очередной раз кровоточить. Ксения зажмурилась, чтобы отогнать ненужные и причиняющие боль мысли.
  
  - Костя, не надо об этом. Я не знаю, что было между нами, и не хочу уже знать. Я скучаю, не могу поверить, внутри все разрывается, дышать трудно. Еще Андрея увидела, показалось сначала, что...
  
  Голос сорвался, но слезы, как оказалось, имеют свой лимит, который уже исчерпан. Из уставших и припухших глаз не показалась влага, и Ксении показалось, что там остался лишь песок, который резал лучше острого ножа.
  
  - Ксюш, - Костя вновь провел рукой по ее волосам, - нужно время. Звучит глупо, ты сейчас в это не веришь, время всё расставит на свои места. И Андрюшка парень, конечно же, хороший, я его с рождения знаю, но от Вадима в нем практически ничего нет. Может быть, только голос. Он другой совсем, более мягкий, нет в нем бесшабашности, ищущей натуры. Не найдешь его отца там, даже не пытайся.
  
  - Я и не собиралась. Вадима ничто уже не вернет, - она вздохнула. - Только мне еще предстоит понять это, не ждать звонка, не выглядывать его машину, стоя на ступеньках университета, не аплодировать, глядя на сцену...
  
  - Ксюш, я с тобой, сколько нужно, - произнес Костя.
  
  - Спасибо, - искренне прошептала Ксения, стараясь не встречаться с ним взглядом.
  
  Слишком много потрясений произошло за столь краткий срок. И пусть Меркулов пока ничего не просил, ничего не требовал взамен, но между ними уже образовалась стеклянная преграда, готовая треснуть в любой момент и поранить острыми осколками. Ксении не хотелось терять друга, который в нынешних обстоятельствах оставался единственным близким человеком в большом и таком холодном городе.
  
  Если раньше она думала, что не сможет существовать в мегаполисе, зная, что Вадим ездит по улицам, ходит по тротуарам без нее, то сейчас она пошла бы на любое безумство, заключила бы сделку с любой силой, лишь бы он просто был, дышал с ней одним воздухом, косо улыбался и с интересом рассматривал поклонниц, дарящих цветы на ступенях театра.
  
  Но, увы, это было, конечно же, не возможно. Пора смириться, принять, но не забыть. Да и как можно выбросить из памяти мужчину, от прикосновений которого она сгорала, словно ведьма на костре? Того, кто дал пьянящее чувство свободы, помог стать собой, наплевав на все общественные ограничения и порицания? Ответов не было.
  
  Ксения легла, свернулась калачиком, притянув колени к груди, закрыла глаза. Девушка почувствовала, как Костя накрыл ее теплым пледом, еще раз провел рукой по волосам, но это уже было не с ней, осталось с другой стороны реальности. Удивительно, но сон мгновенно забрал ее с собой, увел по тайным тропам. Ксении удалось забыться, не думать о том, что принесет ей новое утро, и как начинать жить заново, возвращаясь к суетным делам и заботам. Ее поглотила липкая вата забытья.
  
  ========== Поворот девятый ==========
   Тревога ушла на покой вместе с болью.
  Чего бы хотеть - завтра все будет хуже.
  И каждые новые сутки по счету -
  Серы и мокры, как осенние лужи
  
  Пять дней прошли, словно в чаду, не оставив в памяти видимых различий между собой, соединившись в один сплошной ком. Ксения просто лежала на диване, смотрела в одну точку, пытаясь понять, как существовать дальше в городе, где нет больше Вадима, а есть лишь серое небо, плачущее дождями, люди, несущиеся по улицам сплошным потоком, лужи на асфальте и мелочные дела, складывающиеся в основу бытия. Ей предстояло вновь вернуться к прежнему ритму жизни, но апатия по-прежнему не уходила, сдавливала сердце бетонной плитой.
  
  Костя пытался растормошить интерес к происходящему, завязывал с ней пустопорожние беседы, лишь бы она не замыкалась в себе, однако Ксения лишь безучастно кивала в ответ. Вместо каких-либо связных мыслей у нее в голове царил хаос из обрывочных воспоминаний: жаркий шепот, неистовые ласки, сладкая истома и трепет тела, лукавство, затаенное в синих глазах и иглы крошеного льда в пристальном взгляде. Вадим заполнил всю ее суть, как прежде. Но сейчас он был призраком, бестелесным духом, который не мог прийти, вновь наполнить смыслом будни.
  
  Метлицкий, как бриллиант, на гранях которого всеми цветами играет радуга, раскрашивал жизнь, каждый раз удивлял, наполнял невообразимыми чувствами, зачастую полярными, противоположными и пугающими, но всегда яркими. И вот, с его уходом окружающий мир стал блеклым, как дождливый сентябрь, накрывший Москву сыростью и опавшей бурой листвой.
  
  Ксения сидела у окна, водила пальцем по стеклу, следила за дождевыми каплями, медленно стекавшими на козырек подоконника с обратной стороны. Она наблюдала, как деревья роняют листья, на неровном асфальте образовываются лужи, а в песочнице мокнет забытый кем-то из ребятни плюшевый мишка.
  
  Плакать сил больше не было. Казалось, что в глазах вместо слез застыли острые кристаллики льда, царапавшие веки, оставляющие рваные раны на сердце, которое по-прежнему гнало теплую кровь по венам.
  
  Воспоминания вихрем роились в голове, вновь и вновь прокручивая слова, сказанные Вадиму. Она обещала, что начнет всё сначала, что будет жить, не станет бросать вызов судьбе. Когда-то на морском берегу Ксения согласилась с мужчиной, а теперь не знала, как не предать его память и где взять стимул для выполнения клятвы, сорвавшейся с немеющих от поцелуев губ.
  
  Через пару дней начнутся занятия в университете. Подумать только, когда-то ей казалось, что несданный зачет - целая трагедия, потрясение основ бытия. Теперь же Ксения не знала, как сможет вернуться к друзьям, слушать их беспечные беседы. Она понимала, что их простой уклад жизни бесконечно далек, ей будет трудно вновь стать своей, захотеть узнавать что-то новое.
  
  Когда-то знания, которые получала девушка на лекциях, пьянили, заставляли испытывать азарт, порождали интерес, будили амбиции достижений. Теперь же то всё казалось ненужным, неважным и минутным, но лишь обещание, данное августовской ночью, точно якорь, удерживало Ксению на грешной земле. Она стала собственной тенью, которая потерялась среди стен боли и тоски.
  
  Вечерело. И без того унылый день терял краски, накрывал город серой кисеей. Девушка по-прежнему сидела на своем месте, ставшим привычным за то время, пока она жила у Кости. Ксения застыла мраморным изваянием, не шевелилась, лишь переводила глаза от мокрого асфальта на темные окна, видневшиеся на противоположной стене.
  
  Там когда-то жил Вадим вместе со своими родителями, играл во дворе в детстве, влюблял в себя девчонок, пел им песни под гитару. Он мечтал о том, что станет известным актером, будет каждый раз вживаться в новую роль, испытывать себя, открывать новые горизонты. Так и вышло. Он всегда добивался цели. И теперь он получил то, что хотел последнее время - обрел долгожданный покой. Но что делать ей? Уйти следом или исполнять данное обещание? Забыть всё, что было, как страшный сон и жить, как раньше? Ксения передернула плечами. Силы были на исходе. Надо было что-то делать, иначе она сойдет с ума от пустоты, заполнившей душу, неизвестности, взявшей за горло цепкими лапами, парализующей тоски, которая рвала сердце на части.
  
  Ксения тяжело вздохнула, вновь заглядывая в темные провалы окон квартиры Метлицких. Костя сказал, что мама Вадима на время уехала жить к первой невестке, потому что не может еще прийти в себя после смерти сына. С Анной же у всех друзей и родных были отношения крайне натянутые. Став полноправной наследницей и хозяйкой положения, вдова решила, что память о муже будет принадлежать ей одной: сменила замки на входной двери в квартире, активно стала раздавать откровенные интервью, граничащие со скандальностью, заграничной прессе, всячески вытесняла сына от вещей отца. Не разрешила забрать Андрею даже пустяковые фотографии или пластинки, которые являлись ценностью лишь для него одного.
  
  Анна Руссо в глазах людей, не знающих деталей и хитросплетений жизни Метлицкого, стала едва ли не святой, которая буквально вылепила из алкоголика и скандалиста известного актера, бросив на алтарь самопожертвования имя и карьеру. Безутешная вдова ловко играла роль, приобретала популярность среди простых людей, которые всегда охочи до перетирания подробностей из жизни знаменитостей.
  
  Костя просто был вне себя от выходок женщины, а Ксения отнеслась к этому на удивление спокойно. Вспоминая разговор с Вадимом, ожидала чего-то подобного. Его жена вновь была великолепной дивой, сумевшей даже из горя выйти с поднятой головой и извлечь из своего положения выгоду.
  
  Хлопнула входная дверь в квартиру, в прихожей звякнули ключи. Костя приехал из театра. Он зашел в комнату, нарушив уединение Ксении. Меркулов остановился позади нее, бережно положил руки на плечи. Девушка ощутила исходящее тепло от ладоней, прикрыла глаза.
  
  - Ксюш, сколько ты здесь уже сидишь?
  
  - Не знаю, - она пожала плечами, и Костя убрал руки. - Мне домой пора возвращаться. Завтра занятия начнутся. Хватит, засиделась уже у тебя. Спасибо за гостеприимство.
  
  - Ты в этом точно уверена? Может быть, мне с тобой поехать или у меня еще поживешь?
  
  - Костя, - она усмехнулась, - мне не нужна нянька. Не бойся, не сделаю ничего с собой. Чем быстрее я буду среди людей, забью голову чем-то, кроме воспоминаний, тем будет легче.
  
  - А по ночам в квартире ты что делать будешь? - спросил друг. - Ты ведь не спишь нормально. Я заметил, и не смей говорить, что это не так. Ксень, тебе нужна помощь, не замыкайся в себе.
  
  Ксения отвернулась от окна, посмотрела на Костю. Детально его лицо было рассмотреть невозможно из-за полумрака, который заполнил комнату и с каждой секундой все больше сгущался.
  
  - Буду книги читать, статьи писать. Займусь тем, что отвлечет, - ровным голосом проронила она.
  
  - Ксюш, - Меркулов бережно коснулся ее руки, - ты всегда всё носила в себе. Даже когда с Владиком встречалась, никто догадаться не мог, что он тебе противен. Только взгляд твой я однажды увидел и понял, что к чему. Сейчас ты опять запряталась, как улитка в раковину. Если эту боль хранить в себе, то она тебя на части разломит в конечном итоге.
  
  - А что я должна сказать, Кость? Что скучаю, с ума схожу и жду, что он вернется? Что еще толком не верю в случившееся? Что с Вадимом я была собой, могла на волю свои чувства выпустить и не боятся, что осудит? Ты это и так знаешь, всё видел. А сейчас я просто хочу домой. Хочу попробовать начать сначала. И давай больше не будем об этом.
  
  - Какая же ты дурочка, - прошептал Костя, вновь касаясь плеч. - И не переубедишь тебя никак...
  
  - Угу, - Ксения вздохнула. - Со мной всё будет хорошо. Обещаю. Можешь звонить мне хоть каждый вечер и проверять, жива ли я.
  
  Костя лишь хмыкнул в ответ, но ничего не сказал. Ксения поднялась со стула, который стоял около окна, включила свет, зажмурилась от нестерпимо яркого сияния лампочки. Меркулов молча наблюдал за ней, сосредоточенно обдумывая что-то.
  
  Она отправилась на кухню готовить ужин, решив, что хватит себя жалеть и пора уже хоть чем-то помочь Косте и отплатить ему за гостеприимство. Автоматически доставала продукты из холодильника, накрывала на стол, и еще больше уверилась в своем решении - пора возвращаться в большой мир. От воспоминаний не спрятаться, не скрыться, как ни старайся, но суетные дела и быт способны отодвинуть их на второй план. Большой город с его извечной спешкой сможет временно вытеснить из мыслей боль потери, закрыть на замок удушающую тоску.
  
  ***
  
  Квартира встретила Ксению тишиной, которую нарушал лишь старинный маятник. Девушка вошла в прихожую, дождалась Костю, который помог занести сумку с ее вещами и покупки, сделанные по дороге домой. Меркулов не хотел оставлять ее в одиночестве, но в итоге сдался. Упрямством она могла поразить и сотню породистых мулов.
  
  Когда за другом закрылась дверь, то Ксении показалось, что она попалась в западню; даже у себя дома ей всюду мерещился Вадим. Присев на диван, она обхватила плечи руками, принялась раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь понять, как же заставить себя быть сильной, заснуть ночью и завтра утром отправиться на занятия в университет, улыбаться своим однокурсникам и демонстрировать всему миру, что с ней всё хорошо, не произошло ничего экстраординарного. Конечно, никто из университетских приятелей не знает о ее романе с известным актером, но, тем не менее, демонстрировать, что в ее жизни произошли перемены, девушка не собиралась из принципа.
  
  Телефонный звонок вернул Ксению в реальность. Аппарат продолжал дребезжать, требовать внимания к своей персоне. Она нехотя поднялась с дивана, направилась в прихожую, подняла трубку, в надежде, что кто-то ошибся номером. Разговаривать с кем бы то ни было, ей сейчас абсолютно не хотелось.
  
  - Да, - устало обронила Ксения в трубку.
  
  - Ялта вызывает, - хорошо поставленным голосом сообщил оператор.
  
  - Соединяйте.
  
  На том конце провода раздался сухой щелчок, прошло несколько секунд, и Ксения услышала встревоженный бабушкин голос:
  
  - Ксеня! Наконец-то! Я тебе не могу уже несколько дней дозвониться! Где ты была? Я уже извелась вся.
  
  - Бабуль, - она не стала лукавить, - я у Кости Меркулова жила всё это время. После того, как Вадим... Я не смогла остаться одна. Прости, что не позвонила. Я себя не помнила. Надо еще родителям звонить, отчитываться, что я готова идти на учебу, что у меня всё хорошо.
  
  - В газете я про Вадима прочитала. Давай тебе звонить, а ты к телефону не подходишь несколько дней. Решила приехать. Завтра самолет, так что встречай.
  
  - Бабуль, да не надо, - вяло запротестовала Ксения, но в ее душе уже затеплилась надежда: она не будет одна в огромном каменном городе, среди чужих людей, прохожих и безразличных взглядов.
  
  - Надо, внучка, и не спорь. Я, может быть, за последнее время в отпуск хочу пойти, тем более сезон закончился, без меня справятся. Заместитель у меня на что? Так что, я к тебе приеду. Будет с кем поболтать вечерком.
  
  - Буду ждать, бабуль. Спасибо.
  
  - Да не за что. Не оставлю я тебя один на один с горем. До завтра, милая.
  
  Положив трубку, Ксения ощутила, как невидимая сила, придавившая ее к земле, медленно ослабила давление, ей физически стало проще дышать. Поблуждав по квартире, включила телевизор. Разноцветные картинки сменяли друг друга, голос за кадром деловым и сухим тоном, в котором сквозила неестественность, что-то вещал о быте африканских племен. Ксения легла на диван, укрылась любимым пледом и сама не заметила, как заснула тяжелым сном без сновидений.
  
  С приездом бабушки, казалось, блеклый мир стал обретать былые краски, наполнялся светом. В первый вечер Ксения, сжавшись в комочек, рыдала в подушку, а Софья Михайловна просто гладила внучку по голове, как в детстве перебирала ее каштановые пряди, не говоря лишних слов. Девушка чувствовала поддержку, постепенно смогла раскрыть душу, где скопилось слишком много тайн и недосказанности, которые в течение года пылились в темных закромах.
  
  Подобные ночные беседы приносили ей несказанное облегчение. Так говорить она могла лишь с Вадимом, который никогда не осуждал, принимал ее без лишних слов, утешал одним вечным и закономерным способом. Она растворялась в его обжигающих ласках, забывала себя.
  
  Занятие в университете смогли дать Ксении ощущение твердой почвы под ногами, она смогла уйти с головой в учебу и не думать в течение дня о том, кто уже никогда не вернется. И лишь по ночам она вновь и вновь вспоминала его лицо, синие глаза, в которых плескалась неутоленная страсть или горячая нежность, лукавую улыбку и плотно сомкнутые губы, когда их обладатель был не в духе. Вадим навсегда остался пленником памяти, которая сковала их железными цепями, а ключи от кандалов забросила в глубокую пропасть.
  
  ***
  Жизнь вошла в привычное русло, медленно потекла между будней перемежающихся островками выходных. Каждый вечер Ксения задерживалась в университетской библиотеке, брала самые сложные задания, писала статьи, занималась переводами иностранной прессы. По выходным к ней приезжал Костя, ставший в один миг бабушкиным любимцем; то ли взыграла благодарность за то, что мужчина не оставил внучку наедине с горем, то ли Софья Михайловна ощущала себя по-прежнему молодой женщиной и не могла устоять перед теми комплиментами, которыми осыпал ее словоохотливый актер.
  
  К посиделкам на кухне по выходным присоединилась Мила. Если среди университетских парней она слыла едкой и колкой девчонкой, к которой мало кто отваживался подходить без риска услышать про себя что-либо нелицеприятное, то с Меркуловым подруга разительно менялась. Ксения лишь усмехалась себе под нос. Милка влюблялась каждые две недели, вела себя с каждым предметом обожания одинаково, и спустя некоторое время тут же разочаровывалась в своем избраннике. Костя же давным-давно привык к подобной реакции слабого пола в свой адрес, поэтому старался делать вид, что ничего не замечает.
  
  Друзья, теплая компания, вечерний чай, посиделки на кухне в свете оранжевого абажура - всё это возвращало Ксению к жизни, отогревало озябшую душу, не давало осколкам памяти ранить сердце. Однако раз за разом она ловила себя на мысли, что постоянно думает: "Вот на это Вадим ответил бы такой-то фразой. Надо же! А что бы Вадик сказал в ответ? Сейчас бы он флиртовал с Милой, лишь бы позлить меня". Отсутствие Метлицкого по-прежнему остро ощущалось, но Ксения давно уже не пыталась спорить с судьбой и вести никчемный торг. Она не в силах изменить прошлое. Будущее пока еще было далекой туманной дымкой, которая едва виднелась на горизонте событий.
  
  Осень выдалась дождливой и холодной. Октябрь не радовал золотым сиянием листвы. Деревья за какие-то две недели потеряли свой наряд, остались голыми и беззащитными перед подступающими холодами. Ноябрь принес за собой снег. Белый пух с шорохом ложился на землю, укутывая покрывалом город.
  
  Новый год не подарил ощущения сказки и чуда. Ксения прекрасно знала, что ее желание не исполнится, как бы она не просила высшие силы. Не поможет ни бокал шампанского в руках, не сожжённая записка, растворенная в игристом напитке и выпитая под двенадцатый бой Курантов.
  
  Тысяча девятьсот восьмидесятый год Ксения встретила с бабушкой и Милой. Костя приглашал ее к себе на дачу, но она отказалась, потому как воспоминания о прошлом Новом годе проворачивали острый кинжал, засевший под ребрами, заставляя сердце кровоточить и щемить в груди. Ровно год назад казалось, что судьба смеется над ней, надевает пыточные приборы инквизиции на душу, но теперь она отдала бы всё, лишь бы танцевать с Вадимом под пристальным взглядом его жены. Ей безумно хотелось ощутить его прикосновения, позволить уверенной руке сжимать ее ладонь и вести в танце.
  
  Меркулов не стал устраивать пышных гуляний. В итоге, все общие друзья Вадима собрались вместе, устроили вечер воспоминай без излишеств, которыми всегда отличались праздники в кругу этой компании. Но Ксения не рискнула к ним присоединиться. Хрупкое душевное равновесие, которое едва появилось, могло быть снесено цунами, порожденным при общении с людьми, которые стали близкими за прошедший год. Они все служили связующим звеном между ней и Вадимом.
  
  Зимняя сессия напомнила о себе бессонными ночами, горой учебников. Девушка выпала из реальности, сосредоточилась на учебе. Бабушка всё время была рядом с ней, поддерживала и в итоге пришла к выводу, что хватит с нее работы. Пора уже становиться полноправной пенсионеркой, уезжать в Москву, тем более дочь и зять по-прежнему работали заграницей, на сей раз в дружественной Уганде, домой не собирались еще около года.
  
  Ксения была только рада такому повороту событий. Она уже не представляла, как сможет остаться один на один со своими воспоминаниями, которые удушливой волной приходили к ней во снах, брали ледяной рукой за горло, заставляли просыпаться в слезах, холодном поту, звать Вадима. Его голос был слышен в шуршании дождя по крыше, силуэт появлялся в темных углах комнаты, в мареве лунного света и вновь растворялся в ночи, напоминая ей, что назад уже не вернется. Никогда.
  
  
  На перекрестках судьбы, как будем - "ты" или "Вы"?
  На это кто бы мне дал ответ.
  Глаза психозом луны до неприличья полны
  Не разберешься, где да, где - нет...
  
  
  Февраль вновь засыпал Москву снегом. Небесная хозяйка выбивала свою перину с усердием: на улицах вновь образовались сугробы, успевшие растаять неделю назад и подарить надежду на весеннее тепло. На крышах домов, козырьках подъездов, деревьях, казалось, лежит пушистая вата. Воздух пах морозной свежестью, которую не вытеснил городской смог.
  
  Ксения задержалась в библиотеке допоздна, собирала материал для статьи, увлеклась и не следила за временем. Лишь строгая дама в сером костюме и больших очках напомнила ей, что пора заканчивать научные изыскания. Ей, возможно, домой не надо, а вот работница библиотеки туда очень стремиться.
  
  Вот теперь пришлось идти через темную аллею к автобусной остановке. За деревьями можно было различить огни большого города, услышать шум проезжающих автомобилей, голоса людей. Но в тиши зимнего парка лишь снег жалобно скрипел под ногами. В отдалении горел единственный фонарь, падая тусклым пятном на белый покров тропинки, где виднелась вереница самых разнообразных следов.
  Ксения замерла на мгновение, ей показалось, что кто-то идет следом за ней. Но проверять свою догадку она не стала. Просто ускорила шаг, слыша, как снежный наст хрустит в такт ее шагам.
  
  За день по дорожке прошли сотни людей, а вот теперь, на ночь мороз постепенно сковывал рыхлый снег, делая тропку опасной для каблуков сапожек. Сделав еще пару шагов, Ксения поняла, что не сможет идти в том темпе, который выбрала для себя, остановилась, попыталась выровнять дыхание. Легкие пронзили колючки, сердце неистово заплясало в груди. Она поправила капюшон дубленки, повесила на плечо ремень сумки, который так и норовил сползти.
  
  Ксения никогда не боялась ходить по ночному городу, ее не страшили темные дворы и гулкие подворотни. Но именно сегодня заснеженная аллея, с единственным горящим фонарем, видневшимся в нескольких метров от того места, где она находилась, наводили на нее непонятный ужас, который не объяснялся рационально.
  
  На улице от снега было светло, даже если кто-то решил так же, как и она отправиться этим путем к остановке общественного транспорта, то, что здесь такого особенного и необычного? И потом, сразу ведь заметно будет, что кто-то идет. Успокаивая себя разными рациональными доводами, девушка продолжила движение вперед, но уже ругая себя за глупость. Высокие сапожки с толстым каблуком, может быть, и хороши для дефилирования по коридорам университета, но вот при ходьбе по снегу, который в некоторых местах уже успел превратиться в лед, они могут стать причиной травмы.
  
  Не успела Ксения обругать себя последними словами, как каблук подломился, она потеряла равновесие и растянулась на мерзлом снегу, больно ушибив коленку, а так же для полного комплекта, стесав кожу на ладони.
  
  - Черт! - прошипела она, безуспешно пытаясь подняться.
  
  Сумка упала с плеча в сугроб, капюшон опустился на лоб, закрыв видимость обзора. Нога болела, ранка на ладони саднила, надо было подниматься, но проклятый капюшон закрывал глаза. Ксения, как никогда, почувствовала себя слабой, беспомощной, хуже слепого котенка. Откинув тяжелый капюшон за спину, она почувствовала себя увереннее, сделала глубокий вдох, чтобы успокоится, но тут же пожалела - морозный воздух уколол не хуже, чем иголка.
  
  В следующее мгновение произошло то, чего девушка никак не ожидала: к ней метнулся темный силуэт и протянул руки. В желудке образовалась пустота, сердце забилось где-то в районе горла. Ксения взвизгнула, но сильные руки, сжимавшие ее железным кольцом, уже оторвали ее от промерзлой земли, подняли в воздух и очень аккуратно поставили на ноги.
  
  - Ксюш, с тобой всё в порядке? - произнес взволнованный голос, который резанул слух похлеще острого ножа. Ленивый бархатный тембр забросил лассо, туго затянув петлю вокруг девушки. Она поняла, что ноги становятся ватными, а земля уносится прочь со скоростью света.
  
  Мужчина продолжал держать Ксению, а она боялась поднять глаза и посмотреть на своего нежданного спасителя. Не отдавая себе отчета в нелепости подобных мыслей, ей неистово захотелось, чтобы ее тайные фантазии стали явью: произошла нелепая ошибка или смерть Вадима - инсценировка, чтобы запутать спецслужбы, которые давно имели виды на его устранение; всё это долгое время он был заграницей, а теперь вернулся за ней. Однако разум, отрезвленный морозом, вернулся на место, убивая напором реальности глупые мечты. Ксения, невольно дрожа всем телом, подняла глаза на человека, который все еще держал ее в объятиях.
  
  - Андрей! - выдохнула она, чувствуя, как сердце замедляет бешеную скачку, возвращается к привычному ритму.
  
  Ксения узнала своего нежданного спасителя, и не смогла скрыть разочарования с примесью бессильной злости. Почему именно он? Вадим, ну где же ты?!
  
  - Привет, Ксюха. Прости, не хотел тебя напугать, - извиняясь, произнес парень, даря ей ободряющую улыбку.
  
  - Ничего, - пролепетала Ксения, злясь на глупое воображение.
  
  Но как же голос Андрея походил на голос его отца! Девушка не могла поверить, что говорит с ней не Вадим. Она смежила веки, представила, что вместо голубых глаз на нее смотрят синие, с затаенной болью и лукавством, а ленивые нотки баритона продолжают уводить ее вслед за собой в мир жаркой страсти.
  
  - Прости, Ксюша. Мне, правда, очень жаль. Я хотел подойти к тебе, когда увидел тебя на ступеньках библиотеки, но ты так быстро проскочила мимо меня, что я просто пошел за тобой, хотел окликнуть... Ты шла, ничего вокруг не замечала, я всё это время решал, как подойти к тебе...
  
  - Андрюш, да всё в порядке, - улыбнулась Ксения, слушая сбивчивые объяснения парня. - Зачем я тебе понадобилась? И как ты узнал, где меня можно найти?
  
  - Да я, - Андрей замялся на несколько секунд, воровато отвел взгляд, - узнал у Кости твой номер телефона. Захотел поговорить. Тебя не было на Новый год, мы с мамой были на даче, вместе с друзьями отца. Подумал, раз ты с Костей общаешься, значит, он тебя пригласит.
  
  - Я дома отмечала, с бабушкой. Так давно ее не видела, не хотела оставлять одну, тем более, она из-за меня приехала из другого города.
  
  - Я с ней по телефону говорил. Она мне и сказала, где тебя найти можно. Бабушка у тебя просто мировая.
  
  - Знаю.
  
  Ксения поймала себя на мысли, что ей вполне комфортно стоять посреди заснеженного парка в объятиях молодого человека, чувствовать на себе его руки, а главное - слышать голос, который увлекает ее в водовороты памяти, достает из глубоких омутов картинки, где главным действующим лицом является отец того, кто сейчас находится рядом.
  
  Закрыв глаза, показалось, что она совершила прыжок во времени и пространстве. Вадим рядом, она даже чувствует его горячее дыхание на щеке, вот он пытается убрать непослушную прядку волос, закрывшую лицо. Однако руки, которые всегда были теплыми, сейчас оказались просто ледяными, прикосновение их пронзало каждую клеточку тела острыми колючками.
  
  Ксению обуял суеверный ужас, она распахнула глаза. Андрей замерзшей рукой убрал спутанный локон, наклонился к ней. Его горячее дыхание скользнуло по щеке, и девушка дернулась, как от удара розгой, болезненно поморщилась. Всё ложь, обман, игра фантазии, которая развеялась туманной дымкой, стояло лишь вырваться из плена иллюзий.
  
  - Ксю, ты в порядке? - тревожно спросил Андрей, продолжая вглядываться в ее лицо. - Мне показалось, что ты сознание теряешь.
  
  - Всё хорошо, - заплетающимся языком, сквозь силу, проронила она, ругая себя разными словами. - Прости, это от испуга. Не делай так больше.
  
  Что именно не стоит делать, Ксения разъяснять не стала, и поняла, насколько фраза прозвучала двусмысленно. Не подкрадываться со спины ночью на пустой аллее? Не прижимать к себе? Не касаться лица замерзшими пальцами? Не быть похожим на отца, который никак не хочет уходить из ее памяти и жизни? Мысли устроили чехарду, прыгали одна на другую, не давали четких ответов.
  
  Андрей, явно понимая неловкость ситуации, разжал капкан рук, и Ксения едва вновь не отправилась на мерзлую землю. Парень продал сумку, которую поднял из снега несколько секунд назад. Она поблагодарила его, попутно думая, о чем бы поговорить, чтобы замять дурацкую паузу, повисшую дамокловым мечом.
  
  Луна, вышедшая из-за рваного кружева облаков, посеребрила пространство, разбросала голубые пятна на снегу, который вмиг засиял тысячью кристалликов. Ксения посмотрела на Андрея.
  
  В первую встречу она запомнила лишь то, что он похож на Вадима. Сейчас же, в призрачном свете ночного светила, парень казался героем, сошедшим со страниц романтического произведения: темные волосы, падающие волнами за ворот кожаной крутки с меховой оторочкой, голубые глаза, прямой нос, чувственные губы; высокий, подтянутый, одет по последней моде.
  
  Ксения вновь, раз за разом, жадно вглядывалась в его облик, вылавливала знакомые черты, принадлежащие другому мужчине, благодаря которому он и появился на свет. Не было в Андрее той мужской уверенности, которая скользила в каждом движении отца, взгляд не приковывал к себе, не брал в плен. Не заметила Ксения и нервных жестов, косой ухмылки. Даже челка, не падала на лоб, а была аккуратно разделена на два пробора. Вадим же постоянно тряс головой, убирая непослушные завитки, так и норовившие скрыть за собой синие глаза.
  
  Совершенно запутавшись и растерявшись, девушка застыла посреди белой ночи, не обращая внимания на волшебную картину, которой решила побаловать природа припозднившихся путников посреди Москвы. Ей не было дела до игры теней на снегу.
  
  Ксения поняла, что еще не избавилась от наваждения, которое ей подарил Метлицкий. Даже уйдя насовсем, за грань тьмы и света, он не желал оставлять ее в покое. Она все еще ждала, не могла забыть, вспоминала и медленно умирала без его ласк, без объятий и вихря желания, который захлестывал ее от одного прикосновения к нежной шее чувственных губ. Вот и сейчас, сердце дрожало, рвалось наружу, подпрыгивало, будто теннисный мяч на корте, от разочарования, что с ней рядом стоит не Вадим, а его сын.
  
  В полумраке Андрей казался мраморной скульптурой классицизма, вышедшей из-под резца античного мастера. Он был красив, изящен, молод. Вот кому надо было становится актером. Девчонки бы рыдали по ночам в подушку, заваливали его письмами, клялись в вечной любви.
  
  Вадим же никогда не слыл именно красивым, но в нем была какая-то сила, не оставляющая женщинам даже шансов на сопротивление его дьявольскому шарму и обаянию. Волевое, рельефное лицо, чувственные, красиво очерченные губы, удивительные глаза цвета индиго. Он был разноплановым актером, он был разным, сотканным из противоречий, но при этом оставался собой. Да, он изменял женам, а вот себе - никогда!
  
  - Ксюш, я тебя провожу. - Андрей разорвал цепкие объятия тишины, подошел к Ксении, взял ее под руку.
  
  - Хорошо, - пожав плечами, согласилась та.
  
  Она сделала шажок, все еще проклиная свои сапоги, которые скользили, заставляли ноги разъезжаться в разные стороны. Ксения крепко ухватилась за руку Андрея, и тут же судорожно втянула ртом морозный воздух, когда он высвободился из ее хватки, простым и уверенным жестом приобнял ее за плечи. По телу пробежала дрожь. Казалось, это прикосновение дарит тепло, проникающее под толстую шкуру дубленки из рыжей ламы.
  
  Ксения поняла, что ей приятно ощущать на своем плече ладонь парня, ей нравится идти с ним рядом сквозь белое безмолвие парка, смотреть на удивительную луну, похожую на большой круг, вырезанный из прозрачной бумаги.
  
  Но вскоре волшебство развеялось, как мираж в пустыне. Они вышли на ярко освещенную улицу, где по тротуару ходили люди, по широкой автостраде сновали машины, сигналили зазевавшимся пешеходам. Деревья, бережно укутанные снегом, остались за спиной, а впереди - привычный и суматошный город, где иллюминация отбивает всё желание поднять вверх глаза и рассмотреть ночное небо, в центре которого живет полная луна.
  
  - Ты на автобус? - спросил Андрей Ксению, замершую в нерешительности.
  
  - Да, - она кивнула, не понимая, от чего вдруг почувствовала тягу к этому парню. Рядом с ним она ощущала некую завершенность, одиночество разжимало клешни, на какое-то мгновение становилось легко на душе.
  
  - Хочешь, такси возьмем? Сначала тебя домой довезу, а потом уже к себе поеду. Все равно по пути.
  
  - Давай, если это будет не накладно. Если что, платим пополам.
  
  - Ксень, ты меня обидеть хочешь? - Андрей вскинул бровь, пристально посмотрел на свою спутницу. Та поежилась под его взглядом. Вот и желанная резкость, которой так не хватало. Сердце медленно сползло по позвоночнику, вернулось на место и затарабанило в ускоренном темпе.
  
  - Нет, прости. Не думала, что ты такой обидчивый. Давай, кавалер, провожай даму, - Ксения улыбнулась, давая понять собеседнику, что нисколько не сомневается в его состоятельности оплатить поездку на такси.
  
  - То-то же! - ухмыльнулся парень, подавая ей руку, чтобы перешагнуть сугроб.
  
  Остановив машину, они сели на заднее сиденье. Андрей приобнял Ксению, она же старалась не встречаться с ним взглядом. Такси медленно тащилось по нерасчищенной от снега дороге, а девушка искоса рассматривала парня в свете фонарей, склонившихся над тротуарами.
  
  В профиль Андрей был похож на Вадима - те же скулы, тот же разлет бровей, линия подбородка, но когда он поворачивался к ней, то сразу же становился собой, наваждение уходило. Ксения видела своего ровесника, молодого парня, который обещал через несколько лет превратиться в интересного мужчину. У него не было опыта, на нем не лежал груз проблем и неудовлетворенных амбиций. Сын Метлицкого пока еще не сломался, у него за спиной еще росли крылья, он верил в лучший исход, сохранил романтичный склад натуры.
  
  Они разговаривали об учебе, интересах, музыке, о тех мелочах, которые объединяют между собой представителей одного поколения. Андрей учился на режиссерском факультете во ВГИКе, мечтал попасть на телевидение, работал по вечерам. Не то что бы он нуждался в деньгах. Мать получала приличную зарплату на Мосфильме, да и отец не оставлял без материального внимания, привозил вещи из заграницы, не забывал сына в подобных мелочах. Но парень хотел стать самостоятельным, ему не терпелось сравниться с отцом, стать ему близким другом. Еще бы чуть-чуть - и его желание сбылось. За последний год они сблизились, но вот роковая случайность всё перечеркнула...
  
  Ксения внимательно слушала Андрея, делая вид, что сведения для нее являются новой пищей для ума. Хотя, на самом деле, она знала практически всё. Вадим никогда не делал тайны из своего первого брака, охотно делился воспоминаниями, рассказывал о сыне. Теперь же девушка старалась не показать свою осведомленность. Она еще больше укрепилась в своем мнении - Андрей не должен знать, что ее связывало с ее отцом; не хотелось делать ему больно.
  
  Ксения прекрасно поняла, что понравилась парню. С чего бы он стал тогда искать встречи? Только вот сама не могла разобраться в себе, извлечь из темного уголка души честный ответ, как же она сама относится к сыну Вадима. С ним было тепло, легко и хорошо, но не более. Почти те же чувства будил в ней Костя, но вот с Андреем было еще что-то, нечто неуловимое, как невесомая паутинка, касающаяся щеки в погожий и солнечный денек в разгар бабьего лета.
  
  Молчаливый водитель остановил машину около дома Ксении. Девушка вышла, посмотрела на окна квартиры. На кухне горел свет, она даже заметила силуэт бабушки, которая скрылась за занавеской. Ее ждут дома, где тепло и уютно. Она хотела уже направиться в сторону подъезда, как Андрей неожиданно вылез из такси, подошел к ней.
  
  - Ксюш, подожди, не уходи так сразу.
  
  - Жду, - Ксения пожала плечами.
  
  Андрей остановил взгляд на ее губах, и это не скрылось от ее взора. По сердцу пробежала волна нежности, и тут же возникло воспоминание о том, как Вадим уверенным мужским жестом смял ее губы и целовал с таким жаром, что она едва не задохнулась. Оно-то и перечеркнуло весь романтический настрой. Ксения насторожилась, ожидая от парня решительных действий.
  
  Но он всего лишь произнес:
  
  - Ты мне понравилась Ксюш. И я пытался всё это время случайно, или почти случайно встретится с тобой, но как-то не рискнул осенью. Ты выглядела такой подавленной. Помню, увидел тебя на улице. Ты стояла под зонтиком, ждала автобус, но была ты где-то далеко от Москвы, дождя и людей. Я не решился подойти. Потом узнал у Кости твой номер, позвонил... И вот...
  
  Ксения замялась, не зная, как же реагировать на подобные признания. Вадим себя подобными вещами никогда не утруждал. Он просто брал, не оставляя шансов на отступление, и такое поведение казалось логичным и закономерным. Более того, она именно этого всегда ждала. Но Андрей обладал мягкостью, тактом, и девушка была благодарна ему за проявленное терпение. Если бы он сейчас вел себя, как отец, то получил еще более решительный отпор и потерял бы все шансы на еще одну встречу.
  
  - Андрюш, я...
  
  - Ксень, давай еще раз встретимся. Тебе ведь не трудно?
  
  - Нет, что ты.
  
  - Если ты узнаешь меня получше, то вдруг, я тебе тоже понравлюсь? - потупившись, произнес Андрей, а Ксения закусила губу, чтобы не рассмеяться и не обидеть парня. Такой милый мальчик, еще может стесняться в общении с противоположным полом.
  
  - Дурной ты, Андрюшка. Ты мне и так уже нравишься, - мягко сказала она.
  
  - Нет, Ксю, так не пойдет! Говоришь, как моя мама, - хохотнул Андрей, вмиг напомнив своего отца. Ксения тут же поморщилась. А ведь действительно, она воспринимает его, как сына своего мужчины, не видит в нем друга или ровесника, потенциального ухажера.
  
  - Эй, ну мы едем или как? - высунув голову в окно, прокричал водитель такси. - Счетчик крутится, между прочим. Потом еще, студент, скажешь, что платить не чем.
  
  - Не волнуйся, командир! Всё в порядке. Сейчас едем, - резко отозвался Андрей, вновь становясь другим человеком. И уже обращаясь непосредственно к ней, добавил: - Я знаю, где ты живешь, учишься, у меня есть номер твоего телефона. От меня просто так не скроешься. Ну, так как?
  
  - Встреть меня завтра после занятий в это же время, - решительно произнесла она.
  
  - Тогда до встречи, Ксюха.
  
  Андрей на прощание ей подмигнул, сел в такси, машина немного побуксовала в снегу и скрылась за поворотом. Ксения зашла в подъезд, пытаясь унять бесновавшееся сердце. Разум кричал о том, что Вадим не воскреснет, не вернется назад. Андрей - другой, чужой, его надо узнать, не факт, что он станет своим. Но глас рассудка был задушен жаркой волной воспоминаний, глупой надеждой, что всё может повториться и время повернется вспять. Своим появлением Андрей смел плотину, которая образовалась в душе. Моменты, связанные с Вадимом, выскочили на волю, как чертик из табакерки, вновь разбередили раны. Ксения готова была уцепиться за возможность слышать голос Андрея, закрывать глаза и представлять на его месте другого мужчину - того, кто дал ему жизнь.
  
  Стараясь не показывать охватившего ее волнения, Ксения тяжело вздохнула, и направилась по ступеням наверх, размышляя о том, не делает ли она вновь самую величайшую глупость на свете. Однако предвкушение и ожидание новой встречи с Андреем, возможность услышать желанный голос перечеркнули все возникшие сомнения. Чувства, желания, размышления, осколки памяти, надежда на новые события сплелись в один тугой узел, и как бы Ксения их не распутывала, они не поддавались. Она не могла их развязать. Или, быть может, не хотела?
  
  ========== Поворот десятый ==========
   Но в глаза я тебе смотреть не буду,
  И опять, как пришел из ниоткуда,
  Ты уйдешь, взяв с собой кусочек жизни,
  Вновь умрешь, в ночи растворившись...
  
  Ливень полосовал улицы, небеса гремели, молнии косо рассекали облака. На асфальте оставались лужи, пузырились и разрастались с каждой секундой. Майское небо разверзлось, решило выдать весь запас воды, который скопился там за последние теплые денечки. Струйки бежали по стеклу, дождь барабанил по железному козырьку с наружной стороны.
  
  Ксения поёжилась от очередного раската грома, расправила занавеску и отошла от окна. Бабушка уехала на несколько дней в Ялту, решать какие-то вопросы относительно ее квартиры. Девушка осталась в гордом одиночестве.
  
  Выходной день лениво подполз к половине. Заняться было совершенно нечем. Милке в общагу звонить бесполезно, всё равно толком поговорить не удастся - вахтерша потребует не занимать служебный телефон, подруга очередной раз сцепится с ехидной теткой, наживет себе лишние проблемы. Костя уехал на съемки в Одессу, до конца лета они вряд ли увидятся. Андрей же приходил без приглашения, занимая практически всё свободное время Ксении, отведенное для друзей, выкроенное между учебой, переводами статей и практики в редакции газеты.
  
  Сегодня в такой дождь он вряд ли рискнет появиться, хотя, с него станется. Ничего не боится, любит совершать красивые поступки ради дамы. Есть в кого. Наследственность порой творила чудеса со степенными и рассудительными людьми. Девушка косо усмехнулась.
  
  Как сын Вадима заполнил собой окружающее пространство, Ксения не поняла, не заметила, что стала скучать без их тихих бесед, во время возвращения домой, разговоров о планах на будущее. Андрей оказался верен своему слову, встретил ее на ступеньках университета. Встречи стали ежедневными. Парень быстро влился в компанию друзей, тем более, Костю он знал и любил с самого детства, а Мила, на удивление, даже не пыталась строить глазки, поняв, что у него интерес вполне крепкий и уверенный к хозяйке квартиры, где они собираются.
  
  Меркулов пробовал что-то втолковывать и Андрею, завуалированно намекая, что с девушкой не всё так просто, а Ксении пытался объяснить, насколько мальчишка, - так он называл сына лучшего друга по давней привычке, - никогда даже не приблизиться к отцу. В итоге он внял мудрому совету Софьи Михайловны, отстал от молодых людей. Сама же бабушка лишь с грустью смотрела на внучку, но не делала никаких попыток помешать ей наладить хотя бы видимость нормальной жизни.
  
  Связующая нить их первых встреч - Вадим Метлицкий - ушла на второй план. Ксении казалось, что Андрей является частичкой ее души, небольшим подарком, который оставил после себя Метлицкий специально для нее. Парень стал тем, кто способен согреть озябшую душу, вновь раскрасить бесцветную жизнь ярким цветом, предать ей множество оттенков.
  
  Однако сейчас темное небо, набухшее чернотой грозовых туч, напомнило тот роковой день, который забрал у нее Вадима, перечеркнул жизнь на неровные половины, погрузил в беспросветную мглу. Апатия вновь окутала плотным коконом. Давно уже подобного не случалось.
  
  Андрей сумел вытеснить ночь из сердца девушки, наполнил ее существование неким теплым светом, который когда-то дарил его отец. Но если Метлицкий был огромным солнцем, лучи которого опаляли, и Ксения сгорала в нем, будто птица Феникс, и вновь возрождалась из пепла, то его сын ассоциировался с лучиком, который просто освещал дорогу в потемках.
  
  Девушка поежилась, видя в окне, как неровный сполох блеснул на небе, порвал черное полотно грозовых туч. Хотелось расплакаться навзрыд. Опять Вадим показался из глубин памяти и вновь растворился, рассыпавшись на осколки разрозненных воспоминаний. Ксения скучала по его прикосновениям, жарким объятиям, пьянящим поцелуям, ее тело требовало новых порций бесстыдных ласк, которые так щедро и откровенно дарил ей мужчина.
  
  В ту осень, когда его не стало, она так надеялась, хотела, чтобы он остался в ней маленькой, крошечной частичкой, которая смогла бы дать вновь ему жизнь. Однако всё оказалось тщетно. Две недели задержки были вызваны стрессовым состоянием, потрясением, душевной болью. Когда Ксения немного пришла в себя после смерти Вадима, то спохватилась, решила проверить по календарику цикл. Глупая надежда появилась, отчаянно забилась, как попавшая в силки птаха и тут же погасла, спустя четыре дня.
  
  Начавшееся кровотечение едва не сломило девушку окончательно. Она плакала, кричала, словно в агонии, звала Вадима, проклинала и умоляла остаться. Но опять она проиграла, осталась совсем одна. Истерика длилась долго, слишком долго, забрала все силы. Бабушка неотлучно сидела подле нее, молча перебирала волосы, гладила по голове, без слов выказывая поддержку. Если бы не она, то девушка сошла бы с ума от безысходности.
  
  И вот теперь снова накатило, слезы жгли глаза, одиночество накинуло петлю, сжимало сердце намертво. Хотелось исчезнуть, растворится в небытие, чтобы не чувствовать, как тоска вцепилась мертвой хваткой в душу, не хочет разжимать челюсти.
  
  Как не похожи вы, и все-таки похожи.
  Всё остальное растворится в поцелуе...
  
  Резкий и дребезжащий звук дверного звонка заставил Ксению подпрыгнуть на месте от неожиданности. Один длинный, два коротких. Кому-то не терпелось попасть к ней в квартиру. Девушка сморгнула слезинку. В глаза будто насыпали алмазной пыли, которая резала веки, разболелась голова.
  
  Пытаясь натянуть на лицо маску беспечности, девушка распахнула входную дверь. На пороге застыл Андрей, промокший буквально до нитки. Он широко улыбнулся, протягивая девушке букетик цветов, похожих на незабудки.
  
  - Вот! Это тебе! Не дал им погибнуть, - парень протянул чахлые цветочки, которых явно уже ничто не спасет. С его волос капала вода, но вид при этом был донельзя довольный.
  
  - Андрюшка! Ты с ума сошел, - девушка втянула его в квартиру, взяла злополучные цветы. - Под таким дождем и собака на улице не появится, а тебя на подвиги вечно тянет.
  
  - Ксюша, не будь такой серьезной, тебе не идет, - отбился Андрей. - Нравится подарок?
  
  - Очень, - девушка критически осмотрела цветы.
  
  Кроме гвоздик, которыми ее баловал бывший жених, успевший стереться из памяти, как неровный след на песке, больше никто ее букетов ей не дарил. Нет, Вадим, конечно же, отдавал ей все запасы флористики, которым его одаривали поклонницы, но это не считается.
  
  - Вот и отлично, - парень вновь улыбнулся. Выглядел он при этом трогательно, и Ксения смягчилась, не стала высказывать, что любит цветы на клумбах, а не в вазах, где они умирают через сутки.
  
  - Проходи и раздевайся. Еще не хватало, чтобы у тебя воспаление легких началось.
  
  Девушка прошла на кухню, сунула букетик в первую попавшуюся вазочку. Затем подошла к Андрею, который стоял по-прежнему в узком коридоре, мешкал, никак не хотел избавляться от промокшей рубашки, правда, верхнюю куртку все же снял, аккуратно повесил на вешалку у входной двери. Ксения взяла его за руку, буквально втащила в ванную.
  
  - Андрюш, это не шутки. Воспаление легких - опасное заболевание. Давай, рубашку хотя бы сними.
  
  - Желание дамы - закон, - парень косо ухмыльнулся, и Ксения непроизвольно дернулась от его интонации.
  
  Когда он пытался балагурить, то сходство с отцом было поразительным. Голос моментально менялся, приобретал те самые бархатные нотки, которые буквально скользили по коже, грозились взять в плен.
  
  Андрей медленно расстегнул пуговицы на красной рубашке с коротким рукавом, которая была мокрой, впору выжимать. Он положил ее в раковину, выжидательно посмотрел на девушку. Она протянула ему полотенце. Парень взял его в руки, все еще неотрывно глядя на Ксению, замершую в оцепенении, не зная, как реагировать на то, что осталась с ним впервые в интимной обстановке.
  
  Ванная в ее квартире не была типовой клетушкой, но, тем не менее, пространства явно не хватало. Рослый Андрей занимал чуть ли ни половину комнаты, и девушка немного подвинулась к двери. Его темные волосы влажными прядками прилипли на лоб, и парень дернул головой, чтобы они не закрывали глаза. У Ксении сердце застыло, она поморщилась, чтобы отогнать непрошеный образ, который, как оказывается, всегда будет незримой тенью разделять ее и других мужчин, решивших появится в ее жизни.
  
  Андрей невозмутимо вытерся полотенцем, взъерошил волосы, расправил их кое-как ладонью, даже не глядя в зеркало, висящее справа от него. Ксения же наблюдала за ним из-под опущенных ресниц, понимая, что в присутствии парня не испытывает ничего даже отдаленно похожего на ту гамму эмоций, которые захлестывали ее, когда рядом с ней находился Вадим. Его сын был хорошо сложен, с развитой мускулатурой, твердым прессом, на него было приятно смотреть. Конечно же, среди его однокурсниц есть те, кто просто не дают ему прохода. Первый красавец факультета, как-никак.
  
  Но от Андрея не исходила волнами та сила, которая заставляла девушку сгорать, словно ведьма на костре, от одного лишь взгляда, брошенного вскользь, когда Метлицкий расстегивал черную рубашку. Воспоминания воровато прокрались в разум, подсунули картинку: Вадим курит на балконе, она рассматривает его спину, джинсы, приспущенные на талии, влажные темно-русые волосы. Ей хочется прикоснуться к нему, провести пальцами по коже, ощутить тонкое покалывание. В горле тот час стало сухо.
  
  Ксения еще раз посмотрела на Андрея. Тот немного смутился, протянул ей полотенце. С его волос по-прежнему капала вода, текла по плечам и оставляла влажные дорожки на коже.
  
  - Вот теперь я спокойна за твое здоровье. Что за гусарская выходка? В дождь приехать не на такси, а на метро, да еще притащить цветы, купленные у какой-то бабульки в переходе, - нашлась девушка, понимая, что молчание затянулось.
  
  - Это наследственность, Ксень. Отец наградил. А вообще-то, я хотел тебя поразить, - пробормотал Андрей, подарив девушке странный взгляд. Ей показалось, что он затаил дыхание, когда она подошла поближе, стерла полотенцем дорожку капель с его плеч.
  
  - Удалось, - хмыкнула девушка, шутливо толкнув его ладонью по макушке. - Поразил ты меня безрассудством и наплевательским отношением к здоровью. Вот если ты заболеешь, то мне придется возле тебя сидеть.
  
  - Еще скажи, читать сказки на ночь, - хмыкнул парень. - Ксю, какого черта ты иногда ведешь себя, будто моя мама?
  
  - Я тебя старше, - выкрутилась она.- Мой долг заботится о более младшем товарище.
  
  Вопрос резанул по сердцу острым клинком. До сих пор Андрей ей казался младшим, милым, беззащитным. Братом, другом, сыном мужчины, с которым она провела год своей жизни. Он был близким, понятным, таким родным. Девушка испытывала к парню безмерное чувство благодарности за то, что не бросил ее одну, помог пережить самую страшную зиму, которая буквально поселилась в ее душе, выстудила все чувства, кроме острой боли и тоски.
  
  - На какие-то два года. Смешно, Ксюш! Не убегай от меня. Хватит. Скажи честно, я тебе хоть немного нравлюсь? - задал Андрей в лоб вопрос, к которому обещал не возвращаться с их встречи в заснеженном парке.
  
  - Андрюш, ну ты же знаешь, - девушка предпочла не отвечать, вместо этого отвернулась к крючку, повесила полотенце, а когда развернулась, то уткнулась носом в плечо парня.
  
  Он был практически на полголовы выше. Ксения вздрогнула, когда он робко попытался положить руки к ней на талию, чтобы притянуть к себе. Она замерла, стараясь разобраться в своих чувствах. Ничего не происходило. Андрей выжидал, приблизив лицо к ее макушке, его теплое дыхание немного щекотало кожу.
  
  Девушка же не чувствовала ровным образом ничего. Ее тело не бросало в жар от прикосновений, сердце не билось о грудную клетку, не просилось на волю. Ни одного электрического разряда не пробежало вдоль позвоночника, как это обычно бывало, стоило лишь двум синим бездонным озерам пристально посмотреть на нее.
  
  Не выдержал первым Андрей. Он аккуратно провел тыльной стороной ладони по ее щеке, убирая непослушную прядку за ухо. Ксения судорожно сглотнула противный ком, образовавшийся в горле, перевела взгляд на парня. В его голубых глазах застыло смятение. Ему явно было неловко, но он не убирал руку с ее талии, в тоже время боялся продвинуться вперед, крепко прижать к себе.
  
  Повисла пауза. Казалось, время лениво барахтается, словно муха, угодившая в паутину, никак не может выпутаться, и оттого секунды растянулись, став резиновыми.
  
  - Ксюш, - прошептал Андрей, - не отталкивай меня, пожалуйста.
  
  Девушка закрыла глаза, пытаясь понять, чего же ей хочется на самом деле. Она растерялась. Парень ей нравился, она уважала его, как хорошего друга, сына Вадима. Но в тоже время, ей хотелось согреться, получить толику того тепла, которым так щедро делился с ней Метлицкий. Ее телу хотелось вновь хлебнуть огня, текущего по венам, едва он касался губами ее кожи. Однако вихрь не подхватывал ее, не давал истомы и трепета, тихого томления. Цунами не обрушивался, не увлекал за собой в пучину удовольствия.
  
  Ксения закрыла глаза и просто ждала, что же будет дальше. Нежные, мягкие губы нашли ее приоткрытый рот, робко коснулись. Ожидание затянулось. Из глубин памяти всплыли уверенные мужские жесты, глубокие и властные поцелуи, дающие изведать запретный плод страсти, крики и стоны, ногти, вонзающиеся в кожу на пояснице, собственнические поглаживания по спине ладонью...
  
  Калейдоскоп из цветных картинок обострил заснувшую на долгое время чувствительность, тело ожило, природа требовала наверстывать упущенное. Ксения сдалась, но, как оказалось, напрасно. Андрей, разглядывал ее, нежно водил пальцами по щеке. Девушка положила руки ему на грудь, провела ладонями вверх, не ощущая знакомого покалывания. Парень вопросительно посмотрел на нее, и тут нервы сдали, знакомая тоска и черная меланхолия накрыли, будто покрывалом.
  
  Ксения оттолкнула его, выскочила из ванной, захлебываясь рыданиями. Она забежала к себе в комнату, упала на кровать, ударила по ней кулаком. Пружины жалобно скрипнули. Девушка лежала ничком, плакала, будто ребенок, навзрыд, не пытаясь остановиться, успокоиться. Сил больше не было держаться. Острая тоска вновь пронзила жалом сердце, связала по рукам и ногам путами. Вадим не вернется и никому не по силам его заменить.
  
  Не успела понять, что происходит, как почувствовала, что ее отрывают от подушки, сильные руки сдавливают, будто в тисках. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Ксения прижалась к горячему телу, медленно успокаиваясь. Она не открывала глаз, не стирала слез, чтобы не спугнуть призрак, чтобы не потерять ту ниточку, которую ей давало воображение. Она так скучала, так ждала, и вот он...
  
  Отрезвляюще подействовал запах. Горький мед вместо терпкого бергамота. Новый, теплый и пока еще чужой. Молодое сердце уверенно гонит кровь по венам. Оно пульсирует по-другому, не дарит тот привычный мерный стук, под который так нравилось закрывать глаза и считать его удары, погружаясь в сон. Еще одна новая порция боли, подаренная разыгравшимся воображением, подхлестываемая безудержной тоской.
  
  Ксения устало открыла глаза. Андрей провел рукой по ее волосам, бережно поправил бретельку на майке, упавшую с плеча, стер мокрые дорожки на щеках.
  
  - Ксюш, прости, - тихо пробормотал он.
  
  - Это ты прости, - девушка шмыгнула носом. - Веду себя, как законченная истеричка. Андрюш, дело не в тебе, ты очень хороший, правда, просто я...
  
  Вместо ответа Андрей нашел ее губы, нежно коснулся своими губами, не пытаясь углубить поцелуй. Ксения раскрылась ему навстречу, и он осмелел, его язык проник ей в рот, принялся томно ласкать ее нёбо. Девушка не стала сопротивляться, доверилась парню, который аккуратно уложил ее на кровать, сам прилег рядом.
  
  Спустя пару мгновений, которые показались часами, Ксения прервала поцелуй, тихо прошептала:
  
  - Андрей, не надо, не сходи с ума. Я могу обидеть, сделать больно, ты многого обо мне не знаешь... Я тебя старше...
  
  - Мне нужна только ты и никто больше, - упрямо сказал парень. В его небесных глазах застыла решимость. - Если ты не хочешь, то ничего не будет, обещаю, - смягчившись, прошептал он. - Ксюш, пожалуйста, не бойся, разреши мне...
  
  И девушка сдалась, понимая, что всё поздно. Слишком далеко зашло ее стремление увидеть Вадима в этом привлекательном мальчишке, который верит в идеалы. Придумал себе светлый образ. Тем лучше. Быстрее разочаруется и исчезнет из ее жизни, чтобы больше своим видом не бередить раны, так и не затянувшиеся на сердце.
  
  Андрей вновь приник к ней в нежном поцелуе. Размеренный ритм не захлестывал разум, не давал Ксении счастье забыться и отпустить себя на волю, стать свободной от воспоминаний, роившихся в мозге, как пчелы вокруг улья. Она положила ладони на плечи парня, медленно переместила их на спину.
  
  Андрей осмелел, углубил поцелуй, но по-прежнему лежал рядом с девушкой, не придавливал ее тяжестью тела, которую хотелось ощутить. Спустя несколько минут, парень оторвался от нее, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Его глаза потемнели, приобрели оттенок темных морских глубин, но при этом ни на йоту не приблизились к насыщенному цвету индиго, который так жаждала увидеть Ксения.
  
  - Скажи, что хочешь, - прошептал Андрей, склоняясь над девушкой, покрывая ее лицо быстрыми и невесомыми поцелуями.
  
  - А разве ты не видишь? Зачем спрашивать? - она едва сдержалась, чтобы не усмехнуться.
  
  Тактичность в такой момент едва всё не сгубила. Вадим едва ли был такой обходительный даже в двадцать лет. Он приходил, брал, не спрашивая. По праву победителя, воина, заполучившего очередной трофей в схватке. Ксения привыкла отдаваться ему так, словно в последний раз, без лишних раздумий, обнажая нервы и вычеркивая все мысли за ненужностью.
  
  - Я хочу, чтобы ты не жалела потом об этом, - парень продолжил целовать ее лицо, медленно спускаясь к шее, бережно касаясь кожи, как будто боялся сделать больно.
  
  - Не буду жалеть, Андрюш. Главное, чтобы ты потом не пожалел, - проронила девушка.
  
  - Никогда, - жарко прошептал Андрей, целуя ее закрытые веки.
  
  - Тогда поцелуй меня, по-настоящему.
  
  Андрей вновь нашел ее губы, начал томно исследовать ее рот, медленно пробуждая желания от длительной спячки. Ксении показалось, что какая-то неведомая сила толкнула ее вперед, она вцепилась в парня руками, принялась направлять его, сама задала темп поцелую, который вдруг стала набирать обороты. Они оторвались друг от друга, пытаясь отдышаться, и вновь приникли, словно путники в пустыне, не пившие воды несколько дней. Поцелуй все больше распалял желания, и девушка поняла, что цепляется за Андрея, как утопающий за соломинку, она хочет вновь ощутить себя живой, нужной, желанной. Ей было так холодно всё это время, а сейчас медленно, но верно, те жаркие волны, которые дарили ей сладкие моменты удовольствия, вновь заполняют всё естество.
  
  Она позволила рукам парня беспрепятственно проникнуть под одежду, бережно коснуться затвердевшего соска. Помимо воли томный стон вырвался на свободу. Он послужил сигналом для Андрея. Парень медленно стянул с нее майку, бросил на пол, расстегнул заклепки на джинсовой юбке-трапеции. Оставшись в нижнем белье, девушка вдруг испугалась того, что происходит, хотела остановиться, запротестовала. Она дернулась, но было уже слишком поздно. Белые трусики и бюстгальтер были бережно сняты и отправлены к остальному вороху одежды.
  
  Андрей смотрел на нее, не мигая, его потемневшие небесные глаза блуждали по телу, рассматривая, будто лаская, каждый изгиб, каждый сокровенный уголок. Девушка не чувствовала ни капли стыда, смущения, неловкости. Вадим смог приучить ее к мысли, что она красива, желанна и нет нужды быть напускной скромницей, тем более в момент близости.
  
  - Ты прекрасна, - прошептал он, склоняясь над девушкой, опаляя дыханием кожу. Его губы принялись ласкать живот, подбираясь к груди.
  
  Ксения схватила ртом воздух, когда Андрей облизал сосок, успевший сжаться в комочек и требовать более насыщенной и чувственной ласки. Внизу живота уже успела разлиться сладкая истома, ждущая, когда же ей будет разрешено запульсировать в такт вместе с биением сердца.
  
  Девушка помогла избавиться Андрею от джинсов, позволила лечь сверху, вновь попыталась забыться и раствориться в поцелуе. Но насмешница-память не хотела оставлять жестоких шуток. Вновь слайды из прошлого двухлетней давности замелькали, не смотря на то, что Ксения пыталась сосредоточиться лишь на том, что происходит с ней в этот момент. Однако другие умелые губы дарили ей неописуемые ощущения, сильные руки ласкали тело, а резкие движения внутри заставляли кричать, умолять, просить еще.
  
  Ксения судорожно вцепилась в Андрея, не заметила, как ее ногти впились в его кожу. Она обхватила его ногами, тем самым подтолкнув его к более решительным действиям. Оказавшись внутри, парень начал двигаться в ней медленно, томно, не давая желанной разрядки. Девушка забросила ноги ему на спину, подхватила ритм, начала свои движения, желая, вновь почувствовать те резкие выпады, которые были привычными и такими необходимыми, будто воздух.
  
  Андрей глухо застонал, усилил темп, а девушка зажмурилась, прокусила губу буквально до крови, чтобы не застонать другое имя, чтобы не умолять другого мужчину подарить ей долгожданное удовольствие, ощутить теплые волны оргазма, накрывающие словно шквал. В какой-то момент Ксении показалось, что все происходит не с ней, не здесь и не сейчас. Она унеслась далеко-далеко, а рядом с ней был тот, кто знает все чувствительные места на ее теле, тот, кто научил ее не бояться себя и своей сути.
  
  Внутренние мышцы сжались, пульсация спустя пару секунд затихла, сердце застучало в висках, по телу разлилась слабость. Девушка замерла, Андрей все еще продолжал свои движения. Два последних резких толчка и он опустился на девушку, тяжело дыша. Ксения поняла, что противный металлический привкус во рту появился от крови. Она все же прокусила губу, чтобы не закричать и не позвать Вадима.
  
  Тишина окутала комнату. В ней отчетливо слышалось тяжелое дыхание Андрея, мощное биение его сердца. Дождь продолжал шуршать за окном, но гром затих, как будто стыдился помешать происходящему.
  
  Осознание того, что же она натворила, пронзило, словно острый стилет, вывернуло все чувства наизнанку. Ксению затрясло, она попыталась сдержать слезы, но безрезультатно. Андрей дернулся, принялся стирать мокрые дорожки, а девушке были противны его нежные прикосновения, ей была противна она сама, которая передала память мужчины, ставшего для нее целой вселенной
  
  Она разрушила дружбу, не приобрела взамен ничего другого. Теперь ей будет неловко смотреть Андрею в глаза, теперь и он, разочаруется в ней, уйдет, чтобы сотворить себе новый идеал прекрасной дамы. Еще несколько минут назад девушке хотелось, чтобы сын Вадима исчез из ее жизни, чтобы не разрывал ее сердце на части, так напоминая отца.
  
  Теперь же Ксения запуталась окончательно в себе, своей противоречивой натуре. Вадим не вернется, но и Андрей никогда не может стать тем самым Метлицким. Да, у них одна фамилия, да, первый подарил жизнь второму, но эти мужчины разные по своей сути. Вадим был единственным. Никто не сможет приблизиться и на миллиметр к нему. Даже его собственный сын.
  
  Именно сейчас это сознание подарило девушке чувство гадливости по отношению к себе. Она подтолкнула лучшего друга к близости, пытаясь вернуть умершего любовника, стремясь вновь познать его ласки. Она была не с Андреем в эту минуту, а с его отцом. Это неправильно, нечестно по отношению к ним двоим. Но и правду сказать Ксения не могла. Не хотела. Боялась осуждения, страшилась презрения в дивных голубых глазах.
  
  - Эй, Ксюш, не плач, не надо, - прошептал Андрей, вытирая слезы со щек девушки. - Прости, что сделал больно.
  
  Ксения замерла, едва не застонала от бессилия. Неопытный мальчишка списал ее истерику на потерю девственности. Стыд обжег, больно стегнул плетью. Как же хорошо Андрей думает о ней! Определенно, она не заслужила такого отношения к себе. Хоть эту правду она скажет ему. Он должен быть избавлен от лишних иллюзий на ее счет.
  
  - Не сделал, - глухо пробормотала девушка, переводя глаза на парня.
  
  Ни один мускул не дрогнул, красивые губы не скривились в усмешке, глаза не потемнели от гнева или разочарования. Андрей хотел поцеловать ее, но Ксения увернулась.
  
  - Ксюш, ты поэтому расплакалась? Глупая моя, мне всё равно, кто был первый. Главное, ты со мной, ты моя.
  
  "Все равно говоришь? - с внезапной веселой злостью подумалось девушке. - А если я скажу, что первым был твой отец? Что я себе все губы искусала в кровь, лишь бы не позвать именно его, не простонать его имя, когда ты был во мне?" - и тут же она вновь устыдилась собственной реакции. Андрей ведь, действительно, ценит ее, относится с нежностью, принимает любую и не требует ничего взамен.
  
  - Я не хочу об этом говорить. Спасибо тебе. Мне было хорошо, правда.
  
  - Мне тоже, - спустя пару мгновений произнес Андрей. - Это был твой жених, поэтому вы расстались. Он не захотел жениться, - добавил утвердительно парень.
  
  Ксения с изумлением посмотрела на него, лихорадочно решая, как же сказать правду, чтобы не травмировать, не ранить и не унизить. Но Андрей, очевидно, списал ее молчание на согласие и поверг в шок фразой:
  
  - Выходи за меня замуж.
  
  - Что? - она с удивлением воззрилась на парня. Тот упрямо тряхнул головой, убирая темные прядки, упавшие на лоб.
  
  - Повторяю, Ксюша, - в голосе прорезался металл, которого не было еще секунду назад. - Выходи за меня замуж.
  
  - Зачем? Андрюш, нам и так хорошо вместе.
  
  - Но ведь, после...
  
  - Ты, как порядочный человек, хочешь на мне жениться? Прикрыть чужой грешок? Очнись, Андрей! Вокруг полно женщин, растящих детей самостоятельно, выбирающих себе мужчин для приятного времяпрепровождения. К чему все усложнять? Зачем все эти условности? Плевать я хотела на мнение окружающих с высокой колокольни. Хватит с меня притворных улыбок и размышлений о будущем. Наелась я этого за три года, не представляешь.
  
  - Мы занимались любовью, Ксюша. И я хочу, чтобы ты была моей женой. Не могу я без тебя, дурочка, - прошептал молодой любовник, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но девушка пыталась не смотреть на него.
  
  - Мы занимались сексом, Андрей. Надеюсь, ты мальчик взрослый, слышал такое слово? - отстраненно произнесла Ксения, поражаясь тому, что практически поменялась с Вадимом местами.
   Сейчас она - умудренная соблазнительница, а сын ее первого мужчины виделся неопытным и наивным мальчишкой, который пытался увидеть в их близости что-то возвышенное, светлое и чистое.
  
  - Слышал, - буркнул парень, поднялся, принялся надевать джинсы. - Спасибо, что считаешь меня пацаном сопливым, Ксюха.
  
  Андрей вышел из комнаты, хорошо хоть не хлопнул дверью. Досада вцепилась в сердце когтями. Девушке ничего не оставалось, как подняться с кровати, достать из шкафа короткий халатик, надеть его и попытаться загладить свои резкие слова пред парнем.
  
  Дождь прекратился. Выглянуло солнце, небо постепенно приобретало цвет лазури, растворяя серую пелену облаков. Умытые деревья радовали глаз молодой листвой. Воробьи начали веселую перекличку. Майский день вновь пестрел и переливался яркими красками.
  
  Андрей курил на балконе, стоя спиной к двери. Ксения подошла к нему, положила руки на плечи, коснулась губами щеки. Парень продолжал смотреть вниз, как рыжий кот пытается взобраться на дерево в попытке поймать ушлого и наглого воробья. Швырнув окурок в палисадник, где буйно цвели пионы, Андрей развернулся к девушке, хмуро посмотрел на нее.
  
  - Прости, - тихо произнесла она. - Но я предупреждала, что могу обидеть. Андрюш, я не считаю тебя ребенком. Ты взрослый, рассудительный, такой хороший парень. Зачем тебе я? От меня одни проблемы.
  
  - Ксюшка, какая же ты глупенькая, - он притянул ее к себе, даря свое тепло. Девушка закрыла глаза, вдыхала запах его кожи, который на мгновение стал родным и необходимым.
  
  Поцеловав Ксению в макушку, Андрей прошептал:
  
  - Люблю тебя, очень сильно. Хочу, чтобы ты стала моей женой, носила мою фамилию. Была только моей.
  
  Сердце совершило кульбит в пятки, вернулось на место, бешено стуча и вырываясь из грудной клетки. Признание в любви стало для Ксении полной неожиданностью. Если раньше она считала, что сын Вадима решил сделать ей предложения из-за своих убеждений, воспитания, понятия о порядочности, то теперь ей стало невыносимо тоскливо. Влюбился парень, возможно, впервые. Как говорил его отец? Солнце за край мира упало? Но ведь его первый брак, основанный на подобных чувствах, быстро дал трещину, он ушел покорять иные горизонты, добиваться новых открытий. Мать Андрея любила его отца безусловно, даже сейчас скорбит по нему больше, чем вторая жена, и не стала удерживать, когда Вадим решил, что им пора расстаться. Понимала его натуру.
  
  Но внутри Ксении совершенно нет подобных эмоций к парню. Он для нее по-прежнему самый близкий и родной человек. Частица Вадима, оставленная для нее, чтобы не был так одиноко и горько жить, идти вперед, исполнять данную клятву. Она же обещала, что не отправится вслед за ним. Выстоит, несмотря на чудовищную боль и звериную тоску.
  
  Стать женой. Носить его фамилию. Быть Метлицкой. Слишком неожиданно. Непонятно. Она привыкла находиться рядом с Вадимом, когда он и не думал скрываться от окружающих. Половина московского бомонда знала, что у Метлицкого очередной головокружительный роман с молодой девчонкой, которая готова быть с ним, наплевав на жену, значившуюся лишь в паспорте. И эта роль девушку вполне устраивала. Зачем думать об условностях и мифическом будущем, если есть настоящий день и в нем Вадим - живой, такой горячий, настоящий, неистовый, бесшабашный, другой, не такой, как все мужчины. А теперь Андрей предлагает войти в семью, стать причастной к той запретной сфере, куда Ксения никогда не стремилась попасть.
  
  - Ксюш, ты согласна? - вопрос вторгся в ее мысли, внес еще больше сумятицы. - Ты разу не отвечай, подумай. Мы подходим друг другу. У нас есть жилье. Можем жить хоть у тебя, хоть у меня. Без разницы. Ты уже заканчиваешь универ в этом году, мне осталось совсем немного. Я подрабатываю на телевидении. Один из всего курса. Меня возьмут туда, это вопрос решенный. Ты журналистка, не будет проблем с работой. У нас есть будущее, Ксюха. Нам не надо думать, как выжить. Моих родителей именно это погубило. Мы же совсем другие, сможем жить вместе долго. Не бойся. Я тебя не брошу, буду всегда рядом, смогу защитить. И самое главное - я тебя очень сильно люблю.
  
  - А я тебя, - дрогнувшим голосом прошептала Ксения, прижимаясь к Андрею всем телом, дрожа, будто лист на ветру.
  
  Она пыталась согреться, стать вновь живой, отправить на задворки память синий взгляд в обрамлении черных ресниц, горькую усмешку на губах. Закрыв глаза, девушка увидела Вадима, который смотрит на нее с неизбывной печалью, укором, косо ухмыляется, не скрывая своего разочарования.
  
  "Какого черта?! Ты же сам хотел, чтобы я жила! Я лишь делаю то, что ты всегда хотел! Всегда так делала. Ты мне выбора не оставлял. Невозможно тебе сопротивляться, даже после смерти. Я обещала замуж выйти? Я это сделаю. Ты ведь не сказал, за кого именно. И твой сын - достойный выбор. Спасибо тебе за него. Если бы не ты, его бы вообще не было. Он добрый, хороший, благородный. Как герой фильма, после которого девчонки, будто одержимые, стали гоняться за тобой. Андрюшка не виноват, что никогда не станет тобой, как бы не пытался. Вадим, прошу, дай мне жить и не сойти с ума" - произнесла Ксения про себя, обращаясь к Метлицкому, как будто он был невидимым свидетелем разговора с Андреем.
  
  Солнце померкло. Черная туча поглотила его свет, утробно заурчал гром. С минуты на минуты небо вновь решило заплакать дождем. Девушка поежилась. Андрей молча подхватил ее на руки, зашел в гостиную, сел на диван, не выпуская свою ношу из объятий.
  
  - Ксюш, у нас всё получится. Вот увидишь. Мне никогда не было ни с кем так легко и хорошо, как с тобой.
  
  - Ну-ну, Казанова. У тебя хоть до меня девушки были? - хмыкнула Ксения, и тут же спохватилась.
  
  Но парень не обиделся, лишь самодовольно усмехнулся:
  
  - А что бы ты хотела услышать? Имена, пароли, явки? Количество?
  
  - Правду, - в тон ему ответила девушка.
  
  - Были, - просто ответил Андрей, - а теперь никого не будет, потому что ты у меня есть.
  
  - Не зарекайся. У мужиков природа другая. Это нам любить надо, а вам и любить, и хотеть. С женами любовь, а с другими - секс. Всё просто.
  
  - Ксю! Да кто тебя научил таким глупостям? - вполне искренне изумился парень.
  
  - Слышала один занятный разговор. Друг Кости Меркулова как-то с ним об этом трепался. Не надо, надеюсь, называть, кто это был?
  
  Андрей рассмеялся. Ксения угрюмо посмотрела на него.
  
  - Ксюш, да это у отца стандартный подход был к поклонницам, чтобы потом не бегали за ним. Можно подумать, он Аньку любил. Хотел, чтобы у него было самое лучшее, вот с ней и связался, а она уцепилась за него, как тот клещ - не отдерешь и щипцами. Ей известную фамилию и репутацию его подавай. Всё. А с другими... Такой жене верность хранить не обязательно. В монахи он не записывался.
  
  "Уж я-то знаю", - хотела добавить Ксения, но тут же осеклась.
  
  - Но я тебя люблю. Так ты согласна?
  
  - С чем? Что Вадим не был святым апостолом, а мужиком живым со своими желаниями?
  
  Андрей хмыкнул, прищурившись глядя на девушку.
  
  - Я не об этом. Согласна за меня выйти замуж?
  
  - А как же преклоненные колени, цветы, коробочка с колечком? - нервничая, Ксения вновь скатилась на колкости.
  
  - Ведьма ехидная, - заявил Андрей, а у девушки оборвалось сердце.
  
  Опять он бездумно говорит фразы, которыми сыпал его отец. Ей теперь всё время придется отделять образ Вадима от его сына, пытаться рассмотреть в молодом человеке что-то еще свое, помимо внешнего сходства с отцом. Но уверенность в ответе уже ожила в сердце, зацепилась, как рыбка за крючок.
  
  - Да, - едва слышно произнесла девушка.
  
  - Ксюха, - Андрей притянул ее к себе, принялся покрывать быстрыми поцелуями лицо, накрывая ее губы своими губами, забирая с собой в чувственный и жаркий мир, который она впервые узнала на этом самом диване, в духоте июньской ночи с тем, кто всё время призраком будет стоять между ней и своим сыном. И Ксения сдалась, позволила себе раствориться в не очень умелых, но таких искренних и чувственных ласках.
  
  ========== Поворот одиннадцатый ==========
  
  Режет холод, как стеклом
  Но твоим чужим теплом
  Не согреть мой тусклый мир
  Поздно...
  До утра все как в бреду
  Ничего я не смогу
  Объяснить летящим вдаль звездам
  
  
  Весна приходила в столицу неохотно. Медленно просыпалась от годичного сна, что та избалованная красавица, с ленцой ворочалась на теплой перине и не хотела открывать глаза, капризно потягивалась, показывая то ручку, то ножку, при этом, не давая обещаний подняться с постели по первому зову.
  
  В начале апреля снег еще лежал на тротуарах грязно-бурыми островками, лужи изрядно портили настроение прохожим. Серые небеса грозились рухнуть на унылые улицы. Однако в воздухе уже витало то, что заставляет сходить с ума котов, оглашенно орущих на крышах, да воробьев радостно, умиротворенно чирикать, будто нет вокруг серости и воды на грязном асфальте.
  
  Скоро солнце будет лучиться теплом, расцветут на клумбах крокусы и нарциссы, деревья в старых кварталах покажут светло-салатовый наряд молоденькой листвы, замашут желтой лозой ивы на Патриарших прудах...
  
  А пока влага сочится с серого неба, грязные кучи снега тают, исчезают в мутных потоках воды, несущихся по стокам.
  
  Как всегда, транспортные артерии Москвы увязли в пробках. Тысячи авто выстроились в ряд, напоминая неповоротливую змею, влачащую свое стальное тело вдоль магазинов, ярко мерцающих рекламных вывесок, баннеров и растяжек. Ксения нажала на кнопку стеклоподъемника, пытаясь вдохнуть хоть толику прохладного воздуха, но тут же пожалела о поступке: в один момент в салоне автомобиля оказался весь городской смог в виде выхлопов, испарений и прочего "непередаваемого аромата улиц".
  
  Она поморщилась, закрыла окно. Уныло наблюдала, как "дворники" сгоняют воду с лобового стекла. Сзади послышался сигнал автомобиля, еще второй, третий. Женщина не отреагировала. Что она сможет сделать, если вместе со всеми находится в едином организме знаменитых столичных заторов? Удалось продвинуться вперед лишь на пару метров.
  
  На фонарном столбе, около которого примостилась ее тойота, красовалась вывеска: "Только на "Первом"! 22 -00. Ток-шоу с Ксенией Метлицкой". Женщина посмотрела на свое фото, обработанное в фотошопе: светская улыбка, холодные зеленые глаза, идеальная прическа - рыжие волосы уложены самым умелым стилистом; холеное, моложавое лицо умной стервы, знающей толк в хитрых вопросах, припечатывающих собеседников к стенке.
  
  "Могли бы и получше рекламу сделать. Или не я уже столько лет прайм-тайм на себе тащу, как лошадь? Боря верен себе. Как страдал от жадности, так и продолжает лелеять кровные миллионы", - хмыкнула телеведущая, вновь бесстрастно изучая дорогу, понимая, что перемен в движении еще долго не предвидится. Придется опоздать на работу. Впрочем, ей прощали многое. Опоздание, скорее, привычное поведение, нежели нарушение трудового распорядка телезвезды и светской львицы.
  
  Вот уже десять лет Ксения бессменно вела телепередачу, где все вип-персоны, политики и бизнесмены предстают без "маски" привычного образа, говорят о своем прошлом, жизни без телекамер и игры на публику. Скольких уже небожителей Ксения довела едва ли не до сердечного приступа каверзными вопросами, ответить на которые - расписаться в слабости, не ответить - показать себя виноватым.
  
  Ни одного вопроса из раздела "грязного белья", ни одного компромата. Метлицкая презирала подобные методы работы. Она славилась принципиальностью, жесткостью, даже жестокостью в работе. Однако в ее ток-шоу стремились попасть все те, кто хотел показать себя честным, волевым, сильным, хорошим семьянином, патриотом страны.
  
  Завистники пророчили программе быструю смерть от потери рейтингов. Мол, кого честностью в нынешние времена удивишь? Надо на "клубничке" и "желтизне" народ держать. Зритель, как известно, "пипл"-потребитель и он такое только "хавает".
  
  Однако Ксения, стоявшая у истоков телевидения вместе с супругом Андреем Метлицким - одним из режиссеров бывшего "ОРТ", - не изменяла себе. Поговаривали, правда, будто она изменяет мужу вместе с продюсером канала Борисом Кляйном. Но ведь, не пойман - не вор! О журналистке ходило много сплетен, но она лишь с холодной усмешкой, вечно играющей на ее лице, доводила до приступов ярости всех недоброжелателей и мнимых друзей-коллег. Складывалось ощущение, будто она заговоренная, удачливая и не боится ничего, твердо шагает вперед, "держит лицо". Много сил потратила Ксения для завоевания репутации железной леди.
  
  Метлицкая зарекомендовала себя, как самая непотопляемая телеведущая, которая точно знает, чего хочет публика. И это отнюдь не пресловутые "секс, смерть, развлечение" - три кита, на которых держится современное телевидение. Зритель хочет честности, правды, какой бы жестокая она ни была. И он ее получает, в дозированных количествах, чтобы можно было поразмышлять на досуге о власть имущих, понять, что они такие же люди, как и твой сосед по лестничной площадке, с которым собачишься по пустякам вот уже столько лет и понятия не имеешь, с чего же всё началось.
  
  Зазвонил мобильный телефон. Женщина сразу же ответила, как только прочитала имя на дисплее.
  
  - Да, Вера Петровна! - ее голос задрожал от волнения. - Можете говорить, я в пробке стою, еду с черепашьей скоростью. Не волнуйтесь, ничего со мной не случится.
  
  - Ксюша, Вадик у меня объявился, - спокойно произнесла свекровь.
  
  Поначалу Ксения боялась матери Андрея из-за ее грубоватой манеры разговаривать с людьми. Вдобавок у первой жены Вадима Метлицкого имелась еще одна характерная особенность, из-за которой становилось не по себе: Вера могла пристальным взглядом пригвоздить к месту, заставить разволноваться, да выложить всю правду, какой бы она ни была. В самом начале их знакомства Ксении казалось, будто ее просматривают при помощи рентгена, анализируют, препарируют, что ту лягушку на столе вивисектора.
  
  Она отказывалась от разглядываний семейных фото, не могла видеть молодого Вадима Метлицкого; ей казалось, что рухнет в обморок, если еще раз мать будущего мужа посмотрит внимательно на нее в свойственной манере. В те минуты сердце девушки обрывалось, замирало, а потом грубо тарабанило о грудную клетку, грозясь выскочить наружу. Она краснела, бледнела, заикалась, понимая, что выдает себя с головой, тонет в болоте вязкого обмана, но не могла ничего с собой поделать. Делал вид, едва совладав с волнением и тошнотой, что Вадим - просто актер, отец ее будущего мужа, тот, кто слишком красив, знаменит и талантлив, чтобы значить что-то лично для нее.
  
  Ксении казалось, будто Вера Петровна всё поняла, догадалась, едва заметила выражение её лица в момент созерцания плаката, где Вадим изображен в костюме Айвенго. Молодой, красивый, с совершенно потрясающей залихватской улыбкой. Он не мог оставить равнодушной женщину. Любую. Вот и Ксения стояла у плаката, пытаясь не дрожать всем телом, не показать слабость, не раскрыться перед матерью и сыном, перед первой семьей того, кто унес ее сердце с собой в темную могилу. И не могла не вглядываться в глубокие синие глаза, которые с прищуром бросали вызов в объектив фотоаппарата, запечатлевшего насмешливого юного рыцаря без страха, без упрека...
  
  Она помнила цвет неба, навсегда застывшее в зеркале загадочной души, которую не мог понять даже ее обладатель. Не могла заставить себя пройти мимо черно-белой фотографии, где Метлицкий лихо гарцует на лошади в мундире военного, совершенно терялась около плаката, где Вадим в белой рубахе изображает офицера, идущего на расстрел. Отрешенное лицо, влажные волосы, прилипшие к высокому лбу. Хотелось дотронуться рукой, провести по щеке, потрогать горячий лоб. Так, как могла делать лишь она - тайная спутница последнего года жизни Вадима.
  
  Ксения замирала там, где находилась, когда видела изображение Метлицкого, боялась даже моргнуть, чтобы не покатились горячей влагой слезы по щекам. Хотелось завыть диким зверем, стать волчицей, поющей песню ушедшему в зимнюю, завьюженную неизвестность, одинокому волку...
  
  В квартире Веры Петровны, казалось, был музей памяти ее первого мужа. Любила ли она его?
  
  И да, и нет...
  
  Первое чувство ушло, будто океан забрал с собой волны, вернул в материнское лоно своих детей из соли и пены. Вера продолжала восхищаться Метлицким, как талантливым актером, сильным мужчиной, от которого у нее родился сын. Нуждалась ли она в Вадиме, так же, как и Ксения? Нет. Сама призналась однажды, что остались в душе лишь признательность, восхищение, сожаление о том, что ушел так рано, не дождался главных и судьбоносных ролей. Первый муж остался для матери Андрея нежным воспоминанием о молодости. Она не жалела о расставании. Наоборот, не хотела портить жизнь мятущемуся и непокорному.
  
  - Да разве можно поймать и привязать к себе ветер? - улыбаясь и закуривая неизменную сигарету, говорила Вера. - Вадим должен был идти вперед. Ему столько хотелось сказать, доказать. Я выбрала для себя свою роль - быть матерью. Он же продолжал мчаться вперед, будто судьбу хотел обогнать. Не хотела я мешать ему, Ксюха, не хотела привязывать, крылья обрывать. Он дал мне так много - Андрейку нашего. О большем женщина не может и мечтать.
  
  Столько раз Ксения ждала откровенного разговора, едва они оставались одни на кухне во время семейных встреч, но ничего подобного не происходило вот уже тридцать лет. И каждый раз, выходя из квартиры свекрови, женщина ловила ее взгляд, видела отражение себя - будто подбитая птица летела камнем вниз, понимая, что разобьется об острые камни.
  
  Однако Вера Петровна всего лишь перекрещивала на прощанье сына, его жену и долгожданного внука. Молчала, никогда не задавала вопросы о прошлом Ксении. Улыбалась горько, глядя проникновенно прямо в затравленную Ксюшину душу, давая понять: она знает! Всё знает, понимает, сочувствует своей подруге по несчастью, захваченной в плен синими глазами в обрамлении длинных ресниц, хрипловатым голосом, косой ухмылкой, черной, непокорной челкой, которую Вадим все время отбрасывал назад резким движением головы...
  
  - Ксеня, ты меня слушаешь?
  
  - Простите, что-то со связью, - быстро нашлась Метлицкая, стараясь не показывать, что ее мысли вновь и вновь окунулись в омут событий, которые уже никому не интересны, кроме ее совести и чувства вины. - Как только я вернусь со съемок, то я устрою этому мальчишке головомойку! Никакой больше ему машины, ночевки у друзей в общаге! Если гаденышу восемнадцать, то это еще не значит, что он для меня - взрослый, чужой и посторонний. Должен понимать, что я едва на уши всех знакомых в прокураторе не поставила...
  
  - Ксюш, спокойно. В конце концов, растим мужика, а не барышню кисейную. Не ругай Вадика за то, что вырос. Ты его для этого и родила, - веско заявила свекровь. Иногда она поражала житейской мудростью, резкими, бывало грубыми, но абсолютно точными словами. - Отоспится у меня, домой приедет. Спокойно поговорите.
  
  - Ох, Вера Петровна! Не знаю я, о каком вы "мужике" речь ведете. Пока я знаю одно: у меня не сын, а недоросль лопоухая и безответственная! Разве сложно позвонить, предупредить, что задержится, или выпьет, поэтому за руль не сядет? Нет, надо доказывать, идти наперекор. И опять с ним говорить мне. Андрея он и за ухом не ведет. Да и сын ваш тоже хорош! Единственное, что он может, так это сказать: "Сынок, ты уже взрослый. Только не расстраивай маму". Господи! Всё на мне! У Андрея проекты, а я их тащу. У Вадика увлечения - живопись, актёрское мастерство - я их оплачиваю. Сил моих нет!
  
  - Ксюш, вот сейчас скажу фразу, которая тебе не понравится. Но я скажу! - свекровь замолчала, выпуская струйку дыма в сторону от телефона, но телеведущая догадалась об этом.
  
  Никакой управы на мать Андрея тоже нет. Курит в возрасте за семьдесят! А потом, ей же, Ксении, бегай, выискивай врачей, спасай родственницу. Престарелой Веру Петровну мало кто отважился назвать. Сейчас она держала железной рукой музей советского кино, на покой не собиралась в принципе, тем самым, напоминая Ксении ее бабулю, которой давным-давно уже нет на этом свете.
  
  Как получилось, что первая жена ее любимого мужчины стала родным и самым близким человеком, женщина не знала. Понимала, насколько диким такое семейное родство может показаться со стороны, но осознавала прекрасно - никого из женщин в ее роду больше нет. Есть лишь Вера Петровна - мать мужа, заботливая бабушка для внука и ее наперсница, близкая подруга, старшая по возрасту.
  
  Как однажды сказал Костя Меркулов: "Вадим после себя оставил слишком много загадок. Не всегда мы могли понять его при жизни, а после смерти уж и подавно".
  
  Ксения давно уже смирилась с тем, что Вадим связал ее плотно стальными тросами. Вся ее жизнь уже много-много лет вертится вокруг планеты имени Метлицкого, и никогда уже не сойдет с привычной орбиты.
  
  - Ксения, ты связалась с Метлицкими, а это - крест! - Вера Петровна говорила резко, не давая себя перебить и оспорить. - И я тебя понимаю, потому как это мой крест тоже. Была я женой Вадима-старшего, и потому знаю: Вадик-младший той же породы. Ветер, сила, бунт! Это Андрюшка у нас, как был романтиком, так и остался. Идеалист, влюбленный идиот. Ну, так что ты хочешь? Кого еще может воспитать пвседо-интеллегентная баба на пару со своей престарелой матерью-училкой на пенсии? Вадик, он, конечно, его любил, поддерживал, приходил, мне другом и братом остался... Но вот мужского влияния не было у Андрея, что поделаешь. - Горестный вздох. Еще одна затяжка сигаретой. - Ну да ладно. Дела прошлые. А на сына не кричи. Он поймет, что виноват, отшутится, приласкается, как всегда это делает. Только дед в нем проснулся. Не пойдешь против породы... Недавно внучок первую постановку показал. Волосы дыбом на голове поднялись! Вадик воскрес, в наше время пытается опять бузить, доказывать всему миру, на что способен. Эх, Ксюшка, глупая ты девка! Угораздило же так назвать сына-то!
  
  ***
  
  Да уж, угораздило! Воспоминания закружились вальсом, подобно сухим осенним листьям на ветру. Ксения зажмурилась, судорожно сжала руль свободной рукой, другой пыталась удержать мобильник, показавшейся свинцовой гирей. Почувствовала тесное пространство машины, поняла - не упадет в обморок от непрошенных мгновений из прошлого, вновь бесцеремонно вторгающихся в ее настоящее.
  
  Она снова прикрыла глаза, сосчитала до десяти. Благо, пробка разрослась на соседние две улицы. Можно заглушить мотор, расслабиться, смотреть, как стеклоочистители стараются, сгоняют влагу с лобового стекла, как габаритные огни впередистоящей машине отражаются в мутной воде на выщербленном асфальте.
  
  Да разве хотела она назвать сына так? Нет, Ксения всеми силами старалась уберечь ребенка от судьбы того, кто лишил ее сна, того, кто ушел так рано, даже не оставив ничего взамен, кроме саднящей боли в душе, да удушливого чувства вины, время от времени накрывающего темным беспросветным пологом.
  
  Детей у них с Андреем долго не было. Так она решила для себя, решила за них двоих. Не время. Они не готовы. Сначала надо Андрюше закончить учебу, ей устроится на хорошую работу. Затем надо встать на ноги. Успеется, обождется с детьми. Затем пошел черед похорон власти, один титулованный старец сменял другого, нагрянула Перестройка, как лавина смела старые устои. Родители практически остались ни с чем. Были "элита", превратились в "старый совок".
  
  Жизнь со скоростью ретивой метлы распихивала по пространству Союза новые законы и порядки. Умерла бабушка. Затем, спустя пару лет, отец не выдержал, глядя, как гибнет государство, в котором он чувствовал себя частью "избранных" граждан. Вслед за ним ушла мать.
  
  Ксения с честью достоинством выдержала испытания, не билась в истерике, не пыталась клясть судьбу. Она уже давно тешится ею, словно щепкой в океане. Забрала самое дорогое, то, что никогда не было по праву её. Так зачем напрасно роптать на закон жизни? Родителей должны хоронить дети, но никак наоборот.
  
  Андрей, конечно же, был рядом, помогал, правда, больше словом, чем делом. Сын Вадима говорить любил, умел, так же, как и мечтать, придумывать грандиозные проекты. Благодаря его дружбе с Борисом Кляйном и их совместной учебе во ВГИКе, удалось попасть на только зарождающееся совершенно иное телевидение, готовое быть рупором перемен в новой стране. Ксения стала "лицом" канала, не брезговала любой работой, даже сунулась под пули в ноябре 93-го года, будучи на пятом месяце беременности.
  
  Ксения мечтала о девочке. Маленькой принцессе, у которой будут светлые глаза Андрея, мягкая улыбка, ее каштановые волосы. Казалось, что она сможет предостеречь дочь от ошибок молодости, поможет правильно подсказать путь, направит ее чутье в сторону мужчины, который будет любить, оберегать, ласкать, но самое главное - девочка будет любить. Не будет отрицать чувства. У нее не будет бессонных ночей, сдавленных рыданий в подушку от того, что засыпает рядом с ней другой, более мягкий, ранимый, милый, заботливый, который будет прекрасным отцом...
  
  И у него всего один недостаток, но сразу же перечеркивающий все видимые достоинства - имя у её мужа не Вадим Метлицкий...
  
  Однако судьба в очередной раз, коварно усмехнувшись, вонзила в спину острозаточенные когти. Роды оказались трудными. Вокруг Ксении сосредоточился весь медперсонал роддома. Она сначала находилась в сознании, затем проваливалась темную мглу, в которой то и дело проблесковыми огоньками мелькал белый свет хирургической лампы.
  
  Боль уже давно не чувствовалась. Тело Ксении пребывало отдельно от ее медленно угасающего разума. Из ее утробы в мир пытался прорваться младенец, готовый к гонке за выживание, требовательно бьющий и разрывающий ее изнутри, готовый оповестить всех собравшихся первым криком о том, что он здесь, явился на свет божий.
  
  В глазах Ксении было совсем темно. Чернильная мгла облепила со всех сторон, женщина потерялась, боялась, что падает в пропасть, но постепенно сделалось светло, проступили контуры салона автомобиля. Того самого, пахнущего излюбленным сортом сигарет, где бежевая кожаная обивка на сиденьях, а на зеркале висит безделушка в виде четок из сандалового дерева, громко играет диско...
  
  За окном мелькало серой лентой шоссе, свивалось в клубок и распрямлялось за горизонтом; стальная кромка небес соединялась с дорогой, молнии плясали фиолетовыми бликами, как вспышки фотоаппарата. Ксении показалось, что подобное происходило с ней, но где и когда она забыла. Приказала памяти похоронить крохи воспоминаний под тяжелой плитой из черного мрамора, дабы больше никогда не видеть их, не слышать голос, не ждать его, напрасно зовя во сне...
  
  Посмотрев в сторону водительского кресла, женщина заметила, что за рулем несущейся вперед на бешеной скорости, словно гоночный болид, машины, сидит Вадим. Тот самый, любимый, настоящий, такой, как в последний день...
  
  Еще живой. Теплый. Надежный. Только её...
  
  Он косо усмехнулся, тряхнул головой, возвращая непокорную челку на место, хрипло произнес:
  
  - Моя ведьмочка зеленоглазая, холодно без тебя., тоскливо. Веришь? Душа к тебе рвется. Плохо мне. - Метлицкий замолчал, пристально оглядывая замершую пассажирку. - Оставайся со мной. Увезу тебя далеко, где есть море. Наше море, помнишь? Ялта, теплые камешки, звезды с неба падали, ты уезжать не хотела. - Вновь пауза. - Не бросай меня больше, Ксюха.
  
  - Вадим, прости, - хрипло прошептала она, едва сдерживая рыдания.
  
  Хотела притронуться к его руке, но поняла, что как будто невидимая преграда разделяет их, не дает даже сделать крошечное движение.
  
  Ксения провела по воздуху рукой. Невидимое стекло разделяло ее от водителя машины. Вадим здесь, рядом, но нельзя к нему притронуться, прижаться к сильной груди, ощутить запах кожи. Слезы катились по щекам, ком рыданий подкатывал к горлу, но она так и не смогла заплакать в полную силу.
  
  - Не за что прощать тебя, девочка моя. Всё делаешь, как просил, - Вадим широко улыбнулся, однако в больших синих глазах, напоминающих горные озера, застыли слезы.- Была бы ты тогда такой послушной. - Метлицкий хмыкнул, закурил сигарету. Выпустив струйку дыма, окинул пассажирку пристальным взглядом, от которого никогда не было спасения, а сердце заходилось в безумной пляске. Добавил тихо, но Ксении показалось, что прорычал: - Держись!
  
  Машина полетела вперед пущенной стрелой. Посреди дороги выросла бетонная стена. Ее приближение Ксения видела в покадровом изображении, словно при монтаже репортажей. Привычные картинки на экране мелькали, сменяли одна другую, но сейчас она была бессильна попросить монтажера, чтобы тот прекратил безумное мельтешение.
  
  И вот, бетонная громада возвышалась впереди, загораживала обзор, убегала, как тот бобовый стебель из сказки, высоко в грозовые облака, терялась где-то там, куда простым смертным путь заказан. Вперед на полной скорости несся автомобиль, за рулем которого сидел любимый, самый дорогой и желанный мужчина. Столкновение неизбежно. Метлицкий выжал педаль газа до предела, сцепил губы в тонкую линию. На его щеках заиграли желваки, он сосредоточенно смотрел лишь вперед.
  
  "Его нет! Его ведь больше нет! Вадим ведь умер! И я сейчас уйду вслед за ним!".
  
  Осознание гибели всколыхнуло все чувства, страх заскулил побитой собакой, в сто раз интенсивнее, чем тогда, в узком московском переулке. Ксения не могла заставить ватный и тяжелый язык повернуться, чтобы произнести хоть слово. Она наблюдала за происходящим, понимая, что раз Вадим что-то задумал, то остановить его уже не возможно. Ей даже показалось, будто на его лице застыла зловещая сатанинская ухмылка, изящно искривившая чувствительные губы, которые не один раз заставляли ее выкрикивать в экстазе его имя...
  
  Когда смерть была близко, до серой стены оставались сантиметры и удар казался неминуемым, она нашла в себе силы и истошно закричала: "Вадим!".
  
  Открыв глаза, Ксения поняла, что по-прежнему находится в родительном зале, вокруг нее столпились люди в белых халатах, и помещение наполняется тихим визгом, перерастающим в истошный младенческий плач.
  
  - Ну вот, Вадим Андреевич, на свет народился, - сказала роженице престарелая акушерка.
  
  - Что? - переспросила по-прежнему ослабленная и ничего не понимающая Ксения, тяжело дыша и едва размыкая пересохшие губы.
  
  - Сама же звала сыночка-то! Вот тебе, пожалуйста, сердце материнское. Знала, что сынок будет и даже имя заготовила. Муж-то, хоть так собирался называть?
  
  - Да, - еле слышно проронила Ксения, очередной раз, поражаясь злым насмешкам судьбы, которая выбрала ее в "любимицы" и отрабатывала все немыслимые каверзы, на которые способна.
  
  Погружаясь в тяжелый медикаментозный сон, молодой матери даже на мгновение показалось, будто перед ней стоит высокая дама в белом карнавальном платье, подобным тем, что надевают в Венеции. Она сняла белую маску и обнажила издевательскую гримасу, полную триумфа.
  ***
  
  - Ксень, ты куда пропала? - встревоженно спросила свекровь, возвращая Ксению в реальность, где по крыше машины барабанил дождь, раздавались сигналы, парочка водителей сбоку уже покинули свои авто и устроили свару.
  
  - Я здесь, вас слушаю, - устало ответила Метлицкая.
  
  - Ты всегда слушаешь. Только делаешь всё по-своему. И вот здесь сын уже в тебя. У тебя тоже порода, дай Бог! Пусть пацан у меня побудет, потом домой явится, поговорите.
  
  - У меня все равно целый день съемки. Я, возможно, к вам заеду, тем более, обещаем всё время и откладываем.
  
  - Буду ждать. И всё-таки, Вадик - вылитый дед. Как тебе это удалось? Ума не приложу. Наверное, правы индусы. Карма - вещь великая. Ладно, Ксюш, не волнуйся.
  
  - До свидания, - женщина выключила мобильный телефон, положила его на пассажирское сиденье и с тоской посмотрела на мелькающие впереди красным габариты серебристого "Бентли".
  
  Реальность обступила со всех сторон, наполняя мир красками, звуками, запахами; всем тем, что привычно и большей частью не заметно. Ксения потрясла головой, отгоняя непрошеные видения. Как не вовремя всё случилось. Вновь память, как старательная пряха, принялась ткать плотно прошлого, заставляя вину колоть острой иголкой. Стараясь унять дрожь в конечностях, телеведущая сосредоточилась на дороге, где началось движение. Хватит! Пора думать о делах насущных и работе.
  
  ========== Поворот двенадцатый ==========
   Буду рада, если вспомнишь,
  Если скажешь правду жестче,
  Все, как надо. Между прочим,
  Станет легче. Станет проще.
  Город жаждет листопада-
  Башни, шпили, пирамиды...
  О любви сейчас не надо!
  Мы и так с тобою квиты...
  
  Коридоры телецентра "Останкино" всегда напоминали Ксении змеиный клубок. Переходы вились, скрещивались и опять расступались. Не поймешь, где начало, середина и конец; где раскрытая пасть, а где - хвост. Заплутать в бесконечных лабиринтах подземных этажей различных павильонов было проще простого. Старожилы травили байки новичкам о том, как можно блуждать здесь сутками, так и не наткнувшись на проходящего мимо сотрудника.
  
  Хорошо, что журналистский характер не позволил Ксении отмахиваться от досужих разговоров, запоминать и отличать правду от вымыслов. Осенью девяносто третьего знания путей-выходов из телецентра, ставшего местом боевых действий, еще как пригодились ей, мужу и их другу Борису Кляйну - в ту пору бывшего одним из режиссеров новой молодежной линейки передач, даже не помышлявшего о карьере продюсера.
  
  Пролетело время, ничего не скажешь. Теперь уже Борька восседает в кабинете под самой крышей, давно отрезал модный панковский "хаер", ходит исключительно в костюмах "Прада", забыв о джинсах-варенках. А когда-то чудил вместе с Андрюшей Метлицким - закадычным дружком по ВГИКу, мечтал о глобальных переменах в стране и на телевидении в частности. А кто тогда не мечтал? Да вот Борины мечты стали явью случайным образом. Оказался рыжий везунчик в нужное время в нужном месте, а сын известного смутьяна Метлицкого так и остался телевизионным режиссером, ставящим передачи своей жене.
  
  Иногда Ксении становилось страшно от осознания: она живет под одной крышей с мужчиной, который по сути своей - слепец, хоть и зряч от рождения. Андрей не замечал той невыразимой муки, тех болезненных гримас, которые никак не удавалось скрыть при разговорах о Вадиме Метлицком. Все совместно проведенные годы сын актера не мог отпустить от себя образ отца, постоянно выискивал новые и новые факты биографии, пытался выяснить доподлинно последние дни до трагического ухода, выпытывал знакомых, собирал по кусочкам информацию... И не делал никаких выводов!
  
  Меркулов скупо делился информацией, в основном предпочитал отмалчиваться. Другие коллеги по театру охотно перемывали кости бывшему смутьяну и герою-нонконформисту, словно Вадим по-прежнему бросал вызов общественности. Андрей знал: у отца в последний год появилась молоденькая любовница. Кто она? Не суть важно. Главное: извечная врагиня вдова Анна осталась не у дел, Вадим вышвырнул ее вон, оставил царствовать на подмостках оперных сцен Рима и Милана. Не мог Андрей оставить мальчишеской неприязни к последней жене отца, совершенно по-детстки злорадствовал. Пусть знает, что нелюбима! Пусть осознает - у ее мужа появились иные интересы. Личность девушки он так и не стал выяснять. Зачем? Раз уж выбрала молчание - ее право, достойное уважения. Это Анна выдала книгу мемуаров, выставляя себя жертвой. Не указывала конкретных имен, но делала откровенные намеки. К вящей радости семейства Метлицких писанина обиженной женщины бестселлером так и не стала, что на Западе, что в России.
  
  Ксения не пыталась бороться со страстью мужа, напоминавшей каждый год всё больше и больше наваждение. Андрей словно растворялся в Вадиме, хотел приблизиться к нему, понять, не как молодой парень, сын, у которого был кумир, а как зрелый мужчина, став на место актера, посмотрев на мир его глазами. Однако тщетно. Вадим не понимал сам себя. Куда уж это сделать сыну, другому по сути своей...
  
  Разговор со свекровью, вторгшиеся в разум воспоминания, выходки сына, ввергли Ксению в уже забытое состояние растерянности. Она пыталась прогнать ненужные думы, отвлекающие от дел насущных, только они по-прежнему незваными гостями удобно располагались в ее сознании.
  
  Телеведущая наконец-то вышла из подземной части перехода в фойе. Дождалась лифт, который вознес её в святая-святых - почти на крышу, минуя этажи с редакциями новостных программ и развлекательных теле-шоу. Вошла в широкий коридор, откуда направилась прямиком к заветной двери с позолоченной табличкой: "Генеральный директор Кляйн Б.Л.".
  
  Секретарша Лилечка тут же отвлеклась от общения в социальной сети. Перестала клацать наманикюренными пальчиками по клавиатуре.
  
  - Ксения Сергеевна! Главный уже рвет и мечет! Вас всё дожидается. Вы ему позарез нужны. Сказал, чтобы срочно зашли, как появитесь. Два часа прошло.
  
  Девчонка заискивающе улыбнулась.
  
  Метлицкая усмехнулась краешком губ, смерила суетливую блондинку в приличном костюмчике из бутика. Выпускница журфака. Раньше все штурмовали редакции газет, о телевидении не думали. Кто тебя туда возьмет без рекомендации? Да и дикторы-основатели не позволят какой-то молодой трещотке занять место перед камерой, которое они греют еще с шестидесятых. Теперь же девочки после журфака готовы работать на рецепции, лишь бы быть причастным к миру новостей, информации, света и камер.
  
  - Лилечка, ты же знаешь, что личный вертолет мне не по карману. Пробки в Москве. Два часа по дождю и лужам добиралась. - Она помолчала. Добавила: - Боря, говоришь, искал меня настойчиво?
  
  Блондинка привыкшая к панибратству между генеральным продюсером и четой Метлицких кивнула.
  
  - Борис Львович вас ждет. Отменил две встречи.
  
  Ксения вновь хмыкнула. Кому Львович, а кому и Борька Рыжий. Она давно привыкла к привилегиям, брала их, не задумываясь, насколько уместно данные выкрутасы могут выглядеть со стороны. Друзья всегда поймут, сами такие же, а враги пусть подавятся собственным ядом. Подохнут, перестав жизнь омрачать. Простая философия, зато действенная. Подтвердила право на существование за последние годы много раз.
  
  Сняв плащ, пропахший духами от Dior, и отдав его небрежно Лиле, чтобы та повесила его в шкаф у себя в приемной, Метлицкая грациозно прошествовала в кабинет к генеральному. Боря сидел за столом, что-то разглядывал на мониторе компьютера, при этом курил и потягивал коньяк. Беспрерывно хмурился. М-да. Еще один пролетевший проект, судя по всему. У нее-то в программе всё хорошо. Рейтинги зашкаливают.
  
  Телеведущая села в бежевое кресло, напротив Кляйна. Тот по-прежнему был поглощен созерцанием экрана.
  
  - Ну и? Боря, зачем я тебе понадобилась срочно-обморочно?
  
  - Явилась, наша прима-балерина! Здравствуйте, мадам! Я тебя долго буду с собаками по всему телецентру разыскивать? Метлицкая, ты знаешь, как я тебя уважаю, - он картинно приложил руку к сердцу, - но обнаглели вы, Ксения Сергеевна!
  
  - Хорош паясничать, Борь. Что, опять по агентурным данным я с тобой сплю прямо на этом диване? - Ксения усмехнулась, махнув головой в сторону. - Пробки в городе! Летать моя машина еще не умеет. Что стряслось?
  
  Борис выжидательно смотрел на нее, явно подбирая слова. На душе стало вдруг неспокойно. Как будто в просторном кабинете сгустились тучи, поглощая и без того тусклый свет пасмурного дня. Как тогда, давно, в последний вечер лета. Ледяной коркой покрылось сердце. Не вспоминать! Отогнать от себя разошедшиеся мысли. Попытки успокоиться потерпели безоговорочное фиаско.
   Память устроила настоящую ведьмовскую пляску на Лысой горе. Искореженный автомобиль. Раскрошившееся стекло. Слепые окна. Хищные ухмылки запертых дверей на фасаде старых домов. Это всё было вчера. Совсем недавно. Сегодня утром Ксения брела по осеннему кладбищу, отыскивая свежую могилу, где покоился...
  Метлицкая сжала подлокотник кресла. Судорожно сглотнув, она попыталась спросить, однако язык буквально прилип к нёбу.
  Опередил Кляйн:
  - Ксюш, хреново дела обстоят! Нам бы опередить РТВшников. Да если бы знать, где соломки подстелить! Ты не любишь полоскать грязное белье на публике. Тебе, как и мне, это претит. Но, Ксень, здесь тебя, Андрюху к стенке прижали. В угол загнали просто!
  
  - Борь, ты рехнулся? Коньяк в рабочее время вреден. Ты о чем сейчас?
  
  - Дело касается непосредственно того, от чего ты всё это время бегала. Семья твоего мужа! Черт возьми, Ксю, это ваша с Андреем семья! Придется отказаться от нашей договоренности. Надо рассказать всё первыми, иначе будет хуже.
  
  - Боря! Миленький, ты о чем? - прошептала женщина, понимая, что дышать становится нечем.
  
  - Ты не в курсе? - друг и продюсер как-то странно посмотрел на нее.
  
  - В курсе чего?! - Ксения выкрикнула в отчаянии, понимая - скоро настанет конец всему. То, что так долго она скрывала от себя самой, в ближайшее время станет достоянием общественности. Люди найдут тысячу и одну причину, дабы вывалять в грязи её, мужа, и Вадима. О, нет! Вадик... Сын!
  
  - Так, - протянул Борис, наливая телеведущий во второй пузатый бокал коньяк. - На выпей. Тебе нужно.
  
  - Боря! Не тяни, прошу тебя!
  
  Ксения так и не притронулась к янтарной жидкости. Повертела бокал в руках, поставила на стол. Она замерла в предчувствии, понимая, что еще пара мгновений, и свалится в обморок от нервного перенапряжения. Перед глазами роились серебристые мошки, разлетались снопом искр, как праздничный фейерверк в темном небе. Сейчас будет очень плохо. Шестое чувство встрепенулось, отправляя сердце в бешеный галоп.
  
  - Тебе какую новость - относительно хорошую или совсем плохую?
  
  - Всё равно, - обреченно проронила Ксения. Любая новость, связанная с фамилией Метлицких не может быть по определению хорошей. Это она запомнила уже давно.
  
  - Тогда относительно хорошая. Для меня и Андрея - хорошая. Для тебя, как посмотреть...
  
  Кляйн вздохнул, подбирая слова выдал:
  
  - Мы с Андреем запускаем с уже пару месяцев новый проект, из тех исторических реконструкций, что делают нам рейтинг. Юбилей его отца. Обо всех заслуженных-перезаслуженных мы делали циклы передач, а от Вадима Метлицкого вы с мужем отбояривались, как могли. Теперь вот час пробил. Андрей пару месяцев работает над сценарием, ищет материалы о последних неделях из жизни отца. Меркулов ему поставляет материал для обработки. Мы нашли актера, который исполнит роль Метлицкого в реконструкции. Осенью должен был выйти шикарный фильм. "Теффи" была бы у нас в кармане...
  
  - Это не просто плохая новость! Ужасная! Отвратительная! За моей спиной?! Боря! Ты, Андрей, Костя... Вы работали над моим циклом передач за моей спиной?
  
  Ксении казалось, что силы по капле вытекают из нее, делая тело мягким, словно пудинг. Слабость размягчила все кости. Хотелось просто стечь в кресло из бежевой кожи и лежать в аморфном состоянии. Они забрали всё! Похитили тот размеренный ритм жизни, мнимое спокойствие, в котором она пребывала столько лет. Сын. Дом. Работа и еще раз работа. Редкие визиты к Вере Петровне по праздникам. И опять изнуряющая работа, без которой уже нет смысла бытия. И вот теперь вновь тайны прошлого. То, что хотелось вытравить из сознания. Перечеркнуть. Выбросить на помойку...
  
  Они ведь договаривались! Андрей клялся, что не будет рыться в событиях тех дней. Никакой огласки. Узнал кое-что - и ладно. Они не будут, подобно сотням династий выставлять на люди скелеты из шкафа, которые скапливаются в любом семействе. Единственное условие, которое Ксения требовала выполнить неукоснительно, едва они ринулись вперед на амбразуру зарождавшегося нового телевидения в начале девяностых. И вот теперь, оказывается, Андрей уже несколько месяцев тайком, будь то завзятый неверный муж, скрывается от нее, бросает отговорки, лишь бы она не интересовалась его новым проектом. Лучше бы с секретаршей Борькиной ей рога наставил, ей-Богу. Он ведь... Это же погибель! Андрей сует голову в петлю. Не знает правду, таящуюся в недрах сундука прошлого отца и собственной жены...
  
  - Ксю, спокойно! Мы подумали, поразмышляли. В любом случае ты бы на нас накинулась. А потом ничего, отошла. Сняли бы в лучшем виде. Только нас опередили.
  
  -Что?! - Метлицкая нервно засмеялась, понимая - слез не избежать. Они уже скопились в уголках глазах, жгли каленым железом веки, растапливая без следа образ несокрушимой "Мраморной Дианы". Вот бы завистниц сюда. Репортаж побил бы все рекорды, собрал миллионы просмотров.
  
  - На РТВ будут делать ток-шоу. Реклама уже идет. Прямой эфир. Ведущая - Майя Самохина. Муженек на славу постарался. Купил себе канал, дешевке своей - передачу. И теперь она у нас "очевидец событий". И главный гвоздь программы - Анна Руссо. Каково? Старая кошелка, которая молодиться сверх меры, будет рубить правду из солнечной Италии по скайпу. Будет "глаза открывать" на Вадима Метлицкого, как же ей с изменщиком тяжко жить приходилось. Ксюша! Я с Андрюхой дружу чуть ли не с первого класса. Я помню его отца. Мужик был мировой. Я и капли не поверю из того, что его вдовушка наплетет. Но это я и еще сотня человек по Москве. А есть же страна наша необъятная! Грязь польется потоком. Перекупить, заткнуть мы не сможем. Остается одно - первыми выступить! Ксень, надо спасать ваше имя от сплетен.
  
  - А надо ли, Борь? - вяло, безжизненно произнесла Ксения.
  
  Она потерялась, заплутала в каменном лабиринте из сомнений, воспоминаний, душевной боли, груза тайны, давящей уже столько лет. Возможно, всё к лучшему? Узнает вся страна о последнем дне любимца женщин и главного раздражителя политбюро. Потрещат языками бабки на лавочках. Молодежь узнает об актере, которого обожала женская половина, а мужская завидовала. Пообсуждают в блогах. И, что? Разве можно заткнуть рты всем и каждому?
  
  С глубин илистого омута воспоминаний вспыли слова: "Сначала раздражает, потом морды быть хочется, а потом делается смешно. Привыкаешь. А дальше даже скучно. Как же это, ничего нового о себе не слышно. Ксюха! Пусть враги от яда своего подохнут".
  
  Вадим даже спустя столько лет умудрился стать камнем преткновения. Возможно, надо было рассказать Андрею всё еще в первую их встречу в осенних сумерках, около свежего могильного холма, усыпанного завядшими цветами.
  
  Чувство вины вгрызлось в душу голодным псом. Тиранило, вырывало с мясом эмоции, заставляло скулить от внутренней боли. Ксения перевела затравленный взгляд на Бориса. Он всегда был верным другом и соратником. Не бросил бесперспективного приятеля, хотя сто раз мог бы. Давал Андрею проекты, помогал во всех безумных идеях, которые прогорали, не отметив и десятого юбилейного эфира. Теперь вот Рыжий печется о добром имени семейства Метлицких. Напрасно. Уже всё напрасно.
  
  Ксения поняла: ей не дано остановить события, несущиеся лавиной, сметающие на своём пути привычный мирок, построенный на полуправде. Не сделать настоящими, искренними вялые отношения с мужем, который стал давно уже младшим братом и близким другом. Он всегда, с самого начала был хорошим парнем, сыном мужчины, с которым она... Груз прошлого тянул на дно апатии. И тут внезапно ожил страх. Снова потери! Снова придется идти вперед босиком по битому стеклу, оставляя кровавые следы. Куда идти? Ведь они не простят... Вера, Андрей, Вадик-младший... А сама? Она сама себя разве простила?
  
  - Ксюш, ты меня слышишь? - прокричал Кляйн. - Спасать семью надо. Давай ток-шоу выпустим завтра вечером. До выходных еще время есть. Сыграем на опережение. У них прямой эфир. Мы тоже запустим...
  
  - Нет, Боря, нет, - голос Ксении шелестел осенними листьями. - Какую тему ты хочешь? Что я должна рассказать об отце мужа?
  
  - Да что угодно! - друг рубанул ребром ладони воздух. - Главное, в позитивном ключе. Найдем своих "очевидцев" последнего года Метлицкого. Костя Меркулов не откажется. Хоть ему уже под семьдесят, но у мужика память крепкая, мне б такую. И что, скажи мне, Майка может выдать? Что она видела-то? Она же Вадима по фильмам знала.
  
  Ксения вздрогнула. Закрыла глаза. Вихрь разноцветных картинок кружил и кружил, швырял воспоминания, что тот зимний ветер пригоршни снега. Терраса на даче. Летняя ночь. Смех пьяной компании. Две девчонки, обсуждающие местную знаменитость. Пламенный взгляд. Разбегающиеся искры. Время застывает. Есть лишь Вадим и его молоденькая собеседница, не знающая еще, что попалась, будь то рыбка на крючок. И Майя тому прямой свидетель. Практически это случилось на ее глазах...
  
  - Она его знала. Встречалась у Кости на даче. Как и я, тогда еще невеста Владлена Самохина.
  
  - Вот это и расскажешь! Вадим был фигурой одиозной. Бабы толпами бегали, как и известная журналистка "желтой прессы" Майя Самохина. Бить надо сразу и резко. А то выдумала, даже с вдовушкой созвонилась, телемост налаживают.
  
  - Боря, ничего уже не сделаешь. Это судьба. Давно пора. Выход из лабиринта, понимаешь? Так надо. Я заслужила, - обронила Ксения. Слова жгли и жалили, точно осиный рой. Но она не могла остановиться: - Майя видела. Она не будет врать. Вернее, приврет, конечно, но правда в ее словах будет. Она видела, как Вадим меня взглядом к стулу пригвоздил. А я, дура молодая, застыла, пошевелиться не могла. Как дышать забыла! Женишка послала, дверью хлопнула, убежала в ночь. А тот, сволочь самодовольная, даже не сдвинулся с места, не пытался меня догнать. Вадим понял всё, догнал меня, в Москву увез.
  
  - Ну вот, ты Вадима при жизни знала. Так и скажешь. Материал горяченький выйдет. И вроде бы новость неожиданная, и всё обыденно, без тайн мадридского двора. Материалы такие тебя звездой сделали. Ты же слово новое в ток-шоу произнесла: никакой грязи, никаких "темных пятен". "Откровенно о сокровенном" - не твой ли девиз? Ксень, ну что же ты?
  
  - Ничего, Борь, ничего... Я хочу поговорить с мужем. Не могу сейчас тебе сказать четко, будет ли программа. Я не справлюсь. Слишком больно вспоминать. Не хочу устраивать стриптиз из жизни моей семьи. Сегодня съемок нет. Я к Андрею домой. Он три дня у себя в кабинете работает, - механически произнесла женщина набор фраз, не совсем осознавая их значение.
  
  Поднявшись из кресла, Ксения застыла, бездумно обвела глазами помещение, сомнамбулой вышла из кабинета. Лилечка быстро подала ей плащ. Метлицкая не замечала происходящего вокруг. Не поняла, как миновала приемную, вошла в лифт, двигалась вперед, не обращая внимания на указатели в коридорах телецентра. Перед глазами проносились со скоростью света моменты, связанные с Вадимом. Столько лет она хранила глубоко внутри его образ, прогоняла от себя, и не могла до конца отречься. Как наркоман, тянущийся за дозой, она раз за разом позволяла себе воскресить болезненные моменты и вновь скрывала их в темных закоулках души.
  
  Очнулась Ксения в машине, посреди шумной улицы в центре мегаполиса. Кругом автомобили, гудки, звуки моторов. Дождь прекратился. Ветерок прогнал унылую серость низких туч. День заискрился красками, как бывает ранней весной, когда солнце вырывается из облачного плена и не скупится на ласки.
  
  Нет, домой сейчас она не поедет. Не найти сил для разговора с мужем. Не готова она к покаянию. Привычный мир взорвался, грозя погрести под завалами семью, относительный и иллюзорный покой. Еще остается сын. Как объясниться с ним? И нужно ли? Он не знал деда, но столько слышал о нем. Всегда жадно выпытывал и бабушку, и Костю, и отца, выспрашивая любые подробности. Он рос, уверенный, что является точной копией некогда завзятого красавца, покорителя женщин и талантливого актера. Что будет с мальчишкой? Он ведь действительно такой же: горячий, дерзкий, резкий. Может выкинуть фортель в пику Анне и ее "правде" о муже.
  
  Ксения поняла, куда направится. Туда, где всё началось у них с Андреем, где под тяжелой плитой черного мрамора покоится прах мужчины, ставшего ее наваждением, дарившего свободу и забравшего покой...
  
  ***
  Вновь солнце скрылось за клубящимися облаками, забрав тепло. День стал серым, неприветливым. Даже птицы в кронах деревьев, покрытых салатовыми листиками, смолкли. Ветер показался осенним - колючим, резким, стылым. Еще чуть-чуть и вновь небеса станут ронять слезы, оплакивая ушедшую зиму, с трудом уступившую трон весне.
  
  Ксения поёжилась, обхватила себя руками. Женщина не поняла, каким образом молодой священник смог разговорить ее. Она так долго запирала на стальные засовы чувства, мгновения, связанные с Вадимом. Бежала от себя самой по дороге, уводящей вглубь каменного лабиринта, где стены высокие, сужающиеся коридоры, и вот-вот они сомкнуться над головой, став темницей.
  
  - Осуждаете? - криво усмехнувшись, спросила Ксения батюшку, сидевшего рядом с ней на кованой скамейке.
  
  Она закончила последнюю фразу откровения, тихо всхлипнула, но тут же набросила привычную маску холодной красавицы. Душа покрылась инеем. Холод острыми иголками пронизывал тело, озноб сотрясал, но откуда-то изнутри, как росток из-под снега, пробивалось несказанное облегчение. Осталась самая малость... Еще одно признание, но на этот раз - самой себе, ему...
  
  - Не дано мне судить, как и всем нам, грешным, - произнес священник. - Идите домой. Поговорите с мужем. Ноша ваша тяжела. Она отнимает силы. Откройтесь супругу.
  
  - Он не простит и будет прав, - проронила Ксения. - Ведь так?
  
  - Бог простит. Это главное.
  
  - Я не знаю, как сказать ему. Прошло столько лет. Мне казалось, что всё быльем поросло, уже не важно. Никто не проговорился, значит - к лучшему. И еще наш сын... Он такой же, как и его дед, способен на необдуманные поступки. Я боюсь потерять его. Не переживу презрения. Только не от сына!
  
  - Идите с миром. И помните: в доме Его всегда найдется для вас обитель. Господь с вами, - батюшка перекрестил Ксению, когда та нехотя поднялась со скамейки. Он еще долго смотрел в след удаляющейся фигурке в темном плаще.
  
  ***
  Квартира встретила сонным уютом, мерно тикающими часами на стене. По прошествии стольких лет дом на набережной продолжал являть собой пристанище избранных. Цены на жилье в элитном районе на Москве-реке зашкаливали. Наследие родителей. Еще одна болевая точка в витке воспоминаний: диван так и остался стоять в гостиной, напротив окна. Место, где решилась её судьба. Вадим. Андрей. Отец и сын. Двое мужчин и одна женщина между ними. Всё происходило в этой комнате. И вспоминать неприятно, и избавиться от опостылевшего предмета интерьера нет сил...
  
  Ксения небрежно бросила плащ на пол, сняла сапоги. Кровь пульсировала в висках, била молоточками. Пройти в кабинет. Начать разговор с Андреем. Он должен знать. Необходимо решить, как поступить дальше, что предпринять. Боря прав: лучше ударить первыми, предотвратить взрыв пересудов и кривотолков, полоскания их имен в Интернете и желтой прессе. Андрей всегда боготворил отца. Ксения приложила максимум усилий, чтобы он не заметил странностей в поведении, едва дело касалось Вадима. И вот теперь ей предстоит разрубить гордиев узел застарелой полуправды и молчания...
  
  Муж стоял около письменного стола, на котором стоял включенный ноутбук. На экране мерцал открытый текстовый редактор. Однако Андрей был увлечен изучением какой-то коробки, откуда он извлекал бумаги, фотографии, не обращая внимания на скрипнувшую дверь.
  
  Ксения застыла, не зная, с чего начать разговор. Она рассматривала его тонкий профиль. Андрей по-прежнему являлся привлекательным мужчиной, хоть и недавно отметившим пятидесятилетие. На висках появилось немного седины. Стильная прическа. Подтянутая фигура. Выразительные голубые глаза. Ассистентки, молодые и не очень журналистки, входившие в его команду, не оставляли попыток привлечь внимание режиссера. Но он всегда оставался верен супруге. Их считали одной из самых завидных и надежных пар в телевизионный среде. Вчера. Что будет завтра - лишь белесый туман. Впереди нет ориентиров, не видна тропа. Возможно, скоро будет обрыв...
  
  Андрей выронил из рук одну фотографию, помотал головой, запустил руки в волосы.
  - Нет! Не может быть! - пробормотал он, отрицательно мотая головой.
  
  - Андрюш, я дома. У меня был увлекательный разговор с Борей. Вы скрывали от меня передачу...
  
  Ксения осеклась. Муж резко развернулся, вперил недоуменный взгляд в ее сторону. В голубых глазах застыла боль. Он поморщился с тенью брезгливости. Подошел к ней косо ухмыльнулся, хрипло произнес:
  
  - А ты не хочешь сказать мне, почему скрывала?
  
  - Что? - пролепетала Ксения, понимая, что сейчас упадет на пол. Сердце подскочило к горлу, устроив бешеное родео.
  
  - Это, Ксюша! Это! - Андрей развернулся к столу, схватил фото, которое выронил из рук в момент появления жены в кабинете. Помахал куском плотной бумаги перед глазами. - Как ты объяснишь себя в неглиже и моего отца?! Ялта, да? Ты была с ним там? В последнюю неделю его жизни?
  
  - Андрюш я...
  
  - Смотри же! Ну!
  
  На черно-белом снимке были запечатлены мужчина и женщина. Взгляд с прищуром, косая ухмылка, вызов, брошенный всему миру через объектив. Он прижимал к себе стройную девушку, из одежды на которой были лишь лоскуты цветной такни модного в то лето купальника. За их спинами искрилось море, сияло перламутровым блеском солнце на волнах. Конечно, цвет появился в воспоминаниях. Черно-белое изображение не могло передать всей палитры тех августовских небес, аквамариновых вод и чувств, что жили в сердце.
  
  Счастье с горьким предчувствием беды. Последний день отдыха, солнца, летнего зноя и пенного шепота волн перед возвращением в грозовую Москву. Несколько часов - и машина врежется в железную громадину, преграждавшую дорогу в узком переулке. Рассыплется стекло яичной скорлупой. Кровь зальет расстегнутый ворот модной рубашки-поло, расцветет алой гвоздикой на виске среди темных волос смертельная рана. В сапфировых глазах навсегда застынет немой вопрос...
  
  Надо же! Ксения совсем забыла о фотоаппарате. Вадим с ним не расставался. Снимал ее везде, где только можно: на набережной, в кафе, на теплоходе, на котором они плавали к замку Ласточкино гнездо. На диком пляже, затерянном среди уютной бухты. Она даже не подумала о фотографиях. Костя, оказывается, проявил пленку...
  
  - Я...
  
  - Ты! Да, Ксюха, - прорычал Андрей, делая акцент на последнем слове. - Поэтому тебя так нервировало мое обращение? Он тебя так называл? Молчишь? Сказать нечего?! Тридцать лет, Ксюша! Всё это время ты даже не намекнула мне, что была... что ты...
  
  - Что я спала с твоим отцом? Ты это хочешь у меня узнать? Ну, так вот! Я с ним спала! И ни с кем другим больше... до тебя!
  
  - Я думал... Ты ведь... Как ты могла?! Молчала... И наша жизнь... Столько лет, Ксеня, - он зло застонал.
  
  - Ну, а ты, Андрей? Вот только не надо меня винить во всех смертных грехах. Мы с тобой вдвоем виноваты. Неужели ты не мог подумать, что я - та самая молодая пассия, о которой появились легенды? Даже не думал о той, кто был с Метлицким рядом в последний миг? Ты был слеп и глух! Тебя интересовал все эти годы Вадим. Ты собирал его вещи, неизвестные фото, фильмы, выискивал записи, сделанные его рукой. Андрей, ты растворился в нём. Потерял себя. Каждый день только и слышно было отец то, да отец сё... А я бежала от него, бежала, падала, поднималась и опять бежала, и не смогла убежать! От себя не убежишь. От вас, Метлицких, тоже, - хриплые рыдания вырвались на волю.
  
  Слезы потекли по щекам, смывая макияж, оставляя черные разводы туши. Плечи Ксении дрожали. Муж так и остался стоять от нее поодаль, разглядывал, словно диковинную зверушку в клетке.
  
  - Плачешь? - хмыкнул Андрей. На его губах появилась жестокая усмешка. - Поплачь. Хоть так докажешь, что живая. В последние годы мне стало казаться, что я со статуей сплю. Скажи мне, жена, а в постели ты отца часто вспоминала? Говорят, бабы его забыть не могли, бегали, осаждали, а он их забывал сразу же. Ну, так как, Ксюха, сравнивала нас? А?
  
  - Не смей ему подражать! У тебя никогда не получится. Вадим мог одним взглядом заставить замолчать. В нем сила была. Настоящая мужская. У матери спроси, если мне не веришь, - с вызовом бросила Ксения, понимая, что без боя не сдаться.
  
  Муж может ее возненавидеть, подать на развод, вычеркнуть из жизни, но унижать себя она не позволит. Да и не ожидала она от мягкого, спокойного и податливого супруга подобного тона. Было ощущение, что Андрей перед зеркалом разучивает роль для спектакля. Ему не шла циничность. Совершенно не вписывалась в его образ. Всего лишь маска, которую надел на себя мальчик, желая считаться взрослым, походить на кумира детства - такого далекого, но обожаемого отца.
  
  - А я не подражаю! Ты меня так за все эти годы за мальчишку держала?! Уцепилась за пацана сопливого. Решила, что не надо ему знать, душу травмировать. Еще замучается от мыслей, о ком же она в постели думает, ненаглядная! Пожалела слабого?
  
  - Андрей...
  
  - Ты думаешь, не смогу тебя на место поставить? - четко произнес мужчина, как будто выплевывая слова. Даже прищур во взгляде появился. Так нелепо, смешно, не к месту. Светлые глаза цвета небесной лазури. Не было в них тяжести синих вод океанской пучины. Не падала на брови косая черная челка. Оригинал никогда не заменит добротная копия.
  
  - Ну, попробуй! - бросила Ксения с вызовом. Судорожные рыдания сотрясали, но она не могла остановиться. Слова срывались с губ помимо воли. Она их так долго скрывала, даже от себя самой, а сейчас не могла, да и не хотела молчать:
  - Давай, поставь на место жену, вравшую тебе тридцать лет. Ты хотел от меня услышать еще тогда, у могилы Вадима, что я с ним была последний год? Да, была! И ни капли не жалею. Вены резаные ему бинтовала, помогала не сдохнуть, от самого себя спасала. Он был разным, и всегда оставался собой. Я его понимала, когда вы уже устали от "закидонов". Ждала я чего-то в ответ? Нет! Просто делала, без благодарности, без ожидания, что он мне руки и ноги будет целовать. Я с ним жила, дышала, забывала обо всем, свободной была! А с тобой существовала, потому что ты - не он! И никогда им не станешь...
  
  Ее оборвала на полуслове жгучая боль. Голова дернулась в бок. Щека пылала огнем. Андрей переводил взгляд со своей ладони, которой только что отвесил звонкую пощечину на жену, на миг смолкшую, но тут же разразившуюся хриплым истерическим смехом. Ксении не было обидно. Скорее, удивительно. Надо же! Андрей решился хоть на какой-то поступок.
  
  На миг показалось, что вновь перед ней возник тот молодой парень, настойчиво звавший замуж, убежденно расписывавший прелести совместного существования, делившегося планами на "светлое будущее". Тогда в нем проявлялся Вадим. Или ей казалось? Рана еще кровоточила. Сердце не верило в смерть. Она ждала возвращения с длительной поездки на гастроли. И на миг Вадим вернулся в лице сына. А потом стало ясно - Андрей другой, совсем из иного теста слеплен. Положительный. Слишком уж хорошо воспитанный. Без бунтарского огня в крови. Надо было отдать его другой, не цепляться за соломинку спасения, не тешить душу, на которую смерть Вадима надела терновый венок. Да что сожалеть? В нелепых сожалениях о несбывшемся до смешного мало толку.
  
  - Даже бабу на место поставить не можешь, - зло выплюнула Ксения, заметив, что муж хватает ртом воздух, явно сожалеет о несдержанности. Пощечина стала символом его слабости, развеяв мираж. Призрак Вадима вновь растворился в небытие.
  
  Женщина тяжело опустилась на пол, закрыла глаза. Выходка Андрея остудила, вернула на место сдержанность. Внутри всё скрутилось в тугой узел. Невыносимые страдания. Будто разверзлась черная пропасть, и Ксения падала туда без права на воскрешение.
  
  - Ксюша, Ксюшенька, - услышала она издалека голос мужа.
  Андрей опустился рядом с ней на бордовый ковер. Начал стирать темные дорожки размазавшейся туши, перемешанной с соленой влагой. Принялся целовать волосы. - Прости. Ты для меня - всё. Понимаешь? Наш сын, ты - мой мир. Я сломаюсь без тебя. Ты права, я так хотел быть похожим на отца. Завидовал его воле, умению идти против всех, плевать на правила. И когда узнал, что ты с ним... Разозлился не на тебя, не на него. Понимаешь? На самого себя! Так и должно быть. Вы двое - сильные, независимые, любящие идти напролом, только вперед. Он доверял тебе так, как никому. И я не такой! Но знать, что он был до меня, любил тебя, а ты его...
  
  - Нет, - прошептала Ксения, - он не любил... И я... Я не...
  
  - Ты всегда мне отвечала: "И я тоже". Ты любила Вадима Метлицкого, не отрицай, - глухо проронил Андрей. - Какая же упрямая, Ксень! Себе признать не можешь, что любила. Не ради него или меня. Ради себя.
  
  Внутри будто лопнула гитарная струна, перетянутая до отказа. Тонкий звон. Зыбкие тропы воспоминаний. Ксения поняла, что не готова к последнему испытанию. Не может дать утвердительный ответ. Умрет сразу же, прямо здесь, на бордовом ковре с пушистым ворсом. Любовь всегда была запретной темой. Она обходила слова, умело балансируя на грани. Лишь сын слышал из ее уст те самые заветные три слова, и то, когда был маленьким ребенком. Чем старше становился Вадик, тем меньше мать говорила, что любит. А когда стало ясно на кого он похож внешне, то территория слов о любви стала табуированной темой. Раз Ксения не призналась первому Вадиму, то и младший услышать это не сумеет...
  
  Смотреть на себя в кривое зеркало, где отражаются все ошибки молодости - слишком болезненно, не сравнить с физическими истязаниями времен Инквизиции.
  
  - Я познакомилась с Вадимом на даче у Кости. Владлен привез меня туда, хотя я не хотела, - сказала Ксения, уткнувшись носом в свитер мужа.
  
  - Ты не должна, - хрипло пробормотал тот. - Давай отложим разговор. Нам надо успокоиться.
  
  - Андрей! Я должна! Выслушай, прошу, - лихорадочно произнесла женщина, понимая, что молчать больше не в силах. Слова сыпались сухим горохом из прохудившегося мешка. - Поссорилась с Владиком, убежала в ночь. Вадим меня догнал на машине, предложил подвезти. И всё закрутилось. Я не поняла, как мы... я с ним... В общем, всё было здесь, в этой квартире. А потом я уехала в Ялту. Он должен был забыть! Понимаешь?! Ну не должен он был помнить! Ксюш таких сотни были. А он помнил.... Отчитал, что пряталась от него. Отдал ключи от квартиры. И понеслось. Я потерялась и проснулась одновременно. Родители заграницей жили. Бабуля моя знала всё. Не осуждала, понимала... А потом мы убежали от всех в Ялту. Вернулись - в Москве начиналась гроза. Облака солнце сжирали. Мне страшно было. В машине ехали, Вадим отвлекся. В себя пришла на асфальте. Костя меня тряс, а Вадим там остался... Я ушла. Меня Костя отправил подальше, чтобы меня разборки не коснулись. В больницу попала. Потом оттуда на кладбище пошла. Ну и ты... Ты был в его куртке! Сколько раз я ее надевала! От тебя еще Вадимом пахло. Ты его сигареты курил. Господи! Я думала, что он ко мне вернулся... Не смогла отпустить его...
  
  Повисло молчание. Андрей тяжело дышал, продолжая поглаживать волосы жены. Ксения всхлипывала. Как давно она не плакала! Не позволяла себе сбросить непосильный груз, оторвавший крылья, привязавший навсегда к земле. Тайна прошлого выпивала силы, лишала легкости. И вот теперь вместе со слезами уходила прочь.
  
  - Мне всё равно, если Самохина и Анна выльют тонну помоев с экрана. Плевать, как я буду выглядеть со стороны. Я не хочу, чтобы пострадал Вадик и ты, - произнесла она, когда тягостное молчание затянулось. - Ты ведь в курсе о ток-шоу на РТВ?
  
  - Да. Пусть говорят, что хотят, Ксень. Осенью будет готов фильм. Там будет только то, что я всю жизнь хотел показать. Не судите - не судимы будете.
  
  - Странно... Сегодня я такое слышала...
  
  - Ксюш, я не знаю, что делать нам. Не могу тебя отпустить. Не хочу, чтобы ты уходила. Уже поздно. Слишком поздно. Мы все связаны. Отец даже после смерти нас объединяет.
  
  - А мне неуда идти, Андрей. Я сама выбрала для себя адские пытки, когда замуж согласилась выйти. Вадим ведь меня отпускал. Сказал, что я гублю себя рядом с ним...
  
  - Он к матери приходил перед поездкой в Ялту. Меня, как всегда, на балкон покурить отправил. Я сделал вид, что послушался. - Андрей хмыкнул, став похожим на себя в возрасте двадцати лет. - Отец сказал, что Анька - прошлое, но и будущего у него нет. Мол, как всегда, всё у него не так. Только нашел ту, с кем хочет состариться, но уже поздно. Не будет старости. Предчувствие его душило. И это я хочу в фильме показать. Без прикрас. Только факты. И последний день уже снимается. Мы ту самую машину нашли, отреставрировали. Анька продала тогда ее на металлолом, а новый хозяин восстановил. Теперь она назад в нашу семью вернулась.
  
  - Вы что сделали? - встрепенулась Ксения. - Ты совсем с ума сошел? Костя всё рассказал, да? Он же там был. Но и я там была, Андрей! Никогда скрежет металла не забуду, стекло битое, переулок и духоту...
  
  - Я хотел понять его, узнать, изнутри увидеть, и не смог. Хочу показать то, что понял. И последний день очень важен. Тебе неприятно вспоминать? - тихо спросил он. - Но это надо сделать, чтобы поставить все точки. Давно пора.
  
  - Я заслужила... Еще раз пережить это... Наказание за все годы молчания, - подавленно произнесла Ксения. - Кто будет играть Вадима в реконструкции?
  
  - Не интересно, кто сыграет тебя? - насмешливо спросил Андрей, явно обдумывая, сказать ли правду.
  
  - Чего я еще не знаю? Кто будет Вадимом? - женщина заглянула в лицо мужу, предчувствуя новый болезненный виток нехороших новостей.
  
  - Вадик. Наш сын.
  
  Тихие слова разорвали окружающее пространство на сотни разноцветных лоскутов. Они словно экзотические бабочки порхали и кружились вокруг замершей Ксении, пока та не произнесла лишь одно слово: "Нет". Свет медленно гас, в глаза точно наливали чернила. Тьма забирала в бездонный колодец, а сердце робко протестовало, однако замедляло ход...
  
  ========== Тупик четвертый ==========
   Моя деточка, живи.
  Будешь миром править, землю-матерь славить.
  Только рано не умри!
  Чтоб о жизни с богом помнить, не о смерти говори!
  
  Бездействие угнетало. Ксения привыкла постоянно находиться в тонусе: ночные записи передач, светские мероприятия, работа над материалом. Последние годы она сама себе напоминала пущенную стрелу, находящуюся в стремительном полете. Никаких посторонних мыслей, особенно о прошлом. Вчера события вышли из-под контроля организм не выдержал. Нервный срыв, повышенное артериальное давление, обморок. Ксения гордилась своим здоровьем. У нее даже зрение не снизилось в отличие от ровесниц. И в больницу она попадала разве что с Вадиком, когда тот был ребенком. Теперь же врач прописал полный покой, постельный режим, никаких волнений.
  
  Женщина лежала в кровати среди шелковых простыней, обложенная горой подушек. Андрей проявлял максимум заботы. Испугался не на шутку, когда жена отключилась и не подавала признаков жизни. Открыв глаза, Ксения увидела семейного врача, склонившегося над ней. Позади того маячил муж с белесым лицом и лихорадочно бегающими глазами. Он обещал исполнить любую ее прихоть, заботливо расставляя на прикроватной тумбочке флакон лекарства и чашку чая с лимоном. Суетливые движения Андрея откровенно раздражали. Молча кивнув, Ксения закрыла глаза и погрузилась в темную яму без сновидений.
  
  Теперь же она валяется в постели безвольным мешком, а в квартире происходит семейный совет. Голоса в повышенных тонах доносятся вполне отчетливо, но разбирать о чем же спорят близкие, ей совершенно не хотелось. Лучше оказаться в гуще событий, чем быть сторонней наблюдательницей.
  
  Ксения набросила поверх ночной сорочки из бежевого атласа длинный халат. Поднялась с царского ложа - широкой двуспальной кровати, занимающей половину комнаты. Шторы на окнах задернуты, но сквозь них пробивалось слабыми лучиками солнце, наполняя спальню оранжевым приглушенным светом. Полумрак увеличивал и без того засевшую внутри апатию. После разговора с мужем вместо облегчения пришла пустота. Она прожорливым питоном заглатывала эмоции. Не хотелось ничего, кроме одного - защитить сына от ненужной информации о семейных скелетах.
  
  Посмотрев на себя в зеркало на дверце шкафа-купе, Ксения криво усмехнулась. Волосы не уложены. Висят рыжими сосульками, падают на плечи. Никакого макияжа. Под глазами залегли фиолетовые круги. Лицо осунулось. Появиться перед камерой в таком неприглядном виде - форменное самоубийство для карьеры. Ничего. В этом доме только свои. Вытерпят как-нибудь. Преодолевая головокружение и тошноту, она упрямо шла вперед. Не желала оставаться в стороне от судьбоносных решений.
  
  В просторной кухне собралось всё семейство Метлицких: муж, сын и свекровь. Так же там заседал всклокоченный и нервный Боря Кляйн. Меркуловы не остались в стороне, объявились. Уже седой, но импозантный старый ловелас Костя в неизменном сером джемпере известной марки. Жена не дает ему отлынивать. Внешний вид - наше всё, тем более для руководителя одного из ведущих театров матушки-Москвы. И сама Милка, как всегда хороша. Явно из СПА-салона выползла на свет Божий. Как была кокеткой и вертихвосткой, так и осталась: каштановые коротко остриженные волосы в творческом беспорядке, на носу - изящные очки в серебристой оправе, шмотки от ведущих домов моды. В гости к подруге надела на себя явно что-то "попроще". Стразов по минимуму.
  
  Родственники и друзья оккупировали обеденный стол, сосредоточенно обдумывали план "боевых действий". Ксении сделалось смешно. Увлечены спасением "доброго имени" семьи Метлицких, совершенно не замечая, что всё бесполезно. Час расплаты пробил...
  
  - А я вам говорю, надо передачу делать. Хоть с кем-нибудь, раз Ксеня не может, - бубнил Боря. - РТВ рекламу три раза на день крутит. Народ уже руки потирает в предвкушении.
  
  - Дядь Борь, а что это ты "вражеские голоса" смотришь? - засмеялся Вадик.
  
  - Ай, да перестань! Все мы "мониторим" конкурентов, - отмахнулся продюсер. - Не о том сейчас думаешь, Вадя. Тебе на следующей неделе прохода в училище не дадут. Будут приставать: "Правда, что твой дед женился на спор? Правда, что жену обижал, изменял?".
  
  - Пусть попробуют! - Вадим-младший сразу же напомнил питбуля, готового к броску на врага. На лице застыла решимость, один глаз нехорошо сузился. Если бы здесь находился недоброжелатель, то инстинктивно сделал бы шаг назад.
  
  - Передача нужна. Только вот кто ее делать будет? Ксюня у нас - профи. Душу на изнанку своей правдой с экрана вывернет. Если кого другого поставить, то сразу будет ясно: Метлицкие хотят опередить вдовушку и двух мелких пакостников, - весомо заявила Вера Петровна, доставая сигарету из портсигара, украшенного камушками-лазуритами.
  
  Она хотела закурить, но внук ее опередил. Вадик скомкал сигарету, бросил в пепельницу.
  
  - Ба! Ну, ты меня достала! Тебе что врачи сказали? Мне еще не хватало тебе в больницу апельсины в авоське носить, - припечатал он, награждая любимую бабушку гневным взглядом.
  
  - Вадичка, ты мне гвоздички на бугорок скоро понесешь, - усмехнулась Вера, доставая следующую сигарету. - Поздно мне от привычек старых избавляться.
  
  - Мама, ну я тебя прошу! - Андрей резко поставил на стол кружку.
  
  - Я тоже прошу, - тихо произнесла Ксения, сдерживая усмешку, когда на нее уставились удивленные лица друзей и родных. - Что за "совет в Филях"? Неужели моя скромная персона так взволновала? Борька пост руководящий оставил, Милка - шопинг, а сынок родимый соизволил домой прийти ночевать.
  
  Она стояла, опираясь о дверной косяк. Голова кружилась точно в центрифуге. Слабость грозила опустить тело на пол в любую секунду. Но сдаваться телеведущая не привыкла. Усмехаясь, показывала всем видом - со мной всё в порядке, зря со счетов списали!
  
  - Ксюша, ты зачем поднялась? - встрепенулся Андрей. - Тебе нужно поспать. Иди, ложись. Мы не хотели тебя тревожить.
  
  - Ксю! Ты нас напугала! - Мила смотрела укоризненно и взволнованно одновременно. - Когда Андрюша позвонил, я от неожиданности чуть сама не упала. Совсем уже заработалась. Сто раз мы тебе говорили, что отпуск нужен. Не захотела со мной в Испанию ехать...
  
  - Так, всё потом. Ксения, быстро приняла горизонтальное положение. - Вера Петровна единственная не проявила изумления. Под шумок успела даже закурить; она выпускала сизые струи дыма, явно довольная собой.
  
  - Да что вы ее уговариваете! - со стула резко поднялся Вадик. - Тебе что сказано? Лежать? Марш назад в кровать!
  
  Он подошел к матери, хотевшей выдать гневную тираду, что она сама в состоянии позаботится о своем комфорте и знает прекрасно, когда ей нужно спать, а когда - бодрствовать.
  
  Не дожидаясь ответной фразы, Вадим легко и непринужденно подхватил Ксению на руки, прошел в коридор, толкнул ногой дверь спальни и уложил опешившую женщину назад на мягкий матрас и кремовые простыни. Укрыл одеялом, игнорируя сопротивление и попытки отчитать его.
  
  - Вот так. И всё, никакой самодеятельности. Довела себя до нервного срыва и опять продолжает, - сын буквально зарычал. - Всё, хватит!
  
  - Откуда в тебе эта бесцеремонность? Зачем меня на руках таскать? - Ксения поняла, что не может сказать что-то более толковое.
  
  Выходка Вадика заставила почувствовать себя маленькой девочкой, которая может позволить себе расслабиться, оставить позади сомнения, тревоги. Просто наслаждаться заботой. Есть кто-то, умеющий принимать решения. Тот, чьи слова не расходятся с делом. Будто в шахматной доске ее жизни на какой-то миг фигуры вернулись на нужные клетки. Тут же встрепенулся панический страх, поднялся на дыбы и рванул в бешеный галоп. Так она чувствовала себя лишь с одним мужчиной. С тем, кто объединил всех, присутствующих в этой квартире...
  
  Никогда прежде Ксения не допускала мысли, что ее родной сын может проявлять себя, как его дед.
  
  - У дяди Кости - радикулит, у отца - воспитание, а дядя Боря не приучен женщин на руках носить. Они бы тебя еще час уговаривали, а ты бы заладила "сама-сама". Вот до чего твое "сама" довело"! - продолжал нотацию Вадик.
  
  - Здесь я старшая, и я - твоя мать! Я тебя имею полное моральное право отчитывать. А ты меня - нет! - сорвалась Метлицкая, в несвойственной ей манере.
  
  - Я совершеннолетний. Двадцать лет скоро. И не нервничай, тебе покой нужен и длительный сон. И если тебя не отчитывать, то до чего ты еще дойдешь? Никого не слушаешь. Мать, я с тобой с ума сойду. Вчера захожу домой, а повсюду запах валерьянки. Я испугался...
  
  Суровый взгляд. Вода из сердца океана - насыщенный цвет индиго плещется в чуть раскосых, будто кошачьих глазах. Черные брови, длинные ресницы. Косая челка, падающая на глаза. Вадик дернул головой, нервным жестом пытаясь убрать непослушные темно-каштановые волосы назад. И тут внутри у Ксении похолодело. Новая прическа сына заставила судорожно сглотнуть. Воздух загустел, превратившись в вязкую субстанцию. Женщина попыталась сделать пару вдохов, однако безрезультатно.
  
  - Эй, мам, ты что? Плохо? - взволнованно спросил сын, взял ее кисть и попытался измерить пульс.
  
  - Н-нет, сейчас, - пролепетала она. - Что с твоими волосами? Куда серьга из уха исчезла? От смены твоих образов это я скоро с ума сойду...
  
  - Имидж менять модно, - широко ухмыльнулся Вадик, демонстрируя прищур глаз и ямочки на щеках, которые свели с ума уже не одну девчонку. А что же дальше? Об этом Ксении думать совершенно не хотелось. Только вот мысли вертелись юлой, подсовывая для сравнения внешность другого мужчины.
  
  - Ох, Вадик... Вечно тебя на приключения тянет. Эксперименты твои: то ты у нас художник, то музыкант, теперь актер. Не слушаешь никого.
  
  - Весь в вас, маменька! Можно подумать, ты кого-то слушаешь, - хмыкнул парень, искривив свои губы в саркастичной улыбке.
  
  Ксении вновь стало дурно. Призрак из дурного сна оживал, обретал краски. Вместо прозрачной дымки, нечеткого силуэта пред ней уже сидел человек из плоти и крови. Смотрел на нее сапфировым взглядом, широко улыбался, кривил чувственные губы, совсем как в душных кошмарах, разрывавших ее на части по ночам. Сколько раз она видела Вадима-старшего в мареве лунного света, гнала от себя и даже думать не смела, на кого же похож сын.
  
  Помолчав, Вадик тяжело вздохнул. Собрался с мыслями, произнес:
  
  - Мам, знаешь, когда я совсем маленький был, то видел однажды вас с отцом вечером. Вы тогда за своим первым "Теффи" ехать собирались. Ты красивая была: платье вечернее с разрезом, макияж, прическа, все дела... Я подумал, что когда вырасту, то жена у меня будет такая же. Красивая, умная, решительная. А теперь понимаю... Оно мне надо?! Я с вами двумя такими рехнусь! - сын патетично возвел глаза к потолку. - Ты себе на уме. Сама всё решаешь. Работаешь, как лошадь ломовая. Такое ощущение, что тебе домой идти не хочется. На работе у тебя теперь дом.
  
  Надо же, Ксения и не замечала, что ее мальчик давно уже превратился во взрослого мужчину. Рассуждает здраво. Подмечает мелочи, складывает их в общую мозаику. Делает выводы. И нет даже сил противоречить. Сын не обвинял. Всего лишь констатировал факт. Пилюля правды всегда горька, но ее проглотить необходимо.
  
  - Почему ты не сказал мне о вашей авантюре с отцом? - тихо спросила Ксения, убирая кончиками пальцев упавшую на лоб Вадика темную прядку.
  
  - Хотели сюрприз сделать. Вижу - он удался, - он виновато улыбнулся. - Мам, одна ты никогда меня с дедом не сравнивала. Отец все время мне напоминал в честь кого меня назвали. Дядя Костя вечно твердил, что во мне порода его друга, потому я такой у вас шибутной да ветреный. В училище преподаватели в неописуемом восторге: "Вадим! Ты же вылитый дед!". Я мимо стенда с фотографиями пройти мимо не могу! Там его фотка висит с кинопроб, в моем возрасте примерно. И кто сравнивает, кто умиляется, кто удивляется... А я хочу понять, мам! Я хочу испытать тоже, что и он. Мне нужно понять - где я, а где во мне Вадим Метлицкий - актер из прошлого, мой дед, другой человек. И потом... Жизнь у него интересная была. Вдова много чего рассказала.
  
  - Мы же тебе запретили читать книгу! - выпалила Ксения.
  
  Удушливая волна поднималась от сердца. Страх затопил сознание. Анна не упоминала конкретных имен, тогда еще не настолько осмелела, не захотела вконец портить свою репутацию. Однако, зная семью, зная отношения среди друзей Метлицкого, конечно же, можно понять о ком говорит последняя жена известного смутьяна общественного спокойствия.
  
  - А когда меня запреты останавливали? - широко, открыто и обезоруживающе улыбнулся Вадик. - Мам, вот ты у меня иногда наивная. Конечно, прочитал, мне лет пятнадцать было. И что? Любил дед хорошо жить, женщинами не брезговал. Женился на спор. И что? Широта души в нем была, вот что! Как думаешь, любил бы меня? Мне кажется, вот кто бы меня точно понял.
  
  Сын подмигнул притихшей Ксении. Она смотрела на его такое знакомое, родное и чужое лицо одновременно. Вот он - шрам под бровью. В три года упал с велосипеда. Не плакал, не кричал, когда зашивали рану. Лишь натужно сопел, терпел, показывал характер. Вот на скуле небольшая родинка телесного цвета. И всё в облике вчерашнего мальчишки-задиры теперь напоминает другого Вадима: синие глаза украшенные веером густых ресниц; прищур во взгляде; искривленные в саркастической ухмылке чувственные губы; подбородок с двухдневной щетиной... Чужой мужчина на месте сына. Копия того, кто не смог стать близким навсегда.
  
  Ксения не знала Метлицкого, когда тому было двадцать лет. Зато она видела его фото. И еще она запомнила его под сорок. С уверенностью теперь может признать безоговорочное фиаско - ее сын не имеет с мужем ничего общего. Вадим Метлицкий ожил в нем даже внешне. Можно списать всё на генетику, а можно признать, что судьба выиграла, взяла матч-реванш, указала своей любимой игрушке место.
  
  - До чего вы там договорились? Я не в состоянии еще неделю появиться перед камерой, - она попыталась вернуться к делам насущным, лишь бы не думать снова и снова о том, как причудливо вильнула ее жизнь, как в мужчинах одной фамилии приходится блуждать, словно в лабиринтах.
  
  - Дядя Боря настаивает на передаче. Отец твердит, что без тебя смысла ее делать нет. Бабуля обзывает Анну гадюкой подколодной, - Вадик пожал плечами. - А фильм мы снимем. Завтра, кстати, съемка запланирована.
  
  - Не говори мне об этом, прошу!
  
  Ксении претила сама мысль о том, что сын будет ходить в вещах Вадима, говорить его словами, попытается думать, как он.
  
  Андрей показал сценарий через препирательства и уговоры. Он боялся тревожить жену, не хотел лишний раз бередить ее душевное спокойствие и трепать нервную систему. Ксения оставалась непреклонной - вместо того, чтобы просто валяться в постели и обдумывать ворох событий, внезапно упавший на семью, лучше заняться делом, познакомиться со сценарием будущей программы.
  
  Перелистывая белые страницы, скрепленные пружинкой, ей всё больше хотелось забросить подальше проклятые бумажки. Женщине делалось дурно. Ключевые моменты учтены, ничего не скажешь! Провальный худсовет, после которого актер неделю не хотел ни с кем общаться. Поездка в Ялту. Темной фигурой рядом с ним будет девушка, лица и имени которой никто так и не узнает. А потом - кульминация - возвращение в предгрозовую столицу, поездка по узким улочкам на автомобиле. Скрежет металла, визг тормозов, звук битого стекла, безвольное тело на водительском кресле.
  
  Вновь кинолентой в проекторе проносились те давние события, погребенные под пеплом перемен. Снова колючки боли впивались в сердце. Она раз за разом возвращалась к Вадиму. Он оживал, наполнялся живым теплом. Становился настоящим. Как будто и не прошло столько лет. Он неистово целовал, забирал за собой в жаркий плен страстных стонов и бессонных ночей. Вновь стирал слезы, вытирал их губами, обещал больше не пугать переменами в настроении. Просил прощения без надрывности и эмоций. Констатировал факт. И сомневаться не было причин...
  
  Ксения опять увидела себя со стороны, как тогда, у белых стен часовни при разговоре со священником. Вот Вадим фотографирует ее среди соленых волн Черного моря. Затем они любуются звездопадом - метеориты сгорают в бархатных небесах Юга, оставляя за собой едва уловимый мерцающий след. А вот и предгрозовой город, утонувший в сумерках среди последнего дня августа. Молнии терзают кривыми разрядами тяжелые тучи, будто умелый хирург вспарывает раковую опухоль. И машина несется вперед по практически пустынному шоссе, въезжает в столицу и...
  
  Уже дождь хлынул с высоты, смывая пыль, убирает духоту. Ветки ив извиваются змеями, танцуют на ветру под косым ливнем. Вода хлещет по обнаженным плечам... А где-то там, в узком переулке остался искореженный автомобиль, а в нем - тело мужчины, ради которого она готова была на всё...
  
  Как бы Ксения не протестовала, но механизм запущен. На фильм выделен бюджет. Назначен график съемок, запланирован выход на экран. Остается быть сторонней наблюдательницей процесса, чтобы потом сказать веское слово перед камерой, стать лицом истории. Именно она донесет в каждый дом необъятной страны правду о Вадиме Метлицком. О том, каком его помнит лишь она одна...
  
  - Мам, ты что, боишься, что я в загул пойду, как только дедов образ на себя примерю? Вот еще глупости! - возмутился сын.
  
  От женщины не укрылись те лукавые чертики, пляшущие в глазах сына, когда он задумывал очередную каверзу. Всегда бросал неприкрытый вызов всему миру. И вот сейчас он хочет стать тем, другим, кто забрал с собой в сырую землю ее покой на долгие годы? Жернова внутри завертелись, измельчая душу в порошок. Слезы ранили веки алмазной крошкой.
  
  - Или ты боишься, что уйду в рассвете сил? Типа, злой рок семьи Метлицких?
  
  Черный юмор. Тихий смех. Вновь усмешка искажает линию губ, как ветер меняет бархан песка. Вновь в океанских пучинах заблестел вызов, стремление сразиться с самой судьбой и выйти безоговорочным триумфатором. Мальчишеский задор, бесшабашность, уверенность в своей силе. Изменить его невозможно.
  
  С ресниц сорвалась слезинка, за ней по цепной реакции следующая. Соленый поток понесся вперед. Ксения всхлипнула, даваясь разорванными в хлам чувствами. Она ударила сына в грудь. Еще и еще. Вкладывала в удары всю злость и силу, всё ощущение бессилия перед чем-то неизбежным, страшным, как тогда в машине посреди улочек старой Москвы много лет назад...
  
  - Вадим! Не смей шутить с такими вещами, прошу тебя!
  
  - Мам, да ты чего? С каких пор такая суеверная? - сын наклонился к ней, стер пальцами влажные дорожки на лице. - А ну прекращай это мокрое дело. Я дурак, ляпнул, не подумал. Извини. Не плачь из-за меня.
  
  "Ксюха, ведьма моя зеленоглазая! Хорош реветь, дурочка. Не рви мне душу", - промелькнуло в затуманенном разуме. Как она желала все эти годы услышать подобные фраза от мужа. Однако чаяниям не удалось сбыться. Образ Вадима развеялся прахом сразу после свадьбы с Андреем.
  
  Но вот опять перед ней сидел фантом мужчины, ставшего персональным наваждения. Жесты, ухмылки, поступки. Как будто Вадим-старший вселился в ее сына, говорит его устами, толкает на необдуманные и рискованные поступки, тащит вслед за собой. Ему там одиноко, скучно среди колючих звезд-осколков и темно-фиолетовых чернильных небес...
  
  - Мам, а ну тихо. Тебе нервничать нельзя. Я пойду, а ты постарайся заснуть.
  
  Вадик поднялся с кровати, еще раз поправил одеяло и подушку. Наклонился и чмокнул Ксению в висок. Запах сигарет смешанный со свежестью одеколона. Отчитать бы за то, что курит. А смысл? Кивнет пару раз, скажет, что внял наставлениям и демонстративно сожмет уголком губ новую сигарету. Ухмыльнется залихватски, подмигнет. Или буркнет, что достали нотации и головомойки. Сам знает, что делает. Проявит упрямство, помноженное на желание идти наперекор, бросать постоянный вызов, преодолевая себя. Вадим всегда был во внуке, да только Ксения не могла признать очевидного. Прячась от прошлого, накинула шоры себе на глаза, не признавала настоящего...
  
  ========== Поворот тринадцатый ==========
  
  
  Я отвечу, правду скрою.
  Эта рифма - капля в море.
  Мутной бархатной рекою
  Утекало мое горе
  
  Который день Ксении казалось, что весь ее привычный мир сжался, будь то шагреневая кожа. Она не видит вокруг себя ничего, кроме белесого тумана. Нет внешней жизни за пределом квартиры. Нет ориентиров. Отсутствуют напрочь планы, стремления, желания. Так случается, когда непредвиденные события сносят всё на своем пути, сминают тебя, тешатся, что кот мышью. И тогда неизвестность - вязкое болото - разливается впереди, делая опасными сами мысли о будущем.
  
  Неделю она валялась в постели. Попытки подняться, привести себя в божеский вид заканчивались неудачей - в глазах темнело, слабость завладевала телом, отправляя его вновь в горизонтальное положение. Никогда ничем серьезным не болевшая женщина ощущала себя древней старухой, пестующей все свои хвори разом. Бессилие дарило ярость, но она вмиг улетучивалась, стояло подняться с кровати, совершить пару несмелых шагов к шкафу с одеждой. Тело протестовало против мыслей о макияже, презентабельном внешнем виде и поездки в "Останкино".
  
  Семейный совет закончился ничем. Друзья и родные разошлись во мнениях. Меркуловы были против передачи от лица Ксении, Боря настаивал на опережении Самохиных, хотел срочный выпуск авторской программы от Метлицкой. Андрей, казалось бы, не переживает. Делает ставки на свой проект. Сын Вадик так и не понял, из-за чего творится весь сыр-бор. Его больше интересовало здоровье матери, так некстати свалившейся с артериальным давлением. Не ожидал от волевой, энергичной женщины простой житейской слабости.
  
  Одна лишь Вера Петровна ухмылялась чему-то своему, одной ей понятному. Первая жена Вадима молча курила, игнорировала запреты врачей и детей, явно что-то обдумывала. Не навязывала невестке свою компанию. Демонстративно не игнорировала, но и участливо не заботилась. Награждала выжидающим, внимательным взглядом, от которого на душе Ксении становилось еще хуже. Будто Вера Петровна пришпиливала ее, уличала во лжи, но при этом и даже виду не показывала, что явно осуждает.
  
  РТВ продолжало массированную атаку рекламой, подогревало интерес публики предстоящему ток-шоу. Интернет уже пестрел заголовками. Блогеры активно строчили статьи и делились размышлениями о личности и судьбе Вадима Метлицкого. Забытый большей частью молодого поколения актер снова стал притчей во языцех. Опять раз за разом Вадим будоражил мысли общественности. Девушки томно вздыхали, признавая - эх, какой был мужчина! Уж мы бы с ним закрутили! Парни обсуждали его попытки выжить в системе, разбирали годы жизни, обосновывали выбор ролей. Кто-то называл Метлицкого "главным диссидентом того периода", а кто-то "дешевым позером" или же "сволочью, не думавшей о жене, сыне и бросившего всё ради красивого ухода".
  
  Снова актер стал возмутителем спокойствия обывателей. Правда, сейчас слухи разносились по домам не из уст в уста, а благодаря бездушной технике и возможности говорить то, что думаешь, отказываясь от мысли - своими словами можешь сделать больно другим. В том числе и родственникам того, кого рьяно осуждаешь, винишь во всех смертных грехах. Передачу на РТВ ждали все, уже предвкушая скабрезные подробности, драки и склоки в прямом эфире.
  
  От Ксении интернет прятали, как могли. Андрей из желания лишний раз не бередить ее раны. Они так и не поговорили после ее обморока и нервного срыва. Муж отговаривался рекомендациями врачей, тем, что ей нужен покой. Вадик лишил мать ноутбука, планшета. Запрети работать, волноваться, всячески препятствовал любой активности. Заботливый сын не сложил "два плюс два". Не связал ее состояние с шумихой вокруг Вадима. Решил, что мать устала, переработалась и исчерпала все мыслимые резервы нервной системы. Это было недалеко от правды.
  
  Ксения усмехнулась. Устройства Вадик хоть и изъял с руганью, а про телефон забыл. Чем женщина и пользовалась без зазрения совести. Всяко лучше, чем валяться в постели и изучать тонкие швы на бежевом натяжном потолке.
  
  После посещения второго сайта и чтения споров о Вадиме, ее лихорадочно трясло. Хотелось закричать. Громко-громко завизжать, дабы остановить весь бессмысленный гомон голосов, который мерещился ей в постах пользователей.
  
  Яд, слишком много яда человеческого. Осуждение, презрение, ненависть, непонимание... При жизни Вадим научился игнорировать недоброжелателей, только и делал, что поддразнивал злопыхателей, подливал масла в огонь выходками, разрывал шаблоны. После его смерти прошло тридцать лет. И вновь петля Мебиуса замкнулась. Траектория движения вернулась на прежнюю орбиту. Его ненавидят просто так. За то, что такой человек жил на свете, дышал, думал, совершал поступки. Его собственные. Не влияющие ни на чью судьбу. Он сам выбирал для себя путь. И его судят, бросают камни, и скоро его последнюю спутницу ждет та же участь. Сожгут ведьму на костре. Не даром же Метлицкий называл ее когда-то "ведьмочка моя".
  
  Закрыв глаза и отбросив мобильник в сторону, Ксения лежала в разобранной постели. За неделю в комнате образовался беспорядок: на прикроватной тумбочке батареей выставлены всевозможные флаконы с лекарствами; на полу скомканной кучей атласа валяется покрывало; всякие вещи лежат не на своих законных местах. Если будущее летит в тартарары, то разве есть дело до прежней аккуратности, граничащей с педантичной манией? В ее существовании возник хаос. Черная дыра в космосе, пожирающая пространство, гасящая звезды. Вот что такое "завтра" для Ксении Метлицкой. Под вопросом замужество, доверительные отношения с сыном, понимание друзей... и теплота, душевная близость от Веры Петровны.
  
  Первая жена ее первого мужчины. Оксюморон. Дурацкий водевиль, разыгранный по сценарию судьбы, искусавшей ее острыми зубами. Ксения во время вынужденного безделья виделась со всеми, а вот с Верой Петровной не могла. Не хотела смотреть ей в глаза, каяться и надеяться на прощение. Спать с ее бывшим мужем - одно, а вот выйти замуж за ее сына, родить внука и при этом скрывать события одного года, изменившего всю ее жизнь; пытаться забыть, вычеркнуть навсегда из всех закоулков мозга Вадима...
  
  - Ксеня, знаю - не спишь!
  
  Свекровь легка на помине. В возрасте уже, а двигается непринужденно, бесшумно, без старческого шарканья. Никогда домашние не слышали от старшей представительницы семейства жалоб на ревматизм, боль в суставах и прочие напасти. Курить запрещали, но своеволием Вера явно не уступала первому мужу.
  
  Ксения с трудом разлепила веки. Полумрак спальни раскрасился золотым светом - заходящее весеннее солнце падало аккурат на задернутые бежевые шторы. В комнате отчетливо пахло духами Immortal. Надо же, она и не обращала внимания, насколько любимый аромат пропитал ее вещи - от нижнего белья до баночек с кремами на столике перед зеркалом-трюмо. Когда несешься вперед кометой, то тебе не до мелочей. Теперь же, она словно начала смотреть под другим углом, будто слепец, внезапно вернувший зрение. Мелочи кажутся существенными; грядущие события даже не страшат, а угнетают, делают безвольной тряпичной куклой. Она готова услышать о себе нелицеприятные вещи. Однако не готова увидеть в глазах близких терновые колючки укоров, осуждений, презрения.
  
  - Ксения! Хватит прятаться. Не будь нашкодившей девчонкой!
  
  Тем временем, Вера Петровна успела сесть в кресло рядом с кроватью. Ее седые волосы уложены в элегантную прическу. На носу очки в тонкой оправе с изящной цепочкой. Лицо хоть и морщинистое, но старость обошлась с первой любовью Вадима бережно, даже благородно. Не испещрила тонкой паутиной морщинок, не иссушила кожу печеным яблоком, а добавила красок мудрости, разбавила гладкость витиеватостью. Не старуха. Отнюдь. Приятная дама без определенного возраста, гордящаяся своим опытом, пройденным путем.
  
  - Вера Петровна, я бы хотела...
  
  - Я бы тоже хотела, дорогая моя, - безапелляционно выдала свекровь. Ксения внутренне содрогнулась, готовя себя к гневной отповеди о прошлом. Однако Вера, который раз, удивила: - Хватит изображать из себя улитку, залезшую в раковину. Или страуса, или черепаху. Метафор много. Умная баба, сама выберешь определение по нраву. Мне надоело смотреть на тебя в состоянии овоща.
  
  - Можно подумать, я в восторге, - хмыкнула телеведущая, на миг ставшая той "Мраморной Дианой", к которой привыкли за последние годы. - Хочу подняться, сделать хоть что-нибудь, а тело назад тянет. Чувствую себя бабочкой пришпиленной. Сил нет ни на что...
  
  - А поговорить? - серые глаза смотрели внимательно, выжидательно.
  
  - Нужно? - безучастно спросила Ксения, понимая, что пришпиленной бабочкой она стала именно сейчас, под пристальным и проницательным взглядом мудрой, опытной, довольно-таки резкой в суждениях женщины. Вера всегда ратовала за справедливость. Даже в ерундовых вопросах.
  
  - Не мне, тебе, дурочка, нужно!
  
  Во рту сделалось сухо. Язык внезапно сделался ватным. Хотелось вымолвить хотя бы слово. Попросить свекровь удалиться. Можно же прикрыться усталостью, болезнью, слабостью... Да чем угодно, лишь бы не плавится под изучающим, колющим, что тонкий и острый стилет взглядом, давящим на безысходное чувство вины.
  
  - Ксеня, выслушай. Я не люблю, когда ко мне в душу лезут сочувствующие. После развода с Вадимом их были сотни. Люди не могли понять одного: мне от них не это нужно! Вот и к тебе я не лезла. Подумала, сама расскажешь, как созреешь. Крепкий ты орешек, милая моя! Зрела годы! Думаешь, я такая недальновидная тетка, которой лапшу на уши навешать можно. Да, Вера Петровна, наслышана о папе Андрюши, о вашем муже. Что вы, такой актер, мужчина-красавец! Ой, не довелось мне с ним свидится... Ох, Ксюша! Да я глаза твои бегающие, блеск лихорадочный сразу просекла. Застынет у плаката Вадима в офицерском мундире. Да-да, том, где взгляд у него вдаль направлен, на смерть он там идет... И стоит столпом соляным. В глазах боль адская, как душа твоя воет волком внутри. В молчанку играть - дело неблагодарное. Не для других. Для себя самой.
  
  Ксения воззрилась на свекровь с каким-то суеверным ужасом. Мысли скакали блохами в голове - из угла в угол, из одного в другое; кружились вихрем, подбирая за собой слова. В горле стоял ком. Говорить совершенно не хотелось. Не верилось.
  
  Судорожно всхлипнув, она смогла выдавить:
  
  - Все всё видели, знали, догадывались... Кроме Андрея... Вера Петровна, простите меня. Я испортила жизнь вашему сыну... Я...
  
  - Ксень, как думаешь, Вадим мне жизнь испортил? - резко спросила свекровь. Выжидательно смотрела, не моргая. Не сбежать от ответа.
  
  - Не знаю, - тихо прошептала Ксения. - Вам виднее. У вас же есть общее - сын.
  
  - Вот и я о том же! У вас с Андреем тоже общее - сын. Да, я видела, что ты не сгораешь от страсти рядом с моим Андрюшкой. Но так это и не тот сорт мужика, который за собой на край света уведет. По большей части его воспитанием занималась моя мать - училка на пенсии. Кого мы с ней на пару могли вырастить? Две бабы псевдо-интеллигентки. Хорошо хоть я "умных советов" не послушалась, когда с Вадимом развелась. Не препятствовала встречам с сыном. Не отказывалась от помощи. В том числе материальной. Заметь: не алименты выжимала, а именно брала то, что он давал. Сам. Без лишних напоминаний. И не чуралась напомнить: "Вадик, у Андрюшки сильная аллергия. Нужны лекарства импортные, достать не можем". Или: "Вадик, в школу бы сына собрать". И Вадим всегда был рядом. Прибегал, помогал, участвовал в жизни нашей, хоть кому-то это и не нравилось. Я никогда не ругала бывшего мужа. Это мне он "бывший", а сыну - отец родной, единственный. Ты можешь сказать теперь, что ты сломала жизнь Андрею? Ты его держала, встряхивала. Он ориентир увидел, стремился. В облаках перестал витать, романтик наш недобитый. Нет, Ксюш, ты появилась в нужном месте, в нужное время.
  
  - На свежей могиле Вадима появилась. Осенью. Дрожала на лавочке. Вещей теплых не было. В чем из Ялты вернулась, в том на кладбище и поехала. Тихо себе скулила. И тут из темноты силуэт вырисовался: куртка, запах, сигареты. Думала, что Вадим вернулся. Не его похоронили. Это всё бред, вранье. Вот он - руку протянуть. Прижаться всем телом. Целовать лицо. Реветь в три ручья от радости - живой! А когда поняла, что ошиблась, то... То не смогла отпустить! Решила, пусть другой, пусть младше, но есть в нем частичка Вадима, хоть что-нибудь, но я себе оставлю. Привыкла тайком у других воровать. Ни одна душа живая о нас с Вадимом не знала, кроме бабули моей. Андрей тоже не знал. Мне так страшно было. Осудит, не поймет, уйдет... И я опять одна. Совсем одна! До Вадима было проще, а после него - хоть следом, с крыши камнем вниз! Смалодушничала, не призналась. Когда Андрюша мне предложение делал, то я у Вадима внутренне благословение спросила. Как будто он стоял рядом с нами. С укором смотрел: "Что же ты, ведьма моя, делаешь. Пацана моего за собой в топи уводишь, губишь, как себя рядом со мной". Я слышала его голос. Знала его слова. Но не могла отказать себе в ощущении - теперь Вадик всегда рядом. Хотя бы в его, вашем, сыне. Я его заранее уже любила. По рассказам. По разговорам. Знала о существовании. Вадим так всегда о нем с гордостью говорил...
  
  Слова слетали с губ сами по себе. Приглушенные всхлипы парализовали горло. Слезы прожигали веки. Ранили изнутри алмазными шипами. Лились по щекам ручьями, что талый снег с пригорка. А внутри делалось легко. Тревожные мысли, копившиеся годы, точно камни, обрывались с утеса, срывались в бездонную пропасть. Страх растаял туманной дымкой, уступил место надежде на облегчение. Оказалось - так просто сказать о том, что таилось в закромах души долгие годы. Есть рядом человек понимающий. Он не осудит. Примет и поймет. Сначала случайный собеседник - молодой батюшка около часовни. Он разворошил ее память, смог разговорить. Страх откровения исчез, словно дым в ясном небе. Теперь же свекровь - единственная близкая женщина, что осталась в ее семье. Она поймет. Она всё всегда понимала...
  
  - Плачь, девочка, плачь. Давно пора, - сухая и прохладная ладонь коснулась лба, погладила волосы. - Ксюша, дурочка. Надо было раньше сказать. Снять груз. Мы бы придумали вместе что-нибудь. Думаешь, я осудила бы? Клеймо на тебе поставила? Вадим в последние годы для меня стал близким, братом, другом. Мы вместе взрослели, учились быть парой. Не вышло. У меня никого нет из братьев-сестер. У него тоже. Мы стали друзьями. Родители непутевые, а друзья хорошие.
  
  Вера засмеялась совсем не старческим дребезжащим смехом. Легко, игриво, мелодично.
  
  - Вы давно в курсе? - тихо спросила Ксения, понимая - сейчас внутри ее обжигает стыд.
  
  - С самого начала. Андрей воодушевленно рассказывал о девушке, которую на могиле отца встретил. Не чокнутая поклонница, а вполне милая, спокойная, горюющая по-настоящему. Костя пару раз обмолвился о том, что Анька в пролете, у Вадима зазноба есть, с которой "всё серьезно". Сам он ко мне приходил, размышлениями делился. Имен не называл. Ничего конкретного, но было видно - есть та, кем я не стала.
  
  Взгляды женщин пересеклись. Ксения судорожно всхлипнула, замотала головой. Как можно поверить в то, о чем запрещала думать себе и тогда, и последующие годы? Вадим четко дал понять - между ними лишь "секс". Странное слово, для человека из той страны, означающее нечто порочное, пагубное, нехорошее априори. А теперь ей утверждают обратное. Рушат все установки, барьеры. Убирают стены, коими она оградила себя много-много лет назад.
  
  - Не веришь мне? Зря. Я сумела тебя вычислить. Андрюшка... Он видел то, что хотел.
  
  - Я, я... Вера Петровна, я не заслуживаю... Вы зря так со мной, - сквозь слезы прошептала Ксения. - Простите...
  
  - Это что за новости? Ты мне дочь, хоть мы с тобой в одном клубе имени Метлицкого состоим. Сестры то ли по счастью, то ли по беде. Честно скажи: хорошо с ним было?
  
  Ничего не оставалось, как лишь кивнуть головой, сглатывая соленые слезы. По-другому выразить отношение к Вадиму было просто невозможно. Столько слов крутились, столько хотелось сказать, но слезы, приглушенные рыдания мешали.
  
  - То-то! Не знаю, каков Вадим был в последние годы. Мне он еще зеленым, но ретивым достался. Всё на руках носил, стихи читал, охмурял знатно. Да и в быту можно было на него положиться. Я увидела, что мы ему мешаем, когда время пришло. Решила отпустить. Я о разводе ему сказала. Не он от меня удрал, как принято считать. Слышишь? Я его опустила. Прошло чувство первое. Пора была искать что-то новое. Взрослое. Без иллюзий. Единственное, на чем Вадим настоял - никакого официального брака до совершеннолетия Андрея. Отец он один. Никаких мужиков, двойственности, отчимов. И хоть с нами не жил, но помогал так, как у других баб с мужьями не было. Я не особо стремилась снова замуж. Хотя были ухажеры. Романы случались, даже с актерами. Я тогда на "Мосфильме" считалась одной из лучших помощниц по подбору кадров. Мужики через меня хотели роль получить. Помотала я им нервы, Ксюха! Развлечение то еще было.
  
  Ксения недоуменно смотрела на мать Андрея. Не видела еще ее такой. Даже тогда, в советское время, когда она впервые перешагнула порог ее квартиры, где стены были увешаны портретами Метлицкого. Это был его храм. Место, где память о нем хранилась в первозданном виде без утайки, купюр, без "эффекта ореола". Еще тогда, будучи молодой девушкой, она уже хотела поговорить по душам, максимально откровенно с первой женой Вадима. Сказать, что понимает ее, в надежде на взаимность. И не смогла... Задушила порывы, поддалась страхам... А теперь всё оказалось зря. Хрупкий хрусталь иллюзий лопнул, больно поранил осколками, оставил незаживающие рубцы на сердце.
  
  - Хорош реветь. Я вот что подумала. Негоже тебе в таком виде по телевизору мелькать. Чтобы ты не сказала, всё равно будет выглядеть оправданием. Да еще не сдержишься. Майку за патлы оттаскаешь.
  
  Телеведущая хмыкнула, пытаясь утереть слезы тыльной стороной ладони. Представилась картина: она и госпожа Самохина в прямом эфире затеяли настоящую свару, до которой далеко базарным торговкам. Рейтинги взлетят до фантастических отметок. Нет уж, такой радости телезрителям она не доставит. Не потеряет себя. Не ринется в вульгарную драку, хотя, ой, как хочется!
  
  - Ксюша, теперь надо думать, как выпутываться будем. Наши проблемы могут стать всеобщими. Я знаю, каково это. Через развод проходила. А в те годы это считалось первым грехом из множества надуманных. Сколько грязи выслушала, отбивалась, как могла. - Вера вздохнула. Выпалила: - На эту чертову программу пойду я. Не спорь! У меня с Анькой давние счеты. Еще со дня похорон. И книжку ее поганую пора разнести в пух и прах, так сказать, официально. Устрой мне проход на съемки. Как-нибудь договорись, чтобы я в массовке оказалась. А там дальше - дело техники. Потребую микрофон и выдам на-гора им всё. Пусть сами в помоях утонут!
  
  Глядя на довольную Веру Петровну, Ксения и не вздумала возражать. Только на душе защемило от тоски по былому. Как никогда, сидящая перед ней женщина напоминала другую - любимую бабушку, не боящуюся преград, испытаний, кривотолков за спиной.
  
  - Поспи, приди в себя. Всё образуется, Ксень. Мы все с тобой.
  
  Свекровь грациозно поднялась с кресла, не спеша покинула комнату, оставив женщину в одиночестве посреди золотистых сумерек, меркнущих с последним лучом заходящего солнца. Спальня погрузилась в темноту. Свет включать абсолютно не хотелось. Наконец-то, ночь не пугала. По углам не мерещились призраки прошлого. Душа словно сбросила железные оковы, держащие ее столько лет в темнице страха. Сон мерно забирал в свои объятия...
  
  ***
  
  Парой слов капелькой нежности
  Я тебя, я тебя...
  Одного до бесконечности
  Как огня, как огня...
  
  Пальцы нежно скользят по обнаженному плечу, ласкают кожу, дарят трепет. Губы касаются прикрытых век. Ее голова покоится на груди мужчины. Он сильный, настоящий, теплый, живой.
  Нет и не было той давней грозы в городе, молний, рвущих фиолетовыми всполохами темные небеса. Облака не клубились в выси. Ее душа не разрывалась на части от невыносимой боли. Она не видела, как танцуют на ветру веточки ив, не сидела на скамейке с безучастным видом. Не ощущала косых струй дождя. Не шла в обнимку с молодым парнем по обители мертвых. За ними не следили осенние звезды и ангелы с надгробий. Она еще не знает, что это ЕГО сын.
  
  Снова прикосновение - легкое, бережное, дразнящее. Сердце бьется учащенно, дыхание прерывается. Его объятия. Ощущения сильного тела. Покой окутывает пеленой. Истома накрывает волной. Каждая клеточка тела сейчас нежится в его объятиях.
  
  - Мне так с тобой хорошо. Я чувствую себя в безопасности, - ее голос тих, покорен, нежен.
  
  - Мы сейчас, Ксюха, как никогда, беззащитны. Без одежды. Расслабленные. Измотанные. Счастливые, - его голос окутывает похлеще паутины - бархатной, теплой паутины. - Спасибо.
  
  Она поднимается на локте, заглядывает в его глаза. Там плещется сапфировое море. Пучина затягивает. Хочется смотреть туда вечно, любуясь разными оттенками - реакцией на эмоции обладателя этих глаз. Сейчас синий цвет похож на ягоду индиго. Значит, ему хорошо с ней. Он счастлив, безмятежен. Сбросил маски. Стал собой. С ней он может расслабиться, ничего не доказывать. Просто любить ее тело. Доставлять удовольствие. Брать то малое, что она способна ему дать.
  
  - Это тебе спасибо, - она жарко шепчет ему на ухо. - Мне очень хорошо. С тобой я летаю. Ты мне крылья подарил. И мы с тобой летим над Москвой, над миром. Убегаем от всех.
  
  Её губы целуют его скулы. Пальцы скользят по подбородку с небольшой ямочкой посредине, исследуют очертания лица. Он усмехается. Ловит губами ее пальчик, нежно облизывает. Она понимает - новый виток чувственной игры начинается. Снова она будет извиваться под его телом. Будет чувствовать его резкие движения. Станет просить еще, еще ощущений целостности. Он заполнит ее до конца. И тогда вновь она переживет полет. Они вместе будут парить выше домов, крыш, даже облаков в весеннем небе.
  
  - Я тебя не заслуживаю, ведьма, - тихо бормочет он. - Девчонка глупая, что ж ты делаешь... Мое место на дыбе. Меня скоро казнят прилюдно. И ты себе место рядом со мной пригрела...
  
  Тяжкий вздох. Его руки тянутся к прикроватной тумбочке. Он вытряхивает сигарету из пачки. Берет ее краешком чувственного рта. Вертит в руке зажигалку. Щелчок. Небольшое пламя. Он закуривает. Выпускает терпкий дым ноздрями - хищно, безумно привлекательно. Так умеет только он.
  
  - Ну что может случиться? Никто не узнает.
  
  - Ксюха, зря я это начал, зря. Теперь ты - моя боевая точка. На себя давно начхать. А вот ты... Хочу спрятать тебя. Не показывать никому. Моя. Ты только моя.
  
  Он берет пепельницу с тумбочки. Тушит сигарету. Возвращает назад стеклянную безделушку. Крепко прижимает к себе девушку.
  
  - Не отпускай меня. Не уходи, - просит она. Это мольба, стон, желание...
  
  - Когда-нибудь уйду, но не сейчас, Ксюша. - Он замолкает. Сосредоточенно вглядывается в ее лицо. Проводит подушечкой большого пальца по припухшим губам, еще не забывших силы и вкуса шальных поцелуев. - Как мне с тобой хорошо, ведьмочка моя. Я с тобой дышать научился в полную силу. Не могу остановиться. Знаю - надо! Пора прекратить тащить тебя следом за собой, а не могу. Задохнусь сразу.
  
  - Как и я, Вадим, - обреченно говорит она. Словно нарушает все поставленные барьеры. Заходит в тайную комнату, куда долгое время путь был заказан. - Я без тебя не могу. Не бросай меня.
  
  Он молчит. Бережно перебирает ее каштановые пряди. Сердце в его мощной груди стучит с удвоенной силой, словно запоздалый путник в ночи ломится в закрытую дверь постоялого двора. Пальцы продолжают ласкать ее плечи. Другие слова. Не те, что говорят двое. Не те, что воспеты трубадурами в балладах. Не те, что шепчут влюбленные в ночи. Но смысл тот же. Главное - поверить! Принять, признать...
  
  Больно ему. Больно ей. Они не хотят признавать очевидного. Только оба понимают, насколько сильно то, что началось играючи. Одна июньская ночь. Взгляды. Поединок. Вызов. Притяжение. Они не могут остановиться. Они - марионетки на ниточках, дергаются в руках незримого кукловода. Самая малость, и тогда изменится всё - он не идет в ее квартиру. Она не приглашает его. А сил переиграть всё по-новому нет. Тысячу раз они проживут тот миг. И тысячу раз его губы накроют ее губы, разум умрет под напором безудержного желания. Тысячу раз он уйдет летним утром, чтобы потом осенним вечером заключить в объятиях ту, без кого дышал все годы в пол силы. Всё так, как должно быть...
  
  - Я пойду, Ксюш, - с трудом произносит он, нарушая осязаемую тишину, повисшую в комнате. - Репетиция скоро. Завтра спектакль. Твое место ждет.
  
  - Не уходи, пожалуйста, - испуганно лепечет она, пытается удержать его, изгибается кошкой, трется о его плечо.
  
  - Надо, ведьмочка моя, надо. Я уйду, а ты должна остаться. Не время тебе.
  
  - Вадим, пожалуйста, останься со мной. Мне холодно, - говорит она, не понимая, почему.
  
  Сразу в комнату пробрался мороз. На окнах появился иней, расписал стекла причудливым узором. Изо рта вырывается облачко пара. Тело сотрясает озноб. Зима врывается в комнату стремительно. На мебели, полу, подоконнике - везде иней.
  Она по-прежнему сидит на кровати, среди смятых простыней. Каких-то пару минут назад они сливались воедино. Здесь. На этой кровати. А теперь она обнажена. Кутается в простынь. Трясется в лихорадке. Он уже одет. Темные джинсы. Чуть расклешенные. По моде конца семидесятых годов прошлого века. Рубашка-поло. На воротнике узор. Яркой краской нанесен цветок. И в темных волосах его алеет гвоздика. Нет! Это не цветы и вышивка. Кровь, что стекает из раны. Струится по виску змейкой, впитывается в мягкий хлопок рубашки, разрастается. Вместо узора уже багряное пятно. Одежда медленно окрашивается в алый цвет. Набухает влагой. Он медленно растворяется. Его силуэт тает...
  - Вадим, не уходи! - отчаянный крик. - Не надо, прошу тебя. Будь со мной!
  - Не могу, Ксюха. Я должен.
  - Я с тобой пойду! Подожди, я оденусь.
  - Тебе нельзя. Позже. Когда-нибудь... А пока знай - я тебя...
  - Нет! Не говори! Нельзя! Они узнают, разлучат, не позволят нам быть вместе, не позволят нам жить, быть счастливыми, - она тараторит, а он всё больше становится призрачной дымкой.
  - Надо было раньше сказать, - откуда-то издалека слышен голос. - Ксюха, ведьма, скажи! Ты можешь... Мне нужно...
  Его уже почти нет в комнате. Разыгралась метель. Снег летит откуда-то свысока, наметает сугробы. Падает на плечи, волосы, усыпает постель белоснежным покрывалом. Она сидит не шелохнувшись. Снежинки застывают на ресницах. Слез нет. Они горячие, могут согреть. А их нет! Вместо слез на ресницах - застывшая вода. И она не тает.
  А его силуэт всё тает, тает... Исчезает... Растворяется в снежном мареве, теряется в круговерти...
  - Скажи...
  - Нельзя, я не могу, Вадим. Не уходи, - она хочет зарыдать, но не может. - Не уходи, - хрипит, давится словами. - Я тебя...
  Снежная буря посреди комнаты. Завывает ветер. Метель швыряет белые хлопья, слепит глаза, попадает в рот. Она так и не сказала. Не смогла. Ведь ясно всегда знала - нельзя об этом говорить. Больно, невыносимо больно будет потом, когда он уйдет. Не так, как сейчас. Он просто должен уйти. Их совместный полет - не вечность. Она знала об этом, когда взяла ключи от его квартиры. А теперь... Как сказать, если его нет? Кому? Уже не важно, ничего не важно. Холодно. Он тоже холоден, как лед, снег, талая вода в полынье. Его нет. Давно нет. Она осталась одна. Без него...
  - Вадим, вернись! - кричит она в пустоту. И лишь метель вторит ей, подпевает ветер. Снежные хлопья танцуют вокруг. Нет никого. Она осталась одна. Замерзает. Падает в снежную перину. - Вадим, я...
  
  Немеющие губы, скованные морозом. Резные снежинки, украшают ее замершее скорбной маской лицо. Волосы кажутся седыми. Сердце отказывается биться, замирает, делает малые толчки. Кровь в венах стынет. Густеет. Жизнь по каплям утекает. С последним выдохом. С последним облачком пара, вырывающегося из приоткрытого рта. Метель устраивает дикую пляску, погребая ее тело, скрывая от того, кто может случайно оказаться здесь, где еще недавно он гладил ее плечи, а она так и не смогла признаться ему в любви.
  ***
  Проснувшись, Ксения обнаружила смятое одеяло на полу. Сердце в груди трепыхалось подбитой птахой. Она не понимала до конца, что ей приснился сон. Озиралась по сторонам в надежде увидеть Вадима. Рядом не оказалось никого.
  Андрей временно перешел в кабинет, дабы не мешать жене болеть с комфортом. Одиночество, послевкусие дурного сна погнали Ксению прочь из спальни. Все еще ощущая всем телом дрожь, женщина открыла дверь кабинета. В окно тонким серпом заглядывал месяц. Свет уличного фонаря падал пятном на пол. На диване спал Андрей, укрывшись стареньким пледом. Ксения провела дрожащей рукой по его волосам. Теплый. Живой. Здесь и сейчас. Слава Богу, хоть он никуда не ушел!
  - Ксюша? - муж встрепенулся, моментально проснулся. Сбросил плед, поднялся. На нем были пижамные брюки. Торс обнажен. Не такой мощный, не такой развитый, но всё же, всё же... Привлекательный зрелый мужчина.
  - Что случилось? - встревоженно спросил он. - Как ты, моя хорошая?
  - Я... мне кошмар приснился, - пролепетала она.
  - Да ты дрожишь! Пойдем, - приобняв жену за плечи, поправляя тонкие лямки ночной сорочки, Андрей повел ее назад, в спальню.
  Подойдя к кровати, он остановился, помог Ксении улечься в постель. Она вцепилась в его руку.
  - Пожалуйста, не уходи. Прошу тебя. Не оставляй меня, - находясь во власти сновидения, прошептала женщина. - Я замерзну без тебя.
  - Ну что ты, Ксюш, я рядом, я здесь, - Андрей улегся к ней, прижал к себе, поцеловал макушку. - Не надо дрожать. Давай укроемся, вот так.
  Оказавшись под одним одеялом с мужчиной из плоти и крови, Ксения ощутила, как внутренний мороз уходит. Ее тело медленно нагревается, кровь возвращает себе способность двигаться по венам. Сердце начинает входить в ритм. Кошмар не выходил из головы. Она так и не смогла сказать те самые слова. Не смогла признать чувств. До сих пор ужас сковывает при мысли - надо было признаться ему еще тогда.
  - Не уходи, - прошептала вновь она, стараясь прижаться как можно теснее к мужу. К сыну того мужчины, что заморозил ее сердце, сделав похожей на мраморную статую работы античного скульптора.
  Снег, метель, заиндевевшие губы... Они никуда не делись. Остались в душе, едва она подумает о чувствах к Вадиму. Закрыв глаза, Ксении показалось - она вновь спит, грезит наяву. Изменился запах кожи того, кто прижимал ее к своей груди. Изменился ритм биения сердца. Руки обрели другую силу, иную нежность. Снова ей захотелось почувствовать крылья и летать, стать свободной, не думать о завтрашнем дне...
  
  
  
  
  
  Поворот четырнадцатый
  
  В простыне на ветру по росе поутру
   От бесплодных идей до бесплотных страстей
   От закрытых дверей до зарытых зверей
   От накрытых столов до пробитых голов
   Собирайся, народ, на бессмысленный сход
   На всемирный совет как обставить нам наш бред, бред, бред
  
  Плазменная панель телевизора мерцала призрачным светом, раздражала глаза мельтешением безвкусных картинок. Полутьма в комнате укутывала лучше бежевой шали из нежнейшего кашемира, что лежала на плечах Ксении.
  Прошедшая ночь растворилась в рассвете; день медленно стек за край земли, уступив место весенним, промозглым сумеркам. От прежнего тепла не осталось и следа. Вновь серое полотно дождевых облаков украло солнце, весну, запах пробуждения природы. Дождь противно лупил в окно, выстукивая одному ему понятный ритм.
  Погода соответствовала настроению, душевному состоянию. Кошмар по-прежнему не забывался. Как ни пыталась, но Ксения не могла согреться. Казалось, будто на сердце мороз вывел инеем причудливые узоры, сковал холодом, заставляя его медленно гнать кровь по таким же ледяным жилам.
   Целый день она не находила себе места. Постоянно старалась быть рядом с мужем; цеплялась за Андрея, пытаясь забрать частичку его живого тепла, дабы вытеснить воспоминания о мужчине, медленно растворившемся в снежном мареве. Ксении мерещилось: силуэт Вадима до сих пор незримо присутствует в комнате, с потолка сыпалась ледяная крошка, засыпает всё вокруг, не тает на ресницах.
   Сон смешался с явью. Даже Андрей не смог вытеснить вьюгу, завывания ветра, кровь, расцветшую алой гвоздикой на рубашке Вадима. Слишком реально - всё, что было там; а здесь - не по-настоящему. Не верилось до конца в раскрытие секретов, в то, что застарелая рана, породившая сотню страхов, открылась так внезапно. Правда выскочила чертиком из табакерки. Выбила почву из-под ног. Привычный мир рассыпался пеплом. И теперь внутри образовалась пустота. Больше нечего прятать по тайникам - закоулкам памяти. Незачем делать безучастный вид, когда речь заходит о Вадиме.
   Теперь вчерашний сон - явь; а реальность... Так сложно в нее поверить.
   Поежившись, Ксения поправила шаль, потерла замерзшие руки, уселась на диван с ногами. Глядя на нее со стороны, можно было подумать - девочка-подросток в одиночестве переживает первые разочарования в любви. От сильной женщины, "Мраморной Дианы" не осталось и следа.
  На экране телевизора сменился ряд картинок, прошла реклама. Появилась заставка, заиграл призывный мотив. Именно он стал символом передачи, заставляющей людей бросать дела, приникать лицами к бездушной технике, лишь бы узнать волнующие подробности из частной жизни знаменитых персон прошлого и настоящего.
  Как бы Ксения не противопоставляла себя данному жанру, как бы не пыталась донести к зрителю информацию без скабрезности, однако она не вчера родилась, не один год была в масс-медиа, чтобы прекрасно осознавать: во все времена народ жаждал "хлеба и зрелищ". Рейтинги, успех, востребованность телеканалов зарождаются именно здесь, в таких студиях. Ее передачи, идеи - всего лишь "легкий десерт" для гурмана после основного "жирного блюда".
  Женщина прибавила громкость. Стали слышны аплодисменты. Показавшаяся на экране Майя Самохина купалась в овациях. Рыжий цвет волос, стрижка-каре, яркий макияж, карминно-красные губы растянуты в притворной улыбке; белое платье обтягивает по-прежнему аппетитную фигуру холеной женщины. Телеведущая, светская львица, завсегдатай статей желтой прессы, ведущая корпоративов и свадеб. И кто сказал, что она может быть конкуренткой? Ксения криво усмехнулась. Какой же глупой ей теперь кажется вечная борьба с бывшей однокашницей, свидетельницей сумасшествия по имени "Вадим Метлицкий"! Как легко она тогда споткнулась и упала в омут синих глаз. Совсем не поняла, насколько явным было притяжение. Мелькали искры, воздух пах предгрозовым озоном. Вадим сразу ее выбрал, накинул сети, из которых не под силу выбраться даже самой прожженной кокетке. Майя быстренько смекнула, "поставила галочку", приберегла "на потом" информацию. А что она, Ксения? Так и не поняла очевидности тех взглядов.
   - Ксеня! Ты же обещала!
  - Я не заметила, как ты вошел, - женщина вяло улыбнулась мужу.
  Андрей укоризненно посмотрел на жену.
  - Отдай пульт. Давай к черту выключим эту дрянь! - он попытался протянуть руку, но Ксения вздрогнула, отпрянула в сторону.
  - Нет. Я хочу это видеть. Не как заинтересованная сторона. Андрей, я хочу знать, как профессионал, журналист, в конце концов! Я хочу знать, как можно извратить то, что было. Я хочу видеть, какую чушь они будут пороть, на чем спекулировать, что искажать. Пожалуйста, позволь.
  Андрей долго вглядывался в лицо жены: в глазах решимость, отсутствие слез, волнения. Сухой и выверенный прагматизм - верный признак упорства, несгибаемости, целеустремленности. Такой Ксюша была всегда, как только речь шла о работе. Еще в самом начале своей карьеры. Сейчас телеведущая даже дома, даже перед сном разрабатывала материал для эфира. С места не сдвинуть, не переубедить. Профессиональный раж задвинул на окраины разума все личные переживания.
  - Андрюш, - рука Метлицкой легла на плечо мужа, - отключи эмоции. Не смотри на ситуацию, как ее участник. Ты профессионал, режиссер, сценарист. Смотри на всё как на пример непрофессионализма и нарушения этических норм. Так будет проще.
  - Мазохистка, - проронил мужчина, вздыхая. Он присел на диван, притянул Ксению к себе, зарылся носом в ее волосы. - Ксюша, зачем ты себя изводишь? Зачем? - едва не простонал он.
  - Привычка. Столько лет... Я сроднилась с болью. Не представляю себя без нее. Она делала меня живой. Всегда напоминала: я жива, а он - нет! Сегодня последний раунд. И всё. Слышишь, Андрей? Всё!
  Судорожно всхлипнув, Ксения тут же заставила себя замолчать. Горло саднило. Из него рвались рыдания, разрывая на части, порождая желание скулить побитой собачонкой.
  - Андрюшка, мой хороший, скоро мы освободимся. Слышишь? Мы освободимся от семейного проклятия. Ты, Вадик - вы всё, что есть у меня. Я сама выбрала, как жить, никто не заставлял. Это мой крест, моя ноша... А ты иди... Прости. Я чудовище. Ты не должен на это смотреть. Грязью будут поливать твоего отца, его память, его образ, примешают твою жену, пройдутся бетонным катком презрения и осуждения по самому дорогому...
  - Я с тобой. Так было всегда и будет. Без вопросов, просьб. Сам выбрал себе жену, - Андрей глухо пробормотал, целуя темно-рыжие, растрепавшиеся волосы. - Я с тобой до конца.
  Ксения привычно прикрыла глаза, позволяя памяти устроить танец на углях босыми ногами; боль пронзила сердце иглой. Снова дождливый день. Ливень полосует улицы. Резкий звук дверного звонка вырывает из объятий апатии. На пороге стоит красивый мальчик, держит в руках букетик подвявших цветов. С его волос капает вода. Он счастливо улыбается. Еще бы! Подвиг для прекрасной дамы!
   В стенах этой квартиры их жизни разделились на "до" и "после". Ксения просила благословения у Вадима, появившегося на миг призраком в темном углу. Вместо него молодой парень с глазами цвета лазури просит ее быть женой, пустить в мир, где властвовал лишь один мужчина - его отец. Андрей не знал ни о чем, он придумал себе любовь, как только может мальчишка в девятнадцать лет ощутить доселе неизведанные чувства... А Ксюша... Она не смогла отказать, теша себя иллюзией - Вадим будет смотреть на нее теперь глазами цвета неба вместо насыщенного синего индиго.
  - Спасибо. За всё спасибо. Позже поговорим, когда будем по-настоящему готовы. Фантазии товарищей с РТВ добавит нам тем для размышлений.
  Слабо улыбнувшись, Ксения провела рукой по щеке Андрея, высвободилась из объятий. Удобно устроившись на диване, она принялась разглядывать изображение в телевизоре. В какой-то момент ей показалось: она находится не у себя дома. Она не зритель - сценарист безумного шоу. Это она набирает текст, герои оживают под ее рукой; она вкладывает в их уста слова, заставляет играть роли.
   Застучали невидимые клавиши старой печатной машинки. Строчки сценария запестрили стайкой птичек-колибри, рождая четкие картинки перед глазами.
  
  ***
  
  Майя улыбается. Приветствует зрителей. Студия отвечает ей аплодисментами. Видно, как женщина купается во внимании и обожании толпы. Ей доставляет удовольствие подкидывать провокации людям, ее забавляют их возмущение, обеспокоенность, эмоциональные выкрики с мест. Она царит над ними, повелевает их состоянием, играет на нервах, манипулирует нужной информацией для взрыва общественного мнения.
   Вот и сейчас с широкой улыбкой Майя приветствует собравшихся в студии. Она знает: за пропуски на съемки ее передачи обычно происходит ажиотаж; иногда доходит до потасовок. Заветный бумажный прямоугольник мечтают получить и студенты, и домохозяйки, и пенсионерки. Все хотят увидеть собственными глазами, как Майя Самохина вершит суд над теми, кто оказался недостаточно "чист" и "высокоморален" для шоу-бизнеса, политики, спорта, публичной деятельности. Она словно император в Колизее поднимает перст. Толпа внемлет каждому слову. Ждет движения. И палец, зачастую, оказывается опущен вниз. "Казнить, нельзя помиловать" - главный девиз шоу. Можно смело бросать камни, куски грязи, не боясь запачкаться самому, не видя себя в отражении сотен зрачков камер. Никто не уйдет от справедливого возмездия "общественного мнения".
  - Сегодня у нас непростая передача. Невозможно представить, насколько тяжело было решиться на ее создание. - Горестный вздох. Маска скорби на холеном лице. Майя продолжает: - Ее тема касается непосредственно моей семьи, воспоминаний, друзей и всем хорошо известных людей - четы Метлицких. Когда-то мы все были включены в одну ситуацию. Каждый из нее вышел так, как позволяла совесть, понимание морали и ответственности за свои поступки. Но об этом позже. А пока внимание на экран.
  Оживает монитор в студии до этого с застывшей белой надписью на красном фоне "Лабиринты тайн семьи Метлицких". Мелькают кадры из телепередач с участием Ксении - она в камуфляжной форме, в руках микрофон; на заднем плане остовы сгоревших зданий; вот Ксения берет интервью у высокого военного, лицо которого обезображено шрамом; она же в студии, еще без привычной прически, зачитывает что-то с листа бумаги; последние кадры - Андрей и его жена получают премию "Теффи", стоят на сцене счастливые. Андрей держит статуэтку, его обнимает сияющая Ксения.
  Пока мелькают фотографии и архивные записи, идет голос Самохиной за кадром: "Известная на всю страну телеведущая долгие годы не сходит с экранов. Ее передачи известны даже тем, кто не интересуется политикой. Она обнажает души власть имущих, заставляет отвечать на ставящие перед фактом колкие вопросы. Она замужем за Андреем Метлицким - сценаристом, режиссером, стоявшим у истоков нового телевидения России. Однако мало кто знает, что Андрей - сын советского актера театра и кино Вадима Метлицкого, трагически погибшего более тридцати лет назад. Все это время память о Вадиме живет в сердцах людей. Его фильмы смотрят все поколения, а юные девушки по-прежнему влюбляются в его героя Айвенго".
  Идут кадры из фильмов с Вадимом: Айвенго лихо гарцует на коне, сражается на мечах, открыто улыбается в камеру, его глаза сияют; офицер-белогвардеец идет на казнь, устремляя взор куда-то далеко; вот Вадим играет на сцене - белая рубашка расстегнута, волосы слиплись от жара софитов; он что-то порывисто говорит, неистово жестикулируя руками.
  Снова голос Майи: "Какая тайна связывает Метлицких? Андрея, Ксению и его отца - Вадима? Об этом сегодня вечером будут говорить друзья, знакомые, коллеги Метлицких. Повторюсь, тема связана напрямую с моей семьей. Однако молчать больше нельзя. Без купюр. Вся правда о прошлом Ксении и ... Вадима Метлицких!"
  Снова студия. Зрители аплодируют, награждают королеву кривых зеркал шквалом оваций. Им не терпится откинуть полог, заглянуть в черный ящик, выудить на белый свет нелицеприятные подробности из прошлого известных людей.
  Красный фон. Белые кресла. В них расположились участники программы. Они жаждут момента, когда будут говорить свою правду, пытаясь казаться лучше, чем те, другие, коим так не хватает "небесной чистоты" в поведении.
  - Хочу представить гостей, хотя они и не нуждаются в представлении: Влад Самохин. Генеральный продюсер канала СТВ. Мой супруг уже долгие годы. Непосредственный участник событий, развернувшихся в стенах дачи его дяди Константина Меркулова - лучшего друга Вадима Метлицкого. Светлана Рябикина. Однокурсница Ксении Метлицкой, тогда еще Дроздовой. Анатолий Хрупов. Актер театра и кино, коллега Вадима. И сегодня будет еще один долгожданный момент! Спустя годы затворничества, отказов от всяческих интервью, с нами на прямой связи из Милана будет Анна Русинова-Метлицкая, использовавшая долгие годы сценический псевдоним "Руссо", вдова актера. Она расскажет нам всё, о чем не стала упоминать в книге, ставшей бестселлером, как на Западе, так и у нас в стране.
  На экране, занимающем левую стену студии, появляется изображение зданий, являющихся символом Милана. На их фоне сидит женщина в возрасте, не утратившая грациозности, былой красоты. От нее по-прежнему невозможно отвести глаз. Ее возраст стал украшением. Смоляные волосы с проблеском седины уложены в изящную высокую прическу. В ушах блестят рубины, играют темно-вишневыми бликами в лучах света. Губы растягиваются в улыбке, обнажают ровный ряд белоснежных зубов. Платье цвета королевского пурпура подчеркивает достоинства, скрывает недостатки. Небрежный шик вкупе с итальянской элегантностью хот-кутюр. Дива оперной сцены смотрит в камеру сквозь дымчатые стеклышки очков в дорогой оправе. Ухоженная, нестареющая в одночасье женщина, достигшая в жизни небывалых высот. Она напоминает увядающую розу в октябре: от первого заморозка края лепестков почернели, завяли, однако цветок по-прежнему красив, привлекает внимание, заставляет любоваться стойким, хоть и хрупким созданием. Вдова, вторая жена Вадима. Она хочет, чтобы ее запомнили именно такой: надменной, горделивой, властной и в тоже время обычной, знавшей в жизни боль предательства, горечь разочарования в мужчине. Хоть великая певица, но такая же, как все ее сестры по несчастью из некогда огромной страны.
  - Как слышите нас, Анна? - Майя готова к сенсациям. Улыбка становится до невозможности широкой, слащавой, натянутой.
  - Прекрасно. Здравствуйте. - Легкий итальянский акцент будто нарочно добавлен. Ах, я уже забыла родной язык. Я же живу много лет "там".
  - Анна, прежде чем мы услышим вашу версию событий, я бы хотела рассказать то, чему была свидетельницей. - Горестный вздох. Трагическая пауза. - Когда-то, будучи еще студенткой, прибывшей покорять Москву, я оказалась на даче у Константина Меркулова. Там же была и Ксения Дроздова... со своим официальным женихом Владом Самохиным. - Ликующий взгляд. Толпа ахает, охает, слышны удивленные возгласы. Майя делает еще больше грустное лицо, продолжает: - Да, тогда Ксения была невестой Влада. Они оба являлись "золотой молодежью", часто прогуливали занятия. Им было можно: у Влада родители дипломаты; у Ксении - тоже не последние люди в министерстве строительства. Высший круг, избранные. Мы - студенты, однокурсники, - были людьми "второго сорта". И если Влад старался сократить дистанцию между собой и окружением в университете, то Ксения даже не пыталась. Ее прельщала иная роль. Ей хотелось попасть в бомонд, быть в центре событий. Тогда светская жизнь находилась в подполье, в театральной среде. И Ксения всеми силами пыталась попасть в круг творческой интеллигенции. Хотя... "Интеллигенция" - сильно сказано. Обычные пьяницы, прикрывающиеся "творческим кризисом", наплевательски относящиеся к женам и детям, живущие ради себя, тешащие эгоистические порывы.
  Зал одобрительно гудит. Раздаются аплодисменты. Некоторые зрители тянут руки, выпрашивая микрофон. Камера показывает женщину: лет пятьдесят, крупная, с короткой стрижкой, одетая в простое платье с цветочным принтом. Она что-то активно выговаривает, но без микрофона расслышать невозможно.
  - У вас будет время. Как всегда, мы даем слово зрителям. - Майя одобрительно кивает головой. - С вашего позволения, я продолжу. В один из летних вечеров, моя подруга Света, уговорила меня присоединиться к компании студентов театрального училища. Мы поехали на дачу к Меркулову. Там-то и развернулась драма. - Трагический шепот: - Я стала свидетельницей измены - низкого, гадкого и подлого поступка, от которого женщина не может отмыться. Такую женщину ни один уважающий себя мужчина не посадит за стол, не приведет в дом. Она становится подстилкой, половой тряпкой, о которую эгоист, мерзавец и подлец вытирает ноги, потакая животным инстинктам.
  Майя вздрагивает телом, закрывает на мгновение глаза, в которых поблескивают непролитые слезы.
  - Извините, - говорит телеведущая притупленным голосом, - очень сложно вспоминать. Ведь дело касается моего мужа. Ему тогда было очень больно. Он не ожидал предательства. Еще я искренне сочувствую женщине, на долю которой выпала череда испытаний. Она их с гордостью прошла, выстояла. Анна заслуживает восхищения!
  Зал взрывается. Море оваций зашкаливает. Спустя минуту, Майя поднимает руку, прося тишины. Зрители затихают, жадно вглядываясь вперед, ожидая новой порции "горячего". Блюдо на сей раз оказалось на диво вкусным.
  - Вадим Метлицкий слыл записным ловеласом. Сколько московских школьниц старших классов и студенток-первокурсниц резало из-за него вены! Не сосчитать! А ему было смешно. Слава его манила, грела, даже такие ужасающие факты заставляли его лишь косо усмехаться. - Майя трясет головой, передергивает плечами. - И вот в один июньский вечер состоялась встреча Ксении Дроздовой, двадцатилетней студентки МГУ и актера Вадима Метлицкого.
  Студия вновь ахает. Гул голосов волнами разносится от одного зрительского ряда к другому. Возмущению предела нет. Люди готовы рвать и метать. Им хочется заклеймить позором всех участников тех давних событий, абсолютно не касавшихся каждого из толпы напрямую.
   Майя продолжает:
  - Свою связь они скрывали до последнего. Даже когда Влад поймал "на горячем" любовников, они искренне отрицали очевидное.
  К разговору подключается Самохин: полный, лысоватый мужчина, с красными прожилками под глазами. Совсем не тот мальчик-красавчик, звезда университета с очаровательной улыбкой. Дорогой костюм на нем смотрится привычно, но при этом серый цвет ему удивительно не идет.
  - Я помню тот момент, когда застал их вдвоем. Среди бела дня, у подъезда Дроздовой. Мне казалось, будто я получил удар в солнечное сплетение. От Ксюши, всегда милой, нежной и невинной Ксюши, хотевшей стать моей женой, я не ожидал подобной подлости. Так гадко, противно, больно. Только Майя спасла меня от пропасти, от шага вникуда. Я не стал поднимать скандал. Лучше уйти, сохранив остатки достоинства, чем запятнать себя скандалом.
  Зрители аплодируют. Самохина мило улыбается, посылает воздушный поцелуй мужу. Лицедейство в разгаре.
  Слово требует Света Рябикина - крашеная блондинка с обрюзгшим лицом и растрепавшимися волосами.
  - Прекрасно помню, как Ксения мчалась на свидание к Вадиму. Он на свои спектакли доставал для своей пассии билеты, а та прихватывала с собой закадычную подружку Милку. Ясное дело: Дроздова к своему любовнику бегала, а подружка к Меркулову, которого, кстати говоря, легко охмурила. Теперь жена заслуженного артиста. На чужом горе свое счастье построили, и даже ни разу не покраснели!
  Анатолий Хрупов морщится. Седой мужчина, приближающийся к семидесяти годам, хорошо поставленным голосом произносит:
  - Вадим никогда не делал тайны из своих "амуров". После спектакля или на проходной у "Мосфильма" его ждала стайка почитательниц. Любой девчонке подмигивал, усаживал в машину... А после она сама шла домой из парка какого-нибудь. Для любого актера, поклонница - табу. Ее чистую любовь нельзя мешать с пошлостью случайной связи!
  Люди в зале загалдели, перебивая друг друга. Слышится свист. Микрофон дают в руки женщине в цветастом платье.
  - После того, что я услышала сегодня, знать не хочу имени Вадима Метлицкого! Не буду смотреть его фильмы! Я думала, что он был великим мужчиной, а он... Он... После такого не смогу его уважать. Даже делая скидку на талант. Такие люди губят всё вокруг себя. Как яркие птицы приманивают наивных дурочек, которые потом падают вниз из-за таких сволочей!
  Аплодисменты зашкаливают. Майя одобрительно улыбается.
  - Прошу тишины! Сейчас говорить будет Анна, вдова Вадима. Скажите, вас не шокирует такие высказывания?
  С экрана за всем происходящим всё это время наблюдает вторая жена Метлицкого. Она саркастически ухмыляется, готовясь к решающему броску, как кобра в пустыне, предостерегшая замешкавшуюся добычу.
  - Нет, Майя, меня не шокирует подобная информация. Более того, я была в курсе с самого начала. - По толпе прокатилось оханье. - Вадим сразу предупредил, что не будет верным мужем. Я думала, что это шутка. У него было весьма своеобразное чувство юмора. Собственно, именно оно влюбляло в себя тысячи женщин. Я пала жертвой его очарования. Он настоял на моем разводе. Ему доставляло удовольствие играть чужими судьбами. Добиваться понравившейся женщины, при этом ставить условия, не щадить ее чувства, манипулировать - стиль жизни Вадима. Он испытывал наслаждение от вида влюбленных глаз очередной дурочке, стремящейся на огонь страсти. Вадим любил играть жизнями поклонниц. Называл их не иначе как "куклы". Для него девушки - чистые, влюбленные, неопытные в отношениях мужчины и женщины, - были просто куклы. Он ими играл, ломал, выбрасывал на свалку. Не запоминал имен. После близости его типичная фраза была: "Между нами только секс, никакой любви". Даже я удостоилась подобного. - Тяжкий вздох. Анна вытирает сбежавшую слезинку, как бы показывает "истинное лицо слабой женщины". Но через миг она вновь владеет собой. Слабость была мимолетной. - Каюсь: не смогла убежать от него. Вадим стал для меня наваждением. Как и всякая женщина, я надеялась на чудо любви. Мне хотелось его исправить. Увы и ах. Всё тщетно. Вадим унижал меня новыми связями с молоденькими девушками. Когда мое терпение лопнуло, я захотела подать на развод. Он мне его не давал, шантажировал проблемами в карьере. Ситуация ухудшилась, когда появилась она - Ксения! Девчонка оказалась под стать мерзавцу. Идеальная пара! Каких только гадостей из ее уст я о себе не слышала. Прекрасно помню новогоднюю ночь. Она, не стесняясь, заявилась к нам в гости, вела себя хозяйкой вечера. Как они смеялись надо мной! Потом, когда Андрюша, которого я любила, как собственного сына, представил нам свою невесту, я не могла поверить! Снова она! Мало отца, так она взялась за сына... Я хотела помешать, но мальчик был влюблен, никого не слушал. А я утратила на него свое влияние. Мы так были дружны. Хоть Вадим был плохим мужем, но сыну был другом. Позже они отдалились, а я заменила Андрею мать, которой не было дела до мальчика, она всё безуспешно пыталась выйти замуж. Андрей... Что же ты....
  Анна срывается на сдавленный шепот. Прерывисто дышит. Майя обеспокоенно спрашивает:
  - Я понимаю, что очень тяжело. Анна, возможно, вы попробуете рассказать нам, что же было дальше...
  - Сейчас я расскажу, что было и будет дальше!
  Перед камерой появляется Вера Петровна. У нее на вороте пиджака закреплен микрофон, поэтому лишить ее слова становится крайне проблематичным. Женщина с вызовом смотрит в камеру. Презрительно усмехается Майе:
  - Не ждали и не звали, а я пришла.
  Самохина пытается управлять ситуацией, однако теряется, явственно бледнеет лицом. Глаза бегают. Она ищет поддержки у технической команды передачи, но ее оставляют в эфире.
  - Сейчас мы уходим на перерыв, после рекламы продолжим. - В наушнике ей что-то говорит режиссер трансляции. Зрители замирают в ожидании сенсации. - Реклама чуть позже. - Майя натянуто улыбается. Глаза метают громы с молниями.
  Вера Петровна ухмыляется:
   - Хотели правду? Получайте! Я первая жена Вадима. И уж кто-кто, а я знаю, как всё было на самом деле.
  В студии стоит гробовая тишина. Самохина нервничает. Не знает, что делать. Форс-мажор путает все карты. Режиссер пытается потянуть время. Сенсации, какие бы они не были, нельзя терять. Лишние рейтинги - святое!
  Вера Петровна поворачивается к экрану. Вглядывается в лицо Анны.
  - И когда это ты, голубушка, стала подругой близкой моему сыну? Ты его терпеть не могла. Фыркала, как кошка дикая, едва Андрей с Вадиком время проводил. Ревность тебя чуть не сожрала. А сейчас пытаешься выехать на том, какая ты "белая и пушистая"? С Вадимом играла, "на слабо" его взяла, что вы поженитесь. Захотелось тебе мужа, о котором легенды слагают, а не какого-то заштатного тенора из Большого театра. Об этом все знают, только вспоминать не любят.
  Публика в предчувствии скандала оживилась. По студии разнеслись смешки.
  Анна вглядывается в камеру, прерывисто дышит. Потом выбирает самое верное средство - игнорирование. Презрительно фыркает. Делает непроницаемое лицо.
  - Я не буду разговаривать с невоспитанной старухой. Всего доброго.
  Она поднимается из кресла, отстегивает микрофон, скрывается за пределами обзора камеры. Публика разочарованно вздыхает - словесной перепалки между женами Метлицкого не будет.
  - Майка, ну какая ж ты пакостница! - Вера Петровна явно закусила удила. Если женщина решила, то выяснения отношений не избежать! - И вы, господин Самохин! История быльем поросла. Бросила невеста из-за другого мужика? Ты первый, что ли? Или любовь у вас была неземная? Вадима давно нет. Негоже его прах ворошить. Ксюша с Андреем счастливы. Всем на зависть. Это их жизнь, их отношения - его и ее. И нечего их грязными лапами трогать! А вам, уважаемая публика, лучше заняться собой, своими семьями, чем в чужом прошлом копаться. Я всё сказала!
  Вера Петровна гордо обводит взглядом притихшую толпу. Кто-то порывается подняться, покричать, но женщина одним только взглядом пригвождает к месту. Не говоря и слова больше, она разворачивается, скрывается из поля зрения камер. На мгновение звенящая тишина парализует всех, а после студия взрывается криками, гомоном людских голосов, искрит эмоциями, фонтанирует людским негодованием. Каждый пытается дать оценку происходящего.
  Майя перекрикивает зрителей:
  - А сейчас реклама.
  Появляется заставка, звучит музыка программы.
  
  ***
  - Черт возьми! Мама?! Как? - Андрей вскочил с дивана. Принялся переводить недоуменный взгляд с телеэкрана на саркастически ухмыляющуюся жену.
  - Знай наших! - нервно хохотнула Ксения. - Боря справился с задачей. Достал пропуск. Остальное Вера Петровна сделала лучше меня: рейтинги РТВ до небес взлетят, а Самохины в луже. Но знаешь, что меня поражает в действительности? Они не гнушаются переворачивать факты с ног на голову. Одно дело, когда история будет вызывать негатив у зрителя, другое дело - состряпанная сказка с кучей гадостей, где от правды осталось один процент.
  - Бездарная работа. Сразу видно, кто какой текст заучил. Но Анька меня до сих пор поражает! Лучшая подруга, мать ее! Здесь на миллионный иск о моральном вреде столько всего сказано, причем на всю страну. Надо у юриста проконсультироваться...
  Андрей еще что-то говорил, жестикулировал, нервно улыбался, пытался приободрить. Ксения пыталась понять, что чувствует. Прислушивалась к биению сердца, к мыслям, к ощущениям. Ничего. Абсолютная пустота. Черная дыра, поглотившая в космосе галактику. Привычная боль, ее вечный спутник - страх, что зверек с острыми зубками, - их не было и в помине. Как будто ветер унес все тревоги, переживания... Стало всё равно. Вадим был прав: лучше плевать на все кривотолки за спиной, встречать недоброжелателей улыбкой победителя, подбрасывать новые дровишки в костер сплетен, открыто потешаться над теми, кто самолично назначил себя обвинителями и судьями в одном лице.
  Из размышлений Ксению вырвала трель телефонного звонка.
  - Наверное, сочувствующие или желтая пресса, подробностей изволят, - тихо произнесла она. - Возьмешь трубку?
  - Да, конечно.
  Андрей подошел к угловому столику, где находился квартирный телефон. Взял трубку, все еще пребывая во власти эмоций.
  - Да. Это я.
  Лицо мужчины мигом изменилось. Взгляд стал растерянным. Еще более растерянным, чем в момент просмотра передачи. Несколько секунд он молча выслушивал собеседника. Тяжело сглотнул.
  - Где? На чем?! Да эта наша машина, но... Да, я понял. Скоро будем.
  Словно в гипнотическом трансе Андрей положил трубку, не отключая. Раздались мерные гудки. Он стоял, вперившись взглядом в пространство полутемной комнаты. Ксения озадаченно посмотрела на мужа, пытаясь продумать причину странного поведения. Внутреннее чутье молчало, будто его никогда не было. Это не оно бесновалось внутри, когда Вадим мчал автомобиль по предгрозовым улицам столицы; не внутренняя тревога била в литавры, предупреждая о чем-то ужасающем, едва они сошли с трапа самолета...
  Тут же перед глазами пронеслись моменты последних минут Вадима. Искореженный автомобиль. Машина, превратившаяся в металлолом. Машина?! Андрей что-то говорил о машине...
  - Что? - хрипло произнесла Ксения, так и не сумев возродить былого чувства.
  Ничто внутри не подсказывало ей, с кем же на этот раз произошла беда. Странное дело: в то, что случилось нечто нехорошее, она поверила сразу. А вот с кем... Никак не могла подумать. Запрятала догадку в самый темный чулан сознания.
  - Ксюш... Вадик...
  Андрей просипел, пытаясь подобрать слова.
  - О, Господи! Где?!
   Ксения вскрикнула, лихорадочно решая, что сейчас предстоит делать. Эмоции внутри умерли. Черная дыра продолжала пожирать все чувства. Нервное потрясение последней недели не оставило даже материнского предчувствия. Слова мужа слышались издалека, как во сне.
  - На том самом месте, та же машина... Съемки должны были начаться завтра, он тайком от меня решил проверить всё сам. Взял машину в павильоне... Наш сын в больнице. Его скорая доставила полчаса назад.
  - Надо ехать, - твердо произнесла женщина, поднимаясь с дивана, выключая ненужный телевизор. - Узнай точно, где Вадик. Могут ли нас к нему пустить.
  - Это всё из-за меня. Ксюха! Что я наделал?! Если бы я не настоял на передаче, если бы я не привлек сына, - Андрей обессиленно рухнул в кресло, запустил руки в волосы и с силой их дернул.
  - Если наш сын умрет, я никогда тебе этого не прощу! А себе - тем более! Сейчас, Андрей, мы поедем в больницу. Мы нужны ему. Я одеваться. Вызови такси. Ты не в том состоянии, чтобы садится за руль, - холодные и расчетливые слова Ксения произнесла механически, даже не глядя на мужа.
  Быстро одевшись в джинсы и свитер, она глянула на свое отражение в зеркале. И снова на заднем фоне дама в белом платье сняла карнавальную маску, обнажила гадкую ухмылку с кривыми зубами. Судьба вновь принялась тешиться любимой игрушкой, отвешивая шутовские поклоны и нелепые танцевальные па. Ксения сползла по стенке вниз. Ударилась головой. Раз. Еще раз. Выть, стенать, умолять? Кого просить? Женщина закрыла глаза, ее плечи мелко подрагивали.
  - Вадим, прошу, - прохрипела Ксения, - не забирай его. Он еще такой молодой. Не попробовал много. Тебе повезло больше. Ты испытал всё на себе... А он... Прошу, Вадим. Только не сын!
  Тихий шепот сродни молитвы. Отчаянная просьба на грани слуха. Ни одной пролитой слезы. В глазах нет той алмазной пыли, что ранит веки, заставляя крепиться из последних сил. Женщина поднялась с пола, понимая - еще секунда слабости, и она останется здесь лежать навсегда. Нет времени для стенаний. Дорогая каждая минута. Она нужна сыну. Она не отдаст его мерзкой старухе с острой косой. Если надо, то пойдет на торг, но ее мальчик останется жив. Она выиграет последнюю битву любой ценой.
  
  
  
  Поворот пятнадцатый
  
  Я так устала казаться всем сильной
  И улыбаться сквозь слезы и бред.
  Путаться в каждой извилине жизни,
  Слепо искать в дымке сумерек свет.
  
   Синяя тойота медленно пробиралась сквозь городские улицы, забитые под завязку транспортом. Шум двигателей, визг шин, гудки клаксонов, - привычный голос дорог, - казался Ксении невообразимой какофонией. Ей хотелось тишины сонной квартиры, хотелось забыться и проснуться в холодном поту, осознать - кошмар завершился. Вадик развлекается с друзьями, под утро вернется домой; Андрей спит рядом, обнимает, прижимает к себе. Медленное течение будней, привычный ритм...
   Такси упрямо двигалось вперед сквозь ночь, раскрашенную желтым стеклярусом фонарей, бисером неоновых реклам и стразами огней светофоров.
   Андрей общался по телефону с лечащим врачом сына. Голос мужа дрожал, едва ли не срывался. Ксения судорожно вцепилась в его руку, смотрела сквозь лобовое стекло, не замечая движения стеклоочистителей, разгоняющих дождевые капли, фар встречных автомобилей.
   "Только не опоздать! Не опоздать!" - стучала рефреном в голове единственная мысль, прыгала теннисным мячиком на корте, не позволяла расслабляться.
  Андрей завершил разговор. Повернулся к жене:
  - Вадик сейчас в реанимации. Нас туда не пустят. Никого не пускают. Правила у них, черт бы их побрал! Я хотел организовать перевозку сына в хорошую частную клинику, а врач чуть ли матом меня не обложил! Нельзя Вадика сейчас тревожить. Они делают всё, что в их силах. Разницы нет, где сын будет - в нашей клинике, где каждый врач знаком, или в обычной городской больнице. Ксюш, слышишь?
  - Да. Слышу. Если говорят нельзя, значит, спорить смысла нет. Андрей, прошу, не паникуй! С Вадиком всё будет хорошо, всё будет хорошо.
  Ксения повторила последние слова, словно мантру, свято веруя. Сейчас в ее душе поселилась странная уверенность в благополучном исходе. Вадик - молодой, крепкий, здоровый. У него уже было неудачное падение с велосипеда. Ничего! На третьи сутки бегал, игнорировал запреты врачей. Сын везучий. Он обойдет все препоны, переиграет мерзкую старуху с острой косой. Плевать на его имя! Вадим сам себе был врагом, а ее сын всего лишь оказался не в том месте и не в то время.
  Убеждая себя, Метлицкая зажмурилась, вздрогнула всем телом, когда из разорванного мешка воспоминаний выпали картинки: багряная кровь заливает висок мужчины; стекло рассыпалось по салону машины, будь то яичная скорлупа; прощальный взгляд, пойманный в зеркале заднего вида; казенный запах больничной палаты и солнечный свет, резанувший по глазам не хуже скальпеля. Открытые ворота старого кладбища. Ветки деревьев, словно скрюченные лапы чудищ, пытаются дотянуться до кованой ограды.
  После Вадима умерла бабуля, родители. Ушли близкие люди в преклонной старости. Ксения вынесла испытания стоически. Не позволила себе горевать больше, чем положено. Жизнь брала свое, уводила вдоль рабочих будней и бытовых коллизий.
  Только смерть Вадима стояла особняком. Как ветхий и пугающий дом на холме, вокруг которого гуляют устрашающие легенды. Именно сейчас память воскресила те давние события. Ощущение безысходности принялось трепыхаться внутри, требуя действий, борьбы с обстоятельствами.
  Андрей притянул жену к себе, уткнулся носом в ее макушку, успокаивающе поцеловал. Ксения ободряюще притронулась к холодной руке мужа. Не сломаться, не разреветься... Сейчас надо быть сильной, сильнее, чем когда-либо. Вдвоем они смогут справиться. Вадик - их общая радость, а сейчас тревога. Давно уже она не чувствовала единения, разве только первые дни после рождения сына. Тогда впервые Ксения ловила себя на мысли - вот ее семья, она часть чего-то общего. Нет, не Вадима и его сына, а именно ее мужа - Андрея, их ребенка.
  Надо же! Оказывается, и ей не чуждо то самое "бабское счастье", о котором так любят размышлять женщины от мала до велика, начитавшись романов мягком переплете. Сентиментальность никогда не была свойственна Ксении, однако сейчас, пока она пребывала в неизвестности относительно состояния сына, стали появляться отнюдь не болезненные воспоминания. Вадим: его взгляды, ухмылки, резкие жесты, шальные поцелуи - подернулся дымкой, скрылся в тумане; вперед выступили минуты счастливого смеха маленького Вадика, первые победы Андрея на телевидении, ее гордость за успех программ, посиделки у Веры Петровны.
  У нее всегда было два мира. Тайный, связанный с горечью потери первого мужчины. Второй - привычная, обыденная семейная жизнь. То, о чем просил ее Вадим душной августовской ночью на ночном берегу. Отчего-то именно сейчас по сердцу пробежала теплая волна осознания - а ведь счастье было, да только осталось незамеченным за грузом тайны. Снова предстоит выторговать у судьбы шанс...
   Больничный коридор, освещенный люминесцентными лампами, вяло мерцающими под потолком, показался иным измерением. Местом, где сходятся миры живых и мертвых. Унылые стены, пустые скамьи для посетителей, еще один коридор; широкие двери с надписью "Реанимация. Посторонним вход воспрещен". Всё это пронеслось мимо Ксении пестрой лентой. Она не акцентировала внимания на деталях, быстро шла вперед, твердо поставив цель - увидеть сына.
   Их уже ждали. Мужчина лет сорока в хирургическом костюме устало смотрел из-за модных очков в тонкой оправе. Серо-зеленые глаза казались безучастными к горю очередных родственников, прибежавших среди ночи к пациенту. Сколько таких случаев было за всю его карьеру? Не сосчитать. Глупо надеяться на "индивидуальный подход".
  - Вы родители Вадима Метлицкого, - утвердительно произнес мужчина. - К нему сейчас нельзя. В реанимацию никого не пускаем. Исключений не будет даже для телезвезды и ее мужа. Перевозить парня тоже не дам - оставьте амбиции где-нибудь в другом месте. Мы сделали всё необходимое. Закрытая черепно-мозговая травма. Был сильный удар. Перелома черепа нет. Вашему сыну ничего не угрожает. Молодой, крепкий организм. Пока мы ему помогаем препаратами. Он проспит еще около суток. Езжайте домой. Ваше присутствие здесь не обязательно.
  - Я никуда не уйду, - упрямо произнесла Ксения, при этом читая на бейдже имя врача. - Леонид Николаевич, позвольте мне просто посмотреть на Вадика. Я просто зайду и выйду. Надену всё, что потребуете. Только позвольте!
  - Простите, правила есть правила. Если хотите, оставайтесь в коридоре. На стульях спать очень неудобно, - Леонид натянуто улыбнулся. - Небольшой совет: поберегите себя. Бессонная ночь сейчас вам ни к чему. Когда сын очнется, ему потребуется вся ваша забота, работа сиделки в том числе. Сегодня не изводите себя. Ни к чему такие жертвы. Я говорю это всем родственникам без исключения. По телефону я всё объяснил вашему мужу. Переживания еще никому не приносили пользы.
  - Ксюш, давай успокоимся, - произнес Андрей, положив руки на ее плечи. - Спасибо, Леонид Николаевич за информацию. Мы остаемся.
  - Как хотите, - врач развел руками. - У меня еще пациенты, извините, мне пора. Располагайтесь в коридоре.
  Ксения криво усмехнулась:
  - Какие мы принципиальные! Рационально излагает! Только мне мало уверений, что с Вадиком всё хорошо и сейчас он спит. Я хочу видеть, трогать, хочу сама убедиться - он дышит! - последнюю фразу она выпалила, резко повысив голос. Слова будто поглотили казенные стены коридора. Ожидаемое гулкое эхо так и не возникло.
  - Давай присядем. Сюда, Ксюш, - пробормотал Андрей, подводя жену к неудобным и уже потертым стульям. - Уверен, всё разрешится. Не может быть, чтобы нас к нему не пустили. Раньше можно было пройти, а сейчас наставили электронных замков, как в резиденции президента, черт бы побрал технологии!
  - И кому надо успокоиться? - проронила женщина, пытаясь выронить дыхание. - Спокойно, Андрюш, спокойно. Ты на взводе. А я... Просто хочу видеть, убедиться, - проронила Ксения тихо.
  Муж замолчал, прислонился к стенке, закрыл глаза. Тишину нарушало жужжание лампы под потолком. Голубоватый свет заливал больничный коридор, делая его еще более инфернальным, даря воображению свободу. Тут же вспомнились сцены из голливудских "ужастиков".
   Время смешалось в один ком. Не известно, сколько прошло минут, а может быть часов. Андрей сидел с закрытыми глазами, чуть позже задремал. Ксения устало таращилась в пространство. Не было слез, тревоги, внутреннего беспокойства, дрожи. Одуряющая, вязкая безнадежность затянула в сети. Прострация, как тогда, у окна Костиной квартиры, когда она пыталась поверить в реальность происходящего, наблюдала за мокнувшим плюшевым мишкой на детской площадке.
  Вадим явился призраком из дурного сна. Смеялся, раскуривал сигарету, хищно выпускал дым из ноздрей. Такие привычные жесты. Такие бесконечно далекие. За тридцать лет ставшие хрупким витражом: стоить приложить усилие - стекло рассыплется на тысячи цветных осколков. Только... До невозможности жаль витраж-воспоминание. Оно стало частью ее...
   Прежняя уверенность исчезла, как следы на морском берегу. Вадик! Что с тобой? Ты где-то здесь, затерялся среди бесконечных больничных коридоров.
   Ксения не смогла припомнить последние минуты, проведенные вдвоем с сыном. Сегодня утром он ушел из дома, когда она еще спала. И теперь она пыталась лихорадочно собрать по частям образ. Получалось плохо. Вспоминался мальчик с синими глазами, вечно сбитыми коленками, лукавой улыбкой, но никак не молодой парень.
  Воображение разыгралось, пошли в пляс самые худшие ожидания. Перед глазами картинки устроили чехарду: трубки, пищащие аппараты, движение кардиограммы на мониторе... И ее сын, лежащий на узком, казенном ложе. Бледный, словно истаявший силуэт... Он делает вдох, и тут же раздается мерзкий писк...
  - Простите.
  Ксения не сразу поняла, где находится. Оказывается, она провалилась в полудрему с кошмарными видениями. Перед ней стояла женщина в униформе медсестры. Примерно ее возраста. Миловидное лицо. Светло-карие глаза, напоминавшие осенние кленовые листья. Где-то она уже сталкивалась с ней. Образ медсестры был смутно знакомым. Медленно всплывал с илистого дна воспоминаний.
  Солнечный свет просачивается сквозь окно. Больно бьет по глазам. Хочется пить. Болит голова. Вадим... Где он? Молодая девушка-блондинка смотрит печальными глазами...
  - Я отключилась на время. Вы что-то хотели? - хрипло произнесла Ксения, вглядываясь в лицо женщины, дарившее острое чувство дежавю.
  - Вы Ксения Метлицкая? - спросила та, уже заранее зная ответ.
  - Да, но... Не время для автографов. Поймите, я здесь не просто так.
  - Нет, вы меня не так поняли, - медсестра смутилась. - Я иду в палату к вашему сыну. Хотела проводить вас, пока дежурный врач не видит.
  - Я... Конечно, идемте, - встрепенулась Ксения, аккуратно убирая руку Андрея со своего плеча. Мужчина не проснулся. Так и спал, запрокинув голову и прислонившись к стене. - Не буду будить мужа. Достаточно будет одной меня. Вадик все равно без сознания...
  - Не волнуйтесь. Он просто спит. Пойдёмте, убедитесь сами. Меня Люба зовут, - представилась медсестра. - Я вас сразу узнала.
  - Да, меня часто узнают, - поморщилась Метлицкая. Известность иногда становится врагом, вопреки расхожему мнению о том, что она помогает во многих ситуациях.
  - Нет. Не сейчас. Когда первый раз по телевизору увидела, много лет назад. Вспомнила, как вы к Вадиму рвались. Я тогда вам одежду отдала, из отделения выпустила. Ох, и досталось же мне от начальства! Долго еще вспоминала свою подругу по несчастью. Думаю, бедная, я-то хоть на похороны к Вадиму попала, а она так и не смогла. Потом узнала вас, когда только первый репортаж по телевизору увидела. И теперь... Опять всё повторяется? Ваш сын, машина Вадима... Уже журналисты атакуют. Я запретила нашим козам молодым и слово говорить! Нечего имя вашей семьи трепать.
  - Спасибо, - ошеломленно прошептала Ксения. Сколько, оказывается, было участников ее "тайны". И каждый вносит свою лепту, оживляя давние, режущие острой бритвой, воспоминания.
  - Вы не думайте, я вас совершенно не осуждаю. Передачу мерзкую выключила, на дежурстве была, запретила смотреть другим. Я помню прекрасно тот день. Наверное, никогда не забуду: холодно, а солнце яркое, как летом. Вы глаза открыли, умолять начали отпустить к Вадиму. А я... Я тогда безумно влюбленная девчонка была, сразу после училища, так надеялась на встречу с ним. Попала только на похороны. Не передать, как перед театром площадь в цветах утопала. Красные гвоздики. Мне даже показалось, что это кровь... Я так и не смогла подойти к гробу. Не смогла к Вадиму прикоснуться, попрощаться. Очередь выстояла, но не смогла! Не он это был... Как хорошо, что вы этого не видели! А сегодня сын ваш... Мне сначала показалось - с ума схожу. Сходство поразительное. Да еще имя с фамилией. Потом, когда в документах отчество увидела, разобралась, что к чему
   Монолог медсестры Ксения слушала, затаив дыхание. Опять череда глупых совпадений и случайностей. Молодая девушка, проникшаяся ее горю. Она помогла. Поняла чувства. Объяснила, как попасть к последнему пристанищу Вадима, где каменные ангелы следят за каждым шагом; где еловые лапы, бордовые розы и белые звездочки хризантем украшают сырой земляной холм; где явь смешалась с навью. Там она еще больше заплутала в каменном лабиринте безнадежности, горя, боли...
  Теперь же невольная соучастница давних событий стоит перед ней: располневшая, умудренная годами, но так и не избавившаяся от искреннего восхищения Вадимом Метлицким. И она помнит ее, помнит, хотя должна уже забыть, как ненужный эпизод из тысячи таких же.
   Тогда медсестра Люба открыла ей путь из больницы, а теперь она ее впускает. Личный Вергилий, не иначе.
   - Простите, я... Много говорю, - женщина замолчала.
   - Всё в порядке. Я понимаю, и помню. Прекрасно помню. Я вас сразу узнала. По глазам. Очень необычный цвет, - Ксения коснулась плеча Любы. - Идемте.
  - Да, конечно. Только наденьте халат и бахилы. Я могу оставить вас в палате на полчаса. Там есть стул. Просто посидите рядом с сыном.
   - Спасибо.
  - С ним всё хорошо будет. Леонид Николаевич - врач опытный, бывший военный хирург. Много чего повидал. Только вам все равно, правда? Сами увидеть хотите.
  - Опыт работы с родственниками? - спросила Ксения, пока они шли к дверям, ведущим в реанимационное отделение.
  - Нет. У меня два сына. Старший в нашем отделении лежал после аварии. Так уж случилось. Леонид Николаевич запретил меня пускать, чтобы лишний раз его не трогала. Девочки все равно меня провели. Я всю ночь его за руку держала.
  - Сочувствую, - проронила Ксения, удивляясь, как разные люди могут испытывать одни чувства и находиться в схожих ситуациях.
  Тем временем Люба коснулась замка магнитной картой. Раздался краткий писк электронного устройства, загорелась красная лампочка-индикатор. Медсестра открыла дверь, пропуская свою спутницу вперед. Очередной коридор, но не такой длинный и безликий. Стерильная чистота. Недавно отремонтированные полы и стены. Даже запах более нейтральный, без вездесущей хлорки.
  - Вторая палата. Одиночная.
  Ксения вошла в помещение. Тусклый свет под потолком. Жалюзи на окне оказались закрытыми. С улицы не проникало ни звука благодаря современному стеклопакету. Узкая кровать по центру палаты, где лежал молодой человек. Обнаженная грудь, прикрыта простыней неопределенного бурого цвета. Повязка на голове. Никаких аппаратов искусственного дыхания, пищащих кардиографов, ничего, что рисовало неуемное воображение.
  Сердце подскочило в груди, забарабанило изо всех сил. Захотелось зажмуриться, досчитать до пяти, раскрыть глаза дабы убедиться - морок развеялся. Это не сын! Ксения подавила всхлип, рвущийся на волю.
  - Вадик, - на грани слуха выдохнула женщина, быстро подошла к кровати.
  Сын дышал. Размеренно поднималась грудная клетка. На лице пара ссадин. Он не выглядел изможденным, осунувшимся. Тот же неугомонный мальчишка, получивший небольшие повреждения на красивом и задорном лице. Скоро он проснется, откроет глаза цвета моря. Такие же, как у деда...
  Те глаза, которые так жадно вглядывались в ее лицо через зеркало заднего вида в машине, летящей сквозь узкие переулки столицы много лет назад.
  Тихо всхлипнув, Ксения коснулась руки Вадика. Его пальцы не отреагировали, не сжали привычным жестом ее пальцы. Теплая неподвижная рука была словно повисшая плеть.
  - Он в искусственной коме, - проговорила Люба, подставляя Ксении явно новый и удобный стул.
  - Что? Кома? - сериальное слово непривычно резануло слух, вызывая приступ нервного смеха. Подумать только! Типичная фраза из латиноамериканской мыльной оперы теперь слышит Ксения Метлицкая!
  - Не волнуйтесь. Так называется состояние, которое вызывается препаратами. Специальное лечение травм, как у вашего сына. Я пойду, а вы побудьте с ним.
  Ксения кивнула, не глядя на удаляющуюся Любу. Она гладила по руке Вадика, рассматривала каждую черточку его лица. Вот он - живой, дышит, находится в глубоком сне. Скоро откроет глаза, попробует улыбнуться, показать свою отвагу, успокоить перепуганных родных.
  Внезапно захотелось отмотать жизнь на много лет назад. Снова прожить тот роковой день. Пусть будут налитые чернильной тьмой грозовые облака; молнии терзают острыми клыками небо; машина налетит на громаду строительной техники; дома скалятся ртами входных дверей и щурятся бельмами окон... Только пусть Вадим будет без сознания, когда она рванет на себя дверь, и забьется раненой птицей в крепких руках Кости. Только пусть они вдвоем очнутся в больнице...
  Если бы Вадим тогда остался жив, если бы она могла так же всю ночь сидеть около его кровати, чтобы утром встретиться с невообразимым взглядом цвета индиго, чтобы услышать хриплое: "Ведьма, Ксюха, а ты что здесь забыла?".
  Если бы...
  
  ***
  Я теперь узнала, как тебя любила
  И мгновенье жизни сама остановила
  Все замки сменила, всё тебе простила
  Я теперь узнала, как тебя любила
  
  День медленно догорает в лучах заката. В вечернем небе солнце лениво ползет к линии горизонта, разукрашивая его в цвет гранатовых зерен. Каштановые волосы рассыпались шелковой волной по плечам. Короткая джинсовая юбка, модная майка с рисунком-бабочкой, босоножки на толстой платформе - ей снова двадцать лет. Впереди беззаботное лето, море, галечный пляж; обжигающие, терпкие поцелуи; не высказанные признания...
   А пока она идет вдоль подмосковного шоссе. Ждет нечто небывалое. То, что разделит ее жизнь на "до" и "после".
  По пустынной дороге несется серебристый автомобиль, оставляет за собой шлейф пыли. Но водитель явно раздумал ехать по своим делам. Машина резко тормозит, взвизгивают покрышки, оставляя черный след протекторов на видавшем виды асфальте.
  Задним ходом серебристое авто подъезжает к девушке. Делается страшно. Хочется бежать далеко-далеко, лишь бы не видеть водителя. Если он посмотрит на нее, то придется страдать, плакать до хрипоты, до рези в горле; глотать горькие слезы у его могилы; чувствовать ледяное дыхание смерти рядом с собой...
  Нет! Надо бежать!
  Ноги отказываются служить своей владелице. Кажется, что вместо легких зарубежных босоножек с витыми ремешками на ногах - пудовые гири. Нет возможности убежать, скрыться. Это судьба. А она настигает своих любимых игрушек везде, где бы ты ни был: дома, в гостях, ночью на пустынной проселочной дороге, на морском берегу или в машине посреди застывшего в ожидании грозы миллионного города.
  "Не сбежишь", - разносится шепот со всех сторон, напоминает шуршание змеиной чешуи.
  Открыв водительскую дверцу, из машины выходит мужчина. На нем, не смотря на знойный вечер, кожаная куртка, джинсы, рубашка-поло, кроссовки. Он хорош собой. Прекрасно знает об этом. У него много поклонниц, готовых бежать за ним на край света по снегу босыми ногами.
  - Вот куда ты подевалась, ведьма моя, - произносит он игриво. Трясет головой, отбрасывая с красивого лба непослушную челку. В глазах застывают смешинки, но тут же сменяются кристаллами синего льда. Сейчас с ним шутки плохи! - Ксюша, почему я должен гоняться за тобой? Почему ты такая упрямая, а, девочка моя?
  - Вадим, - шепчет девушка обреченно. - Как ты...
  - Как я здесь очутился?
   Он прищуривается, усмехается тонкими, но чувственно очерченными губами. Достает сигарету из пачки "Мальборо". Берет ее в рот, прикуривает. С наслаждением выпускает дым. Приближается к Ксении - хищный зверь готов к молниеносному прыжку. Нет возможности для маневра. Любая попытка к бегству заранее обречена на провал.
  Сердце заходится в безудержном танце, выбивается из ритма, выкручивает самые невероятные кульбиты. Хочется дышать, а воздух густеет, становится вязкой субстанцией. Земля уходит из-под ног, по-прежнему приросших к дороге. Еще одна доля секунды - она упадёт. Распластается перед мужчиной, будет валяться тряпичной куклой около него. Он ведь привык к такому почитанию, обожанию, высказыванию женского внимания...
  - Я всегда был с тобой рядом, ведьмочка моя, - произносит он наигранно-ласково, подходя так близко, что можно вдыхать его запах. Его настоящий запах: сигаретный дым, одеколон с нотами имбиря и бергамота, терпкость кожи... Можно провести рукой по его небритой щеке. Запомнить рельеф лица...
  - Вадим, - едва слышно, на грани слуха, шепчет Ксения, не веря себе, своим глазам.
  Он подходит еще ближе. Мгновение - сжимает ее в крепких объятиях. Его губы медленно скользят от виска к глазам, где застыли на дрожащих ресницах слезинки; от носа к приоткрытым губам, с которых готова сорваться затаенная мольба: "Не уходи, не оставляй! Мне плохо без тебя! Дышать нечем, жить незачем!".
  Поцелуй железным тараном выбивает все мысли из головы. Вадим жадно ласкает ее рот, дарит вихрь желания, тот час, разнесшийся по всему обмякшему телу в сильных мужских руках. Его вкус невозможно спутать ни с чьим другим. Он пьет ее до дна, чтобы сделать свободной, плюющей на рамки и ограничения. Так сладко. По сердцу разливается трепетная истома, с губ срываются стоны. Руки Вадима блуждают по ее бедрам, спине, плечам.
  Они так давно не виделись. Она скучала, не могла дышать без его губ, рук, взглядов... Не могла без него. Ни секунды, ни минуты. Вжаться в него всем телом, обвить руками, подобно стальным тросам.
  Времени мало! Надо спешить, сказать обо всем, признаться, насладиться друг другом. Не потерять, не отпустить его. Если он рядом, то день не померкнет... Держаться за Вадима. Только так они смогут быть вместе. Только не ночь! Солнце не должно погаснуть, уйти за край земли. Оно обязано застыть вместе с охрой облаков у края неба навсегда.
  Но непослушное светило продолжает кровоточить в огне заката, становясь похожим на пронзенное кинжалом сердце, отдает последние силы, агонизирует и скоро умрет так же, как...
  Вадим!
  Нет! Она не допустит! Не пройдет вновь сквозь каменный лабиринт страданий, боли, невыносимых душевных мук. Не станет смотреть в глаза цвета лазури, дабы разглядеть там оттенок индиго... Она никуда его не отпустит, оставит рядом с собой, отдаст всё, что у нее есть, лишь бы он так и обнимал ее...
  Вадим бережно отстраняется, проводит большим пальцем по ее припухшим губам. Нежно гладит овал лица. Его пальцы трепетно ласкают кожу. Хочется мурлыкать сытой кошкой, тереться о руку хозяина. Решимость сдувается воздушным шариком. Она поедет с ним. Не сможет удержать рядом. Никогда не могла.
  "Разве можно приручить ветер, Ксюня?" - всплыли откуда-то издалека слова.
  Вадим - ветер. Свободный, сильный. Стихийное бедствие, ураган или ласкающий бриз. Он такой. Другого больше не будет.
  - Ты готова, Ксюха? - хрипло говорит он. - Поехали со мной. Будем ехать быстро, всех обгоним. Только ты и я.
  Она прижимается к его сильной груди. Слышит гулкий стук живого, быстрого сердца. Мерный ритм. Так хорошо. Так спокойно.
  Поехать или остаться? Заманчиво: ехать по пустынному шоссе, обгоняя облака на небе, слушать музыку ветров, быть рядом с Вадимом, держать его за руку, громко смеяться шуткам...
  Или остаться? Прижиматься к нему, впитывать запах, стискивать потертую кожу на куртке, держать его. Чувствовать теплое тело, пробовать губы на вкус. Забыться в его руках. Ощущать себя глупо маленькой девчонкой, рядом с которой есть тот, кто сильнее, с кем не страшна ни одна смерть...
  Он уйдет! Его не удержишь! Всегда уходил... Уехать с ним? Но как же они - Андрей, Вадик, Вера Петровна? Они не смогут без нее. Как когда она не смогла без Вадима.
  - Ксюша, пора, забираю тебя с собой, ведьма моя, - шепчет на ухо мужчина, обдавая жарким дыханием. - Заберу всем на зло! Одиноко мне и пусто там. Не хочу больше быть один. Ты меня всегда теплом согревала. С тобой я почувствовал, что значит нужным быть. Едем, Ксюха. Ну!
  Вадим сжимает ее плечи. До боли, до хруста. Вглядывается в глаза. Во взгляде синий лед ранит колючками неизбывного отчаяния. Как тогда, в последний миг перед катастрофой, когда она вбирала по крупицам его образ, каждую черточку лица, изломанные жесты, косые ухмылки.
  - Я не могу, - бормочет она. - Не могу, Вадим. Я хочу, чтобы ты остался со мной. Ну, пожалуйста, останься здесь.
  По щеке скатилась слезинка, увлекая за собой соленые реки. Горячая пелена не дает рассмотреть знакомые черты.
  - Нет, здесь мне не место, - горько произносит он. Начинает медленно отстраняться.
  - Вадим! - с губ камнепадом срывается истошный крик. - Не надо, прошу! Останься со мной. Ну прошу тебя. Ты же можешь. Ты все можешь. Только будь здесь.
  - Ксеня, не место тебе и мне "здесь". Надо выбрать, слышишь?! - еда ли не рычит он ей в лицо.
  - Я не могу, - обессиленно бормочет она, давясь рыданиями. - Я хочу быть здесь рядом с тобой. Навсегда.
  - Тогда поехали, если "навсегда", - хмыкает мужчина, раскуривая очередную сигарету.
  Она лишь мотает головой, сглатывает горько-соленые слезы. Сердце внутри обрывается. Он опять уходит! И нет сил его остановить. Потому что он так решил. Всегда решал...
  - Ну, как знаешь, - Вадим хмыкает, выпуская дым. Прищуривается, глядя на солнце, медленно гаснущее у горизонта, сжирающее последние лучи багрового заката.
  - Тогда я возьму его, ведьма, - угрожающе произносит он, кивая головой в бок.
  Около машины стоит молодой парень: раскосые синие глаза, модная стрижка, открывающая высокий лоб, озорная улыбка с ямочками на щеках; светлые джинсы, ярко-зеленые кроссовки, майка с рисунком черепа. Не зеркальное отображение Вадима, но очень, очень похож. Словно сошлись в один миг прошлое и настоящее. Две эпохи в двух людях.
  - Нет, - Ксения кричит, что есть сил. - Только не его!
  Она подбегает к Вадиму. Порывисто обнимает его. Покрывает поцелуями руки, лицо, губы. Пытается вжаться в него, лишь бы он услышал. Лишь бы растаяли ледяные колючки в его глазах.
  - Только не сын. Прошу тебя, заклинаю! Вадим, он должен жить. Ему так мало лет. Он не испытал и доли того, что пережил ты. Ну я умоляю тебя! Возьми меня с собой, а его оставь здесь....
  - Поздно, Ксюха. Ты сделала свой выбор, - отстраненно говорит Вадим, по-прежнему любуясь замершим в небе заревом умирающего дневного света. Рдяные лучи медленно тонут в наступающей синеве ночи. Над головой зажигаются первые зеленоватые звезды.
  - Я хотела остаться с тобой. Посмела подумать о будущем. Я хотела! - кричит она, ударяя его в грудь кулаком. - И ты ушел, а меня заставил жить. Я дала слово, черт бы тебя побрал! Я жила, как обещала. А так хотела к тебе. Уйти к тебе, быть вместе, уехать далеко... А теперь ты хочешь забрать с собой моего сына?! За что? Я не смогу без него!
  Ксения захлебывается рыданиями, падает на колени. Вадим резко подхватывает ее, встряхивает, словно тряпичную куклу. Заставляет смотреть ему в глаза.
  - А затем, чтобы ты, наконец, сказала мне, Ксюша!
  - Что? - безутешно рыдая, кричит она.
  - То, что давно хотела. Я не могу быть один там... Со своей любовью. Больно мне, Ксюха! Скажи! - слова он будто выплевывает. - Не могу! Знать хочу!
  - Я... Не могу...
  - Можешь, - тихо бормочет Вадим. Бережно стирает губами ее слезы. - Тшш, моя ведьмочка. Просто скажи. Это так просто. - Его губы продолжают целовать глаза, пить ее слезы. Руки блуждают по телу. Согревают. Дают нежность. Отчаяние убегает океанской волной.
  Ксения задыхается. Не может сопротивляться. Вновь теряется в плену сильных мужских рук и бархатистого голоса, накинувшего лассо на все тело. Ласки бередят душу. Все потайные шкатулки памяти открываются, чуланы души распахивают дверцы. На волю вырывается вихрь обжигающих эмоций. Сердце рвется из темницы груди на волю. Вадим продолжает шептать на ушко нежные слова.
  - Ведьма, моя девочка, - тихо бормочет Вадим. - Ты же давно сказать хотела. Я тоже, а ты меня остановила. Помнишь?
  - Нет...
  - Упрямая девчонка, - с болью говорит он. Морщится. Качает головой. - Тогда я пошел...
  - Подожди! Вадим... Я...
  - Да, ведьмочка моя, - его пальцы скользят по ее лицу, убирают соленые дорожки слез. Ксения смаргивает слезы. Сглатывает противный ком.
  - Я люблю тебя, - на грани отчаяния шепчет она на ухо. - Вадим, я люблю тебя! Любила! - срывается девушка на крик. - Тебя не стало, а я... Давилась чувствами, умирала каждый день, а ночью воскресала, потому что ты мне снился. Я боялась, я так боялась сделать признание самой себе. Любовь - это ведь с женами, а с такими как я... Ты сам так сказал!
  - Дурочка моя, Ксюха, какая ж ты дурочка, - Вадим улыбается, прижимает ее к себе крепко-крепко. - Я тебя очень люблю. Любил тогда, унес с собой часть тебя. Сейчас возьми. Люби еще и их...
  - Кого? - недоумевает Ксения. - У меня есть ты.
  - Нет, Ксю, меня теперь совсем нет, - тихо произносит мужчина. - Я ухожу, а у тебя остаются они.
  - Андрюша, Вера Петровна, Вадик, Костя, Мила, их дети и внуки...
  - Да. Твоя семья, Ксюша. Все они без тебя не смогут.
  - Ты их видел? - дрожащим голосом спрашивает она, подавляя рвущиеся наружу всхлипывания.
  - Я всё вижу. И тебя видел. Упрямица моя. Столько лет молчала. Ну, Ксюша... Любимая моя девочка... Когда-нибудь, но не сейчас...
  - Вадим, любимый, нет! Еще раз я не смогу! Не выдержу.
  - Пора, ведьма. Я буду ждать. А пока тебя ждут они.
  Ксения оборачивается. Неподалеку стоит ее близкие и родные люди. Андрей с сыном, Вера Петровна, друзья.
  - Нет, нет, - неистово шепчет девушка. - Я хочу, чтобы ты остался. Хочу говорить тебе снова и снова....
  - Ты сказала. Хватит, девочка, - говорит Вадим, горько улыбаясь. - Еще скажешь. Придет время. Мне пора.
  Слезы прорывают плотину воли. Истерические рыдания разрывают тишину летней ночи, укутавшей пологом дорогу, поля, дальние поселки. Звезды - безразличные глаза ангелов - равнодушно взирают свысока. Как тогда, много лет назад на берегу моря.
  Ксения цепляется за Вадима, прижимается всем телом. Он отстраняется. Нежно, но настойчиво. Девушка изо всех сил пытается его удержать, но тщетно - силуэт медленно уходит во мрак, сгустившийся вокруг за какие-то секунды. Снова память вбирает по крупицам синие глаза в обрамлении темных ресниц, небрежную ухмылку, нервные, изломанные жесты и взмах головы, чтобы отбросить со лба непослушные пряди волос.
  Опять его не будет рядом. Но привычное одиночество молчит. Не тиранит душу, не сжимает раскаленными клещами. Не хочется выть подстреленным зверем на луну. Забылся сын, о котором она так молила. Ушли в туман родные и друзья. Исчез и Вадим, вернув назад кусочек жизни, что они прожили вместе. Впервые Ксения осталась наедине с собой без страха потеряться в бесконечных стенах лабиринта, выросших из боли потери, череды страдания и тайны.
  Она решила идти вперед, куда серой змеей вьется лента старой дороги. Упрямо шагая сквозь ночь, Ксения не ждала, что ее нагонит автомобиль, приятный голос скажет: "Куда путь держишь, приличная барышня?". Все это утекло мутной бархатной рекой вместе с горем.
  На краешке неба забрезжил тонкой полоской рассвет. Внезапно яркая вспышка резанула по глазам. Зажмурившись, она смело сделала шаг вперед, не думая, что ее ждет за ослепительным сиянием. Возможно - новая жизнь, а возможно - просто конец сна...
  
  Конец
  
  У мертвых, которых мы любим и ждем,
  У мертвых, которых мы в сердце несем,
  Есть день и есть день.
  Есть день - день рожденья, и вот он сейчас.
  Есть день расставанья, и он не погас,
  он жжется огнем.
  
   Последний день лета медленно перевалил за половину, оказавшись на удивление "не московским". Солнце не думало уступать первенство нудному и монотонному дождю - предвестнику надвигающейся королевы-осени. Небо раскинулось голубой лазурью; ветер-пастух гнал отару перьевых барашек-облаков вдоль по синему полю. Над головой не клубились чернильные тучи. Молнии не разгрызали острыми зубами их чрево, грозя утопить в ливне улицы большого города. Предчувствие беды не било в набат, не дарило леденящих кровь мыслей. Тревоги и боль ушли в небытие, вскрыв внутренний нарыв, вырвав признания с немеющих губ, и пусть это было всего лишь во сне...
  Сегодня удивительно погожий день - закрывающаяся дверь в теплое лето. На душе образовалась легкость, словно пудовые гири спали, перестали тянуть к грешной земле. Ксения замерла около часовни, глядя на позолоченный купол, убегающий в распахнутые настежь прозрачные небеса. Она не стала креститься. Не стала надевать на голову шарфик. Женщина так и не смогла преодолеть внутренний барьер, заложенный за многие годы жизни в совсем иной стране. Однако она с трепетом вглядывалась в мерцание свечей, подрагивающих у ликов святых, виднеющихся в дверном проеме. Ветерок донес запах ладана.
  Ксения по-прежнему стояла в нерешительности, не зная, что ей делать. Войти и окликнуть? Да разве так можно? Неужели можно нарушать мирную тишь, царящую внутри кладбищенской часовни? Тогда как делают другие? Сомнения устроили бег с препятствиями. Одна мысль опережала другую. Ксения никак не могла определиться с выбором. Не думала и не гадала, что простой и, по сути, бытовой вопрос настолько может вывести из равновесия. Она ведь никогда прежде не обращалась к священникам. Понятия не имеет, как обращаться и озвучивать просьбы.
   Ситуацию спас тот, за кем она пришла. Молодой священнослужитель подошел неожиданно, мягкой поступью, и совершенно с другой стороны. Мужчина появился вовсе не из часовни, а с кленовой аллеи, по которой только что шла Ксения.
  - Мир вам, - произнес священник.
  Его бархатистый баритон в очередной раз прошелся теплой волной по сердцу. Надо же! Ни у Андрея, ни у сына нет схожести голоса с Вадимом. У родных нет, а у совершенно постороннего человека оказался... Наваждение какое-то! Мало того, что снова сравнивает, так еще и пришла не пойми зачем. Можно подумать, он согласится.
  - Здравствуйте, вы, конечно же, меня не помните, - начала женщина, подбирая слова, пытаясь внутренне закрыться от проницательного серого взгляда.
  - Отчего же. Прекрасно помню, Ксения.
  - Простите, разве мы называли имена? - ошарашенно спросила она.
  - Нет, - молодой священник улыбнулся. - Но я видел в тот раз, у какой могилы вы стояли, прежде чем оказались здесь. Я хорошо запомнил ваши слова. Осталось за малым - посмотреть в Интернете информацию. Любопытство - порок, присущий всем людям, даже в рясе.
  Ксения удивленно захлопала глазами, впервые не находя слов в разговоре.
  - А вы думали, священники оторваны от мира? - приятно рассмеялся собеседник. - Я не монах. Я всего лишь поп без прихода. Смотритель часовни и исполнитель обрядов на кладбище.
  - Простите, а...
  - Меня зовут Илья, - представился молодой человек, вновь вгоняя Ксению в состояние ступора. Она ведь даже не задумывалась о религии, "служителях культа", их жизни и "работе", если можно так выразиться. - Можете назвать меня отец Илья.
  - Хорошо, я запомню. Еще раз извините, я даже не знаю, как сказать...
  - Я вас слушаю. Давайте присядем.
  Отец Илья направился к резной скамейке, примостившейся около пышного куста сирени. В начале весны на нем едва показалась салатовые почки, а сейчас зелено-бурая листва собиралась совершить последний танец, медленно осыпаясь наземь.
   Ксения убрала пару листиков и какой-то мусор, присела, не боясь испортить брендовые вещи. Сегодня она была одета дорого, но просто: джинсы, куртка-кожанка с голубым шарфом, на ногах - синие кроссовки. Со спины ее до сих пор можно принять за девочку-подростка, невесть как оказавшуюся в столичном некрополе, где уже давно покоятся люди из прошлого некогда великой державы.
   - Илья... Простите, отец Илья...
  - Понимаю, непривычно называть человека намного моложе словом "отец". Я не придерживаюсь строгих формальных правил. Можете звать меня по имени. Уверяю, гнев Господень не падет на нас.
  В серых глазах забегали лукавые огоньки. Ксения помимо воли улыбнулась в ответ.
  - Чувство юмора? Редкое качество для мужчины в наше время, а для священника - тем более. Вы мне нравитесь. Даже мелькнула шальная мысль - сделать передачу с вашим участием, популяризировать "профессию", так сказать.
  Молодой мужчина от души рассмеялся. На его щеках образовались премилые ямочки. Ксения вновь рассматривала его: миловидное лицо, украшенное тонкой бородкой; умные серые глаза; каштановые волосы, затянутые в хвост на затылке. Не походил отец Илья на священника, напрочь разрывал стереотипы и представления.
  - Но вы пришли совсем по-другому вопросу, - утвердительно произнес он, тут же становясь серьезным.
  - Да, - Ксения собралась, но заготовленные слова разбежались по углам разума. - Я бы хотела, чтобы вы провели обряд... Как это называется? Сегодня дата гибели отца моего мужа - Вадима Метлицкого. И я подумала, что было бы неплохо, если бы мы вспомнили о нем, как заведено у верующих людей.... Так нельзя, да?
  - Отчего же? Вы хотите заказать поминальный молебен. Любой христианин имеет полное право, - произнес священник.
  - Но я ведь не хожу в церковь, да и моя семья... Они тоже далеки от всего этого. Только... Я поняла, что это надо сделать. У меня необъяснимое желание. Уже с весны мне хочется успокоить себя и его...
  Ксения поникла, стараясь не смотреть на собеседника, чувствуя себя глупо девчонкой рядом с мудрым человеком.
  - Вы верите, пусть даже в такой форме. У вас есть потребность в утешении, искуплении. Главное именно это, а не предписанные формальные нормы. Конечно же, я выполню вашу просьбу. Я сейчас возьму все необходимое, подождите пару минут.
  Пока отец Илья отсутствовал, взгляд Ксении блуждал по кладбищенскому пейзажу: по бокам - старинные и современные надгробия; поблекшие искусственные цветы, потерявшие краски от бесконечных дожей и снегопадов; кусты сирени и начинающие алеть гроздья рябин; кованые изгороди и витые кресты, почти ушедшие в землю. А в центре, как свеча застыла узкая часовня со сводчатым входом, с куполом-луковкой, горевшим желтым пламенем под лучами дневного светила.
  Белые стены не казались больше устрашающими, а иконы и рдяные, едва теплящиеся огоньки лампад не мерещились назиданием обо всех смертных грехах. Напротив, на сердце плескалась волна умиротворения, покоя, ожидания чего-то скорого, неотвратимого и обязательно хорошего. Уверенность в правильности решения укреплялась с каждой проведенной минутой.
  Из раздумий вывел священник, снова появившийся словно ниоткуда. Надо же, она так задумалась, что не заметила его появления. Как и в тот раз, в начале весны...
  - Пойдемте, - произнес отец Илья, сжимая в руках небольшой кожаный ридикюль. - Здесь всё, что понадобится.
  Они шли по мощеному тротуару, среди крон деревьев, склонившихся за долгие годы друг к другу. Их провожали лица с надгробий - в большей степени заслуженные деятели культуры, политики преклонных возрастов. Взгляды больше не страшили. Да и что пугающего в монументах, пусть и выполненных в виде склоненных ниц ангелов с крыльями? Средь бела дня, разумеется, ничего.
  Тут же вспомнились осенние сумерки с запахом костров, звездами-горошинками в вышине. Тогда казалось, что кто-то невидимый, затаившись, наблюдает за ней и Андреем, провожает к выходу острым, точно стилет, взором. А они просто шли, держась за руки, деля горе на двоих... У каждого на части рвалось сердце. Каждый из них оплакивал внутренне свою потерю. Андрей - отца, а она - любимого мужчину.
  - Вы смотрите на меня, всё думаете, почему я выбрал служение? - спросил молодой священник, снисходительно улыбаясь. - Не вы первая.
  - Признаться честно, когда я вас впервые увидела весной, то приняла за владельца ночного клуба или другого прожигателя жизни, - ответила Ксения, не давая понять, что думала совершенно о другом, о том, что больше не ранит осколками памяти.
  - Не вяжется внешний облик со стереотипами? - снисходительно улыбнулся отец Илья.
  - Да, - Ксения кивнула, поражаясь тому, как быстро она смогла говорить с этим с ним как с хорошим знакомым, близким другом. Его не обижало пристальное внимание, предположения и личные вопросы. И ей было рядом с мужчиной спокойно.
  - Здесь я по тем же причинам, что и вы.
  Ксения внимательнее посмотрела на священника. Встрепенулось и взяло след профессиональное чутье. Сейчас она услышит нечто интересное, способное заставить задуматься, а так же использовать для работы.
  - Моя причина выбора веры, как и ваша - семья. Я здесь из-за моей семьи.
  - Что? Как?
  - Здесь уже восемь лет моя жена и дочь. Свой последний приют они нашли здесь, рядом с моими родителями и всеми родственниками, - спокойно, без эмоций произнес отец Илья.
  - Что случилось? - едва слышно спросила Ксения, боясь нарушить ответную искренность. Исповедь от священника? Ей? Точно, надо делать репортаж. Или писать книгу...
   - Автокатастрофа. За рулем был я. Вы были правы. Давно, в другой жизни, я был владельцем прибыльного бизнеса, прожигателем жизни, успешным и известным. Они ушли, а я остался со всем нажитым добром, которое никому больше не нужно.
  - Сожалею, - проронила Ксения. - Я искренне сожалею вашей утрате. Прекрасно понимаю, что вы тогда чувствовали. Вы ведь помните мою историю.
  - Да, я помню. И тогда не стал торопить вас с рассказом. Вы сами поняли, что момент настал. Как и я сейчас. Вы уже догадались, что было дальше. Так я пришел к вере. Пусть без высоких материй и общих размышлений. Теперь я служитель культа. Смешно, правда?
  - Ни капли! Мне не смешно. Я искренне понимаю вас. И теперь вам снова надо было выбрать себе жену? Я знаю, что необходимо быть семейным.
  - Нет. У меня нет прихода. Я не хочу быть связанным с богочестивой девушкой из семьи с традициями. Для работы с паствой при большой церкви или при малой где-нибудь в сибирской деревне, без разницы, надо быть не только в вере, но и в венчанном браке. Я не готов грешить перед ликом Его. Я служу в часовне на кладбище, провожу людей в последний путь, выслушиваю исповеди родственников. У меня нет большого прихода и паствы. Я рядом с семьей. Так мне легче. Когда-нибудь мы встретимся, если мне повезет, и я попаду туда, - отец Илья кивнул головой вверх.
  В кронах деревьев шелестел легкий ветер, солнце разбросало пятна по аллее. Теплый денек в конце августа никак не вязался с местом и темой разговора.
  Ксения замерла на мгновение, стараясь понять, что же она чувствует. История Ильи откликнулась внутри звонким эхом. Когда-нибудь, если повезет, мы встретимся... Все мы начинаем цепляться за веру, когда отказывает рациональность. Вновь так и не забывшийся сон накинул на глаза полог, увел в туманные дали.
  - Нет, нет, - неистово шепчет девушка. - Я хочу, чтобы ты остался. Хочу говорить тебе снова и снова....
  - Ты сказала. Хватит, девочка, - говорит Вадим, горько улыбаясь. - Еще скажешь. Придет время. Мне пора.
  - Мне приснился сон, отец Илья. Вадим... Он говорил тоже самое, что и вы, - произнесла женщина дрогнувшим голосом. - Поэтому я решила заказать молебен. Мне необходимо знать - он успокоился. Теперь Вадим будет спокоен, как и я, здесь, со своей семьей.
  - Так и будет, Ксения. Господь милостив ко всем, даже к таким как я и Вадим.
  Дальнейший путь они проделали в полном молчании, слушая птичий щебет, шорох графия под ногами.
  У черного мраморного надгробия их уже ждали. Андрей сидел на скамейке рядом с матерью. Та курила, привычно усмехалась замечаниям сына. Костя помогал жене, которая ставила бордовые розы в мраморный вазон. Цветы казались сгустками крови на фоне памятника.
  - Вот, Вадим, держи. Таскала я тебе розочки на спектакли еще девчонкой. Не будем традицию нарушать, - Мила хлюпала носом, не сдерживаясь.
  - Ну вы, даете! Зачем ребенка с собой притащили сюда? - подал голос Вадик, держа на руках шестилетнюю Киру - внучку Меркуловых. - Совсем уже в маразм впадаем, а, дядя Костя?
  - Вадим, не хами! - Андрей хмуро посмотрел на сына.
  - Ой, да ладно тебе, Андрюш. Вадик о ребенке заботится, боится, чтобы травмы психологической не было, - усмехнулся Костя. - Не с кем Киру ставить, Вадя. Лида с мужем на гастролях. Ничего ребенком не случится. Она всё понимает.
  - Да? А дрожит тогда она почему? - хмыкнул Вадик. - Пугает ребенка обстановка. Это меня бабуля сюда водила чуть ли не стрех лет. И ничего. Мне интересно было. Потом, лет в четырнадцать, я решил, что гот, раз не боюсь. Даже как-то прикид себе нашел особо "готический".
  Парень ухмыльнулся, подмигнул бабушке. Как всегда, Вера Петровна была на стороне любимого внука, что бы тот не вытворил и кем бы себя ни считал юный экспериментатор.
  Кира тем временем обняла Вадика за шею, прижалась всем телом, хмуро глядя на фото Метлицкого, беспечно взирающего на собравшихся людей у своей могилы. Вадим-младший прервал монолог, погладил свою маленькую подружку и названную сестренку по голове.
  - Вадик, а ты же не умер? - пискнула Кира, еще больше прижимаясь к своему большому другу.
  Нежные чувства между внучкой Меркуловых и сыном Ксении и Андрея началась, едва девочка стала говорить. Вадик так просил у родителей младшую сестренку, но, так и не дождавшись, всю нерастраченную нежность и желание быть старшим братом, отдал милой, непоседливой девчушке.
  - Кирюшка, а кого тогда ты обнимаешь? - хохотнул Вадик. - Я вот, живой, теплый, с тобой говорю.
  - А зачем твоя фотография там? - ткнула пальчиком на надгробие малышка.
  - Это мой дедушка, - рассмеявшись и щелкнув по носу Киру, сказал Вадик.
  - Дедушка - седой, как мой деда Костя. А там ты на фотке. А это же камень-памятник. Я знаю. В память о человеке, который на небе, - замотала головой девочка. - И ты меня обнимаешь здесь, ходишь и говоришь. Это как?
  Взрослые улыбнулись. Вадик начал объяснять, кто такой был его дед и почему они похожи. Кира, затаив дыхание, вглядывалась в его лицо, вслушивалась в слова...
  - Эх, Вадька, глянь, невеста какая тебе растет, - выдала Вера Петровна, при этом получив в свой адрес шквал негодования от Меркуловых.
  Супруги гневно уставились на первую жену Вадима. Та посмеивалась, подмигивала любимому внуку и Кире, перебиравшей короткие прядки на голове Вадика. После больницы и полученной травмы пришлось постричься на лысо, ждать заживления ран, а потом уже и появилась привычка - стричься коротко. Сходство с дедом значительно уменьшилось, к вящему удовольствию Вадима-младшего.
  - Простите, заставили ждать, - произнесла Ксения, подходя к семье.
  Она некоторое время молча наблюдала за дорогими людьми, стараясь насладиться привычной картиной - все в сборе, живы, здоровы. А что такое место выбрано, так это закон жизни - все мы найдем последнее пристанище среди земли. Нечего боятся погоста.
  "Иди уж, не заберут тебя. На кладбище живых бояться надо, а не мертвых" - пущенной стрелой пролетела фраза из прошлого. Не поранила душу, вопреки привычным ожиданиям. Боль потери ушла, утекла далеко, как вешние воды по весне.
  Меркуловы, Вадик с Кирой на руках, Вера Петровна, Ксения и Андрей смотрели, как отец Илья проводит ритуал. Запах ладана кружил голову, слезы подступили к глазам. Не стесняясь, женщина позволила двум соленым дорожкам потечь по щекам. Вадим ухмылялся на фото. Уголки чувственных губ чуть приподняты, синие глаза из-под упавшей на брови темной челки, пристально наблюдали за происходящим...
  На мгновение Ксении показалось, что где-то впереди стоит мужчина в джинсах, белых кроссовках с черными полосками и потертой кожаной куртке. Улыбается, прищурив синие глаза цвета индиго. Курит, сжимает красивыми губами сигарету, выпускает дым неизменных "Мальборо".
  Теплые руки Андрея вернули в реальность. Муж приобнял, подарил легкий и быстрый поцелуй в макушку. Ксения улыбнулась, прижалась всем телом, чувствуя себя впервые по-настоящему свободной.
  Обернувшись к Андрею, женщина посмотрела в его светлые глаза цвета карибской лазури. Кто знает, сколько им осталось? На этот вопрос никто не ответит. Разве что судьба. На сей раз дама в белом карнавальном платье не стала изображать шутовских поклонов. Лишь учтиво поклонилась, надев маску и не пугая оскалом. Любимая игрушка сумела разорвать путы, перестала казаться марионеткой на шелковом шнурке.
   "Когда-нибудь, Вадим, когда нибудь... А пока - они всё, что у меня есть", - про себя произнесла Ксения, еще теснее прижимаясь к мужу, нежно глядя на сына, с благодарностью улыбаясь свекрови и друзьям.
   А по небу бежали белые облака, подгоняемые ветром. Деревья шелестели кронами, роняя первые пожухшие листья. Солнце играло бликами на черной глади обелиска. Вадим с фотографии смотрел на присутствующих умиротворенно.
  Ксения подняла глаза наверх, отгоняя горячую пелену слез. Каменные стены лабиринта безнадежности и боли рассыпались тленом. Реальный мир заиграл всеми красками, убирая блеклость предыдущих тридцати лет...
  
  Живым расставание, иным - облака.
  А смерть за порогом, она не близка,
  она не войдет.
  
  В качестве эпиграфов в романе использовались тексты песен Канцлера Ги, Хелависы, Юты, Мары, Лоры Московской и Тикки Шельен.
  
  Ноябрь 2011- октябрь 2014
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"