Аннотация: Зарисовка к картине Виктора Шутки "Страх"
Огонь медленно пожирал сухое потрескивающее дерево, а чьи-то невидимые измученные глаза устремляли свой взор. В небо, туда, где этот адский костер кто-то непременно потушит.
Туда, куда уходят чуждые души.
Туда, куда дорога навеки закрыта.
Это просто всего лишь осень, медленно перетекшая в диагноз. Чей-то шёпот был настолько глухим и проникающим, что сушил пространство вокруг и устрашающие кого-то тельца пауков падали замертво, продолжая сжимать в когтях недоеденных жертв. И из измученных глаз кого-то катились слёзы, тут же таявшие и превращавшиеся в облака белого дыма.
А облака исчезали, поднимались вверх и конденсировались, продолжая извечный круговорот воды. Они были и существовали в природе, а кто-то им завидовал, не имея даже возможности быть облачком.
Кому-то не было видно того, как ночь сменилась днём и одуванчики устремили солнцу свои желтоватые сердца. Маленькая девочка бегала по поляне и срывала их, разрывая связь корней с питающей землей. Она их умертвляла, а неслышимые человеческому уху стоны некогда живых и счастливых сердцевин соединялись с клубьями дыма, выходящими из глаз невидимого кого-то.
И тоже поднимались к небу.
А когда день сменился ночью и серебряный диск луны стал распространять свои исцеляющие лучи в воздухе, то кусочек этой волшебной благодати и достался всевидящему кому-то.
И деревянные горящие кресты уже не так сильно жгли его кожу и глаза.
Сухие губы просили воды. Той ночью был долгий и шумный ливень, пытающийся успокоить горло, уши и душу несчастного кого-то.
Вот только Ад, где он томился, не пропускал лунных лучей. И то, что они пытались донести, тоже. Ни исцеления, ни подсказки.
Душа кого-то сгорала. Даже если бы лунные лучи проникли в туда, их бы никто не пустил и им пришлось бы разложиться на мельчайшие атомы и куда-то далеко улететь.
Лишь одна простая истина могла бы позволить кому-то освободиться. Та истина, которую несли лунные лучи, живые сердца одуванчиков и даже ухмыляющиеся пауки.
Но кто-то даже потерял собственное имя в своём вечном страдании. Разве он мог понять эту истину?