Однотипные ряды пятиэтажных зданий, стоящие параллельно на расстоянии тридцати метров.
На пятом этаже у подоконника кухни сидела женщина, жевала блин, глядела в окно противоположного дома. Там, за стеклом яростно ссорились. Слов слышно не было, но по отчаянной жестикуляции можно было догадаться, что разыгрывается нешуточный домашний бой.
Женщина у окна лениво наблюдала за происходящим, потом зевнула, закрыла рукой рот, подумала, что летом, когда окна открыты, следить за соседями интереснее: не только видно, но и слышно.
Из кухни действие перенеслось в спальню, и теперь темные силуэты мельтешили на фоне золотистой шторы. Женская фигура стояла у окна в профиль, силуэт был четкий, не размазанный, неподвижный, а другая фигура то подходила близко, и тогда было отчетливо видно, что это мужчина, то отодвигалась в глубь, серела, теряла резкие очертания, и время от времени совсем исчезала со шторы, с театра видимого действия.
Неожиданно на шторе обозначилась третья тень рядом с женской фигурой. Появилась, и через секунду тени исчезли.
Женщина увидела соседа одного, уже на кухне, прислонившегося к оконному стеклу. Он напряженно смотрел вниз.
Из подъезда вышли двое, с чемоданом. На женщине была накинута темная шубка из норки, не застегнутая, нараспашку. Они сели в машину, автомобиль заурчал, выплюнул облако выхлопных газов, рванулся с места и исчез из поля зрения.
Мужчина долго стоял у окна, смотрел вниз, на опустевшую дорогу, потом сел за стол, уронил голову на клеенку, и замер.
Женщине надоело подглядывать за чужой жизнью, и она ушла смотреть телевизор.
Она давно спала, когда в два часа ночи неподвижная фигура зашевелилась. Мужчина встал, пододвинул стул, залез на антресоли, долго там ковырялся, наконец, вытащил моток веревки, размотал, подергал веревку, проверяя на прочность. Выкатившееся из туч холодное ночное светило равнодушно смотрело на происходящее.
К утру разыгралась метель, и только вечером, когда она улеглась, женщина увидела через не зашторенное окно висящее тело.
***
Тонкая ручонка протянулась к построенному из кубиков домику.
Секунда, единый взмах и кубики посыпались.
В их стуке об пол слышалась оскорбленному Коле скрытая жалоба.
Желтые прозрачные глаза девочки, не мигая, смотрели прямо на Колю.
-Лиза ты опять?
Воспитательница обернулась и направилась к ним.
-Лиза, это ты сломала домик?
Коля смотрел на Лизу.
Она была такая худенькая, беззащитная в надвигающей могучей тени воспитательницы.
Коля поднял глаза:
-Это я, я сам.
С той поры минуло двадцать пять лет.
Рана, нанесенная маленькой ручкой, не зажила.
Полгода, как он каждую ночь видел эту сцену в своих кошмарах. Полгода, с той самой поры, когда Коля узнал, что Лиза ему неверна.
Тонкая ручка раскидывает кубики, они рушатся, падают на него, давят на грудь.
Вот это уже огромный дом, невыносимая тяжесть, которая придавила его целиком, не давая вздохнуть.
Желтые глаза, не мигая, смотрят на него, и в них ничего не отражается: ни жалости, ни злорадства, ничего человеческого, просто бездумный, равнодушный звериный взгляд. Коля никогда не знал, какие мысли и чувства скрывает этот взгляд, не знал и боялся узнать, заранее соглашаясь со всем тем, что таила в своей душе его жена.
Но его покорность не помогла. Жена ушла. Жена Лиза, с которой он вместе ходил в детский сад, потом в школу в один класс. Лиза, с которой он прожил семь лет в браке, которая родила ему сына, эта Лиза, заполнявшая всю его жизнь с той самой поры, как он помнил себя, сегодня вечером ушла с другим.
Он был в отчаянии, плакал, протестовал, пытался удержать ее силой, но другой пришел ей на помощь и они ушли.
И теперь ему не оставалось ничего другого, как исполнить угрозу, упавшую с его губ им в спину:
-Если ты уйдешь, я повешусь.
Коля пошел на кухню, достал из шкафа начатую бутылку водки, выпил стакан, уронил голову на стол и забылся тяжелым мучительным сном.
Он проснулся резко, как от толчка. Шел второй час ночи.
Весь стол был завален разноцветными кубиками, которые сыпались на него во сне.
Коля протянул руку, дотянулся до ближайшего красного кубика. Пальцы почувствовали холодную поверхность клеенки.
Внутри у Коли все нарастала и ширилась боль, нестерпимая боль, терпеть которую не было никакой возможности. Коля с силой поцарапал себя по груди, в том месте, где гнездилась эта боль. На коже проступили пятнышки крови, но боли от царапин он не почувствовал, не заглушил внутренней своей боли. Ему теперь оставалось одному ходить по пустым комнатам, смотреть на вещи, которые Лиза трогала, брала в руки, вытирала с них пыль.
Коля представил и дни, сумеречные долгие будни, работу, разговоры, необходимость каждый день вставать, одеваться, есть, пить, вести себя так, как будто он все еще живой. Ненависть к сопернику наполнила его душу. Он представлял себе, как подживает его в темном переулке, накидывается сзади, вонзает нож в спину.
Соперник сразу не умирает, нет, он мучается. Кровь пеной изливается изо рта, помутневший взгляд останавливается на Николае и перед смертью он понимает, кто и за что его убил. Сладостна нарисованная измученным сознанием сцена кровавой мести, сладостна, но не реальна. Коля понимает, что никогда ему не ударить ножом человека, сколь не велика его ненависть к нему. Выбора у него не остается.
Коля придвинул стул к антресолям, на секунду вспомнил сына, его улыбку. Сын был у его родителей.
"Мать с отцом еще крепкие, они его вытянут", подумал он, подумал так, как будто его уже на свете не было.
Коля долго шарил на антресолях, пока вытащил моток веревки...
***
Весной того же года солнечным утром по улице города шли двое: мужчина со счастливым лицом, и женщина с орехово-желтыми глазами. Они держались за руки и улыбались утру, свежему ветерку, своей любви, а над ними, в рассыпающемся солнечном свете, пробившемся сквозь мелкую молодую листву деревьев, качался голубой, прозрачный, призрак висельника.