- Вера, Надежда, Любовь, - это имена-символы, символы, ради которых стоит жить,- говорила она, взъерошивая рукой мои кудри. Я не понимала, что такое символы, смотрела на бабу Веру снизу вверх, слушала, запоминала и грызла карамельку, которую она мне принесла.
Когда я на нее смотрела снизу вверх, не приходилось запрокидывать голову, чтобы видеть ее лицо. Баба Вера была маленького роста. Разговаривать удобнее, когда стоишь, не запрокидывая голову. Это дает ребенку чувство уверенности в большом мире взрослых и действует успокоительно.
До всех остальных членов семьи, ее двух сыновей, невесток, моих мамы и бабушки было не дотянуться, не достучаться, сколько ни тащи их за рукав, чтобы на тебя глянули, все бесполезно. А баба Вера всегда была тут, рядом, низко и близко к нам, детям.
Нос у бабы Веры был картошкой, справа на нем бородавка, покрытая короткими волосками.
- Тетя Вера, - говорила моя мама,- бородавка с твоего носа переползла мне на губу.
Мама шевелила губой, бородавка растопыривалась волосками, и они обе смеялись.
Баба Вера была кудрявая, с морщинами, старая, с бородавкой. От нее удушливо пахло табаком. Она курила "Беломор", громко кашляла, а по ночам страшно храпела.
По профессии она была учительница, и работала в городском РОНО.
Несмотря на профессию, хриплый голос и страшный храп, я ее любила.
Баба Вера была гораздо снисходительнее к детям, чем мама и бабушка. Она не считала, что во время еды надо вести себя тихо, взрослых не перебивать, а молча слушать их дурацкие разговоры. Я любила залезть на лавку рядом с ней, прижаться к ее теплому боку, если, конечно, он был свободен, ведь у бабы Веры были две свои родные внучки, Таня и Оля, а боков у человека, как известно только два, так что мне не всегда доставался этот спасительный, мягкий и теплый бок. Рядом с бабой Верой, сильно прижавшись к ней, можно было спрятаться от мамы, когда та впадала в очередной воспитательный раж. Мама не решалась оттащить своего ребенка от тетки, чтобы задать взбучку, которую баба Вера, как педагог и мягкий человек, не одобряла.
Прошли годы, мы уехали из Сибири, из Колпашево, где обитала баба Вера со своими сыновьями и внуками, и с той поры я видела свою двоюродную бабушку только раз, когда она в 59-ом году приезжала к нам в Кобулети. Их оставалось в живых уже только двое, две сестры из шестерых детей моей прабабки Анны Никандровны, моя бабушка - средняя дочь, и Вера - младшая.
Умерла баба Вера, не дожив до семидесяти. Застарелая язва желудка переродилась в рак, и спасти ее не удалось. После смерти моей родной бабушки, Людмилы Виссарионовны, которая пережила сестру на четырнадцать лет, мне достались бабушкины старые фотокарточки с начала прошлого, двадцатого века. Я перебирала их одну за другой, рассматривала, читала подписи на обороте.
Вот фотография молоденькой милой девушки, кудрявой, с веселой улыбкой. Я смотрела на нее, и что-то знакомое, но давно забытое, всплывало в памяти. Не веря самой себе, я торопливо перевернула фотокарточку.
Надпись, сделанная бабушкиной рукой не позволяла усомниться: это была она, Вера, которую я помнила немолодой некрасивой женщиной в растянутой зеленой кофте, говорившую сиплым голосом и громко храпевшую.
Я поместила фотографию бабы Веры в семейный альбом и в годовщину смерти бабушки иногда доставала его, перелистывала, предавалась воспоминаниям.
И еще прошли годы и годы, когда однажды раздался мне звонок из прошлого, из далекого детства. Позвонила мне троюродная сестра Таня, внучка бабы Веры от старшего сына Юрия. Та самая Таня, которой чаще доставался спасительный теплый бок бабушки Веры. Она была проездом в Москве, остановилась у подруги, и приглашала приехать, повидаться.
Бросив все дела, я помчалась.
Мы не виделись сорок два года.
Татьяна оказалась кладезем знаний о нашей общей родне и, когда на другой день мы перебирали старые фотографии, рассказала историю жизни бабы Веры.
Она была младшая дочь, моложе ее был только Сергей, последний ребенок семьи Устьянцевых.
А старший Анатолий офицером участвовал в первой мировой войне. На единственной сохранившейся фотографии он в военной форме, высокий и худой. Толя и познакомил свою младшую сестренку с товарищем, Юрием Чистихиным.
Верочка тогда жила в Иркутске, училась на курсах, собиралась стать учительницей. Роман был стремительным, и через два месяца после знакомства они повенчались.
Шел семнадцатый год нового двадцатого века, а Верочке минуло восемнадцать.
Через три года, в двадцатом, у них уже было двое сыновей, Юрий, названный в честь отца, и Виктор.
Муж Веры служил в белой армии, он ушел вместе с терпящими поражение колчаковскими частями. Вера с детьми осталась.
В город пришли красные. Поползли темные, страшные слухи - ВЧК. К Вере пришли двое. Вежливые, с холодными пустыми глазами, в кожаных куртках. Расспрашивали о судьбе мужа, предупредили, что если будет скрывать Чистихина, врага революции, то с ней поступят по законам военного времени. Запугав Верочку, чекисты ушли, а Вера пошла на кухню успокаивать рыдающую и трясущуюся от страха Дусю, няню мальчиков, шестнадцатилетнюю девушку из деревни под Иркутском, где жили Верины родители.
Дуся успокоилась, но нянчиться с детьми отказалась, решила возвратиться в деревню. Тогда и Вера подумала, что деревня - это сейчас правильное решение, собрала детей, и отвезла мальчиков, младшему из которых тогда не было еще года к свекру. Свекор жил на отшибе, в тайге, занимался охотой, держал свое хозяйство. В деревне пока было спокойнее, чем в городе.
Сама Вера уехать из города не могла, ей оставалось два месяца до окончания учебы и получения диплома учительницы. Эти два месяца она провела как на раскаленной сковородке, пугаясь каждого стука в дверь. Красные обосновались надолго, от мужа не было никаких вестей и, получив диплом, Вера уехала работать в деревню, в большое село, где была школа. Детей она с собой не взяла, только навестила их однажды.
- Живут и пусть живут, - сказал ей свекор.- Слава богу, лишний рот не обуза, не голодаем.
На своей новой работе Верочка познакомилась с оперуполномоченным Юрием Голубевым.
Она была уже не та привлекательная молоденькая девочка, в которую четыре года назад влюбился Чистихин. Двое родов, заботы о детях, испытания последних нескольких месяцев иссушили ее. Вера похудела, исчез нежный румянец со щек, запали зеленые глаза, появилось что-то трагическое во всем ее облике, но может быть, это и привлекло Юрия. Голубев ничем не походил на Чистихина, ладного, стройного брюнета с черными усиками под прямым небольшим носом. Это был высокий нескладный блондин, сутулый, с голубыми глазами и ярким чахоточным румянцем на выпирающих скулах.
Время было тревожное, и расходовать его на долгие ухаживания не было возможности.
Через три месяца после знакомства и редких встреч, Голубев предложил Вере выйти за него замуж. А много лет спустя Вера узнала, что ее разыскивали органы, и Голубев, которому она нравилась, решил, что самое лучшее для Чистихиной перестать быть женой белого офицера, выйти замуж и поменять фамилию и судьбу.
Вера проплакала всю ночь, вспоминая мужа, ненаглядного Юрочку, свою первую любовь, отца своих сыновей, а утром дала согласие на замужество с другим Юрой. Голубев был ей симпатичен, любил ее, своих детей иметь не мог и готов был заменить отца ее мальчикам. Упустить такую возможность она не могла.
Юрий Голубев женился на Вере и усыновил ее сыновей. Они стали Голубевыми, но по иронии судьбы у них сохранилось отчество родного отца.
Юрию Голубеву предложили работу в Колпашево, в Западной Сибири, и он с радостью согласился. Следовало уехать из тех мест, где Веру знали как жену офицера белой армии. Бывшую жену, но все же...
Забрав детей, они переехали на новое место жительства.
Женитьба, упорядоченная жизнь и любовь продлили жизнь Голубеву: он прожил с открытой формой туберкулеза еще семь лет и умер в начале тридцатых годов, не дотянув до тридцать седьмого года, который неизвестно чем для него закончился бы.
Для сыновей Юрия Голубева, революционера и коммуниста в Советской России были открыты все дороги. Старший Юрий, похожий на мать, невысокий, зеленоглазый, кудрявый, учился в Томске, мечтал стать инженером, младший, Виктор, точная копия отца, яркий брюнет, поступил в летное училище. В тридцать девятом он был мобилизован на финскую, вернулся, а в сорок первом мобилизовали и Юрия и Виктора. Юрий служил в саперных частях, Виктор в летных. Война пощадила их, было несколько ранений, снова фронт, но в 45 году они оба вернулись домой. Праздник для бабы Веры.
Татьяна закончила свой рассказ, и мы несколько минут сидели в тишине, наполненной неслышными шагами давно умерших людей, их тревогами и страхами, мечтами и надеждами.
Вот тебе и баба Вера, думала я, обычная немолодая женщина, с бородавкой на носу, курящая "Беломор" и любящая пропустить стаканчик перед воскресным обедом.