Кречетов Андрей Николаевич : другие произведения.

Воля твоя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:

       Произведена первая правка. Буду рад критике. Вторая история Три пути

   Споткнулся, упал, оступился, ошибся -
   Ты просто от жизни устал,
   Дал смерти своей свежей крови напиться,
   В слюнях весь и мерзкий оскал.
   В снегу, на коленях, измазанный грязью,
   Вставай, сотвори чудеса!
   На этой тропе развернись, станешь князем,
   Она ведь ведет в небеса.

- Крылья - Дорога в небо

  
  

Пролог

  
   - Марек!
   Чей-то тянущий зов разорвал витающую рядом со мною тишину, донесся откуда-то со стороны потонувших в сером мареве дворцовых покоев. Люди вокруг были чем-то заняты, кто-то что-то волок, кто-то кого-то тащил, - никто не обернулся. И тот зов с концами потонул в беспросветной мути происходящего.
   Туманные тени предо мною, за мною, вокруг меня. Они молчат, они даже не смотрят друг на друга, не слышат зов, не откликаются на него. И меня, еще не ставшего частью их серо-черного безрадостного мира, они словно не видят. Их глаза пусты и темны, а лица ничего не выражают, замерев масками одного момента: приоткрытый в испуге рот, закушенная от боли губа, яростно сжатые челюсти, потонувший в невозможной тишине вопль отчаяния. И ни единого положительного, светлого и доброго, отражающего радость или счастье.
   Я не знаю их. Может быть, помню, но они мне столь же чужие, как и случайные прохожие на улицах больших городов, идущие куда-то, толпящихся в очереди за представлением и ревущих от удовольствия зрелищности. Кто все они? Лишь наблюдатели - чужаки.
   - Марек!
   Снова тот же призыв - единственный звук, разрывающий уши. Кто кричал, и кого звали? Они молчат, они не смотрят, все они делают вид, что ничего не произошло. Все вокруг лицемеры, злобные предатели и черви! Я часто-часто дышу, какими-то толчками приходя в себя. Это все неправда, все - ложь. Просто я слишком часто забредаю сюда и слишком подолгу здесь остаюсь. И этот раз не был исключением - окружающее плохо на меня влияет, затягивает, а я словно безвольная кукла поддаюсь. Так больше нельзя, только не снова...
   Они тянут ко мне руки. Будто слышат мои мысли, пытаясь остановить и задержать. Они на меня не смотрят.
   Мне с ними не по пути, потому как шаг, еще шаг, и фигура, только что терзавшая мой взор, навсегда растворяется в гиблом небытии втянувшей ее в себя темноты. Я стою на крохотном пятачке света, все что спереди - мне доступно, мне подвластно, и даже столь нелепым образом, словно зазевавшийся мир, оно продолжает жить.
   - Марек!
   Я делаю шаг назад.
  

Глава 1

  
   "Приветствую, друже! Оставим вопрос о том, как я тебя нашел, потому как я, собственно, даже не представляю, где ты можешь находиться. Но будем надеяться что эта необыкновенная птица верно разобрала порученное ей задание и все же каким-то образом, уж не представляю каким, донесет до тебя мое послание. Потому как мне есть, что тебе сказать.
   Не стану высокопарно преувеличивать, что мне вновь потребовалась твоя помощь, знаю, ты этого не любишь. Поэтому скажу как есть. Я очень обеспокоен твоей судьбою, нашей слишком долгой разлукой и отсутствием вестей друг о друге уже более, представить только, целых двух лет! А посему я во что бы то ни стало решил тебя найти и наладить с тобою контакт.
   Признаюсь, мне известны причины твоего ухода в тень, того, от чего ты так упорно скрываешься, но спешу тебя уверить - практически напрасно. Буря миновала. Не полностью, конечно, кое-где еще бушуют ураганчики, но самый пик уже давным-давно прошел. И выходит, твое таение оказывается излишним, а смиренное ожидание - чрезмерным, гордо превозносящим в тебе аскетову долю.
   Мне бы, как твоему давешнему и искреннему знакомцу, было бы приятно думать, что я мог бы помочь тебе в твоем нелегком положении, - понять и поддержать словом это одно, но полезным и необходимым делом - совсем другое. И я, в самых лучших традициях приятельских отношений, спешу тебе навстречу, предлагая небольшое, но достаточно интересное приключение. Надеюсь, занятное и полезное нам обоим: тебе - вернуться в мир, мне... Что уж тут греха таить, у меня тут особенно корыстный интерес, выраженный преимущественно в золотом эквиваленте. Между прочим, при успешном приключении, полагаемом нам обоим.
   Это пари, дорогой друг. Не скажу, с кем и на что - это коммерческая тайна, но играть с тобой, если ты все же согласишься, мы будем вдвоем. Я направлять, ты исполнять. Самое то, чтобы размяться, верно?
   Что ж, думай, предполагай. Последнее слово сейчас за тобою, но я ни в коем случае не оскорблюсь, если ты все же решишь не воспользоваться моим предложением. Ведь мы слишком хорошо друг друга знаем, чтобы обижаться на такие сущие пустяки, не так ли?
   Решение за тобою, в любом случае. Воля твоя. Однако если решишься, напиши мне ответным письмом, переданным этой самой птице, название ближайшего к тебе города, и в самые кратчайшие сроки жди на почтовом отделении письмо до востребования со всеми полагающимися от меня инструкциями".
  
   Я стоял на краю обезлюдевшей деревни. Покосившиеся деревянные избы с прохудившимися соломенными крышами, плохо обструганные подпорки под обваливающиеся стены, да совсем никудышные доски, выставленные вокруг поселения на манер совсем уж жалкого палисада. Такой не защитит даже от загулявшего по ночи пьянчуги, что уж тут говорить о диких зверях или диких тварях. Так как последние, судя по всему, здесь и наделали делов.
   Однако мое замечание, если не считать его безнадежного запоздания, было излишне. Собственно, это была обыкновенная деревенька на шесть домов, и требовать от бывших ее жителей чего-то большего, в такой-то глуши, просто немыслимо. Озаботились хоть таким, и ладно. Тем более, что судя по словам знающих окрестности лесовиков, - егерей-то в таких никчемных землях и подавно не водится, - места здесь тихие, а живность там же, где и егеря. То есть, не здесь. Ни волка ни лисицы, даже полевых сусликов и тех не было - повывела их поголовье местная детвора, щедро заливая их норы целыми ведрами воды.
   И полное отсутствие в окрестностях зверья ввело меня, считающего всему виной именно животные нападки, в некоторый ступор. Одно с другим явно не сходилось, и это заставляло меня нервничать в непонимании произошедшего.
   Мысли витали где-то в облаках, отказываясь заниматься порученным мне делом. А дело было серьезней некуда. Даже если не учитывать плохо скрываемое раздражение моего давнего приятеля, по своему обыкновению чрезмерно бодро описывающего то положение, в которое он меня втянул. Или, выражаясь нормальным языком, я влез сам, как обычно поверив его сладким речам. Я рисковал, вновь возвращаясь к этому миру, но происходящее мне уже настолько осточертело, что я согласился не думая. Его внезапное появление в той черноте, в которой я пребывал сутками напролет, оказалось поистине глотком из живительного родника. И неудивительно, что я столь жадно к нему приник, упиваясь его невозможной свежести.
   Да, деревенька была пуста, как от людей, так и оставшихся от них вещей - постарались мародерствующие соседи, под шумок прибравшие к рукам все худо-бедно ценное. Оно и понятно, мало ли что сельским может пригодиться по хозяйству, что добру пропадать? Поэтому, видя разобранные и утащенные на доски крыши домов, навесов и крылец, я не особенно удивился. Странным было другое.
   В селении, выраженном единственной улочкой, царил совсем слабый, едва различимый кисловатый запах, отдающий примесью аммиачного духа, отчего меня, думающего о постороннем, словно залихорадило. Все прочее вылетело из головы, передав бразды правления четкой ясности и собранности. Давно забытое чувство проснулось, потребовав ответа. Оно требовало решений и действий, твердя о том, что этот запах, если он мне не почудился, витал здесь неспроста.
   Я ткнулся в один дом, во второй, обыскал подворья, рыская словно оголодавшая собака в поисках некогда припрятанной кости. Заглянул во все сараи и залез во все подвалы и чердаки, но, будто в насмешку, остался ни с чем. Везде сопровождал меня тот кислый и местами сладковатый запах. Иногда даже казалось, что он хватал меня за руки, оборачивал голову, намеренно подбрасывая мне нужное направление, но признак, казавшийся верным, на деле выходил обыкновенной пустышкой. И... ничего. Я шел туда, в какой-то момент вонь достигала апогея, заставляла мой разум биться в предвкушении, однако в следующий миг просто растворялась, понукаемая прочь вездесущими сквозняками. Откуда она бралась и почему упорно отказывалась до конца растворяться, я так и не смог себе ответить, сколько бы ни рыл окрестности.
   Страшно признать, но я чуть ли не выл от тоски, скребя землю, камни, стены, надеясь найти хоть что-то, указывающее на принадлежность этих запахов. Странное чувство, захлестнувшее меня с головой. Номад, видимо, оказался прав, когда в одном из писем бил навскидку, порицая меня за то, что в своем времяпрепровождении и намеренном бездействии я совершенно захряс: как физически, так и морально. Ему было невдомек, что я этого возможно и добивался. Впрочем, радостных настроений и чувства полезного дела, как теперь, у меня действительно давненько не водилось.
   Как итог, деревня пуста - ни единой живой души или твари. Деревня необычайно тиха, словно бы даже птицы не решаются нарушить царящее здесь безмолвие. Хотя на ветвях сидят, изредка перелетая с места на место. Не вороны - обыкновенные пичуги, что немного смущает меня с третьим, последним пунктом, - в деревне отвратительно смердит мертвечиной, и чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее понимаю, что запах этот здесь по-настоящему устоявшийся, буквально въевшийся в саму плоть земли. И если поначалу он казался слегка ощутимым, то теперь, дыша через платок, я не чувствовал иного запаха, кроме приставшего гнилья.
   Выходит, жители не просто так пропали - не растворились бесследно, чего я опасался изначально. А значит, от этого уже можно начинать действовать.
  
   - Как это растворились? Такого просто не бывает!
   - Однако это так, - развел руками старый вояка, видимо, действительно веривший в то, что говорил.
   - Абсурд какой-то...
   - Отнюдь. Странностей всегда хватало. Одной больше, одной меньше - какая, в общем-то, разница?
   - Вы не отсюда, - каким-то внутренним чутьем догадался я, обличив свои мысли в слова перед тем, как успел подумать о последствиях такого нездорового любопытства и чрезмерной проницательности.
   Однако вопреки всем ожиданиям, офицер на мои слова не обиделся, и даже несколько смущенно улыбнулся.
   - Действительно, я родом не из империи, с ее северных окраин. Но о причинах приведших меня сюда, право слово, говорить не стоит.
   Я примирительно поднял ладони - у каждого могут быть свои причины, и эти причины - лишь их личное дело, интерес к которым в некоторых случаях и с некоторых пор в одностороннем порядке может признаться оскорбительным и требующим искупления. Часто извинением золотом, но иногда и кровью.
   - Оставим в покое обезлюдевшую деревеньку.
   - Оставим, - задумчиво кивнул я. - Но я просто обязан уточнить у вас насчет трупов.
   - Каких трупов? - В искреннем недоумении в какой уже раз за сегодняшний разговор уставился на меня усатый дядька.
   - Не берите в голову.
   Я встал, благодарственно протянув служаке руку. Тот пожал, проводив меня до самой двери.
   - Если были б трупы, тогда другое дело, - бормотал он на ходу. - А так... Словно испарились там все. Р-раз, и нету.
   - А запах? - Обернулся я на самом выходе.
   - Да, запах... Припоминаю. Воняло так, что всех моих ребят прямо там и повывернуло. Да я и сам, что уж тут скрывать... Но вот трупов...
   - Странно, правда?
   - Хватает у нас тут странностей, уж поверьте.
   Я задумчиво пожевал губами, глядя на его хмурое лицо.
   - Запах мертвечины есть, мертвечины нет. - Подвел я итог, и офицер, чуть подумав, как-то рассеянно кивнул.
   Оказавшись на улице я, во весь рот и никого не стесняясь, зевнул, блаженно потянувшись. Заметившие меня имперские пограничники лишь понятливо хмыкнули - разговор с их начальством дело всегда нелегкое, а зачастую и долгое.
   Переливание из пустого в порожнее, сказал бы я, припоминая те два с половиной часа, улетевших в оказавшимся бесполезном разговоре прочь. Вытащить из командира приграничного лагеря хоть какую-нибудь мало-мальски серьезную информацию оказалось делом невыполнимым. Усатый офицер упрямо стоял на своем - пропали и все тут, и так от загадок уже тошно как от прогоркшего масла, а тут еще я со своими нелепыми расспросами. Поэтому приходилось терпеть, снова и снова, виляя хвостом словно лисица из стороны в сторону, пытаясь запутать, задавая наводящие вопросы, потому как иного источника информации поблизости просто не было. А выспрашивать что-либо у подчиненных, здесь, посреди граничного лагеря, минуя обращение к начальству - это только искать себе на голову приключений. Бежать отсюда некуда, ближайшая цивилизация лишь в двух неделях пути на запад.
   Зато у подобного лагеря были свои плюсы - увидев врученную мне приятелем грамоту, мне пообещали полное довольствие и, не спрашивая, посадили на армейскую харчу. То есть относительно свободы передвижения и бесплатного пропитания, как и проживания, я мог не беспокоиться.
   Пока молчаливо насыщался на одном из притащенных к общему котлу пней, в голове крутились обрывки недавнего разговора - самое полезное, что удалось от него поиметь.
   - Я пойду туда. - Не видя иного решения, кивнул я собственным мыслям.
   - Там уже не наши земли. Чужая территория.
   - Думаете, будут стрелять без предупреждения?
   - Нет, - уверенно мотнул он головой, - не будут. На этой границе тишайшие земли, и никому не хочется обострять ситуацию. Да и нужды в этом совершенно никакой.
   - Тогда в чем проблема?
   - Никакой проблемы, просто предупреждение. Предостерегать вас не от чего, а вот предупредить обязан.
   - Насколько я могу судить, вольные баронства?
   - Именно так, там, за перелеском уже начинаются баронские земли. И случайного путника они, конечно же, не тронут. Другое дело отряд, но и тут думать нужно на кого зарываться - все-таки мы хоть и числимся дальней заставой, но одно - солдаты империи. - И добавил, видимо, прочитав по лицу мои мысли. - Кто знает, может, закроют глаза на мелкую стычку там, сверху, а может, подобная агрессия лишь развяжет загребущим ртам руки. Бароны ведь тоже не дураки, должны понимать что к чему и предполагать определенные последствия.
   Собственно, общаться со столь образованным человеком в подобной глубинке, было сродни любования вальса в исполнении породистого жеребца и облезлой дворовой собаки. То есть ему было здесь совершенно не место, как и оркестру на заднем дворе какой-нибудь фермы. О его офицерском чине я не спрашивал, но что-то мне подсказывает, что высокий - много превышающий обыкновенного командира приграничного гарнизона на тридцать скучающих от безделья глоток.
   Как и сказал этот усатый солдат, загадок вокруг действительно полно, и обезлюдевшая деревня лишь одна из них. Кто обратит внимание на такой пустяк, как растворившиеся без следа люди, если и расследовать, собственно, нечего?
   Грамота баронам оказалась с собою, в раздутом от всяческих вверительных бумаг и писем подсумке. Брать с собой его весь я, конечно же, не собирался, ограничась одной единственной бумажкой - надолго уходить во владения баронов я не планировал. Другое дело, что судьба и случай вольны распорядиться иначе.
   До границы меня проводил молчаливый солдат, на опушке лишь кивнувший, мол следующее поле - чужая территория. Шли пешком, никаких лошадей, так как идти тут оказалось буквально на пятнадцать минут по ноголомным буеракам. А дальше уже самому. Пересеча поле, увидел призывно махающего мне пограничника.
   - Здрав буди, путничек. Это какими же тя ветрами сюды занесло-то, а?
   - Дело у меня в ваших землях.
   - К барону небось, - махнул из них самый младший, а встретивший меня недовольно на него шикнул.
   И сам обернулся ко мне.
   - Так шо?
   - Действительно, к барону. - Я протянул им заранее вынятую грамоту.
   - Те к какому барону-то? Евойному, - кивнул он на младшего, - или евойному? - Кивок на последнего, безмятежно разлегшегося на травке. - Эмель, шукаешь, что то би написано?
   - Не-э-э, - протянул отдыхающий солдатик, бегло вглядевшись в документик.
   - А ты шож, - обернулся первый ко мне, - ежели разумеешь писанное, да давай так, реки, то бишь.
   - И ты вот так запросто поверишь? - Хмыкнул я ему, определив, что из них троих именно он главный.
   - А че б нет?
   Действительно, подумалось, че б нет?
   Быстро сориентировавшись по направлению к обезлюдевшей деревеньке, я указал в ту сторону. Вроде и до границы недалеко, должно быть в самый раз.
   - Значит, к нашенскому. - Без особого энтузиазма отметил старшой, а младший часто-часто закивал. Глаза у первого довольно блеснули. - Вот он тя и проводит, знач.
   Я в очередной раз хмыкнул - солдатики откровенно маялись дурью, и лишь самое пекло не давало им преспокойно гонять самогон на троих. Спокойная территория, делать нечего, дремать жарко. Одно слово - скукотища.
   - А...
   - А про грамоту свойную младшому все и порасшукаешь по дорожке.
  
   Письмо, заставившее меня двигаться к восточной границе империи, пришло от Номада немного погодя. Это было месяц назад, три недели которого мне пришлось потратить на дорогу, благо я оказался в непосредственной близости к границе. Неясным оставалось лишь одно: либо это я так удачно оказался поблизости от восточной границы либо у знакомца было припасено сразу несколько точек по всей территории империи, и мне довелось попасть именно на эту.
   В письме Номад вкратце описывал мне странную ситуацию, произошедшую с населением одной из деревень, то есть его бесследное исчезновение. Стоящий рядом приграничный гарнизон, услышав новости от приносящих им еду товарок из других селений, лично подтвердил наличие странности. Уже известный мне командир собственноручно заполнил рапорт, отослав его начальству в ближайший город с первой же сменной партией бойцов. А уже оттуда, поразмыслив над ситуацией, и оформив документ от имени следующего по списку чина, его передали дальше, пока тот не дошел уже до самой столицы, где его намеревались предать забвению, навсегда поместив в безграничные архивы. И именно там сей рапорт и перехватил столь расторопный Номад, как он мне сам похвалился.
   Была деревня и не стало деревни, - вот и все, что он мне поведал. Ни следов драки, ни массового переселения шести семей, ничего. Хотя нет, следы побоища изначально были, как удалось выпытать у усатого офицера, другое дело, что кровь и трупы, им сопутствующие, отсутствовали напрочь.
   Узнал я о происшествии четыре недели назад, здесь рыскаю уже чуть больше семи дней. Сама странность имела место быть десять месяцев назад.
  
   Усатый офицер молчаливо передал мне сверток, быстро скосив взгляд на сургучную печать которого, я удостоверился в его полном порядке, и офицера - порядочности. Конверт, отвязанный от лапы почтовой птицы, был полностью цел.
   Большегрудая, с небольшой головой и коротким, острым и немного закругленным клювом птаха, по габаритам раза в три превосходящая голубя, словно только и дожидалась того, чтобы посылка достигла адресата - меня, после чего молчаливо взмахнула крыльями. Раз, другой, и, сделав небольшой круг над лагерем, устремилась прочь. Я задумчиво проводил ее взглядом, привев на грубо сколоченную скамейку из расщепленного надвое бревна на подпорках, принявшись неуверенно распарывать конверт голыми руками.
   "Уходи оттуда! Немедленно!" - кричала на меня единственная строчка того срочного письма, которым меня выдернули из общества приветливого и гостеприимного барона. Номад пребывает сейчас в истерике и полнейшем бессилии, запоздало понял я, подсчитывая в уме примерную дату отправления. Уже одни эти слова произвели на меня неизгладимое впечатление, а когда я все же подсчитал дни... По спине липкими пальцами пробежал такой предательский холодок, что под ложечкой противно заныло. Сердце на долю секунды замерло, чтобы в следующий миг пуститься вскачь. Как бы там ни было, то, от чего меня пытался уберечь мой далекий приятель, должно вот-вот случиться.
   Была бы у этой лавки спинка, я бы обязательно на нее откинулся, а так... пришлось делать вид, что разминаю затекшую невесть от чего шею, судорожно оглядываясь кругом. Все как обычно, все ведут себя естественно - лениво и беззаботно, как и положено на дальних заставах при лояльных командирах. Или мне все это только кажется? Создатели, как же это все не по настоящему! Словно в тягучем сне, из которого я не могу проснуться.
   Мой смирный конь флегматично жевал травку чуть поодаль, полностью оседланный и готовый к скачке. Наверняка мне стоило повременить тогда, задуматься, прийти в себя в конце концов! Но я, на несколько лет отрекшийся от мира, мгновенно поддался самому страшному чувству, овладевающему человеком - панике.
   - Марек, вы куда-то собрались? - Прямо над ухом прозвучал столь не вовремя возникший голос. Стоило мне сделать лишь пару шагов в направлении своего коня, как из ниоткуда появился командир приграничного гарнизона, цепко ухватив меня за рукав куртки. - Не торопитесь, - легко разгадал он мои намерения.
   - Благодарю за гостеприимство, но мне срочно требуется отъехать. - Пробормотал я сквозь зубы, не особо успешно сдерживая охватившее меня чувство.
   - Куда? - Офицер не отпускал моего рукава.
   Туда! - чуть было не рявкнул я, вырывая из его пальцев собственную куртку. Все произошедшее следом слилось для меня в какой-то запутанный клубок нитей. Я действовал, действовал верно, но все это происходило словно без моего обязательного участия.
   Командир схватил меня за предплечье, разворачивая к себе, а я, словно этого мне и не хватало, довершил оборот, ребром ладони ударив его под локоть. Хватка мгновенно ослабла, однако его вторая рука дернулась, полоснув по заклепкам куртки зажатым в ладони кинжалом. Я остался цел, но вот и так неновая одежда обзавелась очередной прорехой.
   Второй раз полоснуть, - именно полоснуть, а не уколоть, это было видно по замаху, - он не успел. Охнув, присел на одну сторону, получив удар по колену, и следующий - кулаком в скулу. Я навалился на него всем весом, лицом прижав к земле, а коленом раздавив удерживающую оружие ладонь. Кинжал в долю секунды перекочевал к его шее, жадно впившись в кожу и глотнув несколько алых капель. Кинжал - не меч, - без труда разрежет податливую плоть, нужно лишь легонько надавить. Однако я пока поостерегся от столь скоропалительных действий.
   На меня смотрели все, и во всех тех глазах плавала незамутненная злоба, презрение, даже страх. Но не удивление. Не тому, что я одолел их командира, а тому, что я в одночасье стал для них врагом. Как же долго они прикидывались невинными овечками?
   - Пеньку... - Голос не слушался. - Пеньку! - Рыча, потребовал я.
   Ни один не шелохнулся, продолжая упорно выцеливать меня из самострела. Пришлось налечь на клинок, приподняться словно в решительном движении, намекая на то, что я в любом случае кончу их командира, и только лишь тогда к моим ногам упала размотавшаяся бухта веревки.
   Связывать одной рукой лежавшее под тобой тело, при этом поносящее тебя же на чем свет стоит, а вторую не отрывать от остро заточенного клинка, проторившего себе удобную ложбинку в считанных миллиметрах от артерии - то еще занятие. Учитывая, что солдаты даже и не думали опускать свои арбалеты, дожидаясь либо приказа от старшего либо грубой ошибки от меня. В любом случае, шанса выстрелить я им не дал.
   Кое-как, пятясь со стреноженным офицером в обнимку, что-то ядовито шипящим в мою сторону, я подбирался к своему коню. Тот, словно почуяв мою в нем нужду, оторвался от травы, сделав несколько шагов навстречу. Спрятавшись за крупом животного, я перекинул через седло пленника, все также продолжая на глазах остальных угрожать ему кинжалом, а на деле просто делал вид, так как теперь я потерял все свое преимущество, и первый же шальной болт в ногу поставил бы крест как на всей затее, так и надо мной. Из такого положения гарантированно прикончить усача представлялось проблематичным.
   Я пятился, понимающий конь шел боком, кося глазом то на меня, то на неуверенно замерших на месте пограничников - что поделать, их командир был слишком занят припоминанием моей родни, а на своих подчиненных не обращал ни малейшего внимания. А ведь достаточно было лишь дать отмашку на огонь...
  
   Долгие часы слились в один нескончаемый виток погони от собственной тени. Коренастые деревья сменялись мелким, скудным на листву кустарником, в свою очередь внезапно расступающимся перед покрытыми жесткой травой полями, лугами и склонами редких повышений. Каждый раз конь норовил свалиться в очередную яму, воткнуться брюхом в редкий ручеек, но вместо этого мы каким-то образом все же продолжали бегство.
   Это не могло продолжаться бесконечно - внимание притупилось, а силы уже были на исходе. Уже под вечер, в накрывающих землю сумерках, я все же решился остановиться, понимая, что и так слишком долго испытывал судьбу. Я устало сполз, буквально свалился на землю. Адреналин отступил, в необходимый момент пригасив неконтролируемую панику, оставив место холодной расчетливости. Пустая, казалось бы, голова, но на такую зачастую думается лучше всего.
   Хрипящий конь, с немой укоризной взглянув на развалившегося хозяина, медленно прошел мимо. Трава, в которой я оказался, была высокой, жесткой и дикой. Неудобной, однако я не делал ни малейшей попытки подняться. Глядел в скоро темнеющее здесь небо, припоминая произошедшее и пытаясь разобраться. И чем дольше я так лежал, тем сильнее хмурился.
   Погони я не боялся - каким-то шестым чувством понимал, что ее не будет. Только ни в ближайшее время, необходимое мне для побега.
  
   Беспамятного командира я сбросил спустя пятнадцать-двадцать минут безумной скачки по перелескам и бездорожью. Сами здешние дороги я старательно объезжал, опасаясь случайных разъездов. Как мой конь не поломал себе ни одной конечности в тех буераках, не сверзился ни в один появляющийся прямо под носом овраг, - загадка или, как мне больше нравилось думать, чудо. Подверни он хоть одно копыто, споткнись хоть один раз, я рисковал бы уже больше никогда не подняться, навсегда оставшись лежать где-то в столь же густой траве со свернутой шеей.
   Командира обязательно найдут в самой ближайшее время, если уже не нашли. Не верю я, что никто из застопорившихся вояк не бросился за нами следом. А вот дальше им придется попетлять, ведь избавившись от усача, я развернулся чуть ли не в противоположную сторону, гоня флегматичного мерина что есть мочи. К тому же я опасно рисковал, чего брошенное вслед преследование, если ему дорога его шея, делать не будет. И лишь одно но не давало мне успокоиться окончательно.
   Конь позволил снять с него сумки, удивленно глянул, мол, мож и расседлаешь тогда, но, заметив мое невнимание, фыркнул. Неплохо бы протереть его от пота, запоздало заметил я про себя, а животное, словно услышав мысли, поощряюще кивнуло.
   - Не сейчас. - Сунул я ему в рот нечто сладкое. Тот аж поперхнулся от невиданной щедрости, проглотив угощение разом. И почему-то отошел бочком от меня на пару шагов. Что же я такого ему дал?
   Седельные сумки были полностью укомплектованы - все мои вещи оказались здесь, а сверху них запас еды на три-четыре дня самыми свежими продуктами. Я вдохнул их запах, бросил в желудок кусок козьего сыра, запив чем-то сводящим зубы своей кислотой, понимая, что продукты как минимум сегодняшние. На такой же срок запас фуража, воды и крохотный отрезок времени, чтобы прийти в себя и принять некое решение. Последнего не было в сумках, но я его все же мысленно добавил.
   Я устало откинулся на ствол дерева, прикрытый со всех сторон густым кустарником - врасплох, если что, меня здесь не застанут. И крепко задумался. Мне не нравилось то, что произошло, а главное, что происходит прямо сейчас. Я ничего не понимаю, но от этого за целую лигу грозит такими неприятностями, что лучше бы мне дальше находиться там, откуда я малодушием выполз. Номад так настойчиво уверял меня в том, что все нормально, что все позади и весь мир не замер в ожидании, что я ему поверил. Да чтоб этого Номада, ведь все выглядело именно так с самого начала!
   И теперь - где я? В своих бесцельных и безумных скитаниях я окончательно потерялся. Внезапным письмом меня выдернули из баронства и вытурили из приграничного лагеря, снабдив напоследок всем необходимым, но в ту ли сторону я побежал? А какой, собственно, у меня был выбор куда бежать?
   Командир прекрасно знал о содержании письма. Или, может, не знал, но догадывался, на раз раскусив мое резко сменившееся настроение. Вопрос в том, как давно меня там держали под колпаком? Неужели с самого начала?
  
   Судя по всему, я сейчас все еще где-то на границе, удалившись от нее не дальше пары лиг в сторону империи. Примерно между двумя военными приграничными лагерями, если я правильно разобрал пространные объяснения усатого офицера за одной из немногих бесед. Назад возвращаться нельзя, в другие лагеря соваться тоже категорически не желается. Пока я не пойму что происходит, придется вынужденно считать всех встречных пограничников врагами.
   А вообще слишком гладко я бежал, и это отнюдь не воля случая. Для моего побега все подготовили, а все остальное - представление, лишь пыль в глаза... Кому? Своим же подчиненным? А сомневаться в игре командира не приходилось ни мгновения: так глупо повести себя, передать мне оружие, подставиться, лишив солдат возможности остановить беглеца, а потом изображать самые искренние гнев и безумие, потерю рассудка сможет не каждый. В то, что он пребывал в бессознательном состоянии, когда я его спихивал с крупа коня где-то там, под деревом, я ни за что не поверю. Значит, именно он помог мне бежать. Он рисковал, причем очень сильно. Несколько раз даже был на волосок от смерти, не удержи я клинка, которым он сам меня, кстати говоря, даже и не пытался ранить, и разрежь плоть чуть сильнее положенного. Жаль, что теперь не у кого уточнить насчет того, чья все же была инициатива седлать моего коня без меня же. Но я и без этого знания догадываюсь.
   До ближайшего имперского города семь дней проторенного пути, которыми мне, к слову, пользоваться теперь заказано. Значит, снова перелески, овраги и ноголомные скачки, что увеличивает время пути почти в два раза. При том, что еды у меня всего на несколько дней - три-четыре, которые при желании можно растянуть до шести. Не больше. Вглубь империи, учитывая, что деревеньки попадаются только вблизи военных лагерей, добраться оказывается невозможно.
   С противоположной стороны вольные баронства, прямо здесь, буквально под боком - полная противоположность сложнодостижимому городу на востоке. Миновать распитые вусмерть кордоны баронов раз плюнуть, однако никому из хозяев тех земель нет до меня какого-либо дела. Скорее наоборот, узнай они интерес имперских пограничников к моей персоне. Интерес империи к чему либо - всегда звенящая мешочком радость.
   Есть еще нейтральная территория, там, дальше, между участками баронств. Некрупный городище-торжок, примерно в трех днях пути отсюда. То самое место, куда меня, видимо, столь навязчиво и толкает некая сила в лице усатого командира приграничного гарнизона.
   Все, больше доступных путей не было, или я просто переутомился, чтобы вообще хоть как-то соображать. Пару часов сна, а там, когда окончательно стемнеет, будет видно.
   - Разбудишь. - Бросил я где-то бродящему в округе коню, подкладывая под голову подсумки.
   Не знаю, почему я решил, что по темноте обязательно разберусь с дальнейшими планами. Странная навязчивая мысль, почти мгновенно погрузившая меня в короткий сон без сновидений, успокоила.
  
   Ночь опустилась на землю внезапно - стоило мне на секунду закрыть глаза, а потом раскрыть, как вокруг все изменилось. Мой конь меня не разбудил, и я явно проспал еще какое-то лишнее время.
   Тишина стояла как в гробу. Она была бы абсолютной, если у меня над ухом постоянно недовольно бы не сопели, а в последнее время, как повеяло противной прохладой откуда-то спереди, еще и настойчиво не покусывали за куртку. В общем-то, терпимо, пока конь не начал возмущенно ржать, совершенно отказываясь идти дальше.
   - Замолкни! - Шикнул я на него, схватив за ноздри и развернув к себе. Животное нервно уставилось на меня одним глазом, но разрывать округу бесконтрольным ржанием прекратило. Моргнуло, отдышалось и вроде как удовлетворенно фыркнуло.
   Старое, поросшее могучим бурьяном кладбище, практически не различалось в темноте. Никакой ограды не было, ни тропинок, ни даже холмиков. Однако явственно чувствовалось здесь старое захоронение по веявшей с этого места прохладе. Дорогу сюда если кто и знал когда-то, то давным-давно забыл.
   Но так мне показалось изначально, пока я не увидел в траве, наполовину вросшую в землю и расколотую деревянную лопату. Кто-то здесь был и, по всей видимости, пытался взрыть одну из неразличимых могил. Довольно неудачливый попался гробокопатель, разбив свой инструмент о подземный булыжник - своего он явно не добился. Хотя занимался он этим, судя по всему, несколько лет назад.
   Конь в очередной раз инстинктивно дернулся, поведя ушами.
   - А теперь представь, как будут реагировать остальные лошади, если даже ты трусишь здесь как последний заяц. - Мои слова остались без внимания, потому что где-то невдалеке хрустнула ветка, заставившая животное испуганно присесть. - Вот об этом я и говорю. Выглядит лучшим местом, чтобы переждать самую бурю, ты так не считаешь?
   Естественно, он так не считал.
   - Побудем здесь, - отвел я его в густо разросшиеся кусты неизвестного мне растения, к крохотным плодам которого конь, ни тени не смущаясь, приступил мгновенно. Но на меня в ожидании продолжения все же поглядывал. - Побудем несколько дней, поэтому с нашим запасом провизии придется несколько стянуть ременные петли. Теперь еда будет только один раз в день - в обед. Нам нужно протянуть на этом месте как можно больше.
   Конечно же, конь моих планов не понял, намеренно укусив мимо ягоды за ладонь. Чувствительно, но сам наглец в ответ только фыркнул, поворачиваясь ко мне крупом. В общем-то, если с едой дела действительно пойдут туго, всегда можно разжиться свеженькой кониной.
   В то, что меня преследуют сейчас, я не верил - если я так нужен кому-то определенному, усатый командир придумает кучу отговорок, только бы дать мне время уйти. Примерно пару дней, необходимые для того, чтобы незаметно прошмыгнуть через земли баронов. Ничего не мешает ему на эти пару дней изобразить какую-нибудь лихорадку, запретив валандаться своим бойцам по лесам одним, резюмировав это тем, что я опасный преступник, возможно, поджидающий их необдуманных действий в ближайшей рощице.
   Можно долго думать и предполагать, строить догадки, тыкать пальцем в небо, но как оно там на самом деле мне все равно не узнать. Может, солдаты в одной упряжке с их офицером, может, лишь в роли пешек - не знаю, а на тех обрывочных знаниях, что мне доступны, и не узнаю. Но факт в том, что ехать в упорно навязываемую мне сторону я не собираюсь. Да, некто правильно рассчитал, что с таким скудным запасом еды я рисковать не стану, пытаясь углубиться в империю, но и на баронском торжище мне делать было нечего.
  
   Активность поднялась на пятые сутки, когда конь с голодным прищуром в глазах поглядывал на мои ноги. Некто, заметивший мое слишком долгое отсутствие, противоречащее его задумке, решился на активные действия. Меня начали искать.
   А в следующие ночи, каковые в этой глуши славятся своей звенящей тишиной, я слышал далекие переклички, хруст палок и веток. Если раньше поиски моего возможного переломанного тела среди канав проходили исключительно днем, то теперь поисковые группы действовали круглые сутки. И, насколько я мог судить, силами не одного и не двух гарнизонов.
   Но все это как-то обходило старое захоронение стороной - животные сюда идти боялись, а люди подсознательно чувствовали нечто, особенно не стремясь к пронизывающему даже днем холоду. Это я, безвылазно обитая здесь, попривык и сейчас не особенно обращаю на это внимание, но поначалу был просто вынужден укрывать своего коня попоной, сам греться в его тепле.
   О том, что было бы, сунься на это позабытое кладбище кто-либо из ищеек, я старался не думать. И так слишком сильно рисковал.
   На десятый день чуть ли не голодовки конь требовательно толкнул меня лбом, а после того, как я отказал ему в дополнительной порции, встал на дыбы, слегка толкнув грудью. На следующий день он не получил пищи, поэтому к вечеру уже был куда более дружелюбен. Иногда мне кажется, что это наспех купленное животное выглядит поумнее многих разумных.
   От безделья, перемежая с вылазками к и не думающей затихать вокруг бурной деятельности, я все же раскопал ту самую могилу, на которую позарился давешний гробокопатель. Вопреки всем ожиданиям, в полуистлевшем от времени деревянном гробу не оказалось ничего заслуживающего внимания. Даже трупа не было, если не считать таковым те останки на провалившемся дне некогда плохо сколоченной коробки.
   Я уже начинал скучать, прекрасно понимая, что сюда никто так ни за что и не сунется, но и пройти мне самому мимо столь усиленных кордонов не удастся. Только не теперь. И уже ни в одну сторону, даже если бы я желал все-таки попасть на то злополучное торжище. Однако вскоре случилось то, что случайными воспоминаниями заставляет меня передергиваться всем телом. В который раз моя жизнь, не дожидаясь очередного витка спирали, круто повернула, сиганув на следующую по порядку нить.
  
   Холодно, стало слишком холодно, еще успел тогда подумать я. Густой пар вырывался изо рта и ноздрей, оседая прямо в воздухе морозной крошкой. Одежда и волосы почти мгновенно покрылись тонкой инеевой коркой. Под ногами захрустело.
   Истошно заржал мой конь, в панике вставая на дыбы. Ему вторили десятки голосов поодаль, как лошадей, так и их всадников. Нечто потусторонне-творящееся почувствовали все.
   Я упал на колени, отчаянно пытаясь сохранить хоть сколько-нибудь вертикальное положение, когда земля заходила. Я принялся судорожно хватать ртом воздух, когда дыхание сперло, а все воздушные потоки словно остановили свое движение. Я застыл на месте, прикованный к земле какой-то потусторонней силой, а эта сила... как будто бы искала себе выхода. И тогда начался твориться неописуемый ужас - древнее, позабытое всеми кладбище ожило. Кладбище, границы которого ломали все разумные пределы, раскинулось вокруг - везде, докуда хватало глаз, оно засуетилось. А там, где я сейчас находился, с выпученными от поглотившего меня мрака глазами, был его самый центр. Огромное древнее захоронение... Откуда оно здесь?!
   Я не буду припоминать небылиц как пересилил себя, как поднялся, готовясь дать отпор любому врагу. И задышал я вдруг полной грудью, и замогильный холод лишь подогрел и без того кипящую кровь. Как засвистел, засверкал в свете меркшей время от времени луны мой кинжал, чиня добро и справедливость, возвращая мертвяков в мертвяково пристанище.
   Нет, все это неправда. Вместо этого я словно провалился в какое-то небытие - воспоминания обрывочны, часто короткими урывками, запечатленными в голове недвижимыми картинками ужаса. Хрипя от ненормальной тяжести, упавшей на мои слабые плечи, я стоял на карачках, едва удерживая вмиг обессилевшее тело на дрожащих руках. Все, что помню, это как ползу пару метров до вкопанной в землю лопаты, словно до недостижимой цели. Как наваливаюсь на нее всем телом, и как проваливаюсь в открывшееся нутро рассохшейся могилы. Крышка хлопнула надо мной, земля погребла руки, ноги, засыпала за воротник. Последний раз, не в силах вдохнуть, я раззявил рот, глотая воздух вперемешку с землею, и потом все померкло - я провалился в то самое гремящее неестественными звуками и воплями небытие.
  
   Сознание приходило рывками. Сначала я понял, что мне нечем дышать, но не придал этому значения, потом появилась жажда, которую я тоже проигнорировал. А следом пришли воспоминания. И вот именно их заслугами я и дернулся. Раз, другой. Заскреб руками и ногами, пытаясь освободиться от навалившей сверху земли. Попытка вдохнуть жалкие крохи воздуха привела лишь к бесполезным режущим спазмам в горле.
   Перевернуться в столь замкнутом пространстве, - коробке, - было невозможно, как и подогнуть колени или, хотя бы, упереть в дно руки. Все, что мне оставалось, это ткнуться начинающей паниковать головой в крышку гроба, надавив изо всех сил. Сначала самой головой, а потом, когда крышка чуть поддалась и треснула, расходясь в стороны, и всею спиной. Земля тяжелым потоком ринулась на меня, погребая под собою, но вместе с ней такой свежий живительный воздух!
   Я наконец смог подогнуть конечности, остановив падающую землю таким образом, чтобы она в очередной раз меня не засыпала. Чувствовал себя титаном, подпирающим небо, зато титаном живым, не задохнувшимся, дышащим. Однако я замер, звуки заставили меня осторожничать, не торопиться, поостеречься. Звуки... их полное отсутствие. Тишина лежала над кладбищем такая, что ее без преувеличения можно было бы назвать мертвецкой. Холодной, замогильной - все эти эпитеты были бы теперь к месту.
   Выбирался я из ямы с трудом, постоянно прислушиваясь к окружению. Ничего не менялось, но это почему-то не успокаивало, а как будто заставляло тревожиться еще сильнее. Земля с грандиозным, как мне тогда казалось, шумом отпускала меня, шелестела моему уходу. Легши в могилу, я из нее восстал.
   Сейчас день, с каким-то запоздалым чувством понял я, когда шальной луч коснулся моего взора. Самый разгар дня и неправдоподобно теплый воздух. А значит, ночь позади, и я пережил тот кошмар.
   Я устало развалился на земле, отплевавшись и кое-как очистившись от земли, полной грудью вдыхал свежий воздух. Вокруг все оставалось по-прежнему: тот же вид, та же небольшая поросшая невысокими деревцами и кустарником долинка, в которой я прятался, и в которой приютилось такое огромное по своим размерам кладбище. Казалось, это не долина, это земля будто просела под несчетным количеством здесь погребенных.
   И ничего... Ни единого следа ночного происшествия. Дерн словно девственно нетронут: не взрыт, не перевернут. Трава продолжала расти там же, где и росла, камни лежать там же, где и лежали, и только лишь в том месте, откуда я выбрался, зияла раной развороченная могила.
   Прохлада, хоть и было тепло по сравнению с ночными событиями, едва заметный кисловатый запах и тишина. Гробовая тишина из них всех была самой страшной, потому что с первыми двумя я уже встречался. А еще было страшно тут оставаться, помня какие тайны сегодняшней ночи хранит в себе это место.
   Я потянул носом воздух - совсем слабый запах гнили, и ведет он, кажется, прямиком на юг. По моему мнению - лучший ориентир и направление, потому как я уже подозреваю, что встречу у финала.
  
   Приграничный имперский лагерь, за одну единственную ночь порастерявший весь свой гарнизон. Никакого побоища в привычном смысле этого слова не было. Была драка - кратковременный бой с превосходящим по численности противником с закономерным итогом. Против той силы у солдат не было ни единого шанса.
   Я задумчиво провел ладонью по шее коня, тоже столь же задумчивого. Меня он нашел сам, вышел на половине пути навстречу и сначала даже не поверил собственному счастью. Странно, но его мертвяки не тронули, а сам он не нарывался.
   - Может, дать тебе имя, как считаешь?
   Конь фыркнул мне в ухо.
   - С другой стороны я никогда не даю имена своим временным лошадям. Но ты ведь не лошадь, верно? Ты ведь конь.
   Он с самый серьезным видом кивнул, кося на меня одним глазом.
   - Хоть и мерин.
   Он негодующе заржал, попытавшись укусить меня за ухо. Я, улыбаясь, потрепал его по холке, прекрасно понимая, что никакого имени ему давать не буду, потому как вскоре мне от него придется избавиться. Надеюсь, продать.
   Требовалось зайти в лагерь, озаботиться едой и снаряжением в дорогу, но мы стояли на самой границе, глядя на быстро истлевающие остатки человеческих костей и мяса. Стояли, не смея ступить дальше. Потому как знали, что дальше просто невыносимый запах разложения, уже не раз заставляющий мой пустой желудок припадочно биться в конвульсиях, пытаясь исторгнуть из него то, чего там уже давно не было.
   Сладковато-кислый запах аммиака.
   - Запах мертвечины есть, - задумчиво проговорил я, - а мертвечины нет.

Глава 2

  
   - Что ты выращиваешь?
   Ее комната была похожа на цветник, и тем удивительнее было, что вырастила она все это своими собственными руками. Доступ сюда имели лишь немногие, и приятно осознавать, что я принадлежал к их числу.
   - Базилик. - Промурлыкала она, на короткий миг обернувшись ко мне. Я был уверен, что она улыбается.
   Комната была полна света, но там, где стояло интересующее растение, как будто оказалось его средоточие. Я попытался увидеть то, что видела она.
   - У него листья красивые, на стройной ножке. - Произнесла она таким тоном, словно это должно было мне многое прояснить.
   Я критически оглядел кучу тонких стебельков, вымахавших из земли на целый палец и сейчас жадно тянущихся к свету. Некоторые из листьев оказались болезненно завернуты: то ли от недостатка влаги, то ли от ее избытка.
   - Красиво ведь, правда?
   - Красиво. - Согласился я.
   Обыкновенное растение, ничего выдающегося. Наверняка я чего-то не понимаю.
  
   - Итак, мы все-таки встретились.
   - Собственно, да. - Не стал я отрицать очевидного.
   Хозяин откинулся на спинку высокого кресла, вперив в меня жадный взгляд. Странно было как тон его речи различался со столь безынтересными глазами. Пожевал губами, - воздух здесь приторно-сладкий, - и вдруг сплюнул. Прямо так, на ковер.
   - Ну, вот и к чему все это было? К чему те бесполезные поползновения, если в итоге ты и так здесь сидишь?
   - Вообще, во мне взыграла жажда жизни. Знаю, глупо.
   - Дурак! - Выплюнул он слово и снова сплюнул, теперь уже в другую сторону. - Нервы ни к черту, - посетовал уже совершенно другим голосом, протягиваясь к непочатой бутылке алкоголя, - а еще ты их треплешь.
   - Виноват, - развел я руками, хотя виноватым себя не чувствовал ни на грош. Но тут уж мне отвечать перед судом собственной совести. Могло ведь все повернуться иначе, могло, но закрутилось, завертелось и теперь я угрюмый, хоть пытаюсь и не подавать виду, сижу здесь. Пленник без пут и кандалов.
   - Можно я задам тебе всего один вопрос? - Откликнулся хозяин, пригубив какого-то терпкого напитка от приторности которого сводило скулы даже на расстоянии в несколько метров. Мне выпить он даже не предложил.
   - Валяйте!
   - И все-таки, где же ты прятался все это время?
   Он пристально вгляделся мне в лицо, и сложно описать те усилия, что я приложил, чтобы во весь голос не расхохотаться - у меня было на редкость хорошее настроение. Он ожидал ответа на неуточненный вопрос - пускай его получает!
   - В могиле! - Хлопнул я себя ладонями по коленям, с удовольствием отметив в глазах напротив первую блеснувшую эмоцию - смятение.

***

   Дорога от Далии к Криметрику занимает по разному в зависимости от времени года, погодных условий, разбойничьей составляющей в пути, а также от простого направления. Как минимум, к Криметрику ведет два качественных проторенных пути - тракта, еще с десяток большаков и целая куча разветвленных во все стороны проселочных дорог. Тракты наиболее оживлены и безопасны, с раскиданными по всей длине почтовыми и торговыми постами, а также постоялыми дворами, практически никогда не пустующими. Но самые используемые не значит самые короткие. Выгибаясь кривыми дугами, они захватывали все мало-мальски значимые населенные пункты, что для торопящегося путника было не с руки. Как правило, он был вынужден съезжать с этой крупной дороги, ища путь попрямее и покороче. Не всегда разведанный, а потому небезопасный.
   Трактом точка назначения достигалась двумя-тремя месяцами торопливого скача, остальными же путями это время сокращалось до месяца. А если рискнуть, как следует приплатив проводникам по незнакомым территориям, то все и вовсе ограничивается двумя неделями.
   Однако не всегда все упирается во время, и иногда бывают моменты, когда, выбирая из двух, выбор падает на наиболее протяженный путь, - иначе не поступить. Кому какое дело до лишних пары-тройки дней, если в итоге ты рискуешь не доехать туда, куда так стремишься? Поэтому мне рассчитывать на чудо не приходилось. Да, я знал, что путь долог, как и то, что рисковать на нем все же не следует. И хотя две жалкие недели такого длинного пути и кажутся чем-то несерьезным, и в них хочется верить, задним умом я все же понимал, что это невозможно. Только не в нынешнем случае знакомых действующих лиц.
   Тридцать дней я еще пойму, сорок пять - самый оптимальный, по моим прикидкам, срок, но вот четырнадцать дней не вписываются ни в какие рамки. Все, что ниже одного месяца ожидания, лишь подозрительная и неправдоподобная активность.
   Я прошел плотными шторами, удивительно чисто выстиранными как для обыкновенной харчевни. Необыкновенными были в ней разве что кусающиеся цены. Зато, в отличие от трактиров, народу исключительно мало.
   Кривой стол буквой "П" мог поместить за собою, кажется, до пятнадцати человек, однако прямо сейчас за ним сидел всего один - ранний посетитель сонного заведения.
   - Надеюсь, ты обеспечен деньгами, - присел я на лавку напротив него. - Остановиться здесь стоит приличных средств.
   Приятель раздраженно махнул рукой, удостоив меня взглядом невероятно невыспавшихся и уставших глаз.
   - Должна быть серьезная причина, по которой ты выглядишь столь скверно.
   Номад мою пробную иронию не оценил, вновь наградив взглядом тех темных глаз исподлобья. Наверняка у него на языке вертелась целая куча оправданий, выраженная преимущественно в нелитературной форме, но озвучить он их не успел. Только раскрыть рот. Спас ситуацию не церемонящийся корчмарь, без какого-либо предупреждения вломившийся к нам в отдельную занавешенную комнату. Номад тут же нашел для чего применить столь так удачно раскрытый рот.
   - Ты куда прешь, скотина? Тебе за что плачено?
   - Он глухой, - перебил я набирающего дыхательную мощь знакомца.
   - А...
   - Однако все понимает.
   - Э...
   - К тому же немой.
   - О...
   - Я сам закажу. Чего ты хочешь?
   - Н-не знаю, чего-нибудь сытного. На твой выбор.
   Я изобразил несколько пассов руками корчмарю, повторив себе такой же заказ, а также что-нибудь выпить, на его, корчмаревское, усмотрение. Сам я здесь еще спиртное не заказывал, поэтому руководствоваться особенно нечем - жалкие солдатские средства, найденные на том побоище, просто не позволяли жить на широкую ногу.
   - Давно ел в последний раз? - Поинтересовался я, когда хозяин заведения, удовлетворенно кивнув, вышел.
   - Пару дней назад. Кажется, еще в дороге.
   Он едва держался, чтобы обессилено не завалиться прямо на стол. Все, на что хватило моего раздобревшего за пару лет знакомца, это добраться сюда в самые кратчайшие сроки, не свалившись с лошади. Все. Теперь он совершенно никакой - хоть приходи и бери его голыми руками, буде кому он нужен.
   И все же интересно, что заставило этого никогда не изменяющего себе товарища так отчаянно мчаться в такую даль?
   - Все настолько серьезно? - Прежде чем поинтересоваться, я дождался пока не особо расторопный, но и не затягивающий сверх меры корчмарь принесет нам еду, наблюдая, как Номад зверски накидывается на баранье рагу.
   - Угу, - кивнул он, давясь мясом и овощами. Не слишком содержательным у нас вышел диалог, хотя с моей стороны требовать большего наверное не стоило.
   А он постарел, с каким-то отстранением понял я. Глубокие морщины вокруг глаз и губ, седина на висках, тяжелый взгляд и скованные движения - и это не признаки чрезмерной усталости, это явное следствие его работы. Даже не верится, что за такой короткий срок можно так кардинально измениться внешне. Хотя... неизвестно как со стороны выгляжу я сам. Наверняка обросший, с торчащими во все стороны длинными патлами и буйно топорщащейся бородой.
   - Ты получил мое письмо до востребования? - На этот раз я был умнее, и продолжил задавать вопросы только после того, как он отставил быстро опустевшую миску в сторону, потянувшись к кувшину.
   - В противном случае меня бы тут не было.
   Номад с сожалением оторвался от кувшина, запах содержимого которого он сумел только вдохнуть, вытащил из сумки сверток и бросил передо мною на стол. Я быстро глянул, убедившись что на бумажке, написанной моею рукою, лишь время и место.
   - И, предваряя твой следующий вопрос, - разливая, продолжил он, - конверт был не вскрыт. Что это еще за пойло? - Поморщившись, он с омерзением взглянул в свою кружку.
   Я осторожно понюхал, попробовал на язык и даже глотнул. Чуть терпкая сладость разлилась во рту.
   - Обычное вино, - пожал я плечами. - Слегка разбавленное водой.
   - Разбавленное?! - Номад сделал вид, что ему плохо.
   - А ты хотел надраться прямо с утра?
   - А, ну тогда другое дело. - Он подлил себе еще, глотнув уже с явным наслаждением. - Давно меня здесь поджидаешь?
   - Всего пару дней.
   - Значит, я вовремя. - Расслабленно выдохнул он, отирая губы и подбородок.
   - Вовремя, - кивнул я, перегибаясь через стол. Приятель, явно что-то увидев на моем лице, отшатнулся назад. - Даже слишком вовремя. Не объяснишь, что происходит?
   - Сядь. Да сядь ты, говорю тебе. - Я медленно, не отводя от него взгляда, опустился обратно на лавку. - На тебя охотятся.
   - Да неужели? Даже не буду спрашивать кто, потому как это и так ясно. Лучше скажи мне, кто в этом виноват? А, Номад? Кто заставлял меня поверить, что все в прошлом?
   Кое-что, наверное, не поменяется никогда - его губы негодующе задрожали, а сам он покраснел, словно задержал воздух и отказывался его выдыхать. Чрезмерное чувство вины за содеянное. Да уж, приятель, в таком состоянии я видел тебя всего пару раз, и даже боюсь предположить, что же такого ты там наворотил.
   - Это получилось случайно... Все должно было быть не так.
   Он произнес это настолько тихо, что мне показалось, будто послышалось. Однако переспрашивать я его все равно не стал - не настолько еще озверел, чтобы добивать измотанного и физически и морально моего единственного знакомца.
   - Тебя рыщут, и ищейки будут в Криметрике уже со дня на день - им известно, что ты сбежал из-под охраны.
   - Охраны, вот как? - Моему изумлению не было предела. - Мне казалось, что ты направил меня к обезлюдевшей деревне, а на деле оказалось, что под бдительную охрану, должную не дать мне свалить из той лишенной цивилизации глуши? Это ты хочешь сказать?
   - А еще то, что ты там должен был томиться до тех пор, пока бы за тобой не приехали. Притом, что твой эскорт уже был в пути. Да, Марек, все так и было. Представь себе.
   - Зачем? К чему? - Я искренне недоумевал. - Откуда у них столь баранье упорство? Все кончено! Давным-давно! Уже ничего не вернуть! Зачем?
   - Это ты мне скажи зачем? А, Марек? - Подражая мне, закончил он, потянувшись вперед. - Тебе виднее.
   Не помню, как полупустой кувшин оказался у меня в руках, громко зазвенев осколками о стену. А я стоял и тяжело дышал, провожая медленно уплывающую с глаз пелену.
   - Я заплачу за это. - Произнес мой приятель, торопливо допивая остатки из своей кружки, пока меня снова не накрыло. Эта моя вспышка его словно совершенно не задела.
   - Успокоился? - Прямо взглянул он мне в глаза, когда я сел. - Тогда слушай меня внимательно. Несколько часов у нас есть, времени примерно до вечера, может, до завтрашнего утра. После - мы должны как можно скорее отсюда смотаться, желательно в разные стороны. Они знают, что ты здесь, они идут по следу, а след обязательно приведет их сюда, - он постучал пальцами по столешнице, - в это самое место. Погоня должна продолжаться, запомни это, продолжаться до тех пор, пока они не потеряют интерес.
   - Два года, - напомнил я. - Целых два года он у них только зрел.
   Мы помолчали. Не знаю, каким шестым чувством прочувствовал произошедшее корчмарь, но перед нами на столе появился еще один кувшин подобного напитка. Мы оба, уныло взглянув, к нему даже не притронулись.
   - Ты преодолел весь этот путь за столь короткий срок только для того, чтобы сказать мне это?
   Он покачал головой.
   - Не совсем. Это лишь одна из причин. Нужно согласовать путь твоего бегства. Что ты собираешься делать?
   - Не уверен, пока еще не решил.
   - А я, кажется, знаю.
   Я поднял на него взгляд.
   - Это упрек?
   Номад лишь задумчиво пожевал губами.
   - Хорошо, у тебя есть что предложить? Какое-нибудь решение получше?
   - Есть, - буркнул он, вновь принявшись пережевывать фантомную пищу. А я же, не собираясь играть с ним в гляделки и недосказанности, схватил кувшин, развернувшись к выходу и махнув ему на прощание. - Да погоди ты!
   Взгляд назад показал, что он все еще не мог подступиться, однако на мой невысказанный вопрос кивнул на шторы. Я медленно отодвинул одну шторину, выглянув в зал - ни у нас на пороге, ни вообще в харчевне никого не было. А хозяин просто не мог подслушать.
   - Ну?
   - Продолжай заниматься тем, чем занимаешься.
   Я покачал головой.
   - Я люблю конкретику, но то, что предложил ты, слишком расплывчато, что позволяет допускать слишком многие вольности. Не слишком много для тебя "слишком"?
   - Я не хочу, чтобы вытянутое тебя на свет пари и моя "гонка за странностями" позволили им тебя поймать.
   - Нет никакой "гонки за странностями". И слышу я это название только теперь, если что.
   - Ч-что? - Вдруг опешил он.
   - Ты водишь меня за нос. Хотелось бы понять, к чему? Что тобою движет, раз ты столь наплевательски стал относиться к нашей давней дружбе?
   - Ты не понимаешь, о чем говоришь.
   - Может быть. Но от этой "гонки за странностями" разит скверной за целую лигу. Я видел то, что не видел никто другой, я могу об этом судить. Ответь мне, с кем ты заключил пари?
   - Тебе это ничего не даст.
   - И все-таки?
   Неуверенно закусывая губу, он вдруг как-то сдулся, поник под моим требовательным взором. Я ведь приехал сюда в кратчайшие сроки, я ведь рисковал, как ты можешь так думать? - словно укоризненно твердила вся его сгорбленная фигура.
   - Ты же видел обезлюдевшую деревню - это ли не странность? Я вытащил тебя из твоего небытия, предложил хоть что-то!
   - Ты предложил мне какую-то игру - так я это расценил, а вместо этого втянул в пляску со смертью. В погоню от преследователей, которую я похоронил два года назад.
   - Тебе напомнить, чем ты занимался эти два года? - Буквально прорычал он на меня. - И чем нынешняя ситуация отличается от, допустим, полугодовой давности? А? Сейчас ты хотя бы пребываешь в собственном уме и твердой памяти, а не лежишь в канаве, пропитый вусмерть! Сколько раз из той канавы ты встал, только чтобы залиться по самые гланды бормотухой, чтобы, как обычно, вновь прийти в себя в очередной провонявшей помоями канаве?
   Он вдруг вскочил, вырвав у меня из рук кувшин разбавленного вина. Этот повторил путь первого.
   - Ты отлично спрятался, ничего не скажешь! В какой канаве ты? Да даже Создателям этого не ведомо! Зато найти тебя так и не смогли, ха-ха!
   - Ты сам это сказал.
   - К черту! Псам под хвост эти твои два года! Так нельзя, это не жизнь! Сейчас ты хотя бы живешь!
   - Скорее, выживаю.
   - Не суть! Теперь ты думаешь, ты анализируешь, ты представляешь творящееся вокруг тебя. Ты способен принимать решения, бороться, ты способен дать отпор! Вот это - жизнь: быть и существовать, а не просто быть! Что... почему ты смеешься?
   - Удивительно слышать подобные речи от человека, много лет назад зарекшегося идти на какой бы то ни было риск. И теперь он, утративший форму, прямо сейчас учит меня философии жизни.
   - Лучше прожить месяц в постоянном стремлении к своей цели, чем сотню лет бездумно глядя в небеса, - тихо проговорил он.
   - Я знаю. Знаю, Номад, ведь это я сам когда-то тебе сказал.
  
   Солнце медленно опускалось за высокий шпиль здания имперской купеческой гильдии, оказываясь проткнутым насквозь. Длинная тень легла на мостовую, коснулась далеких прилавков, указывая подошедший окончанию торговли час. Редкие в это время года в Криметрике базарщики неспешно принялись собирать поклажу. Пока еще светло, но очень скоро закат, а выезжать по сумеркам чревато неприятностями, если верить одной крестьянской поговорке. Суеверия до добра не доводят, - если верить другой.
   Я сидел под навесом, бросая нервные взгляды на прохаживающих без дела стражников, лениво понукающих таких же ленивых торговцев. Сонный город, проездной - никто здесь не задерживается больше пары суток. До закрытия ворот оставалось совсем ничего - как взбредет в голову отвечающим за это караульным, по своему определив достаточность упавшей на их плечи темноты. Номад обязательно сказал бы, что торопиться некуда, и раз его до сих пор нет, то он и вправду так считает.
   Пора в путь, и я жду нашего с ним разговора, пожалуй, с каким-то извращенными романтизмом. Личная встреча - не запаздывающая корреспонденция, и первую я всецело предпочитаю второй. Когда-то давно, так давно, что кажется уже неправдой, Номад говорил мне, что не нужно ни таланта ни особенного воображения, чтобы писать собеседнику письма и справляться о его настроениях. Письма не требуют мгновенного ответа, говорил он мне, отчего сочинительство без особых проблем можно отложить на потом, скажем, после продуктивного променада в обществе приятной дамы. Бумага с пером никуда не денутся, а ежели чернила засохнуть, то всегда можно откупорить новые. Всегда и все упирается во время, и при переписке в особенности. И чем этого времени на ответ больше, тем большую вычитку и редакцию пройдет письмо.
   Что же до разговора с глазу на глаз, то тут уже совсем иная история, зачастую противоположная, зачастую обратная. Оба, и ты и собеседник, ограничены во времени на ответы, на формирование мысли и облечение ее в надлежащую форму. Такое не по мне, качал он головой, я люблю размеренность, и готов подождать в случае необходимости.
   Но куда же этот Номад так надолго запропастился?
   - Хорошо, хорошо. - Мой знакомец, сдаваясь в том нашем разговоре, выставил перед собою ладони. - Чего ты хочешь? Только прошу, требуй что-нибудь такое, что я смогу тебе дать.
   - Во-первых, - начал я, а он страдальчески закатил глаза, - мне нужна лошадь, если ты не хочешь, чтобы я скрывался от преследования пешком.
   - А что с твоей лошадью? Ты ведь не мог добраться сюда от самой границы своим ходом? Я еще понял, если бы ты двинулся к ближайшему городу, но Криметрик...
   - Продал, - коротко бросил я, не вдаваясь в подробности.
   - А-а... - Протянул он, казалось бы, безынтересно, но по глазам было видно, что он доволен таким простым запросом. - Ну ладно, лошадь так лошадь - без проблем. Что там дальше.
   - Ну, а во-вторых... - Я бросил мимолетный взгляд на расстеленную на столе в харчевне карту, по которой мы решали дальнейшее направление бегства. По обоюдному согласию мы решили разделиться. - Нам с тобою все равно несколько часов ехать в одном направлении...
   - Мы можем двинуться разными путями! - Поспешил встрять знакомец, понимая, к чему я клоню. - Мне все равно на северо-восток, а тебе же лучше двигаться вглубь империи, ну же, как мы планировали!
   - Нам с тобой все равно несколько часов ехать в одном направлении, - упрямо повторил я, уловив мимолетный вздох огорчения собеседника, - поэтому мне хотелось бы услышать все то, что я должен был услышать ранее, но по каким-то причинам не знаю до сих пор. Так называемое пари.
   Номад, понимая, что этого разговора и следующих из него объяснений все равно не избежать, обреченно кивнул. Кажется, он уже жалел, что поспешил лично явиться на встречу со мною.
   - Это еще что такое? - Возмутился я, возвращаясь мыслями к реальности.
   - Лошадь твоя, - немного смущенно пожал плечами Номад. - Ты же любишь смирных.
   - Это конь!
   - Это мерин!
   Мой конь, гаденько ухмыляясь, смотрел на меня.
  
   - Ты купил мне моего же коня, - в который раз за последние полчаса попенял я знакомцу.
   - Извини, но откуда мне было знать, что этот - твой? За него и просили меньше всего.
   - И все равно ты переплатил почти в полтора раза.
   - Если так, то шел бы сам на рынок и выбирал! - Буркнул он, выезжая на пол крупа вперед.
   Мой конь сам с ним поравнялся.
   - Мне на рынке появляться не стоило, и так засветился с продажей. Странно было бы: человек сначала продает, а потом задорого выкупает скакуна назад, не находишь?
   - Не так уж и страшно, - пожал плечами Номад. - Продал твоего скакуна один человек, купил второй - ничего подозрительного.
   Наверное, он прав, но я уже однажды поверил его словам, что по мою голову прикрыта лавочка под названием охота. И, как видно из происшествия на границе, поверил напрасно.
   - Просто я не привык настолько надолго задерживаться с одними и теми же скакунами, раздраженно бросил я. - Ведь невольно к ним начинаешь привыкать, привязываться... Совершеннейшая бессмыслица. И не надо так многозначительно хмыкать, меняя лошадей на каждом встречном посту. Скольких ты загнал по дороге сюда? И что, не чувствуешь жалости хотя бы по одному? То-то же, тебя распирает раскаяние, а ведь это были абсолютно чуждые тебе животные. Как, все равно не убедил? Тогда последнее: представь своего Арлекина, которого ты благоразумно оставил в конюшне, испускающего последний дух. Хрипящего, мокрого от скачки, с пеной изо рта. А вокруг воющим предостережением носятся голодные волки.
   - Да ты... Да как ты смеешь! - Негодующе взорвался он, засопев на всю округу.
   - Теперь ты понимаешь, - удовлетворенно кивнул я. - А теперь давай о деле - о том, на что ты меня подписал, а я, доверяя тебе, бездумно согласился.
   Настал момент истины - сейчас он либо скажет все как есть, либо по своему обыкновению соврет. Однако мы оба знаем, что отличить истину в его словах от лжи, я непременно сумею.
   - Что ты знаешь о Тварях?
   - Каких еще тварях?
   - Нет, не так - Тварях.
   - А есть какая-то разница?
   - Есть, и немалая.
   Перед глазами пролетели картины той страшной ночи. Обрывочные, но оттого не менее ужасные. Как земля ходит ходуном, как неведомая сила сковала мое тело, как мертвяки лезут из-под земли...
   - Ничего не знаю, - пожал я плечами.
   - И что, даже не слышал?
   - Нет.
   - А как же всевозможные сказки, басни и баллады?
   - Я думал, что подобный фольклор - намеренное сочинение заведомо известных небылиц. Разве нет?
   - Сказка - ложь, да в ней намек! - Наставительно поднял указательный палец мой приятель.
   Но его улыбка, под тяжестью моего взора и ожиданием продолжения, сошла на нет.
   - Скажем так, Твари существуют.
   - Где?
   - Э-эм, ну везде...
   Я демонстративно огляделся. Редкие деревца по правую сторону и долина с плавным понижением по левой. Ни единой живой души вокруг.
   - Что-то не заметно... Эй, конь, - я взглянул вниз, - может быть, ты - Тварь?
   Я легонько пнул его каблуком, за что чуть не поплатился укусом в колено.
   - Нету тварей.
   - И все же они есть. - Упрямо стоял на своем Номад.
   - Да? И как же они выглядят?
   - По-разному...
   Я вновь взглянул вниз. Конь взглянул вверх. И столь явный намек меня покоробил.
   - Слишком размыто. Не находишь?
   - Уф, я знал, что это будет сложно... Сейчас, погоди. Дай собраться с мыслями. А потом, когда начну, по возможности не перебивай. Письменно выражать свои мысли несколько легче, чем устно, но раз уж ты требуешь прямо сейчас... - Он умоляюще глянул на меня, но я лишь упрямо покачал головой. - Ладно. Тогда жди.
   Следуя его долгому и путаному рассказу, часто перебивающемуся какими-то историями и ссылками на определенных значимых людей, имена которых мне не говорили ни о чем, и самые закрытые архивы выходило следующее. Давным-давно почивший император Костиций, чье имя всегда вспоминается в упряжке с самыми неадекватными решениями и в некотором смысле даже стало нарицательным, устраивал состязание. Вернее, Состязание.
   В те времена, датируемые четырехсотлетней давностью, самые отъявленные негодяи всех мастей под предводительством курирующих их чиновников пустились в таинственные поиски неких Тварей. Условиями состязания стало то, что для его выполнения необходимо было предоставить часть тела этого так называемого уродца, - часть тела, точно указывающая на его принадлежность к Тварям. И полились настоящие реки крови. Каждый убивал каждого. Один невинный вырезал сердце у другого невинного, который еще не так давно жаждой награды вырезал целую семейную чету, слишком счастливую как для людей, по его мнению. Каждый пытался найти изъян у другого, а не находя, придумывал. Дети не выпускали из рук ножей, матери зубами рвали жилы на чужих шеях, отцы нападали сами, только чтобы выжить. Никто не ложился спать, как следует не заперев двери и окна, никто никому не доверял. Тьму предпочитали свету, упреждающую агрессию добрым намерениям.
   Историки называют те времена годами смуты, и лишь чудо удержало Железную империю от полного краха и свержения династии Аустиев. И этим чудом были наспех сколоченные кем-то сверху карательные отряды Ловцов на негодяев, не давшие вершиться полному беззаконию и впредь. Негодяи безжалостно убивали людей, карательные отряды выслеживали негодяев, империя платила карателям звонкую монету. На какой-то миг воцарилось относительное спокойствие, что при том количестве дыр у Состязания, которое объявил император, можно было считать счастливыми временами. Крестьяне поутихли, разбойники затаились, каратели особенно не наглели. Но лишь до одного, все изменившего момента.
   Что сподвигло императора Костиция на открытие охоты на ведьм, вурдалаков и вампиров, что заставило его думать, будто сирены, колдуны и прочие ненормальные твари существуют, никто не знает. Возможно, ему подсказали некие доброжелательные умы, пытающиеся подобным образом сокрыть некоторые махинации с имперской казной, а возможно, что в приступе бесконтрольных идей он просто тыкал пальцем в небо, пока одно из созвездий не сложилось для его одурманенного взора в нечто сверхъестественное. В любом случае, эта мысль зародилась в его мозгу, вынужденно выплеснутая в народ широкою рукою государя.
   Пред очи светлейшего ложились пятикамерные сердца, идеальной чистоты ярко фиалковые глаза, нервущиеся волосы, связанные канатом, шестипалые ладони. Костиций кивал, улыбался, щедро одаривая носителей этих ненормальностей, и ставил их в пример остальным. До тех пор, пока все эти поделки и редкости не отошли вдруг на второй план, хоть и в роли доказательства, но все еще считаемые небылицей. Все изменилось, когда к императорскому двору доставили мертвую неразделанную тушу человекоподобного нетопыря. Огромный, рост под три метра, тяжелый, как туша целого быка, он произвел неизгладимое впечатление. Особенно когда связанный, местами проткнутый насквозь обломавшимися рогатинами, вдруг заговорил.
   - О чем, что он сказал? - На этом моменте я не выдержал одностороннего повествования.
   - А я откуда знаю, - Номад глянул на меня как на сморозившего непростительную глупость человека.
   - Тогда к чему все это было произнесено?
   - Суди сам, так как после этого тщательно затираемого события всякие гонения мистических Тварей мгновенно прекратились. Состязание резко завершилось строжайшим непродолжением под угрозой, ни много ни мало, казни.
   История врет, подумал я, сотню раз перечитана и переписана в угоду новой действующей власти. Старики еще помнят, но только то, что было на их веку. Все, что дальше - прах времени, доверенный ветхим страницам, а страницы имеют свойства истираться, и чернила на них истлевать.
   - С тех пор, как утверждают хроники, император Костиций заметно поумнел. Стал более, так сказать, осмотрительным.
   - Ну-ну. - Откликнулся я, думая о своем.
   Номад странно взглянул в мою сторону, но не успел я перевести взгляд, как он уже рассматривал что-то в придорожной яме. С таким явным интересом, что сомневаться в его честности не приходилось.
   - Это проверенная информация. Из таких же источников.
   - Кто твои источники?
   Он не ответил.
   - Мне нужен доступ в архивы.
   - Зачем тебе? - Его глаза напоминали два блюдца. - Извини, не получится.
   Некоторое время мы ехали молча, но я, помня про то, что скоро наши пути разойдутся, просто не мо позволить ему молчать.
   - Ты подписал меня охотиться на Тварей?
   - Ни в коем случае! Просто ты хотел знать подробности "гонки за странностями" и ты их услышал.
   - Это новое Состязание?
   - И вновь ни в коем случае! Все, что мог, я тебе открыл.
   - Ответы плодят загадки, - заметил я.
   Он пожал плечами.
   - Кому это нужно?
   - Мне. И еще кое-кому. У нас пари, помнишь?
   - Некто влиятельный. - Кивнул я его словам.
   - А как же.
   - Вдохновившийся свершениями великих безумцев прошлого.
   - Ну-у, вроде того.
   Какой-то бред, прескверно хмыкнул я про себя, а для знакомца улыбнулся.
   - Интересная... м-м игра, - протянул я.
   - Я знал, что тебе понравится. - Удовлетворенно кивнул Номад, принявшись насвистывать какой-то незатейливый мотивчик.
  
   Номад откровенно лгал, придумывая мне эту историю, и я не понимал, зачем ему это нужно. Теперь-то, вспоминая его давешнюю лекцию об отличие беседы устной от беседы письменной, я мог с самым уверенным видом сказать, что вот эта вот история у него была заранее припасена.
   - К центру! В самое сердце империи, где тебя будет не найти! Для них, рыскающих в твоих поисках по землям баронов, это будет настоящим сюрпризом! - Напутствовал он меня, так удачно минуя истину о том, что охотники не где-то там, а, вопреки его словам, дышат в спину. Номад знает это, намеренно торопится, но к чему-то кормит меня ненужными небылицами. Но если он что-то задумал, то это точно в его духе - это на него похоже, не говорить даже своему самому близкому приятелю о своих намерениях. Прексверная его черта, заставляющая чувствовать себя словно в мышеловке - гаденько так. И поделать с этим я все равно ничего не могу.
   - Номад, приятель, что происходит? - Хотел остановить я его тогда, вывести на чистую воду, но прекрасно понимал всю тщетность своих намерений. И оттого промолчал. Вместо этого делал вид, что внимаю ему, кивая его словам. Вместо этого я отвечал:
   - Хорошая идея, дружище, запутал, считай, победил!
   Он искоса поглядывал на меня, догадывался о терзающих меня чувствах, но игры свой не прекращал, уже заведомо ступив на путь каких-то недомолвок.
   Соглашался с ним, а сам думал о том, что ни за что не поеду к центру.
   - Однако я не проповедую тебя ломиться прямиком к центру или в столицу и, - короткий смешок, - еще чего, в императорский дворец! Если тебя там никто не ждет, то не факт, что буду непременно не рады.
   Нельзя покидать востока империи и дальше положенного углубляться в ее пределы. Меня отсюда гонят как будто сразу две силы, а значит, здесь мое место. Следуя от обратного. Здесь можно спрятаться, восток - самый позабытый и запущенный район, всегда тихий и никого не тревожащий, на него никто не обращает внимание. Словно неотпочковавшееся государство. Попробуй разыщи беглеца среди десятков натыканных друг на друга городов! На это уйдет целая вечность, прежде чем охотник поймет, что жертва давным-давно зимует в землях вольных баронств.
   Внезапно Номад перестал смеяться - заметил что-то на моем лице? Перестал даже улыбаться или хотя бы делать вид. Прямо взглянул на меня, по старой памяти между нами, видимо, что-то учуяв.
   - Юг перекрыт, как обычно. Ситуация там неспокойная.
   - Как обычно, - кивнул я.
   - Все, что ниже Вальбы, закрыто, мосты перегорожены, броды контролируются. Недостижимо.
   - А север? - Помог я ему.
   - Ижель снова в огне.
   Великих трудов мне стоило сдержать победный вопль. Даже тень злорадной ухмылки не посетила мое лицо. Не дрогнул ни единый мускул на нем, отчего бросивший пробную весть знакомец уже более уверенным тоном продолжил:
   - Племена варваров вновь покинули свои степи и грабят земли королевства Аркт...
   - Вассала Железной империи.
   - Верно.
   - Ничего необычного - пограбят и отойдут. Первый раз что ли?
   - Только не теперь, их что-то спровоцировало. Она осадили Ижель.
   - Варвары не умеют осаждать и брать города, - фыркнул я, не глядя на собеседника. - Покружатся рядом, поплюют на недоступные им стены и, едва завидев королевские войска, бросятся прочь.
   Номад наградил меня хмурым взглядом.
   - Прекрати поясничать, совершенно не к месту! Когда я в последний раз слышал новости оттуда, они уже взяли город. На это у них ушло ни много ни мало четыре дня. Гвардейские полки и имперская поддержка даже не успели подойти. Поймали их на отступлении, завязав бой. Чем все закончилось, мне неизвестно.
   Зато мне, кажется, известно. Вернее, я догадываюсь. Варвары, имеющие большущий зуб на нынешний Арктур, уже не впервые делают вылазки на его северные оконечности. Пограбить-порезать, как могло показаться на первый взгляд, но на самом деле с определенной целью. Не просто напасть, пожечь селения и отойти, по возможности прихватив с собою пару загулявших разъездов королевства. На моей памяти, это их вторая попытка вскрыть город, однако на этот раз им это действительно удалось.
   Позор Арктуру и его командованию, если они не предполагали подобный поворот событий и не подготовились должным образом. Хотя, боюсь, сыграла роль неожиданности и прекрасной подготовленности, если Номад упоминает о том, что не успели подойти. Взять за четыре дня бывшую столицу королевства - настоящее дарование в командовании среди варварского полка. И неудивительно, что стоящие гарнизоном для этого случая войска, вальяжно поднимающие свои зады от пикника, не успели в срок.
   Варваров должно было быть много, гораздо больше, нежели чем для рядового набега. Без проблем кончив единственный отряд с той стороны королевства, имеющий единственное значение - дать знать о полномасштабном нападении высшим чинам, они планомерно взяли под контроль все пути и дороги, осадив Ижель. А вот эти самые высшие чины из ставки командования королевства, откровенно оплошали. Будь там менее обрюзгший и толстолобый сброд, чье различие с боровами заключалось лишь в умении говорить, все могло повернуться иначе. Одни с копытами явно что-то знали, но помалкивали, другие же, в лакированных башмачках, кричали без умолку.
   В общем, варвары взяли под тотальный контроль целый район государства. А дальше больше, дальше - Ижель, словно изюминка на блюде. Его лавина варваров буквально смела. Что произошло за эти четыре дня, я могу лишь предполагать и гадать, но не ошибусь, если захватчики словили на ошибке осажденных. Они ждали этой ошибки, знали откуда ждать, и судя по всему все же дождались.
   Варвары с оружием наголо ворвались в город.
   И вот только тогда-то и в ус не дующие полки в засаде посрывались с мест, двинув на многолиговый марш. Конечно же, они опоздали. Их глазам достались распахнутые настежь врата, их рукам - ограбленный, местами дымящийся город. А далеко в степях высокие столбы пыли радостно удирающего неприятели.
   Самые свежие части бросились в погоню, дабы завязать бой и задержать противников до прибытия основных сил, и они их нагнали. Нагнали на свою голову, полегши где-нибудь по дну долинки или неглубокого ущелья. Подоспевшие к пиру падальщиков войска вынуждены были оборачиваться вспять.
   О нет, варвары не уничтожали города, я в этом уверен и без слов своего приятеля. Так, пожгли пару районов. Они даже оставили в живых горожан, для острастки порубив несколько самых рьяных и дерзких, а остальных загнав по домам. Варвары могли бы без проблем залить улицы Ижели кровью, а стены покрыть дымным смрадом, но какой рачительных хозяин станет резать овцу на мясо, когда из года в год с нее можно снимать шерсть?
   Получилось взять город единожды, получится и в дальнейшем, зная, с какой стороны к нему подступиться.
   Поглощенный этими мыслями, улыбаясь про себя, я даже не заметил как бездумно ткнул в одну из надписей на расстеленной передо мною карте. Номад даже присел от неожиданности, с самым счастливым видом едва не захлопав в ладоши.
  
   Случайная точка на карте так и останется случайной точкой на карте, понял я на следующие сутки после расставания со своим приятелем. Вот вроде и знаю куда ехать, но при этом даже не представляю цели моего назначение, отчего определенное направление начинает казаться несколько неопределенным. Да что там, я даже не удосужился узнать название того населенного пункта, при взгляде на который у Номада начинали довольно светиться глаза.
   И вот тут уже вставал очередной вопрос, как поступить: догадываясь об игре Номада и уже замечая свою некую роль в его пари, я мог просто подыграть ему, следуя его указаниям и воле, а мог поступить критически наоборот. Оба варианта имели место быть, однако я не понимал, какой из них будет правильным именно для меня - могло так получиться, что своевольство могло создать мне совсем ненужные приключения.
   Долго размышляя, прикидывая и так и эдак, я развернул коня, двинувшись в обратном направлении. Навстречу преследованию, должному идти по моему следу, по моим прикидкам, в нескольких днях позади. А к исходу полный суток и вовсе свернул с почему-то пустынного большака на едва приметную среди травы тропинку. Спустя какое-то время встретил небольшое селение, с попрятавшимися по домам сельчанами. Вскоре второе, третье. Везде были мне не особенно рады, да я и не напрашивался, объезжал их по широкой дуге, неизменно возвращаясь на узкие крестьянские двуколейки.
   Бескрайние поля, рощицы, пологие холмы и урочища маслили мой взор поначалу, но к исходу третьего дня уже набили оскомину. Местность, хоть я и непременно двигался, совершенно не менялась. Куда ни глянь, везде одно и то же.
   Конь мой, видимо, уже вторые сутки дремал подо мною, на полнейшем автоматизме направляя свои копыта под моим столь же сонным руководством. Задаваться вопросом о Номаде и его пари уже осточертело, придумывать какую-либо новую тему для размышлений не хотелось - и так уже одной озабочен, поэтому ехал словно в какой-то прострации. И чуть не пропустил момент, когда впереди показался весьма оживленный тракт снующего в обе стороны народа. Зато конь не пропустил, задорно перейдя с шага на рысь.
   Куда и откуда вела эта дорога, я задавался лишь пару минут, с каким-то внутренним отрешением поняв, что это именно тот путь, по которому поехал мой приятель. Самака, так кажется назывался торговый город, к которому он двинулся.
   Противоречие заиграло во мне с новой силой. Хотя... Да что, собственно, я теряю, отправившись следом? Совсем ничего. Торговые города большие, в них затеряться проще простого! То, что мы каким-либо образом пересечемся со знакомцем, было маловозможным. К тому же, как я втайне и планировал, эта дорога ведет совсем не к центру империи.
   Довольный собственным решением, я неспешно двинулся в ту сторону.
  
   - Дерьмо собачье! - В сердцах ругался я, меряя шагами поляну.
   Конь делал вид, что ничего не происходит, что все так, как и должно быть, с самым флегматичным видом жуя какую-то травку. Хотя нет-нет, да временами опасливо позыркивал в мою сторону, перебираясь чуть подальше, если я ненароком приближался.
   А я откровенно буйствовал, не делая ни малейшей попытки успокоиться. Дело было в том, что этим утром, на самом подъезде к городу, не обратив на меня ни малейшего внимания, мимо проехал вооруженный отряд. Да и что там отряд, скептически отозвался бы я про себя, тут вон целая куча всякого сброда с оружием наперевес носилась в обе стороны: наемники, стража, случайные гвардейцы, легионеры, бандиты баронов - всех разбойничьего вида лиц и не перечислишь. Но почему-то именно эти пятеро заставили меня к ним внимательно присмотреться, а присмотревшись, подогнать коня им в шаг, следуя по пятам в полулиге за ними. Что с ними было не так, и почему они сразу привлекли мое внимание, я не знал.
   Проводив их чуть ли не до самых ворот Самаки, я раздосадовано развернул коня прочь, чувствуя целую бурю эмоций внутри.
   - Чего зыришь? - Взъярился я на ни в чем не повинное животное, нервно поведящее в ответ ушами. - Куда пошел? А ну, стой! Стой, кому говорю!
   Но конь, игнорируя мои вопли и предчувствуя неладное, рванул в кусты. Зло сплюнув, я был вынужден броситься следом.
   Мы оба: и я, и Номад, ошиблись. Его "гонка за странностями" оказалась ловушкой, но не знаю, понимает ли он это? Пари, а в том, что оно было, я не сомневался, начинало приобретать совсем нехороший оттенок. Вибрирующий голос, дрожащие пальцы - да он банально боится проиграть! Или совсем не готов к проигрышу. На кону нечто важное, а у моего знакомца, без сомнения, там свой интерес. Но вот его выдуманная история о мистических Тварях все в корне портит.
   Земля ходит ходуном, воздух сперт, не движется, давит на голову и плечи, застрял в горле мертвым комом. И холодно, холодно, пробирает аж до самых костей...
   Вздрогнув, я потряс головой, отгоняя наваждение.
   Какую бы там не вел с кем-то игру Номад, он все же остается моим приятелем, самым старым и единственным знакомцем, и оставлять его вот так, зная, что у него за спиной уже таится неприятность, я никак не мог. Не заметь я этих всадников, моя душа и совесть были бы чисты, а все остальное дело Номада. Но я заметил, как понял и то, по чью душу они держали путь, и теперь я просто обязан был хоть что-либо предпринять - да хотя бы предупредить приятеля не высовываться, переждать дополнительное время.
   В город я вошел налегке, ни сумки, ничего. Лишь меч в кольце на боку да небольшой, но туго набитый кошель - дар Номада. Въехал в ворота на телеге какого-то бывшего не прочь попутчику крестьянина, бросив стражу на воротах чуть большую плату за вход, нежели была установлена городом, отчего тот мгновенно потерял ко мне всякий интерес. И уже оказавшись в самом городе, не доезжая до привратной площади, распрощался с простоватым извозчиком, двинувшись переулками.
   Где мне искать моего приятеля? Этот вопрос я задавал себе целую кучу раз, так и не придя к наиболее верному ответу. Мне казалось, что я знал Номада хорошо - как-никак мы с ним были довольно близки весьма долгое время, прежде чем я.... пропал. Однако сейчас даже не предполагал его возможного местонахождения - он мог быть где угодно в городе. Впрочем, покинуть его он теоретически тоже мог. Но лишь теоретически.
   За эти годы мой знакомец слишком сильно размягчал и обрюзг. Я помнил его прежним, подтянутым и поджарым, неугомонным. Это не значит, что теперь у него висят пару лишних подбородков, совсем нет, просто в понимании относительно него "сильно" применимо даже при небольших переменах. Как итог: двухнедельный марафон истощил его просто катастрофически, и, думаю, именно от этого мне и стоит начинать искать.
   Расплатившись за какой-то недурманящий напиток, что мне принесла подавальщица со странным выражением на лице, я задумчиво вертел в руках подарок Номада - кинжал. Не слишком длинный, не слишком широкий, хорошо сбалансированный и без излишков. Разве что рукоять выглядела немного вычурной, что тем не менее не мешало ему лежать в руке.
   Мой приятель здесь, несомненно, в самом городе. Угроза преследования вряд ли могла заставить его нестись без оглядки дальше, а значит, искать следует здесь. Притом, искать с осторожностью, помня, что где-то на улицах Самаки бродят рыскающие по его следу охотники.
   Припоминая встречу с ними в пути, я могу с уверенностью сказать, что они меня просто не заметили. Проскакали мимо, мимоходом оценив мою фигуру, но ничего не предприняли, так как просто не ожидали подобной встречи. Мало ли на дороге обыкновенных путников, чтобы присматриваться к каждому, тем более, если они искали совершенно иного?
   Номад здесь и где-то прячется, помня о том, что по его следу тоже идут. Я уверен, залег на дно на несколько дней, пока все не уляжется, а о его пребывании здесь не намекнет даже самая плешивая собака. Уж что-что, а это мой приятель умеет - ко времени затаиться. Так что найти его может оказаться весьма проблематично, даже мне, знающего его повадки.
  
   Я стоял и с немым недоверием смотрел перед собою.
   Прошло совсем немного времени, как я покинул пользующийся не самым живым спросом трактир, выдвинувшись на поиски. Приходилось осторожничать, помня, что я не единственный в этом городе, кому требуется мой приятель, обходясь лишь своими собственными силами. Каждый проходимец потенциальный болтун, каждый попрошайка - доносчик.
   Но зря я шастал по всем самым темным переулкам и заглядывал во все самые грязные приюты - цели моих поисков там не оказалось. Зато привлек ненужное внимание, благо обросший и немытый я производил впечатление какого-то бродяги. Сейчас многодневная скачка, отсутствие постоялых дворов и мое полное игнорирование всех бань в Криметрике сыграли свою положительную роль.
   Я боялся, что ни за что так и не найду своего приятеля, хоть буду биться целые сутки напролет. И это подтверждали в никуда улетевшие часы, которые я потратил в этом времяпрепровождении. Даже споро прошелся по рынку, совершенно случайно чуть было не столкнувшись с парой тех, от кого по идее должен был таиться. И вновь, не стесняясь, долго шел по пути их следования. Но как оказалось, я занимался совершенно не тем.
   Самый дорогой постоялый дом лишь для высшего света - целое поместье-вилла прямо в центре Самаки, приветливо махал мне горящими окнами и кутящим на его первом этаже народом, среди которого, совсем не таясь и не стесняясь, сновала знакомая мне фигура. Я чуть было не схватился за голову и не завыл прямо перед с презрением глядящих на меня прислуг при оружии, с понятными намерениями подпирающих дверные косяки. При желании пробраться мимо них не составило бы особенного труда, но делать мне внутри было нечего. Пока нечего, потому что в лихорадочно соображающей голове уже рождался наспех придуманный план.
  
   Вход на второй этаж арсенала Самаки располагался снаружи, прямо позади здания, и представлял собою крепкую, хоть и несколько крутую лестницу. Переулок, хоть и был проходным двором, выглядел пустынным и запущенным, потонувшем в тени бросаемых на него со всех сторон двух и трехэтажных домов города.
   Я легко взлетел по ступеням, ткнушись в чуть приоткрытые двери. Изнутри несло каким-то пойлом и легкой перебранкой. Протиснувшись в помещение, чуть было не ткнулся на разваленный прямо на пороге дорожный скарб: сумки, подсумки, седла и перевязи. Переступив, осторожно заглянул в следующее, длиной на все здание, помещение. Судя по всему, властями города второй этаж арсенала не использовался или использовался как огромная кладовка. Прямо под окном стояло перевернутое ведро, на котором двое разбойничьего вида людей играли в кости.
   Один из них глянул на меня с ленцой, без интереса, оторвавшись от увлекательного занятия, и вновь переключился на только что сброшенные кости. Однако на долю секунды его глаза все же заинтересовано блеснули при виде меча у меня на поясе.
   Всего пара неспешных шагов, и моя нога выбивает стул из-под сидящего ко мне задом. Тот, не успев понять происходящее, валится на землю. Вновь сброшены кости уверенной рукой - теперь уже мне в лицо. Я закрываюсь, отступая на несколько шагов, едва успеваю заметить направленный в мою сторону кинжал, принять его на свой и отвести в сторону. И, довершая движение, мазнуть острой кромкой по запястью противника. Пнуть его в бок, заставляя упасть.
   Все происходит как в каком-то сне. Словно я - не я, а гляжу на себя со стороны. Едва успеваю взять себя в руки.
   Второй, застанный врасплох, уже успел вскочить, с ревом бросившись на меня плечом. Я отлетел как от разогнавшейся телеги, воткнулся в противоположную стену, едва успел выставить ладони перед собою. Споткнулся о пнутого мною подранка, уже приставшего на одну ногу и зажимающего обильно кровоточащее запястье другой рукою, вновь заваливая его на пол и валясь рядом. Его лицо оказалось прямо напротив моего, дернулось, лбом ударив меня в нос - глаза тут же наполнились предательской влагой. Я дернулся навстречу всем телом, всаживая перпендикулярно удерживаемый кинжал ему в живот - бандит, раскрыв рот от удивления, болезненно захрипел.
   Оставшийся на ногах подскочил ко мне сзади, разбивая свой табурет о то место, где только что была моя голова. Я перекатился, вскакивая на ноги и выхватывая из кольца меч. Стоящий напротив, не обращая внимание на скукоженно-хрипящего товарища, достал свой меч. Не церемонясь, бросился прямо на меня, широко размахиваясь ударом из средней стойки. Шаг в сторону, и меч прошел в нескольких сантиметрах от меня. Видя, что не достает меня, противник резко изменил направление, хекнув, ткнул мечом, словно вилкой. Я едва успел уйти пируэтом в сторону, рубя его выставленное вперед колено. И, повторяя за ним, воткнул свой меч в его резко оказавшуюся на уровне моей груди шею. Разбойник бесполезно зажимая страшную рану, тихонько осел на землю.
   Добить второго не составило большого труда. Видимо, я задел нечто важное. Вытащив кинжал из живота свернувшегося противника, перерезал ему шею. Показалось, или он даже этого не заметил, медленно стекленея взглядом?
   Тишина, слишком тихо. Городские стражи на первом этаже арсенала слышали потасовку.
   - Ах ты мерзкий ублюдок! - Взревел я, едва дыша после боя. - Опять семерка! Да как ты выкидываешь эту семерку, шулер собачий?!
   И завалился на пол, устало раскинув руки и глядя в потолок. Закрыть дверь на второй этаж я даже и не подумал.
   Еще пару негодяев я заметил спустя час в затянутое паутиной окно. Они возвращались, нагруженные баулами вещей и продуктов. И при этом выглядели настолько беспечно, что я сразу почувствовал неладное, но лишь до тех пор, пока не рассмотрел их фигуры. Что-то давно знакомое кольнуло память, но серьезная собранность перед схваткой притушила эту мысль до лучших времен.
   Первый противник вошел в захламленную дорожными вещами караулку, осторожно переступая через них. Я, поджидая за дверью, изо всех сил на нее навалился, выталкивая второго, только что ступившего на порог, наружу. Оттуда донесся глухой звук падения и отборная ругань, когда взлетевший в моих руках меч уже опускался на голову едва успевшего обернуться ко мне вошедшего.
   Дверь рывком распахнулась. Стоящий на пороге уже обнажил оружие, вглядываясь в полумрак помещения. Подшаг вперед, короткий удар без замаха - противник с противным скрежетом парирует, быстро адаптировавшись к смене освещения. Обманно замахиваюсь сверху - застигнутый врасплох преследователь дернулся, отвлекся. Ногою пинаю его в живот, хватаю за грудки и что есть сил дергаю на себя. Противник, за счет разницы в массе, упал на пол, проехавшись боком по сваленным вещам, но оружия не выронил. Два удара каблуком: по удерживающему меч запястью - высокий вскрик, и по лицу - вскрик сменился сдавленным мычанием. После чего меч завершил этот краткосрочный поединок.
   Слепо глядя на эту пару, я с некоторым отстранением все же понял, кто были моими противниками. А поняв, вздохнул с непередаваемым облегчением.
   Вместо с этими - четверо. Но я знаю, где может находиться последний.
  
   Слегка покачивающийся от принятого на грудь Номад медленно и вальяжно поднимался по широкой лестнице на второй этаж в сопровождении неизменно прыскающей в кулак его не слишком оригинальным шуточкам жрицы любви. Изначально их было две - с каждой стороны довольного приятеля, но вторая мгновенно растворилась от одного лишь взгляда старшей товарки. Номад еще недоуменно покрутил головой, словно удивляясь пустоте под боком, но настойчиво влекомый за собою быстро забыл о причине его озаботившей. И, впитывая удвоенное внимание намекающе ластившейся к нему красотки, потянулся следом.
   Странно было слушать, как он восхваляет ее "величественную грацию", "аристократический профиль" и поистине "королевские манеры", не скупясь и на более сложные вычурные комплименты. Жрица была красива, несомненно, но от моего приятеля слышать подобное было несколько необычно. Она краснела, приоткрыв ротик, томно вздыхала и прятала в ответ глазки, в особо интимных местах тихонько прыская в кулачок. И Номад, этим щедро поощряемый, продолжал разливаться соловьем.
   Он не был пьян, разве что самую малость, но его спутница этого не замечала.
   На втором этаже мой знакомец вдруг споткнулся о неудачно расположившуюся складку ковра, нелепо растянувшись на полу. Женщина нерешительно замерла, прижав неизменный кулачок к удивленно распахнутым губам.
   - У-упал, - глупо глядя перед собою, проговорил он.
   Она неуверенно хихикнула, но заметив на лице клиента глупую улыбку, залилась искренним смехом.
   - Нет-нет, я сам! - Совсем по-детски засопротивлялся мой приятель. - Не настолько уж я и... ик, не в себе. Я еще в полной мере дии... дие...дееспособен, вот! Держи-ик ключ, волшебная принцесса, сошедшая в реальность из моих самых желанных снов. Я... сейчас... уф, поднимусь.
   - Милый, я откры...
   Внезапный толчок в грудь заставил ее фразу оборваться на полуслове. Дева любви удержалась на ногах, кое-как балансируя на высокой платформе, но метнувшаяся из дверей тень молниеносно накинула ей на голову мешок, дернув стягивающую горловину веревку. Женщина не устояла и, пискнув, завалилась на пол, еще сильнее затягивая петлю.
   Медленно, невероятно медленно для моего пустившегося вскачь восприятия ее тело втягивалось в комнату.
   Привставший на четвереньки Номад отлетел к стене, безвольно покатившись по ковру, откинутый мною по пути. А я бросился дальше, к распахнутой настежь двери, к темноте комнаты и обитающей там тени, поглотивших дорогую путану. Дверь не скрипнула, темнота удивилась мне, а тень, глупо вытаращив глаза, прекратила стягивать тугую петлю. Тень, шарахнувшись, схватилась за торчавшее из груди инородное острие. Тень захлебнулась собственной кровью, брызнувшей в гортань из распоротого горла. Тень, испустив дух, опустилась на объятый все такой же удивленной темнотой пол комнаты.
   Срезанная веревка полетела на пол, толстый холщовый мешок вышвырнулся прочь. На меня диким взглядом страха и ненависти щерилась пастью острейших зубов ночная красавица.
   - Ротик прикрой, - хлопнул я ей по подбородку ладонью и, подумав немного, навершием в лоб.
   - Что здесь происходит? - В дверях появился помятый, но абсолютно трезвый приятель. - Марек?!
   Он даже присел от неожиданности.
   - Ты как будто даже не рад меня видеть, - пробурчал я, отворачиваясь.
   - Рад, - просипел он. - Очень рад. Однако не ожидал нашей столь скорой встречи.
   - Я, между прочим, тебе жизнь спас!
   И только теперь мой приятель оторвал от меня свой взор, глянув под ноги. Сначала на одно бездыханное тело, потом на второе. Взгляд его ошарашено заблуждал.
   - Ты зачем... Ты что наделал?! Марек!
   Со стороны лестницы раздалось громыхание тяжелых сапог. Сюда спешили, привлеченные криками.
   - То есть рассчитывать на твою благодарность мне не приходился, верно?
   - Я... Я не то, чтобы...
   Я схватил его за одежду, закидывая в комнату и хлопая дверью перед самым носом охранников. Щелкнул в замке ключ. В тот же миг по двери требовательно заколотили.
   - Нужно бежать отсюда. Желательно из Самаки.
   - Куда! - Чуть ли не взвыл тот, хватаясь за голову.
   - Здесь всего лишь второй этаж, - продолжал я. - Если ты одряхлел не до критической степени, то сумеем бежать.
   - А дальше? Что дальше?
   - А дальше - еще раз бежать, - хмыкнул я. - Как ты и предлагал. Помнишь?
   Теперь он отчаянно взвыл, что доставило мне какое-то извращенное удовлетворение.
   Народ в коридоре все прибавлялся, стук в дверь все нарастал, грозя в скором времени перерасти в ее вышибание.
   - Вперед! - Я подтолкнул Номада к распахнутому окну во двор, в котором пока еще было тихо.
   Приятель упал с грохотом, глухо завыв на одной ноте. Как ему это удавалось настолько громко да еще с закрытым ртом - загадка. Я помог ему подняться, припуская бегом.
   - Куда ты?
   - К южным воротам.
   - Южные ворота дальше всего!
   - Именно поэтому мы двигаемся к ним. Моли Создателей, Номад, чтобы стражники на южных воротах все еще оставались в неведении о произошедшем!
   - Это должен был сказать я! - Бурчал он. - Ох и наворотил же ты дел, Марек...
   - Я тебя спас, - напомнил я.
   Вооруженная стража появилась словно из ниоткуда. Заметив нас, мгновенно перегородила улицу, направив на нас самострелы.
   - В переулок! - Крикнул я, первым бросаясь в указанном направлении.
   Щелкнули тетивы, глухо забили пролетевшие мимо болты о брусчатку и стены домов. Я успел, но Номад глухо вскрикнул, заваливаясь следом. Один из снарядов попал ему в ногу. Реальная возможность выбраться из города с этим ранением упорно растворялась.
   Приятель все понял моментально.
   - Беги, Марек, беги! Меня оставь, со мной ничего не сделается! Стража не прикончит, а дальше я как-нибудь уже отбрехаюсь! Ты же меня знаешь! Что со мной станется? Но вот ты беги, выберись из города!
   И я бросил его, припустив что есть мочи по самым темным закоулкам. Бросил вот так запросто и не испытывал ни малейших угрызений совести, потому как знал - этот отбрехается. Но лишь за себя, не за меня. Мне надо бежать и во что бы то ни стало не попадаться. И если после откровений Номада его не выставят героем, я очень сильно удивлюсь.
   Стража на воротах лениво бдела, активно зевая и подпирая стены. Волна предупреждения еще не дошла сюда, до южных ворот Самаки. Я ее опередил и достаточно запутал преследователей.
   В неверном свете пары факелов на открытой площадке рядом с воротами стояло несколько телег, ожидая светлого времени суток, чтобы проехать. Ворота здесь не запирались, но всякое движение через них прекращалось с первой темнотой, вплоть до первых лучей солнца. Хозяева телег уже спали либо играли во что-то азартное, негромко переругиваясь и соблазняя откровенно скучавших стражей.
   Когда сюда донеслись последние вести и распоряжения, я уже без особого удобства, подгадав момент, чтобы забраться, расположился между осей одной из телег.
  
   Тюрьма Самаки ничем не отличалась от тюрем любого другого города. То же полуподвальное помещение с караулкой на входе, такие же камеры, преимущественно одиночные. Стояла чуть дальше общая, довольно неплохо заполненная, но шуму от нее было как от проходной какого-нибудь загородного клуба местной гильдии: разговоры полушепотом и в исключительно вежливой форме. Меня туда не повели. Как оказалось, для убийц была приготовлена особая, дальняя камера.
   Выбраться не удалось. Надежда на то, что стоящие под факелами на виду у стражей телеги пропустят без осмотра, разлетелась в пух и прах.
   Капли медленно стекали по стене напротив, образовывая небольшую лужицу. С той стороны веяло прохладой и сыростью. Мне досталась лишь накрытая грубой тканью соломенная подстилка да зарешеченное окно под самым потолком. Больше ничего интересного здесь не было. Но заскучать мне просто не дали.
   Послышались шаги, звон связки ключей, скрежет давно не смазываемого замка, и дверь в мою камеру распахнулась. На пороге стояли те же стражи, что пару часов назад бросили меня сюда.
   - Вставай. На выход.
   - С чего вдруг? - С подозрением откликнулся я.
   Было у меня два варианта, но нравился из них только один, в котором меня досрочно амнистируют. Про второй, в котором меня сейчас буду кончать без суда и следствия, думать не хотелось.
   - Тебя выкупили.
   - Наконец, - хмуро пробормотал я, внутренне издав вздох облегчения. Как оказалось, радовался я исключительно рано.
   - Это он? - Гаркающим голосом поинтересовался некто в такой знакомой мне кожаной дорожной одежде, кривым шрамированным лицом оглядев меня с ног до головы.
   - Он самый, - бесцеремонно вытолкнул меня в центр караулки стражник. - Забирать будете? Учтите, в случае отказа золотишко не возвращается.
   Так, подумал я упав духом, все-таки кончать.
   Гость, с презрением глянув в сторону караульного, кивнув кому-то за моей спиной. В тот же миг плотный мешок оказался у меня на голове, а по темечку хлопнули чем-то мягко-тяжелым.
   - Хэй!
   Пробуждение было тяжелым. Оглушили меня одним ударом, поэтому силой не поскупились.
   - Че-то он какой-то слабенький. - Кто-то настойчиво похлопал меня по плечам. - Не, живой.
   - Я уж думал, окочурился тут.
   Голоса слышались как из-под воды, медленно проясняясь.
   - Ладно, забираем его.
   - Э-э, ало! Кого вы тут забирать собрались?!
   - Не понял, ты еще откуда?
   - Че ты не понял? Это наша добыча!
   - Но сейчас-то он в наших руках.
   - Каких еще руках? Ты че, Паулюс, попутал?
   - Какие-то проблемы?
   - Такие-то проблемы. Ваще-то это мы его выкупили и сюда привезли. Ты че думаешь, он сам себя приковал что ли?
   - Не волнует. Вы его оставили без присмотра, мы его нашли. Сейчас он наш.
   - Да ты... Ты...
   - Ладно, Шови, твоя взяла. Сколько вы за него заплатили?
   - Да нахрена нам деньги-то? Нам клиент нужен! Отойди от него, Паулюс.
   - Угрожаешь?
   - Пока еще только прошу. Заметь, даже не предупреждаю!
   - Хорошо, будь по-твоему. Смотри, видишь, отхожу?
   Я с трудом разлепил веки, даже лежа чувствуя, как меня плавит - голова кружилась. Очень надеюсь, что это ненадолго.
   Стоящий надо мною, пытавшийся привести меня в чувства, действительно отошел куда-то, отчего виденный мною силуэт пропал. Глубоко подышав и медленно, в любой момент опасаясь худшего результата, повращал глазами. Вроде полегчало. Даже попытался встать, облокачиваясь о тяжелый дубовый стол, к которому ногами я оказался прикован цепями. Руки тоже были связаны, но уже веревкой.
   - Смори-ка, сам поднялся. - Недовольно прохрипело то самое шрамированное лицо - значит, Шови.
   - Вижу, пришел в себя. - А это Паулюс - с более благородными чертами лица и манерами. - Теперь мы находимся в одинаковом положении, - вновь обернулся он к собеседнику, - то есть теперь он ничей.
   - Как это ничей!
   - А вот так, - отрезал Паулюс, и Шови как-то мгновенно заткнулся, насупился, поглядывая на него исподлобья.
   Дом, меня привезли и спрятали в каком-то заброшенном доме. Стены, хлипкая крыша, незастекленные окна, даже часть мебели еще сохранилась, но вот пола не было, а вместо него была обыкновенная земля. Словно коробку выдернули из фундамента, переместив в огород.
   - И че теперь? - Шови.
   - Будем решать, кому все-таки принадлежит этот клиент.
   - Слышь, Паулюс, хочешь силой? Это не по кодексу. По кодексу так: щас мы его первые захапали, а значит, он принадлежит нам. И точка.
   - Забудь про кодекс, мы сейчас конкуренты.
   Шови засопел еще громче.
   - Но кодекс...
   - Не прикрывайся им, знаешь, что сейчас он не имеет силы! Твои люди это подтвердят!
   Тот раздосадовано сплюнул на землю.
   Один против десяти - расклад явно не в мою пользу. Да даже если бы у меня не были связаны руки и прикованы к тяжелому письменному столу ноги, шансы все равно были невелики. Без оружия, лишь с голыми руками, хотя на поясе у одного я успел заметить такой знакомый меч, но знакомый лишь рукоятью с навершием - этот негодяй не просто присвоил себе мое оружие, он уже успел достать к нему ножны. И не сказать, чтобы плохого качества.
   Трое мужчин и две женщины слева и трое мужчин и две женщины справа. Все шрамированные, матерые, лица бандитские, но в глазах вместо глупого прищура разбойничьего прощелыги многолетний опыт и жестокая хитрость. Женщины вообще отдельная тема - страшные, что ужас. Волосы короткие, торчком, иногда и вовсе бритые наголо, лица широкие, зверские и насупленные. В плечах не уступают мужчинам, а мышцы по всему телу словно натянутые канаты. Если бы не истинно женские признаки, то признать в них слабый пол было бы невозможно.
   Только одна отличалась от своих трех товарок. Волосы до плеч, с виду даже мытые. Лицо не такое грозное, хотя верхнюю губу она уродливо морщила. Да и вообще выделялась нормальной женской конституцией.
   - И все-таки он наш, мы его купили.
   - Не волнует, мы его нашли. Он наш.
   - Так мы его сюда и привезли! И привязали! Значит, наш!
   - Хотите поспорить?
   - Биться предлагаешь, что ли? Ну тя на...
   - Наш.
   - Так я ваш или наш? - Подал я наконец голос, едва удерживаясь от того, чтобы не хлопнуть себя по лбу от творившегося кругом театра абсурда.
   - Замолкни!
   - Хлопни пасть, пес!
   Ну, хоть в чем-то они оказались одного мнения. Даже несколько зависть взяла за то, как они дружно ответили.
   - Че ты кривишься? Порыдай мне еще тут.
   Я старательно закусил губу, пытаясь во что бы то ни стало не последовать его двоякому предупреждению.
   - Э-э, да ты че...
   Они одновременно сделали шаг по направлению ко мне, остановились, окинули друг друга недобрым взглядом, презрительно морщась, глянули в глаза и столь же одновременно сплюнули под ноги. Сразу видно - одна школа.
   Не знаю, сколько бы они так напряженно простояли напротив, если бы я, не сдержавшись, не издал протяжный вздох, глядя на эту парочку. Две пары глаз, а за их спинами и еще восемь, мгновенно уставились на меня. Одинокая слеза медленно скатилась по моей щеке, потонув где-то в зарослях буйно и дико растущей бороды.
   - Че за нафиг? - Растеряно переглянулись они.
   - Нагнитесь... - Пробормотал я, глядя на них сквозь набежавшие на глаза слезы.
   - Та-ак.
   - Встаньте же на колени...
   - Слышь...
   - А?
   - Походу он того, долбанулся.
   - Не стойте же столбами...
   - ...внемлите речам моим, покуда есть же сила в правде, а правда в словах моих безгрешных и напутственных, ибо правда - преткновение всего насущного и иже с ним, лишь Создателями Едиными нам даруемое. - Высокопарно закончил Паулюс, с откровенной жалостью глядя на меня. А Шови уважительно присвистнул. - Этой мути я уже наслышался в церквях Всемогущих Создателей.
   - Собачье дерьмо!
   - Именно!..
   - Заткнись!
   - Да послушайте же вы меня!..
   - Может его того, грохнуть?
   - Я тебя сейчас грохну! Мне живьем он нужен!
   - Дак и мне тоже желательно... Но чет такого даже и везти как-то... стремно. Кем он себя считает?
   - Пророком.
   Они одновременно сплюнули. За их спинами еще восьмеро, подумав, сплюнули им вслед.
   - Да сами вы пророки! - Вскричал я, не в силах держаться.
   - А ну, замолчи!
   - Ты чего, эй?
   - Не хватало, чтобы он еще в своей вере дурной небо уронил на наши головы!
   - Че за бред...
   - Да чтобы небо упало на ваши головы! - Отчаянно взвыл я.
   Внезапно загрохотало так, что у меня, не ожидавшего ничего подобного, заложило уши. Вековая пыль, словно все годы только и ожидавшая этого момента, встала столбом, образовав туманную завесу. Взметнулась вверх, к затрещавшему по швам потолку, к разошедшимся от дряхлости в стороны балкам и грянувшим вниз остаткам стропил.
   Восемь стоявших поодаль разбойников прыснули в стороны, и спасла их лишь непосредственная близость стен. Но вот оказавшимся прямо в эпицентре главарям позавидовал бы только глупец: обвалившиеся потолок и крыша моментально погребли их под собой.
   А я стоял, неверящим взглядом осматривая дело рук своих, и даже уже думать забыл о том, зачем привлекал внимание бандитов. Из-за развалин и мусора медленно поднялись ничего не понимающие лица, мутно оглядев учиненный погром и меня. Не знаю почему, но меня вдруг взяла нестерпимая злость на этих разбойников.
   - Да загоритесь же вы! - Вскричал я им.
   И сошел огонь с небес ярчайшей точкой, и воспылал он могучим пламенем, земли коснувшись. И перекинулся он на супостатов рьяно и отважно, и принялся он их пожирать нещадно. Недруги завопили-закричали, на землю попадали, принявшись по ней кататься отчаянно. А огонь все ревел, все глодал ненасытный плоть человеческую. И только лишь несколькие избежали этого всепожирающего пламени, бросились они наутек, с дороги отталкивая друг дружку. Этих последних везучих мразей, до которых не достала горючая смесь, кончили в спину арбалетные болты, пущенные сквозь покосившиеся оконца.
   Однако последнего я не увидел, стоя с открытым ртом, глотая дым и пыль, полностью ошарашенный сотворенной моею волею волшебством. Пророк, избранник Создателей! - попытался я воздеть свои связанные руки кверху, к пославшим мне особый дар карателя небесам.
   - Да рассохнитесь нити!
   И в тот же миг передо мною возник слуга небес, отточенным до крайности орудием распоров терзающие меня веревки.
   - Это, - ангельским голоском пропел он, невероятной красоты кинжалом в прекрасной ладошке указывая на ужасное побоище, - в благодарность за мое спасение. А это за громадную шишку на моей голове!
   То, что произошло следом, перевернуло мой мир. В прямом смысле. Я чуть не свалился от удара той пощечины, почти оглохнув от ее звона.
   - Очухался?
   Передо мною стояли люди, много людей, участливо глядящие на меня. Все мне незнакомые. За исключением одного лица...
   - Ах ты тварюга! - В сердцах воскликнул я, на короткий миг безумным взглядом остановившись на том лице, в ужасе отпрянувшем подальше.
   Я дико дернулся, игнорируя в один момент выставленное в мою сторону оружие, и хватая присосавшегося к ноге засранца за шкирку и со всей силы прикладывая его об стол. Однако понимая, что этим я себе душу ни в коем случае не отвел, схватил уже двумя руками, впечатав в стену.
   - Что? - Рявкнул я на моих притихших спасителей, ошалело уставившихся сначала на меня, а потом на выкинутую мною прочь гадость. - Что это еще за мерзость такая?!
   - Вообще-то это амбицианский крот, - с задумчиво-отрешенным взглядом откликнулся один, - до безобразия дорогое существо среди безумных коллекционеров. Его цена на рынке, без преувеличения, достигает заоблачных высот, сравниваясь с примерной ценой из конюшни самого императора.
   Я посмотрел на ярко-красное пятно на стене, потом на разодранную до мяса ногу. И снова на пятно на стене.
   - Ну значит, я только что убил скакуна из императорской конюшни, - злобно заключил я, ни капли не жалея о содеянном.
   Все как-то хором вздохнули, отчего я почувствовал просто жгучий стыд. Однако ощущений от пострадавшей ноги было достаточно, чтобы чувство удовлетворенности вновь во мне возглавенствовало.
  
   - Еще раз спасибо, Винни, - пролепетала ночная дева, встав на носочки и чмокнув в колкую щеку высокого дородного дядьку, видимо, бывшего главарем виртуозно выручившей меня ватаги.
   - Не за что, милая, - зарделся щеками он, задорно хлопнув женщину по причинному месту. - Ты ведь не думаешь, что теперь ты моя должница? Нет?
   - А то ты не хочешь заиметь в должниках меня! - Засмеялась она.
   - Естественно, хочу! Потому и спрашиваю!
   Тут уже довольно заухмылялись все, с самым понятливым видом заиграв в гляделки.
   - Потом встретимся и все обсудим с тобою, Винни. Наедине. Надеюсь, ты все поймешь и простишь бедной вдовушке ее небольшой долг.
   Внушительный Винни совершенно не был против. Как и все остальные, завистливо глянувшие в его сторону. Не прощаясь, они всей громко гомонящей толпой двинулись прочь.
   - Надеюсь, у них не будет проблем с городскими властями?
   - У градоначальника-то? - Подняла оставшаяся женщина брови. - Не думаю.
   В горле вдруг запершило от неожиданности.
   - Тогда что это сейчас было?
   - Моя просьба, - коротко бросила она, присаживаясь передо мною на колени. - Болит?
   - Болит, но надеюсь, быстро пройдет - на мне все заживает, как на собаке.
   - Ты и похож на пса: весь всклокоченный, сутулый, словно в любой момент ожидаешь нападок, борода разноцветная и во все стороны. Тебе бы привести себя в порядок, - бормотала она, занимаясь моим небоевым ранением. Подумать только, мне разодрало ногу целое состояние, оформленное в мелкое агрессивное существо. - Да и взгляд у тебя такой дикий, однако не жестокий, хотя временами проскальзывает и кое-что искреннее.
   Я удивленно покачал головой.
   - И это ты меня характеризуешь уже спустя полчаса знакомства? Не рановато ли?
   - Скажешь, сказала что-то не то?
   - Я не знаю, со стороны виднее.
   - Именно, виднее. Таких как ты, я уже встречала. И не раз. Поверь мне, получаса достаточно, чтобы еще лучше узнать человека, а тут просто первое впечатление. Если бы ты спросил, то я бы сказала, что ты пережил что-то тяжелое, такое, что не каждый переживет, и что сказать об этом ты никому не посмеешь. Что еще? Тебе тяжело, ты никому не доверяешь, даже себе через раз. От всего пытаешься отказывать, ни к чему особенно не цепляться и не привыкать. Боишься уз, всеми силами гоня их от себя, терпеть не можешь странствия. Да... Я многое еще могла бы сказать, если бы ты спросил. Однако ты не спрашивал.
   Я тихонько улыбнулся собственным мыслям.
   - Чего молчишь?
   - Потому как мне нечего сказать.
   Женщина остановилась на несколько мгновений, взглянула мне в глаза и, увидев там что-то, сокрушенно покачала головой.
   - Готово, - произнесла она, поднимаясь. - На первое время сойдет, но потом тебе лучше обратиться к лекарю.
   - Обязательно, - серьезно кивнул я ее словам.
   Моя спасительница уходила, напоследок помахав мне ухоженной ладошкой. Я благодарно откликнулся в ответ, продолжая следить за нею взглядом. Странно получилось: я спас ее, а она в благодарность спасла меня. Но с другой стороны, не влезь я тогда, о моем местонахождении в Самаке никто бы так и не узнал, и всего сегодняшнего приключения бы просто не существовало. Из одного плавно вытекло второе, хотя если бы мне дали шанс все переиграть, я поступил бы ровно также.
   Она уже ушла, и я забыл, как выглядел ее силуэт. И в голове настойчиво плясала одна мысль: ведь я так и не узнал ее имени.
  
   Единственный выход из города - через ворота. Самака не тот населенный пункт, где царствуют тайные тропы и канализационные пути, чтобы можно было воспользоваться сомнительными услугами преступной братии. Говорят, преступники часто возвращаются к месту своего преступления - это глупо и сентиментально, однако может статься, что действенно.
   Два раза молния в одно и то же место не бьет, подумал я, оттаскивая оглушенного доскою крестьянина к его телеге и снимая с него одежду. Он был старше меня на пару десятков лет, но такой же грязный и неопрятный. В любом случае, стоило попробовать, так как запряженный в телегу осел никакого различия между нами не обнаружил. Пробурчав что-то не особо прислушивающемуся стражу на воротах, я, понукая словно вообще не замечающее ничего вокруг животное, покинул Самаку.
  
   Конь оказался мне явно не рад. Просто рвал и метал при моем приближении, прожигая плешь в куртке только лишь яростным взглядом. Мне кажется, или раньше его глаза не выглядели столь выпученно-алыми?
   Намертво привязанный к дереву, он бесился в окружении трех издохших волков, сверкая на боках свежими ранами и царапинами. И очень, очень плотоядно скалился моему приближению. А я неуверенно топтался на месте, лихорадочно подбирая слова и выстраивая в голове манеру поведения, - с кем! - со вкорне обидевшимся конем. Что поделать, я даже не предполагал, что мне доведется увидеться с ним вновь, а о том, чтобы вообще вернуться сюда, не смел и подумать.
   Подняв ладони кверху, я с самым миролюбивым видом двинулся к нему. И ведь знает, засранец, что он мне нужен. Чувствует мою в нем нужду.
  

Глава 3

   - Как тебе, Марек?
   Она задорно покрутилась перед зеркалами, взмахнула косой, перебросив ее на грудь, и притопнула каблучками. Ее сверкающие глаза вгляделись в меня. Само внимание.
   Ну, и что мне ей сказать? В очередной раз повторится, высказав свою нелепую точку зрения? Но все же, но все же... Почему я? Есть целая куча людей, гораздо больше меня понимающих в этом, но она почему-то всегда спрашивает меня.
   - Ну же, как я выгляжу?
   - Ты прекрасна, девочка.
   - Но? - Непринужденно догадалась она.
   - Да, но. Я тебе уже не раз повторял о том, что подобная высокая платформа не твое. При твоих длинных и стройных ногах она совсем не смотрится.
   Она еще некоторое время глядела на меня, а глаза ее с каждой секундой увлажнялись. В критический момент она отвернулась, решительным движением скидывая туфельки.
   - Так лучше? - Вновь обернулась она ко мне, заискивающе улыбнувшись.
   - Гораздо лучше, - кивнул я ей, чувствуя на душе неприятную тяжесть.
   Чего именно она от меня добивалась? Правды или лести? Я сказал правду. И сделал ей больно.
   Быть может, стоило промолчать?
  
   - Я даже и не подозревал, что твоему приятелю на самом деле удалось вытащить тебя из той ямы, где ты скрывался. Подумать только, он вытащил тебя на свет! Ты бы видел, как он веселился, едва ли не прыгал от радости и удовольствия, что тебя удалось уговорить. Благо, я вовремя обнаружил, с кем он ведет свою "тайную" переписку.
   - Так значит, это именно вы - та самая таинственная фигура, с которой мой знакомец затеял некое пари?
   - Именно так. Только ты не понял главного - истинной цели нашего спора.
   - Ну теперь-то я понимаю, - хмыкнул я.
   - А понимаешь ли ты, насколько опасно тебе было там оставаться?
   - Не особенно. Признать честно, я так и не разобрал, от чего меня пытались предостеречь.
   Он нахмурился, вперив в меня задумчивый взгляд и покусывая губы. Вероятно, пытался определить, насколько я блефую.
   - Но неужели то письмо с призывом было от вас?
   - Естественно! Проигрывать вот так запросто я ни за что не собирался!

***

   - Святой отец, - кивнул я всаднику в длинной черной сутане, о чем-то неспешно разговаривающему с кучером богатой кареты, запряженной в двойку лошадей.
   - Приветствую, сын мой, - осеял он меня левой дланью. - Да пребудут Создатели с тобою.
   Конь, вопросительно взглянув на меня, все тем же нескорым шагом продолжил свой путь мимо них. Я решил не останавливаться - случайная встреча, случайные люди, несмотря на то, что подобную пару я не ожидал здесь увидеть. Не кучера, нет - этих на дорогах пруд пруди как на козлах совсем дешевых и самодельных телег, так и весьма состоятельных, зачастую путешествующих по трактам в сопровождении одного или двух телохранителей, сидящий либо рядом с извозчиком, либо плетущихся следом верхом на какой-нибудь лошадке. Впрочем, могут и пешком, так как богатые любят ездить с комфортом, и рессоры не каждой кареты способны избавить их изнеженные чресла от неудобоваримой скачки по колдобинам.
   Здесь, кстати говоря, охраны не было видно, хотя экипаж стоял на месте явно не просто так. Однако если была бы нужна помощь, меня бы обязательно окликнули.
   Я хмыкнул, представив свой вид со стороны. Нет, пожалуй, я сам себя не стал бы окликивать.
   Но вот священнослужитель, в противовес обыкновенному слуге, на дороге и в одиночестве был редким зрелищем. Для меня так вообще впервой, отчего я, не зная как себя вести, его поприветствовал. Ничего не мешало проехать мимо молча, однако мне просто хотелось его рассмотреть. Одного со мной возраста, может, совсем немного старше. Черные прямые волосы до плеч, прямоугольное лицо с едва очерченной ямочкой на подбородке, прямой волевой нос, выглядящий несколько тяжелым из-за насупленных бровей, невысокий лоб и темно-карие глаза. На светлой коже не было видно ни единого следа щетины, словно до сих пор на его лице пробивается лишь юношеский пушок. Он оглядел меня столь же внимательным взглядом, но в тот момент, когда я уже поравнялся с ним, священник развернулся для продолжения оказавшейся таинственной для меня беседы. Мы оба удовлетворили свой интерес.
  
   Постоялый двор попался мне на пути лишь к самому вечеру. И хотя поздно еще не было, небо, затянутое набежавшими черными грозовыми тучами, опустило на землю раннюю темноту. Как это обычно бывает в таких случаях, силуэты деревьев и полей ярко выделялись на небесной черноте словно при каком-нибудь апокалипсисе. Казалось, что небеса вот-вот сойдут на голову, дабы покарать нечестивых, но как итогом они просто разверзнуться, обрушив вниз нескончаемые потоки воды. В такие моменты хотелось как можно скорее оказаться где-нибудь в тепле и желательно под крышей над головою.
   Передав коня прыткому слуге, я вошел вовнутрь. Мест не было, как пытался меня уверить хозяин заведения, указывая на битком набитый зал. А на деле сыграл роль мой бродяжный вид вкупе с разбойничьим лицом. Я сидел за ближним ко входу столом, вымачивая в миске хлебом стекший с жаркого жир и понимал, что переплатил за комнату на ночь как минимум в три раза, когда двери заведения открылись, пропуская вовнутрь шум дождя, прохладу и мокрого до нитки священника. А следом за ним уже виденного мною ранее извозчика. Второй на несколько мгновений застыл на пороге, неуверенно оглядывая зал из-под сочащегося влагой капюшона. Перебросившись парой слов с подошедшим хозяином заведения, тот кивнул обоим в мою сторону - несложно было догадаться, о чем у них идет речь. Встретившись со всей троицей взглядом, я отрицательно покачал головой.
   - Позволите присесть? - Я небрежно кивнул, подозревая его компанию - иных мест в трапезной зале просто не оставалось. - Настоятель Николас, - представился священник.
   - Марек. - Отозвался я.
   Священник был без своей дорожной рясы, оставив ее у горячо растопленного этим вечером очага. Простая рубашка, простые штаны без изысков. Но вот под черными перчатками оказались грубые мозолистые ладони, совершенно не приличествующие священнослужителю.
   О чем-то еще недолго посовещавшись с хозяином заведения, кучер господского экипажа вышел в дождь.
   - Они не стали останавливаться? - Удивился я, кивая на дверь.
   - Ведь мест нет, - пожал плечами священник, упуская тот факт, что он сам все-таки остался.
   - Для господ всегда места есть. Ничто не мешало вытурить прочь едва заселившегося разбойника.
   - Я был бы против. Даже против выселения некоего разбойника, при условии, что он не замышляет ничего дурного.
   - Удивительно, что хозяин так трепетно прислушивается к вашим словам, святой отец.
   - Мы с ним не первый год знакомы.
   Оказывается священнослужитель тот еще путешественник, которому не сидится на одном месте.
   - А что за история такая приключилась на дороге в нескольких часах езды отсюда? - Первым подал я голос, устав наблюдать, как настоятель Николас молчаливо насыщается.
   - О какой истории ты говоришь, сын мой? - Медленно проглотив содержимое ложки, обсосав ее и положив рядом с миской, откликнулся он. - Знай же, нездоровый интерес есть сие понятие нездоровое, вредное, а местами даже опасное. Так о чем же ты спрашиваешь?
   - Мы ведь с вами уже сегодня встречались прежде, разве вы не припоминаете?
   - Хм, - задумался он, и по его проницательным глазам я бы ни за что не поверил, что он уже успел меня забыть. Казалось, он помнит каждого своего прихожанина, когда-либо открывшего ему свою душу. - Да, припоминаю, на тракте, когда я общался с отчаявшимся слугой. Так бы я и проехал мимо, не остановившись и не спросив у него о случившемся. Надеюсь, наш долгий разговор помог ему более свободно скоротать время.
   Он удовлетворенно замолчал, неспеша взяв ложку и продолжив трапезу.
   - Однако вы не скажете, что же на самом деле там приключилось?
   - Чрезмерная настойчивость зачастую может привести к непредсказуемым последствиям.
   - Как и все остальное. Но разве любопытство грех? Даже чрезмерный.
   - В некотором роде... При особом желании можно все что угодно посчитать грехом.
   - Так что за оказия приключилась с извозчиком того господского экипажа? - Я пропустил мимо ушей его вторую часть фразы.
   - Оказия, как ты выразился, - хмыкнул священник, - заключалась в том, что его молодой госпоже под утро внезапно стало плохо, отчего ее нянька потребовала остановить карету, а сама забрала подопечную на прогулку. К тому времени, как мы с тобой пересеклись в первый раз, сын мой, они все еще не вернулись.
   - Но ведь это было далеко после обеда!
   - Верно, они вернулись лишь ближе к вечеру. Одежда на юной госпоже оказалась изодрана в клочья. Как оказалось, малышка умудрилась влезть в кусты дикого терновника.
   На этот раз он уже дождался благодарственного кивка от меня, лишь после чего вновь взялся за утоление голода. Ел неспешно, качественно смакуя каждую ложку наваристого бульона. Заметив мое рассеянное настроение, некоторое время глядел в ту же темную точку за окном, что и я, и, справившись наконец о забытой мною краюхе хлеба, покрошил ее в миску.
  
   - Но позвольте, я никогда прежде не общался со священниками.
   - Не ходили в церковь Создателей, не исповедовались и не причащались? - Нахмурился он.
   - Отчего же, в церкви бывал, но вот все остальное как-то обошло меня стороной.
   Священник посмотрел на меня с укоризной.
   - Тогда, быть может, вы не веруете в Создателей?
   Этот разговор можно было не начинать, а начав - не продолжать. Однако я был настолько впечатлен встречей с человеком из высшего духовенства, так как настоятель храма в моем понимании просто не мог быть кем-то из низших церковных чинов, что я банально наплевал на все осторожности - мне хотелось поговорить.
   - Я верую в Создателей. Но в моем понимании, вера не нуждается в доказательстве. Особенно кому-либо постороннему, из раза в раз выслушивающему одни и те же искушения одних и тех же людей. Если кому и доказывать что-либо, то лишь только самому себе, что можно сделать и без показательного присутствия на богослужении, верно?
   Священнослужитель молчал, ничего не говорил, лишь сверлил меня пронзительным взглядом.
   - Просто так принято: если молитва, то в храме, если исповедь, то исключительно священнику. Самовольства церковью не поощряются, считаются чем-то недалеким и не заслуживающим уважения окружающих. Лишь под уложенными мозаиками сводами храмов Создатели видят детей своих и последователей, а все остальное для них сокрыто будто бы туманом.
   Настоятель Николас продолжал заниматься своим делом - внимательно изучать меня, словно пытаясь определить сколь истинны были произнесенные мною слова, отчего его обычно насупленные брови были нахмурены еще сильнее, что казалось, будто он вот-вот вспылит. Две неравные вертикальные морщинки прямо над носом прямо указывали на его частые подобные "вспышки". Будь его брови попышнее, это могло бы стать комичным зрелищем. Если бы сидящий напротив не был святой человек.
   - Я услышал твою точку зрения, - осторожно проговорил он, и лицо его разгладилось.
   - Станете осуждать?
   - Еще чего! Я разве похож на чванливого глупца?
   - Простите, нет.
   - Вот тогда и не извиняйся, сын мой! - Недовольно расширились его ноздри, но надо отдать ему должное, в руки он себя взял достаточно быстро. - Я услышал твое мнение, и даже в некотором смысле согласен с ним. Как ты верно подметил, Великие Создатели на то и Создатели, что всемогущи в деяниях и возможностях своих. И в корне неверно считать, будто лишь в храме они способны услышать уста к ним взывающие. Нет, Марек, церкви и соборы Создателей, вопреки всеобщему мнению, предназначены совершенно не для этого - не по прямому назначению, если так можно было бы выразиться. А прихожане являются на исповедь не ради отпущения грехов, а на причастия не дабы к Создателям вознестись. Вовсе нет. Они являются в храмы ради себя, дабы уверовать и не усомниться. Доказать себе лично, что Всемогущие ушами священнослужителя тебя услышали, осудили и искупили, что Всемогущие десницей отца святого на тебя взор свой непоколебимый обратили да под сень своей защиты приняли. Чтобы было все показательно да наглядно.
   Я заметил, что к нашему разговору прислушиваются ближайшие к нам посетители. И если на мои слова они презрительно кривились, то речам святого отца благоговейно внимали.
   - Только так, сын мой. Этим и только лишь этим они руководствуются неосознанно, грехи в уме перебирая, да к персту святому очередь выстаивая. Истинно лишь так.
   Мне показалось, или на меня взглянули с интересом?
   - Все эти службы и проповеди созданы лишь для одного - успокоения метущейся души.
   - Вы действительно так считаете, святой отец?
   Он глубоко втянул носом воздух.
   - Да, я, - выделил он это слово, - действительно так считаю.
   - Вы все это сейчас говорите лишь ради того, чтобы я уступил вам свою комнату?
   - Отнюдь. Мне достаточно будет и уголочка в ней.
  
   - Тебя что-то интересует, сын мой? Прошу, задавай вопросы, не стесняйся, а я же, по мере своих сил и возможностей, попытаюсь на них ответить. Я же чувствую, как тебя что-то гложет.
   Какая удивительная прозорливость, но тем не менее точная.
   - Правду ли говорят, святой отец, что убийство - самый тяжкий из грехов?
   - Истинно так, сын мой. Так писано в заповедях, так завещали нам Создатели. Лишение ближнего своего жизни, даже совсем незнакомого, есть тяжких грех и тягчайший по сравнению с остальными. Ты можешь сколь угодно прелюбодействовать, лгать, таить и красть - все это простится, если в итоге подобное деяние не привело к страшным и ужасным последствиям. Все они обратимы, каждый способен раскаяться в совершенном, искупив ложь и клевету правдой, воровство вознаграждением, а ненасытность мирскую отрешением от сущего и обращением ко миру внутреннему. Но вот убийство искупить невозможно.
   - Такого просто не может быть - чтобы от чего-то не было пути назад. Ведь все всегда можно обернуть вспять, я уверен.
   - Действительно ли уверен или слепо веруешь? Поверь, Марек, между ними великая разница.
   - Хотел бы я солгать, что первое, но тогда бы я согрешил, верно? Не хотелось бы брать на себя очередной грех.
   Священник грустно улыбнулся.
   - Я мог бы отпустить тебе твои грехи, но для этого тебе пришлось бы исповедоваться.
   Я вздохнул, сокрушенно покачав головою.
   - Понимаю, - обиженно сжал он губы, отчего они превратились в тонкую полосочку. Не знаю почему, но мне вдруг стало не по себе: с какой ясной проницательностью он взглянул мне в глаза, словно куда-то вовнутрь, таким же и голосом он произнес следующие слова: - Ты способен исповедоваться самому себе.
   Эта его фраза чем-то тяжелым, повисшим на моей шее стопудовым камнем, запала мне в душу. Сдавила плечи, сжала грудь, как-то моментально лишив сил. Склонила меня к столу.
   - Что-то не так, сын мой? - Сочуственно произнес настоятель с плохо скрываемым торжеством в голосе. - Тебе словно внезапно поплохело.
   - Почему, святой отец? - Он внимательно наклонился ко мне. - Отчего мне так плохо от ваших слов? Словно... обухом по голове. Ведь только что я сам так говорил! Говорил про себя же! И верил! Ведь так и есть...
   - Все просто, Марек, - крепкая ладонь легла мне на плечо, сжала его. - Разница в том, что ты этому слепо верил, а слепая вера, она... Она хрупка, как хрустальный сервиз, а сервиз цел лишь до тех пор, пока хранится в потаенном уголке, недоступном для глаз чужих. Также и слепая вера - цела, пока лична, пока недоступна еще рукам посторонним, загребущим. И способна разбиться, разлететься на мелкие кусочки, едва ты доверишь ее кому-либо неуклюжему, неважно нарочно ли либо с худыми намерениями. Сейчас, разрушившим твою слепую веру, эдаким невеждой, оказался я. С любым другим ты бы обязательно поспорил, посмеялся бы над его словами да забыл, но волею случая твоим собеседником оказался я.
   Нет, подумал я, совсем не волею случая - моей. Зачем я желал этого, почему к этому стремился? Тот ли это разговор, что мне был так необходим? Кажется, теперь я начинаю осознавать ответ.
   - Ты веруешь в Создателей, в тебе есть кроткость и смирение перед ними, а следовательно, и передо мною - говорящим в этом мире их устами и являющимся проводником их воли, некогда записанной в трактаты. Мое слово важно для тебя, и я понимаю почему - я оказался совсем не тем самовлюбленным и чванливым святошей, каким ты представлял всю нашу братию. Я способен не просто сказать, но поговорить, однако не подумай, что я кичусь этим умением. Просто надеюсь, что этим я действительно могу помочь и помогаю людям.
   Я поднялся, отрицательно покачав головою. Медленно, не разбирая дороги, двинулся к выходу.
   - Куда ты, Марек? Что с тобой?
   - Скверно мне, святой отец. Нужно на свежий воздух, хочу пройтись. Комната в вашем полном распоряжении.
  
   - Здравствуй, конь, которого зовут конь. - Невесело попытался пошутить я, слепо буравя обслюнявленную ладонь. Постоялец стойла с нескрываемым удивлением взглянул на меня. - Я переночую неподалеку, не против?
   Если он и был против, то виду не подал. Молодой паренек, еще на въезде в постоялый двор забравший у меня поводья коня, забежал в конюшню, коротко глянул на меня и умотал прочь. Значит, и этот малолетний конюх тоже не против.
   Скинув с себя куртку и бросив на пол, я обессилено опустился туда же, облокотившись спиной о дверцу стойла и чувствуя макушкой жаркое дыхание пребывающего в смятении скакуна.
   - Не будешь же ты меня прогонять за недавнюю обиду, дружище?
   Мне в волосы возмущенно фыркнули, однако гнать действительно не спешили. И даже не подумали укусить, что, в общем-то, было бы справедливо.
   Нога уже давно не болела, даже не ныла. Действительно, затянулось как на безродной собаке. Шрамы в любом случае останутся в напоминание, но шрамы мелочь.
   Двери конюшни вновь открылись, пропуская вовнутрь очередного постояльца. Святой отец, критически оглядывая подсохшую у хозяина сутану, встал напротив. Удовлетворившись или нет, он ее аккуратно разложил на полу, на ней же и умостившись.
   - Если ты решил переночевать здесь, то самое правильное было бы отдать комнату в ней более нуждающимся. Надеюсь, ты окажешься не против?
   Я не был против. Какое мне дело, как распорядился ею настоятель Николас, если возвращаться в нее я не собирался?
   - И все же, сын мой, я готов тебя исповедать. - Проговорил он спустя какое-то время, задумчиво вглядываясь в мое лицо. - Принять груз твоего греха, даже если это убийство - самый тяжкий из всех грехов.
   Это было так соблазнительно - просто взять все и скинуть. Освободиться. Так приятно думать, что за совершенное отвечает некто иной, он же прощающий и искупляющий. Так просто жить, когда знаешь, что все твои поступки ничего не значат, и после очередной исповеди, подняв свою мерзкую задницу от кровати на утреннюю воскресную службу, ты вновь окажешься чистым и безгрешным словно новорожденный. А для этого нужно лишь малое - признаться в совершенном тобою грехе, прочувствовать вину, а все остальное уже чужие проблемы.
   - Нет, святой отец. Это только мое бремя. Мое и ничье больше. Простите, я не смогу вам открыться.
   Он открыл было рот, чтобы мне возразить, дать совет, попытаться утешить, но, видимо, не нашелся нужных слов. Просто закрыл его, пространно глядя куда-то мимо меня.
   - Убийство - наитягчайший грех, - зачем-то повторил он свои слова. - На своих проповедях в доверенном мне храме я частенько касаюсь этой темы. Я рассказываю о том, что есть грехи исправимые, и есть грехи неисправимые, накладывающиеся тяжелым отпечатком на души человеческие. Я говорю много, и прихожане с надлежащей им прилежностью внимают. Я говорю то, во что верую сам, надеясь, что не навязываю другим мнение свое. Но вот убийство... это совсем иное. - Он помолчал, склонив голову и прикрыв глаза. - Убийство страшно само по себе, как нечто чужеродное. Оно непозволительно. Кто мы такие, чтобы обрывать чужую жизнь, играть роль Создателей? Это неверно, мы не смеем... Все, что угодно, только не убийство...
  
   - В какую сторону направляетесь, святой отец?
   Погода стояла просто великолепная: прохлада зорьки и свежесть недавно отгремевшего дождя. Отгремевшего, кстати говоря, очень тихо, где-то там, вдалеке - практически у горизонта. Постоялый двор гром великодушно обошел стороною.
   - В сторону Далии. Впереди, буквально через час езды, будет развилка, я возьму восточнее.
   Он тоже полной грудью дышал свежим воздухом, наблюдая, как поднимается далекое солнце, озаряя своим ранним светом мокрую от ночного своеволья погоды листву и траву. Деревья медленно и могуче колыхались, играя в лучах мириадами блесток.
   - Тогда мне с вами по пути. - Настоятель Николас заинтересованно обернулся ко мне. - Примерно до развилки, а дальше мне придется свернуть южнее.
   - Примерно?
   Я небрежно кивнул, понимая, что съехать с дороги на раскисшие проезды, как я планировал, мне вряд ли удастся.
   А на распутье нас уже ждали: банальнейший ствол дерева, перегородивший еще не разделившийся надвое путь.
   - Разбойники?
   Мы подъехали к сгрудившимся на оборонительный манер телегам купцов, издалека высматривающих западню.
   - А то! Мерзавцы!
   Невысокий и пузатый дядька задорно спрыгнул с крыши одного фургона, двинувшись к нам. Мы одновременно спешились.
   - И это на тракте, подумать только! В непосредственной близости от постоялого двора! Совсем распоясались мерзавцы! Брауни Кохх, будем знакомы.
   Мы пожали друг другу руки, понимая, что только накануне виделись под одной крышей в трапезной зале. Так уж вышло, что наши пути совпали, однако купец и остальные здесь столпившиеся отправились чуть раньше нашего.
   - Настоятель Николас, - представился священнослужитель. - Со мною Марек.
   - Вместе путешествуете? - Прищурился тот.
   - Разве что до недостижимой пока развилки.
   - Это верно. Негодяи кучу народу переполошили, всем нужно в путь, а толпятся аки барашки на заклание.
   - Брауни!
   - Простите, святой отец, но все выглядит именно так. Из-за ливня и раскисших дорог иначе не проехать, по сути, тракт - единственная дорога. И разбойники это знают. Как и то, что постоялый двор был битком набит промокшим и замерзшим людом. И всему этому люду на следующее утро двигаться в путь!
   - Притом, смотрите, как жадно-то поступили - решили захапать не одну дорожку подальше и побезопаснее, а сразу две! - К нам подошел еще один попавший впросак путник - полная физическая противоположность Брауни Кохху. Но с такой же цепью имперской купеческой гильдии на шее.
   - Кларсон Войл, - представил его товарищ.
   - Доброе утро, господа. Или день?
   - Ни утро ни день не добрые! - Рявкнул тучный купец, принявшись нервно мерить шаги. - У меня товары стоят скоропортящиеся, а после такого дождища как пить дать будет самая жара! Духота неимоверная! Мне ехать надо, торопиться, а я тут кукую из-за пары десятков раздолбаев, решивших разжиться золотишком!
   - Я предлагал скинуться мешочком...
   - Ты как будто заново родился, Войл! Иногда я просто удивляюсь твоей поистине детской простоте!
   - У тебя есть другие варианты?
   - Нету! - Вновь раздосадовано рявкнул он, насуплено удалившись в сторону телег, где его настойчиво призывал один из слуг.
   - Ласточки низко летают, как бы не к дождю...
   - Только что дождь прошел, болван! - Раздался по округе звонкий шлепок оплеухи. Пара помощников мгновенно оттащила своего вспылившего господина от брякнувшего глупость слуги.
   - Не с той ноги встал, явно, - улыбнулся ему вслед Кларсон Войл.
   - Его можно понять, - откликнулся священник. - Сколько у него телег?
   - Вот эти вот три, и за ними на обочине еще пара.
   - И все с товарами, верно?
   - Только крытые, да еще вот этот фургон.
   - Итого, четыре повозки не терпящего задержек груза. Приличные убытки.
   - Но все же несравнимые с потерей жизни, не так ли?
   - Безусловно. Я даже несколько уязвлен, что эту фразу выдали вы, хотя по положение положено-таки исключительно мне.
   Кларсон Войл обезоруживающе улыбнулся.
   - Я бы с удовольствием послушал вашу проповедь по этому поводу, святой отец.
   - Обязательно, но, боюсь, момент к этому совершенно не располагает. Как-нибудь погодя.
   - Погодя - это только завтра! - Воскликнул оказавшийся тут как тут Кохх, закатывая глаза к небесам.
   - О чем это он?
   - Мы уже послали человека в ближайший город, но карательный отряд прибудет только к завтрашнему дню.
   - Завтра! Завтра! Да за это время я бы уже миновал Ларимор и был бы на подъезде у Здемина! Что за растраты! Мерзавцы, чтобы им пусто было! - Сплюнул он под ноги и тут же яростно затоптал.
   - Приедут, а разбойников тут уже и след простыл, - кивая собственным мыслям, сказал кто-то из подручных Кларсона Войла.
   В этот момент несколько пеших молодцев отделились от общего сборища, решительно двинувшись к нам. Видно, недолго думали.
   - Святой отец, так вы мош того, поговорите с этими-то разбойничками? А мы вам подсобим, а? - Хитро прищурился самый дурной на вид из них.
   - Я да вас четверо, - откликнулся настоятель Николас, покачивая головой, - а их неизвестно сколько там.
   - Так и шо ж? Сподмогнем мы вам, того не бойтесь. Вон ваш спутник тош пойдет.
   - Не послушают они меня. Я бы и рад.
   - Послушают, куда они денутся! - Воин похлопал по обуху топора на бедре, довольно скалясь. Твое дружков поддержали его каким-то невнятным мычанием, что без взгляда на безумно оскаленные хари можно было бы счесть нотой отказа. - Да сколько их там - раз, два и обчелся.
   - Хотелось бы знать, что вы там собрались делать вчетвером? - Скептически оглядел этот недоотряд я.
   - Все пойдем. Нечего тут сидеть и помощи с города ждать.
   Я беспомощно обернулся к священнику.
   - Настоятель Николас не воин, нечего его бросать в самое пекло.
   - Да подмогнем, не тушуйся так! Ничего с твоим ненаглядным святым отцом не станется! Мы ш просто поговорить.
   - Надо идти, - вдруг заявил Кохх. - Всем идти. Не знаю, как остальные, но вот я сидеть и дальше не намерен. Не терпит груз! Со мной еще семеро. Чего вы на меня вылупились? - Бросил он своим людям. - Знали, на что шли.
   - О, - протянул воин с отбитой задницей, - а вот как все соберутся, так и будет внушительная ватажка! Разбойнички-то от такой нашей шайки мигом разбегутся!
   Дипломат из него, прямо скажем, никакущий. И тем велико было мое удивление, когда люди вокруг возбужденно загалдели, согласно кивая его словам. Неужели так много безрассудного народа собралось в одном месте в одно время?
   Однако не все, далеко не все вняли его словам. Многие скептически отнесись ко всеобщему настроению, думая в первую очередь своей головой. Не всем горит срочно ехать, не всех поджимают сроки - эти готовы преспокойно подождать помощи от карательного отряда из города. Но все равно желающих набиралось достаточное количество.
   - Что скажешь, Марек? - Отвел меня в сторону священник.
   - В любом случае, я в стороне не останусь. Решите идти на разговор с разбойниками, я пойду тоже. Но по мне, так это все выглядит бессмысленным риском.
   - Многим просто необходимо проехать дальше, и ждать они не могут. Я же, в свою очередь, не могу оставить их мольбы неуслышанными. Если меня просят и это в моих силах, я обязан попробовать.
  
   Я в последний раз обернулся, глядя, как примерно половина из тех людей, что оказались узниками перекрытого разбойниками тракта, разворачивает свою поклажу назад, ожидать карательного отряда на постоялом дворе. Глупо рисковать, находясь у бандитов прямо на виду, да к тому же в раздербаненном состоянии, они не решились. И верно сделали. Я бы тоже так поступил, если бы не подписался идти следом за святым отцом, который все же внял уговорам толпы. Среди решивших переждать также оказался богатый экипаж со знакомым мне на лицо кучером, который я не приметил сразу среди общего столпотворения.
   Чуть больше двадцати человек - все разномастные и разобщенные. С такими я побоялся бы идти даже на лисицу.
   - Мы будем позади, - сказал кто-то из купцов, из-за дрожи в голосе не разобрать было кто.
   Они отстали шагов на пятьдесят, старательно прикрываясь едва плетущимися телегами, и впереди оказались лишь мы с настоятелем Николасом и четверка отмороженных бойцов. Эти точно ничего не боялись.
   Конь, шедший сбоку, испуганно вцепился в мое плечо, без труда разобрав значение поваленного поперек дороги ствола, и отцеплять его мне было лень. Этот тоже бы с удовольствием сам дернул в сторону постоялого двора, но возможности я ему такой не дал - мне нужен скакун на случай непредвиденных обстоятельств, которые, собственно, предвиденные. Вся эта затея шита белыми нитками, и надеяться можно лишь на чудо. Впрочем, я на него не надеялся, полностью осознавая ситуацию.
   К нам вышли заранее - перепрыгивая ствол притащенного сюда дерева, в нашу сторону двинулись сразу десяток человек, демонстративно размахивая обнаженным оружием.
   - Неверный путь вы избрали - путь греха корыстного и бездуховного. Одумайтесь, дети мои, и придите к свету и праведности, пока еще не поздно, ибо помыслы ваши темны, а деяния недостойны.
   - Чего вы хотите, святой отец?
   - Остановите свои бесчинства, оберните намерения свои вспять! Прошу вас, дети мои, освободите дорогу и дайте этим людям преспокойно проехать дальше.
   - Святой отец, мы вас не тронем. Поезжайте с миром, - прохрипел один разбойник, сделав несколько шагов вперед. - А вот... - Его кривой палец не успел указать. - Святой отец, ну зачем же вы! Что же вы делаете?
   Настоятель Николас небрежно отцеплял от притороченных к седлу подсумок чудаковатого вида шестопер: с чрезмерно длинной рукоятью и раздутым в стороны на манер шара оголовьем.
   - Прочь с дороги, дети мои. Прошу вас, не доводите до греха.
   - Э-э, святоша, ты совсем ополоумел? Брысь отсюда, пока тебя не вынесли вперед ногами! Живо!
   На дальнейшее я уже не смотрел, запоздало отметив, как со всех сторон на нас брызнули вооруженные люди с самыми явными намерениями, а шестопер в руках священнослужителя, описав широкую дугу, приземлился на лицо бросившегося на него с ножом разбойника. Громко и смачно чавкнуло, не раздалось даже крика.
   Я бросился в сторону, уворачиваясь от метившей в меня стрелы. Лук был плохонький, стрелок - еще хуже, и именно поэтому он чуть было в меня не попал - выстрелил совершенно не туда, куда намеревался. Разбойник, оказавшийся за моей спиной, возмущенно вскрикнул, бросаясь на землю с перебитой ногой. Я пнул его в грудь, опрокидывая навзничь и мечом рассекая плечо его зазевавшегося товарища. Коротко обернулся, чтобы увидеть, как твое оставшихся в живых рубаки встали спиной друг к другу, отбивая наседавших со всех сторон бандитов. Последний уже лежал в луже крови с перебитой головой.
   А со всех сторон бежали еще люди. Целая прорва разбойников, радостно гогоча и предвкушая, неудержимой лавиной кинулась мимо нас, к опасливо замершим у телег путникам. Но надо отдать должное купцам и остальным, они успели те развернуть боком, сцепив, и выцеливая в просветы между ними бегущих по их головы душегубов. Нестройный залп, и несколько головорезов, хрипя, повалились на землю. Однако их прочие товарищи этого даже не заметили, вереща, приближаясь к добыче.
   Пускай, что основная масса двинулась мимо, но и нам, оставшимся здесь в скромном количестве, этого было достаточно. Мне-то моих двух подоспевших уж точно. Я отступил на шаг от замаха по мне топором, как чуть было не словил по хребту обитым стальными полосками дрыном. Спасло лишь то, что я, заметив это, попытался нагнуться, споткнулся о земляной выступ и чуть не упал. Дрын воткнулся в шаге от меня. Я едва сумел сохранить равновесие, рубя наотмашь ближайшую ногу противника. Удар получился так себе - прошел вскользь, совсем слабо зацепив ткани.
   Новый удар топора заставил меня отступить, хватая обух топора гардой и продолжая его движение. Разбойник, чтобы не терять бросившееся оружие из рук, развернулся ко мне боком, куда между ребер я и воткнул свой меч. Навалившись, я приподнял вопящего бандита, закрывшись им от очередного удара дрына. Получив по затылку такой дурой, он безвольно повис. Мне пришлось поднапрячься, хекнув от натуги, свалить его вперед, прямо под ноги размахивающему дубиной. И, опешившего, рубануть того наотмашь. Кровь брызнула вслед жадно разодравшему плоть клинку. Шаг в сторону и обратным движением в бок. Противник взвыл, пытаясь отступить, но споткнулся о тело товарища. Два косых удара в плечо и шею завершили бой.
   Я обернулся, ища глазами настоятеля Николаса, но вместо этого уперся взглядом в разъяренную морду угрожающего мне мечом подранка. Пока я бился с этими двумя, он успел вытащить стрелу, сейчас стоя достаточно ровно, хотя припадая на больную ногу.
   Достаточно оказаться у него справа, подумал я, и тогда довершить его будет несложно, как вдруг он сам, выпучив глаза, завалился назад, получив внезапный удар шестопером под колено. И следующим в лицо.
   - Святой отец, - вскричал я, оглядываясь вокруг. Пока на нас не обращали внимания, но вскоре обязательно заметят. Мы словно оказались за спинами гурьбой наседавших на доблестно обороняющегося обоза разбойников. - Нам нужно уходить!
   - Что ты такое говоришь, сын мой? - Откликнулся грязный, весь в крови, насупленный священник.
   Мой взгляд скользнул к его ладоням, удерживающим шестопер, и меня передернуло. В голове родилась и мгновенно запряталась какая-то мысль, но я еще не понимал какая.
   - Как видите, вам не удалось убедить их пропустить нас. Оставаться опасно, нам нужно бежать! Срочно!
   От толпы, все же глянув в нашу сторону, отщепилась кучка головорезов, бросившись на нас. Против такого количества у нас не было ни малейшего шанса. Из четверки отморозков, пошедших с нами, никто не выжил, валяясь сейчас где-то вперемешку с вражескими трупами.
   Я схватил его за локоть, подталкивая к отбежавшим лошадям.
   - Святой отец, пора!
   Он попытался было сопротивляться, что-то говорил про свой долг и веру, но я не слушал, благо мой конь оказался более понятливым, подскочив к нам. Взлетев в седло, я еще успел бросить взгляд назад, краем глаза отметив шесть недвижимых тел там, где на настоятеля напали бандиты.
  
   - Святой отец, вы убили этих людей! Убили собственными руками!
   - Истинно так, сын мой, - сказал священник, отирая шестопер от крови. - Убил. Иначе они убили бы нас. Это вынужденная мера, самооборона - убийства во благо.
   И во мне что-то перевернулось. С каким-то немым отчаянием я стоял, разинув рот, и глядел на священнослужителя, на его заляпанную кровью сутану, испачканные ею же руки и невозможное оружие. И понимал, что все то шаткое, о чем говорил этот проповедник, что еще держалось во мне, сейчас содрогнулось, медленно и грандиозно рушась, погребая осколками меня под собою. Лучше бы я не видел этого, лучше бы не слышал этих последних слов, - запомнил его таким, каким он был на постоялом дворе. Обернуть бы все вспять...
   Я вдруг понял, что в этом мире нет ничего святого.
   - Убийства во благо? Так вы их называете? - Крикнул я на него, чувствуя сжимающую грудь тяжесть. - Вы, святой человек! Как вы позволили себе такое - убить ближнего?! Как же вы опустились до самого тяжкого из грехов?!
   - Сын мой... - Растеряно произнес настоятель Николас, с каким-то сомнением переведя взгляд с моей негодующей фигуры на свое грозное оружие.
   - Не продолжайте! - Злобно сплюнул я ему под ноги. - Нам с вами больше не по пути.
  
   Зря я посчитал проделки разбойников случайным совпадением и не ко времени обострившейся в их мозгах жадностью. Случайное происшествие оказалось вовсе не случайным. От Самаки во все стороны вели сразу пять крупных дорог, и эта, по которой я двигался, была одной из них - вела назад, через Криметрик в Далию. Первый городок я благополучно объехал стороной, затратив на это лишние дни пути, однако появляться в нем посчитал незаслуженным риском.
   Мне казалось, что перекрыть сразу пять трактов невозможно и бессмысленно, только не учел того, что в игре оказались завязаны явно не дилетанты, к тому же обладающие определенными возможностями. В общем, происшествие с западней на трясущихся золотом купцов я посчитал меня совершенно не касающимся. Если бы не одно но: все это и было затеяно ради меня.
   Я часто вспоминал наш последний разговор со священником, и каждый раз меня дико передергивало, хватало жестокой яростью, заставляя беспомощно кричать от досады. Я буйствовал, часами пиная ни в чем не повинные деревья и осознавая, как вновь проснувшееся чувство никуда не пропадает, никуда не уходит. А потом еще часами сидел, безвольно повесив голову, и в голове было девственно пусто от любых мыслей.
   Куда я ехал, я не знаю, хотя мог бы припомнить, если бы захотел. Просто правил куда-нибудь подальше. В какой-то момент, где земля была посуше и дождь бушевал не на полную силу, я, как и хотел, съехал с тракта, двинувшись проселочной дорогой. И, однажды остановившись на отдых в одной из рощиц, понял, что на поляне не один. Обычная такая поляна, с кривыми границами, поросшая мелкой дикой травой, примечательная разве что тем, что прямо по центру стоял широкий и не в меру рассохшийся пень, державшийся лишь на честном слове. Вообще удивительно было, как он не рассыпается прахом даже от слабого дуновения сквознячка. Вопреки воле времени он продолжал стоять.
   Однако самое необычное было в том, что сидевшая на нем знакомая неизвестная мне птица, даже и не подозревала о давно истекшем сроке жизни своего насеста. Заслышав мои осторожные шаги, она обернулась, протягивая в мою сторону зажатое в ее лапе послание.
  

Глава 4

   Конная прогулка завершилась какой-то напастью, понял я, наблюдая неспешно приближающихся всадников. Все трое были в седлах, ехали сами, а значит, ничего серьезного не случилось. Так я думал, считая напастью лишь что-то критическое, но одного короткого взгляда на ее лицо хватило, чтобы увидеть, что для нее все иначе.
   Она сидела как обычно, упрямо удерживая ровную спину, но выглядела все равно скособоченной. Лошадь, зная больше моего, старалась идти без качки.
   - Что случилось? - Спросил я у спешившегося егеря, когда ей помогли сойти.
   Она, исподволь взглянув в мою сторону, отказалась от посторонней помощи и, высоко задрав подбородок, шагнула к себе. Однако я заметил, как она припадает на одну ногу.
   - Упала, - коротко бросил тот.
  
   - Почему ты не пришел? Почему? Мне было невыносимо плохо одной!
   Потому что мне запретили! Потому что не хотел тревожить, видя как тебе больно! Потому что знаю, как ты не любишь, когда видят твою слабость!
   - Прости, я был очень занят. Не мог прийти.
   - Настолько сильно, что не мог уделить мне хотя бы малую толику времени?
   Легкий сквознячок гуляется по ногам, муха где-то сонно тыркается в окно, спина уже затекла сидеть без дела. Скучно.
   - Да, милая. Я был очень занят.
  
   - Поведай мне, Марек, о гостеприимстве приютившего тебя барона.
   - О каком бароне идет речь?
   - Неужели столь многие привечали тебя в землях вольных баронств?
   - Так вы об этом...
   - Как-никак, ты провел в гостях неполную неделю. Шесть дней, верно?
   Он подался вперед, облокотившись о сведенные домиком пальцы.
   - Я слышал множество историй об удивительно обособленных от могущественной империи клочках земель, образованных в один сплошной массив - Вольные баронства. Ни регулярных армий, ни сплоченности - ничего. Просто территория, разбитая на земельные участки с правящими себе на уме лбами. Даже удивительно: как им удается до сих пор поддерживать свою автономность, не находишь? Давненько там хотел побывать, да вот, все никак не выходит - империя, да империя. Уже сколько лет не могу покинуть ее границ. Как же я рад, что наконец нашелся тот, кто подробно расскажет мне о тех уютных краях. Я весь внимание.
   - Что может быть проще, - улыбнулся я, припоминая.
   Его холеное, вытянутое книзу лицо внимательно-выжидающе наблюдало за мною. Не торопило. А я без зазрения совести пользовался этим. Огляделся вокруг, придавая большее значение не замеченным ранее деталям. Фреска у дальней стены, старая, местами потертая, с преобладающими в ней красными тонами. Что на ней было изображено - не разобрать. Вряд ли из-за возраста, так как сохранилась она прилично, скорее из-за содержимого. Мне оно ни о чем не говорило и ничего не напоминало - какие-то абстрактные образы.
   А еще мое кресло в сравнении с его. Несмотря на то, что со мною обошлись доброжелательно, на первый взгляд, место напротив мне предложили на редкость неудобное. Его: высокое, с вычурной резьбой на подлокотниках и изгибающихся ножках, даже с виду мягкое, однако сидящий в нем поистине там утопал. Мое же больше походило на переделанный табурет. Несколько жестковатое, с прямой, словно у трона, спинкой. Расслабиться в таком, как бы ни хотелось, не выйдет.
   Собеседник намекающе кашлянул в кулак, возвращая меня мыслями обратно к разговору. Все также улыбаясь, я набрал в грудь побольше воздуха:
   - Я ничего не помню, - растеряно пробормотал я.
   Сидящий напротив загадочно улыбнулся.

***

   "Здравствуй, Марек. С твоего позволения, как, впрочем, и без него, обойдемся без взаимолюбезностей. Учитывая то, что вестник уже покинул тебя, ответа мне ожидать не приходится.
   Не хочу показаться грубым, но представляться я не считаю нужным - я знаю тебя, ты не знаешь меня, и меня такое положение вещей полностью устраивает. Если ты думаешь, что этим я пытаюсь на тебя надавить, как-то повоздействовать, напугать, то не думай, просто знай. И опять же, меня это устраивает.
   Однако меня совершенно не устраивает твоя чрезмерная прыткость. Не устраивает то, каким ты оказался скользким и непредсказуемым. Признать, я ожидал совершенно иного и, знаешь ли, довольно неприятно понимать, что где-то ошибался. Я не привык ошибаться. Но да, с тобою все иначе. Ты эдакий живчик, заноза в заднице, вылезшая на свет спустя столь долгое время.
   Конечно же, я рассчитывал на сложности, будучи предупрежденным, но, что уж тут греха таить, со слегка завышенным чувством самомнения, - которое появляется не с пустого места, если что, - не придал тому должного внимания. И теперь за это поплачиваюсь неудовольством, в котором подрастерять излишнюю спесь еще не худший итог. Но иногда это полезно - понять, где твое место. Знаю на своем опыте. И весьма прискорбно, что этого не понимаешь ты сам. Вроде не маленький мальчик.
   Но я устал. Устал ждать, гоняться и преследовать. Устал смотреть на твою кровожадность и изворотливость. Да, мне нравится твоя изворотливость, но она переходит уже все границы. Хочешь жить и огрызаться - пожалуйста! Только спектакль затянулся. И именно поэтому я пишу тебе напрямую, ничего не тая. Так как ты категорически не желаешь быть пойманным, хотя поверь, иного выхода просто нет, все уже предопределено, я предлагаю тебе два выхода.
   Деревня Ампир, что юго-восточнее торгового града Мантека, - там ты найдешь меня. Предлагаю тебе самому явиться.
   Обитель. Просто Обитель одного из запрещенных орденов поклонения еретическим богам. Там тебя ждут приют и спокойствие. Там ты сможешь наконец избавиться от преследования, так как там я тебя, верь мне, достать не смогу.
   Какой из двух путей решения нашей затруднительной ситуации выбрать, решать тебе и только тебе. Я приму любое. Однако если тебя в полноте устраивает нынешняя ситуация заяц-волк, то охота продолжиться. Не сомневайся.
   Если же ты решишь двигаться к Обители, я даю свое слово, тебя не тронут и не побеспокоят мои люди. Я смиренно жду твоего решения, Марек. Воля твоя".
  
   - Наверняка вы к нам погостить заявились, господин Марек.
   Монументальный балкон с бойницами нависал над внутренним двором Обители. Воевода, с сомнением взглянув на копошащийся внизу народ, встал рядом со мною.
   - Вы не подумайте, гостям мы всегда рады, да вот нынче... Вы и сами видите, верно?
   Вопрос был риторическим - воин не жалел и не оправдывался. Однако я все равно кивнул, провожая суетящиеся плащи орденцев задумчивым взглядом. Снующие туда-сюда блекло алые цвета были повсюду, но все равно чувствовалась какая-то незаполненность, словно львиную долю обитателей крепости недрогнувшей рукой смазнули с холста.
   Мой блуждающий взгляд обратился выше, к галереям, парапетам и стенам. Там происходило ровно то же самое - подготовка, лишь на первый взгляд кажущаяся суетливой.
   Давненько я не был в осаде.
   - Боюсь, скорой осадой ваш орден обязан исключительно мне, - проговорил я, не оборачиваясь, тщетно пытаясь привести в порядок буйную поросль на лице.
   Старый воин громко хмыкнул.
   - Вы могли бы выдать меня им, тем самым решив эту весьма тревожную ситуацию.
   - Марек, - отозвался старший орденец. Кажется, его звали Усман. - Обойдемся без господинов, а?
   - Конечно.
   - Марек, если хотите знать мое мнение, вы слишком мнительны.
   - Неужели?
   - Это имперские войска, - продолжал Усман. - И пришли они сюда с определенной целью, в этом я могу вас уверить, потому как знаю. На кой вы сдались империи, чтобы ради вас устраивать подобные осады и штурмы? Уж извините за резкость и прямоту. Вряд ли вы хотя бы отдаленно представляете, чего стоит подобная затея, чтобы затевать ее ради одного-единственного человека, пускай даже желанного кому-то там до усрачки. Да будь вы трижды вещим пророком, сенат еще дюжину раз бы подумал, а стоит ли игра свеч? Однако дорогой друг, уж не ведая за какие прегрешения принявший вину на себя, имперские легионы осадили Обитель по совершенно иной причине.
   - Какой же? - Огонек интереса загорелся в моих глазах.
   - Причине столь прозаичной, что ее даже зазорно произносить вслух.
   - Деньги.
   - Вот именно! Так уж вышло, что мистические богатства нашей Обители стали притчей во языцех. Устами болтливых языков вознесены до неприлично заоблачных высот. "Их казематы под крепостью просто ломятся от напиханных в них сокровищ!" - а, Марек, как вам?
   - У них должен был появиться повод так думать. Разве нет? Даже у самых бойких фантастов язык не повернется утверждать самую дикую небылицу - что-то должно было позволить им думать в эту сторону. Завуалировать, приукрасить и приврать это одно, но слухи не берутся с пустого места.
   Гладко выбритый воевода неопределенно поцокал языком, впрочем, промолчав. Но я был уверен, что замолчал он ненадолго.
   - Действительно, едва ли с бухты-барахты. Наш орден весьма старый, я бы даже сказал, древний. Он был образовал здесь, на этом самом месте, где чуть позже появилась Обитель, за многие и многие столетия еще даже до образования той, первой империи.
   Я невольно присвистнул. Кто бы мог подумать, что я воочию смогу наблюдать крах трехтысячелетнего ордена. Внушает уважение и трепет.
   Усман понимающе хмыкнул.
   - Можно сказать, что нынешняя империя строилась вокруг этой самой, - он похлопал по могучим булыжникам балкона, - Обители. Первые императоры и сенат не посмели смести ее тогда, а потом было уже поздно. Крепость простояла в границах государства весь срок его существования, даже не являясь его частью. Независимый кусок, терзающий власти и манящий простой люд присказками. И это не могло продолжаться бесконечно.
   Не могло, кивнул я, понимая, что автор письма был прекрасно осведомлен об имперской активности в этом районе. И не просто активности - их намерениях. Это была ловушка для меня? Несомненно. Однако ловушка с закавыкой. Так уж вышло, что в словах о том, что здесь он не сможет меня достать, он не лгал. Пожалуй, здесь меня могут достать разве что Создатели.
   Но так ли он отчаялся на самом деле, как пытался показать в письме? Видится мне, нет. Что-то здесь не то и не так. Слишком упорно пытались выследить и выловить, чтобы вот так запросто бросаться мной в самое пекло. Мол, либо приходи сам, либо ну тя на, как бы выразился почивший под обломками крыши Шови. И это было подозрительно.
   - Наш орден с самого начала своего основания участвовал в каждой мало-мальски серьезной войнушке, стычке или заварушке. Не всегда успешно, что накладывалось некоторым отпечатком на Обитель, но это уже, так сказать, издержки.
   - Какой-нибудь кодекс или устав?
   - Верно, устав. Контракты сыпались на орден со всех сторон: империя, империи, королевства и герцогства. Даже бароны частенько зовут нас на свои мелкие разборки.
   - Значит, ваш орден - орден наемников?
   - В некотором смысле, - кивнул воин.
   - Тогда становится понятно, откуда берутся все слухи и небылицы о сказочно богатых казематах Обители. Но действительно ли слухи и небылицы? - Обернувшись, усмехнулся я. - Даже мне стало интересно спуститься в подвалы крепости, что уж тут говорить об остальных! Деньги, скопившиеся за эти тысячелетия - это должно быть горы, а?
   Мы понимающе улыбнулись друг другу. Что он, что я оказывались равнодушными к хранимым нутром крепости секретам. Если и есть там что-либо, то мне о том ни за что не узнать.
   Уже уходя, Усман вдруг хлопнул меня по плечу. В его глазах блеснула какая-то идея.
   - А знаете что, Марек? Как вы смотрите на то, чтобы немного раззадорить нашего неприятеля?
   - Почему нет? - Пожал я плечами. - Какое-никакое, а развлечение.
   - В таком случае, поднимайтесь через часок на площадку надвратной башни. С нее, думается мне, будет нас видно и слышно получше всего.
   - Уже жду с нетерпением.
   Хотелось как-то выкрутиться и мне совсем не улыбалось, вот как сейчас я сам улыбаюсь Усману, погибать за чужую веру. Если пришли сюда имперцы не по мою душу, то и делать мне здесь нечего. Это их разборки, только их: ордена и империи, - не мои. Мне здесь делать нечего, но я все-таки здесь, все-таки послушал незнакомца и сделал свой выбор. И все идет к тому, что опрометчивый.
   Как выбраться из осажденной Обители? Ответ прост - никак. Кругом легионы, так что пройти мне, даже просочись я через намертво запертые ворота, все равно не удастся. Все равно попадусь в руки имперцев, так что лучше так, с мечом в руке, прямиком на щит. Хотя бы иметь возможность огрызнуться при решающем штурме.
   Это ведь скала, оглядел я крепость, массивные блоки и булыжники, из которых она была сложена. Здесь должны быть подземные ходы, просто куча скальных отнорков. Не может быть такого, чтобы хотя бы один из них не вел за пределы осады. Но будь они неладны все мистические богатства ордена, меня в подземелья ни за что не пустят! Сами в них не полезут, прикрываясь уставом, - фанатики, - но и мне не позволят!
   Мое появление в Обители ознаменовалось переполохом. Нет, не моим приездом, а тем, что за мною к воротам прибыл вестовой, сообщающий о том, что очень скоро крепость подвергнется полномасштабной осаде. Я так и не понял, чей был этот вестовой. Но мне уже разворачиваться и пытаться бежать не было никакого смысла. Западня, если считать ее таковой, уверенно затягивала петлю на моей шее.
   Почему Обитель и отчего я все же послушал автора того письма? Я до сих пор не могу себе ответить на этот вопрос. Потому что до колик надоела погоня, воспоминанием из прошлого давшая о себе знать даже спустя несколько лет? Может быть. Потому что меня соблазнили тем самым спокойствием, которого я так желал, выбравшись из небытия лишь ради него? Вполне вероятно. Глупо спорить, что доверять незнакомцу было рискованно, однако как факт - сюда я доехал, не чувствуя за собою ни слежки, ни тем более погони.
   Об этом размышлял я, поднимаясь по крутым ступеням на площадку надвратной башни. В этот момент Усман обернулся в мою сторону, задумчиво-хмурым взглядом скользнув по моей фигуре.
   - Считаете, имперские знают или пускай подозревают о вашем здесь местонахождении?
   - Повторюсь: возможно, мое здесь местонахождение и есть причина постигшего Обитель злоключения.
   - А вот это мы сейчас и проверим, - хмыкнул он, проведя ладонью по подбородку. - Не возражаете, если я все же выдам им ваше имя?
   - Ни в коем разе.
   Орденцы на стенах, предчувствующие представление, довольно заухмылялись.
   - Эй, вы! Имперские собаки! - Гаркнул Усман так громко и неожиданно, что у меня даже заложило уши. Судя по виду ближайших воинов, не у одного меня. - Вы зачем сюда пришли?! Забыли что-то?!
   Дружный свист со стен был ему поддержкой.
   - Дайте-ка угадаю - золото!
   - Золото! - Взревели на стенах, потрясая оружием.
   - Целые подвалы золота! Серебра, рубинов, топазов, алмазов! Драгоценностей! Целые катакомбы, забитые богатствами, только и ждут, пока их приберут к рукам! Вы для этого сюда заявились, собачье отродье?!
   - Деньги! Золото! Богатства!
   Военачальник довольно притих, пережидая истовую вспышку ревущих на стенах Обители бойцов.
   - Бред собачий! Да кому нужно это неохраняемое золото?! Да никому! Верно?!
   - Да-а!
   - Долой золото! Вы нас не проведете, имперские негодяи! Не за золотом вы здесь! Совсем не за ним! Марек! - Гаркнул он последнее слово. - Вам нужен Марек, а?! А вот шиш вам!
   Задрал он руки в неприличном жесте. Сомневаюсь, что с такого расстояния все можно было узреть в деталях, но общий посыл имперцы явно разобрали. Я бы сказал, прониклись им.
   Затихшие на последних фразах командира орденцы, как-то удивленно переглянувшиеся и попробовавшие найти взглядом меня, довольно закричали.
   - За золотом приходите, ждем с нетерпением! Попробуйте выковырять его у нас из кишок! Все, что достанете, - ваше!
   - Да-а! - Стройным хором взревели бойцы, которым наскучило смотреть на еле передвигающегося в лагере неприятеля.
   - А вот Марека мы не отдадим! Золота - сколько угодно! Но вот Марека - нет! Своего надо иметь!
   - Да-а, - уже не так стройно, перебиваясь на хохот, вкричали со всех сторон. И даже со двора, остановившись от дел и запрокинув в интересе головы. - Нам самими нужен! Попробуйте забрать!
   - Вы еще ждете?! Вам мало?! Особого приглашения нужно?! Вот ваше приглашение!
   Трое ордецев, до этого молчаливо удерживающих на руках огромные ведра, накрытые тряпками, сбросили мешковины, явив свету и мне наполненные доверху тары. Наполненные золотом. Целое состояние!
   Сначала у меня перехватило дыхание, едва я увидел это "приглашение", а потом, когда под одобрительные крики, эти трое орденцев вдруг перевернули ведра над самыми воротами. Огромные золотые монеты, сверкая в утренних лучах, звеня о стену, полетели вниз.
   - Приходите и заберите! - Неудержимой яростью взревел Усман. И последовавшая за всем этим волна восторга была едва ли не осязаема, едва ли не сбросившая меня со стены вслед тому богатству.
   Трое прочувствовавшихся воина в сердцах запустили в сторону имперского лагеря теперь уже совершенно пустые ведра.
   Казалось, алчные взгляды легионеров, сверкающие в полулиге от Обители, готовы яростью растопить ворота и стены крепости, уже представляя все несчислимые запасы, припрятанные в недрах, в закромах приказавшего долго жить ордена. Сверкающее "приглашение" видели все, и готов поспорить, даже несмотря на то, что упало оно в пылевую подушку на дороге, выбивая в стороны фонтанчики той самой пыли, самый явственный звон раздался в головах.
   - Неплохо подразнили. - Улыбался Усман, прикрываясь ладонью от солнца наблюдавший за поднявшейся у неприятеля суматохой.
   - Кажется, вы их только раззадорили.
   - А то! Не удивлюсь, если даже самый последний туалетный теперь точит на Обитель зуб!
   - Хорошее представление. - Улыбнулся я ему в ответ.
   - Ух, как же они теперь сюда рваться-то будут - по головам друг-дружки пойдут! А, как считаете, Марек? Кто успел, тот и съел, а все остальные с носом.
   - Это все-таки имперские легионеры. - Покачал я головой, не соглашаясь. - Не думаю, что они станут резать друг другу глотки в жажде бесконечной наживы. Все, что они вынесут отсюда, если конечно тут есть что выносить, - намекающе кивнул я ему, - у них будет тут же изыматься.
   - Друг мой Марек, вы слишком плохо знаете человеческую натуру. Особенно, - он поднял указательный палец, - особенно ту, что касается наживы. Уж позвольте мне судить с высоты прожитого мною жизненного опыта - я, как-никак, старше вас лет эдак на тридцать. И всякого уже повидал на своем веку.
   Я удивленно моргнул, вновь осмотрев его фигуру. Крепкий, широкоплечий, поджарый. На лице боевые шрамы, но не следа морщин, а на голове ни единого седого волоса.
   Усман засмеялся.
   - Представьте себе! Вот такой вот я недряхлый старик!
   - Напомните, какому божеству поклоняется ваш орден?
   Стоящие неподалеку, прислушивающиеся к нашему разговору, но не встревающие в него орденцы грянули смехом. Сам псевдостарик, довольный эффектом, улыбался, являя мне идеально сохранившиеся зубы.
   Пока веселились и улюлюкали явно оскорбленным противникам, не заметили, как от их лагеря отделились несколько фигур, спешной рысцой направившись в сторону Обители.
   - Что-то новенькое, - хмыкнул в их сторону воевода.
   - Смотрю, не последние чины, - подошел к нему некто мне незнакомый, приветственно хлопнувший Усмана по плечу. Тот ответил ему тем же. Мне же орденец просто кивнул. - Ставлю на то, что начнут грозиться с безопасного расстояния.
   Усман покачал головой, укоризненно поглядев на товарища.
   - Сильвестр, ты как будто первый день на свете живешь. Вон тот седой с перпендикулярным горбом на шлеме явно легат - не вздорный мальчишка, чрезмерно тщеславный или чей-нибудь сынок.
   Я глянул туда, куда указывал военачальник. Разобрать среди подъезжающего народа седовласого не представлялось возможным. Необычные нынче старики пошли.
   - Думаешь, торговаться едут? - С сомнением глянул на него товарищ. - Не больно ли скоро? Штурмовать они, думается мне, собираются только завтра. Зачем бы им прямо сейчас нарушать традиции?
   - Да к тому же сразу после "подразниловки", - подал голос кто-то из младших.
   Офицеры глянули на него с сомнением, потом как-то нерешительно переглянулись, встретившись этим самым взглядом на мне.
   - Эй вы там, на стенах!
   - Чего надобно?!
   - Марек! Марек Арктурский?!
   Воеводы с еще большим сомнением, вперемешку с недоверием, глянули на меня.
   - Нежданно-негаданно... Что же вы не сказали, Марек, что в своей Обители мы привечаем целого сэра?
   Я поморщился словно от горькой редьки.
   - Всего лишь уточнение, не берите в голову.
   - Он самый! - Гаркнул вниз мастер переговоров Усман. И добавил, подтверждая этот титул: - Не знаю, что значит: "Надрать имперские задницы каленым железом"!
   Снизу бурно и с чувством выругались.
   - Спускайтесь!
   Сильвестр злорадно ухмыльнулся, потерев ладони.
   - Мне идти с вами?
   - А как же? Неужели вы действительно собираетесь пропустить все веселье?
   Торг, а это был именно он, не удался. Имперские чины, едва лишь мы спустились, пройдя к ним потайной калиткой, сразу же попытались взять быка за рога, но несколько метко выпущенных к их ногам болтов и просто непробиваемая уверенность двух воевод поставила всех на свои места.
   "Именем империи!" решить дело не удалось, как и "Волей императора!". На их высокопарные высказывания, что Усман, что Сильвестр лишь откровенно посмеялись, чем вызвали их полнейшее недовольство, выраженное едва не полопавшимися ремнями шлемов на их раскрасневшихся и пульсирующих подбородках.
   Кидался словами, брызжил слюной и едва сдерживался, чтобы не выхватить оружие исключительно седовласый легат, однако по взглядам остальных сопровождавших его легионеров можно было прочитать полное согласие, хотя и непонимание. Просто так принято - ты не обязан понимать, но обязательно должен поддерживать.
   Когда заведомо проигрышная стратегия не сработала, право говорить взял статный господин, оказавшийся наместником провинции, на землях которой и расположилась Обитель старого ордена. Вернее, провинция, выросшая вокруг неприступной крепости орденцев.
   Говорил он сдержанно и кратко, и по тому, что говорил, становилось понятно, чей заслугой мы обязаны этому визиту и кто стал его инициатором. Легат был откровенно недоволен, однако помалкивал, передав полное право торговаться, - теперь уже точно торговаться, - знающему больше него наместнику.
   - А? - Переспросил я, взглядом ища позвавший меня голос.
   - Я говорю, отвлекитесь от ваших воспоминаний, Марек, - ухмылялся Усман, наполняя свой и ближайшие кубки. - Думаю, сейчас самое время расслабиться перед завтрашним штурмом.
   - Конечно.
   - А вот я теперь уже не уверен. - Покачал головою вслушивающийся Сильвестр.
   - Да брось ты! Все готово к атаке, и новая переменная в их плане не станет причиной для отмашки запланированной операции.
   Я присвистнул.
   - Что поделать, - развел руками Усман, - я уже давно живу на свете, всего успел понахвататься.
   - И кто меня сегодня порицал тем, что я как будто первый день на свете живу? - Пропустив его последнюю реплику мимо ушей, бубнил Сильвестр. - У нас здесь тот, ради кого сам наместник приперся к стенам! Это о чем-нибудь, да говорит!
   - Он им нужен, - кивнул тот.
   - Вот именно. Попомни мои слова, что пока не решат вопрос с нашим гостем, - он кивнул мне, - никакого штурма не будет и в помине. Уже завтра что-нибудь у них там произойдет!
   Воевода в истовом недовольстве как в воду глядел - на следующий день действительно не было никакого штурма, а по наблюдениям самого Усмана, наместник с отрядом покинул замерший для чего-то лагерь.
   Однако то будет завтра, а сейчас мы все считали, что это наша последняя ночь на этом свете.
   - Как считаете, Марек, это хорошая ночка для откровений?
   - Считаю, превосходная.
   Усман с той стороны стола отсалютовал мне бокалом.
   - Желаете знать отчего?
   - Догадываюсь, - кивнул он, - но услышать это от вас было бы вернее.
   Я развел руками.
   - Ночка накануне смерти - тут хочешь - не хочешь, а выговоришься. Что уж тут таить-то. А главное, от кого?
   - Тогда может, поведаете, почему тот имперский хлыщ обозвал вас Арктурским? - Вояка подался вперед. - Неужели передо мною теперь сидит благородны сэр: рыцарь али барон?
   Он хитровато прищурился, только чтобы через секунду выругаться.
   - Герцог, - хмыкнул я, не особо стремясь произвести эффект. Однако эффект был - орденцы все как один прекратили пьянствовать и скалиться, взглянув на меня иными глазами. У многих губы в присвисте свернулись в трубочку, но самого свиста так и не последовало. - Не берите в голову, - откинулся я на спинку лавки, - титул номинальный, а формально... У меня нет ни земельного надела, ни худо-бедно известного дворянского рода, ни даже собственного герба.
   - А как же...
   - Чтобы, скажем так, всякая чернь по королевскому двору не шныряла. Несколько вынужденная мера.
   Некоторое время мы с Усманом играли в гляделки, после чего он громко хмыкнул, руша тишину, в которой потонул зал, громко и с чувством выругался и довольно заухал. Видимо, засмеялся. Остальные тоже не остались в стороне, принявшись зубоскалить друг другу.
   - Оставим этот вопрос. Я все понимаю - это уже кое-что личное, и умею быть дипломатичным. Временами...
   Новый взрыв хохота раздался за столом.
   - Как насчет того, чтобы немного возвратиться во времени, скажем, припомнив наши с вами взгляды на алчность людей?
   - Пожалуйста, - пожал я плечами. - Однако кроме моего поверхностно сложившегося мнения вы ничего не услышите - мне нечем его подкрепить.
   - Вот! - Наставительно поднял палец Усман. - Об этом я и говорю. Жаль, весьма жаль, Марек, что вам не довелось встретиться с настоятелем Николасом. Окажись вы в наших стенах месяцем ранее, вы наверняка пересеклись бы с ним - настоятель частенько бывает в наших местах, и особенно любит погостить в Обители.
   - Я так понимаю, у него особенные взгляды на человеческую алчность? - Внешне не изменился я лицом, хотя внутри все сжалось при воспоминании о священнике.
   - Верно, и зачастую довольно необычные. Очень приятный собеседник, готовый всегда поддержать и наставить. Хоть он и бывает у нас проездом, но никогда не упускает случая проповедать что-нибудь эдакое, - вспоминал воевода с легкой улыбкой, - наставить нас на путь истинный. Но как-то это всегда выходит у него... ненавязчиво что ли.
   - Уважает чужие веру и понятия.
   - В точку. В общем, интересный человек, и весьма жаль, что вам не довелось с ним пообщаться.
   - Да, - задумчиво согласился я, - действительно, жаль.
   Сердце отчего-то заныло.
   - Марек, - внезапно подался вперед Усман, - вы бывали когда-нибудь в лесах Сантрипо Грация?
   - На другом континенте? - Шокировано округлил я глаза. - Бывал.
   - Вот как? - Оба офицера сдержанно поперхнулись. - И что, простите, вы там забыли?
   - Шутка, я блефую, - улыбнулся я. - Мне просто была интересна ваша реакция. Однако о лесах Сантрипо весьма наслышан. Собственно, как и о Грацие.
   - Да, громкая была когда-то история.
   - А вы сами, Усман, раз спрашиваете, должно быть, бывали?
   - Я оттуда родом.
   - И что, простите, вы здесь забыли?
   Он вежливо улыбнулся, признавая за мною раунд. Зато Сильвестр во весь голос расхохотался, довольно хлопнув кружкой по столу:
   - Как он тебя, а?
   - Неблагополучные леса в неблагополучном королевстве, - желая загладить возможное недопонимание, продолжил я. - В те времена, когда две империи были единым целом, проводилась полномасштабная экспансия на ближайший материк. И Граций был первым королевством, встреченным Священной империей на своем пути. Целые легионы армий высадились на тех берегах...
   - Где в непроходимых лесах все и полегли, - закончил за меня воевода. - Граций неприступен с моря, леса Сантрипо - непроходимы. Священная империя поняла это, однако поняла слишком поздно, когда возвращать назад с негостеприимного материка оказалось уже некого.
   Мы помолчали.
   - Мы обменялись исторической справкой, - заметил я.
   Но вот припоминающий что-то Усман заметил другое:
   - И все же мне кажется, Марек, что вы чересчур сильно налегаете на вино. - И Сильвестр сдержанно кивнул.
   - Так и что же? - Удивился я. - Разве эта ночка не последняя? Так почему бы не промотать ее на всю катушку?
   - По мне, так это не лучший способ. Такими темпами вам не избежать вот этого... Только взгляните, - он кивнул на безвольно лежащих на столах и под столами воинов, часто с глупыми выражениями на лицах, иногда что-то бормочущих в бессознательности, и почти всегда в луже грязи и собственных соплей вперемешку со слюнями.
   Я пожал плечами. Надираться до такой степени я не собирался, что мне на них смотреть. Не собирался, но, в общем-то, почему-то был не против.
   Это все империя, подумал я. Ее не к месту затеянная осада. Это как ловушка, западня, в которую меня втравили. Причем втравили ненасильственно - этот выбор сделал я сам и сделал его вполне осознанно. От этого противно - гадкое чувство, что тобою играют, знают все твои повадки и предугадывают решения. Я словно открытая книга, словно... на исповеди.
   Настоятель Николас последним воспоминанием, каким он врезался мне в память, оказался перед глазами. И вновь зазвучали его речи, словно он прямо сейчас находился в этой самой зале, и вновь раздались слова проповеди. Проповеди о том, что убийства - грех. Самый страшный из грехов, самый тяжкий, который невозможно искупить своими собственными силами. Лишь божественная длань Создателей через святых отцов способна это сделать. Но нет. Никого здесь не было, и сутана священнослужителя обратилась обыкновенной тенью на стене, а напевный и звучный голос - криками какого-то набравшегося орденца.
   Каким-то новым взглядом я посмотрел на безвольно завалившиеся под стол тела. Это ничего, подумалось, скоро может, и мне доведется там побывать. Какая, в общем-то, разница, как я выгляжу для этого мира, если я больше не хочу в нем находиться? В луже помоев или в королевской кровати - суть в принципе одна.
   - Эх, - продолжал тем временем воевода. - Будь сейчас другое время, другая ночь, я бы обязательно вспылил по такому поводу, но сегодня их даже можно понять.
   - Можно, - безынтересно пожал я плечами, - но ко мне это почему-то неприменимо, верно?
   - Да, Марек. Это обыкновенные члены ордена - служаки, но вот вы совсем другое дело. К чему травить себя выпивкой?
   Не найдясь что ответить, я лишь рассеянно покачал головой.
  
   - Это было во времена моей юности, когда я еще жил в пресловутом Грацие. Будучи уроженцем его лесистой оконечности, для меня, все видевшего воочию, лес не казался странным - он таким и был. Слишком много жизней некогда давным-давно оказались загублены в самой его глуши. И оттого люди, живущие в непосредственной близости от леса, были исключительно суеверны и мнительны. Себе на уме. А бродивших по их устам историй, связанный с Сантрипо, было поистине не счесть. Одна из них гласила, что семь веков назад вторгшихся на новые земли захватчиков поразила золотая чума. Эта такая зараза, заставляющая кровь и ткани человека быстро кристаллизовываться. Она имеет насыщенный желтоватый оттенок, из-за чего кажется, что подхвативший эту чуму обращается в настоящее золото. И действительно, на последнем этапе, когда жизнь покидает тело, остается лишь человекоподобный затвердевший осколок.
   Поклонников этого мифа была целая прорва, и не с пустого места - в глуби лесов действительно находили настоящие золотые самородки. Да не просто вкраплениями в куске булыжника, а монолитными кусками. Собирались целые отряды охотников за золотом, пропадающих в лесах месяцами. Иногда возвращающихся с горстью того, за чем ходили, иногда с трупами товарищей - ведь леса так или иначе оставались опасными.
   Частенько в походы брали кого-нибудь из беспризорников - тащить скарб. А тот был и рад возможности подзаработать, втайне лелея надежду найти большой самородок и разбогатеть. От таких предложений не отказывались, хотя вероятность вернуться из похода зеленому парнишке была крайне и крайне мала. Чаще приносили их трупы. Но желающих все равно не убавлялось.
   Я тоже был из таких - из бездомных, и однажды выбор группы пал на меня. Трудно передать словами, как я был рад. Все вокруг мне завидовали просто зеленой завистью и бывшие друзья были готовы меня буквально удавить. Естественно, я им этого сделать не позволил.
   Так вот, к вопросу о человеческой жадности. Золота было много, очень много. Куда больше того, что приносили жменями удачливые отряды. Я сразу это понял, едва мы достаточно углубились в леса - охотники за золотом знали, куда нужно идти. А еще я понял, зачем с собою в поход берут мальчат-беспризорников, едва-едва избежав участи моих предшественников. Охотники их убивали, выставляя это так, чтобы все выглядело проделками диких животных, а потом пичкали их грудами золота, словно жареных гусей. Набивали им желудок и кишки. И потом двигались обратно, представляя всеобщему обозрению очередной труп, который они предавали земле. Кладбище слишком быстро пополнялось, поэтому никто не удивлялся очередной разрытой без дела могиле. Вот таким вот образом жадные охотники умудрялись скрывать свою находку и тайно перевозили золото на рынки Грация.
   Нет, тишина не стояла, так как народу в зале было слишком много, и лишь только ближайшие к нам могли слушать разговор. Но вот те, кто слышал, те зачарованно молчали.
   - Да ну тебя! - Рявкнул вдруг Сильвестр, хватая со стола кружку и в один присест опрокидывая ее в глотку. - Понарасскажешь всяких небылиц, Усман, хоть плачь, хоть вой! Ну, вот что ты за человек!
   - И верно, - беззаботно, словно забыл о только что прозвучавшей из его уст истории, рассмеялся тот.
   Притихшие и слушающие повествование старшего орденцы, заулыбались, принявшись спешно поглощать вино и воздавать тосты тому, что они сейчас не в Грацие.
   - Это было мое откровение, - упрямо взглянув на меня, закончил воевода.
   - Весьма познавательно... и поучительно.
   - Послушаем, что расскажет нам Сильвестр?
   - Да пожалуйста! Я всегда готов к откровениям. Я в любой момент готов исповедоваться в злостном и неоднократном преступлении наших священных запретов. День и ночь - много раз, но иногда, - подскочил он, высокопарно задрав голову, - я сдерживался что есть мочи, я блюл месяцами! Чаще двумя, потому как на большее меня не хватало...
   - Сядь уже, - едва сдерживаясь от смеха и с укором поглядывая на младших товарищей, беззвучно согнувшихся над столом, пробормотал Усман. - Про твои грандиозные похождения по богатым юбкам в Обители известно всем без исключения, даже магистру. Все их слышали, и не раз!
   - Это все были старые и мною уже давно забытые! Я обзавелся новыми!
   - Я... не знаю... когда ты успел, - перебиваясь на позывы хохота бормотал его старший товарищ, - но оставь подробности... при себе. Постой-ка, ты ежеминутно был при мне и не отлучался из Обители ни на один день! Как ты сумел?! Кто-о?! - Вскочил он, обводя яростным взглядом заполненный бойцами ордена зал. - С кем?! Я не желаю знать подробности, просто укажи мне на этого негодяя, и уже завтра утром вы оба прямо перед штурмом имперцев подвергнитесь наказанию согласно уставу! Прямо перед вратами!
   Что тогда началось - невозможно описать. Все утреннее веселье, когда Усман в свойственной ему манере дразнил осадившие крепость имперские войска, не идут ни в какое сравнение с той истерикой, что сейчас закатилась. Орденцы висели друг на друге, лежали на столах, потряхиваясь от хохота, сползали в бессилии на пол. На гневные восклицания раскрасневшегося командира, требующего назвать имя поганца дабы в целях истинных и истовых обелить имя столь светлого ордена, своими мирскими деяниями и молитвами снискавшего славу самого богатого на весь свет, внимания никто не обращал.
   - Бесполезно! - Смеялся вместе со всеми Сильвестр.
   - Садись уже, - буркнул Усман, первым подавая пример. - Я не имею ни малейшего представления, как ты умудрился провести ее в крепость мимо меня. Где она?
   - В покоях магистра. - Усман страдальчески взвыл. - И не она, а они. И они тут еще с отъезда настоятеля Николаса.
   На воеводу было жалко смотреть.
   - Когда ты мне собирался об этом сообщить?
   - Да, в общем-то, никогда. Магистр знает, и ладно.
   - То-то его сегодня с нами нет...
   - Как видишь, это только твоя вина, что ты не задумывался о причинах и следствиях. А теперь позволь мне откланяться, у меня сегодня еще весьма важное и несомненно приятное дело.
   Он театрально поклонился, посмотрел на пустой кубок, выхватил из рук подчиненного наполненный, вновь опрокинув себе в глотку и чуть было не упал, попытавшись картинно сделать шаг назад - из-за лавки он все еще не вышагнул. Ругнувшись и опираясь на головы младших орденцев, Сильвестр кое-как вылез, помахав нам на прощание.
   - Это было откровение Сильвестра...
   - Теперь дело за мной? - Хмыкнул я.
   - По вашему собственному желанию.
   Я кивнул.
   - Весьма учтиво, но ведь я сам только накануне признал, что эта ночь - лучшая ночь для откровений. И будет неверно, если при этом я сам останусь неоткрывшимся. И обязательно нужно что-то такое, что я еще никому не открывал, верно?
   - Я считаю, так будет наиболее честно, - сдержанно кивнул воевода.
   А вот я крепко задумался. Поведать о случайном дне моей жизни? Банальщина, ведь тот же Усман рассказал свою историю не просто так, а в научение - жестокий пример человеческой алчности, в которой они готовы даже на подобные безумства. Нет, что-то скучное и малостоящее внимания я рассказывать не буду. Это не обязательно должно быть нечто из ряда вон выходящее, но поразить собеседника обязано. Хотя... а расскажу-ка я как раз кое-что ошеломляющее. Последняя ночь - была не была!
   - Скажите, Усман, вам когда-нибудь доводилось слышать о живых мертвецах?
   Сидящий напротив нахмурился, несколько опустив голову. Его взгляд вдруг показался исподлобья.
   - О каких мертвецах идет речь? Если это образное понятие, применимое к людям, играющим роль мертвецов, то...
   - Нет-нет! Куда как более определенное понятие! Ночь живых мертвецов, признайте, звучит таинственно и загадочно!
   - Весьма, - насуплено кивнул воевода, заставив меня прикусить язык на полуслове.
   - Вы знаете об этом! Знаете о существовании ночи, когда мертвецы поднимаются из могил!
   - Вам кажется.
   - Нет, не кажется! Вы совсем не были удивлены услышанным!
   Тени заплясали на дальней стене. Кто-то особо умный выхватил из держателя факел, принявшись им размахивать в районе груди.
   - Это событие, когда мертвецы поднимаются из своих могил в поисках живых существ, называется упыриной ночью. Действительно, мне довелось стать свидетелем опустошенного этими тварями селения. Давным-давно, еще не на этом континенте. Вот вам еще одно крохотное откровение от меня: Упыриная ночь - стихийное, неконтролируемое явление, и, к сожалению, далеко не единственное в своем роде.
   - И что же мне теперь делать? - Виновато развел я руками. - Ведь теперь я так и остался неоткрывшимся.
   - Не берите в голову, Марек! То, о чем вы собирались поведать, действительно редкое явление, настолько редкое, что знают о нем лишь единицы. Не ваша вина, что я уже сталкивался с подобным, как и вы, найдя последствия пира мертвецов.
   - Ну не совсем последствия. Скажем так, да, в первый-то раз. Да и после самой ночи, естественно, когда меня чуть было прямо там и не употребили.
   - Не мелите чепухи, дружище! Я уже признал за вами то, что вы открылись, так и нечего городить всякую всячину в стремлении сказать абы что, лишь бы поразило собеседника! Знаете, я этого совсем не люблю.
   - А я не люблю, когда мои слова начинают считать выдумкой. Мне казалось, что я ни разу не дал понять, что достоин звания сказочника. Или, быть может, припомните мне?
   Воевода сидел все такой же насупленный и угрюмый. Видимо, он очень не любит, когда его водят за нос, и весьма расстраивает, когда это принимается делать тот, словам которого он привык доверять.
   - Быть не может! - Вдруг рявкнул Усман, видимо, что-то все же увидев в моем немигающем взоре. Сидящие по обе стороны от него орденцы в ужасе отпрянули прочь. - Это невозможно! Мертвецы чуют живых и стремятся к ним! От них нет спасения!
   - Мой конь остался невредим.
   - Они не трогают животных, пока рядом есть люди!
   - Ну хорошо, хорошо. Если это как-то поможет, то эту самую ночь, упыриную, я провел в гробу, в могиле, засыпанный сверху приличным пластом земли. И даже там я чуть было не расстался с жизнью от творимого на поверхности ужаса.
   - Не может быть... - Вновь повторил Усман, только на этот раз едва слышно пробормотав. - Никогда о таком не слышал... Должно быть, мертвецы приняли вас за мертвого, но... я даже не знаю, возможно ли это? Однако если билось ваше сердце, вы точно были бы для них мишенью, хоть под тысячелиговым земляным валом!
   - В тот момент я потерял сознание, может быть это...
   - Но это же не значит, что сердце ваше перестало биться! Не на всю же ночь! Нет, и еще раз нет. Вы были живы тогда и живы теперь, как я сейчас вижу. Однако... невероятно! - Покачал он головой. - Невероятно...
   А я улыбнулся.
   - Это было мое откровение.
  
   - Сейчас день или ночь? День или ночь? Не понять.
   Облака пепла, заполонившие небо, скрыли солнце. Они - неумолимо жгут, а ветер, как будто до глубины души оскорбившийся чем-то, дул только в эту сторону.
   - Какая-то напасть.
   Хриплый голос, уставший, а за ним какой-то нервный смешок. Веселого было мало, смешного - еще меньше. Хотелось выть от бессилия и страха, но это признак слабости. Хотелось сорваться, но это - признак несдержанности и глупости. Хотелось... Хотелось делать хоть что-нибудь, но вместо этого воля мудрых обязывала подчиняться. Неукоснительное выполнение - вот все.
   - Темно-то как...
   - Страшно. Страшно вот так ожидать незнамо чего...
   - Понятное дело, хе. Потерпи, уже скоро.
   - Откуда же тебе знать?
   - Поверь мне, знаю. Не первый год на свете живу и не в первый раз ожидаю смерти.
   - Смерти? - Гулко сглотнул кто-то. - Он сказал смерти?
   - Смерти-смерти, малец. Ты не ослышался.
   - Ну что там? - Гаркнул наверх уставший ждать новостей воевода.
   Две с лишним сотни бойцов, над ними Усман и магистр столпились во дворе Обители вокруг неторопливо и качественно возведенных баррикад. Еще свыше полусотни, возглавляемые вторым орденским воеводой, заняли стены.
   - Они идут, - откликнулся сверху Сильвестр.
   - Ну, и что?
   Даже на таком расстоянии было видно, как тот побледнел.
   - У них десятка.
   Усман громко и с чувством выругался. И словно в довершение, раздались возбужденные крики орденцев со стен, тоже увидевших то же самое.
   - Десятка! Они тащат десятку!
   - Что такое десятка? - Тихо спросил себе под нос один из младших, еще возможно не прошедших инициацию, орденцев. Похоже, он не рассчитывал на ответ, но я все равно откликнулся:
   - Таран.
   - Таран? А почему таран назвали десяткой? Что значит это название?
   Я хмуро оглядел массивные, с виду неприступные внешние врата Обители, гадая, что же там такое имперцы припасли. А припасли они нечто серьезное.
   - А значит это, малыш, то, что тарану потребуется на эти врата самое большее - десять ударов.
   - Но разве такое возможно? - Мгновенно побелел он лицом, самым критическим взглядом глядя на подпертые сразу тремя бревнами створки ворот.
   - Я тоже о таком не слышал, но если так определил сам воевода, то выходит, что возможно.
   - Не повоевать! - Закончил ругаться над ухом Усман. - Вот же ж собаки - решили нас мясом задавить. - Он хлопнул кулаком по набитому землей мешку. - И это самый разумный вариант для них, потому что стены мы можем держать сутками напролет! Но откуда же они вытащили такую дуру? В столь короткий срок? Имперские свиньи и свиной трус-легат!
   - Откуда жгут? - К нам неспешно подошел магистр: полный латный доспех, полуторный меч и седая длинная борода с такими же волосами словно грива - невероятное зрелище, притом, что как боец магистр был околонепобедим.
   - С западных предгорий. Видимо, тумана они так и не смогли дождаться.
   - Они травят своих же, - заключил магистр. - Долго это продолжаться не будет.
   Усман согласно кивнул.
   - Им лишь бы подвести войска, подвести таран. А там уже возьмут числом.
   - Уверен, это та же десятка, что штурмовала Карабас.
   - Считаете? Мне казалось, что тогда ее развалили на запчасти - Карабасцы же всегда славились своими гремучими смесями.
   - И тем не менее, это она. Подлатанная, скорее всего, восстановленная, но, как видно, действующая, если ее все же тащат.
   - Тогда у нас действительно проблемы.
   - Если считать ими то, что очередной рассвет мы уже вряд ли увидим, - пожал плечами магистр.
   - Впереди идут наемники, много риариев. На стены, - прикрикнул вниз Сильвестр. - Тут и арктурские, с южных герцогств есть! Регуляры стоят позади - эти попрут в ворота.
   - Как обычно. - Оба, и Усман, и магистр обернулись ко мне, хмыкнув.
  
   - А они? За что сражаются они, а, Малько?
   - А мы за что сражаемся?
   - Мы - за веру. Битва за веру священна.
   - Вот и они за веру.
   - Они бьются ради денег, обыкновенные наемники!
   - Значит, - нравоучительно заметил Малько, - они верят в деньги. Каждый верит и сражается за то, чего сам желает.
   - Ты богохульник! - С ужасом покачал головою самый младший, а остальные тихонько засмеялись.
   - Хулу еще нужно доказать. Как считаешь?
   - Были бы здесь все магистры...
   - Но их нет, верно? Если еще и живы на южных рубежах империи со всеми нашими братьями, то ненадолго. Ничего сверхнеобычного, наемники - это ведь просто люди. Они хотят денег, богатство их божество. Их можно понять, вот как я сейчас понимаю тебя.
   Малец хотел было что-то сказать, раскраснелся, уже раскрыл рот для истовой речи, да так и замер. Сглотнул тягучую слюну и отвернулся, до зубовного скрежета сжав челюсти. Старшие понятливо хлопнули его по плечам, но тот, кажется, этого даже не заметил.
  
   Бум! - глухим эхом отозвался удар тарана по воротам. Удар был такой мощи, что пульсирующей дрожью передался дальше, через скобы на стены и в землю. Не надо было находиться на стене, чтобы понимать, что имперцы в спешке принялись взводить десятку на второй удар.
   А стены уже кишмя кишели от лезущих на них риариев. Орденцев было слишком мало, чтобы успевать сбрасывать постоянно заново приставляемые лестницы. И уж тем более их не хватало на то, чтобы попытаться сделать с тараном хоть что-нибудь. Несколько горящих стрел, конечно же, были выпущены еще на подходе, но все они без особого успеха погасли в вымоченных шкурах.
   Наемники, завладев стенами и намертво заблокированными воротами, посыпали во двор. Я вместе с другими воинами из ордена встречал их на галерее, ведущей к следующим - крепостным воротам. Когда прозвучал второй удар, я пропустил. Запомнил всего лишь пару из них, прозвучавших отчего-то особенно гулко.
   Самый первый, оторвавшийся от остальных риарий, с криком налетел на меня, ткнулся в выставленный щит орденца, получив моим мечом колющий удар в бок и от того же орденца мечом в шею. Следом появились сразу двое. Я поднырнул под меч одного, видя, что второго связали боем двое другие воинов. Дернувшись вперед, я боднул его плечом, обхватывая одной рукою, приподнимая и отбрасывая. Не удержавшись, имперский наемник полетел на землю, где его кромкой щита в лоб добил Усман. Со вторым уже тоже закончили.
   - Эдак вы мне никого не оставите, - недовольно пробормотал я. - Уже двух моих захапали.
   - Надо быть проворней, дружище! - Крикнул мне воевода, пиная ближайшего наскочившего риария, отчего все следом за ним бегущие рассыпались по каменному полу галереи. Орденцы торжествующе бросились их добивать. - Вот, о чем я говорю!
   Кто-то с истошным криком вылетел в окно во двор. За ним, рыча, еще один. Усман мельком глянул вниз.
   - И чего он туда поперся, здесь же нужен.
   А дальше мне самому пришлось выбрасывать насевшего на меня наемника в окно: отжать его от себя, треснуть мечом плашмя по голове и перевалить поплывшее тело через парапет. Это получилось случайно, так как в момент удара кто-то толкнул меня сзади, отчего я инстинктивно попытался выставить перед собою руки.
   - Неплохо, - кивнул отвлекшийся от своего противника Усман. - Вот только он застрял.
   Я глянул вниз, сквозь зубы досадно выругавшись. Этот негодяй и правда умудрился застрять.
   Чья-то нога в риарском ботинке подвернулась в опасной близости. Я пнул ее, целя раскрывшему рот противнику мечом в живот. Меч, дзынькнув от щита, отскочил. В следующий миг булава орденца размозжила тому лицо.
   Следующий, избранный моей целью, завалился, зажимая руками горло, едва я сделал к нему хотя бы шаг. И еще один, оглушенный щитом и потом добитый им же. И еще, зияя сразу несколькими кровоточащими ранениями поперек груди и живота. Я уже ругался в полный голос.
   - Просто не твой день, Марек! - Посетовал вместе со мною воевода.
   Я бы сказал, какой это день, вот только... Стоило мне лишь замахнуться на обернувшегося в мою сторону противника, как тот присел, а я вынужден был отскочить назад. Стену, а вслед за ней и галерею, чувствительно толкнуло. А потом этот самый наемник напоролся на меч стоящего за ним другого наемника. Зарычав, я сплюнул во двор. И в этот момент сражающиеся, в которых я целил, разошлись в стороны. Да у меня ничего сегодня не выходит, ничего!
   Ворота пали. Одна из воротин сорвалась с петель, накрыв собою нескольких дерущихся, другая едва удержалась, очень сильно накренившись. В открывшийся проход ринулась вопящая лавина. Целая нескончаемая тьма, без остатка заполняющая внутренний двор Обители. На и так забитой галерее уже было не протолкнуться, а впереди на спины товарищей напирали все новые и новые. Регуляры теснили вперед риариев.
   - Усман! - Донесся до моих ушей звучный окрик магистра.
   Он бился во дворе сразу с тремя имперскими наемниками, наседающими на него с трех сторон. Однако риариям можно было только посочувствовать, потому что ход боя протекал явно не в их пользу. Полуторный меч плясал в его руках, магистр размахивал им словно деревянной болванкой, блокируя, отводя и парируя наскоки всех троих. Причем неважно, порознь ли атакующих или всех одновременно.
   - Магистр?
   - Пора, Усман!
   Воевода замер, чисто механически продолжив отбиваться от нападок своего противника.
   - Это воля магистров?
   - Я здесь единственный магистр, так что да, это воля магистров! Поспеши!
   Меч сверкнул в руках Усмана, виртуозно отбивая косой удар имперца, нанесенный из средней стойки. Шагнул в сторону, целя ему в плечо - тот успел закрыться щитом, в который орденец со всего маху воткнулся плечом. Легионер отступил на несколько шагов, сохраняя равновесие, но из-за задранного щита не успел заметить бьющего его по ногам клинка. Истошно заверещал от боли, заваливаясь на бок, но земли коснулся уже хрипя, с рассеченной шеей.
   - Что происходит?
   - Сейчас мы призовем свое божество, - хрипло бросил воевода, пробегая мимо меня.
   Что ж, я хотел узнать их божество, и все идет к тому, что вскоре узнаю. Только боюсь, это знание станет для меня последним откровением. Карабасцы поклонялись Пороху, но даже им не удалось дать приличествующий отпор жадной до чужих сокровищ империи. Настала очередь Обители продемонстрировать ненапрасность своего поклонения.
   Земля издала такой протяжный рев, что заложило уши, но то, как она в следующий миг задрожала, заставило меня судорожно хвататься за стены, неумело отпинывая повисшего на мне имперца прочь. Пришлось несколько раз ударить его навершием по сползшему на затылок шлему.
   У меня подогнулись колени, и не у меня одного. Однако я, нашедший опору, остался стоять, глядя как остальные люди, как защитники, так и атакующие, попадали. На их лицах царил неописуемый ужас. И если имперцы, почувствовав неладное, заорали от страха, то орденцы от несдерживаемой радости и восторга. Радость от того, как задрожали противники, а восторг - от снизошедшего на них божества. Он не оставил их, услышал мольбы и чаяния верующих в него последователей.
   Не прекращавшая дрожать ни на секунду земля вдруг расступилась. Разошлась тысячей паучьих сетей, извергнув из себя бьющее до самых небес пламя. Я упал на холодный, но быстро нагревающийся пол, обхватив голову руками, но уже сейчас понимал, что спасение от проявления воли божества Обители вряд ли найдется.
   Впрочем, подумал я, избавление близко. Его не миновать.
  

Глава 5

   - Звезда-звезда-звезда!
   Визжащее нечто пронеслось мимо меня со скоростью метеора. Я, задумавшись, даже и не подозревал, что за мною наблюдают. Но зря я думал, что я спрятался ото всех - она нашла меня даже здесь.
   - Звезда падает! - С замирающим от восторга голосом донесло до меня с балкона. - Нужно загадать желание! Сейчас, сейчас... Я...
   - Про себя! - Прикрикнул я ей. И практически услышал, как спешно захлопнулся ее ротик.
   Вернулась она спустя несколько минут. Буквально вплыла в комнату довольная до невозможности. Даже впитавшие в себя все довольство вселенной коты, оприходовавшие целую крынку хозяйской сметаны, перед нею бы обязательно спасовали.
   - Желание обязательно сбудется! - Заявила она мне с таким видом, что я сразу поверил.
  
   - Ты когда-нибудь интересовался, что за неведомые птицы с таким усердием таскают тебе письма от твоего приятеля?
   - Хм, вот только далеко не все те письма оказались за авторством самого Номада.
   - Что поделать, я тоже иногда люблю развлечься бумагомарательством и отвлечься корреспонденцией. К тому же эти птицы принадлежат исключительно мне. Но не суть - хотелось бы обратить внимание на свой оставшийся без внимания вопрос.
   - Если вопрос к самому себе можно считать любопытством, то да, интересовался.
   - А стоило бы поинтересоваться у того, кто именно тебе их посылает.
   - Такие невероятные птицы?
   - Много невероятнее, чем ты думаешь. - Одна такая птица едва слышно проворковала где-то под крышей. Хозяин поместья улыбнулся. - Императорские соколы - единственные птицы, способные найти своего адресата, где бы тот ни находился. Говорят, в дороге они даже способны предугадать предполагаемый маршрут своей цели. Эти невероятные птицы никогда не ошибаются и никогда не теряют своих посланий - еще не было случаев, когда бы императорского сокола сбили во время доставки послания. На какой-нибудь охоте - да, но не во время исполнении поручения.
   Он помолчал немного, с полуприкрытыми глазами вслушиваясь в едва различимый клекот под потолком. По всей видимости, ворковали там уже двое.
   Легко уловив мою мысль, собеседник проговорил:
   - У меня две таких птахи, и еще две, насколько я знаю, принадлежат императорскому двору Железной империи. Всего же количество столь необычайных птиц по всему миру не превышает трех сотен.

***

   - Ну и пекло здесь! Это ведь пепел? Пепел! Так почему он настолько горяч?!
   - Затихни, Гринди.
   - Здесь никого нет, только мы! Да вороны. Только клевать этим проглотам здесь нечего! Разве что только пепел. И почему он настолько горяч?!
   - Я сказал, затихни.
   Второй даже не повышал собственного голоса, но по тому, как это было сказано, отпадало всякое желание поступать ему вопреки. Или, что еще хуже, вступать с ним в опасную полемику.
   - Э-э, да тут все подземным пламенем выжгло... Ничегошеньки не осталось.
   - И ты туда же?
   - А-а, да забей ты. Знаешь, Повокла, ты слишком серьезен. Гринди дело говорит: тут никого кроме нас нет. Никогошеньки. И ничегошеньки, чем бы можно было поживиться. Все сгорело дотла. Впервые такое вижу, чтоб ни трупов, ни костей, ни захудалой железяки... А кто-то болтал будто тут полным-полно золота... О, а эти куда пошли?
   - Тут даже вон.
   - Что вон?
   - Ну это - ничего нет.
   - А я тебе о чем толкую?
   - Не-не, я про все, не про это.
   - А-а, ты в общем!
   - Ну да, же!
   - Это да, видел я здешние стены, и саму крепость, то есть за стенами, ихнюю видел. Да-а, здоровенная была! А теперь что, где она?
   - Вот-вот! И где стены?
   - Ты давай мне не поддакивай, чай не голубки. А стены это да - в пух и прах, как говорится. А крепость так вообще - под землю будто канула. Что скажешь, Повокла?
   - Скажу, чтобы вы оба заткнулись.
   - Опять ты за свое. Что? Куда это ты указываешь? О-о, кое-что еще осталось!
   - Не все сгорело! Но до чего же тут горячо! Ай! За что?!
   - Куда поперек батьки лезешь?! А ну пошел отсюда, Гринди!
   - Куда?!
   - Иди... вон, ворон разгони.
   - Там это... Они кипишуют чего-то...
   - Чего-о?
   - Жрут они там чего-то, говорю!
   - Ох ты ж... Повокла, хей, Повокла! Поди сюда!
   - Ну?
   - Гляди, первый труп! А вон еще, смотри! И вон, и вон! Сколько их тут, под пеплом?!
   - Это лестница, лестница не прогорела, выдержала жар и пламя. Колонны, из которых она сложена, видимо, монолитные, огроменные...
   - Пепел горячий, жжется...
   - Замолкни... Э-э... Повокла, тут это, кажется, того...
   - Чего того?
   - Тут один, кажется... живой!
   - Ох ты ж, Создатели...
  
   - Нет-нет-нет! Не смей подниматься!
   Кто-то мягко, но твердо удержал меня за плечи, прижав обратно. У меня не было ни сил, ни желания сопротивляться этому необычайно осторожному напору.
   - Вот, попей, - что-то твердое ткнулось мне в губы. - И отдыхай. Даже не думай вставать и ничего не спрашивай. Потом, все потом.
   Ладонь легла мне на лицо, коснулась лба. Она чем-то пахла. Чем-то... что я не мог определить - я ничего не чувствовал, ни единого запаха. Поэтому ли во рту разлилась та неприятная горечь, обжегшая гортань, спустившаяся вниз, к самому нутру, столь соответствующе на нее отреагировавшее. Меня скрутило спазмом и, кажется, вывернуло наизнанку, хотя в последнем я не уверен - это словно происходило уже без моего обязательного участия.
  
   Меня пытались отравить. У них ничего не вышло.
   - Присядь. Как себя чувствуешь?
   - Превосходно.
   - Я слышу сарказм. Спешу напомнить, в твоем случае категорически не должно быть места подобным проявлениям. Так болит? Здесь?
   - Везде болит.
   - Ну же, не хмурься - ты жив, а остальное неважно. Будешь спорить? Ну, давай же, поспорь! Твоя угрюмость утомляет.
   - Тогда оставь меня, нечего со мной возиться.
   - Может быть тогда и вытаскивать тебя с того света не стоило? Молчи, не хочу ничего слышать! Я и так знаю, что ты ответишь!
   - Куда ты?
   - У меня больше нет сил! Приду вечером. А до тех пор выпьешь это.
   - Я не буду это пить!
   - Выпьешь как миленький.
   Хлопнула дверь, набатом ставя жирную точку в этом разговоре.
  
   - Больно.
   - Терпи!
   Ее аккуратные пальчики умело распутывали лиги бинтов, плотно стягивающих мое тело. Она запрещала мне двигаться... Двигаться, ха-ха, как будто в этом саване без посторонней помощи можно было хотя бы сесть! Хотелось бы верить, что она перестаралась с заботой, однако подобные меры, по ее мнению, были не просто в самый раз - необходимы. И боюсь признать, но она была исключительно права - эти путы единственное, что сумело задержать меня здесь, в этих пропахших вечной весной, четырех стенах.
   Сирень, крыжовник, утренняя роса и прохлада - свежесть, приятно щекочущая ноздри. Я не потерял нюх, как опасался изначально, и этот запах... словно дарил некую надежду. Твердил о том, что все всегда начинается заново, все обновляется. Обещал исцеление. И я ему поверил. Как и ей, из раза в раз накладывающей чрезвычайно тугие повязки. Так нужно, - и я молчаливо соглашался, позволяя себе ворчать лишь тогда, когда дело было сделано.
   А еще... повязки пахли свежестью. Каждый раз обновленные они одурманивали, заставляя бесполезно валяться, вдыхая их чудесный аромат, и голый потолок, пронзенный единственной деревянной балкой, многие часы напролет оказывался прелюбопытнейшей картиной созерцания.
   - Я постараюсь сделать посвободнее, чтобы ты мог ходить, долго отлеживаться тоже вредно. Особенно воинам.
   - Я не воин.
   - Тебя нашли на Осколке, ты ведь из их ордена, верно? А они там все воины. Ну вот, готово. Как себя чувствуешь?
   - Терпимо.
   - Хм, прогресс налицо. Я поставлю стул здесь, в дальнем углу. Попробуй походить по комнате, но прошу тебя, не перенапрягайся. Ты сейчас еще очень слаб.
   - Это все из-за той отравы...
   - Да, кстати о ней, чуть не забыла. Я принесу ее тебе через пару минут.
   Я тихонько застонал, молясь лишь о том, чтобы она этого не услышала - выслушивать наставления, сверх этого наказания, не было никакой мочи.
  
   - Ты упоминала Осколок.
   - Что?
   Она отвлеклась от какой-то книги, которую вдумчиво и с выражением мне читала уже битый час. Сказать по правде, суть я потерял минуте на пятой, и все остальное время лишь молчаливо слушал ее повествование произведения, судя по всему, ей весьма интересного. На меня, сонно клюющего носом, она поглядывала только первое время, оказавшись вовсю втянутой в оставшиеся для меня таинственными переплетения неизвестного мне романа столь же неизвестного автора.
   - Ты упоминала Осколок, помнишь? Что ты под этим названием имела в виду?
   Книга медленно, со вложенной между страниц ажурной закладкой, была отложена в сторону. Узкие, с необыкновенно тоненькой оправой, очки отправились вслед за нею. Поправив укрывающий ее ноги шерстяной плед, она внимательно взглянула на меня.
   - Я вижу по твоим глазам, что ты пытаешься от меня что-то утаить. Прошу, не нужно недомолвок, скажи как есть.
   - Возможно, это будет тяжело...
   - Сама же говорила, что я сильный.
   - Ты сильный, раз сумел выжить.
   - Тогда скажи мне.
   Почему-то мне это казалось чрезвычайно важным.
   - Осколок... Та крепость, которую вы прежде называли Обителью... В общем, ее больше нет.
   - Нет крепости? - С сомнением протянул я. - Такого не бывает. Что это за сила такая, уничтожившая неприступное творение рук людских?
   - Ты не впадаешь в отчаяние, - кивнула она, - это хорошо.
   - Не торопись, возможно, я еще не до конца уверен.
   - Ты подвергаешь скепсису мои слова? - Подняла она брови домиком.
   - Да как я смею?
   - И все же?
   - Самую малость.
   Она возмущенно фыркнула.
   - Не помню, чтобы хоть раз давала повода усомниться в том, что я говорю. Однако если хочешь, можешь поверить мне на слово, так как никаких доказательств тебе я не предоставлю.
   - Прошу тебя.
   - Тебе виднее, что там было, и что за тайную силу своего ордена вы использовали, но стены разрушились словно песчаные, а сам замок целиком ушел под землю. Живым нашли лишь тебя.
   - Что это было, кстати?
   - Я думала, это ты мне скажешь.
   - Не скажу, ибо даже не представляю.
  
   - Я дочитаю главу и пожелаю тебе приятных снов.
   - Как скажешь, - пожал я плечами. - Я здесь гость, а ты хозяйка, тебе и решать, когда меня лучше всего запирать.
   - Ты здесь не пленник, - поджала она губы.
   - Тогда выпусти меня.
   Она поднялась. Плед упал на землю, но остался словно незамеченным.
   - В следующий раз дочитаю. Доброй ночи.
   Дверь привычно хлопнула, оставив меня наедине с грызущими меня изнутри мыслями. Я подозревал, что это затаившаяся до поры до времени совесть.
  
   - Я не буду это пить. Снова.
   - Перестань, ты давным-давно не ребенок, а я не твоя заботливая мамочка.
   - Но выглядит все именно так...
   - Что ты там бормочешь?
   - Очень жаль, говорю, что не мамочка. Я бы лучше молочка попил, чем этого...
   Кажется, я сказал что-то не то - пунцовыми лица не становятся сами по себе.
  
   Я задумчиво перебирал пепельно-ржаные локоны, любуясь ее умиротворенным лицом с пушистыми ресницами и приоткрытым во сне ротиком. Зрачки только-только перестали возбужденно бегать, а значит, женщина по-настоящему заснула, окунувшись из мира дремоты в мир грез.
   Моя ладонь легла ей на плечо. Такая грубая, изуродованная мозолями, ссадинами и шрамами ладонь легла на идеальной чистоты, мягкую и податливую кожу предплечья. Я уже и забыл, каково это - касаться женщины.
   Она уснула рядом со мною, за чтением, кое занятие она всенепременно любила, зачастую отдавая ему большую часть вечера. Читала вслух, с необыкновеннейшим талантом, отчего ее было просто приятно слушать. Не обязательно было вслушиваться и понимать о чем речь, пытаться разобраться в хитросплетениях таланта автора, а просто слушать немонотонное повествование. Чем я и занимался, пропуская если не львиную, то большую часть сюжета. Думал о своем или просто разглядывал ее, понимая, как она красива, осознавая, что я все еще мужчина...
   Она уснула рядом, положив голову мне на плечо, но очень скоро безвольно повисла, нежно уложенная на колени. Сон сморил ее полностью. Не знаю, чем нужно заниматься весь день, чтобы вот так засыпать без задних ног, с какой-то глупой улыбкой подумал я.
   Ладонь медленно переместилась чуть выше, минуя ее полуприкрытые груди, легла на шею, едва-едва ее касаясь. Такая тоненькая, такая хрупкая... Казалось, я мог ее обхватить одной рукою. Прямо сейчас. Схватить и крепко сжать, и я смогу уйти не попрощавшись.
   Женщина заворочалась во сне и не дала мне исполнить того, что я с каким-то отрешением уже рисовал себе в воображении. Она повернулась, обхватив мою руку сразу двумя ладонями и прижав к себе. Книга с глухим звуком упала на пол, выронив свою ажурную закладку. И мое наваждение словно сдуло ветром - она мне доверилась, она обо мне позаботилась, и я не мог так поступить. Это было бы просто чудовищно, даже для меня.
   Гувернантка неуверенно ойкнула, когда я осторожно открыл дверь плечом, удерживая на руках сонно прильнувшую ко мне хозяйку.
   - Где ее комната?
   Оглядев меня критическим взглядом, решая можно ли мне покинуть свои покои, она надолго задержалась на удерживаемой мною ноше. После чего, фыркнув, повела за собою. Указав на нужные двери, просто оставила меня одного.
   Я бережно уложил женщину на громадную кровать, прикрыв легким покрывалом, и уже собирался возвращаться к себе, когда она несмело приоткрыла глаза.
   - Останься, - прошептали ее губы.
  
   - Вот интересно, - пробормотал я, глядя на себя в начищенное до блеска металлическое блюдо, - кожа обгорела, даже на голове волосы поредели и висят клочьями, а бороде хоть бы хны.
   Женщина сдержанно улыбнулась, явно недовольная тем, что я нашел способ себя оглядеть.
   - У тебя будет бритва, лезвие, хоть что-нибудь?
   - Не сейчас! - Отрезала она.
   - Похоже, мне от нее ни за что не избавиться.
  
   - Я потеряла закладку и не помню, на чем остановилась. Ты мне не поможешь?
   - Эм...
   Я старательно нахмурил лоб, стараясь глядеть куда-то поодаль - по моему мнению, так получалось наиболее достоверно.
   - Ладно, я поняла. Как-нибудь в другой раз припомню.
   Книга, а сверху закладка, легли в сторону. Очков не было. По каким критериям она решала их использовать, оставалось для меня загадкой. Вместо чтения она положила голову мне на колени, принявшись играть со мною в гляделки. Но очень скоро проиграла, начав зевать и подолгу моргать. Не успел я опомниться, как она уже дремала.
   Однако стоило попытаться мне ее приподнять, чтобы отнести к себе, как она умело вывернулась на кровати, призывно потянув меня к себе.
  
   - Что это? Перемешанные желтки?
   - Апельсиновый сок!
   - Вздор! Апельсинам неоткуда появиться в этом краю, а значит, это опять какая-нибудь дрянь.
   - Ты невозможен!
   Она залпом выпила ярко-желтое содержимое моего стакана, и сколько бы я не всматривался, так и не смог обнаружить отражения хоть какого-либо послевкусия на ее лице.
  
   - Я хочу апельсинового сока.
   - Вздор! Апельсинам неоткуда появиться в этом краю, а значит, будешь пить яичные желтки.
   Я вздохнул.
   - И на том спасибо, что больше не заставляешь меня пить выворачивающее наизнанку... нечто.
   - Это было лекарство.
   - А еще я слышал, что апельсиновые соки полезны.
   Улыбаясь краешком губ, она подвинула мне свой бокал. При этом в ее глазах плясали лукавые искорки.
  
   Она выглядела обворожительно. Не очень высокая, стройная и гибкая, с прекрасно оттеняющей ее светлой кожей, она не вошла - вплыла в трапезную, приветственно улыбнувшись лишь одними губами. Глазами же она меня просто пожирала. А я ее, обтянутую в таком тончайшем платье, что казалось, будто оно больше открывает все ее прелести, нежели скрывает.
   Она остановилась поодаль, требовательно взглянув на меня из-под опущенных ресниц. Я не помню, как оказался рядом, стоя перед нею на одном колене и прижимая к губам ее ладонь.
   - О госпожа, ответь мне! Как зовут столь прекрасную деву?
   - Миражанна, - кротко ответила она, опустив голову.
   - В постель!
  
   - Здравствуй, Повокла.
   - И вам не хворать, господин.
   Селянин одарил меня взглядом прищуренных глаз, отвлекшись от скидывания с телеги накошенной травы.
   - Надобно чего-то?
   - Госпожа ваша сказала, что за мое спасение нужно поблагодарить тебя.
   - Не меня, - мотнул тот заросшим волосами лицом, - а вон его. Он вас и нашел.
   Я обернулся на вышедшую из-за забора пару, вооруженную вилами с висящими на них ошметками травы. На кого из них двоих указал крестьянин, я не разобрал, просто приветственно кивнув обоим.
   - О-о, да мне никак чудится! Гринди?
   - По-моему нет, - как-то кисло откликнулся тот, что был помоложе.
   - Доброго здравьичка, господин! А оно вам, судя по всему, и не особо надобно - выглядите так, как только что из мамки выбрались.
   Повокла на него недовольно шикнул.
   - Да не шикай ты! Я же это, я же не пургу мелю, а как есть говорю. Быстро вы поправились, господин!
   - Хозяйка ваша, Миражанна, постаралась.
   - Да-а, госпожа Миражанна та еще умелица - настоящая знахарица. Бабки твердят, любую проказу может исцелить, а вы же знаете бабок - этим не особливо надобно врать. У нас в деревне так: ежели тяжкий недуг, так идти на поклон к госпоже целительнице. Она-то завсегда поможет, и завсегда излечит. Да и роды она лучше всяких принимает. А вы чего сюда, просто так али по делу?
   - Поблагодарить хотел и на этом, собственно, все.
   - А-а, да это всегда запросто, господин. Что ж мы, не люди что ли, оставлять там живого человека, на таком-то пепелище...
   Повокла на него снова шикнул, куда грубее прежнего, но тот уже и сам поспешно захлопнул свой разговорившийся сверх меры рот.
   - Да вот, кстати, хотел спросить: а что вы там делали, на руинах Обители на следующий день после штурма ее имперскими войсками? На Осколке, в двух днях пути отсюда.
   Замялись все. Повокла недовольно проворчал сквозь зубы, Гринди шмыгнул обратно за забор, а болтун виновато закусил губу. Этой темы они, судя по всему, стараются избегать.
   - Так снеди мы свозили-то, - развел руками тот. - Наша деревенька завсегда торговала-то с орденом. Мы им хлеба да молока, а они нам деньги.
   Я понимающе кивнул.
   - А вообще, хорошо у вас тут. Уютно. Сразу видно, богатая деревня.
   - Так все же стараниями нашей хозяйки, господин. Если б не она!
   - Богатая у вас деревенька. Богатая.
  
   - Настолько богатая, что у обыкновенных деревенских рубак на поясах под одеждой висят имперские мечи.
   - Это из моих запасов, - тут же откликнулась Миражанна. - Я сама их им выдала.
   - Зачем человеку, не умеющему пользоваться мечом, меч?
   - Я предложила - они не отказались.
   - Это все равно, что дать барану мандолину...
   Она не ответила, просто пожала плечами, продолжая играться своими волосами. Мол, хочешь верь, хочешь не верь.
   - Отсюда два дня до Осколка. И привезут они за эти два дня вместо хлеба да молока сухари да простоквашу. Какое-то бесполезно занятие, не находишь?
   Я вдруг, не сдержавшись, фыркнул.
   - И, знаешь, что-то я их не припоминаю в стенах Обители.
   Бил наугад, не имея ни малейшего представления о действительности положения вещей, однако кое-что, так явно всплывшее перед глазами, позволяло мне это делать.
   - Это они тебе наплели? - Спустя пары минут тягучего молчания откликнулась женщина, плотно сжав губы.
   - Надеюсь, ты не думаешь, что я это все сам придумал?
   - Балбесы! Лучше бы сразу признались, чем врать нелепицу, - кому! - орденцу! - Вспылила она, вскочив.
   - Давай по порядку, - попросил я.
   - Хочешь напрямую? Мародерствовали они там, вот что! Сорвались с места сами не свои, отпросились у меня на несколько дней, и вдруг спустя четыре дня заявились ко мне с полутрупом в телеге и повинной! Да если бы я знала изначально, куда они собираются, я бы сразу им их поникшие головы бы пооткрутила!
   - Не сомневаюсь, - почему-то поверил я. Трудно не поверить, когда, странно, что еще не кипящая, женщина в истинном возмущении наматывает круги по комнате. Тут бы о себе позаботиться в первую очередь. - И много они там намародерствовали?
   - Тебя вот привезли!
  
   Она остыла так же быстро, как и завелась. Села мне под боком, ткнувшись плечом.
   - Прости за резкий тон, - пробормотала она своим коленям. - Я не хотела тебя оскорбить и обидеть и... - Она тихонько шмыгнула. - Но не подумай, я рада, что они тебя привезли, и особенно рада, что ты оказался таким охочим до жизни. Любой другой бы даже не выдержал одного лишь пути... Но ты сильный, ты сумел. А я не имею права так говорить... Прости меня.
   Я ничего ей не ответил. Лишь прижал к себе, слушая лепет ее оправданий.
  
   Деревня выглядела пустынной. Словно только недавно покинутой. Крепкие саманные избы, в срок и с мастерством подлатываемые, хорошие изгороди и плетни, не рассохшиеся, без прорех, богатое дворовое хозяйство, преимущественно птичье, и прочая утварь. Все казалось умиротворенным, таким идеальным, но незаконченным. Не было людей.
   Знакомая троица приветственно кивнула мне откуда-то с краю деревни. Чем они там занимались - хороший вопрос, потому как я был готов поставить на то, что ловили нечто в луже помоев. Ближе подходить я к ним не стал, завернув на вторую из двух улиц селения.
   Нет, не то, чтобы жителей здесь не было - просто я их не видел. Но вот следов от них - полно. Пасущийся где-то на лугах скот, печной дым из труб, забытые на завалинках ведра, вывешиваемые на сушку вещи. Словно деревня полностью вымирает, исключая трех неизменных спасителей, при моем приближении. Почему они прячутся, сами ли этого желают или получили какие-то указания от хозяйки - неизвестно.
   Я нервировал здесь всех, мешал им спокойно заниматься своими делами. Я это понимал, мельком наблюдая выглядывающие в мою сторону из окон силуэты. Это было необычно, хотя на правах гостя я не имел права тут что-то разнюхивать. Просто должен смириться с очередной странностью, и так натерпевшись их целую прорву от обворожительной Миражанны. Какая хозяйка, такое же у нее и владение: красивое и со странностями. Словно попал в какую-то неправильную сказку со своей чудачной королевой.
  
   Тона, еще недавно задорно блестевшие на солнце, поблекли. Померкли, затухли, обесцветились. Словно испарились. Жизнь, бьющая ключом замерла, медленно но верно заболачиваясь в набежавшей вокруг лужице. Туч не было, как не было и тени, просто... Просто будто бы из ниоткуда на здоровую поляну начал наползать чужеродный сумрак.
  
   - Что происходит?
   - О чем ты, Мира?
   - Ты стал каким-то другим... Что-то случилось?
   Она призывно потерлась щекой об удерживаемую в своих ладошках мою руку. Я аккуратно ее высвободил.
   - Нет, ничего не случилось.
   - Тогда почему...
   - Я пойду. Мне требуется немного пройтись.
  
   Две женщины, не замечаемые мною ранее, полоскали белье в ручье неподалеку от деревеньки. Вот и еще две жительницы, которых мне удалось узреть. Не успели спрятаться перед моим приходом или просто я был невниматален?
   На меня товарки не обращали ни малейшего внимания, перешептываясь о чем-то своем. Даже не смотрели в мою сторону, хотя я уверен, заметили. Лицо одной было настолько обыкновенное и незапоминащееся, что мгновенно выветрилось у меня из головы, стоило лишь только отвернуться. Но вот лица второй я так и не смог увидеть, как бы ни старался углядеть со своей позиции. То она оказывалась ко мне спиною, то вполоборота, но так, что голова была либо опущена либо отвернута в сторону. Передом она так ни разу и не повернулась.
  
   - Не смотри на него с таким отвращением, это гранатовый сок.
   - Я хочу апельсинового. - Упрямо повторил я.
   - Попробуй этот, тебе должно понравиться!
   - Нет, - брезгливо отодвинул я наполненный доверху стакан.
   Ее плотно сжатые губы предательски дрожали.
   - Пойми ты, ну нет апельсинового сока!
   - Наверняка ты пытаешься меня обмануть, - пробурчал я себе под нос. Тихо, неразличимо, однако женщина каким-то шестым чувством меня услышала, вскочив из-за стола и бросившись прочь из комнаты.
  
   - Что с тобою?
   - Я не уверен, но мне кажется, что пьян, - пробормотал я, желая поскорее лечь куда-то, да хоть бы в этот самый угол, и преспокойно отключиться.
   - Что это значит? - Брови ее хмурились, но тонко сжатые губы и пальцы, мнущие края платья, подрагивали.
   - Крестьяне в деревне устроили какое-то празднество, меня угощали вином.
   - Наглая ложь! - Воскликнула она, прижимая ладошку к губам.
   - Вовсе нет, чистейсшая правда.
   Она всхлипнула, но вдруг взяла себя в руки, надменно глянув на меня.
   - Думаешь, я не знаю, что ты спускаешься в мой винный погреб? Знаю и прощаю тебе это!
   - Не понимаю, о чем ты говоришь, - покачал я головой, почувствовал сильное головокружение - мир явно желал принять меня в ином положении.
   - А я не понимаю, как тебе удалось взломать замок и пробраться туда!
   - Но ведь все твои бутылки на месте, не так ли?
   И видя, что она уже готова возмущаться моему чрезмерному знанию, я требовательно вскинул руку, неуверенно разворачиваясь прочь - выворачивать желудок ей под ноги мне не позволяло еще слишком вменяемое состояние.
  
   Меня раздражало буквально все. От частичек пыли, медленно витавших в ярких утренних лучах, до полнейшего и необъяснимого спокойствия. Дурная муха с самой зари принялась долбиться своей головой сначала куда-то в потолок, а потом в открытое окно, напрочь игнорируя возможность вылететь.
   - Что за шум? Что здесь произошло?
   На пороге, заспанная, в ночной шелковой рубашке стояла Миражанна, за чьей спиной неугомонным стражем нехорошо сверлила меня взглядом ее гувернантка.
   - Я уронил табурет.
   Женщина каким-то странным взглядом проследила за дырой на месте оконного проема, рассыпавшимися во все стороны стеклами. Перевела его на меня. Тяжелый проницательный взгляд серых глаз словно ощутимым грузом лег мне на плечи.
   - Это ничего, всякое случается, - проговорила она, снова глядя на разрушения. - Я распоряжусь, и сегодня же починят.
   Я безэмоционально кивнул, ложась на кровать и отворачиваясь в сторону. Женщина еще постояла некоторое время на пороге в нерешительности, но очень скоро тихонько прикрыла за собою дверь. Оттуда негромко донесся едкий комментарий ее гувернантки.
   Муха наконец-то прекратила точильным камнем резать мне уши.
  
   - Как прошел твой день? - Мурлыкала Мира мне на ухо.
   Ее голова словно поселилась на моей груди, а ладони как заводные метались от одного шрама к другому, подолгу на них задерживаясь.
   - Неплохо, - соврал я.
   Тошнотворное пробуждение, такой же завтрак, мерзкое настроение на весь день и пренеприятнейшее ожидание встречи с хозяйкой данного поместья. Слишком милой, слишком ласковой, слишком заботливой. Слишком... женственной.
   Ее ладонь скользнула ниже, коснулась шнуровки моей одежды. Нет, хотел сказать я ей, но вместо этого лишь перехватил ловко расшнуровывающую руку.
   - Я настаиваю. - Беспрекословным тоном прошептала она.
   И мне ничего не оставалось, как подчиниться.
  
   Я пресытился, с уверенностью ученого сказал бы мне любой в лицо, презрительно плюнув под ноги. А я бы с утроенной силой закивал его словам, приводя какие-то безумные примеры, делясь воспоминаниями из прошлого и пережитого опыта. Однако самое обидное, он бы ошибался.
   Я забыл о том, что я мужчина, забыл давным-давно и просто не придавал этому значения. На женщин не смотрел, а если и смотрел, то совершенно иным взглядом. Да, когда-то я это забыл, и сейчас, к сожалению, зачем-то вспомнил.
  
   - Как насчет конной прогулки? - Спросила она поутру, войдя ко мне в комнату в полном верховом облачении.
   Сказать по правде, мне было все равно. Я не видел разницы между тем, чтобы уныло смотреть на горизонты полей либо наблюдать за поползновениями большой черной мухи, что-то рыскающей на потолке. Эта зараза оказывается никуда и не улетала.
   Однако из вежливости все же согласился.
   - Ты можешь выбрать себе скакуна, какого пожелаешь. Только не вот эту кобылку, эта уже занята мною. - Миражанна ласково потрепала ту за ушами, ткнувшись лбом в подставленный лоб лошади. - Халкида.
   Меня не интересовала ее лошадь, меня не интересовали другие. Вместо этого я спешно прошел к дальнему стойлу, не понимая, какие эмоции испытывать.
   - Его нашли там же, на Осколке?
   - Нет, этот сам пришел, неделю как.
   Не глядя, я сунул руку в карман, достав оттуда нечто съедобное, что и протянул мерину. Тот мгновенно слизал угощение, чуть было не откусив его вместе с рукой. Проглотил и с самым довольным видом оскалился. Вот и что я ему снова дал?
   - Как ты умудрился выжить, дружище?
   - Погоди-ка, это что, твой конь?
   - И верно - мой. Он мне послан словно в наказание, как моя борода, от которой я все никак не могу избавиться.
   - Невероятно!
  
   - Ты выглядишь совсем плохо. Лицо осунулось, глаза и губы болезненные. Дышишь часто и ртом, а пальцы трясутся. Мне тревожно за тебя, как ты себя чувствуешь?
   Ее дыхание оказалось в опасной близости, кожу теплом опалило словно огнем, заставив меня нестерпимо сморщиться. Я сам не заметил, как отступил от нее на шаг.
   - Так себя и чувствую - отвратительно.
   - Ты засиделся на месте. - Уверенно кивнула женщина, с самым серьезным видом определив диагноз. Вот только от меня не укрылась та тень обиды, так явно промелькнувшая в ее глазах. - Как насчет охоты? Сельчане докладывали мне, что в здешних лесах уже давненько завелся матерый секач, вот только сама я охотой не промышляю - мне это просто не интересно, а деревенским на такую опасную дичь ходить боязно.
   - Охота - дело аристократов и знати, к коим я не принадлежу. К тому же на секача, тем более матерого, ходить двум профанам в этом деле, - уж прости меня за столь резкое словцо, Мира, - смерти подобно.
   - К знати ты не принадлежишь, но вот оскорблять ее членов имеешь полное право, верно?
   - Я уже извинился.
   - Я не приму подобное извинение.
   - Чего же ты хочешь? - Вздохнул я, уже зная ответ.
   - Следуй за мной в спальню, только так ты искупишь свою вину.
   Я сморщился, чуть было не застонав от бессилия, едва она отвернулась. Но, видимо, сделал это слишком явно - несмотря на улыбку, в ее глазах блеснули слезы.
  
   Бароны, барончики и баронята различных мастей прибывали двое суток. В какой-то момент их оказалось более десятка, создав в поместье Миражанны ненужную сутолоку, но женщина упорно твердила, что еще не все, кому она разослала письма с предложением об охоте и ответившие положительно, прибыли сюда.
   Ее знакомые из знати были исключительными снобами, заполучившими мелкопоместное дворянство с взлетевшим чувством собственного величия чуть ли не до небес. Они двигались только парами, запрокинув от распирающей их важности подбородки, с самым умным видом что-то обязательно обсуждая. Их стайки постоянно образовывались то тут, то там, мешая пройти. И лучше бы таким сборищам на глаза в такие моменты не попадаться.
   Гости прибывали, обнимались с хозяйкой поместья, чмокались, лобызались, а я ловил на себе перекрестные взгляды: одни изучающие и оценивающие, другой - вопросительный. Что она хотела прочесть на моем лице: недовольство, зависть, ревность? Или просто удостовериться, что мне абсолютно все равно? Нет, если было бы последнее, она не смотрела бы вовсе. А так... мне действительно было все равно, и к этим приветствиям, зачастую переходящим границу нормы, я не испытывал ни малейших мало-мальски искренних чувств.
   В какой-то момент меня все достало окончательно, и я заперся у себя в комнате, задвинул ставни на окнах и лег, слушая тишину, отдающую далеким гулом голосов. Когда меня пришла проведать Мира, я даже не открыл.
  
   - Да он там, госпожа, - докладывал Повокла, кося на шепчущуюся знать. - На своем обычном месте. Туда, - махнул он рукой в заросли, - в четверти лиги.
   - Значит так! - Встав, громким шепотом объявил один из самых пузатых баронов. - Делаем вот что! Все мы здесь собравшиеся, господа, - настоящие охотники, и знаем с какой стороны держать оружие. Мои люди обучены и прекрасно знают свои роли. Нет смысла тянуть и дальше, приступим!
   Все согласно загалдели.
   - Вы трое, - указал он на людей Миражанны, - раз знаете его лежбище, обойдете с одной стороны, выманите кабанчика на нас, а уж мы его примем так примем! Покажем ему свое гостеприимство, э?
   И снова согласный галдеж был ему ответом. Повокла вопросительно взглянул на свою госпожу - Миражанна в ответ сдержанно кивнула. Знать, проводив умело крадущихся по лесу крестьян, принялась готовиться к увеселению.
   Они появились внезапно. Пятеро конных, сейчас спешившихся и ведущих лошадей за собою. Я узнал их мгновенно: две женщины и трое мужчин, один из которых глава пятерки - именно с таким отрядом я уже встречался и о псевдославе которого был наслышан. Самака и пятеро пожаловавших по Номадову душу Ловцов - охотников за негодяями. Тогда у меня было преимущество во внезапности и неожиданности, однако теперь...
   Мы одновременно встретились взглядами: я и их командир. Он все понял мгновенно. И одновременно сделали следующий шаг, в корне отличающийся как намерениями, так и стремлениями. К сожалению, его был более близок к реализации.
   Самострел в мгновение ока оказался у него в руках, щелкнула тетива - болт впился в листву надо мною, едва-едва разминувшись с моей головой. А я уже мчался в сторону, к полянке, туда, где мы оставили своих лошадей.
   - Взять! - Рявкнул он непонимающе схватившимся за оружие Ловцам.
   Шальной болт воткнулся в ногу стоящего на моем пути аристократа. Тот, ошалелыми глазами проводив ранение, вдруг заорал исключительным сопрано. Так громко, что у всех вокруг разом заложило уши.
   Секач возмущенно взвыл, и, подхваченный писклявыми возгласами мелкоты, бросился в сторону шума. Мелкие барончики завопили не своими голосами, брызнув в стороны, отталкивая с дороги друг друга, глядя как несколькосоткилограммовая туша несется на них.
   И словно в довершение всего этого закрутившегося спектакля безумия со всех сторон раздался призывный волчий вой. Целая стая нахлебников, невидимо притаившаяся вблизи тупого и грузного кормильца только теперь дала о себе знать, брызнув в разные стороны с пути страшной машины. Шутка судьбы, что ни люди не подозревали о присутствии под боком зверей, ни волки, вдыхающие несомые от секача и его семейки запахи.
   Хаос и крики неслись отовсюду, вой, рычание, закладывающий уши треск веток. Вопли боли, предсмертный скулеж, визжание кабана-гиганта потонули во всеобщей суматохе. Если светопреставление выглядит не так, то я боюсь представить иное, потому что такого я еще не видел. А видел я за свою жизнь предостаточно.
   Мой конь словно вырос из-под земли, как по мановению очутившись прямо передо мной. Не успел я удивиться, как страх преследования уже загнал меня в седло, каблуками понукая и так рвущего с места скакуна.
   Удлиненный болт, с противным дребезжанием, впился в стол дерева рядом. Второй прошил воздух прямо перед мордой коня, а третий и четвертый все-таки попали в цель: один чиркнул вскользь, разрезая штанину и едва-едва цепляя кожу, но второй мертвой хваткой впился в правое предплечье пониже локтя.
   А дальше я чуть не выпал из седла, оглушенный резкой болью и стягиваемый на землю плотными ветвями. Мерин так послал свою тушу вперед, словно этот густой лес был ровным как полотно полем. Деревья темными силуэтами замелькали по сторонам.
   Больше стрельбы мне в спину не было - Ловцам требовалось перезарядить свои самострелы, однако этого больше и не требовалось. Возглас "попал!" все еще звенел в ушах, когда я понял, что ему на смену приходит посторонний, совсем ненормальный шум. Я клюнул носом, в глазах помутилось, рука, только что крепко удерживающая поводья, бессильно опала. И мир перевернулся.
   Я понял, что упал только когда теплая морда ткнулась мне в лицо, больно укусила в плечо и шею. Тело ныло от падения, но сознание я, судя по всему, потерял лишь на короткий миг. Требовалось встать, чтобы продолжить бегство: со всех сторон доносились леденящие кожу на загривке звуки, а охотники уже дышали в спину, но сил не было. Тело, пропитанное неизвестной мне отравой, слушалось в сотню раз хуже - неимоверных усилий мне потребовалось лишь на то, чтобы согнуть единственный палец.
   Конь схватил меня за шкирку, могучим рывком подняв над землею, бросил в сторону. Ствол огромного дерева молотом выбил из меня последний воздух, а конь, словно ему этого было мало, подхватил меня снова, поднимая на ноги, ставя вертикально, подпирая меня лбом. Не знаю, что задумало это животное, но все, на что меня тогда хватало, это самому упереться ногами в землю, облокотившись о дерево. Что я и сделал. Конь развернулся, подпер меня крупом, подогнул передние ноги, и я безвольным кулем завалился ему на спину. Он, хекнув от натуги, поднялся, кося глазами в ту сторону, из которой раздавалось больше всего шума. Дернулся в одну сторону, но там вдруг, шелестя, разошлись кусты, выпуская в нашу сторону оскаленные злобой и голодом пасти. В другую - в опасной близости раздались крики загонщиков, подкрепляемые щелчками арбалетных тетив.
   Конь бросился в единственном возможном направлении, по спешно сужаемому коридору, прямо сквозь кусты, сквозь сухие дерущие ветки. Прямо мимо взвывших от обиды острозубых морд, щелкнувших у самого брюха вхолостую.
   - Спасибо, - бормотал я в этой безумной скачке, последними силами вцепившись в луку седла и молясь лишь о том, чтобы не упасть. - Спасибо.
   - Потом сочтемся, - буркнул на меня конь, и я понял, что надо бы приберечь те крохи, что еще были мне доступны, так как сознание, застилаясь темным туманом, начинало меня покидать.
  

Глава 6

   - Чем ты занимаешься?
   - Пишу. - Вдруг смутилась она, захлопывая дневник и кладя сверху ладошки - надежный замок.
   - Что пишешь? - Попытался поинтересоваться я своим обычным голосом, но провести мне ее не удалось - она уже была предвзята, едва лишь затрагивалась эта тема.
   - Стихи.
   Степенно кивнув, я присел рядом.
   - Кажется, тебе преподает это дело одна приятная тетечка.
   Мне казалось, что я улыбаюсь беззаботно.
   - Это тоже искусство! - Вскричала она, вскакивая из-за стола. - Мастерство! А мастерство не ограничивается одним лишь умением махать мечом и умением постоять за себя! Не принижай остальные науки! Ты не смеешь! По-твоему, все были глупцами, и один лишь ты знаешь, как верно? Я сама могу выбирать, что мне интересно и что мне важно! Можешь принять это? Почему это для тебя так сложно? Твоя чрезмерная забота утомляет! Заставляет чувствовать себя глупой и неумелой! А я стараюсь! Что я могу поделать, если все твое мне не дается? Я пробую себя! Разве я не могу хотя бы попытаться? Почему ты такой жестокий? Мне больно от этого, больно!
   Захлюпав носом, предательски заревев, закрывая лицо руками, она выбежала прочь. А я, обхватив голову руками, сидел и смотрел на забытый ею дневник. И уже знал, что ни за что к нему не притронусь.
   Я ведь не хотел этого! Я хотел всего лишь поговорить! Попробовать поддержать ее стремления! Ну почему я такой? Что со мною не так?
  
   - Божество-то? - Почесал он пальцем свою острую аккуратную бородку. - Отчего же, вполне себе материальное.
   - Не понял? Снова Порох?
   - Почему порох? Ага, наслышался уже историй о Карабасцах? Хе-хе, странные они были ребята, необычные, этого у них не отнимешь. Однако нет, не порох. Нечто более соображающее, хотя и по-своему глупое. Кое-что очень большое и при этом живое. Есть предположения?
   - Дремлющий под скалами дракон! - Засмеялся я, медленно и неуверенно выпадая в осадок, глядя, как сидящий напротив с самым серьезным лицом хлопает в ладоши.
   - Браво!

***

   - А-а, дружище.
   Морда верного мерина, постоянно оказывающегося под боком в трудную минуту, ткнулась мне в лицо. Он недолго думал, заметив, что я пришел в себя и лежу, бессмысленно глядя в просветы голубого неба, подглядывающего сквозь мерно колыхающиеся ветви деревьев.
   - Все-таки мы с тобой попались, да? Я и ты. Видимо нас обоих ранило, а?
   Он повернулся ко мне боком, где прямо на спине у него зиял небольшой, но длинный надрез, сейчас уже затянувшийся. Тот самый болт, прошивший мне штанину, задел еще и шкуру животного.
   Я сокрушенно покачал головой, бормоча куда-то в пространство:
   - Таких преданных коней у меня еще никогда не было. Ни единый скакун не задерживался у меня надольше одного сезона, а с тобой мы уже... как раз сезон и будет, наверное. Если честно, я немного потерялся во времени. Да и важно ли это? - Я протянул стянутые веревкой руки, погладив верное животное. - Такой верный и умный конь, а я все пытался от тебя избавиться. Знаешь, теперь я чувствую просто жгучий стыд от своих прежних намерений и деяний. Особенно за последнее.
   Связан по рукам и ногам, связан крепко, но не туго - профессионально. Никуда не убегу, зато немного двигаться вполне себе способен. Я попался мастерам. И еще на этот раз Ловцы не были застигнуты врасплох, а за моей спиною не было слаженно работающего отряда градоначальника Самаки. Вообще никакого отряда не было, потому как вспоминая тех баронов... тот сброд, то понимаю, что надежды дать отпор в одиночку у меня не было.
   - Просто конь... А ведь я даже не дал тебе имя. Так и не удосужился. И совсем не представляю, как можно вообще тебя назвать, ведь я никому и никогда не давал имен...
   - Зови меня Бонифацием фон Ингроссо. По крайней мере, это мое настоящее имя.
   Тишина недопонимания повисла между нами.
   - Что ты только что сказал?
   - Я? Сказал? Ты дурак или как? Я конь, а кони не говорят!
   Тишина недопонимания сгустилась до физически ощутимой отметки.
   - Вашу мать, говорящий конь!
   - Вашу мать, слышащий человек! Что, приятно, да?
   Все, что мне оставалось, это ошарашено дышать ртом, так удачно раскрытым от удивления.
   - Что молчишь, съел? А? А?
   Я даже немного опешил от такого напора.
   - Ты - Тварь?
   - Нет, я не Тварь. Мне казалось, что ранее я достаточно полно дал тебе это понять.
   - Э, че ты там бормочешь?
   - Я говорю со своим конем.
   - А, тогда ладно, базарь дальше.
   Я проводил взглядом презрительно сплюнувшего в мою сторону Ловца, переведя его на мерина. Тот пожал плечами, если это вообще допустимо к лошадям.
   - Ты волшебный конь?
   - Я самый обычный конь. По моим меркам. Просто умеющих говорить осталось очень мало из нашего народа, но умеющих слушать из вашего - единицы.
   Кажется, я начинаю приходить в себя, и этот абсурд, в который я попал, совершенно не был сном.
   - И чего же ты раньше тогда молчал, не пытался со мною заговорить?
   - Вот, знаешь, как-то не было желания с тобой общаться. - Насупился он, отвернув морду. От этого, правда, ничего не поменялось - глазом-то он все равно на меня косил.
   - И как же мне тебя теперь звать-то?
   Бонифаций фон Ингроссо думал лишь миг.
   - Зови Фоном.
   - А разве это не приставка?
   - Не знаю, никогда не задумывался. Тогда зови как-нибудь иначе.
   Вот и поговорили.
   Интересно, подумал я, озираясь, где все Ловцы? Пока что я видел и слышал лишь одного, который и сидит сейчас в двадцати шагах поодаль, бросая в мою сторону заинтересованные взгляды. Насколько я помню и знаю, Ловцов всегда должно быть пятеро: по паре бойцов того и другого пола и старшего над ними. Но тот, что сидел у жалкого подобия походного лагеря, на командира походил мало.
   - Если ты не волшебный конь, то как ты умудряешься постоянно оказываться рядом со мной?
   - Это ты про последний случай в лесу? Ох, и напугал же ты меня своим появлением неизвестно откуда до чертиков!
   - Со своей стороны могу сказать то же самое...
   - Услышал переполох, логично предположил, что ты опять влип куда-то, вот и дернул тебе на выручку.
   - Восхитительная самоотверженность, - пробормотал я с открытым ртом и округлившимися глазами. - А в остальных случаях?
   - Это когда ты пытался меня волкам скормить? - Снова насупился он.
   - Да, неудобно получилось. Ты уж извини.
   - Ладно, все равно я не в обиде - слишком отходчивый. - Конь вздохнул. - В общем, не считая этого раза, все остальные получались как-то самими собой. Когда покупали меня тебе - я не напрашивался, когда пережил штурм - просто брел куда глаза глядят. Само как-то выходит, волею случая.
   - Волею случая, - задумчиво повторил я за ним.
  
   Остальные Ловцы вернулись лишь к ночи. Вернулись с шумом и криками, переполошив озабоченного тягучими мыслями меня и тихонько подремывающего Бонифация. В неверном свете костра, разведенного оставленным для присмотра парнишкой с весьма озлобленным и кровожадным взглядом, я увидел то, что они волоком тащили за собою. А увидев, поперхнулся, попытавшись подобраться на месте и привстать.
   - Вот так день! Вот так улов!
   Оставленный в лагере подскочил к ним, принявшись суетливо бегать вокруг.
   - Самый удачный день! Точно-точно!
   Звук удара и глухое мычание.
   - А ну, закрой свою пасть, щенок. Будешь ты мне еще беду кликать, придурок.
   То, что они тащили, шевелилось. Пойманное в крепкие сети, туго повязанное и стянутое, оно извивалось всем телом. Дергалось из стороны в сторону, заставляя двух тянущих его за собою Ловцов ругаться сквозь зубы, едва ли не мотыляясь вслед.
   - Растяжки приготовил?
   - Д-да... Так точно.
   Они потащили это ко мне, и только в тот момент я понял смысл вбитых в деревья металлических клиньев. Ловцы откровенно веселились, наблюдая, как я судорожно пытаюсь отползти прочь, даже и не думая мне помогать. Если, конечно, не считать этим болезненный пинок под дых, от которого я отлетел на пару метров.
   Подтащив сети, они растянули две удерживаемые веревки между деревьев. Моему взору наконец в полной мере предстало то, что же все-таки Ловцы умудрились выловить. И для меня это оказалось нечто за гранью понимания.
   Тварь! Это была она, точно она! Самая настоящая Тварь с большой буквы, о которых говорил мне Номад! Так значит, он говорил тогда правду, не лгал по своему обыкновению? Так значит, Твари действительно существуют?
   Тянущиеся из земли руки, заунывно хрипящие пасти, горящие неутоляемым голодом глаза, лысые скальпы, полуразложившиеся конечности... Ведь это уже было, и было наяву! Так почему я от этого так упорно пытаюсь отречься? Делаю вид, что если и существовало, то как совершенно неважное, не имеющее сути? Нет, не зря я уже однажды пережил то, о чем другие даже не догадываются. Я просто не имею права так считать.
   Но почему я сейчас настолько сильно шокирован существованием еще одной, очередной Твари?
   Это была какая-то помесь. Словно человека соединили с нечеловеком - животным? Затаив дыхание, я наблюдал за этим странным созданием, напоминающим одновременно и женщину, и змею, в пропорции сверху вниз. С какой-то неутолимой жаждой взглядом впивался в то, что вижу, и все равно не мог поверить глазам. Змеелюдка, шипя и извиваясь хвостом, пыталась выбраться из тугих пут, и на меня не обращала ни малейшего внимания.
   - Любуешься? - Отвлек меня ехидный комментарий.
   - Чего?
   - Я тут послушал, - откликнулся конь, достаточно проворно разворачиваясь на стреноженных конечностях. - Эти вот...
   - Ловцы, - подсказал я.
   - Да, Ловцы. Собственно, они выполняют волю какого-то своего господина по твоей доставке. Вообще они убить тебя собирались, но поймать и доставить живым приоритетнее - так их сильнее по головке погладят.
   - Хороший у тебя слух.
   - Не жалуюсь. Просто, сдается мне, я не отвлекался на лицезрение обнаженных женщин.
   - Обнаженных... кого? О-о... да неужели?
   Странно осознавать, что конь был несколько учтивей меня.
   - А еще они только недавно сцапнулись с другими Ловцами, я так понял, служащими иным господам. Только у них как-то это все вяло вышло, они даже не подрались толком, судя по всему. А жаль...
   Я хмуро кивнул его словам.
   - А что эта?
   - Она меня не понимает, - покачал Бонифаций головой. - Вижу, что вслушивается, но не понимает.
   - А меня?
   - Тебя понимает.
   - Да неужели! - Выпучился я на нее.
   - Если ты не заметил, то значительная ее часть достаточно... человеческая.
   - Эй, Тварь, ты меня слышишь?
   В ответ змееподобное существо злобно оскалилось, зашипело.
   - Теперь видишь?
   - Невероятно... И, кажется, она не очень-то любит людей - вон как недобро зыркает.
   - Считаешь? - Иронией Бонифация было впору поперхнуться. - Думаю, для этого не было никаких предпосылок. Вот совсем. Дикая тварюка, что с нее взять, ага.
  
   Была - не была, вдруг понял я, уже сколько времени буравя взглядом змеедеву.
   - Э! Эй, мать твою! Ты че там делаешь?!
   Ловец, первым заметивший меня, вскочил. За ним, попутно хватаясь за оружие, все остальные.
   - Назад!
   - У нее болт застрял в теле, она умирает. Вы разве не видите, как ей плохо?
   - Назад, я сказал!
   Змееподобная женщина каким-то замутненным взором следила за моим приближением. Даже не шипела по своему обыкновению, бессильно склонив голову к земле.
   - Уйди! Пошел вон! Фу!
   - Не трогай! Назад!
   Последнее, кажется, выкрикнул ошалевший от моих действий Бонифаций. Вот его-то мне, пожалуй, и стоило бы послушать.
   Едва я коснулся застрявшего в змеином хвосте болта, потянув древко на себя, как этот самый хвост плавно пришел в движение. Просто незаметно перетек с одного места, все так же плотно связанный тугими нитями, в другое. Не успел я ничего понять, как мощная сила плотно прижала меня к земле, многокилограммовой тушей навалившись сверху. Скованный хвост тугим комком сковал мое тело.
   - Вашу мать!
   - Стреляй!
   - Куда?! Убери, дурень! Этого грохнешь!
   - Рогатину! Рогатину мне!
   - А-а, тварь, не поддается! Плотно держит!
   - Да подмогните мне! Еще рогатину!
   - Куда?!
   - Под шею! Воткни ей под шею!
   - А-а!
   Высокий женский визг порвал методичный шум суматохи.
   - Куда попала?
   - Она мне голову рассекла!..
   - Оттащи ее подальше! Твою ж...
   Брызги крови попали на мое лицо. Крик, а потом и хрип, резко оборвался. Наступил краткий миг тишины, в котором даже змееженщина прекратила шипеть и извиваться. Лишь туже налегла на меня сверху.
   Я лежал, совсем слабо дыша от волнения и тяжести, чувствуя, что в любой момент могу поплатиться жизнью за свою опрометчивость. И бьющимся в истерике разумом едва осознавал, что вообще чудо, что до сих пор не поплатился! Не понимаю, что меня дернуло так поступить - подступиться к этой Твари и попытаться ей помочь. Может быть, она меня околдовала? - ярким лучиком сета блеснула в голове спасительная мысль. И как же было до тошноты жалко в следующий миг ее отвергать. Ведь такое хорошее оправдание, объясняющее мою дурость! Просто свалить на другого, тем более мне незнакомого, приписав ему какие-то сверхъестественные способности - что может быть проще?
   И все-таки, что же меня дернуло так поступить?
   - Я ее убью! Прямо сейчас убью эту тварь!
   - Положи!
   Послушались звуки борьбы, в ходе которой второй голос явно одержал верх.
   - Ничего ты ей не сделаешь, щенок! Именно поэтому ты все еще сопляк позорный!
   - Она убила Кенну!
   - Кенна сама виновата, что подставилась.
   - Да как ты можешь?!
   - Вот так! Я твой командир, я стою над тобой, и ты будешь меня слушать. Понял? Понял, я спрашиваю?!
   Младший Ловец взвыл от боли.
   - Понял я, понял! У-у!
   Знаю что - просто я сам, будучи пленником пятерых ублюдков, не мог позволить еще одному пленнику страдать. Это ведь меня лишь связали, оставив на попечение самому себе, а змееженщину еще к тому же и травили, причиняя известные только ей страдания. Так или иначе, а я воочию видел, как жизнь медленно, но уверенно в ней угасала, и как тускнел ее только недавно сопротивляющийся взгляд.
   Было глупо? Несомненно, но я уже сделал этот шаг, и жалеть о нем буду после. Если, конечно, переживу сегодняшнюю ночку.
   - Так-то. Не смей трогать самострел. Повторяю тебе первый и последний раз.
   - Но как же...
   - Ты меня услышал. Кенна виновата сама, ей не стоило подходить так близко.
   - Феска тоже с разбитой головой лежит - тоже скажешь, сама виновата? - Раздался новый грубый голос.
   - Скажу. Нечего было лезть к хвосту, когда я сказал ей держать башку этой Твари. Она ее увидела - она ей перебила туда, куда достала, и Феска была обязана это знать - не первый год уже ходит со мною. Всем известно, что эта гадина опасна даже тогда, когда яд начинает действовать в полную силу, а щас... Сама же к ней под хвост подлезла, а не прошло и суток!
   - Девка наша походу того, вырубилась.
   - Ничего, выживет. Замотай ей потуже, главное. Эта баба живучая, на своем опыте знаю.
   - А с этим что?
   - С этим?.. А ничего. Хрен его знает, что теперь с ним будет, но голову его мы в любом случае привезем. А так, походу, она его и не собирается убивать.
   - Че она с ним делает-то?
   - Сношается! - Сплюнул обладатель грубого голоса. - Не видишь что ли?
   Довольный гогот и похрюкивания сменили трагически витавшее настроение. Тварь они, спустя время, доставят по назначению, меня или мою голову тоже, а вознаграждение поделят уже на четверых. Если и еще одна окочурится, то на троих. Все оказывались только в плюсе от моего безумного своевольства. Ну, или почти все.
   Бонифаций усиленно причитал, поминая Создателей и всех богов, о которых он только слышал. Я и не ожидал, что он успел ко мне так сильно привязаться. И как, собственно, он до этого все это время умудрялся молчать? Змееподобная женщина сверлила меня все таким же мутным взглядом, с каким-то замиранием стягивая мое тело. Судя по всему, яд на нее подействовал достаточно, и у нее просто заканчивались силы - в этом краткосрочном бою она окончательно выдохлась.
   - Не двигайся, о-о Создатели! Только не двигайся, Марек!
   - Спасибо... за заботу... Бонифаций, - прошептал я, стараясь, чтобы Ловцы меня не услышали, - но лучше бы... ты чем-нибудь помог.
   - Чем? Чем, Марек? Ты только скажи, я сделаю!
   - Видишь... веревку? - Кивнул я на размотавшийся край, дождавшись пока змееподобная не успокоится окончательно, замерев в одном положении. Никто не давал гарантии, что это существо вновь не кинется буйствовать, но попробовать стоило, если уж конь горел таким желанием помочь.
   - Ну-у, - протянул он уже без прежнего энтузиазма.
   Инициатива наказуема, сомневаюсь, что он этого не знал.
   - Потяни...
   - Э-э, конь, ты че? Пошел вон!
   - Куда полез?..
   Что-то тяжелое прилетело в бок Бонифацию, отчего тот обиженно заржал, но от намерений своих не отказался - стреноженным медленно, чересчур медленно подошел к свалявшимся на земле телам. Хряпнул край веревки, с такой же скоростью потянув на себя.
   - Смотри, че делает!
   - О, о-о!
   Змееженщина никак не реагировала, каким-то стеклянным взглядом продолжая глядеть исключительно мне в глаза. Лицо ее при этом ничего не выражало. Казалось, она даже не осознавала происходящее, застланное сейчас пеленой огромной дозы отравы. Лишь медленно, как заспанный жук, пошевелила руками, когда ее хвост начал сползать с меня на землю.
   - Хватайся! - Мне в плечо ткнулось древко рогатины, за которое я, с трудом отведя глаза от дурманящего взора, схватился. Сдвоенным рывком меня выдернули прочь.
  
   - Что-то ты совсем плохо выглядишь.
   - Нормально, - отмахнулся я от чрезмерной заботы.
   - Но побили тебя крепко.
   Я хмуро на него взглянул, уже жалея, что это животное умеет говорить. Или я слушать? В любом случае, от его констатаций фактов уже становилось тошно.
   Но побили меня действительно крепко. Отыгрались за все их злоключения этого дня, благодаря мне и имеющим место быть. Оказалось, что они все ой как скорбят о почивших товарищах - вторая, с перебитой головой и руками из задницы перебинтованная, протянула недолго. Оставшись втроем, по такому поводу, долго решали необходимость гнаться за двумя зайцами. Один предлагал добить змеюку, второй - меня. Но командир, с самого начала твердивший о нехорошем предчувствии по поводу такого везения, вдруг сменил свое мнение на противоположное, категорически запретив трогать кого бы то ни было. Он планировал получить вознаграждение за нас обоих.
   Женщина со змеиным хвостом не двигалась вот уже несколько часов. Ночь текла в своем неспешном ритме. Светлая ночка, лишь иногда накрывающая землю покрывалом темноты, когда редкие тучи наползали на лик ночного светила. Было как-то особенно тихо, и лишь шумное дыхание рядом со мною, раньше совсем беззвучное, все чаще перебивалось хрипом.
   Я поморщился, отвел взгляд в сторону, не в силах больше смотреть на ее мучения. Мне вдруг стало нестерпимо жаль эту женщину, это необычное создание. Жаль Тварь. Было больно видеть ее состояние, медленное угасание в ней жизни.
   Она была совсем другая, иная, непохожая на кого бы то ни было, виденного мною прежде. И это были не просто физические отличия, в этом было все: смысл жизни, ее значения и понятия, уклад, умение жить и выживать, иные ценности жизни, ее прелести. С одним лишь змеиным хвостом все это не передастся. Я это прекрасно видел. Понимал и осознавал, что передо мною совершенно иное, иначе думающее существо, и мне было все равно его жаль. Кто знает, поведай я ей свои измышления, возможно, сама змеедева меня совершенно бы не поняла.
   - Бонифаций, - позвал я тихонько, вглядываясь туда, где тлело совсем крохотное пламя от костерка. Двое Ловцов спали, но один непременно бдил, опасливо озираясь.
   Конь не ответил, но я был уверен, что услышал меня и навострил уши во внимании.
   - Мне нужно, чтобы ты перегрыз стягивающие ее веревки.
   - Чего?!
   Этого он не говорил - это я прочитал на его ошарашенной морде. Кажется, он потянулся копытом, чтобы покрутить им у виска, но стреноживающие его путы не дали ему совершить задуманное.
   - Ты меня услышал.
   - Э, куда собрался?
   - Ссать под себя я не собираюсь, - нарочно прохрипел я, зайдясь кашлем, в надежде, что конь быстрее придет в себя.
   Командир Ловцов заинтересованно приоткрыл один глаз, наблюдая, как я встаю на карачки и словно гусеница пытаюсь перебраться к ближайшему дереву, и вновь его закрыл. Бодрствующий, ругнувшись в мою сторону и зачем-то целых два раза сплюнув, и не подумал мне ни помогать, ни останавливать.
   Тягучая слюна, подумал я, это от нервов. Страшно тебе, жуешь постоянно свой язык, парень. А ведь виноватым без проблем могут выставить тебя - ты же сейчас караульный.
   Бонифаций делал то, что должен был. То, о чем я его попросил. Но делал это с такой кривящейся миной на морде, что я не мог определить: это из-за опасений перед змеедевой или вкуса веревки?
   - Ты че там бормочешь?
   - Мне погромче бормотать, чтобы ты слышал? Мне не сложно, правда.
   Ловец насуплено ожидал продолжения, без дела хватаясь за арбалет.
   - Хочешь, я даже остальных разбужу, чтобы вы все втроем послушали? - Тот не отвечал, но его громкое сопение раздавалось далеко. - Вот и сиди тихо, шкет, - прорычал я, - и помалкивай.
   Командир Ловцов вновь приоткрыл один глаз. Я это заметил. А вот младший Ловец вдруг перехватил самострел за рукоятку, нацелив на меня.
   - Ты че, гнида, себе по...
   - Хлопни. Пасть. - Разделяя слова, рыкнул я. - И игрушку свою убери - выстрелишь ненароком. А потом тебе за это открутят голову. Смекаешь?
   Командир Ловцов словно бы ненароком перевернулся на другой бок. Заметивший это парень, не прекращая сопеть, отвел арбалет в сторону. Да и сам развернулся, сплевывая и размазывая повисшую слюну по подбородку.
   Я мельком обернулся, увидев, что Бонифаций, закончив с порученным ему делом и задумчиво жуя дело зубов своих, смотрел на меня. На его морде откровенно читался вопрос: "И че делать теперь?" Вопрос закономерный, так как змеелюдка на произошедшее совершенно не реагировала.
   - Копытом попробуй, - одними губами проговорил я, отметив, что в мою сторону бодрствующий Ловец старательно не оборачивается, высматривая что-то в темных кустах.
   Конь и попробовал. Легонько коснулся один раз, второй - никакого результата. Потом, чутка осмелев, надавил. И тоже ничего. Хмыкнув, - он действительно хмыкнул! - откровенно лягнул ее по хвосту. В ответ пленница как-то невероятно сонно повела головою. Бонифаций, заметив это и мотнув ей своей мордой куда-то, поспешил ретироваться.
   Змеюка выбиралась долго. Очень тягуче приходила в себя, - видно было, как ей это сложно давалось, - и столь же со скрипом, - образным, - шевелила своими конечностями. А я, закусив губу, про себя молился Создателям о том, чтобы бубнящий себе что-то под нос Ловец не обернулся.
   - Быстрее, - прошептал я змееподобной, заметив ее отупевший взгляд.
   Наверное, мне показалось, но дело пошло быстрее. Услышав, как зашелестела листва, я смачно отхаркнул в сторону, зайдясь хриплым кашлем.
   - Чего смотришь? - Буркнул я обернувшемуся. - Холодно на земле лежать.
   Но когда же я посмотрел в ту сторону, то вновь зашелся хрипящим кашлем. Только на этот раз я смеялся.
  
   - Да че за день-то такой...
   - Самый удачливый день, - перекривил его командир. - Накликал ты, щенок, как пить дать, накликал...
   - Не гони на него!
   - Ты меня поучать еще вздумал? Кто, я спрашиваю, кто должен был следить за змеюкой?! Его недосмотр, он допустил ее бегство!
   Ловец, поджав губы, угрюмо молчал.
   - Вот это удача: потерять на ходке сразу двух человек, один из которых ходит со мною уже третий год! Лучше бы эта Тварь вас двоих забрала, чем Феску - от нее пользы, как от десятка таких как вы недоумков! Упустили полудохлую тварюку! Да она еле ползает, в каждое первое дерево от одури втыкается! Идите, ищите ее!
   - Щас ночь, никуда мы не пойдем...
   - А днем ее уже не будет!
   - Нам и оставшегося хватит...
   - Хватит им... Где гарантия, что и этого до утра не упустите? У-у, балбесы тупорылые.
   - А сам-то че?
   - Я че? Я?! Я, гады, специально над вами такими безмозглыми стою! На то вы и мясо, чтобы выполнять мои приказы и загонять Тварей. Мозгов как и думалки у вас своих нет... Да что там, вы не можете даже выполнить самого простейшего - присмотреть за обдуревшей в хлам гадиной!
   Он долго еще распалялся на своих притихших под таким напором подопечных. Рвал и метал, рычал и выл на них. Однако ничего того, о чем он так усердно причитал, я в его глазах увидеть так и не сумел. Словно ему было все равно на только что случившееся недоразумение. Так, словно он ожидал чего-то подобного, решив дождаться побега змеелюдки, и сейчас просто наслаждался закономерным итогом. Если припомнить, с каким энтузиазмом он вдруг начал защищать идею по поводу двойной добычи, выглядело правдоподобно.
   Сомневался в том, что втроем бы вряд ли удалось дотащить нас обоих? Вероятно. И тем самым избавился от одной добычи, свалив это все на подопечного. Причем, выбирая из нас двоих, отпустил именно змеюку. Выходит, моя поимка приоритетнее.
   Вот только его надежды откровенно трещали по швам, потому как Тварь ослабла настолько, что сама ни за что не смогла бы разорвать свои путы. Командиру Ловцов просто повезло, что его задумка, вкупе с зубами Бонифация, удалась.
   Меня подтащили ближе к костру и связали еще плотнее, хотя казалось, это невозможно. Так крепко, что я мог шевелить одними лишь пальцами. За мою охрану и сохранность принялись всерьез.
  
   Черный силуэт едва заметной тенью метнулся от ближайших деревьев. Луна, подглядывающая в просветы драно-разлапистых крон, сейчас зашедшихся в непредсказуемом танце с поднявшимся ветром, играла воображением. Я было решил, что мне показалось, так как никто у костра на это не отреагировал, и даже многое подмечающий Бонифаций молчал, сонно склонив голову, как внезапный треск разорвал мирную тишину ночи. Ночной пришелец попался в ловчие сети, и Ловцы, до этого безмятежно сидевшие у костра, мгновенно оказались на ногах, кинувшись по направлению к раздавшемуся звуку.
   Конь, незнамо как оказавшийся у покинутого Ловцами лагеря, словно невзначай наступил на стоящее поодаль ведро воды, окатив ею ярко пылающий костер. Послышалось шипение, во все стороны брызнули искры с разлетевшимися мелкими головешками - на округу навалился тягучий полумрак, изредка перемежаемый желтоватым пламенем, вспыхивающим то тут то там, по всему периметру раздербаненного костра.
   Нечто темное, остающееся мне неизвестным, торжествующе завыло. Так пронзительно, что у меня по коже пробежали предательские мурашки. А следом, словно то являлось истинным продолжением набежавшего кошмара, леденящий душу человеческий крик, в котором без остатка потонули ругательства Ловцов. Треск, какой-то чавкающий звук, и через секунду крик захлебнулся булькающим мычанием.
   В тревожном свете разрастающейся луны мне ничего не было заметно. Какое-то движение на самой грани видимости, какие-то силуэты, разобрать в которых происходящее я мог, лишь основываясь на слух. Но звуки двигались так быстро, столь молниеносно сменяли друг друга, что я за ними совершенно не поспевал.
   Судя по всему, оставшиеся двое Ловцов бросились в разные стороны. Чересчур быстрая тень метнулась за одним из них. Из-за деревьев раздался звон тетивы, глухое поскуливание, и не успевший войти в силу закладывающий уши визг потонул в предсмертном хрусте костей и веток. Возникшая следом тишина тяжелым грузом навалилась на мои скованные веревкой плечи. Только где-то далеко шумел, продираясь сквозь кусты, последний оставшийся в живых Ловец.
   Шорох травы раздался откуда-то слева. Конь, забыв все слова и о том, что он умеет говорить, дико заржал, шарахнувшись прочь. В нос дохнуло сводящим с ума гнильем, кровью и свалявшейся шерстью, как в следующий миг перед моим лицом словно сотканная из самого мрака возникла огромная, яростно оскаленная морда волка.
  
   - Спасибо, Рюдриг. Еще раз. Даже не знаю, как тебя отблагодарить.
   - Я бы посоветовал тебе проставиться в благодарность, но вот смотрю я на тебя и понимаю, что деньги у тебя вряд ли водятся.
   Я виновато развел руками.
   - Да не бери ты в голову, Марек! Ты меня извини, конечно, но делал я это не из-за награды, и уж точно не из-за тебя. Вот кто ты мне, скажи?
   - Никто.
   - Верно, случайный знакомый, к тому же совершенно мне иной. Зачем бы мне тебя лезть рисковать спасать? Да я даже не представлял о притаившихся под боком Ловцах, преспокойно выгуливая по лесу свою тушку. Подумать только, эти твари осмелились лезть так глубоко в наши дебри!
   Я хмыкнул его в сердцах выраженному эпитету. Рюдриг на меня в ответ косо посмотрел.
   - Думаешь, все они были людьми? Спешу опешить тебя, нет. Мне повезло - на моей стороне сыграла ночь, а их командир очень плохо видит в темноте. Случись это поближе к заре, висели бы клочья моей шерсти украшениями на деревьях... Эх. Нет, ты все-таки обязан проставиться. По такому случаю я даже одолжу тебе денег.
   Странно было осознавать напротив кого я сижу, безмятежно отогреваясь горячим настоем от задеревеневших на холодной земле конечностей. Кашель, который я только симулировал, сейчас взялся за дело серьезно. Собственно, именно из-за одного такого приступа Рюдриг, косо посматривая на меня, и принес кружку чего-то душистого.
   - Ларка, все это она... Если бы не ее просьба, - ха, кто бы подумал, что эта девица вообще умеет просить! - я бы шишь так резво сорвался с места. Да еще и ради какого-то там человека. Да я бы ни за что не стал бы рисковать собственной шкурой, не зная, куда лезу. Не зная броду, сунулся в воду... Повезло, что не утоп.
   - Ее зовут Ларка?
   - Шиалара, - поправил он меня. - Кто бы мог подумать, что такая ненавистница всего рода человеческого может вдруг попросить за человека. Чем-то ты ей явно приглянулся.
   - Может быть тем, что помог бежать?
   Рюдриг внимательно посмотрел мне в глаза.
   - В таком случае, ей надо благодарить не меня. Моего коня - это он перегрыз ей веревки. Кстати говоря, до сих пор жалуется на несварение.
   - Кто его заставлял глотать веревки?
   - Я заметил ему то же самое. Но, говорит, это улики, а улики следует уничтожать.
   - Оригинал. - Покачал Рюдриг головой.
   Он куда-то вышел из комнаты, крепко притворив за собою дверь. Я мог бы уйти, прямо сейчас, ведь окно все оставалось приоткрытым, но отчего-то остался. Какое-то внутреннее противоречие просто не позволило мне в очередной раз сбежать.
   Мой спаситель вернулся через пару минут, моргнув сначала на мою фигуру, потом на окно. И, пожав плечами, закрыл его. Не знаю, чего он ожидал и удовлетворился ли.
   - Ей уже получше. Мне бы следовало сразу достать из ее тела все отравленные наконечники, но пришлось перебиваться на выполнение ее просьбы, - Рюдриг с неудовольствием взглянул на меня.
   - Где она, здесь?
   - В задней комнате.
   - Как она?
   - А как бы ты себя чувствовал, если бы тебя травили сутки напролет? Лежит, не двигается. Едва дышит и совершенно не соображает. Вообще чудо, что она сумела доползти в таком состоянии, да к тому же еще и попросить за тебя. Она еще совсем молодая, немудрено, что гадость взяла ее так быстро.
   - Если что, то на меня она подействовала уже спустя пять минут. А ты говоришь, сутки...
   - Ты человек, это разные яды. Не сравнивай. Но да, ее травили гораздо мощным ядом, растянутым во времени.
   - Ты так хорошо знаком с методами Ловцов, - покачал я головой.
   - Знаком. У нас с ними некоторое соглашение.
   - Но не на этот раз.
   - Верно, не на этот, потому как сейчас они перешли все границы дозволенного - выловили саму Ларку. То, что ей удалось бежать, их совершенно не обеляет.
   - Тогда почему...
   - За тебя попросили, - сжав губы, хмуро бросил Рюдриг. - И остановимся на этом.
  
   Тварь, а по совместительству мой спаситель, недовольно дышал мне в затылок. От того, чтобы вышвырнуть меня прочь отсюда, его удерживало малое - слово той самой женщины со змеиным хвостом, пожелавшей меня увидеть. Почему для него ее каждое слово оказывалось столь важным, он объяснил мне после. Очень доступно объяснил немного погодя, после чего чуть не убил. Странно было наблюдать, как перекинувшийся в звериную ипостась добрый самаритянин едва удерживается от того, чтобы не порвать тебя на части. Я бы даже сказал, любопытно, потому что таким образом меня еще не пытались убить. Удивительно, что никакого страха я тогда не испытывал.
   - Ты так и будешь стоять позади меня?
   - Я тебе не доверяю, - процедил он сквозь зубы, не сдвинувшись ни на шаг.
   - Как ты помнишь, это была не моя инициатива.
   - Она сейчас без сознания.
   - Будем ждать, пока придет? - С нескрываемой долей скепсиса отозвался я.
   Рюдриг лишь засопел еще усерднее.
   - Ты ведь понимаешь, что я не желаю ей зла? - Попробовал я самый банальный аргумент.
   - Откуда мне знать, что ты там для себя считаешь злом, а что благом?
   - То есть то, что я пытался ей помочь, освободил ее, не в счет?
   - Ты тут ни при чем, за тебя все делал твой конь.
   Удобно. Оказывается, он умеет перекидываться не только внешне.
   - Значит, ты все перепутал. - Определил я. - Верно, она звала не меня, а моего коня - своего спасителя.
   Если я хотел довести его, то двигался в верном направлении. И тем не менее, это не то, что мне было нужно. Я глубоко вздохнул.
   - Пойдем, - проговорил я, - нам здесь нечего делать, тем более вдвоем. Ты говорил, что она слаба, я это видел и вижу сейчас - ей нужно время, чтобы восстановиться, так?
   - Так.
   - Тогда нам тем более нечего здесь делать - ей нужны тишина и покой.
   Стоящая позади меня Тварь думала долго. Я буквально слышал, как ворочаются мысли в его голове, и не понимал, в чем причина его поведения. Едва лишь мы зашли в заднюю комнату, как настрой Рюдрига, только что спокойно со мной болтавшего, кардинально переменился. Он стал дерганым, недовольно рычащим, а все его намерения сквозили какой-то невнятностью.
   Шиалара, на короткий миг придя в сознание и справившись обо мне, пожелала меня видеть, после чего меня чуть ли не за шкирку затащили сюда, только чтобы найти змеедеву вновь сознанием впавшую в небытие.
   - Это ее воля, - просто сказал он, и я понимающе кивнул.
   Сравнивая с тем, какой я ее видел в последний раз, сейчас она выглядела получше. Дыхание, по крайне мере, уже не раздавалось с таким нездоровым хрипом. Вполне возможно, что скоро она вновь придет в себя, и Рюдриг был готов простоять здесь хоть до умопомрачения. Но не я.
   - Либо ты прямо сейчас оставишь меня с ней наедине, и я сам дождусь, пока она очнется, - да вон хотя бы в кресле посижу, - либо пойдем оба прочь - смысла стоять вот так столбами я не вижу.
   За моей спиной раздалось нечто невразумительное, при должной фантазии легко определяемое как несогласие с обоими вариантами. Просто в несколько изощренной форме. Наверняка Рюдриг хотел добавить что-то еще, но прямо в этот момент больная перед нами зашевелилась.
   - Ос-ставь нас-с, - слишком тихо, так, что мне пришлось поднапрячь слух, произнесла она.
   Стоящий за моей спиною охранник повиновался, причем мгновенно, аккуратно прикрыв за собою дверь. При этом я почему-то был уверен, что подслушивать он не станет, и отойдет как можно дальше, вопреки своим желаниям. Откуда во мне взялась такая уверенность - я не знаю.
   Шагнув поближе, я склонился над кроватью, но, понимая, что стоять придется долго, опустился на колени.
   - Человечес-ские с-слова даютс-ся мне с-с трудом. Как и человечес-ские мыс-сли. Мне с-сложно думать, но я попытаюс-сь это выраз-сить.
   Ее глаза, такие пронзительные и незамутненные отравой, смотрели на меня. Я и не думал, что в них могут плескаться настолько чистые и открытые эмоции. Несмотря на то, что лицо ее ничего не выражало, глаза отыгрывались за все.
   Это не был простой разговор, как ни был он и коротким. Рюдриг, вероятно, весь извелся в ожидании и предчувствии чего-то нехорошего, однако в комнату, откуда доносились голоса двоих, заходить не смел.
   Как я и предполагал, мы оказались совсем разные, подолгу непонимающе смотрели друг на друга, объясняли, казалось бы, прописные истины, вдалбливаемые нам еще с молоком матери. Настолько устоявшиеся, что нам просто казалось, будто бы не знать подобного невозможно, кощунственно. Временами мне чудилось, что надо мною откровенно смеются, хотя в глазах собеседницы не было ни малейшего намека на шутку. Иногда - что издеваются. Но никогда, что каким-то образом пытаются опорочить.
   Шиалара интересовалась всем. Осмелела, как она называла свое состояние. Как оказалось, я единственный человек, с которым она вообще решилась поговорить. Задавала вопросы о Ловцах, об их стремлениях, о том, что ими движет. До этого момента о том, что я ей поведал, она даже и не подозревала. Почему-то просто не интересовалась, не любя и не признавая людей. Но однажды попав в ловчие сети и выбравшись из них с человеческой помощью, ее мировоззрение несколько изменилось. Довольно-таки резво, подумал я, но вовремя вспомнил, что она Тварь.
   Как оказалось, будучи оба Тварями, они с Рюдригом столь же отличались друг от друга, как и я от человековолка. Один, хоть и выглядел как человек, был иной, имел две ипостаси. Мог преспокойно жить как среди людей, так и среди Тварей. Она же могла быть только такой, какой я ее видел сейчас, и о жизни среди людей нечего было и думать. Поэтому, как и все из ее рода, людей змеедева избегала, живя на отшибе - там, куда не тянулись руки человеческие. Незримые вкрапления в теле Ойкумены.
   Она долго формировала мысли, задумчиво сверля взглядом мое лицо. Долго их выражала, внимательно следя за тем, чтобы я обязательно ее понял. И очень сильно тянула шипящие звуки, хотя причины этому, казалось бы, совсем не было - ее рот и гортань ничуть не отличались от моих. Когда спустя время я намекнул ей на это, предложив обратить внимание, она странно на меня посмотрела, и больше я к этой теме не возвращался.
   Вне всяких сомнений, разговор давался ей с трудом, но эта змеедева упорно отказывалась сделать хотя бы малейшую паузу, как будто предвидела то, что поговорить нам с нею больше не удастся. Она была слаба. Это было заметно со стороны, да и она сама прекрасно понимала. В итоге долгая болтовня ее окончательно вымотала. Я стоял и смотрел, как необычное существо, к которому я проникся симпатией, безмятежно дремлет, и язык не поворачивался назвать ее Тварью. Другое создание, иное существо - да, но не тварь.
   Я медленно гладил ее по волосам, слушая ее все стихающий от усталости голос. Гладил, потерянным в прострации взглядом глядя куда-то в окно. Как она открыла глаза, не сделав ни единой попытки остановить мое своевольство, я даже не заметил.
  
   - Что с тобой такое? - Прямо передо мною раздался знакомый голос.
   Я честно попытался сконцентрироваться, чтобы его увидеть, но лишь недовольно хмурился, пробурчав в ответ то, что от меня хотели услышать:
   - Со мной все в порядке. Просто... все как-то так навалилось. Считаешь, я крепкий?
   - Считаю, и поэтому спрашиваю.
   - Видимо, недостаточно крепкий...
   - Тебе на сегодня хватит.
   - Ты мне кто, мать?! - Взбеленился я, хватаясь за ускользающее спасение от реальности. Но вместо этого, не удержавшись, лишь свалился на пол. - Верни!
   - Между прочим, ты транжиришь мои запасы.
   - Я расплачусь... Расплачусь с тобой!
   - Интересно, чем же? У тебя ничего нет.
   - Меч! - Наставительно поднял я указательный палец. - Забирай мой меч. Хороший, Арктурский! Такого ты больше ни за что не сыщешь - их просто больше не делают!
   - Твой меч уже давным-давно мой, забыл? К тому же это дешевая поделка южных оружейников - кроме липового арктурского клейма у основания клинка он больше ничем не ценен. Сталь - дерьмо.
   - Да как ты смеешь... - Возмутился я, но на душе скребли кошки - откуда бы у меня взяться настоящему арктурскому мечу, когда свой личный я заложил какому-то доходяге больше двух лет назад.
   - Гол, как сокол, - подытожил Рюдриг. - Тебе нечем расплатиться. Если хочешь оставаться у меня, оставайся, - я не могу тебя выгнать, как бы ни хотел, но к винам больше не смей притрагиваться.
   - И что, - презрительно процедил я, - не дашь даже по-дружески?
   - Мы с тобою не друзья. И побрейся уже, а то выглядишь как последняя дворняга.
   Дверь хлопнула, отрезая меня от дальнейших препирательств.
   - Не буду, - зло сплюнул я ему вслед.
   Шиалары уже не было. Восстановившись в достаточной степени, ушла. Или уползла, не знаю, как вернее. В любом случае, ее уход я пропустил, пребывая во все затягивающемся для меня небытии. Собственно, мне было плевать на это. Как и на то, что в гостях у Рюдрига я явно подзадержался. Не плевать было лишь на возникший накануне запрет. Хренов монстр, решил строить из себя невесть кого...
   - Как ты это делаешь? - Однажды задал ему вопрос, когда Рюдриг, ночной порою, вернулся домой. От него вновь воняло гнилью и свалявшейся шерстью.
   - Что ты хочешь знать?
   - Как это происходит? По твоему собственному желанию? И почему этого никогда не бывает днем?
   Тварь долго косил на меня глазами, то ли раздумывая, стоит ли вообще говорить и не послать бы меня подальше, то ли пытаясь определить, что стоит за моим внезапным любопытством. Но в итоге решился.
   - Ночью - потому, что я могу перекидываться лишь при луне.
   - При лунном свете? - Уточнил я.
   - Нет, просто при луне, даже если она сокрыта облаками.
   - Днем луну тоже видно. Вот, например, вчера.
   Он отрицательно покачал головой.
   - И тем не менее, днем ни за что не выйдет.
   - Значит, тут дело не в ночном светиле, а времени суток.
   - Нет, - вновь, с завидным терпением покачал он головою, - как раз таки в нем. Ты хочет знать, как это происходит? Что ж, знай, что при растущей либо убывающей луне это происходит по моему собственному желанию. Но когда она полная... луна меня сама вынуждает, вырывая из меня на всю ночь все человеческое. - Он нехорошо оскалился. - Обычно под утро я прихожу в себя с ног до головы измазанный кровью, чужой кровью. И ничего не помню.
   О-о, свернулись мои губы в трубочку, а глаза заблестели.
   - И как ты себя чувствуешь?
   - М?
   - Как тебе, осознавая, что только что ты в беспамятстве разорвал несколько человек, возможно, не заслуживших подобной участи?
   - А кто сказал, что я по уши в человеческой крови? Конечно, никто не дает гарантий, что какой-нибудь глупец не нарвался на свою беду на мои буйствующие клыки и когти, но вероятнее всего, что кровь животная.
   - Не понял?
   Рюдриг как-то торжествующе улыбнулся, словно поставил меня в угол.
   - В такие ночи я по обыкновению ухожу куда-нибудь подальше от людей, от Тварей, от населенных мест - куда-нибудь в глушь, где мое ночное безумство не окажется настолько опасным и непоправимым. Обычно таких как я в глуши набирается целая стая и, ха-ха, в эту ночь она перестает быть такой уж глушью! Достаточно прибыть кому-то одному, чтобы вокруг, не сговариваясь, образовалась целая толпа.
   - Меры предосторожности... - Задумчиво кивнул я, иным взглядом посмотрев на собеседника, но вдруг жизнерадостно хлопнул в ладоши. - А помнишь, как-то ты мне рассказывал об исключительном прошлогоднем сборе винограда на холмах к югу отсюда?
   - Не нравится мне, Марек, как ты пристрастился в последние дни к дурману, - покачал он головой. - Совсем не нравится.
  
   - Ты пытался выменять меня на выпивку! - Сразу начал с наезда Бонифаций, стоило лишь мне выйти к нему с седлом.
   Я поморщился, словно меня ткнули носом в мое же дерьмо.
   - Рюдриг от тебя все равно отказался.
   - Ну естественно! Зачем наполовину волку конь? Но вот от тебя я такого не ожидал.
   - А стоило бы... Стой смирно, я не могу подтянуть подпругу, когда ты вертишься.
   Он замер, настойчиво кося глазами в противоположную от меня сторону, и лишь хлещущий по бокам в опасной близости от меня хвост говорил об его истинном настроении.
   - Почему ты уезжаешь?
   - Мне здесь делать нечего.
   - Ты хотел сказать, больше нечего, когда у тебя отобрали право нажираться до умопомрачения? Ты это хотел сказать?
   - Помолчи...
   - Нет, тебе меня не заткнуть.
   - Помолчи, Бонифаций, - схватил я его за ноздри, прекрасно осознавая, что это ему совершенно не нравится. - Прошу тебя, помолчи. И так тошно.
  
   Меня что-то гложет, снедает, пожирает изнутри. Я не могу этому сопротивляться. Чем дольше я держусь, тем хуже мне становится, а критическая точка так ни за что не достигается. Зенит, словно распарывающий вечность, в насмешку лишь отдаляется, и смеется, смеется надо мною... Слышу этот смех, такой громкий, такой ясный и незамутненный. Такой звонкий. Откровенный. Это ведь его смех. Его же, верно? Хочу забыть его, стремлюсь всеми силами... Но он все звучит и звучит. Смех, будто бы... Что это за смех?
   Прости меня, Бонифаций, говорящий конь, и прощай. Прошу, не держи на меня зла - просто нам с тобою больше не по пути. Ты, живой, так просто не откажешься от жизни, а я же ухожу в закат. Как патетично и высокопарно звучит, право слово, но, я надеюсь, из рассветного полумрака мне больше уже не предстоит вернуться. Это дорога в никуда, где-то там, в сгущающейся тьме впереди, под ногами, должна оказаться пропасть. Это моя последняя цель, моя последняя воля - дойти до нее.
   Рюдриг говорил, что я сильный, Шиалара тоже так считает, но... они монстры. Миражанна, Номад, таинственный незнакомец - все они твердят об этом: сильный, неуловимый, живучий как... пес. Словно волей самой жизни мое место и время смерти уже предопределено, и как бы ни старался кто-либо, ничего у него не выйдет. Даже у меня самого. Будто бы я лишь посторонний зритель, глядящий на непостоянную нить собственной судьбы от самого себя, но никак на нее не влияющий. Это тяжело...
   Что-то не дает мне покоя. Нечто, что посторонние волей или неволей вызывают у меня в памяти. Видимо, я старался это забыть - именно это. Старался забыть целых два беспробудных года. Великий срок? Как бы ни так. Однако... А что, если я выбрал неверный путь? Шагнул неверной дорогой? Ха-ха, вздор! Какой вздор! Я просто боюсь - страшно, что это вдруг не поможет. Страшно думать о том, что я некогда забыл, страшно представлять различные вариации в ужасном предчувствии того, что я вдруг... вспомню.
   Человеку ведь свойственно ошибаться, так же как свойственно и думать, мыслить, искать пути, вероятности и возможности. Так же, как и учиться на собственных ошибках. Моя ошибка была в том, что однажды я ожил...
  

Глава 7

   - Марек!
   Ее звонкий крик разносился эхом по коридорам, заставляя людей в любопытстве выглядывать из-за приоткрытых дверей ей вслед. Лишь спешно удаляющаяся фигура и звонкий перестук каблучков - вот и все, что доставалось случайным зевакам.
   - Марек! - Влетела она ко мне в комнату без стука, без спроса - ей ничего этого не требовалось.
   Я неспешно отложил в сторону внушительный трактат "Воспоминаний иеромонаха", который я всеми силами старался постичь вот уже третий месяц, и обернулся к ней. Нужно признать, что с тяжелым чтивом дела у меня продвигались плохо, однако продвигались.
   - Марек! - Словно ставя точку, хлопнула она за собой дверью.
   "А вот и я!" - закончил за нее я, с улыбкой наблюдая за раскрасневшейся мордашкой.
   - Что-то случилось? - Уточнил так, на всякий случай.
   - Случилось! Марек, подаренное мне в прошлом году тетками платье стало мне мало!
   Я старательно нахмурился этому известию, внутренне улыбаясь. Неважно, что это обычное дело - я должен был посочувствовать. Ну набрала она веса лишка, ничего ведь страшного - уж с ее-то неугомонностью тем более! Было бы из-за чего волноваться!
   А она как будто бы и не волновалась. Не понимая какой-то очевидной вещи, я нахмурился, теперь уже всерьез.
   - Да нет же, Марек! Ты не туда смотришь!
   Я растеряно поднял взгляд на ее лицо, уже жалея, что оторвался от книги - трудности понимания сложночитаемого произведения с лихвой уступают трудностям понимания женщин.
   - Ну вот же, вот! Разве ты не видишь? - Чуть ли не прыгала она от переполнявших ее чувств.
   Она бросила кипу принесенных в охапке вещей на кресло, с самым деловым видом принявшись там рыться.
   - Больше никакой ненавистной мне капусты! Больше никаких валиков! Долой! - Ее нынешнее платье мановением ладони упало на пол. - Я покажу тебе, как оно стало мне мало! Марек! Марек? Почему ты отвернулся?
   Я едва успел зажмуриться, ткнувшись загоревшимся лбом в прохладу стекла. Сложно описать обуявшие меня чувства, как и то, каких трудов мне стоило не пробить головой стену неподалеку. И лишь то, что она смотрела на меня в этот момент, помешало мне совершить задуманное.
   - Какой же я идиот... - Сквозь зубы пробормотал я на себя.
   Какой же я тугодум, раз не догадался до этого сразу же. Я стал для нее слишком близок, а она мне слишком дорога. Настолько, что она уже не задумываясь посвящает меня в свои личные и интимные дела. А я, глупец, все витаю в облаках, не видя очевидных вещей.
   Но как, как же это произошло? Постоянное отсутствие, частые долгие отъезды - меня постоянно нет на месте, а видимся мы лишь урывками. Как же так вышло, что я заменил ей отца? При живом-то родителе. Почему она тянется ко мне?
   - Марек, посмотри... - Раздалось позади уже далеко не так задорно, как поначалу.
   Она был там же, даже не сходила с места. Только на этот раз на ней красовалось темно-лиловое летнее платье, подаренное ей тетками на прошлый день рождения.
   - Да, - произнес я, не глядя на то, на что она намекала, - действительно, мало.
   Я улыбнулся ей. Тепло, насколько смог.
   - Ты очень красива, девочка. Очень. - Не сказал я ей тогда.
  
   - Знаешь, Марек, это все доставило мне сущее неудовольствие.
   - И нет, и да.
   - Не понял?
   - Не знаю. Действительно, Марек.

***

   Что это, город? Деревня, село? Торговый пост? Может быть, просто придорожный трактир? Не помню. Ничего не помню. Даже того, как сюда попал, хотя что-то подсказывает мне, что прибрел пешком. С конем я расстался где-то... Не знаю, где. Наверняка продал, и хотелось бы верить, что за хорошую цену, не продешевил. А ведь я точно мог, в сердцах, ведь мне было настолько плохо, что...
   Но сейчас лучше, гораздо лучше. Мыслей нет, тревог нет, ничего нет. Спокойно. Хорошо. Создатели, как же мне сейчас отвратительно...
  
   Крайней засаленности стол в самом центре обеденной залы заведения соблазняюще улыбался стоящей на нем тарой. Какое-то неопределимое пойло в нем манило, медленно растекаясь из перевернутой кружки. Старательно фокусируя разбегающийся взгляд, я следил за одной-единственной струйкой, сейчас опасно приблизившейся к самому краю.
   Голова кружилась, руки подкашивались, едва удерживая никакущее тело за столом. В ушах шумело. Посторонние звуки ревом океана пытались лишить меня остатков еще доступного мне внимания. Что-то вокруг ощутимо накалялось, давя на мои и без того слабые плечи.
   Я дернулся головой, отвлекшись от созерцания на чей-то голос. Кажется, кто-то что-то говорил, кто-то кого-то порицал. Кто сказал, а главное что... А быть может, главное то, кому? Неважно, я все равно ничего этого не знаю. Но на меня смотрели. Множество лиц, глядящие в мою сторону с интересом. К чему столько внимания? Я не понимал.
   Они повставали со своих мест, заполонили проходы, облепив меня кругом. Зачем? - тягуче подумал я. И чуть было не пропустил самое важное, ради чего не позволял себе вырубиться - струйка на столе, достигнув края, пролилась вниз. Я упал на колени, жадно присосавшись к ней, а со всех сторон раздался дружный гогот - удовлетворение их ожидания. Я не видел ничего дурного в хорошем настроении, только жаль, что кому-то этого показалось мало, и он, не скупясь на силу, пнул меня в ухо. На краткий миг мир для меня померк, чтобы потом я смог обнаружить себя лежащим в куче крошек и мусора, под столом. В то место, куда меня пнули, мерно долбила капель. Я еще успел подумать, как же так получилось? Потом меня схватили под руки, поволокли куда-то, судя по всему прочь, и выбросили в канаву напротив.
   Странное чувство, не могу его описать. То, что я вскоре впаду в желанное небытие, я осознавал. И ждал этого. Потому что в голове, словно молитва, крутились одни и те же слова: там темнота и тишина, и лишь она... Что это значило, я не понимал - позабыл. Когда-то, быть может в другой жизни, это высказывание, - высказывание ли? - принадлежало мне. Но выглядело оно почему-то незаконченным.
   А я все продолжал повторять эти слова. Повторял, чувствуя, как мое сознание меркнет, а разум отказывается работать вхолостую. И сознание действительно погасло. По обыкновению покинуло меня. И там была и темнота и тишина...
  
   Колокола... Где-то неподалеку есть часовенка, а значит, либо село либо небольшой город, так как плюют в мою сторону исключительно часто. В крупных на меня было бы всем плевать, уже в переносном смысле, - перешагнули бы и даже не заметили.
   Колокола... Так темно, и я не могу разобрать, откуда доносится звук. А-а... важно ли это? они пронзительно раздаются у меня над головой - вот и все, что мне нужно знать. Колокола звонят во тьме, наверняка звонят по мне.
  
   Как меня нашли? На меня наступили.
   - Ха-х! Стоило бы задаться вопросом, отчего к моей задрипанной персоне вдруг оказался проявлен такой живейший интерес!
   - Не стоило бы. Всему свое время, и тем, что ты вздумаешь торопить события, ты сделаешь только хуже.
   - Что я буду иметь взамен?
   Мысль ублажать какую-то неизвестную особу откровенно претила. Девушка передо мною, она представилась Авророй. Я ей не верил. Я ничему не верил.
   - Ты проведешь со мною ночь, взамен будешь получать бесплатный кувшин вина каждый день в течение месяца в этом самом трактире. Трактирщик не посмеет нарушить условия нашего соглашения.
   - Всего-то ночь? - Премерзко оскалился я, откровенно пялясь на ее колени и промежность. - Запросто...
   Как вдруг согнулся пополам, содрогаясь в неудержимых конвульсиях. Желудок сжимался, всеми силами пытаясь исторгнуть из себя все до последней крошки, до последнего не стекшего по гортани глотка. Чья-то рука участливо легла мне на плечо, а лицо склонилось ко мне. Близко, слишком близко. Я схватил его, оттолкнул прочь, к раздавшемуся грохоту, перевернутой мебели и зазвеневшей посуде.
   Нечто твердое ткнулось мне под ребра, вышибло последний дух, опрокинуло. И снова, по ногам, по груди, по рукам.
   - Нет!
   Это прекратилось мгновенно, хотя я был не прочь продолжению. Девушка уже вскочила, вся всклокоченная, взлохмаченная, в остатках перевернутой на нее еды, удерживая своего спутника от дальнейшей экзекуции. Глупее всего с моей стороны было бы повторить свою премерзкую улыбку, сейчас искореженную грязью и кровью. Что я и сделал.
  
   - Зачем нужно было это делать? - Поджав губы и едва сдерживаясь от рыданий, причитала Аврора, обрабатывая мои царапины и ссадины. Сущий пустяк, право слово. - Он ведь чуть тебя не убил!
   Я бы с нею поспорил, только, боюсь, она бы ни за что не вняла моим доводам. Чтобы это понять, требовалось прожить мою жизнь или хотя бы последние несколько лет. Вот только что там было за эти несколько лет? Не помню, но вспоминать не буду, ни за что.
   А убить он меня не мог. Это точно. Надорвался бы и сам подох, как последняя собака - вот и весь заранее известный итог.
  
   Моя рука зачерпнула волны ее шелковистых волос, поднесла к самому лицу, чтобы я вдохнул этот аромат. Такой... приятный. Темно-пшеничные волосы, густые, они были разбросаны по подушке словно колосящееся море. Оно звало и манило, и я не устоял, окунувшись в них в головой. Ткнулся ей за ухо, обжег дыханием, пытаясь не пропустить ничего, захватить каждый щекочущий ноздри запах, попытаться ощутить его вкус на языке. Аврора подо мною тихонько застонала, но я не придал этому ни малейшего значения... Эти волосы, как я мог не обратить на них внимания?
   Задыхаясь от переполнявших меня чувств, я приподнялся на локтях, взглянул на девушку сверху вниз, поймав такой нежный и влюбленный взгляд знакомых мне серо-зеленых глаз, словно видящих меня насквозь. Словно глядящих мне прямо в душу, знающих обо всем, что со мною происходит и что со мною творится. Не сдержавшись, я улыбнулся им, проведя по ее щеке так нежно, как только мог своей мозолистой и грубой ладонью.
   Этот высокий лоб, из-за челки почти всегда прикрытый, небольшие ушки, прямой, чуть вздернутый кверху носик и тонкие, но такие выразительные губки, словно смешливо морщившиеся моей очередной глупости. Словно вот-вот звонко рассмеющиеся...
   Сердце затрепетало, запрыгало, затрепыхалось, больно кольнув грудь. Дыхание участилось, а глаза, будто до этого слепые, неправдоподобно широко раскрылись. Аврора, ОНА, подо мною постанывала в такт моим движениям, глядела на меня все тем же самым преданным взглядом, закусив губу. И мое сердце, достигшее пика, вдруг замерло. Ком, будто это и было норовившее выпрыгнуть сердце, подкатил к горлу.
   Кажется, я закричал. Нет, не от удовольствия, от ужаса! Отшатнулся от нее, вскочив на ноги и уперевшись спиной в дверь трактирной комнаты. Все мои члены дрожали, я едва ли не выл, полного недоверия глазами глядя прямо перед собой, на поднимающуюся следом такую знакомую девушку.
   - Кто ты?! - Вскричал я или прохрипел?
   - Ты разве не помнишь? - Плавной, словно летящей по воздуху походкой она оказался прямо рядом со мной.
   Дверной замок позади меня предательски щелкнул, я заметался на крохотном пятачке словно загнанная мышь.
   - Это же я. Вспоминай.
   Что-то неуловимо изменилось. Фигура напротив меня. Стала ниже, коренастее, раздалась в плечах, волосы словно втянулись в широкую черепушку. Своими короткими жесткими пальцами она схватила меня за подбородок, прижала плечом к двери.
   - Вспоминай. - Шевелились звуками изуродованные вертикальным шрамом губы. - Вспоминай.
  
   - Марек!
   Где-то вдалеке, за всем шумом и гамом, прозвучал призыв. Потонул в раздавшихся следом криках, суете и прочей сутолоке, так и не достигнув получателя. Ни единая живая душа, если не считать рядомстоящих, не вняла тому призыву. И никто его даже не услышал в творящейся суматохе, где кругом звенело, грохотало, и вовсю надрывала сотни глоток втянутая в происходящее толпа.
   Несколько бойцов, самых прытких, побросали сужающие обзор шлемы прямо так, под ноги, свесившись вниз у самого края открытой галереи. Вооружившись небольшими, легковзводимыми самострелами, они пытались выцепить противников уровнем ниже. Пять из шести галерей уже потеряны - отданы противнику. Осталась одна, самая верхняя, самая узкая. Остальные, каскадом спускающиеся до самой земли, были заполонены имперскими войсками.
   Каждая новая галерея - каждое новое поколение правящей династии. Так заведено. И самая последняя, нынешняя, была все еще под нашим контролем. Остальные нахрапом взял враг - взял числом, задавил мясом. Риариями, а за ними и регулярами.
   - Южные герцогства, мрази, пустили их! Они переметнулись! Все разом! - В сердцах ругался Калеб перед самым нападением, увидев среди имперских наемников цвета только что бывших вассалов.
   Таким я его и запомнил - советника короля, яростным в своем истовом гневе и неудержимым при виде врагов. И совершенно не помнил его разрубленного на части тела где-то на второй или третьей галерее.
   Трудно признать, но Ижель пала, так и не дав отпора. Очередь за малым - королевским замком.
   - Марек! - Вновь раздался призыв, куда ближе, продирающийся среди копошащегося народа в поисках одного-единственного человека.
   Все, что сейчас творится - лишь агония. Это даже не буйство загнанного в самый угол зверя, это предсмертные конвульсии обреченного.
   - Марек! - Новый голос вплелся в какофонию звуков - еще ближе, буквально у меня над ухом, заставив присесть от неожиданности всех вокруг.
   И только теперь я расслышал этот самый призыв - только сейчас, когда ему вторил громоподобный бас поставленного над нами сотника Барбанна, прозванного похожим на его имя инструментом за умение громко и точно, словно на марше, чеканить шаг. Лишь он один, отличающийся феноменальным слухом и умением слышать лишь самое главное, смог разобрать едва пробивающийся сквозь шум чей-то голос, цель которого сейчас была занята стаскиванием кипящего маслом чана к зеву воронки для стока дождевой влаги.
   - Лей, лей! - Бесновался прямо над нею десятник, бросая частые - слишком частые - взгляды на подстреленного прямо над винтовой лестницей солдата. Понятное дело: погиб боец, выполняя его приказ, свой самый последний. Погиб, однако свою задачу выполнил - разорвал этот самый сток прямо над винтовой лестницей с нижней галереи.
   Раздались безумные вопли, крики настолько ярчайшие в своей искренности, что на короткий миг поглотили собою остальные звуки сражения. Жгучее масло, плюя на профессионализм и выдержку, закованность в доспехи атакующих, немилосердно коснулось их тел, обхватив своими кипящими ладонями.
   Захватчики дружной волной отпрянули от взламываемых дверей, поскальзываясь на скользких ступенях, крича и воя, устремились обратно - подальше, осознавая, что винтовой подъем стал их западней. Изламываясь в три погибели, они топтали друг друга, спасаясь, толкали за перила. Глядящие им вслед гвардейцы хищно скалились, по очереди прикладываясь к крохотной бреши.
   - Марек! - Гаркнули мне в самое ухо, и только теперь, когда дело было выполнено, я обернулся.
   Красный как рак сотник, расталкивая гвардейцев локтями, подбирался ко мне. Заметив, что я наконец откликнулся, он взглядом, как это умеют делать только сотники, подозвал меня к себе. О том, что не по рангу, я не задумался ни на секунду.
   - Корвен тебя ищет! - Схватив меня за плечо, он подтащил к самому лицу. - Иди к нему!
   Я покосился назад, где трое гвардейцев в бежевых накидках с Пылающей лилией вновь поднимали чан, готовясь тащить его за новой порцией.
   - Иди! - Правильно понял меня Барбанн. - Судя по его виду, ты нужен ему срочно!
   - Не пойду! - Закашлялся я от пересохшего горла, вновь оборачиваясь назад. - Не пойду! - Повторил, опасаясь, что из-за окружающего нас безобразия он мог меня не расслышать.
   - С ним Бурболен.
   На этот раз сотник не повышал голоса, однако это имя я услышал и так - разобрал по характерным движениям его губ. И тут же скривился, понимая, что от призыва первого я еще мог, ссылаясь на того же Барбанна, отказаться, но вот от второго... Понятно, что им нужен именно я, и никак иначе выразить свою волю - донести ее до меня на галерею - ни Калеб ни король были не в состоянии - всех остальных, даже того же сотника, я бы проигнорировал.
   По сути, они оба, что король, что Калеб были никак не в состоянии меня вызвать, а значит - воля королевы. Сенешаль ее величества, в кои-то веки отлипнувший от подола ее платья - прямое доказательство того, что высокую волю нельзя игнорировать. Не на этот раз.
   Сотник же, не давая мне возможности в очередной раз отказаться, сам занял мое место, с четвертой стороны подхватив пока еще пустой чан.
   - Иди. - Кивнул он мне напоследок, указывая этим направление.
   Но не успел я двинуться, как каменное крошево от брошенного поверху снаряда окатило меня колкой волной. Кто-то крикнул, кто-то по-звериному завыл, хватаясь за ушибленное место, но в целом все обошлось малой кровью, если она вообще имела место быть. Последняя галерея удобная, высокая, защищенная выгнутым высоким парапетом - обстрелять такую еще надо было постараться.
   Каменный снаряд вновь врезался в стену над нашими головами, уже заметно ниже - требюшетные расчеты, а их как минимум два, продолжали безуспешно долбить стену над нашими головами, доставляя самое большее - неудобства. Били с самого утра. И хотя ни жертв, ни серьезных ранений от их действий пока еще не возникало, свою долю сумятицы в творящийся хаос они вносили.
   - Я им сейчас вот этим самым чаном перешибу! У-у, гады! - Ругался за моей спиною Алой, бросив ношу и спешно напяливая пропревший и только накануне снятый шлем обратно. По его лицу пролегли две спешно набухающие красные дорожки. Вот только стоило подумать...
  
   Мраморный зал, вестибюль, коридоры, лестницы, пролеты и снова коридоры. Проходя мимо одного из балконов, бросил короткий взгляд вниз, поежившись от наполонившего дворец имперского сброда. Они решили поставить точку за один день, и их намерения были близки к осуществлению.
  
   - Я так понимаю, командовать спасением придется мне? - Обвел я взглядом лица Корвена и Бурболена.
   - Нет, не тебе. Ты тут с совсем иной целью. - Процедил, будто выплюнул, коренастый шпик. Понятно, видимо, все решилось за его спиной, однако вот так запросто оспорить волю еще живой королевы он не мог - только не при осаде, где он, ненавистный каждому второму, очень быстро распрощается с жизнью. Досрочно. Однако чужому решению был совершенно не рад, как и моему в нем участию.
   - Главой отряда уже назначен Эрик. - Добавил маг.
   - Эрик, - хмыкнул я. - А это случайно не тот самый Эрик, который Негодяй? Может быть, Эрик Кровопийца? Или Эрик Свиное Рыло? Эрик Ублюдок? - С каждым новым предположением я улыбался все шире, а кулаки мои сжимались все сильнее.
   - Ты говоришь об одном и том же человеке.
   - Вашу мать! - Вспылил я, шарахнув сбледнувшего Корвена. - Вы что, совсем ополоумели?
   - Он боевик! - Проблеял из-за спины мага тот.
   - На кой вам сдался боевик? Сейчас, вот прямо сейчас?! Откуда вы его выдернули?
   - Из-под Сораса, - задумчиво почесал свою рыжую бороденку Бурболен, сам, кажется, отрешенный ото всей этой осады. Словно его это ничуть и не волновало. - Так решила королева.
   - Да лучше бы он там сдох, под Сорасом! От него будут одни лишь проблемы!
   - Он нужен, чтобы вывести принцессу из-под осады. Нужно, чтобы она покинула дворец, покинула столицу. Думаешь, справишься с этим в одиночку? Как бы ни так.
   - Да плевать! Вы ни капли не представляете, что это за мерзкий человек! По-вашему, свои прозвища он получил просто так?
   Они пожали плечами. Оба.
   - Боевикам нечего делать в столице. И уже тем более таким, как Ублюдок!
   - Это уж не нам решать, - заметил со своей позиции шпик. Заметил с откровенным недовольством.
   Сенешаль на него даже не покосился, преспокойно заметив:
   - Это был единственный вариант - самый ближайший пост к Ижели. Королеве просто некого было сюда еще вызывать.
   Я покачал головой.
   - Я не удивлюсь, если это самая обыкновенная диверсия. Попомните мои слова: Лидия еще пожалеет о том, что решила послушать вас и привлечь к своим планам Ублюдка. Обязательно пожалеет, если, конечно, останется к тому моменту жива, чтобы о чем-нибудь сожалеть.
   - Зачем ты говоришь это нам? - Изогнув брови, заметил Бурболен.
  
   Когда несся в тронный зал, по пути расталкивая всех попадавшихся мне на пути, чуть было на столкнулся с телохранителем ее величества, удерживающим на руках бессознательное тело.
   - Что с ней случилось? Почему принцессу выносили?
   - Она была без сознания.
   - Да неужели! - Саркастически протянул я, чувствуя, как мой внутренний накал стремительно приближается к белому.
   - Девочка перенервничала! - Заметив меня, отрезала королева. Она даже отвлеклась от каких-то срочных сообщений, бросив ладонью, чтобы повременили.
   - Как вы себя чувствуете, королева? - Осторожно поинтересовался я сквозь зубы.
   От нее не укрылось мое настроение, впрочем, я его и не пытался таить. Лицо Лидии осунулось, словно как-то вытянулось, заострилось. Всегда живые глаза теперь потускнели, глядели холодом человека, обреченного на гибель. Сложная прическа, без которой королева не смела появляться на публике, растрепалась, лежа на плечах простыми локонами. И лишь ее манеры, то, как она держала себя, оставалось прежним.
   На меня Лидия взглянула свысока.
   - Надеюсь, тебя уже известили?
   - О том, что мне придется защищать принцессу от нападок боевика? Да, известили.
   - Если придется, костьми ляжешь.
   - Откуда такое доверие тупому боевику?
   Но она лишь холодно обожгла меня взглядом, едва-едва скривив губы.
   - В таком случае, я отказываюсь.
   - Ты не смеешь. - Королева не кричала, нет - она просто констатировала факт. И верно, я мог вспылить, послать ее ко всем чертям и ее указания, и просто остаться во дворце. Но сам-то я понимал, что действительно не смею, и Лидия тут совершенно ни при чем. - Вы поведете Ильфионну так, вдвоем. На тебя одного я надеяться не могу. Я все сказала.
   - Ваша воля, королева, - процедил я сквозь зубы, вызвав на себя злобные взгляды здесь присутствующих.
   - Моя воля!
   "Я никому здесь не доверяю! - Кричали глаза Лидии, изуродованные надменностью. - Ни единому мерзавцу! И ни тебе, ни тем более имперской собачонке Бурболену! Я вынуждена идти на крайние меры и доверить жизнь своей дочери в твои руки! И все равно одному тебе не справиться, не выбраться из окружения, не вывести Ильфионну в безопасность!"
   "Я сделаю все, что в моих силах". - Нескрываемым презрением ответил я ей.
   "Ты сделаешь, иначе даже после смерти я явлюсь за тобою!"
   Это мы еще посмотрим. Не сегодня, так завтра ты уже умрешь, высокородная ведьма, а я все еще буду жить. Подсыплешь яда, - не сомневаюсь, что в каком-нибудь перстне у тебя обязательно припрятан Белый сумрак к такому случаю, - прыгнешь с балкона, перережешь себе вены - не знаю, что именно, но в том, что ты сделаешь это собственноручно - не сомневаюсь. Потому что иначе - империя, скорое показное судилище и какое-нибудь распятие на главной площади в назидание силы и славы победителя. После подобной разгромной победы никто даже не заикнется сказать, что столь веками могучая Железная империя окончательно захирела.
   Дверь за моей спиной хлопнула, поднявшийся в тронном зале гомон был следствием избрания моей кандидатуры. Видимо, они до последнего момента надеялись, что некий Марек лишь досадное недоразумение, определенное глупой волей королевы. Они все еще верили, что воля совета, даже в условиях последней осады, окажется непременно главенствующей. Они надеялись откупиться от захватчиков тем, за чем, по их мнению, сюда пришла империя. Если бы у них это получилось, я перерезал бы им всем глотки, собственноручно. Однако Лидия, стоит ей отдать должное, в критический момент оказалась еще более твердотелой, нежели ее почивший при странных обстоятельствах в летней резиденции муж, что и положило начало стремительному вторжению. Империя не думала, она действовала.
  
   - Ты выглядишь слишком бледной. С тобой все в порядке? - Наклонился я к сидящей на полу и дрожавшей Ильфионне.
   - Все хорошо, Марек, просто я... боюсь. - Кажется, само слово - признание напугало ее до глубины души. Она вдруг задрожала еще сильнее, каким-то умоляющим взглядом глядя на меня. Я прижал ее к себе, крепко. Так, что она даже пискнула. Прижал, и не хотел отпускать.
   - Надо идти, девочка. Давай, вставай же, иначе я понесу тебя на руках. У всех на виду.
   Она несмело улыбнулась, все же делая попытку подняться. Я осторожно придержал ее за плечи. Судя по блеснувшим глазам, она была бы не против, чтобы ее понесли, и плевать на всех тех людей, так и шныряющих мимо. Однако нет, принцесса должна быть сильной, - она мне сама это всегда говорила.
   В тайный переход под замком и городом спускались втроем: я, Эрик Ублюдок и Ильфионна, испуганно жавшаяся ко мне. Когда надо, принцесса могла быть сильной, но сейчас, под землей, уже полностью сдалась, не зная, как правильно себя вести.
   Дождавшись, пока мы отойдем достаточно, вход за нами намертво завалили, сбив трухлявые подпорки. Теперь агрессорам придется постараться, разбирая завалы, чтобы попытаться нас здесь поймать. Тоннель длинный, многодневный и до ужаса старый, еще тех времен, когда столица Арктура Ижель только-только начинала возводиться. Единственная скала, в которой вырезали невероятных трудов дворец, как будто намеренно приглашала темным зевом пещерки, на деле бывшей длинной подземной червоточиной. Как оказалось, оканчивающейся тупиком, который спустя время все же продолбили на поверхность далеко прочь от города.
   Мы спускались вниз, во тьму, и я чувствовал, как дрожала под боком ничего не понимающая принцесса. Мы спускались, а в груди щемило противное предчувствие чего-то нехорошего. Предчувствие чего-то неизбежного, однако я пока еще не понимал чего.
  
   - Уже скоро, - пробормотал Эрик, крутя что-то в своих заскорузлых пальцах.
   Мерзкий ублюдок. Негодяй и подлец - вот его самая точная характеристика. Не ненавидеть его было нельзя. Я глянул в его сторону исподлобья, а в голове пульсировало лишь одно. Что это было: желание, намерение, стремление? Не важно... Хотя нет, важно, потому как это было решение. Мое тяжкое решение.
   - Я не отдам, - вдруг прошептал я, удивляясь собственным словам.
   - Чего?
   - Я не отдам империи Ильфионну.
   - Ха! Как будто тебя кто-то спрашивает!
   Он захрюкал в приступе смеха, полностью оправдывая одно из своих прозвищ. А я глядел на него с крайней степенью отвращения, едва сдерживаясь от того, чтобы не плюнуть ему в раскрытую от веселья пасть.
   - Я отказываюсь от сделки. - Упрямо повторил я, сглатывая ставшей тягучей слизью слюну.
   - Коней на переправе не меняют, и девку захапают сразу, как только мы выйдем из подземных катакомб.
   - Так ты здесь для этого?
   - Ну естественно, чтобы один особенно чванливый придурок вдруг не передумал!
   - Лидия знает? Знает? Это ведь она тебя пихала ко мне!
   Но Свиное рыло лишь презрительно фыркнул. Встал, намереваясь пройтись до конца коридора и обратно, давя зазевавшихся крыс.
   - Малявке не позавидуешь. А вот у нас с тобой скоро карманы будут просто ломиться от золота, а, дружище?
   - Ты мне не друг, - хрипло бросил я, тяжело дыша от волнения.
   Ублюдок довольно заржал.
  
   Это было как в тумане. Проще голову размозжить об стену, раз за разом и из раза в раз, нежели вновь вспоминать эти события. Почему? Ну почему?! За что я заслужил подобной участи, ведь думал, что уже успел искупить свои деяния. Но нет... Кое-кто или кое-что наверху все же считало иначе.
   Темнота, прохлада, сырость и тишина. И безумная решимость. Я должен был наступить себе на горло, но мой разум в тот момент спасовал.
  
   - Что ты сделал? Что ты сделал?!
   Свиное рыло подскочил ко мне, коротким ударом опрокинув на землю. Пол, холодный, сырой пол.
   - Ублюдок, мать твою!
   Удар, снова удар. Ильфионна молчит. И плачет. Рыдает, закрыв лицо руками. Плач ее, такой бессловесный, такой неощутимый, колокольным набатом звучит в моей голове. Отдается во всем теле, причиняя больше физической боли, чем ярость Негодяя.
   ...
   Эрик появился внезапно, будто что-то почувствовал, собачье отродье. Почувствовал все те свои шкуры, что с него живьем спустят за мое самовольство. Почувствовал кипящее масло, крючья, дыбы, "писантские" иглы. И ему стало страшно. Отмороженному боевику вдруг стало до онемения в конечностях страшно.
   - Мразь! Мразь! - Пинал он меня, целя в голову, в лицо. Пинал отчаянно, понимая, что холодные пальцы смерти уже коснулись его загривка, медленно, с наслаждением спускаясь вдоль по позвоночнику.
   Остановился он лишь раз, выдохнувшись и поскользнувшись в луже натекшей ему под ноги крови. Упал на меня, отпинывая прочь, глянул в сторону, на прекратившую рыдать, но зажатую, дрожащую в углу Ильфионну.
   ...
   ...
   Я не знаю, что он имел в виду и что собирался делать. Что собирался сделать с ней, с моей Ильфионной, и уже никогда не узнаю. А жаль... Может, стоило дать ему волю - дать исполнить то, что он задумал... Наверняка нужно было. И тогда бы я не жалел. Тогда бы на меня не лег тот груз, что я несу в себе и по сей день.
   Не легло бы это бремя. Я бы не знал ее этого взгляда.
   Пронзительный крик. Девчачий. Ее крик. Нестерпимая боль. И кровавая пелена.
   Нужно было дать ему закончить задуманное.
   Она рядом, со мною, прямо под боком. Так близко... Свиное рыло валяется в лужах нечистот, кривясь вертикальным шрамом на уродливых губах. Разбитый, окровавленный, с расколотым черепом. Мертвый. Он так и не сумел до нее добраться, обнажил лишь свое оружие. Кистень, сейчас зацепленный вокруг тонкой шеи моей девочки. Я толкаю ее, толкаю плечом, упираясь в спину, между лопаток. И тяну. Что есть мочи тяну на себя цепь, слыша... чувствуя, как хрустят ее позвонки, как утекает из нее жизнь.
   И ее взгляд. Незабываемый взгляд. Невозможно... невозможно забыть. Взгляд... Кроткий, всепонимающий и всепрощающий. Взгляд, неизменно стоящий у меня перед глазами, стоит их лишь ненароком прикрыть. Ни боли, ни обиды, ни ужаса - ничего. Лишь всепоглощающее, невозможное для живого существа смирение...
   Как же я пытался его забыть. Видят Создатели, я не хотел жить, только бы не видеть больше ее глаз, не вспоминать ее робко улыбающегося лица, словно несмело шепчущего прямо на ухо: "это ничего, ничего, просто так нужно, иначе никак - я все понимаю".
   Девочка, моя девочка...
  
   - Я любил ее! Любил!
   Отчаянно кричал я, заливаясь всеми теми слезами, что должны были быть, но пропали вместе со мною в небытии. Рвал и метал, больше не сдерживая себя. Но все тщетно - было уже непоправимо поздно.
  
   - Я не мог иначе, я хотел ее спасти...
   ...
   - Знаю, - грустно кивал мой товарищ.
   - Какая самоотверженность, - противным каркающим голосом скрипел Свиное рыло.
   - Я любил ее! Да, любил всем сердцем! Не то, что этот старый мерин, подохший как собака на очередной охоте, в объятиях очередной фаворитки! Из-за него все началось! Я старался быть с нею всегда! Старался заменить ей не уделяющего времени отца!
   - Папашка, играющий роль папашки. Грандиозная сентиментальность!
   - Ей незачем было знать... Ее отец - король.
   ...
   - Я сделал глупость, я... пытался ее спасти.
   - Да неужели! Вот таким вот образом?
   - Да! Именно таким! Ведь им нужна была не она сама, и пытался... как-то...
   - Что ты пытался?
   ...
   - И ты убил. Собственную дочь.
   Я застонал, бессильно обхватив голову руками. Упал на колени, ткнувшись в пол лбом.
   - Я не мог позволить империи схватить ее, просто не мог... Я совершил ужасное деяние, кощунственное, то, что ни единый священник не решится отпустить на исповеди, но гораздо более милосердное, чем то, что ее ждало в столице.
   - Ее ждали почести, почет и уважение наложницы императора!
   - Ее ждал вынужденный бастард императора, долгие пытки и распятие на главное площади столицы... С лучшими зрительскими местами из самого дворца... В назидание силы и славы Железной империи...
   - Вздор!
   - Прямо такой же вздор, как оживленный двойник Лидии, одурманенный и притащенный на площадь для показательной казни...
   Я приходил в себя. Медленно и совершенно неуверенно. Разум лихорадило, тело била крупная дрожь - зуб на зуб не попадал. Мой бессмысленный взгляд, затянутый мутными и расплывающимися картинками, фокусировался.
   Воспоминания... Это ведь то, от чего я так долго пытался отречься!
   - Зачем, Номад? Зачем она сделала это со мною?
   - Потому что я попросил ее об этом.
   - Зачем?!
   - Что?
   - Зачем вернул в памяти все то, что я так пытался забыть? То, что меня убивает?
   - Так было нужно, Марек.
   - Опять твои игры? Опять ты вздумал делать мною ход?
   - Нет, Марек. Не на этот раз. Прости меня, но я был просто обязан. За все то, что я совершил. По нашей былой дружбе.
   - А как же твоя игра? Как же твое пари?!
   - Уже все кончено.
   - Благодаря мне? - Мелькнула предательская догадка.
   - Да. Еще раз, прости меня.
   - Поздравляю с победой, Номад.
   Ему было бы проще, вспыли я. Закричи на него благим матом, понося и проклиная. Кинься на него с кулаками, с ревом, буйствуя. Исколоти его до полусмерти - он бы выдержал. Но не так. Это было совсем не то, чего он ожидал. И к такому он готов не был.
   Мой давешний знакомец вдруг как-то осунулся, сдулся, поник, обратя в мою сторону затравленный взор. Мне было совсем неинтересно, что он чувствует.
   - Я чувствую в себе вину. Мне пришлось играть тобою втемную, потому как объясни я все тебе, ты бы ни за что не согласился. Разве это достойно наших дружеский отношений, спросишь ты? Я тебе ничего не отвечу, Марек, потому как ты и сам знаешь ответ. Но то, что я скажу сейчас... Я не имею права, но все же долг предательства давит на меня сильнее долга неповиновения. То, что я скажу... считай это моею исповедью тебе.
   Он яростно встопорщил свои волосы.
   - Я должен тебе открыть то, из-за чего все началось. Признать наконец то, что положило начало охоте на Ильфионну, перекинувшейся на тебя, и продолжающейся по сей день. Комитет Крови - слышал что-нибудь об этом?
   - Тайная организация, имеющая какую-то власть.
   - Верно, тайная организация, которой не страшны законы и угрозы любого государства. Настолько могущественная организация, что способна одной своей волей свергать целые династические семьи. - Я поднял свой затуманенный взгляд. - Да-да, Марек, им ничего не стоит раз и навсегда уничтожить задержавшийся на троне Железной империи род Аустиев. Для этого нужно малое - всего лишь во всеуслышание объявить свою волю, чего Комитет Крови не делал уже многие и многие десятилетия. "Волею Комитета Крови ныне существующая и действующая власть провозглашается незаконной, а престол унаследовавшие - узурпаторами, обманом и подлостью захватившими трон и право престолонаследия. Отныне и впредь она объявляется нелегитимной, порченной и узурпирующей трон", - так звучало последнее обращение к миру этого Комитета. Оно занесено во все хроники, записано во всех летописях и просто известно очень многим. В тот раз Комитет диктовал свою волю семь сотен лет назад. Напомнить тебе, Марек, что вследствие этого обращения стало с некогда покорившей Полмира Священной империей?
   - Какая власть! Немыслимо! - Меня все почему-то откровенно веселило, хотя никакой веселости я не чувствовал.
   - Вот именно, власть. Не прошло и года, как монолитную и непоколебимую Священную империю раздербанили на две худо-бедно равные части.
   - И все заслугой Кровавого Комитета!
   - Комитета и представленных им миру истинных престолонаследников. Лишь имеющая на то право кровь должна быть у вершины правления. Побеждать и властвовать, именно так.
   - И... причем же тогда здесь моя девочка? Причем здесь Ильфионна? Причем здесь я и вся эта непрекращающаяся охота?
   - Ты знаешь, Марек.
   - Да я даже не догадываюсь!
   - Тебе просто страшно об этом думать. Страшно, что твои размышления окажутся настоящими, а все происходящее истинным. Я понимаю тебя, вижу, как это тяжело. Если ты хочешь, я скажу это за тебя. - Я молчал, я лишь буравил его взглядом, чувствуя, что никакого веселья не было и в помине - отчаяние, умело скрываемое под маской истерики. Все, что у меня было, все то хлипкое, что я попытался создать, сейчас величественно рушилось. - Марек, я...
   - Приступай, ну же! Я хочу это услышать! Услышать и покончить с этим! Давай же, друг мой единственный... прошу тебя.
   Он закусил губу. И отвернулся. Но на просьбу откликнулся, просто не смел ее пропустить:
   - Несколько лет назад, - начал он сухим и отрешенным голосом, - кое-кто нашептал на ушко Форевию Аустию о том, что в одном задрипанном королевстве на севере, почему-то до сих пор не подчинившемуся воле Железной империи, растет одна очень необычная принцесса. Ничего интересного, если не брать во внимание один факт. Принцесса, тем не менее, имеющая больше прав на престол чужеродной ей империи, чем нынешний император. - Номад глубоко и тягуче вздохнул. Я не торопил. - Стоит ли упоминать о том, что высокородная Лидия узами крови не имеет к той Железной империи ни малейшего отношения?
   Меня потрясывало, хотелось закричать.
   - Об этом тоже нашептали?
   - Да, кое-кто из Комитета Крови, решивший пойти иным путем - путем сохранения настоящей действующей власти. А для этого требовалось лишь одно...
   Девочка, Ильфионна... Моя малышка. Я пытался тебя забыть... Да как я смел?! Нет, не ее - я пытался забыть те события, положившие всему начало! Я пытался забыть свои деяния, свои поступки! Я пытался забыть именно это! Не ее! Нет, и еще раз нет! Ее взгляд... да хоть тысячу раз тяжелый, но ее, ее взгляд! Терзающий меня, сжимающий все изнутри, вворачивающий наизнанку! Плевать! Если так нужно, я буду помнить! Помнить все до мельчайших подробностей, сделаю все, чтобы оно врезалось в память, только бы помнить о моей малышке...
   Память о ней принадлежит мне, и я не смею от нее отречься. Это все равно, что отречься от своего ребенка. Я... как же я жестоко с нею поступил, я принял это на себя, но иначе было никак... Никак!
   - Никак! - Взревел я, заставив вскочить со своего места потерянного Номада. - Никак...
   И это бессилие меня канало. Невозможность что-либо изменить сейчас не шло ни в какое сравнение с тем тупиком тогда. Моя девочка, из-за меня же, была обречена. И до чего же сложно мне, любящему ее всем сердцем, было это понимать.
   - Как ее имя? - Откликнулся я. Не хотелось ничего, и еще раз ничего, но вопрос уже прозвучал из моих уст.
   - Аврора.
   - Ее действительно так зовут?
   - Да.
   - Значит, теперь я ее должник?
   - Не думай об этом. Это была моя просьба ей.
   - Значит, твой? Думаешь, я стану считать себя твоим должником? После всего случившегося?
   - Не думаю. Я был просто обязан и сделал то, что необходимо.
   - Что это? Кто это говорит твоими устами, Номад? Ха-ха, к тебе взывает совесть, дружище, совесть! Что ты ответишь ей? Ха-ха... ха-а-а...
  

Глава 8

   Мы так долго молчали, что мне показалось, будто прошла вечность. Сначала смотрели куда-то вдаль, куда-нибудь, только не друг на друга - я просто не мог его видеть, у него какие-то свои причины. Я его ненавидел? Возможно, хотя в том океане чувств, что бурлил во мне, разобраться было сложно.
   Потом, вопреки всему, смотрели в глаза. И не было там ни насмешек, ни превосходства, ничего. Просто смотрели, вероятно, даже ни о чем тогда не думая. А потом мы продолжили разговор. Как-то спокойно и ненавязчиво. Размеренно. Словно чужие друг другу люди.
   - Что от меня нужно? Кровавому Комитету, империи? Миру? Уже ничего, да?
   Номад отрешенно покачал головой:
   - Больше ничего. Больше ничего. Ты уже сделал все, что должен был, и вскоре род Аустиев перестанет существовать. Очень скоро на свет появится тот самый наследник, должный побеждать и властвовать.
   - Появится от случайной дворянки, представленной свету Комитетом.
   - Да, Марек. Именно так.
   - Это воля Кровавого Комитета?
   - Это воля Провидения. - Прошептал он. - Оно уже все предопределило.
   Какое шокирующее известие, подумал я. Просто невероятно - прикрываться дланью Провидения. Фантасмагория.
   - Ты сумел приплести сюда Провидение. Само Провидение. - Покачал я головой, наблюдая, как какая-то птаха вытаскивает из земли на свет Создателей червя. - Какое-то безумие.
   Птаха, обиженно чирикнув, выронила свою добычу, молнией устремившись прочь. Дворовые мальчишки, потрясая камешками в руках, бросали их ей вслед. Вот интересно, лишить птицу еды тоже было волей Провидения, выраженной игрою местных шалопаев?
   - И зачем это все? Как-то... бессмысленно, если не брать во внимание само Провидение, в которое я совершенно не верю.
   - Так было нужно, - едва слышно проговорил он. - Попытайся понять. Здесь стоят куда более могущественные силы, чем ты можешь себе представить.
   Он меня подставил, понимал я. Использовал в своих целях. И это тоже понимал. А также то, что он меня все-таки вытащил из того небытия, где я медленно, но уверенно чах, сдаваясь под напором времени, дурмана и нежелания жить. Не то, чтобы теперь я особенно возжелал, просто сейчас смотрю на мир несколько иначе. Понимаю, что у меня есть то, что я обязан помнить. Я спас малышку от дурной участи, которой бы не позавидовал даже самый отъявленный мерзавец. Лишил ее жизни. Но как же так получается, что другого выхода не было? Я не понимаю. Настоятель Николас, возможно, мне бы обязательно разъяснил, но сейчас его со мною нет.
   Однако... где жизнь? Где жизнь, вновь и вновь спрашиваю я себя? Моей девочке жизни бы ни что не было. Вот как мне сейчас. Только я, в отличие от нее, еще могу огрызаться, ее же ненасытные волки поглотили бы без остатка.
   "Прости меня, Ильфионна. Если бы только было иное решение, я ему бы обязательно последовал".
   "Прощаю, - по-своему задорно пролепетала она, присаживаясь рядом и толкая меня в бок, - ты делал это от любви, Марек, ведь так? Можешь не отвечать, потому что меня здесь нет, а ответ ты и сам знаешь. - Она потерлась носом о мое плечо, подняв на меня такой знакомый мне взгляд. - Прощаю. И прощай".
   - О каких силах ты говоришь?
   - Я покажу тебе, - откликнулся он. - Ты должен увидеть и понять все сам.
  
   - Это она? Точно?
   Гомон, как это часто бывает при появлении особенно значимых фигур, мгновенно стих, превратившись в едва заметный шепоток. Но лишь до первого представления. На входе, несколько обескураженно, несколько нерешительно и откровенно пренебрежительно, что легко читалось по не совсем довольному лицу, замерла та, к которой устремились если не все взгляды собравшихся здесь гостей, то их львиная доля. Остальные либо пропустили ее появление, либо банально игнорировали - что поделать, такое показательно-пренебрежительное поведение в высшем свете тоже имеет место быть.
   Фигура, словно раздумывая, оглядела сверху вниз пирующий и гомонящий народ. Активный шепоток, уже не такой осторожный, прошелестел сквозь бальную залу подобно дуновению осеннего ветерка. Такой же холодный своим содержанием и сухой произносимыми в страстном лжевосхищении словами. Он вызвал невольные ассоциации с пожелтевшими, сухими, местами прелыми и залежалыми листьями, с неизменным сомнением обсуждающих каждый неверный шаг на них ступившего.
   - Несомненно. Это она. Ее лица сложно не узнать.
   Вздохи, должные показаться тихими и скромными, сменили шепотки. Вздохи, предвестниками грозы, прозвучавшие далекими раскатами после короткого сезона ветров.
   - Невероятно, такая молодая!
   - Ей на вид как мне!
   - Действительно, словно подросток.
   - Она выглядит на двадцать, когда со времен восстания прошло уже больше пятнадцати лет. Ей что, тогда было пятнадцать?
   - Я слышал, больше. Она уже тогда не была ребенком. Думаю, вы верно понимаете значение моих слов.
   - И верно, разве ребенку под силу пережить то, что пережила она? И после всего этого не сломаться, оставшись собою.
   - Довольно... высокопарно, не находите?
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Что от ваших слов веет приторностью испорченного вина - ничего особенного, но пить невозможно.
   - И все же, зная ее историю хоть немногим, но получше вашего, я готов утверждать, что так оно и есть. Мои слова - чистейшая истина, хоть и обличенная в неудобоваримую для вас форму, граф. Она из тех, кого годы лишь красят.
   - Ах, франт!
   - Вы как всегда в своем репертуаре, франт. Нет, не нужно кланяться, и руку свою я вам не дам! Облобызайте чью-нибудь еще!
   - И на ней нет ни единого шрама, ни единой отметки тех событий! Ни единой... морщинки! Ладони юнессы и шея княжны, едва дозревшей до замужнего возраста!
   - И верно, пора выдавать замуж. Уж я бы не сомневался, и даже не поскупился б на отсутствие приданого!
   - Ха-ха!
   Веселый, пронзительный, заразительный смех, несдерживаемый батистовыми платочками, вуальками и накрахмаленными ладоньками с ярким и броским маникюром морозил в жилах кровь.
   - Да вы смельчак, приглашать в постель настоящую волчицу!
   - Глядите, как бы она вас не подрала в первую же брачную ночь!
   - Элизара Финкаскор! - Звучным тенором оповестил герольд, вдруг проснувшись от летаргического сна, будучи недвижимой слепой и глухой статуей - еще одним достоянием интерьера праздничной залы семейства Отара.
   Фигура устала стоять на пороге, сделав несколько шагов вперед.
   - Также известная, как Искра Нокса, Пылающее Пламя Тильзита. - Густым голосом добавил Бельгемонц, хозяин празднества. Негромко, но так, чтобы это не прозвучало полушепотом. Так, чтобы сказанное откуда-то из центра залы, это услышала даже только что вошедшая гостья, среди благоговейно замерших в молчании и предвкушении гостей.
   Элизара замерла, улыбнулась одними лишь губами, неглубоко поклонилась. Шагнувший вперед Бельгемонц подал ей руку, приглашая на банкет, в полной мере втягивая в начинающееся празднество замка. Осторожно облокотившись, женщина еще раз поклонилась, сверкнув взглядом.
   - Невероятно, такие проницательные глаза.
   - Я бы сказал, что там мудрость. Много мудрости.
   - Как она взглянула на Бельгемонца... Аж мурашки по коже.
   - Да-а, такой момент.
   - Держу пари, у него тоже внутри все перевернулось.
   - Так может глядеть только прошедший через пекло человек.
   - И не говорите!
   Смех.
   - Маршал знает, о чем говорит, мадемуазель. Я вот, например, отношусь к его словам с превеликой серьезностью. Предлагаю и вам, дабы в один момент не попасть впросак.
   - Думаете? - Задумчиво протянула гостья, поглядывая при этом в сторону маршала.
   - Маршал мой друг, и я знаю некоторые... аспекты его биографии.
   - Ну, полноте, граф. Не будем сейчас об этом.
   - Нет-нет, маршал, я и не думал углубляться в подробности. С другой стороны, это ваше личное дело кому и при каких обстоятельствах доверять строчки собственной жизни, пресыщенные, скажем так, заметной остринкой.
   - Остринкой, говорите? Какой же именно?
   - Вы позволите?
   - Извольте. Это не тайна.
   - Зареченской остринкой.
   - Заречье!
   Сдвоенный пораженный дамский вздох.
   - Невероятно!
   - Столь же невероятно, как присутствие здесь Искры, не так ли?
   Загадочное молчание, приправленное таинственными улыбками.
   - Надеюсь, теперь вы верите словам маршала о том, что со взглядом Искры не все так просто?
   - Теперь - верю! Невероятно, Заречье! Я слышала весьма распространенные слухи о Заречье, но то, что слышала - впечатляет. Даже не верится. Там действительно так было, маршал?
   - Слухи, как это принято, в основном, серьезно приукрашены. Смотря какой смысл вы вкладываете в "так было". Но да, действительно. И стоит отдать должное, что даже слухами они в полноте передали творящуюся там ситуацию. Однако, - задумчиво пожевал губами, - в Ноксе все было намного хуже. Страшней, кровопролитней и жестче. И на острие всего того ужаса шла Искра и вела сжавшиеся в страхе и панике ряды за собою. Только лишь своей решимостью, твердостью, волей... И она провела их через весь Тильзит, подожгла, словно пересушенный хворост. Все сгорело, но вопреки тому, выжило. Выжило именно потому, что оказалось уничтожено и сгинуло ровно в срок, чтобы дать нормальную, настоящую жизнь. Да... Именно так. Теперь вы понимаете, как должен смотреть человек, прошедший через такое?
   - Лестно слышать столь высокий отзыв о своей персоне из уст столь искушенных в вопросах войны и кровопролития.
   - Элизара Финкаскор. - Зардевшись, маршал поклонился чуть более низко, чем того требовали обстоятельства и правила этикета.
   - Маршал Гайне Херст. - Холодно улыбнулась Искра Финкаскор. - Предупреждая ваш следующий вопрос, нет, я не намеревалась встревать в ваш разговор, но вы слишком бурно и громко обсуждали меня и мои деяния, что я против воли набрела на вас. Оставить же без внимания обсуждение как меня лично, так и моей роли в восстании, я посчитала неверным.
   - В этой зале прекрасная акустика. - Не поднимая глаз, красным как вареный рак, проговорил он.
   Упомянутый маршал Гайне Херст был невысок, но кряжист, крепко сложен, широк в плечах и толсторук подобно какому пирату или морскому волку, отчего ноги казались несколько коротковаты. Это же подчеркивал строго вышитый серебром дублет, отдающий военным характером и консерватизмом. Каких-либо украшений у него и в помине не было, если не считать оными несколько украшавших грудь орденов, один из которых - высшая награда из рук самой императрицы. Да и чувствовал он себя среди всех этих знатных и высокородных гостей безманерной свиньей в гусыном обществе.
   - С кем имею честь познакомиться? - Вопросительно приподняла брови Искра, обводя взглядом остальных участников сплетничающего кружка.
   - Леисан Абрау. - Широко и искренне улыбнулась единственная в той компании женщина. Вторая куда-то умудрилась незаметно исчезнуть.
   Длинное, на ладонь ниже колена приталенное синее платье, в которое была одета гостья, блистало многочисленными каменьями, усеявшими бархат ее одежд. Несмотря на кажущийся вызов в броскости подобранного наряда, декольте платья отсутствовало, заканчиваясь кружевным воротником под самым подбородком.
   - У вас восточное имя.
   - Я родом из Дюриссы. Знаменитые виноградные угодья, думаю, слышали о них? Взять чуть восточней от тех границ, и местность вполне можно считать восточной. - Широко, показав прекрасные белые зубы и идеальный прикус, улыбнулась Леисан. - Преподаю историю младших курсов в Нойградском университете.
   - А я, позвольте представиться, - шагнул вперед мужчина в оливкового цвета жилетке поверх малинового окраса рубашки, своей пестротой и несовместимостью вызывающих недоумение, - Артье Кампф. Ректор этого самого Нойградского университета.
   Элизара Финкаскор коротко взглянула на странное одеяние этого человека, чтобы через мгновение отвести взгляд - мало того, что оно оказалось вызывающе неадекватным, так еще и было рассечено тонкими вертикальными черными полосами, словно нарочно заставляя мутиться даже самый пристальный взгляд.
   - Нойград, если я не ошибаюсь, это небольшой, стоящий на отшибе городишко? - Намеренно глядя ему в переносицу, произнесла она.
   - Городишко? Что ж, это звучит как комплимент. Хе-хе, интересного же вы мнения об этом месте. Можно и так назвать, но, думаю, будет более полным, и чего уж там - откровенным, если его прозвать дырой. - Хмыкнул Артье Кампф. Леисан Абрау прыснула, явно согласная с ним в полной мере. - Захолустье и истинное ничто в пол улицы и десяток развалившихся домов.
   - Как же, ведь название его буквально гуляет у всех на устах?
   - Нашими стараниями. - Расцвел Кампф. - Имя этого селения - наша заслуга и некогда построенный моими предшественниками там университет. Который, кстати говоря, будучи крепостью и крепостью преотличнейшей, пережил и расцвет, и упадок, и уничтожение близстоящего города - Нойграда, о котором все должны были бы уже давным-давно позабыть. Но помнят ведь, помнят!
   - Города уже давно нет, все поросло былью, но название его всем известно - старания ректоров явно не пошли напраслиной, - уважительно склонила голову Элизара.
   Как-то незаметно разговор из едва пробивающегося ручейка превратился в горную речушку, смело набирающую обороты на голых склонах и каменистых порогах. Уже через несколько минут Искра перестала с настороженностью приглядываться к каждому, сиюсекундно ожидая подвоха, и просто втянулась в диалог. Леисан Абрау рассказывала о годах своей молодости, о теплых и приятных воспоминаниях дочки виноградаря, содержащего в своем владении поля на обоих некрутых склонах протянувшегося на много лиг холма. Поразила всех редкой и недешевой маркой вина, производимой исключительно ее отцом и подающейся лишь на приемах у благородных господ. А также предложила посетить Дюриссу и те места в частности, пообещав прекрасные виды и незабываемые впечатления.
   Артье Кампф говорил много, но говорил лишь о собственном университете, ректором которого ему довелось стать восемь лет назад, но уже за подобный недолгий срок на посту главы привнесшего в копилку университета несколько дополнительных приятных наград. Он не смолкал бы ни на минуту, повествуя о кадрах, как он сам выразился о лекторах и работниках университета, и хвастаясь их фантастическими, - грандиозными! - научными трудами, опытами и проектами. О себе же в этой стихии он говорил исключительно мало. Однако знал меру и легко угадал по лицам и настроению слушателей о необходимости передачи собственного слова.
   Маршал и здесь оказался совсем немногословен. Он больше молчал, нежели рассказывал. Делился, словно просеивая каждое свое слово через трехступенчатое мелкоячеистое сито. И по итогу неполучившегося повествования, растянувшегося на полноценную недоисторию, слово вынужденной очередности пришлось брать Искре.
   - Мне самой вам нечего рассказать. - Немного растеряно произнесла Элизара Финкаскор, и даже самый проницательный слушатель не заметил бы в ее словах неестественности. - Однако знаю, что вам интересно было бы услышать, и главное, на что бы оказались пролиты, и желательно красочно, слова правды. К сожалению, я этого не могу вам предоставить. - Она замолчала, медленно оглядев залу, остановившись на чем-то на мгновение дольше обычного интереса. - К сожалению, я - крайне, просто на редкость не красноречива, однако знаю, и даже больше - вижу того, кто смог бы это исправить. Поистине, его велеречивое повествование утащит вас, господа и дамы, в самую бездну интереса. Взгляните туда, - Искра указала направление только что взятым с подноса фужером с шампанским, туда, где стоял одинокий, с щедро пробивающейся от возраста сединой на висках и затылке, зрелый мужчина. - Альфтанд Капелле. Этот человек - непосредственный участник тех событий. Думаю, нет - уверена, что от этого рассказа он ни за что не откажется. Особенно если его попрошу об этом я.
   В этот момент, словно по старому уговору, мужчина вдруг обернулся в их сторону, встретившись взглядом с Искрой. Она приподняла бокал, кивнув ему и улыбнувшись уголком губ. Альфтанд Капелле, повторивший ее жест, понял намек почти мгновенно. Но в отличие от нее, он улыбался широко и искренне.
   - Он вас ждет, господа. Надеюсь, эта история не покажется вам слишком уж вычурной.
   - Элизара, как можно! - Рассмеялся Кампф.
   - О-о, поверьте, из уст Альфтанда она прозвучит именно таковой. Ну же, не заставляйте его ждать, я ведь вижу, как вас снедает интерес, а его нетерпение!
   Искра подозревала, что за разговором их четверки кто-то определенно следил и слушал каждое слово, впитывая губкой для себя или очередных ушей, но не ожидала, что людей окажется столь великое множество. Вслед за Артье Кампфом, Леисан Абрау и Гайне Херстом к источнику захватывающего дух рассказа устремилась целая прорва народа. Причем некоторые из этих случайных слушателей, а вернее почти что треть, потянулись из дальних концов длинной, ярко освещенной залы. Что уж тут и говорить, сам хозяин замка сделал несколько осторожных шагов в ту сторону, наущая окруживших его гостей на скорую занимательную историю.
   - Отара Отары погонщиком погоняемая. - Едва-едва скривилась Искра, постаравшись придать своему лицу выражение близкое к плохо сдерживаемой улыбке. Так и не притронувшись к содержимому удерживаемого ею бокала, она отставила его от себя подальше.
  
   Меня приняли гостем, приняли без вопросов и с распростертыми объятиями, ненароком кося на мой бродяжный вид и стараясь не придавать значение акценту. Из-за границы, - коротко представился им я, и они приняли этот аргумент как само собою разумеющееся. Они - не господа и отнюдь не хозяева бала, сейчас с небольшого пандуса наблюдающего толпу, облепившую начавшего свой неспешный рассказ человека. Начавшего, признать, весьма загадочно и оттого захватывающе. Они - организаторы, кои и затеяли сегодняшний вечер в имении одного из давших добро вельмож.
   Бросив короткий взгляд на притихшую толпу, я понял, что мне претит стоять вместе с ними, возможно, бок о бок. И вслушиваться в не родную для меня речь, боясь пропустить самое важное без возможности уточнить.
   Нет, решил я, туда я не пойду, ища взглядом ту, что завладела моим вниманием. Элизара Финкаскор - дева мой сегодняшней ночи. Искра Нокса, Пылающее Пламя Тильзита. Весьма поэтично.
   - Добрый вечер, госпожа, - склонил я голову в приветствии благородной дамы.
   Признать честно, она не была благородной. Это было заметно сразу. Она - словно бельмо на сегодняшнем вечере, белая ворона среди озлобленных сородичей. Сородичей, но не собратьев.
   - Добрый вечер, - из чистой вежливости кивнула она, лишь мазнув взглядом по моей щегольской одежде и несколько задержавшись на лице.
   - Бандит с виду не обязательно бандит внутри, - улыбнулся я ей. - Но да, людей мне уже приходилось убивать.
   - Я не имела ничего подобного в виду! - Вспыхнула она. - И мне, если желаете знать, тоже приходилось!
   - А вот с этого места поподробнее, Элизара.
   - Звучит, как угроза.
   - Это просьба. Поверьте, это я так неумело прошу, за что вынужден извиниться.
   Я, прижав к груди ладонь, поклонился, отметив в ее глазах неудовольствие.
   - Зачем вы здесь? И, кстати говоря, я даже не знаю вашего имени.
   - Зовите меня Марек. - Ее ладошка была приятной на ощупь.
   - И все равно вы не сказали цели, по которой вышли за мною во двор.
   - Хочу услышать вашу историю.
   - Меня это не интересует. Там, внутри, вы найдете все необходимое.
   Она негодующе отвернулась, глядя на далекий прибой. Мне ничего не оставалось, как пожать плечами, и не думая поступать вслед ее словам.
   - У вас интересный акцент, - заметила она.
   - У вас тоже.
   - Но у меня нет акцента.
   - Для меня есть.
   Она фыркнула, едва улыбнувшись. Однако я успел это заметить.
   - Прошу вас, расскажите. Я здесь только ради вас, и слушать сахарные речи кого-то иного даже не стану.
   - Что вы хотите знать? - Передернула она плечами. Ситуация ее не особо привлекала, но, видимо, чем-то все же зацепила - необычный собеседник со странным говором и его настойчивостью. Возможно, даже назойливостью.
   - Мне нужно знать, что произошло, Элизара. Очень коротко, буквально в двух словах, и после чего я вас покину. И больше вы меня никогда не увидите.
   - Зачем мне это?
   - И верно, совсем не нужно. Заставить я вас не могу, такого уж жгучего интереса не вызываю... Даже не знаю. Как же вас уговорить-то? Может быть, Кровавый Комитет?
   Она вскинулась, отступив от меня на несколько шагов. Как-то мгновенно ощерившись, взглянула по-новому.
   - Что все это значит?
   - Только то, что я хочу знать вашу историю.
   Ей потребовалось время, чтобы прийти в себя. Мне она совершенно не доверяла, но после упоминания Комитета так и вовсе стала смотреть с каким-то недобрым предубеждением. Но для меня было главным то, что название этой организации не было для нее пустым звуком. Возможно, что я приехал сюда не зря.
   Жительница осажденного враждебной империей приграничного форта, за какие-то там деяния вдруг оказавшаяся огнем поднявшегося, словно гигантская волна прибоя сопротивления. Никто и подумать не мог, что в загнобленном Ноксе такое возможно. Что случилось, почему он оказался таким подавленным, как так вышло, что обыкновенная девушка стала целым символом оказавшемся победоносным сопротивления, я не слишком разобрал. Да что там, я даже не особенно вслушивался в ее скороговоркой приоткрываемые тайны. Языковой барьер хоть и едва ощущался, но все же был.
   В какой-то момент Элизара, прозванная Искрой, оказалась серьезно ранена. Оказалась ранена смертельно. Это понимала она и знали те, кто был с нею рядом. Спасения, казалось, ждать было неоткуда. Но лишь до тех пор, пока пресловутый Комитет не заметил отсутствие на шахматной доске их игры одной значимой фигуры. Тогда они вмешались. И зря мне казалось, будто бы эта погрязшая в заговорах организация интересуется только престолонаследниками.
   - Я весьма и весьма очарован вашей красотою, госпожа Элизара, - улыбался ей я, прикладывая к губам ее ладошку. - И весьма рад тем фактом, что подобная женщина отказалась лишать столь бренный мир своего в нем присутствия.
   Ее заслуги в том - ни на грош. Это откровенно выразило ее лицо, припоминая из прошлого что-то не особо приятное.
   - Благодарю вас за рассказ, - поблагодарил я, прямо взглянув ей в глаза. А потом на ночное светило. И снова ей в глаза. Мои губы растянула усмешка понимания. - И вынужден откланяться. Надеюсь, мы с вами больше никогда не встретимся, и вам больше не придется терпеть мои расспросы и внимание.
  
   - Теперь ты видишь? - Плясали у меня перед глазами строки недавно вскрытого конверта. - Теперь ты понимаешь, какие силы за всем этим стоят?
   Мне казалось, что я понимал. Понимал еще тогда, но теперь, наглядно продемонстрированное, - тем, кто знает, куда и на что смотреть, - оно приобретало совершенно новые краски.
   Совсем недавно я пересек южную границу Железной империи, возвращаясь назад. Подумать только, охваченная войной полоса милостиво пропустила меня через себя, даже самым краем не подумав втянуть в этот самый конфликт. Как это удалось Номаду, учитывая, что меня пропускали без объяснений сразу обе стороны, - загадка. И тоже своеобразная демонстрация власти. Однако мой некогда хороший знакомец хотел мне поведать совершенно иное.
   - И видишь ли ты, на что способны эти силы?
   Теперь - да. Я считал россказни Номада слабо подкрепленным блефом изувеченной годами историей. То было семьсот лет назад - да какой дурак поверит подобному, если наплести можно все, что угодно! Но теперь, когда я услышал историю из самых первых уст, за дальностью в пятнадцать лет, - смешной срок, - собственные взгляды вынужденно пришлось пересмотреть.
   - И знаешь ли ты теперь, что собою представляет Комитет Крови?
   Власть, и еще раз власть - почти всемогущество. Эта история в полной мере показала мне, что Комитет сам, своими собственными руками способен вести интересующие его войны. Способен кроить государства и писать свою собственную историю. Искре не просто так дали выжить - ее заставили, гоня вперед знаменем освобождения.
   - И что же теперь ты будешь делать? - Этого вопроса он не задавал, я задал его себе сам, подсознательно уже зная ответ. Зная уже давно, правя неговорящую лошадь по имени Садия к одному заждавшемуся меня селению.
  

Глава 9

   - И все-таки ты явился сам.
   Тот, кто желал, чтобы его называли Кардиналом, откинулся на спинку кресла.
   - Я сделал столько для того, чтобы наконец-таки увидеть твое присутствие здесь, вот в этой самой комнате, в этом самом кресле, только чтобы в итоге ты пришел сюда без чьей-либо провожатой помощи. Никто так и не сумел ухватить тебя за плечи, связать, насильно доставить пред очи мои. Ты сделал это сам - попался самому себе такими путами, которые не разорвать даже Создателям.
   - Создатели... Неужели даже Твари веруют в них? Отчего-то мне казалось, что у вас обязательно должно быть свое божество или даже целый сонм божеств, в противопоставление людским Творцам.
   - Вот как! - Казалось, Кардинал был искренне поражен. - И как же ты догадался?
   Он демонстративно оглядел себя, одежду. Даже встал, покрутившись на месте.
   - Что, так заметно, да?
   - Если не считать бледной кожи и осунутого лица, что запросто можно списать на затхлость помещения, жизнь в постоянном сумраке и спиртное, то ни единого намека.
   Мое откровение повисло между нами. Насквозь пропитанный маслами и ароматами воздух кружил голову, заставлял нервно ухмыляться и глубоко дышать, в попытках сохранить собственный рассудок - не расхохотаться прямо здесь, в лицо неведомой Твари, сидящей передо мною с глупым выражением лица. Рассмеяться тому безумному пату, что привел меня сюда.
   - Знал и все равно пришел. - Неверяще покачивая головой, проговорил хозяин.
   Недавно початая бутылка, стоящая на столике перед ним, совершила небольшое путешествие к носу Кардинала, была тщательно обнюхана и, с отвращением, отставлена обратно. Следующая закупоренная бутылка задорно чпокнула, пустив по комнате очередной аромат сводящей с ума притерности.
   - Номад, - задумчиво проговорил он, удерживая тремя длинными пальцами горлышко бутылки. - Должно быть, Номад проговорился. Иного объяснения этому я не вижу.
   Я загадочно улыбнулся.
   - Неужели не этот сукин сын? Тогда кто и при каких обстоятельствах?
   Он подскочил с места. Впервые с начала нашего долгого разговора. Не встал, прохаживаясь взад-вперед, а именно вскочил, уронив бутылку чего-то терпкого прямо под ноги. Нечто тягучее, темно-красное, медленно выливалось из узкого горла, растекаясь у кресла.
   - Отвечай, как тебе удалось узнать? Это, знаешь ли, довольно лелеемо хранимая тайна! - Задрав нос, возмущался он, а голос его был подобен карканью ворона - противный, громкий, резкий.
   Я встал вслед за ним. Впервые позволил себе встать с этого кресла. Никто не выстрелил из боковых проходов, никто не выскочил из арочных галерей. Казалось, все они, буде есть здесь кто-либо помимо нас, застряли в этом тягучем воздухе словно в паутине огромного паука.
   - Волей Провидения! - Медленно, с чувством, произнес я, наблюдая разыгравшуюся гамму чувств на лице моего собеседника. - И лишь его вмешательством! - Патетично продолжил. - Ведь иного объяснения тому я не вижу.
   Я сделал осторожный шаг в сторону. Один, второй, уверенно пойдя полукругом. Кардинал замер на месте в той самой позе, какой он встретил мое самовольство. И лишь голова поворачивалась вслед моему движению.
   - Провидение - какое высокое, страшное и всемогущее слово. Не правда ли? Должно быть, это очень интересная история, раз ваш всемогущий Комитет решил прикрываться дланью самой Судьбы! Ах, как бы я хотел послушать ее, узнать ваши мотивы, намерения и чаяния - ведь не каждый день встречаешь того, кто привык ставить себя выше других, решать их жизни, судьбы. Определять их волю. "Волю твою волей чужой" - и само Провидение, пребывающее в умах простого люда и... нелюда, такой невозможностью, неотвратимостью и ужасом предопределения подходит как нельзя лучше.
   Кардинал, казалось, не дышал. Не улыбался, не скалился, не щурился - лицо его словно омертвело, и лишь глаза, живые глаза, продолжали тяжело буравить меня взглядом.
   Я остановился прямо у него за спиной.
   - Тяжело быть ренегатом, верно?
   Он медленно и неторопясь развернулся.
   - Это ты мне скажи, каково, трижды ренегат?
   - Сложно, - кротко кивнул я. - Очень сложно. Трудно в первый раз, тяжело во второй, и невозможно в третий.
   - Предать собственное королевство, - процедил Кардинал, подергиваясь всем телом, и только презрение ко мне не давало ему рассмеяться сквозь зубы, - предать империю...
   - Предать себя, - закончил за него я.
  
   - Я буду звать тебя Ильф. Знаешь, кто такие ильфы?
   - Да, отец рассказывал мне. Это маленькие невидимые проказники, но все зовут их эльфами. Лишь некоторых - ильфами.
   - И верно, - щелкнул я ее по носу, - таких проказников, какой достался мне, еще поискать нужно.
   Малышка звонко рассмеялась, ткнувшись "раненой" частью своего тела мне в плечо. Просто ткнулась, глянув на меня снизу вверх. Обожгла и прикосновением и взглядом, а смех ее до сих пор звучит в моей голове.
  
   Я сглотнул тяжелый ком, невесть откуда образовавшийся в горле. Показалось, наверное, но вместо того, чтобы ухнуть в желудок, он подкатил куда-то к глазам.
   - Думаю, за смерть моей дочери я должен благодарить вас.
   Тягучий воздух словно подрагивал. Возникшая перед глазами пелена медленно, будто нехотя, рассасывалась.
   - Ты пришел сюда ради мести?
   - Я пришел сюда ради справедливости. От меня обманом добились наследника престола Железной империи. Я не желаю с этим мириться.
   Кардинал долго, очень долго сверлил меня взглядом, словно этим пытаясь вытащить всю подноготную, так прикрытую словами. Но в итоге сдался.
   - Чего ты хочешь?
   - Мне нужно будет единожды воспользоваться одной из ваших птиц.
   - Только в моем присутствии - иначе они тебя просто не послушают. И при одном условии: я должен знать содержание того письма.
  
   - Эвери, вот и вы! Наконец-то!
   - Император Форевий? - Словно обухом оглушенный остановился тот, кто желал, чтобы его называли Кардиналом. - Как вы здесь оказались?
   - Что значит как, дорогой друг?
   - Это ваш экипаж стоит у открытого атриума базилики?
   - Ну, конечно же, мой! Не пешим ходом же я должен был сюда заявиться. Но, право слово, я совершенно не понимаю к чему все эта спешка!
   - Спешка? - Глупо повторил за ним таинственный Кардинал. - Какая спешка?
   Император нахмурился.
   - Эвери, прошу вас, не валяйте дурака. В вашем письме вы в достаточно несдержанной форме, что для вас несколько необычно, указали мне на то, что мое присутствие в этом храме просто жизненно необходимо. Я знаю цену вашим словам и, следовательно, привык им доверять.
   - Какое еще письмо? - Пробормотал он. - Я не отправлял вам никакого письма!
   - Но ко мне явилась ваша птица!
   - Я...
   - Не волнуйтесь... Эвери, - с легкой усмешкой шагнул вперед я. - Это я пригласил его величество. Будем считать, господин император, что на этот раз вы мой гость.
   - Гость? На этот раз? Что это значит? Эвери?
   - Вы столь упорно приглашали меня к себе и искали встречи, что я сам решил ее устроить. В более, скажем так, непринужденной обстановке на более нейтральной территории.
   - Эвери! Что это значит? Кто этот человек?
   Однако названный этим именем молчал. Наиболее разумного поведения в его положении трудно вообразить.
   - Приятно познакомиться, - я шагнул навстречу императорской чете, протягивая Форевию руку. Тот на автомате ее пожал. - Я Марек. Марек Арктурский, если будет угодно.
   На лице императора отразилась скорая работа мысли, промелькнуло догадка, узнавание и ужас совершенного знакомства. Его бледная и болезная супруга испуганно ойкнула, прижав ладошку к губам, однако в ее глазах не было и тени того испуга. Пожалуй, эта женщина мгновенно обратила свое внимание на меня как на мужчину, которого несколько лет назад ей напророчил некто стоящий позади Кардиналом. То, что сейчас ситуация не предрасполагала для зачатия "того самого" наследника, она еще пока не поняла. Просто не догадалась взглянуть в лицо своего побелевшего супруга.
   - Не... узнал вас, - откашлявшись, пробормотал наконец император. Достаточно быстро взял себя в руки.
   - Должно быть это из-за бороды, - понятливо кивнул ему я. - Представьте себе, господин император, я не брился уже целую вечность!
   - Вероятно...
   - А может быть оттого, что мы с вами никогда прежде до этого не встречались.
   - Воистину, такую вероятность отрицать не стоит. Однако что же, черт возьми, здесь все-таки происходит?
   - Вы не объясните? - Обернулся я к замершему Кардиналу. - А мне бы пока хотелось пройти.
   Довольный произведенным эффектом я, насвистывая, пошел вдоль рядов осыпающихся колонн. Когда сюда заявился Номад, появлению которого Эвери недовольно выпятил губу, мне ничего не оставалось, как сокрушенно вздохнуть.
  
   - Где?
   - Все обязательно будет, просто дождитесь.
   - Мне не нравится игра, которую ты со мной ведешь. Здесь слишком много постороннего народа!
   - Ой-ли, Кардиналу не нравится навязанная ему игра. Парадокс.
   Эвери просверлил меня уничижительным взглядом, тем не менее, не став развивать скользкую для него тему.
   - Форевий упорно твердит, что получил от меня птицу, но этого не может быть! Просто не может быть, чтобы кто-либо другой без моего ведома отправлял почтовых соколов!
   - Отчего же?
   - Потому что я их хозяин! Как тебе это удалось? Признайся!
   - Как же глупо.
   - Глупо? О чем ты говоришь?
   - Просто немыслимо то, что действующий, пускай и пошедший иным путем, член Комитета Крови до этого не способен дойти самостоятельно. Я просто решил проверить, отчего эта порода столь драгоценных соколов зовется именно так, и теперь, кажется, представляю. И уж не этими-то птицами ваш всемогущий Комитет определяет чистоту крови?
   И только сейчас заигравшийся в единичного вершителя судеб Кардинал начал осознавать происходящее. И по мере того, как приближался к истине, кожа его, и без того серая, бледнела еще сильнее. Он запрокинул голову к потолку, как будто мог сквозь него увидеть черное небо с ярким сегодня небесным светилом.
   Ответить он мне не успел. Если вообще собирался что-либо говорить. Холодящий в жилах кровь вой вдруг раздался со всех сторон, зависнув где-то под высокими сводами старой и обшарпанной временем базилики. А от накатившего следом за этим страшным воем грохота опасно затряслись посыпавшиеся штукатуркой колонны. Левый неф, откуда доносилось сильнее всего, с еще более ужасным грохотом обвалился.
   - Совершенно зря вы подумали, что я шутил про могилу, господин Кардинал. Хотите знать, откуда я узнал о вашей хм... нечеловечности? Кто мне сказал? Ответ прост: вы сами, решившие отправить меня на западную границу империи в тот момент, когда мертвецам отчего-то наскучило лежать в их тесных могилах. Вы почувствовали это, пытаясь меня оттуда вытравить, не так ли? Что поделать, я не внял вашему с Номадом письму с предостережением. Вот такой вот я растяпа.
   - Не может быть! Нет! Упыриную ночь не в состоянии пережить ни единое живое существо! Это просто невозможно! Блеф - подобное просто не может быть правдой! Стихийные события никому не под силу пережить! Нико... му...
   - И это говорит мне член такого всезнающего Комитета Крови, - улыбнулся я. - Пускай и ренегат. Некий грандмастер в вопросах понимания значения крови.
   - Этот феномен не был изучен... - Проблеял он, вдруг как-то сжимаясь. Его взгляд неотрывно следил за темнотой далекой арки центрального нефа всеми позабытой базилики. - Слишком опасно, слишком непредсказуемо... практически невозможно предугадать и уж тем более найти добровольца. Можно было предполагать... лишь теоретически.
   - Считайте, - как и он, я уставился на далекий вход в храм, - этот "феномен" наконец-то изучен. - Проговорил я, и, нехорошо ухмыляясь, добавил, глядя в темноту ночи за стенами. - Практически. Мною.
   - Назад! К задней части! В крытый атриум! - Не своим голосом завизжал такой страшный и могучий Кардинал Эвери.
   Номад с ужасом в глазах уставился на меня, однако я лишь покачал ему в ответ головой. Не сказал бы, что с особым сожалением. Но он меня понял, кивнул, со знакомой мне обреченностью бросившись следом за пронесшимся мимо ренегатом. Мой старый знакомый усатый офицер, плюнув на распоряжение господ и перестав таиться где-то в тени, кинулся за ними.
   - Убить! - Переходя на свинячий визг, воскликнул его высочество император. Обернувшись напоследок, я еще успел заметить его отяжеленный перстнями палец, указующий в мою сторону, как в следующий миг его схватили сзади свои люди, поволоча в укрытие. Вздохнув, я продолжил свой путь к лестнице, сомневаясь, что кто-то в здравом уме был способен броситься выполнять его безумное приказание.
   Воля императора - закон! Ха-ха! Ха...
   Первые обросшие свалявшейся, воняющей шерстью и ходящие на задних лапах волкоподобные создания появились прямо на входе. Я отошел в сторону, пропуская их вовнутрь. На меня взглянули дикие, голодные, налитые кровью пары глаз. Остановились, обошли, обнюхали. Наверняка я должен был испытывать страх. Трястись от ужаса и бояться пошевелиться. Но я отчего-то не чувствовал ничего. Я оказался им неинтересен.
   В проходе, на секунду задержавшись на мне взглядом, замерла знакомая мохнатая фигура. Я, улыбаясь ему, приветливо кивнул, сомневаясь в его нынешней разумности.
   Это представление должно состояться без меня. Я так решил, потому как уже невыносимо устал играть навязанные мне чужими роли. Теперь этот спектакль играется для меня - я лишь обыкновенный зритель. Актеры подобраны, маски надеты, сюжет известен, но не избит. Орган, если таковой имел бы здесь место быть, сейчас бы зазвучал на самой трагической ноте. Зрелище обещает быть просто фантастическим.
   - Ты не поможешь собственному другу? - Удивилась Миражанна. Ее высокий голосок колокольчиком непонимания прозвенел прямо рядом со мною.
   - Я знал, что ты придешь. Но Эвери, придя сюда ради тебя, тебя так и не дождался. Ты, подобно Номаду, просто не могла пропустить кое-что интересное прямо под боком, верно? Ты очень сильно рискуешь, Мира.
   - Ни в малейшей степени.
   Я не спеша обернулся, встретился с нею взглядом. Приветственно кивнул. Она в ответ понимающе улыбнулась, осознавая, что я не мог знать о том, что она рядом. Лишь догадывался. И все-таки она здесь была не с самого начала.
   - Нет, - покачал я головой. - Не помогу.
   Пахло свежестью. От нее, от женщины. Сколько мы с ней знакомы, - всего ничего, - но от нее всегда пахло какой-то утренней прохладой. Словно незримая морось в воздухе на заре, едва заметный пар изо рта и тяжелые капельки росы, скатывающиеся с согнувшихся под их тяжестью лепестков.
   Она появилась столь же внезапно, будто из полуночного сумрака. Просто шагнула ко мне, устав таиться где-то в недостижимых мне гранях.
   - Почему же? - Пропела она, хлопая ресницами. - Это ведь твой друг.
   Не знаю, сколько ей лет, да и не хочу знать. Даже не представляю, сколько живут подобные не люди. Для всех она выглядит прекрасной молоденькой девчонкой, но на деле женщина. Да и важно ли это? Она мне совершенно безразлична, что сейчас, что тогда, когда я поддался ее чарам, шагнул вслед ее призыву. К сожалению, она не заменила мне спиртное - опьянила, закрутила, но чем дольше я был с ней, впитывал ее ласки и гостеприимство, тем сильнее испытывал послевкусие. Горечь, нестерпимую, все увеличивающуюся горечь. Она не стала мне тем дурманом, который я искал.
   Я искал отрешение, а нашел ее. Но, как оказалось, меня в ее лице и от чужого решения искали тоже.
   - Потому что он сам выбрал это. Номад не мог не догадываться о том, что его там поджидает. - Я поднял на нее взгляд. - Это его выбор, это его воля.
   Кто-то возник за нею, прямо в проходе, призраком темноты выскочив из самого черного угла. Блеснула сталь, метя ей в спину - метя прямо в поясницу... и прошла сквозь нее. Я перехватил эту руку, сжал кисть, дернул на себя. Послышался хруст, короткий вскрик - кинжал, звеня, завалился на пол, а его владелец, на продолжении рывка размозживший себе об стену голову, медленно скатился по ступеням.
   - Достойный выбор, - кивнул я в пустоту, отворачиваясь от искореженной фигуры.
   - В чем же? - Выныривая из ниоткуда, произнесла женщина. Казалось, только что произошедшее ее совершенно не касается - словно обошло стороной.
   - В выборе матери, которой не страшны физические угрозы.
   - Я всего лишь сосуд.
   - Вот как? И разве не в планах Кровавого Комитета посадить тебя на трон?
   - Нет, - мотнула она головой. - Я - никто. Просто безымянная мать истинного престолонаследника - истинного императора.
   - Неужели это настолько важно?
   Я тяжело вздохнул, отказываясь верить в то Предначертание, которым прикрывается Комитет. И тем не менее знал, что мне ответит Миражанна. Просто знал, не чувствовал.
   - Важна правильная кровь во главе империи. Истинная кровь владыки - только так.
   - Я не согласен становиться императором.
   - А тебе никто и не предлагает, - удивленно захлопала она ресницами, но вдруг звонко рассмеялась, склонив голову набок, отчего ее лежащие словно косынкой волосы рассыпались пшеничными колосьями. - Твой сын займет надлежащее ему место.
   - Превосходно. На душе стало так легко и непринужденно.
   - Я не понимаю твоей бравады.
   - Ваша секта разделилась на два лагеря: тех, кто поддерживает императора, и тех, кто отдает предпочтение совершенно новой ветви правления.
   - Один ренегат - не лагерь! - Отмахнулась Миражанна. - По сути - никакой разницы. К тому же изначально Эвери был сторонником твоего уничтожения, благо император его предостережение истолковал по своему, решив не просто в необходимый момент лишить жизни имеющую право на престол Железной империи принцессу Ильфионну, а схватить ее, самолично заделав с ней истинного наследника. А когда ее не стало, - женщина с укоризной посмотрела на меня, - все внимание переключилось на тебя.
   Знала бы ты, Мира, при каких обстоятельствах погибла моя малышка... Если бы ты знала.
   Ее смех, такой звонкий и незамутненный вдруг прозвучал в моей голове. И я вспомнил ее лицо, вспомнил ее глаза и взгляд. Всепонимающий, всепрощающий взгляд любящей дочери. И не испытал ничего кроме тепла, медленно разливающегося где-то внутри, где-то под ребрами. Ее последний взгляд, воспоминание, такое страшное и горькое, от которого я бессмысленно пытался убежать, больше не приносило мне того невыносимого страдания. Кажется, я наконец-таки его принял, перестав гоняться от неизбежного.
   Моя девочка... Я заменил ей отца, но всей правды она так никогда и не узнала.
   - Смотри, - махнул рукой я вниз. - Прямо сейчас двое твоих товарищей убивают друг друга. Умирают сами, и забирают с собою нынешнюю императорскую семью. Смотри же! Видишь? Прямо сейчас престол освобождается от узурпировавшей его крови! Чего же ты стоишь? Ну же, делай что-нибудь!
   Однако она стояла. Даже не двигалась. "У меня нет на этот счет никаких распоряжений", - вот и все, что она прошептала мне в тот момент. Вниз, как указывал ей я, она так и не посмотрела.
   - Воля Провидения, - понимающе кивнул я, с какой-то ненормальной приятной злостью наблюдая, как мать будущего истинного императора закусывает губу. Понимала всю абсурдность того первонамерения, что лежит у основ ее организации. Понимала всю нестерпимую глупость того, чем ее пичкали и пичкают сильные мира сего. Те, кто поставил себя выше Создателей, объявив истинным гласом и дланью Провидения. Те, кто сами решили малевать на картине жизни красками крови свое собственное Предначертание.
   А может быть, ничего подобного она не понимала. Будучи пешкой, лишь исполнителем, она кротко приняла на себя выданную ей роль. И не просто примерила, а вжилась.
   Я уже обнимал ее за плечи. Крепко, прижав к себе.
   - Теперь тебе никуда от меня не вырваться, - яростно прошептал я ей на ухо. Она дернулась от меня, часто задышав и впившись мне в лицо каким-то диким взглядом. - Прямо сейчас мне достаточно сделать одного шага, лишь одного коротенького шажка, чтобы навсегда избавить мир от собственной крови: что во мне, что зарождающейся в тебе. И больше не будет ничего, больше не будет никакой воли свыше. Все закончится здесь и сейчас. Скажи мне, Мира, что станет в планах у Магистров Крови с Железной империей в этом случае? Ну же, только не говори мне, что они совершенно не продумали подобный сценарий и поворот событий. Потому что в таком случае я начинаю думать, что они обыкновенные кровопийцы, присосавшиеся к кормушке под названием Власть. Жалкие псевдовершители жизней и судеб, где-то там, наверху, незримые, разжиревшие от собственного всемогущества. Что скажешь, Мира?
   - Это твой ребенок, твой сын!
   Она попыталась вырваться из моих объятий. Впилась в предплечья ногтями, глубоко, до крови разодрав кожу. Она толкала меня, колотила и стонала от бессилия. А я блаженно улыбался. Потому что прямо сейчас ничто ничего не значило. Хотелось бы мне сказать, что мы стоим у истока, однако русла, как и жизнь, никогда не поворачивают вспять.
   - Ты не можешь! Твой плод во мне! Ты не посмеешь лишить жизни собственное дитя! - Кричала она.
   И я засмеялся, наблюдая, как бледнеет ее лицо, а удары, только что яростные, теряют силу. Как обмякает она в моих руках, сжимаясь и рыдая. И ответил ей тем, что уже однажды говорил - немного в другом месте, немного другому не человеку. И все-таки не так давно, чтобы память услужливо попыталась забыть такие жестокие слова.
   - Мне не впервой убивать собственное дитя. Воля Провидения? Воля моя!
  

Эпилог

   Запахи прелой листвы щекочут ноздри, веют прохладой и сыростью. Я снова один, я снова ото всех сокрыт, снова - не от мира сего. Где-то вдали, в такой глубине, где нет места живым и думающим. Небо над головой серо и хмуро, кажется, будто оно, серое с белым, неуклонно падает вниз. Что ни день, то мелкий моросящий дождь, слякоть. Деревья тяжелы и массивны, клонятся к земле, изгибаются в такт здешней жизни. А сам воздух... воздух буквально пропитан витавшей в нем грустью, тоской и унынием - самое подходящее место, чтобы навсегда раствориться и пропасть. Самое место для меня.
   Дверь отчаянно взвыла скрипом, хлопнула за моей спиною, отрезая внешний мир. Лучина, затрещав, заалела.
   Темнеет здесь медленно и словно как-то незаметно. Однако если уж темнеет, так насовсем - хоть выколи глаз. Ночью нечего делать снаружи, если только интерес не заключается в стремлении заблудиться и пропасть, по пути встретив одну из частых здесь болотных ям. И тем не менее, снаружи отчетливо донесся какой-то посторонний звук. Мне не было нужды его игнорировать.
   Темнота и темнота кругом. Еще не совсем полная, не до конца вошедшая в силу, перебиваемая все сгущающимися сумерками, она невесомым бархатом легла на плечи. Никого и ничего вокруг, как показалось мне изначально. Но я не спешил оборачиваться внутрь. Просто стоял и дышал влажной прохладой, а единственная лучина где-то позади скупо выхватывала из мрака редкие очертания.
   Тихий шорох снизу, прямо у самых ног. Я нагибаюсь, внутренне удивляясь, что не заметил этого сразу, своей тенью накрыв будто покрывалом. Протягиваю руку и замираю. Сердце бешено колотится и дыхание спирает нечто инородное, заставляя меня упасть на колени. Котомка уже рядом, уже у меня в руках. Я прижимаю ее к себе.
   - Она с-совсем другая, - едва слышным шепотом кричит мне темнота. - Пос-заботьс-ся о ней.
   Но я ее не слышу, полными влаги глазами глядя в крохотное сокровище у моей груди, смешно-серьезным взглядом изучающее мое лицо. Я несмело протягиваю палец, касаюсь им щечки, крохотного носа, не успеваю заметить, как он уже оказывается крепко зажатым в уже прорезанных зубках. По пальцу медленно разливается онемение.
   - Нет, молчать не надо, - шепчу я ей, склонившись, почти ее касаясь. - Крик - твоя награда.
   И она сделала то, что сделал бы самый обыкновенный младенец: выпустила мой палец, все также неотрывно глядя на мое лицо, шмыгнула раз, другой, и вдруг во весь голос разревелась. Тягучая тишина вокруг лопнула мыльным пузырем.
   - Я увезу тебя отсюда. Далеко-далеко, на другой континент, на другой материк, хоть на край света. Подальше отсюда, от этого прогнившего места. - Слезы катились по моим щекам, струились по бороде, оседая где-то на плечах и груди. Я ничего не видел вокруг - лишь ее наполненные влагой глаза. - Ты навсегда станешь для меня королевой всех королев.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"