Аннотация: Неудачная грелочная попытка (Г-9), выложена временно по просьбам трудящихся и бездельников. Текст в процессе зверского переписывания и вот-вот станет шедевром.
Убийственный жёлтый цвет.
Сначала нам говорили, что главное - это не паниковать. Жизнерадостное, излучающее уверенность лицо главного врача страны не сходило с экранов, он вещал об успехах молекулярной биологии, но его оптимизм никого не заражал, в отличие от вируса EX134. За первые четырнадцать дней умерли около двух миллионов человек по всему миру, но главврач загадочно намекал, что поднятый шум - это всего лишь происки фармацевтических корпораций и нечистых на руку журналистов, которых очень скоро разоблачат, более того, ему уже известны некоторые имена.
Через шестьдесят дней счёт пошёл на десятки миллионов, зазвучало новое для большинства слово - пандемия. Главврач и остальные оптимисты, убеждавшие нас в том, что отсутствие паники - ключ к победе над болезнью, уступили телеэкран представителям церкви, которые предлагали покаяться и приготовиться к неизбежному. Цензура ослабла настолько, что в эфир просочились колдуны и откровенные шарлатаны, первые рассказывали о злых духах, что проникли в наш мир, с чем трудно было поспорить, вторые спешили поведать о своих безумных теориях, вроде нашествия инопланетян на молекулярном уровне или коллективном разуме доклеточных живых форм. Они путались в терминологии и оттого были забавны даже на общем мрачном фоне. В сети возникло множество новых сайтов, одни в популярной форме рассказывали об известных науке вирусах, другие о конце света, а лидером стал ресурс, где были размещены два огромных, во весь экран, чёрно-белых счетчика, первый медленно увеличивался, показывая количество умерших, второй вёл обратный отсчёт - сколько ещё осталось людей на Земле.
Почти все, у кого была такая возможность, перебрались в загородные дома, но настоящий исход начался, когда на улицах появились первые армейские посты и поползли слухи о карантине. Эпидемия перестала быть телевизионной картинкой, одной из многих новостей, которым никто не верит, теперь начали умирать не какие-то абстрактные персонажи из телевизора, а знакомые и близкие, люди, чья жизнь гораздо важнее целых заморских стран. Больницы оказались переполнены, через двое-трое суток у большинства пациентов нарушалась работа центральной нервной системы и сигналы мозга переставали контролировать тело. Умирали почти все, но некоторых болезнь словно избегала, даже постоянно контактируя с больными, они оставались здоровыми и никто не знал почему.
Мне повезло, я видел немало мертвецов, но сам выжил, в моём многоквартирном доме умерло около десятка из тех, кто по разным причинам не смог или не захотел покинуть город. Это без умирающих в одиночестве пустых квартир, их сложно сосчитать. Я никуда не уезжал, мне просто некуда, да и незачем, ведь Кэт осталась здесь - второй корпус стационара НИИ вирусологии имени Ивановского, третий этаж, палата 302. Там, собственно, я теперь и живу, после очередного визита сюда я так и не смог вернуться домой, поскольку мой микрорайон оказался полностью оцеплен военными, там не пройти, я видел, как застрелили какого-то беднягу, который пытался пробежать сквозь кордоны. Дома осталась кошка, но я стараюсь об этом не думать, как и о многом другом.
На территорию НИИ меня поначалу не пустили, но когда разбежался почти весь обслуживающий персонал и стали цениться любые руки, то я и ещё несколько десятков родственников или друзей, что кучковались у входа, оказались внутри. Мы живём все вместе в одном из подвалов, приходится мыть полы, таскать с этажа на этаж и в первый корпус всё, что скажут, возить на допотопной тележке огромные алюминиевые чаны с едой из столовой и обратно, много грязной работы, но таков уговор с врачами. К тому же, когда сутки поделены лишь на работу и сон, не думать получается гораздо проще. К больным не пускают, но мы рады, что можем быть неподалёку, хотя бы так. Мы догадываемся, что здесь никого не лечат и не вылечат, пока таких прецедентов не было. Здесь всего лишь одно из мест, где пытаются понять, как остановить победное шествие EX134. Мы всё понимаем, кто-то надеется, кто-то уже нет, но все хотят быть рядом, даже если это будет потрескавшийся серый асфальт дорожки к моргу. Но здесь и не умирают в таких количествах, как в обычных городских больницах, в институте есть возможность поддерживать жизнь в телах, которые уже не могут существовать самостоятельно. Я знаю, что вряд ли уже когда-нибудь поговорю с Кэт, я давненько не видел чудес, особенно добрых, поэтому после работы, когда стемнеет, выхожу на улицу, усаживаюсь на ободранную скамейку в глубине институтского двора и разговариваю, уставившись в бессердечное чёрное небо. Я рассказываю Кэт, как прошёл день, удивляюсь вслух мозолям, которых у меня никогда раньше не было, вспоминаю забавные случаи, на которые почему-то не нашлось времени в нашей прошлой жизни. Но у меня есть для неё и новые интересные истории, например о том, как я вымениваю кое-какие продукты из нашей столовой на сигареты у солдат, которые охраняют территорию института. Какая жизнь, такие и истории. У меня пока хватает ума ничего не спрашивать у Кэт и не ждать ответа, я знаю, что могу вылететь отсюда.
В первом корпусе есть небольшой зал, где дважды в день, в восемь утра и десять вечера собираются врачи, я как-то оказался под открытым окном, когда внутри проходило одно из совещаний, до меня долетали обрывки загадочных фраз о ферментативном синтезе и расположении каспомеров. Ещё немного и таким станет язык выжившего человечества. Я узнал голоса двух врачей из нашего корпуса, они ожесточённо доказывали что-то остальным, в зале кто-то возмущался шарлатанством, мне показалось, что слова эти были обращены в адрес тех, чьи голоса я узнал. Оба эти врача живут в нашем же корпусе на первом этаже. Молодого зовут Илья, а того, что постарше, на вид ему около пятидесяти - Виктор, теперь все обходятся без отчеств и фамилий. Они почти всё время проводят в лаборатории на четвёртом этаже. Виктор частенько спит прямо на ходу, у него какое-то серое лицо и куцая бородка. Илье чуть за тридцать, он умудряется сохранять бодрый вид и всегда гладко выбрит. Однажды поздним вечером он присел рядом со мной на ободранную скамейку во дворе, видимо какое-то время слушал, а потом вмешался:
- Не надо, остановись.
- Почему? Я привык говорить с ней по вечерам...
- Ты говоришь с собой, это плохо кончится, если не возьмёшь себя в руки.
- Угу, догадываюсь, но иначе нет смысла. - Я попытался заглянуть ему в лицо, но было слишком темно. - Нет никакого смысла, я теряюсь без неё.
- Раз уж ты оказался здесь, то держись. Если не можешь сам, я тебе принесу кое-что, попьешь некоторое время, успокоишься.
- Да, спасибо, можно и попить.
- Заходи вечером, если надумаешь, комната 104. - Он хлопнул меня по плечу и ушёл в темноту.
Я ещё немного поговорил с Кэт, рассказал ей про Илью, докурил, поднялся со скамейки, бросил взгляд на второй корпус, свет горел только в нескольких окнах четвёртого этажа, и отправился в подвал.
Некоторые добровольцы вскоре и сами стали пациентами, недавно казалось, что мы уже и так на пределе человеческих возможностей, но теперь пришлось работать ещё больше. В один вечер мне стало совсем невмоготу, я просидел на своей скамейке до глубокой ночи, думал об умирающем мире, о том, как внезапно всё исчезло, жаловался Кэт и безмолвному небу на то, что мы все уже здесь мертвы и наша возня в институте - это лишь агония, что мы цепляемся за жизнь, которая медленно покидает нас. Мне нечего было предложить богу или космосу за то, чтобы вернуть всё как было, да я и не особенно верю в подобные вещи. Я чувствовал, что сломался, спрашивал у Кэт, что мне делать и чего ещё ждать... Она, наверное, и уговорила меня сходить к Илье, вряд ли бы я сам решился обратиться к нему за помощью. Часы в холле показывали без четверти два, но в окне горел свет и я постучался. Открыл Виктор, недовольно поинтересовался моими проблемами, но всё-таки впустил. Обычная палата на две койки, стол с лампой, компьютер, на полу в беспорядке раскиданы книги, журналы и несколько толстых тетрадей. Илья за компьютером, без халата, в обычном спортивном костюме, попросил меня присесть и немного подождать. Виктор тоже уселся на кровать, прислонился к стене и откровенно неприязненно поглядывая на меня продолжил прерванный моим появлением разговор:
- И что ты им предъявишь, скажи на милость? Что, закономерности? Тебе скажут, с такими данными нельзя говорить о статистике, да ещё припомнят историю с диссертацией, ты же знаешь этого зама. И слушать тебя не станет.
- Хорош учёный совет, отказываются обсуждать очевидные вещи. Зачем они вообще тогда нужны, только и могут болтать, болтать... Даже по поводу добровольцев пришлось с ними насмерть биться.
- Откровенно говоря, эээ. - Виктор вновь покосился на меня. - Я тоже не в восторге от этой идеи, но дело сделано. И вот с этими твоими закономерностями я бы не советовал перед ними выступать, съедят, попомни мои слова, зам на тебя давно уже зуб точит, только повода ждёт. А уж это будет повод вообще от тебя избавиться.
- Да мне, ты уж извини за грубость, глубоко наплевать, что он там подумает или скажет, только и может вокруг финансов отираться, да главного обхаживать. Он же никто, пустое место.
- Илья, не делай этого, они нам вообще весь кислород перекроют, можешь не сомневаться. Я тебя умоляю, не стоит это с ними обсуждать, давай уж сами как-нибудь разбираться.
- Ну тогда я вообще в этот ареопаг больше ни ногой.
- Как знаешь. - Он поднял с пола одну из тетрадей, лёг и углубился в чтение.
Илья расспросил меня о Кэт и наших отношениях, поинтересовался условиями в подвале, я ни на что особенно не жаловался, всё и так ясно и с жизнью, и с моими настроениями - полная безнадёга в общем. Он сунул мне в руку упаковку с каким-то таблетками.
- Не отчаивайся, у нас есть шанс, всегда есть шанс. - Илья внимательно смотрел на меня. - Пойми, нельзя сдаваться, мы все здесь делаем то, что должны.
- Это просто пафосная фраза и ничего более, мы умираем, агонизируем, разве не так?
- Мы можем выиграть, поверь мне. Если бы я не верил, меня бы здесь не было, понимаешь? - Он ответил вопросом на вопрос, игра слов, диалектика, что б её.
- А что вы делаете, это просто изыскания или кого-то можно спасти?
- Хочешь послушать лекцию? Я могу вкратце обрисовать ситуацию, правда не знаю, что ты сможешь понять, да и зачем тебе это... - Он почему-то посмотрел, как на ребёнка.
- Я постараюсь понять, пожалуйста.
- Наш вирус EX134 - это две цепочки РНК, свёрнутые в клубок, окружённый тремя белковыми оболочками. Переходя в активное состояние вирус фиксируется на человеческой клетке и проникает внутрь. Клеточные ферменты растворяют белковую оболочку, освобождается нуклеиновая кислота вируса и встраивается в геном, после чего метаболизм клетки переключается на синтез компонентов вируса. В последней фазе происходит сборка вирионов - готовых тел вирусов, через 4-6 часов такая клетка выделяет несколько тысяч дочерних вирусов. Это стандартный механизм. Мы пока не можем за разумное время проверить наличие вируса и проводим анализ на вырабатываемые инфицированным организмом антитела. Вирус гибнет от длительной высокой температуры, но к этому моменту обычно гибнет и весь организм, возникают необратимые изменения в органах, если не контролировать температуру и состав крови, но мы можем сохранять жизнь тем, кто находится в стационаре. Вирус также гибнет от жёсткого гамма-излучения, но это неприемлемо. Проще говоря, пока нет способа уничтожить активный вирус.
- А почему заражаются не все, взять хотя бы врачей?
- Заражаются все, но не все заболевают. Есть довольно большая группа людей, обладающих дефектным геном в одном из рецепторов, вирус не может вклиниться в такую цепочку и его механизм не срабатывает. Мы ничего нового не придумали, и пошли этим путём - модифицируем нуклеиновую кислоту, достаточно изменить одну молекулу в хвосте цепочки, что предотвратить размножение вируса. К сожалению у нас нет хорошей компьютерной модели, чтобы спрогнозировать, к чему приведёт такая модификация. Все эти красивые картинки с трёхмерными моделями ДНК - это всего лишь графика, мы не так много знаем о геноме, что бы создать хорошую модель. Мы медленно двигаемся методом проб и ошибок, слишком медленно.
- И сколько это может занять времени?
- Понятия не имею, у нас есть компьютерные модели некоторых фрагментов, но данных не хватает, плюс биологический материал, на котором можно кое-что проверить.
После слов о тестовом биологическом материале мне стало по-настоящему страшно, так страшно, что уточнять я не решился.
- Что-нибудь получается?
- С этим вирусом есть одна проблема, он быстро мутирует. Нам удалось просчитать несколько новых вариантов цепочек, тесты на материале показали, что вирус перестаёт размножаться на наших новых пробных цепочках, его содержание в материале резко падает, но через несколько часов оставшиеся поражённые клетки начинают синтезировать новый вирион, который в состоянии внедряться в модифицированные цепочки. Проще говоря - вирус каждый раз оказывается на шаг впереди, пока мы создаём новую жизнеспособную цепочку, в организме оказываются миллиарды вирусных частиц.
- А сколько времени вы тратите на каждую модификацию?
- Не менее суток, иногда гораздо больше, почти всё приходится делать вручную.
- Неужели нельзя ничего просчитать на компьютере?
- Да нет ничего для таких расчётов, раньше никто этим серьёзно не занимался. Нужна чёткая постановка задачи программистам, где их теперь найдёшь, у нас был тут один, а... - Илья неопределённо махнул рукой, видимо изображая своё отношение к разбежавшемуся персоналу.
- Я мог бы что-нибудь сделать, хотя бы попробовать.
- Ты? А что ты можешь?
Я с таким жаром начал сыпать названиями языков программирования и прочих технологий, что Илье пришлось меня останавливать. Они переглянулись с Виктором, который заметно оживился после моих слов, и начал меня расспрашивать.
Через десять минут мы уже были на четвёртом этаже, в небольшом помещении, где находились несколько терминалов и допотопный сервер - ничего особенного, я ожидал большего. Виктор выдал мне кучу принтерных распечаток с описанием исходных данных, поинтересовался, сколько времени у меня займёт реализация алгоритма, который он накидал на паре листков бумаги. Я пообещал сделать всё к утру, если только не усну. Он выдал мне электрический чайник и заварку. "Будут проблемы, спускайся к нам вниз" - напутствовал он меня и ушёл. Всё получилось на удивление быстро, легко вспомнился Дейкстра со своими графами, когда небо только начало светлеть на горизонте, я уже запустил пробный расчёт. Потом сидел на подоконнике, прихлёбывая остывший чай и смотрел как светлеет край неба, начинается очередной день агонизирующего мира. Но, как бы ни было, я чувствовал себя неплохо, возможно уже подействовали таблетки, которыми меня снабдил Илья, а может быть легче стало от того, что теперь хоть что-то зависело и от меня. Я улёгся и стал созерцать начинающийся рассвет, даже сквозь давно немытое окно картина завораживала. Проснувшись от солнечного света, что бил в глаза, я глянул на экран терминала и обнаружил, что готовы цифры по девяти цепочкам. Очень неплохо, - сказал Виктор, когда я разбудил его, размахивая распечаткой с хвостом одной из цепочек.
Так я стал работать в их лаборатории, койку мне поставили здесь же. Я оптимизировал свой первоначальный код, Виктор, который стал немного благожелательнее, что-то менял в своих алгоритмах, я вносил изменения. Илья изучал полученные цепочки, распечатывал огромные стопки, хотя там не было и тысячной доли полученных результатов, приходили ещё какие-то люди и выискивали что-то в цифрах, потом уносили распечатки по своим кабинетам. Я работал в основном ночью, во-первых по привычке, во-вторых днём здесь было слишком суетно, бегали люди, иногда спорили на повышенных тонах, я просто не мог сосредоточиться в такой обстановке. Мы с Виктором слегка поправили одну из его старых моделей, теперь стало возможным прогнозировать поведение вируса после очередной мутации, достаточно было ввести цифры - время, которое понадобилось заражённым клеткам на синтез предыдущих поколений EX134, динамику выработки антител и кое-какие данные о пробной цепочке, после чего мы получали прогноз о свойствах новой мутации вируса. Модель не слишком точная, она опиралась больше на статистику, чем на расчёт, но лучше иметь хоть что-то, чем ничего. Каждое утро мы получали несколько десятков цепочек, теперь врачам физически не хватало времени проверить на биоматериале (о боже...) их все, выбирались лишь те, прогноз по которым показывал наименее агрессивное поведение очередного поколения вируса. Илья был очень доволен, из его разговоров с остальными я понял, что серьёзных неудач больше не будет, я догадывался о чём он, похоже их эксперименты больше никого не убьют, оставалось надеяться, что так и будет. Виктор пообещал, что очень скоро модель будет доведена до ума настолько, что сможет определить такие цепочки, которые наконец прервут бесконечные мутации и вирус будет остановлен. Лишь бы удалось получить достаточное количество вариантов, чтобы нашей модели было из чего выбирать. Иногда Виктор прибегал посреди ночи и требовал проверить очередную его догадку, он сидел рядом, пил чай, чесал бородку и ждал, пока я не закончу и мы не сможем проверить прогнозы. Я выбивался из сил, порой засыпал прямо на клавиатуре, но дело двигалось, модель становилась всё более совершенной, хотя мне приходилось верить ему на слово, сам я не слишком хорошо понимал, как это всё работает, я лишь реализовывал чужие идеи.
В одну из ночей я случайно обнаружил систему мониторинга, кто-то из медиков взял привычку не выходить из программы, просто выключая на ночь монитор. Отсюда можно было следить за состоянием любого пациента, достаточно было ввести номер палаты и на экране появлялся список фамилий и возраст напротив каждого имени. Я ввёл 302, выбрал Екатерину К. 26 лет, отобразились температура, давление и пульс, масса других параметров, которые мне ничего не говорили, можно было посмотреть данные о её состоянии с самого первого дня пребывания здесь. Если некоторые значения менялись скачкообразно, то фон, на котором они выводились, окрашивался в яркий жёлтый цвет вместо стандартного белого. Я так и сидел между двумя терминалами, на одном бежали цифры очередного прогноза, на другом жила Кэт, теперь я мог разговаривать ней, глядя прямо на неё. Для меня программа мониторинга стала своего рода медиумом, через которого я мог общаться с человеком, который молчал уже почти месяц. Я стал держать дверь в коридор приоткрытой, что бы меня не застукали, малейший шорох и я гасил терминал-медиум, теперь меня конечно вряд ли выгонят, но лучше соблюдать осторожность.
Виктор объявил, что модель практически готова, ещё две-три ночи моих бдений и фильтр для цепочек будет готов, наш молекулярный убийца вируса будет найден. В ту ночь я дорабатывал генератор, он по-прежнему работал слишком медленно, нам попросту нечем будет загрузить модель, нужны десятки тысяч, если не миллионы цепочек, а сейчас мы получаем чуть больше сотни в сутки. Мне достали справочник по оптимизации алгоритмов, дело пошло быстрее, я нашёл узкое место, из-за которого тормозился расчёт. К утру всё будет готово, я не сомневался в этом, неужели мы победим, неужели я смогу увидеть Кэт, такую же, как и прежде? Что бы не заснуть, я заварил себе чай, на который ушла половина чашки сухого чая, после этого у меня тряслись руки, сердце готово было выпорхнуть сквозь рёбра, но я мог продолжать. Вот и очередная партия нуклеиновых кислот, от цифр рябит в глазах, от заварки в голове стоит нехороший стук, но теперь мы имеем почти две тысячи цепочек за тридцать минут, а можно ещё быстрее. Да мне поставят памятник, это как минимум, да чёрт с ним - с памятником, ведь теперь есть шанс вытащить Кэт с того света! Я нахожу ещё пару затыков в генераторе, на их исправление уходит меньше часа, но проверить производительность мне так и не удаётся, я замечаю жёлтый оттенок на своих руках, на клавиатуре и на столе, медленно, уже догадываясь в чём дело, поворачиваюсь к соседнему терминалу и обнаруживаю, что большая часть экрана приобрела ядовито-жёлтый оттенок, давление стремительно падает, нитевидный пульс - это конец. Я холодею, только не это, вот чёрт, чёрт, чёрт! Ведь всё почти готово, я уже поверил в успех, и тут это... Нормальной реакцией было бы вскочить, кинуться на третий этаж, растрясти этих сонных лентяев, да чем они там вообще занимаются! Но вместо этого я попросту онемел - как же так, как же так... Меня заворожил этот убийственный жёлтый цвет, я сидел словно парализованный и смотрел, как умирает Кэт, просто смотрел. Меня отвлекла смена картинки на моём терминале, я поставил несколько версий генератора в общую очередь заданий, и теперь запустилась последняя из них, видимо не слишком удачная и самая медленная из всех. Цифры ползли медленно, я в оцепенении смотрел на них и произошла вторая удивительная вещь, желтизна ушла с моих рук, я повернулся к соседнему терминалу и увидел, что источник этого жёлтого свечения пропал, цифры практически застыли на ровном белом фоне. Я шумно выдохнул и потянулся за сигаретой, здесь запрещено курить, но у меня не было сил, чтобы выйти на лестницу или в коридор, я следил за ровным дыханием Кэт и мял в пальцах драгоценную сигарету, система мониторинга показывала, что кризис миновал, я расслабился и закурил. Остановил прогон тестовых генераторов, снял из очереди первые два, самым быстрым оказался третий, надо было попробовать его на реальных данных, полученные цепочки покажут, чего стоит наша последняя модель, из такого количества она должна отобрать вариант, который остановит вирус. По какой-то странной причине я не убрал из очереди последний вариант, а когда запустил прогон, то уже не стал этим заниматься, ведь когда отработает третья модификация у нас на руках уже будет нужная цепочка, которая рано или поздно остановит эпидемию. Спустя несколько секунд после того, как пошли первые цифры, опять происходит это - всё заливает жёлтым, я роняю сигарету на колени, даже не смотрю куда она закатывается, начинаю как истинный верующий молиться на терминал и шептать - побелей, побелей... но ничего не происходит, жёлтый экран презрительно скалится на меня. Вдруг я ощущаю жжение где-то в районе бедра, вспоминаю про сигарету и начинаю судорожно бить себя по ногам, пытаясь потушить её. Вроде бы удаётся, но я так и не могу оторвать глаз от системы мониторинга, желтизна режет мне глаза до слёз. Внезапно меня осеняет, ожог - боль - реакция, сам не знаю, как я додумался до этого, начинаю суматошно бить по клавишам, пытаясь снести к чёрту прогон третьего варианта, ничего не получается, надо набрать несколько команд, но слёзы застилают глаза, что за дрянь, почему ничего выходит... Наконец удаётся остановить нужный процесс, выскакивает картинка, которая символизирует запуск новой задачи, из очереди запускает четвёртый вариант, который я чуть раньше забыл удалить, медленно выползают цифры, проходит несколько секунд и желтизна вновь исчезает. Достаю очередную сигарету, прикуриваю и задумываюсь о том, что это, пожалуй, слишком. Я никогда не был суеверен, но улавливать закономерности могу, и вот одна из них - третий генератор убивает Кэт, четвёртый возвращает её в норму, вода живая и мёртвая в потоке электронов. Это очень странно, ведь с Кэт ничего не происходит в реальности, цепочек нет ещё даже в компьютере, но пациент в палате 302 реагирует на тестовые прогоны, это необъяснимо, но это происходит.
Не знаю что делать, но третий генератор больше не будет запущен ни разу, уж я постараюсь, я удаляю его код, заодно с ним и первые две версии, надо прятать концы, в конце концов и четвёртая версия работает быстрее, чем мы даже могли себе представить, сгодится и она. Кэт, я сделаю всё что нужно, поверь мне! За пару часов получаю восемьсот тысяч цепочек, быстродействие более чем достаточное, запускаю модель, она почти сразу же выводит четыре варианта, описывая сложнейшие молекулярные связи, именно те, что нам нужны. Виктор постарался на славу, одна из этих цепочек остановит вирус, результат будет уже сегодня. Отлично, можно спускаться вниз и будить их, теперь уже нечего откладывать, нет времени спать, сегодня мы будем пробуждать мертвых. В последний момент, когда я уже собирался выйти в коридор, мне очень захотелось посмотреть, как выглядят наши четыре цепочки в графике, я хотел первым увидеть трёхмерные модели наших спасителей. Конечно я понимал, что они ничем не отличаются от миллиардов других нуклеиновых кислот, но если знать, ЧТО это такое, то эти картинки смотрятся совершенно иначе - это кислоты прекрасны, ни один художник не способен нарисовать ничего подобного, я ещё не видел их, но уже знал, что они божественны. Кэт, эти портреты будут висеть у нас дома, точнее один из них, это будут наши идолы. На генерацию каждого изображения требуется несколько минут, надо бы покурить на лестнице, а здесь проветрить, вернусь, посижу немного за картинками, потому уже позову всех.
Перекурил на лестнице, нашёл прожжённую сигаретой дырку в джинсах, пострадал и халат, да, вот так случайности влияют на нашу жизнь, этот ожог спас жизнь Кэт, со мной явно говорили какие-то высшие силы, сейчас наверное не стоит об этом рассказывать учёным мужам, лучше потом, когда всё закончится, а пока не до этого. На обратном пути я задержался в коридоре у шкафа для термообработки хирургических инструментов, смотрел сквозь жаропрочное стекло на поблёскивающие внутри скальпели и массу других железяк, которые вызывают не самые лучшие ассоциации у всех, кроме, разве что, тех, кто ими пользуется. Эх, всё-таки мы ещё такие дикие, раз приходится пользоваться подобными предметами. На это раз мы победили, но всего лишь случайность, с чего это Виктор решил, что его фильтр что-нибудь отсеет, а если бы мы раз за разом получали ноль вариантов на выходе, что тогда? Ладно, будем считать, что повезло.
Распахнув дверь в комнату, я успеваю сделать только шаг или два, опять жёлтый, опять этот проклятый желтый, ну что там ещё, ведь я всё сделал как надо, что не так? Секунда, другая, третья, и жёлтый исчезает сам собой, я падаю на кресло и пытаюсь сообразить, что же именно не так. Это всего лишь графика, что с того, да с кем я вообще разговариваю?! Надо думать, что случилось, так недолго окончательно свихнуться от этих жёлтых вспышек, надо искать. Кроме визуализации цепочек кислоты здесь больше ничего не происходило, значит дело всё-таки в графике, что бы это не значило. Четыре трёхмерных картинки, последняя была готова в тот момент, когда я зашёл в комнату, в отчёте визуализатора указано время, потраченное на каждое изображение, в сумме 9 минут, значит именно столько меня здесь не было. Так, идём дальше, в системе мониторинга данные о состоянии хранятся поминутно, но текущие сутки записываются вроде бы посекундно, через минуту я уже смотрю на распечатку мониторинга за последние 9 минут. Вот оно - скачки всех показателей зафиксированы трижды, каждый миг, когда Кэт в очередной раз умирала, с распечаткой в руках всматриваюсь в минуты и секунды, которые потребовались на создание каждой трёхмерной модели. Меня совершенно не удивило, когда я увидел, что в процессе генерации трёх изображений из четырёх, мониторинг сообщал об очередном кризисе Кэт. Пришлось избавляться от этих трёх картинок, как и от породивших их цепочек, заодно пришлось поправить и модель, что бы она отфильтровывала только одну, безопасную для Кэт цепочку. Более того, я слегка модифицировал и самую первую модель, которую делал прежний программист, поскольку она вздумала выдавать крайне подозрительные результаты по оставшейся цепочке, хорошо, что мне хватило ума это проверить. Виктор до сих пор использует её как эталон, мне поначалу было даже обидно, что он настолько не доверяет моим моделям, особенно неприятно было то, что он не очень-то скрывал своё подозрение, но в результате мы с Кэт от этого только выиграли.
Теперь-то уж точно всё, я как мог подчистил результаты своих подделок, меня конечно грызли некоторые сомнения, пугало, что де-факто я вступил в сговор с доклеточным организмом по имени EX134 и не очень-то понятно, во что это выльется, но Кэт важнее, гораздо важнее того, что все эти умники в халатах величают то народом, то человечеством. Я, если честно, очень устал разговаривать с ночным небом, не говоря уж о системе мониторинга.
Чай дал о себе знать и мне пришлось тащиться в туалет в самом конце коридора, в противоположную от лестницы сторону, там я выкурил последнюю сигарету, постоял у раскрытого окна, подставив лицо ветру глядел на опустевший город. Возвращаясь я замедлил шаг, мне было страшно от того, что я опять могу увидеть жёлтое свечение очередного кризиса, подходя к двери я почти остановился и, как выяснилось, не зря, внутри кто-то был. Я прокрался к термошкафу и ещё раз заглянул внутрь, блеск металла на этот раз показался не таким тусклым, да и выглядело содержимое не так пугающе, всё-таки эти инструменты многим спасли жизнь, и ещё спасут.
В комнате оказался Виктор, он держал в руках мою распечатку системы мониторинга с таблицей, посекундно отражающей состояние Кэт за те самые 9 минут, по выражению его лица я понял, что в мой терминал он тоже успел заглянуть.
- Вот и ты это заметил, а наш учёный совет поднял Илью на смех. - Он покачал головой. - Я смотрю, что у тебя только одна цепочка из фильтра вышла, а должно бы четыре. Судя по всему ты исходную модель тоже успел поправить, раз она на эту единственную вариацию не ругается, так?
Я молчал, что я мог сказать, он и так всё знал. Странно, неужели меня не было так долго... Они видимо с чем-то таким уже сталкивались, иначе Виктор не уловил бы связи, это как раз те самые закономерности.
- Ты хоть понимаешь, что из этого получилось бы? Мы бы сделали прототип, он бы уже завтра был отправлен производителям, но мы даже не догадываемся, что именно с этим препаратом не так. Ты же понимаешь, что с этой цепочкой что-то не так, а? - Он ещё раз посмотрел в распечатку и ухмыльнулся. - Но ты всё равно молодец, правильные цепочки получил таки, целых три штуки, это хорошо. Не бойся, я буду молчать, но ты сейчас же восстановишь весь свой код, я должен увидеть те самые цепочки.
Я смотрел на Виктора, на его бородку и мятый халат, даже если бы мы проспорили всю жизнь, то всё равно каждый остался бы при своём. У меня уже вспотела ладонь в кармане халата, поверхность скальпеля стала скользкой, не выронить бы, я сделал шаг к нему и спросил:
- Вы же всё видели, всё понимаете, что будет с Кэт?
- Не переживай, мы поддерживали её до этой ночи, сможем и дальше. - Он откинулся в кресле и попытался дружелюбно подмигнуть, но вышло не слишком убедительно.
Я думал о том, смогу ли избавиться от тела, но выбора не было.
- Вы обещаете, что сможете, уверены? - Спросил я и сделал ещё один шаг.