- На море-окияне, на острове Буяне, лежит бел-горюч камень Алатырь. Возле камня стоит стар-матёр человек, трем сынам отец... Тихо напевая-наговаривая нужные слова, Сом подкидывал в варево целебные травы. - Достает стар-матёр человек свой булатный нож, режет-сечет им хвори да болезни, все ломоты да сухоты у внука Даждьбожьего Первослава, кладет их под бел-горюч камень Алатырь, запирает тремя золотыми ключами, бросает те ключи в Окиян-море синее... Тут главное - не ошибиться и не перепутать порядок. Цветы зверобоя, душистые веточки чабреца и ромашка, все по очереди отправляется в котел, над которым клубится ароматный пар. Еще немного и варево будет готово. - Кто бел-горюч камень Алатырь изгложет, тот слова мои превозможет! - бормочет Сом. - Слова мои полны-наговорны, как Окиян-море. Слова мои крепки и тверды, как Алатырь-камень! Отблески горящих угольев освещали лохматые с проседью волосы колдуна, делая его похожим на самого Велеса. Слегка остудить и можно давать его Первуше: сын Нежданы уже третий день от лихоманки мается, а глупая баба только сейчас к нему пришла. Чуть дите не загубила, дура. Хорошо, не все силы хвороба выпила, выздоровеет малец. - На, держи, - Сом со вздохом протянул горшочек Неждане, - пои мальца почаще, хоть два глотка, а пусть выпивает. Давай теплым. Коли до завтра все не выпьет, вылей да приходи ко мне, еще сварю. Поняла? - Все поняла, - еле слышно проговорила женщина, вытерла краем платка глаза, и взяла бесценную посудину. Стараясь не поворачиваться спиной к колдуну, Неждана попятилась к двери. Выйдя из низкого, пропахшего травами жила, она развернулась и поспешила к своей избушке. По тропинке она шла то правым, то левым боком, а то и спиной вперед. Кто знает, что у Сома на уме. Возьмет и нашлет порчу. А так пойдет порча по следу и заплутает. Жило пахнуло на неё привычным дымным запахом. Бревенчатые стены до половины светились янтарным золотом древесины, а выше были чёрными - закопчены дымом печным. До сих пор дымное облачко висело под потолком, потихоньку вытягиваясь в прорехи. Не потухла печка-то, Первуше сейчас тепло нужно: застыл, в ключе холодном купаясь, а теперь согреться не может. Неждана подошла к сыну - тот спал тяжелым сном. Лоб и руки были горячие, а самого трясло от холода, даже шкура овечья не помогала. Неждана налила варева в плошку, поднесла ко рту ребенка. - Нат-ко выпей, родненький, полегчает. Малец, не раскрывая глаз, хлебнул немного и снова в сон провалился. Всю ночь Неждана поила ребенка отваром, и к утру лихоманка потише стала, сын согрелся, перестал метаться, лоб его вспотел и заснул малыш спокойно. Самой бы Неждане поспать, да корову доить нужно, на луг выгонять.
В хлеву было непривычно тихо, не сопела Буренка, не мычала при виде хозяйки. Когда глаза попривыкли к полумраку, сердце Нежданы обмерло. Её кормилица лежала на земляном полу и тяжело дышала. Голову еле подняла, простонала как человек совсем, и снова поникла. - Ой, беда, беда, огорчение! - Неждана всхлипнула и заплакала. Всё потому, что вчера ходила к Сому за помощью. Хоть и хоронилась, а, видать, увидал это Добродей, да и наслал беду на скотину. Теперь к нему нужно на поклон идти да умащивать. Не во всякой деревне колдун есть, но в ихней - целых два. Жили бы мирно и было бы ладно. Так между собой все царапаются, а люд не знает, куда деться от них. Пойдешь к Сому - Добродей осерчает, пойдешь к Добродею - Сом недоволен.
Шишок молча сидел в теплом углу подле печи. Иногда он горестно вздыхал, потирая бок. Пальцы на правой руке были перевязаны чистой тряпицей. А человек не обращал на домового никакого внимания, продолжая раскладывать костяные руны на столешнице. Такими же рунами были расшиты ворот и рукава длинной холщевой рубахи хозяина дома. Длинные, до плеч, светлые волосы, борода и усы аккуратно расчесаны, весь вид его лучился благодушием, только внимательный, колючий взгляд мог испугать. Словно в глубине серых очей плескается неугасимый огонь, который одинаково легко мог и согреть и сжечь. Шишок снова вздохнул. Человек оторвался от своего занятия и сурово посмотрел на помощника. - Сказать что хочешь? - Ты, Добродеюшко, скажи, доколе я за тебя страдать буду? - визгливо, по-бабьи, заныл шишок, - Мне овинник едва вилами бок не пропорол и за палец укусил, когда я корове Нежданиной травы твоей давал. Мне ходу на улицу нет, другие домовые да овинники только и ждут. Как ни выйду за порог - так от камня уворачиваюсь. По воду сходить не могу: водяного против меня настроили, все в ведро норовит лягушку сунуть. Пошла глупая баба к Сому дитя лечить, ну и пусть. Ты, вдругорядь, не только дитя, а и её бы вылечил, и к тебе ходил бы люд... - А ну, цыть! Разговорился! - крикнул Добродей и стукнул ладонью по столешнице. - Ежели бы она ко мне пошла, ничего бы со скотиной не стало! Вдругорядь не пойдет к нему. А перестанет люд до Сома ходить, уйдет он из деревни, тогда я скотину портить перестану. Шишок неодобрительно покачал головой. - Дак ведь и Сом так же думает... - Опять с Тихоном болтал? Глаза домового блеснули в полумраке избы, он горестно махнул своей мохнатой рукой и проговорил: - Ежели мне больше и поговорить не с кем, дак хоть с ним. Он, чай, тоже обиды ото всех терпит. Намедни Сом послал его в лес за грибами, а леший возьми и начни его по лесу плутать. Так до ночи и водил. - Ты лешего не бойся, тебя он не будет водить, меня забоится. - Леший не будет - водяной утянет, кто тогда избу тебе станет мести? Колдун молчал. Добродеюшко, давай уйде-е-ем? - протянул домовой. - В другое село, где нет своего колдуна. Там жить спокойно будем. А? Шишок преданно заглянул в глаза колдуну . - Пущай Сом уходит! Я никуда не пойду! Назло ему не пойду! Находился! Тут жить буду! - со злостью проговорил Добродей. После этих слов домовой весь поник и будто уменьшился в размерах. Он еще немного повозился в своем углу и затих, задремал. Колдун еще какое-то время раскладывал руны, о чем-то спрашивая их, но ответы древних советников нравились ему все меньше. Наконец, он ссыпал руны в льняной, расшитый красными нитями мешочек и повесил на пояс. Затем взял ведро, в котором домовой носил воду, и отправился к роднику. Встречи с вредным водяным он не боялся, прекрасно зная, что тот его недолюбливает, но вредить старается, не попадаясь на глаза. Когда-то Добродей со всеми духами в мире жил, а теперь с половиной рассорился. Ежели так и дальше пойдет, то скоро не Сом его из деревни выживет, а он сам себя прогонит. У любого колдуна союзники быть должны, а у него их скоро не останется. Да в деревне мужики косятся. Эх, когда старый Велимир только взял его в ученики, сразу сказал, что люди бояться и сторониться станут из-за знания, но тут почти в открытую ненавидели. Ежели бы не боялись, давно бы бока намяли. Добродей быстро вернулся, поставил ведро с водой на лавку у печи и взялся перебирать травы, пучками висевшие под потолком. Найдя нужные, начал готовить одному ему известный порошок, еле слышно проговаривая нужные слова. Несколько дней колдун то выставлял свой порошок улицу, то мочил его, а после сушил в печи, даже закапывал в лесу. Когда все было готово, он подозвал домового и тот неохотно вылез из своего угла. - Возьми это, - сказал Добродей и протянул посудину с приготовленным порошком, - пойдешь к дому Сома, и рассыплешь вдоль двора и на пороге. - Только Тихон со мной в деревне разговаривал и не ругался, а теперя и он будет меня прогонять, да обзывать вся-ако! - плаксиво затянул шишок. - Не будет. Если все верно сделаешь, то Сом уйдет в скорости, тогда спокойно заживем. - А может... помирились бы вы, да и жили спокойно... - робко попросил домовой. - В который раз говорю: не жить Сому здесь. Я эту деревню выбрал и никуда не уйду! - отрезал Добродей и ударил ладонью по столу. Несчастный домовой молча взял посудину и вышел из избы.
Дом Сома стоял на отшибе, на другом краю села. Постоянно оглядываясь, прячась в лопухах от людей и домовых, шишок медленно, нехотя шел, куда ему велел хозяин. При этом он тихо бубнил себе под нос: - Все порядочные домовые спокойно живут, а тут... Веселин, сделай то, Веселин пойди туда. А ежели я не хочу никому пакостить? Угораздило связаться с колдуном. Думал, другие домовые будут уважать, а они грязью кидаются да обзывают всяко. Один друг у меня был - Тихон, да, видимо, и с ним разругаться придется. Возле Сомова дома никого не было видно, Веселин споро выполнил поручение и поспешил обратно. А там Добродей места от злости не находил. Оказалось, пока Веселин ходил к дому Сома, Тихон что-то сделал на его пороге. Оба колдуна оказались запертыми в своих избах. Домовым входить и выходить ничего не мешало, как и любому селянину. Заклятье действовало только на тех, кто в доме оказался. И если у Сома в избе на печи сидел кот, то к Добродею заскочил старый черный козел, гроза деревенской ребятни. Выгнать его колдун не успел, и теперь вынужден был коротать дни в обществе вредной скотины. Бедный Веселин с ног сбился, спасая хозяйское добро от козла - тот постоянно норовил что-то разбить или стянуть. Житья от него не стало. Заклятье действовало седмицу. За семь дней козел перепортил все, что только смог. Изжевал праздничную рубаху Добродея, перемешал колдовские порошки, съел траву, из которой эти порошки с таким трудом делались. Не давал хозяину спать, постоянно прогоняя колдуна то с печи, то с лавки, когда тот пытался вздремнуть. Веселин прятался от вредной скотины на чердаке, но и ему мешало раздраженное козлиное дребезжанье. Иногда скотина пыталась выйти, после злилась и мстила всем, кто рядом был. Когда же чары рассыпались и козел с торжествующим криком выскочил во двор, Добродей и шишок вздохнули с облегчением. - Ну, что, Добродеюшко, запер Сома? Кому теперя из села уходить? Тебе или ему? - с ехидцей спросил Веселин. Добродей хмуро посмотрел на своего домового и ничего не ответил, только вздохнул тяжело. Потом поднялся с сундука с книгами, которые охранял от посягательств непрошенного гостя, и хмурым взглядом окинул свое разоренное жилище. На стенах - глубокие вмятины от рогов. На полу - черепки от посуды, зола и остатки трав, да россыпи козьего помета, а над ним жужжащие мухи. Молча взялся колдун за растрепанный веник и принялся приводить избу в порядок. В разгар уборки скрипнула дверь и на пороге появился Сом. Он стоял и злорадно улыбался, глядя на соперника. - Зачем пришел? - неприветливо буркнул Добродей. -Узнать, не нужно ли чего. Может, травки какой тебе принести, или веничек новый связать? Люди бают, будто ты в избе козла завел и не выпускаешь. Ты только скажи, мы с Тихоном вмиг тебе сена соберём... Договорить он не успел, Добродей с силой запустил в непрошенного гостя изжеванным веником - Сом едва сумел уклониться. Он сделал неловкий шаг назад, и, не удержавшись, свалился с невысокого порожка. Добродей надвигался с перекошенным от злости лицом. Сом попятился, перебирая по земле руками, затем перевернулся и проделал несколько шагов на четвереньках, и только потом вскочил на ноги и со всей силы припустил прочь. Разъяренный Добродей почти нагнал его и уже протянул руки, чтобы схватить обидчика за шиворот, но перепуганный Сом с неожиданной для старца ловкостью извернулся. Оторопевший Добродей лишь на секунду замешкался, как Сом прибавил ходу и таки спасся бегством. Несколько дней колдуны сидели по избам тихо, баюкали уязвленное самолюбие да обдумывали, как бы побольнее уколоть соперника, пока мечты о сладкой мести не были прерваны переполохом в селе. - Скоморохи, скоморохи пришли! - радостно кричала детвора.
После истории с козлом Неждана стала без опаски ходить к Сому за отваром для сына. Первуша медленно поправлялся, много сил из него хворь вытянула. Лежал все время, да на солнышко в маленькое оконце смотрел. А услыхал радостные крики с улицы, собрался с силами, привстал, да неверными шагами вышел во двор. Неждане больно было смотреть на сына - высох, побледнел, не узнать в нем задорного и веселого прежде мальца. С трудом, пошатываясь на ходу, часто отдыхая, дошел он до скоморохов. Присел-повалился на старое бревно, на котором за беседой коротали время кумушки. Неждана позади шла, не пытаясь помочь: знала, что обидит сына. Гордый, самостоятельный растет, надежная опора в старости. А силы прибудут, дай только срок. Вон, немного прошел, а щеки порозовели, да и в глазах прежний задорный огонек загорелся.
Посреди села, подле колодца, собрался люд. По кругу водили медведя, гудели дудки. Два дюжих мужика вкапывали какие-то столбы, натягивали между ними веревку. Деревенская ребятня крутилась рядом, пытаясь помочь, но больше мешая. Добродей не стал дожидаться пока все устроят, и пошел к своей избе. Весь вид его при этом говорил, будто он видел всякие чудеса и диковины, ничем его не удивишь. На самом деле он просто отошел в сторону, и с не меньшим интересом наблюдал за происходящим. Не часто люд заезжий бывает здесь, а уж скоморохи и подавно редкие гости, поэтому на представление собрались все селяне от мала до велика.
Веселин тоже к колодцу пробрался, авось другие домовые на плясунов да песенников засмотрятся-заслушаются, и не заметят его. Устроился подле куста крапивы и сидит, не шевелится. Зашуршало рядом что-то, смотрит - Тихон крадется, тоже незамеченным остаться хочет. Окликнул его тихонько да подвинулся, освобождая место. Тихону дважды повторять не нужно, мышью шмыгнул к Веселину. Оба устроились поудобнее, да на представление засмотрелись.
Выступали плясуны и гудошники, медведь в бубен бил, да через голову кувыркался, люд деревенский потешал. Вечером, как стемнело, костры развели, скоморохи факелы зажгли, подбрасывали их и ловили, не ошиблись ни разу, огонь никого не коснулся. После девица в круг вышла, сама черноволоса да черноглаза, на деревенских баб не похожа, одета - смотреть срамно, в штаны мужицкие и рубаху короткую, а все равно глаз не оторвать. Подсадили её на веревку, между столбами натянутую, а она возьми и встань на неё, стоит спокойно, будто на земле. Принесли два веера зажженных, музыка заиграла, а девушка в пляс пустилась. И видится уже не человек, а птица огненная, красоты неземной. Вот-вот эта птица на небеса улетит. Добродей залюбовался танцем. И так ему захотелось, что бы эта плясунья только ему танцевала, что аж скулы свело. Сам не заметил, как начал слова заветные шептать: - Как на море-окияне, как на острове-Буяне, во широком поле, в подвосточной стороне, стоит дуб, под дубом - доска, под доской- тоска. Плачет, тоска, рыдает. Тоска белого света дожидается. Белый свет ясно-солнышко ждет. Так бы девица красная меня дожидалася. Не могла ни есть, ни пить, и свет белый не мил был. Слова мои полны-наговорны как окиян-море. Кто его выпьет - мои слова превозможет... И надо было такому случиться, что при последних, самых главных словах, его взгляд упал на Сома, стоявшего тут же, неподалеку. Губы вражины шевелились, будто говорил с кем. Сом почувствовал чужой взгляд. Не переставая шептать, отвернулся от плясуньи и невольно посмотрел в сторону Добродея. Встретились колдуны глазами и обоих будто ударило что-то. Толи убить, толи защитить друг друга от всего на свете захотели. Смутились оба и разошлись тихонько по домам. Ничего их не интересовало: ни скоморохи, ни девица-птица с огненными крыльями. Всю ночь промаялись, размышляя, что им делать теперь. Заклятье-то с двух сторон наложено. Обоюдное, само не развеется. Пытались снять его, да не вышло: слова в голове путаются, что-то непонятное выходит. Да еще и боится каждый, что себя освободит, а соперник помрет. Прежде не остановило бы это, а теперь берегут друг друга. Попытались разъехаться по разным селам, да не вышло: не могут жить спокойно, чтоб не видеться. Так и живут теперь, ненавидят друг друга как прежде, а связаны накрепко. Одно хорошо, перестали пакостить по селу, люд теперь без опаски к ним лечиться ходит.