Кравченко Дмитрий Михайлович
Ночь перед Рождеством

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:

0x08 graphic

Действующие лица

   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН
   - упоительно уродливая однорукая женщина средних лет с загадочным прошлым, неясным настоящим и туманным будущим
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ
   - ученый-физик, инженер-ракетостроитель пятидесяти трех лет, лысина, брюшко, золотая оправа очков - настоящий фанатик
   БАРОН АДОЛЬФ ФОН ТАУТЕЛЬБАУЭР
   - семидесятипятилетний старик, полковник в отставке, седая бородка, кайзеровские усы, когда-то рубака-кирасир, а ныне паралитик в инвалидном кресле, подагра, склероз и временные приступы маразма
   СЕСТРА АГАТА
   - сиделка из монастыря святой Анны, мрачная особа с гнилыми зубами, высушенная аскетическим образом жизни и частыми постами - религиозная фанатичка
   КУРТ, ФРИЦ, ЗИГФРИД
   - обер-лейтенанты танкисты, одинаково молоды, высоки, светловолосы, голубоглазы, румыны, голоса тонкие, хохот лошадиный, манеры жеманные
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА
   - молодые девушки из заведения для солдат, глупые, веселые, похотливые
   АЛОИЗ КЕХЛЕР
   - двадцатилетний студент-девственник, золотушные уши, кривые зубы, узкий подбородок, веснушки, очки с толстыми линзами, запах изо рта, потные ладони, плоскостопие
   ОФИЦЕ ГЕСТАПО И ДВА АВТОМАТЧИКА
  
   Берлин, декабрь 1944 года, канун Рождества, воздушный налет Союзников. Слышится приглушенный вой сирен воздушной тревоги и далекие разрывы авиабомб. В бомбоубежище создано некое подобие домашнего уюта. В углу стоит ель, украшенная битыми игрушками, между плафонами натянуты самодельные гирлянды, на стенах портреты фюрера и нацистские флаги, в углу импровизированный бар из снарядных ящиков . из радио доносятся военные марши, прерываемые пропагандистскими выступлениями.
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА (хором): Эти налеты просто невыносимы, даже в канун Рождества они не могут успокоиться, неужели они не хотят отпраздновать его дома?
   СЕСТРА АГАТА: Для этих антихристов не осталось ничего святого (исступленно крестится, закатив глаза, на портрет фюрера).
   АДОЛЬФ ФОН ТАУТЕЛЬБАУЭР (размахивая воображаемой саблей): Э-э-э-э-эскадрон!!! Руби их в капусту!!!
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ничего, ничего. Скоро мы им покажем, мы еще сбросим их в море как в сороковом в Дюнкерке.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: О чем вы, герр...?
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Шварц, Вернер фон Шварц, инженер.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Очень приятно, герр Шварц, Элоиза Блюменштейн. Инженеры вроде вас только и знают, что крапать в газеты о том, что скоро у нас будет оружие возмездия.
   СЕСТРА АГАТА: Это архангел Гавриил спустится с неба, чтобы поразить своей огненной десницей врагов фюрера (исступленно крестится, закатив глаза, на портрет фюрера).
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Да перестаньте вы, сестра, скорее с неба спустятся русские десантники, или упадут английские бомбы, как сейчас. Смотрите лучше за своим старикашкой, а то он скоро совсем вывалится из кресла.
   АДОЛЬФ ФОН ТАУТЕЛЬБАУЭР (размахивая несуществующей саблей, выпучивая глаза и раздувая усы): Кирасиры! За мной!!!
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: И все-таки я верю, что скоро наши доблестные солдаты разобьют врагов и Третий Рейх снова обретет былую силу. И, кроме того, (оглядывается и говорит шепотом), скажу вам по секрету, оружие возмездия уже практически готово (снова озирается и говорит еще тише), я тоже работаю над его созданием.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Да что вы говорите? (изумленно взмахивает рукой и культяпкой) Скажите, герр Шварц, вы верите в Бога?
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Нет, но почему вы об этом спрашиваете?
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Правильно, я тоже не верю. Но если вы не верите в Бога, верьте в ГЕСТАПО.
   СЕСТРА АГАТА: (сплевывает через плечо Адольфа фон Таутельбауэра и исступленно крестится, закатив глаза, на портрет фюрера).
   АЛОИЗ КЕХЛЕР (нервно протирает очки): Я, я тоже считаю, что не все еще потеряно, и я верю в фюрера, он приведет нас к победе.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Вы, юноша, лучше ответьте, почему вы не на фронте, вы ведь призывного возраста?
   АЛОИЗ КЕХЛЕР: Я... я, у меня близорукость и плоскостопие.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН (перебивает): Да вы просто трус и симулянт.
   СЕСТРА АГАТА: Верно, ведь ваша близорукость не мешает вам пялиться на голые ляжки этих греховодниц (кивает в сторону девиц), прости меня Матерь Божья (исступленно крестится, закатив глаза, на портрет фюрера).
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Браво, сестра!
   Алоиз резко вскакивает, хочет что-то сказать, но вдруг сильно краснеет и садиться, девицы притворно зардевшись, обиженно одергивают юбки.
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА (хором): Да что вы, в самом деле, сегодня ведь святой праздник, давайте, раз уж мы оказались сейчас здесь, попытаемся встретить Рождество как добрые христиане.
   СЕСТРА АГАТА (снова плюет через плечо Адольфа фон Таутельбауэра и злобно шипит): Блудницы.
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА (хором): Ведь среди нас есть герои-фронтовики, доблестные солдаты (встают и направляются к бару, где, обнявшись, пьют танкисты).
   СЕСТРА АГАТА: Блудницы, не упускаете возможности согрешить.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ах, оставьте, сестра, у каждого своя работа. Ваш старичок наверняка в молодости не только рубил головы французам, но и захаживал к французским шлюхам.
   Адольф фон Таутельбауэр слюняво улыбается, мечтательно закатив глаза.
   Сестра Агата злобно фыркает и разворачивает коляску к портрету фюрера.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: И все-таки эти фрейлин правы, давайте поприветствуем наших героев.
   Все встают, вскидывают руки в нацистском приветствии, кричат "Зик! Хайль!", после чего начинают аплодировать.
   КУРТ, ФРИЦ, ЗИГФРИД (разворачиваются лицом к поздравляющим, обнимаются и затягивают песню): Воль-га, Воль-га -- дойчлянд райвер... (начинают пьяно скалиться, обниматься и целоваться. Происходящее начинает затягиваться, все с недоумением смотрят на них).
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА (не выдержав, разнимают их, соблазнительно улыбаясь) (хором): Господа, господа, прекратите, расскажите лучше, как вы сражались с русскими.
   Курт, Фриц, Зигфрид испуганно переглянувшись, снова начинают обниматься. Все с недоумением смотрят на них.
   СЕСТРА АГАТА: Бедняги, сколько им пришлось страдать. Настоящие герои - не любят рассказывать о своих подвигах.
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА (хором): Какая ужасная вещь эта война - мужчины совсем отвыкают от женщин.
   Все смотрят на Алоиза Кехлера
   АЛОИЗ КЕХЛЕР (сильно краснея): Я... я... я записался добровольцем в фольксштурм и завтра должен явиться на призывной участок.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Достойный поступок, когда отечество в опасности, мы все должны стать на его защиту.
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА (подходят к краснеющему юноше) (хором): Бедный мальчик, неужели это правда, неужели ты еще ни разу не был с женщиной (пытаются все втроем его обнять и прижать к груди, но он вырывается). А ведь тебя могут убить. Какой ужас умереть девственником!
   АЛОИЗ КЕХЛЕР: Это неправда! Я... я... я был, я уже... (его снова прижимают к трем бюстам).
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Представляю себе эту несчастную любовь. Наверное он страдал, писал какой-нибудь студентке любовные стихи, не спал ночами, стоя под ее окнами, давил прыщи и боялся к ней подойти, наверное она была увлечена одним из этих красавцев из общества молодых физкультурников. А теперь он будет стрелять из фаустпатрона по русским танкам и его проткнет штыком бородатый мужик.
   АЛОИЗ КЕХЛЕР (рыдая на груди девиц): Не правда! Не правда! Она любила сына хозяина ателье мужского платья, а он был евреем, евреем!.
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН, ХИЛЬДА: Успокойтесь, юноша. Она наверняка была недостойна вас. Это же надо было так опозорить свою семью - любить еврея. И не слушайте эту однорукую женщину. Совсем не обязательно, что вас сразу же убьют. Возможно, это будет через неделю, и, уж поверьте нам, вы не умрете девственником (Алоиз внезапно перестает всхлипывать).
   СЕСТРА АГАТА (возмущенно сплевывает, заламывает руки): Господи, лиши меня слуха, чтобы я не слышала эти ужасные слова (иступлено крестится, закатив глаза, на портрет фюрера).
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Нет ничего проще, сестра, достаточно выйти из убежища, и вы окажетесь так близко к Господу, как не были даже в церкви. Через пару минут вы уже будете на небесах.
   Вернер фон Шварц делает громче музыку, танкисты, обнявшись, подхватывают:
   КУРТ, ФРИЦ, ЗИГФРИД: Ай-не кляй-не (сбиваются) Воль-га, Воль-га - дойчляйнд райвер.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Господа, сегодня праздник, давайте танцевать, разрешите, фрау Элоиза, пригласить вас (подходит к Элоизе Блюменштейн).
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: С удовольствием, герр Шварц, но обещайте, что вы расскажете мне об этом вашем оружии возмездия.
   Все танцуют.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ну что вы, это ведь военная тайна, я не имею права рассказывать.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Вы думаете я шпион? Скажите. Я что, похожа на русскую разведчицу? (смеется и похлопывает его по плечу культей).
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Извините, фрау Элоиза, за мою нескромность. Вы попали под бомбежку?
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН (смотрит на культю): Ах, вы об этом, да не, просто, когда меня забрасывали русские, какой-то юнец фольксштурмовец вроде этого (кивает в сторону Алоиза) подстрелил меня.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Боже мой, фрау Элоиза, я должен буду сообщить об этом в ГЕСТАПО.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Да перестаньте, я пошутила. Это было еще до войны. Мужчина, которого я любила был страшным ревнивцем, к тому же он был кавалерийским офицером. Одним словом, однажды он отрубил мне руку своей саблей. Это было очень давно. Сейчас он был бы как этот старикашка (указывает на слюнявого Адольфа фон Таутельбауэра).
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: А что с ним стало? Вы сказали "он был бы...".
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Да ничего, он связался с коммунистами и однажды его забрали в ГЕСТАПО. Но все-таки, скажите, неужели эта ваша штука настолько сильна?
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ (оглядываясь, шепотом): Просто невероятно, целый город можно разрушить одной штукой.
   АДОЛЬФ ФОН ТАУТЕЛЬБАУЭР: Предатели! Все предатели! К стенке предателей!
   Вернер фон Шварц бледнеет, танкисты, танцевавшие друг с другом, хватаются за пистолеты, Алоиз прижимается к груди Хильды.
   СЕСТРА АГАТА: Не обращайте внимание, господа, он часто бывает не в себе - вспоминает Верден.
   Все снова танцуют.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: А вы испугались, герр Шварц.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ничего подобного, дорогая фрау Элоиза. Мне нечего бояться, я предан фюреру и идеалам национал-социализма. Между прочим, я в партии с тридцать шестого.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: И все-таки вы испугались.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ничего подобного.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Испугались.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ну да, испугался. Я ведь предупреждал, что я не могу рассказывать о моей работе. Но я почему-то не в силах отказать вам.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Мне никто никогда не отказывает.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ах, что за женщина. Вы сводите меня с ума.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН (про себя): Еще один.
   Некоторое время все танцуют молча: Элоиза Блюменштейн с Вернером фон Шварцем, Алоиз Кехлер с Хильдой, Курт с Фрицем, Лизхен с Гретхен, Зигфрид с коляской Адольфа фон Таутельбауэра, сестра Агата злобно поглядывает на танцующих, временами иступлено крестится и молится на портрет фюрера.
   ХИЛЬДА: Милый юноша, бедный юноша, вы испытали такие романтические разочарования, ва так несправедливо обидели. И кто? Какая-то жидовская потаскуха. А, кстати, где они сейчас?
   АЛОИЗ КЕХЛЕР: Я донес о ее связи с евреями в ГЕСТАПО и ее забрали в Равенсбрюк. Я слышал, что через год она умерла от тифа, а ее родители бежали.
   ХИЛЬДА: Вы благородный юноша, на вашем месте так поступил бы каждый настоящий ариец (порывисто прижимает его к пышному бюсту).
   ЛИЗХЕН: Черт возьми, Гретхен, нам сегодня ужасно не повезло. Сегодня мы могли с тобой прилично заработать. Сейчас в Берлине столько отпускников.
   ГРЕТХЕН: Да, Лиз, паршиво. Да еще эти танкисты оказались педиками. Только Хильде удалось заполучить этого сопляка, посмотрим, что у них выйдет.
   ЛИЗХЕН: А ты посмотри, Гретхен, как увивается за той однорукой наш инженер. Ишь, какая стерва, я уже хотела было заняться им, так она меня опередила.
   ГРЕТХЕН: слушай, Лиз, а тебе не кажется, что она похожа на еврейку, что-то в ней есть такое.
   ЛИЗХЕН: Пожалуй ты права, надо будет сообщить о ней куда следует.
   ГРЕТХЕН: Верно, сразу же после налета пойдем и донесем. Будет знать как отбивать клиентов. А может быть, там и заработать удастся.
   ЛИЗХЕН: Согласна, но что же нам сейчас делать? (резко разворачивается и кричит) Ну есть тут мужчины, или нет?
   Все останавливаются, мгновение смотрят на нее в растерянности, затем снова начинают танцевать.
   ЛИЗХЕН: Нет, это просто невозможно, я точно сегодня напьюсь (идет к бару), Гретхен, иди сюда, (вместе с Гретхен пьет большими стаканами эрзац-шнапс).
   Постепенно все подходят к бару, кроме Зигфрида, который продолжает кружить старика.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Господа, давайте выпьем. Давайте выпьем за будущие победы Третьего Рейха.
   ЛИЗХЕН: Давайте выпьем за то, чтобы скорее закончилась война и с нее вернулось много мужчин.
   Хильда: Ах, мой мальчик (прижимает Алоиза Кехлера к груди), неужели мы с тобой расстанемся. Хочешь, я буду тебя ждать?
   АЛОИЗ КЕХЛЕР: Я не хочу ждать, Хильдочка.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Поздравляю, господа, давайте выпьем за новую любовь.
   Все пьют большими стаканами эрзац-шнапс, кричат "браво, юноша".
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ (с недоумением оглядывается): Господа, господа, я конечно же рад за этих молодых людей, но я имел в виду нас (обнимает притворно улыбающуюся Элоизу Блюменштейн). Эта чудесная женщина согласилась разделить со мной все трудности и радости жизни человека, посвятившего себя служению делу национал-социализма. Я просто обожаю ее.
   Все кричат "ура!" и пьют большими стаканами эрзац-шнапс, все, включая и старика Адольфа фон Таутельбауэра, которому постоянно подливают то Зигмунд, то сестра Агата.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Да, господа, это правда, он такой симпомпулечка, просто душка (обнимает его и гладит культей по груди).
   КУРТ, ФРИЦ, ЗИГФРИД (протяжно запевают): Ай-не кляй-не )снова сбиваются) Воль-га, Воль-га - дойчляйнд райвер...
   Все подхватывают и некоторое время дружно поют хором и пьют большими стаканами эрзац-шнапс. Вдруг, песня резко обрывается, потому, что Курт, Фриц и Зигфрид падают на скамью мертвецки пьяными и мгновенно засыпают, слышен их женственный храп.
   АЛОИЗ КЕХЛЕР: Ну, боже мой, Хильдочка, я не могу больше терпеть (суетливо пристает к ней, обнимает, пытается дотянуться до шеи, чтобы поцеловать).
   ХИЛЬДА (молодецки хохочет, проливая на платье шнапс): Ах, ах, какой горячий, ну что ты, здесь же кругом люди, на нас смотрят (увлекает его за стойку.
   За стойкой слышен шум разбивающейся посуды, энергичные "Йа, йа, гуд, гуд" и глухие удары о дерево. Сестра Агата приседает возле стойки, приникнув к ней ухом, скалится, иступлено крестится и сплевывает иногда шнапсом на пол.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Ах, дорогая, вот скоро мы победим русских, я знаю, меня представят к награде, дадут дом больше нынешнего. Мы переедем с тобой в него, заведем детишек, ты любишь детей?
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН (сквозь зубы): Обожаю. Эти маленькие писающие шалуны такая прелесть. Я бы их всех так бы... (показывает руками удушение), так бы... и расцеловала.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Боже мой, дорогая, какое счастье, что мы с тобой встретились (обнимая ее, и, танцуя танго, увлекает ее за ель).
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Да, мой пупсик, но все-таки, как же летают твои, как ты сказал - ракеты?
   ЛИЗХЕН: Посмотрим, посмотрим, каких детишек вы наплодите, когда мы донесем на вас в отдел расовой чистоты.
   ГРЕТХЕН: Верно, подружка, мы ей покажем, как вертеть тощим задом перед нашими клиентами.
   В это время оставленый без присмотра, уже довольно пьяный Адольф фон Таутельбауэр незаметно подъезжает к спящим танкистам, вынимает у одного из них пистолет и играет с ним. Сестра агата замечает это.
   СЕСТРА АГАТА: Матерь Божья, господин барон, сейчас же бросьте пистолет.
   АДОЛЬФ ФОН ТАУТЕЛЬБАУЭР: Ду бист ор шмидт орен! (стреляет в сестру Агату).
   СЕСТРА АГАТА: Черт побери! Он ранил меня (хватается за грудь), нет, убил меня. Господи! Я иду к тебе! (падает на пол, начинает громко молиться) Отче наш, Отче наш, (два раза подряд давится кровью и умирает).
   АДОЛЬФ ФОН ТАУТЕЛЬБАУЭР: Ду бист ор шмидт орен! Ду бист ор шмидт орен! Ду бист ор шмидт орен! (беспорядочно стреляет).
   Три пули попадают в стойку бара и после испуганного "Ой" движение за ней прекращается. Из-за стойки показывается рука мертвого Алоиза Кехлера и прострелянная голова Хильды. Кусочки мозга и черепа попадают на продолжающих храпеть танкистов и на Лизхен с Гретхен.
   ЛИЗХЕН, ГРЕТХЕН (хором): Он убил их, он убил их, бежим! (пытаются скрыться за дверью, но падают, сраженные метким кирасиром).
   Расстреляв все патроны, Адольф фон Таутельбауэр затихает с блаженной улыбкой.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ (выглядывая из-за ели): Господи, я не верю своим глазам, он убил их всех! Надо немедленно сообщить в полицию!
   Внезапно открывается шкаф. Из шкафа выходит офицер ГЕСТАПО и два автоматчика.
   ОФИЦЕР: Вернер фон Шварц?
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Да, это я...
   ОФИЦЕР: Вы арестованы, вы обвиняетесь в измене Рейху и шпионаже в пользу Манчжурии.
   ВЕРНЕР ФОН ШВАРЦ: Это ошибка, это недоразумение, я член национал-социалистической партии с тысяча девятьсот тридцать шестого года!
   ОФИЦЕР: Взять его!
   Автоматчики хватают его и тащат в шкаф.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН: Прощай, мой любимый, прощай, моя радость, я буду ждать тебя! Будь сильным!
   ОФИЦЕР: Прекратите, фрау Блюменштейн. Вам надлежит завтра утром прибыть в канцелярию с подробным отчетом.
   ЭЛОИЗА БЛЮМЕНШТЕЙН (внезапно сменив тон): Не учите меня, что мне надлежит делать, я была на этой работе, когда вы еще мочили пеленки.
   ОФИЦЕР: Счастливого рождества! (щелкает каблуками, разворачивается и уходит вслед за автоматчиками в шкаф)
   КУРТ, ФРИЦ, ЗИГФРИД (зашевелились, просыпаясь): Воль-га, Воль-га -- дойчляйнд райвер!...

З А Н А В Е С

   Ты есть задница с ушами! (нем)
  
   1
  
  
   1
  
  
  
   0x01 graphic
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"