В пустой комнате с высоким потолком и двумя большими окнами стоял платяной шкаф.
Его привезли из комиссионного магазина всего час назад. Четыре человека пропустили крепкие ремни между причудливо изогнутыми ножками и подняли его по широкой лестнице. Грузчики на руках внесли шкаф в комнату, изо всех сил стараясь не поцарапать жёлтизну паркета. И аккуратно опустили его прямо посередине комнаты.
Новые хозяева шкафа пока ещё не решили, в какой из углов они установят эту громадину. И пока что он замер в самом центре комнаты, не прикасаясь к стенам.
Шкаф был очень старым, но пока ещё достаточно крепким. Если бы он мог говорить, то, наверное, похвастался, что в его стенках до сих пор не появилось ни одной трещинки.
Лизка уже в десятый раз тихонько обошла вокруг этого шкафа, кончиками пальцев осторожно дотрагиваясь до блестящих стенок. Вдруг она остановилась и печально вздохнула, рассматривая свежую царапинку на полировке.
"Это, неверное, - на лестнице, когда поднимали... Замазать чем-нибудь надо будет обязательно... Колька с работы придёт - всё ему покажу. Он точно что-нибудь придумает. Он всё умеет".
Этот шкаф казался Лизке почти живым существом. Он, наверное, ещё не пришёл в себя после долгой поездки по шумным улицам, а его темно-вишнёвые стенки ещё помнили тепло рук грузчиков.
Теперь этот шкаф принадлежал им. Только им и никому больше. Это была первая мебель, которую они купили вместе с Колькой.
"Это очень серьёзная покупка, вам с Николаем надо всё очень тщательно обдумать", - улыбнулась Лизка, вспомнив слова и интонацию свекрови. - "Серьёзная... И очень крупная покупка... Метра два с половиной в вышину, никак не меньше..."
Она остановилась перед дверцами шкафа и погладила медные ручки, с маленькими зелёными точками старины. А потом Лизка закрыла глаза и глубоко втянула воздух, наслаждаясь запахом шкафа. Она влюбилась в этот запах ещё там - в комиссионке. Он показался ей запахом уюта и семейного счастья.
Как же Лизка боялась, что грузчики уронят на лестнице этот шкаф... что шофер грузовика перепутает адрес... что какой-нибудь покупатель появится в магазине раньше, чем им удастся накопить столько денег.
"Колька-то, небось, не боялся", - подумала Лизка, настежь распахивая обе дверцы. - "Он смелый, он никогда ничего не боится..."
К внутренней стороне левой дверцы шкафа шестью толстыми белыми крючками было прижато большое зеркало.
Если встать прямо возле дверцы и взглянуть в зеркало, то Лизка могла бы увидеть себя там почти что по пояс. И если теперь, не сводя глаз со своего отражения, шагнуть чуть назад... и ещё чуть-чуть... и ещё... то можно рассмотреть себя в полный рост. Лизка ещё в магазине попробовала это сделать. И у неё всё получилось.
У Лизки ещё никогда в жизни не было такого красивого зеркала. В родительском доме - не в счёт. Там оно было, может быть, и побольше, но каким-то тусклым и поцарапанным. И принадлежало оно не только Лизке. А это...
"Какое оно большое... страсть, какое большое", - подумала Лизка и, подобрав подол длинной юбки, уселась прямо на нижнюю доску шкафа. Развернулась на ней так, что её босые ступни упёрлись в одну боковую стенку, а спина - в другую. - "Ой, как удобно... Только у нас пока ещё и вещей-то столько нет... Можно будет Таньку в него на постой пустить. Пусть зимнее сюда повесит. Она же теперь нам не просто подруга, она теперь - соседка".
Шкаф, широко раскрывший обе дверцы, приютил в своих пустых недрах молодую девушку. Когда тебе двадцать лет, когда твоя свадьба была всего лишь два месяца назад, и когда в твоей жизни вдруг появился такой шкаф, то весь мир кажется прекрасным. И это счастье никогда не может закончиться.
"Пусть этот день запомнится на всю жизнь!"
Лизка вскочила, перебежала через пустую комнату и схватила с подоконника огрызок химического карандаша. Тщательно послюнявив его, она поднялась на цыпочки перед дверцей и аккуратно вывела маленькие цифры возле верхнего угла зеркала: "06.08.38". А потом, бросив карандаш прямо на пол, снова уселась "внутрь" шкафа.
Посмотрев ещё раз на эти цифры, Лизка закрыла глаза и стала загибать пальцы, бесшумно шевеля губами. Она отсчитывала ещё девять месяцев.
"Сегодня же Кольке всё расскажу... Или, может быть, подождать ещё немного, когда всё точно будет? Например, до понедельника? Вдруг, я зря так надеюсь?"
Если этот старый шкаф мог бы такое сделать, то он, наверное, добродушно бы улыбнулся, почувствовав настроение своей новой хозяйки.
"Если всё пойдет по срокам, то значит - к следующему Первомаю получается... Хорошо - летом фрукты пойдут. А к первым холодам мы уже большие будем... Ну, здравствуй, сынок!.. Ты же сынок, да?.. Или доча-лапонька?"
* * *
Солнечные лучи пробивались сквозь запылённые окна, на стёклах которых наискосок крест-накрест были наклеены две широкие бумажные полосы.
Мишка спал в своей кроватке и сопел, заботливо укрытый одеяльцем, вырезанным из старого пальто. Кажется, это пальто Лизке на свадьбу подарила бабушка Николая. Как давно же это было... ещё до войны.
Лизка с иголкой в руках колдовала над холщёвым вещмешком и болезненно морщилась, проталкивая тоненькую иголочку сквозь суровую ткань. Крупными печатными буквами на маленьком прямоугольничке было написано: "Кузнецов Миша 39г.р."
Тот лейтенант, который полчаса назад выдал Лизке пустой вещмешок, велел привязать эту бирку к одной из лямок. Но Лизка, не доверяя тоненькой верёвочке, крепко-накрепко пришила плашку, шилом проделав в ней две дырочки.
"Не заругали бы..." - подумала она, осматривая законченную работу. - "Ничего... если хочет - пусть ругается. Только бы мешок не потерялся... Ох, Миша-Мишенька".
Дверь распахнулась без всякого стука, и в комнату вбежала Танька. На секунду замерев возле порога, она, тяжело дыша, уселась на стоящую возле стены табуретку.
Танька открыла было рот, но увидела спящего на кровати Мишку и не стала кричать, а громко зашептала:
- Ну, Лизонька, я же тебе вовек этого не прощу... Почему это я про Мишку от чужих людей узнавать должна?
- Танюша, мне же только два часа на сборы дали, - таким же шёпотом ответила Лизка. - Что же мне, через шесть цехов до тебя бежать было?.. Я Кузьминичне всё рассказала, так она пообещалась тебя разыскать.
- Ох, Лизка, я же всю дорогу сюда бежала - задохлась... Вода есть?
- Только вчерашняя... Будешь?
- Давай... - Танька обеими руками взяла протянутую ей жестяную кружку с водой и начала жадно пить, роняя капли на воротник зелёного ватника. Она выпила всё до дна не отрываясь, глубоко вздохнула, успокаивая дыхание и только потом зашептала. - И куда теперь Мишку?
- Через полчаса - на Сенную. А там их на машину посадят и к Ладожскому... А куда потом - ещё никто не знает. Может в Ташкент, а может в Сибирь.
- Господи, да ему же два года только... Как он там будет?
- Да как? Плохо. Но, там хоть не бомбят... Пора Мишку будить.
- Подожди... На вот... ему, - и Танька протянула пакетик, сложенный из коричневой обёрточной бумаги.
- Что это?
- Хлеб. И сахара кусок. Это Кузьминична насобирала, пока до моего цеха бежала.
- Я мешок уже завязала.
- Ничего, подруженька, заново перевяжешь. Мишке-то хлеб этот в дороге...
И в этот момент, перебивая Таньку своим громким и протяжным воем, над крышей дома пролетел двадцатикилограммовый снаряд. Он разорвался на другой стороне улицы, во все стороны разбрасывая стальные бусинки шрапнели. Один из таких шариков выбил в оконном стекле маленькую - словно от удара тоненьким пробойником - дырочку, перелетел через всю комнату и застрял в белом косяке двери маленькой точечкой крови. Молодой и горячей Лизкиной крови...
Запоздало застонали сирены, разнося по блокадному Ленинграду весть о начале очередного артиллеристского обстрела. С улицы стали доноситься чьи-то тревожные крики. И выли... громко выли летящие над крышами жилых домов снаряды...
Танька расширенными от удивления глазами смотрела, как медленно-медленно поворачивается от окна её подруга.
Кузьминична стояла, сложив на груди руки, и внимательно рассматривала маленькое бурое пятнышко на косяке двери. Только дереву удалось остановить смертельный полёт стальной бусинки. Можно сказать, что входная дверь была легко ранена; и теперь, наверное, понадобится отвёртка, чтобы выковырять из её "тела" стальной шарик. Хотя, наверное, гораздо проще эту дырочку было закрасить.
- Лизка-то хоть не мучалась? - негромко спросила Кузьминична и всем телом повернулась к сидящей на Мишкиной кровати Таньке.
- Нет... Наверно, нет. Представляете, баба Клав, она мне Мишку спящего протягивает, а я смотрю на неё и не пойму: что же это за маленькое пятнышко у неё ко лбу прилипло. Маленькое такое, аккуратненькое, над левым глазом... Там ведь и крови-то почти не было. Ни спереди, ни сзади... А Мишка даже и не проснулся. Привык уже к сиренам.
- На Сенную-то его ты повела? Или кто?
- Я, кому же ещё-то... баба Клав, а вы мастеру скажете, что эти полдня я не просто так прогуляла? Я же не сама...
- Скажу, не бойся, - перебила Кузьминична Таньку и осторожно прошлась по комнате, цепким взглядом изучая шкаф, красный абажур с кистями и широкую двуспальную кровать. Ещё час назад на ней лежало завёрнутое в несколько простыней тело Лизки.
- Баба Клав, а мне теперь с Мишкиной бумажкой что делать? Когда его на машину посадили, то лейтенант мне её отдал. Сказал, что после войны мы по ней Мишку очень легко найти сможем. Там какой-то номер написан, печать и дата сегодняшняя... Может, на завод её отнести, да в канцелярию отдать?
- Покажи, - протянула руку Кузьминична. - Не-е-е, не надо на завод - там обязательно потеряют. Ты её здесь где-нибудь спрячь... Да вон, хоть в шкаф положи. На верхнюю полку... Вот только не забыть бы потом-то, куда положили-то.
Танька послушно поднялась со своего места и распахнула дверцы шкафа...
- Ой, дура девка, - испуганно зашипела Кузьминична, глядя, как вечернее солнце отразилось от зеркала и весёлыми зайчиками заплясало на извёстке стен. - Танька, ты это что же, зеркало-то не завесила?
- Зачем? - искренне удивилась Танька.
- Так покойница же в доме была...
- Предрассудки, - буркнула Танька уверенным голосом комсомольской активистки. Посмотрела в зеркало, поправила каштановый локон и протянула руку, собираясь пальцами вытереть со стекла тоненький слой пыли. - Ой... баба Клав... а чего это оно такое... горячее?
- Что ты брешешь, дура?
- Сама дура! - вдруг завопила Танька. - Не веришь - так иди потрогай!! Горячее!!! Как бутылка с кипятком горячее!!!
"Ой, Мишенька, ой, сыночек родной... Прости мамку свою глупую, неразумную... Не уберегла я себя, кровиночка ты моя... Как же мне теперь без тебя-то?.. Темно здесь, солнышко моё... Темно и душно, ненаглядный..."
* * *
Два старика сидели в полупустой комнате. Один из них - без обеих ног - сидел прямо на полу, на каком-то давным-давно растерявшем свои цвета коврике. А другой старик уселся на маленьком фанерном чемодане, прислонившись спиной к стенке.
Седая щетина, сгорбленные плечи и густая сеть морщинок вокруг глаз... Глядя на них, никто бы не поверил, что сейчас им обоим было всего-навсего по двадцать восемь лет.
Они сидели рядом друг с другом, но старательно смотрели в разные стороны. Безногий - на большой платяной шкаф с обломанной медной ручкой, а тот, который на чемодане - себе под ноги.
- Ты, Николай Афанасьевич, зла на меня не держи, - негромко говорил безногий и коричневыми от никотина пальцами свёртывал огромных размеров "козью ножку". - Я ведь до войны на Васильевском жил... А вот когда кровью искупил, - шлёпнул он ладонью по бедру, - то вернулся... на груду кирпича посмотрел, да в исполком-то и пополз. Куда мне теперь, говорю... Ты, Николай Афанасьевич, спичками не богат?.. Благодарствую... Так мне на вот эту комнатку-то и указали. Хозяин, говорят, на фронте сгинул, а супружница его под обстрелом погибла.
- А Мишка? - не поднимая головы, спросил Николай.
- Не знаю, Николай Афанасьевич, ничего не знаю. Про дитё там мне ничего сказано не было...
Огромный шкаф стоял в углу комнаты. Возле него, прямо на полу сидели два старика. А на стоящем между ними чемодане, на аккуратно разглаженной руками вчерашней газете, стояла полупустая бутылка водки и нехитрая закуска.
Николай старательно потыкал свёрнутую стрелку зелёного лука в горку соли и, отправив всё это в рот, обратился к соседу:
- Ты где ноги-то потерял, Василий Тимофеевич?
- Да было дело... - как-то туманно ответил тот, и кусочком чёрного хлеба начал собрать остатки соуса из консервной банки. - А ты... воевал?
- Оренбургское лётное. Две недели ускоренного курса - взлёт-посадка. А воевал я всего три дня. Самолёт мой подожгли в первом же бою, и я на три года в концлагерь попал. А как Вену взяли - так ещё на три года... только теперь - в наш.
- По какой статье? - отводя взгляд, спросил Василий и как-то подозрительно посмотрел на входную дверь.
- А ни по какой... Не довели меня до суда. И дела никакого не было. Следователи три года допрашивали и решить не могли - заводить дело или не заводить. А потом из барака вызвали, чемодан этот выдали и на вокзал на хлебовозке довезли.
- Внутри?
- Что?
- Внутри хлебовозки ехал-то, спрашиваю. Как в тридцать седьмом?
- Почему внутри? Рядом с водителем ехал...
- А мне вот, Николай Афанасьевич, тогда внутри проехаться довелось... Наливай по последней, да баиньки... Ты завтра пойдёшь куда-нибудь? Или отсыпаться с дороги станешь?
- Пойду. В райком пойду. Мишку разыскивать буду. Узнаю, куда его эвакуировали. И ещё надо будет...
Прерывая слова Николая, из шкафа раздался грохот. Такой грохот, словно с большой высоты упало что-то большое и тяжёлое. Чуть заметно вздрогнули дощечки давным-давно не натёртого паркета, а вокруг шкафа заклубились в воздухе едва заметные пылинки. Они кружились веселым танцем и падали на чемодан, газету, два стакана и остатки закуски. И тишина... такая тишина, что зазвенело в ушах.
Мужчины изумлённо уставились на шкаф.
- Что там у тебя? - спросил Николай и с удивлением заметил, что Василий как-то виновато отводит в сторону взгляд. - Что там, я спрашиваю!?
- Гроб...
- Чего?..
Сидящий на своих культяпках Василий не мог дотянуться до дверной ручки. Перебирая руками по полу он пододвинулся поближе и кулаком ударил по двери шкафа. Ударил ещё, и когда она чуть-чуть отскочила, то ногтями зацепился за её край и распахнул настежь...
Заглянув в шкаф, Николай понял, что грохот раздался, когда упала верхняя полка. Каким-то немыслимым образом она сорвалась со своего места и полетела вниз. Николай поднял полку.
В пустом шкафу лежал гроб. Самый обыкновенный гроб. Некрашеные струганные доски, темные шляпки гвоздей на светлом дереве. Гроб был детским, никак не больше метра в длину. И он хорошо уместился на нижней полке шкафа.
- Моя это домовина... - опережая вопрос Николая, заговорил Василий. - Я, мил человек, к смерти своей уже подготовился. Доктора говорят: долго не протяну. А ведь на всём белом свете ни одной родной души не осталось. Жена померла, дети ещё тогда отреклись. Только чужие люди вокруг. Думаю, как подохну, так ведь они же, заразы, в мешке меня закопают... А большой гроб мне-то без надобности. Я ведь и в таком помещусь... Сам видишь.
- А это что? - прислонив упавшую полку к раскрытой дверце шкафа, Николай поднял с крышки гроба какие-то бумажки.
- Не знаю... Не моё это. Наверное, они сверху на полке лежали... Я про них и не знал. Мне же туда не допрыгнуть.
"Кузнецов Михаил", - читал Николай, с трудом разбирая написанные твёрдым карандашом на тонкой бумаге буквы. - "03 сентября 41г. Эвакуация в г. Челябинск...", - дальше были номер группы, печать и подпись...
- Так вот, Василий Тимофеевич, чего я тебе скажу... - Николай аккуратно свернул бумаги и положил их в портсигар. - Я так думаю, что на этой жилплощади мы и втроём запросто сможем уместиться. Телеграммы в Челябинск я завтра же пошлю, Мишку скоро привезут. А за себя, Тимофеевич, даже не сомневайся: ежели не дай бог что с тобой случится - мы тебя в твой гроб уложим как надо... Ты чего это? - спросил он, увидев как от ужаса расширяются глаза, и раскрывается рот Василия. Недоумённо оглянулся и посмотрел себе за спину и снова повернулся к безногому и повторил. - Ты чего?
- Да так... - выдохнул наконец-то Василий. - Померещилось... Бабу какую-то в зеркале увидал.
"Скоро, Мишенька... уже скоро, радость моя ненаглядная... совсем скоро увидимся, лапонька... Дождусь я тебя, хороший мой, дождусь обязательно".
Мишка приподнялся на цыпочки, дотянулся маленькой ручонкой до медной ручки шкафа, потянул её на себя и с любопытством стал рассматривать висящие в шкафу на деревянной перекладине вещи.
"Ну, здравствуй, сынок... Как же ты вырос... Только не смотри сюда, хороший мой, а то испугаешься... Потом, как-нибудь".
* * *
- Мишка!! - звонкий девичий голос взлетел высоко вверх. Наверное, это он коснулся самой крыши, спугнув оттуда дремавших на солнце толстых голубей.
- Мишка, ну где ты там?! Опоздаем же!!
Светка стояла возле скамейки и, высоко подняв свой курносый нос, внимательно рассматривала окна парадного. Именно так: "парадного". Ей очень нравилось это слово. В её родной Сызрани все говорили "подъезд", а тут это называлось "парадное". И курицу в этом городе называют курою.
Светка поступила в университет уже полгода назад, но почему-то её сердце всё ещё билось как-то по-другому, когда она выговаривала эти слова. Вроде бы простые и понятные, но всё равно немножечко другие.
- Мишка, ну же!.. Где ты там?
Этот город влюбил в себя Светку с самого первого часа, но ошарашил своею суетою, шумом и огнями. Какая она была тогда растерянная и беспомощная! Она путалась в названиях улиц, площадей и в номерах трамваев. До тех самых пор, пока на одном из университетских вечеров не повстречала Мишку. Вернее, это он, взрослый и уверенный старшекурсник, высмотрел её в стайке робких подружек.
Хлопнула дверь "подъезда-парадного"...
- Мишка, ну наконец-то...
Она легко и спокойно просунула свою ладошку ему под локоть. Пусть удавятся от зависти все одногрупницы, пусть рассержено качают головою повстречавшиеся на пути старушки, бормоча себе под нос что-то там о "нравственности". Пусть... Это был её Мишка, и она не собиралась его никому отдавать. Он знал ответы на все её вопросы, он был сильным и смелым, и он абсолютно - ну, то есть, совсем-совсем - не умел целоваться...
- Мишка, слушай, - она потянула его за предплечье и на ходу чуть развернулась в его сторону, - если мы уже человека в космос запустили, значит сможем уже совсем скоро на Луну летать? Как ты думаешь, билет туда сколько будет стоить? Дороже чем до Хабаровска или нет? Там же ракету только разогнать надо будет, а дальше-то она по инерции полетит.
- Дура ты, Светка...
"Попробовал бы меня кто-нибудь другой дурой назвать... А у Мишки как-то необидно получается".
- ... до Луны-то явно дороже будет, - продолжил Мишка. - Туда же, наверное, целый месяц лететь придётся. На керосине-то мы, ясно дело, сэкономим, а ты вот посчитай, сколько на такой перелёт чаю с сахаром запасти надо будет.
Светка наконец-то догадалась, что сейчас её разыгрывают и возмущённо захлопала кулачками по Мишкиной груди.
- Ай, - закричал Мишка, пытаясь увернуться от шутливых ударов подруги. И вдруг он перехватил одною рукою сразу оба запястья Светки, а другой схватился за нагрудный карман. За тот самый, по которому только что барабанила Светика. - Погоди... Я студенческий в другой куртке забыл. Я сейчас... Я быстро.
Попасть на университетский вечер с лекцией и последующей за нею танцами без студенческого билета было невозможно. И Мишка побежал обратно к "подъезду-парадному".
- В зеркало посмотрись! - крикнула ему вдогонку Светка.
- Зачем?
- Надо...
Светка замерла под входною аркой двора-колодца, чуть раскачивая сумочку и решала очень сложный вопрос:
"Если в день стипендии купить месячный билет в диетическую столовую и заплатить за общежитие... то остаётся ещё шестьдесят два рубля... ну, шесть двадцать по-новому... и ещё десять рублей из дома пришлют... Это же больше чем по пятьдесят копеек в день получается... Только вот почему же их никогда до стипендии не хватает?"
Мишка вошёл под арку и как-то нерешительно замер возле девушки.
- Пошли? - и она ухватила его за руку, но он даже не двинулся с места.
- Там... в зеркале... - пробормотал он.
- Что?
Мишка посмотрел на девушку, раскрыл было рот и, но промолчал.
- Что там? - повторила она.
- Ничего... Пошли.
Как рассказать Светке о том, что, взглянув в зеркало, он увидел там не только своё отражение. И как ей рассказать, что тот странный женский силуэт растаял прямо на его глазах. Словно пыль со стекла вытерли.
- Побежали, а то точно опоздаем...
"Беги, Мишенька, беги, сыночек родной... И подруженьку свою уводи... Всё хорошо сейчас будет, кровиночка моя, всё правильно будет..."
Восемь секунд. Две секунды Мишка моргал, с удивлением рассматривая в зеркале незнакомую женщину. И ещё шесть секунд они со Светкой стояли под аркою. Восемь секунд иногда могут спасти жизнь.
Они пробежали через перекрёсток ровно через восемь секунд после того, как по нему пронёсся тяжёлый грузовик. Эта машина проехала ещё двести метров и врезалась левой фарой в большой чугунный столб, когда шофёр попытался нажать на отказавшие тормоза.
Они перебежали через этот перекрёсток и не обратили никакого внимания на промелькнувший перед ними грузовик.
"Живи, Мишенька, живи, маленький... А я ещё подожду, подожду немножко, ты уж не переживай за мамку-то свою... А Светочку ты береги. Пусть у меня внучка будет такой же красавицей... Михайловной..."
* * *
Летняя ночь душным одеялом накрыла город. Но и она не принесла с собою долгожданную прохладу. Воздух словно застыл и превратился в горячее желе. Это желе растекалось по всем квартирам и с ним никак не могли справиться маленькие вентиляторы.
Белые ночи были в самом разгаре, и на окнах этой комнаты повисло тяжёлое одеяло. Летняя пора, конечно, красива, но и выспаться перед рабочим днём всё-таки надо.
- Мишка, - зашептала Светлана и легонько, самыми кончиками пальцев, толкнула под одеялом бок мужа. - Закрой дверь, пожалуйста... Скрипит - я уснуть не могу... Мишка!
- Что? - встрепенулся тот спросонья.
- Дверь закрой, не слышишь что ли? Танечку разбудим...
- А... сейчас.
Прошло несколько мгновений, и по тёмной комнате в очередной раз проплыл скребущий звук медленно-медленно открывающейся двери.
- Мишка, блин, ну, встань же!
- Да... уже...
Мишка уселся на кровати и потёр глаза. Вроде как - не прогоняя сон полностью, а просто откладывая его "на потом". Глубоко вздохнул, встал и пошёл в темноте, осторожно шагая босыми ногами.
- Светка... Свет, так она же заперта... дверь-то. И стул возле неё стоит... Это не она скрипит.
- А что тогда?
- Не знаю...
- Танечку глянь.
- Хорошо... Света... Свет, она, кажется, не дышит!!
Михаил и Светлана вдвоём сидели за кухонным столом. Только что они проводили скорую помощь...
"Да не волнуйтесь вы так, мамаша... Нет-нет, забирать её у нас нет никаких причин, вы с ней завтра в поликлинику приходите... Да всё будет хорошо, посмотрите, какая она у вас теперь спокойная... Ну, всего доброго, мамаша..."
- Мишенька... А давай шкаф выбросим?
- Зачем?
- Боюсь я его... дверца скрипит.
- Что значит - боюсь? А дверцу-то и смазать можно, весь шкаф-то зачем выбрасывать?
- А давай, Миша, батюшку позовём, а? Квартиру освятим?.. Ну, не нравится мне всё это. Я как про тот скрип вспомню, так всё внутри холодеет!.. Или давай переедем куда-нибудь, а?.. Тут же матушку твою... Может она это? Неуспокоенная?
- Так что ж с того? Что мне, мамку свою бояться? Она мне же зла не пожелает...
Мишка полез в холодильник за бутылкой "Пшеничной", достал из шкафа три рюмки и аккуратно разлил .
- Давай, мать... Это нам с тобой сейчас не помешает.
- А почему три?
- Потому что так надо... Кто бы дверцей той не скрипел.
"Живи, внученька... Живи, Михайловна..."
* * *
Возле огромного шкафа, прямо на полу, сложив ноги по-турецки сидела девушка в спортивных штанах и топике цвета хакки. Она сидела рядом с кучкой стекла, а рядом, прислонённые к шкафу стояли веник и мусорный совок. Судя по всему, что-то очень важное заставило девушку прервать уборку.
- Алло, Татьяну Михайловну можно? - говорила она в телефонную трубку и левой рукою машинально покачивала в воздухе большим осколком зеркала. - Мама, это я... Мам, ты деду давно звонила?.. Мам, тут его зеркало лопнуло... То самое, которое в шкафу висело... А вот просто так, взяло - и лопнуло. Я только дверь входную открыла, а оно - на мелкие кусочки. Я даже испугалось. Как будто кто-то по квартире прошёл... Мам, я его мобильник набираю - он не отвечает. Слушай, ты до него добеги, пожалуйста, а? Ты же там поближе живёшь... Ну, давай, мам, и мне сразу же звони. Сразу же, хорошо?
Нажав кнопку отбоя, девушка подняла голову и внимательно посмотрела на осиротевшую дверцу. "06.08.38" - увидела она маленькие чернильные циферки.
"Что это за день?" - думала девушка. - "Дедушка тогда, вроде бы, ещё не родился. Война началась не в тридцать восьмом, а сам шкаф сделан гораздо раньше... А может это совсем не дата? Мало ли какие это могут быть цифры... Господи, что же там с дедушкой? Плохая ведь примета - зеркалу разбиться..."
* * *
- Здравствуй, сынок!..
- Здравствуйте... вы моя мама?
- Да, Мишенька, это я.
- Какая же вы молодая... и красивая.
- Спасибо, сынок... Пойдём. Дай мне свою ручку... Не бойся, здесь совсем не страшно. Я тебе всё покажу... Сейчас папу найдём и дядю Васю... Помнишь дядю Васю?
- Помню, мама...