Красницкий Евгений Сергеевич : другие произведения.

Отрок Часть 09

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.10*113  Ваша оценка:


Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

Часть 9

  
   Ну что ж, любезный читатель, если у Вас хватило терпения дочитать авторскую писанину до этого места, попробуем еще раз воспарить над географической картой, как мы однажды уже это делали, но ограничим свой интерес исключительно Русской равниной, точнее, Киевской Русью. Тем паче, что нищая, грязная, полудикая Европа пока обращает свои алчные взоры совсем в другие стороны, а Азия еще не двинула на запад железные тумены Потрясателя Вселенной. Время пока есть.
   На первый взгляд, все непривычно - нет на карте ни Твери, ни Вологды, ни Архангельска, ни Нижнего Новгорода, ни Воронежа... Москвы и той нет, не говоря уже о городах Поволжья! Нет Рязанского княжества - Рязань, всего лишь, один из городов княжества Муромского. И Украиной называлось совсем не то место, что сейчас, а треугольник между Окой и Волгой - глушь, по тем временам, несусветная. Приглядевшись внимательнее, обнаружим еще одну интересную вещь - Русь успешнее продвигалась на Запад, а не на восток! Какое там покорение Сибири! Место впадения Оки в Волгу (сейчас там стоит Нижний Новгород) отвоевать никак не могли! Зато на западе есть город Юрьев (ныне Кохтла-Ярве в Эстонии), есть Перемышль (ныне, хоть и сохранивший название, но находящийся на территории Польши), есть вторгшаяся на земли ятвягов крепость Городно (слава Богу, остался в Белоруссии, хоть и сменил название на Гродно). А вот на Юге дела в начале XII века складывались совсем кисло - Тмутараканское княжество отпало от Руси и стало частью Византийской Империи, а половцы, сколько их ни били, продолжали одолевать набегами Русь. Зато на Севере новгородцы не только добрались аж до Урала, но и закрепили те земли за Русью-Россией на веки вечные! Больше русская часть южного берега Ледовитого океана не переходил из рук в руки никогда!
   Что же касается дел внутренних, то заворачиваются они весьма круто, хотя никто пока об этом не догадывается, благодушно предполагая, что как жили раньше, так и дальше, Бог даст, проживем, да и детям-внукам кое-что оставим.
   Умер Владимир Мономах, сумевший, несмотря на то, что занял великокняжеский стол в шестидесятилетнем возрасте, обессмертить свое имя так, что и тысячу лет спустя, про него помнят не только специалисты. Умер великий, вне всякого сомнения, государственный деятель и Русь, не в первый и, увы, далеко не в последний раз в своей истории, оказалась на перепутье. Один путь - основание царствующей династии и собирание земель в единую Державу, способную по размерам и мощи соперничать с дряхлеющей Византийской империей, другой - дробление на мелкие княжества, все учащающаяся смена князей на Киевском столе и, в конце концов, попадание в ситуацию, когда Литва и Орда будут соперничать между собой за то, чьей провинцией станет Русь.
   Казалось бы, начальные, самые важные шаги на первом пути уже сделаны - Византия признала за Мономахом право на царский венец, киевский престол, вопреки лествичному праву, передан по наследству старшему сыну Мстиславу, серьезных внешних врагов нет, единая идеология - Православие - внедряется, хоть и не быстро, но неуклонно. Господи, как хотелось бы, чтобы все шло так и дальше! Чтобы воссияла могучая Держава, чтобы копытами коней русских витязей были втоптаны в степные черноземы монгольские тумены, чтобы ногою твердой встала Русь у морей, чтобы поверг православный крест латинский крыж на всех славянских землях от Бранденбурга до Адриатики, а русские воины обмыли сапоги в Эльбе на шестьсот-семьсот лет раньше, чем это произошло на самом деле!
   Кто знает, может быть мы сейчас жили бы совсем в другом мире? Впрочем, могли бы и не жить вообще, потому, что кости наших предков покоились бы в могилах по всей центральной Европе. Но зато жили бы другие - те, чьих предков не увели бы с Руси в составе невольничьих караванов, степные всадники. Бог весть, и все же, все же, все же...
   Но! Великое и проклятое "Но!". Русь пошла по второму пути.
   Мстислав Владимирович был силен и мудр, недаром получил прозвище "Великий", а вот сын его Всеволод, княживший в Новгороде и могший, при благоприятном стечении обстоятельств, унаследовать Киевский престол, не пошел ни в деда, ни в отца. Слаб и глуп, во сяком случае, слабее и глупее, чем требовалось, чтобы успешно продолжить династию Киевских монархов - Мономашичей. Довел дело до того, что возвращаться из Киева, после похорон деда Владимира, пришлось тайно, под покровом ночи - не пожелал Господин Великий Новгород далее иметь Всеволода Мстиславича своим князем!
   Слаб и Глуп? Да, разругался с новгородцами крепко, да, в делах государственного управления великого ума не выказал, да, великой воинской славы не стяжал, да, подпал под влияние своих ближников. Но! Историю-то пишут победители, а уж они-то побежденного распишут - мать родная не узнает! Победителями, кстати сказать, стали новгородские олигархи. Это для советской историографии слово "олигарх" было чисто теоретическим термином, но уж мы-то с Вами, любезный читатель, знаем значение этого слова, отнюдь не из теоретических изысканий! А потому, опираясь на собственный опыт и знания, задумаемся: а стоит ли умиляться, вслед за пиндостанскими идеологами и их российскими последователями, Новгородом, как "первым демократическим государством на территории России?". Вот так задумаешься, и закрадется сомнение: а действительно ли был неугодный олигархам Всеволод недостойным наследником великих отца и деда, или его нам в столь нелестном виде обрисовали намеренно? Средств массовой информации тогда еще не было, но "сарафанное радио" работало вполне исправно и покупать голоса в процессе "всенародного волеизъявления" уже научились.
   Вот Вам, любезный читатель, первое "но" - в душной тишине боярских хором новгородских олигархов уже прозвучала фраза, ставшая, спустя века, крылатой: "Мы пойдем другим путем!". Этим, как впрочем и любым олигархам, крепкая центральная власть была вовсе не нужна, как, к слову сказать, и властная вертикаль. Знакомая картинка, неправда ли?
   На руку дурная репутация Всеволода Новгородского была и братьям Мстислава: Ярополку Переяславскому, Вячеславу Туровскому, Андрею Волынскому, Ростиславу Смоленскому и Юрию Суздальскому (впоследствии получившему прозвище "Долгая рука"). Странно, как-то, получилось: Мономах, порушивший лествичное право наследования, стремившийся основать царскую династию, вдруг, вопреки своим намерениям, завещал сыновьям править в Киеве поочередно. С чего бы это вдруг? А не попотчевали ли братики-Мономашичи покойного папочку его же собственными пилюлями? Он, чтобы оправдать свое незаконное вокняжение в Киеве, "подправил" "Повесть временных лет", а сынки "подправили" папочкино завещание.
   Вот Вам, любезный читатель, второе "но" - пятеро Мономашичей, совокупно представлявших собой главную силу на Руси, вовсе не были заинтересованы в престолонаследии по линии старшего сына. Они еще поборются за Киевский стол, да столь увлеченно, что их самих вышибут их Киева лихие ребята черниговской ветви Рюриковичей, подарив Руси на многие десятилетия конфликт между Мономашичами и Ольговичами, но это будет несколько позже.
   А есть еще и Святополчичи - дети великого Киевского князя Святополка Изяславича - старшего внука Ярослава Мудрого. Вообще-то, Рюриковичей на Руси уже много более сотни, и все - князья! Большинство из них, правда, право на великое киевское княжение утратили (в том числе и стараниями Мономаха), но Святополчичи его не просто сохранили, а еще и имели, в соответствии с лествичным правом, преимущество перед Мономашичами! Старшего из Святополчичей - Ярослава - правда убили, когда он пытался с помощью поляков и венгров вернуть себе Волынский стол, но двое младших-то живы! Живы и крепко обижены, потому что сидят вдвоем на кормлении в Пинске - даже настоящего княжеского удела не имеют! Силенок у них нет, а то объяснили бы Мономашичам смысл пословицы "На чужой каравай рот не разевай".
   И Полоцк! Полоцкое княжество уже давно числилось в составе Киевской Руси лишь номинально. А бил Мономах полочан, что называется, смертным боем. И в цепях полоцких князей в Киев увозили, и походами на полоцкие земли киевляне ходили, да еще не в одиночку, а половцев из Степи приглашали. И оставались на месте Минска и Друцка голые пепелища. И вот, дождались - умер злейший враг полоцкой ветви Рюриковичей. Как тут не вспомнить о старых обидах Борису Полоцкому, Святославу Витебскому, Глебу Минскому и Рогволду Друцкому?
   Так вот и получается, любезный читатель, что, как бы ни хотелось, о чем бы ни мечталось, но не было на Руси сколько-нибудь серьезной силы, заинтересованной в создании сильного централизованного государства. НЕ БЫ-ЛО!
   "А народ?" - спросите вы. Спросите, спросите! Не Вы, так Ваш сосед - есть еще у нас наивные люди - или журналист какой-нибудь, не потому, что душа болит, а потому, что профессия обязывает. Депутат еще может мнением народным поинтересоваться, да мало ли кто еще?
   Так вот: не было единого народа! Были славянские племена: поляне, древляне, дреговичи, кривичи, вятичи, радимичи, северяне... Были, но порубили их земли на куски Рюриковичи. Дреговичи оказались частью в Турово-Пинском княжестве, частью в Полоцком. Кривичи - частью в Смоленском, частью в Суздальском. Поляне и Древляне вместе - в Киевском. Язык один, обычаи схожие, но... и все. Живут все в разных княжествах, все более удаляющихся друг от друга, а потому, выражение "за тридевять земель" не поэтическая метафора, а суровая проза жизни. Ни совместных интересов, ни единого управления, ни общего врага, который, как известно, сплачивает. Внедряют, правда новую общую веру, но внедряется она отнюдь не легко и не быстро.
   Тысячелетие чего, собственно, мы праздновали в конце ХХ века? Считалось, что тысячелетия крещения Руси. Начала крещения или завершения? Да ни того, ни другого! Начала? Были на Руси христиане и до Владимира Святого, даже во главе государства стояли, например Княгиня Ольга. Завершения? Тоже нет - процесс шел еще долго, очень долго. Получается, что праздновали мы тысячелетие произнесения князем Владимиром Святославичем фразы: "Да будет мне враг", обращенной к тем, кто не пожелает принять православную веру.
   Шли годы, десятилетия, века, а волхвы все никак не переводились - смущали умы и тревожили души жителей Киевской Руси, Джучиева улуса, Московского царства, Российской империи и даже Советского Союза! И сейчас они есть! Немного, но есть, даже (подумать только!) по телевизору выступают! Что ж тут про XII век говорить?
   А леса тогда на Руси были дремучие, население редкое - два человека на квадратный километр - сейчас такая плотность населения в таежных краях. Дороги же были длинными и небезопасными. Это для Вас, любезный читатель, сто километров не расстояние, а в XII веке - три-четыре дня пути, да и то, если все удачно сложится. Потому и можно было годами не ведать о том, что творится в нескольких десятках километров от тебя, особенно, если напрямую, через буреломы и болота не проедешь, а тащиться неделю в объезд незачем.
   А растущие города манили соблазнами, а княжеские дружинники звенели доспехами, да лихо поглядывали на рдеющих девах, наезжая раз в год для сбора дани, а старики надоедали своими поучениями и брюзжанием! И подавался добрый молодец искать счастья и новой жизни в чужедальней стороне - аж верст за пятьдесят, а то и далее! И плевал в сердцах крепкий хозяин, глава большой семьи, мол и своим умом проживу, да подавался в изверги. И задумывался глава рода: а не исхитриться ли как-нибудь, да не заделаться ли боярином?
   В общем, у каждого своих забот полон рот, а о Державе подумать... на то князья есть, даром, что тоже не о едином государстве пекутся, а о том, как бы кусок понажористей для себя урвать - будь ты хоть князем всего над двумя деревеньками, да одним хутором, все равно, хочется жить по княжески, Рюрикович, как никак!
   Вот и профукали Русь Святую. Не сразу, конечно, через сто с лишним лет, но профукали.
  
  

Глава 1

  

Июль 1125 года. Село Ратное.

За несколько дней до начала похода Младшей стражи на земли боярина Журавля

  
   - Так, Леха, разговор у нас с тобой будет такой, что, конечно, за чаркой оно способнее было бы, - сотник Корней с неприязнью глянул на водруженный в центре стола кувшин с квасом - однако дела так складываются, что не до пития нам сейчас. Кхе... но узнать, как ты себя в дальнейшем среди ратнинцев мыслишь, мне надо до того, как речь о серьезных делах заведем. Хотя... - Корней снова глянул на кувшин и поскреб в бороде. Хотя, это дело тоже несерьезным не назовешь... Ну, чего ты на меня уставился, будто не знаешь, о чем говорить хочу?
   - Догадываюсь, дядька Корней: об Анюте.
   Алексей не притворялся непонимающим, не прятал глаза, но так же, как и Корней, пошарил взглядом по столу и, не обнаружив никаких напитков, кроме кваса, повел плечами, словно на нем неловко сидела одежда.
   Два сотника - тертые и битые мужики, повидавшие в жизни всякого и, по части воинского да жизненного опыта, если и не равные друг другу, то достаточно близкие, сидели за столом в большом доме лисовиновской усадьбы, практически копируя позу собеседника - спина выпрямлена, плечи расправлены, правая рука с отставленным локтем упирается в бедро, ладонь левой лежит на краю стола. Всего-то и разницы, что левая рука Алексея лежала на столешнице неподвижно, а Корней нервно барабанил пальцами по дереву и воинственно выставлял вперед бороду.
   Ситуация была непроста - разговор явно принимал такой оборот, что от того, как он сложится и чем закончится, будет зависеть вся дальнейшая жизнь Алексея в Ратном. По обычаю, все, вроде бы, было ясно и понятно - разговор старшего с младшим, разговор главы семьи с побратимом его погибшего сына, который и так, вследствие обряда побратимства, считался вровень с родней, да еще и собирался усилить это родство через женитьбу на вдове побратима. Обычай давал Корнею, по сути, отцовские права и налагал на Алексея сыновние обязательства. По ситуации, тоже все было ясно и понятно - беглый и беззащитный нищий одиночка прибился к могущественному, по местным понятиям, клану, и был обязан выразить почтение и подчинение главе рода.
   Однако, во всей этой "ясности-понятности" присутствовало множество "но", главным из которых была сама личность Алексея. Княжий человек в немалых чинах, женатый в прошлом на боярышне и сам прошедший возле самого боярства, которого не удостоился лишь волей неблагоприятных обстоятельств; атаман разбойной вольницы умевший подчинить и держать в узде самых, очень мягко говоря, разных людей; удачливый командир, побеждавший и переигрывавший степняков на их территории и в привычных им условиях; наконец, беспощадный убийца, сам способный оценить число своих жертв только с точностью "плюс-минус сотня". И в то же время: заботливый отец, мужчина, сохранивший (или возродивший?) чувства, которые испытывал в молодости к невесте друга, наставник, воспитывающий подростков умело и без излишней жестокости, вопреки собственным заявлениям о том, что делать этого не умеет.
   Как сложить из двух очень непростых зрелых мужчин пару "строгий батюшка - почтительный сын"? Как сделать его своим, не ломая, но и не дав лишней воли? Как избежать длительного противостояния двух сильных характеров, почти наверняка способного закончится разрывом? Корней намеренно не выставил на стол ничего хмельного. Конечно, можно было посидеть, выпить, "поговорить за жизнь" и правильно понять друг друга, в чем-то согласиться, в чем-то установить границы, через которые ни тот ни другой не будут переступать. При соблюдении разумной умеренности, совместное возлияние вполне способно облегчить взаимопонимание и породить доброжелательные отношения, и оба собеседника прекрасно умели "соблюсти плепорцию", сохраняя ясный ум при ослабленной хмельным сдержанности, но... НО! Это был бы договор равных, а Корнею требовалось подчинение! Причем, добровольное - без потери лица!
   Ломать, пользуясь обстоятельствами, зрелого и крепкого мужчину, Погорынский воевода не хотел, да и было бы это непростительной расточительностью - Алексей требовался главе рода Лисовинов таким, каким он был. Допускать же даже видимость равенства, пусть даже не выражающегося открыто, пусть "всего лишь" подразумевающегося, Корней не хотел и не имел права - подчинение должно быть недвусмысленным, не оставляющим ни малейших лазеек или недоговоренностей. Ни сейчас, ни в сколь угодно отдаленном будущем, у Алексея и мысли не должно возникнуть о претензиях на главенство в роду, и в то же время, он должен быть предан роду Лисовинов "со всеми потрохами".
   - Не об Анюте, а о тебе с Анютой! - Корней слегка прихлопнул ладонью по столу. - Она, если по жизни, давно стала своей, ратнинской - вдова десятника, пятерых детей родившая, из них двух будущих воинов, хозяйка отменная, одна из самых уважаемых баб в селе и... все такое прочее. Это по жизни. А по душе, так дочка мне родная, роднее некуда, я за нее кому хочешь...
   - Я тоже! - Алексей схлестнулся взглядами с главой рода Лисовинов так, что стало ясно: в его список "кому хочешь", запросто, попадает, если так сложится, и сам Корней Агеич. - А к твоим похвалам Анюте могу еще добавить: красавица, умница, умелица! Для всей Младшей стражи второй матерью умудрилась стать, девки в ее руках прямо расцветают - хоть за бояр замуж отдавай...
   - Так чего ж ты хороводишься, да не сватаешься?! - Корней по-бабьи всплеснул руками. - Ратнинские сплетницы уже мозоли на языках набили... девки у них расцветают, понимаешь, а какой пример вы с Анютой тем самым девкам подаете?
   - На сплетниц оглядываться не приучен! - Чем больше горячился Корней, чем жестче и напряженнее становился Алексей. - Тем более что без толку - если сейчас они о нас треплют, что, мол, не сватанные и невенчанные, то, поженись мы с Анютой, будут трепать про то, как баба под венец полезла, когда у самой дочки на выданье. Этих балаболок только одним способом угомонить можно - языки поотрывать, и лучше, если б вместе с головами. Так что, сплетнями ты меня, дядька Корней, не попрекай... про тебя самого, да про Михайлу такое несут... а про Аньку с Машкой, среди отроков обретающихся, так и вовсе...
   - Я с тобой не про сплетни, а про Анюту! - Корней, видимо сам не замечая, уже повысил голос почти до крика. - Ты мне дочку не позорь!!!
   - Хватит, дядька Корней! - Алексей не изменил позы, только слегка приподнял пальцы ладони, лежавшей на столе, обозначая останавливающий жест. - Посвататься могу хоть сейчас и отказа, ни от тебя, ни от Анюты не опасаюсь...
   - Ишь ты как! Не опасается он...
   - ... Не опасаюсь! - напер голосом Алексей. - Но на разговор ты меня, дядька Корней, зазвал не из-за сватовства!
   - Да? А из-за чего же? - Коней саркастически покривил рот и шевельнул своим жутким шрамом, вертикально проходящим через левую сторону лица. - Поведай увечному, да убогому: что ж это ты такое прозрел, мудрец всеведающий?
   - До чего же вы с Михайлой похожи! - совершенно неожиданно для собеседника сообщил Алексей. - Он тоже, совсем как ты, порченой бровью шевелит, когда кого-то пугнуть надо. Только я-то всяких рож насмотрелся... был у меня в ватаге один умелец, так он навострился лицо от головы отрубать - так и лежали рожи отдельно, занятное зрелище, я тебе скажу!
   - Кхе... - неожиданный пассаж Алексея сбил Погорынского воеводу с настроя. - Ты что несешь?
   - То же, что и ты, дядька Корней. Ты - про свадьбу, я - про рожи, а о деле молчок. Ну, если ты не хочешь, могу я начать. Думается мне, что через разговор про нас с Анютой, решил ты выведать: в чем и насколько мне доверять можно, а узнать это тебе понадобилось из-за того, что вскорости у тебя каждый надежный человек на счету будет.
   - Кхе! Ну-ну, интересно, дальше давай.
   - Могу и дальше. То, что вчера к тебе боярин Федор приехал, я знаю, то, что вы с ним полночи за разговором просидели - тоже. Сидели только вдвоем, тихо, и выпивки вам принесли совсем чуть, а больше вы не требовали. И спал ты после того разговора плохо и мало - вон глаза какие красные, а рожа серая. С хорошими вестями так не приезжают, значит, новости были плохие.
   - Кхе...
   - Дальше. Здесь у нас новости тоже невеселые. Хотели мы узнать: кто это к нам соглядатаев подсылает? Узнали. Легче от того стало? Нет, только забот прибавилось. Бунт мы подавили, легче стало? С одной стороны легче - зубы показывать в твою сторону теперь поостерегутся, но с другой-то стороны Михайлу теперь и взаправду Бешеным Лисом считают - на полном серьезе прозвище пристало, и не по доброму, а со злостью величают! Я, дядька Корней, очень хорошо знаю, как это - злые взгляды спиной чувствовать, на себе испробовал. И как эти взгляды в острое железо обращаются, тоже знаю. Ну и еще: семьи бунтовщиков ты выслал, но куда делись бабы, которые Михайлу прилюдно прокляли, никто не знает. А это - не шутки, если помнишь, Пелагея поклялась обоих сыновей воинами вырастить и в ненависти к Лисовинам воспитать.
   - Кхе... было дело.
   - А не приходило тебе в голову, что их люди Журавля увели? Бабы-то они бабы, но не холопки же, а жены воинов - рассказать о Ратном и ратнинской сотне могут многое такое, что и соглядатаям не высмотреть. Что ж получается? Мы, через Иону, кое-что о Журавле узнали, Журавль, через Пелагею и других баб, кое-что узнал о нас. И выходит, если задуматься, что столкновение между нами и Журавлем неизбежно, а возможности его нам толком неведомы. И тут является твой дружок Федор и приносит какую-то заботу извне! Очень вовремя! Хоть пополам разорвись! - Алексей состроил вдохновенно-поэтическую мину былинника-сказитеся и протяжно загнусавил: - И призывает меня, после всего этого, воевода Погорынский боярин Корней Агеич, да вопрошает: "Почто на Анюте моей разлюбезной не женишься?". Яснее ясного: аз многогрешный воеводе надобен и ищет оный воевода привязь, которая меня возле него удержать могла бы, даже и в любой крайности. И так боярин Корней этой мыслью увлекся, что все на свете позабыл! - Алексей в упор глянул на собеседника и добавил уже обычным голосом: - Даже и то, что никакой привязи мне не требуется.
   Корней криво ухмыльнулся, показывая, что оценил насмешливую язвительность собеседника, и отрицательно покачал перед собой указательным пальцем.
   - То, что тебе деться некуда, еще не привязь! - невольно подтвердил он правильность догадки Алексея. - Это тебе с Саввой болезным с места стронутся трудно, а был бы ты один...
   - Один?! - Алексею, все-таки, изменила выдержка и он подался вперед, упершись животом в край стола. - Да пойми ты старый... обрыдло мне одному, как зверю... семьи хочу, дома нормального, житья человеческого!
   - Ну, так женись! - снова повернул на проторенную дорожку Корней. - Будет тебе и дом, и семья, и житье человеческое, глядишь, и детишек еще прибавится. Вы с Анютой еще не старые... даже я, ветхий да увечный, сподобился, а уж вам-то!
   Корней откровенно "бил ниже пояса" - с одной стороны подкидывал наживку, с другой, ставил младшего по возрасту собеседника в положение, когда по обычаю тот должен был начать уверять воеводу Погорынского в том, что тот еще совсем не стар, мужчина в самом соку, и вообще: "ноги в этом деле - не главное". Алексей на подначку не повелся:
   - Не о том говорим! - Старший наставник Младшей стражи досадливо повертел головой, но сила обычая все же взяла верх: - Благодарствую, конечно, на добром слове, честь мне великую оказываешь, батюшка Корней, и без того облагодетельствован тобой непомерно, до конца дней своих молить о тебе Господа...
   - Будет дурака-то валять! - прервал Алексея воевода. - Вижу же, что злишься, хоть обычай и блюдешь... ладно, хоть блюдешь, от других-то и того не дождешься. В чем дело, чем недоволен?
   - Прости, что перечить осмеливаюсь...
   - А ну, кончай! - Корней снова повысил голос. - Что ты кривляешься, как... как Кузька в циркусе?
   Оба собеседника озадаченно умолкли - Корней, сам изумившись пришедшему в голову сравнению, Алексей, не поняв о чем идет речь.
   - Кхе... - Корней ухмыльнулся, вспоминая пребывание в Турове и враз подобревшим голосом спросил: - Так что тебя не устраивает? С Анютой у тебя все сладилось, Савва твой к ней душой прислонился, со мной породниться, сам говоришь, честь великая, и я не спорю: зятем видеть тебя буду рад и... да чего уж там, прав ты - нужен мне человек, которому, как себе верить буду... Лавруха-то мой мякина мякиной - нет в нем братниной твердости, и не будет. - Воевода запнулся и добавил уже совсем негромко: - Эх, Михайле бы годков десяток прибавить, в отца покойного пошел... - Еще немного помолчал и, тряхнув головой, словно отгоняя пустопорожние мечтания, повторил вопрос: - Так что тебя не устраивает?
   - Все так, дядька Корней. - Отозвался Алексей. - И с Анютой, и Савва, и честь... да только... Ну поставь себя на мое место! Кто я? Ни кола, ни двора, сотник без сотни, погорелец беглый. Кем в семью войду, приживалкой? Женюсь или за жену выйду? Кем себя чувствовать буду, что люди обо мне говорить станут? Из милости подобрали, с бабой благополучие себе приспал?
   - Сам говорил, что на сплетни наплевать...
   - Это не сплетни, это моя цена в людских глазах! На всю оставшуюся жизнь! Как бы ни сложилось, что бы ни произошло, всегда найдется кто-то, кто попрекнет или усмехнется. А я ведь не стерплю - кровь пущу. Но даже и это не самое страшное, страшнее другое - постоянно ожидать насмешки или попрека. Всю жизнь, каждый час! Ты бы так смог? И можно ли полностью доверять тому, кто, вместо того, чтобы о деле мыслить, постоянно оглядывается: что обо мне подумают, что скажут? Тебе надежный человек нужен или такой, который однажды Ратное и ратнинцев возненавидит? Не боишься, что из меня опять Рудный Воевода вылезет?
   - Ну, ты, Леха, страхов развел...
   - Погоди, дядька Корней! - Алексей уже не обозначил, а полностью воспроизвел останавливающий жест, выставив перед собой руку ладонью вперед. - Еще об одном подумай! Сам говоришь, что Анюта тебе, как родная дочь, так за что же ты так ее унижаешь - в ошейник для нужного тебе человека превращаешь? Она же умница, все понимает...
   - Ну, Леха, это ты уж и совсем заехал! Унижаю, скажешь, тоже... Стезя у баб от веку такая. Ибо сказано... э-э... "Она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы". Вот!
   - Ага: и "добрый перед Богом спасется от нее". Это мне-то от Анюты спасаться? Не я "заехал", а ты, дядька Корней.
   - Кхе!
   - Ладно, хватит нам вокруг, да около, ходить. Мне Анюта рассказала, как ты в крайности бедственной в пастухи подался, лишь бы на подачки не жить. Я, ты уж прости, тебя не хуже, поэтому вот тебе мой сказ! Пока я сам из ничтожества не поднимусь, в зятья мне к тебе мне идти зазорно. Когда сочту себя достойным, сам приду и в ноги тебе паду, чтобы Анюту за меня выдал. От помощи не отказываюсь - не к чужим людям пришел, к семье побратима покойного, но подняться я должен сам, да так, чтобы ни у кого сомнения это не вызывало.
   Что же касается верности и преданности тебе, то даже и слышать о таком из твоих уст мне странно и обидно - коли мы с Фролом покойным побратались, ты можешь на меня рассчитывать, как на него самого. Всегда! Если тебе этого мало, то могу клятву на оружии принести, если же где-то в округе капище перуново сберегается, то и на крови...
   - Не надо! Верю... Не держи зла на старика, Леха, верю я тебе, иначе и не было бы у нас этого разговора. Но пойми меня и ты... тебе ж приходилось людьми командовать, должен знать: одно дело я - Корней, отец побратима твоего, и совсем другое дело я - воевода Погорынский. Как родню, а ты, считай, родня, сына вместо, я тебя оберегать обязан, но, как воевода, может так случиться, я тебя и на смерть послать буду должен. И это, сынок, са-авсем разные вещи. Но сейчас ты мне доказал, не словом, а делом: есть в тебе гордость мужская, и она тебе не даст увильнуть, если мне доведется такой безжалостный приказ отдать. Верю!
   - Дядька Корней...
   - Батюшка! Отныне дозволяю и велю тебе, Алексей, называть меня только так! И никаких дядек!
   Алексей дернулся, было, подняться из-за стола, Корней тоже, начал ответное движение - по всем канонам, вроде бы надлежало им заключить друг друга в объятья, сыновние и отеческие, но оба, уже немолодые и не склонные к сентиментальности, устыдились своего порыва. Секундное, даже меньше, чем секундное, промедление, и все закончилось - теперь проявление чувств оказалось бы фальшивым и показным. Оба это ощутили и оба, почти одновременно сделали вид, что просто поудобнее усаживаются на лавке. Помолчали, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся неловкость. Корней принялся массировать пальцем шрам на щеке, а Алексей, чисто машинально, вытащил из-за пояса деревянные четки - подарок сарацинского купца.
   - Кхе... Это что у тебя, Леха?
   - Четки. Неужели не видал никогда?
   - Видал, почему не видал? Только, все как-то не выходило спросить: для чего эта игрушка?.
   - Хорошая вещь, мне один сарацин подарил, успокаивает, думать помогает... ты, наверно замечал, что некоторые, когда задумаются, что-нибудь в руках теребят. Еще полезно, когда сердишься или огорчаешься сильно - так, вот, поперебираешь зернышки, и вроде бы легче становится. Вообще-то, они для молитв придуманы, но сарацины и другие южные люди давно пользу от четок поняли. Бывает, разговариваешь с таким, он сидит, слушает, а сам четки перебирает, и на лице ни одной мысли - спокойное, неподвижное, благостное такое. Безделица, а внутренний покой сохранять помогает.
   - Понятно... - Корней протяжно вздохнул. - Эх, по чарочке бы сейчас... в самый раз для внутреннего покоя.
   - Хорошо бы... - согласился Алексей и мотнул головой в сторону двери - ...так, может?..
   - Нет. Сейчас Федор и Осьма подойдут, разговор серьезный будет, голова нужна ясная.
   - Так ты ж, дядь... батюшка, говоришь, что у тебя от этого только ум острее делается!
   - Да, говорю! - Коней расплылся в хитрой улыбке. - Но только тем, кто меня от пития удерживать пытается! А если наоборот, то и я наоборот. Жена, покойница, бывало... М-да... Слушай, Леха, пока посторонних нет, хочу тебе кое-что сказать. - Корней немного поколебался, но все-таки продолжил: - Мы с тобой люди воинские, и кому из нас раньше помирать доведется, одному Богу известно. Лавруха-то мякина, с воеводством не совладает... Хочу, чтобы ты мне пообещал: если меня не станет, до того, как Михайла в возраст войдет, присмотри, чтобы парня не заклевали, да чтоб он дури не натворил. Проще говоря, пригляди за воеводством, но только до того срока, как Михайла повзрослеет! Обещаешь?
   - Но Лавр твой наследник...
   - Потаскун он блудливый, а не наследник! Это ж надо доиграться до того, что бабы шепчутся, будто он себе хрен железный выковал, да что-то с заклятьем напутал, и теперь эта оглобля ему ни днем, ни ночью покоя не дает! Или в кузне сидит, как пришитый, или на выселки усвищет - болтают, что у него там аж четыре бабы - или наклюкается, как свинья и у Таньки прощения просит. Четвертый десяток, а вразумлять, как отрока приходится... убью, как-нибудь, сгоряча.
   - Это верно, что он с Анютой...
   - Не суди! - Корней неожиданно громко пристукнул костяшками пальцев по столешнице. - Не смей, слышишь? Ни при мне, ни при ком, а если ее попрекнуть посмеешь... Ты сам подумай: остаться вдовой с пятью детьми и свекром немощным. Как тут мужской опоры не начать искать, тем более, что Лавруха с Фролом близнецы, на одно лицо? Обычай старый знаешь? Жену убитого брата...
   - Знаю, батюшка, и не попрекну никогда, даже и не сомневайся ни на миг. Я о другом сказать хочу: может быть у Лавра-то, как раз из-за этого все и пошло?
   - Из-за чего, из-за этого?
   - Ну, было же время, когда он главой рода стал. Неожиданно, в бедствии, но не испугался - принял все на себя и справился! Ведь справился же? Ты от него, наверно и сам не ожидал?
   - Кхе... ну... как-то ты, Леха, все повернул... А куда ж ему деваться-то было? Единственный взрослый муж в семье, бабы, детишки, да я - безногий, почти слепой, голова трясется...
   - Хозяйство до разора не довел, никто в семье не умер, не занедужил, не покалечился? - Алексей так уверенно принялся перечислять признаки благополучия, словно все происходило у него на глазах. - Дети присмотрены, поле вспахано, скотина ухожена? И Анюта, благодаря ему, здоровье телесное и духовное сохранила. Так?
   - Ну... как бы, так.
   - А чего ему это стоило? Ты вспомни, батюшка: Фрол во всем первым был, Лавр, будто в тени брата обретался. Только в кузне себя настоящим человеком и чувствовал - там-то ни ты, ни Фрол ничем упрекнуть, ничего указать ему не могли. Ведь так?
   - Кхе...
   - Миновала беда, и что? Доброе слово, за то, что все на себе тащил, он о тебя, батюшка, услышал?
   - За что? Это обязанность его была! Меня тоже никто не благодарил! При мне сотня никогда таких потерь не несла, а как я вернулся, что? Бунтом встретили!
   - И заплатили головами! По справедливости. Но Лавра-то за что казнишь?
   - Казню?
   - Да! Пришлось Лавру принять всю семью и хозяйство на себя - принял. Не жаловался, не причитал, даже виду не показывал, что трудно ему. А потом? Все опять на круги своя! Постоянные сравнения с покойным братом, тебе ли, батюшка, не знать, что с покойником в любви ближних соревноваться невозможно? Постоянные напоминания, что он "мякина". Это Лавр-то, который, самое меньшее, года два на себе все тащил! От Анюты дитя ждал - не дождался, от Татьяны - тоже. Его кто-нибудь пожалел? Ты оздоровел и вернул его туда, где он при жизни Фрола был! Только теперь первый во всем не Фрол, а Михайла. Ладно жалость - она для баб, но благодарность, оценка по достоинству где? Нету! Это казнь, и не спорь!
   - Ишь ты, как заговорил...
   - Прости, если сгрубил, но там где я несколько лет обретался, за такое не слова обидные говорят, а нож в спину всаживают, и грехом это не считается. Ты же сотник, боярин, воевода, неужто не знаешь, что не оценить мужа по достоинству - хуже, чем обмануть? Постоянно напоминать о недостатках, которые исправить невозможно - медленно убивать! Знаешь, почему у него любовницы не в Ратном, а на выселках? Потому, что он там, как у себя в кузнице - не чей-то брат неудачный, не "мякина", а честный и сильный муж. Просто Лавр, но для него и это в радость, потому что дома он даже просто Лавром быть не может - либо худший из братьев, либо менее любимый, чем внук. Скажи спасибо, что он только пьет да блудит, обернись иначе, не будь Лавр, как ты говоришь, "мякиной", возненавидел бы он Михайлу, потому что из него вырастает такой же живой упрек ему, каким был Фрол. И на меня бы нож за голенище наточил - из-за Анюты. Добрый он, добрый, и в этом Лавр сильнее и покойного брата и, ты уж прости, тебя тоже. Не лисовиновское это достоинство, как я понимаю, но уж чем наградил Господь, тому и радоваться надо.
   Не обижайся за прямоту, батюшка Корней, и не казнись, такое у начальных людей сплошь и рядом случается - о других помнишь, а на своих - ни сил, ни времени... Я, вот, своих тоже проворонил, иначе, чем ты, но... чего уж теперь. У кого жена умная, такое не слишком заметно, а ты-то вдовец - ни Лавра пожалеть, ни тебе намекнуть, некому было. Татьяна-то сначала вся в свое горе ушла, а теперь над дитем будущим трясется - не повезло Лаврухе с женой... или так уж сложилось.
   - И откуда ты все знаешь-то... хотя, Анюта, конечно... а она-то чего молчала, если все видела?
   - А ты слушать стал бы? Такое, ведь, только от жены или от матери... да и то, если выслушать захочешь.
   - Добрый. Кхе... вот не было печали! И чего с ним таким добрым делать?
   - Ему бы отдельно пожить, хозяином, главой семьи... Ты же, батюшка, весь новую обустроить собираешься? Ну, так поставь Лавра на это дело, ей богу польза будет!
   - Кхе! Подумать надо. Прямо Иродом меня каким-то изобразил... Отдельно пожить...
   - Знаешь, батюшка, пока я семью свою не потерял, о таких вещах тоже не задумывался. А вот пожил здесь немного, да сравнил житье у Михайлы в крепости с житьем в Ратном... Не Ирод ты, конечно, но крут... крут. А в крепости воля! Соблазн, конечно, но как людей окрыляет! На Илью смотрю и не верю, что пьяницей обозником был. Наставники, хоть и ворчат, а сами подумывают, как семьи туда перевезти и насовсем жить остаться, хоть и не говорят прямо, но я знаю. Мальчишки - Михайла с братьями и крестниками - как будто на несколько лет старше своего возраста стали. Плава, прямо-таки, царица на кухне, Юлька, и не подумаешь, что всего тринадцать, строга, внимательна, отроков в ежовых рукавицах держит. Про Анюту уж и не говорю - просто святая покровительница Воинской школы - отроки на нее, чуть не молятся. Прошка собак, да лошадей такому учит...
   - Ну, распелся! - Корней, начавший, было, злиться при разговоре о Лавре, когда речь зашла о крепости, помягчал прямо на глазах. - Прямо рай земной там у Михайлы! Можно подумать: в Ратном ад, а я тут за главного черта...
   - Не в том дело, батюшка! Просто в Ратном все заранее известно, у каждого свое место и стезя, и ничего изменить уже невозможно или очень трудно, а там каждый себя проявить может, кто к чему способен. Здесь - будь тем, кем ты должен быть, там - стань тем, кем можешь стать, вот у людей таланты и открываются. Думаешь, когда я по степи гулял, ко мне одни душегубы, да отчаявшиеся люди приходили? Как раз, таких-то меньше всех было. По большей же части: либо те, кто от обыденности извечной и неизменной уходили, либо те, кого место и стезя жизненная не устраивали, потому что чувствовали в себе силы на большее. Я, когда на княжью службу вернулся, только таких с собой и забрал. Ратное закоснело, простору не дает, людям себя проявить трудно...
   - Удивил! А то я не знаю! Зачем, думаешь, я бояр отселил, выселки восстановил, новую весь ставлю, крепость Михайле не только дозволяю, но и помогаю обустраивать? Да Ратное, если сравнить, тот же сотник Корней, а многие ратнинцы - как ты про Лавра сказывал, им отдельно пожить только на пользу пойдет. Только нельзя было раньше. Теперь можно, но немногие это понимают.
   Кем-кем, а тугодумом Корней не был никогда - идеи умел подхватывать на лету и ценность свежего, стороннего взгляда понимал отлично, а то, что перечисленные мероприятия он проводил совсем по другим причинам - дело десятое. Самолюбие требовало ответа на упрек в неправильном отношении к Лавру и воевода продолжил мысль, на всякий случай, обозначая озабоченность возможными неприятностями - беды большие или малые, рано или поздно, все равно случаются, а потому предрекать что-нибудь "эдакое" можно было, не опасаясь ошибиться.
   - Крепость, Леха, если хочешь знать, такое место, что ты там как бы и в Ратном, но, в то же время, и на воле. Соблазн, ты прав, а от соблазнов, знаешь ли, многие беды случаются, во всем мера нужна. Я, честно говоря, думал, что не справятся - шутка ли дело, крепость на пустом месте сладить? Однако, пока не скулят, и знаешь, как-то мне тревожно от этого. Вроде бы и радоваться надо, а я все беды какой-нибудь жду - не бывает в жизни так, чтобы все удачно, да гладко шло.
   Позиция "ожидание неприятностей" и впрямь оказалась безошибочной, что Алексей немедленно и подтвердил:
   - А ты знаешь, батюшка, что Михайла прилюдно от воеводского наследства отказался?
   - Что? - Новость оказалась настолько неожиданной, что Корней даже не поверил: - Как это отказался?
   - Да так и отказался. Собрал всю родню, которая в крепости живет - отроков и Илью - и сказал Демьяну: "После деда Лавр воеводство наследует, а после него ты. Я тебе дорогу перебегать не собираюсь, земля велика, для меня воеводство найдется". И назначил Демьяна городовым боярином в крепости. Потом, правда поправился и вместо "городовой боярин" слово какое-то иноземное употребил, но Илья не запомнил.
   - А почему же?.. Кхе...
   - Почему тебе не доложили? - угадал недоговоренное Алексей. - Ну, смотря кто тебе докладывает. Мог и не понять важности сказанного, а мог и понять, но не захотел тебя тревожить или...
   - Поганец!!! - взорвался, недослушав, Корней. - Сопляк, едрена-матрена, князем себя возомнил, бояр ставит, дела о наследстве решает! Ну я его... Леха! Вели седлать, в крепость едем, я ему покажу городового боярина! Я ему такого...
   - Какая крепость? Федор и Осьма сейчас...
   - Подождут! Вели седлать, я сказал!
   - Да погоди ты, батюшка Корней! Что за пожар?..
   - Что? Перечить? Да я тебя самого... едрена-матрена...
   - Сотник Корней! Остыть! Подумать!
   Ох и давно же ратнинский сотник не слыхал обращения к себе в таком тоне, да и кто теперь в Ратном мог себе это позволить? Только другой сотник, прошедший огни, воды и медные трубы. Даже более того: власть ратнинского сотника опиралась на традиции и правила, выработанные несколькими поколениями ратнинцев, живших во враждебном окружении, и на въевшееся в кровь понимание: внутренние раздоры гибельны, дисциплина и беспрекословное подчинение командирам - не просто норма поведения, а условие выживания. Алексей же пришел со стороны и имел опыт командования полубандитской вольницей, когда за спиной у атамана ни традиций, ни обычаев - ничего, кроме собственного авторитета, крутизны и способности подчинить себе почти любого отморозка, а неподчинившегося убить, не задумываясь - не просто лишить жизни, а расправиться быстро и эффектно, в назидание другим. Вот этот-то сотник-атаман, отнюдь не на пустом месте заработавший прозвище Рудный Воевода, сейчас и рявкнул на Корнея. Не мудрено было и оторопеть, пусть всего на пару секунд, пусть потом обычная злость перешла уже в стадию ярости, но ярость у Корнея была холодной, иначе не выжил бы и сотником бы не стал. А холодная ярость разум не затмевает, потому что холодная ярость это - мысль, это - обостренное восприятие окружающего, это - ускоренная реакция...
   Корней, чисто по инерции, еще прорычал:
   - Ты на кого посмел?..
   Однако мышцы уже напряглось, глаза хищно прищурились, руки уперлись в столешницу, готовясь помочь телу выброситься из-за стола, а искалеченная нога привычно нашла протезом устойчивое положение, чтобы после прыжка или быстрого широко шага тело пришло на здоровую ногу.
   Ничего из происходящего от Алексея не укрылось и секретом для него не было. Он не раздумывал, не прикидывал: что, да как, не выбирал подходящий к случаю способ поведения - жизненный опыт, в сущности, ни что иное, как набор готовых рецептов реакции на те или иные обстоятельства, позволяющий не терять время на анализ ситуации и принятие решения, а действовать интуитивно, а значит, мгновенно. Вот и сейчас Алексею даже не пришлось удерживать себя от желания вскочить навстречу Корнею - подобное действие породило бы некую гармонию взаимного движения противников с неизбежным продолжением в виде силового контакта, как в классическом танце одно па является гармоничным продолжением предыдущего и предтечей последующего. Но как раз гармонию-то развития конфликта Алексей и научился ломать, самоутверждаясь и самореализуясь в роли Рудного Воеводы.
   Собственно, на протяжении разговора с Корнеем, Алексей уже дважды применил эту тактику. Один раз - в ответ на корнеевский сарказм по поводу "мудреца всеведущего", он перевел разговор на сходство деда и внука одинаково использующих шрамы на лице. Второй раз - в ответ на "удар ниже пояса" по поводу женитьбы на Анне-старшей. Здесь Алексею ничего и придумывать не пришлось - просто отдался требованиям обычая. Корней оба раза "повелся" и, хотя во втором случае он и раскусил показное смирение собеседника, конфликтная ситуация оба раза угасала в зародыше.
   Не сказать, чтобы Алексей делал это сознательно, тем более, предварительно обдумав, просто оказавшись с глазу на глаз с первым лицом местной иерархии, он "на автомате" перешел в состояние Рудного Воеводы, оказавшись "между двух огней" - с одной стороны обычай и обстоятельства требовали подчинения старшему, с другой стороны Алексей не мог позволить топтать себя. Даже во вред себе, даже перед угрозой серьезнейших последствий, не мог и все! Положение спас опыт Рудного Воеводы - Алексей, ткнув указательным пальцем в сторону Корнея выкрикнул:
   - Польза в чем?! Чего ты добиться хочешь?
   - А? - Корней все еще продолжал подниматься из-за стола, но Алексей "попал в десятку" - ничего не зная о психофизиологии, сумел запустить ориентировочно-исследовательскую реакцию, гасящую эмоции с эффективностью подметки, размазывающей дымящийся окурок по асфальту. - Какая польза будет оттого, что ты прямо сейчас туда помчишься? Ты чего хочешь: просто душу отвести, наказать сопляка, или заставить его сделать что-то?
   - А разница-то? - Корней шумно выдохнул и осел обратно на лавку. - Да все сразу! И выдрать, чтобы впредь неповадно было, и душу отвести и... Кхе, ну, найду, что сделать заставить. Да чего ты прицепился-то? Драть за такое надо, драть, чтоб неделю сидеть не мог, а потом еще раз! И старшинства лишить, пусть рядовым походит, что б чего не надо в голову не лезло! И... избаловались вы все там: ты перечишь постоянно, девки в церковь по воскресеньям приезжают, как княжны - в новых платьях, да под охраной, у здешних посикух аж титьки от зависти подпрыгивают, Илюха возгордился, паршивец - брюхо наел, пьянствовать перестал, Анька тоже... э-э... Одним словом, драть! Кхе, попа обидели, я еще тогда собирался поехать, да разгон там учинить.
   - Что ж не поехал-то?
   - Да больно хитро Михайла устроил, выгнал-то он попа за то, что тот мой приказ исполнять не стал. Получается, что вроде и наказывать не за что... но поп-то к нему, как к родному - учил, наставлял, заступался, а он... Нет, ну каков поганец! Точно: лишу старшинского достоинства на месяц или... там видно будет. И выпорю! Тьфу на тебя, Леха, все настроение мне перебил, сейчас бы поехал, да как всыпал бы...
   Корней утер рукавом лоб и потянулся к кувшину с квасом - нерастраченный в двигательной активности адреналин разогрел тело, вышиб пот и организм запросил жидкости. Алексей понял, что в ближайшее время Корней горячиться уже не будет и слегка расслабился.
   - Все равно не сохранил бы настроения, батюшка. Добираться-то больше двух часов, либо остыл бы на ветерке, либо коня успокаивать пришлось бы. Конь-то у тебя хорош - настроение хозяина чувствует - разгорячился бы вместе с тобой, а когда коня успокаиваешь, то и сам успокаиваешься, не замечал?
   - Не ты один в лошадях смыслишь... все равно, увидел бы Михайлу, снова разгорелся бы! - Корней уже не злился, а просто брюзжал. - Всыпал бы... ишь, бояр он ставить будет!
   - Однажды ты ему уже всыпал, мне Анюта рассказывала. Тогда он просто в лес сбежал, а сейчас? Ты можешь точно сказать: что он в этот раз выкинет?
   - А что бы ни выкинул! Виноват - отвечай! Да что ж ты, Леха, сегодня мне все поперек талдычишь? Молод еще меня поучать!
   - Христос с тобой, батюшка, разве ж я поучаю? Просто парень у тебя не прост, если уж ты сгоряча в крепость не поехал, так я думаю, что и поразмыслить не грех: какое наказание выбрать, да какую из этого пользу извлечь - и для воспитания, и вообще... ты по горячности не только про нрав Михайлы позабыл, но и то, что его боярыня Гредислава воеводой своей дружины поставила. Хоть убей, ни разу не слыхал, чтобы у какого-нибудь боярина воеводу выпороли! А еще непонятно с лишением достоинства старшины - от старшинства в Младшей страже ты Михайлу отрешишь, а воеводой у боярыни он останется, хренотень какая-то выходит, да еще неизвестно: как Гредислава на это все посмотрит?
   - По горячности, по горячности... помню я все! Едрена-матрена, вот чирей на заднице вырос... и не тронь его. Ты как хочешь, Леха, а без чарки у нас сегодня разговор добром не кончится - либо подеремся, либо... как ты сказал? Хренотень? Во, хренотень какую-нибудь сотворим. Пива, правда нет, вина тоже... ну что за жизнь, едрена-матрена? Меду... меду, что-то неохота. Я тут бабам велел бражки поставить, вроде бы уже должна дозреть. Будешь бражку?
   - В самый раз, то, что надо!
   - Ты мне голову не крути! Думаешь, если не перечишь, так я пить не стану? А вот и стану! Ну-ка, крикни там на кухне, чтобы принесли, и закусить чего-нибудь.
  
   Первая чарка у Корнея, что называется, "пошла колом" - он закашлялся, утер набежавшую слезу и шмыгнул носом. Вторая, в соответствии с народной мудростью, должна была бы "полететь соколом", но видать уж день такой выдался - воевода поморщился, с подозрением глянул на кувшин с бражкой, но вместо традиционного: "не достояла" или "перестояла", выдал неожиданное:
   - А ведь ты лют, Леха, ох лют.
   - М? - Рот у Алексея был занят закуской, и он изобразил вопрос поднятием бровей.
   - Вот так вот, наказание выдумывать - спокойно, без злости рассуждая, да чтобы побольней, да чтобы волхву ненароком не обидеть, да чтобы пользу какую-то выгадать. Бывал я у греков в Херсонесе, это их навык - все обмыслить с холодной головой, а потом - без жалости и с умением. Это, если хочешь знать, в сто раз жесточе, чем сгоряча, пусть даже и с перебором.
   - Зря ты так, батюшка...
   - Нет, не зря! Михайла внук мой - плоть и кровь. Если я ему больно делаю, то и себе так же! Анюта ему рассказывала... тьфу, баба - язык до пупа! Да, высек без меры, так потом сам чуть не помер!
   - Так моровое же поветрие было...
   - Э-э! Разве ж меня так скрутило бы, если б не история с Михайлой? Да-а, Леха, знал я, что жизнь тебя ушибла, - Корней сочувственно покивал головой, - но что б настолько...
   - Ты о чем, батюшка?
   - Сердце в истинном муже гореть должно, а у тебя погасло. Ты в любом деле, как купец, все наперед рассчитываешь, умствованиями, холодным рассудком все проверяешь, а в жизни случается порой так, что непременно чувствам волю дать приходится. В узде их держать, конечно, надо, но ты-то чувства не обуздал, а удушил!
   - Да если бы у меня рассудок не первенствовал, давно бы мои кости воронье по степи растащило!
   - Все понимаю, сынок, и не попрекаю, а сочувствую. - Корней и впрямь пригорюнился, высматривая что-то на дне чарки, немного помолчал и неожиданно вернулся к, казалось бы исчерпанной, теме: - Ты мне, вот, про Лавра поведал. Кхе! По уму, может быть, все и верно, а по сердцу - заумь ты дурацкую нес! Да, принял на себя все семейные заботы и труды, не спорю, но КАК принял? Вздохнул, да руками развел: мол, ничего не поделаешь, доля такая выпала. Возьми того же Андрюху Немого: увечный, безгласный, всю близкую родню похоронил, бабы да девки стороной обходят, вот уж доля, так доля - врагу не пожелаешь! Однако вцепился в жизнь зубами, рычит, но живет! Своего сына Бог не дал, так он Михайлу воинскому делу учить взялся... Ты, кстати сказать, не нарвись случайно - Андрюха за Михайлу и убить может.
   Корней запнулся, сбившись с мысли, пошевелил пальцами в воздухе и, чтобы заполнить паузу, налил себе еще бражки. Пить не стал, а продолжил:
   - Ладно, оздоровел я, начал понемногу в хозяйственные дела вникать. Но каждый же хозяин, хоть немного, но по-своему дела ведет, за два с лишком года Лавр все под себя устроил. Но хоть раз он со мной поспорил, когда я все назад возвращать стал - под свое разумение? Хоть бы слово поперек сказал! Да, поспорили бы, поругались, не без того, но я бы в нем интерес увидел, желание! Так нет, же - с плеч долой и забыл, как будто по найму в чужом доме работал!
   И на выселках... неправильно ты понял, Леха, причину, почему Лавруха туда таскается - он у тамошних баб утешения и жалости ищет, как малец у мамки. Если бы он с досады, что с женой не повезло или просто от избытка мужской силы, я бы понял. Поругался бы, конечно, постыдил, но понял бы! Но он же им там плачется на судьбину свою горькую, рассказывает: какой он несчастный, да как его никто не понимает... А этим кобылам только того и надо: хозяйский сын, жена здоровья некрепкого, глядишь и повезет! Конечно: и приголубят, и пожалеют и слезу над горемыкой прольют.
   Страсти в Лаврухе нет! Вот у нас десятник Глеб был - тоже блудил, как кобель распоследний, после того, как от него невеста сбежала. Доказывал всем, и себе тоже, что не по слабости девку упустил. Доказывал - горел, рвался к чему-то, преодолевал что-то, а не плакался! Э-э, да что там говорить, даже Татьяну-то из Куньего городища Лавруха не сам выкрасть решил, а Фрол его на это дело подбил, сам бы неизвестно сколько туда б таскался, пока не убили бы или не покалечили. Мякина, одним словом.
   Вот и в тебе, Леха, страсти нет, только у Лаврухи ее никогда и не было, а тебя она, надо понимать, сильно жгла, вот ты ее и удавил. Понять, конечно, можно... такое пережить, но оставлять тебя таким нельзя! - Корней единым глотком махнул чарку и выдохнул: - Исправим!
   - Что-о-о?
   - Кхе! Исправим, говорю! Можем! Ты еще и десятой части про Ратное не знаешь, мы тут на такое способны... Видал бы ты, какого я сюда боярина Федора привез! Вообще никакого! Все пропало, жизнь кончена, от пьянства синий весь. Ты не поверишь, в Бога верить перестал! И ничего - справились! Теперь, мужчина - хоть куда! Отец Михаил, правда, сильно помог, вот в ком страсть живет! Огненная! Хилый, больной, ведет себя порой, как дитя несмышленое, но горит сердцем! Горит! Истинно - Христов воин! Не согнешь и не сломишь, ни смерти, ни боли, ни волхвов, ни чертей не страшится! Уважаю! Смеюсь, порой, злюсь, бывает, но уважаю!
   Или возьмем Сучка... ты не смейся, не смейся... Хе-хе-хе... На них с Аленой посмотреть, оно, конечно... Но! - Корней назидательно вздел указательный палец. - Ведь, как овдовела пять лет назад... или шесть? Не важно - давно овдовела. С тех пор не меньше десятка ухажеров отшила. Кто просто так без толку подъезжал, а кого и до тела допускала, а конец у всех один - от ворот поворот. И хорошо, если пинком под зад отделывались или синяком на роже. Бывало, что и калитку лбом вышибали, и через забор летали и... недавно одного так без штанов по улице поленом и гнала. А Сучок ее обротал!{{ Обротать - надеть оброть (недоуздок). В переносном смысле - подчинить своей воле.}} Смешно сказать: ниже подбородка ей ростом, лысый, шебутной, скандальный, чужак-закуп, но обротал! Потому, как страсть в нем есть! И не смотри, что она его щелчком убить может, он ее страстностью своей, пламенностью сердечной, завсегда перебороть способен. Как поженятся... а я уверен - поженятся, скандалов, да ругани будет, не приведи Господь, но жить будут счастливо и любить друг друга будут крепко, вот увидишь!
   Корней внимательно глянул на недоверчиво ухмыльнувшегося Алексея и неожиданно выпалил:
   - А тебе, Леха, на Анюте жениться пока нельзя, прав ты. Не справишься ты с бабой, тем более, с такой, как она. Страсти в тебе нет, да и она... Ты не подумай, что я со зла или еще чего-нибудь такое, но не любит она тебя - жалеет.
   Ухмылку с лица старшего наставника Младшей стражи словно ветром сдуло, а Корней продолжал, словно не замечая реакции собеседника:
   - Для бабы, конечно, пожалеть, почти то же самое, что полюбить, но то - для бабы, а для тебя? Ты, вон, о том, что о тебе посторонние люди думать станут, беспокоишься, а что будут думать ближние? А кем ты будешь в глазах САМОГО БЛИЗКОГО человека - жены? - Корней немного помолчал, а потом заговорил уже другим, задушевным, тоном: - Знаешь, Леха, жил когда-то в заморских странах один человек... мудрец и воин. Так вот он сказал однажды такую истину: "Мы в ответе за тех, кого приручили". Если ты сейчас на Анюте женишься, то не ты за нее в ответе будешь, а она за тебя. Понял, о чем говорю? Согласен на такое?
   Ответа на свой вопрос воевода не дождался - Алексей подавленно молчал, набычившись и так сжав в кулаке бронзовую чарку, что, казалось, вот-вот захрустят суставы на пальцах. Старый конь борозды не испортил! Вроде бы, ничего особенного Корней и не сделал - ну, поговорили, ну, высказал один свое мнение, другой ответил, даже и усмехнуться повод нашелся, а потом - удар! В самое болезненное место - по остаткам гордости, но удар строго выверенный, не смертельный, не калечащий, а такой, как приводящая в чувство и возвращающая ясность мысли, звонкая оплеуха. Алексей словно окаменел, уставившись неподвижным взглядом в стол, но Корней был уверен: его слышат, поэтому продолжил, не повышая голоса:
   - И опять ты прав: надо тебе подниматься. Только не так, как ты собирался - не дом богатый заводить, не холопов набирать, не собственной дружиной обзаводиться. Духом тебе подняться надо, страсть в себе снова разжечь! Такую страсть, которая Анюту как вихрь закружит! Такую, чтобы в огонь за тобой пошла, но не спасать тебя, а только потому, что ЗА ТОБОЙ - без страха, без сомнений! Вот это и будет твоим возрождением.... А остальное приложится, не сомневайся, сынок, приложится. Голову, конечно, на этом пути можно сложить запросто, но нам с тобой не впервой по краю ходить. Ведь так?
   Алексей снова не ответил, только сделал непонятное движение - то ли кивнул, то ли просто опустил голову так, что не стало видно лица.
   - Да не кручинься ты так, Леха, не изводи себя! Все понимаю: дал ты волю чувствам, поддался страсти жгучей, окунулся в кровь и смерть выше головы, а потом ужаснулся содеянному... Бывает... благо, жив остался и разум сохранил, обычно-то в таких делах исход известный... Кхе! Но потом-то ты в другую крайность кинулся - задавил чувства, бояться их стал, а разум-то, он - умный, умный, а дурак, без совета с сердцем такого наворотить может... или, наоборот, упустит что-то важное. Ты, вот, к примеру, вовремя опасности не почуял...
   Корней еще что-то говорил, задушевно и убедительно, по сути, правильно, но Алексей перестал вслушиваться в его речи. Лицо он спрятал потому, что ощутил острое желание ответить на, в общем-то справедливые, слова Корнея какой-нибудь гадостью, например, раскрыть сотнику глаза на истинное лицо Листвяны. Удержался с трудом и только потому, что было бы это как-то уж совсем по-бабьи - огласить стыдную тайну собеседника, не к месту, не к теме разговора, а лишь для того, чтобы оставить за собой последнее слово. Мол, взялся поучать, старый хрыч, а на себя-то глянь...
   Сдержался с трудом, чуть не смяв в сведенных судорогой пальцах бронзовую чарку, а потом вдруг ощутил что-то вроде просветления - понял, что прямо сейчас, вот за этим столом, нашлось то, что он так мучительно и безуспешно пытался осмыслить с момента своего приезда в Ратное - свои место и роль в семье Лисовинов. А через это и в жизни Ратного. Сразу же предстал в ином свете и сам Корней - сильный, властный, умный, и, в то же время, ранимый и беззащитный - переживающий последнюю в жизни любовь, начисто лишившую его обычной проницательности и мудрости, и страшащийся умереть, не вырастив себе смены - внука, способного встать во главе рода.
   Не только Корнею, всему Ратному не хватало Фрола - преемника и наследника сотника и воеводы. Слишком молод и несерьезен был Мишка в глазах одной части ратнинцев, слишком непонятен и необычен был воеводский внук для другой части односельчан, слишком раздражающ и даже ненавистен сделался Бешеный Лис в глазах третьей части. Силен был род Лисовинов и, в будущем, мог стать еще сильнее, но, в случае раннего ухода патриарха, этот могучий клан рисковал ослабеть и рассыпаться, оставшись без твердой властной руки. И не было, не было, не было среди глав других ратнинских родов достойной замены Корнею-Кириллу-Корзню, на посту сотника.
   Главное, все-таки, род. Сохрани и приумножь он свои силу и единство, через два-три поколения Лисовины могут стать настолько влиятельны в Туровском княжестве, что князья будут искать их дружбы или... смерти, однако истребить такой род будет ой как не просто, иной князь, погорячившись, может на этом деле не только Туровского стола, но и головы лишиться... в жизни всякое бывает. Нужно лишь пережить нынешнюю смену поколений, не дать слабости и равнодушию Лавра разрушить то, что создавалось Агеем и Корнеем, дождаться, пока бразды правления родом возьмет в свои руки Михайла... или, случись что, Демьян.
   Вот место и стезя его - Алексея - зрелого мужа, умудренного жизнью и ратной наукой, допущенного к семейным тайнам, но не стремящегося занять место главы рода - хранить и оберегать род Лисовинов, пестовать и защищать старших внуков, которые в свое время поведут род к новым высотам силы и влияния - заменить собой погибшего побратима Фрола, заботиться о его семье так, как заботился бы он сам.
   Прямо сейчас, в тот миг, когда Алексей удержал в себе злые и обидные слова, способные поразить Корнея не слабее острого железа, бывший Рудный Воевода ступил на этот путь и тут же понял, что перестал быть бездомным бродягой, принятым в чужой семье из милости.
   Не-ет, не кончилась жизнь, и не угасла страсть, есть к чему приложить разум и сердце, потому что не из жалости и милосердия примет его род Лисовинов, а потому, что он НУЖЕН! И с Анютой теперь все по иному сложится - когда муж твердо знает свое место и стезю, да уверен, что хватит ума и сил, чтобы справиться, он и с женщиной себя иначе ведет, да и она иначе к нему относится...
   - Да что ж ты понурился-то так, сынок? - продолжал, между тем, "журчать" Корней. - Ну-ка, подвинь чарку, плесну тебе.
   Алексей, вместо того, чтобы подставить чарку, поднялся из-за стола, полоснул по Корнею вдруг обретшим кинжальную остроту взглядом и склонился в глубоком поклоне.
   - Благодарствую, батюшка, Корней Агеич! Мудр ты и добр - разрешил сомнения мои, указал место и стезю на всю, сколько Господь отпустит, оставшуюся жизнь. Место и стезю, кои честному мужу принять на себя не только не зазорно, но за честь и в гордость почитать надлежит.
   Алексей прервался и зашарил рукой по груди, а Корней, уже все поняв, все же приподнял в деланном удивлении брови и поинтересовался:
   - И что ж за стезю ты себе измыслил?
   - Служить! - не замедлив ни секунды, отозвался Алексей. - Хранить и оберегать род Лисовинов, всячески споспешествовать росту его силы и могущества, пресекать внутренние раздоры и противостоять внешним угрозам. Связать жизнь свою, до конца дней, с жизнью рода, ни в чем и никогда не разделять их, ставить пользу рода Лисовинов превыше любой другой пользы и выгоды... - Алексей выпростал из-под рубахи нательный крестик. - И на том целую крест! Да поможет мне в сем Господь Бог, укрепит и направит меня на сем пути!
   - Аминь! - подхватил Корней, осеняя себя, одновременно с Алексеем крестным знамением.
   Вот теперь и отеческие объятия стали совершенно уместными, и бражка пошла гладко, и разговор полился свободно, без напряжения. Корней объяснял, как пришел к идее создания Воинской школы, оценив великую пользу просветительских усилий отца Михаила, а Алексей, подтверждая корнеевские мысли, рассказывал, как сначала учился сам, а потом учил других хитростям порубежной службы.
   Корней слушал, отвечал, рассказывал, а сам, втихомолку, радовался тому, что в очередной раз сработал один из его хитрых приемов - вбросить ненавязчиво мысль, а потом гонять разговор вокруг да около, постепенно и незаметно подталкивая собеседника к самостоятельному принятию нужного решения. Для этого, правда требовалось сделать такое непростое дело, как понять суть, основную черту, характера собеседника, но Алексей Корнею стал понятен почти сразу по приезду в Ратное - побратим покойного Фрола был служакой. Не таким который точно и без рассуждений выполняет приказ "от и до", а таким, который, поняв основную идею, предпочитает действовать далее самостоятельно, добиваясь нужного наиболее подходящим по его разумению способом.
   Вот, как раз с идеей-то у Алексея и незаладилось. Сначала рухнула простая, в общем-то, понятная любому человеку, идея карьерного роста и семейного благополучия - сгорела в пламени, пожравшем усадьбу боярина Арсения Вара. Потом изжила себя идея мести половцам, оставив в душе пустоту и ощущение бессмысленности существования. Потом, когда пустота в душе только-только начала вновь заполняться нормальными человеческими чувствами, растоптанной оказалась вера в справедливость и взаимные обязательства вассала и сюзерена. Остался только инстинкт зверя, уносящего от погони израненного детеныша. Если бы не Савва, так и не увидели бы Алексея в Ратном, собрал бы Рудный Воевода новую ватагу, да не на половцев, а на князя Ярополка Владимировича Переяславского. До самого князя, конечно, не добрался бы, но людишек его проредил бы изрядно, прежде, чем самому сгинуть.
   Пришел Алексей с Саввой туда, куда и следовало - и приняли, и поняли, и посочувствовали... но что дальше? Разумеется, не выгонят и куском не попрекнут, но... как и кем войдет Алексей в семью Лисовинов? И вот, решилось! Алексей, с одной стороны, ощутил себя нужным и важным, с другой стороны нашел опору - род, который не бросит и не предаст, будет защищать Алексея так же, как Алексей будет защищать его. И не через женитьбу, войдет он в семью, а через принятие на себя обязанностей и обязательств убитого побратима.
   Этого-то Корней и добивался - подчинения без принуждения, самостоятельного осмысления Алексеем собственной нужности, даже необходимости, начисто снимающей все сомнения и беспокойства "приемыша". Собственно, целование креста, в глазах Корнея, уже было простой формальностью - гораздо более показательным для него стало то, как Алексей заинтересованно, отнюдь не с позиции стороннего наблюдателя, обсуждал характер и поступки Лавра и его взаимоотношения с отцом - о чужих так не говорят, о нестроениях в чужой семье так не рассуждают.
  

* * *

  
   - Э-э! Да здесь пьют! - раздался от двери голос боярина Федора. - А почему без нас?
   - А ты бы, Федор, еще дольше гулял, - отозвался Корней - вообще бы все выпили и тебе не осталось бы. Проходи, садись, наливай, и ты, Осьма, тоже.
   - Благодарствую, хозяин, что празднуем-то? - вежливо поинтересовался Осьма, деликатно, с соблюдением дистанции, устраиваясь рядом с боярином Федором, севшим по правую руку от Корнея, и оставляя свободной левую сторону стола (мало ли, подойдет кто-то из родственников - сядет на законное место по левую руку главы семейства). Впрочем, едва сев на лавку, он тут же вскочил и, обозначая свой самый низкий статус среди присутствующих, принялся разливать бражку по чаркам, в соответствии со старшинством: Корнею, Федору, Алексею. "Обслужив вышестоящих", купец демонстративно коснулся донышком кувшина столешницы, и только потом налил бражки себе.
   Потихоньку обживаясь в Ратном, но, чувствуя себя в воинском поселении не очень уверенно, Осьма скрупулезно соблюдал все старинные обычаи - ритуал есть ритуал, выручит практически в любом случае, когда опасаешься совершить неловкость или глупость, а репутация человека, свято блюдущего "старину", в замкнутой общине расценивается не как недостаток, а как достоинство. Во всяком случае, невежеством не попрекнет никто. Меру в этом вопросе Осьма умудрялся соблюдать столь тонко, что даже слово "хозяин", при обращении к Корнею, звучало не как свидетельство подчиненного положения, а как титул владельца обширного и богатого хозяйства - в устах купца означающий свидетельство глубокого уважения без урона собственного достоинства.
   - Какой праздник, Осьма? - спросил Корней, одобрительно наблюдая за манипуляциями с кувшином. - Так, для гладкости разговора употребляем. То, да се, дела семейные...
   - Семейные? - Осьма проницательно глянул на Алексея и, приподняв чарку, спросил: - Так что, можно поздравлять?
   - Кхе! Поздравлять? - отозвался вместо молча ухмыльнувшегося Алексея, Корней. - Можно и поздравлять... только не с тем, о чем ты подумал!
   - Э-э... - Осьма смутился, припоминая про себя, что торопливость нужна только при ловле блох и еще в одном, сугубо интимном, случае, и вопросительно уставился на господина воеводу.
   - М? - Боярин Федор, приподняв левую бровь, тоже глянул на друга юности.
   - Алексей... Кхе... Дмитрич сегодня роду Лисовинов крест целовал! - не стал интриговать присутствующих Корней. - И я сие целование принял! А кровь Алексей и Фрол уже давно смешали, так что... сами понимаете... есть, за что выпить!
   - А как же?..
   Осьма чуть не спросил: "А как же Анна?", но вовремя прикусил язык, однако Корней понял недоговоренное:
   - Не мне крест целовал, а роду! - с нажимом произнес он. - Теперь у Лисовинов опять двое зрелых мужей тридцати, с лишком, годов, и им есть, кого воспитывать, а даст Бог, и еще прибавится, так что, за будущее я спокоен!
   Все взгляды скрестились на Алексее, и на несколько секунд в горнице повисла тишина. Алексей не смутился, не отвел взгляд, не стал изображать польщенного доверием скромника, а глянул на каждого по очереди спокойно, уверенно, даже с некоторым вызовом, и тут же нарвался - боярин Федор на посольской службе, да при великокняжеском дворе научился читать любые взгляды. И отвечать на них тоже научился.
   - Так что ж ты на нижнем конце притулился, как чужой? - рыкнул он начальственным басом. - А ну-ка!..
   Погостный боярин повелительно мотнул головой, указывая Алексею место, которое тот должен был теперь занимать за столом, и столько в этом жесте было уверенности в своем праве повелевать и указывать, что никому и в голову не пришло усомниться или удивиться. Алексей безропотно поднялся с лавки и занял место по левую руку от Корнея, столь предусмотрительно оставленное свободным Осьмой. И возразить было нечего - позиция "глаза в глаза", естественная и логичная при предыдущем разговоре с Корнеем, стала совершенно неуместной для представителя второго поколения семьи Лисовинов в присутствии главы рода.
   - Так! - Федор, настроившийся на командный тон, так дальше ему и следовал: - Осьма, осталось там еще чего?
   - На один круг хватит! - отрапортовал Осьма, заглянув в кувшин с бражкой.
   - Вот и ладно. Значит, сейчас это допиваем и займемся делом! - принял решение Федор. - Разговор у нас будет серьезный, от хмельного надлежит воздержаться. Наливай!
   - Кхе! - Корней одной рукой двинул поближе к Осьме чарку, а другой молодецки расправил усы. - Витиевато излагаешь, Федя: "От хмельного надлежит воздержаться. Наливай!". Я прямо заслушался!
   - От судьбы не уйдешь, а умеренность в питие воздержанию не помеха! - философски парировал Федор. - Ну, Кирюша, с сыном тебя... или, все-таки, с зятем?
   - Сын - сыном, а зять - зятем! Я же сказал: в роду Лисовинов прибавление!
   - Хороший зять он, бывает, и не хуже... - дипломатично заметил Осьма - ... если повезет.
   - Так то - хороший... - раздумчиво произнес Федор, вспомнивший об обручении младенцев Михаила и Екатерины.
   - А плохих не держим! - заявил Корней с таким видом, будто располагал целым взводом зятьев, один другого краше. - И впредь держать не намерены!
   Возражать никто не стал. Выпили... закусили, Осьма заглянул в кувшин из-под бражки и с сожалеющим вздохом отставил его на край стола.
  
   - Значит так, други любезные, - начал боярин Федор - новости у меня, не то, чтобы скверные, но к серьезным размышлениям располагающие, у вас тут, как я понял, тоже забота образовалась такая, что сразу и не разгребешь, потому обмыслить и обговорить все надлежит, не торопясь и со всем тщанием.
   Был я на днях по делам в Давид-Городке и встретил там одного знакомого, а тот как раз, из Городно вернулся, и вот какую интересную историю он мне поведал. В Городно, на постоялом дворе увидел он служилого человека князя Святослава Витебского, вернее не самого княжьего человека, а конюха его. Совершенно без всякой задней мысли, поинтересовался, чего это его хозяина в Городно занесло? Ну ответил бы тот, что, мол, по делам заехали, а по каким делам, про то конюху знать незачем, знакомец мой и отстал бы - мало ли кто, куда и зачем ездит? Но конюх-то, в ответ на простой, вроде бы, вопрос, какую-то околесицу понес, что ехали они вовсе и не в Городно, да друзей по пути повстречали, да вместе с ними и завернули, а тут решили князя Всеволода Давыдовича Городненского навестить. Ну, и прочее... в том же духе.
   Взяло тут моего знакомца сомнение - он-то с Городно торговлю ведет, мало ли что, а вдруг что-то серьезное затевается? Потащил он того конюха в кабак да подпоил как следует, у того язык и развязался. Много-то, конечно, конюху неизвестно, но и того, что выболтал во хмелю хватило. Вышло с его слов, что друзья, которых они по дороге, как бы случайно встретили, на самом деле ближние люди князей Бориса Полоцкого и Рогволда Друцкого. А дальше еще интереснее пошло: оказывается в это же время в Городно какие-то ляхи притащились и с доверенными людьми полоцких князей встречались, да какие-то разговоры разговаривали. Чуете, чем пахнет, други любезные?
   - Кровушкой от таких встреч попахивает, кровушкой! - прокаркал со своего места Корней - очень крепко попахивает.
   - Гм... прости, боярин, но я от здешних мест далеко жил. - Подал голос Алексей. - Вам-то, может быть все и понятно, а мне, так не очень... поподробнее бы.
   - Поподробнее? - переспросил Федор и согласно кивнул - Хорошо. Про то, что отца нынешних полоцких князей - князя Всеслава - Мономах в Киев в цепях вывез ты слыхал?
   - Ну, это давно было... и Мономах уже умер.
   - Кхе, Леха! - опять встрял Корней - да как бы давно это ни было, обида-то у сыновей на Мономахов род сохранилась! Такое не прощается...
   - Погоди, Кирюш, - остановил Корнея Федор. - Про то, что промеж Киевом и Полоцком мира нет, не помню уж сколько, ты тоже должен знать, а уж про два больших похода Мономаха на полоцкие земли, один девять лет назад, другой шесть, ты слыхал наверняка.
   - Слыхал. - Согласился Алексей. - Но так же слыхал, что ни разу, ни одной, сколько-нибудь серьезной сечи, полочане не выигрывали. И от Минска, в последний раз, одни головешки остались, да и другим землям досталось изрядно. Неужто повторения не боятся?
   - Все же, сомнительно, - добавил Осьма. - Всеволод Городненский на Агафье дочери Мономаха женат - сестре нынешнего великого князя Мстислава. Не должен он против родича идти. И еще непонятно: ляхи тут с какого боку-припеку?
   - Против родича, против родича... - недовольно пробурчал Федор. - Да Рюриковичи все промеж себя родня, а хлещутся так, что только шмотья во все стороны летят! Вон как Олег Новгород-Северский родного дядю от Чернигова до Мурома гонял! Никакое родство не помешало! И еще: Городно живо только защитой Полоцка - еще ста лет не прошло с тех пор, как городненские земли ятвягам принадлежали. Если б не Полоцк, так бы ятвяги и дали на своей земле город поставить!
   Про Минск ты, Алексей, верно вспомнил, но только был тогда еще и Друцк, а его на щит взял Вячеслав Владимирович, нынешний Туровский князь. Теперь понимаешь, какой счет у Всеславичей к Мономашичам накопился?
   - Все равно! - уперся Осьма. - Ляхи-то здесь причем?
   - Ляхи? - Федор повертел головой, словно ему стал вдруг тесен ворот. - Да у них сейчас в северо-восточных землях по несколько дней пути живой души не сыщешь! То король Болеслав крамолу огнем и мечом искоренял, то пруссы набегами изводили... Болеславу сейчас не до восточных земель, он Поморянию под себя подгребает, вот и придумал наделять верных ему воинских людей землями к востоку от Вислы, но с условием, что заселять свои уделы они станут сами. Где людишек брать? А у соседей! Тем паче, что время удобное.
   - Ну уж и удобное! - не сдавался Осьма. - Кто же в августе-сентябре воюет? Поля уже сжаты, но на огородах работы еще почти до октября. Холопов брать невыгодно - до новин целый год кормить, а нынешний урожай не вывезешь, он еще в снопах, не обмолочен. А потом распутица начнется... нет, с тем, что встреча в Городно ничего хорошего не сулит, я согласен, но раньше зимы ничего быть не должно, а к тому времени Мономашичи из Степи вернутся...
   - Это, если в набег идти, а если на захват земель? - перебил Осьму Корней. - Вот смотрите: это Припять. - Корней отлил немного кваса из кружки и провел пальцем мокрую линию вдоль стола. - Южнее ее: Давид-городок, Хотомель, наше Погорынье - справа от полосы, обозначающей Припять, встали кружки из-под кваса - и стольный град Туров - на дальний от себя край Корней бухнул кувшин с квасом и вопросительно оглядел собеседников.
   - Это понятно?
   Все согласно покивали головами.
   - А с севера от Припяти, те земли еще Полесьем называют, городов побольше будет. - Корней принялся расставлять слева от мокрой полосы чарки из которых пили бражку - Слуцк, Клецк, и прочие, а самый большой - на ближнем к себе краю "карты" сотник поставил кувшин из-под бражки - главный град тех земель Пинск.
   Мстислав Киевский с братьями в степи, половцев в разум приводит. Оттуда, возможно, пойдут на Чернигов или на Новгород Северский - Ярославичам мозги вправлять, чтобы на Киев не зарились. Вернутся не скоро, хоть и с добычей, но уставшие, побитые, пораненные. Дружинам отдых нужен будет.
   Самое время полочанам попытаться взять Пинск, Слуцк, Клецк, другие полесские города. Пока Мономашичи из степи вернутся, распутица начнется, значит, придется ждать, пока реки встанут. Это - месяца три, если не больше. За такое время можно и укрепиться на захваченных землях, и подати собрать - хлебом, мясом, конским кормом. Бояр-вотчинников на свою сторону перетянуть. Поди, тогда, выковыряй их!
   - М-да, это я, как-то, не подумал. - Осьма досадливо поморщился. - Но тогда... мать честная! Какие бояре-вотчинники? Да там - севернее Припяти - чуть не в каждом городе князья Святополчичи сидят: в Пинске - Изяслав и брат его Брячислав, из Турова выгнанный, в Клецке - сын Ярослава Святополчича... как бишь его...
   - Вячеслав Ярославич, - напомнил Корней, многозначительно переглянувшись с боярином Федором - да там же и мачеха его Елена с сыном Юрием.
   - Вот-вот! - Осьма согласно покивал головой. - Они тоже на Мономашичей злы и... знаете что? Да наверняка же к ним подсылы от полоцкого князя приедут, если уже не приехали! Посулят им уделы не в кормление, а в княжение и... не удержатся они, согласятся!
   Федор с Корнеем снова мрачно переглянулись, и погостный боярин едва заметно отрицательно повел головой, показывая, что разговор о Вячеславе Клецком продолжать не стоит. Корней в ответ согласно прикрыл глаза.
   - Так! - Боярин Федор оглядел собравшихся, снова собирая на себя внимание. - Насчет захвата полочанами Турова, пожалуй, беспокоиться не стоит, а вот все, что севернее Припяти: Пинск, Клецк, Слуцк и прочее - да! Опасность явная и близкая! Сговор... гм... Святополчичей с полоцкими князьями - тоже. Привлечение к этому делу ляхов... ну, Мономах, когда Полоцкое княжество громил, тоже с собой половцев из Степи приводил, так что... понятно, в общем. Давай, Кирюша, думать: что мы всему этому противопоставить можем?
   - Кхе... ну ты сказанул! Что ж мы можем? Известие послать в Туров, а они уже пусть в степь гонцов посылают. Без Вячеслава Владимировича с братьями тут не управишься.
   - Гонец в Туров - моя забота, и это уже сделано. - Федор построжел лицом. - А твоя забота - оправдать свое воеводство! Если князь в отлучке, то... туды тебя, Кирюха, кто еще из туровских бояр от Вячеслава гривну золотую получил? - Федор, внезапно ощерившись, грохнул по столу кулаком. - Повинен отслужить!
   - Но, но... уймись, Федька! - Окрысился в ответ Корней. - Ишь, расстучался! Не отказываюсь я, да только что с неполной сотней сделать можно? А тут еще сосед вылупился... тоже, чего ждать, не знаешь. Не отказываюсь я! - Воевода Погорынский жестом остановил уже открывшего, было, рот для ответа, Федора и пояснил: - Неверно ты спросил Федя: "Что мы можем?". Сначала надо решить, что делать надо, а потом уже думать: сможем или нет? Только не говори мне, что, мол, надо Бориса Полоцкого с братьями и ляхами остановить - глупость это. И не говори, что упредить их надо, да поодиночке отлупцевать - тоже глупость. Мы сейчас слабее полочан, а значит, думать надо не о том, что нам хотелось бы, а о том, что они хотят и как это их желание сделать недостижимым.
   Первое наше преимущество в том, что мы об их замыслах узнали заранее и можем подготовиться. Второе наше преимущество в том, что у них времени мало - управиться надо до осенней распутицы, а начать они смогут, я думаю, не раньше конца августа, а то и начала сентября. На все про все у них будет месяц-полтора. Заставим их промедлить - сорвется весь замысел. Вот теперь можно уже рассуждать: сможем или не сможем?
   - Заставить промедлить... - Федор немного помолчал, раздумывая - сможем ли? Я так понимаю, что все будет зависеть от того, сдадутся ли заприпятские города сразу, или сядут в осаду? Так, Кирюш?
   - Так, Федя, так. Осада дело долгое, а если под осенними дождичками, да в грязюке... да если сзади кто-то постоянно в спину бьет, но в открытый бой не вступает... ох, несладко им придется.
   - То есть, ты берешься не давать осаждающим покоя, мешать тем, кто будет собирать в округе еду и фураж, не давать ходить в зажитье?
   - Какое зажитье, Федя? Они же не в набег придут, а на захват, разве ж можно вотчинников да смердов против себя настраивать? Еще раз повторяю: в суждениях нам должно опираться на их желание, а не на свое! Их желание - занять города и земли севернее Припяти и привлечь на свою сторону местное боярство... ну и Святополчичей, тоже. За все города не скажу, а если Пинск в осаду сядет, я полочанам ни округу под себя прибирать, ни осаду правильно вести не дам. Но это - если перед Борисом Полоцким Пинск ворота не откроет. А вот как устроить так, чтобы ни Пинск, ни другие грады ворот не открыли, я не знаю, это, Федя, твой промысел, твое искусство. Сможешь?
   - Гм, непросто будет, Кирюш...
   - Кхе! А я и не говорю, что просто! Но я-то тебя, Федюша, не спрашиваю, как мне осаду Пинска сорвать? Тоже, между прочим, не игрушки...
   - Ох и язва же ты, Кирюха! - пробурчал Федор.
   - Еще какая! - жизнерадостно подтвердил Корней. - На том и стоим, Феденька!
   Оба расплылись в улыбках, хотя тема разговора к этому, вроде бы, не располагала - похоже было, что этот обмен репликами повторяется между Корнеем и Федором не первый раз и напоминает обоим какой-то случай из молодости.
   - Батюшка, - напомнил о себе Алексей - мне кажется вы о ляхах позабыли...
   - Помним, Леха, помним... а чего ты сказать-то хочешь?
   - Да, вот, не сходится у вас с боярином кое-что. Ты говоришь, что полочане к северу от Припяти укрепиться хотят и местных из-за этого обижать поостерегутся, но раньше был разговор о том, что ляхи сюда за холопами придут. Не сходится, если только их не собираются на южный берег Припяти напустить, но если так, то нам и здесь куча дел найдется, под Пинск идти окажется некому...
   - Кхе, верно мыслишь, Леха, но неправильно!
   - Как это, батюшка? - совершенно искренне изумился Алексей - метод аргументации, используемый Корнеем, способен был поставить в тупик кого угодно. - Или я что-то...
   - Да, нет, все верно, Леха, только местные-то бояре на что? С князем Вячеславом они в Степь не пошли? Не пошли. Значит, свои земли защитить обязаны сами, да и Туров прикрыть... хотя на Туров ляхи вряд ли пойдут, им бы пограбить, да смыться с добычей. Городки, что восточнее Горыни стоят: Хотомель и Давид-Городок - им, пожалуй, тоже не по зубам будут, возиться долго, а те, что западнее Горыни: Дубенец, Столин... нет, туда тоже не полезут - на эти городки Андрей Волынский уже давно посматривает, он-то с братьями в Степь не пошел. Воспользуется поводом, явит из себя защитника и спасителя, да как накостыляет ляхам, а городки - себе!
   Значит, пойдут ляхи мимо городков, по селам и весям. Вот тут-то Туровское поместное боярство в самый раз и пригодится. Конечно, хорошо бы их всех под единую руку собрать, а то, ведь, каждый свое имение защищать будет, а вольных смердов, да княжьи села побоку. Нету среди них такого, чтобы остальные под его руку встать согласились - гордыня, спесь...
   - А ты, батюшка? Все-таки, воевода...
   - А! - Корней лишь раздраженно отмахнулся. - Я для них худородный. Может быть княгиня Ольга кого-нибудь из Турова пришлет... да кто там есть-то? Если кого-то и оставили с малой дружиной стольный град стеречь, так они за стены ни ногой, а больше и нет никого, одни старики.
   - А сюда ляхи завернуть не могут? - осторожно поинтересовался Осьма.
   - Кхе! В наши-то дебри, не зная дороги? Если только на ладьях по Горыни, да по Случи.
   - Но если ладьи у них будут, то облегчение ляхи получат большое. - Со знанием дела произнес Алексей. - И добычу легче увести и дороги-тропинки по лесам искать не придется. От погони, случись такое, тоже и отбиться и уйти по воде легче. И еще добавлю: если мы этих ляхов с добычей выпустим - мира на рубежах с мазурскими землями нам впредь не видать! Каждый из этих командиров дружин сядет на какой-то округе князьком, а дружинников своих поверстает в свои бояре... И тогда, только держитесь - начнут к нам по проторенной дорожке шастать раз за разом. Весь порубежный край запустошат.
   - И где ж это, Кирюша, твой будущий зять - Боярин Федор недобро прищурился - всему этому обучился? Прям, как будто сам...
   - На рубеже он служил, - торопливо перебил Корней - днепровские пороги стерег, оттуда и про ладьи знает, и про...
   - Рудный Воевода я, боярин, - не дал закончить Корнею Алексей - слыхал, наверно? Так вот это я и есть...
   - Леха!.. Кхе! - Корней сообразил, что одергивать Алексея уже поздно и обернулся к Федору. - Да, так! Чего уставился, как на чудо-юдо? В жизни по всякому случается, и не тебе судить...
   - Вот именно, что по всякому! - В голосе погостного боярина отчетливо прорезались официальные ноты. - А уверен ли ты, боярин Кирилл, что его - Федор мотнул головой в сторону Алексея - бирючи с лобных мест уже не окаяли{{ Окаять (дренерусск.) обвинить }}, награду за его голову не посулили и за укрывательство кару не пообещали?
   -Ты чего несешь, Федька?..
   - Да как у тебя совести хватило - Федор, не обращая внимания на Корнея, обличающе выставил указательный палец в сторону Алексея - такую беду близким тебе людям за собой приволочь? Ты хоть знаешь, какие разговоры о тебе по городам и весям идут, какие вины тебе приписывают, сколько злодейств, твоим именем прикрываясь, разные тати совершили? И даже если ты не окаян и не в розыске, то что князь Вячеслав Туровский подумает, когда узнает, что воевода Погорынский у себя Рудного Воеводу пригрел?
   - Примерно то же самое, - совершенно спокойным голосом отозвался Алексей - что и тогда, когда узнает, почему ты, боярин, с батюшкой в гляделки играешь, когда речь о Вячеславе Клецком заходит. Говорите-то о Пинске, а в голове-то у вас Клецк. Думаешь не нашепчут Вячеславу Владимировичу о твоем, батюшка родстве с Вячеславом Ярославичем? Не найдется доброхотов? И это при княжеском-то дворе?
   Корней и Федор впились глазами в Алексея, а Осьма несколько раз перебросил цепкий взгляд с бояр на бывшего Рудного Воеводу и обратно. О чем конкретно идет речь ему было неизвестно, но услышав о родстве Корнея с одним из Рюриковичей он сразу же насторожился - игры, похоже, намечались очень серьезные, примерно такие, из-за которых ему и пришлось прятаться в Погорынской глухомани от Юрия Суздальского.
   - Беду я за собой не притащил, - продолжал Алексей - если кто и мог бы меня искать, то только Переяславский князь Ярополк, да и то, навряд ли. Но Ярополк считает меня мертвым - друзья мои позаботились, пустили слушок и даже кое-какие доказательства подкинули. То же, что я в бытность Рудным Воеводой натворил, мне прощено, если было что прощать - я после того в княжьей службе был в достоинстве сотника рубежной стражи.
   Вы же, бояре, беду можете накликать великую, и на себя, и на всех нас, и на Вячеслава Клецкого, потому что, как я понимаю боитесь только одного - как бы князь Вячко на посулы Бориса Полоцкого не купился. Я же, уж не гневайтесь, беду гораздо большую предвижу, о которой вы даже и не задумываетесь.
   Алексей умолк, и, неожиданно, заговорщицки подмигнул Осьме, словно говоря: "Мы-то с тобой все понимаем, а бояре-то наши только вид грозный делают, а сами ни в зуб ногой". Осьма, чувствуя знакомый холодок опасности в сочетании с азартом прожженного игрока, соскучившегося по любимому развлечению, тут же подыграл - скорчил хитрую физиономию и слегка развел ладони в стороны: "Что ж поделаешь, коли "старшие товарищи" рулят не туда, куда надо?".
   - Гр-р-ха! - Федор громогласно прочистил горло, но ничего не сказал, лишь зло зыркнул на Осьму, мгновенно напустившего на себя ненатурально благопристойный вид.
   - Кхе! Слыхал, Федь? Я же... э-э... говорю: "Плохих не держим"! Да чего ты ощетинился-то? Окаяли, награда за голову... да я за Леху, как за самого себя...
   - Погодь, Кирюха, не окаяли, так и ладно. Ну-ка, "сотник порубежный", о какой ты там гораздо большей беде, про которую мы и не догадываемся, толковал? Или же для красного словца брякнул?
   - Не с девками балагурю, чтобы "брякать", боярин! - чуть резче, чем следовало бы, отозвался Алексей. - Попробуйте-ка поставить себя на место князя Вячка. О намерениях полоцких князей, если к нему с посулами подъезжали, он догадывается не хуже нас. Не дурак, наверно - воспитание княжье получил, при иноземных дворах с отцом обретался. Ведь не дурак, а, батюшка?
   - Ну, в юности глупцом не выглядел, а сейчас... такие беды, какие на него свалились, многим мудрости не по годам добавляют, хотя и озлобляют тоже. Могут, конечно и сломать, но у Вячка корни крепкие и характер дедов - великокняжеский. Ты, Леха, кончай крутить, говори, что собирался!
   - Значит, о намерениях полоцких князей князь Вячко знает или догадывается. - Продолжил Алексей. - Знает он так же и о том, что князь Вячеслав Владимирович на Туровском столе еще толком и не уселся. К тому же, земли, что севернее Припяти, Туров особо крепко никогда и не держал - слишком долго в Турове настоящих князей не было, всем из Киева заправляли.
   - Ну и что? - перебил Федор. - Без тебя знаем, что тут и как. Дело говори!
   Алексей отреагировал на раздраженный тон погостного боярина лишь едва заметной улыбкой и еще одним взглядом в сторону Осьмы. Федора от этого переглядывания аж передернуло.
   - Я сказал: дело говори! - повысил Федор голос. - А ты... - Боярин резко развернулся в сторону Осьмы.
   - Осьма! Хватит рожи корчить! - подключился Корней. - А ты, Леха, не тяни, слушать тошно!
   - Добро, бояре. - Алексей слегка склонил голову. - Напомню вам только еще одно: вы сами только что сожалели о том, что некому поместное боярство собрать и возглавить. Но это здесь, а там - к северу от Припяти? Я же не зря просил вас представить себя на месте Вячка! Вот возьмет он и поднимет поместное боярство и городские ополчения против полоцкого войска, да одолеет! Да даже если и не одолеет, а просто не даст полочанам закрепиться? Кому тогда туровский Мономашич нужен станет? А все остальное: и дружины усталые, и распутица, и прочее, о чем вы говорили, так и останется, только сослужит уже не полочанам, а князю Вячеславу Ярославичу... ну, скажем, Пинскому{{ Версия, предложенная Алексеем не так уж и фантастична, как кажется на первый взгляд. В реальной истории Клецкое княжество выделилось в самостоятельный удел еще при жизни Вячеслава Владимировича Туровского. }}
   Алексей оглядел по очереди своих слушателей, убедился, что его версию возможного развития событий никто с порога отвергать не собирается и продолжил:
   - Однако ж и это не самое страшное - наши земли война затронуть, пожалуй, не должна, но ты-то, батюшка, в каком положении окажешься? То ли тебе с Вячком против Мономашичей идти придется, то ли, наоборот, вместе с Мономашичами против племянника!
   При последних словах Алексея Осьма как-то суетливо коротко дернулся на лавке, за что удостоился очередного сердитого взгляда боярина Федора.
   - Кхе! Едрена-матрена... Федя... чего молчишь-то? Вот ведь как повернулось-то...
   - М-да... - многозначительно изрек погостный боярин и тоном, полным досады, добавил: - что б у тебя язык отсох, Леха... а у тебя, Осьма, задница! Весь извертелся, на шиле, что ли, сидишь?
   Осьма, скромно потупив глазки, что вызвало очередную ухмылку Алексея, поведал:
   - Я, боярин, кое-что добавить хотел... если дозволишь...
   - Тьфу, что б тебя! - Федор развернулся в сторону Осьмы и подбоченился. - Прям, деву невинную из себя изобразил! Ты для чего сюда зван? Ушами хлопать или для совета? Говори: чего сказать хотел?
   - Так... Елена-то Мстиславна - дочка князя великого - тоже в Клецке обретается, с младенцем Юрием. Как бы князь Вячеслав Ярославич ее заложницей не объявил, если от Мономашичей угроза сотворится. Великий князь Мстислав Владимирович дочку с внуком потерять...
   - Да ты в своем уме?! - У боярина Федора от возмущения аж усы встопорщились. - Да как тебе в голову-то такая гнусность...
   - В своем я уме, боярин, в своем, не растерял еще. - Всю напускную скромность с Осьмы как рукой сняло. - Ты погоди горячиться, послушай. Задумка моя не только князя Вячка выручит, но и тебе с боярином Корнеем выгоду великую принести может.
   - Осьма!!! Едрена-матрена, какая выгода? - рявкнул Корней. - Ты что, на торгу?
   - Э-э, да какая на торгу выгода, хозяин? Так, мелочь. - Осьма пренебрежительно махнул рукой. - Настоящая выгода только в таких, вот, делах и бывает, а торговлишкой пусть те, кто умом пожиже, пробавляются. Вы задумайтесь, бояре: кто в таком случае лучше всего с князем Вячко договориться сумеет, если не мы? Боярин Корней ему родней приходится, боярин Федор посольскую службу правил - дело знает, ну и я гм... тоже кое-что умею. А какая благодарность от великого князя за такое дело может выйти? И что вы для самого Вячка выторговать сможете, если с умом к делу подойти? Ну задумайтесь же хоть чуть-чуть! Войну и кровопролитие предотвратите, племяннику удел достойный выторгуете, сами возвыситесь и обогатитесь - кругом одна выгода. А всего-то и надо, что в Клецк смотаться, да князеньке Вячеславу Ярославичу мыслишку подкинуть.
   - Ну, ты клещ, Осьма. - Боярин Федор шумно выдохнул, и, было похоже, с трудом удержался, чтобы не сплюнуть. - Понимаю, теперь, почему тебя князь Юрий удавить возжелал.
   - Мои дела с князем Юрием это - мои дела, а ты, хозяин подумай о том, что еще одному твоему родичу - Никифору - смерть верная грозит!
   - А ну, погоди, Федя! - Корней придержал Федора, уже собравшегося ухватить Осьму за бороду. - Успеешь еще душу отвести. Эй, ты чего там про Никифора вякнул?.. Остынь, я сказал, Федька!
   Боярин Федор зло дернул плечом, но Корней держал крепко. Алексей качнулся, было, вперед, чтобы перехватить руку Федора, но, уловив остерегающий взгляд Корнея, сдержался.
   - Хватит, Федь, погоди, никуда он не денется, пусть сначала про Никифора скажет.
   - Он уже много чего тут наговорил... так, что с души воротит. - Погостный боярин все же убрал руку, которой тянулся к Осьме. - Ну и змею ты пригрел, Кирюха, у него же вместо мозгов ведро яду! Тьфу! Таких, как он, в колыбели душить надо!
   - Все тебе не так, Федька, то Леху пригрел, то Осьму. Кхе, тебя послушать, так мне одному в лесу, как медведю жить надо, да только иногда к тебе в гости заходить. Да, не ангелы, но у хорошего хозяина все в дело идет, по нынешним временам любое умельство пригодиться может, даже и такое паскудное, прости Господи. Сейчас мы ему мозги в нужную сторону наладим, глядишь, и что-то путное выйдет, а не выйдет... течение в Пивени не то, чтобы очень быстрое, но до Случи тушку дотянет, а там и... нет, до Припяти, пожалуй не доплывет, раки сожрут. Ну, хитроумец, - Корней строго глянул на Осьму. - давай-ка, выкладывай: что там с Никифором?
   - Ох... и что ж вы за люди такие? - отозвался тоном невинной жертвы Осьма. - Можно же обо всем по-тихому договориться, так нет, все бы вам железом в живых людей тыкать...
   - Ты нас еще поучать будешь? - Федор снова угрожающе качнулся в сторону купца.
   - Осьма, паршивец!!! - Корней прикрикнул, вроде бы, на Осьму, а сам настороженно косился в сторону Федора, не дал бы тот опять волю рукам.
   - Да у пруссов же Никифор, бояре, возвращаться с янтарем будет по Неману и Случи Северной как раз в начале сентября! В самую же заваруху и влипнет! Ехать надо, бояре, ехать! - Осьма подался, было, в сторону Корнея, но, приблизившись тем самым и к Федору, опасливо отшатнулся. - В Пинск надо ехать, в Слуцк, у Никифора там приказчики сидят. И в самом Городно Никифор с кем-то дела ведет, но я не знаю с кем, а приказчик в Слуцке может знать. Предупредить Никифора надо, задержать...
   - Раскудахтался: ехать, упредить... - ворчливым тоном перебил Осьму Корней - сами понимаем! Вот еще забота выискалась, как будто нам всего остального мало. Кхе! Федя, а тебе и впрямь ехать придется: и Вячка от дури удержать и Никифорову приказчику весть передать...
   - С чем ехать-то, Кирюш? - Только что полыхавший возмущением Федор, вдруг как-то увял и погрустнел. - Я Вячка, почитай уже лет десять, а то и более не видел, да и кто я для него? Боярин с захудалого погоста... мало ли, что с отцом его в молодости приятельствовал? Да и предлагать же что-то надо, полочане ему, и правда, удел посулить могли, а я что? Пугать Мономашичами? Даже не смешно.
   - А тоже удел посулить! - предложил Осьма, на всякий случай, отодвигаясь подальше от погостного боярина.
   Боярин Федор вяло покривился лицом и почти равнодушно констатировал:
   - Да ты еще и дурак... или князя Вячка за дурня держишь? От себя, что ли я ему удел обещать буду? Только на мерзости и горазд, а чего путного...
   - Не от себя, конечно, - покладисто согласился Осьма - от княгини Ольги! Коли князь Вячеслав Владимирович в Степи воюет, княгинюшка может вместо него распорядиться, да через тебя, боярин, весть Вячке и передать.
   - Дурак и есть дурак! - Федор даже отвернулся от Осьмы. - Княгиня Ольга меня всего один раз видела и даже имени не знает, а тут я явлюсь и скажу: "А пообещай-ка, матушка, опальному князьку Клецкий удел!". Да меня к ней и не допустят даже...
   - Это, как подойти! - не унимался Осьма. - Иные дела через женскую половину княжьего терема даже лучше делаются... эх, были б мы сейчас не здесь, а в Ростове или Суздале...
   - Кхе! Да если б ты сейчас в Ростове или Суздале был, тебя бы уже черви могильные доедали, умник хитрозадый! Князь Юрий... - Корней внезапно прервался, немного помолчал и обратился к боярину Федору: - Слушай, Федь, а я ведь могу так устроить, что и допустят, и выслушают, и поверят! Кхе! Вот не думал, не гадал! Могу Федька! Езжай в Туров, согласится княгиня Ольга с тобой или нет, не знаю, но выслушает со вниманием! Обещаю!
   Федор на неожиданный пассаж своего друга юности не отреагировал почти никак, только подпер щеку кулаком, так, что все лицо съехало на сторону, тяжко вздохнул и поинтересовался?
   - Вы сколько тут без нас бражки вылакали? Не ведро?
   - Да пошел ты, Федька!.. Точно тебе говорю! Я ж тебе рассказывал про волхву Гредиславу?
   - Рассказывал, ну и что?
   - А то! - Корней с сомнением глянул на Осьму и на всякий случай счел нужным предупредить: - Значит так, Осьмуха, если то, что я сейчас расскажу, хоть как-то за стены этой горницы выйдет, я даже и выяснять не стану: ты или не ты разболтал? Просто отдам тебя Михайле, чтобы его отроки на тебе в допросе пленных попрактиковались. Понял?
   - Да что ж ты, хозяин, меня уж совсем не знаю за кого держишь? - то ли изобразил оскорбленную невинность, то ли искренне обиделся Осьма.
   - Понял или не понял?!
   - Да понял я, хозяин, понял! Вот тебе Святой Истинный Крест...
   - Тьфу на тебя, Осьмуха! - Корней поморщился, будто съел что-то очень кислое. - Ведь точно так же божишься, когда какому-нибудь олуху гнилой товар сбываешь!
   - Хозяин...
   - Хватит! Я тебя предупредил, а дальше сам разумей: у неумелых пытальщиков ты, конечно, долго не проживешь, но даже за то краткое время, пока они тебя уморят, узнаешь много интересного, только уже не расскажешь про это никому.
   - Ох и страшен ты, Кирюха, я прям, в трепет впал! - прогундел перекошенной рожей боярин Федор. - Чего придумал-то, и причем тут волхва?
   - А при том, что княгиня Ольга с ней как-то знакома и какие-то дела промеж них имеются. Через Михайлу моего, княгиня Гредиславе поклон передавала, а через Анюту, какой-то знак... не знаю, какой - стерегутся они. Я от Анюты еле-еле правды добился, и то случайно. Съезжу к волхве, объясню ей про наши дела и попрошу знак для княгини. Если даст, считай, что тебя допустили и выслушали, а убедить Ольгу - твоя забота.
   - Ну... допустим. - Боярин Федор выпрямился и выражение безнадежной меланхолии начало сходить с его лица. - Допустим, убедил я княгиню Ольгу, потом, прямо из Турова поехал в Клецк... чего Вячку-то советовать?
   - Уходить Вячку надо из Клецка! - решительно заявил Корней. - Городок маленький, укреплен неважно, хоть и у самого полоцкого рубежа стоит, да и дружина у Вячка... я так думаю, что одно название, а не дружина, много ли ратников с такого скудного кормления содержать можно? Скажешь, чтобы уходил в Пинск, к дядьям. Втроем, как-никак, отбиться легче будет, да и Изяславу с Брячиславом на глазах у племянника зазорно сдаваться полочанам будет.
   - Пусть и мачеху Елену с княжичем Юрием увозит! - подал голос Алексей. - Не дай Бог, полоцкие князья ее заложницей сделать надумают...
   - И ты туда же! - Федор всплеснул руками и заговорил таким тоном, словно объяснял очевидные вещи малому ребенку. - Они князья! Не могут благородные люди опуститься до такого...
   - Князья могут все! - Алексей опять уставился на Федора с выражением вызова в глазах. А полочане, в этот раз, последнее на кон ставят, если не получится, Мстислав Киевский весь их род в распыл пустит, и княжеству Полоцкому не бывать! В отчаянии люди на все способны, а благородные, как ты говоришь... х-м, - Алексей скривил рот в недоброй ухмылке - князья еще и к безнаказанности привыкли. Опустятся, одним словом, и до такого тоже опустятся!
   - Верно, верно говорит! - торопливо, опасаясь, что перебьют, затараторил Осьма. - А великий князь Мстислав Владимирович, за спасение дочки с внуком, нам...
   - Осьмуха, увянь! - рявкнул Корней.
   - А что я такого?..
   - Еще хоть слово о выгоде вякнешь... - Корней сделал многозначительную паузу. - Здесь не торгаши собрались. Мы - люди чести!
   Осьма послушно умолк, хотя было заметно, что в иной обстановке он нашел бы, что сказать о "слове честном, купецком".
   - Кхе! Значит так, Федор, если я с Гредиславой Всеславной договорюсь, ты едешь сначала в Туров, потом в Клецк. Передаешь Вячке то, что княгиня Ольга посулит, советуешь ему уходить в Пинск и забирать с собой княгиню Елену с княжичем, ну и, конечно, отговариваешь верить посулам полочан. Так?
   - Добро, Кирюш.
   - А если, все же, князь Вячко свою игру вести надумает? - напомнил о своей версии Алексей.
   - Не выйдет у него ничего. - Федор отрицательно помотал головой. - Мономашичи сейчас, как стая волков вокруг лося, между собой грызню начнут только тогда, когда добычу завалят, а заваливать кинутся дружно и беспощадно, ты уж поверь, я знаю, о чем говорю. На ляхов надежды тоже нет. Во-первых, Вячко не отец его Ярослав Святополчич. У того было право на великое княжение, а Вячко этого права после смерти отца лишился. Для ляхов он никто. Во-вторых, у Болеслава сейчас все силы на западе - Поморянию под себя подгребает, и скоро он эти дела не закончит, потому что на те же земли германцы зарятся. Нечего Болеславу на востоке делать.
   Короче, выход у Вячка только один - проявить, г-м... благородство: спасти от полочан дочь и внука великого князя Мстислава и отбиться, как получится, от попытки захвата заприпятских земель. Это и будет истинно княжеским деянием - пренебречь враждой с Мономашичами и поступить, как честному мужу надлежит! - Федор покосился на Осьму и добавил, слегка повысив голос: - И не искать в сем выгоды, одну лишь славу и воздаяние на Небесах!
   - Угу, там-то, конечно, дождешься. - Едва слышно пробурчал Осьма, отвернувшись к дверям, потом вдруг встрепенулся и заговорил в полный голос: - То есть, как это в Туров, а потом сразу в Клецк? А в Слуцк - никифорова приказчика упредить?
   - А в Слуцк ты поедешь! - приказным тоном ответил Корней. - Возьмешь ладью, холопов, которые на ладье гребцами уже ходили и Петра с его купеческими детишками...
   - А детишек-то зачем, хозяин?
   - Не перебивать сотника! - Коней рявкнул и глянул так, что Осьма невольно выпрямился и подтянул живот. - Во-первых, Никифоровы приказчики тебя в лицо не знают...
   - В Пинске знает...
   - Молчать, орясина!!! Федя, будь добр: еще раз пикнет - дай ему в ухо.
   - В какое, в правое или в левое?
   - Кхе! А в любое! Можешь даже в оба, если с одного удара сумеешь.
   - С одного? - погостный боярин задумчиво глянул на Осьму. - Если с одного, то надо посередине бить, а это прямо в нос получится. Или по маковке.
   - Да хоть в межкрылье, лишь бы не перебивал. Кхе... так, о чем это я? Да! Для приказчиков ты, Осьма, чужой человек, а Петруха старший сын хозяина, наследник. Совсем по-другому разговор пойдет. Ну, а остальные отроки... пятнадцать самострелов на ладье, случись что, лишними не будут. Да и погрузить-выгрузить ребята помогут. И для дела польза и им учеба. Понял?
   - Понял, хозяин... только... это самое... - Осьма с опаской глянул на Федора. - Не поместятся все на ладье. Две смены гребцов - двенадцать человек, да полтора десятка отроков, ладья-то малая, а товара надо нагрузить побольше, чтобы и в Слуцке и в Пинске ни у кого сомнений не было, что мы торговать, а не зачем-то другим пришли.
   - Значит возьмешь только одну смену гребцов, а вместо второй отроков на весла посадишь, не справятся, так пусть по двое гребут, приспособишься, в общем. Приказ тебе будет такой: передать весть Никифору и заодно как следует разнюхать, что в заприпятье творится, особенно в Пинске. Не появлялись ли там полоцкие послы или соглядатаи, как себя князья ведут, не ходит ли каких слухов, как торговля идет - обыкновенно или не так как всегда. Этому-то тебя, надо понимать, учить не надо. Пойдешь на ладье сначала в Слуцк, потом в Пинск...
   - Это ж кругаля какого давать...
   - Федюша...
   - Молчу, хозяин, молчу, молчу!
   - Вот и молчи. Так... вроде бы все сказал. А, да! Товар возьмешь у Михайлы в крепости - доски, всякое другое, что они там в мастерских делают. Надо прикинуть, какой прибыток от хозяйства Кузьмы может быть. Этому тебя тоже учить - только портить. Со сборами не тяни, нам сведения точные нужны, и быстро, чтобы готовыми быть.
   - Э-э, хозяин, можно спросить?
   - Спрашивай. Федя, не трогай его... пока.
   - Два вопроса, хозяин... даже три. Первый: что покупать с выручки от досок и прочего?
   - Справишься у Ильи и у Кузьмы, они подскажут, что для крепости надо.
   - А у Демьяна? Его же Михайла... Фролыч, городовым боярином в крепости поставил.
   - Едрена-матрена, ну что ты с ними делать будешь? Федь, слыхал? Городовой боярин, туды его...
   - Драть! - вынес вердикт погостный боярин, потом подумал и добавил: - Но, раз уж назначен, пусть учится!
   - Верно! - подхватил Корней - Пойдешь со своей заботой к Демьяну, да повъедливей так, поподробнее... потом расскажешь, какая у него при этом рожа была, да догадался ли он Илью с Кузьмой для совета призвать.
   - Вот-вот, Кирюш, - согласился Федор - знаешь, а ведь может из такой учебы польза получиться, годика через два такие тебе помощники вырастут... эх, нет у меня сына, ей богу, послал бы его в твою воинскую школу. - Федор горестно вздохнул. - Но выдрать за самовольство, все равно, надо!
   - Второй вопрос, Корней Агеич: - Осьма поколебался, но потом, все-таки решился спросить: - Нельзя ли мне по пути семью из Турова забрать. Случь Северная в Припять почти напротив Турова впадает, много времени это не займет...
   - Кхе! А говорил, что на ладье места мало! Ох и жук ты, Осьмуха!
   - Так обратно же не с досками поплывем, ну или не со всеми досками, место и освободится...
   - Да ладно, забирай, что с тобой поделаешь... но время не тянуть! И это... отроки в Турове, наверняка, станут проситься отпустить родню проведать. Не пускать, потом не соберешь, застрянешь на несколько дней! Построже там с ребятней, построже!
   - Управлюсь, хозяин, не впервой. А третий вопрос... даже и не вопрос, а совет. Боярин Федор Алексеич, ты бы посоветовал Пинскому и Клецкому посадникам... ты же их знаешь, наверно, они же еще Мономахом посажены, князь Вячеслав заменить своими не успел...
   - Да знаю я, кто чего успел! Говори толком!
   - Я к тому, что князья там сидят на кормлении, так что податями посадники занимаются...
   - Да что ты крутишь? Знаю я, кто чем занимается!
   - Вот и подговорить бы их, чтобы в этом году подати пораньше собрали. Пусть не целиком, пусть даже хлеб не обмолоченный, а в снопах, но зато, когда полочане нагрянут, да надумают что-то с округи взять, то получится, что они подати по второму разу содрать желают, а им же со смердами и боярами ссориться нельзя.
   - Кхе! Верно придумал! Федь, ты посадникам, да и князьям так и обскажи! Заодно и запасы на случай осады пополнят. Молодец, Осьмуха!
   - Боярин... Федор Алексеич, - каким-то, совершенно нехарактерным для него деликатным тоном, обратился к Федору Алексей - я все насчет ляхов думаю... прости, что о неприятном напоминаю, но ты ведь с князем Мазовецким знаком был. Может быть, если намекнуть ему, что про их замыслы нам известно...
   - Тьфу, что б тебя! - Вопреки ожиданиям Алексея, на лице Федора отразилось не горе от давней потери, а досада. - Откуда знаешь? Анюта натрепалась? Ох, языки бабьи! Нет никакого князя Мазовецкого и не было! Был каштелян Венцеслав, князем себя звавший самовольно, потому, что мазурские земли и титул были ему обещаны братом короля Болеслава Збигневом. Убил Болеслав брата, сначала ослепил, а потом убил, а вместе со Збигневом сгинули и все, кто его поддерживал, в том числе и Венцеслав!
   Треплются, сами не зная о чем! Не был Венцеслав князем и быть не мог, потому что не из княжеского рода происходил. Это мы Болеслава, на латинский манер, королем зовем, а сами ляхи его великим князем величают, все, как у нас. Поляки - те же поляне - ветви одного рода славянского. Как у нас нет князей нерюриковичей, так и у них не может никто в князья вылезти, не будучи княжеского рода.
   Ходят, правда слухи, что король Болеслав хочет земли сыновьям раздать, тогда, может, и появится настоящий князь Мазовецкий. А намерение ляхов сходить к нам за холопами, скорее всего связано с тем, что Болеслав раздает верным людям земли, с населением или без оного, а за это они обязаны ему воинской службой. Тут намекай, не намекай... да и намекать-то некому - в Плотске{{ Плотск на Висле - в то время столица Мазовии. Варшавы еще не было, на ее месте стояло несколько мелких поселений.}} хозяина сейчас нет.
  
   - Ладно! - подвел итог Корней. - С этим делом пока заканчиваем, привезете новые вести, будем дальше думать, а теперь давайте-ка с соседушкой нашим - Журавлем - решим, как разбираться. И учтите: разбираться надо быстро, потому что, когда мы с полочанами ратиться уйдем, эта гнида на Ратное напасть может.
   - А нападет ли? - совершенно неожиданно спросил Осьма. - Зачем ему это?
   - То есть, как это зачем? - Корней аж вздернулся от удивления. - Ратников-то в селе не будет, приходи и делай, что захочешь!
   - А зачем? - уперся купец. - В чем его интерес - на Ратное нападать?
   - Опять ты о выгоде, Осьмуха, я же сказал...
   - А ни чести ни славы, с бабами да детишками воюя, не заслужишь, - Осьма развел руками, словно извиняясь за отсутствие "благородной" тематики в его аргументации - значит, только интерес, выгода. Так в чем она? Холопов нахватать? Село сжечь? Крепость разрушить? Он что, дурак - не понимает, что вы, возвратившись, с ним за все сторицей разочтетесь? А что другое Журавля еще заинтересовать может? Великую волхву убить? Так на него после этого все Погорынье поднимется, а может быть, и не только Погорынье!
   Корней Агеич, ты же сам говорил, что думать сначала надо о том, что хочет противник, а потом, как его намерениям противостоять. Так? Так! А чего Журавль хочет? Мне так думается, что больше всего ему желательно и дальше незаметным и неизвестным оставаться. Сидит себе в глуши за болотами, податей не платит, князьям не служит, народишку потихоньку себе прибавляет - где посулами, где хитростью, а где и силой. Богатеет, сильнеет, да ждет, пока волхва Гредислава с ним мириться надумает. Зачем ему шуметь, внимание к себе привлекать?
   - Кхе! А кто соглядатаев к нам подсылает? - вопросил Корней прокурорским тоном. - Кто дозорных возле Куньего городища побил, кто Михайлу чуть не прикончил, заставу у болота вырезать собирался? Это ты называешь: "внимания к себе не привлекать"?
   - Да! - казалось бы вопреки всякой логике, согласился Осьма. - В двух первых случаях людишки Журавля сами опростоволосились, приказа на нападение они не имели. У куньего городища они в ваш стан полезли, чтобы куньевского волхва выручить или убить. Глупость! Вам бы и в голову не пришло того волхва о Журавле расспрашивать, потому что вы про него и не знали. И Михайла на "пятнистых" сам случайно наехал, а они опять глупость сотворили - прямой след к болоту оставили. Ушли бы в другую сторону или следы скрыли, что бы ты подумал? Да что угодно, только не про Журавля! А вот нападение на заставу, конечно, его приказ, но куда они шли? Почему думаешь, что в Ратное? А, может, к волхве?
   - Кхе! И чего ж он тогда к нам соглядатаев засылает?
   - А как же ему не засылать? - Осьма развел руками и улыбнулся, словно извиняясь за поведение Журавля. - Раньше-то он про вас все через волхву Гредиславу знал, а когда разругался с ней, сведений враз и лишился. Помнишь, у него на чертеже ратнинской округи выселки, как новинка помечены были? Это значит, что размолвка у них вышла еще тогда, когда ты, Корней Агеич, выселки еще не поставил, то есть, давно.
   - Кхе, давненько... лет семь или восемь...
   - Вот именно! - продолжил Осьма. - А когда стараешься незаметным быть, да внимания к себе не привлекать, то о соседях все знать надо, отсюда и соглядатаи.
   - Лет восемь... - задумчиво повторил Корней. - Кхе, а чего ж он только сейчас Нинею убивать надумал?
   - Ну, насчет убивать, мы точно знать не можем... - начал было Осьма, но его перебил Федор:
   - Ха, Кирюха! А может он тебя к этой самой Гредиславе приревновал? А? Ха-ха-ха!
   - Кхе!
   Корней залихватски расправил усы и изогнул бровь. Все заулыбались, серьезным остался только Осьма.
   - А что? Вполне может быть! - убежденно произнес он. - Только не как к бабе, а как к боярыне и волхве, которой неизвестно сколько народу подчиняется! Как к силе, которая, сложившись с твоей, воевода, силой, очень-очень многое сотворить способна. В таком раскладе, если не удается помириться, лучше уж убить.
   - М-да! - Боярин Федор мгновенно согнал с лица улыбку и внимательно посмотрел на Осьму, словно прикидывая, правильно ли он оценил этого человека при первом знакомстве. - Ну, если ты такой умный... скажи-ка нам: что, боярыня Гредислава сама этого не понимает? А если понимает, то почему никаких мер для своей защиты не ищет?
   - Как это не ищет? - Осьма, словно ожидая поддержки, глянул по очереди на Корнея и Алексея. - А кто Младшую стражу возле себя пригрел? Кто пополнение дал, кто людей на строительство обещал? И ведь оправдалось же - застава на болоте сработала!
   - Не сходится! - неожиданно заявил Алексей, по большей части сидевший молча. - То ты говоришь, что убивать волхву нельзя - все Погорынье поднимется, а то, что лучше уж убить, чем дать ей свои силы с ратнинской сотней сложить. Не сходится, Осьмуха!
   - Зачем же обязательно убивать? - Осьма пожал плечами и выставил руки ладонями вверх. - Можно же припугнуть или иное средство найти, чтобы принудить, скажем, внучат ее...
   - Заткнись! - раздраженно оборвал Осьму Федор. - То как смысленный муж говоришь, а то такое дерьмо из тебя переть начинает...
   - Что ж поделаешь? Жизнь есть жизнь. - Отозвался Осьма, но от перечисления средств принуждения воздержался.
   - Кхе! Ну и до чего же мы договорились? - Корней обвел взглядом собравшихся. - Не трогать Журавля, что ли?
   - Как это не трогать? - Осьма даже слегка подскочил на лавке. - Громить, уничтожать, чтобы и духу его не осталось! И в первую голову самого Журавля, пока он жив, пока мы сами труп его не увидим, не останавливаться и не успокаиваться! Огнем и мечом, ни крови не смерти не страшась...
   - Ты что, ополоумел? - Корней и впрямь был удивлен неожиданной горячностью Осьмы, еще совсем недавно проявившего себя сторонником обходных путей и тайных договоренностей. - Сам же только что говорил, что Журавль на Ратное не нападет!
   Осьма вдруг весь подобрался, лицо его приобрело жесткое выражение, а голос сделался таким, словно он зачитывал грамоту с княжеским указом.
   - Ты! - Купец ткнул пальцем в сторону Корнея. - Воевода Погорынский! Без твоего ведома в воеводстве ничего свершаться не должно! Ты! - Осьма повернул голову в сторону Федора. - Погостный боярин, око и длань княжья. Кто тут недавно распинался о долге и чести, об обязанности отслужить, а меня стремлением к выгоде попрекали? Не вы ли, бояре? И что же? Если Журавль на Ратное не нападет, то есть, убыток вам не грозит, то можно так все и оставить?
   - Так-так-та-ак! - Федор скрестил руки на груди, повернулся к Осьме всей верхней частью тела и с интересом посмотрел на того, как на заморскую диковинку. - И ты, значит, желаешь нас поучить долг боярский исполнять? Слыхал, Кирюш?
   - Кхе... едрена-матрена...
   - Ну-ну, - погостный боярин, вроде бы даже благожелательно покивал головой - поведай нам нерадивым...
   - Он прав, бояре! - Алексей подал свою реплику, как будто бы, спокойно, даже слегка равнодушно, но головы Корнея и Федора повернулись в его сторону мгновенно. - У вас под носом уже много лет не только множество народу податей не платит, но еще и гнездо языческое цветет! Более того, христиан притесняют и в языческое поганство обращают насильно. Тебе батюшка давно должно было сии богомерзкие деяния пресечь, а тебе, Федор Алексеич, народишко счесть, да податями обложить! Вы же обязанностей своих не исполнили.
   - Кхе, Леха, ты бы говорил, да не заговаривался, а то...
   - Погоди, боярин Кирилл! - Федор медленно поднялся с лавки и отшагнул в сторону Корнея так, чтобы видеть Алексея и Осьму одновременно. - Значит вы обвиняете нас в бездействии и потворству языческим мерзостям, опричь того, в нанесении ущерба княжеской казне? Так я вас понял?
   - Если бы, бояре! - отозвался Осьма. - А то, ведь, хуже! Гораздо хуже! Ты, вот, боярин, сказал давеча, что ребят из Младшей стражи надобно драть за самовольство - бояр, там, городовых назначают, и... всякое прочее, что им невместно. Занимались бы, чем им положено, а в иные дела нос не совали. А сами что? О княжеских делах в рассуждения входите, советы князьям давать собираетесь, а в собственной службе неисправны. Так чем вы лучше тех ребят?
   Боярин Федор лишь слегка качнулся в сторону Осьмы, но в этом движении и в исказившей лицо боярина ярости было столько угрозы... на купца, просто-напросто, глянула смерть. Однако далее ничего не последовало, потому что Алексей тоже коротко шевельнулся, слегка изменил позу, но стало абсолютно ясно: боярин Осьму достать не успеет, несмотря даже на то, что Федора и Алексея разделял стол. Если на Осьму глянула смерть, то на погостного боярина глянул Рудный Воевода и разницы в этом не было почти никакой. Рудный Воевода мог оказаться даже более скорым на руку. В разлившейся по горнице напряженной тишине отчетливо прозвучала негромко произнесенная Корнеем, вроде бы бессмысленная, фраза:
   - Ничем, кроме воинских дел, не прославленный...
   Никто ничего не понял, но это был хоть какой-то выход из положения, чреватого, по меньшей мере, крепкой дракой, а может, и чем похуже, поэтому все, с преувеличенным вниманием уставились на Корнея.
   - Чего, Кирюш? Ты о чем? - поинтересовался боярин Федор таким тоном, словно не он, только что, готов был искалечить или даже убить Осьму.
   - Да вот, Федя, волхва однажды про род Лисовинов сказала... да ты сядь, чего выставился? Волхва, говорю, про нас сказала: "Молодой род, ничем, кроме воинских дел, не прославленный". И ведь права оказалась, коряга старая! Какой я, на хрен, воевода, если у меня под носом такие дела творятся? И ты, Федька, тоже хорош... да сядь ты, наконец, не торчи как... это самое! Чего вызверился, правда глаза колет или от купчишки обидно такое слышать? Так я тебе то же самое повторю, легче тебе станет? Засиделись мы с тобой по теплым углам, вон, тебя уже и паутиной оплело. - Корней столь убедительно повел бородой в сторону Федора, что тот невольно сделал движение стряхнуть с рукава несуществующую паутину. - А у них глаз свежий, в том, что нам привычно, сразу несуразицу углядели... ну, может, не совсем сразу, но... да сядешь ты или нет, в конце-то концов?!
   Боярин Федор, шумно вздохнув, опустился на лавку и коротко покосился на Осьму. На Алексея он, было заметно, очень старательно не смотрел. Корней поскреб в бороде, зачем-то поелозил по полу протезом и заговорил, сменив рассудительный тон на командный:
   - Кхе! Значит, так, Федор, прямо с утра пораньше, ты либо сам едешь в Княжий погост, либо посылаешь кого. Вызываешь сюда все три десятка своих ратников. У меня-то, даже вместе с твоими, полная сотня не наберется... дожили, едрена-матрена. Я пока твои добираются, вызову в ратное своих бояр и, как только будем готовы, пойдем за болото - Журавля за тайные места трогать. И не спорить! - повысил Корней голос, заметив, что Алексей что-то хочет сказать. - Возьмем всех, кого сможем вывести: новиков, отроков Младшей стражи... Леха, сколько отроков можно взять будет?
   - Первую полусотню, батюшка, остальные пока мясо. Положим мальчишек зря, да и сами, их выручая, поляжем. По уму, так стоило бы только опричников брать, те-то хоть немного крови понюхали, но... мало же будет. Берем полусотню!
   - Угу. Кхе. Значит, моих пятьдесят семь, да мы с Лехой - пятьдесят девять. Тридцать твоих - восемьдесят девять.
   - У меня тридцать два, да я сам тридцать третий. - Поправил Корнея Федор.
   - Что, Федя, сам тоже пойдешь? - Коней с сомнением глянул на объемистое чрево погостного боярина. - В бронь-то влезешь, когда последний раз надевал?
   - Когда надевал, тогда и надевал, - пробурчал Федор и, снова покосившись на Осьму, добавил: - будут мне тут всякие небрежением службой глаза колоть...
   - Кхе! - Корней тоже глянул на Осьму, но не зло, как Федор, а с хитрецой, казалось, вот-вот подмигнет. - Ну, стало быть, пятьдесят девять и тридцать три, выходит девяносто два. И полсотни - сто сорок два... едрена-матрена, даже полутора сотен не набирается, и больше трети мальчишки. Сколько ты говорил, Леха, у Журавля? Полторы тысячи?
   - Да нет, батюшка, это я того, погорячился, привык, понимаешь, что в Перяславской земле почти с каждого дыма можно двух, а то и трех оружных мужей поднять. Из них половина конных и не в одной сече уже побывавших - степной рубеж, жизнь там такая... не то, что здесь.
   - Здесь тоже когда-то так было, а теперь... Кхе! Так что там с полутора тысячами?
   - Я думаю, что настоящих ратников у Журавля сотни две - две с половиной, ну, на край, три. А остальные - пешцы, да еще подневольные - толку с них... да и не поднимешь быстро. Есть еще сотни полторы стражи, но они бездоспешные и раскиданы по разным местам, можно в расчет не очень-то и брать - они не для войны обучены, а для охраны.
   - Многовато, пожалуй, три сотни, - усомнился Осьма - не прокормить. У него ж не все Погорынье под рукой, а со смердов или холопов три шкуры драть долго нельзя - или сбегут, или взбунтуются...
   - На то и стража! - резко оборвал купца Алексей. - Что б не бегали, да не бунтовали.
   - Прокормит! - уверенно опроверг расчеты Осьмы Федор. - У него там народ гуще живет, чем в иных местах, натаскал, паскуда, с разных мест. Сложнее коней прокормить, строевых, заводных, вьючных - у нас же не степь. Если б не кони, я бы и про четыре сотни подумать мог, но табун больше тысячи голов... это ж какие пастбища нужны, сколько кормов на зиму запасать! Хотя, опять же, народу много... если Журавль болотами огородиться сумел, значит есть у него хорошие плотинные мастера, а они умеют и заливные луга устраивать...
   - Кхе, Федюша, это ж какое хозяйство у Журавля!
   - А сколько податей собрать можно! - подхватил Осьма.
   - Влезем, не зная броду, - мрачно добавил Алексей - а там и впрямь четыре сотни...
   - Ничего! - бодро отозвался Федор на реплику Алексея. - Наш воевода и против полутысячи не смущался, бывали у нас дела... а, Кирюш? Помнишь?
   - Тогда и мы другими были, и на своей земле, и в полутысяче той, едва половина в бронях... не ссыте, ребятушки, управимся! С дуру можно, конечно, и хрен сломать, но если с умом... Осьмуха, ты едрена-матрена, и сам даже не знаешь, насколько прав! Журавль-то, сколько б у него народу ни было, воевать-то всей своей ратью, поди, и не воевал никогда - тихо сидел! Да будь у него и полутысяча, в ней народишку, в настоящих сечах побывавшего, раз, два и обчелся! Если все правильно сделать, уполовиним еще до того, кок они очухаются! Первый раз, что ли?
   - У нас тоже больше трети в первый бой пойдут! - не согласился Алексей.
   - Эх, была б у меня сотня времен Палицкой сечи, я и не задумался бы, - Корней сожалеющее вздохнул - но... не та сотня нынче, не та, а потому, приходится брать с собой и дармоедов с Княжьего погоста, и мальчишек из Младшей стражи. Однако же, умеючи, и это на пользу делу повернуть можно.
   А дело наше будет таким: надо ужалить Журавля посильнее, так чтобы он не раздумывая на нас попер с тем, что у него под рукой найдется - сотня, так сотня, две, так две. А для этого нам всю свою силу сразу показывать не стоит. Надо столько показать, чтобы у Журавля уверенность появилась - двумя сотнями, или сколько он там сразу наконь поднять сможет, с нами справиться будет легко.
   - Тогда батюшка, - предложил Алексей - надо вперед Михайлову полусотню запускать и так, чтобы отроков его увидели, сочли и Журавлю донесли. Я такие вещи не раз устраивал - покажешь малую часть силы, а остальное где-то прячешь, ну а потом...
   - Да понятно, понятно... - Корней нетерпеливо отмахнулся - тут ведь в чем загвоздка... нельзя, чтобы за Михайлой погоня увязалась, его отроки нам в засаде понадобятся. Если отроки каждым выстрелом будут по сорок ратников у Журавля выбивать, то с остальными мы управимся, к гадалке не ходи.
   - Один-то раз, Кирюша, они тебе четыре десятка может и выбьют, если рука не дрогнет - первый бой, все-таки, а потом? Пока отроки самострелы перезарядят, ворог от неожиданности оправиться сумеет...
   - А мы на что? Нет, Федя, если мы сможем сами место и время для схватки с журавлевской дружиной выбрать, ни опомниться не дадим, ни на отроков навалиться. Заряжать свои игрушки они в седле не могут, значит, стрелять им лучше пешими. Так, Леха?
   - Так, батюшка, и лучше бы с лесной опушки. Если не успеют самострелы зарядить, назад отойдут, а в лесу их так просто не возьмешь.
   - С опушки, говоришь... ну-ка, доставай-ка чертеж земель, который Михайла со слов пленного начертил, посмотрим, где там какие опушки имеются.
   Четверо мужчин склонились над картой, негромко обмениваясь короткими репликами:
   - Здесь, значит, хутор...
   - Да, полусотня его легко возьмет, там мужей-то всего четверо...
   - Так... это - острог, а здесь что?
   - Брод, но им редко пользуются, около острога мост есть...
  

Глава 2

  

Июль 1125 года. Село Ратное.

За несколько дней до начала похода Младшей стражи на земли боярина Журавля

  
   На следующий день боярин Федор с утра уехал к себе на Княжий погост, пообещав Корнею через пару дней вернуться в Ратное со своими тремя десятками ратников. Следом за ним ускакали из Ратного новики, посланные сотником с вестью к воеводским боярам. Чуть позже собрались уезжать в крепость и Алексей с Осьмой.
   Алексей только слегка ухмыльнулся, когда услышал, как в тороках, которые работник из лавки пристраивал на вьючную лошадь, узнаваемо звякнул кольчатый доспех. Ухмылка эта вовсе не была насмешкой или высокомерием - старший наставник Младшей стражи просто отдавал должное разительному несоответствию внешнего облика Осьмы, никак богатырем, даже простым воином, не выглядевшего, и тем, как естественно, с заметной опытному глазу многолетней привычкой, купец носил на поясе меч и тяжелый боевой нож.
   Когда всадники перебрались на другой берег Пивени и немного отъехали по лесной дороге, Осьма, прокашлявшись для начала разговора, поинтересовался:
   - Ну, и как тебе боярин Федор?
   - Боярин, как боярин, - Алексей слегка пожал плечами - не хуже и не лучше иных.
   - Не лучше, значит... не любишь ты княжьих людей.
   - Так не девки, чего их любить?
   - А ведь ты и сам в нарочитых людях ходил и в немалых...
   - Я во всяких ипостасях обретался! - Алексей искоса глянул на Осьму. - Чего ты крутишь-то, спросить чего хочешь?
   - Хочу, только ты не подумай чего, я к боярину Корнею со всем уважением...
   - Осьмуха, кончай юлить! - Алексей сделал притворно грозную мину. - А то еще подумаю, что ты мне гнилой товар всучить пытаешься!
   - Так товар-то, Лешенька, и впрямь, с гнильцой, да еще и заразный. Такой, знаешь ли, что княжьи мытники, если дознаются, не только не пропускают, а еще и вместе с ладьей сжечь норовят. От греха.
   - Да? И почем же продаешь?
   - Дорогонько встанет, ох дорогонько, и не серебром, а кровушкой, головами человечьими. Да и продаю не я... - Осьма прервался и ожидающе покосился на спутника.
   Алексей паузу тянуть не стал и послушно задал вопрос, которого купец и дожидался:
   - Кто?
   - Корней!
   - А-а, ты насчет того, что он одной сотней полоцким князьям всю их задумку поломать собирается? - Алексей усмехнулся с превосходством военного человека, знающего то, что недоступно пониманию торгаша. - Не знаешь ты, Осьмуха, Корнея, и сотню ратнинскую не понимаешь! Знал бы ты, сколько раз они волынянам вот такие же задумки ломали! Бывало, что и назад заставляли поворачивать еще до того, как из Турова подмога подходила...
   - Да не о том я! - досадливо перебил Осьма. - Это-то понятно, и Корней, как я понимаю, в таких делах умелец изрядный. О другом речь. Ты заметил, что весь разговор шел так, будто князя в Турове и вовсе нет?
   - Так его, и вправду, сейчас в Турове нет...
   - Тьфу! Ну, чего, Леха, ты дурнем-то прикидываешься?! Разговор шел так, будто князя в Турове ВООБЩЕ нет! Один раз помянули, что в степь с братьями ушел, и все, а про Святополчичей, которых Мономах изгоями{{ Изгоями, первоначально называли князей, лишившихся права на великое киевское княжение, впоследствии, этот термин распространился и на князей, не имеющих своего удела.}} сделал, то так, то сяк поминали, да еще и переглядывались между собой со значением. Или не заметил?
   - Ну и что?
   - А то! - Осьма поерзал в седле и глянул на Алексея, как учитель на непонятливого ученика. - Если бояре без князя нашествие отобьют, то на кой им князь? Князьям на то и подати платят, и бесчинства людишек их терпят, чтобы защищал, а если не может... понял меня?
   - Это ты дурнем не прикидывайся! "Платят", "терпят", - передразнил Алексей собеседника - да попробовали бы не платить и не терпеть, им бы так напомнили, кто в доме хозяин, что до конца жизни почесывались бы, если б, конечно, головы на плечах сохранили.
   - Ну, не скажи, Леха, не скажи. Или не знаешь, что иным князьям, не только "путь указывали", но, бывало, и живота лишали?
   - "Путь указывает" не боярство, а вече!{{ Изгнание князя волей веча было, не то чтобы распространенной практикой, но имело место неоднократно. Новгородцы, например, выгоняли даже самого Александра Невского, как, впрочем, и его отца тоже. Случалось такое и в Полоцке и в Киеве и в иных местах.}}
   - Ну что ты, как дитя?! Вече, вече... еще скажи "глас народа". - Осьма презрительно сплюнул, но глянув на Алексея, торопливо выставил перед собой ладонь и заговорил иным тоном: - Ладно, ладно! Были времена, когда вече и впрямь гласом народным глаголало, да только прошли те времена давным-давно. Когда народу не так уж много, когда все друг друга знают... тогда - да, вече. А теперь, когда города выросли, когда, скажем, в том же Турове многие тысячи людей, когда один горожанин на другого смотрит и не знает, свой это или посторонний... Нет, Леха, теперь это не вече, а так, видимость одна. Или не слыхал, как бояре горлопанов покупают, чтобы на вече орали, не то, что думают, а то, за что заплачено? Или ни разу не приходилось слышать, что за боярином таким-то столько-то народу, а за таким-то столько-то? И это по-твоему "глас народа"? Девкой-то наивной не прикидывайся.
   - Вот ты про какой товар с гнильцой говорил! Да, за такую "торговлю" и впрямь головами платят. - Алексей ухмыльнулся и подмигнул Осьме. - А не из-за этой ли "торговли" тебе от князя Юрия прятаться приходится? А, Осьмуха?
   - Да не обо мне речь! Ну что ты, коптить-вертеть, непонятливый такой? Свято место пусто не бывает! Если туровское боярство силу за собой почует, так не просто князя погонят, а выбирать станут, кого на туровский стол позвать! Ну, дошло теперь?
   - Хочешь сказать, что Корней с Федором думают сменить Вячеслава из Мономашичей на Вячеслава из Святополчичей?
   - Так племянник же! И на Мономашичей зол! И...
   - Ну, ты загнул! - перебил Алексей, но уверенности в его голосе не чувствовалось.
   - Да ты же сам говорил, что Вячко Клецкий может полесское боярство поднять и возглавить! Для чего, ты думаешь, Корней с Федором надумали его в Пинск вызвать?
   - Я говорил, что это глупость! И сейчас то же самое скажу! Туровские земли почти со всех сторон Мономашичами окружены, задавят!
   - Но соблазн-то какой! Сами нашествие отбили, сами князя себе выбрали. Да поместное боярство только о том и мечтает!
   - Опять бояре... - Алексей поморщился. - Только и думают, что о своей выгоде, а во что это оборотиться может...
   - Боярин боярину рознь! - Осьма снова заговорил менторским тоном. - Это княжьи людишки только и мыслят, что урвать побольше с земли, да еще и от князя милости получить - им более жить не с чего! А поместное боярство в обустройстве земли заинтересованно, в неизменности порядка и в изжитии временщиков, которые сегодня здесь, а завтра вместе с князем в иное место подались. А после них - хоть трава не расти. А тут случай такой князю сказать: "Или ты правитель наш, или перекати-поле. Если правитель, то совершай деяния правителя, в благополучии своей земли заинтересованного, а если перекати-поле... так и катись! На тебе свет клином не сошелся"!{{ По данным историков, поместное боярство действительно постоянно пыталось заполучить себе постоянного князя. Однако, как только эта цель достигалась, сразу же между князем и боярством начиналась борьба за влияние, в частности, выражавшаяся в том, что власть князя всячески пытались ограничить.}} После того, как полоцкое нашествие отобьют, у многих, знаешь ли, в головах кружение начнется.
   - Его еще отбить надо. - Алексей на секунду задумался, а потом отрицательно покрутил головой. - Нет, Корней муж умудренный, на такие дела не пойдет.
   - Да ты подумай! Соблазн-то какой: племянник на княжьем столе, которому деваться некуда, а потому он по рукам и ногам повязан - хочет не хочет, а советов будет слушаться и льготы, какие потребуют, даст. А еще...
   - Хватит! - в тоне Алексея начала проскальзывать злость. - Что ты меня, как девку уламываешь? Не верю я, что Корней на соблазн поддастся, не тот он человек. Боярин Федор... да, этот мог бы, но он без Корнея никто и ничто, ты сам вчера все видел и слышал.
   - Ладно, нет, так нет! - неожиданно покладисто отозвался Осьма. - Нам же хлопот меньше. Слушай, Леш, а расскажи-ка мне про Нинею, а то все: волхва, волхва, а я и не знаю ничего про нее.
   - А я тоже почти ничего не знаю. Взял бы, да навестил ее сам, оказал бы уважение, подношение какое-нибудь сделал, побеседовали бы...
   - Ну уж нет! Чур меня! - Осьма мелко перекрестился. - Никифор, вон, сходил один раз, теперь за версту Нинеину весь обходить станет.
   - Ну, это он сам виноват! А я - ничего: сходил, поговорили, обнадежила, что Саввушку вылечить можно. Зря ты так, Осьмуха, она не злая совсем. Строгая - да, мудрая - таких еще поискать, и... ну, волхва, одним словом.
   - А о чем говорили-то? Кроме Саввы, конечно.
   - Да как-то... - Алексей на некоторое время задумался. - Х-м, а знаешь, она-то почти ничего не говорила, это я ей, как-то так вышло, все про себя рассказал, даже такое, о чем и думать позабыл, даже такое, что и не рассказываю никогда... - Алексей удивленно уставился на Осьму. - Надо же! Я только сейчас и подумал... это ж она меня... м-да!
   - Угу, а сам говоришь: "сходи". - Осьма задумчиво поскреб в бороде. - Вот так возьмет и вывернет наизнанку...
   - Что, есть, что скрывать?
   - У всех есть. А с чего ты взял, что она мудрая, если, как ты сказал, она почти ничего не говорила? - купец нагнулся вперед и попытался заглянуть собеседнику в лицо. - Строгая, мудрая, чего-то ты еще про нее добавить хотел. С чего бы вдруг, если она все больше помалкивала, а ты один там распинался?
   - Знаю и все! Чего ты прицепился-то?
   Удивление у Алексея начало потихоньку сменяться злостью, Осьма это заметил и попытался успокоить собеседника:
   - Да ладно, не горячись ты так, ну, выспросила, ну сам не заметил... на то и волхва. К попу-то на исповедь ходишь, и ничего.
   - К попу, сравнил! Попы так не умеют... или умеют? Не слыхал?
   - Греки точно не умеют, - ответил Осьма - а наши, может быть кто-то и может, но им нельзя - вера не позволяет... вроде бы. Покаяние добровольным должно быть.
   Некоторое время ехали молча. Алексей насупился и мял в кулаке повод, видимо переживая то, как обвела его волхва, Осьма деликатно помалкивал, время от времени испытующе поглядывая на спутника, ожидая, когда тот немного успокоится и можно будет продолжить разговор. Однако Алексея, видимо, "зацепило", он пробормотал:
   - Вера не позволяет... а ей, значит, позволяет... - и погнал коня размашистой рысью.
   Осьме не оставалось ничего другого, как пуститься вслед за ним.
   Алексей держался в седле с обманчивой небрежностью истинного мастера, казалось, едва касаясь стремян носками сапог - сказывалась степная школа - Осьма, несмотря на мешковатость телосложения, тоже, в ритм скачки, взлетал над седлом так, словно утратил чудесным образом половину своего веса. Так бы, наверно и скакали, пока не пришла бы пора перейти на шаг, давая роздых коням, но со стороны вьючной лошади начал доноситься какой-то ритмичный звук - то ли работники что-то плохо уложили в тороках, то ли плохо закрепили саму поклажу. Осьма только время от времени оглядывался, с выражением досады на лице, но не просил Алексея остановиться - ждал, пока быстрая скачка развеет дурное настроение спутника. Дождался он как раз обратного - Алексей осадил коня и буркнул:
   - Не слышишь, что ли? Скотину бы пожалел, намнет же спину. - Помолчал немного, дождавшись, пока купец, неразборчиво ворча под нос, оправит сбрую, и спросил: - Ну, чего еще узнать хочешь? Вижу же, что хочешь.
   - Тут такое дело, Леша, - Осьма с притворным кряхтением поднялся в седло и излишне внимательно принялся разбирать поводья - ты бы не горячился. Понимаешь, ты - воин, твое дело воевать, я - купец, мое дело торговать...
   - А Нинея - волхва, - перебил Алексей - ее дело волховать! Но мы с тобой еще и христиане, а потому волховство...
   - Да погоди ты! Волховство, волховство... много тебе вреда с того волховства было? Она в глуши живет, появился новый человек, она его и расспросила... гм, по-своему, конечно. А как ей еще узнавать, что в мире творится?
   - Ага, заботливый ты наш, чего ж сам-то к ней не идешь, тоже, наверно, новостей кладезь?
   - Ой, ну перестань ты, коптить-вертеть! - Осьма, утвердившись, наконец, в седле, тронул коня шагом. - Лучше, вот что мне скажи: не возникало ли у тебя, после разговора с ней, каких-то желаний неожиданных? Ну... - Осьма поколебался, подбирая слова - как будто что-то толкнуло изнутри или голос какой-то подсказал.
   - Ты что, хочешь сказать...
   - Да ничего я не хочу сказать! Просто припомни. Ну, скажем, ты, вот, крест Лисовинам целовал. Это у тебя как-то неожиданно случилось, или обдуманно?
   - Не попал, Осьмуха! Я об этом еще, когда сюда ехал, размышлял, а про волхву тогда и не ведал ничего.
   - Угу. А что-нибудь другое... так, чтобы ни думал, не гадал, а вдруг само выскочило?
   - Я, не думая, ничего не делаю! Отучила жизнь! Или сам не таков? А?
   - Ну... как тебе сказать? - Осьма слегка пожал плечами. - Жизнь, она, конечно, думать приучает. Значит, ничего такого за собой не замечал?
   - Нет же, говорю тебе!
   - А если Анну поспрошать? Со стороны-то виднее...
   - Осьмуха!!! Я те сейчас так поспрошаю!
   - Да что ж ты, коптить-вертеть ... я же не любопытства ради!
   - А мне, как раз, любопытно: если тебе в ухо дать, сразу наземь сверзишься или добавлять придется?
   - Леха!..
   Договорить Осьма не успел, пришлось нырять под летящий, как и было обещано, прямо в ухо, кулак. Увернуться-то Осьма увернулся, но Алексей, неплохо знакомый с играми степных наездников, захватил одежду купца так, что натянувшаяся ткань пережала тому горло и попытался выдернуть Осьму из седла. Сопротивляться было, просто-напросто, бесполезно, и Осьма послушно сполз с конской спины, но, в последний момент, вцепился в Алексея, как клещ, и потянул его: вниз, используя свой немалый вес, и в сторону, умудрившись упереться коленом в бок алексеева коня. Конь, столкнувшийся с подобным обращением впервые в жизни, испуганно прянул в сторону и оба борца грянулись на дорогу. Осьма, оказавшийся при этом снизу, только хекнул, выпустив из груди остатки воздуха.
   Дальше у купца и вовсе не было ни малейших шансов - он только и успел дважды хватить разинутым ртом воздух, а Алексей уже перевернул его на живот, уселся сверху и принялся тыкать противника лицом в дорожную пыль.
   - Ешь землю, червяк! - тычок в затылок. - Забыл, с кем разговариваешь? - еще один тычок. - Анюту тебе поспрошать...
   Осьма неожиданно, на манер норовистого коня, вскинул задом и чуть не сбросил с себя Алексея, но почувствовав, что маневр не удался, повернул голову, чтобы не тыкаться лицом в землю и возопил голосом гулящей девки:
   - А-а-а! Ладно, ладно!.. Ой!.. Уболтал, черт языкастый!.. Я тебя тоже люблю!
   Алексей фыркнул и ослабил хватку, купец тут же воспользовался представившейся возможностью и шустро выбрался из-под противника. Оба уселись посреди дороги напротив друг друга и дружно, словно долго репетировали, сплюнули набившуюся в рот пыль, а потом, так же синхронно, утерлись рукавами. Алексей, глядя на чумазую рожу купца, улыбнулся, а Осьма, вытаскивая из бороды сухую сосновую хвою, пробурчал:
   - Как дети малые, коптить-вертеть. Видели б твои отроки...
   - Ага! - поддержал Алексей. - А слышали бы, как ты, ровно баба, блажишь...
   - Тут заблажишь! - Осьма еще раз утерся, размазывая по лицу грязь и сокрушенно глянул на разом почерневший рукав рубахи. - Ни одну ты, видать, бабу таким манером... очень уж у тебя убедительно получилось.
   - Что убедительно? - не понял Алексей.
   Осьма в ответ заломил перед собой руки, блудливо повел глазками и поведал, имитируя женские интонации:
   - Лежу я себе и думаю: вроде бы и не баба, но... то ли тебя бес попутал, то ли я сам не все про себя знаю? И так, знаешь ли, томно мне сделалось...
   Оба заржали так, что кони, поведя ушами, на всякий случай отшагнули от двух хохочущих посреди дороги, вывалянных в пыли и засохшей хвое, мужиков.
  
   Осьма, громко фыркая, закончил умываться и принялся сгонять ладонями воду с волосатой груди.
   - Ух, хорошо!
   - Да, это хорошо... - рассеянно отозвался сидящий на берегу ручья Алексей, задумчиво разглядывая поднятую на вытянутых руках грязную рубаху. - Тебе... гм, небаба, хорошо, у тебя запасная одежда в тороках лежит, а мне как ехать? - Алексей сменил позу и глянул на рубаху под другим углом, словно надеясь, что так она будет выглядеть чище. - Или простирнуть? Так, в мокрой тащиться неохота. - Старший наставник Младшей стражи встряхнул рубаху, убедился, что от этого лучше не стало и впал в глубокую задумчивость.
   - Да-а, вот Аннушка-то удивится: грязные, морды поцарапанные и трезвые! - Осьма звонко прихлопнул на шее какую-то летающую живность и подвел итог своим рассуждениям: - Аж противно!
   - А у тебя с собой нет? - слегка оживился Алексей. - Тогда бы в самый раз!
   - Нет. - Осьма покаянно развел руками. - Не подумал.
   - Ну... - Алексей безнадежно вздохнул - тогда придется стирать. Ничего, на солнышке подсушим, гляди, как жарит, а до крепости уже недалеко, до темноты поспеем.
   - Поспеем, если кровососы не зажрут. - Осьма снова звонко шлепнул сам себя и принялся выковыривать из могучей поросли на груди раздавленную мошку.
  
   Выстиранные рубахи мирно висели рядышком на кустах, а их хозяева сидели на берегу ручья и вяло отмахивались ветками от комаров и прочей мошки.
   - Леха, здесь что, болото близко, откуда этой гадости столько?
   - Нету тут никакого болота, просто Велесов день{{ Велесов день - 6 августа по старому стилю. Праздновался, как день окончания жатвы.}} скоро, чуют кровососы последние деньки, вот и лютуют.
   - Ну уж и последние... пока еще холода наступят...
   - Ну, тогда не знаю...
   - Слушай, Леха, а какие у волхвы дела могут быть с княгиней Ольгой?
   - И этого не знаю... и никто не знает. А тебе-то что?
   - Да понимаю я, что не знаешь, но может быть мысли какие-то есть? Странно же - волхва и княгиня Туровская. Не вяжется как-то...
   - Не лез бы ты, небаба, в эти дела, а то придется опять, как из Ростова, смываться.
   - Леха, Христом Богом прошу: не ляпни свою "небабу" при ком-нибудь. Привяжется же, не отстанет!
   - Ладно...
   - И все-таки... волхва и княгиня... и княгиня-то не наша - из ляхов. Дурь какая-то...
   - Вот и не лезь, мозги вывихнешь, вправлять потом намучаемся.
   - Да я ж не для себя! Ты что, не понимаешь? - Осьма зло отмахнулся от мошкары и повернулся всем телом к Алексею. - Если у княгини с волхвой какие-то дела, а Корней, и впрямь, надумает вместо ее мужа в Турове Вячеслава Клецкого посадить, то Нинея же язычников против нас поднимет! Ты понимаешь, что начаться может?
   - О как! - Сонную расслабленность с Алексея как ветром сдуло. - А ведь и верно! Хотя... но не может же волхва славянская Рюриковичей защищать?
   - А не один ли хрен? Два Вячеслава, и тот и другой Рюриковичи. Нет, Леха, у нее тут какой-то иной интерес должен быть!
   - Ну а нам-то с того интереса что?
   - Ругаться нам с волхвой нельзя, она единственная, кого, как я понимаю, Корней по-настоящему уважает, и, при случае, мнением ее не пренебрежет! Если же, Корнея в этакую дурь, все же, понесет, то Нинея последним средством станет, чтобы его остановить. Так что, Леха, ты на нее хоть и обиделся, но виду не показывай, мало что, еще пригодиться может.
   - М-да... не зря тебя Осмомыслом прозвали...
   - Ну вот, а ты: небаба, небаба...
   Со стороны дороги вдруг донеслось конское ржание, на которое отозвался жеребец Алексея, следом, через некоторое время, донеслись звуки, которые сопровождают всадника, продирающегося через подлесок. Здесь - на пути между Ратным и Нинеиной весью - опасаться, как будто, было и некого, но Алексей мгновенно схватил меч и до половины вытащил его из ножен, а Осьма, подхватив пояс с оружием, колобком откатился за ближайшую елку, выбрав место так, что если Алексею придется вступить в схватку, можно будет напасть на его противника сзади.
   Лапы молодых елочек ширкнули по голенищам сапог и на берег ручья выехал десятник Анисим.
   - Здрав будь, Алексей! - Анисим остановил коня, покосился на елочку, за которой спрятался купец и позвал: - Осьма!.. Осьма, ау! Спрятался-то ты хорошо, но слышно, как чешешься! Здрав будь, вылазь!
   Осьма со смущенным видом вылез из-за елки.
   - Здрав... - купец звонко шлепнул себя по плечу - ... будь и ты. Никак за нами гнался? Случилось чего?
   - Да нет, ничего такого особенного... - Анисим пожал плечами - Корней мне присоветовал наставником в Воинскую школу пойти. Я завтра ехать собирался, а тут смотрю: вы поехали, ну, думаю, заодно... по пути...
   - Да ты слезай, присаживайся. - Радушно пригласил Алексей. - Сейчас рубахи подсохнут и поедем. Наставником, значит?
   - Ага. - Анисим спешился и принялся оглядываться в поисках места, где можно было бы присесть. - А вы, я вижу, искупаться надумали... и постираться... чего на полпути-то?
   - Да так, знаешь ли... жарко, пыльно... - Осьма опять шлепнул себя ладонью. - Леха! А может в сырых поедем? Совсем зажрали, аспиды!
   - Ой, нежный ты какой, Осьмуха! А еще небаб... - Алексей осекся и преувеличенно тщательно расправил усы. - Ну хочешь, дымокур разведем? Неохота мокрым ехать.
   Через некоторое время на берегу ручья задымили гнилушки, Осьма залез в самый дым, изредка покашливал и вытирал слезящиеся глаза, но в сторону не отходил. Алексей посматривал на него с ухмылкой и одновременно слушал объяснения Анисима.
   - Новый десяток мне к Велесову дню не собрать, тут и времени осталось-то всего ничего, а в Младшей страже я ребяток подберу, сам выучу, выпестую... хороший десяток получится. Все равно в сотне новиков совсем мало, а тут целый десяток, а то и полтора. Только, Леш, ты помоги мне ребятишек подобрать, чтобы телом покрепче были, а умствованиями не увлекались бы - не получается у меня с умственными...
   - А глупых у нас нет. Мы же их не только воинскому делу учим, но и грамоте, наукам всяким.
   - Да? - Анисим в затруднении полез скрести в бороде. - Но не все же одинаково к наукам способны, и школа-то Воинская, а не... это самое... ну, не монахов-книжников учите.
   - Да, не монахов... Так, значит, ты к нам временно - только десяток себе собрать? А с чего ты взял, что Воинскую школу создали для того, чтобы десятники, своих десятков лишившиеся, могли бы себе людей, как скотину на торгу выбирать?
   - Так... а как же еще? Выучатся ребятки, придут в сотню, их по десяткам и разберут. Как иначе-то? И при чем тут скотина? Это ж воины, я и сейчас уже к ним с уважением... ну, не как к зрелым мужам, конечно, но и не как к детишкам несмышленым.
   - С уважением, значит, но чтобы не умствовали... - Алексей задумчиво покивал. - Осьмуха! Я всяких купцов навидался, а вот копченого еще ни разу! Может, тебя на веревочке над костерком подвесить, чтоб еще и зарумянился?
   - Осиновой головней потыкать надо, - со знанием дела добавил Анисим - от этого чешуя золотистой становится, только аккуратненько, не перебрать, а то...
   - Себя в задницу головней потыкай, или где у тебя там чешуя растет... - сердито отозвался Осьма - Леха, пощупай, может уже подсохло?
   - Да чего ж ты так мошкары боишься? Вроде бы, и жрут-то не так, чтобы сильно... - Алексей небрежно помахал веточкой вокруг себя. - У тебя же запасная одежда есть - оденься.
   - Неохота выходную рубаху трепать, она у меня шелковая, золотом шитая. А насчет мошкары... случай у меня был... не приведи Господь... врагу не пожелаю.
   - Ну-ка, ну-ка, что за случай? - заинтересовался Алексей. - Поведай-ка, все равно сидим.
   - Было дело, - не стал ломаться Осьма - поймали меня тати. Надо было им узнать: когда караван с богатым товаром пойдет и через какое место. Тюкнули меня на постоялом дворе по затылку, да в лес уволокли, но ни резать, ни жечь не стали - главарь у них, вот, как ты, Анисим, говоришь, умственным оказался. Велел меня голого к дереву привязать, а прямо под этим деревом муравейник был. Здоровущий - чуть не по пояс высотой. Поворошили муравейник палкой, чтобы, значит, мурашей разозлить, а главарь мне толкует: "Или рассказываешь нам, все, что знаешь, или... у мурашей праздник нынче случится - обжираловка".
   - И что? Рассказал? - Анисим живо заинтересовался историей Осьмы, даже рот слегка приоткрыл.
   - А то сидел бы я тут с вами! - Осьма поскреб ногтями грудь и снова начал выбирать что-то из волос. - Потерпел сперва, сколько смог, а потом рассказал все... почти. А еще взялся место для засады указать - что хочешь готов был сделать, лишь бы от того дерева отвязаться, мураши-то уже до самого... этого самого добрались...
   - Неужто отгрызли?! - в притворном ужасе воскликнул Алексей.
   - Тьфу на тебя! Сам бы попробовал! - Осьма, и вправду, сплюнул, но не Алексея, а в сторону. - Отгрызли... да от одного только ползанья волосы дыбом поднимаются... везде, где растут.
   - О! То-то ты мохнатым тогда сделался! - не унимался Алексей. - Тати-то не испугались?
   - Не любо - не слушай! - Обиделся Осьма. - Сам рассказать просил...
   - Ладно, не обижайся! Это я так - чтоб веселее, а то такие ужасы вещаешь, даже у меня все зачесалось. Чего дальше-то было?
   - Чтоб веселее, чтоб веселее... мне тогда сильно весело было коптить-вертеть ...
   - Что дальше-то было? - Анисим махнул рукой на Алексея. - Не мешай, Леха!
   - Дальше привел я татей на нужное место. Караван тоже пришел вовремя, тати его остановили, к возам кинулись...
   - Ну, и?
   - Я же говорю: рассказал татям все, но ПОЧТИ. А "почти" было то, что вместо товара в возах дружинники князя Юрия Владимировича оказались. Жаль, главарь смерть легкую принял - от меча - так уж мне хотелось его к тому дереву привязать... не довелось. А я, с тех пор, как почувствую, что по мне ползает кто-то... аж корежит всего. Вот так-то, други любезные.
   Помолчали. Каждый по-своему осмысливал услышанное. Анисим задумчиво уставился на тлеющие гнилушки дымокура, Алексей испытующе поглядывал на купца, вдруг представившегося ему в несколько ином свете, а Осьма, нахмурившись, почесывался и отгонял дым от лица. Первым нарушил молчание Алексей:
   - Получается, тебя не просто так на постоялом дворе по затылку тюкнули - сам подставился. Пьяным притворялся, язык распускал... так?
   - Ну... где-то так...
   - Тебя ж убить могли! - "Прозрел", наконец, Анисим. - Самому себя на пытки отдать... да как же ты согласился-то?
   - Надо было! От тех татей столько народу сгинуло... не зря же у них вожак умственным был... не изловить было иначе. Пробовали по-всякому - не выходило никак. А вожак, слышь, Леха, из боярской семьи был - отец его по молодости из дому выгнал и проклял. За что, не знаю, но видать, за дело. Это тебе к нашему разговору о боярах.
   - А тебе, Осьма, к нашему разговору о князьях... да за такое озолотить мало, а ты в бегах! Вот она княжья милость, да справедливость! Что Юрий Суздальский, что Ярополк Переяславский... хрен редьки не слаще. Все одинаковые!
   - Ну, не скажи, Леш, не скажи... меня за то дело Юрий Владимирович... не обидел, в общем. И потом... приблизил, совета спрашивал. И князья не все одинаковы. Князь Юрий{{ Еще раз напомню: речь идет о Юрии Долгоруком.}} в Украине Залесской прочно обустраивается: татей изводит - пути безопасными делает, новые городки закладывает, народцы тамошние - мерю, буртасов и прочих - приструнивает. Он и стол-то в Суздаль перенес, чует мое сердце, чтобы поближе к буртасскому Бряхимову городку быть - больно место для торговли удачное{{ Бряхимов (Ибрагимов) городок. По летописным данным, на его месте в 1221 году внуком Юрия Долгорукого был основан Нижний Новгород.}}. И сведения о сопредельных землях собирает, я для него в каждый большой караван своих людишек... м-да. Разные князья, Леха, разные. А что в бегах, то это... иное дело и иной разговор.
   - А что за дело-то? - жадно спросил Анисим.
   - Знаешь, Осьма, а чесотку-то твою вылечить можно. - Алексей мгновенно нашел способ увести разговор от скользкой темы. - Она же у тебя не телесная, а... гм, умственная - след того страха, который тебе перенести довелось. Наверняка волхва с этим справится способна. Саввушку-то моего она тоже от пережитого страха лечить взялась.
   - Нет уж, перетерплю, как-нибудь. Не каждый же день в лесу телешом сидеть приходится, а зимой так и вовсе благодать. - Осьма замахал руками на собирающегося что-то сказать Алексея. - И с дитем напуганным меня не равняй, я сам кого хочешь напугать могу... ежели для дела понадобится.
   - Ну, как знаешь...
   - Так ты княжьим ближником был? - все не мог угомониться Анисим. - А чего ж тогда...
   - Да, сурово это с муравейником-то. - Опять перебил Алексей. - У меня, вот, тоже одного половцы поймали. Привязали к коню и погнали вскачь, так и волочился по земле, пока мясо с костей не соскоблилось.
   - Половцы, вроде, по-другому казнят. - Удивился Осьма. - Глаза выкалывают и бросают посреди степи.
   - Это они своих так, кто сильно провинится - вроде бы и не убивают, но, все равно, смерть. А с чужими - кто во что горазд. Мы тоже, бывало, развлекались... Было у меня два любителя - братья родные - такое вытворяли... потом их свои же кончили, не стерпели, хотя народец у меня вовсе не нежный был, да и не умственный, тоже. Но всему же предел должен быть. Так что, если бы ты того татя к муравейнику привязал - поделом, пусть бы сам попробовал.
   - Леха, а ты, значит, с волхвой знакомство свел? - Анисим, наконец-то, отцепился от Осьмы. - Слушай, а меня к ней сводить можешь?
   - Д-дурак... - вполголоса пробормотал Осьма.
   - Смотря зачем, - ответил Анисиму Алексей - если ты на нее только как на диковинку попялиться желаешь...
   - Нет, нет, нет! - Замахал руками Анисим. - Что ты! Дело у меня к ней, я давно собирался, да неловко, как-то, самому, а ты с ней знаком, ну и...
   - А Настена-то не может тебе помочь? Говорят, что она не слабее...
   - Да ну ее... - Анисим досадливо поморщился. - Надсмеялась, да прогнала... заноза. Взять бы ее, да вместе с дочкой...
   - Во-во! Ты это Михайле расскажи, особенно про дочку! - неожиданно развеселился Осьма. - Он тебе, кроме тех девяти отверстий, что Господь Бог в человеках проделать изволил, десятое проковыряет. Болтом самострельным! И место хорошее подберет, не сомневайся, он парень умственный, как раз такой, каких ты любишь!
   - Врешь, Осьмуха, у баб дырок больше! - подключился в тон купцу Алексей.
   - Ага! Я же и говорю: место хорошее подберет! И станешь ты, Анисим, бабой. - Осьма мечтательно прикрыл глаза. - Сиськи вырастут, борода облезет... И к волхве ходить не надо, Михайла сам управится!
   Анисим обиженно насупился и молча уставился себе под ноги.
   - Ну вот, надулся, коптить-вертеть! - Осьма пихнул Анисима в бок. - Будет тебе, шуток не понимаешь?
   - Шуточки вам все... а у меня жизнь вся наперекосяк идет!
   - Что, так плохо? - участливо поинтересовался Осьма. - Болезнь какая-то?
   - Да нет, здоров я. - Анисим тяжко вздохнул. - Тут другое дело. Удачливости бы мне, хоть немного. Казалось бы, все хорошо, все, как у всех, а как-то так выходит все время...
   Анисим говорил не поднимая глаз и не глядя на собеседников, те тоже примолкли, Осьма даже перестал почесываться.
   - Поп говорил, что Христа в тридцать три года распяли... мне тоже тридцать три. Стал десятником, хозяйство доброе, детишек четверо выжило... троих-то господь прибрал... а все не так! Десяток от меня ушел, из детей только девки выжили, хозяйством с братьями делиться надо. И всю жизнь такое творится! Только-только все хорошо устроится... и бац! Как сквозь пальцы удача уходит! Вот и сейчас: ты, Леха, думаешь, я не заметил, что тебе мое желание десяток из младшей стражи набрать не понравилось? Все я заметил! И ты - старший наставник, мимо тебя - никак! А ведь как хорошо могло выйти! Опять удача мимо прошла!
   Осьма скорчил рожу и подмигнул Алексею, тот понимающе покивал.
   - Вот я и думаю: - продолжал Анисим - может быть, мне волхва удачу привадить поможет? Нет, вы не подумайте, я язычеством не опоганился - посты блюду, к исповеди и причастию хожу, на церковь жертвую, но... не помогает же! Ну, схожу разочек к волхве... отмолю грех потом - не смертный же!
   - Не смертный, - подтвердил Осьма - но проистекает от смертного, от греха уныния. Семь грехов потому смертными и называются, что от них иные грехи проистекают.
   - И чего ж делать? - тоскливо вопросил Анисим, все так же не поднимая глаз.
   - Сходи к волхве! - уверенно ответил Алексей, одновременно отмахиваясь от открывшего, было, рот Осьмы. - Мне Настена тоже не взялась помочь, не насмехалась, правда, но не взялась Саввушку лечить. Я к Нинее и пошел. Пути господни неисповедимы, кто знает, может быть Господь испытывает тебя: готов ли ты рискнуть спасением души, ради благополучия ближних? Ты же не о себе печешься - о семье, о дочках?
   - Конечно! - Анисим поднял, наконец, глаза и благодарно посмотрел на Алексея. - И покаяться же потом можно!
   - А цена? - возмутился Осьма. - Ты хоть представляешь себе, ЧТО волхва от тебя в уплату потребует?
   - Я не нищий! Серебришко водится!
   - Да не о серебре я! - Осьма возмущенно хлопнул себя по бедрам. - На кой ей твое серебро? Вон, с Лехи она вообще ничего не взяла, только велела отроков со тщанием обучать, так в Воинской школе и ее отроки учатся...
   - Ну, отслужу, как-нибудь. - С непоколебимой уверенностью в благополучном исходе ответил Анисим. - Удача-то уже при мне будет, выкручусь.
   Осьма, пользуясь тем, что Анисим на него не смотрит, покрутил пальцем у виска и развел в стороны руки, как бы говоря: "Я сделал все, что мог". Алексей проигнорировал пантомиму купца и ободряюще кивнул бывшему десятнику.
   - Вот и правильно. Я думаю, что плата с тебя будет такая же - отроков учить. Но не для себя, не только тех, кого в свой будущий десяток выбрать захочешь, а всех. И обмануть волхву не получится - сразу же заметит, что ты одних учишь тщательнее, чем других. Понял меня?
   - Ну, конечно! И греха в том никакого не будет - христианское же воинство обучать станем!
   Осьма вдруг остервенело зачесался и завил:
   - Все, Леха, не могу больше, на себе рубахи досушим, поехали!
   - Да не ползает по тебе никто, это ветерком волосья шевелит, зарос ты шерстю, как собака...
   - Все равно! Поехали, а то один уеду!
   - Ладно... собираемся.
  
   Немного не доехав до Нинеиной веси, всадники приостановились.
   - Ну, не передумали к волхве ехать? - спросил спутников Осьма. - Тогда разъезжаемся. Я быстренько, по краешку и в крепость...
   - Да что ты, как тать в ночи: "быстренько, по краешку"? - Алексей насмешливо глянул на купца. - Не съест тебя там никто!
   - И хорошо, что не съест, я невкусный, но зря глаза мозолить тоже не хочу... Ну, я поехал.
   Алексей и Анисим проводили купца глазами, Анисим прокашлялся и спросил:
   - Слушай, а чего это ты меня все перебивал? Осьма только что-то интересное говорить начнет и прервется, вроде оговорился... я только его спросить хочу, а тут ты влезаешь. Ты что, приставлен к нему, чтобы лишнего не сболтнул?
   - Не те это оговорки, Аниська, не те! И никто меня в Осьмухе не приставлял, он и сам ни полсловечка лишнего не скажет. А если вдруг как бы оговаривался, да сам себя обрывал на полуслове, то это он от других мыслей нас отвлекал.
   - Мудрено что-то ты сказываешь... как это "отвлекал"?
   - А вот так!
   Алексей махнул перед лицом Анисима правой рукой, словно ловил на лету муху, потом сложил ладони вместе, подул на них и раскрыл. На ладонях лежало кольцо от уздечки. Анисим округлил глаза.
   - А... ты как это?
   - Очень просто, ты же сам все видел: взял кольцо из воздуха. Тут только одна хитрость: не забыть на ладони подуть.
   - Колдовство?
   - Эх, Аниська, Аниська... колдовство. Да скоморохи еще и не такое показывают, что, не видал никогда?
   - Не-а. Так не колдовство?
   - Ох, ну что с вами делать будешь? Зрелые мужи, а как дети! Смотри: вот я держу в левой руке кольцо. Видишь?
   - Ага...
   - Но держу так, чтобы незаметно было, а правой рукой у тебя перед носом вожу - внимание отвлекаю. Ты на левую руку и не глядишь. Потом складываю ладони вместе, и кольцо оказывается между ними. Потом раскрываю ладони и... у тебя глаза выпучиваются! Понял?
   - Хитро! Надо бы запомнить, дочек повеселю!
   - Повесели, повесели... вот так и Осьма!
   - Что Осьма? - озадаченно спросил Анисим.
   - Ты уже забыл, с чего разговор начался?
   - Нет, помню, только кольцо-то тут причем?
   - М-да, Аниська, не зря тебя Настена... Я тебя отвлекал от руки, в которой кольцо держал?
   - Отвлекал.
   - Так и Осьма нас своими оговорками, якобы случайными, отвлекал от мыслей, по которым разговор краем скользнул. Ты варежку раззявил на оговорку, значит, от той мысли, которую Осьма скрыть хотел, отвлекся. Вот и все!
   - Так что же, выходит, что ни одному его слову верить нельзя? Обведет, обманет?
   - И в чем же он тебя обманул?
   - Ну... не знаю. Но обманул же?!
   - Не знает он! А такую пословицу слыхал: "Не хочешь, чтобы врали - не спрашивай"? Ты что, поп, чтобы перед тобой исповедоваться?
   - Нет, но как-то нехорошо...
   - Не хорошо в чужие дела нос совать! Прищемить могут, а то и оторвать... вместе с башкой.
   - Это верно...
   Некоторое время ехали молча. Алексей искоса посматривал на бывшего десятника, а тот молчал, углубившись в какие-то свои мысли. Наконец, когда впереди уже показались дома Нинеиной веси, Анисим, неожиданно робким голосом, попросил:
   - Леха, ты это... не оставляй меня с волхвой одного... боязно как-то...
   - Ну что ж вы, как дети малые? Один мошкары боится, другой... Видал я всяких кудесников! Вон, у половцев колдуны - глядеть страшно. Вид страхолюдный, амулетами с ног до головы увешан, завывает, аки зверь лютый, а ближе посмотришь - человек, как человек: кровь, как у всех, смерти боится, как все, и помирает тоже, как все. Нет, волхва, конечно мудра и умениями многими владеет... даже и вообразить-то, что ей ведомо и доступно, простому человеку невозможно, но человечину-то не ест, кровь не пьет. Ты, кстати, ее боярыней Гредиславой Всеславной величай. Что еще?.. Не крестись при ней, по старине вежество блюди, да ты и сам понимать должен...
  
  

Глава 3

Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля.

   На рассвете, как только стало достаточно светло, чтобы двигаться по лесу, три десятка Младшей стражи, вместе с наставниками тронулись в путь - туда, где должны были собраться христиане-"подпольщики". Остатку десятка Первака поручили присматривать за ранеными, а заодно и за хуторянами, а десяток Демьяна под руководством Ильи начал готовить переправу через болото для раненых и добычи.
   Мишка, в очередной раз, клюнув носом, вздрогнул и огляделся по сторонам. Отроки тоже выглядели не выспавшимися - рано подняли, да и спали, после всех приключений, наверняка неважно, все-таки, первый бой. Старшине же их толком не удалось поспать вообще - сначала разбирался с содержимым шкатулки, потом писал грамоту деду (гусиным пером, кстати, писать оказалось гораздо неудобнее, чем школьной "вставочкой" пятидесятых годов), потом пришлось спорить с Алексеем, считавшим, что к "христианам-подпольщикам" достаточно отправить гонца с предупреждением. Мишка же доказывал, что братьям по Вере обязательно надо показать, что за болотом есть реальная сила, которая, если ей помочь изнутри, может освободить их из-под власти язычников.
   Наконец-то, улеглись, но покоя не было и во сне - стоило только закрыть глаза, как "бойцы" боярина Журавля начинали рубить ребят из второго десятка, а Мишка все никак не мог поднять самострел, словно руки отнялись. Так и промаялся до самого подъема. Алексей, глядя, как Мишка пытается привести себя в работоспособное состояние с помощью колодезной воды, назидательно поведал:
   - Привыкай, Михайла. Рядовой ратник должен быть выспавшимся и сытым, десятник - сытым и тоже выспавшимся, но только если у него в десятке все справно, сотник в походе не высыпается никогда, а ест, как придется, воевода же спит и совсем мало, а пищу вкушать, себя заставляет, потому, что с недосыпа аппетит пропадает начисто.
   Сам Алексей был бодр, как будто прекрасно спал всю ночь. Вот и сейчас он ехал где-то впереди, время от времени, принимая доклады передового дозора, которым командовал Стерв.
   Мишка видимо снова задремал, потому что не заметил, как к нему, стремя в стремя, пристроился Дмитрий.
   - Ты чего, Мить?
   - Алексей чего-нибудь говорил, как мы вчера управились?
   - Сказал, что хорошо получилось, только Демьяну на ограде сидеть не надо было - наша сила в расстоянии и движении.
   - Сам же приказал!
   - Они тоже учатся, Мить, стрелков в ратнинской сотне раньше никогда не было, только лучники.
   - Учатся! - Дмитрий зло одернул коня, потянувшего куда-то в сторону. - Демьяну еще повезло, я сейчас послушал, что десятник стражников про смотрящего рассказывал, так выходит, что он всех перебить мог. Прозвище у него было Ловита(1).
  
   # #1 Ловита (древнерусск.) - охота.
  
   Охоту любил, страсть как. И все время толковал, что самая увлекательная охота - охота на человека. Он и сюда-то приехал, чтобы поохотиться всласть. Отобрал бы самых молодых и сильных из христиан, отпускал бы по одному, а потом выслеживал бы и бил, как зверя. Оттого у него и стрелы в колчане почти все охотничьими были. А лучником был редкостным - мог с седла, на полном скаку, чуть не половину стаи гусей в полете перебить, пока они в сторону отлетят. Не вранье, как думаешь?
   - Не знаю, надо будет Луку спросить, он в этом деле сам мастер. Ты лучше скажи: как ребята спали, не кричали, не вскакивали?
   - Еще как! Некоторые, конечно, так умаялись, что пластом легли и до утра не шевелились, а некоторые... Хорошо, что от тех выпивох почти полная корчага бражки осталась. Тем, кто уснуть не мог, или кричал во сне, Илья посоветовал по чарке налить. Помогло. Только двоих никак угомонить не могли - Власия и Зосиму. Власию аж три чарки поднести пришлось - он же тому стражнику в живот попал, а уйти не смог. Вот и смотрел, как тот корчился, да орал, пока не сдох. Ну и нога, конечно, болела - Матюха ему вывих вправил, перетянул, но все равно...
   А с Зосимой... я даже и не знаю. Он сгоряча хозяйскому племяннику горло, как барану перерезал, а потом самому худо стало. После двух чарок уснул, но утром, смотрю, у него руки трясутся и глаза какие-то... вроде не в себе парень.
   - Ничего, Мить, если надо будет, я его к Нинее свожу, она поможет.
   "Блин, надо было самому к ребятам сходить. Зосима... ему уже почти пятнадцать, но все равно, живому человеку горло перерезать, пусть и сгоряча... Не всякая психика выдержит. Надо будет и к другим присмотреться, и, если что, к Нинее - на психотерапию".
   Дмитрий некоторое время ехал молча, потом спросил:
   - Чего не ругаешь-то, Минь?
   - За что?
   - За то, что с незаряженными самострелами десяток в неподходящее время оставил. Если бы стражники на нас кинулись...
   - Во-первых, не кинулись бы. Они не воины, умеют только с беззащитными холопами или смердами справляться. Привыкли к безнаказанности, обнаглели. Такие, если силу чувствуют, сразу труса праздновать начинают. Во-вторых, ты заметил, что тот, кто ими командовал, отдельно от других убегал? Отдал нам на расстрел остальных, чтобы самому смыться! Разве это воины? В-третьих, чего тебя ругать? Ты и сам все понял - наша сила не только в расстоянии и движении, но и в том, чтобы правильно время для выстрела выбрать, и в том, чтобы иметь запас стрелков с заряженными самострелами. То есть, не стрелять всем сразу, а пятерками или десятками.
   Давай-ка, знаешь, что сделаем? Выбери в каждой пятерке лучшего стрелка - его выстрел должен быть первым. Или в того, кто командует, или в того, кто ближе всех к нам приблизился, или в самого опасного на вид... ну, понял, я думаю?
   - Угу, - Дмитрий кивнул - учить надо будет правильно цель выбирать.
   - Верно! - подтвердил Мишка. - И не только их, а и урядников, чтобы умели цель стрелкам указать. Еще двоих из пятерки назначим добивающими - мало ли, первый промахнется или важных целей будет несколько. А остальные двое - прикрытие, пока первая тройка самострелы не зарядит, они их должны прикрывать и стрелять только в случае опасности или тогда, когда первые трое уже будут болты накладывать. В общем, надо отрабатывать совместные действия в пятерке и в десятке.
   - Так мы это уже делали, когда в учебной усадьбе занимались!
   - Делали, да не совсем то! Там один или двое перебегают, а остальные прикрывают, не было постоянного разделения на первого стрелка, добивающих и прикрывающих. Наставники, кстати сказать, этого не знают. Так, глядишь, своим умом дойдем до того, что им нас учить нечему станет.
   Дмитрий согласно кивнул, но заговорил о другом:
   - Ребята полегли... четверо.
   - Ничего зря не бывает! - повторил Мишка дедов афоризм. - Их кровь - плата за науку. Вот если бы мы нужных выводов не сделали, тогда вышло бы, что они погибли зря. А если мы с тобой поняли причины, да еще другим объясним...
   - Угу... - Дмитрий немного помолчал, потом продолжил: - Все равно, неладно получилось: три десятка из полусотни без дела болтались, а на остальные два вся тягота легла. Еще повезло, что те разом в одну сторону не кинулись - затоптали бы. - Дмитрий еще помолчал, как бы ожидая мишкиных комментариев, а потом, с неожиданной злостью, выпалил: - А наставники нас, получается, бросили! Алексей-то обещал: "Любого на копья взденем!", а как до дела дошло...
   Мишка молчал. Не потому, что Дмитрий был неправ - вчера он сам почти то же самое высказал Алексею, а потому, что совершенно неожиданно ему в голову пришла мысль: "Так все и было!".
   "Мать наверняка описала Алексею "проблему Первака" и тот нашел выход: в сущности четыре десятка из пяти оказались в районе ворот, а на задах, куда, по логике вещей должны были ломануться беглецы, оказался только один десяток - Первака. Если бы двадцать с лишним журавлевских бугаев бросились к воротам, их встретили бы сорок самострелов - почти по два выстрела на стражника - а если бы все они устремились на зады хутора, что при неожиданном нападении со стороны ворот было вполне естественным, им противостояли бы только десять мальчишек, причем, не факт, что у всех были бы в готовности самострелы. План Алексея обрекал десяток Первака на уничтожение! Пожелание матери: "в первом же бою" - исполнилось бы не только в отношении Первака, но и в отношении Вторуши.
   Ребят спасла только низкая боеспособность журавлевских стражников - Алексей переоценил противника. Ну, Алексей Дмитрич, ты и тип - дама сердца, любовь юности только пальчиком на сыновей Листвяны указала и ты уже готов замесить вместе с ними еще восемь ни в чем неповинных мальчишек! Блин, но не объяснять же это Дмитрию!"
   - Мы, Мить, вот что сделаем, когда вернемся на базу: изготовим макет хутора, соберем урядников и проиграем разные способы наших действий - выясним, можно ли было сделать дело лучше. Надо же нам тактику стрелков разрабатывать, никто, вместо нас, этого...
   Договорить Мишка не успел - спереди передали приказ: "Старшину и урядников к наставнику Алексею".
  

* * *

   Выступить в роли спасителей-благодетелей Младшей страже не удалось - караульная служба у христиан-подпольщиков была налажена как следует, и предупреждение о приближении отряда всадников они, надо понимать, получили вовремя. О том, что собрание христианской общины все же имело место, свидетельствовала трава на полянке, притоптанная несколькими десятками пар ног, да небольшой потек воска в подтесанной топором развилке дерева, куда, по всей видимости, ставили икону и свечи. След с поляны уводил к реке и догонять христиан, похоже, было бесполезно - скорее всего, их у берега ждали лодки.
   Однако Стерв не был бы Стервом, если бы не добился хоть какого-то успеха - одного из дозорных, охранявших собравшуюся на молебен общину, охотник, все-таки, сумел захватить. Когда Мишка подъехал, Стерв как раз тряс связанного парня лет шестнадцати за грудки, пытаясь, кажется, выяснить: ждали ли христиан подпольщиков лодки, или те ушли сухим путем? Тряс, по всему было видно, совершенно бесполезно - пленник, гармонично сочетая в себе черты арестованного подпольщика и христианского мученика, хранил на лице выражение "умру, но не покорюсь".
   Алексей, с самого начала бывший против траты времени на тайную христианскую общину - мол, стражу побили, никто их теперь не тронет - держался поодаль и демонстративно смотрел в сторону, не обращая внимания на безуспешные попытки Стерва разговорить пленника. Мишке пришлось брать руководство на себя. Подъехав вплотную, он набрал в грудь воздуха и гаркнул, имитируя дедовы командные интонации:
   - Отставить! - Стерв мгновенно отпустил пленника. - Развязать!
   Эта команда тоже была выполнена беспрекословно, Стерв даже поддержал пленного, который от неожиданности чуть не упал. Мишка спешился, снял шлем, и перекрестившись, нараспев произнес:
   - Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас.
   Ответного "аминь" и крестного знамения Мишка не дождался - пленник смотрел на него со смесью удивления и недоверия. Мишка, не смущаясь молчанием собеседника, выпростал из- под одежды нательный крест и слегка склонив голову в знак приветствия, продолжил:
   - Здрав будь, брат наш во Христе. Я внук воеводы Погорынского боярина Кирилла, крещен Михаилом. А тебя как величать?
   - Герасимом...
   "Ну, слава богу, голос прорезался. Может, хоть какой-то толк будет?"
   Герасим все еще недоверчивым взглядом обвел окруживших его всадников и нерешительно спросил:
   - Так вы христиане?
   Вместо ответа Мишка резко крутанул головой обежав взглядом отроков. Те поняли своего старшину правильно и принялись креститься, даже Стерв изобразил что-то вроде крестного знамения - криво и слишком размашисто, но не перепутав левое плечо с правым, как это у него, бывало, случалось. Недоверие и настороженность Герасима заметно пошли на убыль, на лице его даже появилось некое подобие осторожной радости.
   - Вы за нами пришли... боярич?
   "Ну да, конечно, вера в чудесное избавление от власти поганых язычников, несомненно, культивируется в общине. Иначе и быть не может. Даже жалко разочаровывать парня, но придется".
   - Нет, брат Герасим, мы же не знали о вас, думали здесь одни язычники живут. Случайно наткнулись вчера на стражу, которая вас изловить должна была, но теперь можете их не опасаться... кара Божья настигла слуг Нечистого, мы же стали орудием в деснице Божьей. Больше эти стражники уже никому зла не сотворят.
   Парня, казалось, не очень-то взволновала судьба перебитых стражников, слишком велико было разочарование из-за несбывшегося чудесного освобождения. Все еще глядя на Мишку с надеждой он, как ребенок, не получивший ожидаемого подарка, протянул:
   - А отче Моисей говорил...
   - Отец Моисей - это пастырь ваш? - не дал Герасиму закончить фразу Мишка.
   - Да...
   - А велика ли ваша община?
   - Здесь три десятка, боярич, но есть и еще в других местах. Про все только отче Моисей ведает и по очереди навещает.
   "Так, сэр, обратите внимание: рыбаки, про которых рассказывал Стерв, меняли на что-то копченую рыбу, на чем и были пойманы Смотрящим Ионой. Некто отец Моисей путешествует от одной тайной христианской общины к другой. Похоже тайная жизнь, неподконтрольная вашему предшественнику, бьет в Заболотье ключом - народец наладил контрабандный бартер, ведется подрывная идеологическая работа, администрация и силовые структуры этому всему противодействуют, но полностью искоренить, разумеется, не могут. Нормальное тоталитарное государство, черт побери, прямо, как по учебнику".
   - Боярич, - прервал Мишкины размышления Герасим - а как же теперь, вы же о нас узнали, неужели не поможете?
   - Обязательно поможем! - с максимально возможной убедительностью заявил Мишка. - Как только воевода Погорынский узнает о том, что здесь у вас творится, покарает слуг Антихриста нещадно! - Краем глаза старшина Младшей стражи уловил, что Алексей, до сей поры демонстрировавший безразличие, при последних словах обернулся и как-то странно на него глянул. - Обещаю тебе, брат Герасим, что по возвращении расскажу воеводе обо всем, а особенно о том, что здесь под властью поганых язычников томятся наши единоверцы! И так же твердо обещаю, что боярин Кирилл равнодушным к этой вести не останется - без его ведома в Погорынье не должно происходить ничего! - И снова острый внимательный взгляд со стороны Алексея.
   "Да чего он зыркает-то, что я такого крамольного говорю? Или злится из-за пустой, по его мнению, траты времени? Так нам спешить, вроде бы, некуда. Или есть? Позвольте вам напомнить, сэр Майкл, что мистер Алекс, в отличие от вас, прекрасно знает цену каждой минуты, проведенной на вражеской территории, и если он проявляет нетерпение, то игнорировать его не стоит".
   - Так и передай, брат Герасим, отцу Моисею, - Мишка решил закруглять разговор - что мы сюда еще вернемся! Срока назвать не могу - это воевода решает, но придем непременно и язычество поганое повергнем! А сейчас беги, догоняй своих и... поклон от нас отче Моисею и всем православным христианам...
   - Боярич! Погоди, боярич! - Герасим подскочил к Зверю и ухватился за стремя, в которое Мишка уже собрался вдеть ногу. - Возьми меня с собой, я охотник, все тропки тут знаю, я пригожусь! - У меня семьи нет, никого за мой побег не накажут. Возьми, я обузой не буду!
   "Ничего себе! Тут еще и родственников в качестве заложников держат! Ну, дражайший предшественник, ты себе сразу на несколько высших мер заработал, а ельцинский мораторий на смертную казнь ЗДЕСЬ не действует, так же, как и комиссия по помилованию. По Русской Правде тоже за убийство можно штрафом отделаться, но ни в одном законе того, что ты Сан Саныч, тут творишь, не предусмотрено, разве что, в документах Нюрнбергского трибунала".
   Мишка хотел спросить парня, куда делась его семья, но Алексей опередил с вопросом:
   - Все тропки, говоришь, знаешь? А переправа, кроме моста, тут есть какая-нибудь?
   - Есть. Недалеко совсем, брод - коню по брюхо будет. - Торопливо ответил парень. - Я покажу.
   - А далеко ли от этого брода до острога у моста?
   - Не очень. Если прямо через лес, но там конным не пройти. А по дороге намного дольше. Если прямо сейчас переправится и коней сильно не гнать то где-то посреди между полуднем и заходом доберетесь.
   - Хорошо, пойдешь с нами. - Принял решение Алексей. - Садись на заводного коня...
   - Погоди! - перебил Мишка, поддавшись чувству противоречия, все чаще, в последние дни, проявлявшемуся у него в отношении Алексея. - Как же ты, Герасим, без благословения отца Моисея? Не чужой, ведь, он тебе, беспокоиться будет!
   - Не будет! - уверенно возразил Герасим и неожиданно дважды свистнул так пронзительно, что Мишке пришлось придержать прянувшего в сторону Зверя. Через несколько секунд, откуда-то издалека, донесся ответный свист. - Ребята на реке в лодке ждали, - пояснил Герасим - если бы я смолчал или только один раз свистнул - опасность, а если два раза... будь я в неволе, второй раз свистнуть вы бы мне не дали!
   - Верно, не дали бы. - Подтвердил Алексей. - Так говоришь, все тропки здесь знаешь? А по этому берегу до моста долго добираться, если не через лес, а по берегу...
   "Итак, сэр, некто Герасим ведет вас к реке. Будь вы собачкой Муму, ваши предчувствия, несомненно, можно было бы считать вполне обоснованными, классика, как вы сами изволили заметить, актуальна во все времена. Но вы же, и с этим согласится любой непредвзятый эксперт, отнюдь не собачка, так в чем же дело? Скорее всего, все в тех же непонятках относительно цели похода за болото. Мистер Алекс явно что-то такое задумал. Можно, конечно, спросить прямо, но нет вовсе никакой гарантии получения столь же прямого ответа. Более или менее достоверных версий у него, надо полагать, найдется предостаточно: та же разведка, необходимость "обкатать" первую полусотню в реальном деле, обязательства перед Нинеей, et cetera, et cetera. Поэтому, сэр, предпочтительнее будет вычислить его намерения самостоятельно.
   Зачем мистеру Алексу понадобилась авантюра с походом за болото? Добыча? Сомнительно - не мог он заранее знать, что на хутор журавлевские "бойцы" нагрянут. Боевая практика для первой полусотни? Еще сомнительнее. Три месяца обучения - всего лишь "курс молодого бойца". Ничем не оправданный риск, то есть, как уже и говорилось, авантюра. Но для самого-то мистера Алекса этот риск был чем-то оправдан! Чем?
   Нет, сэр Майкл, так дело не пойдет, надо зайти с другой стороны. Мотивация! Что, собственно, мистеру Алексу нужно? Не в данный момент, а вообще? Каково его положение, кем он себя ощущает, как это соотносится с прежним жизненным опытом? Каковы, наконец, его амбиции, насколько далеко они распространяются? Что нам известно о намерениях мистера Алекса на обозримую перспективу? А известно нам, причем с высоким уровнем достоверности, что намерен сей джентльмен вступить в законный брак с вашей глубокоуважаемой матушкой, сэр. Принца Гамлета из себя изображать не будем, да и мистер Алекс отнюдь не Клавдий, хотя кровушки пролил - шекспировским злодеям и не снилось.
   Что из этого следует? Элементарно, сэр Майкл! У мистера Алекса, как говорится, ни кола, ни двора - живет милостью воеводы Корнея. Для такой натуры, как у него это приемлемо? Да, конечно же нет! Он привык быть либо сам себе хозяином и ни от кого не зависеть, либо занимать отнюдь не самое низкое место в иерархической структуре! Свататься к вдовой невестке воеводы, имея за душой лишь меч на поясе, да болезненного сынишку, такому человеку гордость не позволит!
   Так, так, так, сэр Майкл. И что бы вы делали на его месте? Несомненно искал бы возможность, если не сравняться по положению с будущим тестем, то, хотя бы, выйти на надлежащий уровень. Приобрести собственность, а ключевая собственность при феодализме - земля. Правда не пустая, а с населением - смердами или холопами. Вот все и стало понятным. Сначала сбор информации - Иону он расспрашивал совсем не о том, о чем я. Пытал на хуторе "бойцов". Вы, сэр, побрезговали присутствовать, а надо бы было - многое бы поняли. Потом кинулся на карту, как муха на варенье, что-то высчитывал и прикидывал. Теперь вот беседует с Герасимом, и, надо сказать, весьма увлеченно.
   Да, несомненный целевой сбор информации. Это - раз. Второе - разведка боем. У Младшей стражи для этого кишка тонка, потому-то и вызван дед с ратниками. Вывод: мистер Алекс присмотрел себе землицу и пытается, используя все доступные ресурсы, изыскать способ ее под себя подгрести. А землица-то - не меньше баронства, и очень богатого баронства, позвольте вам заметить. И за это уже полегли четверо ребят! А сколько еще он угробит? Нет, не зря у вас, сэр Майкл, всякие предчувствия и антипатии взыграли - подсознательно вы к этому были готовы. Блин...".
   Зверь всхрапнул, изогнул шею дугой и пошел боком. Оказывается, Мишка, сам того не замечая, все сильнее натягивал повод, одновременно посылая его ногами вперед, пока конь, в конце концов, не возмутился непонятным поведением всадника.
   - Прости коняга, это я задумался немного. - Мишка наклонился вперед и потрепал Зверя по шее. - Ну, не сердись, не сердись, я не нарочно. Сейчас полянку найдем, я тебе подпругу ослаблю, травки пощипать пущу, у меня и морковочка припасена - на хуторе пучок свистнул. Мелкая кража, конечно, но чего для друга не сделаешь? Ну, не сердишься?
   Зверь не сердился - перестал всадник дурью маяться, ну и ладно.
   "Итак, сэр, на чем мы остановились? На том, что Мистер Алекс надумал заделаться бароном. Так ведь, не выйдет же ни черта! Младшей стражей, даже в полном составе и после, скажем, годового обучения, это дело не потянуть. Ратнинской сотней, вернее тем, что от нее осталось - тоже. Но допустим, получилось. Что с того? Мистер Алекс - чужак, доли в добыче ему не положено. А ему требуется не доля, а все! Как там Остап Бендер Шуре Балаганову ответил? "Я бы взял частями. Но мне нужно сразу". М-да, что-то вы, сэр, в своем анализе упускаете...".
   - Господин старшина! Дозволь обратиться, младший урядник Филипп.
   - Слушаю тебя.
   - Урядник Василий велел передать, что нашлась подходящая поляна - трава, ручей, место удобное. Вон в той стороне.
   - Стража! Слушай мою команду! За мной, рысью!
   "Вот так, мистер Алекс, а вы можете беседовать с аборигеном, сколько вам будет угодно".
  

* * *

  
   Алексей выехал на поляну, когда отроки уже спешились, ослабили подпруги и повели коней к ручью на водопой. Десяток Артемия остался в седлах, обеспечивая охрану, а Яков уже чиркал кресалом возле кучи валежника. Старший наставник спешился, отдал поводья Герасиму, словно тот уже стал его личным адъютантом и, не предвещающим ничего хорошего тоном, предложил:
   - Михайла, отойдем-ка.
   Мишка, на всякий случай убедившись, что Немой рядом, не согласился:
   - Говори здесь, нас никто не слышит - все делом заняты.
   - Ты что творишь? Забыл, что командир может быть только один?
   - Прекрасно помню. На хуторе командовал я, старшина Младшей стражи тоже я, а ты, всего лишь, наставник, хоть и старший. С места не тронусь, пока не узнаю: куда и зачем мы идем? Вообще, для чего весь этот поход затеян?
   Алексей тоже покосился на Немого, чувствовалось, что у старшего наставника руки так и чешутся показать нахальному мальчишке "who is who", но не у всех же на глазах, особенно на глазах у Немого.
   - Что-то ты поздно спохватился, старшина...
   - Лучше поздно, чем никогда. Тридцать рыл на хуторе, согласен, случайность, но четверых ребят я уже потерял. Сколько и для чего я еще потерять должен?
   - Ты меня допрашивать будешь? - Алексей снова покосился на Немого, с совершенно невозмутимым видом изображавшим из себя конную статую. - Приказа сотника для тебя не достаточно?
   Это была еще не злость, но уже сильное раздражение, которое старший наставник не находил нужным срывать, лишний раз подтверждая мишкины подозрения - Алексей что-то задумал, а старшина Младшей стражи ему мешал и отнимал время.
   - Я от сотника приказа не получал! - нахально заявил Мишка. - А если бы получил, то знал бы, куда и зачем мы должны идти... и почему ты так торопишься, тоже знал бы!
   Алексей досадливо передернул плечами, его рука, видимо чисто машинально потянулась к рукояти меча. Мишка был уверен, что за оружие тот не возьмется, но у Немого было свое мнение и он угрожающе пошевелился в седле. Внутри старшего наставника словно перекинулся какой-то тумблер, все-таки умел Алексей собой владеть - он мгновенно расслабился, отвел руку от оружия и, в очередной раз покосившись на Немого, примиряющее пробурчал:
   - Ладно! Поедим, успокоимся, потом поговорим... старшина.
   Мишке это что-то напомнило, ощущение дежа вю было буквально осязаемым. Старший наставник пошагал куда-то к кустам, а Мишка попытался поймать ускользающую мысль, но его сбил голос Дмитрия:
   - Минь, чего это он?
   - Откуда я знаю?
   - Минь, ты вчера не видел... знаешь, когда он стражников пытал, у него точно такая же рожа была. Я уж подумал, что убивать придется.
   - Андрей, - Мишка обернулся к Немому. - Ты что-нибудь понял?
   Немой пожал плечами, а из-за кустов, за которыми скрылся Алексей, вдруг раздался душераздирающий вопль. Мишка, Дмитрий и Немой разом кинулись в ту сторону, сзади слышался топот еще нескольких человек.
   За кустами обнаружились Алексей и последний из десятников журавлевских "бойцов", которого использовали в качестве проводника при поисках места собрания христиан. Десятник валялся на земле с перерезанным горлом, а Алексей деловито обтирал засапожник о его одежду. Обернувшись к подбежавшим, Алексей поднял брови в преувеличенном удивлении и поинтересовался:
   - Вы чего? Или он тебе еще зачем-то нужен был, старшина?
   - Нет. - Выдавил из себя Мишка. - Не нужен. - Резко развернулся и пошел прочь.
   "Едрит твою в наставника Младшей стражи! "Поедим, успокоимся!". Ты-то, падла, успокоительное уже до еды принял. Педагог, девять на двенадцать...".
   - Чего уставились? - раздался из-за спины голос Дмитрия. - Покойника за тайные места потрогать охота? Пошли по местам!
  

* * *

   - Мы кто? Мы - дружина боярыни Гредиславы Всеславны! - объяснял Алексей собравшимся вокруг него: Мишке, Немому, Анисиму и урядникам Младшей стражи. Наше дело - боярыню защищать, не допускать обиды, бесчестия или другого ущерба, а если такое случится, то возмездие вершить и справедливость восстанавливать!
   "Сладко поете, мистер Алекс, прямо как в голливудском фильме: "Мы - морская пехота США, наша миссия - нести миру свободу и демократию!". Других забот у вас нет, кроме чести бабы Нинеи, прямо прослезиться от умиления хочется и утереться списком обид боярыни Гредиславы Всеславны, блин".
   Отроки уже поели, обиходили коней и теперь лишь ждали команды, но Мишка своего обещания не забыл - не трогаться с места, пока Алексей не объяснит: куда и зачем?
   - На том берегу Кипени стоит острог. - Продолжал старший наставник. - Дмитрий, ты должен знать: где и для чего остроги ставятся?
   - На рубежах ставятся, для острастки малым силам и для того, чтобы о большой силе упредить.
   - Верно! - Алексей поощрительно кивнул старшему уряднику. Сейчас он был спокоен и доброжелателен, и не подумаешь, что меньше часа назад, отводил душу, перерезая горло человеку. - Ну, а кто объяснит, почему у боярина Журавля острог поставлен за шесть с половиной верст от рубежа?
   Вопрос был явно риторическим, и ответ на него дал сам вопрошающий:
   - Да потому, что когда-то рубеж между землями боярыни Гредиславы Всеславны и землями боярина Журавля проходил по реке Кипени! Это значит, что и тот хутор, который мы взяли, и другие селища, которые на правом берегу Кипени стоят, принадлежат нашей боярыне, а Журавль их бесчестно себе забрал, запрудив речку Притечь и отгородившись болотом.
   "Туфта это все, формальный повод! К вашему, мистер Алекс, желанию заделаться землевладельцем это отношения не имеет. Вернее имеет, но опосредованное. Ввязаться в локальный вооруженный конфликт из-за... а сколько тут земли-то, на самом деле? В ширину шесть с половиной верст (десять, с гаком, километров), а в длину? Вы, сэр на карте как-то и не удосужились посмотреть. А если тоже с десяток километров, или больше, да в придачу несколько населенных пунктов, пусть и небольших? Очень нехилое имение для мистера Алекса образоваться может. И с чего вы, сэр, решили, что он все земли Журавля захватить желает?".
   - Если плотину разломать и болото спустить, то тут через пару лет такие луга будут! Всех коней Младшей стражи можно прокормить! - продолжал Алексей. - Но для этого надо границу на старом месте восстановить - по реке Кипени.
   - Господин старший наставник! - прервал Мишка Алексея, обратиться к нему иначе, после недавнего конфликта, не поворачивался язык. - Хорошо бы на карте посмотреть, всем понятнее будет.
   - Можно и на карте, - покладисто отозвался Алексей. - Я и сам хотел, чтобы ты разобраться помог.
   Зашуршал разворачиваемый пергамент, и все сблизили головы, разглядывая карту. Мишка с первого взгляда нашел болото и быстро сориентировавшись, протянул к Алексею руку, требовательно пощелкав пальцами. Старший наставник понял без слов и вытащил из кошеля изготовленный на хуторе "циркуль".
   - Вот, смотрите: - Мишка указал "циркулем" на точку невдалеке от болота - здесь стоит хутор, который мы вчера взяли. Вот река Кипень, мост через нее и острог. От хутора до острога шесть с половиной верст, а если считать от болота то... раз, два, три... - циркуль зашагал по карте - около семи. Теперь смотрим в длину. Раз, два... одиннадцать, двенадцать. Двенадцать верст и это еще не все, потому, что на карте показана только округа одного смотрящего. Правда, севернее земли много быть не может, потому, что Кипень понемногу на восток уходит - к Случи. Наверно, она где-то севернее нашей Воинской школы протекает, а вот на юге Кипень к западу берет. Тут от нее до болота - раз, два... почти десять верст. В общем, много земли.
   Теперь посмотрим население. Вот рыбачья весь Странь, а вот хутор. Хутор обозначен точкой и живет в нем, вместе с бабами и детишкам, человек десять...
   - Одиннадцать, - поправил Дмитрий - у хозяина две жены, он к себе жену умершего брата взял.
   "Не заместитель, а клад! Все разузнать успел! Хотя, он же хутор зачищал и все население в одно место сгонял. Все равно, молодец".
   - Теперь Странь (1). Она обозначена кружочком...
   - В ней девять домов, а народу, вместе с бабами и детишками, около полусотни. - Продолжил вместо Мишки Алексей, видимо уже выяснивший подробности у Герасима.
   - Что-то мало! - усомнился Роська таким тоном, будто торговался на базаре.
   - У них же тоже моровое поветрие было, - пояснил Мишка - старики, а может и не только старики, повымерли. Иона говорил, что некоторые селища совсем пустыми остались, видать у них такой хорошей лекарки, как тетка Настена не нашлось. Но, если карта начерчена до того, то будем считать, что кружочком обозначены селища, в которых живет не больше сотни народу. Таких селищ здесь еще два - оба на берегу Кипени. Есть еще четыре хутора, наверно, изверги живут. А здесь большое селище, видите - кружочек с точкой посредине. Это, скорее всего, значит, что в нем больше сотни народу живет, а может быть, и несколько сотен. Вернее, жили, а что после морового поветрия стало, мы пока узнать не можем.
   Теперь подсчитаем: пять хуторов - полсотни душ, три малых селища - сотни полторы, одно большое селище - тоже, скажем, сотни полторы-две. Всего получается три с половиной или четыре сотни душ, вместе с бабами и детишками.
   В Страни стражники не стоят, на хуторах тем более, значит, они могут быть только в большом селище, которое называется Отишие. Наверно там в старые времена от врагов укрывались.(2)
  
   # #1 Странь (древнерусск.) - около.
   # #2 Отишие (древнерусск.) - убежище.
  
   - Это я знаю! - Алексей начал сворачивать карту. - На правом берегу Кипени только три десятка стражи было, все, кого я допрашивал, одинаково говорили. Значит, остался один десяток, и нам он не страшен, потому что в Отишии сидит, и будет сидеть, пока остальные не освободятся, а они уже не освободятся никогда!
   - Погоди карту убирать, ты еще не сказал: куда и зачем мы идем? - напомнил Мишка.
   - Пойдем мы вот сюда, - Алексей ткнул пальцем в карту - сначала к броду, посмотрим, что там, да как, а потом... - старший наставник помолчал, а затем, коротко и решительно закончил объяснения: - И захватим острог!
   - Тремя десятками? - Мишка ожидал чего угодно, но только не этого. - Да нас там перережут, как курей!
   - Во-первых, не тремя, а четырьмя. Сейчас пошлем гонца на хутор с приказом, чтобы десяток Демьяна подходил к мосту, но на берегу не показывался. Во-вторых, не перережут. В остроге два десятка ратников живут, но все уже в годах, некоторые совсем старики - на покое доживают.
   - Ну и что, что старики? У них сыновья есть! - Мишке казалось, что Алексей не желает понимать элементарных вещей. - Они что, своих сыновей воинскому делу не обучают?
   - Не-а! - Алексей хитро улыбнулся. - Не обучают! Я тоже, сначала не поверил, но и Герасим подтвердил то, что мне стражники на допросе рассказали. Воинскому делу учат только в боярской дружине, а те, кто в семье жить остался, становятся простыми смердами. На острог все давно уже плюнули - он никакой границы уже много лет не охраняет. Налетим, старики и оружие-то разобрать не успеют, не то, что доспех надеть, а больше нам бояться некого!
   - Но там еще четыре дома снаружи за тыном стоят, и люди в полях да на огородах работают, - напомнил Мишка. - Сбегут же и боярина Журавля предупредят.
   - Пускай предупреждают! - Алексей беззаботно отмахнулся. - Нам это и надо. Сожжем мост, Журавль дружину пришлет, а ей только одна дорога на этот берег - брод. Других переправ на день пути вокруг нет, сюда пойдут, непременно. Вот у брода-то мы их подождем. Четыре десятка нас, Корней почти шесть десятков приведет и боярин Федор три десятка. Пусть хоть двумя сотнями лезут - большую часть положим, остальные назад поворотят. А больше двух сотен Журавлю быстро в седло не поднять. Про пешцев я уже и не говорю - их неделю, а то и дней десять собирать надо, да еще несколько дней сюда вести. Нет, больше двух сотен быть не должно, тем более, что беглецы расскажут, сколько нас было.
   - Но зачем острог брать? - Аргументы Алексея, вроде бы, были убедительными, но Мишке по-прежнему была непонятна основная идея. - Мы же можем ночью налететь, накидать на мост сушняка, полить маслом или смолой, на хуторе найдется, и поджечь. Гасить не позволим - будем стрелять из темноты, а те, кто тушить попробуют, на свету окажутся. Сгорит мост, никуда не денется.
   - Все верно, - Алексей согласно кивнул - но это Журавля может и не расшевелить, а нам надо непременно крепко его разозлить, чтобы он дружину прислал. А потом так этой дружине врезать, чтобы и мысли оставил на наш берег лазать.
   - Значит, наша цель раздразнить Журавля и крепко наподдать?
   - Да!
   - Что ж ты раньше об этом ничего не говорил?
   - Надо было посмотреть, на что твои ребята способны, так сотник Корней велел. Я посмотрел. - Алексей ободряюще глянул на десятников. - Способны на многое - храбры, воюют умело, острог взять смогут.
   Артемий и Роська расправили плечи, и было заметно, что они с трудом сдерживают улыбки, Дмитрий же на лесть не поддался, а вопросительно глянул на Мишку - понял ли старшина, как дешево их покупают? Мишка утвердительно прикрыл глаза, все, мол, вижу и понимаю, но на самом деле не понимал очень многого. Например, для чего деду ввязываться в конфликт с непредсказуемыми последствиями, имея почти половинный некомплект личного состава, чреватую войной политическую ситуацию и, хотя и теоретически, но возможную угрозу бунта холопов?
   Мишка глянул на Анисима и Немого
   - Что скажете, господа наставники?
   - Там что, и вправду, одни немощные старики и необученные смерды остались? - Анисим, видимо, чисто машинально провел пальцами по царапине, оставленной на кольчуге чужим клинком. - Старики... они разные бывают, нашего Корнея, хотя бы, вспомни.
   - Я неверно сказал! - отозвался Алексей. - Не два десятка ратников, а два десятка семей ратников, а сами воины престарелые почти все в моровое поветрие преставились. Говорю же: острог в обычную весь превратился!
   - Ну, если так... - Анисим окинул взглядом десятников и неожиданно спросил: - Ребята, а вы людей в полон брать умеете? Тоже - непростое дело! Бабы, детишки ревут, мужи могут в драку полезть, а стрелять - лишать семьи кормильцев. Кто-то спрячется, кто-то сбежать попробует, обязательно телег не хватит, чтобы пожитки погрузить... много всякого. Вам об этом, хотя бы, рассказывали?
   Десятники Младшей стражи растерянно переглянулись, а Мишка даже обрадовался поводу для отказа от захвата острога, но Алексей нашелся с ответом и здесь:
   - На хуторе они народ умело в одно место согнали и в сарае заперли. А что еще надо делать, покажем, не так уж все и сложно. Время тоже будет, пока Стерв с Герасимом на тот берег переправятся и пожар устроят.
   - Какой пожар? - чуть не хором задали вопрос отроки.
   - Эх, ребятушки, учиться вам еще и учиться! - Насмешливо-покровительственным тоном отозвался Алексей.
   Мишку аж передернуло от возмущения - слова, обращенные как будто ко всем, адресовались, прежде всего ему, так же, как и насмешливый, а может даже и презрительный, прищур глаз старшего наставника. Ничего подобного Алексей в отношении Мишки, до сих пор, себе не позволял. Нет он не панибратствовал со старшим сыном своей будущей жены, всегда умел соблюсти должную дистанцию между старшим и младшим, но и такого вот насмешливо-покровительственного тона, граничащего с презрением, Мишка не припоминал - такое не забывается.
   "Оплеуха, сэр Майкл! Подзатыльник за ваши слова: "Я старшина Младшей стражи, а ты всего лишь наставник". И не надейтесь, досточтимый сэр, что это всего лишь легкая шпилька, месть за хамство. Для мистера Алекса это слишком мелко. Вас, многоуважаемый, как щенка тыкают мордой в собственные, пардон, экскременты, и наглядно показывают, как мало вы еще знаете и умеете, для того, чтобы делать подобные заявления".
   Мишка припомнил, как примерно за то же самое, дядька Никифор попотчевал его посудой по лбу и почувствовал, что у него начинают гореть уши. Слава богу, под бармицей и подшлемником не видно.
   - А как вы - продолжал между тем Алексей - собираетесь людей с огородов и полей в острог среди дня собрать? Знаете другой способ? Что человек делает, когда видит над своим жилищем дым от пожара? Бросает все и бежит, сломя голову, тушить! Вот и жители острога побегут. И не думайте, что мы острог спалить собираемся, Стерв выберет такое место, чтобы дыму напустило много, а погасить было бы легко. А потом, когда погасят, сразу не разойдутся, а начнут ругаться между собой и выяснять, кто виновник пожара. Так всегда бывает. Тут-то мы и налетим! Народ весь в одном месте толчется - в домах почти никого нет, все друг на друга орут - ничего вокруг не замечают...
   "Ну да: кто-кто, а уж Рудный Воевода, десятки половецких стойбищ и кочевий дымом пустивший, знает, как врасплох налететь. Сначала страх и паника, потом суматошная работа на тушении пожара, потом выплеск эмоций в скандале. Все внутри перегорело, наступает неизбежная релаксация и готовность к отражению неожиданного нападения падает до нуля. В тории-то вы, сэр, разбираетесь, но вот приложить ее к имеющимся реалиям... Мда-с!".
   - ... Кричим, как можно громче, все сразу, но вразнобой, щелкаем кнутами, толкаем конями, бьем сапогами в морды, загоняем в угол и заставляем сесть на землю! - продолжал наставлять Алексей.
   "И это, сэр, знакомо. Цыганки, или косящие под цыганок, окружают свою жертву, все время что-то говорят, постоянно притрагиваются к ней с разных сторон, жестикулируют, заглядывают в глаза, мельтешат своими цветастыми одежками, короче говоря, активно давят на все органы чувств сразу. Результат практически всегда одинаков - сознание жертвы "зависает", как компьютер, у которого входные каналы забиты спамом. А потом жертва сама удивляется: как это получилось, что сама отдала деньги, безропотно исполняла все, что ей говорили и не замечала, что у нее обшарили все карманы, выпотрошили сумку и так далее. Единственное спасение - агрессивная реакция: вырваться из круга, громко крикнуть, выругаться, замахнуться... вот бить, правда не стоит - скандала не оберешься. Главное - вырваться из круга мошенниц, они сразу же отстанут и примутся искать другую жертву, потому что прекрасно знают - агрессивная реакция начисто отшибает их воздействие и дальше заниматься этим "клиентом" бесполезно. Правда, женщинам агрессивная реакция менее свойственна, поэтому они и оказываются в роли жертвы гораздо чаще мужчин.
   Вот так, сэр, метод проведения боевой операции за века выродится в технологию мелкого мошенничества и карманной кражи. Хотя... пожалуй, нет. ОМОН и другие спецподразделения, при захвате преступников, например, или освобождении заложников, делают то же самое. Топот, крики, бряцанье оружием, тычки и удары, битье стекол, вышибание дверей, если надо, то и стрельба в воздух, использование взрывпакетов и свето-шумовых гранат... что там у них еще в арсенале воздействия? Неважно, главное, что "клиенты" от всего этого "концерта" тупеют так, что теряют способность выполнять даже простейшие команды типа "лечь на пол". Ну, а агрессивной реакцией от этих ребят не отмажешься - себе же хуже сделаешь".
  

* * *

  
   Сценарий захвата острога, предложенный Алексеем, реализовался практически стопроцентно, по крайней мере, на начальном этапе. Растрепанные и чумазые острожане, сбившись в толпу неподалеку от ворот, столь эмоционально выясняли причину возгорания и виновников оного, что не расслышали даже грохота копыт по настилу моста, и дружно, словно отара овец, шарахнулись в сторону от ворвавшихся в острог, орущих, завывающих и щелкающих кнутами всадников.
   Шарахнулись, ну и замечательно, Алексей специально предупредил личный состав, что гнать толпу предпочтительнее туда, куда она сама сначала дернется, а останавливать, да разворачивать - лишняя морока и потеря времени. Главное - прижать людей к какой-нибудь стене, а еще лучше, загнать в закуток или тупик, откуда есть только один выход.
   Жители острога шарахнулись почему-то в сторону сарая с разворошенной крышей и распахнутыми воротами, из темного нутра которого несло гарью - именно этот сарай (вернее, его содержимое) и поджег Стерв по наущению Герасима, проковыряв снаружи дырку между бревнами тына, который служил задней стеной сарая. Туда-то отроки и погнали впавшую в панику толпу.
   Не обошлось и без сопротивления, все-таки, у многих острожан в руках еще был пожарный инвентарь. Один мужик замахнулся на Алексея топором, но ударить не успел, а упал навзничь, получив мечом плашмя по голове, еще один попытался ткнуть Анисима багром, которым, по всей видимости, только что разламывал крышу сарая. Анисим хладнокровно отвел багор вверх и заставил коня сбить нападающего грудью. Еще один владелец топора кинулся к Немому, но тот даже руками шевелить не стал, просто, выпростав ногу из стремени, двинул мужика сапогом в лицо.
   На этом всякое сопротивление, казалось, и закончилось - толпа теснимая всадниками, закрывая руками головы от не столько хлещущих, сколько громко щелкающих кнутов, послушно отступала к распахнутым воротам сарая, вдавливая внутрь тех, кто оказался к этим воротам ближе других. Десятку Роськи, державшемуся чуть позади и не сводящему с толпы взведенных самострелов, стрелять было, как будто и не в кого. Однако толпа, суть, зверь совершенно безумный (об этом Алексей специально предупреждал отроков) и способна на что угодно, а потому готовыми надо было быть ко всему.
   Из заднего ряда, уже прижатого к стене, неожиданно поднялась женщина (видимо, встав ногами на какой-то предмет) и так ловко метнула в отрока Евлампия деревянное ведро, что вышибла его из седла. Нервы у ребят были напряжены до предела, и потому сразу трое стрелков, не дожидаясь команды Роськи, нажали на спуск самострела. Все трое попали, и женщина упала вперед, прямо на головы стоящих перед ней людей, заливая их кровью из разорванной болтом шеи. Что послужило "спусковым крючком" к дальнейшему, неизвестно - то ли прошуршавшие над самыми головами болты, то ли предсмертный крик женщины, то ли труп, свалившийся прямо на головы, но толпа рванула в разные стороны. Вернее, попыталась рвануть. Острог был застроен очень тесно и на "пятачке" перед воротами в тыне, исполнявшем роль главной площади поселения, было и без всадников Младшей стражи отнюдь не просторно, а в результате нападения и вообще началась настоящая давка.
   Толпа просто бессмысленно колыхалась, как большое, многоголовое, но совершенно безмозглое существо, и только отдельные люди протискивались между всадниками, вдоль стен построек или согнувшись проскакивали под конскими брюхами. Дальше пошло еще хуже. Откуда-то взялось всякое дреколье, которым несколько человек принялись лупить по конским мордам, заставляя животных пятится и шарахаться в стороны, сталкиваясь друг с другом и грозя сбросить со спин всадников, чей-то кнут перехватили за кончик и выдернули из руки хозяина, одного из отроков уже ухватили за ногу и силились стащить на землю. Над острогом повис многоголосый ор, в котором уже никто не слышал собственного голоса.
   Вряд ли все это было осознанным, тем более организованным сопротивлением - надежды не то, чтобы победить, а просто схватиться на равных, у острожан не было никакой - просто люди, чисто инстинктивно пытались вырваться из давки, а кто-то, сохранивший ясность мышления, видимо рассчитывал сбежать, но ситуация зависла в неустойчивом равновесии, еще немного и отрокам пришлось бы взяться за кистени, уже для того, чтобы защитить себя. Роська выстрелил, перебив руку мужику, тянувшему за ногу отрока Савелия, но отдать приказ стрелять всему десятку не решался. Под отроком Ефимом неожиданно упал конь и острожане ринулись в прореху прямо по конскому и мальчишескому телам. В воротах сарая вдруг вырос всклокоченный мужик и вздев над головой двумя руками обгоревший с одного бока бочонок, швырнул его во всадников.
   Положение спасли наставники. Немой подхватив пробегавшую мимо девку, поднял ее над головой, так же, как только что мужик в воротах сарая вздымал над собой бочонок и швырнул ее в людей, топтавших Ефима и его коня. Острожане отпрянули, сбивая друг друга с ног и сами падая, а все четверо наставников: Алексей, Анисим, Глеб и Немой - ринулись в разрыв строя отроков, лишь в последний момент осадив коней, чтобы не затоптать насмерть Ефима. Алексей, перекрывая гвалт, скомандовал: "Бей!!!" - и кнуты с вплетенными в кончики железными остриями, вместо безобидного щелканья над головами, начали беспощадно хлестать по телам - брызнула кровь, толпа подалась назад, сплющилась, как комок глины на гончарном круге и начала выдавливаться по краям. Справа несколько человек протиснувшись между всадниками и тыном, бросились бежать к воротам, а слева около десятка человек, оттеснив конных отроков, устремились в узкий проулок, уходящий куда-то в глубину острога.
   Мишка, с самого начала наблюдал за происходящим со ставшей уже привычной некоторой отстраненностью. Самострел он зарядил болтом с деревянным наконечником, которым можно было нанести травму, оглушить, но не убить (разве что, неудачно попав в убойное место). Выстрелил он только один раз - в мужика, швырнувшего бочонок, когда тому из глубины сарая подали второй "метательный снаряд". Болт ударил в грудинную кость и мужик канул куда-то в темноту обгоревшей изнутри постройки.
   Слезать с коня, чтобы перезарядить самострел, Мишка не успел - какой-то мужичонка, вовсе не богатырского телосложения, вывернулся из-под брюха коня одного из отроков и так толкнул Зверя в бок, что конь слегка пошатнулся и переступил ногами, чтобы удержать равновесие. Мишка, не вынимая ногу из стремени, пнул мужика в голову. Медное стремя ударило, как кастет, и мужик упал,
   Еще несколько минут и острожан удалось более или менее утихомирить - люди либо сами покорно садились на землю, либо падали под ударами, никто ничем уже не кидался, прорвать оцепление тоже не пробовали. Алексей деловито распоряжался, перекрывая голосом негромкий ропот, после недавнего гвалта казавшийся тишиной:
   - Мужей в сарай! Бабы пусть тут сидят! Детей вон в тот дом! Шевелись, шевелись!
   К Мишке подъехал Анисим и мотнув головой в сторону проулка просипел сорванным голосом:
   - Давай-ка, старшина, глянем: где тут что?
   Мишка согласно кивнул и обернулся к Варламу, возглавлявшему остатки пятого десятка, изображавшего из себя что-то, вроде резерва.
   - Урядник Варлам, к бою!
   - А? - Брат Первака явно не мог сообразить, что от него требуется.
   - Тьфу, что б тебя!
   Вовеки взвода в поле не водивший
   И смыслящий в баталиях не больше,
   Чем пряха;{{Шекспир. "Отелло".}}
  
   - А? - Лицо Варлама приняло уж и совсем тупое выражение.
   Анисим хмыкнул, хотя вряд ли что-то понял, а Мишка, глядя за спину недавно назначенного урядника, скомандовал отрокам пятого десятка:
   - На первый-второй рассчитайсь! - и добавил, дождавшись окончания расчета: - первые смотрят налево, вторые - направо, стрелять только в случае нападения... на крыши поглядывать не забывайте. За мной!
   Проулок был узким, только-только на телеге проехать, дома стояли тесно, иногда чуть ли не соприкасаясь стенами, и выглядели победнее, чем в Ратном - ни одного дома на подклете, а почти половина домов - заглубленные на треть в землю полуземлянки. Правда соломенных крыш не было видно, все постройки покрыты прогрессивным, по нынешним временам материалом - дранкой. В смысле пожарной безопасности дранка, конечно, получше, чем солома, но ненамного. Вообще же внутренний вид острога порождал ощущение какой-то безалаберности и неряшливости, что, впрочем, и неудивительно для пограничной крепостцы, опустившейся в своем статусе до небольшой крестьянско-рыбачьей веси.
   Не проехав и нескольких шагов по проулку, Мишка получил наглядное подтверждение усвоенной еще ТАМ истины: в экстремальной ситуации, вполне здравомыслящие в обычных условиях люди, зачастую, начинают себя вести, как непроходимые идиоты. Дверь одного из домов распахнулась и из нее, спиной вперед, вылез парень, как принято говорить, "выше средней упитанности". Выходил он спиной вперед потому, что руки у него были заняты полным набором воинского снаряжения: кольчугой, шлемом, щитом, воинским поясом и, в придачу ко всему, здоровенной рогатиной.
   Как он собирался вести боевые действия, держа все это в охапке, так и осталось загадкой - толстяк сначала зацепился крестовиной рогатины за косяк двери, некоторое время, громко сопя, поворочался, освобождая оружие, а потом оступился и грянулся наземь, прямо под ноги коню Анисима. Воинское снаряжение рассыпалось, а новый наставник Младшей стражи, не говоря дурного слова, вытянул горе-вояку кнутом поперек обширного зада. Толстяк по-поросячьи взвизгнул, очень шустро, для своей комплекции, вскочил на четвереньки и уставился округлившимися глазами, почему-то не на Анисима, а на Мишку. Мишка, тоже не говоря ни слова, повелительно мотнул головой в сторону выхода из проулка и продублировал свое указание движением самострела, толстяк внял, поднялся на ноги и послушно посеменил в указанную сторону. Кто-то из отроков наподдал ему прикладом самострела, остальные дружно заржали.
   - Отставить смех! - прикрикнул Мишка, но добавить что-нибудь увещевательно-поучительное не успел - впереди, через два дома, кто-то, так быстро, что не разобрать, мужчина или женщина, выглянул и тут же захлопнул дверь.
   Отроки дружно дернули самострелами в сторону движения, но стрелять было не в кого.
   - Подоприте чем-нибудь дверь, - просипел Анисим - потом... - наставник умолк и только махнул рукой, видимо, голос у него сел окончательно.
   "Ну до чего же невезучий мужик - вечно какие-то неприятности, хотя и мелкие, но зато постоянно следующие друг за другом. Правильно его из десятников поперли, с таким командиром... А вы-то, сэр, позвольте полюбопытствовать, чем лучше? Чего вас сюда понесло, когда надо всей Младшей стражей командовать? Опять забылись?".
   Согласившись на предложение Анисима "посмотреть, где тут что", Мишка сам поставил себя в совершенно дурацкое положение. Его место, как старшины Младшей стражи, было, конечно же, не здесь, а там - у ворот, рядом с Алексеем, но повернуть сейчас назад означало повторить ситуацию, которая вчера сложилась на хуторе - вся Младшая стража у ворот, и только пятый десяток (теперь уже в половинном составе) отдельно ото всех находится в глубине поселения.
   "Повернуть назад? Еще подумают, что струсил, да и ребят бросать под командой Варлама... и оставаться глупо. Однако, ситуация, сэр! А! Да пошло оно все... в конце концов, с ними Анисим, хоть и невезучий, но воин-то опытный, да и не должно тут быть ничего такого... в пять самострелов уложат кого угодно, ну не сидит же здесь сотня в засаде!".
   Пока Мишка размышлял, как поступить, их группа продвинулась уже почти до конца проулка. Подперли, по указанию Анисима, еще одну дверь, из-за которой доносились звуки какой-то подозрительной возни, бесполезно стрельнули вслед мальчишке, шустро перебравшемуся с крыши дома на тын и спрыгнувшему наружу и остановились возле дома из которого доносился голос заходящегося в плаче младенца. Трое отроков осторожно, по всем правилам проникли внутрь и тут же вернулись, сообщив, что никого, кроме ребенка в люльке, там нет.
   Этим-то поводом и решил воспользоваться Мишка. Невнятно пробормотав: "Пропадет же дите..." - он спешился, заскочил в дом и, сняв люльку с крюка, вынес ее на улицу.
   - Варлам! Остаешься с наставником Анисимом, а я пойду мать поищу.
   - Слушаюсь, господин старшина!
   Чувствуя спиной недоуменные взгляды (вечно старшина чего-то выдумывает), Мишка, держа люльку с младенцем одной рукой, взял Зверя за повод и пошагал назад к воротам. Выйдя из проулка, он огляделся и сразу же прилип взглядом к лежащему на подстеленном войлоке отроку Ефиму. Доспех с того был снят, рубаха задрана до шеи и Матвей с напряженным лицом ощупывал ребра Ефима с правой стороны. Рядом, на краешке того же войлока сидел отрок Евлампий держа на коленях уже уложенную в лубки левую руку.
   "Ну вот, еще двое раненых. Повоевали, блин... Чего ж их в доме-то не устроили?.."
   Мишка уже открыл рот, чтобы дать команду найти где-нибудь место для раненых, но тут снова подал голос младенец, притихший было, когда его взяли на руки. Мишка обернулся к тесно сидящим на земле под охраной отроков женщинам и громко спросил:
   - Чей ребенок?! Кто ребенка в доме оставил?!
   К его удивлению, никто не отозвался, даже голову в его сторону повернули немногие, большинство же женщин сидели неподвижно, уставившись глазами в землю или прямо перед собой.
   - Чей ребенок?! - еще громче повторил Мишка. Такого, чтобы мать не узнала своего малыша, просто не могло быть.
   "Сбежала, забыв про младенца? Сомнительно. Убита или лежит без сознания? Скорее всего, именно так и есть, но остальные-то чего молчат? Неужели такой мощный шок от произошедшего? А что вам, сэр, известно о том, как чувствуют себя полонянки? Может и шок".
   Не задавая больше вопросов, Мишка сунул люльку ближайшей бабе, еще раз удивившись тому, что женщина даже не сразу отреагировала, и вздрогнул от злого окрика Алексея:
   - Михайла! Тебе что, заняться нечем?!
   Ответить или еще как-то отреагировать Мишка не успел - где-то сзади раздался треск ломающегося дерева, истошный вопль и звук падения тела на землю.
   Почти одновременно прозвучали два крика: Демьяна - "Ленька!!!" и Алексея - "Черт... я же велел: осторожно!".
   Отрок Леонид лежал на земле под ступеньками лестницы, ведущей на наблюдательную вышку. На высоте примерно двух человеческих ростов в лестнице зияла прореха от сломанной перекладины.
   "Какое, на хрен, осторожно? Там же сгнило все, наверняка! Господи, только бы не насмерть!".
   Словно услышав мишкины мысли, отрок Леонид пошевелился и взвыл:
   - Ой, нога, нога!!!
   Матвей, оставив Ефима, бросился к Леониду, а Алексей, обернувшись к Мишке, заорал все тем же злым голосом:
   - Михайла! Ты старшина или девка? Мне что тут, разорваться? Выстави дозор, возьми трех баб, пусть в доме с детьми посидят, а то писку от них... командуй, давай, не спи!
   Упрек был вполне заслуженным и Мишка деятельно засуетился.
   - Урядник Василий!
   - Здесь, господин старшина!
   - Двоих на крышу вон того дома, да поаккуратнее, чтоб не свалились. Пятерку - в дозор на дорогу, пусть трое доедут до поворота, а двоих поставят так, чтобы их с крыши видно было. И еще... подойди-ка.
   Роська подъехал вплотную к старшине и, вопросительно изломив бровь, склонился с седла.
   - Если попадутся беглецы, - негромко сказал Мишка - не гоняйтесь за ними, пусть донесут до Журавля весть, что нас всего лишь полсотни. Но и просто так вслед не пяльтесь, а то не дай бог догадаются, стрельните в них, чтобы болт рядом пролетел, по веткам или кустам прошел - шуму много, толку мало. Понял?
   - Понял... а если... - Роська замялся, сам видимо плохо представляя, что такого особенного может случиться.
   - Рось, ну какое может быть "если"? Ты что, думаешь беглецы на вас напасть осмелятся?
   - Нет... но все-таки...
   - Не валяй дурака! Отрокам все, как следует, разъясни и отправляй.
   - Слушаюсь, господин старшина!
   На Мишкин приказ: "Ты, ты и ты, встать!" отреагировала только одна женщина - та, которой мишка всучил люльку с младенцем, остальных пришлось поднимать за шиворот. Отправив их в дом, в который загнали всех детей, Мишка подошел к Матвею.
   - Моть, что тут?
   - У этого рука и по морде ведром получил, у этого ребра, вроде бы, два - на нем куча народу ногами потопталась, у этого нога и вообще зашибся. - Матвей, не глядя на Мишку потыкал указательным пальцем в раненых.
   - А чего они тут лежат? В дом бы отнести...
   - Алексей не разрешил! - По голосу Матвея чувствовалось, что ему сейчас не до разговоров. - Говорит, что дома сначала проверить надо. Слушай, Минь, дай еще пару человек в помощь, мне же еще полоняников раненых смотреть надо.
   - Сейчас, Моть, отроки освободятся, я тебе кого-нибудь пришлю.
   Отроки, охранявшие сидящих на земле женщин, действительно должны были освободиться - для полонянок очистили от всякого хлама какое-то несуразное, покосившееся строение непонятного назначения, но достаточно просторное, чтобы туда поместились все. Женщин, кого окриком, кого пинками, подняли с земли и погнали к распахнутым дверям. Матвей, оторвавшись от раненых, внимательно смотрел на проходящих мимо него баб и девок, время от времени указывая на кого-нибудь из них пальцем:
   - Эту оставить, эту оставить... оставить, я сказал! Не видите: голова в кровище?!
   На земле осталось лежать несколько женских тел, и Мишке даже не хотелось выяснять: убиты они или только потеряли сознание. Настроение и без того было, отнюдь, не радужным, а тут еще трое раненых, как командовать дальше, непонятно, и вообще: Младшая стража, во главе со своим старшиной, занималась сейчас тем, чем в исторических книгах и фильмах занимались исключительно отрицательные персонажи. Все, вроде бы, понятно: XII век, захват полона, грабеж захваченного селения - обычное дело со всеми сопутствующими жестокостями и перегибами, но на душе было как-то муторно. Все воспитание русского, советского человека мишкиного поколения, с младенчества было "заточено" на сопротивление захватчикам и освобождение угнетенных - начиная с детских сказок и школьных уроков истории, и кончая воспоминаниями родителей о недавно отгремевшей Отечественной войне.
   На хуторе Мишка себя захватчиком не чувствовал, может быть потому, что пьяные стражники ассоциировались у него с чем-то, вроде полицаев, а сейчас... Тупо сидящие на земле окровавленные женщины, брошенный в доме младенец... а дальше, ведь, пойдет откровенное мародерство - острог сначала зачистят от немногих спрятавшихся жителей, а потом пойдут по домам, собирая все, что покажется ценным, и уже после того, как нагрузят телеги и вьюки добычей, полоняникам разрешат собрать оставшиеся пожитки.
   Так Алексей объяснил последовательность действий еще на "предварительном инструктаже", и уже тогда Мишка понял, что руководить этим "процессом" ему не по душе, а сейчас на поверхность сознания, в очередной раз, вылезло ощущение чуждости и нереальности происходящего.
   "М-да, сэр, как сказал однажды Остап Бендер: "Киса, мы чужие на этом празднике жизни". Для всех присутствующих, происходящее, пусть жестокая, но понятная реальность жизни, а вы, сэр, тут как белая ворона в стае. Придется вымазаться под общий цвет, иначе заклюют. Се ля ви, туды ее в качель!".
   С облегчением ощущая, как поднимающаяся изнутри злость смывает "гуманистические терзания", Мишка нашел глазами Артемия и распорядился:
   - Урядник Артемий, дать двоих в помощь лекарю!
   - У меня и так двое раненых! - попробовал возражать Артемий, но Мишка не стал слушать:
   - Выполнять!
   - Слушаюсь, господин старшина!
   - Старший урядник Дмитрий!
   - Здесь, господин старшина!
   - Сейчас наставники пойдут дома проверять, выдели каждому по пять отроков. Первый десяток не трогай - от них выставлены дозорные.
   - Слушаюсь, господин старшина!
   Мишка огляделся, раздумывая, какие еще распоряжения от него требуются, и что имел в виду Алексей, когда велел командовать, а не спать. На глаза попался Анисим, выезжающий в сопровождении отроков из второго проулка, видимо, где-то внутри острога нашелся поперечный проход.
   - Господин старшина! - заорал Варлам - Мы там двоих оружных застрелили!
   Мишка машинально кивнул, а сам в это время пытался сообразить, откуда на завалинке дома, мимо которого проезжал Анисим с отроками оказался старик - только что, вроде бы, никого не было и вот, сидит. Весь совершенно седой, сгорбленный, голову опустил, ни на кого не смотрит. Мелькнула еще мысль о том, что в остроге живут старые, ушедшие на покой воины, и это один из них, и ...
   Анисим протянул руку, указывая отрокам на старика, а тот неожиданно, совсем не по-стариковски резко, вскочил, обнаружив богатырский рост и телосложение, и сверкнул невесть откуда взявшимися в обеих руках мечами. Один клинок отсек протянутую руку Анисима, другой ударил наставника Младшей стражи под подбородок. Анисим, не издав ни звука запрокинулся всем телом и, ударившись головой о землю, повис вверх ногами, застряв сапогами в стременах.
   - А-а-а!!! - Варлам суматошно рванул коня в сторону, резко наклонившись влево и тем самым избежав следующего взмаха клинка, отроки, разрывая поводьями губы коней, повторили его движение, и старик, шагнув вперед, сумел достать только последнего из пятерки. Отрок Георгий вскрикнул, как-то неестественно скрючился и начал медленно заваливаться набок. Варлам, обернувшись на ходу, выстрелил в старика из самострела, но попал в коня Анисима, за которым седобородый воин укрылся, тут же вокруг защелкали другие самострелы и в несчастное животное почти одновременно вонзилось чуть ли не с десяток болтов.
   - Не стрелять!!! - хлестнул, даже не по ушам, а по нервам, крик Алексея (умел Рудный Воевода владеть голосом, ничего не скажешь). - Не стрелять, я сам!!! Опустить оружие! Урядники, куда смотрите? Опустить оружие, я сказал!
   Алексей окинул "орлиным" взглядом свое войско и, гордо выпрямившись в седле, произнес:
   - Редкая удача вам выпала, сейчас посмотрите, как обоерукие воины бьются! Учитесь!
   Старший наставник Младшей стражи извлек из притороченных к седлу ножен второй меч и не просто спешился, а изящно, словно и не было на нем многокилограмового доспеха, соскочил на землю, перекинув правую ногу не через круп коня, а спереди - через холку. Мягко спружинил на носках и неторопливо двинулся в сторону старика, описывая сверкающими на солнце клинками круги и восьмерки. Всем своим видом и поведением Алексей откровенно работал на публику, только вот публика этого не понимала и восхищалась.
   "Пижон, блин, мастер-класс на крови... А пацаны ведутся, как последние лохи, наверняка теперь станут подражать его манерам... и пусть подражают, для того и учим. Но дед-то каков!".
   Старый воин был красив редкой мужской красотой преклонного возраста - гордая осанка, высокий рост, атлетическое сложение, ослепительно-белая грива волос. Нет, он не был рано поседевшим мужчиной среднего возраста - действительно старик, наверняка обремененный старческими болезнями и последствиями былых ранений, вряд ли его осанка была всегда такой бравой, а движения столь выверено-точными - годы, как ни крути, берут свое. Но сейчас...
   Он спокойно стоял позади туши убитого отроками коня Анисима и не смотрел на приближающегося Алексея. Мишка проследил его взгляд и увидел сухонькую старушку, стоявшую возле Матвея в группе раненых женщин, но не потому, что сама была ранена, а потому, что поддерживала девчонку с окровавленной головой. Она тоже смотрела на мужа спокойно и сосредоточенно - бывает, между мужчиной и женщиной, особенно долго прожившими вместе, такой обмен взглядами, которым можно сказать больше, чем тысячью слов.
   Когда Алексей приблизился, старик по-рыцарски сделал несколько шагов в сторону, чтобы труп коня не мешал поединку, но на вежливый поклон противника не ответил. Это вовсе не было с его стороны невежливостью или намеренным оскорблением - просто, как понял Мишка, этот человек уже шагнул за ту грань, где почти все земное представляется пустой суетностью, а старший наставник Младшей стражи, не был для него ни коллегой-воином, ни даже просто человеком, а лишь воплощением зла, которое надлежало уничтожить... если получится.
   Алексей сделал еще один шажок, и пространство между противниками мгновенно взорвалось мельканием и лязгом убойного железа. Одного поединщика защищала кольчатая броня и железный шлем, а другого только белая льняная рубаха, но в бою с таким, как Алексей, главной защитой была не броня, а подвижность, да и не потянуть, наверно, было старику поединок в полном доспехе.
   Старший наставник Младшей стражи начал с "классики" - тех выпадов и отбоев, которые разучивал с отроками, правда, в поединке "обоеруких" воинов это выглядело несколько иначе, но все (или большинство зрителей) поняли все правильно. Звон и блеск оружия, как внезапно возникли, так же внезапно и оборвались - это в "киношных" рубках воины бесконечно долго машут мечами, принимая всякие эффектные позы, у шоу свои законы. В реальной же схватке равных по силе воинов все происходит быстро - один-два, много - три, удара и отбоя, после чего кто-то из противников разрывает дистанцию, либо получив ранение, либо, для того, чтобы избежать его. На этот раз дистанцию разорвал Алексей.
   Благосклонно покивав шлемом, словно говоря: "Я тебя проверил - основы знаешь", он снова скользнул вперед, но теперь уже с легким смещением в сторону и едва заметным наклоном корпуса - один из "фирменных" приемов, набор которых у каждого опытного бойца - свой. И что-то сразу пошло не так - левый клинок Алексея будто прилип к мечу старика, сразу же разрушив гармоничный ритм перекрещивания смертельных траекторий оружия. Старик воспользовавшись возникшей, едва уловимой заминкой, коротким энергичным отбоем отвел правый меч противника, заставив того раскрыться, и Алексею пришлось уже не просто разрывать дистанцию, а торопливо отскакивать. Неизвестно, чем бы это закончилось, но седовласый воин не сделал, казалось бы логичного, шага вперед и не попытался нанести добивающий удар. Скорее всего, подвели годы, и две короткие, но требующие всех без остатка сил и внимания, схватки дались ему нелегко.
   Тут, наконец, до Мишки дошло, что было "не так", что цепляло внимание, но поначалу не осознавалось. Старик принимал удары Алексея не на плоскую сторону клинка, а на острие! Мишка как-то уже привык к тому, что сталь на Руси XII века была величайшей редкостью баснословной цены. Везде, и в оружейном деле тоже, господствовало железо, разного (порой очень высокого) качества. Потому-то воины и берегли в бою железное оружие - столкновение мечей "острие в острие" было чревато глубокими зазубринами, способными спровоцировать перелом клинка.
   Мечи старика были стальными! Или, слишком уж превосходили качеством тот, который Алексей держал в левой руке. Эта догадка тут же и подтвердилась - Алексей, сделав еще шаг назад, бросил озабоченный взгляд на свой левый клинок. Мишке, с его места, не видна была зазубрина, но он был уверен в том, что она есть, и немаленькая.
   Старик и на этот раз не воспользовался оплошностью противника, отвлекшегося на разглядывание своего оружия. Он стоял, опустив руки и тяжело дыша, к лицу прилила кровь, но голову он не опустил - снова смотрел на жену. Славная смерть для воина - последний бой на глазах у любимой (почему-то возникла уверенность, что действительно до сих пор любимой) женщины, два противника повержены и третий встречен достойно. Разве может это сравниться с медленным угасанием или предсмертными мучениями разъеденного болезнями тела? Старый воин уходил хорошо - красиво!
   А вот Алексей про всякие красоты забыл начисто. Он снова двинулся вперед, но теперь показуха кончилась - Рудный Воевода встретил достойного и очень опасного противника, но решил, все-таки, убить его сам. Не победить в единоборстве, а именно убить, нимало не обинуясь средствами достижения цели или тем, как это будет выглядеть со стороны. И еще: он мог бы измотать противника - еще две-три таких же схватки, и у старика иссякнут силы, но по всему было видно, что тянуть время Алексей не собирается, все должно было решиться быстро, ибо этого требовал сидящий внутри Рудного Воеводы зверь, как и всякий зверь, либо нападающий, либо отступающий, но никак не раздумывающий, просто потому, что думать нечем и не о чем - работают инстинкты и рефлексы.
   Снова короткий всплеск сверкания и лязга, казалось бы неправильное перенесение тяжести тела на левую ногу, и удар правой ногой по голени старика. Потом выпад, обязанный стать смертельным для теряющего равновесие противника, но зависший на полпути, потому что старый воин, уже в падении, перечеркнул своим оружием Алексея поперек живота. Короткий то ли вой, то ли вскрик и оба противника оказались на земле: старик - тяжело и неловко осев на подогнувшихся ногах, Алексей - завалившись на бок и скрючившись "в позе эмбриона".
   Подняться старик уже не успел, да, кажется, и не пытался - лязгнул самострел Немого, и болт, ударив прямо в лоб, пресек земной путь старого воина. Его жена не издала ни звука, даже не охнула - она бережно усадила раненую девку, которую все это время поддерживала под руки и медленно, закусив губу и стиснув перед собой ладони, пошла к мужу. Пошла тихо, без плача и причитаний, но так, что никому и в голову не пришло ее останавливать. Все просто стояли и смотрели, как она идет, потом, как опускается рядом с телом мужа на колени и, склонившись, гладит его по лицу. Стояли и смотрели, как Немой снова поднимает взведенный самострел, и старуха падает на грудь мужа. Стояли и смотрели...
   "Они жили долго и счастливо, и умерли в один день... Мы рождены, блин, чтоб сказку сделать былью... Что вы здесь делаете, Михаил Андреевич, может быть лучше было в Крестах загнуться?".
   А потом оцепенение кончилось. Кто-то кричал, кто-то ругался, заголосила, вдруг, одна из раненых женщин, Матвей, зло расталкивая попадающихся на пути, кинулся к сучащему ногами Алексею, а неизвестно откуда взявшийся рядом с Мишкой Варлам, издав что-то вроде змеиного шипения, начал наводить на голосящую бабу заряженный самострел.
   Как Мишка ему врезал! Бывают такие удары, когда тело действует само, без участия разума - быстро, точно и сильно, не воспроизводя наработанное долгими повторами на тренировках движение, а напрямую превращая эмоциональный всплеск в мышечные сокращения. Эффект, наверно был бы меньшим, даже если бы Мишка ударил дубиной - у Варлама даже лопнул подбородочный ремень, и шлем слетел с головы, когда он бесчувственной тушкой грянулся наземь.
   В этом ударе Мишка выплеснул все: и чувство внутреннего протеста, вопреки разуму и пословице про чужой монастырь, накапливающееся по мере раскручивания событий, и досаду от нелепой гибели Алексея (ранение в живот - верная смерть), и жалость к матери, и злость на Вторушу-Варлама, и смесь восхищения и сочувствия в отношении погибших стариков, и отчаяние от понимания того, что привел, фактически на убой, совершенно не подготовленных мальчишек... и много еще всякого.
   Только к Немому претензий не было. Тот делал то, что должен был делать, а в отношении старухи поступил даже гуманно - стариков в полон не угоняют, а либо убивают, либо оставляют умирать на пепелище. Однако кто-то за пределами острога считал, видимо, иначе. Мишка еще только оглядывался в поисках наставника Глеба - именно в паре с ним теперь придется командовать - когда в затыльную часть шлема Немого звонко тюкнула влетевшая в проем ворот стрела. Практически одновременно с первой, прилетела и вторая, ударив в ладонь отрока Тимофея. Ударила и пробила навылет, взгорбив изнутри латную рукавицу, покрытую кольчугой только с внешней стороны кисти руки.
   - Все от ворот!!! - в общем-то бесполезно, скомандовал Мишка - все и так шарахнулись в разные стороны. Только Тимофей, тупо уставившись на пробитую стрелой руку медленно оседал на подгибающихся ногах. Мишка кинулся к раненому, подхватил его сзади подмышки и потянул в сторону.
   "Сейчас по второй стреле кинут... и не факт, что охотничьи наконечники кольчугу не пробивают, Демке-то, тогда на дороге, пробили... не успеваю, блин!".
   Стрела ткнулась в бок, но как-то слабо, совсем непохоже на то, что испытал Мишка во время нападения лесовиков при возвращении из Турова, но удар сопроводил какой-то подозрительный хруст.
   "Ребро, что ли, а почему не больно?"
   Вторая стрела, тоже с хрустом, ударилась в плечо Тимофея. Мишка опустил глаза и увидел застрявший в железных кольцах обломок двузубого костяного наконечника. Стрела была для охоты на птицу - легкая, камышовая, потому и удар через кольчугу и поддоспешник почти не почувствовался.
   "Ну этим нас не возьмешь... везунчик вы, сэр... все, из створа ворот вышли!".
   Кто-то принял у Мишки совсем сомлевшего Тимофея и только тут в поле зрения попал наставник Глеб. Он, вцепившись в край войлока, оттаскивал раненых из сектора обстрела неизвестных лучников. Перехватив мишкин взгляд Глеб, на секунду остановившись, подсказал:
   - Ищите, откуда стреляли... жизни не дадут...
   - Кто видел, откуда стреляли? - громко спросил Мишка. Ответом было молчание. - Первый десяток, найти места для наблюдения! Аккуратно, под выстрелы не подставляться! Остальным отойти!
   Роськины отроки рассыпались вдоль тына, ища щели, а Мишка вспомнив про двоих дозорных, посланных на крышу, поднял глаза вверх. Над коньком крыши виднелись только макушки шлемов - дозорные укрылись.
   "Почему костяные наконечники? Первые две стрелы, ведь, были с металлическими... Охотники? Пошли на птицу, а по одной стреле на зверя взяли на всякий случай? Или сгоряча перепутали? Нет, хороший лучник стрелу на ощупь выбирает - у разных стрел хвостовики разные. Все равно, надо беречься, даже костяной наконечник в ногу или, не дай бог, в глаз, тоже не подарок.
   Хорошо, что сюда полезли, а не на дозорных - побили бы под ними коней, а потом... врукопашную, даже бездошпешный охотник с топором или с рогатиной... нет, ребята выстрелить, даже раненые могут, не подпустят к себе. Все равно, этих лучников убирать надо, Глеб прав - жизни не дадут, да и смешно как-то получается, в осаду садиться от двух человек, а судя по выстрелам, их всего двое".
   - Урядник Василий, готовы твои люди?
   - Так точно!
   - Смотреть внимательно, сейчас они себя покажут! - скомандовал Мишка и направился к воротам.
   - Михайла, ты чего надумал? - послышался сзади голос Глеба.
   - Циркусом торговать! - отозвался Мишка не оборачиваясь.
   - Чего? А ну, стой! - попытался вмешаться Глеб, но старшина Младшей стажи его уже не слушал.
   Выскочив из-за укрытия, он сделал вид, что перебегает на другую сторону двора, притворно споткнулся, упал прямо посреди открытого для неизвестных лучников пространства, секунду полежал, потом резко перекатился и броском ушел из сектора обстрела, краем глаза отметив, что в то место, где он только что лежал, ударила стрела. Второй стрелы, впрочем, не последовало, на уловку поддался только один из лучников. Еще до того, как стрела воткнулась в землю, с крыши донесся двойной щелчок выстрелов из самострелов, значит дозорные кого-то углядели.
   - Где?! - крикнул Мишка, задрав голову.
   - Там! - дружно отозвались дозорные, указывая куда-то, чуть левее ворот.
   - Где, "там"? Обалдуи, мне же отсюда не видно!
   Оба дозорных начали что-то объяснять, перебивая друг друга, медленно приподнимаясь из-за конька крыши и вдруг резко осели вниз, видимо заметив лучника. Выстрела не последовало - зря кидать стрелы невидимый для Мишки противник не стал.
   - Не высовываться! - предупредил Мишка. - Ратник Симон, доложить толком: направление, расстояние, место, где укрываются!
   - Чуть левее ворот, - бодро принялся рапортовать Симон - на той стороне дороги, шагов двадцать пять, недостроенный дом - сруб без крыши. Внутри сидят, вроде бы, двое.
   - Вижу! - подал голос Роська, припавший к проковырянной им щели между бревнами тына.
   - Ну-ка, - Мишка оттер его плечом - дай, гляну.
   Действительно, за дорогой стоял свежий сруб примерно в тридцати шагах. У обочины густо разросся бурьян, там можно было укрыться, перебежав через дорогу. Дальше, еще шагах в десяти-пятнадцати, были сложены ошкуренные бревна - следующее укрытие. Но вот потом до самого сруба придется бежать уже по совершенно открытому месту. Мишка слегка сместился туда-сюда у щели, выглядывая какое-нибудь укрытие в стороне, ничего не высмотрел, и тут его оттер от дырки Немой.
   Мишка огляделся, выбирая, какой из десятков лучше всего использовать для нейтрализации лучников, засевших в недостроенном доме, и только тут осознал, какие потери понесла Младшая стража за два дня похода.
   "Мать честная! Пятеро убитых, семеро раненых, от пятого десятка вообще только пятеро осталось, да и Варлам до сих пор в отрубе валяется - крепко вы, сэр, ему вмазали. Плюс, один наставник убит, один ранен, и еще один - Алексей - то ли выживет, то ли нет. То есть, шестеро убитых и девять раненых - почти треть из полусотни! И это, в общем-то, без настоящих боев! Да вас, сэр, за такое под трибунал отдавать надо! А Листвяна же, запросто может вообразить, что вы, сэр Майкл, ее ребят специально подставили. И будет, по-своему права, хотя вы этого и не делали. Нет, но шестеро покойников...".
   Мишка огляделся - самым боеспособным десятком оставался второй, потерявший только одного человека.
   - Старший урядник Дмитрий! Спешить второй десяток!
   - Слушаюсь, господин старшина!
   - Урядникам выделить лучших стрелков для прикрытия пешей атаки!
   Конечно, то расстояние, которое отделяло ворота острога от недостроенного дома, конные пролетели бы в секунды, но потом пришлось бы спешиваться, да по дороге чей-то конь мог запнуться и... всякое могло быть. Короткие же перебежки под прикрытием стрелков и штурм отдельного стоящего строения отроки отрабатывали многократно, и Мишка предпочел знакомый метод действий, при котором количество неприятных сюрпризов представлялось ему минимальным.
   - Мить, я пойду первым, а ты со своими за мной. - Принялся он объяснять подошедшему Дмитрию. - Дело знакомое, делали много раз. Первое укрытие вон тот бурьян, потом вон те бревна, видишь? От бревен, по двое с разных сторон, сразу к срубу. Ребята с крыш прикроют, так что ничего случиться не должно...
   - Негоже тебе, - перебил вполголоса, так, чтобы не слышали отроки, Дмитрий - я сам поведу...
   - Не спорь... - огрызнулся Мишка, но осекся от толчка Немого.
   Пихнув кулаком старшину, Немой дождался, когда к нему обернутся, указал на Дмитрия и утвердительно кивнул. Спорить было бесполезно - ухватит за шиворот и просто не пустит. К тому же, Дмитрий и Немой были правы - нечего командиру самому за двумя лучниками бегать.
   - Ну, чего вы тут? - нетерпеливо поинтересовался подошедший Глеб. Повязка на лице у него подмокла кровью, видимо, потревожил рану на скуле.
   - Сейчас, мы их быстро, много раз уже такое разучивали. - Отозвался Мишка.
   - Десяток! Кротким перебежками, справа и слева по одному, направление - недостроенный дом, за мной! - скомандовал Дмитрий и ринулся в проем ворот.
   Учили отроков не зря - прикрытие не дало лучникам даже высунуться, атакующий десяток тремя бросками преодолел расстояние до сруба, Дмитрий с криком мелькнул в дверном проеме, отвлекая на себя лучников, а отроки, подсаживая друг друга, перемахнули с трех сторон стены. Все заняло не больше двух минут, Дмитрий выглянул из сруба и дал знак, что все в порядке. Мишка, все-таки, не удержался, свистнул Зверя и, взлетев в седло, погнал коня к срубу.
   Лучников оказалось, действительно двое - молодые парни лет шестнадцати - обоих взяли живыми, правда, крепенько намяв бока и разбив лица. И стрелы оказались для охоты на птицу - все, как и предполагал Мишка, только непонятно было, как с таким вооружением парни собирались воевать с полусотней латников. Спрашивать было бесполезно, да и некогда - второй десяток торопливо направился проверять остальные дома, находящиеся за пределами острога, в которых, как и следовало ожидать, никого оказалось. Рыбачьих лодок на берегу тоже не обнаружилось, вторая часть задания тоже, надо было понимать, была выполнена - народу успело сбежать достаточно много, кто-нибудь до боярина Журавля обязательно доберется и весть о захвате острога донесет.
   Вылезший откуда-то из кустов Стерв, взялся было показывать Мишке баньку, возле которой отловил "смотрящего" Иону, но неожиданно насторожился и предупредил:
   - Скачут. От болота... четверо или пятеро.
   Мишка прислушался, но тут из леса вылетели пятеро всадников и загрохотали копытами коней по настилу моста. Впереди скакал воевода Корней, за ним боярин Федор и еще трое незнакомых ратников, видимо, люди Федора.
  

* * *

  
   Во дворе острога висела настороженная тишина. Алексей, по-прежнему скрючившись, лежал на том же месте, где упал, над ним склонились Матвей и один из федоровских ратников, раненые женщины испуганной кучкой жались возле войлоков, на которых лежали и сидели раненые отроки, там же сидел и наставник Глеб, одной рукой держась за скулу - было похоже, что опять поплохело. Роська, сидя на крыше сарая, объяснял что-то боярину Федору, указывая в ту сторону, куда уехал дозор, на появившихся в воротах отроков никто, казалось, не обратил внимания.
   Корней, свесившись с седла над лежащим Алексеем, слушал какие-то объяснения Матвея и ратника из людей боярина Федора, потом кивнул, распрямился и, увидев Мишку тронул коня ему навстречу.
   - Господин сотник!.. - начал было доклад Мишка, но больше двух этих слов произнести так и не успел.
   - Ты почему приказа ослушался?!
   Чего-чего, а такого Мишка никак не ожидал и озадаченно умолк.
   - Ты почему приказа ослушался?! - снова повторил, уже громче, Корней, и только сейчас Мишка понял, что дед не просто зол, а пребывает в ярости.
   Глеб, было, начал что-то невнятно бормотать, но сотник досадливо отмахнулся и снова рявкнул:
   - Почему приказ не выполнил? Я тебя спрашиваю, старшина!
   Это "старшина" сказало Мишке очень многое. Уж лучше бы дед ругался и обзывал обидными словами, но официальное обращение в сочетании с налившимся кровью шрамом на лице, при окаменевшем лице, свидетельствовало о том, что речь идет вовсе не о пустяках.
   - Какого приказа? Я ничего...
   - Какого? - Конь под Корнеем дернулся и беспокойно перебрал ногами. - Какого? Я приказал без меня в острог не соваться! Для тебя, что - сотник не указ?!!
   - Я... - Мишка оглянулся в сторону лежащего Алексея. - Я не знал...
   - Ты? Не знал? - Корней слегка повернул голову и рявкнул через плечо: - Урядник Демьян!
   - Здесь, господин сотник!
   - Старшина Михаил не ведает, что творит! - все так же через плечо заорал сотник. - Велю тебе принять Младшую стражу под свою руку!
   - Не могу, господин сотник!
   - Что-о-о? - Корней развернулся в седле и глянул, наконец, на Демьяна впрямую. - Что ты сказал?
   - Не могу, господин сотник! - повторил Демка, с обычной своей сумрачностью, глядя на деда чуть исподлобья. - Невместно мне под братом старшинства искать!
   Вместо крика, ругани или еще какого-либо проявления недовольства, дед просто отвернулся от Демьяна, и Мишке вспомнилось, как весной, после нападения на стан ратнинцев "людей в белом", Корней точно так же отвернулся от Акима, который не то чтобы отказался, а только намекнул, что не очень-то и стремился стать десятником - чего-чего, а равнодушия Корней не терпел. Правда Демка продемонстрировал отнюдь не равнодушие, он откровенно нарывался на скандал, но дед проигнорировал и это.
   Покрутив головой Корней вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
   - Кузьма где?
   - В крепости остался. - Ответил Мишка.
   - Так... Павел? - Корней опять огляделся. - Павел где?
   - Так раненый же он! - отозвался неизвестно откуда вылезший Варлам, без шлема, с распухшей щекой и четко отпечатавшимся на челюсти следом от подбородочного ремня. - На хуторе оставили! - Варлам уставился на Корнея по-собачьи преданным и каким-то ждущим взглядом. - Я вместо него на десяток поставлен, господин сотник...
   "Дурак, неужели надеется, что его старшиной назначат? А лорду Корнею, похоже, вожжа под хвост попала, и неудивительно - один отказался, второй отсутствует, третий ранен. Но третье место Первака в списке кандидатов... симптомчик, однако. Ночная кукушка, туды б ее!".
   Корней, не обращая внимания на Варлама, только что не виляющего хвостом (за отсутствием оного), опять огляделся и ткнув указательным пальцем в Дмитрия, приказал:
   - Дмитрий, принять Младшую стражу!
   - Слушаюсь, господин сотник! - Вот тут все было четко: приказ есть приказ, и никаких сомнений или отговорок. - Кому сдать десяток?
   - Сам выбери! - Корнею было не до мелочей. - А этого и этого - тычок пальцем сначала в сторону Мишки, потом Демьяна - рядовыми... в десяток Павла!
   - Слушаюсь, господин сотник! - снова ни малейшего колебания или паузы. - Младший урядник Степан, принять второй десяток!
   - Слушаюсь, господин... старшина!
   - Младший урядник Климентий, принять четвертый десяток!.. Климентий! Не слышу ответа!
   Клим недоуменно глянул сначала на Демку, потом на Мишку, и только уловив на себе свирепый взгляд сотника, торопливо отбарабанил:
   - Слушаюсь, господин старшина!
   Мишка наблюдал за всем этим спектаклем так, словно все это происходило не с ним, а с кем-то посторонним, и лишь заметив злобно-торжествующее выражение на лице Варлама, понял: Младшая стража, все остальное, что создавалось им с такими трудами и такими надеждами, отнято, отдано в чужие руки и... как он не нажал на спуск уже наведенного на Варлама самострела, знал, наверно, только Немой, ударивший так, что не только выбил самострел у Мишки из рук, но и самого Мишку из седла.
   Упал Мишка неловко и, не то чтобы обеспамятел, но на некоторое время потерял ориентировку. Откуда-то сверху до него донесся удовлетворенный голос деда:
   - Кхе! Вот так, значит. Ну, старшина... Кхе... Показывай: где тут что.
   - Слушаюсь, господин...
   - Да не ори ты, едрена-матрена! Убитых много?
   - Пятеро отроков и наставник Анисим, раненых - девять, из них двое тяжело.
   - Пятеро?! Да вы что тут, совсем охренели?
   - Здесь только один отрок, а четверо на хуторе, господин сотник.
   - Едрена... Зачем полезли, если там столько стражников оказалось?
   - Был приказ взять хутор. Приказ выполнен, господин сотник. Четыре к тридцати двум - размен хороший, тем более - первый бой. Могли бы и вообще только одним убитым обойтись, но урядник Павел за своими отроками не уследил. А здесь, после хутора, уже легко все прошло... убитый от неожиданности случился - на умелого воина напоролись, с ним даже наставник Алексей справиться не смог.
   "Во, дает Митька, можно подумать, что в настоящей армии служил - так отмазываться! Доклад - хоть к наградам представляй...".
   - Кхе... Легко пошло... Чего вас сюда вообще понесло-то? Я же ясно приказал: в острог без меня не лезть!
   - Мы про приказ не знали, господин сотник, а с наставника Алексея сейчас не спросишь. Да и случай удачный представился...
   - Это, по-твоему, удача? - Мишке было не видно, но Корней, похоже, указывал то ли на Алексея, то ли на Георгия. А если б тут не один опытный вояка оказался?
   - А он и был не один. - Дмитрий держался уверенно, словно не впервые участвовал в подобном разговоре. - Еще двоих застрелили, а остальные вон там, в сарае, заперты. Случайность, господин сотник, на войне всякое случается.
   - На войне... много ты знаешь! - Корней, судя по голосу, начал остывать. - Тебя послушать, так все вы... - Сотник недоговорил, видимо спохватившись, что утрачивает строгость, и заорал: - Урядник! Чего тут отрок валяется? Пьяный, что ли?
   Почти тут же перед лицом Мишки появились сапоги, а над головой раздался голос Варлама:
   - Встать! Чего разлегся?! Встать, я сказал!
   Мишка вдруг обнаружил, что его левая рука касается ножен кинжала возле самой рукоятки.
   "Если чиркнуть эту паскуду под коленом, инвалидность обеспечена... пусть сам начнет, сученок".
   - Встать! Ратник Михаил, приказываю: встать! - надрывался Варлам.
   - Пошел на хер, крысеныш! - негромко, так, чтобы никто, кроме Варлама, не слышал, вставил Мишка в паузу между криками.
   - Что?!
   Один из сапогов исчез из поля зрения, видимо Варлам занес ногу для удара. Мишка схватился за рукоятку кинжала, но тут, почему-то, исчез и второй сапог, раздалось испуганное "Уй!", и в землю перед мишкиным лицом уперлось копыто коня Немого.
   - Кхе! - Мишка готов был поклясться, что это "Кхе" было одобрительным. - Федя, - преувеличенно заинтересованным голосом поинтересовался Корней - ты чего-то спросить хотел?
   - Да! - раздался в ответ голос боярина Федора. - Там на дороге отроки в дозоре стоят, может, Кирюш, заменить их моими людьми?
   - Пусть стоят, нам и тут дел хватит, не век же здесь торчать? Мих... Дмитрий, давай-ка, каждому ратнику в помощь по пятерке отроков и пошли по домам. Да повнимательнее там!
   - Слушаюсь, господин сотник.
   Спектакль, а Мишка слишком хорошо изучил деда, чтобы понять: все предыдущее действо было ни чем иным, как спектаклем, закончился, возобновилась суровая проза воинских будней. Разжалованный старшина Младшей стражи вздохнул и принялся подниматься с земли.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
Оценка: 4.10*113  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"