Красницкий Евгений Сергеевич : другие произведения.

Отрок Часть 03

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.93*25  Ваша оценка:
Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

Часть 3

Конец марта 1125 года. Туров - Княжий погост - Кунье городище

Глава 1

   Приключения начались сразу же после выезда из Турова. Стоило только санному поезду миновать последние сараи и заборы городского посада, как Мишка, правивший передними санями, увидел как на дорогу выскочили четыре фигуры и, выстроившись поперек пути, дружно брякнулись на колени. Мишка придержал Рыжуху, сзади послышался топот копыт - дед и Немой купили себе строевых коней и сопровождали семейный караван верхом, в полном вооружении.
   - Кхе! Гляньте-ка, музыканты!
   Действительно, на дороге стояли четверо из оркестра, сопровождавшего выступления Мишкиной "труппы" - двое парнишек, игравших на рожках, флейтист и "ксилофонист". Когда дед подъехал к ним вплотную, все четверо сдернули шапки и уткнулись лбами в грязный, перемешанный с навозом, дорожный снег.
   - Боярин! Корней Агеич, батюшка! - Возопил "ксилофонист", обладатель астрономического имени Меркурий. - Смилуйся, не дай пропасть! Возьми к себе, хоть холопами, хоть кем! Если не меня, то хоть детишек пожалей, пропадут! Приюти, батюшка боярин, мы отслужим!
   - Ну-ка, поднимайтесь, нечего грязь носами ковырять! Что, Своята выгнал?
   - Сами ушли, боярин батюшка, мочи не стало!
   - Сами? Кхе... И чем же он вас так утеснил?
   - Всем, батюшка боярин, голодом, холодом, побоями, попреками, угрозами. Сколько бы не заработали, все равно, должны ему. Ты не подумай, мы вольные и кабальных записей на нас нет, просто Своята все время твердил, что мы зарабатываем меньше, чем он на нас тратит. Совсем сил никаких не стало. Возьми, боярин, хоть детишек, я-то выкручусь, как-нибудь.
   - Кхе! Куда ж я вас...
   - Боярин!!!
   - Да не ори ты! Думаю я, а не гоню. Так просто такие дела не решаются. Ждите здесь, Михайла, пойдем-ка, с матерью поговорим.
   Мать уже сама выбралась из бывшего скоморошьего фургона и шла к передним саням, следом за ней потянулись и пацаны.
   - Вас кто звал? Кыш по местам! Аня, слышала, наверно, все, что скажешь?
   - Дети еще совсем, пропадут. Я с ними еще там, в Турове поговорила, все - сироты. А Своята их и правда в черном теле держал, не врут. Вон тот крайний - Артемий - выглядит как Кузька, а на самом деле старше Михайлы на год.
   - Кхе! Значит, брать?
   - Не знаю, батюшка. - Мать жалостливо вздохнула. - Меня вот Никеша на могилку к родителям сводил, так я, как будто повидалась с ними, на душе посветлело, а этим и пойти-то некуда. Жалко ребяток.
   - Так брать или нет?
   - Воля твоя, Корней Агеич, а я бы... - Мать немного помолчала, снова вздохнула. - Я бы взяла.
   - Андрюха, ты? - Дед повернулся к Немому.
   Немой ткнул указательным пальцем в Мишкину сторону, потом тронул свою гривну десятника.
   - Хочешь сказать, что с ними в Младшей страже почти полный десяток соберется? - "Перевел" дед.
   Немой кивнул.
   - Значит, брать... Ну, а ты, Михайла, что скажешь?
   - Мне, вроде бы и невместно... - Мишка изобразил скромность, хотя взять ребят хотелось.
   - Спрашивают - говори! - Дед почему-то начал сердиться, было похоже, что ответы матери и Немого ему не понравились.
   - А прокормим? - осторожно спросил Мишка.
   - Не объедят, да и бездельничать не будут.
   - Тогда - брать.
   - Вот как! - дед подбоченился и критически оглядел собеседников с высоты седла. - Одна пожалела, второй к делу пристроил, третий прокормом озаботился! А думать я за вас должен? Так что ли? Ладно, эти обалдуи, но ты-то, Анька, знаешь же!
   - О чем ты, деда? - Мишка все еще не мог уразуметь причины дедова недовольства.
   Дед сердито молчал, и мать, в очередной раз жалостно вздохнув, пояснила вместо него:
   - Мишаня, не берут в Ратное чужих. - Мать беспомощно развела руками. - Девок в замуж приводят, а мужиков или парней... Такой уж обычай за много лет сложился. Ты об этом, батюшка?
   - О чем же еще? - Дед пристукнул деревяшкой в железное донышко кожаного ведерка, заменявшего ему правое стремя. - Как я их перед сотней поставлю? Только если холопами. А если холопами, тогда какая же Младшая стража?
   - Но Пашку же привели, когда у него родители померли. - Вовремя припомнил прецедент Мишка.
   Мать опять ответила вместо деда:
   - Он - родич, Мишаня, его старшая сестра, которая в Ратном замужем, к себе взяла. А почему вы его Пашкой зовете? Он же Пантелей, должен быть Панькой, а не Пашкой.
   - Нашла время выяснять! - Досадливо оборвал невестку дед. - Если ничего другого не придумали, тогда два пути: или отправляем ребят на все четыре стороны, или едем назад в Туров обельные грамоты выправлять. Они и в холопы согласны, сами сказали.
   "Блин, вот ведь ситуация! Деду, видимо, и самому хочется ребят взять, а обычай не позволяет, потому он и злится. А чего тогда нас спрашивал? Думал, что мы какой-нибудь выход придумаем? Что же тут придумаешь, было бы хоть какое-нибудь дальнее родство... Можно, конечно и соврать: мол, дальних родственников из Турова привезли, но это дед и сам придумать мог бы, наверно не хочет врать... Стоп, сэр Майкл! Родство! Как же я сразу-то...".
   - Мама, - торопливо, пока дед еще не принял окончательного решения, спросил Мишка - а родство обязательно кровное должно быть? Вот, если, скажем, крестник, это как?
   - По христианским канонам крестный отец или мать - те же родичи. Даже очень близкие - в брак вступать нельзя.
   - Деда, - Мишка задрал голову к возвышающемуся в седле Корнею, - а давай их окрестим! Станут нашими родственниками. Мы же Княжий погост будем проезжать, там церковь есть.
   - Мишаня, - не очень уверенно возразила мать - у них же имена христианские, их крестили уже...
   - Кашу маслом не испортишь, - Мишка решительно рубанул рукой воздух - окрестим еще раз!
   - Ты что, сынок? - Мать мелко перекрестилась. - Грех это!
   - Святое крещение грех? Мама!
   - Кхе! Михайла, как у тебя язык-то в узел не завязывается?
   - Деда, ну что тут такого? Появилась затруднение, я придумал, как из него выйти. Да вообще, давай у них самих спросим!
   - Ну, давай, спросим. - Дед призывно махнул музыкантам рукой. - Эй, ребята!
   Квартет рванул с места, как наскипидаренный.
   - Меркуха, - грозно вопросил дед подбежавшего первым ксилофониста - вы крещеные?
   - Это... - Замялся Меркурий. - Как бы, да...
   - Что значит: как бы?
   - У Свояты в Берестье дружок есть - поп. Он сказал, что с христианскими именами теперь по городам ходить безопаснее. Ну и окрестили нас, как бы. Не в церкви и оба пьяные были. Я и не знаю: считается ли?
   Мишка, не давая ни матери, ни деду ответить, заявил:
   - Не считается!
   - А что ж теперь?.. - Испугался Меркурий.
   - Кхе! - Дед, скрывая довольную улыбку расправил усы. - Крестить вас будем! По настоящему!
   - Так значит, берете? Боярин, батюшка!!! Да мы...
   - Тиха-а! Я не боярин, больше меня никогда так не называть! Быстро забирайтесь вон в тот воз. Одежонка у вас... того, в ящике будет теплее.
   - Мы только вещички...- Засуетился меркурий.
   - Бегом! Анюта, покорми их там, чем найдется, да насчет крещения и всего прочего объясни. Крестной матерью ты у всех одна будешь. Кхе! Мало тебе своих пятерых... А мы с Андрюхой, так и быть, пополам поделимся. Андрюха, ты кого хочешь в крестники? Что, все равно? Тогда бери самых малых, а я - тех, что постарше. И вот что: садись-ка ты пока в сани, а в седло Михайлу пусти, мне с ним потолковать надо.
   Санный поезд, наконец-то тронулся, дед с внуком пропустили сани вперед и поехали сзади, стремя в стремя.
   - Ну, Михайла, признавайся, как на духу: сам насчет воинской школы выдумал?
   - Почти. Ты же согласился Петруху в обучение взять? Та же самая школа, только для одного ученика. А так и заработаем, и ратнинцы, что поумнее, свих пацанов тебе в обучение отдавать станут. Ты же сам говорил, что молодежь учат плохо.
   - А насчет лавки?
   - А тут - все правда. Никифор, в самом деле про это рассказывал, только он уже такой был, что обращался не к тебе, а к кувшину, а ты и не слушал. От лавки обязательно польза будет, вот увидишь. Станет народ из окрестных деревень приезжать, ратнинцам будет где товар без хлопот сбыть. Торговля разрастется, другие купцы подтянутся. Вокруг торгового места всегда народ собираться начинает. Ну в селе-то селиться не дадим, тогда посад постепенно за тыном вырастет. Так села в города и превращаются. Станет Ратное городом, а ты - в нем воеводой. Чем плохо?
   - Ну, это когда еще будет, да и будет ли? - Скепсис деда был вполне понятен, поэтому Мишка счел за благо сменить тему:
   - Деда, а ты в долю с Никифором вошел?
   - Вошел, даже грамоту составили.
   - А место для лавки выбрали?
   - Андрюха свое подворье Никифору продал, все равно у нас живет.
   - А жениться надумает? Как без своего дома?
   - Андрюха? Жениться? - Дед фыркнул и покрутил носом. - Да скорее твоя Нинея замуж выйдет! От него и раньше-то бабы, как от чумы шарахались, когда говорить мог и руки обе целые были. А теперь-то...
   - Что ж, никто и никогда? Совсем?
   - Ну-ка, кончай мне зубы заговаривать! Признавайся: зачем про школу выдумал? И Петрухой не отговаривайся, не поверю.
   - А ругаться не будешь? - осторожно спросил Мишка.
   - Может и буду, смотря чего скажешь.
   - Тебе и по уму, и по заслугам, давно боярином быть должно... - Начал Мишка и выжидающе умолк.
   - Пока не ругаюсь, давай дальше. - Подбодрил внука Корней.
   - От князя боярства не дождешься, - продолжил Мишка - гривну сотничью и то хитрым способом добывать пришлось. Значит, надо боярином становиться самому.
   - Ну-ну, и причем же здесь школа?
   - Что такое боярин, деда? Земля и дружина. Причем, сначала, дружина - она тебе и землю добудет и людей на эту землю посадит. Заметь: ТВОЯ дружина, а не княжеская сотня. Великий князь Киевский при смерти. Скоро все опять закрутится: князья с места на место поедут, земли делить станут, детей и родню на теплые места пропихивать. Если бы сотня была твоей личной, ты в это время запросто мог бы себе землицы прибрать, холопами ее населить, ну и прочее.
   Мишка снова замолчал, ожидая дедовой реакции на свои слова. Дед немного помолчал, хмыкнул, покосившись на внука. Мишка уже было приготовился услышать что-нибудь на тему: "Не суйся не в свое дело", но дед спросил вполне доброжелательным тоном:
   - Все так, а школа?
   - Допустим, прислали тебе на обучение десять человек. - Мишка, почуяв дедову заинтересованность, приободрился и заговорил увереннее. - Что, ты вместе с ними еще один десяток своих людей не сможешь выучить? Кто знает: какие люди твои, а каких ты за плату учишь? Пусть Никифор хотя бы несколько учеников пришлет, под это ты сколько захочешь своих в учение поставить сможешь! Ведь сможешь?
   - Кхе!
   - Не ругаешься? - Мишка попытался заглянуть деду в глаза и получил шутливый щелчок по носу.
   - Не ругаюсь, не ругаюсь. Дальше давай, мудрец.
   - А чего не спрашиваешь: где людей взять?
   - Потому, что знаю. Совсем деда за дурня держишь?
   - Как раз наоборот: я вот, так и не придумал ничего. Одно только знаю: люди - главная ценность, дороже золота и самоцветов.
   - Людей найду. Ты давай про школу. - Чего-чего, а гнуть свою линию, не отвлекаясь в сторону, дед умел.
   - Так а что еще-то? - Мишка даже слегка растерялся, оказывается, дед знал какой-то способ решения самой сложной, на мишкин взгляд проблемы. - Я уже все, вроде бы, рассказал
   - Нет, - покачал головой дед - ты рассказал про то, зачем школа нужна, а вот про то, какой она должна быть - ни слова.
   - Так ты уже сколько людей выучил! - Совершенно искренне удивился Мишка. - Что я тебе рассказать могу?
   - Выучил, но не в школе. И сам я в школах никогда не учился. Не было у нас раньше таких, как отец Михаил, и школ не было. Та ребятня, которая к нему четыре года отбегала, от тех, кто в школу не ходил, отличается как... - Дед запнулся и, то ли не подобрав сравнения, то ли подобрав такое, что при внуке вслух произносить не стоило, отрубил. - Словом, отличается, и в лучшую сторону! Если уж мы воинскую школу создаем, то и ученики наши от обычных ратников должны так же отличаться. Понял, о чем я толкую?
   - Преимущества систематического образования...
   - Чего? Опять словечки ученые? - Дед досадливо поморщился. - Толком говори!
   - Программу обучения продумать надо.
   - Михайла!
   - Прости, деда, очень трудно с книжного языка на обычный перетолковать. Ты прав, и сделать это можно, но я не знаю, получится ли?
   - Давай, давай. Рассказывай, а я подумаю, может и получится.
   "Блин, как же попонятнее изложить-то? Раньше надо было думать, сэр, теперь вот извольте рожать адекватные формулировки на ходу".
   - Кто у нас новиков обучает? Сами родители, или мужчины-родственники. Так?
   - Еще десятники. - Добавил дед.
   - Все равно: в чем учитель силен, в том и ученик силен, а в чем учитель слаб... Ну нельзя же быть во всем лучше всех!
   - Ну, и что?
   - А если учителей в школе собрать лучших в каждом каком-то деле? Ну, скажем, лучший лучник у нас Лука Говорун, а лучший мечник... Я не знаю, но ты-то всех знаешь!
   - Понял, понял! - дед демонстрировал прямо-таки чудеса терпения и толерантности, похоже, поднятая Мишкой тема заинтересовала его всерьез.
   - Погоди, деда, дай договорю! Если лучшие будут новиков обучать, то общий уровень подготовки повысится... То есть... Сейчас, соображу, как сказать...
   - Да понял я, не дурак! Все, как бы, лучшими станут.
   - Да, и то, что было редкостью, станет обычным. А среди них опять кто-то лучше других окажется, в чем-то одном. Их и сделать учителями. Так все и будет улучшаться!
   "Блин, нет нужных терминов в ЗДЕШНЕМ языке. Как же объяснить-то?".
   - Не ломай голову, понял я. Нет тут никакой особой мудрости. Если ученик не сравнялся с учителем, то учитель - дерьмовый. А хорошего учителя ученик, рано или поздно, превзойти должен!
   Ты думаешь почему я так об обучении пекусь? В том, что на той переправе треть народу потеряли, вовсе не дурак боярин виноват и не Данила. Сотня ослабла! Лет двадцать назад, никто бы команды и не ждал. Сами бы из-под обстрела выскочили и лучников тех порубили. Ты не думай, что я по стариковски ворчу: мол раньше и погода была лучше и девки слаще. Выучка другая была! Без нее и не выжили бы. А теперь живем спокойно, соседи присмирели, наши жирком поросли. Ты посмотри: многие ли, как я или Лука доспех без переделки носят? Почти всем, чуть не каждый год, расставлять приходится - брюхо не влезает!
   Мишка замер. Впервые дед разговаривал с ним, как со взрослым, делясь наболевшим и не делая скидки на возраст внука. Видимо, сам о том не задумываясь, дед выставил Мишке высший балл за то, что произошло во время нахождения в Турове - начал воспринимать внука всерьез.
   - Больно говорить, - продолжал тем временем дед - но боюсь, сотня уже не поднимется. На той переправе потопла почти одна молодежь. Три десятка! Старики слабеют, уходят, а на замену... В этом году примем только шесть новиков, в следующем - девять или десять. За два года восстановим половину потерь. А сколько из них до настоящей зрелости доживут? Может и никто! Выучки настоящей нет, к учебе спустя рукава относятся, что ученики, что учителя. В первом же бою можем всех потерять.
   - Но ты же сотник! Неужели заставить не сможешь?
   - Заставить могу, но из-под палки толку не будет, желание нужно! Я почему этих ребятишек подобрал? У них желание будет, до седьмого пота станут стараться, и подгонять не придется! Для них в воинское обучение попасть - счастье, а для наших - обуза. Не для всех, конечно, но для многих.
   - Значит, необходимость воинской школы назрела.
   - Перезрела! Я поэтому твоему вранью, поначалу, и поверил. Думал: осенило по хмельному делу. Потом только догадался. Ты вот что, внучок... Кхе! Это... Если еще какая мысль полезная появится... - Ох и непривычно было сотнику Корнею говорить такое тринадцатилетнему пацану, но сотник есть сотник, чтобы повелевать другими, надо уметь повелевать собой. - Не жди случая, говори сразу. Выслушаю и обдумаю. Обещаю!
   - А прямо сейчас можно?
   - Кхе! Тебе палец дай, так ты всю руку отхватишь! Говори уж, чего там!
   - Есть в ученых книгах такое правило: если задумываешь какое-то большое начинание, то первым делом нужно понять - зачем? Какой итог получить хочешь? Если правильно это поймешь, тогда станет понятно, что и как делать нужно. Вот давай сейчас попробуем понять цель обучения - кого мы готовить будем?
   - Ну и кого?
   Дед явно не понял, к чему клонит Мишка и тот поспешил объяснить:
   - Чем охрана купеческого каравана от обычных ратников отличается?
   - Во-первых, татей всегда больше, чем охраны. Малыми силами нападать, дураком быть нужно.
   - Значит, надо учить биться с превосходящими силами противника!
   - Так, правильно. - Дед согласно кивнул. - Во-вторых, место и время для нападения выбирают тати. И стараются напасть неожиданно.
   - Значит, надо учить быть готовым отразить нападение в любой момент и в невыгодных условиях.
   - Не-а, тут ты, внучок промахнулся! Все время в напряжении быть нельзя - быстро устанешь. Надо учить предвидеть! Есть места для нападения удобные, там надо быть настороже, а есть места безопасные. Одни от других надо уметь отличать. Лучше всего этому, знаешь как, учиться? Самому уметь засады устраивать! Тогда и тебя врасплох никто не застанет.
   - Угу, понятно. А еще?
   - А еще в обозе есть люди, которые себя защитить не могут, и скотина, которую можно напугать. А еще надо приметы знать: где на ночь остановиться безопаснее, как в непогоду не попасть, в каких местах через реки переправляться. Много еще всякого.
   - Значит в охране каравана должны быть не просто хорошие бойцы, но и люди знающие?
   - И грамотные! - С нажимом добавил дед.
   - А это зачем? - Делано удивился Мишка. Сам-то он был за грамотность "обеими руками", но вот с чего дед этим так озаботился?
   - А купцы неграмотных вообще за людей не считают! И грамоте учить в нашей школе будешь ты! Вот с музыкантов и начнешь, наверняка, даже своего имени прочесть не могут!
   "Доигрался! Ученые книги, ученые книги, придурок! Будешь теперь: А и Б сидели на трубе! А с другой стороны: не к отцу же Михаилу их водить!".
   - Буду, что ж поделаешь? - Смиренно произнес Мишка. - Только есть и еще одно дело, которому учить придется. В дороге лекаря не найдешь, а раны и болезни ждать, пока доедешь, не станут. Как-то надо тетку Настену уговорить, чтобы лекарскому делу обучать согласилась. Не полностью, конечно, но самым необходимым вещам.
   - Не уговаривать надо, а плату прелагать. И остальным тоже! "За спасибо" никто работать не будет. Я поэтому Никифору плату за обучение и не назвал - сам пока не знаю, но получится недешево!
   - Но для себя-то мы людей за бесплатно учить будем! Вернее, за счет тех, кто платить будет. Только вот этих-то, чему учить станем?
   - Тому же самому, - решительно заявил дед - знаний лишних не бывает!
   - А ратнинцев, если родители их к нам пошлют?
   - Кхе! Да, тут подумать надо...
   - Деда, опять так же: какая цель? Вот у нас, как бы, два вида учеников. Первый вид - охранники купеческих караванов. Их учим воевать с татями, малым числом, посреди пустой дороги, и при этом защищать караван с людьми и скотиной. Второй вид - ратнинцы. Их учим воевать в составе десятка и сотни. Воевать в строю, против таких же ратников, брать на щит укрепленные места или, наоборот, защищать и... все такое прочее. Получается, что совсем разных людей учим. Точнее, сначала, когда бойца самого по себе готовим, всех можно учить одинаково, а потом разделять: одних в охрану, других в кованую рать. А вот своих, как учить?
   - Верно в твоих книгах написано: все от цели зависит. - Дед сожалеющее вздохнул. - Эх, мне бы в твои годы такой отец Михаил попался... А своих... Своих надобно всему учить! И тому, и другому.
   - Тогда получается три этапа... э-э... три срока обучения. В первый срок учим всех одному и тому же. Потом разделяем: охрану учим одному, ратнинцев другому. Наших людей учим вместе с ратнинскими. Потом, в третий срок, учим наших тому, чему учили охрану. Так?
   - Вроде бы, так. Кхе! Хитер ты, Михайла, наши-то лучше всех выучены будут!
   - Так для себя!
   - А для сотни? Я сотню не брошу, какая бы она ни была!
   В голосе деда слышалось не просто упрямство, что-то в тоне, которым были произнесены эти слова, "зацепило" Мишку, напомнило нечто из ТОЙ, прошлой жизни. Да! Таким же тоном говорили мужики, отказывающиеся выбросить партбилеты, после указа Ельцина о запрете Компартии. Обычные мужики: строившие, воевавшие, растившие детей, непричастные ни к репрессиям, ни к злоупотреблениям, ни к маразматической дури "партстарцев", ни к перестроечной шизофрении.
   "Именно так! Он с этим вырос, с этим и умрет! Отказаться от Ратнинской сотни, для него, то же самое, что отказаться от всей своей прошлой жизни. Всё видит, всё понимает, но рушить то, что создавалось в течение столетия, и сам не будет, и другим не даст. Значит, и разговор надо строить соответствующим образом".
   - Во-первых, деда, для сотни мы и так выучим ребят лучше, чем если бы школы не было. А во-вторых... Деда, а ты когда-нибудь думал, почему сотня потихоньку все хуже и хуже становится? Только не говори, что люди мельчают или, что жирком от спокойной жизни поросли. Для того, кстати, деды наши и воевали, чтобы внукам лучше жилось. Ты сам говорил, что для одних воинское дело обуза, а для других - нет. Можешь общую причину указать, которая часть людей от воинской жизни отваживает?
   - Кхе! Общую для всех? - Дед задумчиво поскреб в бороде. - Больно мудрено! У каждого - свое.
   - Ну, тогда перечисляй: у кого - что.
   - Перво-наперво, всегда есть людишки ленивые, дурные или просто слабые.
   - С этими уже ничего не сделаешь - балласт... э-э... лишний груз, мусор.
   - Верно, мусор. Но они опасны, потому, что лень и дурость заразительны. Они и других за собой тянут. Всякий лентяй норовит трудягу дураком выставить, слабак, сильного человека - зверем тупым, а трус, храбреца - сумасшедшим. А если таких много становится, то - все: ни порядка, ни дела серьезного, ни работы добротной. Все как гнилая тряпка расползается!
   "Точно по Гумилеву! Субпассионарии: "Будь таким, как мы!" Какая же ты умница дед!".
   - Деда, из сотни таких не выгнать, они только за чужими спинами выжить и могут. А вот из своей дружины - запросто! Да и выгонять не придется, они туда и не попадут. А другие причины?
   - Да вот, хотя бы, Степан-мельник. Мельница-то не его - общинная. Он у старосты уже несколько раз ее выкупить хотел, но не вышло. Теперь, похоже, свою ставить собирается. Сейчас плата за помол в сотенную казну идет, а если мельница у Степана своя будет, тогда плата ему пойдет. Ему воинское дело только помеха, ну, разве что, прикрытие, чтобы податей не платить.
   Еще... Кого бы еще вспомнить? А! Да дядька твой - Лавр! Он, как с мечом разомнется, так на следующий день тонкую работу делать не может - руки чувствительность теряют. А ведь талант у мужика! Но если воинское умение не поддерживать, убьют. Вот и выбирай!
   - Ну вот и понятно все! - Мишке сразу стало легче объясняться - дед сам все рассказал. - Одни к службе неспособны, а другие дело себе нашли, которое им интереснее и полезнее. Противоречия между ними сотню и раздирают: между умными и дураками, между трудягами и лентяями. А истинные воины, как бы в стороне остаются, они и тем и другим - помеха. Когда-то сюда пришли по велению Ярослава Мудрого сильные люди, для которых воинское дело было главным. Для всех! Постепенно начали накапливаться другие: дрянь и люди дельные, но заинтересованные чем-то другим. Сотня перестала быть единым телом. Ты еще не все про субпассиориев... про слабаков и дурней рассказал. Это они чужаков в Ратное не допускают. Дельные люди и рады бы дополнительные рабочие руки к своим делам приставить. Воины тоже хотели бы численность войска увеличить. Вот ты, например, шестерых учеников везешь, так? Но хитростью приходится. Ты припомни: кто громче всех орал бы, если б ты их просто так привел?
   - Кхе! Те самые - мусор.
   - Вот, деда! Собственная дружина - не блажь твоя, а спасение воинского сословия из того болота, в которое сотня превращается. Уведешь воинов и Ратное в город превратиться еще быстрее. Появятся купцы, ремесленники, другие дельные люди, которых ратная служба от дел не отвлекает. Но соберутся там же и ворье, пьяницы, побирушки, прочая шваль - от этого тоже никуда не денешься.
   - Нет, Михайла, я сотню не брошу, на то я клятву давал. Помру или убьют - другое дело, а так... Нет!
   - Но свою-то дружину собирать будешь?
   - Буду!
   - А с чего ее кормить?
   - А как мы кормимся? Землю пашем, торгуем, добычу и холопов на войне берем, другие дела всякие... Ага! Вот, значит, ты о чем! Другие дела... Ишь, как подвел, книжник! Ну, и что ты надумал?
   - Воина, так же как и других дельных людей, ничего от главного дела отвлекать не должно. Дружину кормит боярин! Для того у него есть земля, а на ней холопы или просто смерды, которые за землю и защиту сколько-то платят боярину. Тогда воинский дух в дружине не умрет.
   - Ты насчет воинского духа... Кхе! Того... поаккуратнее.
   - А что такое?
   - А то... - Дед, похоже, колебался: говорить или не говорить? Потом, все же решился. - Кхе! Ну, ладно... Ты, хоть еще и не ратник, но в бою уже побывал, не в настоящем, конечно, но смерти в лицо глянул. Опять же, Младшая стража...
   - Да что такое, деда?
   - Старика на костре помнишь? Который Триглава славил?
   - Такое забудешь...- Мишка знобко повел плечами.
   - Ну так вот. Он воином был, я сразу понял!
   - Ты ему еще подпевать стал.
   - О том и речь. Мы, конечно, христиане... и все прочее, что положено. Но и Перуна тоже не забываем... И Трояна. Потому, что - воины. Воинского духа в них больше, чем в кресте.
   - Так ты ту женщину в лесу... - До Мишки только сейчас дошло, почему дед столь скрупулезно исполнил тогда языческий погребальный обряд. - Ну, у которой громовая стрела была... Понятно...
   - Объяснять, что трепаться об этом...
   - Не надо! А за умирание воинского духа прости - не знал я. Боги, конечно же, бессмертны.
   - Тринадцать лет... Ядрена Матрена... Что же с тобой дальше будет?
   - Дальше будет четырнадцать. Скоро уже. Что вы с Никифором на меня, как на урода дивитесь? Сам же сказал, что учение - на пользу!
   - Иди-ка ты... в сани. Поговоришь с тобой, потом три дня голова пухнет, шапку не надеть.
  
   Сани были нагружены, что называется, под завязку, путь предстоял длинный, поэтому лошадей не подгоняли. Обоз тянулся со скоростью пешехода и Мишка почувствовал, что его потихоньку начинает клонить в сон. Он вылез из саней и зашагал рядом.
   "Такие, значит, дела! Ситуация, практически, по учебнику. Прислал в глухой языческий край Ярослав Мудрый сотню ратников с семьями. Поставил задачу, трудную, но выполнимую - стать хозяевами округи, привести к покорности местное население, прикрыть границу с Волынью. Стимул - вольная и сытная жизнь для детей и внуков. Задача выполнена, дальше что? Дальше - хреново. Блин, как легко быть пророком, когда события без труда вписываются в классическую схему!
   А схема проста. Структура всегда создается для решения задач, что, в свою очередь, служит достижению определенной цели. Если кадры в структуре квалифицированные, а ресурсов достаточно, то задачи успешно решаются и цель достигается. Это - просто и понятно, что в XII веке, что в ХХ.
   А вот дальше начинаются сложности. Если цель достигнута, то надо формулировать новую цель и очерчивать круг задач по ее достижению. А что делать с имеющейся структурой? Она-то создавалась под решение прежних задач! Самый простой выход: ликвидировать старую структуру и создать новую. Можно еще попробовать старую структуру реорганизовать. Но это в теории, а в жизни, зачастую, просто рука не поднимается ломать то, что отлично работало многие годы, а то и десятилетия.
   Что происходит в этом случае? Структура, не имеющая общей цели, порождает целый букет внутренних целей и задач по их достижению, сплошь и рядом, противоречащих друг другу. Начинают развиваться внутренние конфликты, структура разваливается. Между прочим, и сроки развала очень невелики - одна смена поколений.
   И как этот жуткий сценарий прикладывается к нашим делам? Очень просто! Задача выполнена, цель достигнута. Сотня захватила богатейшие угодья, соседи носа высунуть не смеют, Ратнинцы живут сытно, даже богато, самооценка высокая, опасностей особых нет. Казалось бы: живи и радуйся. Но, увы, радости у разных людей разные.
   Появилась группа людей, которые хотят заниматься предпринимательством. Они тяготятся воинской службой, потому, что она мешает им заниматься бизнесом. Вот и пожалуйста, первый внутренний конфликт: дед хочет, как и в прежние времена, держать в строю ВСЕХ мужчин, а ВСЕ не хотят, часть желает заниматься предпринимательством.
   Есть и вторая группа, не желающая жить по-прежнему. Это те, кто хочет пользоваться данными сотне привилегиями, но не желает платить за них службой и кровью. То есть: только брать, ничего не давая взамен
   Имеются, конечно же, и те, кто хочет оставаться служилыми людьми. Но Киевский князь при смерти, да и не интересуются в Киеве ратнинской сотней уже давно. А Туровский, того и гляди, тю-тю - уедет. Кому прикажете служить? Тому, кто придет вместо него? Но у того своя дружина есть, ей он доверяет, потому, что она от него зависит. А ратнинцы, практически независимы, а значит, опасны. Служить, получается, некому.
   Единая структура, в полном соответствии с теорией, разделяется на три группы, чьи интересы противоречат друг другу. Если интересы, то есть, цели, противоречивы, неизбежны конфликты. Пока они проявляются подспудно, в виде нежелания посвящать большую часть времени и сил поддержанию боеспособности и подготовке достойного пополнения.
   Поиграем в пророка еще немного и попробуем предсказать судьбу каждой из групп. Служилые - те кто хочет жить по старому - обречены Сотня с тридцати процентным некомплектом, того и гляди, превратится в полусотню, а потом и вообще... Ничего не поделаешь - кадровый дефицит, Как серьезная воинская сила, сотня медленно, но верно, стремится к нулю. При участии в первом же серьезном сражении, она запросто может прекратить свое существование.
   Теперь - предприниматели. Это им сейчас хорошо, только они этого не понимают и тяготятся воинскими обязанностями. А не будет под боком боеспособного подразделения? Припрутся княжеские сборщики дани, разбойнички обнаглеют, соседи старые обиды припомнят, да через неприкрытую границу кто-нибудь наведается... А в город не переберешься - там конкуренция. И что останется от вашего бизнеса, господа? Так что, предприниматели, сами того не понимая, целиком зависят от срока жизни ратнинской сотни.
   И, наконец, балласт. Стоит только сотне окончательно накрыться медным тазом, им - конец. Часть просто перемрет или будет перебита, остальные окажутся чьими-то холопами. Те, кто ничего не могут - кандидаты в покойники. Те, кто ничего не хотят, частично, тоже покойники, а остальных заставят работать, невзирая на их желания. Таким образом и третья группа тоже целиком зависит от срока жизни первой группы.
   Вот такой прогноз. После окончательной потери боеспособности, ратнинцы либо будут перебиты соседями, либо уведены в полон, либо попадут под власть какого-нибудь оборотистого боярина. Крайний вариант: месту сему быть пусту! И прогноз этот, как ни печально, сбудется! Если ничего не предпринимать. Но чтобы что-то предпринять, нужно осознавать ситуацию, а ее осознает только тринадцатилетний пацан. Продолжим игру в прорицателя? Запросто! Только теперь мы вступаем на почву предположений, хотя и обоснованных".
   - Михайла! Уснул, что ли?
   - А? Чего, деда?
   - Сворачивай, обедать пора.
   "Надо же, не заметил, как полдня прошло!"
   - Шевелись, шевелись! - Бодрым командным голосом орал дед. - Меркуха, бери своих музыкантов и - за дровами, топоры в санях возьмите. Вы, парни, коням корму задайте, где овес, сами знаете. Анна, котел возьми тот, что побольше, едоков прибавилось. Андрюха, помоги ей воды принести, сама к полынье пусть не спускается. Шевелитесь, шевелитесь, засиделись в санях!
   Дед лихо командовал, не слезая с седла, как будто ставил на дневку воинское подразделение. Впрочем, сани ставили в круг, и оружие держали под рукой. Дорога, она и есть дорога.
   - Михайла, как коням корм зададите, подойди - переговорить надо.
   - А голова опять не опухнет?
   - Я те дам, поганец, сам у меня сейчас опухнешь! Меркуха, есть чем огонь развести? Э, да разве это кресало? Слезы одни! Аня, дай ему свое. Да не трогай ты котел, тяжелый же! Кузька, ты как сани поставил? Я тебя самого сейчас так поставлю! Глаза-то есть? Эй, вы что, ночевать здесь собираетесь? А на хрена нам тогда столько дров? Ну да, ты их еще обратно в лес отнеси! Положи, другим пригодятся, не одни мы на дороге... Кузька, да что ж ты творишь? Левее бери, левее... Ядрена Матрена, сильно ушибся? Ну разве ж можно так? Да не реви, что ты, как девчонка? Конечно больно, оглоблей в морду, как глаз-то не вышиб? А не дергай за повод, лошадь - скотина бессловесна, но свое разумение имеет. Ну, ничего, до свадьбы... Аня, не тот мешок! Гречка в другом, Андрюха, да помоги ты ей, мешки-то тяжелые. И сало не забудьте! Тебе чего, Михайла?
   - Сам же звал.
   - Ага, пока каша дойдет, расскажи-ка мне, как ты десятком командовать собираешься? Или не думал еще?
   - Вот и нет! Всю дорогу только об этом и думал.
   - Ой, врешь!
   - А проверь.
   - Кхе! Ну, и что же надумал?
   - Показать?
   - А есть, чего показывать?
   - Есть.
   - Ну, давай.
   - Демка! - Позвал брата Мишка. - Подойди сюда!
   - Чего, Минь?
   - Так, Демьян, приказом старшины Младшей стражи и с благословения княжьего сотника Корнея Агеича, ты, Демьян, с сего дня назначаешься десятником первого десятка Младшей стражи.
   - А чего это - я?
   - Приказы не обсуждаются, а выполняются! Отвечать надо: "Слушаюсь!". Повтори!
   - Слушаюсь.
   - Тогда, принимай командование!
   - Это... А как?
   - "Слушаюсь" забыл!
   - Слушаюсь, а как командовать-то?
   - Кузька твой брат?
   - Ага.
   - А кто из вас старше?
   - Мы одинаковые... это... в один день родились.
   - Но Кузька невезучий: то нож в ногу воткнет, то с доски сверзится, то с коня...
   - Ага, он еще в кузне...
   - Не перебивать старшину!
   - Это самое... Слушаюсь!
   - О! Понял службу, молодец! - Ободрил новоиспеченного десятника Мишка. - Так вот, Кузька - невезучий, и тебе приходится за ним присматривать, как будто ты старший. Так?
   - Ага, так.
   - Вот и за ратниками своего десятка будешь присматривать, как будто ты для них старший брат. Учить, помогать, защищать, а, если надо, наказывать. Понял?
   - Понял, а как командовать-то?
   Несмотря на мишкины старания Демка продолжал оставаться в недоумении. Дед не преминул "подсыпать соль на рану":
   - Кхе!
   - Погоди, деда, Демьян парень умный, сейчас все поймет. - Мишка снова принялся за объяснения: - Ты слышал, как сотник Корней сейчас командовал?
   - Ага, а Кузька, все равно всю морду... - Злорадно подхватил Демка и, тут же осекшись, испугано глянул на деда.
   - Потому я тебя, а не его десятником и назначаю - невезучий. - Воспользовался подвернувшимся примером Мишка. - Как ты думаешь, мы сами на дневку становиться умеем?
   - А как же!
   - Тогда зачем же Корней Агеич командовал?
   - А... это... Не знаю. - Демка напрягся и выдал результат напряженной работы мысли: - Он всегда так!
   - Ну вот смотри: - продолжал гнуть свое Мишка - дрова все заготавливать умеют?
   - А чего тут уметь-то? Взял топор...
   - А коням корм задавать?
   - Конечно.
   - А воду из полыньи набирать, костер разводить, и все остальное?
   - Так сколько раз уже...
   - Вот: все всё умеют. А если все всё разом возьмутся делать, порядок будет?
   - Не-а, договориться надо: кто чего делает...
   - И сколько времени на договоры уйдет? А кто-то еще скажет: "Не хочу это делать, хочу - то". Теперь понял?
   - Ага, от командования порядок и быстрота! - Демка добрался, наконец, до вывода, к которому подталкивал его старший брат.
   - Ну вот, деда, я же говорил: умный парень! - Изобразил Мишка энтузиазм. - Все понял. Теперь дальше. Ты заметил, что на каждое дело Корней Агеич старшего поставил? Дрова заготавливать - Меркурия, сани в круг ставить и лошадей кормить - меня...
   - Тебя он не назначал! - Тут же уел брата Демка.
   - Но я же первыми санями правил, а вы за мной следовали. Он меня просто не сейчас, а раньше назначил, когда на первые сани посадил. Понятно?
   - Ага, а тетю Аню назначил главной кашеварить, а Андрея ей в помощь дал!
   - Все правильно. Так и ты делай. Ты десятник, но не все же дела целым десятком делаются. Иногда народу меньше надо. Поэтому нужны капралы.
   - Кто?
   - Командиры пятерок. Назначай их сам, но я советую Ростислава и Петра. Если, конечно, Корней Агеич не против.
   - Кхе! Не против. - деду мишкино представление, кажется, начинало нравиться.
   - Ну вот. Назначаешь капралов, и все команды - через них, чтобы тебе к каждому ратнику каждый раз самому не обращаться. С него и спрос, если кто-то из его пятерки что-то не так сделает. Вот Корней Агеич мне сейчас попенял за то, что за Кузькой не уследил.
   - Кхе!.. Попенял. - Подтвердил мишкино вранье дед.
   - Прямо сейчас назначай капралов, как я тебя назначил. Расскажешь им то, что я тебе сейчас рассказал, распределишь остальных: кого к Петру, кого к Ростиславу. Кстати, сам как думаешь: кого к кому?
   - Э-э... Сейчас... - Демка поскреб в затылке. - Не получается поровну! В одной пятерке выходит трое, а в другой четверо.
   - Так подумай: как сделать так, чтобы пятерки по силам примерно равны были.
   - Тогда Меркуху надо в меньшую - он постарше и поздоровее. И Кузьку ту да же, Роська с ним сладит, а Петруха нет. А остальных - к Петрухе. Только... это... Кузька обидится - меня десятником поставили, а его даже... этим, как его...
   - Капралом. - Подсказал Мишка.
   - Да, даже капралом не назначили.
   - Пришлешь его ко мне, я объясню. А Петра с Ростиславом пришлешь к сотнику - представится.
   - Это как?
   - Запоминай: "Господин сотник, дозволь представиться: капрал Младшей стражи Петр" или Ростислав. Запомнил?
   - Запомнил. А зачем - господин?
   - Для уважения. И насчет слова "слушаюсь" объясни.
   - Ага... То есть, слушаюсь!
   - Совсем хорошо! После обеда скажешь капралам, чтобы распределили людей по саням, править посменно. Первой пятерке - первые трое саней, остальные - второй.
   - А которая пятерка первая? - Въедливость Демки уже начала доставать, но приходилось терпеть.
   - Сам решишь. Когда будешь об этом говорить капралам, то что еще сказать надо?
   - Не знаю...
   - Одежонка-то у ребят...
   - Ага! - Сообразил Демка. - У нас же тюк с одеждой там был. И сапоги.
   - Давай, командуй. А когда поедем, подсядь ко мне в сани, поговорим, как ночью стражу выставлять.
   - Слушаюсь!
   Демка с озабоченным видом направился к саням, а Мишка развернулся к деду всем корпусом, встал "во фрунт" и отчеканил:
   - Господин сотник, разреши получить замечания!
   - Разреша... Тьфу! Игрушки тебе все! Капрала какого-то выдумал, господина... Кхе! Господин сотник... Господин сотник. А что? И господин! А капрал-то откуда?
   - У франков в войске так самый младший командир называется.
   - А врал зачем? Я тебе пенял за Кузьку?
   - Нет, но они должны думать, что пенял. А как вообще? Правильно я начал?
   - Кхе! Сойдет, для начала. - Похоже, дед остался доволен увиденным. - А чего сам десятником не назвался?
   - Будет же и второй десяток, и третий. Сам обещал, что люди будут.
   - Ну-ну... Вон Кузька идет, что ему скажешь?
   - Вид у Кузьки был одновременно обиженный и несчастный. Под левым глазом набухал синевой роскошный синяк - последствие соприкосновения с торцом оглобли.
   - Деда! - Начал он плачущим голосом. - А чего Минька...
   - Пр-р-рекратить! - Рявкнул дед. - Морду утереть, пояс подтянуть! Ты ратник или баба?
   Кузька опешил.
   - Какой ратник?
   - А-а! Так ты не в Младшей страже? Ну, тогда гуляй, внучек.
   - Не, я тоже... - Кузька растерянно оглянулся на Мишку, потом снова уставился на деда.
   - Тогда чего скулишь? - Дед был строг и непреклонен.
   - Так Демку в десятники... - Уже не столь плаксивым голосом заговорил Кузька. - А я что, хуже?
   - Михайлу спрашивай, он назначал.
   Кузьма вопросительно глянул на Мишку.
   - Ты не хуже, - тут же отозвался Мишка - для тебя другое дело есть, не на десяток и не на два, а на всю Младшую стражу, сколько б ни было. Ты ведь с кузнечным делом лучше Демки справляешься?
   - Ну, смотря с каким. Папаня сказывал, что у меня тонкая работа лучше выходит.
   - Самострелы для всего десятка делать надо?
   - Надо. Только я один...
   - А кто сказал, что ты один? Ты этим делом командовать будешь. А самострелы, каждый для себя, под твоей командой делать станет. И ножи, и болты, и доспех подгонять. А еще надо кому-то следить, чтобы ратники все это в порядке содержали, и учить, как это правильно делать. Ратник Кузьма! С благословления господина сотника, назначаю тебя Оружейным мастером всей Младшей стражи! Десятком тебя постараюсь не обременять, но если народу соберется много, то придется и тебе покомандовать, так что, ты присматривайся, как это у Демки выходит, чтобы его ошибок не повторять.
   - Оружейным мастером? Так я же еще...- Лицо Кузьмы на глазах просветлело, впечатления не портил даже набухающий синяк.
   - Научишься, отец поможет, я тоже, чем смогу. - Ободрил Мишка.
   - Тогда... Тогда, ладно.
   - Слушаюсь!
   - Чего?
   - Отвечать надо: "Слушаюсь".
   - Ага... Слушаюсь.
   Мишка дождался, пока Кузьма отойдет и повернулся к деду.
   - Ну как?
   - Оружейный мастер - это хорошо. Правильно придумал. А вот самострелы... Игрушки это все. Несерьезное оружие. Луки вам надо в руки брать.
   - Волков я побил? На звук стрелять научился? Нет, деда, я понимаю: лучному бою нам учиться надо обязательно, но и от самострелов польза есть. Вот сейчас, случись что в дороге, мы самое меньшее троих ворогов положить сможем, а если еще и ножами, как в том переулке, то и больше. Младшей страже сила сразу нужна. А лучному бою учиться долго и руки нужны не детские, как у нас сейчас. Ты не подумай, я не отлыниваю. Мы же и с самострелами учимся расстояние правильно определять, цель выискивать, на ветер и на движение упреждение делать. Это все и для лучного боя сгодится. Так что, мы и с самострелами на лучников потихоньку учимся.
   - То-то, что потихоньку. - Кажется, мишкины доводы не очень убедили деда.
   - Есть у меня еще одна задумка про самострелы, - продолжил Мишка - только ты сразу не смейся. Обещал же выслушивать и обдумывать.
   - Обещал, обещал. Давай уж, выкладывай.
   - А если самострельному делу баб обучить?
   - Кхе! Сдурел? Бабам оружие?
   - Погоди, деда! Дай доскажу. От женщины или от девки никто ведь опасности не ждет. Смотри: мать, тетя Таня, Аня-младшая, Машка. Четыре выстрела. Если с близкого расстояния, любой доспех пробьет. Мало ли что, а четыре выстрела есть четыре выстрела, да еще неожиданных. А если всех баб и девок в селе обучить? Да они сотню воинов положат, оглянуться не успеешь.
   Ты представь себе: обложила Ратное вражья сила, идут на приступ. Мы баб на заборола ставим, а сами в седла и к воротам. Один раз стрельнули - сотня болтов полетела, другой раз - еще сотня. А может быть и больше - сколько выучим. Ворог в смущение пришел, заколебался, тут ворота настежь и сотня ратников вылетает, а с заборол все бьют... Так можно одной сотней полтысячи победить.
   - Красно рассказываешь, заслушаться можно. Мне парней-то в обучение не загнать, а ты - баб!
   - И не загоняй. Сначала можно только из тех семей, где мужики от воинского дела не отлынивают. Ну сам подумай: уйдете вы на войну, кто Ратное защитит? Я с десятком стрелков? А если хотя бы сотня самострелов будет, мы хрен кого к тыну подпустим.
   - Раньше-то уходили, и ничего. - Голос деда стал уже не таким уверенным.
   - Раньше у тебя десятка три новиков было. И выученных как следует. На них Ратное и оставалось. Да десятка полтора женщин из луков бить обучены, хоть с мужиками-лучниками им не сравниться, но тоже помощь. А тут - сотня, и сила выстрела от силы стрелка не зависит, у взрослого стрелка на полторы сотни шагов доспех пробивает, а то и на две! А если такая баба, как Алена, так ей такой тугой самострел сделать можно, что и троих зараз пробьет.
   - Кхе! Мудрец... Как в голову-то пришло?
   - Было в древности такое племя - Амазонки. У них все женщины лучницами были. С этим племенем никто совладать не мог, даже Александр Македонский.
   - Македонский... Он весь мир завоевал, а с бабами не совладал? Трепач ты, Михайла. Ладно, подумаем. Если мать согласится... Сначала - только своих. Потом, посмотрим. Анна! Что там с кашей?
   - Доходит, ложки готовьте!
   Дед с Мишкой уже собрались идти к костру, как перед ними возникли Роська и Петька.
   - Господин сотник, дозволь представиться: капрал Младшей стражи Ростислав!
   - Господин сотник, дозволь представиться: капрал Младшей стражи Петр!
   - Кхе! Молодцы... Э-э... Поздравляю с назначением!
   - Спасибо...
   - Надо отвечать: "Рады стараться, господин сотник!". - Быстренько подправил Мишка.
   - Рады стараться, господин сотник!
   - Кхе! Десятник Демьян! Хорошо своих ратников учишь!
   - Рад стараться, господин сотник!
   - Ну, красота. В Ратном все усрутс... Кхе! Обалдеют. Пошли кашу есть. Музыканты! Ложки-то имеете?
   - Как же без них, господин сотник?
   - Ну и ладно.
  
   Снова монотонно тянется заснеженная дорога, мерно топочут копыта, сани кренятся на ухабах. Демка, получив подробный инструктаж по организации караульной службы, соскочил с саней и отправился инструктировать капралов. Дед с Немым ускакали вперед проверять лед на пересекающей путь речушке.
   "На чем я там в своих "пророчествах" остановился? Да, две группы: предприниматели и, ну, скажем, "обыватели" - тяготятся воинской службой и, как кадровый резерв, для пополнения сотни малопригодны. Однако выжить без сотни они не смогут. Во-первых, времечко сейчас такое, что слабый обязательно становится, рано или поздно, добычей сильного. Во-вторых, благополучие населения Ратного обеспечивается Жалованной грамотой Ярослава Мудрого, по которой ратнинцы освобождены от всех видов податей и имеют право пользоваться, опять же безвозмездно, всеми близлежащими угодьями, с которых удалось согнать местных. А грамота эта дана за ратную службу. Не будет службы, не будет и льгот.
   Вывод напрашивается сам собой: найти способ сохранить, а в идеале, увеличить боеспособность сотни. Порох, что ли изобрести? Сомнительно. Даже не представляю, каким словом ЗДЕСЬ селитра называется, а если и увижу, то не узнаю - никогда не видел. Да и нет никакой уверенности, что при ЗДЕШНЕМ уровне технологий можно изготовить путный ствол. Ну и не лезьте, сэр, не в свою епархию. Ваше дело - люди, стимуляция их к тому или иному способу поведения, вот этим и занимайтесь!
   Проблему кадрового дефицита можно решить только пополнением извне. Если это противоречит традициям то... тем лучше! Будем пополнять не ратнинскую сотню, а личную дружину боярина Корнея! Сотня прекратит существование, но воинская сила останется! А привилегии, между прочим, действуют только для военных, остальным придется платить за охрану. Предприниматели, пожалуй, будут и не против, а обыватели... обывателей заставим! Заставить, кстати, можно и обитателей окрестных селений. Обложить всех данью и содержать на это воинскую силу. Феод? Разумеется, феод! А чего еще можно ожидать в XII веке? Феодализм, сэр. А должность командира становится не выборной и не назначаемой, а наследственной. Кем же, в таком случае получается дед по европейским понятиям? Бароном? Нет, пожалуй, графом, потому, что промежуточного уровня управления между дедом и первым лицом - князем - не будет. Земли, на которых мы живем, именуются Погорыньем - от названия реки Горыни. Граф Корней Агеич Погорынский. Однако!
   Что может этому помешать? В первую очередь, консерватизм мышления. Дед может сам не захотеть уходить из Ратного. Как выманить? Учебный центр! Рано или поздно, если дело пойдет, ему в Ратном тесно станет. Человек двадцать-двадцать пять на дедовом подворье разместить можно, но занятия проводить будет уже негде, да и конюшню на двадцать пять голов не разместишь. А нужно еще где-то хранить припасы, амуницию, свою кузницу иметь, лазарет, гауптвахту, наконец. Нет, уломаем деда!
   Ну что ж, сэр, будем в графья выбиваться? А что, чай не в дровах найденные!".
  
  
   На Княжьем погосте пришлось задержаться. Во-первых, крестили музыкантов и Роську, во-вторых, погостный боярин Федор Алексеевич - давний дедов приятель - уломал-таки деда посидеть за чаркой, как в былые времена, мотивируя свое предложение необходимостью отпраздновать крестины, в-третьих, лошади нуждались в отдыхе.
   На первый взгляд боярин Федор ничего особенного из себя не представлял - обычный бородатый мужик, среднего роста, "выше средней упитанности", русоволосый, как впрочем и подавляющее число все местных жителей, разве что одет побогаче, да манеры имеет властные. Так на то и боярин. Однако веяло от Федора Алексеевича, несмотря на пузатость, волосатость и хамское обращение со слугами, чем-то таким, чего Мишке ЗДЕСЬ встречать еще не приходилось... интеллигентностью, что ли? Нет, скорее, интеллектуальностью, если можно так выразиться.
   Было что-то такое во взгляде, в манере выслушивать ответы на, казалось бы, совершенно простые вопросы, в кратких, но емких и точных замечаниях в разговоре... В общем, погостный боярин, которого Мишка по пути в Туров видел лишь мельком, вызывал к себе интерес.
   С дедом боярин Федор вел себя запанибрата - называл его Кирюхой, а дед, в свою очередь, простецки именовал боярина Федькой. Чувствовалось, что были они очень давними и близкими друзьями, и с годами их взаимное благорасположение ничуть не уменьшилось.
   Уставшие и намерзшиеся в дороге ребята быстро разомлели от сытной еды и чарки меда, поднесенной по поводу крестин. Некоторое время, пока дед красочно живописал своему старинному приятелю Туровские приключения, они еще держались, но когда разговор переключился на неинтересные для них темы, начали откровенно клевать носами.
   Мишка же на еду, а особенно на мед, не налегал, и когда мать увела пацанов спать, остался за столом, больно уж интересный разговор пошел у деда с погостным боярином.
   - Ты смотри, как ловко Мономах своих сыновей рассадил. - Вещал Федор. - Сунутся с запада ляхи или угры - на Волыни их Андрей Мономашич встретит, попробуют из Дикого Поля половцы набежать - в Переяславле Ярополк сидит. Опытный воин, не единожды уже поганым задницы драл. Надумают черниговцы на Киев идти - Юрий из Залесья им в спину ударит. Сунутся полоцкие князья - тут и Вячеслав в Турове, Ростислав в Смоленске. Да еще Мономах дочку Агафью за Всеволода Давыдовича Городненского выдал. Не силен князь, но против полочан помочь сможет. Со всех сторон прикрылись.
   - Больно у тебя, Федька, гладко все получается. - Не соглашался дед. - Думаешь Всеволод Гродненский забыл, что его отца Волынского княжения лишили и в Дорогобуже век доживать заставили? В том деле Мономах заводилой был!
   - Ну и что? За дело Давыда покарали! За то, что князя Василька Теребовльского ослепил! Да и породнился Всеволод Давыдович с Мономахом - зятем стал.
   - Родство княжьим которам не помеха! - Продолжал гнуть свое дед. - Дружок наш с тобой, Федя, Ярослав Святополчич тоже в родстве с Мономахом был. Третья жена его Елена Мстиславна - внучка Мономаха. Однако выгнал ее Славка вместе с пацаном.
   - Ага... - Боярин Федор вдруг пригорюнился и предложил: - Давай-ка, Кирюха, помянем Ярослава... Трое нас когда-то было, кто ж мог подумать, что так вот все выйдет...
   Друзья выпили, не чокаясь, помолчали... Дед вздохнул и неожиданно улыбнулся.
   - Золотые денечки были, Федька! Помнишь, как девкам в баню скоморошьего медведя запустили?
   - Ха! - Оживился Федор Алексеич. - А помнишь, как ты бабкой нарядился и боярина Гюряту на семь дней поноса сглазил? Его, бедолагу целую неделю и несло, как утку! Весь Туров перерыли - колдунью искали.
   - Ха-ха-ха - Подхватил дед. - Я же сам прилежнее всех и искал, даже чуть было не нашел!
   Дальше воспоминания пошли валом, друзья, перебивая друг друга вспоминали один случай за другим: пьянки, драки, розыгрыши, откровенное хулиганство, любовные приключения, снова драки...
   "Ну, почудили деды в молодости! А что? Лет по шестнадцать-семнадцать им тогда было, да еще в компании с княжичем. Близкими друзьями, похоже, были - Славкой называют. А дед-то словно помолодел: все стариковские ухватки куда-то подевались, знаменитое "Кхе" из речи исчезло, даже осанка изменилась - заметно, что в молодости орлом был. М-да, сэр, патриархальное общество с неотжившим еще менталитетом родоплеменного строя. Любой начальник неосознанно имитирует стариковское поведение. Еще недавно, да и сейчас еще во многих местах, всем заправляют старейшины, а потому авторитет управленца обязательно должен подкрепляться невербальным рядом, характерным для пожилого мужчины: неторопливость (даже, некоторая скованность) движений, рассеянный взгляд, специфическая мимика, покашливание, насмешливая язвительность по отношению к более молодым...".
   - А помнишь, как с черниговскими купцами подрались? - Продолжал между тем дед. - Ох и отметелили нас тогда! У меня вот с тех пор зуба и нет...
   - А у меня с тех пор к непогоде копчик ноет... - Жизнерадостно вторил Федор - Д-а-а, а Славке тогда ребро сломали...
   - Ага! - Подхватил Корней. - А он им в отместку, когда они перед отъездом молебен заказали, попу в кадило навозу подсыпал! Как и исхитрился-то? Вонища была!
   - А помнишь, Кирюха, как Славка тебя с Аграфеной ночью из города выводил? Головами, ведь, рисковали... А! - Федор махнул рукой, опрокинув что-то из посуды. - Молодые были, все нипочем!
   - Да... молодые... - Улыбка медленно сползла с дедова лица. - А теперь: ни Ярослава, ни Аграфены моей...
   Боярин Федор тоже посерьезнел и как-то робко спросил:
   - Как же ты теперь, Кирюша? А ну, как надумает князь Вячеслав Ярославовых братьев из Пинска выгонять? Тебе же с сотней идти придется...
   - Лучше и не спрашивай, Федя. - Дед покрутил в пальцах моченое яблоко и вдруг сжал его в кулаке так, что сок брызнул в разные стороны. - Я уже за то Бога благодарю, что не пришлось мне два года назад на самого Ярослава сотню вести. Все понимаю... Ляхов и угров Славка на Русь привел, собственный город на щит взять собирался... Но, хочешь - верь, хочешь - не верь, Федя, радуюсь, что изувечили меня до того, и в смерти Ярославовой даже малой доли моей вины нет. - Дед помолчал и с ожесточением добавил: - А еще радуюсь, что Аграфена не дожила и смерти брата своего не увидела, сотню ратнинскую на войну с ним не проводила...
   В горнице повисла тишина, Мишка сжался за столом, стараясь сделаться маленьким и незаметным.
   "Вот она воинская служба - прикажут и пойдешь воевать против собственной родни и друга юности. От хорошей жизни увечью не радуются... А дед, ведь, искренен, если б не ранение, пришлось бы ему вести сотню под Владимир-Волынский. Правда, тогда бы не угробили треть народа на той переправе, но что чувствовал бы и переживал дед... Похоронить жену и идти воевать против ее брата, который, не убоявшись отцовского гнева помог, в свое время, сбежать влюбленным. Вот Вам, сэр, Ромео и Джульетта "а ля рюс".
   Боярин Федор, словно откликаясь на мишкины мысли, подал голос:
   - Кирюш, а ведь старший сын Славкин - Вячеслав Ярославич, что в Клецке сидит... Он же, вроде, как племянник тебе?
   - Эх, Федька! Да была б у меня не сотня задрипанная, а войско настоящее... Повышибал бы я Мономашичей и с Волыни, и из Турова, да посадил бы Вячка на отцовский стол!
   - Ты что, Кирюха? - Федор Алексеич испугано замахал руками. - Окстись! Не дай Бог услышит кто, да донесет! Тоже мне, воевода великий! Князей он по столам рассаживать будет!
   - Да не трясись ты, Федька! - Дед свысока глянул на приятеля и пьяно ухмыльнулся. - Сразу видно, что воинского дела ты не знаешь. Привык тут на погосте мешки да короба считать... - Мишке так и показалось, что дед сейчас добавит: "крыса тыловая". - У меня в Ратном неполная сотня, в Пинске и Клецке, наверно, и того меньше. Всей войны: что два раза чихнуть, да один раз пёрнуть... А на счет доноса... Да если бы ты тут у себя доносчиков терпел, так давно бы из погостных бояр вылетел. Что я не знаю, что ли?..
   - Знает он... - Ворчливо прогудел в бороду погостный боярин, отжимая намоченный в огуречном рассоле рукав рубахи. - На меня не донесут, а на кого другого...
   - Да ладно тебе, - перебил дед - скажи-ка лучше, кто, по твоему разумению, на место Мономаха в Киеве сядет? В Турове разное болтают... По листвичному праву очередь на Великое княжения у Ярослава Святославича Черниговского...
   - Плюнь, Кирюха. Похерил Мономах Листвичное право.
   Федор Алексеевич, как будто только сейчас заметил Мишку и, покосившись на него, вопросительно глянул на деда. Тот в ответ лишь равнодушно махнул ладонью: "Пусть, мол, сидит". Погостный боярин еще раз покосился на корнеева внука, пожал плечами и продолжил:
   - Помнишь, как семь лет назад наше войско за Дунай ходило?
   - Чего ж тут помнить? - Удивился дед. - Я и сам с сотней ходил. Добычи тогда набрали... До Царьграда совсем немного оставалось и вдруг назад повернули.
   - Вот-вот! - Подхватил боярин Федор. - А почему повернули? - И не дожидаясь дедовой реплики, сам же и ответил: - А потому, что император Комнин признал Мономаха равным себе. Царем признал!
   - Значит, правда? А я думал: трепотня.
   - А ты, Кирюха, не думай! Воинского дела я не знаю - передразнил Федор деда. - Да, не знаю, зато кое-что другое знаю получше тебя! Так что, слушай, Кирюха, и мотай на ус... И ты, Михайла... Усов у тебя пока нет... - Боярин обернулся к Мишке и ухмыльнулся. - Мотай на что найдется.
   - Будет тебе, Федька! - Деду приятельская ухмылка явно не понравилась. - Если есть что, так выкладывай, нечего глумиться.
   - Есть, Кирюшенька, еще как есть!
   Федор Алексеич степенно расправил усы и, забыв, что сидит на лавке, откинулся назад, чуть не упав, но удержался рукой за край столешницы. Дед хихикнул, а его приятель, разом утратив наставническую величавость, заговорил спокойно, даже немного грустно.
   - Цареградская империя одряхлела, кругом враги: половцы, турки, арабы, крестоносцы - тоже, хоть и христиане. Внутри мятежи, заговоры. Законная династия пресеклась: После Мономахов трон незаконно захватили Диогены, их спихнули другие самозванцы - Комнины. Им, чтобы удержаться на троне, нужны две вещи: признание законными императорами и сильный союзник.
   Владимир Мономах - потомок законной Цареградской династии, правда по женской линии, сел в Киеве незаконно. Воинской силой и признанием киевского боярства. А тати, Кирюха, ты сам знаешь, имеют обыкновение в шайки сбиваться. Вот незаконные Комнины и сговорились с незаконным Мономахом. Он их признает и помогает, при нужде, воинской силой. Они его тоже признают, но не просто Великим князем, а царем.
   "Блин! Оказывается в 1877 году мы не в первый раз от самого Константинополя назад повернули! Политика, туды ее...".
   Кто царю наследует? Старший сын, и больше никто! - Продолжал Федор Алексеич - Все остальные князья становятся изгоями, все лишаются права когда-нибудь, в свою очередь, сесть на Великий стол! - Погостный боярин навалился грудью на край стола и выкрикнул прямо в лицо деду: - ВСЕ! Есть царь и есть его слуги, какого бы звания они ни были, хоть бы и князья! Ну что, Кирюха, согласятся остальные Рюриковичи на такое?
   - С-сучий потрох... - Прошипел дед. - Кровью умоемся...
   - Не сразу, Кирюша, не сразу. На Киевский Великий стол после Мономаха сядет, как и положено старшему царевичу, Мстислав Владимирович Белгородский. Мономах его специально из Новгорода в Белгород пересадил - к власти приучает. Мстислав уже сейчас в Киеве времени больше проводит, чем в Белгороде.
   Помешать этому никто не сможет. Я тебе не зря рассказывал, как Мономах своих сыновей по княжествам рассадил. Они спина к спине вокруг Киева встали со всех сторон, кроме Чернигова.
   - Но там же, как раз Ярослав Святославич - прервал дед - его очередь на Великое княжение...
   - Его очередь, да не его сила! - Недослушал возражения Федор. - Он не воин. Когда еще на Муромско-Рязанском княжении сидел, даже с дикой мордвой управиться не мог. Будет тихо сидеть в Чернигове и радоваться, что обратно в Муром не гонят!
   - М-да, пожалуй, что и так...- Согласно покачал головой дед. - А другие братья Мстиславу не подгадят?
   - Пока нет. Во-первых, им важно Киевское княжение за родом Мономашичей удержать. Во-вторых, у Мстислава за спиной Новгород. Он там сызмальства жил, его новгородцы любят и знают. Когда Святополк Изяславич дружка нашего Славку хотел в Новгород посадить, а Мстислава на Волынь, новгородцы бучу подняли и не отпустили Мстислава - поперек воли Великого князя пошли! Понимаешь, Кирюха?
   - Чего ж тут не понять? - С деда, так же, как и с его приятеля заметно сошел хмель, выглядел он серьезным и сосредоточенным. - Не первый раз Киевский Великий стол новгородскими мечами берется. Так и Владимир Святой Великим князем стал, и Ярослав Мудрый...
   - Так и Мстислав станет! Даже и не мечами новгородскими, а только угрозой их. - Добавил Федор. - Не первый раз, это ты верно сказал, но в последний!
   - В последний?
   - Да, Кирюша. Новгород медленно, но верно, от Киева отходит. Мстислав в Новгороде своего сына Всеволода вместо себя оставил, а тот, дурень, с новгородцами не ужился. Довел до того, что новгородские бояре к Мономаху с жалобой в Киев приехали. А Мономах с ними сурово поступил - те из бояр, кто крест на верность целовать отказался, в порубах киевских сгнили. Одного только боярина Ставра жена Забава выручить сумела.
   - Слыхал я эту сказку! - Дед скептически скривил лицо, отчего его и без того страшный шрам, стал выглядеть и совсем уж жутко. - Брехня, не могло такого быть!
   - Ну почему же брехня? Могла баба мужиком переодеться? Могла! Могла на скачках выиграть? Могла! Был бы конь резвый...
   - Могла, могла... - согласно закивал дед - а вот победить в поединке ратника из ближней княжьей дружины, да еще не одного - ни в жизнь!
   - Кирюш, бабы разные бывают. А в Новгороде, если не знаешь, суд и бабам поле присуждает. В доспехе и с острым оружием!
   - Все равно! - Дед пристукнул кулаком по столу. - У меня в Ратном тоже одна такая есть. Аленой зовут. Здорова - слов нет! Однажды корову из навозной ямы за задние ноги вытащила! Из лука бьет - хоть сейчас в строй ставь! Кулаками машет - лучше не подходи, на смерть уложить может. Однако же, в настоящем поединке, даже я на одной ноге, ее одолею. Воин есть воин, а в ближней дружине Великого князя слабаков нет.
   - Но мужа-то она выручила!
   - Да ублажила Мономаха по-бабьи, и весь сказ! Такую лихую бабу любому мужику... Гм... - Дед покосился на Мишку. - Лестно...
   - Да, это верно... - Федор мечтательно завел глаза и посветлел лицом, видимо вспомнив что-то приятное. - Лихие бабы они... - Боярин, так же, как только что дед, покосился на Мишку и примолк.
   "А сказка-то, если помните, сэр Майкл, до третьего тысячелетия дожила. Про Забаву Путятичну, победившую князя Владимира Красно Солнышко в конных состязаниях, побившую в поединке несколько дружинников за раз и перепившую на пиру самых крутых выпивох. Только вот "Красным Солнышком" звали не Владимира Мономаха, а его прадеда - Владимира Святославича Святого, крестившего Русь. Эх, такую легенду лорд Корней опошлил!".
   - Не сходится у тебя, Федька! - Прервал мишкины размышления дед. - То ты говоришь, что новгородцы за Мстислава горой стоять будут, то, что против сына его взбунтовались и наказание претерпели. Не сходится.
   - Невнимательно слушаешь, Кирюха, я сказал: если не мечами новгородскими, то их угрозой. Ярослав Мудрый тоже с новгородцами разругался, но когда понадобилось, сумел помириться. Мстислав не дурнее прадеда своего, даст Новгороду какие-нибудь льготы, еще чем-то ублажит... Он в Новгороде почти всю жизнь прожил, знает, чем новгородцев удоволить. Поэтому угроза есть и никто из князей рисковать не решится - Судьбу Святополка Окаянного повторять никому неохота.
   - Тогда опять не сходится! - Гнул свое дед. - По твоим словам, все мирно должно пройти, а ты сам про кровь говорил!
   - И опять ты меня невнимательно слушал! Стареешь, Кирюша, стареешь...
   - Сам больно молодой. - Дед обиженно насупился, но было видно, что не всерьез. - Давай уж, объясняй, "Федька Премудрый".
   - Я согласился с тобой, что кровь будет, но сказал: не сразу. Первая кровь будет привычной. Половцы, после смерти Мономаха обязательно воспрянут и нового Великого князя на прочность попробуют. Но Мстислав с братьями их быстро в разум приведут, не впервой.
   Вторая кровь... - Боярин Федор немного помолчал, барабаня пальцами по столу и что-то прикидывая про себя. - Вторая кровь будет чуть позже - в Полоцком княжестве. Если уж Мономашичи решатся всю Русь под себя нагибать, то начнут с Полоцка. Эту язву, и правда, надо с корнем выжигать, мира у Киева с Полоцком уже никогда не будет. К тому же, у Мономашичей своих сыновей взрослых полно, а тут целое княжество освободится, будет куда детишек пристроить. В общем, Кирюха, все полоцкие князья (сколько их там, пятеро, что ли?) повторят судьбу Всеслава Полоцкого и Глеба Минского - либо в поле полягут, либо в киевских порубах сгниют.
   - Гм... Сурово мыслишь, Федор...
   - Кирюш, ты что и впрямь стариком стал? Не понимаешь?
   - Да все я понимаю, Федька! - Дед досадливо поморщился. - Война рядом с племяшом моим пройдет - Славкиным сыном. Не дай Бог полоцкие князья его на свою сторону перетянут, Мономашичей-то ему любить не за что.
   - Ну, и как спасать будем Вячка?
   - Придумаем... Время еще есть. - Дед вопросительно глянул на друга. - Есть ведь, Федя?
   - Ну... - Федор поколебался. - Пока с половцами разберутся, пока другие неурядицы утрясут... Года два, Кирюша. Думаю, что года два у нас есть.
   - Вот и ладно. Мы с тобой не старые еще, два года, Бог даст, проживем. А там вон и Михайла в силу входить начнет... Да в конце-то концов! - Вдруг обозлился дед. - Свой-то ум у Вячеслава должен быть, моим же сыновьям почти ровесник! Жизнь повидал, при урогском и ляшком королях покрутился... Не дитё!
   "Злится лорд Корней! Верный признак: не знает, что делать. А что тут сделаешь? Мономашичи старшего сына Ярослава Святополчича не могут во врагах не числить. Найдут повод и кокнут. А дед себя считает обязанным его защитить, да и Федор Алексеич, похоже, так же мыслит. Блин! Делай, что должен, и будет то, что будет. Втравимся так, что костей не соберем, Мономашичи цацкаться не станут, прихлопнут, как мух. Взять бы и найти Вячеславу Ярославичу новое княжество, а дед при нем воеводой, а Федор - главой боярской думы... Бред собачий!".
   - Давай дальше, Федя, чую, что про главную кровь ты еще и не начинал. Так?
   - Так, Кирюша... А может, по чарочке сначала?
   - Наливай. Михайла, тебе спать не пора ли?
   - Деда! Мне же через два года шестнадцать будет! Вы как раз про те времена говорите, когда мне службу начинать. Дозволь остаться! Федор Алексеич! - Мишка умоляюще глянул на хозяина дома. - Ну где я еще такое услышу? Дозволь еще с вами посидеть, я же не мешаю!
   - Ну что, Федя, пусть остается? Ладно, сиди, слушай, мотай на у... На что ты там мотаешь?
   - На... - Мишка с трудом сдержал лезущее наружу слово. - На палец мотаю, деда.
   - Это ты зря! - Боярин Федор хихикнул и подмигнул деду. - Руки у воина должны быть свободны, на другое место мотать надо!
   - Там уже не помещается! - Мишка все же не удержался. - Не дорос еще до ваших статей!
   Га-га-га! Корней с Федором дружно загоготали, потом с удовольствием опрокинули чарки и принялись закусывать.
   "Ну что за мужики! Только что о смертельных, без преувеличения, делах говорили, а теперь ржут, как жеребцы. Привыкли всю жизнь по краю ходить, а в перерывах оттягиваться... Федор, конечно, прибедняется, что не воин. Попробуй столько лет сидеть в глухомани, дань с язычников собирать и живым остаться. Но берет явно не силой - на погосте всего-то десятка три ратников, и из них половина княжьи, а половина - боярская дружина самого Федора. Умен, слов нет, умен. То-то у него деревеньки и тут есть, и на восточном берегу Случи. А семьи нет, ни жены, ни детей. Что-то не так, надо бы деда потом выспросить или мать".
   - Давай, Федюша, вещай далее, но помни: тебя будущий сотник слушает и... хе-хе, куда надо мотает!
   - Думаешь, станет сотником? - Федор Алексеич испытующе оглядел Мишку. - Хватит силушки?
   - А куда он денется? Если не станет, пусть на том свете мне на глаза не показывается! Выпорю!!! А ты, Михайла слушай и мотай... Тьфу, привязалось! Давай-ка, Федя, еще по одной!
   "И как Вам, сэр Майкл, перспектива стать сотником? Мало! Не знаю почему, не знаю для чего, но мало! Спинным мозгом чую: больше надо! Пять сотен, десять... Сто! ЗДЕСЬ это тьмой называется. Не хочу, как дед, в майорах обретаться, хочу быть корпусным генералом! А Владычицей Морскою не желаете, сэр? И чтобы золотая рыбка на посылках?
   Стоп! Откуда это все лезет? То желание командовать десятитысячным корпусом, то новое княжество для дедова племянника... между прочим, моего двоюродного дядьки. Подсознание что-то пытается подсказать? Или просто дурь? Подождем, если подспудно вызревает какая-то идея, то со временем вылезет более отчетливо, а если дурь, то забудется. Федор уже, кажется, к самому интересному перешел, слушайте, сэр, и мотайте... Блин, да что ж такое-то?".
   - Когда это все закрутится, я, Кирюша, сказать пока не могу. - Федор говорил раздумчиво, тщательно подбирая слова. - И никто пока не может. Мстислав немолод - полсотни вот-вот сравняется. Сколько он еще проживет? Как отец - до семидесяти двух? Если так, то часть братьев, а может и все, не так, так эдак, в мир иной перейдут. Тогда посадить после себя наследником старшего сына у него может получиться.
   Тут, Кирюша, время важно. Целое поколение (а лучше два) должно вырасти при Мономаховом роду на Киевском Великокняжеском столе. Чтобы казалось, что иначе и быть не может, чтобы иного и помыслить не могли. Если проживет Мстислав еще лет двадцать, так и будет. Сыновья подрастут, осильнеют. Снова, как нынешние Мономашичи, спина к спине вокруг Киева встанут. Мономах еще не царь, и Мстислав царем не будет, а вот если Всеволод Мстиславич Новгородский от отца Киевский стол примет, тогда будет у нас царь и царство. Единое, сильное, способное не только от врагов оборониться, но рубежи раздвинуть.
   Федор Алексеевич помолчал, передвинул туда-сюда по столу чарку, вздохнул и продолжил.
   - Только не верится мне, Кирюша, в такое благолепие. Так и знай: проживет Мстислав меньше десяти лет, и не видать нам с тобой тогда спокойной старости. Всеволод Новгородский слаб, против дядьёв не устоит. Я тебе не зря сказал, что Мстислав Мономашич последний из князей, кто новгородской силой на Киевский стол садится. Сам Мономах пришел в Киев из Переяславля - с границы Дикого Поля. С сильным войском и славой защитника Русской Земли.
   Сила и слава, Кирюша, вот ключ от Киева, а не Листвичное право и прочие уставы, ряды и уложения. Власть не дают, власть берут! Не доживет Мстислав до шестидесяти, придет третья кровь - самая большая и страшная! Первым на Киевский стол взберется Ярополк Переяславльский. Спросишь: почему? Войско! Войско, которое все время в готовности, которое что ни год, то воюет, которое постоянно пополняется удальцами, не желающими дома сидеть, а готовыми головой рискнуть ради славы и добычи.
   Надо ли объяснять, что дружины и ополчения других князей против него ничто? Но на всю Русь его силы, конечно, не хватит, и братья начнут дележ земли. Вот тогда-то... Так что, Кирюша, на спокойную старость не рассчитывай. Копи силу, воспитывай вот их, - Федор хлопнул Мишку по плечу так, что тот чуть не слетел с лавки - и молись, чтобы племяш твой Вячеслав Ярославич Клёцкий дожил до того смутного времени, когда возможным станет все!
  
   * * *
  
   На очередной дневке Мишка вспомнил о том, что собирался расспросить мать о боярине Федоре. Время было как раз подходящим - Анна Павловна, пристроившись у костра, над которым висел котел, крошила на разделочной доске солонину. Мишка присел на бревно рядом с матерью и спросил:
   - Мам, а чего это у Федора Алексеича ни жены, ни детей? И живет он один в глухомани, а ведь заметно, что не глуп и образован.
   - Еще бы незаметно было! - Отозвалась мать. - Он когда-то при Великом князе Святополке Изяславиче большим человеком был - в посольских боярах ходил. Сам послом, правда, не разу не был - в возраст почтенный не вошел, но советником при послах ездил много раз.
   Только вот, не повезло ему в жизни. - Мать сочувствующе вздохнула. - Умный он, добрый, когда-то весельчаком был. Первый раз женился... - Мать поколебалась, но, видимо, все же решила не кривить душой. - Первый раз он женился, как говорили, не по любви - из выгоды. В жены себе взял дочь ближнего боярина великокняжеского. Видать Бог его за это и наказал. Чуть больше года прожили и жена его умерла во время родов. И ребеночка лекари тоже спасти не смогли.
   Прошло сколько-то лет, года три, наверно, и поехал Федор Алексеич с посольством к ляхам. Дружок его князь Ярослав Святополчич на дочери короля Болеслава жениться надумал. Ну сватовство, да еще королевское... Пьянки-гулянки, пиры, охоты... Приглянулась боярину Федору одна паненка, Кристиной звали - дочка кого-то из ближников князя Мазовецкого. И он, говорили, ей по сердцу пришелся. В другой раз поехал Федор Алексеич в Краков - невесту к жениху везти, а на обратном пути остановились у Князя Мазовецкого в замке. Тут Федор возьми, да и посватайся к Кристине.
   Отец ее, не упомню уже, как его звали, ни да, ни нет не сказал, но обнадежил. Видать, хотел сначала вызнать как следует все про будущего зятя. Ну, отгуляли свадьбу, Ярослав Святополчич с молодой женой зажил, а Федор все мается. В конце концов попросил Федор князя Ярослава помочь в сватовстве, а для начала, послать его с каким-нибудь поручением к князю Мазовецкому, очень уж ему Кристину повидать хотелось.
   Ну, для дружка старинного князь Ярослав расстарался. Отправил с боярином Федором грамоту, а в ней попросил князя Мазовецкого похлопотать об удаче в сватовстве. Мол, боярин Федор Алексеич мой друг старинный, человек достойный, у самого Великого князя в чести. Федор по дороге Кристину навестил и такая у них любовь сделалась, что уговорились сбежать вместе, если отец на женитьбу не благословит. Но оказалось, что зря сговаривались, князь Мазовецкий, как грамоту ярославову прочел, так сразу и велел свадебные подарки готовить. "Я сам", говорит, "Сватом у тебя буду, мне не откажут!".
   Федор, конечно, рад радёшенек, единым духом слетал в Киев, получил благословение у родителей - они еще живы были тогда - и обратно в Мазовию. Весна, распутица, реки разлились, чуть не утонул по дороге, но разве мужика в таком деле удержишь? Приехал, а подарки подносить и некому! Вместо усадьбы отца Кристины, только стены закопченные - пруссы перед самой ростепелью набег на Мазовию учинили. Рассчитали, поганцы, что по половодью за ними никто в погоню не пойдет.
   Федор Алексеич - к князю Мазовецкому, то утешил: трупа Кристины на развалинах не нашли, значит, жива - в полон увели. Погоди, говорит, реки в берега вернутся, пошлю дружину в Пруссию, глядишь, и невесту твою отыщем. Ну, Федор на месте, конечно, усидеть не смог, поехал к князю Ярославу во Владимир-Волынский. Тот другу посочувствовал, дал три сотни латных для похода на пруссов, Ратнинская сотня тоже пошла, не мог Корней Агеич друга в беде бросить.
   Лето в тот год рано началось, жара, сушь, ратники в доспехах так упревали, что бывало без памяти с коней валились, один Федор, как железный, не ест не спит. Как какого прусса живым возьмут, сам пытал страшно, все дознавался, где нужно его невесту искать. Нашли, все-таки, на одном хуторе. Батюшка Корней рассказывал, что поверить не мог, будто красавицей была - худая, страшная, в волосах седые пряди, это в шестнадцать-то лет! А на шее полоса синяя и кожа ободрана - руки на себя наложить пыталась, да не дали, успели из петли вынуть.
   Казалось бы, все хорошо кончилось, как в сказке - витязь суженую отыскал, от ворогов освободил, теперь честным пирком, да за свадебку... - Мать примолкла и утерла тыльной стороной ладони скатившуюся по щеке слезу. То ли так переживала свой собственный рассказ, то ли как раз резала лук. - Только ты, Мишаня, сказкам не очень-то верь.
   Мишка даже вздрогнул от того, как разительно изменился на последней фразе голос матери. До этого она, словно и в правду рассказывала сказку, говорили слегка нараспев, вплетая в свою речь характерные для сказочников словесные обороты. Последние же слова были сказаны зло, с каким-то особым ожесточением.
   - В сказках, сынок, ничего не говорится о том, что полонянки по много раз насилованные, битые, униженные, за месяц из девиц в старух превращаются. И о том, что даже сохранив рассудок, невеста, после всего этого, в женихе такого же кобеля, какие над ней измывались, видит, сказочники тоже помалкивают.
   Короче, в монастырь она уйти решила. Как Федор не уговаривал, как не пытался о любви их напомнить... Там еще, как на беду, поп латинский с дружиной Мазовецкой был. Все стращал, что самоубийство, хоть и неудавшееся, грех великий. И лях один. Упился дурак прусского пива, да и ляпнул, что русичи, мол, неразборчивы - готовы из-под кучи чужих мужиков подстилку замуж взять. Федор его даже на поединок вызывать не стал, так, голыми руками, шею свернул.
   "Сто, стоп, стоп, сэр! Что-то маман понесло, такие вещи пацану рассказывать... Мажет быть, лучше как-то закруглить разговор? Сама же потом жалеть будет".
   Мать, между тем, все с таким же ожесточением продолжала:
   - В общем, ушли ляхи, и поп Кристину увез. Ему-то выгода - других наследников у отца Кристины не осталось, значит, все имущество и земли церкви отойдут. Федор потом говорил, что это ему наказанье Божье, за то, что первый раз из выгоды женился, а Кристине о первом браке ни словом не обмолвился.
   - Ушли ляхи, остался Корней воеводой над четырьмя сотнями латников, и поехало. Начали с того, что Федор хозяина хутора, где Кристину нашли, живым гвоздями к дереву около муравейника приколотил. Пока пиво допивали, в дорогу собирались, да хутор жгли, всё слушали, как тот прусс, заживо съедаемый, диким голосом орет.
   - А потом... Два городища прусских начисто выжгли, а сколько деревенек, да хуторов - Бог весть. Что с людьми творили - Корней по сию пору поминать стесняется. В конце концов доигрались - попали в лесной пожар. То ли их собственный огонь догнал, то ли пруссы сами лес подожгли, чтобы их зверство прекратить, да только еле выбрались. Полон, добычу, всё бросили, некоторые даже заводных коней потеряли.
   Домой вернулись - звери зверьми, а тут еще засуха, неурожай. Сколько баб в то лето в синяках от мужниных кулаков ходили, почитай, всё Ратное. Батюшка твой Фрол Корнеич, покойник, тоже не раз приложился...
   "Ни хрена себе, сэр Майкл, это что же такое Ваш либер фатер откаблучил, что мать до сих пор простить не может? Дела-а... Пора заканчивать беседу, а то еще чего-нибудь такого наслушаюсь...".
   Мишка попытался подняться с бревна, но мать придержала его рукой.
   - Сиди уж! Начали, так до конца расскажу.
   - Может, потом, как-нибудь? - Осторожно возразил Мишка.
   - Сиди, слушай! Давно пора было рассказать, да все случая не было. Дед-то обязательно до последнего дня дотянул бы.
   "Сюрпрайз, сэр! Оказывается, мне это все зачем-то знать положено! Интересно, зачем?".
   - Уехал боярин Федор в Киев. Лет через пять-шесть женился во второй раз, опять на боярышне из знатного рода, снова стал при посольствах службу править. Разбогател изрядно, князем Великим отмечен был не раз. В Царьграде чем-то так отличился, что золотой шейной гривной пожалован был и землями. Друга не забывал - после смерти сотника Агея, помог деду сотником сделаться, хотя тот и сам управился бы, но все равно.
   И с семьей всё ладно получалось. Лет десять ж или душа в душу. Он со своей Евдокии пылинки сдувал, на руках носил - всю любовь, что первых двум женщинам недодал, на нее изливал. Детишек троих нажили - двоих мальчишек и младшую девочку. Катериной назвали.
   Мать помолчала, помешивая булькающую в котле кашу.
   - Казалось бы, живи и радуйся. Только Господь наш который есть Любовь, - мать саркастически скривила губы - если уж взялся карать, то удержу не знает.
   У Мишки от дурного предчувствия даже похолодело в животе.
   - Сначала, - продолжала мать - умер благодетель Федора - Великий князь Святополк Изяславич. Пришел в Киев Мономах и отец Евдокии в опалу попал, хотя Федора это не очень коснулось. А потом... На святки повез боярин Федор семью кататься. Сам верхом, а семья в санях. Разогнались по днепровскому льду, возница свистит, детишки визжат, Евдокия улыбается. Таким их Федор и запомнил. Полынью на Днепре тонким ледком затянуло, да снежком запорошило, если не приглядывать, то и не заметишь. Конь туда со всего маху и влетел. Сам сразу с головой под лед ушел и сани с собой втащил. Как Евдокия успела полуторагодовалую Катерину на лед выбросить, даже и Федор сам понять не смог, а остальные все сгинули.
   И запил Федор. Сначала понемногу, а потом, как с княжьей службы погнали... Да и кому он нужен-то такой? От прежнего Великого князя остался - чужой, пьяница - дело доверить нельзя, хозяйство запустил, земли, князем Святополком пожалование, так и не обустроил... На дочку и глядеть не хотел, все повторял, что если бы не она, так Евдокия спастись могла бы. Отправил Катерину к сестре Евдокии в Треполь.
   Кто Корнею рассказал, что с другом такая беда приключилась, не знаю, да только съездил он в Киев и привез Федора к нам в Ратное. Тебе еще четырех лет не было, ты не помнишь.
   Мишка не помнил вообще ничего из того, что происходило до "вселения", даже отца, но молча кивнул, вроде что-то смутно припоминая. Мать, впрочем, не обратила на это никакого внимания и продолжала свой рассказ:
   - Сотворил отец Михаил истинное чудо. Как уж это у него вышло, не знаю, месяца три с Федором возился, сам чуть Богу душу не отдал, но привел-таки боярина в разум. Единственное, чего добиться не смог, того, чтобы Федор к дочери вернулся, видно, слишком сильно напоминала Катерина ему о погибшей жене. В то время и сделал князь Ярослав Святополчич своим друзьям последний подарок. То ли предчувствовал беду, которая с ним случиться должна, то ли просто помочь хотел... Отцовской Великокняжеской печатью скрепил он две грамоты: одну - Федору на погостное боярство, вторую - Корнею на боярское достоинство и Погорынское воеводство.
   Федор подарок принял, так и правит с тех пор на Княжьем погосте, а дед твой отказался, мол, если сам Святополк Изяславич его одарить не пожелал, то поддельного воеводства ему не нужно. Гордый!
   Последнее слово мать произнесла так, словно плюнула и надолго умолкла. Мишка решил уже было, что всё, опять начал подниматься с бревна, но мать снова удержала его.
   - Погоди, самого главного я тебе не сказала. Катерина и сейчас у тетки - боярыни Ирины в Треполе живет. Она моложе тебя чуть меньше, чем на два года. Так что годика через три готовься жениться, Корней с Федором вас с Катериной у ее колыбели обручили, породниться им, видишь ли захотелось!
   - Что?!!
   От подобной новости Мишка чуть не сверзился с бревна, на котором сидел.
   "Ни хрена себе! Я, выходит уже обручен! Без меня меня женили, туды их поперек! И молчат! А Юлька? Да не нужна мне никакая Катерина, знать не знаю и видеть не хочу! И вообще, может крокодил какой-нибудь... Во влип! Чего ж делать-то теперь? А что тут сделаешь? Дед от своего слова не отступится... Треполь, Треполь... Кажется, это южнее Киева, может половцы налетят, и свадьба расстроится за наличием отсутствия невесты? Господи, что за мысли...".
   Потрясение было слишком сильным. Первой мыслью была Юлька, потом злость на деда, потом Мишка понял, что мгновенно утратил возникшую было симпатию к боярину Федору. Только потом до него дошло, что мать явно не одобряет дедовых планов.
   - Мам, - тихонько спросил Мишка - тебе, вроде бы, это обручение не по нутру?
   - А тебе? - Вопросом на вопрос ответила мать.
   - Да на кой мне эта Катерина? У черта на рогах - в Треполе! Да и вообще... - Мишка запнулся, сказать по поводу "вообще" можно было многое, но, во-первых, это всё и было "вообще", одни эмоции без конкретики, а, во-вторых, мать и так его прекрасно поняла. - А чего ж ты тогда соглашалась-то?
   - А кто меня спрашивал? - Невесело усмехнулась мать. - Когда Фрол с отцом к Федору на крестины ехать собирались, об этом и речи не было, а когда вернулись из Киева, поздно было - обручальное кольцо твое привезли.
   - Чего ж раньше-то молчали?
   - У деда спрашивай...
   "Ага, у него спросишь... Впрочем, сэр, важнее сейчас не то, почему молчали, а то, почему это всплыло именно сейчас? И что же по этому поводу можно предположить? Блин! Да ларчик-то просто открывается! Мать окунулась в столичную жизнь, покрутилась среди подруг детства, среди которых оказались даже и боярыни, наверняка выслушала не один комплимент по поводу своего сына, особенно после того, как князь с нами ласково обошелся. Боярыни, положение чьих мужей пошатнулось с приходом нового князя, и имеющие дочерей подходящего возраста, вполне могли положить глаз на "перспективного" пацана. Тут-то мать и вспомнила про то давнишнее обручение, о котором, может быть, и думать забыла за давностью лет.
   А намеки от подружек детства могли последовать очень привлекательные, вот мать и заело. Это, к стати сказать, объясняет и злость матери по поводу дедова отказа от боярства и воеводства - одно дело, хоть и перспективный, но худородный жених, и совсем другое - боярич и воеводич! Тут ведь дело не только во мне одном, старшие же сестры в возраст невест входят, будь они боярышнями, можно в Турове...".
   - Анька!!! - Прервал мишкины размышления крик деда. - Куда смотришь?! Каша подгорает!
   - И так сожрете, не подавитесь! - Зло огрызнулась мать и, резко поднявшись с бревна, на котором сидела рядом с Мишкой, пошагала куда-то в сторону кустов.
  

* * *

  
   Седьмой день пути. От Княжьего погоста до Ратного, если по хорошей дороге, да налегке - полтора дня. Но сани тяжелые, лошади подустали, да и дорога... Никуда, кроме Ратного, и Нинеиной веси она не вела, значит, ездили по ней мало, а весеннее солнышко поторапливало: того и гляди окажешься посреди леса в непролазной каше талого снега.
   Кроме того, дед явно чего-то опасался. Игрушки в Младшую стражу, как-то сразу переросли в совершенно серьезное дело: дед сам проверял по ночам посты, вытащил из саней копья - свое и Немого - то и дело заставлял санный поезд останавливаться и вдвоем с Немым уезжал вперед, проверяя подозрительные места. Все ехали в кольчугах. Брони не хватило только Меркурию - четыре трофейных доспеха из скоморошьего фургона пришлось делить на пятерых - Роську и четырех музыкантов. Меркурий отговорился своей, уже ставшей привычной, фразой: "Ребяток жалко, я-то как-нибудь выкручусь".
   То, что дед беспокоится не напрасно, вскоре подтвердилось весьма наглядным образом: на опушке леса обнаружились следы нескольких конных. Судя по следам, четверо верховых выехали к дороге, некоторое время постояли, а потом снова вернулись в чащу. Немой немного проехал по их следам и вернулся с неутешительной вестью: всадники повернули в сторону Ратного. Почему они двинулись не по дороге, оставалось только гадать, но ничего хорошего подобное обстоятельство не сулило.
   "Шесть саней, восемь лошадей, двенадцать человек. Из двенадцати только пять вооружены, но трое из них - пацаны. Расклад еще тот. Но как дед догадался?".
   - Деда, ты как догадался, что за нами следят? - Улучив подходящий момент, поинтересовался Мишка.
   - Рожу одну знакомую на погосте заметил и очень мне эта рожа не понравилась... - Дед поморщился, отчего его жуткий шрам шевельнулся, как живое существо, зрелище, даже для привычного к дедову уродству Мишки, оказалось жутковатым. - Вот что, Михайла, если что заметишь, сразу стреляй, своих здесь быть не может. Понял?
   - Понял, деда. И сани в круг?
   - Если успеем... нет, не успеем, даже не пробуй. Луки у них, скорее всего будут слабые - лесные однодеревки. Из такого броню не всегда и пробьешь. Если что, ты сразу из саней вываливайся, прячься за поклажу и высовывайся осторожно, они в лицо метить будут.
   - Из самострела можно и лежа стрелять, а им в полный рост стоять придется!
   - Заряжать все равно стоя будешь, - охладил мишкину уверенность дед - и на один твой выстрел они десятком ответят, если не больше.
   Сотник был серьезен и деловит. Очень серьезен. Его можно было понять: вдвоем с Немым (самострелы пацанов он явно серьезной силой не считал) предстояло оборонять обоз от неизвестного количества врагов. Мишка все же решился спросить:
   - Кто они?
   - Родичи тетки Татьяны из Куньего городища.
   - Что, до сих пор не простили?
   - И не простят. Надо было мне туда с сотней наведаться, да не стал - все-таки, родичи. - Дед снова поморщился. - А зря, видать...
   - Деда, лишних бы в скомороший воз загнать, что б на виду не были... - Внес конструктивное предложение Мишка.
   - Уже загнал. Так ты посматривай. И своей головой соображай, мне некогда будет... старшина.
   - Считай, что учеба началась - караван защищать будем!
   - Тьфу! Все тебе шуточки! Посматривай, говорю!
   "Кунье городище". Раньше дед такого и не упоминал, а остальные говорили: "Татьянина деревня". Если городище, то - это поселение древнее и укрепленное. В таких славянские роды жили с тех времен, когда пришли на эти земли. Интересно: почему "Кунье"? Может быть, куница у них тотемным животным была? О ерунде думаете, сэр, есть вещи поважнее. Например, то, что лесные жители мастерски умеют устраивать засады. Странно, что они нам свои следы показали. Или специально хотели попугать?
   Едет караван, а его выслеживают туземцы - натуральный вестерн, только, вот, кольтов и винчестеров нету. Даже кремневого или фитильного самопала нет ни одного.
   Как нас будут брать? Повалят дерево на дорогу? Незачем. Сани у нас тяжелые, а они верхом, догонят без проблем. Луки у них слабые. Да, в лесу дальнобойный и не требуется, значит, постараются бить с близкого расстояния, а следовательно, наибольшая опасность там, где лес близко подходит к дороге".
   Мишка набрал в грудь воздуха и крикнул:
   - Роська!!! Подойди!!!
   - Иду!!! - раздался ответ откуда-то из середины каравана.
   Придерживать Рыжуху Мишка не стал, сани и так тянулись со скоростью пешехода. Роська подбежал, поддерживая руками слишком длинную для него кольчугу, плюхнулся рядом с Мишкой, посмотрел преданными глазами.
   В Княжьем погосте его окрестили вместе с музыкантами. Роська, как выяснилось, и сам не знал, какого он вероисповедания. Возможно в младенчестве и был окрещен, но родителей и дома своего не помнил. На ляшскую ладью, которую захватил в абордажном бою лихой купец Никифор, его продали, а до того продали еще раз или два, сам он сказать затруднялся.
   Мишка, нахально глядя в глаза священнику, заявил, что желает по примеру первохристиан освободить своего раба, обращенного в истинную веру, а чтобы и памяти о рабстве не осталось, сменить ему имя. Символа веры Роська, естественно, не знал, но священник, ради такого дела, благосклонно не обращал внимания на то, что Мишка подсказывает своему крестнику нужные слова. Так и стал Роська Василием. На напутственные слова священника о том, что не имея иной родни, должен раб Божий Василий, почитать Михаила как отца родного, Роська отреагировал неожиданно бурно: разрыдался и кинулся Мишке в ноги. В принципе, его можно было понять: обрести семью, после всех приключений, которые ему довелось пережить... Мишка даже как-то иначе начал вспоминать Ходока, в сущности, воспитавшего из Роськи вполне приличного парня, а не тупого холопа, но по-собачьи преданные глаза Роськи прямо-таки вгоняли его в краску.
   - Слушай меня внимательно. - Начал Мишка, по-прежнему не глядя Роське-Ваське в глаза, а, вроде бы, бдительно оглядывая окружающую местность. - Сейчас пойдешь вдоль саней и передашь всем возницам то, что я тебе скажу. На нас могут напасть, скорее всего, в том месте, где лес будет близко подходить к дороге. Луки у лесовиков слабые, доспех могут не пробить, поэтому надо беречь лицо, стрелять они умеют, да и расстояние будет небольшим. Я смотрю вперед. Кто на вторых санях?
   - Петька.
   - Он пусть смотрит влево. Кто на третьих?
   - Матвей.
   - Он пусть смотрит вправо. Кто на четвертых?
   - Четвертый - скомороший воз. Там Кузьма.
   - Он пусть смотрит опять влево. Кто на пятых?
   - Митька.
   - Он пусть смотрит вправо. На последних санях Демка, смени его... кто там остался?
   - Артюха.
   - Вот пусть Артюха правит, а Демка пускай залезает с самострелом на поклажу и смотрит назад. Сигнал опасности - свист. Если опасность справа - один раз. Если слева - два. Как только слышите свист, останавливаетесь и прячетесь за поклажей. В возу у нас мать и Меркуха. Сядешь к ним третьим так, чтобы удобно было размахнуться кистенем. Как только какая-нибудь рожа под полог сунется, сразу бей! Все понятно?
   - Все, только Корней Агеич уже это говорил, кроме кистеня.
   - В таком деле повтор лишним не бывает. Ступай.
   "Дед говорил, что долго в напряжении находиться нельзя, а как тут не напрягаться, если лес все время рядом? Снегу там, конечно по пояс, быстро не выскочат, но места для стрельбы можно оборудовать заранее. Где-то я читал, что бесшумных засад не бывает. Хрен там! Лесовики это умеют делать с детства. Если их зверь заметить не может, то уж человеку-то! Можно, вроде бы, еще как-то по поведению птиц засаду обнаружить. То ли сороки трещат, то ли, наоборот, все птицы умолкают. А что тут у нас? Кто-то чирикал, вроде бы, только что... Ну и? Что это может означать?
   Да, сэр, не доиграли Вы в детстве в индейцев. Какие вопиющие пробелы в образовании! А где было играть? На асфальте, что ли? Да и вестерны у нас начали показывать, когда я уже из нужного возраста вышел. Хотя, нет, был же фильм "Сыновья Большой медведицы". Впрочем, какой это вестерн? Снят в ГДР, индейца играл югославский культурист...как его, Гойко Митич, что ли? Это все равно, что американское предложение снять Ермака с Арнольдом Шварценеггером в главной роли. Такая же чешуя...
   Господи, о чем я думаю? XII век, блин, а я вспоминаю несуществующую ГДР и несуществующую Югославию. Нервы, сэр, нервы. Слава Богу, справа лес отодвинулся, все полегче".
   Шагах в десяти впереди и слева, возле стоящего возле самой дороги дерева, вдруг, как из-под земли, вырос мужик. Взмахнул топором и дерево начало крениться, падая поперек дороги. Оно еще не успело упасть, а Мишка уже нажал на спуск, болт ударил мужика в грудь, а самому Мишке словно кто-то двинул молотком с правой стороны по ребрам.
   "Стрела... не пробила...".
   Вторая стрела щелкнула по шлему так, что мотнулась голова, не испытывая дальше судьбу, Мишка вывалился из саней и скрючившись за поклажей, нажал ногой на рычаг самострела, отмечая краем сознания свист стрел и раздавшиеся один за другим два мальчишеских вскрика.
   "Господи, кто?..".
   - Мишка, сзади! - Ударил по нервам Петькин крик.
   В нескольких шагах, слева от санного поезда, перли сквозь глубокий снег трое мужиков в бронях и с мечами. Мишка наложил болт и не целясь - всего-то шагов пять - всадил болт в переднего. Снова, понимая, что уже не успевает, упер самострел в снег. Второй мужик выбрался на дорогу и кинулся к Мишке, широко замахиваясь мечом для удара. Шлем у него был без бармицы, и разворот тела открыл голую шею. Туда-то и метнул Мишка кинжал. Тать успел среагировать, отклонился в сторону и получил прямо в голову брошенный Петькой топор. Удар, хоть и получился не смертельным, но отвлек, а может, и слегка оглушил мужика, и второй мишкин кинжал, все-таки нашел цель. Петька подлетел к оседающему на снег лесовику и принялся рвать у него из руки меч. Третий из нападавших сунулся к скоморошьему фургону, откинул полог и отшатнулся хватаясь руками за лицо. Из фургона вылетел Роська, взмахнул кистенем и лесовик рухнул пластом. Тут же Роське в спину ударила стрела, Роська выгнулся от боли дугой, но наконечник завяз в кольцах брони и дальше не пошел.
   Болт лег на направляющие и Мишка осторожно выглянул из-за поклажи, вернее, попытался выглянуть - в шлем снова ударила стрела, да так, что Мишка еле устоял на ногах.
   - Петька, не высовывайся, гляди за лесом!
   Мишка плюхнулся на живот и осторожно выглянул из-за саней. На опушке леса стоял лучник, внимательно глядя на санный поезд и размеренно, словно механизм, посылал в сторону саней одну стрелу за другой.
   "Ну, снайпер хренов, а про то, что стрелять лежа можно, ты и не знаешь".
   Самострел щелкнул, посылая в полет болт, и лучник скрючился схватившись за живот. Мишка снова взвел оружие и уже смелее глянул поверх поклажи. Справа, сильно хромая, пятился от убитой лошади Немой. На него наседали сразу двое пеших, и Андрей отмахивался от них то мечом, то кистенем, примотанным к левой, искалеченной руке. Откуда-то из санного поезда вылетел болт и ударил в бедро одного из противников Немого. Лесовик вскрикнул и упал на четвереньки.
   Мишка перевел взгляд влево. Дед крутился на коне, умудряясь противостоять сразу троим конникам. Копья у него уже не было, в щите засели стразу четыре стрелы, а еще одна торчала из передней луки седла - деда явно расстреливали, как мишень в тире, но бывалый профессионал не утка на болоте, и сам уберегся и коня уберег. Вот и сейчас дед тоже переигрывал противников, видать, кавалеристами они были неважными. Как-то так получалось, что против деда каждый раз оказывался только один всадник, загораживавший, при этом деда от двух других. И фехтовальщиком Корней Агеич был отменным, кто бы из троих не очутился в пределах досягаемости его оружия, тут же оказывался в положении защищающегося, правда, добить противника дед не успевал, приходилось снова бросать коня в сторону.
   Наконец, у одного из троих лопнуло терпение и он, остановив коня, потянул из саадака лук. В него-то Мишка и выпустил очередной болт. Так и не вытащив до конца лук, всадник кувырнулся с коня. Мишка снова согнулся над самострелом.
   "Почему никто из близнецов не стреляет? Неужели оба... нет, один выстрел был уже после того, как я снайпера успокоил. Чего ж тогда?..".
   - Мишка снова поднял взведенный самострел над санями. Второй противник деда, застряв ногой в стремени волочился по снегу, а с третьим сотник Коней сошелся вплотную. Кони, встав голова к хвосту, кружили на месте, а всадники рубили друг другу щиты в щепки. Впрочем длилось это недолго, третий дедов противник взмахнув руками, откинулся на круп коня. Мишка глянул в сторону Немого и как раз в этот момент Андрей, отведя своим мечом клинок противника в сторону, ударил того поверх щита локтем в лицо. Мишка аж вздрогнул: при медвежьей силище Немого такой удар, запросто, мог вмять нос чуть ли до самого затылка, а локоть-то еще и в кольчуге. Уложив последнего из нападавших, Андрей сам пошатнулся и тяжело осел в снег.
   Мишка закрутил головой, но стрелять было уже не в кого, все закончилось.
   "Немой ранен, дед, вроде бы, цел, Петька тоже цел. Что с остальными? Роська лежит, но шевелится, больше никого не видно. Блин, командовать же надо".
   - Капра... - Голос предательски сорвался, Мишка прокашлялся. - Капралы, доложить о потерях!
   - Роська... Вон лежит... Вроде живой...
   Петр стоял над мертвым мужиком бледный, даже чуть зеленоватый, держась обеими руками за рукоять слишком большого для него меча.
   - Ты капрал или девка?! - Подражая командному тону деда, рявкнул Мишка. - Быстро проверить и доложить. Да брось ты эту железку, бегом!!!
   Петька затрусил вдоль саней, а Мишка обвел глазами и самострелом поле боя, проверяя: не шевелится ли кто-нибудь из нападавших. Окровавленный снег, трупы, кони без всадников... Недалеко от саней на снегу валяются копья, видимо, на копейный удар лесовики к себе не подпустили. Немой, сидя на снегу, что-то делал со своей правой ногой, дед сгорбился в седле, свесив руки, было видно, что он здорово измотан.
   "Блин, три руки и три ноги на двоих, а народу накрошили! Раз, два, три, четыре... Потом посчитаем, что там с ребятами? А со мной-то что? Едрит твою... похоже обмочился! Как же это я? Хорошо, что никто не заметил. А! Не до того сейчас! Что там Петька тянет?".
   - Петька! Уснул? Не слышу доклада!
   - Иду! - Петька действительно шел, но с совершенно убитым видом, новости, похоже, были совершенно безрадостными.
   - Ну?
   - Кузька ранен... в ногу, Роська ранен в спину, Меркурий...
   - Ну? Да не молчи ты!
   - Меркурий убит... - Петька всхлипнул - Демка тоже...
   "Господи, за что! Демка... Как же теперь тете Тане сказать?".
   - Все?
   - Митрий ранен в голову, Артем в грудь, как Роська. Минь, пойдем, Кузьку со стрелы снять надо.
   - Как это снять? - Не понял Мишка.
   - Ну, пришпилило его, пойдем...
   Кузьку действительно пришпилило. Стрела, прошив бедро, вонзилась в доску, на которой он сидел.
   - Кузя, ты как?
   - Демку... Минь, Демку убили...
   "Да, близнецы особенно тяжело переносят смерть братьев, бедняга, даже про свою рану не вспоминает".
   - Петр, знаешь, где кузнечный инструмент лежит? Тащи какие-нибудь клещи, стрелу перекусить.
   Мишка похлопал по поясу, но третьего кинжала не было. Совсем забыл: еще в Турове Петьке подарил. Вытащил у Кузьки и разрезал на нем одежду. Крови было немного, стрела прошла с внешней стороны бедра и не глубоко, крупные сосуды, видимо, задеты не были.
   - Минь, у тебя кровь. - Подал голос Кузьма.
   - Где?
   - Вон, на щеке. Не на этой, слева.
   Мишка только сейчас почувствовал жжение на виске, влагу на щеке и на шее. Просунув руку под бармицу, чуть не вскрикнул от боли, пальцы нащупали щепку, вспоровшую кожу на виске и над ухом. Видимо последняя стрела, попавшая в шлем, расщепилась от удара и острый обломок дерева как-то пролез под бармицу. Проведя пальцами по краю шлема Мишка нащупал на железе зазубрину.
   "На пару сантиметров ниже и...А я в горячке и не заметил. Наверно от удара, на какой-то момент потерял сознание, вот в штанах и мокро. Да, сэр, повезло... А Демке...".
   - Эти подойдут? - Петька протягивал небольшие клещи с острыми...
   "Как это место у клещей называется? Не важно, главное стрелу перекусить можно".
   - Кузя, потерпи немножко, сейчас мы...
   - Ох!
   - Сейчас, еще чуть-чуть... Ну, вот! Все уже.
   - Ребята, что тут у вас? - Мишка услышал голос матери и ощутил стыд, про нее-то он и забыл в горячке, даже у Петьки не спросил.
   - Мама! С тобой все в порядке?
   - Со мной-то, да, а вот вы все... Меркуша умер...
   - А Демка?
   - Живой, только ранен тяжело, я стрелу достать не смогу, лекарка нужна. Боюсь, не довезем.
   - Так! - Мишка оглянулся по сторонам. - Какие сани разгрузить быстрее всего? Эти? Петька, на нож, режь веревки. Быстро! Поклажу выкидывай, Матвей, иди сюда, помогай!
   Дружными усилиями, чуть не опрокинув сани, пацаны вывалили поклажу на снег. Мишка еще раз огляделся, надо было решить, кого посылать в Ратное за помощью. Дееспособных было четверо: сам Мишка, мать, Петр и Матвей. Мать уже хлопотала, перевязывая кузькину рану, отправлять ее было нельзя - пусть занимается ранеными. Петр и Матвей в Ратном никогда не были... Пожалуй, лучше подойдет Петька, он постарше и посообразительней.
   - Капрал Петр! - Мишка постарался изобразить уверенность, которой, на самом деле не чувствовал. - Эта дорога приведет прямо к селу, если гнать галопом, где-нибудь за час-полтора доедешь, лошадь не жалей, только раньше времени не загони. В село не заезжай. Справа в низине домик лекарки, с дороги его из-за деревьев не видно, но подъедешь ближе, разглядишь. Лошадь у нее есть, обратно поскачете на свежей. Все понял?
   - А что сказать-то?
   - А что, сам не сообразишь?
   - Она же меня не знает. Вдруг не поверит?
  
   "А ну-ка, успокоиться! Петька прав: его Настена не знает. Надо придумать что-то, что несомненно укажет ей на меня. Какой-то предмет? Нет не годится, любой предмет можно взять и у покойника. Нужны слова, вроде пароля".
   - Тогда... скажешь так: "Серебряное зеркало, шестое колено лекарок". Запомнил?
   - Серебряное зеркало, шестое колено лекарок. А что это?
   - Не важно, она поймет и поверит. Все, гони!
   Петька хлестнул лошадь вожжами, потом еще раз, сани тронулись, быстро набирая скорость.
   - Мишаня, у тебя кровь. - Мать уже закончила перевязывать Кузьму и обратила свое внимание на сына.
   - Заноза, мама, помоги вытащить, а то самому не видно. - Мишка откинул бармицу, расстегнул подбородочный ремень и снял шлем. Мать оттянула пропитавшийся кровью подшлемник и схватилась пальцами за щепку.
   - Ой! - Мишка ойкнул не столько от боли, сколько от неожиданности.
   - Все, все уже, Мишаня, дай-ка перевяжу, а то кровь сильно течет. Шапка-то у тебя где? Надень, а то застудишься.
   - Мама! Да что ты со мной возишься? Остальные-то как?
   - Демьян - хуже всех, - принялась перечислять мать - Артемию тоже крепко досталось, Васе чуть легче...
   - Какому Васе? А! Роське!
   - Мите только лоб рассекло, вскользь прошло. - Мать закончила перевязывать мишкину голову и опустила руки.
   - А как Меркушу-то? Мама?
   - Прямо через стенку, в спину, как будто видели...
   С той стороны, где находились дед с Немым вдруг раздался истошный вопль, потом еще - человек просто заходился криком от боли. Мишка, обернувшись на крик увидел, что Немой склонился над одним из нападавших и делал с ним что-то такое, от чего тот жутко дергался и орал. Рядом, спокойно наблюдая за происходящим, высился в седле дед.
   "Кажется, это называется "получить момент истины". Война и есть война, что ТАМ, что ЗДЕСЬ".
   - Михайла! - Раздался голос деда. - Поди сюда!
   "Ну да, только этого мне сейчас и не хватает - на допросе присутствовать. И так обоссался, а сейчас еще и облююсь. И не ходить нельзя, блин ...".
   - Иду! Мама, вы посматривайте здесь, вдруг еще чего-то...
   Пленный затих, видимо, потерял сознание. Стараясь не смотреть в его сторону Мишка подошел к деду.
   - Андрюха, снегом ему морду потри, да посильнее, только шею не сверни. - "Проконсультировал" дед Немого и повернулся к Мишке. - Михайла, что там у вас?
   - С той стороны еще четверо вылезли, все убиты. У нас один убитый - Меркурий. Пятеро раненых, двое - тяжело: Демьян и Артемий. Кузька - в ногу, не опасно, но ходить не может. Роська тоже, наверно, какое-то время полежит, но для жизни не опасно. Матвей цел. Петра я за Настеной послал, мать сказала, что Демьяна можем не довезти.
   - А сам? - Дед кивком указал на мишкину перевязанную голову.
   - Царапина. - Мишка поймал себя на том, что произнес это слово точь-в-точь, как герои советских фильмов о Великой Отечественной Войне.
   Дед покивал каким-то своим мыслям и задал новый вопрос:
   - Чего Петруха на санях-то? Верхом быстрее.
   - Как он верхом ездит, я не знаю, а в пустых санях почти так же быстро.
   - Ладно, вон того видишь? - Дед указал на одного из лежащих лесовиков. - Стащи с него бронь и свяжи. Если начнет дергаться, добавь ему, но не убивай.
   Лежащий навзничь лесовик был уже не молод, голова и борода были больше, чем наполовину седыми. Кажется, это был как раз тот, последний из трех всадников, с которым дед схватился грудь в грудь. Шлема на голове у него не было, а вся левая половина лица превратилась в один сплошной синяк, видимо, дед приложил его мечом плашмя. С трудом ворочая тяжелое тело, Мишка принялся стягивать с него кольчугу.
   Дело шло туго, а тут еще очнулся и снова завопил пленный. Мишка не сдержался и кинул взгляд в его сторону. Немой, ухватившись за хвостовик болта, торчащий из бедра лесовика, тихонько покачивал его в ране. Почувствовав приступ тошноты, Мишка поспешно отвернулся и принялся с остервенением сдирать кольчугу со своего "клиента". Потом поискал, чем связать, ничего не нашел и стянул ему руки, локоть к локтю, его же поясом.
   Молодой мужик, которого пытал Немой, начал, наконец, говорить. Из его сбивчивого, прерываемого стонами и всхлипами рассказа, выяснилась весьма неприглядная история. Оказывается, отправка двух сотен княжьей дружины на погром языческого капища и расположенного невдалеке от него городища, не осталась незамеченной. Весть о карательной экспедиции разнеслась по лесам гораздо быстрее, чем двигалась княжья дружина. Древлянские и дреговические роды, рассчитывая, что с двумя сотнями общими усилиями удастся совладать, решили послать помощь. Из Куньего городища тоже вышли двадцать шесть мужиков, владеющих ратным искусством.
   Несмотря на то, что княжья дружина, неся потери в засадах и ловушках, двигалась через лес медленно, к основным событиям отряд из Куньего городища опоздал. На месте капища и соседнего поселения они обнаружили только трупы и головешки. Командир отряда не пожелал возвращаться домой и повел своих людей по следу уходящего войска, и на какой-то лесной поляне они настигли отставший от основной группы обоз с ранеными дружинниками, охраняемый всего десятком ратников. Всех: десяток охраны и три с лишним десятка раненых и два десятка обозников истребили поголовно, потеряв при этом восемь своих убитыми и пятерых ранеными.
   Пеший отряд превратился в конный, в избытке снарядившись трофейным оружием и доспехами. Можно было уже возвращаться домой, но командир решил, что даже в половинном составе, они еще могут пощипать княжьих людей и снова погнал лесовиков по следу. Дружину они не догнали, но встретили земляка, который шел из Княжьего погоста, и рассказал, что видел там демона, много лет назад укравшего из городища дочку командира отряда.
   После этого известия Славомир - командир лесовиков - словно взбесился. Не остановило его даже то, что трое из пятерых раненых были очень плохи и могли умереть. Двое, в конце концов, и умерли, но преследования дедова каравана это не остановило. Сегодня они сошлись...
   - Так, значит... раненых резали, паскуды... Андрюха, кончай его!
   Немой вырвал из бедра лесовика болт и с размаху всадил его мужику в глаз. Крик оборвался. Михайла торопливо зачерпнул горсть снега и засунул себе в рот. Не помогло, на какое-то время он, сотрясаемый приступами рвоты, перестал воспринимать окружающее.
   - Ну что, внучок, думаешь настоящую войну увидел? - Услышал Мишка над собой голос деда. - Эк тебя скрутило! Нет, это еще не война, внучек, так - стычка. На настоящей войне пацанам с игрушками делать нечего!
   "Напалма ты не видел, старый хрен, и ковровых бомбардировок. Я, правда, тоже - только по телевизору, но зато на себе попробовал, как это бывает, когда израильский штурмовик с кормы на твой пароход заходит, а в трюмах пять тысяч тон артиллерийских снарядов лежат. Игрушки, говоришь?".
   - Вы с Андреем семерых уложили, мы тоже - семерых. Кузька один раз выстрелил, вот как раз в этого, а Демьян вообще ни разу. Вот тебе и игрушки.
   - Это ты - в одиночку шестерых?
   - Одного Роська - кистенем, еще одного - Петька помог, остальных я!
   - Кхе! Самострелы... надо же... ладно, Андрюха, давай этого!
   Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.
   - Здравствуй сватьюшка Славомир, давненько не встречались. - С людоедской ласковостью пропел дед. - Годков десять, а то и поболее.
   - Корзень, что б ты сдох! - Отозвался связанный мужик.
   "Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть...".
   - Ну, сдохнешь-то, как раз, ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.
   - Не пугай, христианин, Светлые Боги...
   - Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям. - Не дал Славомиру договорить дед.
   - Что ты, христов выблядок, про наши обычаи...
   - Знаю! - Снова перебил Корней. - И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон, три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от Светлых Богов славянских!
   - Врешь, Корзень! - Мужика аж трясло от ненависти и бессилия. - Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!
   - Однако родила! Крест Святой Животворящий сильнее волхования оказался! - Дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. - А теперь, получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!
   Три коротких взмаха меча и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.
   - Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! - Торжественно возгласил дед. - Андрюха, режь ему подколенные жилы!
   Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.
   - Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! - Продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятье.
   - Корзень, будь ты прокл...
   Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.
   - Не извергнешь более хулу и проклятье! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!
   Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь, оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника - на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень, и побрел назад по кровавому следу.
   "XII век... Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни... Все умещается в одном месте - ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом есть, Славомир, ведь, пощады не просил, понимал, на что шел. Кто-то из великих поэтесс, помнится, написал:
   Как хорошо, что есть еще мужчины,
   Которым совестно таскаться по судам.
   Да полноте Вам, сэр Майкл, так ли вы рассуждали бы, в случае победы лесовиков? Сомнительно, ох сомнительно. И Славомир тоже хорош, какой командир обречет на смерть раненых подчиненных, ради удовлетворения личной мести? Дерьмо он был, а не командир! Люди ему доверились, а он...".
  
   - Михайла, Михайла! Да очнись ты! Андрюха, кажись, перебрали мы, не в себе парень.
   Мишка вдруг обнаружил, что стоит столбом напротив деда с Немым, держа Рыжуху под уздцы и совершенно не помнит, как он пришел сюда из леса.
   - Слышу я, деда, не бойся, не свихнусь. Андрею ногу перевязать надо, я мать позову.
   - Не надо, перевязали уже. Теперь Настену надо ждать, у Андрюхи в ноге кончик жала обломился, плохо отковали, болотники косорукие. Настена вытащит, сами только расковыряем без толку. Ты это... Про Славомира - никому ин слова. Незачем Татьяне знать, что я отца ее... Понял?
   - Понял, никому не скажу. - Пообещал Мишка.
   - А если спросят: "За что казнили?" - Не успокаивался дед. - Скажешь, что за раненых дружинников.
   - Угу, за злодейство.
   - Верно. - Дед вытянул шею и оглядел обоз. - Там, у саней, кто-нибудь шевелится способен?
   - Матвей цел. - Начал было Мишка, но понял, что больше уцелевших нет и неуверенно добавил: - У Митьки лоб рассечен, но, может быть, ничего. Посмотреть надо.
   - Иди, дашь им самострелы и тащи сюда, я пока коней поймаю. - Дед озабоченно оглянулся на лес. - Надо обоз ихний брать, там еще трое остались.
   - Не смогут они из самострелов, деда... - Попытался возразить Мишка.
   - Делай, что говорю! Давай, шевелись!
   Мишка побрел к саням. Мать с помощью Матвея подсаживала в фургон держащегося за грудь Артемия. Крови видно не было, похоже, что так же как и у Роськи, стрела завязла в кольцах доспеха, но поддоспешников у ребят не было, и удары стрел ничего не смягчило.
   - Мама, как там Митя, верхом ехать сможет?
   - Да ты что? Он и стоять-то не может, шатается, как пьяный. Я его положу с Артюшей и Демой.
   - Как они?
   - Дема плох, Настену бы дождаться... - Голос у матери прервался.
   Мишка только вздохнул, здесь он помочь ничем не мог.
   - Мама, я Матвея забираю, в лесу еще трое татей остались, надо добить. Матвей! Бери Демкин самострел и давай со мной!
   Из-за саней вылез скрюченный Роська.
   - Минь, я тоже с тобой!
   - Нет, ты верхом не сможешь. - Мишка всем своим видом продемонстрировал, что не намерен выслушивать возражения. - Тебе другое дело: посадишь Кузьму так, чтобы он мог самострелом воз с ранеными прикрыть. Сам будешь рядом - заряжать. Понял?
   - Я и сам могу из самострела, мне ребята давали попробовать.
   - У Кузьмы лучше выйдет, он, даже к доске пришпиленный, и то одного татя завалил. - Мишка повысил голос. - Делай, что говорю!
   - Слушаюсь, господин старшина!
   - Вот, другой разговор. Матвей, готов? Тогда пошли.
   Дед недовольно оглядел подошедших пацанов.
   - Михайла, ты чего только одного привел, где второй?
   - Лежит, больно крепко по лбу досталось. Я, когда в шлем попало, еле на ногах устоял, а ему в лоб, повезло, что живой.
   - Ладно, тогда. - Дед с сомнением поглядел на Матвея - Матюха, верхом-то сумеешь?
   - Могу, вообще-то, но не очень... - Матвей с опаской покосился на коней.
   - Научишься. - Отрубил дед. - По коням!
   Всего минут через пять неспешной рыси след привел к поляне, на которой сгрудились десятка полтора запряженных саней и конский табунок голов в двадцать. Сани были завалены оружием, доспехами, одеждой, седельными сумками и прочим имуществом раненых дружинников и их охраны. На одних санях лежали два трупа, видимо, те самые раненые, которые умерли в пути. А на соседних - еще один покойник, похоже, скончавшийся совсем недавно. Еще двоих лесовиков не было, но от поляны в глубь леса уходил свежий санный след.
   - Смылись, будем догонять! Галопом! Вперед! - Скомандовал дед.
   Снегу в лесу было лошадям почти по брюхо и они шли тяжелыми короткими прыжками. Мишкин конь оказался сильным и совсем свежим, да и всадник был не тяжел, поэтому Мишка, сам того не ожидая, возглавил погоню. Следом гнал своего коня дед, а Матвей сразу же стал отставать, наездником он оказался, и правда, скверным. Гнать, так гнать! Мишка, уворачиваясь от нависающих ветвей, пригнулся к конской шее и все подгонял и подгонял жеребца, временами срезая петляющий между кустов и деревьев санный след.
   Наконец впереди показались сани с беглецами. Один, стоя в санях во весь рост нещадно нахлестывал лошадь левой рукой, вместо правого запястья и него была замотанная тряпками культя. Второй лесовик, с перевязанной головой, лежал неподвижно. Мишка приблизился, почти вплотную, и выстрелил в спину возницы, тот выгнулся и упал назад, прямо на лежащего односельчанина.
   Еще несколько скачков и конь поравнялся с санями. Мишка уже начал прикидывать: спрыгнуть ему в сани, попытаться схватить лошадь под уздцы или просто дождаться, пока никем не понукаемая скотина остановится сама, как вдруг второй лесовик поднялся во весь рост и взмахнул кистенем. Удар пришелся коню между глаз, ноги у жеребца подогнулись, Мишка вылетел из седла и головой вперед ухнул в снег, не долетев, слава Богу, всего с полметра до ствола здоровенной сосны.
   Глубокий снежный покров смягчил падение, Мишка протерев глаза только и успел заметить, как мелькнул между деревьями круп дедова коня. Оглянулся назад, Матвея не было, пошарил в снегу, нашел самострел. Матвей так и не появился. Пришлось идти назад. Коня Мишка нашел за вторым поворотом. Зацепившись поводьями за кусты, он понуро стоял, опустив голову, седло было пусто.
   "Так, куда едем? Искать Матвея? Снег глубокий, сильно расшибиться он не мог, след четкий, выберется назад пешком. Едем за дедом".
   Дед и сани с лесовиками обнаружились довольно быстро. Мишка, после всего увиденного сегодня, думал, что его уже не проймешь ничем, но то, что открылось его глазам... Никем не управляемая лошадь умудрилась завязнуть вместе с санями в кустах и теперь дергалась, пытаясь убежать от того, что творилось позади нее. В санях лежали даже не изуродованные трупы, а какое-то кровавое месиво, а дед, выкрикивая рыдающим голосом что-то неразборчивое продолжал истерично полосовать мечом то, что несколько минут назад было человеческими телами. Снег, кусты, круп лошади и сам дед были густо заляпаны красным, во все стороны летели кровавые ошметки и куски дерева от саней, а дед все рубил и рубил.
   "Да, сэр, солдатская истерика - это вам не битье тарелок на кухне, близко лучше не подходить".
   - Деда! Деда!!! С ума сошел, старый. Сотник Корней!!! Блин, да угомонись ты! Корзень!!! Мать твою!!!
   - А? Мих... Михайла... Внучок...
   Дед уронил за спину, занесенный для очередного удара меч, и осел в пропитанный кровью снег.
   - А я думал... Мишень... ка...
   Мишка отвернулся, смотреть на дедовы слезы, почему-то, показалось страшнее, чем на то, что дед натворил с лесовиками.
  

* * *

   Матвея нашли на полдороге к поляне с разбойничьим обозом. Пацан пошатываясь брел, зажимая одной рукой распоротую, чуть ли не до самого уха, щеку, другой рукой держа волочащийся по снегу самострел.
   - На ветку напоролся. Но смотри, Михайла: молодец оружия не бросил. - Одобрительно произнес дед. - Правильно мы, все-таки ребят к себе взяли. Подсади его в седло, сам не залезет.
   - Деда, сани и лошадей на поляне оставим или к дороге сведем?
   - Лошадей надо к дороге, до темноты не уедем, наверно. Не дай Бог волки заявятся, на кровь-то. Ты вот что: выкини покойников, и на их санях дровишек подвези, костер запалить надо. - Дед длинно вздохнул и ссутулился в седле. - А мы с Мотей поедем, устал я что-то.
   "Ничего удивительного. Почти любой дедов ровесник из ХХ века загнулся бы и от половины его сегодняшних приключений. Странно, что у меня-то крыша не поехала... Но как он Славомира... И где здесь логика? С одной стороны заявляет, что Крест Животворящий сильнее волхования, а с другой - казнит, за пролитие родственной крови, по языческим обычаям. Вот и думай... Хотя, сказано же: "Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой". Славомир с нами по языческим обычаям разобраться желал, в соответствии с ними же и получил.
   Удивительно другое: как мы сегодня вообще выжили? Да, луки у лесовиков слабоваты, да, в конном бою против профессионалов у них шансов не было, но все же... Если бы третий мужик, вылезший из леса с нашей стороны не сунулся бы в фургон, а попер бы на нас с Петькой, быть нам покойниками. А если бы и под дедом, так же, как под Немым убили коня, он на одной ноге не отбился бы. Немого завалили бы следующим, а больше воевать и не с кем было. Кузьку уже пришпилили, а Демьян без сознания лежал. Все решили два обстоятельства: глупость того мужика и дедово воинское искусство. Ну, еще, конечно, то что славомировы люди пацанов за бойцов не посчитали. Да и кому бы в голову пришло, что три сопляка четверых матерых мужиков ухайдакают, а потом и еще троих? Нет, не только в везении дело! Моя Младшая стража, когда всех вооружим и обучим, будет по настоящему опасна, именно своей непредсказуемостью. А до осени выучим. Ребята замечательные. Кузька, уже пробитый стрелой, умудрился точный выстрел сделать, Петька выручил меня в самый пиковый момент, Роська, как будто родился с кистенем, между прочим, уже второго бандюгу у меня на глазах кончил. У Мотьки тоже характер чувствуется: на полном скаку башкой об сук, а оружия не бросил.
   Демке не повезло... Надо было ожидать: если одному из близнецов постоянно не везет по мелочам, то второму, рано или поздно не повезет по полной программе - баланс вероятностей в таких парах, обычно, соблюдается неукоснительно. Только бы выжил... Петька, наверно, добрался уже, значит, скоро Настена приедет".
  

Глава 2

  
   Дел оказалось невпроворот: развести костер, рассадить около него раненых, способных, хотя бы, сидеть, накормить людей, задать корму лошадям, в том числе и приведенным из леса, поставить сани, на всякий случай, в круг... Мишка даже не представлял себе, как много всего нужно сделать, и как со всем этим управиться в одиночку. Сначала он хотел приспособить к приготовлению пищи Кузьму, но тот и сидеть-то мог только на одной половине задницы. Роська, из-за боли в спине, тоже не мог наклониться над котлом, и кашеварить пришлось Немому.
   Неожиданно, помогать Мишке взялся Матвей. Даже из-под повязки было видно: вся левая сторона лица у него опухла так, что даже закрылся глаз, но двигался парень уверено и Мишкины распоряжения выполнял толково. Наконец, каша упрела, и Мишка задумался: будить ли деда, который, завернувшись в тулуп, задремал, сидя в первых санях, как вдруг, раздался голос Роськи:
   - Кто-то едет!
   По дороге, со стороны Ратного летели наметом два всадника, когда кони приблизились, стало видно, что всадник только один, а второго коня он ведет в поводу. На Настену это было совсем не похоже, и Мишка попятился к костру, около которого он оставил свой самострел. Всадник, видимо, тоже проявил осторожность и, остановив коня примерно на расстоянии одного перестрела, начал разглядывать открывшуюся перед ним картину. Посмотреть, конечно, было на что: кровь, трупы, укрывшиеся за поставленными в круг санями, люди... Мишка заметил, что около ног коня крутится, то и дело поднимая голову и принюхиваясь, собака.
   "Ничего не учует - ветер в нашу сторону... Блин, да это же Чиф!".
   - Чиф! Чиф! Ко мне!
   Конечно, видят собаки плоховато, чутью может помешать ветер, но уж голос хозяина пес узнает из тысячи голосов. Как Чиф рванул с места! Можно было подумать, что это не он, только что, пробежал за скачущими во весь опор конями полтора десятка верст! Мишка был мгновенно сбит с ног и облизан чуть ли не с головы до пят.
   - Чиф, псина ты моя, соскучился, хороший мой, даже и не обижаешься, что оставили тебя привязанного... Ну, хватит, я тебя тоже люблю, перестань... Да дай ты на ноги подняться!
   Мимо протопали по снегу копыта коней, Мишка обернулся и увидел дядьку Лавра и сидящую у него за спиной Юльку.
   "Надо же! Второй раз Лавр водителем скорой помощи работает и опять Юльку, вместо Настены привез. Да что ж он вытворяет-то? Ну, дает! У всех на глазах... ох, дед ему и устроит!".
   Увидев вышедшую из фургона с тяжелоранеными мать, Лавр соскочил с коня и стиснул ее в объятиях.
   - Аннушка, свет мой... живая!
   - Отпусти, дурень, люди же кругом!
   - Живая, а я уж думал...
   - Да отпусти ж ты! Совсем очумел!
   "Отпусти, отпусти, а сама не вырывается. Кхе, как говорит лорд Корней. А вот и он, легок на помине. Ну, что-то будет!".
   - Лавруха! Ополоумел? Анька, а ты чего тут... Кхе! Пошла к раненым! И ты тоже! Сын еле дышит, а у тебя одно на уме! Совсем сдурели, мне тут только ваших... этих самых... не хватает!
   Дед явно сам растерялся от бурного проявления страстей и не знал, как себя вести. В конце концов, разозлившись, не столько от недопустимого поведения сына и невестки, сколько от собственной растерянности, схватил Лавра за ухо и оттащил от "предмета обожания".
   - Иди, там он, Анька, покажи... Тьфу! Тут беда, а им все... Михайла, а ты чего вылупился? Хватит на снегу сидеть! Ну что за народ, только б целоваться, у этого бабы нет, так он с собакой! Помог бы лучше лекарке с коня слезть, столько верст охлюпкой проскакала, весь зад отбила, бедная!
   Юлька, действительно, сидела, вцепившись в заднюю луку седла, бледная, с закушенной губой.
   "Конечно, таким аллюром, без седла и стремян, тут и мужика здорового умотало бы. Руки, наверно, трясутся, как она лечить-то будет?".
   - Юля, давай, слезть помогу. Давай руки, осторожненько. Чиф, не мешай!
   - Ой!
   На ногах Юлька не удержалась и обвисла ни Мишке всей тяжестью.
   - И эти обниматься, да что ж это такое-то! - Снова завозмущался дед. - Совсем с ума посходили!
   - Деда, она стоять не может!
   - Сидеть - тоже! - Уверенно заявил Корней. - Подержи ее пока так, сейчас я тулуп постелю, пусть приляжет, все равно с нее прямо сейчас толку не будет.
   Мишка помог Юльке улечься на живот, потоптался рядом и не нашел ничего лучше, чем спросить:
   - Есть хочешь? У нас каша, как раз, поспела.
   "Что Вы несете, сэр, какая каша? Похоже, лорд Корней прав - все свихнулись!".
   - Что у тебя с головой? - Поинтересовалась Юлька.
   - Царапина, стрелой зацепило слегка.
   - А я думала - мозги вышибло. Какая мне сейчас каша?
   Юлька оставалась Юлькой даже в таком плачевном состоянии.
   - Тогда, хочешь, меду принесу? Или вина, у нас есть.
   - А чего праздновать-то будем? - Юлька приподнялась на локтях и огляделась. - Что у вас тут случилось?
   - А что, Петька не рассказал? - Холодея от ужаса спросил Мишка. - Он что, не доехал?
   - Это тот парень, что ли? Да он вообще ничего толком сказать не мог.
   - Почему?!!
   - Потому, что грохнулся где-то. Нашли, кого послать, с санями управиться не может!
   - Что значит: грохнулся?
   - А то и значит! Его лошадь в село приволокла: сани поломаны, голова разбита, правая рука сломана. Мать роды принимала, так бабы меня позвали. Сказали: "Бредит". А я как услышала про зеркало...
   Юлька неожиданно всхлипнула.
   - Дура-а-ак... я думала его уже и в живых... а он - кашу...
   - А кто ж тогда Петьке про зеркальце сказал, если меня уже... того? - Мишка почувствовал, как его отпускает страх за судьбу Петра.
   - Дура-а-ак! Мы думали вас всех... он один спасся...
   - Ага, я - дурак, а вы - умные - вдвоем, без оружия, что б вы тут делали, если нас и в самом деле...
   - Чурбан, бесчувственный, не понимаешь ты ничего!
   Мишка вдруг понял, что впервые в жизни видит Юльку по-настоящему плачущей. Дочка лекарки и плач казались ему, до сих пор, вещами несовместными, как гений и злодейство по Пушкину. И, несмотря на то, что запас эмоций на сегодня, казалось, был исчерпан полностью, Мишка вдруг почувствовал некоторую стесненность в горле.
   - Кхе! - Из-за саней вырулил дед, держа в руке глиняную кружку. - На-ка, девонька, выпей, быстрее в себя придешь. У нас раненых полно, а тут еще и лекарку лечить приходится. Пей, пей: и согреешься и успокоишься.
   - Деда, они не знали ничего! - Поспешил сообщить Мишка. - Петька по дороге разбился, лошадь его без памяти...
   - Да слышал я, слышал. Когда мать-то твоя, девонька, подъедет?
   - Не скоро еще, Корней Агеич. Там роды тяжелые, пока закончит... Но тетка Татьяна сани готовит и Анька-младшая тоже. А дядька Лука свой десяток поднимает, я слышала, как он говорил, чтобы все в бронях...
   - Татьяна, говоришь, сюда едет? - Дед обернулся к фургону с ранеными и заорал: - Лавруха, а ну, быстро ко мне! Лавруха!
   Не дозвавшись сына, дед шустро поковылял к фургону сам.
   "Испугался, что Татьяна братьев опознает, велит Лавру трупы прибрать".
   - Минь, чего это он? - Юлька с любопытством уставилась вслед деду.
   - Не знаю, ты пей, пей.
   - Ну да, а то я не вижу! - Фыркнула Юлька. - Не знает он! - От недавних слез уже и след простыл.
   - А с кем тут Татьянин муж только что обнимался? - Проворчал Мишка. - Но я же дурак, не понимаю ничего! Вот и не знаю.
   - Вкусно! - Юлька мгновенно сменила тему разговора. - Чего это он мне тут намешал?
   - Дай-ка попробую. Угу, вино, мед и теплой водой все разбавлено. Сейчас согреешься, и руки дрожать перестанут.
   - А ты откуда знаешь? - Подозрительно прищурилась юная лекарка. - Ты что, вино уже пил?
   - А ты как думала? Мы с Турове так загуляли!
   - Ой, врать-то!
   "А ну-ка, милейший, кончайте треп! Раненым ждать некогда".
   - Слушай, Юль, у нас раненых много. Только я и дед на ногах, ну, и мать еще. Ты скажи, что тебе нужно будет, мы приготовим пока.
   - Воды нагрейте побольше, чистые тряпки для перевязок понадобятся, - Юлька мгновенно сделалась серьезной. - А какие раны-то?
   - Самый тяжелый - Демка. - Мишка присел рядом с лекаркой, чтобы той не приходилось задирать голову. - Ему стрела почти подмышку слева попала. Не то кольчуга в этом месте послабее была, не то выстрел такой уж убойный оказался, но пробило, и наконечник между ребер прошел. Он, наверно, от боли руку прижал и обломил древко, мать наконечник вытащить не смогла. И еще один с железом в теле есть - Андрей. Но у него в ноге.
   - Резать придется, а у меня инструмента с собой нет. - Озаботилась Юлька.
   - А какой нужен? У нас кузнечный инструмент есть...
   - И что же ты ковать собрался?
   "Вот язва, прости Господи! Но лучше уж пусть язвит, чем плачет".
   - Да для тонких работ инструмент! Щипчики, там разные, пилки, сверлышки...
   - Показывай. - Распорядилась Юлька.
   Мишка хотел пойти за инструментом, но на глаза попался Матвей.
   - Мотя! Принеси-ка инструмент! Помнишь, когда Кузьку со стрелы снимали, там Петька клещи брал?
   Юлька снова приподнялась на локтях и завертела головой.
   - Мотя? И еще тот - в санях. Что за парни?
   - Мы из Турова пятерых ребят с собой везли, только одного убили... - Мишка с усилием сглотнул комок в горле. - А остальные все ранены.
   - Что, и Кузька?
   - Я же сказал: все, кроме меня...
   - Помню, помню. Ты-то - тоже покарябанный. Ох, как его...
   Матвея, действительно, сейчас даже родная мать не узнала бы, так опухло у него лицо.
   - Ну-ка, сядь сюда, я посмотрю! - распорядилась Юлька.
   Работоспособность возвращалась к юной лекарке прямо на глазах. Подействовал дедов коктейль, или сработала генетически заложенная профессиональная одержимость, но уверенность в голосе и в движениях к ней вернулись. Матвей с сомнением глянул на Юльку, потом вопросительно на Мишку.
   - Давай, давай, Мотя. Она хорошая лекарка, полгода назад меня чуть не с того света вытащила. Юля, посмотри сначала инструмент, пока ты Матвея пользуешь, я его прокипячу.
   - Ага, - Юлька оглядела разложенное перед ней железо - вот это, это и еще вот эти штуки.
   Пока Мишка набивал котелок снегом, пристраивал его над костром и объяснял Немому для чего надо варить железки, Юлька уже почти управилась с первым пациентом. Стоя на коленях, она заново перевязывала Мотьке лицо.
  
   Мишка стоял рядом, смотрел, как Юлька перевязывает Матвея, что-то воркует своим "лекарским голосом" и чувствовал, как откуда-то изнутри поднимается чувство нежности. Вроде бы, девчонка, как девчонка, тоненькая, даже хрупкая, обманчиво слабые на вид тонкие пальцы и запястья. Слабые, пока не почувствуешь на себе их тренированную лекарскую хватку. Чуть вздернутый носик, узкое лицо - ничего общего с круглолицей и толстоносой Настеной.
   Голова замотана серым шерстяным платком, из-под которого выглядывает перехватывающая лоб девичья повязка с вышитым красным узором. Шубейка, сшитая мишкиной матерью из тех самых волчьих шкур, подшитые кожей войлочные сапожки, сильно напоминающие обувку ХХ века с романтическим названием "Прощай молодость", разве что, без застежки "молния". Одежка удобная, добротная, но неброская, по Ратнинским понятиям, даже бедноватая, хотя лекарка Настена была отнюдь не бедна.
   Единственное, что отличало Юльку от остальных ровесниц (за исключением лекарской одержимости, естественно) - масть. Ратнинцы, как впрочем и дреговичи, с которыми за сто лет густо замесила свои гены ратнинская сотня, в подавляющем большинстве были блондинами различных оттенков: от белобрысой "соломы" до роскошной светло-русой "волны". Попадались и рыжие, но мало. А Юлька была шатенкой. Это-то и ставило в тупик сельских кумушек, безуспешно пытавшихся вычислить папашу юной лекарки.
   Толстая темная коса, резко выделяющаяся на фоне рубахи из беленого на солнце полотна, как магнитом притягивала взгляды сплетниц, порождая самые невероятные версии и предположения. Мишка несколько раз слышал разговоры о том, что Юлька прячет в своей косе отравленную (по другой версии - заговоренную) иглу, а тетка Варвара, не за страх, а за совесть исполнявшая в селе обязанности "желтой прессы", на полном серьезе утверждала, что лично наблюдала процесс превращения этой косы в ядовитую змею.
   И это Юлька-то, без раздумий готовая жизнь положить на алтарь медицины! Правда характер - как у тещи из анекдотов, а язык - незачем и косу в змею оборачивать.
   "И всё же, всё же, всё же... Эх, силушки еще не накачал, а то бы нес ее на руках, как дядька Лавр тогда нес через двор мать...".
   Романтическое настроение Мишке поломал Чиф, видимо решивший принять участие в оказании медицинской помощи. Ткнувшись мокрым носом в Юлькины руки и попытавшись облизать ту часть лица Матвея, которая еще виднелась из-под повязки, пес напугал своими жуткими клыками Мотьку, получил тычок локтем от Юльки, и очень довольный закрутился возле мишкиных ног.
   - Вот, смотри, - Юлька показала Мишке пропитавшуюся кровью занозу - почти до самого уха вошла.
   - Да, если бы осталась, плохо дело было бы. Благодари лекарку Матвей! Юль, тебе помочь подняться? Давай-ка.
   Мотька, мгновенно проникшийся к юной лекарке уважением, подхватил Юльку с другой стороны, и парни наполовину повели, наполовину понесли Юльку к фургону. Оказавшись внутри, Юлька сразу же начала отдавать распоряжения таким властным тоном, что позавидовал бы и сотник Корней:
   - Полог - откинуть, этих - вынести, Демьяна - к свету. Минька! Воз разверни, чтобы солнце сюда светило!
   - Во, дает! - Восхитился Мотька. - А со мной ласково так говорила, я даже боли почти не чувствовал...
   - Она умеет. Тащи-ка ее сумку сюда, на тулупе осталась.
   Пока возились, выполняя юлькины указания, вода в котелке закипела.
   - Минька! Долго еще железо варить? - заорал от костра Кузька.
   - Пока мягким не станет! Ты его помешивай, помешивай, да посолить не забудь!
   "Блин, с чего я веселюсь-то? Неужели юлькин приезд подействовал? Хотя, конечно, появилась лекарка, нашлось на кого переложить ответственность за раненых. А то, ведь, все время грызло беспокойство. Любят же люди, когда с них кто-то заботу снимает и берет на себя. А Юлька на себя брать умеет, не отнимешь...".
   - Чего, и, правда, солить?
   - Я вам посолю! - Юлька слышала все, что происходит вокруг, или вычленяла из окружающих шумов касающиеся ее темы. - Мотя, неси котелок сюда, только воду слей. Потом еще воды вскипяти, как можно больше.
   Мотька с энтузиазмом взялся за подсобные медицинские работы: пристраивал над костром всю имеющуюся в наличии посуду, запаривал в котелке какие-то травы, мотался за чем-то к саням. Дело пошло. Мишка с облегчением вздохнул и только сейчас почувствовал, как устал.
   - Деда, а ты мне такого же, как Юльке, не намешаешь? Что-то я умотался.
   - Тебе это нельзя, оно - для сугреву и успокоения, сразу в сон потянет. Иди, лучше, на мое место, так отдохни.
   "Лука свой десяток поднял... вот - действительно преданный деду человек. Этот в дедову дружину уйдет и людей своих за собой утянет. А лучники у него там собраны отменные...".
   Мишка сам не заметил, как задремал...
   - Минь, а Минь! Минь, проснись, тебя лекарка зовет.
   - А? Ты чего, Мотька?
   - Юля зовет, плохо там...
   Мишка, прихрамывая на затекшую ногу, кинулся к фургону.
   - Что, Юль?
   - Не могу! - В голосе Юльки было нескрываемое отчаяние. - Не получается, хотела, как тебя у Нинеи, и не смогла. Минька! Отходит он!
   - Так! - Мишка попытался придать голосу как можно больше уверенности. - Первым делом, успокойся. Потом попробуй еще раз.
   - Да я уже три раза...
   - Не ныть! Сделай глубокий вдох!
   - Миня...
   - Глубокий вдох, я сказал!!! Так, еще один. Еще. Теперь посмотри на солнце, сколько до темноты осталось?
   - Да, зачем...
   - Делай, что говорю!!! Сколько?
   - Часа два или... не знаю...
   - С какой стороны ветер?
   - Оттуда. Да зачем это все?
   - Чтобы отвлеклась. Теперь начинай все снова. Вспоминай, как Нинея учила. Не напрягайся, растекись, как вода, впитайся в него, почувствуй биение жизни.
   - ...Нет, Миня, он не такой, как ты. Не выходит, не чувствую его...
   "Не такой, как я? Да, Нинея что-то такое говорила, мол, почувствует разницу, когда другими займется. Вот и почувствовала... Что же придумать? Со мной-то она смогла. Может, через меня? Надо попытаться, других вариантов, все равно, нет".
   - Хорошо, попробуй через меня. Помнишь, Нинея рассказывала: женщина силу собирает, мужчина направляет.
   - Я же не умею так...
   - Некогда разговаривать, бери меня за руку! Да не так, пульс ищи!
   - Чего?
   - Жилку, где сердце бьется, вот я у тебя уже нащупал. Нашла? У тебя бьется быстрее, замедляй, а я попробую ускорить, чтобы одинаково бились. Теперь сливайся со мной, как тогда...
   "Есть! Что-то такое чувствую. Да, ощущаю ее эмоции... Блин, некогда разбираться, главное, что она, кажется, мне поверила".
   - Юля, вокруг море силы, она во всем: в воздухе, в свете, в людях, в деревьях. Ощути ее. Слышишь?
   "Не надо говорить, я и так понимаю. Да, сила есть, попробую зачерпнуть".
   "Ты... ты что, мои мысли читаешь?".
   "Нечего читать, это и мои мысли тоже, мы - одно. Не мешай".
   Мишка вдруг почувствовал необыкновенный прилив сил, ясность мысли, что-то еще, чему нет пока названия в человеческом языке. Казалось, он способен совершить что угодно: взлететь в воздух, свернуть горы, растопить снега.... Но ничего этого делать было не нужно, потому, что рядом - умирающий Демка, всю эту неизмеримо огромную энергию надо было отдать ему.
   "Получается, Юленька, какая же ты умница! Веди меня к Демке, мы сможем, вот увидишь!".
   "Вот. Чувствуешь?".
   Боль вонзилась в левую сторону груди, навалилось удушье, начало "уплывать" сознание.
   "Это же не я, это я его ощущаю... Господи, как тяжело...".
   "Мы вместе, мы справимся. Отдавай силу, Мишаня, туда, где хуже всего, только осторожно, понемногу".
   "Нет, не так. Организм сам знает, что надо делать, ему только не хватает энергии, а у нас она есть, много, очень много. Нет и это неправильно. Мы сейчас - единое целое, триединый организм, накачанный энергией. Мы справимся, только не надо мешать, я чувствую: не надо ничего делать, не надо ни о чем думать. Надо... надо уснуть, все должно происходить само. Да! Нинея говорила, что сон - лучшее лекарство. Мы засыпаем, мы ни о чем не думаем, мы ничего не ощущаем, мы...".
   Бац! Удар по лицу... еще один...
   - Да очнись же ты, пень! Минька!!!
   - Спать, надо спать...
   - Не надо! Все уже! У нас получилось!
   - Что? Ой, Юлька, ты чего?
   - Получилось! Демка жить будет!
   - Да? А чего тогда дерешься? Ну вот, то бьет, то целует. Все же хорошо?
   - Все хорошо, только ты не просыпался никак. - Юлька выглядела "на все сто" - глаза блестят, румянец во всю щеку, Мишка же лежал на дне фургона пластом, сил хватало только на то, чтобы разговаривать.
   - Так сон-то, какой приятный: сначала ты меня по морде била, а потом...
   - Могу еще!
   - Поцеловать? Давай, пока дед не видит!
   - По морде могу еще! - Юлька воинственно сжала кулачки. - Хочешь?
   - Ну, если тебе больше нечего мне предложить, согласен. Все-таки, знак внимания со стороны прекрасной дамы. Хоть такой.
   - Выметайся! У меня еще дел полно.
   - Ну, до чего же с тобой трудно: то бьешь, то целуешь, то зовешь, то гонишь... - Мишка попытался подняться. - Ой, Юленька, что-то меня ноги не держат.
   - Хватит придуриваться, ноги его не... Минька, да ты чего?
   - Пардон, мадмуазель, кажется, отъезжаю...
  

* * *

  
   Все повторялось. Мишка снова лежал с закрытыми глазами, медленно выплывая из забытья, а рядом тихо звучали женские голоса, и один из них был юлькиным. Все, как тогда - у Нинеи.
   - Я не поняла, мама, он какие-то слова говорил, то есть, думал... не по-нашему. Я не запомнила.
   - Ничего, помнишь, я тебе про заклинания объясняла? - Второй голос принадлежал лекарке Настене. Если не понимаешь смысла, то заучивать бесполезно.
   - Да, помню. Только я думала, что он силу в больное место направит, а он вдруг решил, что надо спать. Я пробовала перебороть, но он сильнее оказался. Ну... и уснули все. Сколько спали, не знаю, а как проснулась, то сразу к Демке. Смотрю, он дышит ровно, сердце бьется хорошо, и синюшность на лице пропала.
   - Значит, Миня правильно решил.
   - Да, только он не просыпался никак, я его еле растолкала. Он поговорил со мной немножко, потом опять что-то непонятное сказал и снова уснул. Странно как-то, мама. Я, как приехали, сама с лошади слезть не могла, ноги не держали, болело все. А после этого, как новенькая стала, хоть пляши. А он спит и спит.
   - Все правильно, доченька. - Мишка по голосу почувствовал, что Настена улыбается. - Бывают такие дела, которые женщину только бодрят, а мужики после них, как медведи осенью, норовят спать завалиться.
   - Какие дела?
   - Вырастешь - узнаешь.
   - Мама!
   - Не кричи на мать! Словами этого не объяснить, надо самой попробовать.
   - Чего попробовать? А-а, ты про это самое... так мы с Минькой только за руки держались!
   - А были одним целым. Ближе не бывает. Вы с ним теперь...
   - Кхе! - Не узнать голос деда было невозможно, даже с закрытыми глазами. - Настена! Ты парня-то моего перед отъездом посмотрела? Как он?
   "Блин! На самом интересном месте! Принесло же старого".
   - Правая рука сломана ниже локтя, но срастется, я думаю быстро. А остальное не страшно, полежит несколько дней и все.
   - Ну, слава Богу. - Дед облегченно вздохнул. - А Андрей?
   - А вот ему - лежать! - Голос Настены построжел. - Ногу не бередить, повязку два раза в день менять. Я приходить буду, смотреть. И костыли ему сделайте. Дурной он у тебя, дядя Корней, это ж надо додуматься, самому ножом железку из ноги выковыривать! Пусть Бога благодарит, если хромым не останется, а то и одноногим. Ты ему построже накажи: на костыли не раньше, чем дней через десять, и то, если все хорошо обернется. В общем, посмотрим, я каждый день наведываться буду.
   - Ага, вот, значит, как. Понятно. Ты, Настена, дочку похвали, всех моих пацанов попользовала, Демку, так и вообще, с того света достала. Изрядная лекарка растет! А это тебе, девонька, от меня, держи.
   - Ой, Корней Агеич, не надо... - Похоже, Юлька получала гонорар впервые в жизни. - Спасибо, я бы и так...
   - Кхе! Бери, бери, заслужила! Знала б ты, какой камень у меня с души сняла! Чуть не десяток битых пацанов посреди леса, и ехать нельзя. Да! Михайла тебе в Турове какой-то подарок припас, забыл, наверно, сразу отдать - не до того было.
   - А какой подарок?
   - А вот и не знаю! - дед откровенно поддразнивал Юльку. - Сам поднесет, тогда увидишь! А это вот - тебе, Анастасия Микулична, за изрядное воспитание дочки. Мне бы так ратников кто воспитывал, так моя сотня тысячи стоила бы!
   "Ларец растряс, старый. Ну, и правильно! Для такого дела не жалко".
   - Благодарствую, Корней Агеич! А за Демьяна внука благодари, это он придумал, как правильно лечить надо. Не прост у тебя внучок-то, дядя Корней. А?
   - И не говори, Настена, я, иногда, и не знаю даже... вот, опять! - Игривость в голосе деда сменилась недоумением. - Ну, кто его лекарскому делу учил? Слушай, а долго он еще дрыхнуть будет?
   - Пусть поспит, ему сегодня тоже досталось.
   - Да уж! Видела б ты, как его выворачивало... но шесть татей упокоил! Одного, так и вообще, ножом. Лисовинова кровь! Кхе! Ну, ладно, пойду я. Подарки-то не только от меня, все пацаны тебе, девонька, кланяются. Ты теперь у Младшей стражи, вроде, как святая заступница. Все за тебя - горой! Кхе! Что-то заболтался я с вами...
   Дед все никак не мог уйти, что-то его держало около фургона.
   - Ты это... Настена, ты с Татьяной разговаривала?
   - О чем?
   - Кхе! Да кто ж знает? Она ничего такого не говорила?.. - Дед умолк, Настена тоже молчала, видимо ждала пояснений. - Ну, - наконец решился дед - что мы земляков ее, того, побили. Может, кого из родичей опознала?
   - Нет, не говорила, да и не смотрела она на покойников.
   - А, ну тогда ладно... пошел я.
   С третьей попытки дед, все-таки, ушел. Наверно услышал, то, что ему было нужно.
   - Ну что, Михайла, наслушался? - Насмешливо произнесла Настена. - Давно же не спишь!
   - Что ты, тетя Настена, - Мишка неохотно разлепил глаза. - Я только что...
   - Минька!!! - Тут же ощетинилась Юлька. - Подслушивал?!
   - Ну да! Очень надо мне.
   - Ага! Мама, ты знаешь, что этот дурень учудил? Меня с души воротит, на ногах не стою, только и могу, что на животе лежать. А этот умник подходит и спрашивает: "Каши хочешь?".
   - Ха-ха-ха, ой, Минька, уморил! - Могучая грудь Настены подпрыгивала от смеха так, что видно было даже под полушубком. - Что? Ха-ха-ха, так и спросил?
   - Ага! Хи-хи-хи. - Юлька скалила передние зубы, как белка. - Как раз, говорит, поспела!
   Мишка почувствовал, что краснеет. История, действительно, получилась дурацкая. Но Юлька, язва такая!
   - Хи-хи-хи, я пятнадцать верст тряслась...
   - И, как раз, ха-ха-ха, к каше! Ой, не могу, ха-ха-ха!
   - Тетя Настена, Юля - под полог просунулась перевязанная физиономия Матвея - вы есть хотите? Каша, как раз...
   - Га-ага-га!
   Теперь ржали уже все трое. Мотька недоуменно уставился на смеющихся, пытаясь, видимо, сообразить: что ж это он такого смешного сказал.
   - Ох, ха-ха-ха, не могу, - Настена тряслась от смеха так, что билась спиной о стенку фургона - вы что... ха-ха-ха, сговорились?
   - Кормильцы! Хи-хи-хи, кашевары! - Дискантом вторила матери Юлька.
   - Мотя, гы-гы, не слушай... ох, блин, не слушай их, неси,... пока... ха-ха-ха... пока не остыла.
   - Вы чего? - Мотька тоже было начал неуверенно улыбаться, но помешала раненая щека.
   - Мотька, ха-ха-ха...- Настена дрожащей рукой попыталась утереть выступившие слезы. - Перестань,... помрем со смеху!
   У задней стенки беспокойно зашевелился и тихо простонал Демка. Смех мгновенно утих, и Настена с дочкой склонились над раненым.
   - Мотя, не обращай внимания, просто случай смешной вспомнили. Неси кашу, Юлька с утра е евши.
   - Ага, сейчас. Минь, с тобой десятник Лука чего-то поговорить хотел.
  

* * *

   На улице уже стемнело и рыжая борода десятника Луки светилась в отблесках костра, как глаз светофора. Во внешности лучшего лучника Ратнинской сотни отчетливо проявлялись черты предков-викингов: рыжими были не только волосы и борода, но даже брови и ресницы, лаза были светло-голубыми, а сам Лука высок и широк в кости. Своей скандинавской родословной он, похоже очень гордился и специально ее подчеркивал - волосы носил длинные, до плеч, а длиннющие, опускающиеся до груди усы, заплетал в косички.
   - А-а, Михайла! - Лука сидел вместе со своим десятком около костра, возле его ног Мишка увидел на снегу три окровавленных болта с поломанными перьями. - Ты поел? А то, у нас еще осталось.
   - Спасибо, дядя Лука, поел.
   "Это ж он из покойников мои болты вытащил. Специально ходил, смотрел. Не зря дед его хвалит - настоящий профессионал".
   - А скажи-ка, Михайла, - десятник поднял со снега мишкины болты - зачем ты перья из дерева делаешь? Они же ломаются.
   - А из чего делать?
   - Из кожи не пробовал? Если кожу правильно выделать, ничуть не хуже будут, и не сломаются.
   - Не думал, как-то, - Мишка пожал плечами - надо будет попробовать, только я кожу выделывать не умею.
   - Ничего, другие умеют. Расскажи-ка ты нам... да ты садись, чего стоять-то? Расскажи-ка ты нам, Михайла, как ты из своей игрушки шесть татей в бронях положил?
   - Пять. Одного я ножом, Петька помог.
   - Да? Это, который из вас?
   - Тот, что в село приехал.
   - А, ну ладно, пускай будет пять. Понимаешь, парень, даже хорошему лучнику положить в бою пять ворогов в доспехе - редкая удача. Не всякая стрела не всякий доспех пробивает, и ворог не стоит и не ждет, когда ты его продырявить соберешься. Он, вражина, наоборот...
   "Поехали... Всем хорош мужик, и десятник отличный, и лучный мастер, и умен, но говорливый, как магнитофон. Не даром же кликуха - Говорун. Вообще-то, для потомка викингов, черта не характерная... Хотя и у них были скальды - песельники-сказочники. Сейчас он мне все расклады стрелкового боя в красках опишет, еще какое-нибудь лирическое отступление сделает, случай поучительный из собственной практики приведет, а потом только я вопрос услышу. Послушать его бывает интересно, а часто и полезно, но только не сегодня. Ночь уже на дворе, почти".
   - ...А было против вас четырнадцать лесовиков. - Продолжал свой монолог Лука. - Засады они делать умеют, из лука белку бьют так, чтобы шкурку не испортить, да еще все в бронях. Как же это ты их?
   - Первых двух просто было - почти в упор. - Принялся объяснять Мишка. - Потом мы с Петькой...
   Слушали внимательно, хотя большинство в девятом десятке и составляли уже матерые, опытные мужики, прошедшие ни одну сечу. Мишка даже почувствовал себя кем-то вроде экскурсовода - "Посмотрите направо, посмотрите налево" - когда вслед за его жестами все головы поворачивались туда, куда он указывал. Вроде бы, рассказал все, но лука не успокаивался:
   - Так! А теперь поподробнее. Как ты, все-таки, уложил того лучника, он же тебе, поначалу, высунуться не дал. Что ты тогда сделал?
   - Лежа, из-за саней выстрелил.
   - Лежа?
   "Ну да, ты же в нашей армии не служил, ползать на брюхе тебя не заставляли, а из лука бьют только стоя или с седла".
   - Допустим, это - сани. - Мишка указал на свернутую попону, на которой сидел Лука. Я за ними спрятался и...
   - Погоди! - Прервал Мишку Лука. - Какой высоты была поклажа?
   "Дотошный, как налоговый инспектор, но так, наверно, и надо"
   - Мне по грудь было.
   - Ага! Тишка, дай щит. Нет, низко, седло подставь, а на него уже щит. Да, так и держи. Давай дальше, Михайла.
   - Я за поклажей спрятался, зарядил самострел...
   - Заряжай. Все, как было, показывай. На вот болт, все равно испорченный.
   Мишка проделал все манипуляции, потом лег на снег и высунулся из-за импровизированного укрытия.
   - Вот так. Он меня, наверно не заметил.
   - Нет! - Лука отрицательно покачал головой. - Такой стрелок все замечает. Но лежачего он опасным не посчитал. Все поняли?
   Десяток ответил своему командиру нестройным согласным ворчанием. Мишка понял, что мужикам действительно интересно и продолжил:
   - Ну, я подождал, когда он в другую сторону посмотрит, - продолжил Мишка - и стрельнул.
   - Вот! - Лука назидательно поднял вверх указательный палец. - Лежишь себе спокойненько, никто на тебя не смотрит, тетива на защелке, держать не нужно, а как случай выпал, раз и готово! Ну, признавайтесь, перестреляли бы Мишку на месте того лучника? Чего молчите? Правильно, любого бы из вас он положил. И меня бы положил, потому что, я в его сторону и глядеть бы не стал: лежит, ну и пусть себе лежит. А потом он из-за тех же саней еще одного стрельнул, и еще одного - на полном скаку, с седла. А кто из вас, Михайла, тому, который вон там лежал, болт в глаз засадил?
   "Вообще-то, в ногу, а в глаз уже Немой "пересадил", но это все мелочи".
   - Кузьма. Он только один раз выстрелить мог, ему стрела вот сюда попала и к саням пришпилила.
   - Вот! Слыхали? - Лука возвысил голос, хотя его и без того слушали внимательно. - Кто-нибудь из вас, к саням пришпиленный, выстрелить может? Да еще так точно! Не можете! Так, а теперь ты, Тишка, повтори то, что ты давеча трепал про детей и игрушки. Ну, я жду!
   Тихон, явно смущенный, потупился и невнятно пробормотал:
   - Да, ладно, дядя Лука...
   - Я жду! - Лука снова повысил голос.
   - Ну, винюсь, глупость ляпнул... Кто ж знал?
   - А не знаешь, так не болтай! Наказание тебе будет такое: пойдешь к Михайле Фролычу в ученики и выучишься стрелять из самострела так же, как он - с завязанными глазами, на звук.
   - Лука Спиридоныч!
   - Я еще не все сказал! Пойдешь к Лавру Корнеичу и выучишься делать самострелы, но не для пацанов, а для взрослых, чтобы рукой взводить.
   - Дядя Лука, так это ж...
   - Молчать, когда я говорю! Когда всему этому выучишься, возьмешь тех косоруких, которые лук освоить никак не могут, и обучишь их самострельному бою. Пора тебе, племяш, десятником становиться! Вот теперь - все. Можешь чирикать.
   "Блин! У него же и так целая мастерская по изготовлению луков - сам, два сына, три племянника, два холопа с женами. Теперь он еще и самострелы клепать наладится, и племянника в десятники пропихивает. Ну, силен Лука Говорун! А об авторском праве, Лука Спиридоныч, вы, конечно, и понятия не имеете. Или вид делаете?".
   - Лука Спиридоныч, самострелы - дело дядьки Лавра!
   - Знаю! Договоримся. А тебе, за обучение Тихона, даю десять самострелов для Младшей стражи бесплатно. Согласен?
   - Нет! - Мишка уже понял, что Лука пытается что-то для себя выгадать, используя эффект неожиданности, и решил поторговаться, все-таки, племянник купца. - Двадцать самострелов, но не за обучение, а за станок, на котором болты вытачивать можно. Быстро, и все одинаковые.
   - Двенадцать!
   - Восемнадцать!
   - Четырнадцать!
   - Шестнадцать!
   - Пятнадцать!
   - И по десять болтов к каждому. По рукам?
   - По рукам! А за обучение чего хочешь?
   - За науку - науку, Лука Спиридоныч. В малой страже сейчас девять человек... восемь - одного убили. Ты их видел, ребята крепкие. Самострелы самострелами, а лучному бою тоже учить их надо. Ты - лучший у нас лучник, значит, Младшую стражу надо учить у тебя.
   - А не много захотел? Ты одного учишь, а я восемь?
   - Три возражения. - Быстро ответил Мишка - с Лукой надо было вести себя, как на парламентских дебатах. - Первое: добрые лучники есть и кроме тебя, а я - один. Второе: не все из восьми могут способными оказаться, тогда учеников станет меньше. Третье: скоро учеников станет еще больше, если с нами дело пойдет, остальных будешь учить за плату. Договоришься с дедом. И еще: на первых порах, самым простым вещам учить, конечно, будешь не сам, Тихона заставишь. Я не против, был бы толк.
   - Купцом бы тебе быть.
   - А я и так купцов племянник.
   - Вот! - Лука снова поднял вверх указательный палец. - Видите, каких парней Корней Агеич воспитывает? Вырастут, кому вы, охломоны, нужны будете? Они и воинами станут, и науки превзошли, и торговать могут, и ремесла знают. А Никифор - дядька его? Он на своих ладьях, как нурман: где торгует, а где и на щит взять может, а если ему Корней Агеич ладейную рать выучит...
   "Опять поехал! И правильно, ведь, все понимает, умен черт. Какой помощник для деда, и чего тот за Данилу держался? Но монолог надо прерывать, конца не видно".
   - Дядя Лука, хочешь, еще одну интересную вещь подскажу?
   - Не перебивай старших! Гм, о чем это я? Ладно, чего запросишь за свою интересную вещь?
   - Ничего. Это за то, что ты нам на помощь десяток поднял.
   - Обижаешь! Я тридцать восемь человек привел.
   - Прости, не знал. Значит, если что, дед может почти на четыре десятка рассчитывать.
   - Что "если что"? - Сразу же насторожился Лука.
   - В жизни всякое бывает. - Туманно отозвался Мишка.
   - Темнишь, парень.
   - Так не на исповеди.
   - Э! Забыл, что со старшим разговариваешь?
   - Помню, что говорю с умным человеком, который понимает больше, чем сказано.
   Возле костра повисла неловкая пауза. Лука сверлил взглядом корнеева внука, Мишка упорно не отводил глаза, хотя знал, что грубо нарушает правила общения младшего со старшим. Глаза следовало опустить и молчать, дожидаясь, пока Лука не заговорит первым. Было видно, что десятнику очень хочется вразумить нахального сопляка - оплеухой или чем-либо подобным, но он сдерживается.
   Наконец Лука, видимо что-то решив для себя, прокашлялся и покрутив головой, произнес:
   - Вот, что, Михайла... Анька дедову походную палатку привезла, вон она стоит. Давай-ка я тебя до нее провожу.
   "Все проспал. Куча народу приехала, какие-то дела, похоже, решаются, а я дрых, как суслик".
   Отойдя от костра так, чтобы никто не мог их услышать, Лука остановился.
   - Что ты там говорил про то, что скоро учеников прибавится?
   - Туровские купцы будут присылать на обучение сыновей или других родственников, чтобы потом свой человек охраной командовал. Если дело пойдет, то потом к каждому из них пришлют по десятку, чтобы командирский навык приобрел.
   - Угу...- Лука покивал головой. - Умен Корней, ничего не скажешь. Под это дело можно... всякое можно. Умно, умно. Когда привезут?
   - Собирались по первой воде, но один уже есть - тот самый Петька, он сын купца Никифора, материного брата.
   -А плата за обучение, какая будет?
   - Еще не знаем, ты вот, сколько запросишь?
   - Гм, подумать надо. Хорошее дело, я с Корнеем обговорю. Теперь другое. - Лука оглянулся на костер, возле которого сидели его люди и понизил голос. - Корней, надо понимать, не только купеческих детишек учить собирается?
   - Верно, Лука Спиридоныч.
   - Ну, и?
   - Сотня медленно умирает, вместе с ней и все...
   Железные пальцы Луки смяли в комок полушубок на груди под самым горлом, Мишка почувствовал, что ноги отрываются от земли.
   - Ты что болтаешь? Удавлю, щенок...
   Мишка потянул из ножен кинжал, но вторая рука Луки захватила его запястье, как капкан.
   - Кусаться надумал, сученок? Я тебя...
   Второй кинжал коснулся шеи десятника. Лука мгновенно выпустил Мишку и отпрянул. Сделано это было так быстро, что Мишка даже не сразу понял, что свободен.
   - Хитер! - Лука слегка пригнулся и расставил в стороны руки. Не доставая оружия предложил: - Ну, давай поиграем.
   - Горло прикрой, дядька Лука, и глаза, мы в эти места бить приучены. В Турове троих татей так упокоили, а четвертого изуродовали.
   - Ага! - раздался из темноты Мотькин голос. - Мишка ему ухо отсек.
   - А тутошнего зарезанного ты сам видел. - Добавил с другой стороны Роська. - Старшину Младшей стражи раками не трогать!
   - Р-р-р
   - Чиф, рядом! Сидеть! - Мишка ухватил пса за ошейник.
   "Лука - профессионал. Вырубить трех пацанов голыми руками для него не проблема, даже с риском, что кто-нибудь из них может успеть полоснуть ножом, но Чиф - это серьезно. Если он повиснет на руке или, не дай Бог, доберется до горла,... пусть даже только с ног собьет,... зарезанного татя Лука сам видел".
   - Сидеть! - Точно таким же тоном, как Мишка на Чифа, Лука прикрикнул на зашевелившихся у костра мужиков. - Шутейно мы...
   - А щенком меня не зови! Моя мать не сука! - Мишка немного помолчал. - Все еще хочешь играть, Спиридоныч?
   - Поиграли уже. - Лука сплюнул в сторону. - Младшая стража выиграла.
   - Вира с тебя, дядя Лука. Выслушаешь меня, но рукам воли не дашь.
   - Гм. Ну, слушаю.
   - Сотня медленно умирает. Прибавки от своих почти нет, со стороны не берем. В первом же серьезном бою, сколько-то народу потеряем. А боев будет много - Владимир Мономах при смерти. В Турове сел Вячеслав, но если Киев Мономашичам не достанется... Дальше объяснять?
   - Не дите, понимаю. - Лука нервно дернул головой.
   - Если сгинет воинская сила, всему Ратному - конец. Пополнять сотню извне, сам понимаешь, не дадут. Единственный выход для сохранения и увеличения воинской силы - дружина боярина Корнея. Тот, кто пойдет к нему, останется воином, остальные будут платить за защиту. И вся округа тоже, куда достанем. На это и будем содержать войско. Ближникам боярским - деревеньки с холопами, дружине - корм и добыча.
   - Почему сам - Лука кивнул в сторону палатки деда - не говорит?
   - А ты бы сказал? С пацана же какой спрос?
   - Когда?
   - Медленно, постепенно. Князьям не до нас будет.
   - Понял. Ты того... не держи зла, погорячился.
   - Все понимаю, ты не первый.
   - Даже так? - Мрачное выражение лица Луки мгновенно сменилось настороженным. - А кто еще?
   - Ты бы ответил?
   - Хм, - Лука криво ухмыльнулся - вот тебе и Младшая стража: пацаны, игрушки. Передай деду: на четыре десятка может рассчитывать.
   - Передам.
   Лука развернулся и пошел назад, к своему костру, а Мишка по очереди оглядел Матвея и Роську.
   - Вы откуда взялись?
   - Крестная забеспокоилась. - Объяснил Роська. - Темно уже, а ты ушел, и нету.
   - Все слышали и видели, но мало что поняли. Так?
   - А чего это вы с ним... - начал, было, Матвей - Ничего не видели, ничего не слышали, понимать - нечего! - Быстро перебил Роська.
   - Верно мыслишь, капрал! Пока Демьян лечится, бери на себя десяток. Ребят постепенно, по мере выздоровления будем на учебу ставить. Ты - командуешь, Кузьма - учит.
   - Слушаюсь, господин старшина!
   - Как спина?
   - Полегчало. Юлия, не знаю как по батюшке, просто волшебница, а говорит как! - Голос у Роськи потеплел. - Я матушку вспомнил...
   Мотька ревниво засопел.
   - Со мной тоже... говорила.
   "Поздравляю, сэр, у Вас на глазах происходит формирование любовного треугольника. И углов, надо понимать, будет все прибавляться, она же со всеми профессионально поработала, а они - все сироты, ласкового слова не слышали с младенчества. Блин, пресекать надо в зародыше, только как?".
   - Ребята, вы на голос ее не очень-то ведитесь. Это - лекарское искусство: успокоить, приласкать, пожалеть. Лекарок этому с детства учат, и она так с каждым больным или раненым разговаривает, не только с вами.
   "Бесполезно... слушают, но не слышат. Только этого мне не хватало. Как их ножевому бою учить, если они из-за Юльки тут же резаться начнут? Ну, нет, лекарка моя любезная, сама напортачила, сама и исправлять будешь!".
   - Ладно, сами потом убедитесь. Сейчас, давайте, на ночь устраивайтесь. Роська, обойдешь всех, посмотришь, как устроились, потом мне доложишь. Я у деда буду.
   - Слушаюсь!
   Мишка, сопровождаемый Чифом, быстро зашагал к фургону. Как он и предполагал, все женщины собрались там. Как только Мишка сунулся по полог, разговор прервался и все головы повернулись к нему.
   - Тетя Настена, неприятность у нас, Юлька парней моих подпортила, может плохо кончится.
   - Что? Как это подпортила?
   Вопрос прозвучал строго, даже грозно, но было понятно, что строгость эта адресована не Мишке. Юлька тоже сразу все поняла и попыталась "отыграть" тему:
   - Минька, ты чего болтаешь, за кашу, что ли обиделся?
   Дело, однако, казалось Мишке очень серьезным, поэтому он, не глядя на Юльку, по-прежнему обращался только к Настене.
   - Ты же знаешь, как она голосом завораживать умеет, а ребята, все - сироты, ласковое слово и не помнят, когда в последний раз слышали. Мотька с Роськой уже волками друг на друга глядят, а постепенно и другие выздоравливать начнут. Обучим их оружием пользоваться, а они друг в друге дырок наделают.
   Бзынь! Подзатыльник, исполненный опытной лекарской рукой, мгновенно вышиб из Юлькиных глаз слезы.
   - Мама! Я же, как лучше хотела, они даже боли не чувствовали!
   - Все силу свою пробуешь? Я тебе что говорила?
   Бзынь!
   "Влипла подруга. А ситуация-то, такая же, как с моими ребятами. Дети же еще, а в руках сила: у них - оружие, у нее - власть над сознанием. Силы своей не понимают, страха не ведают, ответственности,... и слово-то такое им не известно. А то ли мы делаем, вообще? Не натворить бы беды, но и назад ходу нет. Думайте, сэр Майкл, управление персоналом - тоже наука".
   - Тетя Настена, она же не знала, что они...
   - Должна было понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она - такая сильная, да умелая!
   Бзынь!
   - Мама!
   Бзынь!
   Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:
   - Настя, будет тебе, мозги выбьешь!
   - Было б, что выбивать...
   "Нет, Настена и правда здорово разозлилась, надо как-то отвлечь. Ну-ка, сэр, спасайте прекрасную даму!".
   - Тетя Настена, можно сказать?
   - Что еще?
   - Если уж это... не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну, вот, мама у них у всех крестная, так может быть можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят, или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно...
   - Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? - Настена сердито глянула на дочь. - Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к пацанам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают: что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел...
   - Настя, - подала голос Татьяна - я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.
   - Михайла, - Настена обернулась к Мишке - сколько их у тебя всего?
   - Четверо.
   - А тот, что в село приехал?
   - Мамин племянник, Петькой зовут.
   - Мотю я бы взяла. - Уже помягчавшим голосом проговорила Настена. - Он Юльке толково помогал и ни крови, ни ран не боится, есть у парня склонность к лекарству. Да и этой - Настена кивнула на Юльку - полезно понюхать, как мужиком в доме пахнет.
   - Мама, да мужики все дурные, вонючие, грязные!
   - И этот? - Кивок в сторону Мишки.
   - А...
   - То-то же!
   Мишка, в который раз за день, почувствовал, что краснеет. Настена была беспощадна, как умеют быть беспощадными для дела, все хорошие врачи.
   - Мама, - Мишка просительно глянул на мать. - Роську бы у нас оставить, он мой крестник, да и относится ко мне...
   - Видела я, правильно говоришь, сынок.
   Татьяна, словно опасаясь, что ей не достанется ни один приемыш, торопливо вставила:
   - Значит, мне - двоих. Как их звать-то?
   - Артемий и Дмитрий. А дядя Лавр не рассердится?
   - Сам еще детей хотел, вот и будет ему... - Татьяна запнулась и принялась преувеличенно тщательно поправлять платок.
   - Тетя Настена, - снова обратился Мишка к лекарке - а можно еще одну вещь сказать? Так мы ребят приучим к заботе о них, а надо же научить и самим о других заботиться. У нас-то младшие есть: Сенька и Елька, а с остальными как?
   - Ну, говори уж, говори, вижу же, что придумал.
   - У нинеиных сук скоро от Чифа щенки будут. Если ребятам раздать и наказать, чтобы воспитывали...
   - Аня, парень-то у тебя... А? - Настена улыбнулась и протянула было руку потрепать Мишку по голове, но тут же испуганно ее отдернула - в фургон сунулся Чиф, которому видимо надоело ждать, когда хозяин снова обратит на него внимание.
   - Тьфу на тебя! Напугал, кобелина!
   Чиф лишь радостно оскалился в ответ Настене и попытался облизать хозяина.
   - Фу! Чиф, перестань! - Мишка принялся отпихивать от себя пса. Женщины, глядя на эту борьбу, разулыбались, только мать неожиданно пригорюнилась и тяжело вздохнула.
   - Фролушка... Отец бы, покойник, порадовался...
   "Блин, у каждой свое горе, а ребят берут, не задумываясь. А ТАМ, в роддомах бросают. Семью с пятью детьми днем с огнем не найдешь".
   Мишка стянул с головы шапку и поклонился женщинам.
   - Спасибо вам, бабоньки, за сирот, за то, что пригрели. Они вам сыновней любовью ответят.
   - И тебе, на добром слове, благодарствуем. - Ответила за всех Настена. - Ступай, Мишаня, мы тут о своих делах поговорим.
   "Вот как: дурные, вонючие, грязные. Слышали бы пацаны, они-то все за чистую монету приняли, а она силы пробовала... стерва. Впрочем, и Мотька с Роськой, стервецы, от наезда на Луку удовольствие получали. Тоже силы пробовали. Конечно, половое созревание уже на подходе, но ведь дети еще. А может все правильно? Это ТАМ социальная зрелость наступает гораздо позже физиологической, а ЗДЕСЬ... запросто может быть, что и наоборот. Меньше живут, быстрее взрослеют. Только же сегодня по краю все прошли, и ни у одного: ни истерики, ни комплексов всяких. Ну, Юльке Настена мозги вправит, а моим кто? Настена, правда, пообещала, но этого мало, мужская рука нужна. Пожалуй, только дед".
   Чиф снова, подпрыгнув, умудрился лизнуть Мишку в нос, почему-то вспомнилось:
   Ты, по-собачьи, дьявольски красив,
   С такою милою доверчивой приятцей,
   И никого ни капли не спросив,
   Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
   - Минька, подожди! - из фургона выскочила, все время молча сидевшая в уголке, Анька-младшая. - Минька, а, правда, что ты нам всем подарки из Турова привез?
   Контраст между материнской мудростью женщин и девичьей суетностью был настолько велик, что Мишка чуть не выматерился вслух.
   - Нашла время!
   - Ну, Минька, что тебе жалко? Покажи...
   - У деда всё, у него и спрашивай.
   - У-у, он не покажет. А давай вместе пойдем, будто ты сам показать захотел.
   - Пошли, он тебе покажет, ахнешь!
   Возле дедовой палатки Мишка приостановился и, демонстративно кашлянув, громко спросил:
   - Господин сотник, здесь старшина Младшей стражи, дозволишь войти?
   Анька совершенно по-идиотски хихикнула.
   - Кхе! Дозволяю! А хихикает кто? Тоже заходи.
   Согнувшись, Мишка пролез в палатку, за ним Анька.
   - Вот, на подарки желает взглянуть...
   - Пошла вон, вот я тебя!
   Аньку, как ветром сдуло.
   - А тебе чего, Михайла?
   - Новости есть, деда, и дела, без тебя не решить.
   - Новости-то хорошие?
   - Всякие.
   - Лавруха, а чего это мы не слыхали, как они подошли? Мы тут с тобой о делах, а вокруг неизвестно кто шляется...
   - Так снег-то утоптали, батюшка, не шуршит, не хрустит.
   - Деда, а давай, я Чифа на стражу поставлю, он никого близко не подпустит.
   - И то - дело.
   Мишка высунулся наружу, свистом подозвал пса.
   - Чиф! - Мишка похлопал ладонью по полотнищу палатки. - Охранять!
   Чиф всем своим видом продемонстрировал готовность порвать любого, кто приблизится к палатке, и тут же занялся притащенной откуда-то костью. Ему ограничения устава караульной службы были неведомы, и кость от исполнения обязанностей его нисколько не отвлекала.
   Пока Мишка "ставил на пост" Чифа, Лавр продолжил, видимо начатый раньше, разговор.
   - ... Ворота только одни, а со стороны реки есть маленькая калитка. От леса до ворот шагов двести, двести пятьдесят. На том берегу лес далеко, сначала заливной луг идет, потом - пашня. Как через реку перебираются, я не знаю, но сейчас там лед.
   "Ага, похоже, обсуждают налет на Кунье городище, Лавр же там бывал, знает подробности".
   - Сколько там сейчас народу, трудно сказать, Танюха говорила, что около трех сотен, так это десять лет назад было. Со Славомиром ушло двадцать пять мужиков, может, у них больше боеспособных и не было, моровое поветрие и туда добраться могло. Так что, сейчас там путных воинов может и не быть, только старики, да парнишки, которых с собой не взяли. Пути от Ратного до них, если с заводными конями, дня полтора или два, зависит от дороги.
   - Не забудь, Лавруха, нам еще до Ратного с обозом тащиться, даже если с утра выберемся, все равно, в этот день не выйдем, только на следующий. А еще собраться, да кто-то отлынивать станет...
   Мишка, поняв о чем идет разговор, влез со своим советом:
   - Деда, а если сразу - отсюда?
   - Не влезай, пока не спрашивают! Умник, четыре десятка или семь, есть разница?
   - Всем или только преданным тебе людям? Есть разница? - В тон деду отозвался Мишка.
   - Каким, каким людям?
   Снаружи донесся предостерегающий рык Чифа, а за ним голос Роськи:
   - Господин сотник, дозволь старшине Михайле доложить!
   Лавр изумленно глянул на деда.
   - Ну, батяня, ты и порядки завел!
   - Кхе! А ты как думал? Погоди, ты еще не все знаешь! Михайла, пусти его.
   Мишка высунулся из палатки.
   - Чиф, свой, не трогать! Роська, заходи.
   - Господин сотник! Все люди устроены, уже спят. Лекарка Настена сказала, что десятнику Демьяну полегчало и везти его завтра будет можно, только медленно. На страже стоят ратники из десятка Алексея Рябого.
   - Кхе! Молодец! - дед довольно ухмыльнулся, искоса глядя на Лавра, и молодецки расправил усы. - Ступай и сам спать. Место-то есть? Вот и ступай, на сегодня служба кончилась. Ну, Михайла, что ты там про людей говорил?
   - Те, кто сюда пришел - тебе преданы, другие-то и задницу не подняли, хоть ты совсем пропадай. Преданность награды требует: удачного похода, добычи. Пусть потом остальные локти кусают, да думают, как благорасположение господина сотника заслужить.
   - Кхе! Благорасположение... выдумает же. А добыча... зимние ловы закончились, пушнины у них должно много быть. Но четырьмя десятками, и десятников только двое... Лавруха, как думаешь?
   - Если изгоном, а мужиков, и вправду, нет, может и получиться.
   - Деда, - снова встрял Мишка - а если ночью и в маскхалатах...
   - В чем, в чем?
   - В белой одежде, чтобы на снегу не видно было. Исподнее поверх доспеха надеть, и через реку, к калитке. Всего несколько человек и нужно. Пока разберутся, мы ворота откроем, и остальные от леса галопом...
   - Погоди, погоди... галопом. Не делали так никогда.
   - Я, батюшка, так делал. - Неожиданно поддержал племянника Лавр. - Гм, когда к Татьяне... к калитке. Только не в исподнем, а куском полотна беленого накрывался. И не через реку, а под берегом, там с полверсты всего. Можно попробовать.
   - Кхе... Кхе... не знаю, не знаю. - дед задумался, машинально поглаживая деревяшку, заменяющую ему правую ногу.
   - Деда, давай я тебе пока новости расскажу, может, они и к этому делу прилягут?
   - Ну?
   - Меня Лука на разговор зазвал.
   - И тут поспел! - дед хлопнул ладонью по своей деревяшке. - Ну что ты скажешь? Как на стражу, так Леху Рябого, а как... а чего хотел-то?
   - Первое: хочет в своей лучной мастерской самострелы делать, с дядей Лавром обещал сторговаться.
   - Лавруха, смотри, не продешеви, а лучше ко мне посылай, я ему сторгуюсь... так сторгуюсь...
   - Деда, лучше не цену запрашивать, а долю в прибытках, он много самострелов делать собирается. Только мне, за станок для вытачивания болтов, посулил пятнадцать самострелов бесплатно и по десятку болтов к каждому. А за то, что я его десяток самострельному бою обучу, взялся Младшую стражу лучной стрельбе учить.
   - Что-о-о? - Изумился дед. - Ратников самострельному бою?
   - Он хочет, чтобы Тихон обучил десяток тех, кто с луком управляется плохо, и стал бы десятником. - Мишка выдержал паузу и осторожно признался: - Деда, я под такой разговор посамовольничал немного, ты только не ругайся, выслушай сначала.
   - Что еще учудил?
   - Я насчет твоей личной боярской дружины намекнул, а он сказал, что на четыре десятка ты можешь рассчитывать. Вот я и подумал, что с этой добычи и холопов, которых в Куньем городище набрать можно, дружина может потихоньку и начаться. Преданные тебе люди, сразу пользу ощутят.
   - Так...
   В палатке повисла тишина. Дед глубоко задумался, сын и внук сидели молча, не смея прервать его размышления.
   - Поганец, ядрена Матрена!
   - Деда, я...
   - Не ты. Лука! Сильный род создать надумал. Племянника в десятники, косоруким самострелы... случалось уже подобное, мне дед рассказывал. Был такой полусотник Митрофан. У нас тогда почти полторы сотни ратников было, и у каждой полусотни свой командир. Митрофан за десять, с небольшим, лет повязал всю свою полусотню родством: сам свадьбы и крестины подстраивал. И по-другому, по всякому. Потом взбунтовался и увел своих людей за Горынь. Обложил данью десяток или больше деревенек, городок поставил. Хотел Волынскому князю служить, а тот не стал его в службу брать, а взял митрофанов городок на щит и сжег. Почему уж так вышло, не знаю. Но было такое.
   - Батя, ты думаешь, что Лука тоже...- Насторожился Лавр.
   - Да кто ж его знает? Хотя и не дурак, и история эта ему известна, но чужая душа - потемки.
   - Значит, деда, наш род сильнее должен стать!
   - Слыхал, Лавруха? Сейчас тебе Михайла ратников нарожает, прямо в доспехах! Кхе! И, чего уж мелочиться, прямо верхом и с заводными конями. Давай, внучек, мы Настену позовем, чтобы роды принимала!
   - Рожать можно и головой.
   - Да ну?
   - У братьев Татьяны семьи были?
   - Кхе!... - Дед обалдело уставился на внука. - Поганец! Три семьи родил. Из головы. Лавруха, чего с ним делать? Вместо иконы в красный угол поставить?
   - Родню холопить нельзя, батя.
   - А я о чем? Сколько там народу может быть?
   - Ну... не знаю, у ихних жен еще сестры, братья наверняка есть. Вообще, полгородища родни может оказаться! Не прокормим же!
   - Разберемся. Запасы-то у них свои есть? К весне, конечно, немного осталось, можно будет вывезти. Лавруха, ты понимаешь, какой род может получиться? И женить внутри рода можно будет, родство-то дальнее.
   - Деда, а почему ты так легко Луке все тридцать восемь человек отдаешь? Рябой такой же десятник, как и Лука, а остальные восемнадцать человек? Пусть себе двух десятников выберут, обычай не запрещает, только твое благословение нужно.
   - Не в благословении дело. Десятники обидятся, что я у них людей увел.
   - Не уводил, - уперся Мишка - они сами пришли, а для похода сами в десятки собрались и десятников выбрали. А не пришедшие сами виноваты.
   - Ладно, всем спать, - неожиданно прервал разговор дед - а я еще подумаю. Михайла, ты здесь ложись, опять от тебя голова пухнет, ну что за внук мне попался.
   "Ну-с, сэр, не пора ли подвести некоторые итоги? Помнится, ставили Вы перед собой три задачи: стать сильнее всех сверстников, увеличить благосостояние семьи (с соответствующим изменением социального статуса) и создать свою команду. И всего-то, что у вас было из ресурсов: голова на плечах, да семья за спиной. И получилось, ведь! Силушка, для своего возраста, грех жаловаться, один на один любого сверстника заломаю. Социальный статус и благосостояние не только восстановлены, но и имеют реальные перспективы роста. Команда собрана очень, надо сказать, неплохая и тоже с перспективой роста.
   Это - формально, с прагматической точки зрения. А с нравственной? Оглянитесь вокруг себя, сэр, и станет Вам тоскливо, хоть на луну вой. С кем у Вас складываются самые близкие отношения? Да с такими же одиночками, как Вы сам. Отец Александр - один, как перст. Свинья Вы, к стати сказать, даже не поинтересовались его здоровьем. Нинея - всех вокруг себя перехоронила, а Вы ей чем-то по душе пришлись. Роська - сирота, даже национальности и вероисповедания своих не знающий. Матвей, Артемий и Дмитрий. С этими и вообще, путно даже не пообщался ни разу. Дядька Лавр - одинокий, как и всякая творческая личность, да еще с весьма запутанными романтическими отношениями. Юлька. Тоже, ведь, одинокая, подружек у нее я что-то не видел.
   Кто же Вы такой, сэр, что около Вас собираются только те, кому плохо? Чего они ждут от вас? Не знаете? А Вы, ведь, сегодня, вернее, уже вчера, еще сколько-то ребятишек осиротили, и собираетесь, за счет них, еще свою команду прирастить! А не подонок ли Вы сэр? Циничный и безжалостный. Вот и деда на авантюру подталкиваете, а чего будет стоить местному населению создание феода во главе с лордом Корнеем? Между прочим, действительно лордом, поскольку станет он хозяином весьма обширной территории.
   Но иначе же нельзя. Анализ показывает, что альтернативой может быть только гибель Ратного! Так что же? В соответствии с Вашей любимой теорией управления, по достижении поставленной цели, структура должна быть реорганизована под достижение следующей. Цель, создание благоприятных стартовых условий достигнута. Структура, то есть, семья, должна перейти в иное состояние, для того, чтобы идти к новой цели - формированию боярской вотчины. Кадров прибавилось, и еще прибавится. Ресурсы есть и тоже имеют тенденцию к росту. Технологии? Да какие, собственно, технологии? Банальный бандитизм, собираем банду и крышуем некоторую часть территории Турово-Пинского княжества. Крышуют же Русь Рюриковичи, но у них намечаются крутые заморочки с кровавыми разборками. Вот мы под шумок и... того, сбацаем себе, если не герцогство, то уж графство - точно.
   И все же, все же, все же. Как же нам с Вами, сэр, поступить с циничным и безжалостным подонком? Давайте-ка сразу договоримся: никаких интеллигентских самокопаний, никаких комплексов вины, заламывания рук и посыпания головы пеплом. Душевное спокойствие - это тоже прагматика. Невозможно успешно заниматься серьезным делом, если что-то постоянно грызет тебя изнутри. В противном случае, либо натворишь ошибок, либо вообще потянет веревочку намылить, да подходящий крюк поискать.
   Как молотком стучит в висок упрек.
   И все тошнит, и голова кружится,
   И мальчики кровавые в глазах.
   Не позавидуешь товарищу Годунову, и самому в подобной ситуации оказаться, страсть, как не хочется.
   Какие, собственно, имеются варианты? Первый, и самый простой, выход - оставить все, как есть, и понадеяться на крепость психики. Есть такая штука, как ретроградный анализ. Человек, пока он в своем уме, всегда находит, сам для себя, оправдание всему, чего бы он ни натворил. Любой мерзости и грязи. Можно, конечно, но Вы, сэр, управленец, и, как врачу говорят: "Исцели себя", так и управленцу можно сказать: "Управляй собой". Пускать дело на самотек, просто-напросто, непрофессионально.
   Имеется и другой ход - оправдание. Хирург тоже делает людям больно, иногда даже отрезает чего-нибудь, но при этом спасает жизнь. Удобная позиция, но хирург совершенно точно знает, что иначе нельзя, потому, что обладает всей полнотой информации по проблеме. А я? Не знаю даже, кто сменит Мономаха на Киевском столе. Боярин Федор, правда, вполне убедительно прогнозирует приход Мстислава Владимировича, но дальше-то что? Помню, что должна начаться чехарда Киевских властителей, которые будут сменять один другого очень быстро, но вот когда это начнется? А про Турово-Пинское княжество вообще ни бум-бум. Действую на ощупь. Так что, хирургическая отмазка не проходит.
   Еще варианты есть? Есть! Компенсация. Например, Дзержинский - создатель ВЧК - КГБ - ФСБ. Знал, что "Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с саботажем и контрреволюцией", в условиях гражданской войны и иностранной интервенции, дело кровавое, но необходимое, как и любая контрразведка. Знал и взял на себя. "Рыцарь революции", романтик, интеллигент. Не мог не терзаться теми же вопросами, что и я сейчас. Масштаб, конечно же, другой, но суть та же. И нашел-таки компенсацию - беспризорные детишки. Миллионы, оставшиеся сиротами после Первой Мировой и Гражданской. Вернул их к нормальной жизни, сделал полноценными людьми.
   А случайно ли вокруг меня одинокие и неприкаянные собираются? Судьба, Бог или кто-то там еще подсказывают выход? Спасибо за подсказку, принимаю! Будут кровь, смерть и разрушения, но будут (и уже появились) пацанята, которые, не пересекись наши пути, сгинули бы без следа и надгробия. И пусть потом Тот, кому дано такое право, взвешивает и решает. А я постараюсь, чтобы на тех весах чаша с добром оказалась потяжелее".

Глава 3

   Узкая лесная дорога, заваленная снегом, коням по колено, а кое-где переметенная сугробами чуть не в человеческий рост, вдобавок, еще и постоянно петляла. Где-то позади, растянулась колонна из четырех десятков ратников и десятка обозных саней. Мишка ехал вместе с ратниками передового дозора, старшим в котором был все тот же племянник Луки Тихон. Он сам попросил, чтобы Мишку отпустили с ними, не столько, конечно же, из желания иметь в дозоре пацана, сколько рассчитывая на чутье и слух Чифа. Умение лесовиков устраивать засады было прекрасно известно всем, и, хотя неприятностей, вроде бы, не ожидалось, Тихону, видимо, захотелось подстраховаться.
   Мишка и сам не ожидал, что его возьмут в поход, но дед почему-то решил именно так, и спорить с ним не стал никто. Только Леха Рябой мрачно поинтересовался, на хрена им сдался пацан, на что получил краткий, но выразительный ответ деда, смысл которого сводился к тому, что сотнику виднее: кого брать, кого не брать. В последний момент, когда отряд был уже в седлах и ждал только команды, Мишка вспомнил о Юльке, залез в свой мешок и, достав платок, подъехал к сгрудившимся возле фургона женщинам.
   - Юль, ты деда пытала, чего я тебе из Турова привез, вот держи, под цвет глаз выбирал.
   Ярко-голубой шелк развернулся у Юльки в руке, упав одним концом на снег. Мишка отъехал к дороге и обернулся. Платок в опущенной юлькиной руке все так же лежал одним концом на снегу, Мишка ждал, что она махнет ему на прощание, но девчонка стояла совершенно неподвижно. Мимо него уже пошли, по три в ряд, конники, лошадь сама, без команды всадника начала разворачиваться вслед за ними, и из-за этого стало неудобно смотреть. Пришлось обернуться уже через другое плечо, Юлька, все так же стояла рядом с женщинами, опустив руки. Так и не дождавшись прощального жеста, Мишка послал лошадь вперед, догоняя голову колонны, где, сверкая на весеннем солнышке золотой гривной, ехал дед. И только возле самого поворота, когда из-за расстояния уже было не разобрать лиц, обернувшись в последний раз, он увидел, как на фоне серой стенки фургона, взметнулся и опал, словно язычок голубого пламени, его подарок.
   Всю дорогу, после этого, в голове у Мишки не переставая, крутился старинный мотив:
   И ранней порой
   Мелькнет за кормой
   Знакомый платок голубой.
   "М-да, прощай любимый город, уходим завтра в море. Романтика, блин, сколько раз в море уходил, никто с причала не махал, порт - режимная территория, без пропуска не пройдешь. О чем поэты думают? Чего Юлька стояла, как оглушенная? Может, не надо было вот так, при всех? Так дед, все равно протрепался при бабах...Или обиделась на то, что я Настене на нее нажаловался? Некрасиво вообще-то получилось...".
   Чиф коротко рыкнул и выжидающе уставился на хозяина. Мишка, уже давно изучив все интонации его рыка, понял, что пес учуял людей и натянул поводья, останавливая лошадь.
   - Тихон, Чиф людей впереди чует.
   - Стой! - Вполголоса скомандовал своим людям Тихон, потом спросил Мишку: Как думаешь, далеко?
   - Ветра нет, значит, не очень.
   - Щиты на руку! Минька, назад!
   Щиты, собственно, и так были в руках, а не висели за спиной, но для того, чтобы левая рука не уставала, ратники опирали их нижний край на бедро левой ноги. После команды Тихона, щиты поднялись, оставляя только узкую щель между своим верхним краем и нижним краем шлема. Через эту щель, как через амбразуру всадники настороженно оглядывали заснеженный лес.
   Тихон явно колебался. С одной стороны переть на рожон, не зная, кто впереди и сколько их, было бы глупо, с другой - вернуться назад и доложить, что пес что-то там учуял, но неизвестно, что, тоже, не самый мудрый ход. Сомнения разрешил сам невидимый противник: одна стрела сломалась об окантовку щита Тихона, вторая рванула его за бармицу. Еще несколько стрел с хрустом впились в щиты дозорных, один из них охнул и припал к шее коня. У Мишки щита не было, и он почувствовал себя, словно голым, пригнулся в седле, и тут же над головой свистнуло.
   - Назад! Щиты за спину! Гони!
   Мишка рванул левый повод, лошадь шарахнулась, и он накренился в седле, чуть не свалившись на землю. Это спасло его от еще одной стрелы, проскочившей под локтем и впившейся лошади в шею. Лошадь вздыбилась и начала валиться в бок, Мишка еле успел выдернуть ногу из стремени и вместе с животным повалился на дорогу. Подхватив выпавший самострел, он рванулся, было, к ближайшим кустам, но прямо перед его лицом в снег воткнулись две стрелы.
   - Не стрелять! Живьем его, живьем! - раздался чей-то злой голос.
   "Блин, это меня живьем брать собираются! Влип! Наши ускакали, но скоро вернутся, надо как-то выкручиваться".
   Всего в двух десятках шагов на дорогу выскочили трое и, вытягивая из-за поясов топоры, побежали к Мишке. Он перекатился за труп лошади и потащил из сумки болт, слава Богу, самострел был взведен заранее. Топот ног все ближе, Мишка осторожно высунулся из-за лошадиной туши и увидел, как на ближайшего мужика кинулся Чиф. Всего один рывок клыков и мужик с разорванным горлом опрокинулся на спину, второй замахнулся топором, но тут в Чифа ударила стрела. Пес даже не взвизгнул, а почти по человечески вскрикнул и распластался на снегу.
   - Чиф!!! Сволочи, мать вашу!
   Болт вмял овчину на груди у подбегающего мужика и, теряя оперение, вошел в тело на всю длину, мужик, сделав по инерции еще несколько шагов, споткнулся о лошадь и упал почти прямо на Мишку.
   - Падлы! Всех замочу! На, пидор гнойный!
   Мишка вырвал из руки покойника топор и швырнул в третьего лесовика, тот охнул и схватился за колено, свистнул мишкин кинжал и мужик, брызгая кровью, забился на дороге. Тут же стрела рванула рукав кольчуги, опрокидывая Мишку на спину. Вторая стрела свистнула перед самым лицом и воткнулась в снег.
   - Не стрелять, я сказал! - Снова заорал невидимый командир засады.
   - Некогда возиться, сейчас ему помощь подойдет!
   - Успеем, если замахнется, бей в руку, он нам живой нужен.
   Голоса раздавались совсем недалеко. Лежа на спине, Мишка уперся ногой в рычаг и изо всех сил потянул на себя приклад, в глазах потемнело от напряжения, стрела с широким охотничьим наконечником, больше напоминавшим обоюдоострый кинжал, чиркнула по ноге чуть выше колена, Мишка дернулся, и тут стопор, все-таки щелкнул, поставив оружие на боевой взвод.
   - Что, гниды болотные, зассали? - Заорал во всю глотку Мишка. - Подходи по очереди, всем яйца отстригу!
   Мишка перевернулся на живот и по-пластунски подполз к хвосту лошади.
   - Белояр! Время уходит, давай... а-а-а!
   Вот и пригодилось умение стрелять на звук. Мишка попытался снова взвести самострел, но ногу полоснула такая боль, что он чуть не закричал. Штанина быстро набухала кровью.
   - Шуйка! - Опять подал голос командир засады, видимо его-то и звали Белояром. - Шуйка, ты живой?
   - Белояр, угребище звезданутое, ты - следующий! - Надрывался Мишка. - Подай-ка голос еще раз!
   Он перевернул самострел и попытался отжать рычаг левой ногой, ничего не вышло.
   "Ну что ж, сэр, осталось два кинжала. Один метну, а второй... как получится, но живым не дамся. Где ж наши-то? Чиф, псина моя, может только ранен? Падлы, нет, хоть одного еще, но зарежу!".
   - А ну, мужики, все разом! - Попытался взбодрить своих Белояр.
   - Сам лезь! Живой он ему нужен, как же!..
   - Белояр! Он Шуйке, и, правда, как обещал. Это самое... прямо туда и угадал!
   - Да ты что?
   - Правда! Без памяти он, кровью исходит.
   "Какое приятное известие. Надо же, как удачно получилось. А мужики-то хлипкие, не поднимет их Белояр в атаку. Может, и продержусь до наших? Еще бы хоть разок стрельнуть! Господи, нога-то как болит".
   - Белояр, поперек тебя и наискось, выкидыш крысиный, оглоблей сделанный, дерьмом вскормленный, на рожне сушеный, в портянку запеленатый, на колоде плющенный, в дымоход пропущенный, скрученный, порванный, лешим уворованный! - Выдал в полный голос зацепившуюся в памяти с детства похабную скороговорку Мишка. - Видишь? Я свои обещания выполняю! Подай голосок-то, приголублю, как девку, век помнить будешь!
   Над дорогой повисла тишина.
   - Белояр! Чего молчишь, клещ мокрожопый? Труханул, урод? Опарыш ты, а не мужик, и место твое на гноище, муха с дерьма на тебя не пересядет - побрезгует! Мать твоя потаскуха с упырем тебя прижила, а жена от тебя в хлев бегает к хряку. Весь род твой поганый - урод на уроде: бабы с бородами, мужики с грудями, девки рябые, пацаны кривые, сам ты шпаренный, вареный, сзади подпаленный...
   В лошадиный труп ударила стрела.
   - Во-во, все вы такие: хромые пляшут, немые песни поют. Поди сюда, красавец писаный, я тебе винчестер отформатирую. Мудозвонить нечем станет.
   Еще одна стрела вжикнула в миллиметрах над лошадиным боком и ушла в сугроб.
   -Белояр!!! Курва бродячая, раком ставленая, винтом с левой резьбой, от ноздри до ануса, сик транзит глория мунди, дебил! Ворох драный, шельма шкрябанная...
   - Скачут!!! - Взвился над дорогой испуганный голос.
   - Готовсь! Бей по коням! - Скомандовал Белояр.
   Из-за поворота вылетели всадники. Плотным строем, прикрытые щитами, уставив копья. Кони переднего ряда укрыты железными налобниками и кольчужными нагрудниками, стрелы лесовиков бессильно тюкали в броню и в щиты, ни один конь не упал, ни один всадник не дрогнул. В такие атаки ратнинцы ходить умели, а противники у них бывали и покруче бездоспешных лесовиков.
   Мишка вжался в снег, но конная лавина аккуратно обтекла его с двух сторон и ушла вперед. Лес наполнился криками, лязгом оружия, конским ржанием. Мишка перебрался через лошадиную тушу и пополз к лежащему на окровавленном снегу Чифу. Пес был мертв, стрелять лесовики умели. Прижав к груди голову погибшего друга, Мишка тихонечко, по щенячьи заскулил.
   "Чифушка, милый мой, как же я теперь без тебя? Сколько раз ты меня спасал, а я тебя защитить не смог. Кто меня еще так любить будет, кто любую обиду простит, кто меня без слов поймет, так как ты понимал? Как ты мне обрадовался, скучал, пока я в Турове был, а я тебе даже подарка не привез. Прости меня собачка, ничего я уже для тебя сделать не могу. Ничего уже не исправлю, ничем не отблагодарю тебя, не расскажу, какой ты славный пес, как люблю я тебя. Ласковый мой, хороший, ну открой глаза, мальчик мой. Вернись, Чифушка, я тебя к Юльке отнесу, она вылечит. Не хочешь? Ну, спи, мой хороший, я тебе песенку спою".
   - Михайла, ты ранен?
   Нам и места в землянке хватало вполне,
   Нам и солнце светило обоим.
   Все, теперь, одному, только кажется мне:
   Это я не вернулся из боя.
   - Михайла! Слышишь меня? - Кто-то тряс Мишку за плечо.
   - Извините, товарищ майор, но это слишком банальный сюжет: всего два патрона в обойме, и тут из-за поворота выезжает Красная Армия. Неоригинально-с.
   - Заговаривается, крови много потерял. Берите его, перевязать надо. - Распорядился незнакомый голос.
   - Да, никак, он пса не отпускает!
   - Режь штаны, кровь уходит! Прямо здесь перевяжем. Ничего страшного, ни кость, ни жилы не задело, руку еще гляньте, вон кольчуга прорвана.
   - Тихон, поганка, бросил парня...
   - Правильно сделал, весь дозор здесь бы полег. И так Афоня еле доскакал.
   - А чего ж тогда ему Лука морду раскровянил?
   - А не надо было корнеева внука в дозор тащить! Убили бы его, что б Лука сотнику сказал?
   - Ну, все, парень, до свадьбы заживет. К Юльке приедешь, она тебя быстро вылечит.
   Над головой раздался голос деда:
   - Эй, ребята, что с ним?
   - Ничего страшного, Корней Агеич, по ноге вскользь прошло, а на руке только бронь попортило. А пса того... наповал.
   - Крови, наверно много потерял, заговаривался.
   - Михайла, та как? - дед свесился с седла, всматриваясь в мишкину ногу.
   - Ничего я не заговариваюсь, встать помогите.
   Схватка уже закончилась, да и не было, судя по всему, настоящего боя. Латная конница просто-напросто смела лесовиков, не оставив им шанса ни на отпор, ни на бегство. Десятка два пленных, подталкивая древками копий, сгуртовали на дороге, как скотину. Почти все были ранены, нескольких поддерживали под руки.
   Мишка опустил глаза на тело Чифа и вдруг заметил на древке стрелы выжженный узор - метку хозяина. Осторожно, чтобы не потревожить раненую ногу, нагнулся и вытащил стрелу из тела пса.
   - Ребята, давайте его в сани, к Афоне. - Скомандовал дед.
   - Погоди, деда, должок за мной остался.
   Мишка, волоча раненую ногу, поковылял к пленным. Прямо напротив него оказался молодой парень, зажимающий левой рукой окровавленный правый рукав.
   - Это чья? - Мишка сунул к самым глазам парня стрелу с меткой. - Чья?
   - Пошел ты...
   Мишка изо всех сил ударил парня кулаком по ране, то закатил глаза и упал навзничь. Сосед парня, очень заметно трусивший, не дожидаясь вопроса, кивнул на одного из пленных:
   - Его знак...
   Мишка похромал к указанному мужику. Тот сам стоять, видимо не мог, его поддерживал под руку сосед. Борода слиплась от крови, изо рта торчали обломки выбитых зубов, видать, кто-то из ратников двинул ему краем щита в морду.
   - Твоя стрела?
   Пленный никак не реагировал на вопрос, тупо уставившись в одну точку.
   - Твоя стрела, падаль?!
   Мишка полоснул мужика кинжалом наискось через все лицо, пленный дернулся, в глазах, кажется, появилась осмысленность. Он даже что-то хлюпнул окровавленным ртом.
   - Михайла, ты что творишь?! Михай...
   - Чи-и-иф!!!
   Мишка с маху всадил кинжал лесовику в живот, не удержавшись на ногах, упал вместе с ними, и, лежа на извивающемся под ним теле, принялся кромсать его, попеременно, то кинжалом, то зажатой в кулаке стрелой.
   - Чего вылупились, ядрена Матрена, да оттащите же его! Нож, нож заберите, порежет кого-нибудь!
   Кто-то заламывал Мишке руки за спину, кто-то просовывал сквозь лязгающие зубы горлышко фляги, а из мишкиного горла рвался к чистенькому весеннему небу, переполненный тоской и яростью, более уместный для стылой декабрьской ночи, настоящий звериный вой.
  

* * *

  
   Очнулся Мишка лежа в санях, нога тупо ныла, но пульсирующего дерганья не было, похоже, дело обошлось без воспаления. Рядом кто-то пошевелился.
   - Проснулся, Михайла?
   - Афанасий? - Мишка узнал одного из ратников, бывших вместе с ним в дозоре. - Ты как? Я слышал, ты еле-еле до наших доскакал, куда тебя?
   - А! Щитом прикрыться не успел, ключица сломана. Придется одноруким походить. А ты?
   - Ничего, побаливает немного.
   - А хорош мед у дядьки Корнея! Ты полдня и всю ночь проспал, как младенец.
   - Так уже утро? - Удивился Мишка.
   - Проспал ты утро, к полудню идет.
   - А городище?
   - Взяли перед рассветом. Дядька твой - Лавр - целый десяток тайно провел. Там у них калитка какая-то, ну, вот через нее и провел, потом ворота открыли и наши как ворвутся! Никто и ворохнуться не успел.
   - И что, ни убитых, ни раненых?
   - У нас один дурень с коня сверзился, ногу сломал, да еще одному поленом по морде попало, а у них человек пять убитых, да с десяток раненых. Сотник Корней приказал лишней крови не пускать.
   - Слушай, а почему нас на дороге стерегли? Никто же не знал, что мы на городище идем.
   - А никто и не стерег, они нас случайно увидели, короткой дорогой через лес вперед забежали и в засаду сели. - Афоня оказался информированным обо всех делах прошедших суток. - Только слабы они против кованой рати. Думали дозор пропустить, пострелять, сколько выйдет, да и смыться, но не вышло.
   - Так они что, не из городища?
   - Только трое, то есть, было-то пятеро, но двоих мы того... упокоили. А остальных они в тех местах насобирали, где княжья дружина прошла. Вели их куда-то, но куда - только Белояр знал, а него уже не спросишь. Они своих баб с детишками недалеко оставили, туда сейчас Леха Рябой с двумя десятками ушел. Пригонит сюда. Деться им, все равно, некуда, деревеньки их княжья дружина спалила, пойдут к нам в холопы и не пикнут.
   - А в городище?
   - А там то же самое. Корней всех согнал и объявил, что за участие в бунте, по княжьему указу, быть сему месту пусту. Но, раз у него тут родня есть, то он их, так уж и быть, из городища живыми выведет, а только потом его огню предаст. Разрешил имущество собрать, кто, сколько увезти сможет, даже коней наших заводных дал под волокуши, если саней не хватит. Благодетель. - Афоня криво усмехнулся. - Отец родной.
   - Чего смешного-то? - Не понял Мишка. - Он же, действительно, им жизни спасает! Думаешь, если бы Илларион сюда княжьих людей привел, лучше было бы?
   - Княжьи сюда не дошли бы. А Илларион - это грек, что ли?
   - Секретарь епископа Туровского.
   - Ну! Он, наверно. Пленные говорили, что его с переломанными костями в Туров увезли, в волчью яму вместе с конем провалился, но повезло: все колья в коня воткнулись, а его только сверху бревном приложило. Говорят из доспеха золоченого, как рака из панциря выковыривать пришлось. Да и вообще, из двух сотен, меньше одной целыми возвращаются. Может, и врут, конечно, но сюда бы точно не дошли.
   - А зачем им сюда идти? Здесь мы есть, тоже - княжьи люди, только без грека. А если без грека, то и без лишней крови.
   - Ага! Себе холопов наберут, а нам - шиш! - Выпалил вдруг с непонятной злостью Афоня.
   - А ты холопскую семью, хоть одну, до нови прокормишь? - Поинтересовался Мишка.
   - Они со своим припасом пойдут, мы же не жгли ничего, не громили.
   - Так в чем дело? В городище сотни три народу, да еще пришлые, а нас - четыре десятка, неужто хотя бы по одной семье на долю не придется?
   - Меня доли лишили. - Признался Афоня.
   "Так вот, чего ты злишься! Такая богатая добыча мимо проплывает. Интересно, за что это тебя так?".
   - За что лишили-то?
   - За тебя! Весь дозор, за то, что тебя с собой потащили. А если бы не твой пес, мы бы их проглядели, а они потом в упор, из-за кустов, не готовых... половину перебили бы!
   - Кто доли лишил?
   - Лука.
   - У нас кто сотник: Лука или Корней? Дозор свою работу сделал, засаду обнаружил. За что наказывать? - Возмутился Мишка.
   - Так может, ты... это... деду скажешь? Ну, что, мол, не бросали тебя, просто вышло так. И насчет доли. Я семью прокормлю, не нищий, родня, если что, поможет.
   - Скажу, только он и сам все знает и все видит.
  

* * *

  
   Длиннющий - больше версты - караван двигался медленно, ратники, попарно, постоянно скакали от головы к хвосту растянувшегося обоза и обратно, пытаясь криками, а то и тумаками, ускорить движение, и поддерживать в колонне хоть какой-то порядок, но сорока человек для этого было совершенно недостаточно. То тут, то там, от дороги в лес уходили следы сбежавших. Искать их и не пытались: пока отыщешь одного, сбежит десяток, да и не нужны они были, если вдуматься. К каждому холопу стражника не приставишь, не сбежит по дороге, сорвется из Ратного, для настоящей холопской жизни годится не всякий.
   Лучше всего подходят люди обремененные семьей, таким в бега ударяться невозможно - с бабами и детишками по лесам особо не побегаешь. А если глава семьи еще и хозяйственный, да работящий - совсем хорошо. Такой и семью прокормит, и хозяину прибыток даст. Еще хороши люди рукастые, владеющие каким-нибудь ремеслом. Для владельца мастерской, вроде Луки Говоруна, настоящая находка, но таких мало.
   А одинокий, да без хозяйства - пускай бежит. Либо дурак и сгинет в весеннем бескормном лесу, либо знает место, куда бежать, надеется где-то приют найти, такого при любом раскладе не удержишь. Поэтому, ратники, шастая вдоль каравана, не только несли службу, но еще и приглядывались: какое у семьи имущество, как соблюдают порядок на переходе, ухожены ли детишки и скотина. Опытному глазу все эти и многие другие приметы говорили обо многом. Потом - при распределении долей добычи - одинаковые, казалось бы, семьи пойдут по очень разным ценам.
   Были среди ратников и такие, кто смотрел на растянувшийся караван совсем другими глазами. Иной и рад бы заполучить в хозяйство лишнюю пару рабочих рук, но... в этом-то "но" все дело. Прежде, чем от холопа пойдет хозяину какой-то прибыток, его почти полгода надо кормить. И это, если холопа взяли, как сейчас, весной, а если осенью, то и целый год. И позволить себе это может далеко не каждый. Потому-то и будут десятники, при распределении долей, спрашивать: чем ратник желает получить свою долю - "душами или рухлядью". Пушнины в Куньем городище взяли немало, но если желающих получить "рухлядью" окажется много, доли получатся небольшие, а пенять будет не на кого - сам от "душ" отказался.
   Все эти премудрости поведал Мишке словоохотливый обозник Илья - хлипкий низкорослый мужичок лет сорока, в чьих санях везли Мишку и Афанасия. При создании Ильи, матушка природа, почему решила вложить всю мощь не в телесную крепость, а в волосяные покровы - усам его позавидовал бы сам маршал Буденный, а бородища, казалось, могла успешно противостоять удару кинжала, надумай кто-нибудь прервать бренное существование обозника методом перерезания горла.
   Прическа Ильи тоже была подстать бороде и усам, отчего голова его казалась чуть ли не вдвое больше, чем была на самом деле. Сочетание большой головы и тщедушного тела невольно порождало впечатление детскости, особенно со спины, но это впечатление тут же исчезало при взгляде в лицо. Тут же становилось понятно, что Илья мужик бывалый, крепко тертый и битый жизнью, склонный к неумеренному употреблению горячительных напитков, но отнюдь не глупый и, что называется, "себе на уме".
   Сам-то Илья на многое не рассчитывал, доля обозника с долей ратника и рядом не лежала. Но что поделаешь, если родился больным да слабым и для воинского дела не годишься?
   Дело свое он знал прекрасно, раненых возил не впервые, поэтому устроил пассажиров с максимальным удобством, с учетом их ранений, сам, когда требовалось, ловко менял Мишке повязку, да еще и разговорами развлекал. Его анализ экономической эффективности приобретения холопской семьи произвел на Мишку впечатление обманчивой простотой, свидетельствующей о глубоком знании предмета, точностью формулировок и беспощадным прагматизмом.
   "Вот Вам, сэр, и феодализм. Прежде, чем получать прибыль, извольте сделать инвестиции. А не имеете первоначального капитала - шиш вам, а не эксплуатация угнетенных трудящихся. Законы экономики действуют, наплевав с высокого дерева на то, что Карл Маркс их еще не придумал. А потом, ведь, еще и процесс производства организовать надо, сбыт продукции наладить, (хотя, какой к черту сбыт при натуральном хозяйстве?), обеспечить кадрам необходимые условия и прочее, и прочее, и прочее. Тяжела судьба эксплуататора, горек его хлеб и туманны перспективы.
   А холопы? Почему так безропотно идут в рабство? Должен же быть у них какой-то резон. Чем они будут заниматься у хозяина? Примерно тем же самым, чем и на воле, только часть добытого своим трудом будут отдавать хозяину. И в чем смысл? Возможно, в том, что никто уже не приедет и не отберет все, в том числе и жизнь? Защита. Собственно, получается государство в миниатюре: население платит налоги на содержание армии и аппарата управления.
   И это - та самая община, которая наиболее яростно сопротивлялась вторжению ратнинцев на здешние земли? А почему бы и нет? Те, у кого хватало запала на сопротивление, постоянно гибли в стычках, возможно, совсем молодыми, не оставив потомства. Те же, кто сидел тихо, занимался хозяйством, в драку не лез, продолжали плодиться. Неизбежно, численное соотношение менялось в их пользу. В последний поход Славомир увел всего двадцать шесть человек, больше не нашлось, весьма показательный признак. Увел и сгинул. Перед оставшимися в полный рост встала дилемма: браться за оружие самим или найти себе защитника.
   Раздумывать они, конечно, могли сколь угодно долго, но дед заставил принимать решение немедленно. Вернее сказать: сам за них все решил, а они могли соглашаться или не соглашаться, с соответствующими последствиями. Те, кто не согласен, дернули в лес, а остальные... ну, конечно же, не в восторге, но деваться-то некуда. Да и устали они от противостояния, длящегося уже более сотни лет, тем более что явно его проигрывали. Ведь ждали же, может быть, сами себе в том не признаваясь, что рано или поздно появятся у ворот закованные в железо всадники и придется либо умирать, либо... Сотник Корней дал им возможность не умирать, и они согласились.
   Сколько же себе дед народу урвет? Сотнику положено двадцать долей, десятникам - по три доли, ратникам - по одной, но могут быть премии за особые заслуги, при условии общего согласия. Так, если подсчитать все вместе и разделить... получается, что деду отходит около четверти всего, что добыли. Однако! А еще семьи родственников Татьяны, они в доли добычи не входят, дед принимает их в свою семью. Да куда же он их всех денет-то? И ли я чего-то не понимаю, или дед сошел с ума. Пожалуй, все-таки, дело во мне, дед на сумасшедшего не похож".
   - Афоня, пацан-то опять, что ли, уснул? - негромко спросил Илья.
   - Да, вроде бы... Он, говорят, крови много потерял, от этого в сон все время тянет. Я вот тоже, когда мне копьем бок пропороли, кровью залился. Потом неделю дрых, только поесть, да по нужде просыпался.
   - Совсем пацан еще... - Илья немного помолчал и вдруг поинтересовался:
   - Афоня, у тебя, сколько убитых на счету?
   - Не все в счет идут. - Недовольно пробурчал Афоня в ответ.
   - У всех не все в счет идут, а сколько, все-таки? - Прицепился обозник словно репей.
   - Ну, двенадцать...
   - А колечко где же? - В голосе Ильи прорезались нотки ехидства.
   - Да, двое - обозники, вроде тебя, а еще четверо - стрелами.
   - Значит, шесть?
   - Ну, шесть, чего ты привязался-то?
   - А то! У этого пацана уже десять, и он серебряное кольцо полноправного ратника заслужил, а ему всего тринадцать лет. Каково, а?
   - Не Илья, - Афанасий охотно переключился со скользкой для него темы на обсуждение Мишки - не будет ему кольца, не так это просто. Смотри: в счет идут только воины, с которыми грудь в грудь схватился и одолел. А он там пятерых из самострела побил и только одного ножом, да и то: не воины они были, а тати, хоть и в доспехе. А здесь ему двоих точно засчитать можно, того, которого он ножом и того, которого пес задрал. Если ты ворога конем стоптал, это засчитывается, ну и пса, наверно, можно так же считать. А еще двоих, опять, из самострела. Но тут уж, как старики решат, он оборону держал, для нас время выгадывал, могут и засчитать. Так что, либо двоих, либо, если повезет, пятерых. Только он, пока, не воин, счет на него не ведется.
   "Да, серебряное кольцо за победу над десятью равными тебе воинами заслужить не просто. Но - это талисман, и очень сильный. Обладателей таких колец убивают очень редко, и неудивительно - опытный ветеран умеет выжить почти при любом раскладе. А Афоня-то молодец! Лучнику редко грудь в грудь схватываться приходится, а у него уже шесть побед на счету. Еще четыре и будет тянуть жребий при дележе добычи вместе со стариками - сразу после сотника и десятников. Римляне таких ветеранов в третий ряд ставили, и считалось, что если дело до них дошло, то битва была очень тяжелой. Даже пословица латинская есть...не помню".
   - Но, все равно, пацан же! - Илья не желал оставлять интересующую его тему. - Пацан, а столько народу накрошил, и в таких переделках выжил!
   - Бывает...
   - Конечно, бывает всякое, но я вот поспрашивал и оказывается, что он еще с двумя пацанами в Турове троих татей уложил, а еще одного покалечил.
   - Ты еще не все знаешь. Если подумать, так жуть берет.
   Афоня выдержал многозначительную паузу и Илья тут же "повелся":
   - А что такое? Почему жуть?
   - Лука пленных допрашивал, они такое рассказали! Он, когда один на дороге остался, сначала троих уложил, которые его живьем взять хотели. А потом начал с ними лаяться, пообещал яйца отстричь. И сделал! Так одному прямо в мошонку болт и всадил, его потом нашли - лежит под елкой скрюченный, кровью истек. А Михайла еще больше в раж вошел и так их вожака срамными словами поливать начал, что у лесовиков уши чуть не поотсыхали. Ребята из любопытства просили повторить, а те не могут, только фыркают, да хихикают. А ты говоришь: тринадцать лет.
   - Вот-вот. А ты бы так смог? Раненый, один против тридцати, а к тебе подойти боятся. Бьешь на выбор туда, куда пообещал, да лаешься так, что матерые мужики чумеют. Где и выучился-то?
   По голосу обозника было не понять, чем он больше восхищается: храбростью пацана или его умению ругаться.
   - Не, Илья, это еще не все. - Продолжил накручивать ужас Афоня. - Ты слыхал, как он того лесовика, который его пса убил, уделал? Живого места не оставил, а выл, говорят, как волчара, аж кони шарахались.
   - Слыхал, а что тебя удивляет? Он первый раз в жизни боевого товарища потерял, пусть и пса, но к животине иной раз сильнее, чем к человеку привязываешься. Не было у тебя еще товарища, которому ты жизнь спасал, а он - тебе. И не дай Бог такое пережить, по себе знаю.
   - Не в товарище дело, - гнул свою линию Афанасий. - Илья, тут пострашнее. Лука, когда мы из Ратного к ним на помощь прискакали, по всем следам сам прошел, чтобы понять, что там делалось. Ты же знаешь: он дотошный. С ним Тихон и Петька Складень ходили. Вернулись, оба бледные, глаза как плошки и есть отказались. А ребята-то бывалые. Ну, мы их расспрашивать, а они даже говорить, поначалу, не хотели.
   В общем, нашли они в лесу сани, а в них месиво кровавое, даже не разобрать, сколько народу там смерть приняло: то ли двое, то ли трое. Рубили их так, что и сани в щепки. А вокруг саней следы Корнея и Михайлы. Представляешь? А потом, в другой стороне, нашли в лесу одного живого. Тут еще жутче: уши, нос и язык отрезаны, и подколенные жилы посечены. Так в лесу живым и брошен, а около него следы конские и Михайлы. Вот тут и подумаешь. Если все вместе сложить, просто жуть берет. С виду-то - обычный пацан и разговаривает вежливо, разумно. Даже помочь обещал, и зла не держит, за то, что бросили на дороге.
   Собеседники на некоторое время умолкли, потом Илья продолжил:
   - Жутко, конечно, но не удивительно. Лисовинов корень. Слыхал про сотника Агея, корнеева отца?
   - Ну, был такой, давно уже. Лет тридцать, наверно.
   - Больше сорока лет назад он тогдашнего сотника своими руками зарезал, у всех на глазах. За то, что тот сотню чуть не под полное истребление подвел. А потом приказал каждому из оставшихся ратников по пять холопок обрюхатить, а детей самим воспитывать, чтобы, значит, пополнение выросло. А попу, который ему пенять за это надумал, с одного удара три зуба вышиб.
   - Сотника... ничего себе! Это что же, мой отец от холопки мог родиться?
   - Не важно, что от холопки, - отозвался Илья наставительным тоном - важно, что от ратника и ратником воспитан!
   - Так и сам Корней...
   - Нет, Лисовины свою кровь чтят, не простая она.
   - Как это? - Не понял Афоня. - Что значит "не простая"?
   - Ну, во-первых, у них в каждом колене какя-нибудь из баб обязательно двойню рожает. Вот у Корнея первенцами были Фрол и Лавр.
   - Имена! По трезвости и не выговоришь.
   - По пьянке еще труднее. - Со знанием дела пояснил Илья. - Это ему поп тот так отомстил, сейчас-то имена детям сам выбираешь, а тогда строго было: поп в святцы заглянул, да и окрестил, родителей и не спрашивал. Болтали, что Агей его за это еще раз отлупил, и проклятия не побоялся. Ну а у Фрола и Лавра тоже по двойне рождались. У Фрола сначала две девки - Анька и Машка, потом вот Михайла, потом младшие: Семен и Евлампия, а у Лавра - первенцы: Кузьма и Демьян.
   - Слушай, а почему Корнея еще Корзнем кличут? - Не в тему перебил обозника Афоня.
   - Ты только при нем не помяни, не любит он.
   - Да знаю я, любопытно просто.
   - Тут три разные истории рассказывают, какая из них вернее, не знаю.
   Чувствовалось по голосу, что Илья сел на любимого конька, можно было быть уверенным, что озвучены будут все три версии.
   - Первая история совсем простая. Вроде бы, добыл Корней в бою с ляхами дорогое корзно - плащ княжеский - и долго в нем ходил и величался. Отсюда и прозвище.
   Вторая история смешная. Будто бы еще пацаненком совсем малым залез Корней из шалости в корзину с бельем, а бабы ту корзину на речку полоскать понесли. Он сидел, сидел, а потом как заорет дурным голосом. Бабы напугались, да корзину в речку и уронили. Вот он в корзине плывет и орет, уже не каверзы ради, а от страха. Ну и стали корзинкой дразнить, а потом как-то в Корзня превратилось.
   А третья история, опять, про ляхов. Сошлись как-то две рати - наша и ляшская, и так вышло, что ни у нас, ни у них интереса к битве нет, а разойтись миром зазорно, вроде, как испугались. Стоят, стоят, а делать-то что-то надо. Стали с той и с другой стороны молодцы выезжать и соперников вызывать на поединок. Сначала все поровну получалось: то наш одолеет, то их. А потом вышло так, что оба поединщика убитыми оказались: столкнулись, и оба на смерть.
   И стали после этого ляхи одолевать. Вернее, один лях. Одного нашего из седла вышиб, второго, потом еще одного мечом зарубил. После этого наши засмущались, а лях ездит между ратями и насмехается. И тогда выехал против него Корней. Молодой был, неженатый еще. Съехались они, ударили копьями в щиты и... ничего. Оба в седлах удержались. Съехались еще раз - то же самое. На третий раз у Корнея копье сломалось, но кто-то из наших ему свое кинуть успел, пока лях коня разворачивал.
   И тут: то ли лях устал, то ли по ударам почувствовал, что Корней сильнее, не знаю. Но на четвертый раз ударил он нечестно: не во всадника, а в коня. А Корней не растерялся, ухватил ляха за корзно и вместе с ним на землю свалился. Потом накинул ляху его же корзно на голову и, пока тот выпутывался, как даст ему сапогом по морде! Лях и повалился. Корней его на спину коня закинул и к своим уволок. Большой выкуп потом за того ляха получил и прозвище - Корзень.
   - А чем дело-то кончилось? - нетерпеливо спросил Афоня, после того, как Илья умолк.
   - Так тем и кончилось - победил Корней.
   - Да нет, я про рати! Сеча-то была?
   - Не-а, дождь пошел.
   - Дождь?
   - Ага. Такой ливень хлынул, такие хляби разверзлись, какая там сеча! Восвояси повернули. Вот, какая история тебе больше понравилась, про такую и думай.
   "А чего тут думать-то! Если дед не любит, когда его так называют, значит, дело в корзинке с бельем. Остальные-то версии престижные. Только вряд ли... Славомир слово "Корзень" так произносил, как будто тайное имя деда озвучивал - ущерб ему наносил. Если учесть еще, что дед втихую Перуну поклоняется, то все три истории попахивают дезинформацией. Так в 44 году американцы немецкой разведке мозги пудрили: разболтали сразу про несколько дат высадки десанта в Нормандии, а какая из них настоящая - пойди, угадай. Так и тут: выбирай, во что верить, а правда это или нет - хрен поймешь".
   - А кровь? - Снова задал вопрос Афоня.
   - Чего, кровь?
   - Ты про кровь лисовиновскую начал, мол, необычная она. Во-первых, двойни в каждом колене, а во-вторых, чего?
   - А-а, ты про это. Так не перебивал бы, я б и рассказал, а то сбил с мысли...
   - Да ладно тебе, Илюха!
   - Я тебе не Илюха! - Обозник забыл, что старался говорить вполголоса, чтобы не разбудить Мишку. - Хоть и обозник, а лет на двадцать тебя постарше буду!
   - Ну, прости Илья, не со зла же...
   - Прости, прости... если не ратник, так уже и за человека не держите, витязи хреновы. А чуть, что: "Ой, Илья, вынь стрелу из жопы, ой довези, верхом не могу. Илья, добычу не дотащить, помоги, поделюсь".
   - Илья, ты чего? Я же... - Афоня явно растерялся от такого напора.
   - Ты же! Мы же! Вы же! Всё вокруг вас крутится, вся жизнь Ратного на воинов завязана, без вас - смерть. А вас все меньше и меньше. Я еще времена помню, когда Ратное и полторы сотни воинов выставляло, и новиков в запасе десятка по три было. А сейчас? Сам сказал, что если бы не пес, половину перебили бы. Сейчас корчился бы у меня в санях кто-нибудь со стрелой в кишках, да добить просил бы... не знаешь, ты, как это: домой убитых, да калек привозить.
   Собеседники надолго умолкли.
   "Смотри-ка ты! Оказывается не только мы с дедом критичность ситуации понимаем! Обозник, обозник, а... Впрочем, телесная слабость вовсе не подразумевает умственной неполноценности. А Илью, чувствуется, жизнь многому научила".
   После длительной паузы Афанасий, каким-то робким голосом спросил:
   - Илья, а ты... добивал?
   - Меня Бог миловал, но... добивали. Каждый обозный старшина знает, как мучения прекратить, быстро и так, что сам раненый не поймет. Ну и простые обозники, кто постарше, тоже... умеют.
   - Так Корней нас на погибель вел?
   - Нет! - Уверенно ответил Илья. - Случайность это. Просто лесовики нас раньше заметили, чем мы их, но он вот, со своим псом, вам время на изготовку дал. Я потому и горячусь, что на войне таких случайностей не избежать, а ратников у нас осталось меньше семи десятков.
   - А из них, только сорок человек по своей воле в бой идти, готовы, а остальные... - Афоня, сам того не зная, озвучил озабоченность, высказанную дедом при выезде из Турова.
   - Готовы, не готовы. - Проворчал Илья. - Из этих сорока, у скольких серебряное кольцо есть? Раньше без него и ратником-то зваться не позволяли, и, до сих пор, долю в последнюю очередь, что похуже выделяют. Был, рассказывали, один такой, что сыновьям до серебряного кольца жениться не позволял, мол, не созрели еще. Один сын так и не успел.
   - Убили?
   - Хуже. Глаза вышибли. Кто ж за слепого замуж пойдет?
   - И как же он?
   - Сапожником стал, да таким сапожником! Сапоги тачал - загляденье. А батька его, поле этой истории, в другую крайность ударился: всех под венец погнал. С тех пор, говорят, и обычай завелся: у кого сына нет, на опасное дело стараются не посылать, чтобы род не пресекся.
   - Что бы, значит, кровь продолжалась?
   - Хитер ты, Афоня, нашел, как разговор опять на лисовинову кровь свернуть!
   - Так интересно же, дядька Илья.
   - Уже и дядька. Все вы, пока целые, поверх обоза глядите, а как шкуру продырявят... ладно, об этом я уже толковал. Так вот, история эта на сказку похожа, но все взаправду было, и многие из тех людей еще живы, порасспросить можно. Ты жену Корнея помнишь?
   - Помню. Аграфеной звали.
   - Аграфеной Ярославной, потому, как была она дочерью князя Ярослава Святополчича.
   - Да ну!
   - Ага, не от законной жены, правда, но любил ее князь, чуть не больше других детей. Устроил так, что она боярской дочерью считалась.
   - Это как же?
   - Не перебивай! Ты князей знаешь, попользоваться девкой, да бросить, у них обычное дело. Но если понесет она княжеский плод, то заботу проявляют... частенько. А тут запала князю Ярославу девица в сердце, прямо пропал! Был у него один боярин, как звали, не упомню, старенький совсем, ветхий, вот-вот помирать. А семьи у боярина того не было, говорят, на пожаре все погибли. Его-то Ярослав на своей зазнобе и женил. Боярин тот Ярослава еще ребенком на коленях качал, любил, как сына, вот и согласился. Да и помер в скорости. А боярыня родила князю Ярославу девочку. Крестили Аграфеной. Тайны особой из этого не делали, даже звали ее, как подросла, Аграфеной Ярославной, а не по имени того боярина.
   А Корней в те времена в Турове обретался, батюшка Агей его при княжьем дворе пообтереться послал. Шалопай был! Два дружка у него были. Один - Федор, он сейчас погостным боярином сидит на Княжьем погосте, а второй, дай Бог памяти... не важно, сгинул он куда-то. Чего творили! Сколько медов выпито, сколько подолов девкам задрано, сколько драк мордобойных, а то и с оружием!
   Князь, бывало, серчал, но за лихость ребят любил. И тут, как раз, случилась эта история с ляхом и корзном. Болтали, что Ярослав Святополчич так Корнею и сказал: "Ты честь нашу защитил, проси, чего хочешь!". А тот возьми да и попроси руки Аграфены! Вот такие дела.
   - И что князь? Отдал?
   - Ага, разбежался! Выгнал он Корнея! И из терема княжеского, и из Турова. За наглость. А тот, и правда, наглым оказался: сговорился с дружками и увез Аграфену тайно. Князь, конечно, погоню послал, прискакали его люди в Ратное, а Корнея там нет! Он, оказывается, в Киев подался. А потом еще куда-то, болтали, что аж до Херсонеса добрался. Может правда, может нет. Не знаю, но когда ляхи Берестье осадили, Корней в войске Киевского Великого князя оказался, и чем-то опять отличился. Ну, если Великий князь Киевский Корнея отличил, то удельному князю Туровскому казнить Корнея, понятное дело, не с руки. А там еще и Аграфена двойню родила, порадовала родителя внуками. Так и обошлось.
   "Бред! Интересно, как князь Ярослав - ровесник деда - мог в семнадцать лет годную для замужества дочь иметь? Сплетники, мать их... Слышат звон, да не знают где он. Раз Ярославна, значит, дочь князя Ярослава, идиоты. А то, что не дочь он а ему была, а сводная сестра и в голову не приходит. Хотя про "ветхого" боярина, наверно правда - бабку, ведь, действительно Аграфеной Ярославной, а не Аграфеной Святополковной величали".
   Илья, между тем, продолжал свое повествование:
   - Фрола, как подрос, тоже в Туров отправили. В младшей дружине у князя был, но недолго, весь в батюшку Корнея, набедокурил чего-то, и обратно в Ратное вернулся, но успел жениться на первой красавице Турова, его вот, матери.
   - И причем тут кровь Лисовинов? - Так и не понял Афанасий.
   - Не понял? Да при том, что Фрол и Лавр по матери - Рюриковичи!
   - Так мать же Аграфены невенчанная была?
   - Малуша - мать Владимира Святого - тоже с князем Святославом не венчалась, она вообще рабыней была.
   - Вот и нет! Ее брат Добрыня в княжьих ближниках ходил, а у Владимира был дядькой!
   - Он, что, родился ближником? Пробился наверх умом и храбростью. Тут уж такое дело: мужики мечом дорогу себе пробивают, а бабы... этим самым, хе-хе. Кто в чем искусен, тем, значит. Хотя на Малушу грех возводить не будем, она так ключницей и осталась.
   "Ну до чего ж люди власть предержащим косточки перемывать охочи! Почти два века прошло, и поди ж ты!".
   - Но Владимир-то потом на Цареградской царевне женился! - продолжал спор Афанасий.
   - Да не о том речь! Рюриковичи у нас в Ратном, Афоня! Хоть и не из-под венца, а, все равно,Рюриковичи! Один, правда, погиб, Царство ему Небесное, а второй-то вон, впереди скачет, а князья лишних в своей семье не любят. Особенно, если за этим лишним сила стоит.
   История эта, по смерти князя Ярослава, забылась, но кто знает, когда и чем обернуться может? Корней силу набирает и нам намек дает. Умный поймет, а дураку и не к чему.
   - Какой намек?
   - Хе-хе, вот ты, Афоня, дураком и выставился! Сам же мне про сани с порубленными покойниками рассказал, и про мужика изуродованного в лесу. Это Корней внука на характер проверял, Лавр-то похлипче брата всегда был, в матушку пошел. Внук испытание выдержал, тогда Корней его в поход взял, как думаешь, зачем?
   - И зачем же? - Афанасий заворочался в санях, устраиваясь поудобнее, похоже тема разговора захватывала его все больше и больше.
   - Нам показать! - Уверенно заключил Илья. - Чтоб знали, что род Лисовинов на Корнее не заканчивается! И внук нам показался! Во всей красе, что, разве не так?
   - Ого! А, ведь, верно! Пацаны, я слышал, его меж собой Бешеным зовут, теперь понятно: Лисовины.
   - Угу, "Бешеный Лис" родился, пострашнее медведя будет.
   - Как-то и не подумаешь...
   - "Вежливый, разумный, зла не держит, помочь обещал" так? - Передразнил Илья.
   - Так, только я...
   - Так! - Не дал Афоне договорить Илья. - Корней кого-нибудь из своих зря обижал?
   - Не слыхал.
   - И не услышишь, он с сотней, как с собственным ребенком носится. И внука своего к тому же приучает. И командовать учит: уже десяток парней под его руку поставил. Видал их?
   - Не всех, они пораненные почти все...
   - А один - убитый. Но, попомни мое слово, ты еще увидишь Михайлу сотником, а парней этих десятниками при нем, и это будет такая сотня, что с тысячей справится!
   "Однако и репутация же у Вас, сэр! Хоть в розыск объявляй: убийца, садист, расчленитель, матерщинник и, вдобавок ко всему, побочный родственник правящей династии. А еще, люблю, притворяясь спящим или больным, подслушивать чужие разговоры. Портрет, достойный кисти... даже не знаю, кого. Специалиста по изготовлению фотороботов.
   Слава Богу, по молодости лет, в развратники не записали, хотя прадед, как выясняется, сводничеством грешил и полигамию насильственным образом внедрял, для разрешения демографического кризиса. А дед хулиганом был и девицу благородного происхождения украл. С такой наследственностью прямая дорога в бандиты. А кликуха "Бешеный лис" - Майн Рид с Фенимором Купером в одном флаконе!
   Но, если серьезно, то именно такие лихие ребята в Европе, сейчас и еще в течение нескольких веков, будут династии основывать: королевские, герцогские, графские. Многие роды, конечно, пресекутся, но те, что сохранятся, дотянут до тех времен, когда выродившиеся потомки доведут дела до мятежей и революций. Мне, что ли, заняться? Так, ведь, и занимаюсь уже! Вот так номер: в струю попал! Влился, так сказать, в передовой отряд строителей феодализма. Хотя, строй, не строй, если исторические условия сложились, само построится, с тобой или без тебя. А посему, не строить надо передовое общество, а быть адекватным идущим процессам, тогда будет "с тобой".
   Со мной, не со мной, а мужика-то я кромсал так же, как дед тех двоих - в санках. Это что ж выходит? У Вас, сэр Майкл, только рациональная составляющая личности своя, а эмоциональная - наследственная, лисовиновская? То-то летом Вы на деда с кинжалом поперли! Прадед собственного сотника, как свинью зарезал, Дед... Выходит - это наследственное. Если вожжа под хвост попала, авторитеты побоку, зверь наружу лезет, а не угробиться при этом, позволяют только наработанные рефлексы. А Юлька? Может, потому и стояла столбом, что, когда Демку лечили, она во мне зверя почуяла? Да нет, потом она себя, вроде бы нормально вела...Или мать позже объяснила? Блин, сэр, вы же с таким характером, как противопехотная мина - лежит себе лежит, а потом к-а-а-к ахнет! Нет, над этим всем надо крепко подумать, или Нинею расспросить? Во всяком случае, какой-то предохранитель нужен, а то дров наломаю, мало не покажется.
   А Илья мужик интересный. Кто бы мог подумать, оказывается, предтечами таксистов были не ямщики, а обозники. Такие же разговорчивые, информированные, всякого повидавшие и очень полезные. А режут их, почем зря! Любой воинский отряд только и мечтает, что на вражеский обоз наехать. Добычи много, а сопротивление почти нулевое. Вот кому самострелы бы пригодились! А что, это - мысль!
   По нынешним временам, дружина без обоза - никуда. Оружия на себе прут столько, что еще что-нибудь: продовольствие, боеприпасы, медикаменты, всякий другой необходимый груз - ни человеку, ни коню не под силу. Если у деда будет своя дружина, то должен быть и свой обоз. Интересно: эти десять обозников сами пошли или их Лука заставил?".
   - Дядька Илья! - Мишка решился, все-таки, "проснуться".
   - А-а, проснулся? - Обозник вроде обрадовался Мишкиному пробуждению и тут же заботливо поинтересовался: - Нога не болит? Может, мерзнет?
   - Болит, но не сильно.
   - Просто болит или дергает?
   - Просто болит.
   - Тогда не страшно. Чего проснулся-то, по нужде надо? Остановиться?
   - Нет, ничего не нужно.
   - Ты, парень, не стесняйся, я раненых за двадцать, с лишком, лет перевозил, и не сосчитаешь, все умею и всякое видел. У меня богатыри рыдали, как дети, и парнишки умирали, которым еще жить бы и жить. Один раз даже баба у меня в телеге рожала. Вот история была! Я как раз переднее колесо на место ставить собрался, а она как схватится за обод, да как заорет! Я к себе колесо тяну, а она - к себе, старшина подбежал: "Вы что, с ума посходили?" - спрашивает, а потом разобрался, в чем дело и приказывает мне: "Так и держи, ей так легче". Ну я, как дурак, с колесом все время, пока она рожала, и простоял.
   - А твой обоз громили когда-нибудь?
   - Было дело. - Посерьезнел Илья. - Два раза я в такую неприятность попадал. Один раз, я еще совсем пацаном был, нурманы с цареградской службы через наши земли к себе возвращались. Ну, как у них и водится, грабили по пути, где силы хватало. Мы им, как раз на переправе и попались. Почти всех вырезали, я только тем и спасся, что телега опрокинулась, я в воду упал, и течением меня в сторону отнесло. Потом сотник Агей их на переволоке догнал, и тоже всех до одного порешили. В ладьи ихние покидали, кого и живым еще, да сожгли. У нурманов, правда, говорят, обычай такой - умерших князей, да воевод вместе с ладьей сжигать. Так что, Агей им всем, вроде как честь оказал...
   А второй раз, когда с Волыни уходили. Нагрузились так, что еле ползли. Волыняне на ратников-то наскакивать опасались, крепко их тогда побили, а на обоз, хотя и с охраной шли, несколько раз налетали. У меня в телеге здоровенная бочка с вином стояла, удачно так, со спины меня от стрел берегла. И надо же было такому случиться, что сразу двумя стрелами ее пробило. Вино и потекло. Наши подбегают по одному, шлемы под струйки подставляют, и мне дырки заткнуть не дают. И главное что? - Илья с досадой шлепнул себя по колену. - Каждый говорит: "Подожди, я вот наберу, а потом затыкай". А потом еще один и опять тоже самое, и конца этому не видно.
   Надрызгались все! - Илья мечтательно прикрыл глаза и пошевелил усами, словно принюхиваясь. - И ратники и обозники, одни лошади трезвые, хотя и моя лошаденка чего-то пошатывалась, нанюхалась, наверно. А волыняне опять наскочили! Тут бы нам всем и конец, да Лука Говорун - пьяный, пьяный, а сообразил - всадил стрелу в самый низ бочки. Винище - струей, запах - на всю округу, волыняне - все ко мне, а я от них. За стремя кого-то из ратников ухватился и дай Бог ноги! В жизни так никогда не бегал!
   И что обидно: выпил меньше всех, а разило от меня, сильней, чем от всего десятка, потому, как облился, пока дырки затыкал, с головы до ног. Отогнали волынян, вернулись - бочка пустая. Кто все выпил? А Илья: от него за версту шибает! С тех пор на меня выпивку не грузят, даже квас не доверяют.
   Илья горестно понурился, а Афанасий мелко затрясся от сдерживаемого смеха.
   - А если бы у вас самострелы были? - Спросил Мишка.
   - Что лук, что самострел - для хорошего выстрела сила нужна, да сноровка. А в обозе кто? Слабые, увечные, не вояки одним словом.
   - С моим самострелом сила не нужна, возьми, глянь. - Мишка протянул свой самострел Илье. - Видишь рычаг сбоку? Упираешь самострел в землю, или еще куда-нибудь, нажимаешь ногой на рычаг и готово. Тут не сила, а вес нужен. Я меньше двух пудов вешу, а мой болт с полусотни шагов доспех пробивает.
   - Интересно, - оживился обозник - дашь стрельнуть?
   - Стреляй, не жалко. Можно и на ходу, в днище саней упри.
   - Ты из него тогда волков-то настрелял?
   - Ага, так же вот, в санях ехал. Дави ногой, пока не щелкнет.
   Илья упер самострел и нажал на рычаг ногой.
   - Легко идет!
   - Так на меня рассчитано, ты же тяжелее. Тебе можно самострел более тугой сделать, дальше бить будет.
   - А целиться как?
   - Приложи к плечу, левый глаз зажмурь, а правым смотри вдоль болта... Да куда ты, лошадь убьешь!
   - Я не в лошадь, вон пень возле дороги. О! гляди-ка, попал!
   Илья уважительно оглядел оружие и вернул его хозяину.
   - Вот, а если у всех обозников по такому будет?
   Обозник хитро ухмыльнулся, расправил свои могучие усы и выдал вердикт:
   - Хе-хе, тогда бы из той бочки вообще решето сделали!
   - Я же о деле говорю, - обиделся Мишка - ты что думаешь: если пацан, так только глупости болтать могу?
   - Не, пацан пацану рознь. Ты, Михайла, пацан умственный, книги, говорят, читаешь. Да вот незадача: сколько такая вещь стоит? Обозники народ не богатый.
   - Обоз и из сотенной казны вооружить можно, для дела же, не для баловства. И себя защитите, и сотню, при случае сзади прикроете.
   - А Пинька-десятник потом будет трепать, что Корней, это придумал, чтобы сотенные деньги сыну отдать. Самострелы-то Лавруха делать будет!
   - И что? Никто Пимену пасть не заткнет?
   - Он десятник, и подпевал у него много, всем пасть не заткнешь.
   - Наплевать! - Уверенно заявил Мишка. - После первого же похода сами заткнутся.
   - Может и заткнутся, а только...
   - Что?
   - Смотри. - Илья указал рукой куда-то вдоль обоза. - Вон твой дядька Лавр вперед поскакал и Тихон с ним. Знаешь зачем?
   - Дорогу проверить? - Попробовал угадать Мишка.
   - С заводными конями?
   - Тогда не знаю.
   - А ты, Афоня?
   - Если с заводными конями, то далеко поехали. Как бы и не в Ратное. - Ответил Афанасий и тут же удивился: - Только зачем?
   - Эх, не ходили вы с обозом, ребятки! Народишко-то из городища для себя припас взял, а для скотины много ли увезешь? До первой травы - месяца полтора. Чем скотину кормить? Сено в Ратном сразу в цене подскочит. Они и поехали, чтобы заранее корма прикупить, пока никто ничего не знает. Как мы доедем, так к сену и другому корму для скотины, не подступиться будет. Я вот тоже подзаработаю. Летом не поленился, так что лишнее сенцо есть, а баба моя без меня не продаст. Теперь понял, Михайла?
   - Не очень.
   Мишка насторожился, что-то в рассуждениях обозника ему не понравилось.
   - Кто поехал? - Начал объяснять Илья. - Сын сотника и племянник Луки, почитай старшего из десятников. Вот Афоню бы отпустили? Да ни в жизнь! И все всё видят, потом разговоры пойдут: мол, пользуются своей властью, а простым людям объедки оставляют. То же и с самострелами будет, если сотенные деньги твоему дядьке перепадут. А такие разговоры копятся, копятся, а потом... всякое может быть.
   - Теперь понял. - Мишка утвердительно кивнул Гловой. - Но если на болтунов оглядываться, ни одно дело как следует не сделаешь.
   - Ты - внук сотника, тебе виднее...
   "И умолк мой ямщик, а дорога... не помню, как там дальше. Замолчал Илья, нахохлился, как воробей. Вот оно - социальное расслоение когда-то единой общины. И совершенно бесполезно объяснять, что к приходу такой толпы в селе надо подготовиться, и посылать для этого рядовых ратников совершенно бесполезно - не умеют они такие вопросы решать. Там, конечно, староста есть, но у деда и Луки самые большие доли в добыче. У деда, потому что сотник, а у Луки, потому что почти весь десяток состоит из родственников. А еще они не только воины, но и управленцы - умеют смотреть вперед и вычленять главные проблемы. Проинструктировали своих людей и послали готовить село к приему полона.
   А Илья с Афоней, мужики, конечно, хорошие, но о таких вещах даже не задумываются. Афоне, хочешь не хочешь, а придется хотя бы азам управления учиться, иначе ничего путного у него с холопами не получится. А Илья... жаль мужика, но от него начинается социальный слой "низов" феодального общества. Сам-то он, отнюдь, не дурак, на самый низ не свалится, но дело в принципе. А Афоня - предтеча того, что будет называется рыцарством, или шляхтой, или, позднее, дворянством. Нижний уровень, верхнего слоя. Поучить его, что ли? Все равно делать нечего".
   - Афанасий, а что ты с холопами своими делать будешь? - Спросил Мишка.
   - Их сначала заиметь надо. - Мрачно отозвался Афоня.
   - Я же обещал!
   - Мало ли, что ты обещал! Ты не обижайся, Михайла, но сотник решение десятника отменяет редко, почти никогда. Десятнику виднее...
   - А мне виднее, что обещать! Я - Лисовин, и слово сказано!
   - Хе-хе...
   - Что смешного, Илья? - Мишка резко обернулся к вознице, но тот уже успел отвести глаза.
   - Да так... ничего. Не смеюсь я, кашлянул.
   Мишка снова повернулся к Афоне.
   - Так что, Афанасий? У вас раньше, когда-нибудь, холопы были?
   - Были... давно. Дед рассказывал, я не помню.
   - Значит, не умеешь. - Сделал вывод Мишка.
   - Чего там уметь-то?
   - Людьми управлять. Это - тоже ремесло, уметь надо или учиться, если не умеешь. Так что ты с ними делать станешь?
   - Ну, чего? Это... работать заставлю.
   - Это понятно, на то и холоп, чтобы работать. А как? Ну, вот представь себе: вытянул ты жребий, указали тебе холопскую семью, которая тебе по жребию выпала. Подходишь ты к ним. Мужик, баба, детишки. С чего начнешь? Какие слова самые первые скажешь?
   - Э... На подворье поведу.
   - Есть, где поселить?
   - На сеновале можно, еще пристройка есть, но холодная... в сенях... там тоже холодно. Летом-то построимся, а сейчас. Да-а-а, в избе всем тесно будет...
   - А если детишки малые совсем?
   - А как же тогда? Едрит твою...- Илья полез всей пятерней скрести в затылке. - Я и не думал.
   - На первом же шагу и споткнулся. Ты как, тоже думаешь, что Лавр с Тихоном сено скупать поскакали?
   - Народищу-то разместить... - Обалдело протянул Афоня. - Да куда же мы их всех денем?
   - Корней с Лукой уже придумали, для того людей и послали, чтобы все приготовить, а у тебя еще дня два на раздумья есть, быстрее-то не доберемся.
   Илья тут же встрепенулся:
   - Э! Так я что, на сене-то не подзаработаю?
   - Заработаешь, - успокоил Мишка - но сено - не главное.
   - Это хорошо. - Илья довольно улыбнулся. - Слышь, Афоня, у тебя в пристройке пол земляной?
   - Земляной, а что?
   - Так они же по-старинному жить привыкли: пол - земляной, вместо печки - очаг. Натаскаешь камней для очага, полати можно там сделать?
   "Даже и не подумал извиниться за то, что на деда наклепал... Все как ТАМ - в каждой курилке Совет министров и Генеральный штаб одновременно, и обязательно: все начальство - либо идиоты, либо сволочи... Правда, бывает и обожествляют, но зато как потом матерят! Того же Сталина вспомнить...".
   Афоня, между тем, продолжал строить планы:
   -Я им еще пару лавок поставлю, стол есть, поломанный правда, но починим! Полки там есть, дверь плохо закрывается, ну это сделаем... для скотины место есть, дрова... пока хватит... постели у них свои...
   - С жильем, значит, решилось. - Утвердил Мишка.
   - А? - Афоня даже не сразу понял вопрос. - Ага, решилось!
   - Тогда думай: с чего разговор начнешь.
   - Э... Спрошу как зовут.
   - А поздороваться?
   - С холопами?
   - А они - не люди? Вот тебе первая заповедь: если с человеком вести себя, как со скотиной, то и он себя вести будет по-скотски. Тебе это надо?
   Илья опять не удержался, чтобы не съязвить:
   - Хе-хе, гляди, Афоня, заповеди! Как в Писании!
   - А ты как думал, Илья? - Тут же подхватил идею Мишка. - Десять заповедей указывают, как люди жить должны, что можно, что нельзя, что хорошо, что плохо. Это и есть управление. Какая, к примеру, первая Заповедь?
   - Это самое... - Илья задрал бороду к небу и задумался. - Кажется, "Не убивай!".
   - Неверно, а ты, Афанасий, как думаешь?
   - Чего ты, как поп? Не помню я.
   - А подумать? - Не отступался Мишка. - Тебе теперь много думать придется: и за себя, и за холопов, а в Заповедях Господних все, что нужно для управления, есть!
   - Ну, кажется, не молись другим богам... вспомнил! Не сотвори себе кумира, не делай изображений... и не поклоняйся им. Вот!
   - Почти правильно! Начинаются Заповеди со слов: "Я Господь, Бог твой". А дальше уже говорится о том, как людям с Богом жить. Не сотвори себе кумира, не поминай имя Божье всуе. И наказание за неповиновение: "Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого колена".
   А потом, сразу же, про поощрение послушных: шесть дней работаешь, а седьмой день отдыхаешь. Так и ты, сразу же должен дать понять, что хозяин ты и все зло и добро будет от тебя. Про добро - обязательно, человек должен какой-то свет впереди видеть, и хоть на какую-то выгоду рассчитывать.
   - Что, так и говорить? Я твой хозяин, если что - накажу, а если... - Афоня озадачено захлопал глазами. - А про добро-то чего сказать?
   - Про одно и то же можно разными словами говорить! Сначала поздоровайся, покажи, что ты к ним не как к скотине относишься. Потом назови себя, чтобы сразу было понятно, кто ты такой. Как в заповедях: "Я Господь, Бог твой". Так и ты, например: "Я Афанасий...". Как тебя по батюшке?
   - Романыч.
   - Я Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни. Красиво звучит?
   - Я Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни... - Повторил Афоня. - Красиво. А дальше?
   - А дальше: "Жить будете у меня!". Понимаешь? Жить! Вам теперь вместе жить, может быть, до конца жизни. Работа, наказание, одобрение, все остальное - это жизнь. Ваша жизнь связана воедино навсегда или очень надолго.
   - Жить будете... верно! Они же сейчас бездомные, а я их в свой дом ввожу.
   - Вот, вот: кем введешь, тем они и будут. Сразу же надо объяснить: что - хорошо, что - плохо. Как в заповедях Господних: почитай родителей, не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не приноси ложного свидетельства, не пожелай жены или имущества ближнего твоего. Так и ты: обижать не стану, будете хорошо трудиться - будете в тепле, сытости и под моей защитой, но если что, то я человек воинский, к порядку и строгости приучен, так что, не взыщите! Сразу все и понятно: кто ты, кто они, бояться не надо, но лениться не дашь.
   - Ага! И в пристройку!
   - Нет! - Мишка с трудом сдержал улыбку. - Сначала расспроси. Кто они, как кого зовут, как раньше жили, что умеют... и прочее. Вот тебе заповедь вторая: интересуйся людьми, чем больше ты про них знаешь, тем легче ими управлять. Не жалей на это времени - окупится!
   - Так наврать же может! - Усомнился Афоня.
   - Смотря, как спрашивать. Был такой ученый мудрец... э-э иудей, Карнеги звали. Так он говорил, что для человека нет более интересной темы разговора, чем о нем самом. Вот и веди разговор о нем. А чтобы не врал, или не умалчивал - сомнение покажи. Не говори прямо, что врет, а так, усомнись слегка. Он горячиться начнет, доказывать, весь раскроется, а ты на ус мотай.
   - Это как же? Ну, усомниться, да еще слегка?
   - Да очень просто. Скажет он, к примеру, что у него в хозяйстве три лошади было. А ты спроси: "Всегда три?". Он тут и начнет, что сначала одна была, потом он вторую на Княжьем погосте выменял на шкурки, потом еще что-нибудь про третью. Как звали лошадей расскажет, какой масти были. А ты удивись: как это он на лесных полянах столько корма на зиму заготавливал, спроси о цене, какую за лошадь запрашивали, и за сколько сторговал. Удивись, если сторговал хорошо. С женой его поговори: сколько лет детишкам, чем болели. Удивись, если все выжили, посочувствуй, если не все, вспомни, что и у тебя или у соседей тоже не все дети живы. Пообещай, что если сживетесь, то детей поднять поможешь, расскажи, что лекарка у нас хорошая.
   - Да, Афоня, - подтвердил Илья - дети - разговор беспроигрышный. Михайла верно говорит.
   - Угу, у меня в моровое поветрия дочка двухмесячная...
   - Прости, Афанасий, - смутился Мишка - не знал я.
   - Ничего, ты рассказывай. Интересно у тебя выходит. Умным был, видать, тот иудей... как его...
   - Карнеги. В общем, к концу разговора, ты все должен знать. Какой работой их до пахоты занять, кого из детишек в теплую избу на ночь забирать надо, чему их учить придется, а что умеют. Сравнивай все время с собой и со своей жизнью, тогда легче понять будет. Не бойся, если и час с ними проговоришь, или больше, всё на пользу. И всегда помни: если притвориться, что не очень веришь, человек начинает доказывать, объяснять - раскрывается весь.
   - Понятно. Просто же все! - Преисполнился энтузиазма Афоня. - Я и не думал!
   - Не управлял людьми, вот и не приходилось о таких вещах думать.
   - Хе-хе. Можно подумать, ты управлял! - Подкусил Илья.
   - У меня дед перед глазами, есть у кого учиться. Ну, и книги еще.
   - Да, Корней Агеич... вот у кого научиться многому можно. Ну, ладно. Поговорили, привел я их в дом...
   - Погоди, рано еще. - Остановил Афоню Мишка.
   - Хе-хе. - Снова встрял Илья. - Афоня, ты так до лета домой не доберешься!
   Мишка сделал вид, что не слышит и продолжил:
   - Третья заповедь - твой вид. Понимаешь, слова - это еще не все, только малая часть. Гораздо больше мы друг другу говорим одеждой, осанкой, выражением лица, движениями рук. Из всего, что один человек до другого доносит, слова составляют меньше десятой части. Треть - это голос, а больше половины - лицо, руки, одежда и прочее.
   Вот смотри: ты им с самого начала говоришь: "Я - Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни". Но при этом придешь к ним пешком, просто одетый, без оружия. Получится: уши слышат одно, а глаза видят другое. Создается ощущение вранья.
   Или ты приедешь к ним верхом, на поясе меч, из-под кожуха кольчуга видна. Совсем другое дело: слух и зрение говорят одно и то же, никаких сомнений нет. А еще, ты смотришь на наго сверху вниз - он в положении подчиненного. В одной руке повод, другая на рукояти меча лежит, или еще подбочениться можно. Сразу же другой вид.
   И вообще: всегда будь опрятен и подтянут, не ходи распояской, грязным, неряшливым. Понимаешь, человеческий ум так устроен, что он все подмечает, даже если особо над этим не задумываться. Как бы это объяснить? Илья, ты мне поможешь?
   - Как? - Изобразил всем своим видом готовность Илья. Несмотря на вставляемые время от времени ехидные замечания, слушал он очень внимательно.
   - Посмотри на Афанасия, а ты внимательно смотри на Илью, на выражение его лица.
   Мишка слегка перевалился на бок, чтобы смотреть на обозника не выворачивая голову и начал:
   - Илья, вспомни, как Афанасия раненого с коня снимали и к тебе в сани клали. Посмотри на то место, где у него рана, вспомни других раненых на него похожих. Так, а теперь вспомни, как Афанасий тебя Илюхой назвал и ты обиделся. А теперь вспомни, как у тебя первый ребенок родился, как он первое слово сказал, как первый раз ножками пошел. Хорошо, а теперь подумай: а вдруг твоя жена, все-таки сено без тебя продаст? Только не говори ничего!
   Мишка обернулся к Афоне.
   - Понял, Афанасий?
   По ходу мишкиного монолога лицо Ильи менялось самым разительным образом - мужиком он, как понял Мишка, был достаточно эмоциональным, да к тому же, хорошим рассказчиком, поэтому мимикой обладал весьма выразительной. Афоня приоткрыл рот и расширенными глазами не отрываясь смотрел на Илью. Потом перевел взгляд на Мишку и с запинкой выговорил:
   - Ты... ты колдун?
   - Глупости! Если кто и колдун, то Илья. Ни слова не произнес, а столько тебе сейчас рассказал, словами такого и не скажешь никогда.
   Илья неожиданно зло процедил:
   - Зверь ты, Михайла, с людьми, как с куклами...
   - Илья, ты же сам согласился!
   - Бешеный Лис, как голого выставил...
   - Илья, прости дурака, не подумал... - Мишка действительно ощутил острый приступ стыда. - Илья! Ну хочешь на колени встану? Прости пожалуйста, я же Афоне помочь хотел. Ты же сам знаешь, как это важно, сколько ты по лицам раненых понимать умеешь! Ты же ни одну жизнь спас, когда они сказать не могли, а ты догадался...
   - Паршивец, и уговорить-то умеешь! Ох поплачут девки от тебя!
   - Не сердишься? Илья, вира с меня: выпрошу у дядьки для тебя самострел, бесплатно.
   - Ладно... самострел. - Илья неожиданно хихикнул. - Афоня, ты на его рожу сейчас смотрел?
   - Ага! Здорово!
   - Хе-хе, Михайла, как я тебя! А?
   - Притворялся? - Понял Мишка. - Знаешь, как это называется?
   - Не-а!
   - Мордой об стол!
   - Ха-ха-ха, го-го-го, Афоня! Вот такого лица, ха-ха-ха, ты еще... ты еще не видел!
   - Которое, го-го-го, об стол?
   - Ага! Ха-ха-ха и об лавку тоже!
   Проезжающий мимо ратник придержал коня.
   - Чего ржете, мужики?
   - Губан, ха-ха-ха, у тебя... ха-ха-ха, случайно стола... с собой, нету?
   - Чего?
   - Го-го-го, а лавки?
   - Гы-гы-гы, чего... ржете-то?
   - А ты, ха-ха-ха... чего?
   - Не... гы-гы-гы... не знаю.
   - И мы, ха-ха-ха, не знаем... но без, ха-ха-ха, но без стола - никак!
   "До чего же ЗДЕСЬ с юмором просто, вроде ничего особенного и не сказал. Не избалованы люди телевизором, ни одного писателя-сатирика, ни одного шоумена. Минут через пять весь караван ржать будет, а спроси "почему?", не скажут. Но как Вас, сэр, Илюха обул! Артист! А Вы говорите: шоуменов нет".
  
  

Глава 4

   Мишка проснулся, как от толчка. Рядом в санях храпел и постанывал Афоня, еще дальше, на толстом слое лапника, завернувшись в облезлую медвежью шкуру, сопел с присвистом Илья. Мишка попытался определить, что же его разбудило. Нога, практически не беспокоила, к афониному храпу он притерпелся, других шумов, вроде бы, не было. Огромный стан, в котором расположилось несколько сот человек, с вечера угомониться не мог очень долго. Где-то плакали дети, кто-то, на ночь глядя, вдруг решил, что припас мало дров и стучал топором, потом чего-то испугались лошади, потом еще что-то случилось. Большое сборище людей и животных всегда успокаивается очень медленно, то и дело оживляясь локальными очагами шумов и беспокойства.
   Сейчас над станом стояла тишина, костры слабо тлели, морозец ощутимо усилился, похоже, дело шло к утру. Что же, все-таки, его разбудило? Мишка еще раз окинул взглядом все пространство, открывающееся ему из лежачего положения и уже надумал сесть в санях, как уловил краем глаза какое-то движение. От ствола одного из деревьев отделилась белесая тень и пробежав несколько шагов в сторону дремлющего у костра часового, припала к снегу.
   "Маскхалат, бесшумное движение, явное намерение снять часового. Привидение или чей-то спецназ пожаловал? Вижу только одного, но могут быть и другие, если, конечно, спецназ".
   - Илья! - Позвал Мишка шепотом. - Илья, проснись.
   - Да не сплю я. - Так же шепотом отозвался обозник. - Что случилось?
   - В стане чужие, к страже подбирается кто-то.
   - Не показалось?
   - Нет, я его и сейчас вижу. До самострела моего, не поднимаясь, дотянуться можешь?
   - Могу, может, шумнуть?
   - А стрелу словить не боишься? Взводи самострел и незаметно подай мне.
   - Как его лежа-то?
   - Упри в сани, сам на бок повернись, чтобы колено вверх не торчало.
   - Сейчас. - Илья деятельно заворочался, впрочем, почти бесшумно.
   Тень продвинулась еще на несколько шагов. Щелчок взведенного самострела показался оглушительно громким, лазутчик припал к утоптанному снегу.
   - Михайла, руку опусти.
   Голос раздавался снизу, Илья каким-то образом умудрился вползти под сани. Мишка опустил руку и нащупал приклад.
   - Лежа-то стрельнуть сможешь?
   - Смогу, а ты приготовься опять зарядить, может быстро понадобится.
   - Угу, сразу под сани суй, я тут приспособился.
   Часовой приподнял голову, огляделся и снова подпер подбородок кулаком.
   "Да уж, не видал ты, раздолбай, плакатов "Несение караульной службы - выполнение боевой задачи!", зарежут, ведь, как куренка".
   - Михайла, ну, чего? - Донесся из-под саней сиплый шепот Ильи.
   - Т-с-с...
   Белесая фигура вскочила на ноги и метнулась к часовому. Мишка нажал на спуск, болт ударил лазутчика куда-то в район поясницы, тот в падении все же дотянулся до часового, но удар пришелся по ногам. Разгильдяй караульный вскинулся спросонья, свалился с чего-то, на чем сидел, и прямо в его уже открывшийся для крика рот, оттуда-то слева ударила стрела. Илья буквально вырвал самострел из опущенной мишкиной руки, и через пару секунд, показавшихся вечностью, из-под саней раздался вожделенный щелчок.
   "Блин, всего два болта осталось, где же этот лучник? В Демкиной сумке еще десяток болтов, но не достать, шуметь нельзя, на звук выстрелить могут".
   Мишка до боли в глазах всматривался, туда, откуда, по его представлению вылетела стрела. Вдруг, из темноты, пришло ощущение чужого враждебного взгляда, направленного прямо в лицо, а напряженный до предела слух уловил тихий скрип, такой, какой должен издавать натягиваемый лук. Мишка нажал на спуск и тут же какая-то сила вырвала самострел из рук и швырнула на снег рядом с санями. Илья, словно змея из норы высунулся из-под саней и втянул самострел в свое укрытие.
   "Ну все, сейчас замочат! Лежу, как мишень, он меня видит, а я его нет".
   Забыв о ране, он, насколько мог быстро, перевалился через край саней, плюхнулся на снег и чуть не взвыл от боли в ноге. Тут же ему в руки сунулся самострел.
   - Сможешь из порченого-то?
   - Один хрен - последний болт.
   Из саней послышался сонный голос Афони:
   - Мужики, вы чего?
   - Лежи, Афоня, не шевелись!
   - Чего случилось-то?
   - Тихо, ты!
   Где-то в стороне раздались крики: "Вон он, держи! А-а-а! Уходит!". Зычный голос Рябого: "Десяток, по коням!"
   - Все, Афоня, можешь орать. - Разрешил Илья.
   - Чего орать-то?
   - А чего хочешь, то и ори. Михайла, тебя опять зацепило?
   - Нет... нога! Уй, блин.
   - Потерпи, парень, сейчас головню принесу - посветить.
   Илья потрусил к костру и нарвался на окрик Луки, выросшего, словно из-под земли:
   - Не шляться! Следы затопчешь. Складень, Софрон, быстро, пока не натоптали, разберитесь. Эй вы! Никому не вставать, хоть одна сука поднимется, пристрелю! Что, не понимаешь? Ну, на!
   Щелкнула по кожаному наручню тетива, в темной массе полоняников раздался чей-то вскрик. Сразу же за ним взвился истеричный бабий вопль:
   - Луня-а-а!!!
   - И тебе непонятно? На!
   Снова щелкнула тетива, крик оборвался.
   - Девятый десяток! - Заорал в полный голос Лука. - Становись вокруг полона! На любое движение или шум стрелять немедля! Бабы, держать детей, мужики - баб. Чтобы тихо у меня!
   "Блин, концлагерь какой-то! Но если толпа ударится в панику... Правильно все, жестоко, но правильно".
   Илья, притащивший от костра горящую ветку, склонился над мишкиной ногой.
   - Ну, показывай, что у тебя тут? Эх! Ты же присохшую повязку сорвал, кровь опять. Сейчас, потерпи, мы вот старую повязочку снимем. Травки лечебные у меня есть, их приложим. Смочить только надо. На-ка, пожуй, чтобы в кашу превратилось, только не глотай. Знаю, знаю, что горько, зато лечебно, потом медку дам хлебнуть. Разжевал? Давай, вот сюда, на тряпочку. Вот, сейчас перевяжем, кровь уймем, в сани тебя уложим...
   "Он, ведь, так же, как Юлька разговаривает, только получается хуже. Или мне кажется, что хуже? Все равно, молодец, мужик".
   - А меду, извини, брат, нету. - Развел руками Илья, закончив перевязку. - Вчера весь выпили. Ты снежку пожуй... погоди, вон Корней Агеич идет, у него, наверно, найдется, для внучка-то!
   Дед подходил, сердито выговаривая понуро бредущему рядом, одному из недавно избранных десятников.
   - ... Я вам сколько раз говорил: на страже стоят, а не сидят и не лежат! Забыл уже? Какой ты десятник, если за своими людьми углядеть не можешь? Скажи спасибо, что убили, а то, ведь, ты своими руками обязан был бы его казни предать, за то, что проспал все! Помнишь, как Филату пришлось собственного зятя казнить, когда тот полочан проспал? Вот тебе мое слово, Аким, памятуя, что ты только третий день в десятниках, наказываю тебя мягко. Убиенного сам родителям отвезешь, и повинишься, что, мол, не уследил за парнем, и выслушаешь все, что они тебе скажут, безропотно. Долю получишь, как простой ратник, а не десятничью, а весь десяток - по половинной доле. И в последнюю очередь. Еще одна промашка и десятником тебе не быть!
   - Я и не хотел, выбрали. - Пробубнил в ответ Аким.
   - Ах так? - дед остановился и закрутил по сторонам головой. - Лука! Лука, где тебя носит?
   - Здесь я, Корней Агеич!
   - Тихону твоему давно пора десятником быть. Вернемся в Ратное, пусть этих охламонов под свою руку берет, Аким негодным оказался. А пока сам за ними присмотри.
   - Присмотрю. Корней, там лазутчик... живой, оказывается, Михайла ему хребет перебил, ноги отнялись, но какое-то время еще поживет.
   - Допросить! - Рявкнул дед, потом спохватился: - Погоди, Михайла? Он же раненый лежит!
   - А больше у нас никто из самострелов не стреляет, его болт.
   - Где он? - дед снова начал оглядываться.
   - Так вон же, рядом! - Лука ткнул протянутой рукой в мишкину сторону. - Вон его сани, а чего это он на снегу лежит?
   - Иди, Лука, я сам. Поднимай стан, накормим людей, скотину и, как раз, рассветет. Ехать надо. И построже там, хватит с нас приключений. Илья, что тут у вас?
   - Корней Агеич, медку не найдется? - Илья был предельно вежлив, только что не кланялся. - А то Михайла травы для перевязки жевал, горько же.
   - А запаренной травы у тебя, конечно, нет? - недовольно пробурчал дед.
   - Вчера вся вышла, хотел с утра запарить, да вот ведь какие дела...
   - Что тут у вас случилось-то?
   - Михайла лазутчика заметил. Я-то в пол уха сплю, когда раненые... чувствую, он дышать по-другому стал, только хотел встать, посмотреть, а он шепчет: самострел давай. Ну и... это, я заряжал, он стрелял, а потом в нас. Он, от греха из саней вывалился, ну и рана открылась. Так как, насчет медку-то?
   - Есть, есть, - дед похлопал по баклажке, привешенной к поясу - только давай его сначала на место переложим.
   - Я сам, деда...
   - Лежи уж... сам. Взяли! Вот так, на, хлебни, травы, и правда, горькие.
   - Корней Агеич, дозволь и мне приложиться, кости все ноют, видать, снег пойдет.
   - Вот только этого нам и не хватало. Приложись, чего уж там, вдвоем сегодня стреляли. Я Бурею скажу... эй-эй, меру-то знай! Чуть не все выхлебал, всем ты хорош, Илья, но в питие удержу не знаешь.
   - Чего сказать-то мне хотел, Корней? - раздался сбоку неприятный хриплый голос.
   Обозный старшина Бурей был не просто страшен, им можно было пугать не только детей, но даже и взрослых. Горбатый, руки висят ниже колен, надбровные дуги, как у питекантропа, носа почти нет, а брода растет от самых глаз. Ратнинские бабы на полном серьезе утверждали, что матушка прижила Бурея в лесу с лешим. Единственный из обозников, он имел серебряное кольцо ратника, причем заработал его за один раз. Обладая жуткой физической силой, однажды, когда к телегам с ранеными прорвались половцы, он оглоблей вынес из седел одиннадцать степняков, а из него самого потом вытащили четыре стрелы.
   Мужики Бурея уважали, не только за силу, но и за ум, а так же за кое-какие лекарские знания, недоступные даже Настене. К уважению, правда, примешивалась некоторая доля легкой жути. Не из-за внешности, а из-за того, что Бурей умел избавить от мучений безнадежного раненого, всего лишь, нажатием большого пальца на, одному ему известную, точку шейного отдела позвоночника.
   Полонянки же и холопки держали Бурея чуть ли не наравне с Сатаной, поскольку до плотских утех он был не просто большим охотником, а, прямо-таки, фанатом. Сколько их бедолаг прошло через его руки, он, наверно, и сам не знал. Дважды он даже женился, но заканчивалось все одинаково: жены рожали ему нежизнеспособных младенцев и, вскоре, умирали сами.
   - Чего сказать-то хотел, Корней? - Повторил обозный старшина.
   - Илюха твой отличился, надо бы наградить.
   - С чего награждать-то? - Бурей даже и не глянул на Илью. - Или долю обозу увеличишь?
   - Ты же знаешь: - пожал плечами дед - против обычая никто не пойдет.
   - Ну, так что, тогда?
   - Зайди ко мне, как приедем, поговорим.
   - Как приедем, тебе не до того будет: этакую прорву народу пристраивать придется, а потом у тебя настроение пропадет, обозник, по сравнению с другими делами, мелочью покажется, да и забудется. Что, не так?
   Авторитетов для Бурея не существовало, он и с князем, наверно, так же разговаривал бы. За свою жизнь обозный старшина пережил столько унижений и несчастий, что не боялся никого и ничего. Как дразнили его в детстве ровесники, как насмехались в юности девки, как ненавидели и боялись холопки...
   - Кхе! Ладно, тогда по-другому сделаем. Лавруха весь ратнинский обоз поднял и сюда гонит. Надо из городища сено и прочий корм для скотины забрать, а потом все там сжечь.
   - Знаю, - кивнул Бурей - сам с ними пойду.
   - Вот и возьми Илюху с собой, там еще пошарить можно, не все же с собой увезли, глядишь, и найдется что, для хозяйства.
   - Возьму. Что найдем - наше?
   - Да, - согласно кивнул дед - мы свое уже взяли. Потом все подожжете
   - А если люди попадутся?
   - Возьмешь - твои будут. Охрану дать? - Было заметно, что деду очень не хочется отпускать с Буреем ратников, которых и так было мало, но не преложить он не имел права. Бурей это, конечно же и сам понял, поэтому лишь махнул рукой.
   - Сами управимся.
   - Деда, можно мне сказать? - Мишка приподнялся на локтях.
   - Не встревай, пацан. - Бурей коротко обернулся в мишкину сторону. - Старшие разговаривают, жди, пока спросят!
   - А он не тебя и спрашивает, Буреюшка, угомонись, милый. Говори, Михайла.
   - Ну, я тогда пошел. - Бурей развернулся, собираясь уйти.
   - Стой, где стоишь! - Скомандовал дед. - Я тебя отпускал? Ладно, молодые распустились, ты-то чего?
   - Недосуг, дел много.
   - Ничего, подожди. Михайла, бывает, и дело говорит. Ну, Михайла?
   - Ты вот про охрану сейчас сказал, а Илья мне рассказывал, как, бывает, обозы громят. Я и подумал: дать бы обозникам самострелы. Сильным быть не нужно, научиться можно быстро, а несколько десятков выстрелов - это ж сила! Илья из моего попробовал стрельнуть, получилось.
   - Что скажешь, Бурей?
   - Игрушка, Корней. Я против.
   - Дядя Бурей...
   - Я тебе не дядя!
   - Серафим Ипатьич! Да если хоть несколько жизней самострелы спасут, и то хорошо, а если удачно получится, то и вообще к обозу ворогов не подпустите.
   - Много ты знаешь про обозы...
   - Корней, Корней, ты глянь! - С той стороны, откуда в Мишку стрелял лучник, быстрыми шагами приближался Лука. - Корней, что твой Михайла творит! Скоро все мои лучники к нему учиться убегут. Ты только глянь!
   В руке Лука Говорун держал обычный лук-однодеревку, какими пользовались лесовики. Но этот лук отличался от остальных тем, что был изуродован попаданием самострельного болта. Чуть выше середины древка кусок дерева был вырван, и от этого места шла трещина, почти на две трети длины всего лука.
   - В темноте, на слух, и так попасть. Михайла, ты как это?
   - Так же, как и он. - Мишка показал треснувшее ложе самострела, с застрявшим в нем наконечником стрелы. - Наверно, одновременно выстрелили.
   - Дай-ка!
   Бурей забрал у Мишки самострел, повертел в руках, без видимого усилия отжал рукой рычаг, щелкнул спуском.
   - Значит, не врут, что он уже десяток народу из этой штуки уложил? - Демонстративно игнорируя Мишку, Бурей обращался с вопросом к деду.
   - Не врут. - Подтвердил сотник.
   - Что, Корнеюшка? - Бурей неожиданно ощерился. - Лисовина растишь?
   - Внука ращу! - дед вызывающе выпятил вперед бороду. - Ты что, передумал?
   - Наоборот. Игрушка, конечно, убойная, и давать ее в руки пацанам... твое дело, Корней. А обоз вооружать - себе дороже. Тебе лишняя морока, а обозу - смерть.
   - Ну-ка, ну-ка, объясни.
   - У сопляка в башке ветер, так это и должно так быть, а ты-то где ум растерял?
   - Бурей! - Грозно прикрикнул дед.
   - Сорок лет уже, как Бурей, а из ума не выжил. - дедов окрик не возымел нм обозного старшину ни малейшего действия. - Вы вооруженных обозников обязательно в сечу потянете, сзади вас прикрывать. Тут им и конец. Воевать они не обучены, доспехов не носят, стрельнут по разу и полягут все. Не дам своих людей гробить! Довели сотню до оскудения, теперь убогими дырки латать хотите? - Бурей потряс в воздухе огромными кулаками. - Не дам! А если у кого из своих эту игрушку увижу, об его же хребет и разломаю!
   - Кхе!
   - Не сказал твой сопляк в этот раз дела, подождем, может в другой раз повезет. Пошел я, забот полон рот.
   - Ступай, Буреюшка, Бог в помощь...
   Неожиданно Мишке в голову пришла интересная мысль и он тут же обратился к десятнику лучников:
   - Дядя Лука...
   - Помолчал бы! Стреляешь ты, Михайла, слов нет, ловко, а...
   - Бурей сам нам на помощь вызвался - перебил Мишка - или ты ему приказал?
   Дед с Лукой многозначительно переглянулись.
   - Все-таки, сказал дело твой пацан, Корней. Только... Бурей же Пимена не любит...
   - Он никого не любит, а себя самого, больше всех. - Философски заметил дед. - Пойдем-ка, Лука, мне уже третий раз пеняют, что сотня до полной убогости дошла.
   - А мне - второй.
   - Так вот, пора бы нам, кому на это не наплевать...
   Дед с Лукой неторопливо пошли в сторону от илюхиных саней и голоса их перестали быть слышны, но Мишка и так догадывался, о чем у них сейчас идет речь. Похоже, возвращение деда на должность сотника было вовсе не безоблачным и одобряли это далеко не все.
   "Значит, десятник Пимен вовсе не "лидер объединенной оппозиции", есть и другие персонажи местных политических игрищ, которые вовсе не восторге оттого, что дед начнет восстанавливать порядок и дисциплину. Это еще хорошо, что на нашей стороне оказалась большая часть ратников, иначе и вообще все могло скверно обернуться. Похоже, что Вы, сэр, не ошиблись в анализе - система пришла к точке бифуркации. Развилка: либо дед цепляется за прежние порядки и на какое-то время продлевает агонию системы утратившей адекватность, либо он возглавляет вооруженную силу уже на правах феодала, тогда система переходит в иное состояние, выходит из застоя и начинает развиваться. Как можно помешать первому и поддержать второе?
   Дурак Вы, сэр, и звать Вас - Мишка-придурок. Еще не до конца первые три задачи решили, а уже полезли в политику регионального уровня: Иллариону идею Ордена подкинули (очень опасную, как выяснилось), перед княгиней рыцарскую куртуазность изобразили (тьфу, вспоминать стыдно), Феофан еще, со своими ГБешными примочками.
   Прежде, чем туда лезть, надо на месте хозяином стать, иначе попользуются и выбросят, как, пардон, презерватив. Элементарно, сэр Майкл, нехрен через уровень прыгать, последовательность и еще раз последовательность. Личные и семейные проблемы, как и планировалось, решены? Ну, скажем так: решены, на текущий момент. Теперь беремся за решение проблем... блин! Клановых!!! Дед же клан создает! Клан - самая устойчивая самоуправляемая структура в истории человечества. Все завязано на родственных связях, централизованное управление, целенаправленное использование талантов и способностей каждого на общую пользу, помощь и поддержка любому члену клана, решение всех конфликтов внутри, "без выноса сора из избы" и прочее и прочее.
   Ни одно государство мира не нашло способа разрушения клановой системы, кроме поголовного уничтожения, разумеется, но зато кланы умеют адаптироваться к любому государственному строю и повернуть практически любые законы себе на пользу. Шотландские кланы, Кавказские, Среднеазиатские. Есть, наверно еще, например, в США - клан Кеннеди.
   Дед - гений. Сейчас нас одиннадцать человек, плюс Немой, плюс добавили четверых крестников. Плюс "филиал" в Турове. Есть военная составляющая и коммерческая. Можно развить и производственную. Матвея взяла к себе Настена, будет в клане свой медик, а если я еще женюсь на Юльке... Сорри, сэр, Вы о чем? Откуда такие матримониальные планы, в ваши-то годы? А как же семейные традиции: дед на княжеской дочке женился, отец - на первой красавице стольного града Турова, из богатейшей семьи, между прочим. А вы на участковом враче из сельского медпункта. Фи! Какой мезальянс! Вспомните, наконец, какими глазами смотрела на Вас принцесса Анна!
   Отставить! Не о том речь. Сколько дед народу притащит? Три семьи точно. Это - человек пятнадцать-двадцать. Но могут быть и еще. Крестники с "Куньевскими" генетически никак не связаны, можно женить на их девках. Моих сестер тоже можно выдать за "Куньевских" парней.
   Как известно, прочность и жизнеспособность любой системы прямо пропорциональна количеству внутренних связей, мы это количество увеличим, всех способных вооружим самострелами и кинжалами... Блин!!! Какой же я идиот! Сую самострелы налево и направо, как коммивояжер: то Луке, то Бурею - деду всю игру порчу, как он терпит-то? В роду это все держать надо, внутри семьи!
   - Афоня, Михайла, доставайте ложки, я кашу принес. - Раздался рядом бодренький голос Ильи. - Михайла, давай-ка я тебе сесть помогу.
   - Илья, чего там слышно-то?
   - Ты про что, Афоня?
   - Ну, народ-то у котлов не молчит. Ты ж там долго крутился.
   - Хе-хе, я рассказывать буду, а ты кашу жрать? Нет уж, потерпи.
   В три ложки котелок вычистили почти мгновенно, но Илья, словно испытывая терпение раненых, ушел к костру за горшочком, в котором запаривал травы для перевязки, потом долго возился освобождая лошадь от торбы с овсом и запрягая ее в сани, потом, зачем-то ушел искать Бурея.
   - Нарочно тянет, зараза, чтобы в дороге было о чем поговорить. - Пробурчал Афоня. - Михайла, а ты зачем про обозников у Луки спрашивал?
   - Вы-то сами нам на выручку пошли, значит, на эти четыре десятка людей дед всегда положиться может, а остальные ненадежны. А вот обозники? Про них-то тоже знать хорошо бы.
   - Не-а, про них ты ничего не узнаешь, и надежными они не бывают. Чья взяла, за того и обоз. - Афоня даже не задумался над ответом, видимо, знал точно или уже бывали прецеденты.
   - Так уж и все? - Все-таки, переспросил Мишка.
   - А кто - не как все, того Бурей со свету сживет. Ты пойми: обозники из-под наших мечей кормятся. Вот, побили мы, к примеру волынян или полочан, или еще кого. Собираем добычу, если в погоню не пошли, конечно. А обозники раненых к себе тащат, и примечают: чем мы побрезговали, то они вернутся и подберут. А потом еще по кустам и буеракам пошарят: вроде бы как, наших раненых ищут, но и ворога укрывшегося добьют и обберут.
   Знаешь, если сеча на одном месте крутилась, то потом там не то что стрел своих не найдешь, людей в броне из земли выковыривать приходится, так их ногами да копытами притопчут, что и не узнаешь, порой, своего или чужого достаешь. Я сам, однажды, видел шлем кованый в лепешку растоптанный. А обозник не брезглив, он и в земле покопается, и требуху конскую разгребет, вдруг что полезное отыщется? Но и помощь, конечно нам, тут ничего не скажешь. И воды принесут, и раненых полечат, и еды сготовят, да и вообще, бывает так умашешься, что из доспеха самому не вылезти. Тут никакая помощь лишней не бывает.
   - А если в погоню уходите?
   - Тогда обозники сами все собирают и им за это - десятина от всего.
   - И не утаивают?
   - Пацан ты еще, Михайла. - Усмехнулся Афоня. - Не обижайся, просто жизни еще не знаешь. Вороватую руку Бурей по локоть рубит, болтают, что было даже, когда не рубил, а просто ручищами своими из локтя выломал. А это - смерть, после такого не выживают. Но он прав: лучше самому чужую руку отсечь, чем тебе, за чужой грех, сотник голову отсечет. Рассказывают, что сотник, который перед Агеем был, так и сделал, за то, что обозный старшина за своими не уследил.
   Но самое раздолье для обозников, когда мы город или село большое на щит берем. Сколько ты на заводном коне добычи увезешь? Ну захватишь еще коня или пару, так их кормить в пути надо, следить за ними, а случись в бой опять идти, на кого оставить? Вот и идешь к обозникам. А они тоже нагрузятся. Бывает, едет один на телеге, а к той телеге повод еще одной лошади привязан, а та тоже в телегу запряжена, а сзади еще одна. Ну и приходится просить, добычей делиться.
   Зато, если нас побьют, или же быстро уходить приходится, обозникам лихо достается. Было уже на моей памяти, когда меньше половины обоза вернулось. Так что, ни нам без них, ни им без нас.
   - Понятно: симбиоз.
   - Чего?
   - Это, когда друг без друга не обойтись.
   - Ну, мы-то обойдемся, на крайний случай, полоняников на телеги посадим, хотя это, конечно, похуже будет. А вот они без нас - никто и ничто. Потому я тебе и сказал: Бурей посмотрит: чья взяла, и к тому, кто верх одержал, подастся. Иначе ему не выжить. Но сейчас ему и смотреть не нужно. Твой дед всех обскакал: золотую гривну у князя получил, добычу великую взял. Пимен теперь язык прикусит.
   - А что вы все: Пимен, да Пимен?
   - Он - десятник, и в его десятке, почитай никогда, меньше пятнадцати человек и не было. Было и двадцать, одно время, и почти все - родственники. А еще у него в десятке всегда все самое лучшее и дорогое. И кони, и оружие, и доспех. Он даже в обоз свои телеги и холопов ставить пытался, но Бурей выгнал. И народ у него: Степан-мельник с сыновьями, братья Касьян и Тимофей, которые все кожевенное и шорное дело в селе держат. И у каждого по сыновья уже ратники. А еще Кондрат с двумя братьями, у которого больше всех в селе холопов. Лето-то все в поле, а зимой и бондарным делом занимаются и корзины плетут и короба делают, мешки еще шьют, рогожи плетут, много чего всякого. И у них сыновья взрослые. Все между собой детей переженили, а у самого Пимена брат Семен на дочке старосты женат.
   - Дед рассказывал, - вспомнил Мишка - что был такой полусотник. Он тоже всех своих людей родством повязал, а потом взбунтовался и увел полусотню из Ратного, только его на Волыни убили.
   - Не, эти никуда не уйдут, - убежденно возразил Афоня - у них тут хозяйство, мастерские, земля, холопы. Они хотят здесь хозяевами быть! Пимен все намекал, что хорошо бы полусотничество восстановить, Корней не дал. Потом, когда твоего деда покалечило, Пимена сотником выкрикнули, но старики, кто с серебряными кольцами, не согласились. Не то, чтобы Данилу так любили, но лишь бы не Пимена, понимают, что он сотню из воинов в торгашей превратит.
   А когда нас на той переправе чуть не перебили всех, десяток Пимена уцелел. Даже троих утопших вытащили и двоих откачать сумели. Ту-то они Данилу и спихнули, а нового сотника все избрать не могли. Переругались все, чуть до оружия не дошло. Пимен к погостному боярину с подарками съездил, но кто ж знал, что тот Корнея приятель старинный? Я вот только вчера от Илюхи и услышал. Собирался Пимен и в Туров - князю челом бить, да Корней раньше успел. Вот такие у нас дела, Михайла. В книгах ученых про такое есть чего-нибудь?
   - Есть, и очень много.
   - И чего?
   - Не выйдет у Федора ни хрена. Если они уже сейчас между собой собачатся, то им с дедом не справиться: наш-то род - все за едино. А теперь род еще и увеличится, и холопов прибавится.
   - Да-а-а, глава в роду один должен быть. - Согласился Афоня.
   "Как хорошо, что ЗДЕСЬ пока дерьмократов нет. Сейчас бы начали про общечеловеческие ценности балаболить, да сотника на референдуме выбирать. Сотенную казну разворовали бы, между собой перегрызлись... Тут нам и кирдык. Первый же наезд с Волыни или из Полоцка, и нету Ратного".
   Откуда-то с озабоченным видом вывернулся Илья.
   - Афоня, ты идти можешь?
   - Илья, у меня же ключица сломана, а не нога.
   - А хоть бы и хрен прищемлен! Бывает, в ухо ранен, а на ногах не стоит. Пошли, тогда - сотник всех собирает.
   "Итак, имеются три группировки: "начальник транспортного цеха" Бурей, сексуальный маньяк и угребище жуткорылое, который гарантировано поддержит победителя, но сам в драку не полезет, "лоббист" нарождающейся буржуазии Пимен, мечтающий о военной карьере, но постоянно обламывающийся, потому, что не любим ветеранами, и, наконец, командующий вооруженными силами Корней Агеич Лисовинов. К командующему примыкают представители военно-промышленного комплекса в лице Луки, Лавра, и кто у нас еще оружейным делом занимается? А администрация, в лице старосты Аристарха, куплена предпринимателями, но боится силовиков. Блин, и это XII век? Как будто домой вернулся!
   Дед обошел соперников на вираже, вырвался вперед и продолжает наращивать преимущество. Какие ответные меры могут предпринять противники? К международной общественности не обратишься, к гражданскому обществу не апеллируешь, в СМИ не заклеймишь. Обвинения в тоталитаризме или создании военной хунты вообще не катят. Что же еще? Акты гражданского неповиновения? Ерунда. Закон и обычай на стороне сотника, тем более, утвержденного верховной властью. Передача власти в руки гражданской администрации? Бред. Дед местный "Белый дом" - подворье старосты - раскатает по бревнышку и будет в своем праве.
   Что там у нас еще есть в арсенале либеральной интеллигенции и зарождающейся буржуазии? Вооруженное восстание? Самоубийство. Терроризм? Гм, пока не в моде, но, если не ошибаюсь, примерно через полвека именно таким образом разберутся с князем Андреем Боголюбским. Донос? А вот это - всегда пожалуйста! Настучать князю или епископу наши деятели могут вполне. Князю не до грибов, вот-вот под самим кресло заелозит, а у епископа реальной власти - кот наплакал. Илларион, во славу Божью, кости переломал, ниспошли ему, Создатель, инвалидность за усердие, а Феофан... возможностей Феофана я не знаю. Пожалуй, вполне актуальным становится создание собственной службы безопасности. Опомнитесь, сэр, Вы и ГБ - вещи несовместные! Я и сам так думал, но пакостить будут исподтишка, и других средств противодействия я не знаю".
  
   Илья и Афанасий вернулись и молча стали устраиваться в санях. Оба были мрачнее тучи.
   - Илья, что случилось? - Поинтересовался Мишка.
   - Андрюху казнили. - Мрачно поведал обозник.
   - Какого Андрюху?
   - Плясуна.
   - Погоди, как казнили, за что?
   - Мечом, голову снесли. Аким, тряпка гнилая, только с третьего раза отрубил. Теперь рыдает, как баба. На хрена такого десятником выбрали?
   Мишка припомнил Акима - молодого еще мужика, которого дед отстранил от командования десятком. Вроде бы хлюпиком тот не выглядел. Но рубить голову собственному товарищу... А Андрюху-Плясуна любило почти все село, особенно девки. Прозвищу своему он вполне соответствовал, по праздникам, пускаясь в пляс, выделывал такие коленца... Только с третьего раза... Б-р-р, даже представить жутко.
   - За что его, Илья?
   - Складень следы посмотрел. Да там и так, без Складня, понятно: лазутчики сначала мимо Андрюхи Плясуна прошли, лучше бы убили, паскуды... потом уже к нам. Ты, кстати, не только лук тому попортил, там на снегу еще и кровь была.
   - И Акима заставили...
   - А иначе, его самого. Обычай не обманешь: проспал ворога на страже - смерть. Твой человек на страже уснул, тебе и казнить, а не хочешь, тогда тебя самого.
   - С-сучье вымя! - Ругнулся молчавший до этого Афанасий. - Владана совсем свихнется: сначала мужик - на той переправе гребаной, теперь сын.
   Илья зло прикрикнул на лошадь и тронул сани. Долго ехали молча, каждый по-своему переживая произошедшее.
   - Илья, а чего им надо было? - прервал молчание Мишка.
   - Лазутчикам? Говорят, волхва выручить хотели.
   - Какого волхва?
   - В Куньем городище свое капище было, и волхв там жил. Сбежать хотел, но наши поймали, теперь в Ратное везут.
   Афоня тоже включился в разговор:
   - Михайла, как думаешь, зачем волхва в ратное тащат?
   - В Турове на праздниках двоих ведунов по приказу епископа сожгли живьем. Старика и девку.
   - Что, и у нас жечь будут?
   - Не думаю. Деду не по нутру пришлось. Илья, что говорят, их много было?
   - По следам - пятеро. Одного ты у костра уложил, второго ты ранил, но он ушел. Еще одного ребята Рябого зарубили, прямо на дороге. Остальные ушли. В лесу снегу - коню по брюхо, а они на лыжах, да еще в белое одеты. Могли в засаду заманить.
   Опять повисло молчание.
   "Похоже, дед круто забирает: кнут и пряник - добыча и спрос за службу по полной программе. Старикам должно понравится, а оппозиция обязательно его людоедом выставить попробует. Может, и к лучшему? Пускай размежевание очевидным станет".
   - Илья! - Обеспокоился Афоня. - Бурей от охраны отказался, а если вас эти подстерегут?
   - Трое, один из троих раненый, не, нестрашно, отобьемся, да и сами не полезут.
   - Вчера несколько человек сбежали, может, и ночью кто ушел? А ну, как все вместе соберутся?
   - Да? А ты попробуй людей в лесу найти, если условного места нет! Да и знать друг про друга надо, а они поврозь все бежали...
   - Условное место есть, - поправил Мишка - городище-то не сожгли, кто-то из сбежавших может вернуться. За всеми не уследишь: могли что-то перед отъездом припрятать, и оружие тоже.
   - Управимся! - Илья, на удивление, был спокоен и уверен. - Бурей не дурак, мы тоже не дети малые, да и будет нас поболее полусотни. Не, нестрашно.
   - У тебя, кроме топора, хоть какое-то оружие есть? - Поинтересовался Мишка.
   - А как же? На виду не держим, но пользоваться умеем. У кого засапожник, у кого кистенек, у кого и копьецо имеется. Кто во что горазд! Бурей, так тот и вообще, лучник отменный, а лук у него - я только одного знаю, кто его натянуть мог, и то с трудом. Андрюха Немой, пока у него обе руки были целыми.
   - Тогда, хочешь, совет дам?
   - А что? Давай, лишним не будет.
   Впереди вдруг раздались какие-то крики, шум, сани стали останавливаться. Раздался разъяренный рык Луки:
   - Чего встали? Проезжай! Проезжай!
   Обоз снова тронулся и вскоре Мишка увидел место происшествия. У самых кустов, головами к лесу, на снегу лежали два тела - парня и девушки. У каждого их спины торчала стрела.
   - Сбежать хотели, совсем Лука озверел: не знает как с Корнеем рассчитываться будет. - Прокомментировал Илья.
   - За что рассчитываться? - удивился Мишка.
   - А! Я же вам не рассказал! Помнишь утром Лука народ в стане успокаивал?
   - Да, двоих подстрелил...
   - Не подстрелили - наповал уложил, насмерть. А они, оказывается, Корнею какой-то дальней родней приходятся, через невестку - Татьяну. Теперь Луке придется виру Корнею платить. Вот и выходит, что я, все-таки, прав!
   - В чем прав?
   - А в том! Если родня, то веди их отдельно и сам охраняй. Ан нет: сотник может велеть ратникам и своих вести, хотя тем с этого ни прибытку, не удовольствия. А то, еще и неприятность, вот такая, выйти может. Но - сотник! Что хочу, то и ворочу. Афоня, вожжи одной рукой удержишь? Да, чего тут держать-то, шагом едем. На!
   Сунув Афоне в руку вожжи, Илья соскочил с саней и, увязая в снегу, полез к убитым беглецам. Откуда-то сзади тут же раздался крик:
   - Сой! Куда? Стрелять буду!
   - Да свой я, свой! Ослеп что ли?
   Вернулся Илья нескоро, запыхавшийся, красный, потный, нагруженный поклажей так, что напоминал скарабея, толкающего перед собой навозный шар. Два окровавленных на спине полушубка, два заплечных мешка, беличья шапка, что-то еще. В кулаке зажаты две стрелы с окровавленными наконечниками. Вывалив добычу в задок саней, он плюхнулся на свое место и долго не мог отдышаться.
   "Мародер, блин. И стрелы не забыл прихватить. Наверно, чтобы от Луки откупиться, за то, что его покойников обобрал. Хорошая стрела недешевая штука. Заготовки надо больше года особым образом обрабатывать и выдерживать, подвешенными за определенный конец, наконечник стальной, перья, костяное кольцо на хвостовик...".
   - Молодые совсем, наверно, жених и невеста, боялись, что разлучат. - Заговорил, отдышавшись Илья. - Надо было мешки не в руках нести, а за спину повесить, может, стрела и увязла бы... хотя от Луки так не спасешься. Чего носы воротите? Ладно - Михайла, а ты-то, Афоня, что с убитых добычу не брал никогда?
   - Брал...
   - Ну и я... только добыча у нас с тобой разная. Ты - доспех, оружие, коня, одежду дорогую, если не сильно измарана. Однако ж и пальцы рубить приходилось, ради перстней. Что, не так?
   - Так!
   - Ну а мы - попроще. Вот одежонка теплая для детишек, значит, овечек резать не придется, и они нам ягняток принесут.
   Разговор не завязывался. Илья поерзал, покосился на мешки, но потрошить их при пассажирах, видимо, постеснялся.
   "Мерзко. Все понимаю: семью содержать надо, здоровьем Бог обидел, судьба предопределена и из колеи не вывернешься, но... мерзко. И мужик-то, Илья, вроде бы неплохой, не дурак и дело свое знает, но... на определенное место в иерархической структуре впаян намертво и вариантов, что-то принципиально изменить, не имеет. Может, от того и пьет? Сколько рукастых и неглупых мужиков вот так спились от безысходности и бесперспективности за тысячу с лишним лет существования Руси? Все войны, вместе взятые, наверно, таких потерь нам не нанесли.
   А закинул бы меня Максим Леонидович вот в такую семью? Что бы делал? Вслед за отцом под начало урода Бурея пошел бы? Мародерствовал бы, тихо спивался, рожал бы таких же слабых и больных детей. Неужели не нашел бы выхода? Это даже интересно... поставим мысленный эксперимент. Допустим...".
   - Михайла, слышь?
   - А? Чего, Илья?
   - Волокушу с сеном позади нас видишь? Ты ее запомни, а как приедешь в Ратное, под сено загляни, или попроси кого-нибудь. Там пес твой лежит, ты, наверно, похоронить захочешь...
   - Илья!.. Илья, спасибо тебе!
   - Не на чем. Это, вон, ратники такими вещами пренебрегают, а мы - люди простые, обозники.
   - Но, но! Мы убитых товарищей не бросаем! - Возмутился Афоня.
   - Своих - да. А чужих? Пес вас всех спас, сам говорил, а так и бросили бы на дороге! Не крути носом, бросили бы! А Илья, что ж? Илья и покойника обберет и собачку на волокушу пристроит. Ты увидел бы, так решил бы, что шкуру на шапку взять хочу, обозник же!
   - Ничего бы я...
   - Да, ладно!
   - Илья, я совет тебе дать хотел, да отвлеклись... - Вспомнил Мишка.
   - Ага! На покойников.
   - Будет тебе, Илья. Отвлеклись и все. Ты послушай: когда в Кунье городище вернетесь, ты по домам не шарься, а иди прямо в жилище волхва.
   - Да там уже смотрели!
   - И много чего ценного нашли?
   - Нет, я бы слыхал...
   - Вот и я о том же. Простучи каждое бревно в стенах, можно еще и стропила, ищи по звуку пустоту. Волхву все время подношения делают, должно что-то быть. Потом потыкай чем-нибудь острым пол, особенно у стен и в углах. Но и середину не забудь, по всякому бывает. Если найдешь тайник, сразу руками не хватайся, палочкой зацепи или...
   - Это я знаю! - Перебил Мишку Илья. - Если бы я все подряд руками хватал, меня бы и в живых уже не было!
   - Тем лучше...
   - Что лучше?
   - Не бери в голову, присказка такая. Потом иди на капище, и потыкай землю возле идолов...
   - Не, не пойду - боязно.
   - Ты же христианин?
   - Христианин, но, все равно... как-то... того... - Илья поежился, хотя было совсем не холодно, мартовское солнышко пригревало вполне ощутимо.
   - Понятно. - Кивнул Мишка. - Есть надежное средство: выпростай крест из-под одежды, чтобы снаружи висел, и читай молитвы не переставая. Как молитва кончится, трижды осеняешь себя крестным знамением и начинаешь новую молитву. Ни одна нечисть и близко не подойдет, а идолы тебя вообще не заметят. Средство проверенное, помнишь летом я колдунье попался?
   - Болтали что-то...
   - Вот, только тем и спасся, отец Михаил научил.
   - Верно, Илья. - Подтвердил Афоня. - Я тоже слышал: крестом и молитвой любую нечисто отогнать можно!
   "Наивные вы, ребята, как избиратели на думских выборах, даже неудобно, как-то. А что делать? Должен же я тебя хоть как-то за Чифа отблагодарить? Чиф, мальчик мой... Господи, если бы его оживить можно было! Никогда больше его на привязи не оставил бы, куда б не собрался. Каждый день с ним разговаривал бы, он это любит...".
   - Гм... Михайла, а креста-то у меня и нет. - Признался вдруг Илья. - Веревочка сопрела, оборвалась, а новую завести... все никак руки не доходили...
   - Возьми мой. Он - сильный, кипарисовый, с горы Афон, что в Святой Земле. Бери, бери, у меня дома другой есть, который во время крещения одели.
   Афоня схватил Мишку за руку.
   - Михайла! Ты что делаешь? Он же твоим крестным братом станет! Ты - внук сотника, а он...
   - Пошел ты на хер, Афоня, Илья тело моего товарища с поля боя вынес...
   Илья смущенно поддержал Афоню:
   - Михайла, ты и правда, того...
   - Слово сказано - Мишка надел цепочку на шею Илье. - И дело сделано. Я - Лисовин!
   "Что-то я часто это повторять начал, не доиграться бы".
   - Спаси тебя Христос, Михайла Фролыч, чем и отдариваться-то...
   - Ничем, ты уже все сделал.
   - Только я... это...
   - Что?
   - Я ни одной молитвы до конца не знаю. - Илья смущенно потупился. - Я вообще к наукам не способный, даже грамоте... Отец, покойник, порол, порол, а потом и говорит: "А на кой обознику грамота?" - и отступился.
   - Ну, это просто! - Ободряюще заявил Мишка. - Повторяй за мной: Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя...
   Проезжающие мимо всадники с удивлением таращились на троицу, ни с того, ни с сего, затеявшую молебен посреди дороги. С девятого или с десятого раза, Илья смог почти без запинки повторить несложный текст, и Мишка решил сделать перерыв.
   - Все, пускай теперь в голове уляжется, а потом еще повторим и будет от зубов отскакивать. Когда молишься, думать не нужно, молитва не от ума, а от души идти должна! Я устал, чего-то, полежу.
   - Полежи, полежи. Давай-ка, я тебя поудобнее устрою. Афоня! Да подвинься ты, расселся тут, жопа шире саней! Лежи, парень, отдыхай.
   "А правда, перевели бы Писание в стихотворной форме, насколько легче запоминалось бы. О чем-то я таком важном думал... Хорошие мужики спиваются. Нет, не то. Ага! Клан. Дед создает многочисленную группу, повязанную родственными связями. Каждому человеку в ней есть свое место и люди, имеющие хоть какие-то таланты или способности, получают возможность их развивать. Этому способствует весь клан, потому, что успех одного члена клана - успех всех. В то же время, почти исключено предательство, дурные наклонности пресекаются, а любая внешняя опасность встречает дружный и организованный отпор. Если кто-то из членов клана попадает в беду, он всегда может рассчитывать на помощь всех остальных.
   Интересно было бы рассмотреть клан, как структуру, стремящуюся к какой-то цели, решающую для этого какие-то задачи. Цель, в общем-то проста - выживание, самосохранение. Задачи: расширение ресурсной базы, подконтрольной территории, увеличение численности. Хотя, тут, похоже, имеется некий предел. Рюриковичи, поначалу, тоже были кланом, но сейчас их уже единой семьей не назовешь. Слишком разрослись, проблема выживания утратила остроту... Да, все тот же закон: цель достигнута - Русь подмята, внешних врагов, достаточно сильных и опасных нет. Результат - пошли внутренние разборки. Когда из степи придет серьезная сила, оказать сопротивление ей уже не смогут. А новые, региональные кланы сформироваться еще не успеют, а то навтыкали бы степнякам по самое некуда".
   - Опять уснул? - Вполголоса спросил Афоня.
   - Пацан еще, ночью не выспался, рана открылась.
   - Ну, и как тебе родичем сотника стать?
   - Помолчал бы ты, Афоня, пацан мне крест по простоте детской дал, грех его глупостью пользоваться, да и Корней... нужны ему такие родичи, как же!
   - По простоте детской? А кто говорил: "Бешеный Лис родился?".
   - А я и сейчас скажу. Лисовины ни в чем удержу не знают: ни в добре, ни во зле, ни в любви, ни в ненависти. Только такие сотню в узде держать и могут. Вот смотри: сани в том лесу с кровавым месивом, мужик изуродованный и умирать брошенный...
   - Наши его добили, чтоб не мучался.
   - Ну и зря, может, заслужил он ту муку. Я о другом толкую. Там, да здесь на дороге лесовик изодранный, кажется - зверь лютый. А глянь по иному: от засады он нас спас, от лазутчиков тоже, с тобой наукой вчера поделился, со мной - сегодня. Так какой он?
   - Если друг - лучше не сразу и найдешь, а если враг - не дай Бог.
   - Вот! Потому-то народ за ними и идет. Понятны они, с ними всегда ясно: что хорошо, что плохо. А что удержу не знают... Знаешь, откуда слово "боярин" происходит? Я грамоте не разумею, но думаю, что так: "Бо ярый" - потому, что яростный.
   "Вот тебе и неграмотный! Как там мне отец Михаил читал? "Знаю я дела твои: ты не холоден и не горяч. О, если б ты был холоден или горяч! Но ты тёпл, а потому, изблюю тебя из уст своих!". То же самое! Нет, умен Илюха, хоть и неграмотный, даже обидно, что такой в обозе сопьется. А может, то, о чем он говорит, и есть пассионарность? Но Юлька! Почему даже махнуть на прощание не захотела? Только в самом конце, так это и мать могла велеть.
   Приедем в Ратное, попробую новым методом полечиться. Интересно, как это будет? Рана прямо на глазах зарастет, или просто вылечусь в рекордные сроки, скажем, за пару дней? Юлька не удержится, согласится попробовать. Если получится, всех пацанов на ноги поставим и Немого. А вдруг таким способом можно процесс регенерации запускать? Деду новую ногу вырастить! Омолодить. Татьяне детородную функцию подправить. Мать... а что я для нее сделать могу? Отца не оживишь, а если Татьяна начнет нормальных детей рожать, Лавр к матери и охладеть может. Последней женской радости ее лишу".
  

* * *

   - Михайла! Царствие Небесное проспишь!
   - Деда? Что случилось, чего стоим?
   - Все проспал! Обоз из Ратного встретили, сейчас тебя в другие сани перенесем, а Илюху отпустим - заслужил. Ну-ка, ребята, взяли его!
   Новым возницей, к величайшему Мишкиному удивлению, оказалась женщина. Имени ее Мишка не знал, но все почему-то называли ее Донькой.
   - Так, Донька, принеси-ка нам с Михайлой поесть, а сама с Афоней, у котла поешь, да помоги ему с одной рукой управиться. Пока не позову, не возвращайтесь, нам с Михайлой поговорить надо.
   - Да что ж это я, как бездомная бродяжка должна...- Начала было скандальным голосом Донька, но дед тут же ее угомонил:
   - Цыц! Я тебя спрашиваю: почему вместо твоего мужика, ты приехала? Не спрашиваю. Вот и помалкивай!
   - Молчу... командуют тут...
   - А ну, быстро нам еды неси, лахудра! Афоня, у тебя одна рука здоровая, поучи ее, если надо. Пошла, я сказал!
   Баба поплелась в сторону костров, что-то ворча под нос, но афонин пинок под зад заставил ее заткнуться и начать передвигаться несколько быстрее.
   - Про казнь слыхал? - Спросил дед, дождавшись, пока Афоня с Донькой удалятся на достаточное расстояние..
   - Слыхал, деда.
   - Что люди говорят?
   - Ну, всех я не слышал.
   - Дурака-то не строй, о важном говорим.
   - Акима ругают, что негодным десятником оказался, десяток его, за то, что выбрали себе такого, мать Андрюхи Плясуна жалеют.
   - А про меня?
   - Что по обычаю поступил. И еще, что Лисовины ни в добре, ни во зле удержу не знают.
   - Кхе! По обычаю, значит? Понятно. Ну, а сам чего думаешь?
   - А я-то, что?
   - Отвечай, если спрашиваю!
   Тут только до Мишки дошло, что дед страшно зол, непонятно, на кого, или на что, но зол ужасно.
   - Я думаю: две вещи, и обе - хорошие, хотя хорошего в этом ничего нет.
   - Михайла!
   - Первое: хорошо, что Акима выбрали, а не ты его назначил. Второе: все увидели, что порядок возвращается. Сразу станет видно: кто за порядок, а кто... ну, то, что ты тогда говорил. И тех, кто за порядок, по-моему намного больше, и всем видно, что от тебя польза: городище без потерь взяли и добычу везем. А еще я думаю, что род Лисовинов теперь самым сильным в Ратном будет, а еще через какое-то время - самым богатым. Только вот куда ты столько народу денешь?
   - Дену, место есть, приедем - увидишь.
   - Деда, а чего ты злой-то такой, я и не помню, когда ты...
   - Не твое дело, сопляк! Кхе!... - Дед, кажется, понял, что излишне горячится. - Андрюха, передали, плох. Настена боится, что ногу отнять придется. Как жить будет? Одна нога, полторы руки. И так-то женить его не могу никак, а теперь...
   - А Демка?
   - Поправляется, все твои пацаны поправляются. А Андрюха...
   - Деда, помнишь, как мы с Юлькой Демку вытащили? Может, отправишь меня поскорей, мы опять попробуем?
   - Думаешь, выйдет?
   - Не знаю, но попытаться надо.
   - На ночь глядя, не отправлю, а с утра дам хорошего возницу, охрану... попробуй... Ты что принесла, коряга?
   Что не понравилось деду в котелке, принесенном Донькой, Мишка разглядеть не успел, слишком быстро котелок оказался одетым Доньке на голову. Баба взвизгнула, попыталась сбросить посудину с головы, но дедов кулак припечатал сверху так, что котелок наделся по самые брови, а Донька уселась в снег и, кажется, на какой-то момент потеряла сознание. Дед на этом не успокоился, а ухватив подвернувшуюся под руку лыжу, продолжил экзекуцию. Спасла Доньку только шустрость: даже на четвереньках и с котлом на голове, она передвигалась по снегу быстрее, чем дед на протезе.
   Народ, наблюдавший дедову педагогику, развлекался от души. Донькино семейство в Ратном не любили. Да и семейство-то было - она, да муж. Муж, носивший звучную кличку Пентюх, был дураком. Не юродивым или дебилом, а обычным дурнем и растяпой. Про таких говорят: "Руки из задницы выросли". Если случался пожар, то начинался он с дома Пентюха, если огород зарастал лопухами, то, конечно же, у Пентюха, если заболевала скотина, переставали нестись куры, проваливалась крыша, или случалась еще какая-то неприятность, вследствие разгильдяйства, то опять же, в первую очередь, у Пентюха. Даже забор у него падал, если не каждый год, то через два года на третий - обязательно.
   И жену-то - Доньку - он приобрел себе не так, как все люди, а выпросил у Бурея ненужную тому бабу. Пользы от такой женитьбы Пентюх, разумеется, не поимел никакой. Единственным талантом Доньки было умение настаивать бражку из чего угодно, болтали, что даже из навоза может. Единственного ребенка, которого она умудрилась родить, Донька сама же и загубила, уронив, с пьяных глаз, в колодец. Бабы ее тогда чуть насмерть не забили коромыслами.
   - Деда, за что ты ее?
   - А ты не видел?
   - Так я же спиной сижу!
   - Принесла, Ядрена Матрена, пальцы жирные, к морде каша прилипла! Это она мясо из каши вылавливала и жрала по дороге! Да что б я после такого есть стал!
   "И этих мы тоже защищать должны? Они, мать их, свои, а Роська, к примеру, чужой. И даже не это самое обидное, а то, что Илья находится в одной социальной нише с этими... даже и не знаю, как назвать-то".
   - Михайла! - Дед, похоже, отвел душу и немного успокоился, - ты чего это с крестом учудил? Я даже не поверил сначала. На кой тебе этот пьяница здался?
   - Он Чифа подобрал, вон в той волокуше под сеном лежит.
   - Из-за пса крестными братьями становиться?
   - Мы купеческую охрану обучать собираемся, а Илья обозное дело хорошо знает. И Младшей страже свой обозный старшина нужен... пока.
   - Пока что?
   - Пока не понадобится обозный старшина для твоей боярской дружины. Он дело знает и умен, а что пьет, так под Буреем любой сопьется. У Ильи голова светлая, а применения ей нету, а начнет пацанов обучать, так и к чарке меньше тянуть станет... может быть.
   - Тебе бы настоятелем в монастыре для убогих быть, вот бы светлых голов насобирал! Кхе! Ладно, посмотрим. А что? Если Бурея пацанов учить поставить, так они с перепугу от его рожи заиками поделаются!
   - Дело не только в этом. Бурей твоим человеком никогда не станет, он - сам по себе. А Илья... Илью можно своим сделать и пользы от этого может много оказаться. Понимаешь, деда, мы ему другую жизнь открыть можем, не такую от которой он в пьянку прячется. Не было у него до сих пор ни на что надежды, а теперь появится. Если я все правильно понимаю, он за это нам как пес служить будет.
   - Кхе! Я же сказал: посмотрим... А это еще, что за явление?
   Возле саней стояла женщина лет тридцати с небольшим, судя по одежде, из Куньего городища. Вся она была какая-то аккуратная, благообразная, крепенькая, улыбалась приветливо. В руках женщина держала деревянный поднос, накрытый чистеньким белым полотенцем с вышивкой по краю. Контраст с Донькой был настолько разительным, что Мишка почувствовал, как у него на лице невольно появляется ответная улыбка.
   - Откушайте, Корней Агеич, Михайла Фролыч!
   Женщина ловко пристроила поднос на санях, сняла полотенце и на свет явились две миски с кашей, еще одна мисочка с солеными грибочками и две глиняных чарки от которых поднимался ароматный медовый пар. Тут же лежали два ломтя хлеба и стояла деревянная солонка.
   - Кхе! Кто ж ты такая, красавица?
   - Из городища я, Листвяной зовут, вы ешьте, остынет же.
   - Благодарствую, Листвянушка. - Настроение у деда исправлялось прямо на глазах. - А Татьяне дочери Славомира ты, случайно, родней не доводишься?
   - Если и есть родство, то дальнее. Я к тебе Корней Агеич в родню не набиваюсь.
   - Кхе! Жаль. Грибочки у тебя отменные, сама солила?
   - Сама, и хлеб пекла тоже я.
   - Что скажешь, Михайла?
   - Вкусно, деда!
   - И все?
   - Матери помощница нужна, семья-то увеличивается. Такую бы хозяйку к нам.
   Листвяна словно ждала мишкиной реплики.
   - О том и просить хочу, Корней Агеич, челом бью: возьми к себе с семейством.
   - А велико ли семейство?
   - Пятеро нас. Старшему сыну шестнадцать. Второму сыну и дочке по пятнадцать. Еще одному сыну двенадцать.
   - А муж?
   - Медведь заломал, осенью четыре года будет...
   - Кхе! А хозяйство большое?
   - В том году семь поприщ земли подняли, две коровы, две лошади, мелкая скотина. Хозяйство справное было, к дочери сватались уже.
   - Кхе! И все - без мужика?
   - Так дети почти взрослые, помогают.
   - А сама-то, чай, не из Куньего?
   - Нет, я сама с лесного хутора, изверги мы.
   - И из какого же рода изверглись?
   Женщина впервые за весь разговор смутилась, опустила глаза.
   - Может, помнишь: отец твой по Велче ходил, за побитых купцов карал?
   - Эко ты время вспомнила, сама-то еще и не родилась, поди!
   - Я уже на хуторе родилась. Мы еще до того из рода ушли, но разговоров много было, боялись, что и нас найдете.
   - И чего ж именно ко мне захотела?
   - А чем ты плох? И стряпня моя тебе по вкусу пришлась...
   - Кхе! Умно... ответила. Добычу у нас жребием распределяют, но... М-да, ежели челобитье свое перед обществом повторишь... повторишь?
   - Повторю!
   - Ладно, я к тебе еще по дороге подъеду, поговорим. Благодарствую, Листвянушка, покормила вкусно, поговорила ласково... ступай.
   Листвяна быстренько прибрала посуду и ушла, а дед как-то очень уж задумчиво проводил глазами ее удаляющуюся фигуру.
   "А-я-яй, сэр, оказывается и на лорда Корнея блесну найти можно. А собственно почему бы и нет? Деду еще пятидесяти нет, а вдовствует уже вон сколько лет. Но баба-то какова! Так сориентироваться, сработать на контрасте! Между прочим, так, ведь, и не ответила: почему к Корнею просится. Наверняка уже вызнала, что он вдовец, что он тут главный... Ну, деда, не теряйся, никто не осудит, наоборот, завидовать станут! Да! Я же обещал за Афоню походатайствовать!".
   - Деда, Лука весь дозор доли лишил. - начал Мишка.
   - Угу.
   - Так, несправедливо же! Они засаду заметили, вас предупредили.
   - Десятнику видней. - Деду затронутая внуком тема явно не нравилась.
   - Я Афоне обещал словечко замолвить.
   - Вот и замолвил, обещание выполнил.
   - Деда! Лука же их не за провинность наказал, а за свой собственный страх. Испугался, что меня убьют, а ему перед тобой ответ держать. Не честно так!
   - А мне, за два дня, два раза тебя хоронить честно? - Взорвался криком дед. - Лука их за свой страх наказал, а я, за свой страх, их миловать не буду!
   Внук помолчал, ожидая, что дед скажет еще что-нибудь, но не дождался. Просить за дозорных и дальше было бесполезно и Мишка решил зайти с другого бока.
   - Деда. Я в дозоре четверых ворогов завалил. Мне доля в добыче, хоть какя-нибудь, положена?
   - Нет, ты не ратник.
   - Ладно, а за тех, кого мы на дороге побили?
   - За тех - да, дело семейное, между собой делим.
   - Могу я ту свою долю, на одну холопскую семью обменять?
   - Доля твоя, но распоряжаюсь ей я. Ты мал еще, нет твоей воли и нет у тебя права. А я ничего обменивать не собираюсь!
   - Но я слово лисовиновское дал!
   - Мал ты еще родовым словом обещания давать!
   Дед постепенно снова начинал распаляться, и Мишке пришло в голову, что причиной его злости было не только здоровье Немого. Что-то еще очень сильно тревожило и злило сотника Корнея. Разговор был затеян явно не вовремя, но отступать Мишка не хотел.
   - Значит, нет?
   - Да уймись ты! Забот у меня мало, ты еще со своим Афоней!
   - Я, все равно, что-нибудь, придумаю!
   - Придумывай, на здоровье! Заодно еще можешь подумать и над полезными вещами.
   - Над какими?
   - А вот над такими. Те лазутчики не в исподнем поверх доспеха были, а в специально сшитой белой одежде. Это - раз! Тот, которому ты хребет перебил, признался, что им велено, если не смогут волхва освободить, убить его. Это два!
   - Кем велено?
   - Не сказал - помер. Двое из них за нами идут, но осторожно, подстеречь не выходит. Это - три! А еще один куда-то убежал, может, за подмогой. Это - четыре. А у меня на руках толпа, обоз и меньше четырех десятков охраны. Ну, как? Еще и Афоню мне на шею повесить хочешь?
   - Ну, раз ты велел подумать, то я думаю, и вот что выходит...
   - Ну-ну?
   - Волхв знает что-то важное, чего нам знать, ни в коем случае нельзя, потому и велено его убить.
   - Мудро! Я и не догадался! - Дед был - само воплощение сарказма.
   - Погоди! Лазутчик помер и не сказал: кем велено. А Белояр помер и не сказал: куда народ вел. А если он их вел к тому, кто велел волхва убить? Если эти - в белом - должны были Белояра встретить? Не встретили, волхва не выручили и не убили, осталось их всего трое, да и то - один раненый. Вот тебе бы поручили встретить толпу людей и привести в нужное место, а их кто-то перехватил. Отбить ты их не можешь, мало вас, а тайна - куда и кому их вести надо было - может открыться. Что бы ты сделал?
   - Так. Выходит, они должны были в Куньем городище заночевать, а оттуда их забрали бы те, которые в белом? И куда-то увели бы. Мы между ними встряли... нет! Это те, кто от Иллариона ушел, не утерпели, захотели посчитаться. А для "белых" все это неожиданно оказалось. Они сходу сунулись - не вышло. Теперь один побежал докладывать, а двое следить остались. Кхе! Тогда понятно! Надо в Ратное побыстрее добираться, пока тот не смотался, куда надо, и подмогу не привел. А уж в Ратном-то...
   - Помог я тебе, деда?
   - Да, про Белояра я не подумал.
   - А ты мне поможешь?
   - А зачем? Сказал, что сам придумаешь. Вот и думай.
  

* * *

  
   Снова по лесной дороге медленно тянется санный обоз. Подмерзший за ночь снег снова "поплыл" на солнечных местах, того и гляди начнут появляться проталины. Но впереди небо уже затягивается снеговыми тучами, прогноз Ильи подтверждается, но обозу от этого легче не станет - мокрый, липкий снег завалит дорогу, сани начнут в нем вязнуть вытягивая из лошадей последние силы.
   В новых санях лежать неудобно, Донька не Илья, даже не подумала, как устроить раненых. Воняет не то гнилью, не то еще какой-то гадостью, сама Донька сидит нахохлившись, кажется, даже подремывает. Сначала попробовала было ворчать, но после Афониного окрика заткнулась.
   - Афанасий, а сколько холопская семья может стоить?
   - Смотря, какая семья, и какой торг. Когда много продают, то дешевле.
   - Это понятно, когда товара много, он всегда дешевеет. Такая семья, которая выйдет по жребию тем, кто в последнюю очередь... Кстати, а почему очередь такое значение имеет? Ведь жребий же?
   - Так уж обычай сложился. Жеребьи лежат в кувшине. Те, что похуже - внизу, те, что получше сверху. Первым берет сотник, потом десятники, потом те, у кого серебряное кольцо, потом остальные по десяткам. Какому десятку раньше, какому позже, говорит сотник.
   - Но доли же должны быть одинаковые?
   - А они и есть одинаковые, почти. Ну, вот взяли мы, к примеру, десяток коней. Все кони строевые, тягловых нет. Все привычные под седлом в бой ходить. Нет ни раненых, ни хромых, ни старых. Но все равно, совсем одинаковых-то коней не бывает. Тот жребий, на который самый лучший конь выпадет, лежит сверху, а тот на который самый худший, хотя тоже хороший, лежит внизу.
   - Ну, хорошо. Сколько будет стоить семья, на которую выпадет жребий простого ратника? Гривну будет?
   - Нет, народу-то много, меньше.
   - А доля "рухлядью"?
   - Наверно, еще меньше. Тех, кто "рухлядью" взять захочет, много. Как бы и по две семьи на жребий не получилось.
   - У тебя дружки, которые "рухлядью" будут брать, есть?
   - Есть, а что?
   - Договорись с кем-нибудь из них, чтобы взял "душами", а потом за гривну тебе продал. Гривну я тебе дам.
   - Да ты что? - Замахал руками Афоня. - Такие деньги! Не, Михайла...
   - Лисовиново слово дороже! - С напором произнес Мишка. - Или брезгуешь?
   - Да нет, что ты? Не уговорил, значит, деда?
   - Не хочет он с Лукой ссорится. Меня завтра с утра в Ратное быстрым ходом отправят, ты присмотри, пожалуйста, за волокушей, где Чиф лежит. А как приедешь, сразу ко мне зайди.
   - Спасибо, Михайла, я тебе... Донька! Убью, сука!
   Мишка вывернул голову, чтобы посмотреть вперед и поперхнулся от неожиданности. Донька, свесившись с передка саней, с самым невозмутимым видом справляла малую нужду.
  
   Название Городно позднее преобразовалось в Гродно. Так на город называется и сейчас.
   Поруб - подземная тюрьма. Деревянный сруб, опущенный в яму. Сверху накрывался настилом и засыпался землей так, что оставалось лишь небольшое окошко для подачи воды и пищи. Естественные надобности узники справляли тут же - на земляной пол. Выжить в таких условиях, хотя бы несколько месяцев, было редкой удачей.
   Поле - судебный поединок, "божий суд", победитель в котором безоговорочно признавался правым и свободным от любых обвинений.
   Автору прекрасно известно, что слова "колчан", "саадак", даже слово "лошадь" и еще очень многие другие, пришли в русский язык из Степи и прижились несколько позже описываемых событий, но главный герой-то - человек ХХ века, для него эти слова русские.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 7.93*25  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"