Красницкий Евгений Сергеевич : другие произведения.

Отрок Книга 05

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.80*78  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрок. Стезя и место
    Отрок. Стезя и место: Фантастический роман / Рис. на переплете В.Федорова - М.:Издательство АЛЬФА-КНИГА, 2009. - 344 с.:ил. - (Фантастический боевик). 7Бц Формат 84х108/32 Общий тираж 36 000 экз. ISBN 978-5-9922-0427-8 Купить
    Место и роль - альфа и омега самоидентификации, отправная точка всех планов и расчетов. Определяешь правильно - есть надежда на реализацию планов. Определяешь неверно - все рассыпается, потому что либо в глазах окружающих ты ведешь себя "не по чину", либо для реализации планов не хватает ресурсов. Не определяешь вообще - становишься игрушкой в чужих руках, в силу того, что не имеешь возможности определить: правильные ли к тебе предъявляются требования, и посильные ли ты ставишь перед собой задачи. Жизнь спрашивает без скидок и послаблений. Твое место - несовершеннолетний подросток, но ты выступаешь в роли распорядителя весьма существенных ресурсов, командира воинской силы, учителя и воспитателя сотни отроков. Если не можешь отказаться от этой роли, измени свое место в обществе. Иного не дано!

"Отрок"

Книга пятая

"Стезя и место"

Часть 1

Глава 1

Июль 1125 года. Село Ратное.

За несколько дней до начала похода Младшей стражи на земли боярина Журавля

  
   - Так, Леха, разговор у нас с тобой будет такой, что, конечно, за чаркой оно способнее было бы, - сотник Корней с неприязнью глянул на водруженный в центре стола кувшин с квасом - однако дела так складываются, что не до пития нам сейчас. Кхе... но узнать, как ты себя в дальнейшем среди ратнинцев мыслишь, мне надо до того, как речь о серьезных делах заведем. Хотя... - Корней снова глянул на кувшин и поскреб в бороде. Хотя, это дело тоже несерьезным не назовешь... Ну, чего ты на меня уставился, будто не знаешь, о чем говорить хочу?
   - Догадываюсь, дядька Корней: об Анюте.
   Алексей не притворялся непонимающим, не прятал глаза, но так же, как и Корней, пошарил взглядом по столу и, не обнаружив никаких напитков, кроме кваса, повел плечами, словно на нем неловко сидела одежда.
   Два сотника - тертые и битые мужики, повидавшие в жизни всякого и, по части воинского да жизненного опыта, если и не равные друг другу, то достаточно близкие, сидели за столом в большом доме лисовиновской усадьбы, практически копируя позу собеседника - спина выпрямлена, плечи расправлены, правая рука с отставленным локтем упирается в бедро, ладонь левой лежит на краю стола. Всего-то и разницы, что левая рука Алексея лежала на столешнице неподвижно, а Корней нервно барабанил пальцами по дереву и воинственно выставлял вперед бороду.
   Ситуация была непроста - разговор явно принимал такой оборот, что от того, как он сложится и чем закончится, будет зависеть вся дальнейшая жизнь Алексея в Ратном. По обычаю, все, вроде бы, было ясно и понятно - разговор старшего с младшим, разговор главы семьи с побратимом его погибшего сына, который и так, вследствие обряда побратимства, считался вровень с родней, да еще и собирался усилить это родство через женитьбу на вдове побратима. Обычай давал Корнею, по сути, отцовские права и налагал на Алексея сыновние обязательства. По ситуации, тоже все было ясно и понятно - беглый и беззащитный нищий одиночка прибился к могущественному, по местным понятиям, клану, и был обязан выразить почтение и подчинение главе рода.
   Однако, во всей этой "ясности-понятности" присутствовало множество "но", главным из которых была сама личность Алексея. Княжий человек в немалых чинах, женатый в прошлом на боярышне и сам прошедший возле самого боярства, которого не удостоился лишь волей неблагоприятных обстоятельств; атаман разбойной вольницы умевший подчинить и держать в узде самых, очень мягко говоря, разных людей; удачливый командир, побеждавший и переигрывавший степняков на их территории и в привычных им условиях; наконец, беспощадный убийца, сам способный оценить число своих жертв только с точностью "плюс-минус сотня". И в то же время: заботливый отец, мужчина, сохранивший (или возродивший?) чувства, которые испытывал в молодости к невесте друга, наставник, воспитывающий подростков умело и без излишней жестокости, вопреки собственным заявлениям о том, что делать этого не умеет.
   Как сложить из двух очень непростых зрелых мужчин пару "строгий батюшка - почтительный сын"? Как сделать его своим, не ломая, но и не дав лишней воли? Как избежать длительного противостояния двух сильных характеров, почти наверняка способного закончится разрывом? Корней намеренно не выставил на стол ничего хмельного. Конечно, можно было посидеть, выпить, "поговорить за жизнь" и правильно понять друг друга, в чем-то согласиться, в чем-то установить границы, через которые ни тот ни другой не будут переступать. При соблюдении разумной умеренности, совместное возлияние вполне способно облегчить взаимопонимание и породить доброжелательные отношения, и оба собеседника прекрасно умели "соблюсти плепорцию", сохраняя ясный ум при ослабленной хмельным сдержанности, но... НО! Это был бы договор равных, а Корнею требовалось подчинение! Причем, добровольное - без потери лица!
   Ломать, пользуясь обстоятельствами, зрелого и крепкого мужчину, Погорынский воевода не хотел, да и было бы это непростительной расточительностью - Алексей требовался главе рода Лисовинов таким, каким он был. Допускать же даже видимость равенства, пусть даже не выражающегося открыто, пусть "всего лишь" подразумевающегося, Корней не хотел и не имел права - подчинение должно быть недвусмысленным, не оставляющим ни малейших лазеек или недоговоренностей. Ни сейчас, ни в сколь угодно отдаленном будущем, у Алексея и мысли не должно возникнуть о претензиях на главенство в роду, и в то же время, он должен быть предан роду Лисовинов "со всеми потрохами".
   - Не об Анюте, а о тебе с Анютой! - Корней слегка прихлопнул ладонью по столу. - Она, если по жизни, давно стала своей, ратнинской - вдова десятника, пятерых детей родившая, из них двух будущих воинов, хозяйка отменная, одна из самых уважаемых баб в селе и... все такое прочее. Это по жизни. А по душе, так дочка мне родная, роднее некуда, я за нее кому хочешь...
   - Я тоже! - Алексей схлестнулся взглядами с главой рода Лисовинов так, что стало ясно: в его список "кому хочешь", запросто, попадает, если так сложится, и сам Корней Агеич. - А к твоим похвалам Анюте могу еще добавить: красавица, умница, умелица! Для всей Младшей стражи второй матерью умудрилась стать, девки в ее руках прямо расцветают - хоть за бояр замуж отдавай...
   - Так чего ж ты хороводишься, да не сватаешься?! - Корней по-бабьи всплеснул руками. - Ратнинские сплетницы уже мозоли на языках набили... девки у них расцветают, понимаешь, а какой пример вы с Анютой тем самым девкам подаете?
   - На сплетниц оглядываться не приучен! - Чем больше горячился Корней, чем жестче и напряженнее становился Алексей. - Тем более что без толку - если сейчас они о нас треплют, что, мол, не сватанные и невенчанные, то, поженись мы с Анютой, будут трепать про то, как баба под венец полезла, когда у самой дочки на выданье. Этих балаболок только одним способом угомонить можно - языки поотрывать, и лучше, если б вместе с головами. Так что, сплетнями ты меня, дядька Корней, не попрекай... про тебя самого, да про Михайлу такое несут... а про Аньку с Машкой, среди отроков обретающихся, так и вовсе...
   - Я с тобой не про сплетни, а про Анюту! - Корней, видимо сам не замечая, уже повысил голос почти до крика. - Ты мне дочку не позорь!!!
   - Хватит, дядька Корней! - Алексей не изменил позы, только слегка приподнял пальцы ладони, лежавшей на столе, обозначая останавливающий жест. - Посвататься могу хоть сейчас и отказа, ни от тебя, ни от Анюты не опасаюсь...
   - Ишь ты как! Не опасается он...
   - ... Не опасаюсь! - напер голосом Алексей. - Но на разговор ты меня, дядька Корней, зазвал не из-за сватовства!
   - Да? А из-за чего же? - Коней саркастически покривил рот и шевельнул своим жутким шрамом, вертикально проходящим через левую сторону лица. - Поведай увечному, да убогому: что ж это ты такое прозрел, мудрец всеведающий?
   - До чего же вы с Михайлой похожи! - совершенно неожиданно для собеседника сообщил Алексей. - Он тоже, совсем как ты, порченой бровью шевелит, когда кого-то пугнуть надо. Только я-то всяких рож насмотрелся... был у меня в ватаге один умелец, так он навострился лицо от головы отрубать - так и лежали рожи отдельно, занятное зрелище, я тебе скажу!
   - Кхе... - неожиданный пассаж Алексея сбил Погорынского воеводу с настроя. - Ты что несешь?
   - То же, что и ты, дядька Корней. Ты - про свадьбу, я - про рожи, а о деле молчок. Ну, если ты не хочешь, могу я начать. Думается мне, что через разговор про нас с Анютой, решил ты выведать: в чем и насколько мне доверять можно, а узнать это тебе понадобилось из-за того, что вскорости у тебя каждый надежный человек на счету будет.
   - Кхе! Ну-ну, интересно, дальше давай.
   - Дальше, хотели мы узнать: кто это к нам соглядатаев подсылает? Узнали. Легче от того стало? Нет, только забот прибавилось. Бунт мы подавили, легче стало? С одной стороны легче - зубы показывать в твою сторону теперь поостерегутся, но с другой-то стороны Михайлу теперь и взаправду Бешеным Лисом считают - на полном серьезе прозвище пристало, и не по доброму, а со злостью величают! Я, дядька Корней, очень хорошо знаю, как это - злые взгляды спиной чувствовать, на себе испробовал. И как эти взгляды в острое железо обращаются, тоже знаю. Ну и еще: семьи бунтовщиков ты выслал, но куда делись бабы, которые Михайлу прилюдно прокляли, никто не знает. А это - не шутки, если помнишь, Пелагея поклялась обоих сыновей воинами вырастить и в ненависти к Лисовинам воспитать.
   - Кхе... было дело.
   - А не приходило тебе в голову, что их люди Журавля увели? Бабы-то они бабы, но не холопки же, а жены воинов - рассказать о Ратном и ратнинской сотне могут многое такое, что и соглядатаям не высмотреть. Что ж получается? Мы, через Иону, кое-что о Журавле узнали, Журавль, через Пелагею и других баб, кое-что узнал о нас. И выходит, если задуматься, что столкновение между нами и Журавлем неизбежно, а возможности его нам толком неведомы. - Алексей состроил вдохновенно-поэтическую мину былинника-сказитеся и протяжно загнусавил: - И призывает меня, после всего этого, воевода Погорынский боярин Корней Агеич, да вопрошает: "Почто на Анюте моей разлюбезной не женишься?". Яснее ясного: аз многогрешный воеводе надобен и ищет оный воевода привязь, которая меня возле него удержать могла бы, даже и в любой крайности. И так боярин Корней этой мыслью увлекся, что все на свете позабыл! - Алексей в упор глянул на собеседника и добавил уже обычным голосом: - Даже и то, что никакой привязи мне не требуется.
   Корней криво ухмыльнулся, показывая, что оценил насмешливую язвительность собеседника, и отрицательно покачал перед собой указательным пальцем.
   - То, что тебе деться некуда, еще не привязь! - невольно подтвердил он правильность догадки Алексея. - Это тебе с Саввой болезным с места стронутся трудно, а был бы ты один...
   - Один?! - Алексею, все-таки, изменила выдержка и он подался вперед, упершись животом в край стола. - Да пойми ты старый... обрыдло мне одному, как зверю... семьи хочу, дома нормального, житья человеческого!
   - Ну, так женись! - снова повернул на проторенную дорожку Корней. - Будет тебе и дом, и семья, и житье человеческое, глядишь, и детишек еще прибавится. Вы с Анютой еще не старые... даже я, ветхий да увечный, сподобился, а уж вам-то!
   Корней откровенно "бил ниже пояса" - с одной стороны подкидывал наживку, с другой, ставил младшего по возрасту собеседника в положение, когда по обычаю тот должен был начать уверять воеводу Погорынского в том, что тот еще совсем не стар, мужчина в самом соку, и вообще: "ноги в этом деле - не главное". Алексей на подначку не повелся:
   - Не о том говорим! - Старший наставник Младшей стражи досадливо повертел головой, но сила обычая все же взяла верх: - Благодарствую, конечно, на добром слове, честь мне великую оказываешь, батюшка Корней, и без того облагодетельствован тобой непомерно, до конца дней своих молить о тебе Господа...
   - Будет дурака-то валять! - прервал Алексея воевода. - Вижу же, что злишься, хоть обычай и блюдешь... ладно, хоть блюдешь, от других-то и того не дождешься. В чем дело, чем недоволен?
   - Прости, что перечить осмеливаюсь...
   - А ну, кончай! - Корней снова повысил голос. - Что ты кривляешься, как... как Кузька в циркусе?
   Оба собеседника озадаченно умолкли - Корней, сам изумившись пришедшему в голову сравнению, Алексей, не поняв о чем идет речь.
   - Кхе... - Корней ухмыльнулся, вспоминая пребывание в Турове и враз подобревшим голосом спросил: - Так что тебя не устраивает? С Анютой у тебя все сладилось, Савва твой к ней душой прислонился, со мной породниться, сам говоришь, честь великая, и я не спорю: зятем видеть тебя буду рад и... да чего уж там, прав ты - нужен мне человек, которому, как себе верить буду... Лавруха-то мой мякина мякиной - нет в нем братниной твердости, и не будет. - Воевода запнулся и добавил уже совсем негромко: - Эх, Михайле бы годков десяток прибавить, в отца покойного пошел... - Еще немного помолчал и, тряхнув головой, словно отгоняя пустопорожние мечтания, повторил вопрос: - Так что тебя не устраивает?
   - Все так, дядька Корней. - Отозвался Алексей. - И с Анютой, и Савва, и честь... да только... Ну поставь себя на мое место! Кто я? Ни кола, ни двора, сотник без сотни, погорелец беглый. Кем в семью войду, приживалкой? Женюсь или за жену выйду? Кем себя чувствовать буду, что люди обо мне говорить станут? Из милости подобрали, с бабой благополучие себе приспал?
   - Сам говорил, что на сплетни наплевать...
   - Это не сплетни, это моя цена в людских глазах! На всю оставшуюся жизнь! Как бы ни сложилось, что бы ни произошло, всегда найдется кто-то, кто попрекнет или усмехнется. А я ведь не стерплю - кровь пущу. Но даже и это не самое страшное, страшнее другое - постоянно ожидать насмешки или попрека. Всю жизнь, каждый час! Ты бы так смог? И можно ли полностью доверять тому, кто, вместо того, чтобы о деле мыслить, постоянно оглядывается: что обо мне подумают, что скажут? Тебе надежный человек нужен или такой, который однажды Ратное и ратнинцев возненавидит? Не боишься, что из меня опять Рудный Воевода вылезет?
   - Ну, ты, Леха, страхов развел...
   - Погоди, дядька Корней! - Алексей уже не обозначил, а полностью воспроизвел останавливающий жест, выставив перед собой руку ладонью вперед. - Еще об одном подумай! Сам говоришь, что Анюта тебе, как родная дочь, так за что же ты так ее унижаешь - в ошейник для нужного тебе человека превращаешь? Она же умница, все понимает...
   - Ну, Леха, это ты уж и совсем заехал! Унижаю, скажешь, тоже... Стезя у баб от веку такая. Ибо сказано... э-э... "Она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы". Вот!
   - Ага: и "добрый перед Богом спасется от нее". Это мне-то от Анюты спасаться? Не я "заехал", а ты, дядька Корней.
   - Кхе!
   - Ладно, хватит нам вокруг, да около, ходить. Мне Анюта рассказала, как ты в крайности бедственной в пастухи подался, лишь бы на подачки не жить. Я, ты уж прости, тебя не хуже, поэтому вот тебе мой сказ! Пока я сам из ничтожества не поднимусь, в зятья мне к тебе мне идти зазорно. Когда сочту себя достойным, сам приду и в ноги тебе паду, чтобы Анюту за меня выдал. От помощи не отказываюсь - не к чужим людям пришел, к семье побратима покойного, но подняться я должен сам, да так, чтобы ни у кого сомнения это не вызывало.
   Что же касается верности и преданности тебе, то даже и слышать о таком из твоих уст мне странно и обидно - коли мы с Фролом покойным побратались, ты можешь на меня рассчитывать, как на него самого. Всегда! Если тебе этого мало, то могу клятву на оружии принести, если же где-то в округе капище перуново сберегается, то и на крови...
   - Не надо! Верю... Не держи зла на старика, Леха, верю я тебе, иначе и не было бы у нас этого разговора. Но пойми меня и ты... тебе ж приходилось людьми командовать, должен знать: одно дело я - Корней, отец побратима твоего, и совсем другое дело я - воевода Погорынский. Как родню, а ты, считай, родня, сына вместо, я тебя оберегать обязан, но, как воевода, может так случиться, я тебя и на смерть послать буду должен. И это, сынок, са-авсем разные вещи. Но сейчас ты мне доказал, не словом, а делом: есть в тебе гордость мужская, и она тебе не даст увильнуть, если мне доведется такой безжалостный приказ отдать. Верю!
   - Дядька Корней...
   - Батюшка! Отныне дозволяю и велю тебе, Алексей, называть меня только так! И никаких дядек!
   Алексей дернулся, было, подняться из-за стола, Корней тоже, начал ответное движение - по всем канонам, вроде бы надлежало им заключить друг друга в объятья, сыновние и отеческие, но оба, уже немолодые и не склонные к сентиментальности, устыдились своего порыва. Секундное, даже меньше, чем секундное, промедление, и все закончилось - теперь проявление чувств оказалось бы фальшивым и показным. Оба это ощутили и оба, почти одновременно сделали вид, что просто поудобнее усаживаются на лавке. Помолчали, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся неловкость. Корней принялся массировать пальцем шрам на щеке, а Алексей, чисто машинально, вытащил из-за пояса деревянные четки - подарок сарацинского купца.
   - Кхе... Это что у тебя, Леха?
   - Четки. Неужели не видал никогда?
   - Видал, почему не видал? Только, все как-то не выходило спросить: для чего эта игрушка?.
   - Хорошая вещь, мне один сарацин подарил, успокаивает, думать помогает... ты, наверно замечал, что некоторые, когда задумаются, что-нибудь в руках теребят. Еще полезно, когда сердишься или огорчаешься сильно - так, вот, поперебираешь зернышки, и вроде бы легче становится. Вообще-то, они для молитв придуманы, но сарацины и другие южные люди давно пользу от четок поняли. Бывает, разговариваешь с таким, он сидит, слушает, а сам четки перебирает, и на лице ни одной мысли - спокойное, неподвижное, благостное такое. Безделица, а внутренний покой сохранять помогает.
   - Понятно... - Корней протяжно вздохнул. - Эх, по чарочке бы сейчас... в самый раз для внутреннего покоя.
   - Хорошо бы... - согласился Алексей и мотнул головой в сторону двери - ...так, может?..
   - Нет. Сейчас Федор и Осьма подойдут, разговор серьезный будет, голова нужна ясная.
   - Так ты ж, дядь... батюшка, говоришь, что у тебя от этого только ум острее делается!
   - Да, говорю! - Коней расплылся в хитрой улыбке. - Но только тем, кто меня от пития удерживать пытается! А если наоборот, то и я наоборот. Жена, покойница, бывало... М-да... Слушай, Леха, пока посторонних нет, хочу тебе кое-что сказать. - Корней немного поколебался, но все-таки продолжил: - Мы с тобой люди воинские, и кому из нас раньше помирать доведется, одному Богу известно. Лавруха-то мякина, с воеводством не совладает... Хочу, чтобы ты мне пообещал: если меня не станет, до того, как Михайла в возраст войдет, присмотри, чтобы парня не заклевали, да чтоб он дури не натворил. Проще говоря, пригляди за воеводством, но только до того срока, как Михайла повзрослеет! Обещаешь?
   - Но Лавр твой наследник...
   - Потаскун он блудливый, а не наследник! Это ж надо доиграться до того, что бабы шепчутся, будто он себе хрен железный выковал, да что-то с заклятьем напутал, и теперь эта оглобля ему ни днем, ни ночью покоя не дает! Или в кузне сидит, как пришитый, или на выселки усвищет - болтают, что у него там аж четыре бабы - или наклюкается, как свинья и у Таньки прощения просит. Четвертый десяток, а вразумлять, как отрока приходится... убью, как-нибудь, сгоряча.
   - Это верно, что он с Анютой...
   - Не суди! - Корней неожиданно громко пристукнул костяшками пальцев по столешнице. - Не смей, слышишь? Ни при мне, ни при ком, а если ее попрекнуть посмеешь... Ты сам подумай: остаться вдовой с пятью детьми и свекром немощным. Как тут мужской опоры не начать искать, тем более, что Лавруха с Фролом близнецы, на одно лицо? Обычай старый знаешь? Жену убитого брата...
   - Знаю, батюшка, и не попрекну никогда, даже и не сомневайся ни на миг. Я о другом сказать хочу: может быть у Лавра-то, как раз из-за этого все и пошло?
   - Из-за чего, из-за этого?
   - Ну, было же время, когда он главой рода стал. Неожиданно, в бедствии, но не испугался - принял все на себя и справился! Ведь справился же? Ты от него, наверно и сам не ожидал?
   - Кхе... ну... как-то ты, Леха, все повернул... А куда ж ему деваться-то было? Единственный взрослый муж в семье, бабы, детишки, да я - безногий, почти слепой, голова трясется...
   - Хозяйство до разора не довел, никто в семье не умер, не занедужил, не покалечился? - Алексей так уверенно принялся перечислять признаки благополучия, словно все происходило у него на глазах. - Дети присмотрены, поле вспахано, скотина ухожена? И Анюта, благодаря ему, здоровье телесное и духовное сохранила. Так?
   - Ну... как бы, так.
   - А чего ему это стоило? Ты вспомни, батюшка: Фрол во всем первым был, Лавр, будто в тени брата обретался. Только в кузне себя настоящим человеком и чувствовал - там-то ни ты, ни Фрол ничем упрекнуть, ничего указать ему не могли. Ведь так?
   - Кхе...
   - Миновала беда, и что? Доброе слово, за то, что все на себе тащил, он о тебя, батюшка, услышал?
   - За что? Это обязанность его была! Меня тоже никто не благодарил! При мне сотня никогда таких потерь не несла, а как я вернулся, что? Бунтом встретили!
   - И заплатили головами! По справедливости. Но Лавра-то за что казнишь?
   - Казню?
   - Да! Пришлось Лавру принять всю семью и хозяйство на себя - принял. Не жаловался, не причитал, даже виду не показывал, что трудно ему. А потом? Все опять на круги своя! Постоянные сравнения с покойным братом, тебе ли, батюшка, не знать, что с покойником в любви ближних сравняться невозможно? Постоянные напоминания, что он "мякина". Это Лавр-то, который, самое меньшее, года два на себе все тащил! От Анюты дитя ждал - не дождался, от Татьяны - тоже. Его кто-нибудь пожалел? Ты оздоровел и вернул его туда, где он при жизни Фрола был! Только теперь первый во всем не Фрол, а Михайла. Ладно жалость - она для баб, но благодарность, оценка по достоинству где? Нету! Это казнь, и не спорь!
   - Ишь ты, как заговорил...
   - Прости, если сгрубил, но там где я несколько лет обретался, за такое не слова обидные говорят, а нож в спину всаживают, и грехом это не считается. Ты же сотник, боярин, воевода, неужто не знаешь, что не оценить мужа по достоинству - хуже, чем обмануть? Постоянно напоминать о недостатках, которые исправить невозможно - медленно убивать! Знаешь, почему у него любовницы не в Ратном, а на выселках? Потому, что он там, как у себя в кузнице - не чей-то брат неудачный, не "мякина", а честный и сильный муж. Просто Лавр, но для него и это в радость, потому что дома он даже просто Лавром быть не может - либо худший из братьев, либо менее любимый, чем внук. Скажи спасибо, что он только пьет да блудит, обернись иначе, не будь Лавр, как ты говоришь, "мякиной", возненавидел бы он Михайлу, потому что из него вырастает такой же живой упрек ему, каким был Фрол. И на меня бы нож за голенище наточил - из-за Анюты. Добрый он, добрый, и в этом Лавр сильнее и покойного брата и, ты уж прости, тебя тоже. Не лисовиновское это достоинство, как я понимаю, но уж чем наградил Господь, тому и радоваться надо.
   Не обижайся за прямоту, батюшка Корней, и не казнись, такое у начальных людей сплошь и рядом случается - о других помнишь, а на своих - ни сил, ни времени... Я, вот, своих тоже проворонил, иначе, чем ты, но... чего уж теперь. У кого жена умная, такое не слишком заметно, а ты-то вдовец - ни Лавра пожалеть, ни тебе намекнуть, некому было. Татьяна-то сначала вся в свое горе ушла, а теперь над дитем будущим трясется - не повезло Лаврухе с женой... или так уж сложилось.
   - И откуда ты все знаешь-то... хотя, Анюта, конечно... а она-то чего молчала, если все видела?
   - А ты слушать стал бы? Такое, ведь, только от жены или от матери... да и то, если выслушать захочешь.
   - Добрый. Кхе... вот не было печали! И чего с ним таким добрым делать?
   - Ему бы отдельно пожить, хозяином, главой семьи... Ты же, батюшка, весь новую обустроить собираешься? Ну, так поставь Лавра на это дело, ей богу польза будет!
   - Кхе! Подумать надо. Прямо Иродом меня каким-то изобразил... Отдельно пожить...
   - Знаешь, батюшка, пока я семью свою не потерял, о таких вещах тоже не задумывался. А вот пожил здесь немного, да сравнил житье у Михайлы в крепости с житьем в Ратном... Не Ирод ты, конечно, но крут... крут. А в крепости воля! Соблазн, конечно, но как людей окрыляет! На Илью смотрю и не верю, что пьяницей обозником был. Наставники, хоть и ворчат, а сами подумывают, как семьи туда перевезти и насовсем жить остаться, прямо не говорят, но я знаю. Мальчишки - Михайла с братьями и крестниками - как будто на несколько лет старше своего возраста стали. Плава, прямо-таки, царица на кухне, Юлька, и не подумаешь, что всего тринадцать, строга, внимательна, отроков в ежовых рукавицах держит. Про Анюту уж и не говорю - просто святая покровительница Воинской школы - отроки на нее, чуть не молятся. Прошка собак, да лошадей такому учит...
   - Ну, распелся! - Корней, начавший, было, злиться при разговоре о Лавре, когда речь зашла о крепости, помягчал прямо на глазах. - Прямо рай земной там у Михайлы! Можно подумать: в Ратном ад, а я тут за главного черта...
   - Не в том дело, батюшка! Просто в Ратном все заранее известно, у каждого свое место и стезя, и ничего изменить уже невозможно или очень трудно, а там каждый себя проявить может, кто к чему способен. Здесь - будь тем, кем ты должен быть, там - стань тем, кем можешь стать, вот у людей таланты и открываются. Думаешь, когда я по степи гулял, ко мне одни душегубы, да отчаявшиеся люди приходили? Как раз, таких-то меньше всех было. По большей же части: либо те, кто от обыденности извечной и неизменной уходили, либо те, кого место и стезя жизненная не устраивали, потому что чувствовали в себе силы на большее. Я, когда на княжью службу вернулся, только таких с собой и забрал. Ратное закоснело, простору не дает, людям себя проявить трудно...
   - Удивил! А то я не знаю! Зачем, думаешь, я бояр отселил, выселки восстановил, новую весь ставлю, крепость Михайле не только дозволяю, но и помогаю обустраивать? Да Ратное, если сравнить, тот же сотник Корней, а многие ратнинцы - как ты про Лавра сказывал - им отдельно пожить только на пользу пойдет. Только нельзя было раньше. Теперь можно, но немногие это понимают.
   Кем-кем, а тугодумом Корней не был никогда - идеи умел подхватывать на лету и ценность свежего, стороннего взгляда понимал отлично, а то, что перечисленные мероприятия он проводил совсем по другим причинам - дело десятое. Самолюбие требовало ответа на упрек в неправильном отношении к Лавру и воевода продолжил мысль, на всякий случай, обозначая озабоченность возможными неприятностями - беды большие или малые, рано или поздно, все равно случаются, а потому предрекать что-нибудь "эдакое" можно было, не опасаясь ошибиться.
   - Крепость, Леха, если хочешь знать, такое место, что ты там как бы и в Ратном, но, в то же время, и на воле. Соблазн, ты прав, а от соблазнов, знаешь ли, многие беды случаются, во всем мера нужна. Я, честно говоря, думал, что не справятся - шутка ли дело, крепость на пустом месте сладить? Однако, пока не скулят, и знаешь, как-то мне тревожно от этого. Вроде бы и радоваться надо, а я все беды какой-нибудь жду - не бывает в жизни так, чтобы все удачно, да гладко шло.
   Позиция "ожидание неприятностей" и впрямь оказалась безошибочной, что Алексей немедленно и подтвердил:
   - А ты знаешь, батюшка, что Михайла прилюдно от воеводского наследства отказался?
   - Что? - Новость оказалась настолько неожиданной, что Корней даже не поверил: - Как это отказался?
   - Да так и отказался. Собрал всю родню, которая в крепости живет - отроков и Илью - и сказал Демьяну: "После деда Лавр воеводство наследует, а после него ты. Я тебе дорогу перебегать не собираюсь, земля велика, для меня воеводство найдется". И назначил Демьяна городовым боярином в крепости. Потом, правда поправился и вместо "городовой боярин" слово какое-то иноземное употребил, но Илья не запомнил.
   - А почему же?.. Кхе...
   - Почему тебе не доложили? - угадал недоговоренное Алексей. - Ну, смотря кто тебе докладывает. Мог и не понять важности сказанного, а мог и понять, но не захотел тебя тревожить или...
   - Поганец!!! - взорвался, недослушав, Корней. - Сопляк, едрена-матрена, князем себя возомнил, бояр ставит, дела о наследстве решает! Ну я его... Леха! Вели седлать, в крепость едем, я ему покажу городового боярина! Я ему такого...
   - Какая крепость? Федор и Осьма сейчас...
   - Подождут! Вели седлать, я сказал!
   - Да погоди ты, батюшка Корней! Что за пожар?..
   - Что? Перечить? Да я тебя самого... едрена-матрена...
   - Сотник Корней! Остыть! Подумать!
   Ох и давно же ратнинский сотник не слыхал обращения к себе в таком тоне, да и кто теперь в Ратном мог себе это позволить? Только другой сотник, прошедший огни, воды и медные трубы. Даже более того: власть ратнинского сотника опиралась на традиции и правила, выработанные несколькими поколениями ратнинцев, живших во враждебном окружении, и на въевшееся в кровь понимание: внутренние раздоры гибельны, дисциплина и беспрекословное подчинение командирам - не просто норма поведения, а условие выживания. Алексей же пришел со стороны и имел опыт командования полубандитской вольницей, когда за спиной у атамана ни традиций, ни обычаев - ничего, кроме собственного авторитета, крутизны и способности подчинить себе почти любого отморозка, а неподчинившегося убить, не задумываясь - не просто лишить жизни, а расправиться быстро и эффектно, в назидание другим. Вот этот-то сотник-атаман, отнюдь не на пустом месте заработавший прозвище Рудный Воевода, сейчас и рявкнул на Корнея. Не мудрено было и оторопеть, пусть всего на пару секунд, пусть потом обычная злость перешла уже в стадию ярости, но ярость у Корнея была холодной, иначе не выжил бы и сотником бы не стал. А холодная ярость разум не затмевает, потому что холодная ярость это - мысль, это - обостренное восприятие окружающего, это - ускоренная реакция...
   Корней, чисто по инерции, еще прорычал:
   - Ты на кого посмел?..
   Однако мышцы уже напряглось, глаза хищно прищурились, руки уперлись в столешницу, готовясь помочь телу выброситься из-за стола, а искалеченная нога привычно нашла протезом устойчивое положение, чтобы после прыжка или быстрого широко шага тело пришло на здоровую ногу.
   Ничего из происходящего от Алексея не укрылось и секретом для него не было. Он не раздумывал, не прикидывал: что, да как, не выбирал подходящий к случаю способ поведения - жизненный опыт, в сущности, ни что иное, как набор готовых рецептов реакции на те или иные обстоятельства, позволяющий не терять время на анализ ситуации и принятие решения, а действовать интуитивно, а значит, мгновенно. Вот и сейчас Алексею даже не пришлось удерживать себя от желания вскочить навстречу Корнею - подобное действие породило бы некую гармонию взаимного движения противников с неизбежным продолжением в виде силового контакта, как в классическом танце одно па является гармоничным продолжением предыдущего и предтечей последующего. Но как раз гармонию-то развития конфликта Алексей и научился ломать, самоутверждаясь и самореализуясь в роли Рудного Воеводы.
   Собственно, на протяжении разговора с Корнеем, Алексей уже дважды применил эту тактику. Один раз - в ответ на корнеевский сарказм по поводу "мудреца всеведущего", он перевел разговор на сходство деда и внука одинаково использующих шрамы на лице. Второй раз - в ответ на "удар ниже пояса" по поводу женитьбы на Анне-старшей. Здесь Алексею ничего и придумывать не пришлось - просто отдался требованиям обычая. Корней оба раза "повелся" и, хотя во втором случае он и раскусил показное смирение собеседника, конфликтная ситуация оба раза угасала в зародыше.
   Не сказать, чтобы Алексей делал это сознательно, тем более, предварительно обдумав, просто оказавшись с глазу на глаз с первым лицом местной иерархии, он "на автомате" перешел в состояние Рудного Воеводы, оказавшись "между двух огней" - с одной стороны обычай и обстоятельства требовали подчинения старшему, с другой стороны Алексей не мог позволить топтать себя. Даже во вред себе, даже перед угрозой серьезнейших последствий, не мог и все! Положение спас опыт Рудного Воеводы - Алексей, ткнув указательным пальцем в сторону Корнея выкрикнул:
   - Польза в чем?! Чего ты добиться хочешь?
   - А? - Корней все еще продолжал подниматься из-за стола, но Алексей "попал в десятку" - ничего не зная о психофизиологии, сумел запустить ориентировочно-исследовательскую реакцию, гасящую эмоции с эффективностью подметки, размазывающей дымящийся окурок по асфальту. - Какая польза будет оттого, что ты прямо сейчас туда помчишься? Ты чего хочешь: просто душу отвести, наказать сопляка, или заставить его сделать что-то?
   - А разница-то? - Корней шумно выдохнул и осел обратно на лавку. - Да все сразу! И выдрать, чтобы впредь неповадно было, и душу отвести и... Кхе, ну, найду, что сделать заставить. Да чего ты прицепился-то? Драть за такое надо, драть, чтоб неделю сидеть не мог, а потом еще раз! И старшинства лишить, пусть рядовым походит, что б чего не надо в голову не лезло! И... избаловались вы все там: ты перечишь постоянно, девки в церковь по воскресеньям приезжают, как княжны - в новых платьях, да под охраной, у здешних посикух аж титьки от зависти подпрыгивают, Илюха возгордился, паршивец - брюхо наел, пьянствовать перестал, Анька тоже... э-э... Одним словом, драть! Кхе, попа обидели, я еще тогда собирался поехать, да разгон там учинить.
   - Что ж не поехал-то?
   - Да больно хитро Михайла устроил, выгнал-то он попа за то, что тот мой приказ исполнять не стал. Получается, что вроде и наказывать не за что... но поп-то к нему, как к родному - учил, наставлял, заступался, а он... Нет, ну каков поганец! Точно: лишу старшинского достоинства на месяц или... там видно будет. И выпорю! Тьфу на тебя, Леха, все настроение мне перебил, сейчас бы поехал, да как всыпал бы...
   Корней утер рукавом лоб и потянулся к кувшину с квасом - нерастраченный в двигательной активности адреналин разогрел тело, вышиб пот и организм запросил жидкости. Алексей понял, что в ближайшее время Корней горячиться уже не будет и слегка расслабился.
   - Все равно не сохранил бы настроения, батюшка. Добираться-то больше двух часов, либо остыл бы на ветерке, либо коня успокаивать пришлось бы. Конь-то у тебя хорош - настроение хозяина чувствует - разгорячился бы вместе с тобой, а когда коня успокаиваешь, то и сам успокаиваешься, не замечал?
   - Не ты один в лошадях смыслишь... все равно, увидел бы Михайлу, снова разгорелся бы! - Корней уже не злился, а просто брюзжал. - Всыпал бы... ишь, бояр он ставить будет!
   - Однажды ты ему уже всыпал, мне Анюта рассказывала. Тогда он просто в лес сбежал, а сейчас? Ты можешь точно сказать: что он в этот раз выкинет?
   - А что бы ни выкинул! Виноват - отвечай! Да что ж ты, Леха, сегодня мне все поперек талдычишь? Молод еще меня поучать!
   - Христос с тобой, батюшка, разве ж я поучаю? Просто парень у тебя не прост, если уж ты сгоряча в крепость не поехал, так я думаю, что и поразмыслить не грех: какое наказание выбрать, да какую из этого пользу извлечь - и для воспитания, и вообще... ты по горячности не только про нрав Михайлы позабыл, но и то, что его боярыня Гредислава воеводой своей дружины поставила. Хоть убей, ни разу не слыхал, чтобы у какого-нибудь боярина воеводу выпороли! А еще непонятно с лишением достоинства старшины - от старшинства в Младшей страже ты Михайлу отрешишь, а воеводой у боярыни он останется, хренотень какая-то выходит, да еще неизвестно: как Гредислава на это все посмотрит?
   - По горячности, по горячности... помню я все! Едрена-матрена, вот чирей на заднице вырос... и не тронь его. Ты как хочешь, Леха, а без чарки у нас сегодня разговор добром не кончится - либо подеремся, либо... как ты сказал? Хренотень? Во, хренотень какую-нибудь сотворим. Пива, правда нет, вина тоже... ну что за жизнь, едрена-матрена? Меду... меду, что-то неохота. Я тут бабам велел бражки поставить, вроде бы уже должна дозреть. Будешь бражку?
   - В самый раз, то, что надо!
   - Ты мне голову не крути! Думаешь, если не перечишь, так я пить не стану? А вот и стану! Ну-ка, крикни там на кухне, чтобы принесли, и закусить чего-нибудь.
  
   Первая чарка у Корнея, что называется, "пошла колом" - он закашлялся, утер набежавшую слезу и шмыгнул носом. Вторая, в соответствии с народной мудростью, должна была бы "полететь соколом", но видать уж день такой выдался - воевода поморщился, с подозрением глянул на кувшин с бражкой, но вместо традиционного: "не достояла" или "перестояла", выдал неожиданное:
   - А ведь ты лют, Леха, ох лют.
   - М? - Рот у Алексея был занят закуской, и он изобразил вопрос поднятием бровей.
   - Вот так вот, наказание выдумывать - спокойно, без злости рассуждая, да чтобы побольней, да чтобы волхву ненароком не обидеть, да чтобы пользу какую-то выгадать. Бывал я у греков в Херсонесе, это их навык - все обмыслить с холодной головой, а потом - без жалости и с умением. Это, если хочешь знать, в сто раз жесточе, чем сгоряча, пусть даже и с перебором.
   - Зря ты так, батюшка...
   - Нет, не зря! Михайла внук мой - плоть и кровь. Если я ему больно делаю, то и себе так же! Анюта ему рассказывала... тьфу, баба - язык до пупа! Да, высек без меры, так потом сам чуть не помер!
   - Так моровое же поветрие было...
   - Э-э! Разве ж меня так скрутило бы, если б не история с Михайлой? Да-а, Леха, знал я, что жизнь тебя ушибла, - Корней сочувственно покивал головой, - но что б настолько...
   - Ты о чем, батюшка?
   - Сердце в истинном муже гореть должно, а у тебя погасло. Ты в любом деле, как купец, все наперед рассчитываешь, умствованиями, холодным рассудком все проверяешь, а в жизни случается порой так, что непременно чувствам волю дать приходится. В узде их держать, конечно, надо, но ты-то чувства не обуздал, а удушил!
   - Да если бы у меня рассудок не первенствовал, давно бы мои кости воронье по степи растащило!
   - Все понимаю, сынок, и не попрекаю, а сочувствую. - Корней и впрямь пригорюнился, высматривая что-то на дне чарки, немного помолчал и неожиданно вернулся к, казалось бы исчерпанной, теме: - Ты мне, вот, про Лавра поведал. Кхе! По уму, может быть, все и верно, а по сердцу - заумь ты дурацкую нес! Да, принял на себя все семейные заботы и труды, не спорю, но КАК принял? Вздохнул, да руками развел: мол, ничего не поделаешь, доля такая выпала. Возьми того же Андрюху Немого: увечный, безгласный, всю близкую родню похоронил, бабы да девки стороной обходят, вот уж доля, так доля - врагу не пожелаешь! Однако вцепился в жизнь зубами, рычит, но живет! Своего сына Бог не дал, так он Михайлу воинскому делу учить взялся... Ты, кстати сказать, не нарвись случайно - Андрюха за Михайлу и убить может.
   Корней запнулся, сбившись с мысли, пошевелил пальцами в воздухе и, чтобы заполнить паузу, налил себе еще бражки. Пить не стал, а продолжил:
   - Ладно, оздоровел я, начал понемногу в хозяйственные дела вникать. Но каждый же хозяин, хоть немного, но по-своему дела ведет, за два с лишком года Лавр все под себя устроил. Но хоть раз он со мной поспорил, когда я все назад возвращать стал - под свое разумение? Хоть бы слово поперек сказал! Да, поспорили бы, поругались, не без того, но я бы в нем интерес увидел, желание! Так нет, же - с плеч долой и забыл, как будто по найму в чужом доме работал!
   И на выселках... неправильно ты понял, Леха, причину, почему Лавруха туда таскается - он у тамошних баб утешения и жалости ищет, как малец у мамки. Если бы он с досады, что с женой не повезло или просто от избытка мужской силы, я бы понял. Поругался бы, конечно, постыдил, но понял бы! Но он же им там плачется на судьбину свою горькую, рассказывает: какой он несчастный, да как его никто не понимает... А этим кобылам только того и надо: хозяйский сын, жена здоровья некрепкого, глядишь и повезет! Конечно: и приголубят, и пожалеют и слезу над горемыкой прольют.
   Страсти в Лаврухе нет! Вот у нас десятник Глеб был - тоже блудил, как кобель распоследний, после того, как от него невеста сбежала. Доказывал всем, и себе тоже, что не по слабости девку упустил. Доказывал - горел, рвался к чему-то, преодолевал что-то, а не плакался! Э-э, да что там говорить, даже Татьяну-то из Куньего городища Лавруха не сам выкрасть решил, а Фрол его на это дело подбил, сам бы неизвестно сколько туда б таскался, пока не убили бы или не покалечили. Мякина, одним словом.
   Вот и в тебе, Леха, страсти нет, только у Лаврухи ее никогда и не было, а тебя она, надо понимать, сильно жгла, вот ты ее и удавил. Понять, конечно, можно... такое пережить, но оставлять тебя таким нельзя! - Корней единым глотком махнул чарку и выдохнул: - Исправим!
   - Что-о-о?
   - Кхе! Исправим, говорю! Можем! Ты еще и десятой части про Ратное не знаешь, мы тут на такое способны... Видал бы ты, какого я сюда боярина Федора привез! Вообще никакого! Все пропало, жизнь кончена, от пьянства синий весь. Ты не поверишь, в Бога верить перестал! И ничего - справились! Теперь, мужчина - хоть куда! Отец Михаил, правда, сильно помог, вот в ком страсть живет! Огненная! Хилый, больной, ведет себя порой, как дитя несмышленое, но горит сердцем! Горит! Истинно - Христов воин! Не согнешь и не сломишь, ни смерти, ни боли, ни волхвов, ни чертей не страшится! Уважаю! Смеюсь, порой, злюсь, бывает, но уважаю!
   Или возьмем Сучка... ты не смейся, не смейся... Хе-хе-хе... На них с Аленой посмотреть, оно, конечно... Но! - Корней назидательно вздел указательный палец. - Ведь, как овдовела пять лет назад... или шесть? Не важно - давно овдовела. С тех пор не меньше десятка ухажеров отшила. Кто просто так без толку подъезжал, а кого и до тела допускала, а конец у всех один - от ворот поворот. И хорошо, если пинком под зад отделывались или синяком на роже. Бывало, что и калитку лбом вышибали, и через забор летали и... недавно одного так без штанов по улице поленом и гнала. А Сучок ее обротал! Смешно сказать: ниже подбородка ей ростом, лысый, шебутной, скандальный, чужак-закуп, но обротал! Потому, как страсть в нем есть! И не смотри, что она его щелчком убить может, он ее страстностью своей, пламенностью сердечной, завсегда перебороть способен. Как поженятся... а я уверен - поженятся, скандалов, да ругани будет, не приведи Господь, но жить будут счастливо и любить друг друга будут крепко, вот увидишь!
   Корней внимательно глянул на недоверчиво ухмыльнувшегося Алексея и неожиданно выпалил:
   - А тебе, Леха, на Анюте жениться пока нельзя, прав ты. Не справишься ты с бабой, тем более, с такой, как она. Страсти в тебе нет, да и она... Ты не подумай, что я со зла или еще чего-нибудь такое, но не любит она тебя - жалеет.
   Ухмылку с лица старшего наставника Младшей стражи словно ветром сдуло, а Корней продолжал, словно не замечая реакции собеседника:
   - Для бабы, конечно, пожалеть, почти то же самое, что полюбить, но то - для бабы, а для тебя? Ты, вон, о том, что о тебе посторонние люди думать станут, беспокоишься, а что будут думать ближние? А кем ты будешь в глазах САМОГО БЛИЗКОГО человека - жены? - Корней немного помолчал, а потом заговорил уже другим, задушевным, тоном: - Знаешь, Леха, жил когда-то в заморских странах один человек... мудрец и воин. Так вот он сказал однажды такую истину: "Мы в ответе за тех, кого приручили". Если ты сейчас на Анюте женишься, то не ты за нее в ответе будешь, а она за тебя. Понял, о чем говорю? Согласен на такое?
   Ответа на свой вопрос воевода не дождался - Алексей подавленно молчал, набычившись и так сжав в кулаке бронзовую чарку, что, казалось, вот-вот захрустят суставы на пальцах. Старый конь борозды не испортил! Вроде бы, ничего особенного Корней и не сделал - ну, поговорили, ну, высказал один свое мнение, другой ответил, даже и усмехнуться повод нашелся, а потом - удар! В самое болезненное место - по остаткам гордости, но удар строго выверенный, не смертельный, не калечащий, а такой, как приводящая в чувство и возвращающая ясность мысли, звонкая оплеуха. Алексей словно окаменел, уставившись неподвижным взглядом в стол, но Корней был уверен: его слышат, поэтому продолжил, не повышая голоса:
   - И опять ты прав: надо тебе подниматься. Только не так, как ты собирался - не дом богатый заводить, не холопов набирать, не собственной дружиной обзаводиться. Духом тебе подняться надо, страсть в себе снова разжечь! Такую страсть, которая Анюту как вихрь закружит! Такую, чтобы в огонь за тобой пошла, но не спасать тебя, а только потому, что ЗА ТОБОЙ - без страха, без сомнений! Вот это и будет твоим возрождением.... А остальное приложится, не сомневайся, сынок, приложится. Голову, конечно, на этом пути можно сложить запросто, но нам с тобой не впервой по краю ходить. Ведь так?
   Алексей снова не ответил, только сделал непонятное движение - то ли кивнул, то ли просто опустил голову так, что не стало видно лица.
   - Да не кручинься ты так, Леха, не изводи себя! Все понимаю: дал ты волю чувствам, поддался страсти жгучей, окунулся в кровь и смерть выше головы, а потом ужаснулся содеянному... Бывает... благо, жив остался и разум сохранил, обычно-то в таких делах исход известный... Кхе! Но потом-то ты в другую крайность кинулся - задавил чувства, бояться их стал, а разум-то, он - умный, умный, а дурак, без совета с сердцем такого наворотить может... или, наоборот, упустит что-то важное. Ты, вот, к примеру, вовремя опасности не почуял...
   Корней еще что-то говорил, задушевно и убедительно, по сути, правильно, но Алексей перестал вслушиваться в его речи. Лицо он спрятал потому, что ощутил острое желание ответить на, в общем-то справедливые, слова Корнея какой-нибудь гадостью, например, раскрыть сотнику глаза на истинное лицо Листвяны. Удержался с трудом и только потому, что было бы это как-то уж совсем по-бабьи - огласить стыдную тайну собеседника, не к месту, не к теме разговора, а лишь для того, чтобы оставить за собой последнее слово. Мол, взялся поучать, старый хрыч, а на себя-то глянь...
   Сдержался с трудом, чуть не смяв в сведенных судорогой пальцах бронзовую чарку, а потом вдруг ощутил что-то вроде просветления - понял, что прямо сейчас, вот за этим столом, нашлось то, что он так мучительно и безуспешно пытался осмыслить с момента своего приезда в Ратное - свои место и роль в семье Лисовинов. А через это и в жизни Ратного. Сразу же предстал в ином свете и сам Корней - сильный, властный, умный, и, в то же время, ранимый и беззащитный - переживающий последнюю в жизни любовь, начисто лишившую его обычной проницательности и мудрости, и страшащийся умереть, не вырастив себе смены - внука, способного встать во главе рода.
   Не только Корнею, всему Ратному не хватало Фрола - преемника и наследника сотника и воеводы. Слишком молод и несерьезен был Мишка в глазах одной части ратнинцев, слишком непонятен и необычен был воеводский внук для другой части односельчан, слишком раздражающ и даже ненавистен сделался Бешеный Лис в глазах третьей части. Силен был род Лисовинов и, в будущем, мог стать еще сильнее, но, в случае раннего ухода патриарха, этот могучий клан рисковал ослабеть и рассыпаться, оставшись без твердой властной руки. И не было, не было, не было среди глав других ратнинских родов достойной замены Корнею-Кириллу-Корзню, на посту сотника.
   Главное, все-таки, род. Сохрани и приумножь он свои силу и единство, через два-три поколения Лисовины могут стать настолько влиятельны в Туровском княжестве, что князья будут искать их дружбы или... смерти, однако истребить такой род будет ой как не просто, иной князь, погорячившись, может на этом деле не только Туровского стола, но и головы лишиться... в жизни всякое бывает. Нужно лишь пережить нынешнюю смену поколений, не дать слабости и равнодушию Лавра разрушить то, что создавалось Агеем и Корнеем, дождаться, пока бразды правления родом возьмет в свои руки Михайла... или, случись что, Демьян.
   Вот место и стезя его - Алексея - зрелого мужа, умудренного жизнью и ратной наукой, допущенного к семейным тайнам, но не стремящегося занять место главы рода - хранить и оберегать род Лисовинов, пестовать и защищать старших внуков, которые в свое время поведут род к новым высотам силы и влияния - заменить собой погибшего побратима Фрола, заботиться о его семье так, как заботился бы он сам.
   Прямо сейчас, в тот миг, когда Алексей удержал в себе злые и обидные слова, способные поразить Корнея не слабее острого железа, бывший Рудный Воевода ступил на этот путь и тут же понял, что перестал быть бездомным бродягой, принятым в чужой семье из милости.
   Не-ет, не кончилась жизнь, и не угасла страсть, есть к чему приложить разум и сердце, потому что не из жалости и милосердия примет его род Лисовинов, а потому, что он НУЖЕН! И с Анютой теперь все по иному сложится - когда муж твердо знает свое место и стезю, да уверен, что хватит ума и сил, чтобы справиться, он и с женщиной себя иначе ведет, да и она иначе к нему относится...
   - Да что ж ты понурился-то так, сынок? - продолжал, между тем, "журчать" Корней. - Ну-ка, подвинь чарку, плесну тебе.
   Алексей, вместо того, чтобы подставить чарку, поднялся из-за стола, полоснул по Корнею вдруг обретшим кинжальную остроту взглядом и склонился в глубоком поклоне.
   - Благодарствую, батюшка, Корней Агеич! Мудр ты и добр - разрешил сомнения мои, указал место и стезю на всю, сколько Господь отпустит, оставшуюся жизнь. Место и стезю, кои честному мужу принять на себя не только не зазорно, но за честь и в гордость почитать надлежит.
   Алексей прервался и зашарил рукой по груди, а Корней, уже все поняв, все же приподнял в деланном удивлении брови и поинтересовался:
   - И что ж за стезю ты себе измыслил?
   - Служить! - не замедлив ни секунды, отозвался Алексей. - Хранить и оберегать род Лисовинов, всячески споспешествовать росту его силы и могущества, пресекать внутренние раздоры и противостоять внешним угрозам. Связать жизнь свою, до конца дней, с жизнью рода, ни в чем и никогда не разделять их, ставить пользу рода Лисовинов превыше любой другой пользы и выгоды... - Алексей выпростал из-под рубахи нательный крестик. - И на том целую крест! Да поможет мне в сем Господь Бог, укрепит и направит меня на сем пути!
   - Аминь! - подхватил Корней, осеняя себя, одновременно с Алексеем крестным знамением.
   Вот теперь и отеческие объятия стали совершенно уместными, и бражка пошла гладко, и разговор полился свободно, без напряжения. Корней объяснял, как пришел к идее создания Воинской школы, оценив великую пользу просветительских усилий отца Михаила, а Алексей, подтверждая корнеевские мысли, рассказывал, как сначала учился сам, а потом учил других хитростям порубежной службы.
   Корней слушал, отвечал, рассказывал, а сам, втихомолку, радовался тому, что в очередной раз сработал один из его хитрых приемов - вбросить ненавязчиво мысль, а потом гонять разговор вокруг да около, постепенно и незаметно подталкивая собеседника к самостоятельному принятию нужного решения. Для этого, правда требовалось сделать такое непростое дело, как понять суть, основную черту, характера собеседника, но Алексей Корнею стал понятен почти сразу по приезду в Ратное - побратим покойного Фрола был служакой. Не таким который точно и без рассуждений выполняет приказ "от и до", а таким, который, поняв основную идею, предпочитает действовать далее самостоятельно, добиваясь нужного наиболее подходящим по его разумению способом.
   Вот, как раз с идеей-то у Алексея и незаладилось. Сначала рухнула простая, в общем-то, понятная любому человеку, идея карьерного роста и семейного благополучия - сгорела в пламени, пожравшем усадьбу боярина Арсения Вара. Потом изжила себя идея мести половцам, оставив в душе пустоту и ощущение бессмысленности существования. Потом, когда пустота в душе только-только начала вновь заполняться нормальными человеческими чувствами, растоптанной оказалась вера в справедливость и взаимные обязательства вассала и сюзерена. Остался только инстинкт зверя, уносящего от погони израненного детеныша. Если бы не Савва, так и не увидели бы Алексея в Ратном, собрал бы Рудный Воевода новую ватагу, да не на половцев, а на князя Ярополка Владимировича Переяславского. До самого князя, конечно, не добрался бы, но людишек его проредил бы изрядно, прежде, чем самому сгинуть.
   Пришел Алексей с Саввой туда, куда и следовало - и приняли, и поняли, и посочувствовали... но что дальше? Разумеется, не выгонят и куском не попрекнут, но... как и кем войдет Алексей в семью Лисовинов? И вот, решилось! Алексей, с одной стороны, ощутил себя нужным и важным, с другой стороны нашел опору - род, который не бросит и не предаст, будет защищать Алексея так же, как Алексей будет защищать его. И не через женитьбу, войдет он в семью, а через принятие на себя обязанностей и обязательств убитого побратима.
   Этого-то Корней и добивался - подчинения без принуждения, самостоятельного осмысления Алексеем собственной нужности, даже необходимости, начисто снимающей все сомнения и беспокойства "приемыша". Собственно, целование креста, в глазах Корнея, уже было простой формальностью - гораздо более показательным для него стало то, как Алексей заинтересованно, отнюдь не с позиции стороннего наблюдателя, обсуждал характер и поступки Лавра и его взаимоотношения с отцом - о чужих так не говорят, о нестроениях в чужой семье так не рассуждают.
  
  
  

Глава 2

Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля.

   На рассвете, как только стало достаточно светло, чтобы двигаться по лесу, три десятка Младшей стражи, вместе с наставниками тронулись в путь - туда, где должны были собраться христиане-"подпольщики". Остатку десятка Первака поручили присматривать за ранеными, а заодно и за хуторянами, а десяток Демьяна под руководством Ильи начал готовить переправу через болото для раненых и добычи.
   Мишка, в очередной раз, клюнув носом, вздрогнул и огляделся по сторонам. Отроки тоже выглядели не выспавшимися - рано подняли, да и спали, после всех приключений, наверняка неважно, все-таки, первый бой. Старшине же их толком не удалось поспать вообще - сначала разбирался с содержимым шкатулки, потом писал грамоту деду (гусиным пером, кстати, писать оказалось гораздо неудобнее, чем школьной "вставочкой" пятидесятых годов), потом пришлось спорить с Алексеем, считавшим, что к "христианам-подпольщикам" достаточно отправить гонца с предупреждением. Мишка же доказывал, что братьям по Вере обязательно надо показать, что за болотом есть реальная сила, которая, если ей помочь изнутри, может освободить их из-под власти язычников.
   Наконец-то, улеглись, но покоя не было и во сне - стоило только закрыть глаза, как "бойцы" боярина Журавля начинали рубить ребят из второго десятка, а Мишка все никак не мог поднять самострел, словно руки отнялись. Так и промаялся до самого подъема. Алексей, глядя, как Мишка пытается привести себя в работоспособное состояние с помощью колодезной воды, назидательно поведал:
   - Привыкай, Михайла. Рядовой ратник должен быть выспавшимся и сытым, десятник - сытым и тоже выспавшимся, но только если у него в десятке все справно, сотник в походе не высыпается никогда, а ест, как придется, воевода же спит и совсем мало, а пищу вкушать, себя заставляет, потому, что с недосыпа аппетит пропадает начисто.
   Сам Алексей был бодр, как будто прекрасно спал всю ночь. Вот и сейчас он ехал где-то впереди, время от времени, принимая доклады передового дозора, которым командовал Стерв.
   Мишка видимо снова задремал, потому что не заметил, как к нему, стремя в стремя, пристроился Дмитрий.
   - Ты чего, Мить?
   - Алексей чего-нибудь говорил, как мы вчера управились?
   - Сказал, что хорошо получилось, только Демьяну на ограде сидеть не надо было - наша сила в расстоянии и движении.
   - Сам же приказал!
   - Они тоже учатся, Мить, стрелков в ратнинской сотне раньше никогда не было, только лучники.
   - Учатся! - Дмитрий зло одернул коня, потянувшего куда-то в сторону. - Демьяну еще повезло, я сейчас послушал, что десятник стражников про смотрящего рассказывал, так выходит, что он всех перебить мог. Прозвище у него было Ловита(1).
  
   # #1 Ловита (древнерусск.) - охота.
  
   Охоту любил, страсть как. И все время толковал, что самая увлекательная охота - охота на человека. Он и сюда-то приехал, чтобы поохотиться всласть. Отобрал бы самых молодых и сильных из христиан, отпускал бы по одному, а потом выслеживал бы и бил, как зверя. Оттого у него и стрелы в колчане почти все охотничьими были. А лучником был редкостным - мог с седла, на полном скаку, чуть не половину стаи гусей в полете перебить, пока они в сторону отлетят. Не вранье, как думаешь?
   - Не знаю, надо будет Луку спросить, он в этом деле сам мастер. Ты лучше скажи: как ребята спали, не кричали, не вскакивали?
   - Еще как! Некоторые, конечно, так умаялись, что пластом легли и до утра не шевелились, а некоторые... Хорошо, что от тех выпивох почти полная корчага бражки осталась. Тем, кто уснуть не мог, или кричал во сне, Илья посоветовал по чарке налить. Помогло. Только двоих никак угомонить не могли - Власия и Зосиму. Власию аж три чарки поднести пришлось - он же тому стражнику в живот попал, а уйти не смог. Вот и смотрел, как тот корчился, да орал, пока не сдох. Ну и нога, конечно, болела - Матюха ему вывих вправил, перетянул, но все равно...
   А с Зосимой... я даже и не знаю. Он сгоряча хозяйскому племяннику горло, как барану перерезал, а потом самому худо стало. После двух чарок уснул, но утром, смотрю, у него руки трясутся и глаза какие-то... вроде не в себе парень.
   - Ничего, Мить, если надо будет, я его к Нинее свожу, она поможет.
   "Блин, надо было самому к ребятам сходить. Зосима... ему уже почти пятнадцать, но все равно, живому человеку горло перерезать, пусть и сгоряча... Не всякая психика выдержит. Надо будет и к другим присмотреться, и, если что, к Нинее - на психотерапию".
   Дмитрий некоторое время ехал молча, потом спросил:
   - Чего не ругаешь-то, Минь?
   - За что?
   - За то, что с незаряженными самострелами десяток в неподходящее время оставил. Если бы стражники на нас кинулись...
   - Во-первых, не кинулись бы. Они не воины, умеют только с беззащитными холопами или смердами справляться. Привыкли к безнаказанности, обнаглели. Такие, если силу чувствуют, сразу труса праздновать начинают. Во-вторых, ты заметил, что тот, кто ими командовал, отдельно от других убегал? Отдал нам на расстрел остальных, чтобы самому смыться! Разве это воины? В-третьих, чего тебя ругать? Ты и сам все понял - наша сила не только в расстоянии и движении, но и в том, чтобы правильно время для выстрела выбрать, и в том, чтобы иметь запас стрелков с заряженными самострелами. То есть, не стрелять всем сразу, а пятерками или десятками.
   Давай-ка, знаешь, что сделаем? Выбери в каждой пятерке лучшего стрелка - его выстрел должен быть первым. Или в того, кто командует, или в того, кто ближе всех к нам приблизился, или в самого опасного на вид... ну, понял, я думаю?
   - Угу, - Дмитрий кивнул - учить надо будет правильно цель выбирать.
   - Верно! - подтвердил Мишка. - И не только их, а и урядников, чтобы умели цель стрелкам указать. Еще двоих из пятерки назначим добивающими - мало ли, первый промахнется или важных целей будет несколько. А остальные двое - прикрытие, пока первая тройка самострелы не зарядит, они их должны прикрывать и стрелять только в случае опасности или тогда, когда первые трое уже будут болты накладывать. В общем, надо отрабатывать совместные действия в пятерке и в десятке.
   - Так мы это уже делали, когда в учебной усадьбе занимались!
   - Делали, да не совсем то! Там один или двое перебегают, а остальные прикрывают, не было постоянного разделения на первого стрелка, добивающих и прикрывающих. Наставники, кстати сказать, этого не знают. Так, глядишь, своим умом дойдем до того, что им нас учить нечему станет.
   Дмитрий согласно кивнул, но заговорил о другом:
   - Ребята полегли... четверо.
   - Ничего зря не бывает! - повторил Мишка дедов афоризм. - Их кровь - плата за науку. Вот если бы мы нужных выводов не сделали, тогда вышло бы, что они погибли зря. А если мы с тобой поняли причины, да еще другим объясним...
   - Угу... - Дмитрий немного помолчал, потом продолжил: - Все равно, неладно получилось: три десятка из полусотни без дела болтались, а на остальные два вся тягота легла. Еще повезло, что те разом в одну сторону не кинулись - затоптали бы. - Дмитрий еще помолчал, как бы ожидая мишкиных комментариев, а потом, с неожиданной злостью, выпалил: - А наставники нас, получается, бросили! Алексей-то обещал: "Любого на копья взденем!", а как до дела дошло...
   Мишка молчал. Не потому, что Дмитрий был неправ - вчера он сам почти то же самое высказал Алексею, а потому, что совершенно неожиданно ему в голову пришла мысль: "Так все и было!".
   "Мать наверняка описала Алексею "проблему Первака" и тот нашел выход: в сущности четыре десятка из пяти оказались в районе ворот, а на задах, куда, по логике вещей должны были ломануться беглецы, оказался только один десяток - Первака. Если бы двадцать с лишним журавлевских бугаев бросились к воротам, их встретили бы сорок самострелов - почти по два выстрела на стражника - а если бы все они устремились на зады хутора, что при неожиданном нападении со стороны ворот было вполне естественным, им противостояли бы только десять мальчишек, причем, не факт, что у всех были бы в готовности самострелы. План Алексея обрекал десяток Первака на уничтожение! Пожелание матери: "в первом же бою" - исполнилось бы не только в отношении Первака, но и в отношении Вторуши.
   Ребят спасла только низкая боеспособность журавлевских стражников - Алексей переоценил противника. Ну, Алексей Дмитрич, ты и тип - дама сердца, любовь юности только пальчиком на сыновей Листвяны указала и ты уже готов замесить вместе с ними еще восемь ни в чем неповинных мальчишек! Блин, но не объяснять же это Дмитрию!"
   - Мы, Мить, вот что сделаем, когда вернемся на базу: изготовим макет хутора, соберем урядников и проиграем разные способы наших действий - выясним, можно ли было сделать дело лучше. Надо же нам тактику стрелков разрабатывать, никто, вместо нас, этого...
   Договорить Мишка не успел - спереди передали приказ: "Старшину и урядников к наставнику Алексею".
  

* * *

   Выступить в роли спасителей-благодетелей Младшей страже не удалось - караульная служба у христиан-подпольщиков была налажена как следует, и предупреждение о приближении отряда всадников они, надо понимать, получили вовремя. О том, что собрание христианской общины все же имело место, свидетельствовала трава на полянке, притоптанная несколькими десятками пар ног, да небольшой потек воска в подтесанной топором развилке дерева, куда, по всей видимости, ставили икону и свечи. След с поляны уводил к реке и догонять христиан, похоже, было бесполезно - скорее всего, их у берега ждали лодки.
   Однако Стерв не был бы Стервом, если бы не добился хоть какого-то успеха - одного из дозорных, охранявших собравшуюся на молебен общину, охотник, все-таки, сумел захватить. Когда Мишка подъехал, Стерв как раз тряс связанного парня лет шестнадцати за грудки, пытаясь, кажется, выяснить: ждали ли христиан подпольщиков лодки, или те ушли сухим путем? Тряс, по всему было видно, совершенно бесполезно - пленник, гармонично сочетая в себе черты арестованного подпольщика и христианского мученика, хранил на лице выражение "умру, но не покорюсь".
   Алексей, с самого начала бывший против траты времени на тайную христианскую общину - мол, стражу побили, никто их теперь не тронет - держался поодаль и демонстративно смотрел в сторону, не обращая внимания на безуспешные попытки Стерва разговорить пленника. Мишке пришлось брать руководство на себя. Подъехав вплотную, он набрал в грудь воздуха и гаркнул, имитируя дедовы командные интонации:
   - Отставить! - Стерв мгновенно отпустил пленника. - Развязать!
   Эта команда тоже была выполнена беспрекословно, Стерв даже поддержал пленного, который от неожиданности чуть не упал. Мишка спешился, снял шлем, и перекрестившись, нараспев произнес:
   - Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас.
   Ответного "аминь" и крестного знамения Мишка не дождался - пленник смотрел на него со смесью удивления и недоверия. Мишка, не смущаясь молчанием собеседника, выпростал из- под одежды нательный крест и слегка склонив голову в знак приветствия, продолжил:
   - Здрав будь, брат наш во Христе. Я внук воеводы Погорынского боярина Кирилла, крещен Михаилом. А тебя как величать?
   - Герасимом...
   "Ну, слава богу, голос прорезался. Может, хоть какой-то толк будет?"
   Герасим все еще недоверчивым взглядом обвел окруживших его всадников и нерешительно спросил:
   - Так вы христиане?
   Вместо ответа Мишка резко крутанул головой обежав взглядом отроков. Те поняли своего старшину правильно и принялись креститься, даже Стерв изобразил что-то вроде крестного знамения - криво и слишком размашисто, но не перепутав левое плечо с правым, как это у него, бывало, случалось. Недоверие и настороженность Герасима заметно пошли на убыль, на лице его даже появилось некое подобие осторожной радости.
   - Вы за нами пришли... боярич?
   "Ну да, конечно, вера в чудесное избавление от власти поганых язычников, несомненно, культивируется в общине. Иначе и быть не может. Даже жалко разочаровывать парня, но придется".
   - Нет, брат Герасим, мы же не знали о вас, думали здесь одни язычники живут. Случайно наткнулись вчера на стражу, которая вас изловить должна была, но теперь можете их не опасаться... кара Божья настигла слуг Нечистого, мы же стали орудием в деснице Божьей. Больше эти стражники уже никому зла не сотворят.
   Парня, казалось, не очень-то взволновала судьба перебитых стражников, слишком велико было разочарование из-за несбывшегося чудесного освобождения. Все еще глядя на Мишку с надеждой он, как ребенок, не получивший ожидаемого подарка, протянул:
   - А отче Моисей говорил...
   - Отец Моисей - это пастырь ваш? - не дал Герасиму закончить фразу Мишка.
   - Да...
   - А велика ли ваша община?
   - Здесь три десятка, боярич, но есть и еще в других местах. Про всех только отче Моисей ведает и по очереди навещает.
   "Так, сэр, обратите внимание: рыбаки, про которых рассказывал Стерв, меняли на что-то копченую рыбу, на чем и были пойманы Смотрящим Ионой. Некто отец Моисей путешествует от одной тайной христианской общины к другой. Похоже тайная жизнь, неподконтрольная вашему предшественнику, бьет в Заболотье ключом - народец наладил контрабандный бартер, ведется подрывная идеологическая работа, администрация и силовые структуры этому всему противодействуют, но полностью искоренить, разумеется, не могут. Нормальное тоталитарное государство, черт побери, прямо, как по учебнику".
   - Боярич, - прервал Мишкины размышления Герасим - а как же теперь, вы же о нас узнали, неужели не поможете?
   - Обязательно поможем! - с максимально возможной убедительностью заявил Мишка. - Как только воевода Погорынский узнает о том, что здесь у вас творится, покарает слуг Антихриста нещадно! - Краем глаза старшина Младшей стражи уловил, что Алексей, до сей поры демонстрировавший безразличие, при последних словах обернулся и как-то странно на него глянул. - Обещаю тебе, брат Герасим, что по возвращении расскажу воеводе обо всем, а особенно о том, что здесь под властью поганых язычников томятся наши единоверцы! И так же твердо обещаю, что боярин Кирилл равнодушным к этой вести не останется - без его ведома в Погорынье не должно происходить ничего! - И снова острый внимательный взгляд со стороны Алексея.
   "Да чего он зыркает-то, что я такого крамольного говорю? Или злится из-за пустой, по его мнению, траты времени? Так нам спешить, вроде бы, некуда. Или есть? Позвольте вам напомнить, сэр Майкл, что мистер Алекс, в отличие от вас, прекрасно знает цену каждой минуты, проведенной на вражеской территории, и если он проявляет нетерпение, то игнорировать его не стоит".
   - Так и передай, брат Герасим, отцу Моисею, - Мишка решил закруглять разговор - что мы сюда еще вернемся! Срока назвать не могу - это воевода решает, но придем непременно и язычество поганое повергнем! А сейчас беги, догоняй своих и... поклон от нас отче Моисею и всем православным христианам...
   - Боярич! Погоди, боярич! - Герасим подскочил к Зверю и ухватился за стремя, в которое Мишка уже собрался вдеть ногу. - Возьми меня с собой, я охотник, все тропки тут знаю, я пригожусь! - У меня семьи нет, никого за мой побег не накажут. Возьми, я обузой не буду!
   "Ничего себе! Тут еще и родственников в качестве заложников держат! Ну, дражайший предшественник, ты себе сразу на несколько высших мер заработал, а ельцинский мораторий на смертную казнь ЗДЕСЬ не действует, так же, как и комиссия по помилованию. По Русской Правде тоже за убийство можно штрафом отделаться, но ни в одном законе того, что ты Сан Саныч, тут творишь, не предусмотрено, разве что, в документах Нюрнбергского трибунала".
   Мишка хотел спросить парня, куда делась его семья, но Алексей опередил с вопросом:
   - Все тропки, говоришь, знаешь? А переправа, кроме моста, тут есть какая-нибудь?
   - Есть. Недалеко совсем, брод - коню по брюхо будет. - Торопливо ответил парень. - Я покажу.
   - А далеко ли от этого брода до острога у моста?
   - Не очень. Если прямо через лес, но там конным не пройти. А по дороге намного дольше. Если прямо сейчас переправится и коней сильно не гнать то где-то посреди между полуднем и заходом доберетесь.
   - Хорошо, пойдешь с нами. - Принял решение Алексей. - Садись на заводного коня...
   - Погоди! - перебил Мишка, поддавшись чувству противоречия, все чаще, в последние дни, проявлявшемуся у него в отношении Алексея. - Как же ты, Герасим, без благословения отца Моисея? Не чужой, ведь, он тебе, беспокоиться будет!
   - Не будет! - уверенно возразил Герасим и неожиданно дважды свистнул так пронзительно, что Мишке пришлось придержать прянувшего в сторону Зверя. Через несколько секунд, откуда-то издалека, донесся ответный свист. - Ребята на реке в лодке ждали, - пояснил Герасим - если бы я смолчал или только один раз свистнул - опасность, а если два раза... будь я в неволе, второй раз свистнуть вы бы мне не дали!
   - Верно, не дали бы. - Подтвердил Алексей. - Так говоришь, все тропки здесь знаешь? А по этому берегу до моста долго добираться, если не через лес, а по берегу...
   "Итак, сэр, некто Герасим ведет вас к реке. Будь вы собачкой Муму, ваши предчувствия, несомненно, можно было бы считать вполне обоснованными, классика, как вы сами изволили заметить, актуальна во все времена. Но вы же, и с этим согласится любой непредвзятый эксперт, отнюдь не собачка, так в чем же дело? Скорее всего, все в тех же непонятках относительно цели похода за болото. Мистер Алекс явно что-то такое задумал. Можно, конечно, спросить прямо, но нет вовсе никакой гарантии получения столь же прямого ответа. Более или менее достоверных версий у него, надо полагать, найдется предостаточно: та же разведка, необходимость "обкатать" первую полусотню в реальном деле, обязательства перед Нинеей, et cetera, et cetera. Поэтому, сэр, предпочтительнее будет вычислить его намерения самостоятельно.
   Зачем мистеру Алексу понадобилась авантюра с походом за болото? Добыча? Сомнительно - не мог он заранее знать, что на хутор журавлевские "бойцы" нагрянут. Боевая практика для первой полусотни? Еще сомнительнее. Три месяца обучения - всего лишь "курс молодого бойца". Ничем не оправданный риск, то есть, как уже и говорилось, авантюра. Но для самого-то мистера Алекса этот риск был чем-то оправдан! Чем?
   Нет, сэр Майкл, так дело не пойдет, надо зайти с другой стороны. Мотивация! Что, собственно, мистеру Алексу нужно? Не в данный момент, а вообще? Каково его положение, кем он себя ощущает, как это соотносится с прежним жизненным опытом? Каковы, наконец, его амбиции, насколько далеко они распространяются? Что нам известно о намерениях мистера Алекса на обозримую перспективу? А известно нам, причем с высоким уровнем достоверности, что намерен сей джентльмен вступить в законный брак с вашей глубокоуважаемой матушкой, сэр. Принца Гамлета из себя изображать не будем, да и мистер Алекс отнюдь не Клавдий, хотя кровушки пролил - шекспировским злодеям и не снилось.
   Что из этого следует? Элементарно, сэр Майкл! У мистера Алекса, как говорится, ни кола, ни двора - живет милостью воеводы Корнея. Для такой натуры, как у него это приемлемо? Да, конечно же нет! Он привык быть либо сам себе хозяином и ни от кого не зависеть, либо занимать отнюдь не самое низкое место в иерархической структуре! Свататься к вдовой невестке воеводы, имея за душой лишь меч на поясе, да болезненного сынишку, такому человеку гордость не позволит!
   Так, так, так, сэр Майкл. И что бы вы делали на его месте? Несомненно искал бы возможность, если не сравняться по положению с будущим тестем, то, хотя бы, выйти на надлежащий уровень. Приобрести собственность, а ключевая собственность при феодализме - земля. Правда не пустая, а с населением - смердами или холопами. Вот все и стало понятным. Сначала сбор информации - Иону он расспрашивал совсем не о том, о чем я. Пытал на хуторе "бойцов". Вы, сэр, побрезговали присутствовать, а надо бы было - многое бы поняли. Потом кинулся на карту, как муха на варенье, что-то высчитывал и прикидывал. Теперь вот беседует с Герасимом, и, надо сказать, весьма увлеченно.
   Да, несомненный целевой сбор информации. Это - раз. Второе - разведка боем. У Младшей стражи для этого кишка тонка, потому-то и вызван дед с ратниками. Вывод: мистер Алекс присмотрел себе землицу и пытается, используя все доступные ресурсы, изыскать способ ее под себя подгрести. А землица-то - не меньше баронства, и очень богатого баронства, позвольте вам заметить. И за это уже полегли четверо ребят! А сколько еще он угробит? Нет, не зря у вас, сэр Майкл, всякие предчувствия и антипатии взыграли - подсознательно вы к этому были готовы. Блин...".
   Зверь всхрапнул, изогнул шею дугой и пошел боком. Оказывается, Мишка, сам того не замечая, все сильнее натягивал повод, одновременно посылая его ногами вперед, пока конь, в конце концов, не возмутился непонятным поведением всадника.
   - Прости коняга, это я задумался немного. - Мишка наклонился вперед и потрепал Зверя по шее. - Ну, не сердись, не сердись, я не нарочно. Сейчас полянку найдем, я тебе подпругу ослаблю, травки пощипать пущу, у меня и морковочка припасена - на хуторе пучок свистнул. Мелкая кража, конечно, но чего для друга не сделаешь? Ну, не сердишься?
   Зверь не сердился - перестал всадник дурью маяться, ну и ладно.
   "Итак, сэр, на чем мы остановились? На том, что мистер Алекс надумал заделаться бароном. Так ведь, не выйдет же ни черта! Младшей стражей, даже в полном составе и после, скажем, годового обучения, это дело не потянуть. Ратнинской сотней, вернее тем, что от нее осталось - тоже. Но допустим, получилось. Что с того? Мистер Алекс - чужак, доли в добыче ему не положено. А ему требуется не доля, а все! Как там Остап Бендер Шуре Балаганову ответил? "Я бы взял частями. Но мне нужно сразу". М-да, что-то вы, сэр, в своем анализе упускаете...".
   - Господин старшина! Дозволь обратиться, младший урядник Филипп.
   - Слушаю тебя.
   - Урядник Василий велел передать, что нашлась подходящая поляна - трава, ручей, место удобное. Вон в той стороне.
   - Стража! Слушай мою команду! За мной, рысью!
   "Вот так, мистер Алекс, а вы можете беседовать с аборигеном, сколько вам будет угодно".
  

* * *

  
   Алексей выехал на поляну, когда отроки уже спешились, ослабили подпруги и повели коней к ручью на водопой. Десяток Артемия остался в седлах, обеспечивая охрану, а Яков уже чиркал кресалом возле кучи валежника. Старший наставник спешился, отдал поводья Герасиму, словно тот уже стал его личным адъютантом и, не предвещающим ничего хорошего тоном, предложил:
   - Михайла, отойдем-ка.
   Мишка, на всякий случай убедившись, что Немой рядом, не согласился:
   - Говори здесь, нас никто не слышит - все делом заняты.
   - Ты что творишь? Забыл, что командир может быть только один?
   - Прекрасно помню. На хуторе командовал я, старшина Младшей стражи тоже я, а ты, всего лишь, наставник, хоть и старший. С места не тронусь, пока не узнаю: куда и зачем мы идем? Вообще, для чего весь этот поход затеян?
   Алексей тоже покосился на Немого, чувствовалось, что у старшего наставника руки так и чешутся показать нахальному мальчишке "who is who", но не у всех же на глазах, особенно на глазах у Немого.
   - Что-то ты поздно спохватился, старшина...
   - Лучше поздно, чем никогда. Тридцать рыл на хуторе, согласен, случайность, но четверых ребят я уже потерял. Сколько и для чего я еще потерять должен?
   - Ты меня допрашивать будешь? - Алексей снова покосился на Немого, с совершенно невозмутимым видом изображавшим из себя конную статую. - Приказа сотника для тебя не достаточно?
   Это была еще не злость, но уже сильное раздражение, которое старший наставник не находил нужным срывать, лишний раз подтверждая мишкины подозрения - Алексей что-то задумал, а старшина Младшей стражи ему мешал и отнимал время.
   - Я от сотника приказа не получал! - нахально заявил Мишка. - А если бы получил, то знал бы, куда и зачем мы должны идти... и почему ты так торопишься, тоже знал бы!
   Последние слова старшины Младшей стражи, похоже попали в цель - Алексей, вроде бы и не шевельнулся, не потянулся к оружию, ничего не сказал, но... Мишка, с которого старший наставник Младшей стражи каждый вечер индивидуально натаскивал в схватках на мечах, сразу почувствовал переход от раздражения к ярости. Лицо Алексея закаменело, глаза, будто дальномер, оценили расстояние до наглого мальчишки, кольчуга, непонятным образом, словно плотнее облегла тело.
   И для Мишки, оказывается, уроки Рудного Воеводы даром не прошли - мир вокруг исчез, осталась только опасность впереди и напружинившееся собственное тело. Ноги, будто и не было на них обуви, ощутили все неровности почвы под ногами, позвоночник просигналил, что центр тяжести тела чуть смещен вправо и именно туда легче будет отпрянуть в случае нападения, левая рука "доложила" что она ближе к метательному ножу, чем правая и успеет быстрее, зрение подсказало, что противнику будет мало одного шага, чтоб дотянуться невооруженной рукой, одновременно зафиксировав какое-то движение со стороны Немого.
   И... все кончилось, не начавшись - внутри старшего наставника словно перекинулся какой-то тумблер: он мгновенно расслабился, досадливо передернул плечами и, в очередной раз покосившись на Немого, примиряющее пробурчал:
   - Ладно! Поедим, успокоимся, потом поговорим... старшина.
   Мишке это что-то напомнило, ощущение дежа вю было буквально осязаемым. Старший наставник пошагал куда-то к кустам, а Мишка попытался поймать ускользающую мысль, но его сбил голос Дмитрия:
   - Минь, чего это он?
   - Откуда я знаю?
   - Минь, ты вчера не видел... знаешь, когда он стражников пытал, у него точно такая же рожа была. Я уж подумал, что убивать придется.
   - Андрей, - Мишка обернулся к Немому. - Ты что-нибудь понял?
   Немой пожал плечами, а из-за кустов, за которыми скрылся Алексей, вдруг раздался душераздирающий вопль. Мишка, Дмитрий и Немой разом кинулись в ту сторону, сзади слышался топот еще нескольких человек.
   За кустами обнаружились Алексей и последний из десятников журавлевских "бойцов", которого использовали в качестве проводника при поисках места собрания христиан. Десятник валялся на земле с перерезанным горлом, а Алексей деловито обтирал засапожник о его одежду. Обернувшись к подбежавшим, Алексей поднял брови в преувеличенном удивлении и поинтересовался:
   - Вы чего? Или он тебе еще зачем-то нужен был, старшина?
   - Нет. - Выдавил из себя Мишка. - Не нужен. - Резко развернулся и пошел прочь.
   "Едрит твою в наставника Младшей стражи! "Поедим, успокоимся!". Ты-то, падла, успокоительное уже до еды принял. Педагог, девять на двенадцать...".
   - Чего уставились? - раздался из-за спины голос Дмитрия. - Покойника за тайные места потрогать охота? Пошли по местам!
  

* * *

   - Мы кто? Мы - дружина боярыни Гредиславы Всеславны! - объяснял Алексей собравшимся вокруг него: Мишке, Немому, Анисиму и урядникам Младшей стражи. Наше дело - боярыню защищать, не допускать обиды, бесчестия или другого ущерба, а если такое случится, то возмездие вершить и справедливость восстанавливать!
   "Сладко поете, мистер Алекс, прямо как в голливудском фильме: "Мы - морская пехота США, наша миссия - нести миру свободу и демократию!". Других забот у вас нет, кроме чести бабы Нинеи, прямо прослезиться от умиления хочется и утереться списком обид боярыни Гредиславы Всеславны, блин".
   Отроки уже поели, обиходили коней и теперь лишь ждали команды, но Мишка своего обещания не забыл - не трогаться с места, пока Алексей не объяснит: куда и зачем?
   - На том берегу Кипени стоит острог. - Продолжал старший наставник. - Дмитрий, ты должен знать: где и для чего остроги ставятся?
   - На рубежах ставятся, для острастки малым силам и для того, чтобы о большой силе упредить.
   - Верно! - Алексей поощрительно кивнул старшему уряднику. Сейчас он был спокоен и доброжелателен, и не подумаешь, что меньше часа назад, отводил душу, перерезая горло человеку. - Ну, а кто объяснит, почему у боярина Журавля острог поставлен за шесть с половиной верст от рубежа?
   Вопрос был явно риторическим, и ответ на него дал сам вопрошающий:
   - Да потому, что когда-то рубеж между землями боярыни Гредиславы Всеславны и землями боярина Журавля проходил по реке Кипени! Это значит, что и тот хутор, который мы взяли, и другие селища, которые на правом берегу Кипени стоят, принадлежат нашей боярыне, а Журавль их бесчестно себе забрал, запрудив речку Притечь и отгородившись болотом.
   "Туфта это все, формальный повод! К вашему, мистер Алекс, желанию заделаться землевладельцем это отношения не имеет. Вернее имеет, но опосредованное. Ввязаться в локальный вооруженный конфликт из-за... а сколько тут земли-то, на самом деле? В ширину шесть с половиной верст (десять, с гаком, километров), а в длину? Вы, сэр на карте как-то и не удосужились посмотреть. А если тоже с десяток километров, или больше, да в придачу несколько населенных пунктов, пусть и небольших? Очень нехилое имение для мистера Алекса образоваться может. И с чего вы, сэр, решили, что он все земли Журавля захватить желает?".
   - Если плотину разломать и болото спустить, то тут через пару лет такие луга будут! Всех коней Младшей стражи можно прокормить! - продолжал Алексей. - Но для этого надо границу на старом месте восстановить - по реке Кипени.
   - Господин старший наставник! - прервал Мишка Алексея, обратиться к нему иначе, после недавнего конфликта, не поворачивался язык. - Хорошо бы на карте посмотреть, всем понятнее будет.
   - Можно и на карте, - покладисто отозвался Алексей. - Я и сам хотел, чтобы ты разобраться помог.
   Зашуршал разворачиваемый пергамент, и все сблизили головы, разглядывая карту. Мишка с первого взгляда нашел болото и быстро сориентировавшись, протянул к Алексею руку, требовательно пощелкав пальцами. Старший наставник понял без слов и вытащил из кошеля изготовленный на хуторе "циркуль".
   - Вот, смотрите: - Мишка указал "циркулем" на точку невдалеке от болота - здесь стоит хутор, который мы вчера взяли. Вот река Кипень, мост через нее и острог. От хутора до острога шесть с половиной верст, а если считать от болота то... раз, два, три... - циркуль зашагал по карте - около семи. Теперь смотрим в длину. Раз, два... одиннадцать, двенадцать. Двенадцать верст и это еще не все, потому, что на карте показана только округа одного смотрящего. Правда, севернее земли много быть не может, потому, что Кипень понемногу на восток уходит - к Случи. Наверно, она где-то севернее нашей Воинской школы протекает, а вот на юге Кипень к западу берет. Тут от нее до болота - раз, два... почти десять верст. В общем, много земли.
   Теперь посмотрим население. Вот рыбачья весь Странь, а вот хутор. Хутор обозначен точкой и живет в нем, вместе с бабами и детишкам, человек десять...
   - Одиннадцать, - поправил Дмитрий - у хозяина две жены, он к себе жену умершего брата взял.
   "Не заместитель, а клад! Все разузнать успел! Хотя, он же хутор зачищал и все население в одно место сгонял. Все равно, молодец".
   - Теперь Странь (1). Она обозначена кружочком...
   - В ней девять домов, а народу, вместе с бабами и детишками, около полусотни. - Продолжил вместо Мишки Алексей, видимо уже выяснивший подробности у Герасима.
   - Что-то мало! - усомнился Роська таким тоном, будто торговался на базаре.
   - У них же тоже моровое поветрие было, - пояснил Мишка - старики, а может и не только старики, повымерли. Иона говорил, что некоторые селища совсем пустыми остались, видать у них такой хорошей лекарки, как тетка Настена не нашлось. Но, если карта начерчена до того, то будем считать, что кружочком обозначены селища, в которых живет не больше сотни народу. Таких селищ здесь еще два - оба на берегу Кипени. Есть еще четыре хутора, наверно, изверги живут. А здесь большое селище, видите - кружочек с точкой посредине. Это, скорее всего, значит, что в нем больше сотни народу живет, а может быть, и несколько сотен. Вернее, жили, а что после морового поветрия стало, мы пока узнать не можем.
   Теперь подсчитаем: пять хуторов - полсотни душ, три малых селища - сотни полторы, одно большое селище - тоже, скажем, сотни полторы-две. Всего получается три с половиной или четыре сотни душ, вместе с бабами и детишками.
   В Страни стражники не стоят, на хуторах тем более, значит, они могут быть только в большом селище, которое называется Отишие. Наверно там в старые времена от врагов укрывались.(2)
  
   # #1 Странь (древнерусск.) - около.
   # #2 Отишие (древнерусск.) - убежище.
  
   - Это я знаю! - Алексей начал сворачивать карту. - На правом берегу Кипени только три десятка стражи было, все, кого я допрашивал, одинаково говорили. Значит, остался один десяток, и нам он не страшен, потому что в Отишии сидит, и будет сидеть, пока остальные не освободятся, а они уже не освободятся никогда!
   - Погоди карту убирать, ты еще не сказал: куда и зачем мы идем? - напомнил Мишка.
   - Пойдем мы вот сюда, - Алексей ткнул пальцем в карту - сначала к броду, посмотрим, что там, да как, а потом... - старший наставник помолчал, а затем, коротко и решительно закончил объяснения: - И захватим острог!
   - Тремя десятками? - Мишка ожидал чего угодно, но только не этого. - Да нас там перережут, как курей!
   - Во-первых, не тремя, а четырьмя. Сейчас пошлем гонца на хутор с приказом, чтобы десяток Демьяна подходил к мосту, но на берегу не показывался. Во-вторых, не перережут. В остроге два десятка ратников живут, но все уже в годах, некоторые совсем старики - на покое доживают.
   - Ну и что, что старики? У них сыновья есть! - Мишке казалось, что Алексей не желает понимать элементарных вещей. - Они что, своих сыновей воинскому делу не обучают?
   - Не-а! - Алексей хитро улыбнулся. - Не обучают! Я тоже, сначала не поверил, но и Герасим подтвердил то, что мне стражники на допросе рассказали. Воинскому делу учат только в боярской дружине, а те, кто в семье жить остался, становятся простыми смердами. На острог все давно уже плюнули - он никакой границы уже много лет не охраняет. Налетим, старики и оружие-то разобрать не успеют, не то, что доспех надеть, а больше нам бояться некого!
   - Но там еще четыре дома снаружи за тыном стоят, и люди в полях да на огородах работают, - напомнил Мишка. - Сбегут же и боярина Журавля предупредят.
   - Пускай предупреждают! - Алексей беззаботно отмахнулся. - Нам это и надо. Сожжем мост, Журавль дружину пришлет, а ей только одна дорога на этот берег - брод. Других переправ на день пути вокруг нет, сюда пойдут, непременно. Вот у брода-то мы их подождем. Четыре десятка нас, Корней почти шесть десятков приведет и боярин Федор три десятка. Пусть хоть двумя сотнями лезут - большую часть положим, остальные назад поворотят. А больше двух сотен Журавлю быстро в седло не поднять. Про пешцев я уже и не говорю - их неделю, а то и дней десять собирать надо, да еще несколько дней сюда вести. Нет, больше двух сотен быть не должно, тем более, что беглецы расскажут, сколько нас было.
   - Но зачем острог брать? - Аргументы Алексея, вроде бы, были убедительными, но Мишке по-прежнему была непонятна основная идея. - Мы же можем ночью налететь, накидать на мост сушняка, полить маслом или смолой, на хуторе найдется, и поджечь. Гасить не позволим - будем стрелять из темноты, а те, кто тушить попробуют, на свету окажутся. Сгорит мост, никуда не денется.
   - Все верно, - Алексей согласно кивнул - но это Журавля может и не расшевелить, а нам надо непременно крепко его разозлить, чтобы он дружину прислал. А потом так этой дружине врезать, чтобы и мысли оставил на наш берег лазать.
   - Значит, наша цель раздразнить Журавля и крепко наподдать?
   - Да!
   - Что ж ты раньше об этом ничего не говорил?
   - Надо было посмотреть, на что твои ребята способны, так сотник Корней велел. Я посмотрел. - Алексей ободряюще глянул на десятников. - Способны на многое - храбры, воюют умело, острог взять смогут.
   Артемий и Роська расправили плечи, и было заметно, что они с трудом сдерживают улыбки, Дмитрий же на лесть не поддался, а вопросительно глянул на Мишку - понял ли старшина, как дешево их покупают? Мишка утвердительно прикрыл глаза, все, мол, вижу и понимаю, но на самом деле не понимал очень многого. Например, для чего деду ввязываться в конфликт с непредсказуемыми последствиями, имея почти половинный некомплект личного состава, чреватую войной политическую ситуацию и, хотя и теоретически, но возможную угрозу бунта холопов?
   Мишка глянул на Анисима и Немого
   - Что скажете, господа наставники?
   - Там что, и вправду, одни немощные старики и необученные смерды остались? - Анисим, видимо, чисто машинально провел пальцами по царапине, оставленной на кольчуге чужим клинком. - Старики... они разные бывают, нашего Корнея, хотя бы, вспомни.
   - Я неверно сказал! - отозвался Алексей. - Не два десятка ратников, а два десятка семей ратников, а сами воины престарелые почти все в моровое поветрие преставились. Говорю же: острог в обычную весь превратился!
   - Ну, если так... - Анисим окинул взглядом десятников и неожиданно спросил: - Ребята, а вы людей в полон брать умеете? Тоже - непростое дело! Бабы, детишки ревут, мужи могут в драку полезть, а стрелять - лишать семьи кормильцев. Кто-то спрячется, кто-то сбежать попробует, обязательно телег не хватит, чтобы пожитки погрузить... много всякого. Вам об этом, хотя бы, рассказывали?
   Десятники Младшей стражи растерянно переглянулись, а Мишка даже обрадовался поводу для отказа от захвата острога, но Алексей нашелся с ответом и здесь:
   - На хуторе они народ умело в одно место согнали и в сарае заперли. А что еще надо делать, покажем, не так уж все и сложно. Время тоже будет, пока Стерв с Герасимом на тот берег переправятся и пожар устроят.
   - Какой пожар? - чуть не хором задали вопрос отроки.
   - Эх, ребятушки, учиться вам еще и учиться! - Насмешливо-покровительственным тоном отозвался Алексей.
   Мишку аж передернуло от возмущения - слова, обращенные как будто ко всем, адресовались, прежде всего ему, так же, как и насмешливый, а может даже и презрительный, прищур глаз старшего наставника. Ничего подобного Алексей в отношении Мишки, до сих пор, себе не позволял. Нет он не панибратствовал со старшим сыном своей будущей жены, всегда умел соблюсти должную дистанцию между старшим и младшим, но и такого вот насмешливо-покровительственного тона, граничащего с презрением, Мишка не припоминал - такое не забывается.
   "Оплеуха, сэр Майкл! Подзатыльник за ваши слова: "Я старшина Младшей стражи, а ты всего лишь наставник". И не надейтесь, досточтимый сэр, что это всего лишь легкая шпилька, месть за хамство. Для мистера Алекса это слишком мелко. Вас, многоуважаемый, как щенка тыкают мордой в собственные, пардон, экскременты, и наглядно показывают, как мало вы еще знаете и умеете, для того, чтобы делать подобные заявления".
   Мишка припомнил, как примерно за то же самое, дядька Никифор попотчевал его посудой по лбу и почувствовал, что у него начинают гореть уши. Слава богу, под бармицей и подшлемником не видно.
   - А как вы - продолжал между тем Алексей - собираетесь людей с огородов и полей в острог среди дня собрать? Знаете другой способ? Что человек делает, когда видит над своим жилищем дым от пожара? Бросает все и бежит, сломя голову, тушить! Вот и жители острога побегут. И не думайте, что мы острог спалить собираемся, Стерв выберет такое место, чтобы дыму напустило много, а погасить было бы легко. А потом, когда погасят, сразу не разойдутся, а начнут ругаться между собой и выяснять, кто виновник пожара. Так всегда бывает. Тут-то мы и налетим! Народ весь в одном месте толчется - в домах почти никого нет, все друг на друга орут - ничего вокруг не замечают...
   "Ну да: кто-кто, а уж Рудный Воевода, десятки половецких стойбищ и кочевий дымом пустивший, знает, как врасплох налететь. Сначала страх и паника, потом суматошная работа на тушении пожара, потом выплеск эмоций в скандале. Все внутри перегорело, наступает неизбежная релаксация и готовность к отражению неожиданного нападения падает до нуля. В тории-то вы, сэр, разбираетесь, но вот приложить ее к имеющимся реалиям... Мда-с!".
   - ... Кричим, как можно громче, все сразу, но вразнобой, щелкаем кнутами, толкаем конями, бьем сапогами в морды, загоняем в угол и заставляем сесть на землю! - продолжал наставлять Алексей.
   "И это, сэр, знакомо. Цыганки, или косящие под цыганок, окружают свою жертву, все время что-то говорят, постоянно притрагиваются к ней с разных сторон, жестикулируют, заглядывают в глаза, мельтешат своими цветастыми одежками, короче говоря, активно давят на все органы чувств сразу. Результат практически всегда одинаков - сознание жертвы "зависает", как компьютер, у которого входные каналы забиты спамом. А потом жертва сама удивляется: как это получилось, что сама отдала деньги, безропотно исполняла все, что ей говорили и не замечала, что у нее обшарили все карманы, выпотрошили сумку и так далее. Единственное спасение - агрессивная реакция: вырваться из круга, громко крикнуть, выругаться, замахнуться... вот бить, правда не стоит - скандала не оберешься. Главное - вырваться из круга мошенниц, они сразу же отстанут и примутся искать другую жертву, потому что прекрасно знают - агрессивная реакция начисто отшибает их воздействие и дальше заниматься этим "клиентом" бесполезно. Правда, женщинам агрессивная реакция менее свойственна, поэтому они и оказываются в роли жертвы гораздо чаще мужчин.
   Вот так, сэр, метод проведения боевой операции за века выродится в технологию мелкого мошенничества и карманной кражи. Хотя... пожалуй, нет. ОМОН и другие спецподразделения, при захвате преступников, например, или освобождении заложников, делают то же самое. Топот, крики, бряцанье оружием, тычки и удары, битье стекол, вышибание дверей, если надо, то и стрельба в воздух, использование взрывпакетов и свето-шумовых гранат... что там у них еще в арсенале воздействия? Неважно, главное, что "клиенты" от всего этого "концерта" тупеют так, что теряют способность выполнять даже простейшие команды типа "лечь на пол". Ну, а агрессивной реакцией от этих ребят не отмажешься - себе же хуже сделаешь".
  

* * *

  
   Сценарий захвата острога, предложенный Алексеем, реализовался практически стопроцентно, по крайней мере, на начальном этапе. Растрепанные и чумазые острожане, сбившись в толпу неподалеку от ворот, столь эмоционально выясняли причину возгорания и виновников оного, что не расслышали даже грохота копыт по настилу моста, и дружно, словно отара овец, шарахнулись в сторону от ворвавшихся в острог, орущих, завывающих и щелкающих кнутами всадников.
   Шарахнулись, ну и замечательно, Алексей специально предупредил личный состав, что гнать толпу предпочтительнее туда, куда она сама сначала дернется, а останавливать, да разворачивать - лишняя морока и потеря времени. Главное - прижать людей к какой-нибудь стене, а еще лучше, загнать в закуток или тупик, откуда есть только один выход.
   Жители острога шарахнулись почему-то в сторону сарая с разворошенной крышей и распахнутыми воротами, из темного нутра которого несло гарью - именно этот сарай (вернее, его содержимое) и поджег Стерв по наущению Герасима, проковыряв снаружи дырку между бревнами тына, который служил задней стеной сарая. Туда-то отроки и погнали впавшую в панику толпу.
   Не обошлось и без сопротивления, все-таки, у многих острожан в руках еще был пожарный инвентарь. Один мужик замахнулся на Алексея топором, но ударить не успел, а упал навзничь, получив мечом плашмя по голове, еще один попытался ткнуть Анисима багром, которым, по всей видимости, только что разламывал крышу сарая. Анисим хладнокровно отвел багор вверх и заставил коня сбить нападающего грудью. Еще один владелец топора кинулся к Немому, но тот даже руками шевелить не стал, просто, выпростав ногу из стремени, двинул мужика сапогом в лицо.
   На этом всякое сопротивление, казалось, и закончилось - толпа теснимая всадниками, закрывая руками головы от не столько хлещущих, сколько громко щелкающих кнутов, послушно отступала к распахнутым воротам сарая, вдавливая внутрь тех, кто оказался к этим воротам ближе других. Десятку Роськи, державшемуся чуть позади и не сводящему с толпы взведенных самострелов, стрелять было, как будто и не в кого. Однако толпа, суть, зверь совершенно безумный (об этом Алексей специально предупреждал отроков) и способна на что угодно, а потому готовыми надо было быть ко всему.
   Из заднего ряда, уже прижатого к стене, неожиданно поднялась женщина (видимо, встав ногами на какой-то предмет) и так ловко метнула в отрока Евлампия деревянное ведро, что вышибла его из седла. Нервы у ребят были напряжены до предела, и потому сразу трое стрелков, не дожидаясь команды Роськи, нажали на спуск самострела. Все трое попали, и женщина упала вперед, прямо на головы стоящих перед ней людей, заливая их кровью из разорванной болтом шеи. Что послужило "спусковым крючком" к дальнейшему, неизвестно - то ли прошуршавшие над самыми головами болты, то ли предсмертный крик женщины, то ли труп, свалившийся прямо на головы, но толпа рванула в разные стороны. Вернее, попыталась рвануть. Острог был застроен очень тесно и на "пятачке" перед воротами в тыне, исполнявшем роль главной площади поселения, было и без всадников Младшей стражи отнюдь не просторно, а в результате нападения и вообще началась настоящая давка.
   Толпа просто бессмысленно колыхалась, как большое, многоголовое, но совершенно безмозглое существо, и только отдельные люди протискивались между всадниками, вдоль стен построек или согнувшись проскакивали под конскими брюхами. Дальше пошло еще хуже. Откуда-то взялось всякое дреколье, которым несколько человек принялись лупить по конским мордам, заставляя животных пятится и шарахаться в стороны, сталкиваясь друг с другом и грозя сбросить со спин всадников, чей-то кнут перехватили за кончик и выдернули из руки хозяина, одного из отроков уже ухватили за ногу и силились стащить на землю. Над острогом повис многоголосый ор, в котором уже никто не слышал собственного голоса.
   Вряд ли все это было осознанным, тем более организованным сопротивлением - надежды не то, чтобы победить, а просто схватиться на равных, у острожан не было никакой - просто люди, чисто инстинктивно пытались вырваться из давки, а кто-то, сохранивший ясность мышления, видимо рассчитывал сбежать, но ситуация зависла в неустойчивом равновесии, еще немного и отрокам пришлось бы взяться за кистени, уже для того, чтобы защитить себя. Роська выстрелил, перебив руку мужику, тянувшему за ногу отрока Савелия, но отдать приказ стрелять всему десятку не решался. Под отроком Ефимом неожиданно упал конь и острожане ринулись в прореху прямо по конскому и мальчишескому телам. В воротах сарая вдруг вырос всклокоченный мужик и вздев над головой двумя руками обгоревший с одного бока бочонок, швырнул его во всадников.
   Положение спасли наставники. Немой подхватив пробегавшую мимо девку, поднял ее над головой, так же, как только что мужик в воротах сарая вздымал над собой бочонок и швырнул ее в людей, топтавших Ефима и его коня. Острожане отпрянули, сбивая друг друга с ног и сами падая, а все четверо наставников: Алексей, Анисим, Глеб и Немой - ринулись в разрыв строя отроков, лишь в последний момент осадив коней, чтобы не затоптать насмерть Ефима. Алексей, перекрывая гвалт, скомандовал: "Бей!!!" - и кнуты с вплетенными в кончики железными остриями, вместо безобидного щелканья над головами, начали беспощадно хлестать по телам - брызнула кровь, толпа подалась назад, сплющилась, как комок глины на гончарном круге и начала выдавливаться по краям. Справа несколько человек протиснувшись между всадниками и тыном, бросились бежать к воротам, а слева около десятка человек, оттеснив конных отроков, устремились в узкий проулок, уходящий куда-то в глубину острога.
   Мишка, с самого начала наблюдал за происходящим со ставшей уже привычной некоторой отстраненностью. Самострел он зарядил болтом с деревянным наконечником, которым можно было нанести травму, оглушить, но не убить (разве что, неудачно попав в убойное место). Выстрелил он только один раз - в мужика, швырнувшего бочонок, когда тому из глубины сарая подали второй "метательный снаряд". Болт ударил в грудинную кость и мужик канул куда-то в темноту обгоревшей изнутри постройки.
   Слезать с коня, чтобы перезарядить самострел, Мишка не успел - какой-то мужичонка, вовсе не богатырского телосложения, вывернулся из-под брюха коня одного из отроков и так толкнул Зверя в бок, что конь слегка пошатнулся и переступил ногами, чтобы удержать равновесие. Мишка, не вынимая ногу из стремени, пнул мужика в голову. Медное стремя ударило, как кастет, и мужик упал,
   Еще несколько минут и острожан удалось более или менее утихомирить - люди либо сами покорно садились на землю, либо падали под ударами, никто ничем уже не кидался, прорвать оцепление тоже не пробовали. Алексей деловито распоряжался, перекрывая голосом негромкий ропот, после недавнего гвалта казавшийся тишиной:
   - Мужей в сарай! Бабы пусть тут сидят! Детей вон в тот дом! Шевелись, шевелись!
   К Мишке подъехал Анисим и мотнув головой в сторону проулка просипел сорванным голосом:
   - Давай-ка, старшина, глянем: где тут что?
   Мишка согласно кивнул и обернулся к Варламу, возглавлявшему остатки пятого десятка, изображавшего из себя что-то, вроде резерва.
   - Урядник Варлам, к бою!
   - А? - Брат Первака явно не мог сообразить, что от него требуется.
   - Тьфу, что б тебя!
   Вовеки взвода в поле не водивший
   И смыслящий в баталиях не больше,
   Чем пряха;
  
   - А? - Лицо Варлама приняло уж и совсем тупое выражение.
   Анисим хмыкнул, хотя вряд ли что-то понял, а Мишка, глядя за спину недавно назначенного урядника, скомандовал отрокам пятого десятка:
   - На первый-второй рассчитайсь! - и добавил, дождавшись окончания расчета: - первые смотрят налево, вторые - направо, стрелять только в случае нападения... на крыши поглядывать не забывайте. За мной!
   Проулок был узким, только-только на телеге проехать, дома стояли тесно, иногда чуть ли не соприкасаясь стенами, и выглядели победнее, чем в Ратном - ни одного дома на подклете, а почти половина домов - заглубленные на треть в землю полуземлянки. Правда соломенных крыш не было видно, все постройки покрыты прогрессивным, по нынешним временам материалом - дранкой. В смысле пожарной безопасности дранка, конечно, получше, чем солома, но ненамного. Вообще же внутренний вид острога порождал ощущение какой-то безалаберности и неряшливости, что, впрочем, и неудивительно для пограничной крепостцы, опустившейся в своем статусе до небольшой крестьянско-рыбачьей веси.
   Не проехав и нескольких шагов по проулку, Мишка получил наглядное подтверждение усвоенной еще ТАМ истины: в экстремальной ситуации, вполне здравомыслящие в обычных условиях люди, зачастую, начинают себя вести, как непроходимые идиоты. Дверь одного из домов распахнулась и из нее, спиной вперед, вылез парень, как принято говорить, "выше средней упитанности". Выходил он спиной вперед потому, что руки у него были заняты полным набором воинского снаряжения: кольчугой, шлемом, щитом, воинским поясом и, в придачу ко всему, здоровенной рогатиной.
   Как он собирался вести боевые действия, держа все это в охапке, так и осталось загадкой - толстяк сначала зацепился крестовиной рогатины за косяк двери, некоторое время, громко сопя, поворочался, освобождая оружие, а потом оступился и грянулся наземь, прямо под ноги коню Анисима. Воинское снаряжение рассыпалось, а новый наставник Младшей стражи, не говоря дурного слова, вытянул горе-вояку кнутом поперек обширного зада. Толстяк по-поросячьи взвизгнул, очень шустро, для своей комплекции, вскочил на четвереньки и уставился округлившимися глазами, почему-то не на Анисима, а на Мишку. Мишка, тоже не говоря ни слова, повелительно мотнул головой в сторону выхода из проулка и продублировал свое указание движением самострела, толстяк внял, поднялся на ноги и послушно посеменил в указанную сторону. Кто-то из отроков наподдал ему прикладом самострела, остальные дружно заржали.
   - Отставить смех! - прикрикнул Мишка, но добавить что-нибудь увещевательно-поучительное не успел - впереди, через два дома, кто-то, так быстро, что не разобрать, мужчина или женщина, выглянул и тут же захлопнул дверь.
   Отроки дружно дернули самострелами в сторону движения, но стрелять было не в кого.
   - Подоприте чем-нибудь дверь, - просипел Анисим - потом... - наставник умолк и только махнул рукой, видимо, голос у него сел окончательно.
   "Ну до чего же невезучий мужик - вечно какие-то неприятности, хотя и мелкие, но зато постоянно следующие друг за другом. Правильно его из десятников поперли, с таким командиром... А вы-то, сэр, позвольте полюбопытствовать, чем лучше? Чего вас сюда понесло, когда надо всей Младшей стражей командовать? Опять забылись?".
   Согласившись на предложение Анисима "посмотреть, где тут что", Мишка сам поставил себя в совершенно дурацкое положение. Его место, как старшины Младшей стражи, было, конечно же, не здесь, а там - у ворот, рядом с Алексеем, но повернуть сейчас назад означало повторить ситуацию, которая вчера сложилась на хуторе - вся Младшая стража у ворот, и только пятый десяток (теперь уже в половинном составе) отдельно ото всех находится в глубине поселения.
   "Повернуть назад? Еще подумают, что струсил, да и ребят бросать под командой Варлама... и оставаться глупо. Однако, ситуация, сэр! А! Да пошло оно все... в конце концов, с ними Анисим, хоть и невезучий, но воин-то опытный, да и не должно тут быть ничего такого... в пять самострелов уложат кого угодно, ну не сидит же здесь сотня в засаде!".
   Пока Мишка размышлял, как поступить, их группа продвинулась уже почти до конца проулка. Подперли, по указанию Анисима, еще одну дверь, из-за которой доносились звуки какой-то подозрительной возни, бесполезно стрельнули вслед мальчишке, шустро перебравшемуся с крыши дома на тын и спрыгнувшему наружу и остановились возле дома из которого доносился голос заходящегося в плаче младенца. Трое отроков осторожно, по всем правилам проникли внутрь и тут же вернулись, сообщив, что никого, кроме ребенка в люльке, там нет.
   Этим-то поводом и решил воспользоваться Мишка. Невнятно пробормотав: "Пропадет же дите..." - он спешился, заскочил в дом и, сняв люльку с крюка, вынес ее на улицу.
   - Варлам! Остаешься с наставником Анисимом, а я пойду мать поищу.
   - Слушаюсь, господин старшина!
   Чувствуя спиной недоуменные взгляды (вечно старшина чего-то выдумывает), Мишка, держа люльку с младенцем одной рукой, взял Зверя за повод и пошагал назад к воротам. Выйдя из проулка, он огляделся и сразу же прилип взглядом к лежащему на подстеленном войлоке отроку Ефиму. Доспех с того был снят, рубаха задрана до шеи и Матвей с напряженным лицом ощупывал ребра Ефима с правой стороны. Рядом, на краешке того же войлока сидел отрок Евлампий держа на коленях уже уложенную в лубки левую руку.
   "Ну вот, еще двое раненых. Повоевали, блин... Чего ж их в доме-то не устроили?.."
   Мишка уже открыл рот, чтобы дать команду найти где-нибудь место для раненых, но тут снова подал голос младенец, притихший было, когда его взяли на руки. Мишка обернулся к тесно сидящим на земле под охраной отроков женщинам и громко спросил:
   - Чей ребенок?! Кто ребенка в доме оставил?!
   К его удивлению, никто не отозвался, даже голову в его сторону повернули немногие, большинство же женщин сидели неподвижно, уставившись глазами в землю или прямо перед собой.
   - Чей ребенок?! - еще громче повторил Мишка. Такого, чтобы мать не узнала своего малыша, просто не могло быть.
   "Сбежала, забыв про младенца? Сомнительно. Убита или лежит без сознания? Скорее всего, именно так и есть, но остальные-то чего молчат? Неужели такой мощный шок от произошедшего? А что вам, сэр, известно о том, как чувствуют себя полонянки? Может и шок".
   Не задавая больше вопросов, Мишка сунул люльку ближайшей бабе, еще раз удивившись тому, что женщина даже не сразу отреагировала, и вздрогнул от злого окрика Алексея:
   - Михайла! Тебе что, заняться нечем?!
   Ответить или еще как-то отреагировать Мишка не успел - где-то сзади раздался треск ломающегося дерева, истошный вопль и звук падения тела на землю.
   Почти одновременно прозвучали два крика: Демьяна - "Ленька!!!" и Алексея - "Черт... я же велел: осторожно!".
   Отрок Леонид лежал на земле под ступеньками лестницы, ведущей на наблюдательную вышку. На высоте примерно двух человеческих ростов в лестнице зияла прореха от сломанной перекладины.
   "Какое, на хрен, осторожно? Там же сгнило все, наверняка! Господи, только бы не насмерть!".
   Словно услышав мишкины мысли, отрок Леонид пошевелился и взвыл:
   - Ой, нога, нога!!!
   Матвей, оставив Ефима, бросился к Леониду, а Алексей, обернувшись к Мишке, заорал все тем же злым голосом:
   - Михайла! Ты старшина или девка? Мне что тут, разорваться? Выстави дозор, возьми трех баб, пусть в доме с детьми посидят, а то писку от них... командуй, давай, не спи!
   Упрек был вполне заслуженным и Мишка деятельно засуетился.
   - Урядник Василий!
   - Здесь, господин старшина!
   - Двоих на крышу вон того дома, да поаккуратнее, чтоб не свалились. Пятерку - в дозор на дорогу, пусть трое доедут до поворота, а двоих поставят так, чтобы их с крыши видно было. И еще... подойди-ка.
   Роська подъехал вплотную к старшине и, вопросительно изломив бровь, склонился с седла.
   - Если попадутся беглецы, - негромко сказал Мишка - не гоняйтесь за ними, пусть донесут до Журавля весть, что нас всего лишь полсотни. Но и просто так вслед не пяльтесь, а то не дай бог догадаются, стрельните в них, чтобы болт рядом пролетел, по веткам или кустам прошел - шуму много, толку мало. Понял?
   - Понял... а если... - Роська замялся, сам видимо плохо представляя, что такого особенного может случиться.
   - Рось, ну какое может быть "если"? Ты что, думаешь беглецы на вас напасть осмелятся?
   - Нет... но все-таки...
   - Не валяй дурака! Отрокам все, как следует, разъясни и отправляй.
   - Слушаюсь, господин старшина!
   На Мишкин приказ: "Ты, ты и ты, встать!" отреагировала только одна женщина - та, которой мишка всучил люльку с младенцем, остальных пришлось поднимать за шиворот. Отправив их в дом, в который загнали всех детей, Мишка подошел к Матвею.
   - Моть, что тут?
   - У этого рука и по морде ведром получил, у этого ребра, вроде бы, два - на нем куча народу ногами потопталась, у этого нога и вообще зашибся. - Матвей, не глядя на Мишку потыкал указательным пальцем в раненых.
   - А чего они тут лежат? В дом бы отнести...
   - Алексей не разрешил! - По голосу Матвея чувствовалось, что ему сейчас не до разговоров. - Говорит, что дома сначала проверить надо. Слушай, Минь, дай еще пару человек в помощь, мне же еще полоняников раненых смотреть надо.
   - Сейчас, Моть, отроки освободятся, я тебе кого-нибудь пришлю.
   Отроки, охранявшие сидящих на земле женщин, действительно должны были освободиться - для полонянок очистили от всякого хлама какое-то несуразное, покосившееся строение непонятного назначения, но достаточно просторное, чтобы туда поместились все. Женщин, кого окриком, кого пинками, подняли с земли и погнали к распахнутым дверям. Матвей, оторвавшись от раненых, внимательно смотрел на проходящих мимо него баб и девок, время от времени указывая на кого-нибудь из них пальцем:
   - Эту оставить, эту оставить... оставить, я сказал! Не видите: голова в кровище?!
   На земле осталось лежать несколько женских тел, и Мишке даже не хотелось выяснять: убиты они или только потеряли сознание. Настроение и без того было, отнюдь, не радужным, а тут еще трое раненых, как командовать дальше, непонятно, и вообще: Младшая стража, во главе со своим старшиной, занималась сейчас тем, чем в исторических книгах и фильмах занимались исключительно отрицательные персонажи. Все, вроде бы, понятно: XII век, захват полона, грабеж захваченного селения - обычное дело со всеми сопутствующими жестокостями и перегибами, но на душе было как-то муторно. Все воспитание русского, советского человека мишкиного поколения, с младенчества было "заточено" на сопротивление захватчикам и освобождение угнетенных - начиная с детских сказок и школьных уроков истории, и кончая воспоминаниями родителей о недавно отгремевшей Отечественной войне.
   На хуторе Мишка себя захватчиком не чувствовал, может быть потому, что пьяные стражники ассоциировались у него с чем-то, вроде полицаев, а сейчас... Тупо сидящие на земле окровавленные женщины, брошенный в доме младенец... а дальше, ведь, пойдет откровенное мародерство - острог сначала зачистят от немногих спрятавшихся жителей, а потом пойдут по домам, собирая все, что покажется ценным, и уже после того, как нагрузят телеги и вьюки добычей, полоняникам разрешат собрать оставшиеся пожитки.
   Так Алексей объяснил последовательность действий еще на "предварительном инструктаже", и уже тогда Мишка понял, что руководить этим "процессом" ему не по душе, а сейчас на поверхность сознания, в очередной раз, вылезло ощущение чуждости и нереальности происходящего.
   "М-да, сэр, как сказал однажды Остап Бендер: "Киса, мы чужие на этом празднике жизни". Для всех присутствующих, происходящее, пусть жестокая, но понятная реальность жизни, а вы, сэр, тут как белая ворона в стае. Придется вымазаться под общий цвет, иначе заклюют. Се ля ви, туды ее в качель!".
   С облегчением ощущая, как поднимающаяся изнутри злость смывает "гуманистические терзания", Мишка нашел глазами Артемия и распорядился:
   - Урядник Артемий, дать двоих в помощь лекарю!
   - У меня и так двое раненых! - попробовал возражать Артемий, но Мишка не стал слушать:
   - Выполнять!
   - Слушаюсь, господин старшина!
   - Старший урядник Дмитрий!
   - Здесь, господин старшина!
   - Сейчас наставники пойдут дома проверять, выдели каждому по пять отроков. Первый десяток не трогай - от них выставлены дозорные.
   - Слушаюсь, господин старшина!
   Мишка огляделся, раздумывая, какие еще распоряжения от него требуются, и что имел в виду Алексей, когда велел командовать, а не спать. На глаза попался Анисим, выезжающий в сопровождении отроков из второго проулка, видимо, где-то внутри острога нашелся поперечный проход.
   - Господин старшина! - заорал Варлам - Мы там двоих оружных застрелили!
   Мишка машинально кивнул, а сам в это время пытался сообразить, откуда на завалинке дома, мимо которого проезжал Анисим с отроками оказался старик - только что, вроде бы, никого не было и вот, сидит. Весь совершенно седой, сгорбленный, голову опустил, ни на кого не смотрит. Мелькнула еще мысль о том, что в остроге живут старые, ушедшие на покой воины, и это один из них, и ...
   Анисим протянул руку, указывая отрокам на старика, а тот неожиданно, совсем не по-стариковски резко, вскочил, обнаружив богатырский рост и телосложение, и сверкнул невесть откуда взявшимися в обеих руках мечами. Один клинок отсек протянутую руку Анисима, другой ударил наставника Младшей стражи под подбородок. Анисим, не издав ни звука запрокинулся всем телом и, ударившись головой о землю, повис вверх ногами, застряв сапогами в стременах.
   - А-а-а!!! - Варлам суматошно рванул коня в сторону, резко наклонившись влево и тем самым избежав следующего взмаха клинка, отроки, разрывая поводьями губы коней, повторили его движение, и старик, шагнув вперед, сумел достать только последнего из пятерки. Отрок Георгий вскрикнул, как-то неестественно скрючился и начал медленно заваливаться набок. Варлам, обернувшись на ходу, выстрелил в старика из самострела, но попал в коня Анисима, за которым седобородый воин укрылся, тут же вокруг защелкали другие самострелы и в несчастное животное почти одновременно вонзилось чуть ли не с десяток болтов.
   - Не стрелять!!! - хлестнул, даже не по ушам, а по нервам, крик Алексея (умел Рудный Воевода владеть голосом, ничего не скажешь). - Не стрелять, я сам!!! Опустить оружие! Урядники, куда смотрите? Опустить оружие, я сказал!
   Алексей окинул "орлиным" взглядом свое войско и, гордо выпрямившись в седле, произнес:
   - Редкая удача вам выпала, сейчас посмотрите, как обоерукие воины бьются! Учитесь!
   Старший наставник Младшей стражи извлек из притороченных к седлу ножен второй меч и не просто спешился, а изящно, словно и не было на нем многокилограмового доспеха, соскочил на землю, перекинув правую ногу не через круп коня, а спереди - через холку. Мягко спружинил на носках и неторопливо двинулся в сторону старика, описывая сверкающими на солнце клинками круги и восьмерки. Всем своим видом и поведением Алексей откровенно работал на публику, только вот публика этого не понимала и восхищалась.
   "Пижон, блин, мастер-класс на крови... А пацаны ведутся, как последние лохи, наверняка теперь станут подражать его манерам... и пусть подражают, для того и учим. Но дед-то каков!".
   Старый воин был красив редкой мужской красотой преклонного возраста - гордая осанка, высокий рост, атлетическое сложение, ослепительно-белая грива волос. Нет, он не был рано поседевшим мужчиной среднего возраста - действительно старик, наверняка обремененный старческими болезнями и последствиями былых ранений, вряд ли его осанка была всегда такой бравой, а движения столь выверено-точными - годы, как ни крути, берут свое. Но сейчас...
   Он спокойно стоял позади туши убитого отроками коня Анисима и не смотрел на приближающегося Алексея. Мишка проследил его взгляд и увидел сухонькую старушку, стоявшую возле Матвея в группе раненых женщин, но не потому, что сама была ранена, а потому, что поддерживала девчонку с окровавленной головой. Она тоже смотрела на мужа спокойно и сосредоточенно - бывает, между мужчиной и женщиной, особенно долго прожившими вместе, такой обмен взглядами, которым можно сказать больше, чем тысячью слов.
   Когда Алексей приблизился, старик по-рыцарски сделал несколько шагов в сторону, чтобы труп коня не мешал поединку, но на вежливый поклон противника не ответил. Это вовсе не было с его стороны невежливостью или намеренным оскорблением - просто, как понял Мишка, этот человек уже шагнул за ту грань, где почти все земное представляется пустой суетностью, а старший наставник Младшей стражи, не был для него ни коллегой-воином, ни даже просто человеком, а лишь воплощением зла, которое надлежало уничтожить... если получится.
   Алексей сделал еще один шажок, и пространство между противниками мгновенно взорвалось мельканием и лязгом убойного железа. Одного поединщика защищала кольчатая броня и железный шлем, а другого только белая льняная рубаха, но в бою с таким, как Алексей, главной защитой была не броня, а подвижность, да и не потянуть, наверно, было старику поединок в полном доспехе.
   Старший наставник Младшей стражи начал с "классики" - тех выпадов и отбоев, которые разучивал с отроками, правда, в поединке "обоеруких" воинов это выглядело несколько иначе, но все (или большинство зрителей) поняли все правильно. Звон и блеск оружия, как внезапно возникли, так же внезапно и оборвались - это в "киношных" рубках воины бесконечно долго машут мечами, принимая всякие эффектные позы, у шоу свои законы. В реальной же схватке равных по силе воинов все происходит быстро - один-два, много - три, удара и отбоя, после чего кто-то из противников разрывает дистанцию, либо получив ранение, либо, для того, чтобы избежать его. На этот раз дистанцию разорвал Алексей.
   Благосклонно покивав шлемом, словно говоря: "Я тебя проверил - основы знаешь", он снова скользнул вперед, но теперь уже с легким смещением в сторону и едва заметным наклоном корпуса - один из "фирменных" приемов, набор которых у каждого опытного бойца - свой. И что-то сразу пошло не так - левый клинок Алексея будто прилип к мечу старика, сразу же разрушив гармоничный ритм перекрещивания смертельных траекторий оружия. Старик воспользовавшись возникшей, едва уловимой заминкой, коротким энергичным отбоем отвел правый меч противника, заставив того раскрыться, и Алексею пришлось уже не просто разрывать дистанцию, а торопливо отскакивать. Неизвестно, чем бы это закончилось, но седовласый воин не сделал, казалось бы логичного, шага вперед и не попытался нанести добивающий удар. Скорее всего, подвели годы, и две короткие, но требующие всех без остатка сил и внимания, схватки дались ему нелегко.
   Тут, наконец, до Мишки дошло, что было "не так", что цепляло внимание, но поначалу не осознавалось. Старик принимал удары Алексея не на плоскую сторону клинка, а на острие! Мишка как-то уже привык к тому, что сталь на Руси XII века была величайшей редкостью баснословной цены. Везде, и в оружейном деле тоже, господствовало железо, разного (порой очень высокого) качества. Потому-то воины и берегли в бою железное оружие - столкновение мечей "острие в острие" было чревато глубокими зазубринами, способными спровоцировать перелом клинка.
   Мечи старика были стальными! Или, слишком уж превосходили качеством тот, который Алексей держал в левой руке. Эта догадка тут же и подтвердилась - Алексей, сделав еще шаг назад, бросил озабоченный взгляд на свой левый клинок. Мишке, с его места, не видна была зазубрина, но он был уверен в том, что она есть, и немаленькая.
   Старик и на этот раз не воспользовался оплошностью противника, отвлекшегося на разглядывание своего оружия. Он стоял, опустив руки и тяжело дыша, к лицу прилила кровь, но голову он не опустил - снова смотрел на жену. Славная смерть для воина - последний бой на глазах у любимой (почему-то возникла уверенность, что действительно до сих пор любимой) женщины, два противника повержены и третий встречен достойно. Разве может это сравниться с медленным угасанием или предсмертными мучениями разъеденного болезнями тела? Старый воин уходил хорошо - красиво!
   А вот Алексей про всякие красоты забыл начисто. Он снова двинулся вперед, но теперь показуха кончилась - Рудный Воевода встретил достойного и очень опасного противника, но решил, все-таки, убить его сам. Не победить в единоборстве, а именно убить, нимало не обинуясь средствами достижения цели или тем, как это будет выглядеть со стороны. И еще: он мог бы измотать противника - еще две-три таких же схватки, и у старика иссякнут силы, но по всему было видно, что тянуть время Алексей не собирается, все должно было решиться быстро, ибо этого требовал сидящий внутри Рудного Воеводы зверь, как и всякий зверь, либо нападающий, либо отступающий, но никак не раздумывающий, просто потому, что думать нечем и не о чем - работают инстинкты и рефлексы.
   Снова короткий всплеск сверкания и лязга, казалось бы неправильное перенесение тяжести тела на левую ногу, и удар правой ногой по голени старика. Потом выпад, обязанный стать смертельным для теряющего равновесие противника, но зависший на полпути, потому что старый воин, уже в падении, перечеркнул своим оружием Алексея поперек живота. Короткий то ли вой, то ли вскрик и оба противника оказались на земле: старик - тяжело и неловко осев на подогнувшихся ногах, Алексей - завалившись на бок и скрючившись "в позе эмбриона".
   Подняться старик уже не успел, да, кажется, и не пытался - лязгнул самострел Немого, и болт, ударив прямо в лоб, пресек земной путь старого воина. Его жена не издала ни звука, даже не охнула - она бережно усадила раненую девку, которую все это время поддерживала под руки и медленно, закусив губу и стиснув перед собой ладони, пошла к мужу. Пошла тихо, без плача и причитаний, но так, что никому и в голову не пришло ее останавливать. Все просто стояли и смотрели, как она идет, потом, как опускается рядом с телом мужа на колени и, склонившись, гладит его по лицу. Стояли и смотрели, как Немой снова поднимает взведенный самострел, и старуха падает на грудь мужа. Стояли и смотрели...
   "Они жили долго и счастливо, и умерли в один день... Мы рождены, блин, чтоб сказку сделать былью... Что вы здесь делаете, Михаил Андреевич, может быть лучше было в Крестах загнуться?".
   А потом оцепенение кончилось. Кто-то кричал, кто-то ругался, заголосила, вдруг, одна из раненых женщин, Матвей, зло расталкивая попадающихся на пути, кинулся к сучащему скрюченному Алексею, а неизвестно откуда взявшийся рядом с Мишкой Варлам, издав что-то вроде змеиного шипения, начал наводить на голосящую бабу заряженный самострел.
   Как Мишка ему врезал! Бывают такие удары, когда тело действует само, без участия разума - быстро, точно и сильно, не воспроизводя наработанное долгими повторами на тренировках движение, а напрямую превращая эмоциональный всплеск в мышечные сокращения. Эффект, наверно был бы меньшим, даже если бы Мишка ударил дубиной - у Варлама даже лопнул подбородочный ремень, и шлем слетел с головы, когда он бесчувственной тушкой грянулся наземь.
   В этом ударе Мишка выплеснул все: и чувство внутреннего протеста, вопреки разуму и пословице про чужой монастырь, накапливающееся по мере раскручивания событий, и досаду от нелепой гибели Алексея (ранение в живот - верная смерть), и жалость к матери, и злость на Вторушу-Варлама, и смесь восхищения и сочувствия в отношении погибших стариков, и отчаяние от понимания того, что привел, фактически на убой, совершенно не подготовленных мальчишек... и много еще всякого.
   Только к Немому претензий не было. Тот делал то, что должен был делать, а в отношении старухи поступил даже гуманно - стариков в полон не угоняют, а либо убивают, либо оставляют умирать на пепелище. Однако кто-то за пределами острога считал, видимо, иначе. Мишка еще только оглядывался в поисках наставника Глеба - именно в паре с ним теперь придется командовать - когда в затыльную часть шлема Немого звонко тюкнула влетевшая в проем ворот стрела. Практически одновременно с первой, прилетела и вторая, ударив в ладонь отрока Тимофея. Ударила и пробила навылет, взгорбив изнутри латную рукавицу, покрытую кольчугой только с внешней стороны кисти руки.
   - Все от ворот!!! - в общем-то бесполезно, скомандовал Мишка - все и так шарахнулись в разные стороны. Только Тимофей, тупо уставившись на пробитую стрелой руку медленно оседал на подгибающихся ногах. Мишка кинулся к раненому, подхватил его сзади подмышки и потянул в сторону.
   "Сейчас по второй стреле кинут... и не факт, что охотничьи наконечники кольчугу не пробивают, Демке-то, тогда на дороге, пробили... не успеваю, блин!".
   Стрела ткнулась в бок, но как-то слабо, совсем непохоже на то, что испытал Мишка во время нападения лесовиков при возвращении из Турова, но удар сопроводил какой-то подозрительный хруст.
   "Ребро, что ли, а почему не больно?"
   Вторая стрела, тоже с хрустом, ударилась в плечо Тимофея. Мишка опустил глаза и увидел застрявший в железных кольцах обломок двузубого костяного наконечника. Стрела была для охоты на птицу - легкая, камышовая, потому и удар через кольчугу и поддоспешник почти не почувствовался.
   "Ну этим нас не возьмешь... везунчик вы, сэр... все, из створа ворот вышли!".
   Кто-то принял у Мишки совсем сомлевшего Тимофея и только тут в поле зрения попал наставник Глеб. Он, вцепившись в край войлока, оттаскивал раненых из сектора обстрела неизвестных лучников. Перехватив мишкин взгляд Глеб, на секунду остановившись, подсказал:
   - Ищите, откуда стреляли... жизни не дадут...
   - Кто видел, откуда стреляли? - громко спросил Мишка. Ответом было молчание. - Первый десяток, найти места для наблюдения! Аккуратно, под выстрелы не подставляться! Остальным отойти!
   Роськины отроки рассыпались вдоль тына, ища щели, а Мишка вспомнив про двоих дозорных, посланных на крышу, поднял глаза вверх. Над коньком крыши виднелись только макушки шлемов - дозорные укрылись.
   "Почему костяные наконечники? Первые две стрелы, ведь, были с металлическими... Охотники? Пошли на птицу, а по одной стреле на зверя взяли на всякий случай? Или сгоряча перепутали? Нет, хороший лучник стрелу на ощупь выбирает - у разных стрел хвостовики разные. Все равно, надо беречься, даже костяной наконечник в ногу или, не дай бог, в глаз, тоже не подарок.
   Хорошо, что сюда полезли, а не на дозорных - побили бы под ними коней, а потом... врукопашную, даже бездошпешный охотник с топором или с рогатиной... нет, ребята выстрелить, даже раненые могут, не подпустят к себе. Все равно, этих лучников убирать надо, Глеб прав - жизни не дадут, да и смешно как-то получается, в осаду садиться от двух человек, а судя по выстрелам, их всего двое".
   - Урядник Василий, готовы твои люди?
   - Так точно!
   - Смотреть внимательно, сейчас они себя покажут! - скомандовал Мишка и направился к воротам.
   - Михайла, ты чего надумал? - послышался сзади голос Глеба.
   - Циркусом торговать! - отозвался Мишка не оборачиваясь.
   - Чего? А ну, стой! - попытался вмешаться Глеб, но старшина Младшей стажи его уже не слушал.
   Выскочив из-за укрытия, он сделал вид, что перебегает на другую сторону двора, притворно споткнулся, упал прямо посреди открытого для неизвестных лучников пространства, секунду полежал, потом резко перекатился и броском ушел из сектора обстрела, краем глаза отметив, что в то место, где он только что лежал, ударила стрела. Второй стрелы, впрочем, не последовало, на уловку поддался только один из лучников. Еще до того, как стрела воткнулась в землю, с крыши донесся двойной щелчок выстрелов из самострелов, значит дозорные кого-то углядели.
   - Где?! - крикнул Мишка, задрав голову.
   - Там! - дружно отозвались дозорные, указывая куда-то, чуть левее ворот.
   - Где, "там"? Обалдуи, мне же отсюда не видно!
   Оба дозорных начали что-то объяснять, перебивая друг друга, медленно приподнимаясь из-за конька крыши и вдруг резко осели вниз, видимо заметив лучника. Выстрела не последовало - зря кидать стрелы невидимый для Мишки противник не стал.
   - Не высовываться! - предупредил Мишка. - Ратник Симон, доложить толком: направление, расстояние, место, где укрываются!
   - Чуть левее ворот, - бодро принялся рапортовать Симон - на той стороне дороги, шагов двадцать пять, недостроенный дом - сруб без крыши. Внутри сидят, вроде бы, двое.
   - Вижу! - подал голос Роська, припавший к проковырянной им щели между бревнами тына.
   - Ну-ка, - Мишка оттер его плечом - дай, гляну.
   Действительно, за дорогой стоял свежий сруб примерно в тридцати шагах. У обочины густо разросся бурьян, там можно было укрыться, перебежав через дорогу. Дальше, еще шагах в десяти-пятнадцати, были сложены ошкуренные бревна - следующее укрытие. Но вот потом до самого сруба придется бежать уже по совершенно открытому месту. Мишка слегка сместился туда-сюда у щели, выглядывая какое-нибудь укрытие в стороне, ничего не высмотрел, и тут его оттер от дырки Немой.
   Мишка огляделся, выбирая, какой из десятков лучше всего использовать для нейтрализации лучников, засевших в недостроенном доме, и только тут осознал, какие потери понесла Младшая стража за два дня похода.
   "Мать честная! Пятеро убитых, семеро раненых, от пятого десятка вообще только пятеро осталось, да и Варлам до сих пор в отрубе валяется - крепко вы, сэр, ему вмазали. Плюс, один наставник убит, один ранен, и еще один - Алексей - то ли выживет, то ли нет. То есть, шестеро убитых и девять раненых - почти треть из полусотни! И это, в общем-то, без настоящих боев! Да вас, сэр, за такое под трибунал отдавать надо! А Листвяна же, запросто может вообразить, что вы, сэр Майкл, ее ребят специально подставили. И будет, по-своему права, хотя вы этого и не делали. Нет, но шестеро покойников...".
   Мишка огляделся - самым боеспособным десятком оставался второй, потерявший только одного человека.
   - Старший урядник Дмитрий! Спешить второй десяток!
   - Слушаюсь, господин старшина!
   - Урядникам выделить лучших стрелков для прикрытия пешей атаки!
   Конечно, то расстояние, которое отделяло ворота острога от недостроенного дома, конные пролетели бы в секунды, но потом пришлось бы спешиваться, да по дороге чей-то конь мог запнуться и... всякое могло быть. Короткие же перебежки под прикрытием стрелков и штурм отдельного стоящего строения отроки отрабатывали многократно, и Мишка предпочел знакомый метод действий, при котором количество неприятных сюрпризов представлялось ему минимальным.
   - Мить, я пойду первым, а ты со своими за мной. - Принялся он объяснять подошедшему Дмитрию. - Дело знакомое, делали много раз. Первое укрытие вон тот бурьян, потом вон те бревна, видишь? От бревен, по двое с разных сторон, сразу к срубу. Ребята с крыш прикроют, так что ничего случиться не должно...
   - Негоже тебе, - перебил вполголоса, так, чтобы не слышали отроки, Дмитрий - я сам поведу...
   - Не спорь... - огрызнулся Мишка, но осекся от толчка Немого.
   Пихнув кулаком старшину, Немой дождался, когда к нему обернутся, указал на Дмитрия и утвердительно кивнул. Спорить было бесполезно - ухватит за шиворот и просто не пустит. К тому же, Дмитрий и Немой были правы - нечего командиру самому за двумя лучниками бегать.
   - Ну, чего вы тут? - нетерпеливо поинтересовался подошедший Глеб. Повязка на лице у него подмокла кровью, видимо, потревожил рану на скуле.
   - Сейчас, мы их быстро, много раз уже такое разучивали. - Отозвался Мишка.
   - Десяток! Кротким перебежками, справа и слева по одному, направление - недостроенный дом, за мной! - скомандовал Дмитрий и ринулся в проем ворот.
   Учили отроков не зря - прикрытие не дало лучникам даже высунуться, атакующий десяток тремя бросками преодолел расстояние до сруба, Дмитрий с криком мелькнул в дверном проеме, отвлекая на себя лучников, а отроки, подсаживая друг друга, перемахнули с трех сторон стены. Все заняло не больше двух минут, Дмитрий выглянул из сруба и дал знак, что все в порядке. Мишка, все-таки, не удержался, свистнул Зверя и, взлетев в седло, погнал коня к срубу.
   Лучников оказалось, действительно двое - молодые парни лет шестнадцати - обоих взяли живыми, правда, крепенько намяв бока и разбив лица. И стрелы оказались для охоты на птицу - все, как и предполагал Мишка, только непонятно было, как с таким вооружением парни собирались воевать с полусотней латников. Спрашивать было бесполезно, да и некогда - второй десяток торопливо направился проверять остальные дома, находящиеся за пределами острога, в которых, как и следовало ожидать, никого оказалось. Рыбачьих лодок на берегу тоже не обнаружилось, вторая часть задания тоже, надо было понимать, была выполнена - народу успело сбежать достаточно много, кто-нибудь до боярина Журавля обязательно доберется и весть о захвате острога донесет.
   Вылезший откуда-то из кустов Стерв, взялся было показывать Мишке баньку, возле которой отловил "смотрящего" Иону, но неожиданно насторожился и предупредил:
   - Скачут. От болота... четверо или пятеро.
   Мишка прислушался, но тут из леса вылетели пятеро всадников и загрохотали копытами коней по настилу моста. Впереди скакал воевода Корней, за ним боярин Федор и еще трое незнакомых ратников, видимо, люди Федора.
  

* * *

  
   Во дворе острога висела настороженная тишина. Алексей, по-прежнему скрючившись, лежал на том же месте, где упал, над ним склонились Матвей и один из федоровских ратников, раненые женщины испуганной кучкой жались возле войлоков, на которых лежали и сидели раненые отроки, там же сидел и наставник Глеб, одной рукой держась за скулу - было похоже, что опять поплохело. Роська, сидя на крыше сарая, объяснял что-то боярину Федору, указывая в ту сторону, куда уехал дозор, на появившихся в воротах отроков никто, казалось, не обратил внимания.
   Корней, свесившись с седла над лежащим Алексеем, слушал какие-то объяснения Матвея и ратника из людей боярина Федора, потом кивнул, распрямился и, увидев Мишку тронул коня ему навстречу.
   - Господин сотник!.. - начал было доклад Мишка, но больше двух этих слов произнести так и не успел.
   - Ты почему приказа ослушался?!
   Чего-чего, а такого Мишка никак не ожидал и озадаченно умолк.
   - Ты почему приказа ослушался?! - снова повторил, уже громче, Корней, и только сейчас Мишка понял, что дед не просто зол, а пребывает в ярости.
   Глеб, было, начал что-то невнятно бормотать, но сотник досадливо отмахнулся и снова рявкнул:
   - Почему приказ не выполнил? Я тебя спрашиваю, старшина!
   Это "старшина" сказало Мишке очень многое. Уж лучше бы дед ругался и обзывал обидными словами, но официальное обращение в сочетании с налившимся кровью шрамом на лице, при окаменевшем лице, свидетельствовало о том, что речь идет вовсе не о пустяках.
   - Какого приказа? Я ничего...
   - Какого? - Конь под Корнеем дернулся и беспокойно перебрал ногами. - Какого? Я приказал без меня в острог не соваться! Для тебя, что - сотник не указ?!!
   - Я... - Мишка оглянулся в сторону лежащего Алексея. - Я не знал...
   - Ты? Не знал? - Корней слегка повернул голову и рявкнул через плечо: - Урядник Демьян!
   - Здесь, господин сотник!
   - Старшина Михаил не ведает, что творит! - все так же через плечо заорал сотник. - Велю тебе принять Младшую стражу под свою руку!
   - Не могу, господин сотник!
   - Что-о-о? - Корней развернулся в седле и глянул, наконец, на Демьяна впрямую. - Что ты сказал?
   - Не могу, господин сотник! - повторил Демка, с обычной своей сумрачностью, глядя на деда чуть исподлобья. - Невместно мне под братом старшинства искать!
   Вместо крика, ругани или еще какого-либо проявления недовольства, дед просто отвернулся от Демьяна, и Мишке вспомнилось, как весной, после нападения на стан ратнинцев "людей в белом", Корней точно так же отвернулся от Акима, который не то чтобы отказался, а только намекнул, что не очень-то и стремился стать десятником - чего-чего, а равнодушия Корней не терпел. Правда Демка продемонстрировал отнюдь не равнодушие, он откровенно нарывался на скандал, но дед проигнорировал и это.
   Покрутив головой Корней вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
   - Кузьма где?
   - В крепости остался. - Ответил Мишка.
   - Так... Павел? - Корней опять огляделся. - Павел где?
   - Так раненый же он! - отозвался неизвестно откуда вылезший Варлам, без шлема, с распухшей щекой и четко отпечатавшимся на челюсти следом от подбородочного ремня. - На хуторе оставили! - Варлам уставился на Корнея по-собачьи преданным и каким-то ждущим взглядом. - Я вместо него на десяток поставлен, господин сотник...
   "Дурак, неужели надеется, что его старшиной назначат? А лорду Корнею, похоже, вожжа под хвост попала, и неудивительно - один отказался, второй отсутствует, третий ранен. Но третье место Первака в списке кандидатов... симптомчик, однако. Ночная кукушка, туды б ее!".
   Корней, не обращая внимания на Варлама, только что не виляющего хвостом (за отсутствием оного), опять огляделся и ткнув указательным пальцем в Дмитрия, приказал:
   - Дмитрий, принять Младшую стражу!
   - Слушаюсь, господин сотник! - Вот тут все было четко: приказ есть приказ, и никаких сомнений или отговорок. - Кому сдать десяток?
   - Сам выбери! - Корнею было не до мелочей. - А этого и этого - тычок пальцем сначала в сторону Мишки, потом Демьяна - рядовыми... в десяток Павла!
   - Слушаюсь, господин сотник! - снова ни малейшего колебания или паузы. - Младший урядник Степан, принять второй десяток!
   - Слушаюсь, господин... старшина!
   - Младший урядник Климентий, принять четвертый десяток!.. Климентий! Не слышу ответа!
   Клим недоуменно глянул сначала на Демку, потом на Мишку, и только уловив на себе свирепый взгляд сотника, торопливо отбарабанил:
   - Слушаюсь, господин старшина!
   Мишка наблюдал за всем этим спектаклем так, словно все это происходило не с ним, а с кем-то посторонним, и лишь заметив злобно-торжествующее выражение на лице Варлама, понял: Младшая стража, все остальное, что создавалось им с такими трудами и такими надеждами, отнято, отдано в чужие руки и... как он не нажал на спуск уже наведенного на Варлама самострела, знал, наверно, только Немой, ударивший так, что не только выбил самострел у Мишки из рук, но и самого Мишку из седла.
   Упал Мишка неловко и, не то чтобы обеспамятел, но на некоторое время потерял ориентировку. Откуда-то сверху до него донесся удовлетворенный голос деда:
   - Кхе! Вот так, значит. Ну, старшина... Кхе... Показывай: где тут что.
   - Слушаюсь, господин...
   - Да не ори ты, едрена-матрена! Убитых много?
   - Пятеро отроков и наставник Анисим, раненых - девять, из них двое тяжело.
   - Пятеро?! Да вы что тут, совсем охренели?
   - Здесь только один отрок, а четверо на хуторе, господин сотник.
   - Едрена... Зачем полезли, если там столько стражников оказалось?
   - Был приказ взять хутор. Приказ выполнен, господин сотник. Четыре к тридцати двум - размен хороший, тем более - первый бой. Могли бы и вообще только одним убитым обойтись, но урядник Павел за своими отроками не уследил. А здесь, после хутора, уже легко все прошло... убитый от неожиданности случился - на умелого воина напоролись, с ним даже наставник Алексей справиться не смог.
   "Во, дает Митька, можно подумать, что в настоящей армии служил - так отмазываться! Доклад - хоть к наградам представляй...".
   - Кхе... Легко пошло... Чего вас сюда вообще понесло-то? Я же ясно приказал: в острог без меня не лезть!
   - Мы про приказ не знали, господин сотник, а с наставника Алексея сейчас не спросишь. Да и случай удачный представился...
   - Это, по-твоему, удача? - Мишке было не видно, но Корней, похоже, указывал то ли на Алексея, то ли на Георгия. А если б тут не один опытный вояка оказался?
   - А он и был не один. - Дмитрий держался уверенно, словно не впервые участвовал в подобном разговоре. - Еще двоих застрелили, а остальные вон там, в сарае, заперты. Случайность, господин сотник, на войне всякое случается.
   - На войне... много ты знаешь! - Корней, судя по голосу, начал остывать. - Тебя послушать, так все вы... - Сотник недоговорил, видимо спохватившись, что утрачивает строгость, и заорал: - Урядник! Чего тут отрок валяется? Пьяный, что ли?
   Почти тут же перед лицом Мишки появились сапоги, а над головой раздался голос Варлама:
   - Встать! Чего разлегся?! Встать, я сказал!
   Мишка вдруг обнаружил, что его левая рука касается ножен кинжала возле самой рукоятки.
   "Если чиркнуть эту паскуду под коленом, инвалидность обеспечена... пусть сам начнет, сученок".
   - Встать! Ратник Михаил, приказываю: встать! - надрывался Варлам.
   - Пошел на хер, крысеныш! - негромко, так, чтобы никто, кроме Варлама, не слышал, вставил Мишка в паузу между криками.
   - Что?!
   Один из сапогов исчез из поля зрения, видимо Варлам занес ногу для удара. Мишка схватился за рукоятку кинжала, но тут, почему-то, исчез и второй сапог, раздалось испуганное "Уй!", и в землю перед мишкиным лицом уперлось копыто коня Немого.
   - Кхе! - Мишка готов был поклясться, что это "Кхе" было одобрительным. - Федя, - преувеличенно заинтересованным голосом поинтересовался Корней - ты чего-то спросить хотел?
   - Да! - раздался в ответ голос боярина Федора. - Там на дороге отроки в дозоре стоят, может, Кирюш, заменить их моими людьми?
   - Пусть стоят, нам и тут дел хватит, не век же здесь торчать? Мих... Дмитрий, давай-ка, каждому ратнику в помощь по пятерке отроков и пошли по домам. Да повнимательнее там!
   - Слушаюсь, господин сотник.
   Спектакль, а Мишка слишком хорошо изучил деда, чтобы понять: все предыдущее действо было ни чем иным, как спектаклем, закончился, возобновилась суровая проза воинских будней. Разжалованный старшина Младшей стражи вздохнул и принялся подниматься с земли.
  

Глава 3

Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля.

  
   Мишка, облаченный в доспех, сидел у костра, вокруг которого расположились отроки пятого десятка Младшей стражи, вертел в руках фигурку бронзового лиса и тупо пялился в огонь. Не хотелось ни думать, ни шевелиться, тело ныло от усталости и полученных синяков, голова, от недосыпа, была словно набита опилками. Ночь после захвата хутора он почти не спал, следующий день выдался тяжелым, не только физически, но и психологически, а после него легли поздно (да еще и не уснуть было от мыслей), а поднялись рано.
   И с утра все завертелось еще быстрее, чем накануне - победители продолжили вывозить захваченную добычу. Пятому десятку с утра досталось следить за погрузкой в телеги и на волокуши (телег, само собой, не хватало) запасов рыбы. Ее в остроге оказалось неожиданно много - соленой, копченой, вяленой - и она уже была приготовлена к отправке, видимо, в Крупницу. Соленая рыба в бочках, остальное - в корзинах и лубяных коробах. Дух в амбаре, где хранилось все это богатство, стоял такой, что аж глаза слезились.
   Пятому десятку пришлось не только следить, но еще и помогать выделенным для этой работы троим молодым полоняникам - Корней задал воистину бешеный темп работы. Пленные вытаскивали корзины и короба из амбара, выкатывали бочки, а отроки принимали у них груз и укладывали его на телеги и волокуши. Не работали только двое: ратник Дорофей из людей боярина Федора, приставленный старшим, и Варлам, исполняющий обязанности десятника. Дорофей лишь приглядывал, чтобы никто из пленных не выходил из амбара (во избежание), а Варлам орал, распускал руки, больше мешая, чем организуя работу, пока кто-то, вроде бы случайно, не наехал ему кантуемой бочкой на ногу.
   Тут И.О. десятника вообще взбеленился, смотался к своему коню за кнутом и... никого и пальцем не тронул. Дорофей, не утруждая себя объяснениями, пнул Варлама ногой под зад, отобрал кнут и вручил моток веревки для крепления груза на телеге, сопроводив свои действия лишь одним словом: "Работай". Вообще, взрослые ратники, что ратнинские, что федоровские, словно сговорившись, всем своим поведением показывали, что отроки Младшей стражи для них всего лишь мальчишки, оказавшиеся "при делах" почти что по недоразумению. Правда Мишка случайно услышал, как Корней злющим голосом читал нотацию своим десятникам:
   - Глядите, что бывает, когда воины со стези своей сходят и о достойной смене не заботятся! Детишки! Детишки!!! Сопляки острог взяли! Хотите и Ратное до того же довести?!
   Что уж там, после таких речей сотника, сказали десятники своим людям, Мишке было неизвестно, но хорошего отношения к отрокам это никак не прибавило.
   Демка, которого тоже разжаловали в рядовые, внешне почти никак на это не отреагировал, сохраняя на лице привычно мрачно-саркастическое выражение. Только один раз Мишка заметил, что Демьян примеривается треснуть Варлама слегой, по которой вкатывали бочки на телеги, но дальнейшего развития его намерения, почему-то, не получили.
   В довершение ко всем неприятностям, одна бочка при погрузке вдруг развалилась и отрокам пришлось шлепать по вонючей луже, да еще и Зосима, поскользнувшись, ляпнулся во все это добро, перемазавшись в раскисшей земле и в рыбьей чешуе с ног до головы. Короче, к тому моменту, когда неисповедимые пути начальственной мысли сорвали пятый десяток с погрузки рыбы и отправили конвоировать телеги с хлебом, от отроков несло так, что, кажется, даже коням тошно было.
   Хлеб, уже почти весь сжатый, вывозили в снопах, поскольку обмолотить его еще не успели. Каждый воз, сопровождали двое пленных острожан под конвоем двух отроков и одного взрослого ратника. Тут уже было все серьезно - десяток километров по лесной дороге в компании двух злющих мужиков, которых удерживали от побега только мысли об оставшейся в остроге семье. Вернее, так должно было быть, но что там у них в головах было на самом деле, бог весть. Во всяком случае, самострелы отроки держали заряженными и двигаться старались колонной из нескольких возов.
   Получалось плохо - возы постоянно останавливались. То поклажа цеплялись за нависающие над дорогой ветки деревьев, то плохо увязанные снопы начинали расползаться, то что-то случалось с телегой или с упряжью или с самой лошадью, или еще с чем-нибудь. Колонна растягивалась, разрывалась, или, наоборот, намертво останавливалась из-за проблем с передним возом. Все это наводило на мысли о саботаже со стороны пленных острожан, но прямо уличить никого из них не удавалось, да никто этим особенно и не озадачивался.
   Во время одной из таких остановок Мишка отпросился у Дорофея "в кустики". Когда он уже собирался возвращаться и шагнул к самострелу, повешенному на сучок, на дороге раздались какие-то крики и прямо на Мишку, продравшись сквозь кусты, вылетел пленный острожанин - ражий мужичина на две головы выше Мишки ростом и с совершенно безумными глазами.
   Для обоих столкновение оказалось неожиданным, но острожанин, не секунды не колеблясь, попер на отрока, как бык. Выручили Мишку только вбитые на занятиях рефлексы - он, опрокидываясь на спину, успел вцепиться в рубаху на груди мужика (слава богу латные рукавицы были засунуты за пояс) и поддеть его ногой под живот, перебрасывая через себя. Прием получился неважно - острожанин улетел не назад, как должно было быть, а куда-то вбок, да еще, обламывая ногти о кольчужные кольца, умудрился цапнуть Мишку за бармицу, рванув так, что чуть не свернул ему шею. В результате, вместо кувырка назад, у Мишки получился какой-то совершенно невообразимый кульбит и он на мгновение оказался лицом к лицу с лежащим на боку острожанином. Опять сработали рефлексы и мужик получил удар окольчуженным локтем в лицо. Рявкнув на манер медведя, он не стал задерживаться и поднявшись на ноги собрался бежать, но Мишка уже нащупал рукой оружие и гирька кистеня ударила беглеца по задней части бедра, ногу сразу свело судорогой, мужик завалился на землю, но не сдался, а перехватив одной рукой следующий удар кистеня, второй рукой вцепился Мишке в горло. Тут бы отроку и конец, такой ручищей сломать подростку кадык - секундное дело, но спас доспех - бармица и войлочный воротник поддоспешника. Мишка вывернулся, его противник рванулся и подмял мальчишку под себя, но не удержался - подвела нога - перекатился через спину, снова навалился всей тяжестью, зачем-то начал подниматься и получил коленом в промежность, а потом гирькой кистеня в лоб.
   Удар кистенем вышел несильным, острожанин еще пытался как-то шевелиться, но Мишка, торопливо вскочив, дважды двинул его ногой в бок, и мужик наконец-то обмяк. Мишка и сам чуть не уселся на землю - короткая схватка вымотала все силы, к тому же он ясно понимал, что беглец не столько пытался убить его, сколько вырваться и убежать, иначе бы...
   "Нет, сэр, какими бы крутыми ваши опричники ни были, со взрослыми мужиками тягаться - чистый суицид. Безоружный, бездоспешный, а еще бы чуть-чуть... м-да. Хорошо, что он на несколько секунд раньше не появился, вот бы повоевали без штанов... хотя, скорее всего, он бы связываться с вами не стал, а дал бы деру. Вот и думай после этого: что лучше, что хуже...".
   На дороге по-прежнему происходило что-то явно нештатное - кто-то из отроков, срываясь на визг орал:
   - Лежать, суки!!! Всех перестреляем!!! Рылом в землю!!!
   Были и еще всякие звуки, среди которых ухо выделило характерные шумы битья морды, причем били явно по-взрослому - с фольклорными выражениями экспрессивно воспроизводимыми мужским голосом.
   Мишка глянул на своего поверженного противника, тот понемногу приходил в себя, крепок, видать, был на удар. Моргнув пару раз глазами, острожанин замычал сквозь стиснутые зубы и ухватился за сведенную судорогой ногу.
   Мишка снял с сучка самострел, наложил болт и навел оружие на пленника.
   - Ну, угомонился или пристрелить?
   - Пшел ты... - прошипел в ответ острожанин.
   - Ногу подними! - Пленник не отреагировал, и Мишка повысил голос: - Ногу, я сказал, подними! Лечить буду!
   Поколебавшись немного, острожанин подчинился. Мишка взял болт в зубы, закинул самострел за спину и огляделся, выбирая место, куда, в случае чего, можно будет отскочить. Потом, поднатужившись, распрямил ногу пленника и отжал носок вниз, как это делают футболисты в подобных случаях. Острожанин снова замычал, но судорога, похоже, отпустила. Снова наведя самострел на пленника Мишка, отступил на несколько шагов и скомандовал:
   - Поднимайся! Давай, давай, не так уж я тебя и отлупил. Ну! Встал, пошел!
  
   Сцена на дороге являла собой классическую картину подавленного бунта или пресеченной попытки к бегству. Полоняники лежали на земле лицом вниз и заложив руки за голову, над ними высились в седлах отроки с наведенными самострелами, а рядом с возом, который конвоировали Мишка с Демьяном, стоял, потирая кулак ратник Дорофей и с кривой ухмылкой смотрел на острожанина с разбитым, чуть ли не в блин, лицом, валявшегося возле заднего колеса. Поняв глаза на выходящих из кустов пленника и Мишку, Дорофей покачал головой и, не то одобрительно, не то удивленно, протянул:
   - Ну, красавец!
   Посмотреть, действительно, было на что. Пленник шел сильно хромая, скривившись и держась рукой за бок, а левая скула у него, после удара окольчуженным локтем, превратилась в одну сплошную рану и, прямо на глазах, опухала. Мишка тоже был хорош - вывалянный в земле и мелком лесном мусоре, с торчащими из доспеха во все стороны травинками, зажатыми между кольчужными кольцами и вырванными, иногда, и с корнем. Шлем сидел на голове криво, а правый сапог "просил каши" - когда Мишка умудрился отодрать подметку, он и сам не знал.
   Когда конвоир с пленником подошли вплотную, Дорофей вдруг принюхался и, покривившись, спросил:
   - Ты чего с ним там делал? Смердит-то!
   Мишка взглянул на пленника сбоку и ощутил подступающую тошноту - катались-то они по земле как раз в том месте, где он "присаживался под кустик"! Торопливо оглядев себя, вздохнул с облегчением - все досталось одному острожанину. Поняв глаза на Дорофея Мишка ответил:
   - Так я в лес-то ходил не птичек слушать!
   То тут то там начали раздаваться смешки отроков, Дорофей тоже изобразил что-то, вроде улыбки, и поинтересовался:
   - А иначе никак нельзя было?
   - Не, - Мишка, словно извиняясь, развел руками - ты глянь, какой он здоровый.
   - Ну-ну... - на лице Дорофея образовалось некое подобие одобрения - хорошо вас наставники учат. Ладно, благо, что живой, а я-то, вот, перестарался. - Ратник кивнул на лежащее возле воза тело и обратился к ближайшим пленным: - Эй, вы двое! Оттащите-ка этого с дороги.
   "Ну-с, сэр, вам нужна была иллюстрация к тому, что война это: кровь, грязь, смерть? Извольте, получите и распишитесь. И смиритесь с тем, что ничего, напоминающего рыцарские романы или "костюмные" исторические фильмы, вас впереди не ждет. Ничего!".
   Кое-как обобрав с себя лесной мусор, Мишка поднялся в седло и, подъехав к Демьяну спросил:
   - Чего тут случилось-то?
   - Сбежать хотели. - Отозвался Демка, поморщившись, и явно собираясь ограничиться только этим комментарием.
   - А поподробнее?
   Рассказывать Демьяну, было заметно, не хотелось, но зная, что старший брат не отвяжется, он поведал следующую историю. Когда Мишка скрылся в лесу, тот пленник, которого потом забил насмерть Дорофей, взял вилы и принялся поправлять снопы на возу. Потом указал Дорофею и Демьяну куда-то вперед и предупредил, что там ветка, за которую может зацепиться высоко уложенная поклажа. Оба конвоира уставились в указанном направлении, и в этот момент пленник ударом деревянных вил выбил у Демки из рук самострел, а потом, ухватив Дорофея за опорную ногу, так рванул ее вверх, что ратник свалился на землю. Одним прыжком острожанин взлетел в седло, но больше ничего сделать не успел - кнут Демьяна захлестнул ему шею, а еще через пару секунд вскочивший на ноги Дорофей сдернул пленного на землю и принялся лупцевать.
   Пока все это происходило, второй пленник сиганул с воза и кинулся в кусты, где и налетел на Мишку. Остальное было понятно и так: отроки положили остальных пленных на землю, Дорофей забил напавшего на него острожанина насмерть, Демка подобрал выбитый самострел, а через некоторое время Мишка вывел на дорогу избитого и "благоухающего" беглеца.
  
   До вечера успели сделать еще две ходки, выгружая снопы возле плотов, на которых обозники Бурея должны были переправлять добычу через болото, а потом Варлам объявил, что ночью пятому десятку предстоит стоять в дозоре и велел первой смене укладываться спать. Мишка улегся возле костра с удовольствием и облегчением - болело чуть ли не все тело, беглец, все-таки, помял его основательно. Поспать удалось часа два или три, в уже сгущающихся сумерках Варлам поднял Мишку и Демку и велел собираться в дозор, а сам куда-то ушел и пропал. Так Мишка и сидел у костра, не имея ни малейшего желания ни шевелиться, ни думать.
   Постепенно под деревьями совсем стемнело, сидящий рядом Демка, опустив голову на грудь, начал посапывать, Варлам все не шел и не шел. Неожиданно невдалеке раздался топот копыт и голос Роськи громко спросил:
   - Где тут пятый десяток ночует?
   От соседнего костра отозвались:
   - Вон, у того костра!
   Роська не стал подъезжать, а заорал:
   - Ратники Михаил и Демьян, к старшине!
   Тут же, откуда-то сбоку раздался голос Варлама:
   - Некогда им, они в дозор заступают!
   - Ну, замени их кем-нибудь - в голосе Роськи послышались знакомые командные интонации Ходока.
   - Некем заменить, у меня народу всего ничего!
   - Тогда сам в дозор ступай!
   - Ты чего тут раскомандовался? Я такой же урядник, как и ты...
   - Лягуха ты прыщавая, а не урядник! - Чувствовалось, что Роська не на шутку зол. - Сгинь от греха.
   - Ну, ты...
   - Сгинь, сказано! Михайла, Демка, где вы там?
   - Идем уже идем! - отозвался Демьян и толкнул Мишку в бок. - Пошли, что ли?
   - Угу, сейчас.
   Ни Роську, ни Дмитрия, ни других "коллег" по Совету Академии Мишка не видел со вчерашнего дня - Корней задал работы всем, крутиться приходилось и взрослым ратникам, и обозникам, а уж отроков-то и вообще гоняли в хвост и в гриву.
   - Здорово, Рось, куда едем-то? - поинтересовался Мишка.
   - Здрав будь. Тут недалеко, на полянке, хутор-то обозники заняли, нас совсем за людей не считают, выгнали.
   - Что, и раненых?
   - Нет, раненых после обеда с первым же плотом отправили. Бурей посмотрел, сказал можно везти, только над Павлом сопел чего-то слишком долго.
   - Как он? - Мишка постарался подпустить в голос заботливость, которой вовсе не испытывал. Кроме прежних, отнюдь не ласковых чувств к Листвяне и ее отпрыскам, добавилось еще и то, что Варлам за полтора дня, прямо-таки, въелся в печенки.
   - В себя так и не пришел, но, вроде бы, и не помирает. - Ответил Роська. - Непонятно, в общем. Может и не довезут...
   - А Алексей?
   - Хорошо, Мотька говорит, что через пару дней поднимется, если, конечно, внутри от удара ничего не лопнуло. Но, вроде бы, не похоже...
   - Как поднимется? Его же в живот...
   - Да, нет! Доспех, правда рассекло, примерно на полпяди в ширину, поддоспешник тоже, ну и кожу порезало, а так, больше ничего. Он от удара скрючился, там не столько по животу пришлось, сколько по нижним ребрам. Если... как это Мотька сказал? Да! Если внутреннего кровотечения нет, то через пару дней на ноги встанет, но ребра еще поболят.
   - А остальные?
   - А! - Роська махнул рукой. - Бурей велел нести на носилках только Павла и Леньку, остальных пешком погнал. "Молодые", говорит, "Как на собаках заживет". Я же и говорю: за людей нас не считают.
   - А ты чего хотел? - мрачно осведомился Демьян. - Чтобы нас полными ратниками признали?
   - Нет, но мы же бунт в Ратном подавили, хутор взяли, острог...
   - Не та это война Рось. - Вмешался Мишка. - Это вообще не война, а так. В настоящем бою нас бы, как цыплят передавили. Вон, сегодня на дороге двое безоружных полоняников так нам надавали...
   - Да слышал я, Минь! Но ты же справился?
   - Случайно... повезло, но все время везти не будет.
   - Так что же, с нами теперь можно, как с холопами обращаться? С хутора, чуть не взашей выгнали! Обозники!
   - Ладно, не трепыхайся! - Даже Роська сегодня вызывал у Мишки раздражение. - Чего Митька-то позвал?
   - Он всех наших собирает... ну, Совет.
   - Ну, вот там и поговорим. Далеко еще?
  
   У костра, действительно сидел почти весь Совет Академии, не было только Петра, Николы и Кузьки, оставшихся в крепости и готовивших, под руководством Осьмы, ладью к рейсу в Слуцк. Мишка доложился по форме:
   - Господи старшина, ратники Михаил и Демьян по твоему приказу прибыли.
   Дмитрий не прервал, казалось бы ненужную формальность, но поднялся и выслушал доклад стоя. Потом кивнул и указал на расстеленную на траве попону.
   - Садитесь.
   Ни малейшего дискомфорта оттого, что Мишка докладывает ему, как рядовой, Дмитрий, казалось, не испытывал, более того, разговор он начал так, будто всю жизнь командовал Младшей стражей:
   - Про тебя, Михайла, опять чудеса рассказывают. Говорят, что ты не только здоровенного бугая отлупил, а еще и в дерьме его вывалял. Что, душу отводил?
   - Спасался, он меня запросто грохнуть мог.
   - Понятно... - Дмитрий глянул на мишкин правый сапог - не успел рядовым стать, как уже обувка не в порядке?
   Такого Мишка от Дмитрия никак не ожидал! Кровь мгновенно бросилась в лицо, он уже набрал в грудь воздуха, чтобы... он и сам не знал, что скажет, к тому же Дмитрий не ему дал такой возможности.
   - Илья, подбери Михайле что-нибудь из добычи. Это он, наверно, того бугая пинал, забыл сгоряча, что каблуком бить надо... бывает, главное, что сам уцелел.
   - Сделаем. Ну-ка, стаскивай сапог, мерку сниму. - Илья приложил веточку к мишкиной ноге и обломил ее по размеру. - Сейчас в темноте копаться не стану, а утром подберу, что-нибудь. Ты где ночуешь-то?
   Мишка выпустил воздух - охота ругаться куда-то пропала - и неопределенно ответил:
   - Да мне в дозор идти. Если за ночь десяток куда-нибудь опять не ушлют, буду там, где меня Роська нашел.
   - Ни в какой дозор ты не пойдешь. - Дмитрий говорил все тем же спокойным голосом, в котором едва-едва угадывалась начальственная снисходительность. - На эту ночь у всей Младшей стражи одно задание - детишек к болоту повезем. Если детей за болото выведем, то родители малость подуспокоятся, не бросать же малышню.
   - А чего ночью-то? - недоуменно спросил Артемий.
   - Потому, что малышня побоится в ночной лес убегать. - Дмитрий дал пояснение так, словно уже ни один раз занимался подобным делом. - Да и те, кто из острога сбежать успел, не догадаются ночью у дороги стеречь.
   - Что, так много народу сбежало? - удивился Роська.
   - Корней сказал, что примерно пятая часть жителей, из них половина рыбаки. - Ответил Дмитрий. - А там же одни мужи и парни молодые, да еще при каком-никаком оружии. Багры, остроги, топоры, ножи, может быть и луки найдутся.
   - А что, много детей? - поинтересовался Матвей, ковыряясь веточкой в костре.
   - Десятков пять-шесть наберется, а что?
   - Кого-то убить придется. - Ответил Матвей, не прерывая своего занятия.
   - Детей?!! Ты что, сдурел? - перебивая друг друга возопили Артемий м Роська.
   - Да, детей. - Подтвердил Матвей, все так же глядя в костер. - Для того нас и посылают.
   - А ну-ка! - Дмитрий вырвал веточку из руки Матвея. - Говори, что знаешь!
   - Ничего не знаю, но догадываюсь. - Матвей не обратил ни малейшего внимания на то, что у него отобрали веточку и не изменил позы. - Тетка Настена говорила, что нас взрослые ратники опасаются, и от того злятся, потому что невместно сопляков опасаться. Я думаю, что Корней тебя прилюдно облаял, для того, чтоб показать: Младшая стража в полной его власти, что захочет, то и сотворит. А мы теперь должны показать, что крови не боимся, даже и детской, тогда ратники не нас опасаться станут, а Корнея бояться... - Матвей запнулся, потом продолжил уже совсем иным тоном, почти шепотом: - Кровь... кровь жертвенная всем нужна, чистая, детская...
   На всех сидящих у костра от этих слов повеяло такой жутью... даже Мишку пробрало, хотя он прекрасно понимал, что это всего лишь матвеевский "пунктик", от которого тому не избавиться, наверно, до конца жизни. Он уже открыл рот, чтобы произнести что-нибудь, подходящее к случаю, но его опередил Демьян, произнесший в своей мрачной манере:
   - Надо - убьем.
   - А ну, хватит! - гаркнул Мишка, начисто позабыв о своем новом статусе. - Никому не надо и никого не убьем! Совсем охренели тут... - пришлось прерваться, потому, что с языка чуть не сорвалось сакраментальное "без меня". - Матюха, кончай народ пугать! Митька, ты-то куда смотришь? Старшина, едрена вошь, чего у всех рожи такие похоронные? Илья, ну хоть ты им скажи...
   - Чего говорить? Ты, Михайла, лучше их послушай, для того и собрались. Что с тобой, Бешеный Лис? Тебя прилюдно обгадили, а ты утерся и притих, ребят твоих шпыняют как... Бурей бы, к примеру, даже с самыми распоследними обозниками своими так обращаться не позволил! И даже не свои - с Княжьего погоста...срамотища! От тебя слова ждут, знака какого-нибудь, а ты даже Варлама окоротить не можешь, как подменили. - Илья сплюнул в костер, помолчал, потом спросил уже спокойным тоном: - А, может, ты задумал чего? Ты от нас-то не таись, если нам не верить, то кому же еще тогда? Мы же за тебя... да, чего хочешь!
   Илья умолк и искательно заглянул Мишке в глаза. Взгляды всех остальных тоже скрестились на бывшем старшине. Надо было что-то отвечать, и Мишка, глянув на каждого по очереди, спросил:
   - Знака, значит? Слова? Ну, а что бы вы на моем месте сделали? Не нравится вам мое поведение, ладно. Каким оно тогда, по-вашему, должно быть?
   - Да каким угодно, только не таким! - тут же взвился Артемий. - Корней не только тебя унизил, он нам всем в лицо плюнул! И все остальные... А мы же не железные, Роська, вон, сегодня сразу двоих из своего десятка отметелил...
   - За дело! - зло огрызнулся Роська. - И еще отметелю! А вернемся в крепость...
   - Тихо, тихо, тихо! - остановил его Мишка. - Артюш, я же спросил: что бы ты делал на моем месте?
   - Не знаю! - ответил Артемий таким вызывающим тоном, словно не сознавался в собственной несостоятельности, а в чем-то уличал Мишку. - Мы тебя... мы к тебе... в общем, ты знаешь такое, что нам неизвестно, вот мы и ждем... а ты ничего не делаешь. - И тут же, противореча сам себе, добавил: - Ушел бы от Корнея! Сжег бы крепость, и всю Младшую стражу увел бы за собой. Что б знали...
   - Понятно, - Мишка кивнул головой - а идти куда? К Свояте на дудке играть? Мальчишки сопливые больше никому не нужны.
   - Не к Свояте, а к Никифору Палычу! - ответил вместо Артемия Роська. - Крепость, конечно, жечь незачем, но уходить надо. Мы со своими самострелами такую ладейную рать устроим, да хоть на нурманов иди! А не захочет Никифор с Корнеем ссориться, так нас Ходок возьмет. Мы в пять десятков самострелов любую ладью захватим, сами себе хозяевами станем и - гуляй, не хочу!
   - Так. Значит, двое - за бунт. - Подвел итог Мишка. А ты, Демьян? Что бы ты на моем месте делал?
   - Я на твоем месте уже побыл... немножко, когда дед велел мне старшинство принять. И мне не понравилось, больно хлопотно, я и от городового боярства-то обалдел, а тут вообще все на себе тащить. Не-а, брательник, давай-ка сам разбирайся. Я тебя когда-нибудь подводил? Нет не подводил! И сейчас не подведу, а думай ты сам. Варлам, кстати, на коня твоего глаз, было, положил. Не гоже, говорит, рядовому на таком коне ездить. Ну я ему объяснил, пока ты дрых... - Демка изобразил свою "фирменную" мрачную ухмылку. - Больше, почему-то, не хочет Зверя себе забирать. Так что, спину прикрою, можешь рассчитывать, но уходить мне, чего-то, неохота. Дом бросать, родителей, Кузьку... Не, не хочу.
   - Ишь, на коня позарился, с-сучонок! - пробормотал себе под нос Илья.
   - А ты, Матюш, что скажешь? - обратился Мишка к Матвею.
   Матвей сначала помолчал, так долго, что Мишка уже решил, что не дождется ответа, а потом быстро забормотал с каким-то, похожим на истерическое, придыханием:
   - Это испытание. Стерпеть надо, стерпеть, доказать, что ты и это тоже можешь выдержать. Все же смотрят, ждут: что ты сделаешь, как себя поведешь? Сейчас Корнею уже, наверно, докладывают, что мы тут собрались и шушукаемся. Значит, еще внимательнее смотреть станут, будут думать: до чего мы договорились? Испытание, Минь, ты только выдержи, не сломайся. У тебя получится, сразу на бешенство не сорвался - молодец, давай и дальше так же, пусть видят, что тебя ничем не взять. Ты можешь, ты крепкий, ты светлый... - Голос Матвея становился все громче, а речь все торопливей и невнятней. - Мы все должны... выдержим, справимся... потом им все зачтется, а сейчас наша сила в терпении... выдержать, выдержать надо...
   Дмитрий зло пихнул Матвея в плечо и ученик лекарки замолк.
   - Совсем ум за разум заходит... - новый старшина, глядя на Мишку, качнул головой в сторону Матвея, словно упрекая корнеева внука и в этом тоже - как он раненых-то лечит, такой?
   - Хорошо лечит! - встал на защиту Матвея Илья. - И Бурей не ругал, а это - похвала. Теперь сам говори: что думаешь?
   - А что тут думать? - Дмитрий пожал плечами. - Приказ есть приказ. Его надо, либо исполнять, без разговоров, либо бунтовать. Мы в походе и за неподчинение приказу - смерть. Если бунтовать... - Дмитрий немного помолчал, поигрывая отнятой у Матвея веточкой - если бунтовать, то в сорок самострелов мы ратников за два выстрела положим, только время и место надо правильно выбрать, а то они нас... понятно, в общем. Никого не оставят. Потом еще с обозниками разбираться - тоже не просто так. Потом можно никуда не уходить, а остаться под рукой боярыни Гредиславы, но в Ратном нас возненавидят, а Журавль этого - Дмитрий качнул головой в сторону острога - не простит. Мы-то в крепости отсидимся... может быть, а Ратному конец. И это будет иудство - нас приняли в семью, дали хлеб и крышу над головой, а мы в спину ударим...
   - Я тебе, сука, ударю! - Демка начал подниматься на ноги. - У меня отец в шестом десятке и мать в Ратном...
   - А ну, сядь! - рявкнул в ответ Дмитрий. - У Миньки спрашивай, это он на деда самострел поднимал, когда его Немой двинул, значит, готов был к бунту, а потом одумался. Хорошая затрещина в разум быстро приводит. И не у тебя одного родня в Ратном, на них, если мы взбунтуемся, еще так отыграются - толпа баб в гневе пострашнее стаи волков будет.
   Мишка ухватил Демьяна за руку и, после короткой возни, усадил его на место. Матвей, воспользовавшись паузой, снова завел свое:
   - Терпеть надо, терпеть...
   - Теперь, если не оставаться, а уходить. - Продолжил Дмитрий. - Во-первых, остается в силе все, что я сказал о предательстве и о родне в Ратном. Во-вторых, уйти просто так не дадут, придется драться. В-третьих, через болото не уйти - там обозники, а здешних лесов мы не знаем, и согласится ли нас вести Стерв, мы тоже не знаем. Ну, и то, что Роська нам тут поведал, тоже вилами по воде писано.
   Дмитрий еще немного помолчал, как бы давая всем возможность обдумать сказанное, а потом, совершенно неожиданно закончил:
   - Однако, если решим драться... будем драться! Я тебе, Минь, тогда старшинство верну, потому что приказ сотника нам будет уже по боку.
   У костра повисла тишина, Дмитрий сначала сумел произвести на слушателей впечатление ушата холодной воды, а потом огорошил неожиданной концовкой своей речи. Даже Матвей перестал бормотать себе под нос, отвел взгляд от огня и уставился на нового старшину.
   - Изрядно! - прервал паузу Илья. - Слышу слова, мужа достойные. Умственно и с предвидением.
   - А сам-то, что скажешь? - прервал комплименты Мишка.
   - Сам? - Илья поскреб в бороде. - Расскажу-ка я вам, ребятушки, про один случай. Жил в Огневе человек, немолодой уже - за полвека ему перевалило...
   - Митюха! - раздалось с края поляны. - Поднимай своих молокососов! Пора!
  
   Над острогом стоял сплошной ор, слагающийся из детского плача, женских причитаний и мужской ругани - детей от четырех до десяти лет распихивали по телегам. Младшая стража пришла рановато, ничего еще оказалось не готово, и отрокам было велено ждать на другом берегу Кипени, не переезжая через мост.
   Острог под ночным небом, усыпанным яркими звездами, с противоположного берега реки представлял собой прямо-таки кадр из какого-то сказочного мультфильма - темная громада, подсвеченная с одного бока луной, сияющая изнутри отсветом множества факелов и зеркально отражающаяся в водах Кипени. Только вот, благостность этой картины начисто опровергалась звуковым фоном, более подходящим фильму о зверствах оккупантов на захваченной территории.
   Ждать пришлось долго, что-то там в остроге у ратников не ладилось, и "господа Совет" снова собрались вокруг Дмитрия.
   - Ты нам что-то рассказать хотел. - Напомнил Мишка Илье.
   - А, да! Так вот: жил, значит, в Огневе дед. Не так, чтобы старый, но за полвека перевалило. И жил он не как все люди, а один с четырьмя бабами. За что уж ему такое наказание выпало, не знаю, а только всей семьи у него было: две внучки, теща и старшая тещина сестра. И еще скуповат он был, недаром же прозвание имел Брезетя. Вот, значит... и сам-то Брезетя уже немолод был, теща его уж и совсем древней сделалась, а сестра ее старшая и вовсе ветхая. Да еще и страшна, как смертный грех, и замужем никогда не была, а через это и в уме повредилась - каждый день все жениха ждала, прихорашивалась, да наряжалась.
   Сами понимаете, что характер у Брезети от такой жизни был хуже некуда, а внучки, как на грех, красавицы писанные и в самой поре - одежа на них чуть не дымилась, так парни пялились. Брезетя же, однако, все сватовства заворачивал - все выгадать что-то хотел на замужестве внучек.
   - Ну, и каким боком это к нам? - поинтересовался Демьян.
   - Сейчас, погоди, до сути дойду. Как девки обувку за ворота мечут, на суженого-ряженого гадая, знаешь?
   - Ну, в ночь перед Рождеством...
   - Это сейчас перед Рождеством, а раньше... неважно, все равно зимой, давний обычай. Так вот: в ночь, когда это гадание свершаться должно было, у забора Брезети чуть ли не толпа гуляла - женихов собралось поболее десятка. По обычаю-то прохожий случайным должен быть, да кто ж поверит-то, что столько народу случайно по нескольку раз туда-сюда по одному месту ходит, да еще ночью?
   Пугнул Брезетя внучек, чтобы не высовывались, собрал по всему дому всякую старую, рваную обувку, заложил в каждую по полену, чтоб поувесистее было и шумнул слегка за забором, вроде, как девки гадать собрались. Женихи, конечно, к этому месту, как мухи на мед, а Брезетя высунулся и как начал в них обувку с поленьями метать! На улице крик, стон, женихи разбегаются, а Брезетя орет: "Куда ж вы, люди добрые? У меня еще много рванья осталось! Всем хватит, налетай!".
   Куда там, все разбежались, осталось только двое. Один сидит на снегу - за разбитый нос держится, другой без памяти валяется - в голову прилетело. Берет тогда Брезетя тещу и сестру ее, умом ущербную, и выводит на улицу. Подходит к тому, что за разбитый нос держится и говорит: "Радуйся, человече, счастье-то какое тебе привалило! Выпало на тебя гадание, вот твоя суженая!", и указывает на тещу. Жених глазами похлопал, похлопал, а потом как вскочит, да как дернет вдоль по улице, только снег, как из-под скакуна, в разные стороны.
   К тому времени, как раз и на голову ушибленный очухался - сел и оглядывается, видать, вспоминает: где он, что с ним и зачем? Подходит к нему Брезетя и говорит те же слова ласковые, что и первому, который с разбитым носом, но указывает уже не на тещу, а на сеструху ее. А та, дурища, обра-адовалась! Наконец-то и для нее жених сыскался! Запела чего-то и даже приплясывать принялась. Под женихом от такого зрелища аж снег подтаивать начал - мало того, что поленом в сапоге по голове огреб, так еще и диво такое перед ним выплясывает! Как на грех, у тещиной сестрицы нога подвернулась, и она так на суженого ряженого и обрушилась. Думаете, убилась? Ничего подобного! Целоваться полезла!
   Тут-то жених и сомлел - глазки закатились, личико задумчивым сделалось, и прилег он обратно на снежок. А Брезетя говорит: "Не повезло, жених нынче робкий какой-то пошел - то сбежать норовит, то в беспамятство впадает. Не кручиньтесь, девоньки, скоро помрете, в Ирии снова молодыми станете, а женихов там видимо-невидимо. Даже и для тебя, убогая".
   Вот так и вы, ребятушки, как те женихи, видать самыми умными себя считаете, да судьбу обмануть хотите. Те, вместо светлых богов исход гадания предрешить пытались, а вы - в соплячьем возрасте надумали полными ратниками стать, да еще уважения к себе требуете, как к смысленным мужам. А как жизнь вас поленцем приголубила, так все сразу наружу и вылезло: одному нос расквасило, так он крепость жечь собрался, а другому в голову прилетело, так он всех поубивать готов. Ну, Михайла, понял, теперь, какого я от тебя слова и знака жду?
   Не понял Мишка, откровенно говоря, ни черта, но многозначительно кивнул и собрался сказать, что-нибудь о том, что время для столь серьезного разговора неподходящее и надо собраться попозже, все спокойно обсудить, а сейчас нечего пороть горячку и... что-нибудь еще, в том же духе. Понятно было, что ждут от него другого, что будут разочарованы, что по молодой горячности могут натворить глупостей, но надо было, прежде всего, разобраться в ситуации самому.
   Слава богу, говорить ничего этого не пришлось - по настилу моста загрохотали копыта и все, обернувшись на звук, увидели, что заслушавшись Илью пропустили момент, когда из ворот выехал десяток ратников, а за ним потянулись телеги. Гремел копытами по мосту конь Тихона - племянника Луки Говоруна, назначенного десятником временно, на один год. Тихон, опередив свой десяток подъехал к отрокам и высмотрев Дмитрия, начал давать указания.
   - Так, Митюха, восемь человек сажай возницами на телеги. Там в каждой, кроме детей, по бабе посажено, для присмотра, их отгоните на самый зад телег, чтоб до возниц дотянуться не могли и предупредите: если что, первый болт - их. Один десяток поставишь вперед, остальные... ох, туды тебя! Самострелы! Да стреляйте же!
   С первой телеги, уже доехавшей почти до середины моста соскочил мальчишка и, лихо перемахнув через перила, сиганул в воду. В него-то и приказывал стрелять Тихон, но стрелять было некуда - мальчишка нырнул и довольно долго не показывался над водой. Отроки держали самострелы наготове и внимательно вглядывались в освещенную ярким лунным светом поверхность реки. Кажется, никого из них особенно не волновало то, что стрелять придется в ребенка.
   Да стреляйте же, стреляйте! - повторял, как заведенный Тихон - у него, от неожиданности, явно сдали нервы.
   "Вот так, сэр, и отдаются идиотские приказы - первое самостоятельное задание в роли десятника, и в самом начале прокол. А срок, чтобы проявить себя, всего год. И лорда Корнея удовлетворить надо, и с подчиненными не разругаться. Сейчас, вот, вместо того, чтобы своих раззяв ругать, на нас окрысится, мол стрелять не умеем. А у кого-нибудь из наших тоже нервишки сыграют и не станет у Луки племянника".
   - Спокойно! - заорал Мишка, снова забыв, что не он командует Младшей стражей. - Течение быстрое, вынырнуть он должен где-то в том месте, где тень от дерева. Видите? Троим держать на прицеле нижний край тени, еще троим - на шаг ниже по течению, еще троим - на два шага...
   "Не успеют разобраться на тройки, а если мальчишка не дурак, то вынырнет под нашим берегом, мы его и не увидим. Нет, ратники на том берегу тоже луки достали..."
   - Бей! - крикнул Дмитрий, но команда запоздала - несколько самострелов уже разрядились в сторону появившейся на поверхности воды головы.
   С другого берега тоже свистнуло несколько стрел. Лучники выстрелили чуть позже отроков, потому, что не следили за заранее вычисленным местом, а шарили глазами по всему руслу, к тому же стрелы были пущены по навесной траектории и потому, долетели до места уже тогда, когда мальчишка снова нырнул. А вот болты... Было непонятно: попали или нет? Могли и попасть. Больше голова на поверхности не показывалась, но дальше русло было почти сплошь затенено кронами деревьев, так что, даже если мальчишка и выныривал, то разглядеть бы все равно его не удалось.
   - Попали! - с нажимом произнес Тихон. - Хорошо стреляете, молодцы!
   Ответного: "рады стараться" племянник Луки не услышал, да мог и не знать или не помнить, что в Младшей страже это является обязательным требованием, а вот Мишке молчание отроков сказало обо многом. Судя по тому, как переглянулись Роська и Дмитрий, им тоже.
   - Вас господин десятник похвалил! - рявкнул Дмитрий. - Не слышу ответа!
   - Рады стараться, господин десятник. - Нестройно протянули отроки.
   - Отставить! Что за мычанье коровье? Еще раз!
   - Рады стараться, господин десятник! - Теперь ответ прозвучал почти так, как и требовалось.
   - Строго, я гляжу, у вас... - Тихон с интересом оглядел отроков, потом спохватился и продолжил давать указания: - Значит, возниц на телеги, баб упредить, один десяток впереди, остальные возле телег с обеих сторон...
   От реки донеслись всплески и шипение - ратники кидали в воду факелы - луна светила хорошо, да и привлекать чье-нибудь внимание ярким светом не стоило.
   "Будешь настаивать, любезнейший Тихон, что мы попали, для тебя это единственная отмазка. Вот вам и молокососы с игрушками - ратники промазали, а мы нет. Пруха, блин. А ведь ты, Тишка, сейчас Дмитрию позавидовал - тебе и не снилось в таком тоне с подчиненными общаться".
   - ... Мы пойдем сзади, если что, поможем. - Закончил наставления Тихон. - Давайте, шевелитесь! Быстрей доберемся - быстрей спать ляжете!
   Племянник Луки развернул коня и погнал его к своим, а "господа Совет" разъезжаться не спешили, выжидающе глядя на Мишку. Что-то надо было говорить...
   - Илья, а что с внучками Брезети сталось? - поинтересовался Мишка.
   - Что? Ах, с внучками! Так сказывали, что одна из дому сбежала с парнем, а вторая незнамо от кого понесла. А что дальше было, не знаю.
   - Ага. - Мишка сделал вид, что ответ его полностью удовлетворил и обвел глазами "коллег". - Ну, сбегать нам некуда, да и не получится. Это мы уже обсудили. Придется подумать, как нам половчее забеременеть, да что-то толковое родить, раз уж господин сотник нас девственности лишил. - Не бог весть, какой перл красноречия, но ничего, кроме казарменного юмора, Мишке в голову не пришло. Вообще, он чувствовал себя каким-то туповатым, и думать было как-то... лень, что ли?
   - Ты это к чему? - подозрительно спросил Илья.
   - К тому, что подумать надо! - ответил Мишка и заторопил отроков: - Давайте, давайте, телеги стоят, нас дожидаются.
  
   Вперед услали десяток Роськи, не понесший потерь во время похода, остальные отроки распределились вдоль восьми телег, в каждой из которых сидело по семь-восемь детишек и по одной бабе. Все бабы, как одна, были немолодыми и весьма дородными, наверно, специально подбирали наименее подвижных.
   "Как, все-таки, отличается летнее конвоирование полона от того, что было в конце марта! Да, сэр, учиться вам еще и учиться, только на практике все эти нюансы и можно постигнуть. И как вам в роли захватчика и поработителя, сэр Майкл? Да, и еще, убийцы детей! Если ребята попали, то, исключительно, благодаря вашим усилиям, уважаемый. Блин, с волками жить - по-волчьи выть. И ведь даже не задумался, когда целеуказанием занимался... Попали или не попали? Хватит! Еще только мальчиков кровавых в глазах не хватало..."
   - Молокососы попали, а вы нет! - донесся сзади голос Тихона. - Лука узнает, смеяться будет!
   Ратники Тихона потихоньку отстали от каравана и держались шагах в тридцати позади.
   - Михайла, Демьян! - Дмитрий говорил негромко, так, чтобы не было слышно другим отрокам. - Сотник приказал вам двоим около меня быть. Давайте-ка проедемся вдоль телег, посмотрим, что да как.
   "Бережет нас дед? Да как тут угадаешь: где опасно, а где нет. Тогда я на передних санях ехал и царапиной отделался, а Демка на задних лежал и продырявили, чуть не помер".
  
   Дорога от острога к хутору шла почти на северо-восток, поэтому луна освещала сейчас левую часть дороги и деревья на левой обочине, а постепенно отклоняясь к западу, ночное светило будет находиться сначала в створе дороги, потом освещать ее правую часть. Практически весь путь караван должен был находиться на свету. Конечно, то тут, то там дорогу полностью перекрывали тени деревьев, но привыкшим к темноте глазам хватало света, чтобы ехать без факелов.
   "Вот вам и еще один урок, сэр - с отъездом вовсе не задержались, а просто дожидались нужного времени, а то, что Младшую стражу вызвали раньше срока и заставили дожидаться на берегу, так это просто известный в любой армии мира "ефрейторский зазор", и в XII веке он тоже действует".
   В каждой телеге сидело по пять-семь нахохлившихся и заплаканных детишек, одни провожали едущих по обочине троих всадников настороженными взглядами, другие, наоборот, отворачивались. Сидящие в задней части телег бабы прижимали к себе самых маленьких. Отроки Младшей стражи, поблескивая в лунном свете кольчугами и шлемами, маячили рядом с телегами, настороженно поглядывая на пассажиров. Пройдет немного времени и, если ничего не случится, настороженность ослабнет, отроки перестанут напрягаться, а детишки, скорее всего, задремлют. Ехать часа два-два с половиной, коней никто особо не подгоняет и они постепенно сами выберут темп шага, при котором и им удобнее и возница не понукает - все, как всегда, ничего особенного, если не думать, что за краем дороги царит непроглядная тьма и за каждым деревом может кто-то прятаться. Но если думать об этом постоянно, с ума сойдешь и, сам того не желая, вдруг запустишь болт незнамо куда, хорошо, если никого не зацепишь...
   - Мить. - Мишка поставил Зверя стремя в стремя с конем Дмитрия и негромко посоветовал: - Отроков бы менять местами, время от времени, чтоб не осовели - сейчас подуспокоятся, втянутся в движение, и в сон поклонит.
   - Угу. Через пару верст, вместо первого десятка, вперед пойдет второй, а потом его сменит третий. Из четвертого и пятого десятков возниц взяли, они пусть сидят, все равно десятки неполные.
  
   Роська выслал вперед троих отроков, сам ехал с остальными и о чем-то негромко рассказывал, видимо смешное, потому что отроки, время от времени тихонько фыркали. Нарушение, конечно, но лучше уж так, чем будут клевать носом в седлах - днем-то не отдохнули толком. Оглянувшись на подъезжающего Дмитрия, все умолкли. Новый старшина не стал упрекать за посторонние разговоры, а вполне добродушно поинтересовался:
   - О чем беседуем?
   - Да вот: - откликнулся ближайший всадник - господин урядник рассказывает, как Матвей Тимку уговаривал палец отрезать.
   - И чего ж тут смешного?
   - Да Тимке средний палец на левой руке стрелой отсекло, - заново начал рассказывать Роська - на ниточке висел, а совсем отрезать Тимка не дает, "обратно прирастет", говорит. Вот Матюха с ним, как с малым дитем и начал: "Мизинец по размеру как раз подходит, что б в ухе ковырять, а указательный палец - в носу"...
   "Чего они веселятся-то? То такие мрачно-решительные были: "крепость сжечь", "всех убить"... Или им достаточно оказалось вашего, сэр, "подумать надо"? А что? Как там в одной песенке пелось: "Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит!". Михайла чего-нибудь придумает, надо только подождать. Дети, блин. Интересно, все-таки, как в тюрьме и на войне мгновенно слезают с людей все маски и обнажается суть характеров. Вон с Роськи всю набожность, как рукой сняло, снова лихой пацан с туровских причалов. И подростковая классика: сбежать из дома и стать пиратом! М-да, правда это классика начала ХХ века, а не конца - не те стали подростки... а ЗДЕСЬ - в полный рост.
   И Артемий... Творческая личность, эмоции так и прут: нас обидели, давайте крепость сожжем! Но, черт побери, как это знакомо: "что делать не знаю, но только не то, что делаешь ты!" - одна из любимых тем дерьмократов. Вот и сожгли крепость СССР. А если подумать, Дмитрий-то к его любимому детищу - оркестру - относится ой, как скептически. Кажется, Троцкий говорил, что если как следует покопаться, то под любым принципом обнаруживается бутерброд. Врал, "политическая проститутка" - отцу предлагали остаться после ранения в учебном полку, а он ушел на передовую - под Сталинград. Где тут бутерброд? Но Артюха, несомненно, психует больше всех.
   Хотя, как сказать. Матвея, вон, вообще в какой-то кровавый мистицизм повело... но раненых лечит хорошо, вот и пойми тут. Или одно другому не противоречит? Не знаю, ни с одним врачом-мистиком знаком не был.
   Демка. Да, классический "number two". Лояльный, надежный, но всегда второй. Наследственная черта Лавра, что ли? Правда, по сравнению с отцом, мрачен и жесток, зато, никаких изменений в поведении - каким был дома, такой и в походе.
   Впрочем, и у Дмитрия тоже. Еще когда, сэр, вам пришло в голову, что в парне живет самурайский дух? Он тогда толковал, что не может стать настоящим воином, пока не отомстит за убийство семьи. Вот и сейчас: понимает, что бунт - затея безнадежная, но если я прикажу... и ведь не врал, видно было! Самурайский дух в Киевской Руси XII века, обалдеть!
   М-да, если я прикажу... А что ж вы сами-то, сэр Майкл? Ну, хорошо, в ответ на дедов наезд, схватились за оружие... Дмитрий, почему-то решил, что вы в деда стрелять собирались... неважно, реши и решил. Первая реакция на несправедливость - агрессия. Это - нормально и понятно, природный Лисовин вылез, давно не вылезал, кстати, но... нормально, вернее, привычно. А потом? Размазня какая-то, ни мысли ни действия, можно подумать, что Немой своей затрещиной из вас всякую активность вышиб. А ребята ждали... Стыдобища, едрена вошь!".
   Мишка беззвучно матюкнулся сам на себя и полез в подсумок за фигуркой бронзового лиса. Статуэтка там за что-то зацепилась, и Мишка, пока ее выковыривал, невольно прислушался к голосу Роськи, продолжавшего свой рассказ.
   - ... Тимка ему и говорит: "Что ж ты себе, тогда, средний палец не отрежешь, если он самый длинный, а торчит без толку?", а Матюха ему и отвечает: "Мне он для лекарских дел надобен, особенно когда баб пользую. Иногда ж и внутри, кое-что пощупать надо".
   Отроки опять принялись тихонечко фыркать и хихикать.
   "Ну, конечно, подростки, да еще в казарме - самая животрепещущая тема, Молодец Матюха, знает, чем раненого отвлечь. Помните, сэр, служил с вами Вася Приходько, имевший несчастье окончить до призыва медицинский техникум? Как его деды изводили, заставляя рассказывать после отбоя всякие байки на, как бы поделикатнее выразиться, гинекологические темы...".
   - Внимание! - голос Роськи мгновенно изменился, став резким и повелительным. - Дозор остановился!
   Впереди, примерно метров триста пути, было полностью затенено деревьями, кроны которых так разрослись, что образовывали над дорогой свод. Поучился темный туннель, в конце которого, правда, снова был виден участок дороги, освещенный луной. На фоне этого светлого пятна трое дозорных отроков выглядели черными силуэтами, но по их позам можно было догадаться, что они оглядываются назад, ожидая знака или команды от урядника.
   - Господин старшина, как будем проходить? - спросил Роська.
   Мишка открыл, было, рот для ответа, но его опередил Дмитрий:
   - Темное место проходим рысью! Щиты на руку, самострелы к бою! Смотреть внимательно!
   "Тьфу, ты, черт, опять забылся!"
   Мишка сунул бронзового лиса назад в малый подсумок и, вслед за другими отроками, рывком ослабил идущий наискось через грудь плечевой ремень, на котором висел за спиной легкий щит, изготовленный из вязового кругляша. Слегка склонившись влево, передернул плечами, и щит соскользнул со спины. Левая рука привычно проделась в локтевой ремень, и Мишка, не хватаясь за рукоятку, продвинул ее еще дальше, так, чтобы щит не мешал держать самострел за цевье. Все движения были отработаны на занятиях до автоматизма, но Мишка чуть отстал от остальных из-за возни со статуэткой.
   Дмитрий, оглянувшись, убедился, что сзади, насколько было видно, все приготовились, махнул рукой дозорной троице и скомандовал:
   - Рысью... вперед!
   Темный участок преодолели без проблем, только в первой телеге громко заплакал ребенок. Было слышно, что едущий рядом с телегой отрок Варфоломей вполголоса ругается, требуя, чтобы женщина его успокоила, а та что-то едва слышно отвечает. Ребенок все плакал. Мишка придержал Зверя и, поравнявшись с телегой спросил:
   - Что тут у вас?
   - Да вот, разорался... - начал было Варфоломей.
   - Я не тебя спрашиваю! - оборвал его Мишка и переспросил у женщины: - Что с ним?
   - У него ручка обожжена, а когда скакали, он ей об деревяшку ударился.
   Мишка снова поднял глаза на Варфоломея и распорядился:
   - Передай назад, чтобы Матвей подъехал, что, самому не догадаться было? - Снова повернулся к женщине. - Сейчас наш лекарь подъедет, посмотрит. - Вытащил из переметной сумы сухарь. - На, пусть пососет, пока.
   Женщина благодарно кивнула и склонилась над плачущим малышом.
   - Что там? - спросил Дмитрий, когда Мишка снова его догнал.
   - Ребенок обожженную руку зашиб, сейчас Матюха подъедет, глянет.
   - Добро. - Дмитрий склонился к мишкиному уху и прошептал: - Что ты со своей игрушкой, как дитя малое тетешкаешься? Отроки же смотрят!
   - Больше не буду, извини.
   "Ну, Митька! Все замечает! А и правда, чего это я? Чуть что, за лиса хватаюсь? Раньше, вроде бы, за вами, сэр, такого не водилось, во всяком случае, до того, как вы его Нинее показали...".
  

* * *

  
   Собственно, лиса Нинея увидела совершенно случайно и история эта началась с пленного "смотрящего" Ионы. Однажды Мишка сидел на лавочке возле лазарета и старательно делал вид, что присел просто так, а вовсе не дожидается, не выйдет ли случайно Юлька. О чем-то задумался и вдруг услышал над головой ее голос:
   - Слушай, Минь, а что ты с пленным делать будешь?
   - Не знаю, а что?
   - Я Илье сказала, чтобы он пленного из погреба вынул и в теплый подклет пересадил, а то он кашлять начал. Или ты его убить хочешь? Стерв говорил, что Алексей тебя еле удержал.
   - Это я сгоряча, Юль. Иона падаль, конечно, и смерти заслуживает, но если сгоряча не убил, то теперь и не знаю. Так просто не смогу. На суд воеводе его отдавать не за что - он против нас ничего не творил, держать его у нас дальше незачем - все, что мог, он уже рассказал. Отпускать, вроде бы, глупо, да и не должны такие подонки жить. Не знаю. Вернется Алексей из Ратного, что-нибудь решим.
   - А если пойдете за болото, может, его проводником взять?
   - Я бы не взял, нельзя таким верить. А чего ты-то о нем так печешься? Хочешь я его тебе для учебы отдам? Отрежешь чего-нибудь, подлечишь, опять отрежешь, а помрет...
   - Дурак!
   - На тебя не угодишь: и то тебе не так, и это не эдак.
   - Минь, а отдай его Нинее.
   - Нинее?
   - Ага. Она говорила, что можно у человека часть жизни забрать и себе прибавить. Очень посмотреть хочется - выйдет у нее или нет.
   "Нет, подруга, ты точно в медицине удержу не знаешь! Ну что у Нинеи выйти может? Хотя, помнится ТАМ, одно время, очень много писали об "энергетическом вампиризме", вроде бы старики потому так любят на детских площадках сидеть, что это дает им возможность "сосать" энергию из детей. Бред, разумеется. Здоровые детишки, конечно, энергетически избыточны... Стоп! Мы-то с Юлькой "сливаемся" и энергию из окружающей среды как-то черпаем, если я все правильно понимаю. А если и правда? То есть, не кусок жизни себе "пересадить", а использовать другого человека в качестве дополнительного источника энергии... Постоянно держать его около себя и высасывать...".
   - Юль! Это же медленное убийство! По капле жизнь из человека тянуть...
   - А в погребе гноить, не медленное убийство? Или не ты сейчас говорил, что такие жить не должны? Он же людей на колья сажал, девок у родителей забирал! А что он еще творил? Думаешь, во всем вам признался?
   - Юль, ну зачем тебе это?
   - Как зачем? Представляешь, если этому научиться можно? Случись много тяжело раненых, так, что со всеми не управиться, берешь кого-нибудь из пленных поздоровее и привязываешь его рядом с тем, кто уже совсем от ран изнемог. И пусть поддерживает раненого, пока у лекаря руки до него не дойдут.
   - Все равно, как то это... нехорошо, что ли...
   - Да что ты мямлишь? Хорошо, нехорошо. Знала бы, так сама бы отвела, тебя бы не спрашивала!
   - Сама бы пошла к Нинее?
   - Ну, не хочешь, как хочешь! - Юлька рассержено фыркнула и скрылась за дверью лазарета.
   "Тьфу ты, Господи! Ну как с ней разговаривать? И пошла - ни "здрасте", ни до свидания! Другую бы... м-да. Может и правда Иону к бабке отвести? "Для отчета".
   ТАМ у Михаила был сосед по подъезду, который по выходным, целыми днями, сидел с удочкой на берегу реки Екатерингофки. Когда по пути домой ему попадался кто-то из знакомых и интересовался результатом рыбалки, любопытствующему демонстрировалась пол-литровая банка, в которой плавало нечто "ихтиологическое", зачастую, к верху брюхом. На обычный, в таких случаях вопрос:
   - Кошке несешь? - Следовал неизменный ответ, повергавший собеседника в изумление: - Жене!
   - Зачем ЭТО жене?
   - Для отчета!
   "Вот и приведу Иону "для отчета", а что Нинея с ним делать будет, и как Юлька собирается наблюдать за результатами "эксперимента", не мое дело. Свистите, сэр, главное - самому решение принимать не придется, а не "отчет" и "эксперимент". Да, вот такое я... мда-с. Но интересно же: получится у Нинеи или нет?".
  
  
   В воротах Нинеиной усадьбы Мишку встретил старший внук волхвы Глеб.
   - Здравствуй, Глеб! Бабуля дома? Я ей подарок привел. - Мишка кивнул на Иону, которого тянул на веревке позади Зверя.
   - Здравствуй, Мишаня! Сейчас позову! - отозвался Глеб и вприпрыжку побежал к крыльцу.
   "Ну, вот: никакой телепатии - просто побежал позвать".
   - Боярич, не губи! - заныл Иона. - Не отдавай колдунье. Ты же отпустить обещал!
   - А ты сказал, что возвращаться не можешь, потому что смерть лютая тебя ждет. - Парировал Мишка, спешиваясь. - Вспомни лучше, сколько ты сам душ невинных загубил.
   - Так не свей же волей, боярич...
   - Ну, и сюда ты тоже не своей волей!
   - Здравствуй, Мишаня, - раздался с крыльца голос Нинеи - никак ты за болото ходил? С добычей тебя!
   - Здрава будь, светлая боярыня! - На глазах у Ионы, Мишка, на всякий случай, решил соблюдать политес. - Благодарствую на добром слове, но добыча не моя - Стерва с сыном, хотя ходили они по моему приказу.
   - Значит, обещание свое исполняешь? Хвалю, воевода, хвалю. А ко мне его зачем приволок? Сам с допросом не управился?
   - Нет, светлая боярыня, управился, узнал все, что у него узнать можно было. А привел в подарок. Помнишь, ты как-то сетовала, что чуть у нищего суму не отняла? - Мишка сделал паузу, ожидая реакции Нинеи на напоминание о встрече с отцом Михаилом.
   - Как не помнить? Помню. - Нинея построжела лицом. - Ну и что?
   - Этот - Мишка кивнул на Иону - молодой, здоровый, а дел таких натворил, что любая казнь ему мала будет. Прими, Гредислава Всеславна, не побрезгуй.
   Мишка потянул за веревку, собираясь подвести Иону к крыльцу, но то уперся, с ужасом глядя на Нинею и, кажется, даже постукивая от страха зубами. Нинея, слегка приподняв левую бровь, с интересом оглядела "подарок" с ног до головы, потом спустилась с крыльца и подошла вплотную к Ионе. Пленник зажмурился и втянул голову в плечи, словно ожидая смертельного удара.
   - Ну, ну, что ж ты так боишься-то? - заговорила Нинея таким голосом, как будто успокаивала домашнюю скотину. - Глаза-то открой.
   Иона продолжал стоять зажмурившись. Нинея взяла его большим и указательным пальцем за щеки, сдавила так, что губы сложились "дудочкой" и властным голосом приказала:
   - Глаза! Открой!
   Иона приподнял веки, встретился взглядом с Нинеей и... перестал трястись, расслабился, выражение его лица стало тупым. Вернее сказать, с лица Ионы исчезло всякое выражение вообще. Нинея, деловито и не торопясь принялась осматривать "подарок", как коня на ярмарке. Повернула туда-сюда голову Ионы, потянув за бороду, заставила открыть рот, помяла мышцы, потом, не стесняясь ни Мишки, ни крутящегося рядом Глеба, пощупала в паху. Последнюю манипуляцию, как показалось, Нинея проделывала долго и с удовольствием.
   "Блин, она что, трахаться с ним собирается? Богемская графиня, едрена вошь, да за одну эту сцену... э-э, не знаю, что, но... туды твою вперекрест и ржавый швартов родне по женской линии... обалдеть!".
   Нинея довольно хмыкнула и, тоном мурлыкающей пантеры пропела:
   - Благодарствую, Мишаня, знатный ты мне подарок преподнес, не знаю, чем и отдариваться буду.
   - Кхе! Н-н... на здоровье, баба Нинея. - Мишка потеребил поводья Зверя и откашлялся. - Не надо ничего, я так... из уважения...
   - Нет, Мишаня, такие подарки без ответа оставлять нельзя, ты меня не позорь.
   - Тогда... тогда, как всегда, баба Нинея, мудростью одари.
   - Мудрости, значит, хочешь... Ну, пойдем в дом, поговорим. Глеб, коня прими, а этого, - Нинея качнула головой в сторону тупо пялящегося перед собой Ионы - сам знаешь, куда. Пойдем, Мишаня.
   Войдя в дом, Нинея распорядилась:
   - Неждан, Снежана, помогите Глебу баньку приготовить, помыть, кое-кого, надо будет. - При последних словах волхва улыбнулась, и Мишка готов был поклясться, что улыбка ее была, как принято выражаться, сладострастной. - Садись, Мишаня, кваску с дороги испей.
   "Ну, попал ты, Иона. А и не жалко - ты никого не жалел, теперь сам попробуй. Однако, сэр, настроение у вдовствующей графини, сейчас, надо понимать, самое, что ни наесть, романтическое. Не напомнить ли ей о старом обещании? Срок, правда еще не пришел, но вдруг получится?".
   - Баба Нинея, помнишь, ты как-то говорила, что есть способ Юльку... то есть, Людмилу, удержать, чтобы она не ушла... как бы это сказать...
   - Помню, Мишаня, помню. - Нинея уж и совсем разулыбалась. - Почуял бабкино настроение, негодник этакий? Почуял, я вижу. Эх, был бы ты девкой... А способ простой, никакого секрета тут нет. Влюби ее в себя! Мы, бабы, ради любви... Влюби, одним словом, да так, чтобы она про все забыла. Сможешь?
   - Не знаю... она, кроме лекарских дел и думать-то ни о чем не может.
   - Ничего, скоро сможет, да и подумывает уже. По-детски, глупо, но подумывает - время пришло. И не думай, что если она лекарка, то смотрит на все это иначе, нет, женское в ней все равно свое берет. Разочарован? Думал, что я тебе зелье приворотное дам или заклятью научу?
   - Нет, про заклятья она и сама все знает, этим ее не возьмешь, а зелья я и сам у тебя не взял бы.
   - Тогда, почему недоволен?
   - Как-то, у тебя, баба Нинея, получается... вроде, как собаку приручить. И еще одно... не знаю, как сказать. Понимаешь, лекарское дело для Людмилы - сама жизнь. Если я даже и смогу... Вот, ты намекнула, что бабы, ради любви, чуть ли не на все готовы...
   - Не чуть ли, а на все! - поправила Нинея.
   - Но, ведь, и проклинают потом... любовь эту.
   - Бывает. - Волхва согласно кивнула. - И частенько бывает. Но потом.
   - А я не хочу, чтобы Юлька... чтобы Людмила прокляла. Вдруг она дара лекарского лишится? Что ж ей, головой в прорубь?
   - Влюбился - тоном врачебного диагноза произнесла Нинея. - Это ты зря - намаешься.
   - Уже маюсь, баба Нинея. - Мишка совершенно искренне вздохнул. - Вроде и не красавица, характер вздорный, а присушила. Не поверишь, лавочку возле лазарета поставил, каждый день там сижу.
   - Пропал, добрый молодец! - Нинея, продолжая улыбаться, сочувствующе вздохнула. - Ничего-то ты с ней теперь не сделаешь - ни влюбить в себя не сможешь, ни характер мужской показать, ни пристрожить соплячку...
   - Ее пристрожишь... да и характер показывать... Бесполезно, Баба Нинея, у нас же мысли общими делаются, когда "сливаемся"...
   - Что?!! - Улыбку с лица Нинеи, как ветром сдуло. - Вы что натворили, паршивцы?! Я же предупреждала: есть грань, за которую простым смертным ходить нельзя! Допрыгался? Как козла тебя теперь на веревочке водить будут! Радуйся, что пока она сама еще дите, мало что понимает. А потом порадуешься, когда она уйдет, неведомо куда, иначе рабом ее станешь, хуже раба! Будешь сапог лизать, которым тебя в морду бить станут, и даже утираться не захочешь, лишь бы еще раз лизнуть!
   - Почему? Ты о чем, баба Нинея?
   - Да что ж такое-то? - Нинея возмущенно всплеснула руками. - Сами голову в петлю суют, а потом еще и удивляются! Лечили вместе? Силу она в тебя вливала?
   - Да было... и без лечения тоже, просто так... сливались. А что?
   - И он еще спрашивает! Радость от этого чувствовал? Еще и еще того же желал? Готов просить ее, чтобы опять это повторить?
   - Радость чувствовал, а больше ничего такого не было.
   - Ну, твое счастье. И запомни: если хочешь и впредь самому себе хозяином оставаться, ни разу, ни под каким видом, этого не повторять! Радуйся, что Людмила сама еще ничего не поняла. Она лекарским духом одержима, как только догадается, что тебя этим к себе намертво привязать можно, сразу же так и сделает. Не потому, что зла тебе желает, а потому, что лечить - для нее единственная радость на свете, все остальное ей заменяющая. Соберется уходить и тебя с собой заберет - не как человека, не как мужа, а как снасть лечебную. А ты, слюни до пупа развесишь и потащишься за ней, хоть на край света, хоть за край.
   - Ну уж нет! Никуда я не потащусь и никакие сапоги лизать не буду! - ощетинился Мишка. - Я сильнее ее, когда мы сливаемся вместе, я управляю, она со мной бороться не может!
   - Это ты сейчас сильнее, пока Людмила еще сама своей силы не понимает. И не спорь! - Нинея пристукнула костяшками пальцев по столу. - Не родился еще муж, способный в таком деле женщину перебороть, хоть бы и девку сопливую. Переломит тебя, как соломинку, даже и сама не заметит!
   "Это что же, на ментальный контакт можно, как на наркотик "подсесть"? И Юлька будет меня, как наркошу на коротком поводке держать? Не верю! Пусть я необъективен, пусть втюрился в девчонку (в моем-то возрасте?), пусть Юлька "сдвинута" на медицине, пусть... да, что угодно! Не верю, и все тут! Не может она так поступить! Нинея могла бы, возможно и творила нечто подобное, а Юлька - нет. Не такая она, не так ее Настена воспитала. И Макошь - не Велес, Макошь такого не позволит!
   Господи, а это-то откуда? Еще не хватало язычником заделаться. А, в общем-то, все правильно - поклонение одному из персонажей языческого пантеона детерминирует, соответствующим образом, нравственные императивы. Если я правильно понимаю разницу между Велесом и Макошью, Нинее разрешено то, что напрочь запрещено Настене и Юльке. И что же, Нинея этого не понимает? Судит по себе?".
   - Не боится! - констатировала вслух Нинея. - Все понял, паршивец, и не боится! Да что ж это за дети такие пошли? Оружие, силы ведовские, лезут туда, куда и умудренному старцу заказано, и хоть бы что! Или не поверил мне, Мишаня?
   - Ну почему? Поверил. Только, знаешь, баба Нинея, - Мишка на секунду задумался, пытаясь сформулировать свою мысль - я, в последнее время, как-то перестал понимать: чего надо бояться, а чего не надо.
   - Врешь! - уверенно заявила волхва. - Тот, кто не понимает, чего надо бояться - боится всего, ты же, наоборот, ничего не страшишься. А слыхал ли ты Мишаня такую мудрость: "Ничего не боятся только полные дураки"? От незнания твое бесстрашие, от молодости и глупости!
   "Угу, точно подмечено, особенно несчет молодости".
   - Ну, ты, баба Нинея, и сказанула! Да со времен Ад... Одинца и Девы, дня не проходило, чтобы кто-нибудь из стариков не проворчал: "Ох уж эта нынешняя молодежь!". И про тебя так когда-то говорили, и я когда-нибудь буду так бурчать.
   - Ну что с тобой поделаешь? - Было заметно, что Нинея хочет выглядеть сердито, но не может сдержать улыбку. - Иногда гляну на тебя, и покажется, что с ровесником разговариваю.
   - Гляди, боярыня, вот возьму и посватаюсь!
   - Ой! - Нинея в притворном ужасе прижала ладони к щекам. - Да Красава, как узнает, мне все глаза выцарапает!
   - Неужто так грозна?
   - Еще как грозна! Так, бывает, осерчает, так сердцем разгорится, что... пока веник об нее не обломаешь, и не успокоится.
   - Да-а, Нинея Всеславна, не та нынче молодежь пошла, не та. - Мишка сделал постное лицо и сложил руки на выпяченном животе. - Мы со старшими почтительнее были.
   - И не говори, Михайла Фролыч! - Нинея покивала головой и преувеличенно горестно вздохнула. - Разве ж в наше время такое дозволялось?
   - Истинно сказываешь, матушка, истинно! - подхватил Мишка. - Вот, как сейчас помню, две тысячи лет назад... э-э о чем это я? А! Про молодежь! Ты знаешь, Нинеюшка, девки теперь такие бедовые пошли, ну прямо огонь!
   - Ага! Тебе бы только девки! Все вы, кобели, одинаковые, только об одном и думаете!
   Первым не выдержал и улыбнулся Мишка, вслед за ним засмеялась Нинея.
   - Давненько я так приятно не беседовала! Ты, соседушка, почаще заглядывай, еще поболтаем, я тебе медку стоялого чарочку поднесу. Больно уж ты мудр, да велеречив, просто сердце радуется.
   - Благодарствую, Нинея Всеславна, всенепременно загляну намедни ... опять же медок...
   Нинея, продолжая посмеиваться поднялась с лавки и направилась за занавеску.
   - Погоди, Мишаня, я сейчас.
   - Уж не за медком ли собралась, соседушка?
   - Сиди уж. - В тоне волхвы не осталось и намека на недавнее веселье. - Не медок тебе нужен.
   Мишке показалось, что за занавеской открылась и закрылась дверь, и он только сейчас задумался, что нигде, кроме этой горницы, в доме Нинеи не бывал. А дом был большим, в нем, наверняка, было еще несколько помещений. Преодолевая любопытство, так и тянувшее заглянуть за занавеску, Мишка налил себе квасу и принялся терпеливо ожидать возвращения волхвы.
   Отсутствовала Нинея довольно долго, но вернулась с довольным видом, у Мишки возникло ощущение, что она искала какую-то вещь, про которую неожиданно вспомнила во время их разговора. Предположение его тут же и подтвердилось - старуха развернула тряпицу и на ладони у нее оказалась маленькая бронзовая статуэтка - поднявшийся на дыбы матерый медведь. Чеканка была настолько искусной, что у небольшой - размером с кулак взрослого мужчины - фигурки, были отчетливо видны зубы, когти и завитки шерсти.
   "Опаньки! Такой же, как лис, которого мне Илья подарил. Одна рука, чувствуется!".
   - Смотри, Мишаня, этот зверь самим Велесом отмечен. Он от многих бед защитить может, и если ты почувствуешь, что Людмила тебя под себя подминать начинает...
   - Баба Нинея, у меня такой же есть!
   - Что? Что ты сказал?
   - У меня такой же зверь есть, вернее так же сделанный, только не медведь, а лис. - Мишка вытащил из малого подсумка фигурку и поставил ее на стол. - Смотри: наверно один мастер делал, очень уж похоже.
   - Так что ж ты раньше-то?.. - Нинея, кажется, была не на шутку взволнована. - Светлые боги! Восьмой зверь! Лис, и пришел к Лису... Даже не верится. Откуда у тебя?
   - Илья подарил.
   - А у него откуда?
   - В Куньем городище нашел, на капище.
   - Вот змей подколодный! И молчал, паскуда!
   - Так я же не знал...
   - Да не про тебя я! - Досадливо прервала Нинея. - Про волхва куньевского. Молчал дурак, ни себе ни людям. Правильно мы его тогда под лед спровадили.
   "Ага! Значит, все-таки, "мы", а не Красава! Ладно, это потом, сейчас внимательно слушать бабку".
   Нинея, как назло, замолкла, уставившись на фигурку лиса и, едва заметно, шевеля губами. То ли молилась, то ли разговаривала с бронзовым зверем. Мишка деликатно помолчал, но когда губы волхвы перестали шевелиться, и она о чем-то задумалась, решил напомнить о себе:
   - Очень уж работа похожая, как будто один мастер делал.
   - Не мастер их делал, вернее, мастер, но руками его водил сам Велес! Повезло тебе Мишаня, в который раз уже повторяю: любят тебя светлые боги славянские, а паче всех Велес - скотий бог, дарующий достаток и благополучие в жизни.
   "Ну, это понятно: божество, сохранившееся еще со времен кочевничества. Для кочевника главное богатство - скот, от него и достаток, и благополучие. Жизнь давно изменилась, а старый бог живет".
   - Всего было сделано двенадцать зверей. - Продолжала Нинея - Я видела трех: тура, лося и медведя. Слыхала еще про четырех: сокола, волка пардуса(1), и коня. Про остальных знаю, что они есть, вернее были, но, что это за звери и где они находятся, не ведала. А тут Лис! Восьмой!
  
   # #1 Пардус - так в древней Руси называли гепарда.
  
   - И в чем смысл?
   - Тот, кто соберет у себя всех зверей Велеса, числом двенадцать, силу невиданную обретет, сам Велес ему во всех делах помогать станет... или погубит, если сочтет, что звери достались недостойному. Но и каждый зверь в отдельности, силу большую имеет, только надо знать, как ей пользоваться. Волхв куньевский, не знал, слабый был, глупый, или недоучка. А расстаться не желал, надеялся, видать, постигнуть тайну. Дурак, даже я про своего зверя всего не знаю.
   А тебе, Мишаня, повезло - лис к Лису пришел. Когда человек своей сутью с Велесовым зверем совпадает, сила от этого только увеличивается. - Нинея сожалеющее вздохнула и принялась заворачивать статуэтку медведя в тряпицу. - Я-то, вот, с медведем не очень-то совпадаю.
   "Да, тебе бы удав Каа подошел бы. Только вряд ли славянский мастер стал бы удава изображать. Тогда, тогда... рысь, наверно".
   - Что же мне с ним делать, баба Нинея?
   - Перво-наперво, носи его всегда при себе. Положи его в кожаный мешочек и носи на груди. Только, ни в коем случае, не из лисьей кожи - обидится. Ну, или, если удобнее, то так, как сейчас. Во всякое свободное время, когда тебя никто не видит, доставай его и смотри. Запоминай каждую черточку, каждый волосок, любую подробность, чтобы при нужде ты его перед собой по своему желанию увидеть мог. Постарайся почувствовать его, понять, еще лучше будет, если ты сам себя им ощутишь. Чем прочнее вы с ним в единую суть сольетесь, тем полезнее он для тебя может оказаться.
   Помочь он тебе сможет в двух делах, вернее, это я знаю про два дела, а тебе, наверняка, что-то еще откроется. Первое дело - он тебя защитит, если кто-то тебя подчинить себе захочет, так, к примеру, как я тебе про Людмилу объясняла.
   - Или так, как ты отца Михаила тогда под себя нагибала?
   - Гм... или так, или еще как-нибудь, правильно ты понял. Так вот, когда кто-то попытается твоей волей овладеть, выпусти на него лиса! Просто представь себе, что лис прямо из тебя выскакивает и в горло твоему недругу вцепляется. Сразу отпустит, а может быть, ты и сам научишься других своей воле подчинять. Не знаю, это зависит от того, насколько вы с ним единой сутью сделаетесь.
   Второе дело проще, но тоже очень полезное. Приучись каждый вечер, перед сном, с ним разговаривать. Если тебя заботит что-то, если чего-то опасаешься, или еще неприятность какая-то случилась, рассказывай ему. Держи перед собой, смотри ему в глаза и рассказывай. Только обязательно словами, а не мысленно. Хоть едва слышным шепотом, но словами.
   Ответа не жди, он говорить не умеет... со мной, вот, никогда не говорил. Но мысль полезную подскажет, может не сразу, может через день или два, но мысль, как бы сама, тебе в голову придет. Радостью тоже не забудь поделиться - ему приятно будет. А еще лучше, рассказывай ему по вечерам обо всем, что за день произошло, какие мысли у тебя были, что порадовало, что огорчило, в общем, все. И убедишься: начнет он тебе дельные мысли в голову подкидывать, обязательно!
   "Вторая функция понятна - словесное описание проблемы, если и не порождает решения, то эмоциональное напряжение снимает весьма эффективно, не даром же люди так ценят возможность выговориться. Впрочем, и нахождению правильного решения, это тоже очень способствует. Кроме того, "прокрутка" событий прошедшего дня благотворно влияет на память и, зачастую, выявляет некоторые детали, ускользнувшие от внимания. Слов нет, очень полезную штуку мне волхва присоветовала, а для человека, не знающего о существовании границы между реальностью и виртуальностью, это все и вообще чудом может показаться. Чудом, совершенным "Зверем Велеса".
   С первой же функцией - не очень понятно. Возможно, это способ блокировки гипнотического воздействия или еще чего-нибудь этакого, на что местные умельцы способны. Надо будет попробовать с Юлькой".
   - Благодарствую, светлая боярыня, вот и отдарилась ты мне мудростью великой.
   - И ты, Мишаня, старуху не забывай. А если уж откроется тебе что-то, про что мне неизвестно... ты уж не таись, прошу тебя, расскажи. Может быть, разобраться помогу, а может и меня старуху, чему-то научишь.
  
   Вечером, сидя на постели, Мишка поставил на ладонь фигурку лиса и всмотрелся в его мордочку.
   - Ну-с, здравствуйте, мистер Фокс. Не возражаете, если я буду вас так называть? Нет? Прекрасно. Тогда разрешите представиться и мне: Ратников Михаил Андреевич, он же Михайла сын Фролов из рода Лисовинов, он же Бешеный Лис. Будем считать, что познакомились
   Огненный язычок свечи вдруг мигнул и затрепетал, тени на бронзовой фигурке задвигались, и Мишке показалось, что зверек ухмыльнулся и подмигнул.
   "Вот так и рождаются темные суеверия, мистер Фокс! Пардон, забыл, что надо говорить вслух".
   - Будем мы с вами, мистер Фокс заниматься психотерапией, презрев предупреждения Минздрава о вреде самолечения, а то больно уж много мне хлопот природный Лисовин доставляет - то в грех гневливости введет, то в грех чревоугодия, а грехи-то это смертные. Фома Аквинский, окончательно уточнивший их список из семи штук, правда, родится только через сто лет, но и до него перечень смертных грехов составляли. Иоанн Лествичник, например.
   Я понимаю: вы, мистер Фокс, - зверь Велеса, и на христианские грехи вам наплевать, но обязанности свои вам выполнять придется, никуда не денетесь. И нехрен ухмыляться, милейший! Польза от словесного описания проблем несомненна, и вам это хорошо известно, по крайней мере, так утверждает ученица бабы Яги боярыня Гредислава Всеславна, вдовствующая графиня Палий. Скажу больше: не менее полезно излагать свои мысли на бумаге. Сочувствующего слушателя, конечно, в этом случае нет, но зато подобные упражнения очень способствуют рациональному взгляду на факты, события и обстоятельства. И ежедневные отчеты тоже неплохо бы записывать, то бишь, вести дневник, но от этого воздержимся, за отсутствием бумаги и наличием опасности утечки информации.
   Короче, вам предписывается ежедневно выслушивать мои отчеты и комментарии к ним. И пусть идиоты смеются над взрослыми тетками, нежно хранящими всяких куколок и плюшевых мишек - женщины интуитивно чувствуют пользу от общения с такими собеседниками и, зачастую, при прочих равных, оказываются психически крепче и здоровее тех, кто подобным средством эмоциональной разгрузки пренебрегает.
   Приступим. Сегодня я подарил колдунье живого человека, такой вот вышел со мной казус. Человечишка, конечно, дрянь, доброго слова не заслуживает, но...
  

* * *

   "Когда ж она меня захомутала-то? Блин, даже и не заметил. Ну, баронесса Пивенская, сильна! "Ой, зачаровать тебя не могу, не поддаешься ты, Мишаня!". Нашла, однако, способ, карга старая, да еще и на блестящий предмет срабатывание своего внушения зафиксировала... или как там эта технология у специалистов называется? Помнится, Максим Леонидович сказал: "Это у них вы гипнозу не поддавались, а у меня... В этом-то я, как раз, специалист". Нинея тоже специалист, еще какой! Ну-ка, быстро, сэр Майкл, прикинули: как эта пакость на вас действует? В чем изменилось ваше поведение?
   Черт, со стороны, конечно, виднее - как вы поведение ребят только что разложили... разложили, разложили... Блин, анализ! Никакого анализа ситуации, поперся вслед за Алексеем, как баран, даже выяснить цель операции не удосужился. Вот оно! Начисто снята способность к критической оценке событий и анализу. Даже думать-то не хотелось! Хотя, один раз я, помнится, уперся и окрысился, это после того мы христиан-подпольщиков не застали. Ага! Так вы, сэр, накануне с мистером Фоксом перед сном не беседовали - устали, как ломовая лошадь.
   Тек-с, понятненько... то-то вы, сэр, как только нервишки сыграют, за эту животину хвататься начали! Успокаивает, уводит от неприятных мыслей, ничего делать неохота, ни о чем думать - отупляет, как скотину! А пела-то, зараза, как сладко: "Если уж откроется тебе, Мишаня, что-то что мне неизвестно, ты уж не таись, прошу тебя, расскажи. Может быть, разобраться помогу, а может и меня старуху, чему-то научишь". Открылась третья функция - дистанционное управление владельцем! Впрочем, не полное управление, сдерживание, лишение инициативы. А вот хрен вам, мадам Петуховская, не на того напали!
   А ну-ка, мистер Фокс, иди сюда, гроза курятников, сейчас я тебя отучу баловаться. Раз срабатывание внушения завязано на конкретный предмет, то с этим предметом работать и будем. Первобытные люди со своими божками сурово обходились, не то, что сейчас - бывало и палками лупцевали за хреновое исполнение обязанностей, а то и в огонь кидали - как говаривали, в сое время, в структурах КПСС: решали кадровый вопрос. Ну и мы не дурнее ребят из неолита... или мезолита? А, не важно, главное - способ апробирован веками!".
   Мишка ухватил левой рукой лиса поперек туловища, словно не давая тому сбежать, а правой вытащил засапожник и сжавшись, будто бил не по бронзе, а по собственным пальцам, рубанул лезвием по загривку "зверя Велеса". В глазах полыхнуло и, Мишка готов был поклясться, что бронзовый лис издал крик боли. И отпустило! Ощущение было таким, как после утреннего умывания холодной водой - откуда-то пришла бодрость, ясность мысли, даже мурашки по коже побежали. Мишка огляделся и наткнулся взглядом на расширенные, кажется, в ужасе, глаза Матвея.
   - Минь... ты это... Минь... ты что сделал?
   Мишка подкинул на ладони статуэтку, с отчетливой зарубкой на загривке и, прямо-таки с наслаждением выпуская наружу фамильную лисовиновскую ярость, прошипел злющим голосом:
   - Властвовать надо мной захотел, паскуда! Я те покажу, как надо мной властвовать... я вам всем, бл...м, покажу, как властвовать!
   Если раньше Мишка убирал лиса в подсумок бережно, то сейчас, ухватив фигурку за хвост, грубо сунул ее головой вниз, закрыл подсумок и зло прихлопнул его кулаком к боку.
   - Чего встали? - раздался рядом окрик Дмитрия. - Минька, Матвей, чего у вас тут?
   - Минька... вылечился. - Растеряно произнес Матвей. - Не знаю, от чего, но вылечился!
   - Ты ребенку руку посмотрел? - рявкнул Мишка.
   - Так... слышишь же - не плачет...
   - Я не спрашиваю: плачет или не плачет! Я спрашиваю: ты посмотрел? - Мишка уже не шипел, а рычал. - Отвечать, когда тебе старш... боярич Лисовин вопрос задает!
   - И правда вылечился. - Не менее растерянно, чем Матвей, протянул Дмитрий.
  
   Дорога приближалась к концу, до хутора оставалось уже около версты. Мишка мотался вслед за Дмитрием от головы колонны к хвосту и обратно, вместе со всеми преодолевал на рысях затененные участки дороги, ловил на себе любопытные взгляды урядников (то ли "излечение" проявилось как-то во внешности, то ли Дмитрий рассказал), а сам, раз за разом, прокручивал в уме события похода за болото, пытаясь понять: что же происходило на самом деле, и что послужило причиной действий Алексея и деда.
   Все было как-то "не так". Алексей - не тот человек, чтобы не выполнить прямой приказ сотника, дед никогда и ничего не делал "просто так", и во время разжалования Мишки, хотя и был зол по-настоящему, но некая наигранность в его поведении все же улавливалась. Ратники, что ратнинские, что погостные, как-то уж очень подчеркнуто пренебрежительно относились к отрокам Младшей стражи, хотя в их словах и поведении несколько раз проскользнула смесь удивления и одобрения - "хорошо вас учат". Ну ладно бы ратнинские - у них, вроде бы, были причины относиться к "Мишкиным щенкам" настороженно, но погостные-то вообще видели Младшую стражу впервые в жизни, да и не слыхали о ней, наверняка!
   "Каша какая-то, и позвольте вам заметить, сэр Майкл, и кашка эта "с душком-с". Не находите ли вы, что весьма неаппетитные детали погрузки рыбы и вашей борьбы "в партере" с беглецом, в свете последних событий обретают некий символизм? А если так, то следуя традиционной логике, на сцену обязан выйти некто "весь в белом", если уж все вокруг, пардон, в фекалиях. И не окажется ли в этой роли пресловутый Журавль? Вот номер-то будет!
   Ну уж нет! Журавлевский Штирлиц в Ратном - это уже паранойя. Кончайте-ка, сэр, гадать на кофейной гуще, и займитесь анализом фактов, которые не вызывают сомнения, а домысливать что-то, можно по ходу дела, если для этого будут основания. Итак, цель похода. Если верить Алексею, а оснований не верить... мда-с, ну, будем считать, что он не соврал. Итак, цель похода - выманить Журавля на себя, подкинув ему дезу о нашей малочисленности, и навешать по сусалам, пользуясь эффектом внезапности и возможностью выбора времени и места для столкновения. Не знаю, нашел бы в этом плане изъяны профессиональный военный, но вы, сэр Майкл, не находите. Правда, не ясно, что должно последовать потом - то ли захват земель Журавля, то ли... а что еще может быть? Возможно, боярин Федор для того здесь и присутствует, чтобы в традиционном стиле Рюриковичей "примучить" и обложить данью "бесхозного" боярина? Ладно, это будет потом, а пока ограничимся рассмотрением того, что уже произошло.
   Как осуществлялся вышеупомянутый план? Сейчас уже понятно, что в соответствии с ним Младшей страже доверялось только захватить хутор, а острогом должны были заниматься взрослые ратники. То есть, мальчишкам давали возможность самостоятельно совершить небольшой поход с форсированием водной преграды и захватить легкую добычу. Ничего странного или необычного - хищники детенышей так и натаскивают, и нет никаких оснований делать исключение для "Михайловых щенков".
   Однако концовка первого этапа плана ознаменовалась сразу несколькими сюрпризами. Первый сюрприз - добыча оказалась вовсе не такой уж и легкой. Четверо убитых и четверо раненых, а могло все и вообще закончится хреново. Сюрприз второй - мистер Алекс "совместил приятное с полезным" и попытался выполнить заявку леди Анны на ликвидацию Первака. Сюрприз третий - вы, сэр, стараниями Нинеи, оказались, скажем так, ограниченно дееспособным - "тормозить" будущего отчима начали только сутки спустя. Сюрприз четвертый - Младшая стража показала себя далеко не лучшим образом. Хотя это, пожалуй, и не сюрприз - сопляки, первый бой... это Роська может считать захват хутора победой, а вы-то, сэр, понимаете "что почем", да и Дмитрий, прирожденный военный, черт побери, тоже оценил все достаточно реалистично.
   Выводы? Их два и оба не радостные. Во-первых, к основному субъекту управления - лорду Корнею - "присоседился" еще один - леди Анна. Ох и взгреет дед, если узнает! И правильно сделает, между прочим! Был у вас, сэр, ТАМ один знакомый, который переводил французское выражение "шерше ля фам", как "все зло - от баб". Три трупа из четырех - не только результат нарушения инструкций отроками Первака, но и следствие вмешательства матери.
   А второй вывод - Алексея "понесло" еще там, на болоте. Обнаружив, что хутор представляет вовсе не такую легкую добычу, какую готовили для натаскивания "Михайловых щенков", он обязан был оповестить деда, а не лезть с полусотней необстрелянных новобранцев на три десятка взрослых вооруженных мужиков, пусть даже и нетрезвых.
   Иными словами, план лорда Корнея "посыпался" еще в самом начале из-за вмешательства леди Анны и неадекватности поведения мистера Алекса. Вот с этой-то неадекватностью надо бы и разобраться. Что-то же вам, сэр, во время конфликта на следующий день, после захвата хутора, поведение мистера Алекса напомнило... была какая-то мысль... Да! Еще сравнение возникло "как будто тумблером переключили" - то озлился, даже руки распускать собрался, и вдруг мгновенно успокоился, расслабился, заговорил доброжелательно. Переключили... переключили... ну, конечно же! Красава "перезагрузилась без сохранения файлов", когда вы ей "неудобный" вопрос задали! И детишки у Нинеи, когда надо шумят, когда не надо - неестественно тихие, для своего возраста. Тоже, как бы "переключаются".
   Что ж выходит? Нинея и Мистера Алекса запрограммировала? А не слишком ли, сэр Майкл? Договорились же: никакой мистики, чудесного нет - есть непознанное. А никаких чудес и не было! Нинее даже никого особо отклонять "с пути истинного" не требовалось. Вас, сэр, достали проблемы - голова пухла, в тайне мечтали об отпуске. Извольте - через вашего бронзового тезку вам устроили "отдохновение", а мистер Алекс, ежу понятно, мечтает о собственных землях, холопах и... ну, зазорно ему в примаки идти и все тут. И ему, "милости просим" - чуточку горячности в осуществлении его намерений придали, да тормоза слегка отпустили. И он не заметил? А вы, сэр, заметили? Да, заметили, но только тогда, когда лорд Корней к вам "шоковую терапию" применил, а Дмитрий носом в игрушку ткнул. К тому же - вспомните о границе между "реалом" и "виртуалом" - вы-то знали, чего можно опасаться, а он-то нет!
   Кстати, о лорде Корнее. Субъектов управления, оказывается, не два, а три! И Корней оказался не основным, но сам об этом не подозревает. Рулит же Нинея... нет, этой бабой невозможно не восхищаться, хотя так и тянет зарезать! Корней отдает приказ, Нинея вносит коррективы в поведение исполнителей, ну и леди Анна еще, локально, но встревает. Да какой, самый расчудесный план при таких условиях будет нормально реализоваться? Тут и без стражников на хуторе все наперекосяк пойдет... Стоп! А что, собственно наперекосяк пошло? Хутор взяли, острог взяли, гонцов к Журавлю отпустили. Г-м, все так и должно было идти... А если кто-то наблюдал за сценой вашего, сэр, разжалования, так и еще лучше - пацаны насамовольничали, приехал взрослый и всех вздрючил. Журавлю плевок в харю - мальчишки хулиганят! Да, светлая боярыня Гредислава Всеславна, снимаю шляпу! Так тонко сработать - одного "притормозить", другого "пришпорить", и полная гарантия, что не передумаем, назад не повернем, Журавля раздразним. Значит, ей надо было непременно стравить ратнинскую сотню и Журавля? Почему именно сейчас - не раньше и не позже?
   Нет, об этом потом, не горит. Лорд Корней... как все выглядело с его точки зрения? Паршиво, надо сказать выглядело. Во-первых, тот объект, который считался безопасным, оказался опасным, а тот, который планировали захватывать взрослыми ратниками, для мальчишек оказался проще, чем хутор - все с точностью до наоборот. Во-вторых, мистер Алекс, не известив начальство, кинул молокососов на взрослых мужиков, а потом нарушил прямой и недвусмысленный приказ. В-третьих, внучок - "чудо-ребенок, мудрец-книжник, не стесняющийся поучать старших - словно мозги дома забыл, пошел на поводу у "закусившего удила" мистера Алекса, а потом, как монашка в борделе глазками лупал: "Я не знал".
   Уж кто-кто, а лорд Корней не мог не почуять, что процесс выходит из-под контроля, а главные фигуранты творят "типичное не то", и просто "выключил их из игры", так сказать, во избежание дальнейших сюрпризов. И правильно сделал! А переживания внучка в таком раскладе лорду Корнею до... дверцы в каморке папы Карло - война есть война, пусть и уездного масштаба. С Нинеей же...".
   - Рысью... вперед!
   Команда Дмитрия сбила с мысли и Мишка, ругнувшись про себя, послал Зверя вперед, на преодоление очередного участка почти полной темноты. Телеги с детишками почти сразу же стали отставать - упряжные лошади уже подустали, а участок затененной деревьями дороги, как назло, оказался длинным, да еще и с небольшим поворотом, так что, освещенное луной место не светилось прямо впереди, а лишь просвечивало между стволами деревьев. Выехав из тени, Мишка и Дмитрий придержали коней и обернулись назад, дожидаясь появления телег.
   Зверь вдруг повел ушами и тревожно фыркнул. Мишка чутью своего коня доверял и подвел Зверя вплотную к коню Дмитрия, чтобы предупредить нового старшину: что-то не так. Это и спасло мишкиного четвероногого друга - на правую обочину из лесной темноты выдвинулись, словно привидения, белые фигуры, взмахнули руками и в отроков, вернее в их коней полетели какие-то странные, короткие копья. Конь под Дмитрием болезненно взвизгнул и поднялся на дыбы, из его шеи торчало древко.
   "Рыбаки, острогами бьют в коней - доспех им не пробить! Ребята сейчас все разом выстрелят и..."
   Мишка поднялся на стременах и заорал:
   - Береги выстрел!!!
   Поздно! Рыбаки, метнув остроги, тут же прянули назад в темноту и отшатнулись за древесные стволы, отроки разом разрядили самострелы, но большинство болтов ушли в пустоту - из леса донесся всего один вскрик. На дороге началась сущая неразбериха - кого-то сбросили раненые кони, кто-то соскочил на землю сам, чтобы перезарядить самострел, несколько отроков, сумевших справиться с управлением ранеными или напуганными животными, повинуясь команде Артемия: "В кистени!!!", развернулись к правой обочине. Сзади, оттуда, где находился десяток Тихона, тоже доносились крики, конское ржание и, почему-то, собачий визг.
   Мишка попытался ухватить за повод брыкающегося коня Дмитрия, но тот, снова взвившись на дыбы, попятился назад. Мишка развернулся в седле, и в поле его зрения попала первая телега, уже выехавшая из тени деревьев. Человек в грязной рубахе из беленого полотна - один из сбежавших острожан - ухватил лошадь под уздцы и заставил ее повернуть телегу к левой обочине - туда, куда никто из отроков сейчас не смотрел. Женщина, сидевшая в телеге навалилась сзади на возницу, почти скрыв его своим дородным телом, и сложила отрока пополам, прижав ему голову к коленям. Лошадь дернула телегу и оба - отрок и баба - вывалились на землю, прямо под переднее колесо. Острожанин с силой рванул лошадь под уздцы, и телега, чуть не опрокинувшись, переехала через тела женщины и мальчишки.
   Щелкнул мишкин самострел, и острожанин, громко ахнув, свалился под ноги лошади, та испугано прянула в сторону, но заднее колесо телеги, упершись в тела отрока и бабы, не дало ей двинуться дальше. Мишка выпростал из-за пояса кистень, собираясь пустить Зверя вдоль колонны - около других телег тоже мелькали белые силуэты, но что-то зацепило его за плечо и рвануло вниз. Не став сопротивляться, Мишка, изобразив цирковой номер, свесился со спины Зверя вниз головой, и крюк багра, которым зацепил его острожанин, соскочил. Мужик попытался зацепить его снова, теперь уже за лицо, но не ожидая, что отрок сумеет быстро подтянуться назад, промахнулся, шагнул вперед и подставился под удар кистеня.
   Мишка взмахнул оружием, но противник оказался непрост - выставил поперек удара багор и гирька, совершив пару оборотов, намотала ремень на древко. Острожанин рванул багор на себя и выдрал-таки отрока из седла, правда и сам получил при этом удар краем щита по пальцам правой руки. Упал Мишка очень неудачно, вообще-то он и вовсе должен был "встать на голову", но петля намотавшегося на багор кистеня не соскользнула с кисти руки, а развернула его уже в воздухе и он упал на левый бок, придавив телом щит. Положение хуже не придумаешь - левую руку не вытащить из локтевого ремня щита, а правая вздернута запутавшимся кистенем вверх.
   Мишка попытался ударить острожанина ногой в колено, однако тот успел отдернуть ногу, потом, видимо забыв, что бос, сам пнул Мишку в бок и рявкнул от боли ободрав ступню о кольчугу. Мишка попробовал скинуть с руки ременную петлю, не вышло - та зацепилась за латную рукавицу, а острожанин быстро запустил руку за спину, вытащил из-за пояса топор и замахнулся для удара.
   "Все... а как же еще сорок лет..."
   Самострельный болт с хрустом вошел под левую скулу острожанина и вышел из правой щеки, мужик замер с поднятой рукой, выпустил из пальцев топор и, выкашляв прямо на Мишку кровавые брызги вперемешку с обломками зубов, рухнул, придавив телом древко багра вместе с запутавшимся ремнем кистеня.
   Несколько мгновений Мишка лежал неподвижно, не веря в спасение, потом заворочался, пытаясь освободить руки. Перекатился, высвободил левую руку, поднялся на четвереньки, попробовал вытащить багор из-под тела острожанина, не вышло, плюнул и вытянул левой рукой кинжал, чтобы обрезать ремень. Не успел - кто-то сильно толкнул его и Мишка завалился на тело острожанина, а тот вдруг зашевелился и застонал. Толкнул, как тут же выяснилось, еще один острожанин, который пятясь от кого-то отбивался.
   - М-мать!!! Да сколько ж вас?!!
   Мишка поднялся на колени - дальше не пустил держащий за руку ремень - и дважды, с остервенелым рычанием, ударил пятящегося мужика кинжалом в спину. Раны получились неглубокие, но острожанин выгнулся назад, еще попятился и, запнувшись о тело предыдущего мишкиного противника, упал. За ним обнаружился еще один мужик в рубахе, но почему-то с мечом в руке. Мишка уже окончательно перестал что-нибудь понимать и просто метнул в него кинжал. Меч, четко выверенным движением, перехватил мишкино оружие в полете и сшиб его на землю. Тут же раздался голос:
   - Совсем очумел? Чего на своих-то?
   Голос принадлежал Ефрему - ратнику из десятка Игната. Понять, откуда здесь десяток Игната, и почему Ефрем без доспеха, стало для Мишки уж и вовсе непосильной задачей, он расслабленно опустился на пятки, не обращая внимания на корчащиеся рядом с ним окровавленные тела.
   - Эй, парень, ты цел? - Ефрем, было, наклонился к Мишке, потом отвлекся и двумя короткими ударами меча добил острожан. - Слышишь меня? Встать можешь?
   - Могу... - Мишка подергал правой рукой. - Дядька Ефрем, помоги кистень вытащить - придавило.
   - Придавило его... - Ефрем сдвинул покойника, дернул за ремень кистеня и вытащил из-под тела багор. - Э-э, вояка! На детскую уловку попался, кто же кистенем поперек палки бьет? Но не растерялся, молодец, будь ты ратником, двоих на тебя засчитали бы, я бы подтвердил... нет, одного, но все равно молодец. Давай-ка, поднимайся, все уже - ни один не ушел.
   Мишка утвердился на ногах, проводил глазами потерявшего к нему интерес Ефрема и зацепился взглядом за ратников, извлекающих из-под телеги тела женщины и отрока. Отроком оказался Зосима, он был без сознания, но сжимал в правой руке засапожник, а женщина мертва - весь правый бок ее был залит кровью, а одежда висела клочьями, видимо Зосима, даже придавленный многопудовым телом, умудрился несколько раз всадить в бабу клинок. Один из ратников плеснул отроку в лицо из фляги, Зосима со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы и засучил ногами.
   - Тихо, тихо, парень, все уже, все, глаза-то открой, открой глаза, говорю! Не может опомниться... как его не раздавило-то? Под такой-то бабищей, да еще колесом наехало. Плесни-ка еще... нет, надо отлежаться дать... ну-ка, взяли!
   Мишка подобрал кинжал, щит, самострел, оправил на себе доспех и амуницию и принялся искать, чем подвязать подметку сапога, отвалившуюся уже почти до середины ступни - почему-то казалось, что это сейчас самое важное.
   Из лесной темноты вдруг выдвинулся человеческий силуэт, Мишка дернул с плеча самострел, но это оказался Варлам - сильно хромающий и держащий в руках седло. Подойдя к телеге, он бухнул свою ношу на задок и затоптался рядом, явно не зная, что делать дальше, на Зосиму, которого уводили под руки он даже не взглянул, может быть не узнал со спины, зато Мишку опознал сразу.
   - Меня конь в лес унес... - как-то неуверенно произнес Варлам, видимо здорово перепугался в ночном лесу, потом спохватился, что оправдывается перед подчиненным и заорал: - Ты где был? Мы тут воюем...
   - Заткнись, урод!
   Мишка, сам от себя того не ожидая - только что был весь, как ватный - подскочил к Варламу и, рванув его за плечо, пихнул к трупам острожан.
   - Вот, где я был! А ты? Один Зосима за весь десяток воюет!
   Варлам попытался вырваться, но от второго толчка не удержался на ногах и сел прямо на покойника.
   - Хоть бы спросил, что с ребятами! - попрекнул Мишка уже более спокойно. - Конь его унес... говнюк!
   - Эй, петухи! А ну, уймитесь! - прикрикнул на ребят кто-то из ратников. - Нашли время!
   Мишка оглянулся посмотреть, кто это, но тут его толкнул мордой Зверь.
   - Пришел. - Мишка стащил с руки рукавицу и ласково огладил коня. - Хороший мой, не зацепило тебя? Погоди, у меня тут сухари в суме были...
   Пока Зверь смачно хрустел сухарем и звенел удилами, гоняя на языке крошки, Мишка оправил сбрую и поднялся в седло. Порванный сапог зацепился подметкой и никак не лез в стремя. Варлам в это время сполз с трупа, но на ноги подниматься не стал, а сидел на земле, держась за ушибленную ногу и шмыгая носом. Вид у него был совершенно несчастный, но у Мишки он не вызывал ни жалости, ни сочувствия.
   "Ну и кадра вы выдвинули в урядники, сэр... хотя, с другой стороны, а кого тогда было выдвигать? Ничего, как сказал в одном фильме актер Чирков: "Я тебя выдвинул, я тебя и задвину!".
   - Урядники! Ко мне! - раздался крик Дмитрия. - Доложить о потерях!
   Сидел Дмитрий на чужом коне, бармица с одной стороны у него была отодрана от шлема и висела неопрятным лоскутом, а из прорехи торчал порванный подшлемник, в руке старшина держал топор - видимо трофей.
   "Тоже багром зацепили... крови, кажется, нет, обошлось, слава богу".
   - Вставай, угребище! - обратился Мишка к Варламу. - Что старшине докладывать будешь, урядник драный?
   Варлам, являя собой всему миру образчик черной меланхолии, с горестным вздохом поднялся и, все так же сильно хромая, поплелся на доклад к старшине. Мишка тоже уже было собрался туда же, но услышал, среди общего монотонного шума голос Лавра:
   - Демьян! Демья-ан!.. Демушка, сынок! Цел?
   Мишка глянул на Лавра, бывшего, так же, как и весь десяток Игната без доспеха, но при оружии и быстрым шагом идущего к найденному сыну, и почувствовал, что его начинает колотить истерический смех. И дело было не только в "отходняке", после только что минувшей смертельной опасности - на плече Лавр нес весла! Аж три штуки!
   - Ха-ха-ха... он что... ха-ха-ха... в телеге грести собирается? Ха-ха-ха!
   Мишку трясло в седле так, что даже Зверь повернул голову, кося на всадника глазом. Заходясь истерическим смехом Мишка попытался утереть тыльной стороной ладони выступившие на глазах слезы - кольчужное покрытие латной рукавицы с мерзким звуком скребануло по полумаске шлема, и это немного отрезвило.
   "А ну-ка, успокойтесь, сэр! Хватит ржать!".
   Мишка несколько раз ударил себя кулаком по колену, закусил губу, и забравшись непослушной рукой в переметную суму, выловил оттуда баклажку с водой. Плеснул себе в лицо и, в качестве заключительной процедуры успокоения, длинно и заковыристо выматерился.
   "Ну, вот так, как-то... эх, сейчас бы граммчиков сто пятьдесят махнуть... но об этом можно только мечтать, трам-тарарам... нет, это же свихнуться можно - собаки, весла, десяток Игната без доспехов... чуть ласты не склеил, едрена вошь. Не война, а какая-то комедия абсурда - Нинея, Алексей, разжалование, Варлам-придурок, Матюха с жертвенной кровью, Илья со своими байками... ".
   Взгляд Мишки упал на тело зарезанной Зосимой женщины.
   "Да уж, комедия! Все, надо чем-то заняться, иначе крыша поедет".
   Мишка тронул коня и подъехал к телеге с нахохлившимися детишками.
   - Все целы, никто не зашибся?
   В ответ - молчание, никто даже не повернул головы. Дети сидели так, чтобы не смотреть на убитую женщину - кто не мог повернуться спиной, склонили головы к подтянутым к груди коленям. Мишка высмотрел мальчонку с замотанной тряпками кистью руки и, склонившись с седла, тронул его за плечо.
   - Рука не болит? Может, лекаря позвать?
   Малыш, не поднимая глаз, молча отрицательно помотал головой.
   - Ну, ладно, сидите. Скоро поедем, уже недалеко осталось.
   Возницей на второй телеге был отрок Власий. Тут все оказалось в порядке - труп острожанина был оттащен в сторону, детишки имели не такой пришибленный вид, как малышня в первой телеге, а Власий поил их водой, по очереди наливая ее из баклажки в единственную, переходящую их рук в руки глиняную кружку. Несмотря на внешнее спокойствие, на руке у Власия висел, покачиваясь, кистень, а взведенный самострел был подвешен на оглобле, подальше от пассажиров телеги.
   "Эх, забыл у детишек спросить, может, они тоже пить хотят? Ладно, вернусь - напою".
   Остальные телеги стояли уже в тени деревьев, но сзади, там где находился десяток Тихона, начали загораться, один за другим, факелы. Возле каждой телеги лежали по два-три убитых острожанина, Зверь недовольно фыркал и косился на покойников.
   "Понятно: одни отвлекали внимание и калечили коней, другие должны были увести телеги с дороги. Только как они по лесу-то ехать собирались, или думали самых маленьких на руках унести? Значит, было - куда, но не на хутор же? И напавших что-то многовато - не могло же столько из острога сбежать? Или подмогу привели?".
   Мишка останавливался у каждой повозки, перекидывался несколькими словами с возницей, велел дать детям напиться, сообщал, что ехать осталось уже недалеко и двигался дальше. У четвертой телеги пришлось наорать на разгильдяя, забывшего перезарядить самострел, у шестой - приказать зарезать тяжело раненого коня. Убитых или серьезно раненых среди отроков, слава богу, не обнаружилось. Предпоследняя телега стояла поперек дороги, лошадь почти уперлась мордой в кусты. На обочине лежал убитый острожанин - болт торчал прямо из переносицы - рядом с трупом стояла на коленях девчонка лет десяти и, закусив зубами пальцы обеих рук, тоненько выла на одной ноте, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону. Рядом с ней, опустив самострел, с потерянным видом топтался возница - отрок Константин из десятка Демьяна. Узнав в подъехавшем всаднике Мишку, Константин ткнул самострелом в сторону убитого и пояснил, оправдывающимся тоном:
   - Отец ее. Выскочил из кустов, схватил под уздцы и к лесу поволок... ну, я и стрельнул... кто ж знал?
   "Угу. Люди пришли спасать своих детей, а мы их перебили. Слава доблестной ратнинской сотне и ее молодой смене - Младшей страже. Ура, товарищи! Просто Буденовск какой-то - бандитизм, захват заложников, убийства... И вы во всем этом принимаете самое непосредственное участие, сэр Майкл! На стороне преступников, между прочим. Более того, будете заниматься подобными вещами и в дальнейшем - средневековая рутина... чтоб оно все провалилось! А средневековая ли, сэр Майкл? Или вот такие же подростки ТАМ не забивают насмерть стариков в темных подворотнях? Или не в вашей депутатской приемной рыдали матери четырех школьников, обкурившихся какой-то дури и смахнувших угнанным грузовиком сразу нескольких прохожих с тротуара? И не вы ли, час назад, рассуждали о том, что именно так хищники натаскивают молодняк? А для понимания того, что ратнинская сотня - существо отнюдь не травоядное не нужно быть ни Дарвином, ни Бремом, ни Кювье. Вот и прекратите комплексовать, сэр, сами радовались, что вселились во внука сотника, а не в сына обозника или вообще холопа! ".
   Разозлившись сам на себя (прямо, как дед) Мишка рявкнул командным голосом:
   - Сопли подобрать! Самострел зарядить! Телегу - на дорогу, девчонку в телегу!
   - Слушаюсь, господин старшина! - Константин, за всеми событиями, похоже забыл о мишкином разжаловании. - Только она не дается... а бить... не могу. Отец же...
   - Ну... - Мишка поколебался - тащить девчонку в телегу самому не хотелось. - Ратников попроси помочь, если самому не справиться.
   - Ой, не до нас им! Там такое... на них собак натравили, те коней порвали...
   "Ага, значит, не показалось! Ладно, хоть одной непоняткой меньше - подмога острожанам, все-таки пришла, по-видимому, охотники, иначе откуда же собаки?".
   - Погоди, с тобой же еще двое должны быть! - спохватился Мишка - Они-то где?
   - Так я ж и говорю: собаки... кони понесли.
   - Тогда от передней телеги ребят позови, там спокойно. А сзади-то что?
   - Там плохо. - Константин безнадежно махнул рукой. - Телега опрокинулась, детишки побились, а Матвей занят...
   - Едрит твою... ладно, разбирайся тут, а я - туда.
   Телеги на рысях растянулись - задние здорово отстали, факелы в полной темноте слепили и мешали смотреть, поэтому Мишка разглядел происходящее только подъехав вплотную. Телега лежала на боку, из-под нее торчали чьи-то ноги в полотняных портках и поршнях, а рядом громоздилась туша коня с разорванным горлом, под которой натекла уже целая лужа крови. Дети сидели на земле, сгрудившись вокруг женщины, а та согнулась и закрывала голову окровавленными руками. Над ними, широко расставив ноги, нависал ратник из десятка Тихона с обнаженным мечом в руках. Рядом на дороге сидел без шлема отрок Пантелеймон, а Климентий перевязывал ему окровавленный подбородок.
   Женщина пошевелилась, ратник тут же пнул ее ногой и угрожающе прикрикнул:
   - Только дернись, гнида, второе ухо отсеку... вместе с башкой.
   Женщина пригнулась еще ниже. Мишка спешился и придержал за плечи Пантелеймона.
   - Что ту у вас приключилось-то?
   - А-а... шли на рысях, вдруг какой-то дурень из кустов прыг, и прямо под копыта. Телега на него с разгону наехала и опрокинулась, и тут прямо на нее конь налетел, а на горле собака висит - зубами вцепилась... Конь через телегу перекувырнулся, дядька Тарас - Клим качнул головой в сторону ратника - упал... я думал, что и собака убилась, а она туда, к передней телеге кинулась. Я стрельнул, да разве попадешь? Пантелей из телеги выпал мордой вниз - губу нижнюю прокусил насквозь и оглушило... слушай, как губу перевязывать? У меня чего-то не выходит.
   - Сверни кусок тряпки и сунь между зубами и губой... дай-ка я сам, держи его. - Мишка только сейчас разобрал, что руки плохо слушаются Клима - слегка подрагивают. - Дальше-то что было?
   - Баба подхватилась и в лес, мелкота - за ней, но в самую гущу кустов влезли, пока продирались, мы с Пахомом с другой стороны заехали и шуганули их обратно... двое, правда, куда-то делись - темно же, хоть глаз коли. Вот... а баба, ты не смотри, что квашня такая, у дядьки Тараса засапожник вытянуть исхитрилась, но он очнулся, как раз, перехватил ее за руку и по уху засапожником... по шее хотел, наверно, да не вышло...
   - Так... а где Пахом-то?
   - А, незадолго до тебя, урядник Василий с двумя отроками подъехал - вместе с Пахомом тех двух мальцов в лесу ищут...
   - С ума сошли?! А если там кто-то из этих остался? Вырежут же в темноте!
   - Да они с факелами...
   Мишка не стал слушать и, заложив пальцы в рот, несколько раз высвистал сигнал "Назад". Дождавшись из леса ответного свиста, распорядился:
   - Телегу поставить на колеса, этих погрузить... бабу связать. Пантелея тоже в телегу, а Пахома возницей.
   - Слушаюсь, господин... э...
   - Вот и слушайся!
   От того места, где светили факелами ратники из десятка Тихона, донесся раздраженный голос Матвея:
   - Да светите же! Ну не могу я здесь его вытаскивать, острога же зазубренная, на хутор везти надо!
   Мишка ухватил зверя за повод и собрался идти пешком, но оторванная подметка скребанула по дороге, пришлось лезть в седло и снова запихивать драный сапог в стремя.
   Первым же ратником, попавшимся навстречу Мишке оказался сам десятник Тихон - без шлема, с прилипшими к потному лбу волосами, он, шипя сквозь зубы, шлепал рукавицей по каплям горящей смолы, упавшим с факела на кольчужный рукав.
   - А-а, Михайла! Хорошо, что ты подъехал, у меня, только два коня на ногах осталось, с-сучье вымя, собак натравили, рогатинами истыкали... но и мы их в капусту, только и успели, что Саньке острогу в ногу засадить, вон, Матвей твой лечит... ничего, соображает. Ты вот что, старшина, - Тихон, видимо, тоже забыл о разжаловании - давай-ка ссаживай свих сопляков, мне десяток в седлах держать надо, а вы и пешими дойдете.
   Тихон всмотрелся в Мишкино лицо и, неправильно истолковав его реакцию на последние слова, спросил:
   - Или у вас тоже коней побили? Вы там хоть живые остались?
   - Отбились... десяток Игната помог.
   - Угу, - Тихон кивнул. - Как и было договорено.
   - Договорено?! - Мишка склонился с седла и уставился в глаза Тихону. - Так ты знал и не предупредил?!
   - Как это не предупредил? - Тихон удивленно округлил глаза. - Я же говорил вам... я же... да нет, не мог я забыть!!!
   Прямо на глазах десятник пятого десятка впадал в панику, и его можно было понять - сотник подобного не простит. Мишка рванул за повод, развернул Зверя и поскакал в голову колонны. Сзади раздался крик Тихона:
   - Михайла, погоди!..
   Оглядываться Мишка не стал.
   "Осел иерихонский, блин! Начал инструктаж, потом задергался, когда пацан с моста сиганул, и забыл сказать самое главное! Дед тебе почешет, где не надо - попрет из десятников, как пить дать, попрет! Между прочим, сэр, обратите внимание: уже второй протеже Луки в десятниках не приживается - сначала Глеб, теперь Тихон. Тенденция, однако! Что-то маэстро Говорун все время в решении кадровых вопросов лажает.
   Не везет бывшему отцовскому десятку с командирами... но мужики-то крутые - их с коней посшибали, собаками затравили, а они всех нападавших порубили, и только один раненый, а ведь охотники с рогатинами это тебе не рыбаки с крюками. И этот... Тарас - вместе с конем через телегу кувырнулся так, что сознание потерял, но зарезать себя не дал. Дедова выучка - умей быстро в себя прийти и, даже лежа, ворога поразить. А десятники... что один, что другой. Впрочем, будьте объективны, сэр Майкл, вы с назначением Варлама тоже облажались. На Власия его заменить, что ли? Сумел порядок сохранить, о детишках позаботился, спокоен, деловит...".
  
   Дмитрий встретил подъезжающего Мишку вопросом:
   - Что с Роськой?
   - Все хорошо, детишек собирает, там последняя телега опрокинулась. А у нас что, убитые, раненые...
   - Нету! - не дал закончить вопрос Дмитрий. - Даже удивительно! Синяков, шишек, конечно насажали - с коней падали, баграми их лупили, но совсем уж сильно никому не попало. Одному только сапог острогой распороли, но на ноге царапина... а четырех коней... и моего Пегаша тоже...
   Слушай, Мить! - Мишка поторопился отвлечь Дмитрия от мыслей о коне, которого тот искренне любил - Надо бы Варлама заменить - негодным оказался. Вот Власий себя хорошо показал... Я Варлама сотнику не представлял, и сотник его не утверждал, так что, имеешь право.
   - Имею, но не стану. - Дмитрий набычился, готовясь спорить.
   - Нет, так нет. - Не стал настаивать Мишка. - Ты старшина, тебе решать.
   Дмитрий сразу расслабился и счел нужным пояснить:
   - Власий в седле похуже других держится и вообще неловок. Так-то незаметно, но если присмотреться...
   - Да ладно, Мить, это теперь твоя забота. Ты лучше скажи: а чего это десяток Тихона без доспехов, и откуда он тут взялся?
   - А! Ты ж не знаешь! Тут малая речушка протекает недалеко - с четверть версты. Рыбаки туда челны свои подогнали, наверно, чтобы мелкоту на руках не тащить. Стерв это место нашел и по следам понял, что они задумали - они ж к дороге подходили для разведки.
   - А-а, так вот, откуда весла у Лавра взялись!
   - Ага, в челнах забрали. Ну, сотник и послал один десяток в спину им ударить - лучше ж, чем по лесам вылавливать, здесь-то они все вместе собрались. Только наши поотстали немного, боялись, что собаки учуют...
   - А чего без доспехов?
   - А чтоб не шуметь и, если что, за своих в темноте принять могли. Да нашим и без доспехов - пару раз мечом махнуть. Пока мы с Савелием и Сашкой втроем одного укатали, игнатовы ратники всех покрошили, даже быстрее нас управились. - Дмитрий недовольно поморщился. - Но как к нам относятся! Даже не предупредили, молокососы, мол, чего с ними говорить...
   - Нет, Мить, это Тихон, дуролом, забыл. Помнишь, он начал нам объяснять, и в это время малец с моста нырнул? Вот и забыл.
   - Ну, сотник ему за это...
   - Не наше дело! Давай-ка, лучше, гонца на хутор отправь. Там сзади двое раненых, телега нужна, да у десятка Тихона почти всех коней побили. Он нас спешить захотел, но я так думаю, что хрен ему...
   - Верно! - Дмитрий поднялся на стременах и позвал:
   - Десятник Артемий!
   - Здесь, господин старшина!
   - Двоих отроков на хутор! Галопом! Пусть скажут...
   Мишка вспомнил, что собирался напоить детей и отъехал к первой телеге. Отдал Марку, заменившему Зосиму, баклажку с водой, буркнул нечто сердитое в ответ на возражение: "У меня своя есть" и отъехал поговорить с Лавром. Пообщаться не вышло - Лавр что-то обсуждал с Игнатом - но на глаза Мишке попался Варлам. Подъехав вплотную, Мишка пихнул его ногой в спину.
   - Эй, ты! - подождав, пока Варлам обернется, продолжил тем же тоном: - Сбегай, вытащи вон у того покойника болт из морды! Хочу посмотреть: кто меня выручил?
   - Я тебе не... - Варлам зло ощерился, но тут же осекся, увидев, что у Мишки на руке покачивается кистень.
   - Ну, давай, вякни еще что-нибудь, опарыш! - предложил Мишка, покачивая гирькой. - Ну!..
   Варлам молчал, затравленно глядя на раскачивающийся кистень.
   - Бегом, сука!!!
   Бегом Варлам не побежал - не дала ушибленная нога, но захромал в указанном направлении довольно шустро.
   "Вот и вся истинная цена вашей Младшей страже, досточтимый сэр Майкл, потому что сила подразделения оценивается не по лучшим, а по худшим. И до настоящих ратников вашим оглоедам, как до Пекина раком. Тем, даже без доспехов, "два раза мечом махнуть", а вас чуть не зарубили топором. Отроки рядом с ратниками, как малолетнее хулиганье, пусть и вооруженное, рядом с сержантом ВДВ, прошедшим Афган или Чечню. Из-за угла стрельнуть могут, числом задавить - уже как повезет, а лицом к лицу сойтись - в одиночку десяток положит и даже не запыхается. Потому-то и относятся к нам, как взрослые люди к шпане - с опаской и со злостью. Хотя и признают, что наставники зря времени не теряют - учат хорошо. Но обтесывать и шкурить нас еще года два-три, никуда не денешься. Учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал... Кхе!.. Великий Ленин".
  

Глава 4

Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля, брод через реку Кипень.

  
   Младшая стража сидела в засаде. Собственно, на исходные позиции отроков еще не вывели - велено было ждать в глубине леса, шагах в ста от опушки, хотя позиции для себя каждый десяток уже обустроил, и проверили их, и сам Корней и другие специалисты по таким делам, весьма тщательно. Коней отвели еще дальше в лес и приставили к ним коноводов из молодых обозников - не дай бог, кони журавлевских ратников их учуют.
   Диспозиция была проста. Как только на другом берегу Кипени появятся "журавлевцы", отрокам предписывалось выдвинуться к опушке леса и, замаскировавшись, затихнуть, держа под прицелом сильно заросшую дорогу, которая шла от брода, постепенно удаляясь от берега реки, между опушкой леса и зарослями ивняка у кромки воды. Дальше - шагов через сотню - дорога круто сворачивала в лес и делала там еще один поворот. Вот за этим-то поворотом ратнинская сотня и ждала. Расчет был на то, что выбираясь на берег, "журавлевцы" сильно растянутся - берег последним паводком сильно подмыло и коням было неудобно выбираться из воды. Ратники Корнея и Федора должны были втихую вырезать головной дозор (буде таковой пустят вперед), а потом, вылетев из-за поворота, ударить в лоб неготовому к такому обороту противнику. Одновременно, отроки, растянувшиеся вдоль приречного участка дороги, должны были открыть стрельбу с фланга.
   По идее, те несколько десятков "журавлевцев", которые выберутся из воды и растянутся по дороге, будут уничтожены в течение нескольких десятков секунд, а остальным, стоящим по конское брюхо в воде и лишенным маневра, останется выбор: либо лезть на берег - на копья и стрелы ратнинцев, либо поворачивать назад, опять-таки под стрелами. Неожиданностей быть, вроде бы, не должно, разве что, противник станет переправляться небольшими группами, или не удастся бесшумно ликвидировать дозор. Тогда на этом берегу поляжет небольшое число "журавлевцев", а остальным придется утереться и остаться на той стороне, не солоно хлебавши.
   В том, что карательный отряд явится к броду, сомнений не было. Накануне вечером отроки, выспавшиеся днем после ночных приключений, показали "журавлевцам" настоящее шоу с бросанием недогруженных телег и волокуш, паническим бегством на другой берег реки и поджиганием моста, заранее заваленного соломой и сушняком. Дед, выбрав на берегу такое место, чтобы пламя и дым не мешали зрителям, нещадно лупил "паникеров" древком копья и ругался так, что слышно было даже возле острога. Последним, что видели "журавлевцы", было постыдное бегство мишкиного воинства, не то от стрел, пущенных с другого берега, не то от Корнея, который вошел в роль и дубасил парней на полном серьезе.
   Стерв, уже в темноте переплывший с вражеского берега, рассказал, что к командиру отряда "журавлевцев" - здоровенному мужику в глухом нурманском шлеме - привели двоих местных жителей, видимо где-то прятавшихся, и те долго ему что-то объясняли, время от времени указывая руками в ту сторону, где находился брод.
   По всему выходило, что противник уверовал в низкую боеспособность налетчиков, в то, что добычу еще не успели переправить через болото и в свое численное превосходство - "журавлевцев" было, на глазок, поболее двух сотен. Значит, ближе к полудню, карательный отряд должен был появиться у брода. На этом берегу все было готово, оставалось только ждать.
  
   К месту, где расположился пятый десяток Младшей стражи, подъехал наставник Глеб, заменивший Алексея, в сопровождении Немого и Дмитрия.
   "Эх, где ж вы были, досточтимый Эндрю эсквайр, нынешней ночью, когда ваш подопечный едва-едва из-под топора выскочил? Да, сэр Майкл, похоже, вам с вашим спокойствием в бою, порожденным подсознательной надеждой на кнопку "new game", придется распрощаться. Этот топорик вам еще долго сниться будет, если вообще не всю оставшуюся жизнь. Как-то нервишки себя сегодня поведут?".
   Варлам, имеющий одновременно обиженный и злой вид, доложил о готовности десятка. Настроение у него со вчерашней ночи не только не улучшилось, но и ухудшилось, потому что, вместо убитого коня, ему подсунули такую упрямую и своенравную скотину, что с таким характером ей надо было бы родиться не конем, а козлом, в крайнем случае, бараном.
   Глеб слушал доклад Варлама, а сам смотрел поверх повязки, пересекающей лицо, на Мишку, и после того, как урядник умолк, слегка приподнял правую бровь, словно требуя подтверждения. Мишка кивнул, и Глеб, опять же не глядя на Варлама, негромко, почти не разжимая губ, распорядился:
   - Сейчас кашу принесут, поешьте и будьте готовы. Наставник Андрей останется с вами. И... поглядывай тут.
   Последние слова были адресованы уже непосредственно Мишке. Варлам глянул на разжалованного старшину, как гражданин Корейко на Остапа Бендера и, спохватившись, гаркнул:
   - Слушаюсь, господин наставник!
   Однако его уже никто не слушал - Глеб и Дмитрий разворачивали коней, а Немой знаками показывал Мишке, что отведет коня к коноводам и вернется. Варлам снова покосился на Мишку и, явно не зная, куда себя деть, прикрикнул на отрока Иннокентия, чтобы тот подтянул пояс.
   От первоначального состава пятого десятка, после того, как на ночной дороге пострадал Зосима, осталось всего пятеро, плюс Мишка и Демьян. Однако Варлам, это было видно и невооруженным глазом, предпочел бы остаться с четырьмя подчиненными, чем иметь такое пополнение. От злобной радости, посетившей его во дворе острога, не осталось и следа, а с Мишкой он вообще старался не общаться. Последний урок, преподнесенный ему бояричем Лисовином вчера, оказался особенно обидным.
  

* * *

  
   Отроков не подняли на рассвете, давая отоспаться после ночных треволнений, но Мишку, раньше других, поднял один из обозников.
   - Слышь, тебя Алексей кличет.
   - А? - Мишка спросонья не разобрался, кто и куда его зовет.
   - Алексей зовет, говорю.
   - А его разве не увезли с ранеными?
   - Глаза-то продери! Раз зовет, значит не увезли. На хуторе он, в хозяйском доме.
   - Сейчас, бегу!
   - Да не спеши, он велел: когда проснешься.
   - Чего ж тогда разбудил-то?
   - Только мне и дел, что ждать, пока ты выдрыхнешься!
   Мишке так и захотелось запустить чем-нибудь твердым в спину уходящему обознику. Поворочавшись немного, он понял, что не уснет и принялся обуваться, горестно вздохнув, приматывая обрывком мочальной веревки отваливающуюся подметку.
  
   Алексей лежал в той же горнице, где два дня назад диктовал послание для Корнея. Когда Мишка вошел, Герасим как раз одевал на него рубаху и было видно, что торс старшего наставника Младшей стражи туго обтягивает кусок полотна, сшитый на груди сапожной дратвой.
   "Значит, ребрам крепко досталось. А Герасим-то прилепился к мистеру Алексу, да и то сказать, куда ему деваться-то? Ну и ладно, станет кем-нибудь, вроде денщика или адъютанта...".
   - Как ты, дядька Алексей?
   - Хорошо, завтра поднимусь, наверно. Вас, я слыхал, ночью потрепали? Сильно досталось?
   - Обошлось. Убитых нет, тяжелораненых тоже.
   - Угу. - Алексей, бережно поддерживаемый Герасимом за плечи, улегся. - Герася, сходи-ка к кашеварам, скоро, наверно, уже завтрак готов будет...
   Герасим безропотно повиновался, а Алексей, дождавшись, когда за парнем закроется дверь, спросил:
   - Ну, и как тебе в рядовых?
   - Как рядовому: подальше от начальства, поближе к кашеварам. Начальники думают, мне забот меньше.
   - Хе... молодец, не киснешь... - Алексей коротко ободряюще улыбнулся, потом лицо его сделалось серьезным. - Спрашивай: чего непонятно? Много же непонятного? Давай, я пока лежу, все равно делать нечего, отвечу. Обиделся на деда, что от старшинства отрешил?
   - Это потом, можно я с самого начала спрашивать буду?
   - С начала? Гм, ну давай сначала. С какого места-то?
   - С островка, дядька Алексей. Вот, узнали мы, что на хуторе три десятка стражников. Ясно же, что все с самого начала пошло не так, как думали. Почему Корнею весть не послали?
   Алексей сначала кивнул, то ли каким-то своим мыслям, то ли одобряя мишкин подход, немного помолчал, потом принялся обстоятельно объяснять:
   - Считай сам: через болото перебираться почти полдня, потом еще до Корнея сколько-то скакать, он же не у самого берега был. Потом обратно, столько же времени. Да еще ночь в дороге застанет. Мы бы высидели столько на островке, где даже кони не все помещались? И какие бы после этого из отроков были бойцы? Это - раз!
   Теперь еще вот о чем подумай: сидели бы мы на островке или перебрались бы на берег, была ли у нас уверенность в том, что нас никто не заметит? Запомни: если даже кажется, что вокруг никого нет, это еще не значит, что никого нет на самом деле! Мог охотник мимо проходить, могли хуторяне, за какой-то надобностью по берегу пройти или на островок заглянуть, могли детишки мимо пробегать... Все, что угодно могло быть, а полсотни народу с конями - не иголка! Обязательно бы заметили. Значит, что?
   - Понятно: ждать было нельзя. Но тогда выходит, что ты сам все решил, а зачем же нас спрашивал?
   - А кто вас учить будет: думать, решения принимать?
   - Кхе!
   - Вот, то-то же! - Алексей снова коротко улыбнулся. - Совсем, как Корней кхекаешь.
   Мишка помолчал, колеблясь, потом, все-таки, решился:
   - Дядь Леш, у тебя с матерью разговор, насчет Первака, был?
   - А сам-то, как думаешь? Женщина в муже, прежде всего прочего, опору и защиту ищет. Так от начала времен повелось, так правильно и ничего зазорного в том нет. А если от кого-то исходит опасность ее детям, то и тем паче! Только корень зла тут не в Перваке, а в Листвяне... впрочем, мать твоя сказала, что ты и сам это понимаешь. К чему твой вопрос-то?
   - Так вышло на хуторе, что почти вся Младшая стража со стороны ворот оказалась, а десяток Первака, в одиночку, на задах. Их всех перебить могли, выходит, что из-за одного Первака...
   - Неверно! Командовал ты, с тебя и спрос!
   - Но ты-то наставник, знаешь больше меня, неужели предусмотреть... предупредить меня...
   - Всего не предусмотришь, в бою дело по-всякому поворачивается, а воеводами и другими начальными людьми не рождаются! Этому учатся, так же, как и другим искусствам. - Алексей пристально взглянул на собеседника и подчеркнул важность своей мысли жестом. - Искусствам, а не ремеслу! Это плотник может ученику сказать: вот здесь столько-то отпилишь, вот здесь подтешешь, а потом загладишь, и, если мастер все верно сказал, а ученик правильно понял, получится то, что задумывалось. В искусстве, а воинское дело - искусство, так не получается. Или, погоди... так ты решил, что я это подстроил, чтобы Первака извести? Так?
   - Был грех, дядька Алексей, подумал.
   - М-да, если слишком хорошо, это - тоже плохо! Перечитал ты книжек, Михайла, лишку. От того и мысли всякие у тебя в голове бродят тропинками путанными. Кто мог знать, что племянник хозяина таким лихим рубакой окажется, кто мог знать, что Первак сдуру, и в нарушение приказа в тот амбар полезет?
   Нет уж, если бы мне надо было Первака угробить... не узнал бы никто, даже и не подумали бы, что это кто-то с умыслом подстроил. Можешь мне поверить, я всякого навидался... да и наделал. К тому же, Первак нам сейчас нужнее живой, чем мертвый, и была б тут церковь, я бы за его исцеление от ран свечечку поставил бы.
   - Даже так?
   - Да! Вот ты, Михайла, не знаешь, а мне сучковы плотники рассказали, что у Первака где-то зазноба завелась. Не в Ратном, а где-то в ином месте. Помнишь, его десяток посылали в помощь, когда на новых огородах избушку ставили, да ограду устраивали? Так он оттуда почти сразу уехал и почти все время, пока его десяток с плотниками работал, где-то пропадал, только в предпоследний день вернулся и конь у него заморенным был.
   - Когда ж ему зазнобу-то заводить было, если он все время в крепости, на глазах?
   - Ну, могла еще с Куньего городища остаться, а поселили ее, скажем, на Выселках. Если оттуда до новых огородов быстро гнать, да еще вкругаля, чтобы мимо Ратного не проезжать, коня, действительно, заморить можно. Но только вот, какое дело: уезжал Первак в тот же самый день, когда из Ратного уезжали изгнанные семьи бунтовщиков, которые потом неизвестно куда подевались. Ни на какие мысли тебя, Михайла, это не наводит?
   - Наводит! Я-то, когда про это узнал, думал, что их люди журавля подобрать могли... Ты знаешь, я тогда раненый лежал, и вдруг Листвяна пришла и стала просить, чтобы я десяток Первака в помощь плотникам дал. Да еще торопилась, хотела, чтобы отроки в тот же день до темноты на огороды приехали.
   - Вот так-то... - Алексей очень внимательно посмотрел на Мишку, словно решая, понимает ли он серьезность положения - выходит, что врагов твоих, которые тебя извести поклялись, Первак куда-то увел и спрятал. И знает это место только он сам и, может быть, Листвяна.
   - Так что ж ты раньше-то... Первака же допросить надо было...
   - Поздно спохватился. Плотник мне ту историю про зазнобу рассказал накануне похода, а дни сравнить мне в голову пришло, только когда я здесь вот валялся, да и то уверенности не было, мог и перепутать. Но ты подтвердил, значит, правильно я догадался. У Первака не спросишь, пока не выздоровеет, и у Листвяны тоже не спросишь... из-за деда. Мать твоя особенно просила его последней радости не лишать. Так, что, давай-ка мы про это пока помолчим, а придет время, тогда правды дознаемся. Согласен?
   Алексей вопросительно глянул на собеседника, Мишка утвердительно кивнул.
   - Спрашивай: что еще, кроме этого, хотел узнать?
   - Ну, хорошо, а почему мы, вопреки дедову приказу, на острог пошли, и почему ты мне об этом приказе не сказал?
   - Думаешь, Корней тебя из-за нарушения приказа от старшинства отрешил? Ладно, ладно! - Алексей жестом остановил Мишку, собиравшегося уточнить вопрос. - По порядку, так по порядку. Приказ, говоришь... Запомни: На войне случается так, что начальные люди отдают приказ, не зная чего-то важного, или еще бывает, что уже после получения приказа случается что-то такое, что исполнять приказ становится невозможно или глупо. Так и с нами случилось. Оказалось, что более легкой добычей стал острог, а не хутор - все с ног на голову перевернулось, от того прежний приказ утратил силу.
   Если предыдущие аргументы Алексея были вполне логичными, то последний показался Мишке довольно натянутым. Однако возражать Алексею он не стал, а задал следующий вопрос:
   - А со стариком тем обязательно рубиться было? Чуть не убил тебя...
   - Молод ты еще, Михайла, - Алексей вздохнул, насколько позволила ему повязка, стягивающая ребра - о смерти пока не задумываешься. С моей стороны это уважение к старому воину было. Погибнуть в честном поединке или быть истыканным болтами мальчишек. Чувствуешь разницу? Я его уважил, может быть и меня кто-нибудь так же уважит...
   - Но ты же видел, какие у него мечи были!
   - Хорошие мечи, такие не часто встречаются, но у меня в правой руке был не хуже, а вот левый... не с простым воином схлестнуться довелось, даже непонятно: почему он в остроге дни свои доживал? Вроде бы, как в забвении или в опале... но ушел достойно - троих врагов победил, один, правда, мальчишка, но все равно, достойно. Знаешь, Михайла, Анисим ведь перед самым походом меня попросил к Нинее его сводить - удачливости у нее просил... и вот, "повезло". Бывает же...
   - Дядь Леш, так ты перед походом у Нинеи был?
   - Был, а что? Она со мной почти и не говорила, больше все с Анисимом.
   - А желаний странных у тебя после этого не появлялось? Ну, как бы не от себя, а...
   -! Я что, на сумасшедшего похож?
   - Нет... но Нинея же может и незаметно...
   - Михайла!
   - Погоди, дядь Леш, меня-то она тоже... того. Тебя не удивило, что я перед походом тебя всякими вопросами не извел: что, да зачем, какая цель, чем закончиться должно?..
   - И что? Причем тут волхва?
   - Ну... она так устроила, что я не очень-то подробностями интересовался, вроде бы, как отупел слегка... или слишком спокойным стал... не знаю, трудно объяснить.
   - Слишком спокойным? А кто меня на хуторе попрекать взялся? Кто поперся христиан спасать, хотя спасать уже не от кого было? Или то, что ты мне нагрубил в лесу, спокойствием называется? Не выдумывай чепухи! Все с тобой было так, как и должно было быть в первом походе - одни дерганными становятся, другие слегка, как бы сонными. И никакого колдовства не нужно.
   Мишка не стал спорить - человек, находящийся под воздействием внушения и не осознающий этого, всегда найдет аргументы, той или иной степени убедительности, опровергающие любой намек на то, что он действует не по своей воле.
   - Надо уметь самому за свои поступки отвечать! - все никак не мог успокоиться Алексей, тем самым лишь подтверждая мишкины подозрения. - Привыкли, чуть что: судьба, воля Божья, волхование... Да не мог ты ни о чем толком спросить, потому что в походы раньше не ходил! А когда христиан не нашли, и стало понятно, что зря время теряем, ты и задергался. Правильно Корней на тебя ушат холодной воды вылил! Только задумал он это давно - еще до того, как мы в поход собираться начали...
   - Что? Так он меня от старшинства отрешить, давно задумал?
   - А? - Алексей так увлекся своими рассуждениями, что не сразу отреагировал на мишкин вопрос.
   - Я спрашиваю: дед меня еще раньше...
   - Да! Еще, когда узнал, что ты от наследства отказался. Правда, передумал потом... не знал, как ты себя поведешь. А вдруг опять в лес сбежишь? Ну, а сейчас, видать, опять передумал, для того и приказал десятникам и старым ратникам за тобой, да за твоими ближниками присматривать. Тут-то ты на глазах, и дури сотворить вам не дадут. Ну, еще и делом вас занять велел, чтобы без продыху, от этого, знаешь ли, тоже дурные мысли в голову меньше лезут.
   "Матвей, как чувствовал, что за нами следят! А вы, сэр: паранойя, паранойя... Но за что?".
   - Ты только, Мишань, в обиду не ударяйся! - продолжал Алексей. - Продолжай отроков учить, крепость достраивай и прочее. Корней сам во главу всего всегда дело ставит и от других того же требует. Вот сейчас и тебя испытывает: что для тебя важнее - дело или обиды. Так что, ты не поддавайся, стерпи.
   "И об этом Матюха тоже толковал! А выглядел, как чокнутый. Ну надо же!".
   Мишка был настолько удивлен совпадением позиций Матвея и Алексея, что даже не обратил внимания на, впервые обращенное Алексеем к нему, слово "Мишань", произнесенное заботливым, прямо-таки, отеческим тоном. Дальше, впрочем, Алексей заговорил о том, чего Матвей даже и не упоминал:
   - Ты только задумайся: что ты сотворил? От наследства отказался! Старшинство в Младшей страже тебе совсем глаза застлало! А еще говоришь: "Нинея тупым сделала"! Да никакая волхва, тем паче боярыня древнего рода, на такое и не подумает толкнуть! Либо осердится на гордыню отроческую, либо посмеется над глупостью детской! Кто ты без Младшей стражи? А? Ну, скажи!
   - Как кто? Ну... боярич...
   - Не-ет, ты никто! Отрок Мишка и все! От "боярича" ты сам отрекся!
   - Я Лисовин!
   - Да, Лисовин, но ты был старшим Лисовином в своем колене! Тебе обязаны были подчиняться и без достоинства старшины Младшей стражи! А сейчас? Чему вас только отец Михаил в своей школе учил? Ну-ка, вспоминай: Исав продал право первородства Иакову за миску чечевичной похлебки, потому что был голоден - за сиюминутную радость, но как он возопил через много лет у смертного одра отца! А ты за какую сиюминутную радость свое первородство отдал? И чем ты лучше Исава, не задумывавшегося о будущем? Ну, можешь ответить?
   - Могу!
   Мишка почувствовал, что внутри поднимается злость - его упрекают в легкомыслии, в отсутствии заботы о грядущем... его, знающего будущее на девятьсот лет вперед!
   - Могу! - снова повторил он уже громче. - Если Листвяна родит деду сына... на кого ей теперь охотиться? На меня? Но я теперь не наследник! На Демьяна? Но я же за брата рассчитаюсь! Даже в одиночку, без Младшей стражи!
   - Дурак! Ты что, подкидыш безродный? У тебя нет матери, Лавра, Татьяны, меня, в конце концов? Мы что, ничего не видим и ничего не понимаем? Ты самый умный и все сам за всех решил?
   - Нет, но я...
   - Лучше молчи! Корней все сделал правильно. Мудр воевода, ох мудр! Мне б отца такого... - Алексей снова вздохнул и поморщился - то ли раздражала тугая повязка, то ли почувствовал боль. - Ты перестал быть старшиной и теперь... слушай внимательно... теперь, для того, чтобы продолжить все начатые тобой дела, тебе придется найти способ заставить себе подчиняться по праву рождения. Ты об этом праве забыл, а Корней тебе напомнил - вернул тебя на стезю обычного боярича, которому никакое старшинство в Младшей страже глаза не застит! Понял меня?
   - Но зачем же так... у всех на глазах?
   - Вижу, что ничего ты не понял! Боярский внучок... все само в руки приплывает... Выдирался бы ты из самых низов, когда доспех отца убитого продавать приходится, когда такие же, вот, бояричи над твоим конем насмехаются, когда в добычу корову у такой же голытьбы, как ты сам, забираешь, потому что дома кормилица сдохла...
   - Ты еще скажи: везунчик! Забыл, что мы с дедом в пастухах ходили? Или мать не рассказывала, как скоморошничать пришлось, чтобы князю на глаза попасть?
   Мишка уже откровенно грубил - снова всплыли воспоминания ОТТУДА. Как он ненавидел сынков и дочек начальников разного калибра, которых подвозили к школе на служебных машинах родителей, у которых всегда были карманные деньги и модная одежда, и которым уже были забронированы места в престижных ВУЗах! И опять, уже не впервые, его ЗДЕСЬ попрекают принадлежностью к "золотой молодежи", сравнивают с этими...
   Алексей, видимо уловил что-то в том, как играют желваки на лице у Мишки и некоторое молчал, потом заговорил, уже без ожесточенности в голосе:
   - Почему у всех на глазах, говоришь? Да, для того, чтобы все поняли: ты не вожак стаи щенков, а боярич Лисовин! Старшиной любой стать может, мне рассказали, сколько народу Корней перебрал, пока Дмитрия назначил! А право рождение только у тебя одного! И оно дает тебе больше, чем старшинство в Младшей страже - "стая щенков" лишь часть твоих прав и обязанностей...
   - Право рождения ни силы, ни ума не прибавляет! - Мишка уже понимал, что позиция Алексея ЗДЕСЬ не убиенна, и спорил лишь из чистого упрямства. - Моей заслуги в том нет, и право повелевать надо заработать!
   - Если не прибавляет, то род пресекается! - На "либеральной козе" Алексея было не объехать. - А если род веками живет, значит прибавляет!
   "Угу, то-то они в 1917 пачками пресекались! Моторесурс все сразу выработали, что ли?"
   - Хватит спорить, Михайла! Вижу же, что ты и сам уже все понял, да гонор лисовиновский на попятный идти не дает! - Алексей в очередной раз коротко улыбнулся. - Ну и правильно не дает! Вот скажи-ка мне: теперь, когда ты уже не старшина Младшей стражи, как ты себя мыслишь... на стезе продолжателя боярского рода Лисовинов?
   Вопрос был, что называется, на засыпку - все свои планы Мишка связывал с Младшей стражей и воинской школой. Он на секунду задумался, и в памяти вплыл урок, преподанный ему Нинеей.
   - Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел славных предков, частицей великого народа славянского, внуком Божьим! - Мишка говорил монотонным голосом, полуприкрыв глаза, но сказанное тогда волхвой, сейчас вдруг представилось ему в совершенно ином свете. - Возгордись этим и тут же смирись. Смирись с тем, что ты не волен в ни своих поступках, ни в поведении, ни в речах, ни во внешнем виде. Смирись с тем, что всегда и во всем, даже в мелочах, даже в самое краткое время, даже тогда, когда тебя никто не видит, ты должен быть достоин своего места в жизни, как бы трудно это ни было. В любых бедах: болезнях, поражениях, скудости, отчаянии - сумей соблюсти достоинство.
   Мишка открыл глаза и наткнулся на искренне изумленный взгляд Алексея.
   - Это ты в книгах вычитал?
   - Нет, дядь Леш, это мне один умный человек сказал... так сказал, что запомнилось.
   - Ну, так что ж ты? Ведь все же знаешь! Неужели непонятно, что Корней тебя ничего не лишил? Наоборот, он тебя над другими отроками поднял! Не нужно тебе никакого старшинства, с этим и другие справятся, а твоя стезя выше - ими повелевать! Нет... но как сказано! В поражении, скудости и отчаянии сумей соблюсти достоинство! Все! Мне тебе больше объяснять нечего! Иди, боярич Михаил и исполняй свое предназначение, а о старшине Младшей стражи забудь - кончились детские игрушки!
  
   Выйдя на крыльцо, Мишка невидящими глазами уставился на хуторской двор.
   "Простите великодушно за откровенность, сэр, но вы идиот, каких еще поискать! Сами же Роську учили мыслить сословными категориями, и тут же таким республиканцем нарисовались, хоть Марсельезу распевай! Это ТАМ титулы проходят по разряду экзотики и сказочного антуража, но ЗДЕСЬ-то все всерьез! Вот лорд Корней вас и ткнул фейсом, пардон, даже и говорить-то не хочется, куда. Давайте-ка, сэр Майкл, если вы такой борзый, попробуйте управиться с любимыми игрушками без звания старшины! И куда вы денетесь без права рождения? Именно, именно... туда и денетесь! Господи, стыдобища-то какая! Илья слова и знака ждет, Дмитрий готов на смерть идти, Демка спину прикрыть обещает, да и прикрыл уже - это ж его болт тому острожанину морду разворотил! Они готовы служить вам! А вы, сэр? Вы готовы СЛУЖИТЬ ИМ? Ведь каждое их слово, там у костра, вязало вас по рукам и ногам ОБЯЗАННОСТЬЮ ПОВЕЛЕВАТЬ!
   Мда-с... и сказать-то в свое оправдание нечего... впрочем, не оправдание, конечно, но объяснение: вы, сэр, все еще человек ОТТУДА. И с этим надо что-то делать. Как там было у Вадима Кожевникова в книге "Щит и меч"? Как-то так: "Вживаться, вживаться и вживаться! Нужен Иоганн Вайс и еще очень долго не нужен будет Александр Белов". Нужен Михайла Лисовин и еще долго не нужен будет Михаил Андреевич Ратников? Гм, сомнительно что-то. Да и природный Лисовин не дремлет - на дороге-то, после потасовки с острожанами вы приказы раздавали не задумываясь, даже Дмитрий не удивился, когда вы ему приказали гонцов на хутор гнать. Ну что ж, будем продолжать в том же духе, но... Увы, о кнопочке "reset" придется забыть не только в бою, но и в повседневной жизни, мистер Алекс прав: хватит играть, пора начинать жить. И скажите спасибо, что здесь нет папаши Мюллера с его Гестапо, спалились бы с вашей неадекватностью...".
   - Минька! - прервал голос Демьяна мишкины размышления. - Тебя Илья обыскался, на-ка вот, держи, он передать велел. - Демка сунул Мишке пару новых сапог. - Давай, переобувайся и к котлу шагай, скоро завтракать будем.
   Мишка направился было к месту ночевки пятого десятка, но рваный сапог стал так раздражать, что он не утерпел и повернул к колоде для колки дров, на которую можно было удобно сесть. Откуда-то, как всегда неожиданно (просто талант какой-то!), вывернулся Варлам.
   - Вы где болтаетесь?! Почему ушли без спросу?
   - Ну-ка, глянь сюда! - Мишка выставил вперед ногу в рваном, обмотанном веревкой сапоге. - Какой ты, на хрен, урядник, если у тебя подчиненные разутыми ходят?
   - Ты меня не учи...
   - Молчать! - Мишка толкнул Варлама к колоде, уселся на нее и, подняв ногу, приказал: - Стаскивай сапог!
   - Я тебе не челядин, разувать те...
   Демкина затрещина прервала Варлама на полуслове.
   - Ты робичич! - Демьян выпростал из-за пояса кистень. - Ну!!!
   Варлам затравленно огляделся, но помощи ждать было не от кого - народу во дворе хватало, но все были заняты своими делами, только несколько обозников с любопытством наблюдали за разыгрывающейся сценой. Демьян, покачивая кистенем в правой руке, левой пихнул Варлама в бок.
   - Делай, что велено! Шевелись, бояричу некогда!
   - Я вам не... - Взгляд Варлама метнулся Мишке за спину, и голос его мгновенно окреп: - Господин старшина, скажи им! Я урядник, а не...
   - А кто тебя урядником поставил? - донесся из-за мишкиной спины голос Дмитрия. - Я не ставил, господин сотник не утверждал. Так кто?
   Варлам уже поднял было руку, чтобы указать на Мишку, но тут до него, видимо, дошел весь идиотизм его положения. Жест так и остался незавершенным, а Демьян, тут же вклинившись в паузу произнес угрожающим тоном:
   - Бояричу Михаилу Фролычу было угодно поставить тебя на десяток, и он тебя поставил. А сейчас бояричу угодно, чтобы ты помог ему разуться! Ну! Нам долго ждать?!
   "Блин, свита играет короля! Да не играют они! Для них это жизнь!"
   Варлам, скрывая злые слезы, низко наклонил голову и ухватился обеими руками за мишкин сапог. С левой ноги обувь слезла легко, а с правой не получилось - мешала веревка, которой была подвязана подметка. Варлам попытался развязать ее, но узел затянулся туго.
   - Зубами! - напористо приказал Демьян.
   Варлам немного поколебался, покосился на покачивающийся в руке мишкиного брата кистень и... опустившись на колени, склонился к сапогу.
   "Все, сломали парня. Теперь, либо в совершенное дерьмо превратится, либо... в любом случае, поворачиваться к нему спиной не стоит, особенно в бою".
   Мишка поднялся с колоды, притопнул новыми сапогами и распорядился не допускающим возражений тоном:
   - Дмитрий, перед завтраком построй Младшую стражу. Пешими.
   Митька и тут оказался на высоте - никаких "слушаюсь" и прочих строевых экзерсисов, лишь коротко склонил голову и спокойно, словно не в первый раз, ответил:
   - Будет исполнено, боярич. - Потом глянул на потерянно стоящего рядом Варлама и уже совсем иным тоном рявкнул: - Слышал приказ? Передать другим урядникам: построиться по десяткам, пешими, справа от ворот, вдоль тына. Исполнять!
   - Слушаюсь... господин старшина.
  
   - Воеводе Погорынскому боярину Корнею Агеичу угодно было назначить старшиной Младшей стражи отрока Дмитрия! Все приказы старшины Дмитрия велю исполнять так же, как прежде исполнялись мои приказы! Воля боярина Корнея Агеича и моя воля будут передаваться вам через старшину Дмитрия, если нам самим не угодно будет свою волю вам высказать!
   Отроки привычно держали строй, глядя на столь же привычную для них картину: Михайла что-то вещает перед строем, а рядом молча стоит Дмитрий. Все было, как всегда, разве что, построение происходило не на крепостном дворе, а перед тыном, окружающем хутор, да в сторонке топталось несколько молодых обозников, которым Илья, с видом знатока, что-то негромко объяснял.
   - Как-либо обсуждать решение воеводы, - продолжал Мишка - запрещаю, ибо невместно отроками осуждать или одобрять воеводские повеления. Урядникам велю пустопорожнюю болтовню пресекать, а особо языкастых наказывать, дабы другим впредь неповадно было!
   Мишка сделал небольшую паузу и оглядел строй. Ни звука, ни движения, никакого особенного выражения на лицах - кое-чему ребята, все-таки, уже обучились. Боярич обернулся к группке обозников, от которой донеслись смешки, и повысил голос:
   - Господин наставник! Уйми весельчаков, чтобы нам отроков за кнутами к коновязи не посылать!
   Что сказал Илья, из-за расстояния было не разобрать, но смешки стихли. Мишка снова обернулся к отрокам.
   - Вновь назначенным урядникам велю исполнять свои обязанности до возвращения на Базу. Там, после разбора всех событий, решим: годны они быть урядниками, либо нет. Тех, кого сочтем годными, представим господину воеводе для утверждения.
   Мишка снова оглядел строй и решил свое выступление не затягивать - нужное было сказано, не словами, а подтекстом, и можно было рассчитывать, что все (или большинство) намек поняли. Оставалось еще только одно.
   - Отрок Демьян!
   - Здесь, боярич!
   - Выйти из строя!
   - Слушаюсь!
   - Минувшей ночью отрок Демьян спас мне жизнь, в последний миг поразив ворога, который уже занес надо мной топор! Зрите: перед вами пример истинного воинского братства!
   Демьян на какой-то миг утратил свой мрачно-саркастический вид и слегка зарумянился. Мишка обнажил голову и отвесил двоюродному брату земной поклон, потом, не дав ему склониться в ответном поклоне, обнял.
   - Спаси тя Христос, братик.
   - Ну... - Демка неожиданно шмыгнул носом. - Я ж обещал спину...
  

* * *

   Демкиной растроганности хватило всего на несколько минут, а вот Варлам... Если на ночной дороге Мишка обращался с ним, скорее, в стиле армейской дедовщины, то "сцена с разуванием" ясно указывала на разницу в положении робичича и боярича, к тому же Дмитрий и Демьян совершенно недвусмысленно указали на свою полную поддержку таких отношений. Мишка не удивился бы, поймав на себе злобный, ненавидящий, или еще какой-нибудь, из той же серии, взгляд Варлама, но урядник пятого десятка вообще старательно не замечал своего непонятного подчиненного.
   "Интересно, а как смотрели суворовские унтер-офицеры на Великого князя Константина Павловича, отмахавшего весь итальянский поход русской армии рядовым солдатом? Но-но, сэр, не заноситесь! Константин был сыном императора, а вы внук провинциального боярина! Однако же, методы воспитания, что у Павла I, что у лорда Корнея... мда-с! Аналогии, аналогии... Константин от престола, после смерти Александра I, отказался, и вы туда же. Скромнее надо быть, сэр Майкл, скромнее".
   - Стража, по местам! - передали команду с правого фланга.
   "Ну-с, девочки, на сцену - журавлевцы пожаловали!".
   Пятый десяток Младшей стражи оказался на левом фланге засады. Места, где противник будет выходить на берег, отсюда не было видно, зато Мишка, оборудуя себе лежку, не поленился, перешел через дорогу и аккуратно, чтобы не оставлять заметных следов, раздвинул или отогнул ветки ивняка так, что теперь через прореху видел противоположный берег, как раз у начала брода.
   Журавлевцы пришли с заводными конями и Мишка попытался представить себе, сколько кормов для такой прорвы надо заготавливать на зиму. Получилось что-то запредельное, а ведь здесь были, наверняка, не все боевые кони журавлевского воинства. Хотя, если во главе карательного отряда заявился сам боярин Журавль...
   Рядом раздалось сопение - Демка тоже захотел поглядеть на противоположный берег.
   - Видал, Минь? Точно! Не меньше двух сотен!
   - Да где ты две сотни ратников разом видел? - усомнился Мишка.
   - А в Турове! Помнишь, Илларион на язычников, как раз две сотни дружины повел?
   - Ну да, там на улице одновременно больше полусотни и не разглядеть было!
   - Сейчас, наверно, коней менять будут, - сменил тему Демьян - чтобы на разгоряченных в воду не лезть.
   - А может, наоборот, поберегут заводных коней до дела - возразил Мишка.
   - А ну, тихо там! - донеслось справа шипение Варлама.
   Разумеется, на том берегу шепот отроков услышать никак не могли, но Мишка пихнул Демьяна в бок, чтобы тот отполз на свое место.
  
   Журавлевцы довольно долго о чем-то совещались, потом в воду вошел десяток всадников - головной дозор. Отроки затихли под своими накидками. На маскхалаты Корней разрешения, как Мишка его не убеждал, не дал, мотивируя тем, что такая снасть пристала только соглядатаям, а не честным воинам, но Мишка самовольно договорился с матерью об изготовлении накидок. Полотнища из мешковины, выкрашенные в зелено-бурый цвет, с нашитыми на них зелеными и коричневыми лоскутками той же мешковины, сегодня пришлись в самый раз. Для дополнительной страховки, отроки растерли в кашу стебли травы и листья, обмазавшись этой кашей в тех местах, на которые им указывал на занятиях Стерв - кони, конечно, не собаки, но пренебрегать их нюхом тоже не стоило.
   Справа послышался топот копыт, звон сбруи и негромкий людской говор. Мишка опустил лицо к земле - еще ТАМ он читал (а ЗДЕСЬ это подтвердил Стерв), что человек способен почувствовать направленный на него пристальный взгляд.
   "Пусть себе проезжают спокойно. Недолго им осталось...".
   Через некоторое время из-за поворота, за которым скрылся головной дозор журавлевцев, выехал всадник, продрался сквозь заросли ивняка к самой воде и, громко свистнув, замахал рукой, подавая сигнал на противоположный берег. Мишка увидел, как первые всадники журавлевской дружины двинулись вброд.
   "Все. Этим сигналом дозорные подписали себе приговор, сейчас ратники Луки Говоруна и Лехи Рябого в двадцать луков положат дозорный десяток в течение нескольких секунд. А потом начнется...Как нервишки, сэр Майкл? Вроде бы, ничего, хотя легкий мандраж присутствует. Ага, идут вброд без интервалов, по четыре всадника в ряд. Разгильдяи, даже отроки знают, что так делать нельзя - малейшая заминка и посреди реки образуется "пробка" - лакомая добыча для лучников".
  
   Последние минуты тянулись бесконечно долго, наконец первые всадники поравнялись с мишкиной позицией. Ехали не то, чтобы совсем беспечно, но к бою готовы явно не были - щиты за спиной, копья, чтобы не цеплялись за ветки деревьев держали горизонтально, наконечником назад, сильно растянулись, не соблюдая строя. Прошел один десяток, второй, третий... дело пошло уже за полусотню. Слева, оттуда, куда ушли первые всадники раздался тревожный крик, и тут же, дружный рев ратнинских воинов.
   Мишка всадил болт в бок ближайшему всаднику, как раз закинувшему руку за спину, чтобы перекинуть щит, вскочил, отбросив маскировочную накидку и, прижавшись спиной к дереву, закрывавшему его от дороги, перезарядил самострел. Высунулся из-за ствола и тут же отпрянул назад - прямо на него несся всадник, видимо в панике рванувший в лес от накатывающегося спереди вала криков и лязга. То, что в панике стало понятно по тому, как он зацепился копьем за дерево, укрывшее Мишку, выпустил оружие из руки и припал к шее коня, втянув голову в плечи. Мишка выстрелил в щит, болтающийся за спиной беглеца (пробил или нет, не понял), и снова принялся взводить самострел, краем сознания отмечая еще несколько силуэтов верховых пролетевших через позицию пятого десятка, и вскрик одного из отроков.
   И тут до места, где находился Мишка докатился вал лобовой атаки ратнинской сотни! Ничего похожего на то, что показывали в исторических фильмах! Никакого монолитного строя, когда всадники несутся стремя в стремя, уставив копья, или конной лавы, когда расстояние между всадниками выдерживается примерно в длину конского корпуса - для свободы маневра и широкого замаха оружием.
   Дорога была узкой, то тут, то там на ней в беспорядке валялись трупы и раненые - отроки, стреляя почти в упор, по меньшей мере уполовинили первую полусотню - здесь же бестолково болтались кони, оставшиеся без всадников и бились на земле раненые животные. Ратнинцы, разметав и опрокинув первые десятка полтора журавлевцев, успевших пройти мимо отроков, теперь просто втаптывали в землю убитых и раненых, сбивая с ног не успевших прянуть в сторону коней без всадников. Журавлевцы, оставшиеся в седлах после залпа самострелов и не сумевшие податься в лес или в заросли ивняка, умерли почти мгновенно под ударами копий и мечей.
   Крик, лязг, вой, хрип, треск, ржание, топот... Вал прокатился дальше, а Мишка, углядев в зарослях ивы силуэт журавлевца, сумевшего вовремя отпрянуть с дороги, снова вскинул самострел, но кто-то его опередил - всадник взмахнул руками и завалился на бок. Мишка повел самострелом в поисках новой цели и... не нашел, в кого стрелять. Нет, кладбищенской тишины и покоя на дороге не было - кто-то шевелился, кто-то даже пытался встать, стоны мешались с истошными воплями и предсмертным хрипом, но достойной выстрела цели в поле зрения не попадалось.
   Мишка огляделся. Слева водил из стороны в сторону самострелом Демьян, справа, либо точно так же настороженно поводя оружием, либо перезаряжая его, стояли четверо отроков... еще одного не было.
   - Варлам! Где Кешка?
   - А?
   - Глаза разуй, придурок! - Мишке, прямо-таки, до чесотки захотелось пристрелить урядника пятого десятка. - Где Иннокентий?
   - Здесь он! - отозвался отрок Власий. - По голове попало!
   - Живой?
   - Вроде живой.
   Дальше разбираться было некогда - со стороны брода донесся какой-то уж совсем громкий крик. Мишка выскочил на дорогу и глянул туда. Похоже, что на берегу все было уже закончено - ратнинцы добрались до начала дороги и Мишка увидел лишь конские крупы и спины ратников, извлекающих из саадаков луки. Начинался расстрел тех, кто остался в воде. Впрочем, видно было плохо - отроки младшей стражи почти все высыпали на дорогу и мешали смотреть. Где-то мелькнул кистень, видимо, добивали раненого, кто-то стрелял в заросли ивняка, но большинство, так же, как и Мишка смотрели в спины ратнинцев.
   Мишка, обогнув пытающуюся подняться с земли лошадь, присел на корточки возле прорехи, через которую был виден брод и противоположный берег. Поначалу, он даже не поверил увиденному - журавлевцы совершили уж и совсем смертельную ошибку - коноводы погнали в воду заводных коней еще до того, как окончательно переправились ратники. Теперь, повернувшим назад журавлевцам было просто не выбраться на берег. Либо пришлось бы пробиваться через табун заводных коней, либо отъезжать на глубокое место, рискуя утонуть. Кто-то из коноводов пытался заехать сбоку и завернуть табун, но почти сразу получил стрелу в ногу и повернул к берегу.
   Это был разгром, причем полный, шансы спастись были лишь у единиц.
   "Беспечность или отсутствие боевой практики? Ну, Сан Саныч, и войско у тебя... было. Впрочем, даже если еще что-то и осталось, но того же качества... корнеевские орлы и оставшееся... как в забойном цехе мясокомбината... м-да, профессионалы, едрена вошь, что тут еще скажешь?".
   Мишка снова глянул вдоль дороги. Кажется количество всадников на берегу начало уменьшаться.
   "Полезли в воду за журавлевцами? Ну да, всем-то на берегу тесно, а рубка бегущих - праздничная песнь кавалерии во все времена. Так, а нам-то что делать? Да, надо же с Иннокентием разобраться. Как его угораздило...".
   Сзади, примерно от того места, где начиналась атака ратнинцев донеслись крики и лязг оружия, Мишка вдруг понял, что эти звуки раздаются уже давно и никак не утихают. Там дорога отходила от берега реки уже метров на двадцать и в этой широкой полосе ивняка, видимо, добивали группу журавлевцев, избежавшую лобового удара.
   "Что-то уж очень долго добивают... или группа большая? Может, нашим помочь надо?".
   Словно в ответ на мишкины мысли из зарослей ивы вырвался конь, таща за собой по земле всадника, застрявшего ногой в стремени. Судя по красному щиту, ратнинца - у журавлевцев щиты были черными. Почти сразу же за первым, на дорогу выскочил второй конь - с окровавленной мордой. Не сделав и шагу, он рухнул на колени, перебросив всадника через голову. Этого Мишка узнал - Фаддей Чума из десятка Егора. Фаддей вскочил с земли, вырвал из петли висящую у седла секиру и с ревом полез обратно в заросли. И тут только до Мишки дошло, что падал Фаддей, держа в руке обломок меча!
   "Мать честная, сломанный меч! А у деда в остроге мечи-то были... да наших же там сейчас всех порубят!".
   Мишка перебежал через дорогу обратно в лес и увидел свой десяток, сгрудившийся возле сидящего на земле Иннокентия. Демьян, просунув руку под бармицу, расстегивал на раненом подбородочный ремень, видимо, собираясь снять шлем, на котором явственно был виден след от удара мечом. Крови, впрочем, не наблюдалось, похоже, удар пришелся вскользь и Иннокентия только оглушило.
   - Внимание! - крикнул Мишка. - Все за мной, нашим помочь надо!
   Не успели отроки отреагировать на мишкину команду, как со стороны четвертого десятка передали приказ:
   - Стража, по коням!
   - Десяток, по коням! - отрепетовал Варлам.
   - Отставить! - рявкнул Мишка. - Все за мной!
   - Приказ: по коням! - уперся урядник.
   - Плевать, там наших убивают! А ну, все за...
   Мишка осекся, самострел Варлама смотрел прямо ему в живот. Попытаться выбить оружие - далеко, не достать, увернуться от выстрела - близко, Варлам не промажет.
   - Приказу не подчиняться? - На лице урядника появилось то самое выражение злобного торжества, которое было у него во дворе острога. - В бою за неподчинение...
   Ни договорить, ни выстрелить Варлам не успел - выросший у него за спиной Демьян двинул урядника прикладом по затылку ниже шлема. Варлам выронил самострел и сунулся лицом в землю. Мишка наклонился, подхватил его оружие и заорал:
   - Все за мной, делай, как я!
   Добежав до места схватки, Мишка понял, что лезть в заросли опасно и бесполезно - в тесноте, ломая и подгибая ивовые кусты, крутились всадники - не разберешь, где свои, где чужие - между ними мелькали пешие - тоже непонятно кто - и вся эта куча то рассыпалась, то снова собиралась, все время перемещаясь, не давая возможности выбрать цель и произвести выстрел. Стоило только сунуться вглубь зарослей и пеших мальчишек либо зарубят, либо затопчут конями.
   "Наша сила в расстоянии и движении. Может, со стороны воды зайти? Всадники в воду не полезут, вот и расстояние..."
   - Болты в зубы! За мной!
   Мишка снял болты с обоих самострелов, зажал их зубами, чтобы не обронить в зарослях, и принялся продираться к берегу. Сзади пыхтели и трещали ветками отроки. Урез воды Мишка чуть не прозевал - ивовые заросли нависали над рекой, купая корни в воде. С трудом удержавшись в вертикальном положении, Мишка спрыгнул в воду и погрузился сразу почти по грудь, хорошо, что дно было песчаным, а не илистым. Наваливаясь грудью против течения, Мишка двинулся на шум схватки.
   "Не дай бог яма попадется, булькну, как утюг, в доспехе не выплыть".
   Первым, кого увидел Мишка, был десятник Егор. Убитый конь, завалившись на бок, вдавил его в самую середину куста, и десятник ворочался там, отражая щитом удары меча, которые наносил журавлевец, свесившийся с седла и с трудом достающий клинком до противника, из-за того, что приблизиться мешала туша убитого коня Егора. Это и спасало, пока, десятника от смерти, потому что подняться на ноги он не мог.
   Мишка закинул свой самострел на плечо, наложил болт на оружие Варлама и выстрелил журавлевцу в спину, тот как раз наносил очередной удар и, увлекаемый инерцией меча, вывалился из седла прямо на Егора. Еще чуть дальше обнаружился Фаддей Чума, катающийся по земле в обнимку с журавлевцем. Оба держали в правой руке кинжалы, а левой не давали противнику нанести удар, над ними высился всадник с черным щитом, уже занесший меч. Рубануть Фаддея он так и не успел - позади Мишки щелкнул самострел, и всадник согнулся получив болт в живот. Мишка попытался прицелиться в противника Фаддея, но Чума, извернувшись, каким-то звериным движением, перекинул журавлевца через себя и тот, соскользнув с берега, свалился в воду. Вынырнуть ему было не суждено - Фаддей вскочив на ноги, высоко подпрыгнул и обрушился в воду "солдатиком" как раз туда, где должен был барахтаться у дна его противник, а потом принялся топтаться на месте, размахивая для равновесия рукам, так, что брызги летели во все стороны.
   Мишка оглянулся, за ним следовало всего трое: Демьян, Власий и Максим. У Демьяна было два самострела, видимо, прихватил оружие оглушенного Иннокентия.
   "Так, есть еще четыре выстрела, в воде не перезарядишь, придется лезть на берег. Хрен еще вылезешь, поддоспешник водой пропитался...".
   - За мной, стрелять только по команде!
   Обогнув беснующегося, наподобие неведомого водяного чудища, Фаддея, Мишка двинулся дальше вдоль берега. Впереди из кустов торчали чьи-то ноги, кто это был, свой или чужой, Мишка разбираться не стал. Еще чуть дальше открылась небольшая полянка, на которой сразу шестеро журавлевцев теснили четверых ратнинцев, двое из которых были пешими.
   - Максим!
   Щелчок самострела и один из журавлевцев, взмахнув руками запрокинулся на круп коня.
   - Власий, вон того!
   Указанный Мишкой противник свалился на землю.
   - Демка, берем крайних!
   Еще два журавлевца вывалились из седел.
   - Все на берег, перезарядить оружие!
   Вылезти на берег не получилось - ратнинцы, оказавшись вчетвером против двоих, наперли и оттеснили отчаянно отбивавшихся журавлевцев к самой воде. Один, видимо получив ранение, выронил меч и поник в седле, а конь второго сделал лишний шаг назад и сорвался задними ногами с берега, чуть не придавив Мишку. Всадник, пытаясь удержать равновесие, махнул щитом у самого мишкиного лица и Мишка, недолго думая вцепился в щит обеими руками, выдернув журавлевца из седла. Всадник рухнул в воду, а Мишка, тоже окунувшись с головой, умудрился извернуться и встать одной ногой на щит журавлевца, а другой ему на спину. Подняв голову над поверхностью реки, Мишка торопливо вдохнул и закашлялся, втянув вместе с воздухом капли воды, повисшие на бармице.
   Журавлевец под ним извивался, пытаясь вытащить руку из локтевого ремня, а Мишка, стоя левой ногой на щите, принялся, по примеру Фаддея Чумы, молотить каблуком правого сапога, стараясь попасть по голове. Неожиданно шлем журавлевца откатился в сторону, видимо слетел с головы, а сам он, высвободив, наконец, руку, рванулся вверх. Мишка только и успел, что выхватить из ножен кинжал, когда над водой поднялась голова с распяленным в жадном вдохе ртом. Туда-то, прямо в рот, и вошел клинок мишкиного кинжала. Журавлевец канул под воду, выпустив на поверхность цепочку пузырей, окрашенных кровью, речное течение быстро снесло их в сторону.
   Мишка оглянулся в сторону брода, там стоял сплошной ор, и при взгляде снизу, почти от поверхности воды, мельтешило в глазах от водяных брызг, множества людей и лошадей, поднимающегося и опускающегося оружия. По всей видимости, ратнинские лучники, не соблазняясь близкой целью, несколько первых залпов сделали по задним рядам переправляющихся, целя не столько в людей, сколько в коней, и теперь отступающим журавлевцам предстояло сначала перелезть через конские трупы, которые не успело снести течением. Сделать это верхом было почти невозможно, а впереди еще бестолково толклись заводные кони, загораживая дорогу к спасительному левому берегу.
   Чуть ближе к правому берегу творился сущий ад. Коню и так-то не просто развернуться на месте, а в толчее, когда вокруг тоже крутятся другие кони, и подавно. Кто-то из журавлевцев успел поворотить и оказался лицом к лицу с ехавшими позади, у кого-то конь встал поперек брода и мешал движению остальных. Давка была такая, что поднявшееся на дыбы испуганное животное уже не могло опуститься на передние ноги и молотило копытами людей и лошадей.
   Ратнинцы давили сзади, заставляя задние ряды противника снова разворачиваться и принимать бой. Отроки Младшей стражи то заезжая сбоку, насколько позволял глубина, то поднимаясь на стременах (даже вставая ногами на седла) стреляли в противника из самострелов, выбирая, в первую очередь тех, кто пытался оказывать сопротивление наседающим ратнинцам. Часть стрелков осталась на берегу и била в эту кучу сверху - промахнуться было практически невозможно...
   - Эй, водяной! - раздался над головой голос одного из ратников. - Давай-ка вылазь! Руки, руки давай, сам не выберешься.
   Оказывается, всем отрокам уже помогли выбраться на берег, в воде, засмотревшись на происходящее, остался один Мишка. Ратники подхватили его и, крякнув, извлекли из воды. Ощутив под собой твердую землю, Мишка почувствовал, что с трудом не дает ногам подогнуться - общая тяжесть доспеха и пропитавшегося водой поддоспешника, наверняка превышал его собственный вес. Лило с него, что называется, в три ручья.
   - Ну-ка, мальцы, - скомандовал ратник Арсений - вытряхивайтесь из доспехов! Вам в мокром и шагу не сделать, а нам еще тех искать, которые в лес свернуть успели. Не дай бог, вместе соберутся и нашим в спину ударят!
   - А много их в лес свернуло? - спросил Мишка, сбрасывая с себя оружейный пояс и подставляя бок, чтобы помогли распустить ременную шнуровку кольчуги.
   - Да, кто ж их знает? Ты, вот, скольких видел?
   - Через нас трое или четверо проскочили, в одного я выстрелить успел... Ой, дядька Арсений! Там же Андрей Немой остался! Он своего коня к коноводам повел, а назад не вернулся... а те, как раз, в сторону коноводов поскакали!
   - Ну, Бог милостив, может, и обойдется... не дитя малое. - В голосе Арсения не чувствовалось уверенности. - Ну-ка, мальцы, вспоминайте: кого-то из наших еще видели?
   У Мишки через голову как раз потащили кольчугу, поэтом отвечать взялся Демьян:
   - Десятника Егора видели... вон там. Живой, только конем убитым придавило, сам, наверно, не выберется. Еще Фаддей Чума... он тоже в речке, может быть сходить, помочь вылезти?
   - Ранен? - тревожно спросил Арсений.
   - Не знаю, так, вроде бы, видно не было, но...
   - Еще одного нашего конь на дорогу вытащил! - вспомнил Мишка. - Лица я не видел, а убит или только ранен, непонятно было.
   - Андрон... убитый! - на полянку, громко чавкая мокрыми сапогами вышел Федей Чума. Без шлема, мокрый, с головы до ног облепленный не то травой, не то водорослями - натуральный утопленник. - Егора кто видал?
   - Мальцы видели, говорят: живой, но конем...
   Неожиданно один из журавлевцев, лежавший на земле, застонал и попытался подняться.
   - А-а-а! - взревел Чума и кинулся к раненому, занося над головой секиру. - Коней рубить, гниды! Чалого моего!.. - Секира с хрустом врезалась в грудь раненого. - Чалого!.. - Еще одним ударом Чума почти отсек руку, видимо уже мертвого, журавлевца. - Я его с жеребят... - Фаддей продолжил кромсать секирой труп, во все стороны летели брызги крови и обломки кольчужных колец. На четвертом ударе секира застряла и Чума принялся пинать труп ногами, одновременно дергая за рукоять.
   Мишка вопросительно глянул на Арсения, явно взявшего на себя обязанности лидера в отсутствие десятника, и качнул головой в сторону взбесившегося Фаддея - тот превращал в утиль ценнейшую добычу - доспех. Арсений в ответ отрицательно повел головой, потом махнул рукой и счел нужным пояснить:
   - Пусть душу отведет, а то не угомонится. Потом из доли вычтем. Ты! - Арсений ткнул рукой в сторону Власия. - Ступай, покажи, где наш десятник лежит. Савелий, иди с ним, поможешь... эй, малец, ты что не слыхал?
   Власий никак не отреагировал на приказ Арсения, лишь оглянулся на Мишку, как бы ожидая подтверждения. Подобное поведение просто не лезло ни в какие ворота - любой мальчишка в Ратном рад был бы выполнить поручение ратника, тем более в боевой обстановке - просто вопросов бы никаких не возникло! Арсений на секунду даже онемел от возмущения, а Мишка поторопился вмешаться:
   - Отрок Власий! Поступаешь в подчинение ратнику Савелию. Приказ: отыскать и доставить сюда десятника Егора. Исполнять!
   - Слушаюсь... боярич!
   - Да вы что тут игрушки свои...
   - Прости, дядька Арсений, - перебил Мишка - так уж мы приучены. Командир должен быть один. Если чего еще нужно от нас, говори мне.
   - Устроили тут игрища... - Арсений оглянулся на своих ратников. - Савелий, пошел за десятником! Вы двое! Что, так и будете пешедралом таскаться? Пошли на дорогу коней ловить! Мальцы... э-э, Михайла, вы пошустрее, смотайтесь по кустам - наших двоих не хватает, может, раненые где-то лежат. Давайте, давайте, некогда!
   - Демка, видел ноги из куста торчали? - Мишка указал в ту сторону, откуда они пришли. - Глянь: кто там? А мы с Максимом в эту сторону смотаемся. Максим, пошли, ты у берега, я чуть глубже!
  
   Первого убитого Мишка нашел почти сразу, но это был журавлевец, видимо получивший смертельное ранение еще на дороге, но сумевший заехать в заросли ивняка. Только здесь он свалился на землю, так и не выпустив из сведенных судорогой пальцев повод. Еще дальше, на маленькой прогалине, вся земля была изрыта копытами коней и залита кровью. Тут же лежал убитый конь и ратнинец в разрубленном, словно арбуз шлеме. Действительно, журавлевцы использовали в бою подлый прием - сначала рубили по голове коня, а потом добивали упавшего всадника. Следы конских копыт уходили с прогалины в сторону дороги - связываться с людьми Егора журавлевец не стал. Еще через несколько шагов - опять истоптанная земля и поломанные кусты, но ни убитых, ни раненых не обнаружилось. Мишка собрался уже идти дальше, когда услышал свист Максима: "Ко мне!".
   У самой воды сидел на земле ратник Леонтий, бледный от потери крови, с ногой перетянутой почти у самого паха ремешком. Максим копался в переметной суме убитого коня, видимо, в поисках перевязочного материала. В передней луке седла завяз клинком меч, скорее всего, именно передняя лука и спасла Леонтия от более глубокой раны, а, может быть, и от потери ноги.
   - Нашел, чем перевязать?
   - Угу... - Максим как раз вытащил из переметной сумы сверток чистого полотна.
   - Давай перевязывай, а я коня приведу, тут рядом.
  
   Когда отроки вернулись на полянку, ведя в поводу коня с раненым ратником Леонтием, Мишку еще слегка мутило - пальцы журавлевца, сведенные судорогой на конском поводе, пришлось обрубать журалевским же мечом. На полянке оказался один Демьян, охранявший сваленные на земле доспехи и поддоспешники.
   - Давайте на дорогу, все туда ушли, - сообщил он - Немой Захара прислал, в лесу чуть ли не десяток этих шляется, Немой еле отбился. Собирайте доспех, пойдем ловить.
   Немому, по всему было видно, действительно пришлось не сладко - конь чужой, на щите несколько отметин от рубленых ударов, правая штанина и сапог залиты кровью, но, кажется, не своей. Сохраняя совершенно невозмутимый вид, Немой указал пальцем на самострел Варлама и требовательно мотнул головой назад, туда, где сутулился в седле, в очередной раз обиженный, урядник пятого десятка. Мишка кинул ему оружие и призывно засвистел, подзывая Зверя, из леса донеслось ответное ржание.
   - Что с Иннокентием и Захарием?
   - Там... - Варлам махнул рукой в сторону леса. - Кешка в седле плохо держится, я Захара к нему отправил. А на тебя - Варлам зло зыркнул в сторону Демьяна - я господину сотнику пожалуюсь... на урядника руку поднял...
   - Да хоть князю! - Демка презрительно сплюнул. - Понадобится, так и вовсе убью!
   - Вернемся, выгребные ямы чистить пошлю! - пригрозил Варлам.
   - Ага! С тебя и начну, как с самого вонючего куска! - не остался в долгу Демьян.
   - А ну, хватит собачиться, мелкота! - прикрикнул на отроков Арсений. - Давайте-ка по коням, вон уже и десятник пришел.
   Егор действительно вышел на дорогу, сильно хромая и держась за стремя ратника Савелия.
   - Ну, что у вас тут? Все живы?
   - Андрон и Евсей убиты, Леонтий ранен, остальные воевать способны! - доложил Арсений. - В лесу примерно с десяток журавлевских людей и главарь их. Вот Андрюха восьмерых, говорит, насчитал, и трупа главаря нигде не видно, а он приметный - в нурманском шлеме. Надо ехать искать. Коней, вот, наловили, наших-то больше половины побито...
   - Сучье вымя, ну до чего народ подлый... - Зло пробормотал Егор, потом начал раздавать указания: - Так, Андрюха, показывай, где ты их последний раз видел. Мальцы, наперед не лезть, если получится, стреляйте из своих игрушек, только нас не зацепите. Все, вперед!
  
   След журавлевцев нашли быстро - десяток, или чуть больше, конных уходил вверх по течению Кипени напрямую через лес. Сначала продирались через кусты и ельник, потом пошло легче - сосняк без подлеска, перешли на галоп. Мишка с тревогой раздумывал над тем, что у четверых отроков (включая и его самого) из всей защиты только шлемы на головах, да щиты на левой руке - напяливать мокрый поддоспешник или кольчугу прямо на рубаху никому и в голову не пришло. Впрочем, в случае чего, от мечей журавлевцев не спасла бы и кольчуга.
   Постепенно стало заметно, что отроки могут двигаться быстрее ратников - их кони несли меньший груз. Мишка догнал Егора и предложил:
   - Мы можем быстрее скакать, пусти нас вперед! Догоним, отвлечем внимание, может быть задержать, хоть немного, сможем.
   - Я сказал: вперед не лезть! У них и так кони заморенные - от острога сюда доскакали, потом через брод шли, а у нас свежие. Догоним!
   - Да у нас же половина коней от них оставшиеся, какие же свежие?
   - Не лезть! Что непонятно?
   Сказано было таким тоном, что Мишка предпочел не спорить, тем более, что на открывшейся полянке обнаружилось место, где журавлевцы делали остановку - на земле валялись окровавленные тряпки, куски коры и обрезанные ножом палки (видимо перевязывали раненых и накладывали лубки на переломы), вся земля была истоптана конскими копытами.
   Мишка поравнялся с отроками и распорядился:
   - Если будут уходить, вырываемся вперед и стреляем в спины, если развернутся для боя, уходим в сторону и спешиваемся, стреляем с земли.
   - Десятник приказал: вперед не лезть! - тут же заупрямился Варлам.
   - Ну и не лезь, стратег хренов!
   Кони устали и, в конце концов, пришлось перейти на шаг. Мишка снова подъехал к Егору.
   - Ну, хоть на разведку пусти! У меня и у Демьяна кони с утра простояли, не устали совсем. У людей журавля скотина тоже не железная, должны же они где-то остановиться. Не дай бог на засаду нарвемся!
   - Нет! И не приставай больше!
   Был, конечно, соблазн не подчиниться и уйти вперед самовольно - ратники на уставших конях не догнали бы, но Мишка, все же решил не лихачить - опыт конных погонь у него ограничивался лишь чтением вестернов, да исторических романов. К тому же, было понятно, что Егор прекрасно помнит, как досталось ратникам десятка Луки, взявшим весной Мишку в дозор, и подставлять мужика не хотелось.
   След пересек неширокий, в пару шагов, лесной ручеек и резко свернул в сторону, почти сразу стала ясна и причина этого - один из раненых умер. Сжечь тело, как требовали языческие обычаи, журавлевцы, по понятным причинам не могли, везти его с собой, почему-то, не захотели и устроили почти христианское погребение - опустили умершего в русло ручья и обрушили на него подмытый водой берег. Вода все равно размоет землю, и зверье доберется до трупа, но просто так бросать умершего журавлевцы, видимо, не захотели.
   Все это стало понятно, когда, по приказу Егора, Фаддей Чума разгреб секирой кучу земли, которую уже начала тихонько размывать вода. И практически сразу же выяснилось, что мишкины опасения по поводу засады были обоснованными. Зверь вдруг навострил уши и повернул голову в сторону недалекого ельника. Мишка только и успел крикнуть:
   - Берегись! Слева!
   Две стрелы, коротко свистнув, впились в тела коней ратнинцев, потом еще две, и опять в коней - журавлевцы пытались спешить погоню. Два коня упали сразу, вместе с всадниками, еще один шарахнулся в сторону и свалился в ручей, четвертый, брыкаясь, рванулся куда-то, не слушаясь поводьев.
   В десятке у Егора и так-то было всего шесть опытных ратников. В поход взяли двух новиков, но один погиб в рубке на берегу Кипени, а второй - Леонтий - был ранен. Погиб и один из ветеранов, поэтому вся погоня и состояла из пятерых ратников второго десятка, пятерых отроков Младшей стражи и Немого. В бездоспешных отроков журавлевцы стрелять не стали, скорее всего, не посчитав их достойной целью, а ударили по коням тех, кто был в доспехе - троим ратникам и Варламу. Это его раненый конь свалился в ручей.
   Больше стрелять журавлевцы не стали, то ли стрел не было, то ли сочли достигнутый результат достаточным. Раздвинув лапы тесно стоящих елок, безжалостно погоняя заморенных коней ударами плоской стороны мечей на ратнинцев кинулся целый десяток журавлевцев (не всех, видать, подсчитал Немой).
   - Товсь! Бей!!! - скомандовал Мишка, наводя самострел на здоровенного детину в закрытом нурманском шлеме. Опасаясь не пробить одновременно щит и доспех, он направил болт в лоб коню. Конь и всадник полетели через голову, еще один конь рухнул, но журавлевец умудрился соскочить на ноги, остальные два болта настигли всадников - один свалился на землю, другой повалился на шею коня.
   - Спешиться! Заряжай!
   Мишка соскочил с коня, упер самострел в землю, надавил ногой на рычаг и понял, что не успевает - журавлевцы приближались слишком быстро. Егор, Немой и Фаддей Чума, оставшиеся в седлах, бросились навстречу журавлевцам - трое, против шестерых или семерых, считать было некогда. Остановить противника они, конечно же не могли.
   - Назад! В ручей!
   Смотреть: успели отроки выполнить его команду или нет, Мишке было некогда. Чувствуя спиной надвигающуюся смерть, он нырком кинулся в воду - сработало вбитое еще в Советской армии убеждение: "окоп выручит". Русло ручья, конечно же, не окоп - мелковато, но, за неимением лучшего...
   Успел бы журавлевец достать Мишку мечом, или нет, так и осталось неизвестным - над берегом ручья вдруг высунулся Варлам с взведенным самострелом, щелкнул выстрел, и журавлевец рухнул в воду, едва не придавив Мишку. Конь без всадника перемахнул через ручей, на мгновение закрыв своей тушей, как показалось, все небо.
   Мишка сильно ударился о дно - глубины было меньше полуметра - поднялся на колени, одновременно нащупывая в подсумке болт, оглядываясь и пытаясь оценить обстановку. Первым на глаза попался ратник Савелий. Он успел перепрыгнуть на другой берег ручья и оказаться справа от последовавшего за ним всадника. Журавлевцу было ни прикрыться щитом и ни увести коня в прыжке в сторону, он лишь сумел замахнуться мечом и тут же дико заорал, брызгая кровью из разрубленного колена - Савелий своего шанса не упустил.
   Сзади вдруг донесся отчаянный мальчишеский крик, Мишка резко развернулся и увидел, что Максим, не успевший спрыгнуть в ручей, катается по земле, уворачиваясь от конских копыт и меча, которым пытается достать его всадник. Пока Мишка накладывал болт, топтать и рубить журавлевец уже прекратил, и начал медленно заваливаться назад с самострельным болтом в спине, но Максим этого еще не понял и продолжал откатываться подальше от конских ног. Власий, стоя в воде перезаряжал самострел, а Демка направил оружие куда-то Мишке за спину и нажал на спуск. Мишке опять пришлось разворачиваться, и вовремя - на спешенных ратников Арсения и Петра наседали сразу трое конных журавлевцев. Одного свалил Демьян, второго достал мишкин выстрел, третьего - выстрел Варлама.
   Снова щелчок стопора, болт ложится на ствол самострела... Рядом целей нет, взгляд вперед. Десятник Егор, свалив своего противника, проскочил строй журавлевцев насквозь, но не развернулся, а загнал коня в ельник и сейчас кого-то там рубил, видимо, лучников. Немой крутился со своим противником на месте, не подпуская длинным мечом того на расстояние действенной атаки. Фаддей Чума опять лишился коня и схватился пешим с командиром журавлевцев, потерявшим, при падении с коня щит. Отражая лезвием секиры выпады меча, он норовил ударить своего противника концом рукояти, но тот, видимо, достаточно поднаторел в рукопашной схватке и на уловку не поддавался. Еще один журавлевец - тот, что так удачно соскочил с падающего коня - попытался прийти на помощь командиру, но в него впились сразу два болта - отрокам некогда было распределять цели.
   Мишка долго выцеливал командира журавлевцев - тот так быстро двигался в паре с Фаддеем Чумой, что была опасность поразить своего, наконец, момент для выстрела нашелся и болт ударил детину в нурманском шлеме в ногу. Фаддею секундной заминки хватило - секира грянула в шлем, прорубила его и завязла. Мгновением раньше умер и противник Немого - мало того, что в него вогнали сразу три болта, так еще и (Мишка думал, что такое бывает только в кино) меч Андрея снес журавлевцу голову вместе с правым плечом и рукой, пройдя от левой стороны шеи до правой подмышки.
   Внезапно наступила тишина, только Фаддей Чума орал и ругался последними словами, пытаясь выдрать засевшую в шлеме командира журавлевцев секиру. Все, что ему удалось сделать - оборвать подбородочный ремень и теперь Чума лупил по трупу искореженной железякой.
   "Вот, блин, отморозок, и как с таким Варвара-то живет?.. Мать честная! Мы поделили! И не убит никто! Нет, господа ратники, витязи и прочие рыцари, пехоту, засевшую в окопе, и танком не возьмешь, не то, что кавалерией! Знай наших, едрена вошь!".
   - Урядник Варлам, доложить о потерях! - скомандовал Мишка совершенно не командным тоном, чувствуя, как рот расплывается в улыбке.
   - А?
   Хотя лицо Варлама и было закрыто полумаской шлема и бармицей, Мишка готов был поклясться, что тот сейчас придурковато помаргивает глазами, не зная, как реагировать на обращенные к нему слова.
   - Нет потерь! - констатировал Мишка вместо урядника и добавил: - Командовать ты ни хрена не можешь, но стреляешь хорошо! Хвалю!
   - Рад стараться... это... три раза попал... вот.
   - Ну и молодец!
  
   Убитых, действительно, не было, но ранеными оказались почти все ратники, правда, тяжелых ранений не оказалось. Сильнее всех пострадал десятник Егор - выпущенная в упор стрела пробила кольчугу и поддоспешник, вспоров кожу и мышцы на левом боку, скользнула по ребрам и на выходе, еще раз проткнув поддоспешник, застряла в кольчуге. Несмотря на такую рану, Егор зарубил в ельнике двоих лучников и с трудом удержался от того, чтобы не добить лежащего там же раненого со сломанной ногой и разбитым лицом.
   Пока ратники оказывали друг другу первую помощь, отроки, по приказу Арсения, снова принявшего на себя руководство десятком, ловили коней собирали оружие, а потом взялись стягивать доспехи с убитых - раны ранами, а трофеи дело святое. Тут-то и проявился снова дурной характер Фаддея Чумы.
   - А ну, отойди! - раздался, чуть ли не на весь лес его голос. - Мало ли, что вы его спешили, да подранили! Победил я! И добыча моя! А вам, молокососам, доля в добыче вообще не положена!
   Конфликт надо было гасить в зародыше и так, чтобы Егор или Арсений не успели вмешаться - если они выскажут свое мнение, то оспаривать его будет уже трудно.
   - Добычей Младшей стражи распоряжается сотник Корней! - заорал Мишка. - Если болт в убойном месте, то все с тела - Корнею. У этого - Мишка указал на труп командира журавлевцев - болт в ноге, значит, добыча твоя!
   Казалось бы, Чума должен был этим удовлетвориться, но его явно "несло":
   - Учить меня будешь, недоносок! А ну, поди сюда, я тебя научу со старшими разговаривать, если Корней, старый пень, не научил! Сейчас я тебе уши-то пооборву.
   - Я боярич Лисовин, и за оскорбление главы рода... - Мишка демонстративно наложил болт на взведенный самострел - ну, давай, угребище, посмотрим: кто кому чего оборвет!
   Ни малейшего впечатления направленный на него самострел на Чуму не произвел. Перешагнув через труп командира журавлевцев, он с самым решительным видом двинулся в мишкину сторону. Стрелять было нельзя, не стрелять... тоже нельзя. Мишка уже стал прикидывать, как бы так попасть вскользь по шлему Фаддея, чтобы и не навредить сильно, и, в тоже время, слегка оглушить отморозка, но тут между ним и Чумой въехал на трофейном коне Арсений.
   - Чума, уймись!
   - Да пошел ты...
   - Я сказал: уймись!!!
   Что-то такое было в голосе Арсения, заставившее Фаддея остановиться. Что именно, Мишка не понял - отношения между ратниками внутри десятков имели, кроме подчинения десятнику, множество нюансов неизвестных посторонним, и такого, воистину чумового скандалиста, как Фаддей, если бы на него не было управы, давно бы выгнали. Значит, управа была, Арсений про нее знал и мог воспользоваться.
   - Больно надо... - неразборчиво прогудел в бороду Фаддей - подумаешь, боярич... - потом вдруг встрепенулся и повысил голос: - но тот, который в ручье, мой! Я его откопал!
   - Твой, твой! - успокоил Арсений и повернувшись к Мишке, вроде бы негромко, но с очень жесткой интонацией произнес: - Стреляете вы ловко, всех нас сегодня выручили, наставникам вашим поклон земной... но если еще раз на кого-то из нас нацелишься, одним внуком у Корнея меньше станет. Так и запомни... - Арсений криво ухмыльнулся - боярич.
   Мишка в ответ смолчал, но пристальный взгляд Арсения выдержал, чем заслужил одобрительный кивок. Требовать от Чумы извинений за оскорбление главы рода Лисовинов было, совершенно очевидно, занятием бессмысленным, слава богу, что удалось отстоять трофеи.
   Снабжение Воинской школы уже давно стало для Мишки, да, наверно, и для Корнея тоже, постоянной головной болью. Мишка не был уверен, но за полный доспех, скорее всего, можно было бы выручить столько, что хватило бы кормить всю Воинскую школу месяц, а, может быть, и больше. Нашелся бы покупатель. Правда торговые экспедиции, осуществлявшиеся под руководством Осьмы, давали неплохой доход и вселяли определенные надежды. Продавать оружие и доспехи лесовикам Корней, конечно же, не позволит, но есть же Давид-городок, Хотомель, Пинск, в конце концов. Только здесь, возле ручья, отроки "насобирали", семь комплектов вооружения, причем, почти не поврежденного - год кормить Воинскую школу! А ведь там, возле брода, есть и еще добыча! Продать все это единым махом, конечно, не удастся, но Осьма что-нибудь придумает.
  
   Раненый журавлевец, поначалу, отвечать на вопросы отказался, но когда за дело взялся Немой, заговорил. Однако довольно быстро выяснилось, что десятник Егор, который после перевязки держался довольно бодро, толком не знает о чем спрашивать. Мишка, воспользовавшись ситуацией, подсуетился и начал подкидывать вопросы, специально упоминая названия населенных пунктов и имена журавлевских ближников. Егор сначала недовольно косившийся на излишне шустрого пацана, понял, что Мишка, что называется "в теме", и даже слегка посторонился, как бы предлагая ему вести допрос по своему разумению.
   Про жизнь рядовых "граждан" земель боярина Журавля, пленный почти ничего не знал - дружина была элитой и с населением общалась мало, а к стражникам дружинники относились примерно так же, как в России спецназ ВДВ к гаишникам - не то что за коллег, за людей не считали.
   Про "промзону" тоже ничего путного выяснить не удалось. Да, есть трубы каменные, из которых дым идет, есть колеса водяные, сразу в нескольких местах, есть люди работные, которые на полях не трудятся, если только не припечет так, что гонят всех, не разбираясь.
   Потом, правда, пошло интереснее. Оказалось, что Журавль занимается-таки торговлей, но тоже не как все. Есть неприметная речка, впадающая в Горынь, а на ней пристань и склады, но не на самой речке, а в протоке, так, что можно проплыть мимо и ничего не заметить. Торговать приходит на двух ладьях только один купец - кто такой и откуда, пленный не знал. Болтают, что года два-три назад приплыл кто-то другой, и боярин Журавль приказал ладью сжечь, а людей купца перебить. Короче, как понял Мишка, торговля идет тайно, через доверенного человека. Увы, о списке товаров, отправляемых и привозящихся, пленный не имел ни малейшего представления.
   Обнаружился и еще один интересный факт. Каждый год ранней весной, сразу за ледоходом, куда-то отправлялись сразу пять ладей, на которых уходили сотни полторы-две людей при оружии. Возвращались эти ладьи осенью, перед самым ледоставом, а бывали годы, что и не возвращались, правда сам пленный, по молодости, такого не видел. Что за люди, куда и зачем уплывали, пленный не знал.
   Уловив, что Егор начинает недовольно покашливать, Мишка переключился на военные вопросы: вся ли дружина пришла к броду, был ли во главе ее сам Журавль или его воевода Гунар, есть ли гарнизоны в крупных поселениях и т. д.
   И тут Мишку ждал сюрприз, даже не один. Журавля, оказывается дома не было! Уже почти месяц! Куда он уехал, разумеется, неизвестно, но уехал вместе с тем самым купцом и двумя десятками дружинников. Гунара, оказывается, тоже не было - умер несколько дней назад, а третьего сына его - Эрика - только что зарубил Фаддей Чума. Старший сын Гунара был убит давно, во время какого-то внутреннего конфликта, в результате которого, по слухам, Журавль и стал хозяином здешних земель, а второй сын умер во время морового поветрия.
   После более подробных вопросов, выяснилось, что Эрика просто-напросто подставили, послав с карательной экспедицией молодого, физически сильного, но не шибко умного наследника воеводы. По словам пленного, старые дружинники ворчали, что славы и добычи в этом походе не добудешь, а случись что, виноватым во всем останется Эрик. Оказывается и в дружине Журавля не было равенства. Существовала, как бы, гвардия - личная полусотня журавля и полусотня Гунара. Все были потомками нурманов, хотя стариков - первого поколения - уже не осталось. Они держались особняком от остальных дружинников, которых было около двух сотен, всячески подчеркивая свое особое положение и происхождение. Эрик, например, даже отправился в поход в дедовском шлеме, а отца запретил хоронить до своего возвращения, намереваясь пригнать множество пленных и устроить тризну, достойную настоящего ярла. Отцовскую-то полусотню он и угробил сегодня, вместе с еще полутора сотнями, легкомысленно отнесясь к "малочисленному и трусливому" противнику.
   Получалось, что в усадьбе Журавля осталось человек восемьдесят дружинников, а пешее ополчение, до сего дня, никто поднимать и не думал, тем более, что как раз подходила к концу жатва. Но "орешек" ратнинцам был явно не по зубам - со слов пленного выходило, что живет Журавль в настоящей крепости с каменными (!) стенами и башнями. Правда, пленный, то ли по безграмотности, то ли по легкомыслию, не делал различия между каменным строением и кирпичным, но в принципе, это ничего не меняло - ратнинцам своими силами такую крепость не взять.
   Нашлась и позитивная информация - нигде на землях Журавля воинских сил, кроме "крепости на горке" не было, Эрик увел даже гарнизон из Крупницы. Это известие сразу же оживило ратнинцев - перспективы грабежа открывались, прямо-таки, радужные.
   У Мишки была еще масса вопросов, но случайность, а вернее сказать, его любопытство все испортило. Пленник буквально затрясся, когда у него перед лицом закачалась серебряная цепочка, с подвешенной к ней серебряной прямоугольной пластинкой, на которой были выбиты арабские цифры - очень похожая на те, которые обязательно присутствуют во всех фильмах про американскую армию, правда цифры были угловатыми, словно их выбивали чем-то, вроде отвертки.
   Немому пришлось еще раз продемонстрировать свою квалификацию палача, прежде, чем пленник признался, что такие "талисманы" висят на шее каждого дружинника, и на них "колдовскими знаками" выбито его истинное имя. Боярин Журавль, якобы, помнит каждую такую запись и способен на расстоянии прервать жизнь человека, которым он почему-либо недоволен. Такая же судьба ждет и того, кто этот "талисман" снимет.
   После этого признания, пленный, которого так и не удосужились связать, выпростал из рукава маленькое, не длиннее мизинца, лезвие и, прежде, чем кто-нибудь успел ему помешать, вскрыл себе яремную вену.
  
   На этом, все, в общем-то, и закончилось. Десяток Егора выполнил поставленную перед ним задачу - зачистить тылы ратнинской сотни от уцелевших дружинников боярина Журавля. Если кто-то из них еще и прятался в лесу, не сумев или не захотев присоединиться к отряду Эрика Гунарсона, то было их, наверняка немного, и опасности они не представляли, поскольку все их устремления были направлены исключительно на собственное спасение.
   Для самого десятка Егора "зачистка" чуть не стала роковой - попросту, никто не ожидал, что, что от лобового удара ратнинской сотни сумеет увернуться столько народу. Но в первой полусотне журавлевской дружины шла, все-таки, "гвардия" да и мечи, по крайней мере у полусотни покойного Гунара, были не хуже, чем у старого воина из острога. Неизвестно, что думали об этом ратники, но Мишку данное обстоятельство наводило на весьма серьезные размышления.
   Последним событием, которое произошло на месте гибели отряда Эрика Гунарсона, был очередной скандал, устроенный Фаддеем Чумой. Когда он окончательно откопал лежащего в русле ручья покойника, оказалось, что в спине у того торчит самострельный болт, на котором, в качестве персональной метки хозяина, выжжена надпись "Лис". Получалось, что это тот самый журавлевец, вслед которому Мишка стрелял в засаде у брода.
   Вдоволь поорав на тему "я нашел, значит, мой", Чума наткнулся на ничего не выражающий взгляд Немого, только что показавшего всем, что он способен сделать с живым человеком, и как-то очень быстро увял. Потом, переключив свое внимание на десятника Егора, Фаддей завел, чувствовалось, что не впервые, разговор о том, что, мол, вечно их десяток прикрывает сотню сзади, от добычи остаются одни объедки, и вообще жизнь полна несправедливости и несчастий. На покойника, которого отроки, морщась и сдерживая позывы к рвоте, вытаскивали из грязи, Чума больше ни разу и не посмотрел.
  

* * *

  
   Мишка сидел во дворе хутора и ждал, пока закончится совещание Корнея с десятниками и боярином Федором. Ждал уже прилично - совещание затягивалось, над хутором начали сгущаться сумерки.
   "А ведь вы испугались, сэр, сильно испугались, и не пытайтесь спорить! Даже тогда, на ночной дороге, когда рыбак замахнулся топором, вы скорее удивились и обиделись: "а как же еще сорок лет жизни?". А сегодня, под брюхом перескакивающего ручей коня, ощущения у вас были покруче, чем при обкатке танками на полигоне - танкисты через нижний люк в пехоту мечами не тыкают, а журавлевец запросто рубануть мог. А выручил-то вас кто? Варлам! Вот и думай теперь...
   И все-таки, Младшая стража себя показала очень неплохо! Салаги, меньше полугода в обучении, а как отстрелялись! Дмитрий сказал, что не меньше восьмидесяти журавлевцев положили... может загнул слегка, но все равно. Доспехи, оружие, кони... Илья вон до сих пор лается - трофеи делит. Люди Федора больше всех обижены - шли позади ратнинцев, в рубке почти не поучаствовали, а в погоне за выбравшимися на берег журавлевцами, отроки их обогнали - потому, что легче - и всех убегающих перестреляли. Опять погостным ратникам фигушки, а не трофеи. К гадалке не ходи, Федор сейчас агитирует деда на грабеж сел, оставшихся без защиты - пленных-то допросили, знают, что гарнизон только в "крепости на горке". Гуляй, не хочу!
   Ну, сэр Майкл, может быть хватит вокруг, да около, ходить? Все равно, ведь, никуда не деться - решение принимать надо, ибо сказано: лучше ошибочное решение, чем никакого! Господи, как хорошо было еще совсем недавно! Рассказывал сказки на ночь отрокам Младшей стражи, учил арифметике купеческих детишек, читал стихи Юльке, философствовал с отцом Михаилом, токарный станок "изобрел"... и был доволен собой, блин! Балбес самонадеянный! Лорда Корнея методам управления учить взялся! Забыл в каком веке проживаем! Благодарите Бога, сэр, что ТАМ вы не сподобились стать каким-нибудь борцом за права личности или поборником политкорректности... что б, в таком случае, вы делали на ночной дороге, когда острожане пытались своих детей отбить? В отроков младшей стражи стрелять стали бы, или блажить: "Опомнитесь, вы же люди!"? Помнится, у мэтров АВС в "Трудно быть богом" подобные прецеденты описывались... а вы, сэр, на их книгах выросли. Мда-с.
   И ведь это - еще не конец. Пойдут же ратники по селам, а значит, грабеж, убийства, изнасилования - XII век, и можете, сэр, со своим гуманизмом и... всеми остальными "измами" идти сами знаете, куда! Потому, что, так или иначе, придется во всем этом участвовать! Как легко было читать о подобных вещах в исторической литературе - княжеские усобицы... а тут даже не княжеские, а боярские, и все равно, вся грязь и кровища в полный рост. Так просто рассуждать обо всем этом теоретически, припомните, сэр, вы даже Шекспира при этом поминали:
   Сто рыцарей! Сто рыцарей, готовых
   Фантазии любые старика
   В любое время поддержать оружьем!
   И вот: дожили до светлого денечка - не позже, чем завтра, окунетесь во всю эту "рыцарскую романтику" с головой. Не стошнит? Дедушке Корнею в спину стрельнуть не захочется?
   Может и стошнит... но не в монастырь же уходить? Кончайте, сэр, комплексовать и... что? И беритесь за ум! Обеими руками и, чем еще найдется. Извольте считать все происходящее следующим этапом адаптации. Первый этап, следовательно, постановляем считать законченным, причем, законченным успешно! Какие задачи вы ставили перед собой два года назад? Физическое развитие, создание команды, подъем благосостояния и социального статуса семьи. Выполнено, даже перевыполнено. Это были задачи для достижения промежуточной цели - изменения стартовых условий. Цель долговременная остается прежней - стать боярином. Но! Бояре, как показывает практика, бывают разными. Можно подумать, сэр, что вы об этом раньше не знали. Знали, но это знание было чисто теоретическим, и к практике отношения не имело, а теперь имеет. Значит, уточняем формулировку долговременной цели: стать максимально влиятельным боярином: хозяином обширной территории, достаточно густо заселенной, с развитой для данного исторического периода инфраструктурой, и хорошо защищенной с военной точки зрения. Пожалуй, стоит еще добавить: "вхожим в высшие сферы"... нет, рановато, рановато.
   Ну... допустим, сформулировали, дальше что? Дальше - новая промежуточная цель. Описываем существующее положение вещей, представляем желательное положение вещей, выявляем разницу между ними. Ликвидация этой разницы и будет целью, а для ее достижения придется решить те или иные задачи. Все, как всегда, только исходные данные изменились. Два года назад вас, сэр, не устраивали стартовые условия, а сейчас... А сейчас вам страшно. Признайтесь, никто смеяться не будет. Страшно, что убьют - уверенность в дате смерти, как-то незаметно растаяла. Страшно, что дадите слабину, когда придется окунуться в средневековые реалии по полной программе. Страшно, отвечать за жизни мальчишек, которые вам доверяют так, что даже... гм, страшно делается. Простите за тавтологию, но точнее не скажешь. И, ну конечно же, страшно расставаться с ролью вундеркинда и становиться... кем?
   Никуда не денешься - место и роль - альфа и омега самоидентификации, отправная точка всех планов и расчетов. Определяем правильно - есть надежда на реализацию планов; определяем неверно - сюрпризы начинают вылезать на первых же шагах, и в конце концов все рассыпается, не определяем вообще - становимся игрушкой в чужих руках, в силу того, что не имеем возможности определить: правильные ли к вам предъявляются требования и посильные ли вы ставите перед собой задачи.
   Это два года назад вы начинали с нуля, и без этого можно было обойтись, а сейчас, все надо определить четко, иначе и сами будете в потемках блуждать, и других в заблуждение вводить. Причем, не только в заблуждение, но и в соблазн - поставить вас на место, соответствующее их пониманию. Вон, как Варлам, придурок, решил, что может вами, как другими отроками пятого десятка, командовать. Или другой пример: стоило вам, сэр, достаточно твердо указать ратнику Арсению, что отроки Младшей стражи подчиняются только своим командирам, и тот, хоть и поморщился, стал передавать команды через вас.
   Итак, место и роль - ваша "точка" в местной системе координат и ваши возможности, соответствующие положению этой "точки". С одной стороны - уже не ребенок, требования предъявляются отнюдь не детские, с другой стороны - совершенно, пока, бесправная личность, чуть что: "Мал еще, нос не дорос, много о себе воображаешь, делай, что старшие говорят" и прочие, хорошо известные подросткам во все времена "удовольствия". Ждать же кардинального изменения этого параметра вашей личности, сэр Майкл, еще два-три года - до женитьбы, которая превращает юношу, в момент рождения законного первенца, в полноправного мужчину.
   Таково ваше место в местном сообществе, и никуда от этого, казалось бы не денешься, однако ресурс вы, сэр, накопили о-го-го - сверстникам и не снилось. Налицо дисгармония. Или диспропорция, если угодно, досточтимый сэр. Несоответствие вашей роли подростка, занимаемому вами месту распорядителя весьма нехилых ресурсов. Несоответствие, бросающееся в глаза даже больше, чем все ваши кунштюки с "истреблением невидимых демонов", "снятием чар" с тетки Татьяны и талантами в области ненормативной лексики.
   В связи с вышесказанным, надлежит признать одно весьма прискорбное обстоятельство - первым заметили это несоответствие отнюдь не вы, сэр Майкл.
   Первой, если судить беспристрастно, на это намекнула Нинея: "Ощути себя наследником древнего рода... Возгордись этим и тут же смирись. Смирись с тем, что ты не волен в своих поступках...". Потом Корней, в своем фирменном стиле, выкинул за борт и выплывай, как знаешь. Выплывешь - нормально, так и должно быть, а потопнешь - туда тебе и дорога, не соответствуешь. Следующим был Илья: "От тебя слова ждут, знака...". Ну, и наконец, Алексей сказал все открытым текстом: "Корней тебя ничего не лишил, наоборот, он тебя над другими отроками поднял!". А, если честно, то ни хрена он вас, сэр, не поднимал, а просто пинком под зад сдвинул вверх по оси "социальное положение" - от точки "старшина Младшей стражи" до точки "боярич Лисовин". Проще говоря: от начальника молодежного военно-спортивного лагеря, до директора филиала фамильной компании, в который означенный клуб входит в качестве структурного подразделения.
   Сословная структура социума подобный финт только облегчает - меньше конкурентов. Да даже, если бы мы жили в демократическом обществе, все равно: вы, сэр, этот филиал создали, вам его дальше и развивать. А конкуренты... да нет конкурентов! Демьян, Кузьма, ну еще Дмитрий и, может быть, Первак, могли бы этой структурой худо-бедно управлять. Но развивать ее... извините, подвиньтесь. А специфика структуры такова, что не развиваясь, она умрет.
   Ну и тормоз вы, сэр, откровенно-то говоря. Все уже давно все поняли, один вы, как муж-рогоносец, узнаете новости последним. Ну, что ж... голову пеплом посыпали, в слабостях и ляпах признались... продолжаем думать.
   Будем считать, что существующее положение дел описано. Теперь - желательное положение дел. Филиал, конечно же, может развиваться и расти сколь угодно мощно, и даже сравняться по мощи с материнской компанией. Но! Материнская компания - ратнинская сотня - медленно умирает. По сути, сколь бы нестандартным ни был изначальный статус сотни, разлагается она вместе с родоплеменным строем - процесс, который идет сейчас, с той или иной степенью интенсивности, по всей Киевской Руси. И на историческую сцену выступает "его светлость феод", а мы с вами, сэр, если помните, договорились против исторического процесса не переть - не на Марс прилетели, все-таки. Феод, так феод. Правда, в классическом виде он на Руси так и не сформировался... и наплевать, классического рабовладения, подобного римскому или, скажем, египетскому, на Руси тоже не было. Придумаем что-нибудь, а вот очередная промежуточная цель, похоже нарисовалась совершенно очевидно - стать за два года начинающим феодалом, со всеми присущими ему атрибутами: землями, дружиной, замком, хозяйственным комплексом, включающим в себя, кстати сказать, и угнетаемые трудящиеся массы. Официальный статус... по нынешним временам, статусные вопросы, зачастую, решаются явочным порядком, но и благословение от власть предержащих, тоже, штука не лишняя.
   Дальнейшее стандартно: задачи, которые надо решить для достижения цели, структуры, которые эти задачи будут решать, кадры, которые в этих структурах будут работать... Едрена-матрена, как любит выражаться лорд Корней, два года назад практически ничего же не было, а сейчас даже всего не перечислишь сходу! Однако, сэр... впрочем, не будем отвлекаться.
   Задачи... а с задачами, в этот раз, проблем, похоже, нет - приобретение тех самых, присущих феодалу атрибутов: замок, дружина, заселенные и обустроенные земли.
   Структуры. Здесь уже сложнее. Во-первых, конечно, уже имеющиеся, считай, в личном владении: Младшая стража, Академия Архангела Михаила, крепость с вырастающим вокруг нее хозяйственным комплексом. Спасибо лорду Корнею за, "возвысивший" пинок под зад - боярич, в отличие от старшины Младшей стражи, имеет право, хоть и с оговорками из-за возраста, именно на владение. Формально, разумеется, понадобится опекун, но тут тоже просто: либо сам дед, либо Лавр, либо... гм, отчим - тоже не самый худший вариант, тем паче, что ребята и Илья недвусмысленно выказали личную преданность именно вам, сэр Майкл, так что классическими опасениями по поводу нечестного опекунства, столь популярными в литературе, можно, пожалуй и пренебречь.
   Это - о подчиненных структурах, но имеются же и внешние. Во-первых, так же, как и на первом этапе, семья. Во-вторых, Ратное. Раз уж наш феод должен прийти на смену ратнинской сотне, которая, по сути, уже и не сотня - не из-за численности, а из-за утраты исходного состояния - то что-то феод от нее должен унаследовать, а то и урвать еще до ее окончательного развала. В-третьих, Нинея с ее планами создания Державы под княжича Михаила Вячеславича.
   Конечно, сама волхва никакая не структура, но местное население, неизвестно в каких границах, Нинеей управляется. Как это все структурировано и структурировано ли вообще, совершенно непонятно. Сама же Нинея умна, влиятельна, имеет собственные взгляды и планы, в которые вы, сэр, посвящены лишь частично и вряд ли будете посвящены полностью. Так что, планировать тут что-то сложно, но использовать ее возможности, как некий внешний резерв, надо пытаться.
   В четвертых, коммерческие структуры, руководимые Никифором и Осьмой. Тут все вообще по воде вилами писано - прожекты ваши, сэр, онкл Ник выслушал, а как все это реализовываться будет... бог весть. Осьма же... м-да, бизнесмен, играющий в политику, это настолько чревато... насколько и перспективно! Но пока вы и господин Осмомысл находитесь в разных весовых категориях - и ваши знания человека конца ХХ столетия, ни в коей мере не компенсируют его опыта и знаний реалий XII века.
   Что волхва, что купцы, вполне ощутимую пользу уже принесли и, вполне возможно, что будут приносить и в будущем, но всегда остается актуальным вопрос: кто кого больше использует?
   Ну, и наконец, в-пятых, туровские дела: Илларион, Феофан, княгиня Ольга. То бишь: Церковь, СБ в зачаточном состоянии и государственная власть регионального уровня. Здесь, вообще, надо вести себя, как на минном поле. И "бойцы идеологического фронта" люди очень серьезные, и правящая династия... леди Анна совершенно справедливо заметила: "Возле князей - возле смерти". А посему - медленно, аккуратно, с оглядкой, размышлениями и страховкой.
   Кадры... Кадры уже есть, но нужны еще. И с эксплуатируемыми трудящимися тоже подумать надо. Социализм, разумеется строить... это - к писателям-фантастам, а крепко гайки закручивать, на манер Журавля, тоже не годится. Хорошо продуманная и правильно сформированная мотивация держит человека покрепче обельной грамоты, а пользы такой человек может принести гораздо больше подневольного, это - аксиома, не нуждающаяся в доказательствах. Но и возможностями института холопства пренебрегать не стоит - все хорошо к месту, вовремя и в надлежащей пропорции.
   Вот таким, примерно образом, сэр Майкл, для начала, а в подробностях каждый пункт надлежит проработать впоследствии. Но! Первейшей на повестке дня стоит самая, пожалуй, трудная задача - психологически вписаться в современные реалии. Пока получается, но напряг, надо признаться, имеет место быть, и срыв может случиться в любой момент. Самое же неприятное заключается в том, что даже представить себе, в каком виде это может произойти, не получается. Пока наблюдалось три вида реакций: приступ неконтролируемого бешенства - несколько раз, истерический смех - один раз, и уход от реальности в состояние, из которого вас вывели только методом сексотерапии - тоже один раз.
   Статистически, наиболее вероятен первый вариант. Скажем, насмотревшись на натуралистические сцены, сопровождающие грабеж беззащитных сел, вы начнете стрелять и резать... кого? Отроков Младшей стражи - сомнительно, но всякое может быть. Ратников лорда Корнея - более вероятно. Людей боярина Федора - первоочередные кандидаты. Мда-с, ситуация, позвольте вам заметить...
   Э-э, любезнейший, а не напрасно ли вы на Нинею злобились и Зверя Велеса по загривку лупили? А если она вам таким образом шок от натуралистических сцен хотела смягчить? Посмотрела, во что вы превратились после подавления бунта, и решила слегка повысить порог восприимчивости, чтобы вас, сэр, опять в аут не вынесло? Гм, вполне может быть, она же в моем психическом здоровье заинтересована... пока. Или, все-таки, просто заинтересована? Ладно, время покажет, но... но тогда, в свете показаний пленного, становится понятна и попытка "пришпорить" мистера Алекса - пока Журавля "нету дома", надо форсировать события! Значит знала о его отъезде? Имеет осведомителей? Сильна бабка - комплексный подход, выигрыш сразу по нескольким параметрам... но какого хрена?! Вы феодал, сэр, или не феодал? С какой это стати вы собой манипулировать должны позволять? Даже, если она это творит с самыми лучшими намерениями... Ладно, продолжим потом - похоже, совещание закончилось".
   На крыльцо хозяйского дома, переговариваясь между собой, начали выходить ратнинские и погостные десятники. Судя по оживлению людей боярина Федора, решение о продолжении похода было принято, и предвкушение богатой добычи несколько поумерило "болезнь красных глаз", поразившую погостных ратников.
   На общем фоне заметно выделялся десятник Тихон - смурным видом и цветущими во всю рожу синяками, судя по всему, дядюшка Лука, крепко "поучил" племянника за забывчивость, а потом предъявил "свидетельства педагогического воздействия" Корнею, чтобы сохранить за Тихоном должность десятника. После славной победы над превосходящими силами противника, особенно, если учесть, что сотня одержала победу именно на переправе, а значит, смыла с себя позор поражения, пережитого во время последнего похода на Волынь, Корней должен был быть в добром расположении духа и вполне мог удовлетвориться "семейным воспитанием" в исполнении Луки.
   Мишка уже собрался пройти мимо десятников в дом, как вдруг на плечо его опустилась тяжелая рука и над головой раздался голос десятника Фомы:
   - Куда разогнался, мелкота?
   Первой, уже привычной реакцией, была попытка имитировать поведение подростка - вывернуться и сказать что-то типа: "Пусти, меня дед позвал", но Мишка сдержался. Остановившись - Фома держал крепко - Мишка, не глядя на десятника, раздельно произнес:
   - Руки. Убери.
   Фома, как и следовало ожидать, не послушался, а рывком развернув отрока к себе лицом, угрожающе произнес:
   - Чего это тут щенок тявкает?
   "Держать марку, сэр, раз уж решили. Как учила Нинея: даже в мелочах, будь они трижды неладны!".
   - Боярич идет к боярину, - все так же подчеркнуто членораздельно, ответил Мишка - и не твоего ума дело, зачем!
   Фома даже не удостоил его традиционного вопроса: "Что, ты сказал?" - просто пихнул так, что Мишке, во избежание падения, пришлось сделать несколько шагов назад. Рука сама дернулась к оружию, и опять пришлось сдержаться, и не потому, что Фома легко справился бы с подростком голыми руками, а потому, что сейчас нужен был не Бешеный Лис, а боярич Лисовин, и только боярич Лисовин.
   Фома шагнул, было, следом за отступившим Мишкой, занося руку для затрещины - настоящего боевого удара сопляк не заслуживал - но его вдруг придержал десятник Егор.
   - Погоди, Фома, остынь.
   - Не лезь! - Фома отшвырнул руку Егора. - Наглых сопляков...
   Краем глаза Мишка уловил торопливый шаг с крыльца Луки Говоруна и появление в поле зрения молчаливой фигуры Немого.
   - Правильно! - не дал договорить Фоме Егор. - Надо учить! Но по-другому!
   Шагнув вперед, Егор заслонил Мишку от Фомы и совершенно неожиданно спросил:
   - Твой болт?
   Вообще-то, можно было бы и не спрашивать - лежащий на ладони у десятника самострельный болт, хоть и был весь в засохшей крови, метка "лис" читалась без труда.
   - Мой! - подтвердил Мишка.
   - Добро. - Егор кивнул. - Теперь я должник Корнея.
   Ситуация была понятна: болт - тот самый мишкин выстрел, который спас Егора, когда его, придавленного упавшим конем, пытался зарубить журавлевец; быть же должником мальчишки, в соответствии с канонами патриархального общества, зрелому мужу, да еще десятнику, невместно. В соответствии с теми же канонами, Мишке следовало всячески отнекиваться от похвалы, даже высказанной в такой завуалированной форме. Именно это он старательно и исполнил, изобразив все в таком виде, будто отроки лишь слегка помогли второму десятку, и то только потому, что им разрешили это сделать, а вот сам Егор, кинувшись в атаку втроем против семерых, спас мальчишек от полного истребления.
   Присутствующие благосклонно выслушали мишкин экспромт, только Фома злобно покривился, а Лука преувеличенно горестно вздохнул и глянул с немым упреком на Тихона. Егор выслушал мишкины славословия, как само собой разумеющееся, снова кинул и, обернувшись к Фоме, демонстративно крутанул на пальце серебряное кольцо.
   - Пойдем-ка, Фома, - Егор еще раз крутанул кольцо. - Чего-то скажу...
   Смысла пантомимы с кольцом Мишка не понял, но путь был свободен и он двинулся к крыльцу хозяйского дома.
  
   В горнице было душно - полтора десятка мужиков сидели тут не меньше двух часов. Две лучины, потрескивающие в светцах, тоже кислороду не добавляли. Правда, легкий сквознячок, протянувшийся от распахнутой двери к волоковому окошку, нарушил неподвижность атмосферы, но трудиться над освежением воздуха ему предстояло еще долго.
   "Хорошо, что табак из Америки еще не завезли, сейчас бы тут вообще душегубка была!".
   - Господин воевода! Отрок Михаил по твоему приказу явился!
   Дед выглядел усталым, но довольным. Кивнув в ответ на мишкин доклад, он переглянулся с сидящим рядом боярином Федором и обратился к Лавру, непонятно как затесавшемуся в компанию десятников, присутствовавших на совещании.
   - Ну, Лавруха, ты Михайлу хотел? Вот тебе Михайла!
   - Благодарствую, батюшка. Проходи, племяш, садись. - Лавр переложил с лавки на стол трофейный шлем, снятый с кого-то из журавлевцев. - Ты, Мишаня, помнится, что-то подобное из воска слепил. Так?
   - Так, дядя Лавр. Почти такой же.
   Шлемы ратнинских воинов, да и большинства других ратников, которых довелось видеть Мишке, хотя и отличались отдельными деталями, изготовлялись, в общем-то, по одному типу. Сферическая тулья, склепанная из четырех сегментов, либо наложенных внахлест, либо скрепленных перекрещивающимися металлическими полосами. К тулье, тоже на заклепках, крепился околыш, а к нему полумаска.
   Сейчас на столе перед Мишкой лежала совсем иная конструкция, более соответствующая, на его, не очень просвещенный взгляд, веку XV или XVI. Идущий ото лба до затылка гребень, козырек, стрелка, защищающая лицо от поперечного удара, нащечники и сегментный назатыльник. Мишка взял трофейный шлем в руки и заглянул внутрь. Как он и ожидал, внутри оказалось ременное оголовье, амортизирующее удары по шлему. Шлемы всех журавлевцев, составлявших отряд Эрика Гунарсона, были такими же.
   "Ну, что ж, господин предшественник, уже одно это свидетельствует, что какое-то производство у вас налажено. Шлем больше всего напоминает шлемы польских панцирных гусар, как их показывают в кино, но там, кажется, еще т султан из конского хвоста был? Не помните вы, сэр, ни черта, а знаете еще меньше...".
   - Ну, что скажешь? - прервал мишкины размышления дед.
   - А что говорить-то?
   - Все, что можешь, то и говори. - Дед сделал предостерегающий жест в сторону Лавра. - Лавруха, а ты помалкивай, пускай сам соображает!
   Мишка глянул на Лавра, тот в ответ слегка развел руками и сделал страдальческое лицо. По всей видимости, на собрание десятников его пригласили в качестве "эксперта по вооружениям", но дед, наверно, его пояснениями остался неудовлетворен.
   - Ну... - неуверенно начал Мишка, подводить Лавра не хотелось, но кто ж его знает: что он сказал, что не сказал? - Тулья сложена из двух половинок. Вот этот гребень и околыш их сжимают. То есть, я так думаю, а как на самом деле, не знаю. Козырек - Мишка постучал ногтем по названной детали, хорошо защищает лицо от стрел и колющих ударов - надо только вовремя голову наклонить. Оголовье лучше, чем стеганый подшлемник - и удар сильнее смягчает, и голове не так жарко.
   - Все? - вопрос, почему-то, задал не Корней, а Федор.
   - Да я же не знаю, что вы узнать хотите... хотя... - Мишка оглядел горницу, но других шлемов не увидел - еще такие же шлемы есть? Мне бы на несколько сразу глянуть...
   - Лавруха, есть еще шлемы?
   - Есть, батюшка, в сенях семь штук лежат, только четыре из них побитые немного.
   - Тащи сюда... Михайла, сиди! Без тебя обойдется!
   Это уже было и вовсе "из ряда вон" - гонять зрелого мужа, когда под рукой был подросток...
   "И Федор как-то странно пялится... никак их сиятельство граф Корней очередной спектакль задумали? И что же ему надо? Что вообще ему может быть надо от погостного боярина, для чего можете понадобиться вы, сэр Майкл? Блин! Невеста Катерина Федоровна! "У вас товар, у нас купец...". Будущего зятя демонстрируют! Ну я вам... Стоп, сэр Майкл, лорда Корнея подводить не стоит, он на этом какие-то свои расчеты выстраивает и делать ему подлянку не в ваших интересах!".
   Лавр притащил в охапке все семь шлемов и с грохотом вывалил их на стол. Мишка пододвинул поближе светец с лучиной и сделал вид, что внимательно рассматривает трофеи, хотя достаточно нагляделся на них и при свете дня. Хотел даже попросить еще добавить света, но потом решил не выпендриваться и заговорил деловым тоном:
   - Вот, господа бояре, если посмотреть на несколько шлемов сразу, то видно, что сделаны они по одному образцу, и ни один из них не делался одним кузнецом от начала и до конца. Одни люди ковали половинки тульи, другие околыши, третьи нащечники... Потом это все собиралось вместе. Если сейчас все эти шлемы разобрать на части и части эти перемешать, то можно будет собрать шлемы снова, не подбирая детали - они все одинаковые и подойдут друг к другу. Ну, может быть, чуть-чуть, подогнать придется, но совсем немного.
   - Ну-ка, ну-ка... все одинаковые? - Лавр, заинтересовавшись, сразу же забыл про присутствие Корнея и Федора. - Это как же сделать можно?
   - Вспомни, дядя Лавр, как мы матрешек по шаблону вытачиваем, тоже ведь все одинаковые получаются. Тебе, я помню, этот способ очень понравился...
   - Да, но здесь-то...
   - И здесь то же самое, только немного по-другому. Делаем шаблоны для каждой части шлема, а потом к ним откованные части прикладываем. Если не подходят, то либо на наковальне правим, либо на станке доводим, только станок, наверно не ножной - все-таки, железо, не дерево - а от водяного колеса крутится. Смотри, как половинки тульи друг к другу точно прилегают. Если точильный камень на станок поставить, то кромки даже на холодном железе заглаживать можно.
   - Так... колесо, значит, такое, как у Кузьки на лесопилке, и от него ремень на станок... станок надо намертво к полу крепить... или к чему-то...
   Все! Лавр "пропал". Теперь, пока сам не попробует сотворить нечто подобное, весь окружающий мир с его ежедневными заботами и обязанностями, будет для него лишь досадной помехой.
   - Кхе! - Дед покосился на боярина Федора с довольным видом, хотя, скорее всего, мало что понял из Мишкиных объяснений. - Лавруха, значит и у нас такое сделать можно?
   - Что? А! Да, батюшка, можно попробовать... только колесо, там, да еще всякую снасть... мы с Михайлой сообразим. Железа много понадобится...
   - Слыхал, Федька? Михайла, еще чего добавить можешь?
   - Могу, но вести не радостные.
   - Кхе! Давай уж... что ты там еще углядел?
   - Изволите ли видеть, господа бояре, - раз уж дед зачем-то решил пудрить мозги боярину Федору, Мишка решил подыграть ему "изящной словесностью" - мастер Лавр совершенно справедливо указал на необходимость весьма и весьма немалых затрат на создание снасти для изготовления таких шлемов. Иначе говоря, делать все это ради нескольких десятков или сотни-другой штук, нет смысла - невыгодно. Даже, если делать их на продажу, то на несколько сотен шлемов покупателей найти будет не просто - против обычного шлема, такой как эти, будет стоить, наверно, втрое дороже, если не больше. Если же налаживать изготовление таких шлемов для себя, то это означает, что ты собрался вооружать целое войско - тысячи ратников.
   - Ну уж и тысячи! - Про такого зверя, как рентабельность, воевода Корней, разумеется, и слыхом не слыхивал. - Это ты, Михайла, загнул!
   - Отнюдь, господин воевода! Вывод мой подтверждается сей записью, имеющейся на каждом шлеме. - Мишка постучал ногтем по таким же, как на личных медальонах журавлевцев, угловатым цифрам, выбитым на боку шлема. - Извольте убедиться сами, господа бояре.
   Боярин Федор молча придвинул к себе светец и принялся разглядывать боковину шлема, дед последовал его примеру, щурясь и дальнозорко отставляя от себя предмет изучения. Оба, разумеется, ничего не поняли.
   - Кхе! Это по-каковски здесь? Не по-нашему писано.
   - Это цифры - особая счетная запись, господин воевода. Я этой записи купеческих детей в Академии обучаю. Обратите внимание: литер на каждом шлеме всего четыре. Это значит, что самая малая запись, которая может быть - один, а самая большая - девять тысяч девятьсот девяносто девять. То есть, тьма без одного человека. Если бы литер было три, то это означало бы, что запись рассчитана, самое большее, на тысячу, а если бы две, то только на сотню. Но литер четыре, значит счет собирались вести на несколько тысяч - до тьмы. Вот этот шлем - сто девятый, значит, до него было сделано сто восемь...
   Мишка прервался, потому что понял: его не слушают - Корней и Федор уставились друг на друга с удивленно встревоженным выражением лиц, потом боярин Федор решительно, даже зло, произнес:
   - Не может быть, напутал что-то парень.
   - Кхе, Михайла, ничего не путаешь? Может... это как-то по-другому прочесть можно?
   - Читать можно, как заблагорассудится! Журавлевские ратники, к примеру, уверены, что здесь начертаны колдовскими рунами их истинные имена, и через это власть Журавля над их жизнями беспредельна. Это - вранье, и любое другое прочтение будет враньем или глупостью. Верно только то, что сказал я!
   - Мало ли, что ты сказал? - пробурчал боярин Федор. - Проверить бы, как-нибудь...
   "Ну, хотел, старый, чтобы я бояричем себя ощутил? Получи!"
   Мишка поднялся с лавки, глянул на Федора сверху вниз и выдал "железным" голосом:
   - Дозволь осведомиться, боярин Федор Алексеевич, часто ли тебе слово Лисовинов проверять доводится, а если часто, то в чем причина такого недоверия?
   - А ну, сядь! - рявкнул дед. - Выделываться он мне тут будет... гордый, едрена-матрена!
   - Недоверие не мне высказано, но роду...
   - Сядь, я сказал! - Корней хлопнул ладонью по столу. - Не недоверие это! Нам ошибки допустить нельзя... А ты Федька... - дед сделал короткую паузу и передразнил гнусным голосом: - "Мало ли, что ты сказал?". С бояричем... с командиром сотни стрелков говоришь!
   "Опаньки! А как же разжалование? Выходит правильно Алексей все истолковал? И я все правильно понял!".
   - Все равно, Кирюша, - извиняться Федор даже и не подумал - ни ты, ни я этой записи... счетной не знаем. Кто ее знать может? Отец Михаил?
   Про "арабские" цифры монах мог и слышать, все-таки, учился в Константинополе, но рисковать Мишке не хотелось - а вдруг не слыхал? Тогда неизбежен вопрос: "А откуда знает отрок Михаил?". Да и арабское начертание было несколько иным.
   - Деда! - Мишка забыл об официальном тоне. - Позови кого-нибудь из крестников или любого отрока из первого десятка. Они эту запись тоже знают.
   - Кхе! Но учил-то их ты!
   - А откуда ты сам эту запись знаешь? - угадал мишкины опасения Федор. - Никто не знает, а ты и... Журавль знаете. Это как?
   "Поздравляю, сэр Майкл! "Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу".
   - Я эту запись сначала у иноземных купцов в Турове видел, а потом на чертеже земель, который у журавлевских соглядатаев нашли. - Мишка пожал плечами, словно речь шла о каких-то совсем незначительных вещах. - Ну, кое-что сам додумал.
   - Кхе... додумал он...
   - Погоди, Кирюш, пусть отроков позовет. - Федору, похоже пришла в голову какая-то идея. - Найдем, как проверить.
   - Лавруха, позови, кого поблизости найдешь! - скомандовал Корней. - А ты, Михайла, пока проверять будем, ни слова, ни звука. Вообще, отойди-ка вон туда, чтобы они тебя и не видели.
   Мишка уже собрался отойти в указанный угол, когда боярин Федор велел:
   - А расставь-ка ты шлемы по... старшинству, что ли. Вот этот сто девятый, да? Тогда, те, что меньше в эту сторону, а те, что больше - в эту. И по порядку.
   Мишка расставил шлемы в порядке убывания номеров - сто девятый оказался самым большим - и отошел в угол. Через некоторое время в горницу просунулся Лавр.
   - Троих нашел, батюшка. Хватит?
   - Давай по одному!
   Первым "экспертом" оказался Роська. Он, по приказу боярина Федора, быстренько зачитал номера шлемов: 53, 66, 67, 79, 82, 91, 102 и 109.
   - Гм, последний, значит, сто девятый?
   - Так точно, боярин! - бодро отрапортовал Роська.
   - Ага. - Федор благосклонно кивнул. - А какое самое большое число можно этими литерами записать?
   - Какое угодно, только цифр больше будет, чем здесь!
   - Нет, четырьмя литерами, сколько записать можно?
   - Девять тысяч девятьсот девяносто девять!
   - Вот, как ... ну а тьму записать можно?
   - Нет, боярин, пять цифр понадобится.
   - Так, значит... - Федор задумчиво поскреб в бороде. - А скажи-ка отрок...
   - Урядник Василий!
   - А скажи-ка нам, урядник Василий... вот этот шлем девяносто пятый...
   - Девяносто первый, боярин!
   - Да, девяносто первый, а как будет, к примеру, девяносто девятый?
   Роська поискал, чем писать, потом макнул палец в миску с водой, стоящую под светцом и вывел цифры прямо на столе.
   - Почему две? - тут же прицепился боярин Федор. - Здесь везде по четыре литеры!
   Роська недоуменно оглянулся на Мишку, но тот демонстративно уставился в стену.
   - Так, боярин... это же нули.
   - Ну и что?
   - Первый ноль означает, что нет тысяч, а второй, что нет сотен. - Принялся объяснять Роська. - Десятков девять и единиц девять, вот и получается девяносто девять. А вот сто второй. Тысяч тоже нет, вместо них ноль, сотня одна - вот единица, десятков опять нет, вместо них ноль, а единиц две - вот двойка.
   - Угу...
   Боярин Федор снова полез в бороду - сказанное Роськой совершенно не укладывалось в систему его понятий о счете и числах. Вместо привычных литер "червь" и "фита" на столе перед ним были нарисованы две совершенно одинаковых хвостатых загогулины, означавших, по словам мальчишки число девяносто девять. Да еще какой-то непонятный "ноль", который, оказывается, означает полное отсутствие чего-то там... а зачем он тогда вообще нужен?
   Мишке, в свое время, стоило огромного труда внедрить в головы отроков позиционную систему счисления. Дело дошло даже до игры в "солдатики", когда на столе выстраивались десятки и сотни глиняных фигурок.
   - Так... Василий... и для чего тогда надо было делать запись из четырех литер, если две левые... ничего не значат? - Формулировка вопроса явно далась боярину с трудом.
   - Ну почему же не значат? - Роська умел быть въедливым, как пожарный инспектор. - Они значат, что тысяч нет и...
   - Ладно, ладно... значат, так значат... - Федор утер со лба пот, а Коней глянул на Роську, как на заразного больного. - Но зачем четыре литеры, если, как я понял, можно обойтись двумя? Я ведь правильно понял?
   - Да, боярин, можно. А зачем... - Роська надолго задумался. - Не знаю, зачем, но для чего-то надо было. На железе же цифры выбивали, не просто же так.
   - А подумай-ка еще! - влез в разговор Корней. - Гляди: ровно-то как выбито, аккуратно! Это труда-то сколько! И на каждом шлеме. Ну не зря же силы и время тратили?
   Роська, за отсутствием растительности на лице, полез скрести в затылке, а Мишка, почему-то вспомнил, об оригинальной привычке Стерва чесать, в аналогичной ситуации, поясницу.
   - Ну, не знаю, - неуверенно произнес, наконец, Роська - может быть, про запас?
   - Какой запас? - чуть не хором вопросили Федор и Корней.
   - Это... если они еще больше шлемов делать собирались... Ой! У Журавля что, тьма шлемов накована?
   - ... !!!
   Мишка даже и не представлял себе, что боярин Федор способен столь витиевато сквернословить, впрочем, Корней от приятеля юности не отстал, и, хотя озвучивали они разные тексты, дуэт получился, просто "не в сказке сказать, ни пером описать". Роська уставился на начальство со смесью испуга и удивления - слыхать-то он еще и не такое слыхал, но ругань-то была реакцией на его слова, вроде бы, никакой крамолы в себе не содержавшие!
   - Следующего звать? - деловито осведомился Мишка, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
   - Не надо... - Корней махнул рукой - и ты, Василий, ступай. Молодец, хорошо выучился.
   - Рад стараться, господин сотник! - гаркнул Роська так, что впавший в задумчивость Федор даже вздрогнул, потом четко развернулся через левое плечо и вышел из горницы.
   - Михайла, чего ты там стоишь? Иди сюда, садись, дальше думать будем.
   Мишка, помянув мысленно, что все время забывает подкинуть матери идею карманов, вытащил из малого подсумка цепочку с "номерным медальоном" и положил ее на стол перед дедом.
   - Вы не обратили внимания на то, что такая у каждого журавлевца на шее висит?
   - Да у них на шеях, чего только не висит, язычники же! Кхе! Хотя, вроде бы, да. А Федя? Не заметил?
   - Да на них серебра больше трех пудов собрали, даже странно: откуда столько? Перстни, кольца, браслеты, ожерелья... всего и не упомнишь. - Федор сожалеющее вздохнул, его-то людям от всего этого богатства достался сущий мизер. - А что такое?
   - Поглядите, господа бояре: здесь тоже цифры выбиты. Я проверил и получилось, что одна и та же запись у каждого журавлевца сделана вот на такой пластинке, на доспехе, выжжена на сбруе и седле, на сапогах, даже на одежде вышита. Это - порядок, господа бояре. Очень жесткий и очень правильный. Хозяина любой вещи по этой записи можно определить, а если еще есть и списки, то всегда известно: сколько чего людям выдано, сколько на складе в запасе лежит. Это - порядок, придуманный для большого войска, а не для тех трех сотен, которые у Журавля есть. Ведь ты же, господин воевода, не знаешь, чего и сколько у каждого ратника имеется?
   - Ну, примерно, конечно, знаю. Но, что б так точно... я же по кладовкам у них не шарю.
   - А Журавль знает! И я тоже, про своих отроков знаю! - Мишка заметил, что его слова очень не понравились деду, и тут же решил разрядить обстановку: - Хотите посмеяться? Наш порядок Осьма проверить захотел! Остановил Демку... урядника Демьяна посреди двора и потребовал быстренько сказать: что нам надо закупить для Академии с продажи досок и другого товара? Да еще торопить стал, мол времени мало, а у самого еще ладья не загружена! Ясно - проверял!
   - Кхе!
   Мишка вдруг заметил, что и Корнея и Федора описываемый случай очень заинтересовал. Оба слушали внимательно, и Федор, при этом, косился на деда как-то... юмористически, что ли?
   - Ну Демка отвел его на склад - продолжил Мишка - и дал три списка: то, что просто необходимо прямо сейчас, то, с чем можно подождать и то, без чего можно было бы обойтись, но хотелось бы иметь. У нас такие списки давно готовы, и все время исправляются или дополняются - купеческие сынки так складское дело изучают. А Осьма на бересту не смотрит, а все склад оглядывает: как полки сделаны, как товар разложен, какие надписи на полках. И тут ему Илья свиток подсовывает, чтоб расписался за товар, отпущенный на ладью.
   Осьма как заорет: "Сговорились! Издеваетесь!". Хотел у Ильи свиток из руки выбить, а у самого-то в руке береста со списками, ну и зацепил по чернильнице и все на себя...
   Федор вдруг прыснул в ладошку, а потом заржал, не скрываясь, дед же наоборот, насупился и даже слегка порозовел. Причины такого веселья погостного боярина Мишка не понял, как, впрочем, и причины смущенья деда, но то, что у Корнея смущение быстро сменяется злостью, знал давно. Так и случилось.
   - Хватит ржать, Федька! - рявкнул дед и тут же вызверился на Мишку: - А ты чего растрепался, как баба у колодца?! Тебя для дела позвали, а ты нам тут всякую дурь рассказываешь!
   - Да будет тебе, Кирюша! Радоваться надо - у ребятишек порядок налажен. Михайла, как тут дела закончим, я к тебе наведаюсь посмотреть. Может быть своих лежебок пришлю поучиться, как на складе порядок поддерживать, да записи вести, а то вечно у них то одно, то другое.
   - Если господин воевода дозволит, милости просим, все покажем. - Светским тоном ответил Мишка. - И насчет платы за учебу - тоже к господину воеводе, такие дела он сам решает.
   - Слыхал? - тут же поддержал Мишку дед. - Лежебок он пришлет! А у нас за нерадивость розгами секут и дерьмо из нужников выгребать посылают. Если лежебок пришлешь... не знаю, как на сладах, а нужники у тебя на погосте сверкать станут. Залюбуешься!
   Тут уже потянуло улыбаться и Мишку.
   - Чего скалишься? - опять, было, обратил на него свой гнев Корней, но неожиданно сам улыбнулся и произнес уже другим тоном: - Удивили, значит, Осьму? Так, что чернилами облился? Кхе! Ладно, хвалю, так Демке и передай. Все! К делу! Лавруха, что у нас там еще за заковыка была?
   - Мечи, батюшка.
   Все, включая и Мишку, сразу стали серьезными - у первой полусотни журавлевцев мечи оказались такими же, или почти такими же, как и у старого воина из острога, и это внушало вполне обоснованные опасения. Почти все ратнинцы, которым пришлось скрестить свое оружие с "гвардией" Журавля, либо сломали, либо очень сильно иззубрили свои мечи.
   - Да, мечи. - Корней кивнул. - Значит, говоришь, у нас такие не сделать?
   - Не сделать, батюшка.
   - А в чем трудность, дядя Лавр?
   То, что стали ЗДЕСЬ очень мало, Мишка понял уже давно. Температура в горне, заправленном древесным углем, была недостаточна, чтобы расплавить железо. Были, правда, умельцы, которые как-то умудрялись, но количество их измерялось единицами, а продукции они выдавали мало, и ценилась она на вес золота. Так, по крайней мере, выходило со слов Лавра, а сам Мишка в прошлой жизни металлургией не интересовался совершенно. И вот, такой сюрприз... С одной стороны лезть в такое обсуждение было верхом легкомыслия - даже не сошлешься на мифическую библиотеку отца Михаила, с другой стороны, вопрос жизни и смерти, причем, в прямом смысле слова. Если у Журавля налажено производство такого оружия...
   - Трудностей много, племяш, а главная в том, что я ни разу не видел, как такое железо делается. Слышать слышал, Касьян покойный рассказывал, еще разговоры всякие, но видеть не довелось. Такие клинки делаются долго - месяцы уходят. Берется, для начала, как бы, веник из железных прутьев, и железо в них нужно что б было хорошее, вроде того, что вы из Турова весной привезли. Прутья эти надо свалять, как шерсть в войлоке - проковывать, складывать, проковывать, скручивать, опять проковывать... и так не меньше сотни раз, а лучше бы и две сотни. Представляешь, какая работа?
   - Кузька сейчас, как раз думает, как заставить водяное колесо кузнечный молот поднимать. Если получится, работа здорово облегчится. И мехи качать тоже колесом можно.
   - Да? Интересно, надо будет подъехать, посмотреть. - Лавр был настолько поглощен описываемой проблемой, что даже не очень оживленно отреагировал на новые идеи. - Только колесом от всех бед не избавишься. Понимаешь, жар в горне надо все время одинаковым держать. Чуть слабее - недовар, чуть сильнее - пережог. И так сотню раз! Один раз из сотни ошибешься, и вся работа насмарку!
   - И на это средство есть! Дядя, Лавр, ты же знаешь, что железо от жара удлиняется.
   - Ну и что?
   - Пристрой в горне железный прут так, чтобы кончик наружу торчал, заметь - метки какие-нибудь поставь - насколько он высунется при нужном жаре. Потом так и будешь жар поддерживать, чтобы прут на нужную длину торчал - никакого пережога или недовара, хоть двести раз проковывай.
   - Умница ты, племяш, выдумщик. - Лавр грустно улыбнулся. - Только как же я узнаю, какой жар нужен, если ни разу не видел, как это делается? Нет, батюшка, - Лавр обернулся к Корнею и отрицательно повел головой - надо настоящего мастера искать, который такие вещи делать обучен, хотя мысли Михайла интересные подсказал, но не выйдет ничего.
   - Кхе... - В голосе Корнея отчетливо сквозило разочарование. Чего он ожидал от Мишки? Наверно, и сам не знал, но чего-то ждал. - Не выйдет, значит. Ну, что ж, поищем мастера.
   - Да где же его найдешь-то, батюшка? У нас на все Ратное таких мечей всего два - у тебя, да у Данилы... ну, может, у Пахома еще, примерно такой же. И все в бою взяты, где и кем сделаны, неизвестно.
   - Журавль нашел и мы найдем! Не суетись, Лавруха! Главное - мы теперь знаем: мечи такие делать можно, делаются они не в далеких странах, а у нас, и сделать их можно много! А раз знаем, то найдем!
   "В общем-то правильно: чтобы искать, надо знать, что именно искать. Раз в наличии имеются не уникальные экземпляры, а целая серия, шансы на успешный поиск увеличиваются. И постановка цели безупречна - ратнинская сотня должна иметь лучшее оружие из всего того, что могут породить ЗДЕШНИЕ технологии. Одна загвоздка - технологии у Журавля либо совсем не ЗДЕШНИЕ, либо сильно усовершенствованные".
   - И все-таки, Кирюш, тьма войска! - все не мог никак успокоится боярин Федор. - Ты только подумай: тьма! Да во всем Погорынье три тьмы народу не наберется, вместе с бабами и детишками! И все, вроде бы, верно с этими...
   - Цифрами. - Подсказал Мишка.
   - Да, цифрами, а все равно не верится! Что-то тут не так! Где можно столько народу набрать?
   - Деда, а помнишь мертвую женщину, которую мы в лесу нашли? И разговор наш, о возможном восстании язычников?
   - Что? - сразу же вскинулся боярин Федор. - Какое восстание?
   - Пустое, - небрежно отмахнулся Корней - так, разговор один был... Хотя, - воевода на секунду задумался - если развозить оружие по разным местам...
   - Не получается, деда. Ты бы стал в другие места оружие отправлять, до того, как своих всех не вооружил бы? А у Журавля только сотня с новым оружием, а остальные со старым. Все так выглядит, будто дело начато, а потом, по какой-то причине брошено.
   - Не знаю, не знаю... - задумчиво проговорил Корней - надо будет Осьму и Никифора настропалить, чтобы разузнали: не появлялось ли что-то подобное у каких-то купцов? Заодно и выясним, где мастера такого искать надо. А? Федя, как думаешь?
   - Если в тайне что-то готовится, то на продажу не понесут. - Уверенно ответил Федор. - Разве что, случайно, одна-две штуки появятся, так они и так появляются, никто и внимания не обратит - все, как обычно. Причина же того, что у Журавля не все ратники новое оружие имеют, может быть какой-то простой. К примеру, недостаток железа. Хочешь заполучить новое оружие - привози свое железо. Тогда понятно, почему свои еще не перевооружены, а на сторону оружие уходит.
   - Уходит, не уходит... откуда мы знать можем? - усомнился Корней.
   - Погодите... деда, я, кажется, догадался! - Мишка полез в малый подсумок и достал фигурку лиса. - Помнишь, Илья это на капище нашел?
   - Помню. И что?
   - Это, оказывается, не просто лис, это - Зверь Велеса! Их всего двенадцать штук сделано: лис, медведь, тур, рысь... остальных не помню, но не в этом суть. Считается, что тот, кто соберет у себя все двенадцать зверей, великую силу и власть получит. Я, вот сейчас, подумал: а если это иносказание? Если каждый из двенадцати зверей когда-то хранился в каком-то одном племени или сильном роду, то получается, что собрать вместе всех зверей - означает собрать под своей рукой роды или племена! С двенадцати племен или обширных родов тьму воинов поднять можно!
   Возможно, свой Зверь Велеса у тех волхвов, которых вы тридцать лет назад порубили, был. Потом, может быть, тоже был, но, как пленный сказал, сколько-то лет назад здесь замятня с усобицей случилась. Тогда-то Журавль власть над этими землями и взял. Могли они в это время своего Зверя утратить? Когда свои между собой режутся, всякое случиться может, значит, могли и утратить. А у Нинеи Зверь есть! Медведь! Может быть, тот самый, который здесь пропал. Вот почему Журавль с ней помириться хотел! Скорее всего, без своего Зверя, он для остальных - никто, и без Нинеи ему никак не обойтись. Либо как-то мириться, либо найти способ Зверя отнять.
   - Кхе! Ты, прямо сказитель! Еще бы гуслями звенеть научился, и заслушаться можно!
   - Погоди, Кирюш. - Боярин Федор потянулся через стол к бронзовой фигурке. - Дай-ка глянуть поближе.
   Мишка вдруг почувствовал, что не может отдать лиса в чужие руки. Не может, и все тут!
   - Осторожно! Дядька Федор, все-таки, Зверь Велеса, мало ли что...
   Погостный боярин торопливо отстранился и осенил себя крестным знамением.
   - Господи, спаси и сохрани... И ты ЭТО с собой таскаешь?
   - Нинея сказала, что мне от него ущерба не будет. Он лис, и я - Лис, вроде, как свои. Илья его, правда, в руках держал... и деда тоже держал, без последствий, но это там было. А здесь-то мы на языческих землях, кто знает...
   - Не-ет, Кирюш, надо это змеиное гнездо выжигать! Тут черт знает что, творится. И, если Михайла правильно про восстание догадался...
   - Да ничего он не догадался! На той бабе убитой знак Перуна был, а не Велеса! И зверьков таких тебе в Турове умельцы, хоть сотню изготовят! Как любил ты сказки в молодости слушать, Федька, так и до сих пор - дите дитем, даже смотреть зазорно. Михайла! Пошел вон, со своей трепотней... и игрушку забирай! Ну собрались, мужи премудрые, только что в куклы не играются...
  
   Поздним вечером, когда отроки уже собирались устраиваться на ночлег, Мишку отыскал Лавр, отвел в сторонку и непривычно строгим голосом сообщил:
   - Батюшка велел передать, чтобы ты при боярине Федоре язык не распускал, насчет Зверя и прочего... сам понимаешь, о чем речь.
   - Ладно, буду молчать... А если он сам разговор заведет, что делать?
   - Хочешь, дураком прикидывайся, хочешь, язык проглоти, а болтать не смей! - Лавр был строг, даже сердит, что для него, особенно в общении с Мишкой, было совершенно нехарактерно.
   - Да понял, я понял! Выкручусь, как-нибудь. А в чем дело-то, дядя Лавр?
   - А говоришь: понял. Ничего ты не понял! Федор, конечно, батюшке друг старинный, но перед новым князем выслужиться случая не упустит. Нам здесь княжьи дружинники с попами нужны?
   - Не нужны. Все, дядя Лавр, слова он от меня больше не услышит, а еще лучше, я ему такой чуши наплету, что сам прогонит. Так хорошо будет?
   - Может и хорошо... посмотрим.
   "А-я-яй, сэр Майкл, так обмишуриться! Или не знаете, на что чиновники ради карьеры готовы? Федор-то, между прочим, чиновник, причем, висящий "между небом и землей" - вовсе не факт, что новый князь его в нынешней должности оставит, и своего человека на его место не пришлет. И куда Федору, в таком случае, податься? В Турове ничего не светит, в Киеве, тем более. К сестре в Треполь, на неустроенные земли? Или опять в запой уйти? А тут такой случай и перед епископом, и перед князем красиво нарисоваться! Языческое гнездо обнаружил, тысячи неплательщиков налогов разоблачил, восстание предотвратил! А что в Погорынье после княжьих людей останется? Пустыня? Это так-то вы о своем будущем феоде заботитесь? "Язык мой - враг мой!" - это про вас, сэр, сказано! И не спорьте, любезнейший, не спорьте. Какую бы симпатию вам боярин Федор при первой встрече не внушил, он - чиновник. А чиновники... без разницы, как именуются их ранги: дьяки, коллежские асессоры, партаппаратчики или государственные советники РФ - имя им одно: "Крапивное семя".
  

Часть 2

Глава 1

Последние числа июля 1125 года. Земли боярина Журавля, село Отишие.

  
   Село Отишие, видимо, действительно в давние времена служило убежищем в лихую годину. Стояло оно на высоком берегу при впадении малой речушки в Кипень. Возможно, когда-то здесь было капище и жили только волхвы с учениками или прислугой, потом появилось несколько больших домов, в которых могли укрыться беженцы.
   Времена, хоть и медленно, меняются, и в этих, окруженных тыном, домах появились постоянные жители - многочисленные, в десятки человек, семьи, в которых жило одновременно три-четыре поколения родственников, со всеми братьями сестрами, дядьями тетками, невестками, и прочими носителями родства разной степени близости.
   Потом времена, в очередной раз, изменились. Постоянных жителей в Отишии стало больше, они принялись строиться за пределами тына, сводить лес, распахивать поля, и в конце концов получилось, что на ближнем к слиянию рек краю села оказалось что-то вроде детинца - треугольная в плане, огороженная тыном территория. Остальные же постройки, раскинувшиеся более вольготно, чем внутри тына, были окружены забором из уложенных горизонтально бревен, поддерживаемых врытыми в землю столбами - скорее, ограда от лесного зверья, чем военное укрепление. Свидетельствовало это, пожалуй, не о беспечности жителей Отишия, а о нежелании местного "руководства" иметь "на подведомственной территории" хорошо укрепленный населенный пункт с многочисленным населением, который, в случае нужды, без потерь и серьезных усилий штурмом не возьмешь.
   Сейчас недоверие упомянутого "руководства" к собственному населению сыграло с жителями Отишия злую шутку - отбиться от ратнинцев или, хотя бы оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление, не получилось. Под прикрытием лучников и стрелков Младшей стражи, ратнинцы вынесли, хоть и добротные, но отнюдь не крепостные, ворота и ворвались в село, пропустив вперед по центральной улице, ведущей прямо к "детинцу" ратников с Княжьего погоста. На такой диспозиции настоял Боярин Федор, в общем-то логично, предполагая, что в наиболее укрепленном месте села, должны храниться и наибольшие ценности. Ратнинцы же, сломив плохо организованное сопротивление странно немногочисленных защитников, рассыпались еще по двум улицам и неизвестному количеству переулков и тупичков, с намерениями, попадающими сразу под несколько статей Уголовного кодекса ХХ века, но являющимися вполне обычной практикой в веке XII - грабеж, насилие, убийство, захват и насильственное лишение свободы, угон скота и транспортных средств, поджоги, и т. д., и т. п.
   Младшая стража во всех этих "мероприятиях" не участвовала - в последний момент Корней отчего-то забеспокоился и велел отрокам оставаться снаружи, находясь в конном строю напротив ворот. Чего, собственно, он опасался, Мишка не понял, но дед явно отвел Младшей страже роль резерва, оговорив даже такой вариант событий, когда гонец до ворот добраться не сможет. В этом случае знаком для подключения отроков к делу будет стрела с дымом, пущенная из любой точки села вертикально вверх.
   В строю, на сегодняшний день, в первой полусотне Младшей стражи было сорок два отрока. Вчера вечером, правда, было только сорок, но консилиум, в составе Матвея, Бурея и Ильи, признал "годными к строевой" Сергия, упавшего с тына при захвате хутора, и Зосиму, которого чуть не удавила своими многопудовыми телесами баба на ночной дороге. Из наставников, отроков сопровождали всего двое - Немой и Глеб, Алексей же, хотя уже и ходил своими ногами, верхом ездить еще не мог. Тремя десятками командовали временно назначенные урядники: вторым - Степан, вместо Дмитрия, четвертым - Климентий, вместо Демьяна, пятым - Варлам, вместо Павла. Сорок третьим отроком был боярич Михаил, из пятого десятка ушедший (чему Варлам, надо полагать, только порадовался) и никуда не пришедший - вместо должности, у него теперь был статус боярича.
  
   - И чего стоим? - недовольно проворчал Роська. - Ну не хотят внутрь пускать, чтобы с Младшей стражей добычей не делиться, так хотя бы вокруг села смотреть послали бы, а то сиганет кто-нибудь через забор и поминай, как звали.
   Десятники, оставив своих отроков в строю, собрались кучкой вокруг Мишки, почесать языками - дело обычное для любой армии и в любые времена - если есть возможность не торчать в строю, в силу отсутствия начальственного ока, младший командный состав в строю и не торчит, хотя рядовому составу подобных вольностей, разумеется, не дозволяет. Вновь назначенные урядники - Степан и Климентий - тоже подъехали, но вели себя скромно, не встревая в разговор.
   - Младшей страже доля в добыче все равно не положена, - отозвался на Роськино ворчание Дмитрий - только то, что на болт насадим, а какой толк от здешних убитых? Ни доспеха, ни коня, разве что, девок помять...
   - Убитых? - саркастическим тоном поинтересовался Артемий.
   - Живых! Убитых сам за тайные места трогай, если нравится!
   - А мне и живых не нравится, если насильно! - Роська, вроде бы, позабывший во время похода о своей набожности, вдруг изобразился поборником строгих нравов, что на фоне происходящего сейчас в Отишии, выглядело уж и вовсе несвоевременным. - И сам не хочу, и другим не дам!
   - Ага, вот поезжай и попробуй не дать! - На Артемия, как напал стих противоречия, после мишкиного разжалования, так не прошел и до сих пор. - Ратники тебе не дадут! Так не дадут, что через забор улетишь, это тебе не отроков своих от бабы отцеплять!
   - А что это за история с отроками была? - поинтересовался Мишка. - Вы как-то обмолвились, да мне не до того было. Ты, Рось, вроде бы, отлупил двоих, а за что?
   - А! Ты ж не знаешь! - обрадовался Артемий свежему слушателю. - Янька с Симоном в остроге бабу в сарае зажали, да подол ей задирать принялись. И ладно бы, баба была бы ладная или девка пригожая, а то выбрали - поперек себя шире, чем они вдвоем! И ростом выше их! Она бы и сама отбилась, да обалдела, видать, от их наглости. И тут святоша наш, как налетел! Хрясь одному по морде, хрясь второму, а баба тут, как раз, опомнилась, да самому господину уряднику пинка под зад, тоже, хрясь! Он чуть из сарая не вылетел, благо, что в дверь не попал. А бабища как разошлась... поубивала бы, наверно, всех троих! Хорошо Янька ее под коленки ударить успел, а она как уселась, да прямо на Симона, думали блин из-под нее достанем!
   Отроки тихонько похихикали, косясь на наставников. Немой, как всегда, был невозмутим и неподвижен, как памятник, а Глеб, привстав на стременах, что-то разглядывал в селе.
   - Что-то у нас всякие случаи парами пошли. - Поделился своими наблюдениями Мишка. - Летали двое: Сергий с тына на хуторе и Леонтий с вышки в остроге, и под толстых баб попали тоже двое: Симон в остроге и Зосима на дороге.
   - Стрелами ранены тоже двое, - тут же добавил Дмитрий - правда, один в руку, другой в плечо. И топором зарубили тоже двоих...
   Отроки притихли, напоминание о потерях мгновенно погасило веселье.
   "Ну дети же еще! Пять дней прошло, а им кажется, что уже давно. Правда событий за эти дни случилось...".
   - А все-таки, Роська, ты собака на сене! - прервал затянувшуюся паузу Артемий. - Ну захотелось ребятам бабу пощупать...
   - Кто про что, а вы все о бабах! - неожиданно близко раздался голос наставника Глеба. - Подумайте-ка, лучше, что делать станем, если стрелу с дымом пустят?
   - Да не будут они ничего пускать... - видимо, чисто по инерции принялся было спорить Артемий, но был прерван командой Дмитрия:
   - Отставить пререкания! - Дмитрий в упор уставился на Артюху. - Ну! Не слышу ответа!
   - Слушаюсь, господин старшина.
   - Господин наставник, - Мишка решил, для порядка, поддержать официальный тон общения - чтобы решить, что станем делать, хорошо бы представить себе: по какой причине нас могут на помощь позвать?
   Глеб, словно ожидал именно такого вопроса, ответил, не задумываясь:
   - Там, внутри, у них что-то вроде острожка или детинца. Вот, если бы вы не языками чесали, а смотрели внимательно, то увидели бы, что погостные неумехи его до сих пор не взяли. Ну-ка, гляньте все: чуть левее того дома, где на половине крыши дранка посветлее, видать, меняли недавно. Видите? Почти половина ворот в детинец видна.
   - Да, закрыты... - первым разглядел ворота Роська.
   - Михайла, - продолжил Глеб - а не ты ли говорил, что в Отишии база журавлевских стражников?
   - Ну, со слов Ионы, не всех стражников, а только этой округи. И потом, их немного там должно быть, три десятка-то мы на хуторе положили.
   - Да? А будь ты на месте начальника стражников, что б ты сделал, когда о нашем налете узнал? И учти: сегодня уже шестой день пошел, время у него было.
   - Я бы... гонцов послал, собрал бы всех, кого смог... только, что ж они нас у ворот не встретили?
   - Бездоспешные? И числом меньше, чем мы? Хотя... числа их мы знать не можем - неизвестно, сколько их на зов откликнулись и успели ли сюда собраться. А вот, засесть за тыном, выбить, сколько получится, нападающих, да дождаться, пока остальные по селу разбредутся... понял меня?
   - Понял... выходит, дед опасался, что они на прорыв пойдут...
   - Прорыв для них сейчас не главное, им семьи спасать надо! В тыне, со стороны реки лаз есть. Боярин Федор, там трех человек оставил, но, если я прав, то эти трое уже покойники, а семьи стражников, через лаз к реке уходят. Либо лодки у них где-то рядом припрятаны, либо брод знают.
   - Так что ж они раньше-то думали? - удивился, даже возмутился, неразумным поведением противника Дмитрий. - Могли же семьи заранее вывезти, и с имуществом, телега-то через лаз не пройдет, да и лошадь тоже, а на себе много ли унесешь? Дети малые еще... больные могут быть. Чего ж до последнего тянули?
   - Слыхали, как отец Михаил часто повторяет: "Человеку свойственно надеяться на лучшее"? - Глеб оглядел отроков, будто желая убедиться, что его слушают внимательно. - Они же не знали, что у нас чертеж их земель есть, а Отишие в сторонке стоит, могли же мы в иное место податься?
   - И еще: - добавил Мишка - им же перед Журавлем ответ держать придется. Если бы они заранее смылись, или семьи вывезли - пощады не жди. А так: сопротивление оказали, ущерб ворогам нанесли, сколько смогли, народу выручили. По любому, лучше бездарно угробленной дружины выглядеть будут. Так перед владетелем отчитаться, чтобы не только кары избежать, но и лучше других выглядеть, тоже уметь надо, и одной трепотней здесь не отделаешься - слова делом подкрепить требуется.
   - Верно мыслишь! - Глеб поощрительно кивнул Мишке. - В таком разе, есть смысл и в прорыве. Сельчане о лазе в тыне, наверняка знают и воспользоваться суматохой кто-то обязательно сможет, а каждый человек, который из Отишия спасется, для стражников лишним оправданием перед Журавлем станет.
   - Значит, может быть прорыв нескольких десятков стражников, бездоспешных, но конных и при оружии. - Потвердевшим голосом, не столько спросил, сколько утвердил Дмитрий. - На этот случай, господин воевода нас здесь и поставил?
   - А вот это бабушка надвое сказала. - Глеб снова оглядел каждого из урядников. - Сколько их будет, мы не знаем. Давайте-ка, рассчитывать... скажем, на полусотню. И насчет доспехов... а вдруг у них на базе брони есть? Даже если не у всех, а только у десятка-полутора, которые первыми на прорыв пойдут? Лоб в лоб вам с ними сталкиваться нельзя - стрельнете по разу, а потом половину из вас посекут.
   - Ха! Да они лоб в лоб и не пойдут! - воскликнул Роська. - Они же нас видят, но издалека, разобрать, что мы не взрослые ратники, не могут. Не попрут они на полусотню доспешных!
   - Как сказать. - Раздумчиво возразил Дмитрий. - То, что мы без копий, с такого расстояния хорошо видно.
   - Давай, Михайла, - снова обратился к Мишке Глеб, - думай дальше: что бы ты на месте начальника стражников сделал, если нельзя прямо по улице к воротам проскакать?
   "Интересно: Глеб сам придумал, или ему дед велел меня перед ребятами "мозговым центром" выставить? Но, действительно, что же они предпринять могут? Блин, я же не военный, откуда мне знать? Хорошо, зайдем с другого конца: в чем у них перед нами преимущество? То, что напротив выезда из села пацаны выставлены, им и в голову не придет. Значит, неожиданно открыть ворота, смять погостных ратников, проскакать по улице, порубить, тех, кто под руку попадется... навести шороху, одним словом... а потом? В ворота нельзя, даже приближаться не стоит, потому что мы можем навстречу ударить. Тогда что? У переправы полтора десятка журавлевцев смогли уйти из-под лобового удара, шарахнувшись в стороны. Может быть и эти рассчитывают куда-то свернуть? Вот оно преимущество! Они свое село знают, а мы нет!".
   - У них есть перед нами одно преимущество! Они здесь давно живут и знают любой закуток. - Мишка зыркнул на Глеба и по выражению его лица понял, что угадал. - Покажут нам, что собираются идти прямо к воротам, а сами где-нибудь свернут, а там, может быть, у них уже и звено в заборе подкопано или подпилено - повалят и уйдут в сторону леса. Мы, конечно, сможем догнать - мы и легче, и заводные кони есть, но если они врассыпную кинутся, ничего путного не выйдет. И места здешние они знают хорошо, могут в ловушку какую-нибудь заманить. А самое главное - сколько-то наших в селе порубить могут, пока прорываться будут.
   - Правильно! - одобрил Глеб. - Ну, а в каком месте они свернут?
   "Блин, точно, экзамен! Ну, лорд Корней, вы и мастер! Любую возможность для учебы используете! И с Глебом, наверняка, все заранее оговорено. Но где же они свернут? И как это вообще определить можно?".
   - Поворот должен быть ближе к "детинцу", чем к воротам! - выручил Мишку Дмитрий. - Если мы тронемся почти одновременно с ними, они должны еще до столкновения успеть завернуть. Даже если мы не сразу заметим и чуть запоздаем, все равно, не больше, чем полпути до ворот, а лучше, чтобы меньше.
   - Точно! - подтвердил Глеб правильность ответа. - А в какую сторону свернут? Вправо или влево?
   Этот вопрос поставил отроков в тупик. Они недоуменно оглянулись друг на друга, потом дружно уставились на наставника Глеба, но тот молчал, испытующе глядя на урядников.
   "Вопрос, что называется, на засыпку! Но ответ должен быть, не зря же он спросил! Ну-ка, сэр Майкл, не военный-то вы, не военный, но поведенческие-то мотивации просчитывать должны уметь! Что нужно стражникам, если придуманный нами сценарий, действительно будет осуществлен? Только две вещи - проскочить без задержки и оторваться от погони! Значит... что? Значит, боятся они только задержки, которая способна похерить весь их план спасения.
   Ну, выскочили, смяли вояк боярина Федора, поперли вдоль улицы, завернули за угол... Вроде бы, препятствий быть не должно - навстречу могут попасться только одиночки или малые группы, причем, почти наверняка, пешие. Это - не препятствие, пройдут без задержки.
   Что же может этим препятствием быть? Ратнинцы разбрелись, мы не успеваем... не успеваем... Срезать угол! Выскочить перед ними! То есть, отроки, конечно, их остановить не смогут, но стражники-то об этом не знают! Значит, срезать угол. А это можно, путь есть? Стоп, Глеб что-то долго высматривал, пока мы тут трепались. Может быть, именно этот путь и искал?".
   Приподнявшись на стременах, Мишка оглядел село. Видно было плохо - крыши сливались в одну неровную линию, и если три улицы, лучами сходящиеся к "детинцу" еще угадывались, то поперечных переулков было не разглядеть вообще. Мишка тронул Зверя и отъехал на то место, с которого рассматривал Отишие Глеб. Створ улицы, хорошо видны ворота "детинца" и что-то не видно погостных ратников, видимо взять с ходу не вышло и, "получив отлуп", они чего-то готовят.
   "Вообще-то странно: прямых улиц, ведущих прямо к укрепленному месту, в средневековых поселениях быть не должно. Или Журавль даже в планировку поселений вмешивается? Не отвлекаться!".
   Мишка заставил Зверя сдвинуться чуть влево, стала видна правая сторона улицы и несколько переулков. Может быть, по какому-то из них и возможно срезать путь, но понять этого, глядя издалека, было нельзя. Снова заставив Зверя сдвинуться, но теперь уже вправо, Мишка принялся разглядывать левую сторону улицы и почти сразу понял - вот оно! Примерно с четверти длины улицы, считая от ворот, начиналось какое-то длинное строение - то ли амбар, то ли склад - дальше шел забор с распахнутыми воротами. Что там было дальше, мешала разглядеть створка этих самых ворот, но было понятно, что никаких боковых проездов там нет.
   Мишка оглянулся и увидел, что все урядники подтянулись к его "наблюдательному пункту" и, вставая на стременах, разглядывают Отишие. Глеб тоже подъехал, но держался в сторонке и, склонив голову к левому плечу, с интересом наблюдал за отроками.
   - Они вправо повернут! - уверенно заявил Мишка. - То есть, это для них будет вправо, а для нас налево. Нам нигде не срезать и их не перехватить!
   - Верно, Михайла, молодец! - похвалил Глеб. - Все поняли, почему они должны в ту сторону свернуть?
   Отроки вразнобой загомонили что-то в положительном смысле, мол, поняли.
   - И что же мы сделать можем? - прервал разноголосицу Глеб. - Не для того, чтобы остановить, а для того, чтобы они нашим ущерба не нанесли?
   Отроки высказали несколько предложений, но ни одно не выдерживало критики, Мишка тоже не смог придумать ничего путного. Можно было, конечно ввести Младшую стражу в село, и расположить отроков на крышах и за заборами. Сколько-то стражников они выстрелами из самострелов сшибут, но тогда останется открытым путь к воротам, журавлевцы пустят коней во весь опор, и уверенности в точности стрельбы не было никакой.
   Глеб спокойно, словно в запасе у него была куча времени, выслушал все предложения и подвел итог:
   - Ладно, мыслите вы неплохо, но задачку эту вам не решить, потому что вы думаете, что наши там только тем и заняты, что по кладовкам шарят, да баб... ну об этом вы уже наговорились. Так вот: ошибаетесь вы! Ратнинские мужи не в дровах найдены, а сотник Корней... он сотник от Бога! Слушайте внимательно! - Глеб повысил голос так, чтобы его слышали и рядовые отроки Младшей стражи. - До кладовок и... остального, дела, я думаю, еще не дошло. Сейчас мужи ратнинские додавливают сопротивление, где осталось, и вытаскивают на перекрестки телеги, куски оград и прочий хлам, чтобы конному пути не было. Делают они это так, чтобы из-за тына было незаметно. Зачем? А затем, что стражники будут, скорее всего, прорываться с вьючными конями, на которых попытаются вывезти то, что не унести на руках. Вы, вот, не подумали, а там, за тыном, скорее всего, поганое капище языческое укрыто, а существует оно уже очень давно и накопилось там всякого... много чего накопилось.
   Свернут они, скорее всего, там, где Михайла и сказал, если только погостные ратники их задержать не сумеют, но думаю, что не сумеют - против ратнинских мужей, они сущие неумехи. Сами вчера на переправе видели, как они без толку толклись, только мешали.
   Отроки отозвались на последнее замечание наставника нестройным одобрительным гулом.
   "Ну, да! Все, как всегда и везде. Флот ни в грош не ставит "пехтуру", пехота величает моряков "самотопами", а летчики поплевывают на тех и на других с заоблачных высот. И не зависит это ни от времени, ни от государственного устройства. Казаки считали гусаров пьяницами и дармоедами, драгуны с презрением смотрели на уланские пики, а для кавалергардов, все скопом были "серой кашей". Даже в одном полку: в соседних батальонах сплошь неумехи и раздолбаи, лишь только одни мы - орлы и чудо-богатыри. И... и правильно! Так и надо!".
   Глеб благосклонно покивал в ответ на "изъявления патриотических чувств" и продолжил:
   - Наше дело: тронутся вперед, как только увидим, что стражники надумали прорываться. Пускай сворачивают туда, куда и собирались, там их встретят. Но и нам медлить нельзя. Первое: закупорить проулок, в который они свернут так, чтобы назад ходу не было. Вам в этом помогут. Второе: наших в том месте будет, сами понимаете, немного - везде не поспеешь, а точного их пути мы могли и не угадать. Поэтому мы должны ударить им в спину так, чтобы сразу повернуть дело в нашу пользу! Ни один болт мимо пролететь не должен! Стрелять без спешки, целится как следует, урядникам указывать цели и не позволять лупить кучей! Запомните: два болта в одном убитом - упущенный враг! А сейчас, всем спешиться, размяться, оправиться, проверить оружие и сбрую. Подпруги не отпускать, быть готовыми к команде "по коням". Урядники, ко мне!
  
   Сигнал тревоги немного запоздал - журавлевцы уже вырвались из "детинца", потеряв при этом несколько человек, а отроки Младшей стражи уже проехали в ворота, когда над селом взвилась, оставляя за собой дымный след, сигнальная стрела. Не такими уж неумехами оказались погостные ратники - сумели не попасть под копыта и истыкать стрелами и сулицами передних всадников, но и журавлевцев оказалось больше, чем рассчитывали - поболее полусотни. Улица перед ними опустела мгновенно, а из-за заборов и других укрытий полетели стрелы, но не очень густо. Повернули стражники, действительно направо, но несколько раньше, чем можно было ожидать.
   Мишка гнал Зверя галопом, держась чуть левее коня Глеба, с другой стороны от наставника держался Дмитрий. Последние вьючные лошади еще только втягивались в переулок, когда отроки, дружным залпом из самострелов сметя с седел замыкающих журавлевцев, принялись спешиваться и разбиваться на два отряда.
   Мишка и Дмитрий поделили между собой опричников, натренированных воевать в населенном пункте - Мишке достался десяток Роськи, а Дмитрию - десяток Степана, которым он сам командовал еще несколько дней назад. Опричники, должны были двигаться по крышам и заборам, стреляя в журавлевцев сверху, а остальные отроки, точно так же действовать на земле, продвигаясь вдоль домов и оград.
   Выход из переулка закупоривать не понадобилось, там и так творилось сущее столпотворение из-за сгрудившихся коней. Как в этой толкотне будут действовать отроки, остающиеся внизу, Мишке смотреть было некогда - вместе с десятком Роськи он лез на крышу углового дома, а снизу бешенным голосом орал Глеб:
   - Быстрей, шевелись, наши помощи ждут!!!
   Крыша, слава богу, оказалась драночной, не нужно было нащупывать под соломой стропила и обрешетку, чтобы не провалиться. Мишка глянул вперед и понял, что дело плохо - журавлевцы всей своей массой врезались в сооруженную на выходе из переулка баррикаду и почти развалили ее. Кто-то там оказывал им сопротивление, но из-за спин стражников ничего не было видно. Стрелять было далековато, но два десятка болтов сделали свое дело - мельтешение поднимающегося и опускающегося оружия на перекрестке на несколько секунд прервалось.
   Взведя самострелы, отроки первого десятка бросились вперед, на ходу доставая из подсумков болты. Справа, на другой стороне переулка, то же самое делал второй десяток, а те, кто должен был двигаться по земле, застряли - слишком тесно было в переулке от конских туш и вьюков. Следующий дом стоял рядом, можно было перепрыгнуть с крыши на крышу, но, как назло, покрыт он был соломой. Отрок Варфоломей прыгнул первым и провалился.
   - Стоять!!! - гаркнул Мишка. - Стреляем отсюда!
   Вокруг него привычно защелкали самострелы и вдруг, в этот привычный звук вплелся свист стрел - задние журавлевцы ответили из луков. Никого, кажется не задело - стрелять, обернувшись назад, с беспокойно топчущегося коня, не такое простое дело. Мишка уже хотел скомандовать укрыться за коньком крыши, но по лучникам ударил второй десяток. Им повезло больше: сарай или какое-то еще строение, на которое они спрыгнули с крыши первого дома, тоже был покрыт дранкой, хоть и трещавшей, но не проваливающейся под ногами. К тому же, лучнику стрелять вправо и назад очень неудобно, и второй десяток бил по журавлевцам спокойно, на выбор.
   - Делай, как я! - заорал Роська и, оттолкнувшись ногой от загородки, стоявшей между домами, упал на соломенную крышу грудью, нащупывая под снопами прочную опору.
   "На хрена? Стрелять же и отсюда можно!".
   - Отставить! Заряжай! - Мишка удержал за плечо отрока Андрея, сунувшегося вслед за Роськой, и повторил команду: - Заряжай! Стреляем отсюда!
   Упор в крышу, щелчок стопора, болт лег на предназначенное ему место и... поздно! Журавлевцы разметали баррикаду на перекрестке и передние, проскочив улицу, уже начали сворачивать за угол, но не влево, к выезду из села, как можно было ожидать, а направо - обратно к "детинцу". Справа, почти под ногами у Мишки, тронулись вперед сплошной массой вьючные лошади.
   Мишка быстро огляделся. Лезть через соломенную крышу долго, обходить через дворы, тоже. Спрыгнуть в переулок - затопчут вьючные лошади. Отроки второго десятка, между тем, уже добрались до углового дома и стреляли вслед уходящим по улице стражникам. Неожиданно, один из стрелков оступился и скатился с крыши в переулок, но до земли не долетел - упал на вьюки и вцепился в них, раскорячившись, как краб.
   - Первый десяток! Всем смотреть сюда! На меня смотреть, я сказал! - Мишка дождался, пока к нему повернутся все лица. - За мной! Делай, как я! - Мишка уселся на край крыши, свесив ноги и спрыгнул на спину вьючной лошади. - Давай-давай, ничего страшного! Отрок Андрей, пошел! Отрок Петр, пошел! Фома, Фаддей, Симон!..
   Лошадь за что-то запнулась, видимо, за труп стражника, и Мишка чуть не свалился на землю. Впереди с соломенной крыши змеей соскользнул на вьюки лошади Роська. Вьючный табун послушно поворачивал за угол, следом за конями стражников - от узды каждой лошади тянулся ремень, закрепленный на вьюках передней. Едва лошадь, на которой устроился мишкин крестник выбралась из переулка, сбоку, едва не ударив его, высунулось копье. Лезвие остановилось в считанных сантиметрах от тела отрока и следом раздался хриплый голос:
   - Сколько вас ждать можно? Стреляй, дурак, уходят же!
   Мишка, выехав следом за Роськой из-за угла, увидел слева от себя перекошенное яростью лицо ратника Макара из десятка Данилы. Шлем на нем был помят, а по левому усу стекала на бороду струйка крови. Разговаривать было некогда, повернувшись направо, Мишка поймал взглядом спину журавлевского стражника и нажал спуск. Рядом щелкнул роськин самострел и двое журавлевцев, почти синхронно вывалились из седел.
   - Во! Вот так! - донесся уже сзади хрип Макара.
   Мишка попытался как-нибудь пристроиться, чтобы взвести самострел, но вьючный табун вдруг прибавил ходу и пришлось, что есть силы, цепляться, чтобы не упасть.
   "Блин, надо, хотя бы вьючных остановить... они между собой ремнями связаны, завалить несколько и остальные встанут... ну, прости, лошадка, а ля гер, как говорится...".
   Мишка вытянул засапожник, оглянулся на отроков едущих позади и крикнул:
   - Валим лошадей! Делай, как я!
   Лошадь, почувствовав железо на горле дернулась в сторону - почти к стене дома, потом у нее подогнулись передние ноги и Мишка слетел на землю, крепко приложившись шлемом об нижний венец сруба и, кажется, на несколько секунд потеряв сознание. Когда пришел в себя, в голове гудело, а зрение никак не желало фокусироваться. Перед глазами стояла какая-то темная стена. Проморгавшись, он наконец сообразил, что лежит почти уткнувшись лицом во вьюк, похоже, его просто чудом не задавила упавшая лошадь. Пошарил вокруг себя, нашел самострел и попытался подняться на ноги. Не вышло - за что-то зацепился висящий за спиной щит. Пока выпутывался из ремня, проклял все на свете, тем более, что вокруг происходило что-то непонятное - усилились и приблизились крики, конский топот и лязг оружия. Откуда-то сверху донесся роськин крик:
   - В волхва бей! Вон он, позади! Берегись, лучники!
   Чуть не наступив на Мишку протопали чьи-то ноги в поршнях, потом еще раз... сзади раздался лязг железа и хрип Макара:
   - А-а! Суки! Н-на! Что, взяли? Н-на!
   Мишка, сбросив, наконец, зацепившийся за шлем ремень, поднял голову. Стражники возвращались! Позади них мелькала фигура волхва в белом плаще, вздевшего руку с посохом и что-то кричавшего голосом, больше похожим на волчий вой. Между всадниками, то тут, то там появлялись пешие, без доспехов, вооруженные, по большей части, топорами. Видимо, во вьюках было что-то настолько важное, что волхв кинул в безнадежную схватку всех, кого мог, до кого донесся его голос. И его послушались! Даже те, кто прятался от ратнинцев по всяким закоулкам, те, кто пробирался задворками к ограде, чтобы сбежать из села!
   Надо было подниматься на ноги. Мишка уперся ладонями в землю и почувствовал под рукой что-то твердое - засапожник! Едва он успел схватить рукоять, как на него кто-то налетел, придавил к земле... Мишка слепо ткнул засапожником, судя по вскрику, попал, и тут его снова грохнуло чем-то по шлему, а сверху навалилось дергающееся тело.
   - Хр-р-р... - уже знакомое чувство неконтролируемой ярости не дало провалиться в беспамятство и словно бы прибавило сил. Мишка дважды пырнул засапожником навалившегося на него человека и с рычанием выдрался из-под тяжести. Встал, подобрал самострел, поставил оружие на боевой взвод, но тут его шатануло, и запнувшись о вьюк и Мишка, спиной вперед опрокинулся через тушу мертвой лошади.
   Пока он, лежа на спине, извивался, пытаясь встать, в поле зрения попал Роська, стоящий не крыше дома и указывающий куда-то рукой. Отроки первого десятка, укрываясь за коньком крыши, стреляли в указываемом направлении, а Роська, высунувшись из-за конька по пояс все махал и махал рукой, видимо отроки мазали. Мишка уже почти поднялся, когда в воздухе мелькнул какой-то предмет и его крестник, взмахнув руками, опрокинулся назад и пропал из виду.
   - Роська!!! А-а-а!!! Роська!!! - Словно неведомая сила вздернула Мишку в вертикальное положение и бросила к ближайшей калитке в заборе. - Роська!!! Падлы-ы-ы!!! Ур-р-рою всех!!!
   Калитка оказалась заперта. Со второго удара плечом Мишка с хрустом вывернул засов, ворвался во двор и замер, озираясь - двор был не тот! Роська свалился с крыши следующего дома. Подобно коту, преследуемому сворой собак, Мишка взвился на забор, упал с другой стороны на крышу курятника, проломил ее, под громогласное кудахтанье, сломав шесток, грянулся на покрывающую землю смесь помета и перьев и уже с совершенно нечеловеческим рыком вышиб дверь, вырвавшись наружу в облаке перьев и в компании нескольких совершенно очумевших птиц.
   Роськи не было и здесь, зато с улицы во двор как раз влезали два мужика, тащившие снятый с лошади вьюк.
   - Ур-р-рою, с-скоты...
   Оба мужика изумленно замерли, зато третий, вошедший вслед за ними, долго не раздумывая, перехватил поудобнее охотничью рогатину и кинулся к Мишке. Самострел был уже взведен, болт мгновенно лег на ствол, и выстрел в упор разворотил обладателю рогатины череп. Мужики бросили вьюк и потянули из-за поясов топоры.
   - Ур-р-рою на р-раз!
   Первый метательный нож, звякнув об топор, отлетел в сторону, но откуда жителю села Отишие было знать, что это "чудо в перьях и курином дерьме" умеет метать ножи еще и левой? Мужик охнул и скрючился с острым железом в печени.
   Как у него в руках оказалась рогатина, Мишка и сам не заметил. Первый удар топора удалось поймать на крестовину, потом пришлось отскакивать и уворачиваться - противник оказался умельцем и большая длинна мишкиного оружия его ничуть не смущала.
   - Хр-р-р... - Прыжок в сторону. - Хр-р-р... - Торопливый шаг назад, попытка ударить и снова отступление. - Хр-р-р...
   Рогатина была тяжелой и неудобной, но пока выручали навыки, полученные в тренировочных боях на палках и... ярость. Противник, хоть и владел инициативой, явно загоняя Мишку куда-то, но смотрел на него не без опаски. Топор еще раз удалось поймать на крестовину рогатины и ударить мужика подтоком по ноге. Мишкин противник зашипел от боли и отступил назад, дав секундную передышку. И тут Мишка, наконец, увидел Роську. Тот лежал рядом с рассыпавшейся поленицей дров и даже шевелился! Живой!
   - Ур-р-рою!!! - рев прозвучал, прямо-таки, торжествующе, словно у медведя, победившего в брачном поединке.
   Действия, однако, пришли в прямое противоречие с эмоциями - снова пришлось отступать. Противник стал действовать осторожнее, делая обманные движения и постоянно заходя чуть справа, отжимая Мишку к какому-то, одному ему известному, месту.
   - Хр-р-р... - Так хотелось насадить врага на лезвие! - Хр-р-р... - Так мешал его топор! - Хр-р-р... - наконец-то с крыши дома прилетел самострельный болт и ударил мужика в спину, видимо, кто-то из отроков обернулся на шум во дворе.
   - Ур-р-рою!!! - Широкое лезвие рогатины, похожее на короткий меч, с хрустом вошло в человеческую плоть. - Хр-р-р...
   Еще один взгляд на Роську - шевелится, даже сел! Звука раскрывшейся позади него двери Мишка не услышал - в голове все еще гудело - но тупой удар в спину, сквозь кольчугу и поддоспешник почувствовал. Выдергивая лезвие рогатины из тела мужика, ударил подтоком, не оглядываясь, назад. Позади раздался женский вскрик и шум падения тела. Мишка обернулся. На полу в сенях дома сидела женщина, рядом валялся здоровенный тесак, таким здоровый мужчина, даже если бы не пробил кольчугу, мог бы переломать ребра, но у женщины не хватило то ли сил, то ли умения. Так вот куда загонял его противник - под удар в спину!
   - Хр-р-р...
   Мишка двинулся в сени, женщина, торопливо перебирая ногами и руками, стала отползать назад, прямо в раскрытую дверь теплой избы. Рогатина задела за косяк двери, Мишка раздраженно дернул оружием и двинулся дальше.
   - Хр-р-р...
   Женщина вдруг завизжала, попыталась лягнуть ногой надвигающийся на нее ужас, не достала и торопливо перекатилась в сторону. Мишка шагнул из сеней в избу и тут откуда-то сбоку вынырнула девушка и сунула Мишке в лицо горящую головню!
   - А-а-а!
   Головня ударилась в шлем и вывернулась в сторону, но Мишка этого не заметил, он, как будто снова очутился в доме бунтовщика Устина - ослеп на один глаз, лицо жгло огнем, а перед ним была та самая Марфа, которая ткнула его горящей лучиной.
   Убить, убить Марфу! Только так можно было избавиться от жгучей боли, рвущей левую сторону головы
   Давешняя женщина с криком налетела сзади, Мишка, сам того не заметив, словно избавляясь от какой-то помехи, двинул латным локтем так, что баба улетела куда-то в угол, и замер - и сознанием и телом безраздельно владели только боль и желание расправиться с Марфой.
   - Марфа-а-а!!! Где? Ур-р-рою!!!
   Сквозь мутную пелену увидел перед собой женский силуэт и, исторгая из себя боль, страх, ненависть, побеждая и повергая Марфу, ударил кулаком в латной рукавице в расплывающееся пятно лица. Удар, вскрик, звук падения тела - затихает боль от ожога и возвращается зрение. Свобода, сила, ясность, жажда движения и действия!
   Из избы на двор, со двора на улицу вылетел, как на крыльях - доспех ничего не весит, рогатина в руках - невесомая тростинка
   - Где?! Кто?! Ур-р-рою!!!
   На улице кладбищенский покой: людские и конские трупы, оружие, вьюки, еще что-то, совершенно здесь неуместное. Где-то впереди и слева крики и еще какой-то шум. На крыше дома мелькают на фоне неба силуэты отроков. Добежал до угла, завернул. В конце переулка баррикада из перевернутой телеги, саней, каких-то бревен, куска изгороди. Перед баррикадой два неподвижных тела в доспехе (на улице ни одного доспешного не было), еще кого-то оттаскивают на руках, несколько ратников прижались спинами к забору, прячась за выступающим углом дома. Справа и слева на крышах щелчки самострелов и команды, отдаваемые мальчишескими голосами - все сорок отроков наверху, по два десятка с каждой стороны. Позади баррикады пролом в ограде и мелькание голов, бегущих из села жителей.
   Бешеный Лис взмахнул десятками стрелков на крышах, как Стимфалида крыльями, и воздух наполнился летящей смертью
   - Впер-р-ред!!! Бей!!!
   Пронесся по переулку, взлетел на баррикаду, поворотом корпуса избежал прямого удара рогатины, лишь чиркнувшей по доспеху, полоснул лезвием своего оружия по чьей-то перекошенной роже, ударил подтоком по руке, держащей топор... повел плечами, направляя летящие сзади и сверху самострельные болты - пространство за баррикадой сразу же наполнилось криками и смертью. Бешеный Лис торжествующе взревел, огляделся в поисках новых жертв и полетел на землю от страшного удара в бок. Хватая ртом воздух, никак не желающий проникать в легкие, перевернулся на спину, остатками угасающего сознания уловив надвигающийся силуэт, выставил навстречу лезвие рогатины и рухнул в беспамятство.
  
   Ухмыляющийся Лис - Зверь Велеса - стоял передними лапами у Мишки на груди и не давал вздохнуть. Морда заляпана кровью, клыки отливают металлическим блеском, слегка шевелятся ноздри, словно Лис к чему-то принюхивается, а в глазах... смех! Не адское пламя, не звериный блеск, а смех - снисходительно-издевательский, такой, каким смеются не над чужим дураком, а над своим, вообразившим себя умнее всех и сотворившим непроходимую глупость.
   - Ну, понял теперь, что значит "Бо ярый"? Или тебе больше нравится "берсерк"?
   Говорил Природный Лисовин, сидящий на Звере Велеса верхом. То ли Лисовин был карликом, то ли Зверь Велеса величиной с лошадь? Впрочем, Лис был виден четко, а Лисовин колебался, как отражение в неспокойной воде. И откуда-то была уверенность, что говорит именно Зверь Велеса, а Лисовин только... "озвучивает", что ли?
   - Ишь, размечтался! Да никакой ты не берсерк, а обычный псих, кот шпаренный, зациклившийся на мести уже убитой женщине! Понял?
   - Дай... вздохнуть... - не голос, только мысль, но Лис услышал.
   - А зачем? Так хорошо будет помереть, вернуться в Питер, покурить, лежа на диване и поудивляться: какой яркий сон приснился!
   - Пошел ты...
   - Не-а! Я с тобой навсегда, даже если обратно слиняешь, от меня не сбежишь! Ну-с, досточтимый сэр Майкл, и как вам средневековые реалии? Совсем не страшно, правда? Вы же уже почти все попробовали, разве что, девиц не насиловали, да еретиков на костре не поджаривали. И ничего! Как у вас говорят: "Ну вот, а ты, дурочка, боялась! И мамка не знает, и юбку не помяли".
   - Сука, б...
   - Ошибаетесь, досточтимый сэр, я - "мужеска пола", самеза, как выражаются жители тундры.
   - Сгинь... нечистый...
   - О! Еще перекрестись! Или святой водой побрызгай. Не-ет, дорогой мой, в это надо ВЕРИТЬ! Помнишь, откуда цитата? Именно, именно: из фильма ужасов.
   - Чего... тебе надо?..
   - Ну, наконец-то! Я уж думал, не догадаешься спросить! Мне от тебя надо НИЧЕГО! То есть, совсем ничего. Не понял? Повторяю для идиотов: НИ-ЧЕ-ГО. Забудь обо мне, прекрати, наконец, сваливать на меня всех тараканов, которые у тебя в башке ползают! Захочется опять по загривку рубануть, руби себя - эффект будет тот же, потому что я - это ты, а ты - это я. Все твои страхи, комплексы и прочая шиза с глюками - твой собственный багаж. Как говорится: "Omnia mea mecum porto".
   - Fortis qui se vincit...
   - Божественная латынь! Приятно, черт возьми, общаться с интеллигентным человеком! И девиз графини Палий ты к месту припомнил. Кончай валить все на старушку, большую часть, того, что за ней числится, ей всего лишь приписывают. И ты в этом мало чем отличаешься от других!
   Зверь Велеса убрал лапы с мишкиной груди, и сразу же стало легче дышать.
   - Пора... приятно было побеседовать, сэр Майкл. Остерегайтесь впредь женщин с огнем, опять с нарезки сорваться можете...
   - А этот... - Мишка перевел взгляд на Природного Лисовина.
   - А с этим разбирайся сам! Раз уж не послушались народной мудрости и влили-таки молодое вино в старые мехи...
   Зверь Велеса начал постепенно блекнуть, словно уходя в туман.
   - Последний совет: береги голову, она пока не может вместить все, что ты в нее пихаешь...
  
   Мишка почувствовал, что ему помогают сесть, снимают с головы шлем и плещут в лицо водой. Откуда-то сверху донесся голос деда:
   - Ну что, живой?
   - Живой, и крови, вроде бы, нет... хотя натекло на него, но, похоже, чужая... Андрюха, да отпихни ты этого, мешает же!
   "Совсем, как весной на дороге в Кунье городище, только тогда кровь была...".
   Мишка открыл глаза и увидел Немого, который стаскивал с его ног труп мужика, утыканного болтами, так, что он напоминал рогатую морскую мину.
   - Так его кровь или не его? - настаивал дед.
   - Доспех, похоже, цел, руки-ноги на мете, голова - сам видишь. - Мишка, наконец, узнал голос говорящего - десятник Леха Рябой. - О! И глазами лупает! Живой!
   Мишка попробовал пошевелиться, боль в левом боку была, но не такая сильная, как можно было ожидать.
   - Давай-ка, Андрюха, ставим его на ноги! Шевелится, не пищит, значит, ничего страшного.
   - Михайла! - Тон Корнея мгновенно сменился с обеспокоенного, на ругательный. - Ты чего сюда полез? Жить надоело? Я тебя теперь на поводке, как собаку водить должен?
   - Да будет тебе, Корней! - успокаивающе заговорил Леха. - Он же не знал, что мы этих уже окружили. А хорошо получилось - они ему навстречу высунулись, а мальцы всех в раз из самострелов положили. Быстро и потерь никаких, а то сколько бы возиться пришлось?
   - Ты мне зубы не заговаривай! - Судя по голосу, дед все-таки злился не очень сильно. - А если бы топор выше или ниже попал?
   - А мог и вообще не попасть! В того дурака уже болт всадили!
   - К-х... Кхе, какой топор? - Мишка, утвердившись с помощью Немого на ногах, решил принять участие в разговоре.
   - Нет, вы слыхали? - Дед издевательски подбоченился. - Он, оказывается даже не видит, что в него топорами швыряются! Подумаешь, мелочь какая - топоры! Андрюха, а ты куда смотрел?
   - Да не мог же он за мальцами по крышам прыгать? - Принялся защищать, теперь уже Немого, десятник десятого десятка. - А потом Минька пропал куда-то... только сюда и выскочил. Без самострела, с рогатиной...
   - Ну, ты, прямо как наседка над цыплятами квохчешь! - Дед остывал прямо на глазах. - Чего это ты, Леха, сердобольный такой сегодня?
   - Слушай, Корней! - Воеводский боярин, кажется, начал злиться. - Чего тебе неймется? Михайла твой жив-здоров, мальцы его, чуть ли не всех стражников сами, без нас, положили! Да ты, когда-нибудь такую атаку видел - с двух сторон, по крышам, стреляя на ходу? Если где- то в городе или селе воевать, так я их хоть сейчас в свой десяток взял бы, и спасибо сказал!
   - Кхе! Взять-то ты бы взял, да кто ж тебе даст? Михайла, а ну, подай голос! Цел? Пошевелись-ка.
   - Цел, деда... господин сотник! К службе пригоден!
   - Пригоден он... где тебя черти носили?
   - Роська с крыши упал, я во двор забежал, а там... задержаться пришлось.
   - Задержаться ему... Кхе! Все! Леха, Данила, по местам! Погостные уже по домам шарить пошли, шуганите-ка их. Глеб! Где Глеб?
   - Здесь я!
   - Младшую стражу в дозор вокруг села.
   - Один десяток оставлю болты собрать?
   - Хватит пятерых! Остальных по коням, быстро!
   - Это... Корней, вьючный табун Младшая стража взяла - наша добыча. Ты боярину Федору скажи...
   - Скажу, скажу... я ему такое скажу... раззявы косорукие...
   Мишка приложил руку к ноющему боку и наткнулся на какой-то острый угол. Опустив глаза, увидел, что малый подсумок разрублен наискось, и из него свисает запасная тетива и сыплются какие-то крупинки. Выходило, что ему, в очередной раз повезло: лезвие брошенного в него топора, разрубило жесткую, как фанера кожу подсумка, раздробило каменный брусок для выглаживания ствола самострела и дальше не пошло. Оставшуюся энергию удара приняли на себя: задняя стенка подсумка, оружейный пояс и доспех с поддоспешником.
   "Гм, а может, зря вы, сэр Майкл, насчет оставшихся сорока лет засомневались? Такая пруха, причем, не первый раз...".
  
   Искать самострел в одиночку, Немой Мишку, конечно же не отпустил, потащился следом. Сидя верхом на Звере, Мишка еще раз оглядел улицу, на которой и произошли главные события. Леха Рябой был совершенно прав - большинство стражников, действительно было убито самострельными болтами. Увидев Матвея, перевязывавшего голову ратнику Макару, Мишка остановился и спросил:
   - Моть, как там наши? Убитые, раненые есть?
   - Убитых нет. Раны тоже так - синяки царапины. Правда четверо, пока, не вояки.
   - Кто?
   - Ефрем, с крыши сверзился, руку вывихнул. Нифонту лошадь на ногу наступила. Тут пока не знаю, могла какая-нибудь косточка треснуть - в ступне их много, надо смотреть, пока пусть полежит. Исидору стрела в подбородок попала, вскользь, правда, но сломанное кольцо из бармицы ему почти до кости въехало. Я обломок вытащил, но рожа... пока борода не вырастет, отворотясь не насмотришься. Ну и Роська, конечно! И опять с задницей! На поленицу дров с крыши слетел, я из него одиннадцать заноз вынул! Неделю в седле не сидеть, самое меньшее!
   - А ратники?
   - Меня пока ни к кому не звали, но у наших, я слыхал, один убитый... имени не знаю, а у погостных аж пятеро покойников.
   - Бараны, - прохрипел Макар - бабы лучше воюют.
   - Ты, дядька Макар, громко не говори, а в Ратное вернешься - сразу к тетке Настене ступай. Что-то мне горло твое не нравится.
   - Моть, там - Мишка махнул рукой, указывая направление - волхв убитый лежит. Ты посох его подбери, заверни во что-нибудь. Мы посох куньевского волхва Нинее отдали, наверно, и этот тоже надо ей отвезти.
   Видно было, что поручение пришлось Матвею не по вкусу, но он согласно кивнул головой.
   - Ладно, подберу.
  
   Во дворе, где Мишка бился с тремя мужиками, стояли две телеги. Незнакомый молодой ратник из людей боярина Федора пристраивал в одну из них объемистый узел. Во второй телеге сидело пятеро маленьких детей, а рядом стояли четверо связанных женщин и подросток лет десяти-одиннадцати. В стороне на земле лежала старуха с окровавленной головой. Увидев двух въезжавших во двор всадников, ратник отпустил узел, отшагнул за телегу и бросил взгляд на прислоненное к стене дома копье, потом настороженно уставился на подъезжающих.
   "Сволочи, блин, как воевать, так толку никакого, а как грабить, так первые. Старуху убили - не нужна... А сами-то вы, сэр... Молчать! Я с тобой еще за "мультик" со Зверем Велеса не разобрался!".
   Этот внутренний диалог, видимо настолько явственно отобразился на Мишкином лице, что молодой погостный ратник тревожно пошевелился за телегой и проблеял:
   - Э-э, вы чего?..
   - А-а, Михайла! - ратник Дорофей как раз вылез из погреба в обнимку с тяжеленной кадушкой. - Митяй, помнишь, я тебе про парня рассказывал, который беглеца не только отлупил, но еще и в дерьме вывалял? Так вот, это он и есть! - Дорофей поставил кадушку на землю, не дотащив до телеги, и поинтересовался: - Михайла, ты сюда с делом каким или просто так?
   - Я тут самострел оставил и... ножи еще вон в тех мужиках были.
   - А-а! Так это ты тут окаянствовал? Вас что, Корней сырым мясом кормит? Видал, Митяй, какие ребята в Ратном? Троих мужиков уложил, мало показалось, так еще и двум бабам морду на сторону свернул... это ж надо! Только зачем же товар-то портить? Хотя, конечно, бывает сгоряча. А самострельчик мы твой прибрали от греха... и ножички ... что б не пропали. Мало ли, хозяин объявится? А он вот, как раз и объявился. Митяй, доставай - они там, в телеге.
   Что-то Дорофей был слишком приветлив, да разговорчив. Скорее всего, он с напарником нарушал какую-то договоренность между Корнеем и Федором о распределении добычи, и сам это прекрасно понимал. Впрочем, Мишке было не до Дорофея. С одной стороны, аж щека зачесалась, его жег взгляд Немого, явно удивленного жестокостью воспитанника, ранее в грубости к женщинам незамеченного, с другой стороны горели ненавидящие глаза избитых женщин. Видимо они опознали обидчика лишь после слов Дорофея - бармица сейчас не закрывала Мишкино лицо, а от грязи Немой ему помог отчиститься.
   Мишка только сейчас представил себе, как он выглядел, когда вломился в избу. Ничего не выражающая железная личина, кольчуга, вывалянная в перьях и курином помете, окровавленная рогатина в руках и звериное рычание... запросто можно было принять за нечистую силу.
   Почувствовав, что краснеет, Мишка - наследственное качество Лисовинов - тот же разозлился. Указав большим пальцем себе за спину, он заявил:
   - Тот вьюк тоже мой! Я за него тех троих уложил!
   - А не много ли хоч... - Начал было Дорофей, но заткнулся на полуслове, впервые за весь разговор взглянув в неподвижное лицо Немого. - Э-э... забирай, раз уж ты за него... да... забирай, мы разве против?
   Немой вдруг сунул руку в висящий у Мишки на боку подсумок с боеприпасами, вытащил оттуда болт и коротко размахнувшись, запустил его в напарника Дорофея, бочком подбиравшегося к своему копью и уже протянувшего руку, чтобы ухватиться за древко. Болт звонко стукнул по шлему, и Митяй, пискнув, присел на корточки, обхватив голову руками.
   Дорофей тоже дернулся, но остался стоять, где стоял, демонстративно держа руки подальше от оружия.
   - Митяй, зараза! Ты что, рехнулся?! - Старший из погостных ратников опасливо глянул на Мишку с Немым и снова заорал: - Да тебя Михайла сейчас тоже в дерьме искупает... или рядом с теми троими положит! Что я матери твоей скажу?! - Дорофей снова покосился, проверяя, какое впечатление произвело на ратнинцев упоминание о матери напарника и принялся командовать: - Быстро встал! Встал, я говорю! Самострел, ножи, рукавицы подай! Бегом, короста гнойная! Топоры и все, что с тех троих сняли, тоже! Шевелись, не зли меня! Теперь вьюк! Тащи наружу, положи рядом с лошадью убитой!
   Митяй, с выпученными глазами, метался по двору, как наскипидаренный. В результате его суматошной деятельности к Мишке не только вернулось его оружие, но он еще и стал обладателем увесистого узелка, и двух топоров. С таким "фланговым прикрытием", как Немой, наверно, можно было бы отобрать у Дорофея и обе телеги, но Мишке так хотелось побыстрее убраться из этого двора, что он даже плюнул, на болты - два, засевших в трупах, и один брошенный Немым в Митяя. Впрочем, молодой напарник Дорофея, уже на улице, догнал ратнинцев и сунул болт, стукнувший его по шлему, Мишке в руку, вдобавок еще и за что-то невнятно поблагодарив.
  

Глава 2

Начало августа 1125 года. Земли боярина Журавля

  
   Караван из трех десятков телег медленно тянулся по дороге в сопровождении двух десятков опричников и пятерых ратников десятка Егора. И отроки Младшей стражи и ратники сутулились в седлах и время от времени поклевывали носами, хотя и десятник Егор, и Немой, и Мишка, и урядник Степан постоянно следили за тем, чтобы никто не спал в седле - и бдительность надо было сохранять, и намять седлом холку коню дремлющий всадник может запросто. Для того, чтобы хоть немного взбодрить народ, десятник Егор постоянно менял состав передового дозора, посылая вперед поочередно кого-нибудь из своих ратников в сопровождении двух-трех отроков Младшей стражи. Однажды даже остановились и заставили посменно всех искупаться в небольшой речке, которая, постоянно петляя, то приближалась к дороге вплотную, то отдалялась от нее. Купание людей взбодрило, но не надолго. Монотонность движения, жара, хотя, большая часть пути и проходила в тени деревьев, а самое главное, две почти бессонные ночи, делали свое дело, но останавливаться было нельзя. Опричники Младшей стражи завершали свой первый самостоятельный рейд - отделились от основных сил, добрались туда, куда было намечено, взяли добычу, которую и намеревались взять и теперь должны были, строго выдержав сроки, снова соединиться с ратнинцами.
   Строго говоря, совсем уж самостоятельным рейдом это было назвать было нельзя - с опричниками шел десяток Егора, но, во-первых, ратников во втором десятке осталось всего пятеро, а опричников было восемнадцать, плюс Мишка и Немой, во-вторых же, сама идея рейда принадлежала Мишке.
  

* * *

  
   На следующий день, после захвата Отишия, когда ратнинские и погостные ратники "частым гребнем" прочесывали село, заодно натаскивая сопровождающих их отроков Младшей стражи в отнюдь не простом искусстве сбора добычи в захваченном населенном пункте, Мишку вызвали к воеводе Корнею, чтобы он разобрался в "наследстве" местного волхва, обнаруженном в нескольких вьюках. Мишка, поначалу, отнесся к дедову поручению не без юмора, отметив про себя, что нежданно-негаданно, занял при воеводе еще и должность эксперта по проблемам славянского язычества, но когда увидел, среди кучи ритуальных предметов, и различных ценностей (видимо подношений) несколько свитков пергамента, сразу же про все забыл. Однако, разобраться с содержимым несомненно ценных документов, ему в то день было не суждено - к Корнею заявился боярин Федор, и Мишка стал невольным свидетелем разговора на повышенных тонах по поводу дальнейших действий "экспедиционного корпуса" на землях боярина Журавля.
   Какая вожжа попала под хвост погостному боярину, можно было только догадываться, но он требовал "продолжения банкета". Аргументы Корнея, вполне резонно доказывавшего, что в их распоряжении, даже вместе с отроками осталось, чуть больше сотни народу, и дай-то бог без греха уйти за болото и с той-то добычей, которая есть, что неизвестно, как все может приключиться в других селах - раз на раз не приходится, что главное сделано - Журавль с оставшимися у него силами никуда не сунется и опасности для Ратного не представляет, не произвели на Федора никакого впечатления. В конце концов, друзья молодости просто наорали друг на друга, и Федор заявил, что дальше пойдет сам. В ответ на это дед, со словами: "Лети голубок" - ногой распахнул дверь избы, в которой происходил разговор.
   Тут-то Федор и сломался - из трех десятков, с которыми он двинулся в поход, пятеро погибли, а еще семеро были ранены, причем один так тяжело, что не рассчитывали довезти до дому живым. Оставшихся у боярина сил не хватало даже для того, чтобы отконвоировать его долю "живой добычи", не то, что совершать еще какие-то подвиги. Сломавшись же, боярин Федор озвучил, наконец мысль, которая подталкивала его к столь опрометчивому поведению. Слишком много серебра было снято с убитых на переправе журавлевцев и собрано в селе Отишие. Что-что, а это-то Федор мог оценить правильно, недаром сбором податей занимался. Но вот вывод из своих наблюдений он, почему-то, сделал такой, что Мишка торопливо отвернулся, чтобы спрятать улыбку, а дед просто рассмеялся приятелю в лицо - Федор решил, что где-то на землях Журавля имеется серебряный рудник.
   Вот ведь как бывает! И не дурак, и при великокняжеском дворе службу нес в немалых чинах, и ресурсы Погорынья худо-бедно, но мог себе представить, не сильно отклоняясь от реальности, но поманило богатство несметное и все! То ли жадность, то ли неуверенность в завтрашнем дне начисто отбили способность рассуждать здраво, и слова Корнея о том, что подобное невозможно долго держать в тайне, и, существуй серебряный рудник на самом деле, князья уже давно наложили бы на него лапу, показались Федору не столько разумными, сколько обидными. Вышел Федор крепко хлопнув на прощание дверью.
   Дед, довольно долго сидел молча, о чем-то размышляя и дальнозорко отстраняясь, рассматривая развернутую на столе карту, потом тихонько пробормотав: "Ну что ты будешь делать, едрена матрена...", подозвал к столу Мишку.
   - Глянь-ка, Михайла, нет ли тут чего-то такого, чтобы на обратном пути, сильно в сторону не отклоняясь, к рукам прибрать можно было бы? Надо бы... Кхе! И так откусили столько, что с трудом проглотить можем, но надо бы Федьке чем-то по губам помазать, а то обидно ему - у брода почти ничего не взял, здесь людишек его поубивали, да поранили... Кхе! Я ему предлагал добычу с села этого поделить "три к пяти", так нет, решил, что в детинце обогатится, а там теперь только мухи летают. Ему ж и семьям убитых что-то дать надо, и ратникам своим, и себя не забыть... а с чего? И ты тоже... вьючный табун, считай, из-под носа у него увел.
   - Ну, мне тоже Академию кормить...
   - Кормилец, едрена-матрена! Я ж у тебя ничего не отнимаю, хотя придется... Кхе!
   - Что придется, деда?
   Вместо ответа Корней внимательно посмотрел на внука и заговорил, казалось бы, совсем о другом:
   - Из десятка Варлама ты ушел? Ушел! Без всякого разрешения. Отроками снова командуешь, хотя и не старшина. Так? Так. И о добыче, и о содержании отроков заботишься, как о своем кровном... - дед прервался и, после краткой паузы, вопросил: - и как мне сии деяния понимать прикажешь?
   - Как деяния боярича Лисовина, старшего в своем колене, и от взятого на себя не отказывающегося, потому что...
   - Молодец!
   Дед неожиданно встав с лавки обнял Мишку одной рукой и прижал к груди. Мишка такому проявлению чувств настолько удивился, что чуть было не начал вырываться из дедовых объятий - и простое-то слово "хвалю" в дедовых устах было редкостью, а тут такое!
   - Батюшка твой, покойный, вот так же в одночасье повзрослел... и тоже не по годам. - В голосе деда не было растроганности, как обычно при поминании убитого Фрола, скорее звучала гордость за то, что в новом поколении проявились лучшие, в его понимании, черты предыдущего. - Передали мне, какие ты слова для Младшей стражи нашел. Правильные слова! И в бою не сплоховал, тоже знаю! А потому... - голос деда построжел, хотя, как ни странно, не утратил теплоты - садись-ка, Михайла сын Фролов, будем с тобой боярскую думу думать, да совет держать!
   Корней отпустил Мишку, вернулся на лавку и жестом велел ему сесть напротив себя. Некоторое время испытующе смотрел на внука, потом заговорил, хотя и наставительным тоном, но уже не как с мальчишкой:
   - Запомни и проникнись, боярич Михаил, все, что здесь и сейчас мы с тобой решим, будет ИСПОЛНЕНО. Никто не поправит, никто не укажет на ошибки, и никто не простит, если что-то придумаем не так. Мы с тобой придумаем, я придуманное выскажу, а люди станут ДЕЛАТЬ по моему слову. И уже нельзя будет остановить их и что-то переиначить. Сейчас ты не отрок Мишка, не Бешеный Лис, а боярич Михаил, сиречь, голова, которой надлежит двинуть тело и шевельнуть руками. Забудь о своих желаниях, обидах... даже о надеждах забудь! Тело, которым ты движешь, должно не только оставаться сильным и здоровым, но силу и здоровье свое приумножать. Рукам же должно не только уцелеть, но и работу свершить так, как требуется. Но! - Корней длинной паузой после "но" подчеркнул важность следующей фразы. - За последствия деяний ни тело ни руки ответ не держат - только голова!
   Дед говорил очень серьезно, даже несколько торжественно, чувствовалось, что излагает он плоды собственных долгих размышлений. Сказанное было достаточно правильным образным описанием отношений между управленцем и исполнителем. И с поучением Нинеи: "Возгордись и тут же смирись с тем, что ты не волен в своих поступках" это прекрасно "стыковалось", но... Мишку, словно бес какой-то за язык потянул - то ли сказалось скептическое отношение человека конца ХХ века к любой патетике, то ли просто очень уж неожиданно повел себя Корней...
   - Знаешь, деда, был такой поэт и воин - Денисом звался. Он про то, о чем ты сейчас говорил, так написал... ну, вроде бы, ноги обращаются к голове:
   "За что мы у тебя под властию такой,
   Что целый век должны тебе одной повиноваться;
   Днем, ночью, осенью, весной,
   Лишь вздумалось тебе, изволь бежать, таскаться
   Туда, сюда, куда велишь;
   ......................................................
   "Молчите, дерзкие,- им Голова сказала,-
   Иль силою я вас заставлю замолчать!..
   Как смеете вы бунтовать,
   Когда природой нам дано повелевать?"
   "Все это хорошо, пусть ты б повелевала,
   По крайней мере нас повсюду б не швыряла,
   А прихоти твои нельзя нам исполнять;
   Да между нами, ведь признаться,
   Коль ты имеешь право управлять,
   То мы имеем право спотыкаться,
   И можем иногда, споткнувшись,- как же быть,-
   Твое величество об камень расшибить".
  
   - Кхе? - Корней ожидал от внука какой угодно реакции на свои слова, но только не такой - вроде бы, все правильно понял мальчишка, но слова-то, похоже, насмешливые. - Да ты никак насмешничать?..
   - Что ты, деда! - Мишка попытался как-то загладить впечатление от своей выходки. - Ничего смешного, просто очень похоже на то, что ты говорил. А Денис за это сочинение в опалу попал - тамошний царь его слова на свой счет принял.
   - Кхе... в опалу... - Дед все никак не мог определить свое отношение к сказанному. - Про одного такого воина-мудреца ты, помнится, уже рассказывал...
   - Да! Только Антуан де Сент-Экзюпери на войне погиб, а Денис долго воевал, прославился... он, как и ты, сотником конного войска был. Даже в достоинство воеводы возвели, а потом лишили - не простили обиды царской... ну, и ревновали к славе его.
   - Денис, говоришь? - Корней прищурившись глянул на Мишку с некоторым сомнением. - А может, сам измыслил? Всем известно: ты на выдумки горазд.
   - Да не все ли равно, деда? - Мишка уже сам себя клял за неуместный поэтический экскурс. - Главное, что я тебя правильно понял! Ведь правильно же?
   - Правильно-то правильно... только больно легко ты к этому относишься. Кхе! Или от молодости все? - Корней поскреб в бороде и, видимо, решил в дальнейшее разбирательство не углубляться. - Ну, ладно. Сейчас посмотрим, как и что ты понял. Вот тебе наша забота. Все, вроде бы, хорошо: Журавля мы окоротили, добычу взяли, потери... - Корней вздохнул - небольшие, хотя, потери - всегда потери. Но все недовольны! Все! Хоть тресни, едрена-матрена! Федор, ты сам видел, будто каша в котле булькает. Людей потерял, а добычи: сколько-то холопов, немного скотины, а рухлядью почти ничего. Но все, ведь, подсчитал, все заметил! А от этого ему и его людям еще обиднее - по усам стекло, а в рот не попало!
   Наши тоже недовольны! Твоими отроками, заметь, недовольны! Не потому, что плохо воевали, выучку вашу и выдумку они правильно оценили, а кое-кому отроки и жизнь спасли - все верно. В глаза-то не хвалят - зазорно мальчишек, но еще зазорнее то, что вы добычи себе столько урвали! И наиболее ценной: доспех, коней, вьюки из "детинца", но самое-то самое - половину мечей от первой полусотни. Тех самых. На два с лишним десятка таких мечей все Ратное купить можно, да и не один раз, наверно, а если со всем остальным... сам понимаешь. И ты тоже недоволен! Признавайся, недоволен же?
   - Ну... - Мишка поколебался - не знаю. Добычей нашей ведь ты распоряжаешься, как еще решишь, мне же неизвестно. Конечно, относились к нам неласково, отрокам обидно было, но доброе отношение еще заслужить надо...
   - Ага! А как его заслужишь, если твоей добыче завидуют? И не только об этом речь! Тебе отроков кормить, одевать, обувать надо, а много ли ты для этого добыл? Мне надлежит волю родителям погибших давать! А куда им с этой волей деваться? Где жить, с чего кормиться?
   - Осьма добычу продаст, год нынче урожайный, запасемся в достатке. По первому снегу с сотней стрелков мяса добудем. Насчет одежды...
   - Ага! Доволен, значит?
   - Ну... всегда хочется побольше, но и жаловаться грех...
   - А доброе отношение к отрокам заслужить? Или ты решил: "я сам с усам, обойдусь и без вас?". Совсем с Ратным разойтись желаешь? Или не знаешь, что о тебе треплют, или не ведаешь, как к твоим отрокам относятся? Не перебивай! - Корней хлопнул ладонью по столу. - Слушай меня внимательно! С одной стороны ты мужей ратнинских удивил... по-доброму удивил. Даже тугодумам стало ясно, что затея с Воинской школой себя оправдывает. С другой стороны, любому матерому мужу досадно, когда сопляки слишком уж самостоятельными и удачливыми оказываются.
   Ты, со своими отроками сейчас на развилке - если что-то для доброго отношения с ратнинцами не сделать, начнете расходиться все дальше и дальше. Отроки твои обиду на ратников лелеять будут - мы, мол, им так помогли, а они нас за людей не держат. Ну и ладно, обойдемся! И ратники... да и остальные тоже, и так-то вас недолюбливают, а тут еще зависть к добыче, да неудобство - как же, соплякам чем-то обязаны! Снег еще не ляжет, а уже волками друг на друга смотреть станете! И бабьи языки на это поработают, и гордость мужей ратнинских, и гонор ваш соплячий! Вот из такого расколы и случаются! Помнишь, я тебе про полусотника Митрофана рассказывал? Тоже из мелочей все выросло! И не единственный это случай... всякое бывало. Понял, о чем толкую?
   - Кажется, понял, деда.
   "Мудр, лорд Корней, аки змий! Как по писаному излагает, но... Внимание, сэр Майкл! Аргументы, разумеется у их сиятельства неубиенные, но явно же, к какому-то выводу он вас потихоньку подводит! Надо понимать так, что не хочет приказывать, хотя и мог бы, а желает, чтобы вы решение приняли сами. И... что-то тут еще мелькало... мысль какая-то важная... А! Он же сказал, что все решения будут ИСПОЛНЕНЫ! Так, так, так! Их сиятельство сам себя очень сильно ограничил - если решим, пути назад не будет. Настолько уверен в себе? Думает, что сумеет обеспечить принятие нужных решений? Ну-с, посмотрим, посмотрим...".
   - Чего примолк, боярич?
   - Думаю, боярин Корней Агеич, думаю...
   - Ну, что ж, полезно бывает... иногда. И чего надумал?
   - Думаю, что для разрешения этой заботы, когда все на что-то обижены, надо не от обид плясать, а совсем от другого. Помнишь, мы с тобой по весне о разных методах управления толковали?
   - Помню, помню. Я тогда еще все думал: то ли дальше тебя слушать, то ли уши надрать, да выгнать. Кхе! Ну и каким боком это к нашим сегодняшним делам прикладывается?
   - Ну, вот: следящий способ это, когда начальствующий человек смотрит за тем, что происходит, и, если происходящее идет на пользу, поддерживает, а если во вред, пресекает. Вспомнил?
   - Мы о деле толковать будем или память мою проверять?
   - Сейчас, сейчас, деда, все понятно станет! - заторопился Мишка. - Есть у этого метода две беды. Первая проистекает из того, что есть недовольные, а потому важные дела не исполняются совсем, исполняются медленно или исполняются неправильно. А вторая беда - возможный раскол.
   А теперь вспомни, что ты мне только что говорил об общем недовольстве и пророчил о том, что отроки Младшей стражи и ратнинские мужи друг на друга волками смотреть станут! Ну, и добавь ко всему, тобой сказанному, то, что у вас с боярином Федором чуть до драки не дошло.
   - Кхе!.. Все так: и недовольство и раскол...- Корней беспокойно завозился на лавке, потом замер и уставился на Мишку так, словно что-то неожиданно вспомнил. - Погоди, погоди... ты ж тогда толковал, что с этими бедами справиться можно! Так?
   - Так деда! Если начальствующий человек вовремя негативные тенденц... то, что идет во вред, пресекает, то беды не случается. Но, то, что идет во вред, надо уметь вовремя заметить и не дать ему продолжиться! Ты заметил вовремя, теперь давай пресекать! Только давай-ка, сначала, решим: а во вред ли это все?
   - То есть как это не во вред? Раскол на пользу быть не может! Заврался ты...
   - А если бы опасность бунта все еще сохранялась? И силы его подавить у тебя не было бы? Да ты бы сам в крепость ко мне ушел и верных людей с собой увел - пусть бы бунтовщики о стены лбом бились, да на наши болты брюхами надевались! Или другой случай. Допустим, решил ты по всей земле Журавля огнем и мечом пройти, разве так бы у вас разговор с боярином Федором сегодня закончился? Наоборот: ты бы ему еще и поддакнул - есть, мол, здесь богатые села, давай, Федя, и их тоже повытряхнем! Ведь так?
   - Кхе...
   - Цель, деда! На пользу дела идут или во вред, зависит от того, какую цель мы перед собой ставим! Я вижу две цели: возрождение, даже увеличение, былой мощи ратнинской сотни и усиление боярина Федора.
   Возрождение мощи ратнинской сотни может быть достигнуто через Младшую стражу и Воинскую школу, сиречь, через Академию Архангела Михаила. Посему, раскола допускать нельзя, и добрые отношения между Младшей стражей и Ратным надо восстанавливать и укреплять всячески.
   Боярин же Федор нам нужен сильным по нескольким причинам. Первое: польза и помощь нам от него может быть великая, если будет он не захудалым погостным боярином, а богатым, сильным и полезным новому князю человеком. Тогда и в Турове он дела, нам полезные делать сможет. Второе: дружину содержать, нам в помощь, сможет не такую, как сейчас и... чего уж там, приданое за Катериной даст немалое. Еще же помнить нужно, что есть у него земли не обустроенные под Треполем - тоже не пустяк, если с умом подойти. Следовательно, удоволить боярина Федора сейчас, с нашей стороны, будет правильным.
   - Кхе! - на этот раз дедово кхеканье было насмешливым. - Велика мудрость! Болтал, болтал, а к тому же и пришел, что и без того понятно! Н-е-е, Михайла, заносит тебя в твоей книжной премудрости...
   - Да дослушай же до конца, деда! Я только-только к главному подхожу!
   - Больно долго подходишь... ну, так и быть, вещай далее.
   - Бывает, что вредный ход дел можно пресечь силой, как, к примеру, с бунтом вышло. Но бывает, что силой ничего добиться нельзя - вот, как сейчас. Любить Младшую стражу... и меня, ты ратнинцев принудить не можешь, а уж заставить князя боярину Федору благоволить, и подавно. Значит, дело надо решать добром.
   - Кхе... ну, давай добром. Только, если ты опять кучу пустых слов наболтаешь, а толку...
   - Будет толк, деда, обещаю! Потерпи еще немножко.
   - Ну-ну, давай.
   - Для того, чтобы любое дело начать делать, нужен ресурс. Ресурс это... как бы сказать... все, чем ты располагаешь, все, что для дела использовать можешь.
   - Велика премудрость! С пустым животом и в нужник не сходишь - нечем будет!
   - Нет, деда! Ресурс - не только то, что руками пощупать можно! Знания - тоже ресурс, право приказывать - тоже ресурс, уважение, когда к твоим советам прислушиваются, тоже ресурс. Вот в этом походе ты свой ресурс увеличил не только за счет добычи, но и за счет того, что люди вспомнили: "С Корнеем побеждаем!", а еще за счет того, что они увидели: Корней смену растит, и растит хорошо!
   - Кхе... ну, это, в общем, понятно: и за переправу ту, проклятую, как бы разочлись, и добычу... м-да, раньше бы так сходить, глядишь, и бунта не было бы...
   - Вот и я об этом, деда! Ты не только свой ресурс увеличил, но и у недоброжелателей своих ресурс отнял! Теперь и приказы твои, как бы, сильнее станут, и спорить с тобой труднее, и дурному слову о тебе веры меньше будет! Этот ресурс ни за серебро не купишь, ни силой не добудешь. И обменять его на часть добычи, чтобы еще усилить, не жаль! Добыча пришла и ушла, а уважение и подчинение - это надолго, во-первых, и с их помощью еще добычу взять можно, во-вторых.
   - Ресурс, говоришь... интересная вещь. - Корней побарабанил пальцами по столу. - Хорошо, ресурс... понятно. Дальше давай!
   - За счет удачного похода мы свой ресурс увеличили - во всех его видах. Теперь надо суметь им правильно распорядиться. Дураки-то только о том, что руками пощупать можно, заботятся, но мы-то с тобой знаем, что есть и кое-что поважнее! Оттого мы своей долей добычи свободней можем располагать - щедрость проявить, а они и не догадаются, насколько малую долю от истинной добычи мы отдаем!
   - Кхе... силен ты убалтывать... ох и наплачутся от тебя девки... но, кажись, все верно. Добро, дальше вещай.
   Дальше исходим из нужды обиженных - от того, без чего нельзя, или очень трудно обойтись. Так что, давай, представим себе, что можем распоряжаться сразу всей добычей разом. Что и кому ты бы дал?
   - Ишь ты, разлетелся: всей добычей разом! Так тебе и отдали!
   - Это - вторая забота, деда, о ней во вторую очередь и думать станем. Пока же... ну, вот что боярину Федору просто позарез надо?
   - Кхе! Ему две вещи требуются: людей своих удоволить и себе что-то такое добыть, чтобы нужным людям в Турове поклониться дорогим подарком суметь. Иначе на Княжьем погосте можно и не удержаться.
   - Хорошо, сколько-то холопов и скотины его люди набрали. Этого достаточно, или еще нужно? Хлеб-то еще не обмолочен, огороды не убраны, как до нови холопов кормить станут?
   - Прокормят! На Княжьем погосте прокормят! Тут не беспокойся - возле податей обретаются, да ярмарка каждую осень... прокормят.
   - Так они не бедные? Чего ж тогда о рухляди так убиваются?
   - Женам, детям, зазнобам подарки да обновки из похода привезти надо? Иначе, какие же они добытчики? Холопам домашний обиход какой-никакой обустроить надо? Осень же на носу, а там и зима!
   Мишка пошарил глазами по грудам всякого добра стащенного в избу, вытащил из стопки рушников один, на котором красными нитками были вышиты человеческие фигурки и положил на край стола. Добавил к рушнику и пару маленьких, наверно детских, рукавичек.
   - Вот потребности людей Федора, деда. Холопы и обиходная рухлядь.
   - Кхе! Ладно, внучек, давай так. - Дед полез в объемистый кожаный кошель, стоявший на лавке и выловив оттуда серебряный перстенек с мутным зеленым камушком, добавил к рушнику и рукавичкам. - Серебришка, хоть немного, но тоже надо.
   - Теперь, что надо самому боярину Федору? Я так думаю, что серебро, дорогую посуду, дорогое оружие. Так, деда?
   - Можно еще коней. У журавлевских ратников кони уж больно добрые оказались. Не знаю, как насчет выносливости и выучки, но на вид хороши! Высокие, сильные... даже удивительно, где столько таких добыли?
   На краю стола появились серебряные украшения и конские удила. На мишкино напоминание относительно оружия, дед мгновенно "ощетинился":
   - Мечей не дам! Ни одного, самим нужны!
   - Ну и ладно! - не стал спорить Мишка. - Теперь давай решать: что нашим ратникам надо?
   - Наших надо на две части делить: те, кто набрал холопов в Куньем городище и тех, кто на Кунье не ходил. - Уверенно определил Корней. - Первым доля душами не нужна, с теми, что есть разобраться бы. А вот вторым... не все, конечно, потянут, но хотят все. Надо ж до чего дожили: - ратник без холопов, вроде, как и не совсем ратник. Избаловались, щучьи дети!
   "Ну-ну, с этого-то разложение и начинается... или не начинается, но углубляется точно!".
   - Значит, - продолжил Корней - одним рухлядь и скотина, другим холопы и рухляди поменьше. Ага! Так, значит... ну, и от серебра, конечно же, никто не откажется.
   На столе добавились еще две кучки "условных обозначений".
   - Та-ак, Михайла, а теперь твоя воинская школа. Ну, вещай: что тебе позарез требуется?
   - Кони! - Мишка вытащил из груды вещей стремя. - Строевой и заводной для каждого отрока. Еще нужны тягловые - для хозяйства и строительства.
   - А прокормишь?
   - Все поляны в лесу выкосим, все луга вдоль Пивени... может и не досыта, но прокормим. А без коней никак - ребят учить надо.
   - Добро. Дальше давай.
   - Рухлядь простая. - Мишка добавил к стремени сложенную рубаху. - Одежда и обувка в первую очередь, ребят надо к зиме готовить.
   - Кхе! Едрена-матрена... я о таких вещах и не задумывался никогда, ратники-то сами себя одевают-обувают.
   "Вот-вот, тем-то регулярная армия и отличается от... "самопальных" воинских формирований. Хорошо, хоть, не "незаконных".
   - Еще корм, деда. Ребята растут, их кормить как следует надо. И хорошо бы коров дойных. Молоком отроков попоить, масло, там, творог... для здоровья полезно.
   - Угу. А хлестался-то: "Осьма добычу продаст, мяса добудем!". - Дед насмешливо глянул на Мишку. - А теперь молочка захотелось?
   - У нас разговор о том, что требуется, или о том, где взять? Дед внука поучает или бояре совет держат?
   - Ишь, раскудахтался петушок! Боярин он... - начал было издевательским тоном дед, но неожиданно оборвал сам себя и улыбнулся. - Молодец! Так и надо! Раз уж объявился один раз бояричем, все - назад ходу нет. Умей держать себя!
   "Совершенно с вами согласен, ваше сиятельство. Нинея еще весной то же самое толковала! Нет, блин, не восхищаться старухой невозможно!".
   - А еще Академии холопки нужны!
   - Холопы. - Машинально поправил дед и лишь потом возмущенно встопорщил усы. - Что ты сказал?
   - Нет, деда, холопы тоже лишними не будут, но холопки...
   -Ты чего это удумал, охальник? - Корней уставился на внука со смесью удивления злости.
   - Деда!!! Не для блуда, для работы!!!
   - Для какой такой работы?
   - Ты только подумай: полторы сотни отроков обстирать, обшить, обиходить! Сколько тут бабьей работы! Ну, ты представь: подстричь сотню голов, да не абы как, а что б пригоже было. Сотню народу в бане попарить да в чистое переодеть. Три раза в день накормить и посуду вымыть! Ты вдумайся: полторы сотни постелей, три сотни онуч, полторы сотни рубах, да всего и не перечислишь. А еще каждый день: один поранился, другой одежду порвал, третий чего-то потерял, четвертый простудился, пятый загрустил - мамку вспомнил. Женщины нужны! Женские руки, женский пригляд...
   - Хватит, хватит! - дед замахал обеими руками, словно отгонял от себя мошкару. - Рехнешься с тобой, ей Богу! Это ж, какая морока, очуметь можно, едрена-матрена.
   "То-то и оно, что переход количества в качество вы, ваше сиятельство, только интуитивно ощущаете, да и то исключительно в приложении к конкретным делам, а общего представления нет".
   - Ну вот, деда! А ты: блуд, блуд... не до блуда, с исподним бы разобраться.
   - Тьфу! - Корней зло сплюнул и, видимо от полноты чувств, перекрестился. - Хватит, верю! О чем мы там говорили?
   - О том, что кому потребно.
   - Ну, хорошо, решили мы, что кому потребно, дальше что?
   - А дальше смотрим: у кого что есть, чего до потребного не хватает, и как можно что-то на что-то обменять или кому-то нужное добавить. То есть, сравниваем желаемое с имеющимся, видим разницу и пробуем ее устранить.
   - И где же ты возьмешь то, чего не хватает?
   - Ну, в обычных случаях, таким способом решают, что требуется добыть, чтобы устранить разницу между имеющимся и желательным, но бывает так, что добывать ничего не приходится. Это тогда, когда ты можешь распоряжаться достаточно большим ресурсом. У нас с тобой, сейчас такой избыточный ресурс образовался - добыча Младшей стражи.
   - Кхе... а не жаль?
   - Жалко, деда, еще как жалко!
   - И что ж ты тогда такой щедрый?
   - Я не щедрый, я, наоборот, очень скупой и расчетливый - даю мало, а получить за это хочу много... очень много, деда.
   - Даже так?
   - Только так! Добротное управленческое решение должно давать выигрыш по нескольким параметрам... сразу в нескольких делах. Первое дело - сверну на развилке, про которую ты говорил, в сторону доброго отношения ко мне и к младшей страже. Второе дело - умножу силу ратнинской сотни. Сам понимаешь: если почти у всех ратников будут такие мечи, боевая сила их возрастет. Третье дело - у боярина Федора появится возможность подмазать, кого надо, в Турове, а это нам на пользу...
   - Кхе! Подмазать... хе-хе-хе... придумаешь же! Подмазать!
   - Четвертое дело - сбагрим излишек холопов боярину Федору, а то в Ратном уже не повернуться, пахотных земель не хватает, да и в рассуждении бунта, здешних полоняников надо подальше увести, а не рядом с землями Журавля держать. Пятое дело - избавлюсь от вредной или ненужной добычи.
   - Это какая ж добыча для тебя вредная?
   - К примеру, украшений, тканей дорогих и прочего, что бабьему сердцу любезно, нам не надо совсем. Даже если у кого из отроков найдется - отниму!
   - Кхе, чего это так строго?
   - А потому, что девиц в крепости всего полтора десятка, а полсотни отроков им подарки приволокут! Во-первых, девки и без того вниманием избалованы, во-вторых, отрокам лишний повод для драк и ругани. От греха, лучше вообще пусть ничего не будет!
   - И тут бабы, едрена-матрена, ну куда от них денешься?
   - Так что, деда, можешь взять из того, что Младшая стража добыла, все бабьи радости, а если не хватит, то и серебра зачерпнуть. Только не просто так взять, а обменять на рухлядь простую, дойных коров и холопок. Я думаю, что семей без мужиков сейчас много осталось - волхв, подлюга, бесдоспешных, с одними топорами на ратников кинул, считай, на верную смерть.
   - Кхе... ну, допустим, обменяем. Простую рухлядь на паволоки, серебро... кто бы рассказал, не поверил бы. Не стоит того простая рухлядь.
   - Смотря как оценивать, деда. Это дело, хоть по счету и шестое, но для меня вовсе не последнее. Одеть, обуть отроков к зиме, поставить баб на кухню, на портомойню, на шитье... ну, да я тебе уже об этом толковал.
   Корней долгим взглядом уставился на внука, словно пытаясь разглядеть в нем что-то, до сих пор для него скрытое, потом молча кивнул, не то соглашаясь, не то одобряя.
   - А мечами теми, на которые, как ты сказал, все Ратное купить можно - продолжил Мишка, не дождавшись от деда комментариев - я поклонюсь, от имени Младшей стражи, ратнинской сотне. За науку воинскую, за то, что не погнушались в бой с собой мальчишек сопливых, да неученых взять, и в залог того, что Младшая стража себя отдельно от ратнинской сотни не мыслит. Допустят меня для этого на сход, как думаешь?
   - М-да... Кхе! Ты что, заранее к этому разговору готовился? Едрена-матрена, ведь не поверят же, что ты сам все это измыслил, скажут, что я подучил!
   - Пусть говорят! Зато ты теперь точно знаешь, что я о Ратном пекусь так, как наследнику рода Лисовинов и надлежит. А отрокам мечи пока без надобности - и по возрасту рано, и мечники из нас, как из Бурея невеста.
   - Хе-хе-хе! - дед рассыпался мелким стариковским смешком. - Невеста! Хе-хе-хе! Ну, ты выдумал! Хе-хе-хе! Жениха бы... хе-хе-хе! Жениха бы только найти! Хе-хе-хе!
   Смеялся Корней, вроде бы, вполне искренне, но все же у Мишки осталось ощущение, что дед прячет за весельем не то неловкость, не то удивление от того, как сложился у него разговор с внуком. Меньше недели назад мальчишку, чуть ли не носом пришлось пихать в то, что он боярич, а сегодня...
   - Ну вот, деда, - продолжил Мишка, дождавшись, когда Корней отсмеется - мы с тобой и пресекли нежелательное течение дел, как это и положено делать при следящем методе управления. В прошлый раз, когда бунт подавляли, это силой делать пришлось, а сегодня добром. Одно другому не помеха. Как сказал один человек: "Мечом и добрым словом можно добиться большего, чем одним только добрым словом!".
   Дед снова уставился на внука долгим внимательным взглядом, а потом, явно затрудняясь с подбором слов, заговорил таким тоном, какого Мишка никак не ожидал.
   - М-да... Кхе! Порадовал ты меня нынче, внучек... порадовал. Я ведь... ну, ждал от тебя чего-то такого... особенно, когда мне слова твои передали, которые ты перед отроками сказал. Да... это я уже говорил. Так, вот: сказал ты даже больше, чем я ждал... вернее... не в словах дело, а в понимании. А понимаешь ты... и себя верно понимаешь и нужды сотни. И о Ратном думаешь, не только о своей Младшей страже. Только что ж ты дожидался, пока я тебя, как щенка в миску мордой ткну, неужто не понимал всего этого раньше? Ну-ка, признавайся: не сейчас же все это измыслил - раньше раздумывал. Так?
   - Как тебе сказать, деда? Была тут одна заковыка... очень серьезная. Вот я тут поминал такой ресурс, как право командовать людьми, уважение, готовность подчиниться. Честно говоря, не знал я толком, насколько этот ресурс у меня велик - как отроки ко мне относятся. Не было случая проверить.
   - Ага! А теперь, значит, знаешь?
   - А теперь знаю. Ребята старшинство Дмитрия признали. За дело признали, потому что он - воин от Бога, но я для них остался все равно старше Дмитрия. Ну, как бы... если б я боярином был, а он воеводой моей дружины, но понятно это стало только после того, как ты меня от старшинства отрешил, да и то не сразу.
   - Кхе! А без этого, значит ты не боярич?
   - А ты, без ратнинской сотни, сотник?
   - Угу. А почто от наследства отказывался?
   - Отказался я, деда, от того наследства, про которое думают те, кто ничего в происходящем не понимает, кто считает будто все и дальше будет так оставаться, как было прежде. А ратнинской сотне такой, как прежде, уже не быть. И самой сотне не быть - вместо нее будет дружина Погорынского воеводства, а может быть, и Погорынское войско, состоящее из воеводской дружины и дружин Погорынских бояр. Ты как-то сказал, что неизбежность перемен понимаешь, но сотню не бросишь. Я с этим и не спорю - пусть сотня свой век доживет по старине, но смену ей готовлю уже сейчас. Так что, я не от Лисовиновского наследия отказался, а от неизменности бытия нашего рода, Ратного, всего Погорынья в целом.
   - Кхе. Помню я тот разговор, внучек, помню... из Турова как раз возвращались. Но то слова были, а такого скорого превращения слов в дела... не ждал... нет, не ждал. Завидую я тебе, Михайла... вот так бы все бросить, да начать устраивать все по своему разумению... не бросишь. - Корней тяжело, по-стариковски вздохнул. - И годы не те, и люди не дадут старину рушить, хотя она и сама уже рушится. А ты... молодец, одним словом... Бог в помощь, внучек... боярич Михайла Фролыч.
  
   Дед с внуком еще долго сидели, перекладывая на столе "условные обозначения" из одной кучки в другую. Дело шло на лад, оказывается, добычу можно было распределить так, чтобы не осталось обиженных и недовольных, и все, казалось бы, было хорошо, но Мишка время от времени, ловил на себе удивленно-оценивающий взгляд Корнея, явно обнаружившего во внуке какие-то, хотя и положительные, даже радующие, но совершенно неожиданные черты.
   Воспользовавшись радостно-ошарашенным настроением Корнея, Мишка выставил два условия. Первое - "зачесть" добытые Младшей стражей доспехи, для снятия долга с отроков, которым кольчуги и шлемы были даны, выражаясь терминами ХХ столетия, в лизинг. Причем не только доспехи становились собственностью "курсантов" Академии, но и дальнейшая их переделка (ребята ведь растут) должна была производиться бесплатно.
   По поводу второго условия пришлось поспорить. Мишка попросил разрешения на самостоятельный рейд Младшей стражи для захвата большой пасеки, расположенной не столь уж далеко от маршрута возвращения к болоту. В крепости, по Мишкиному разумению, должны были быть собственные мед и воск.
   Дед сначала отказал наотрез - отпускать мальчишек одних он опасался, да и для конвоирования полона Младшая стража была отнюдь не лишней. Пришлось Мишке доставать карту, начерченную им со слов Ионы. Карта, захваченная на хуторе у смотрящего Ловиты, хоть и была более точной и подробной, но оказалась "слепой" в экономическом смысле. На Мишкиной же карте были указаны не только населенные пункты. Но и то, чем занимается их население. Так, две скромные точки, совершенно не привлекавшие внимания Корнея, поскольку обозначали количество жителей менее сотни, на деле оказались пасекой с несколькими десятками ульев, и обширным фруктовым садом, рядом с которым находился "винзавод". Там, как рассказал Иона, из яблок делалось аж три сорта вина - сидр, обычное яблочное вино и кальвадос. Присутствовавший на допросе Стерв, отнесся к незнакомым словам совершенно равнодушно, Мишку же слова "сидр" и "кальвадос" просто ошарашили - он-то был уверен, что Журавль пробавляется простецким самогоном, а тот оказался чуть ли не эстетом.
   Неизвестно, что в большей степени подвигло Корнея на согласие - кодовое слово "вино" или согласие Мишки пойти в рейд всего двумя десятками опричников, но в сопровождении взрослых ратников - десятка Егора - однако разрешение на рейд, все-таки, было получено.
  
  
   Пасеку брали ночью. Мишка провел вместе с дедом возле пчел так много времени, что сумел выставиться "экспертом" даже в глазах десятника Егора, промышлявшего в молодости бортничеством. Боярич настолько зловеще-красочно описал, как достанется нападающим, если пасечник успеет опрокинуть несколько ульев, что Егор продержал свой отряд в лесу не просто до темноты, как советовал Мишка, а до самой полуночи. Пока взрослые ратники разбирались с семейством пасечника, отроки быстренько позатыкали летки ульев пучками соломы и только после этого вздохнули с облегчением. Однако, радость их оказалась преждевременной - возникла совершенно неожиданная проблема с транспортом.
   Герасим, которого взяли с собой в качестве проводника, сообщил, что на пасеке есть достаточно телег, чтобы погрузить все ульи - пчел, оказывается, возили с места на место, в зависимости от сроков цветения тех или иных растений. Это значительно облегчало задачу - с собой взяли только табунок тягловых лошадей. Но на пасеке ратнинцев ожидал сюрприз - следствие технического прогресса, развивавшегося на землях боярина Журавля - все повозки оказались пароконными фургонами.
   Не ездили так на Руси в XII веке! Если груз был тяжелым, или требовалась скорость, то лошадей запрягали "гусем" - одну позади другой. И передние колеса у телег были значительно меньше в диаметре, чем задние, чтобы не упирались в саму телегу при поворотах. Отроки растеряно топтались возле чудных повозок, рассматривая в свете факелов высоко поднятую платформу, совершенно одинаковые передние и задние колеса, и одинокое дышло, торчащее посредине, вместо привычной пары оглобель.
   Подошедшие поторопить отроков ратники тоже, было, задумчиво заскребли в затылках, но быстренько сообразили привлечь для консультации пасечника. Пасечник, презрительно кривясь разбитым лицом и, время от времени, сплевывая кровью, принялся объяснять "дикарям" правила пользования "цивилизованным" средством транспорта, причем настолько явно подчеркивал свое интеллектуальное превосходство, что чуть не заработал еще несколько зуботычин. Спасла его от мордобития только краткость "лекции" - "отсталые" ратнинцы разобрались с технической проблемой всего после нескольких пояснительных фраз.
   Провозились почти до рассвета, и не столько из-за сложностей с непривычной запряжкой, сколько из-за нехватки транспорта - на пасеке обнаружился немалый запас меда и воска, причем меда стоялого, многолетней выдержки! Такую добычу бросить было просто невозможно, а увезти не на чем - пузатые бочонки с медом и круги воска, величиной с тележное колесо, весили немало и требовали места. А еще ведь и на винокурню наведаться собирались!
   Толковали так и сяк, скребли в затылках и бородах, Фаддей Чума, в сердцах, даже предложил нагрянуть, выпить, сколько получится, а потом все поджечь. Обидно было так, что еще раз отлупили, придравшись к какой-то ерунде, все мужское население пасеки, но даже это не помогло - подходящих объектов для отведения души было всего трое: сам пасечник, его брат и старший сын, остальные - бабы, да дети.
   Решение пришло, когда Мишка вспомнил о "мандате" боярина Журавля: "Как будто я сам приказываю". Самого пергамента у него с собой не было, но все пятеро ратников десятника Егора щеголяли в трофейных шлемах и сидели на трофейных лошадях с клеймом, повторяющим рисунок на печати - журавль, держащий к клюве извивающуюся змею. Мишка предложил Егору изобразить из себя журавлевских дружинников и именем боярина мобилизовать в ближайшей деревне весь имеющийся транспорт, заодно и с возницами. Ну не могли же в деревне знать всех дружинников в лицо! Быстренько опрошенный Герасим подтвердил, что подобное требование дружинников, хотя и не является повседневной практикой, но сильно удивить никого не должно, во всяком случае, староста спорить с "дружинниками" не решится, и объяснять ему, зачем понадобились телеги, вовсе не требуется, наоборот: в ответ на неуместное любопытство, требовалось лишь рявкнуть построже, да обозвать пообиднее.
   Мишке план представлялся вполне реальным, но ратники, боевиков не смотревшие и авантюрных романов не читавшие, сомневались в успехе очень сильно. Ко всему прочему, Егор, хоть и являлся грозным рубакой, характером был прям и к лицедейству не склонен. Положение спас ратник Арсений - как Мишка стал догадываться, Арсений вообще исполнял во втором десятке роль "мозгового центра" - он взялся изображать старшего группы "журавлевцев". Остальным ратникам было велено помалкивать, а исключение сделали только для Фаддея чумы - ему поручалось, в нужный момент орать, ругаться и, если потребуется, распускать руки, но в меру - не увлекаясь.
   Отрокам не досталось даже роли массовки - им предписывалось ждать в лесу, чтобы ни один случайный наблюдатель не заметил, что по журавлевским землям таскаются два десятка сопляков, почему-то в доспехах, но без взрослого пригляда.
   Время тянулось медленно, нервишки поигрывали, и Мишка, чтобы отвлечься завел разговор с Герасимом:
   - Как думаешь, Герась, обойдется миром?
   - Да куда они денутся-то? Новоселы же! Даже в Отишии не стали б перед дружинниками кочевряжиться, а там-то старожилы живут - вольные, даже сатанинской печати на себе не носят!
   - Какой, какой печати? - заинтересовался Мишка.
   - Да вот, будь она проклята! - Герасим задрал рукав на левой руке. - Всех, кто здесь издавна не живет, как скотину клеймят, да еще пугают, что любого, кто с журавлевских земель сбежит, это заклятие заживо сгноит! Только отче Моисей, сказывал, что святая молитва у этого заклятья силу отнимает, так что, боятся не надо, но... все равно, боязно, как-то...
   Мишка даже не расслышал последних слов Герасима, вздрогнув, словно увидел не человеческую руку, а ядовитую змею - на запястье у парня синела татуировка из семи цифр, как у узников гитлеровских концлагерей! Оказалось, что это совсем разные вещи: видеть подобное на телеэкране, через полвека после событий, или на живом человеке здесь и сейчас!
   "Едренать... это уже даже и не ГУЛАГ, а Освенцим какой-то... ну, предшественник, счастлив твой бог, что тебя в этот раз дома не оказалось... но я до тебя доберусь, падла, сдохну, но доберусь!".
   - ... У меня еще получше, чем у других - продолжал, между тем, Герасим - охотникам-то можно туда-сюда ходить, а если пахарь или иной кто, кому на месте сидеть положено, то не приведи господь далеко от своего места страже попасться! Стражники-то ни имени, ни занятия не спрашивают, а сразу на печать смотрят! Сказывают, что самое начало заклятия им говорит: где ты живешь и разрешено ли тебе далеко от дома отходить!
   "Что-то вроде удостоверения личности... первые цифры, наверно, указывают место жительства и род занятий... вот почему не бегут, дело не только в стражниках! Впрочем, а вдруг особой нужды бежать нету? Так вот подорваться, не зная куда, и где осядешь, чем прокормишься... да еще с семьей, причина серьезная нужна - только, если уж совсем невмоготу...".
   - Слушай! - прервал Мишка Герасима. - А как тут вообще живется? Что строго, что воли нет, что Православную Веру попирают, это я уже понял, а как... ну, велики ли подати, сильно ли работами всякими утруждают, сытно ли живете? Я, вот, знаю, что рыбаки рыбку втихую на что-то обменивают, и за это наказание положено. Что, ничем с соседями поменяться нельзя? Торг, ярмарки у вас бывают, купцы приезжают?
   - Мы же охотники, запашка у нас небольшая была, да и огородик... - начал было Герасим, но, видимо спохватившись, что выходит как-то несолидно, сменил тон: - как посмотреть, боярич. Живем, по правде говоря, сытно, но обидно. - Парень, явно подражая кому-то, провел рукой по подбородку, словно оглаживая несуществующую бороду. - От урожая оставляют ровно столько, чтобы до нови прокормиться - не в обрез, но без излишеств. И от скотины приплод тоже не весь забирают...
   - А на семена не оставляют?
   - Нет, семенное зерно перед севом привозят - хорошее, отборное - и осенью и весной...
   - Осенью? - Мишка, хоть и был ТАМ сугубо городским жителем, разницу между подсечным земледелием и трехполкой понимал. - Так у вас и озимые сеют и пары оставляете?
   - А как же? - Герасим, снова подражая кому-то, солидно покивал. - И не только это! Полевед же приезжает, указывает: где что сеять, в какую очередь. Старики сказывают, что против прежних времен, урожаи раза в полтора, а то и больше увеличились.
   - Полевед?
   - Ага! А еще скотовед есть - указывает какую скотину с какой вязать. Если хорошего быка или, скажем, жеребца, в деревне своего нет, то с собой привозит. Баранов, там, хряков...
   - Так, выходит, о вас заботятся?
   - Ну... да, но не даром же! Урожай-то весь выгребают, только на прокорм...
   - Понятно, понятно! - Мишке становилось все интереснее. - Значит, Полевед, скотовед... а еще что вам за урожай положено?
   - Товар из Крупницы присылают. Как обоз туда уходит, так обратно порожнем не идет - посуду везут, инструмент, ткани, еще всякое, что в хозяйстве надобно, но самим не сделать. Только не то, что хотелось бы, а то, что пришлют, да еще тиун может и не дать.
   - Как это "не дать"?
   - Ну, скажет, что работал плохо или еще к чему-нибудь придерется... любимчики у него, конечно, есть, им все в первую очередь.
   "Так, интересно. Колхоз с трудоднями, автолавкой, агрономом и зоотехником... только кинопередвижки и сельского клуба не хватает. И сакраментальный подход: "бери, что есть, а то и этого не будет". Знакомая, блин, картина: даже семенной фонд централизованно хранится и перерабатывается. Но, по нынешним-то временам, это можно рассматривать, как прогресс? Трехполка, да еще с планируемым севооборотом, селекционная работа... С другой стороны ЗДЕСЬ идет процесс распада родоплеменного строя, а на землях Журавля административными мерами удерживается сельская община. ТАМ, в процессе коллективизации, тоже реанимировали сельскую общину, начавшую распадаться во времена НЭПа. Можно ли проводить такую аналогию? Хрен его знает... но номера на руках!".
   - Слушай, а у старожилов, например в Отишии, тоже так же дело поставлено?
   - Не-ет, у старожилов воля! Сами в Крупницу съездить могут, в лавку сходить, что надо выбрать. Вот ты, боярич, про рыбаков помянул. Ну не привезли из Крупницы то, что тебе надо, или тиун не дал, тогда договариваются со старожилами и выменивают нужное у них. Дерут, правда, три шкуры, наживаются, подлюки, на новоселах, но куда же денешься?
   "И это знакомо: чем жестче ограничения, накладываемые командно-административной системой, тем изобретательнее народ в поисках возможностей обойти запреты. Нет, милейший предшественник, ни хрена ты выводов из ТОЙ жизни не сделал! На те же грабли наступаешь... Стоп, стоп, стоп! А не шанс ли это, сэр Майкл? Ну-ка, проверим...".
   - Герась, а в Отишии христиане были?
   - Откуда? - искренне удивился Герасим. - Там же одни старожилы живут! Язычники поганые! Вашими руками их Господь покарал!
   - А в других селениях?
   - Где есть, где нету. Новоселам же вместе селиться не дают - по разным местам распихивают. Кто-то Истинную Веру забывает, не все же духом крепки... если где православные и есть, то по одной, по две семьи на селение, много - три. На капища языческие, всех ходить заставляют, обряды сатанинские исполнять, жертвы идолам поганым приносить. Следят, наказывают... и не только православных. Здешний народ Велесу поклоняться привык, а тут Сварога славить велят, хотя против Велеса не очень ругаются, христиан сильнее давят. Упорствующих и убить могут, так что мы в тайности...
   "Так, картина, похоже, вырисовывается четкая. Верхний уровень - Журавль с ближниками, и у них идет какая-то подковерная борьба, иногда прорывающаяся наружу. Пожалуй, не стоит удивляться и тому, что воевода Гунар так скоропостижно скончался, в отсутствие первого лица. Следующий уровень - та часть дружины, которая сформирована из потомков скандинавов. Еще ниже - дружинники из местных. Несомненно, имеются трения между одной частью дружины и второй, не может не быть трений! То же самое, надо полагать, и в страже - там тоже два слоя: стражники из местных и стражники из новоселов, как, например, Иона. Наверняка, тоже не идиллические отношения между одними и другими. И наконец, гражданское население. Совершенно очевидное неравенство между старожилами и новоселами. Да еще по религиозному признаку, они разделены уже на три группы - исповедующие "официальную религию", язычники, остающиеся верными Велесу и загнанные в подполье христиане.
   Мать честная! На каждом уровне противостоящие друг другу группировки, как будто специально кто-то бомбу замедленного действия под местный социум заложил! Или это - политика сдержек и противовесов? Нет, не похоже. Сдержки и противовесы нужны там, где силы примерно равны и идеология схожа, борьба же ведется за предотвращение доминирования одной из группировок, за достижение компромисса. Здесь же напряжение между противостоящими группировками поддерживается по линии происхождения: нурман - местный, старожил - новосел. И никакие компромиссы невозможны. Рано или поздно, нижестоящая группировка должна попытаться "подправить" положение, истребив или очень сильно ослабив группировку вышестоящую. Вон как Герасим насчет Отишия высказался - так, мол, им и надо!
   И? Вывод-то какой? Очень простой: обострить противостояние можно вмешательством извне, и опираться при этом надо на нижний слой! Как пелось в одной, весьма популярной, в свое время песенке: "Кто был ничем, тот станет всем!". А христиане, между прочим, уже накопили опыт подпольной работы. Блин, как на блюдечке с голубой каемочкой! Не увлекаетесь ли вы, сэр?..".
   - Едут! - донесся с опушки леса голос дозорного.
   - Всем оставаться на месте! - "тормознул" Мишка зашевелившихся, было, отроков. - Пока до нас не доедут, никому не высовываться! Урядники, расставить отроков вдоль дороги, чтобы, как выедем из леса, по одному человеку оказалось хотя бы на пару телег. И кнуты держать наготове, если кто-то из возниц дернется, сразу в разум приводить, но не убивать и не калечить! Не отвлекаться, ворон не считать! Телеги с пасеки ставим позади этих!
  
   Телег оказалось двадцать две штуки, так что, особо напрягаться, наблюдая за возницами не пришлось, да те и не пытались что-то сделать, лишь удивленно поглядывая на выехавших из леса вооруженных отроков. Поперек седла ратника Арсения лежал какой-то мужик, зажимая рукой разбитый нос.
   - Знаки какие-то под конец подавать стал! - пояснил Арсений подъехавшему Мишке. - Как думаешь, догадался о чем-то?
   - Это староста, что ли? Он слева от тебя стоял?
   - Да... а ты откуда знаешь?
   - Литеры, которые у тебя на крестовине меча выбиты и на седле выжжены, разные, а должны быть одинаковыми.
   - Неужто заметил? - Удивился Арсений. - А ты чего ж не предупредил?
   - Бесполезно. Где бы вы нашли нужные мечи, седла, шлемы, сбрую? Думал, что не заметят. Да, наверняка, сразу и не заметили - наверно вы в чем-то другом себя неправильно повели, а тогда уж он приглядываться и начал.
   - Эй, ты! - Арсений тряхнул лежавшего поперек конской холки мужика. - Так, что ли?
   - Не ведаю, о чем толкуешь, воевода! - заныл мужик. - Не подавал я знаков никаких!
   - Ну, как знаешь... - вроде бы примирительно произнес Арсений и, взмахнув рукой, обрушил латный кулак на затылок старосты.
   Мужик даже не вскрикнул - обвис тряпичной куклой, а когда ратник сбросил его в дорожную пыль, остался лежать в такой позе, что никаких сомнений не осталось - покойник. Мишка обернулся, чтобы проследить за отроками, но те разобрались в ситуации сами: дважды щелкнули кнуты, им дважды отозвались крики боли, все возницы сгорбились на передках телег, испугано втянув головы в плечи.
   - Рысью! - скомандовал десятник Егор. - Герасим, вперед, показывай дорогу! Шевелись, шевелись!
   Герасим выскочил вперед, но через некоторое время принялся оглядываться на Мишку, словно хотел что-то сказать ему или о чем-то спросить. В очередной раз оглядев караван из трех десятков телег, Мишка убедился, что все, вроде бы в порядке и догнал Герасима.
   - Боярич, зачем же он так... насмерть? Вреда же никакого от старосты не было бы.
   - Война, брат Герасим. Был вред или не было, мы этого не знаем, а вот то, что он вред нанести пытался - очевидно. Если он понимал, что рискует, значит шел на это сознательно, а если не понимал - дурак. Тех, кто рискует, на войне убивают... часто, а дураков - почти всегда. Он, случаем, не из наших был, не из христиан?
   - Нет, боярич, а вот среди садоводов наши есть, как бы беды не случилось...
   - Народу там много?
   - Меньше сотни - одиннадцать семей. Девять семей работников, семья садовода и семья винодела. Так вот: семья садовода и одна семья работников - наши, православные.
   - А винодел?
   - А он вообще чужак - валах, что ли... или как-то так. Волосом черен, нос как у ворона... чужак, одним словом. Боярич, ты бы сказал десятнику, чтобы помягче как-то, что ли. Хорошие люди там, я их знаю всех.
   Что-то такое особенное проскочило в голосе Герасима, что-то не то в интонации, не то в едва заметной паузе перед словом "всех".
   - Ну-ка, ну-ка, - Мишка слегка наклонился вперед и заглянул Герасиму в лицо - все люди хорошие, или, все-таки, кто-то лучше других? И не дева ли это, случайно, ясноглазая, да ликом пригожая?
   Герасим заметно смутился и пробурчал в ответ нечто невразумительное. Впрочем, Мишке ясный ответ и не понадобился, все было ясно и так.
   - Как подъедем, укажешь мне на дома наших братьев во Христе, я десятника Егора предупрежу. А с остальными... если сопротивления не будет, то и наши злобствовать не станут, но если... сам понимаешь - война. Нас меньше трех десятков, а там сотня, да еще эти. - Мишка указал назад, на возниц. - Так что, если хочешь, чтобы все миром обошлось, думай: как это сделать можно? Мы же не звери, но и убивать себя не дадим.
   - А если я вам полеведа сдам, с остальными милостиво обойдетесь? От него много пользы быть может, он...
   - А что, полевед там живет?
   - Старший сын его. Только он уже давно сам работает, без отца, а в прошлом году насовсем сюда перебрался... или прислали его, не знаю. Его дом приметный - на отшибе стоит. Он все у брата Иеремии прививке черенков выучиться хотел, а теперь еще и на Софью заглядываться стал, хоть одну жену уже и имеет...
   - Ага, значит, Софьей ее зовут?
   - Боярич! Если ее кто хоть пальцем...
   - Покажешь мне ее, а я к ее дому охрану приставлю. Не бойся, ничего с твоей зазнобой не случится. А если хочешь, то с собой ее возьмем. Обвенчаетесь, заживете...
   - В настоящем Храме Божьем?
   - А что такое?
   - Так я же никогда настоящего Храма Божьего не видал! Отче Моисей рассказывал, а видеть не приходилось! У вас Храм настоящий - с образами, с алтарем?
   - Конечно! И пастырь у нас замечательный - отец Михаил - в Царьграде учился! Ха! Слушай, Герась, а мы ведь, как сваты твои едем! Вот сейчас заявимся и скажем: "У вас товар, у нас купец!". Вот отца-то твоей Софьюшки удивим! Не посмеет тебе отказать!
   "Господи, бедный парень! Наверно представляет себе, что-нибудь вроде Софийского собора, а у нас церквуха-то - просто дом, побольше других, да с колокольней. И образов-то всего несколько штук - куда там до полного иконостаса. Хотя, он же и такого не видел никогда. М-да, к чему привыкли... Помните сэр Майкл, как остолбенел ваш однополчанин из Николаева, когда увидел Большой Петергофский каскад? Вы-то им тоже, конечно, восхищались, но привыкли-то к нему с детства, даже и в голову не приходило, что можно вот так восхищенно замереть! Нет, сэр, не зря вы отцу Михаилу пообещали каменный храм в крепости поставить, не зря! Вот ради таких Герасимов - чистых душой, почти ничего в жизни не видевших, но таких... одним словом, таких, и стоит стараться! И засуньте свой материализм, который, на самом-то деле, по большому счету есть ни что иное, как скепсис с изрядной долей цинизма, куда подальше!".
  
   Заночевать пришлось у виноделов. Пока вернулись на пасеку, чтобы загрузить в "мобилизованные" телеги мед и воск, пока добрались до огромного фруктового сада и винокурни, да там еще повозиться пришлось, хотя особого сопротивления оказывать никто и не стал, отправляться в обратный путь оказалось поздно, да и отдых требовался, что людям, что лошадям.
   Выспаться, однако, толком не удалось. Пришлось выставлять дозоры вокруг поселка - мало ли что, разбить-то дружину Журавля разбили, но не бывает же так, чтобы из двух сотен людей никто не спасся, да и местные жители, за исключением христиан, смотрели, мягко говоря, неласково. Еще одна забота - не допустить ратников к винным погребам, иначе утром их придется грузить на телеги вместе с бочками. Охранять, опять же, отрокам - поставить ратников караулить емкости с хмельным, все равно, что пустить козлов в огород.
   Дело уже шло к полуночи, когда Мишка, со стоном облегчения стащил с себя доспех и сапоги, смотал с ног "благоухающие" портянки и отлепил от спины пропотевшую рубаху. Вечер выдался душный, с севера наползали грозовые тучи, и забираться в жилище не хотелось - Мишка не притронулся к оставленной ему еде и устроил себе постель в стоящей под навесом телеге. Рядом хрустел сеном Зверь, под тем же навесом устраивался на ночлег Немой - лучшей охраны и не требовалось, поэтому Мишка, оставив без внимания доносившиеся от винного погреба препирательства кого-то из ратников с караульными отроками, блаженно откинулся на спину, уснув еще до того, как голова коснулась пристроенного вместо подушки седла. Не разбудили его ни гром, ни шум дождя, ни отблески молний.
   Сколько вышло поспать, Мишка не знал, но поданный свистом сигнал "Тревога", заставил схватиться за оружие еще до того, как удалось разлепить глаза. Сквозь шум дождя со стороны реки раздавались какие-то суматошные крики, потом еще раз повторился тревожный свист. Мишка, как был в одних штанах, взвел самострел, застегнул на себе оружейный пояс и, махнув прямо из телеги на спину Зверю, поддал ему босыми пятками под ребра.
   - Вперед, Зверь! Ну!
   Вылетев со двора на улицу, Мишка уже направил было Зверя в ту сторону, откуда раздавались крики, как вдруг заметил в свете сверкнувшей молнии несколько фигур, бегущих от стоящего на отшибе дома полеведа в сторону леса. По улице метались какие-то люди, где свои, где чужие было не разобрать, поэтому Мишка не стал отдавать команд, а направил Зверя вслед замеченным беглецам, периодически высвистывая сигнал "Все ко мне!" - хоть кто-нибудь, но должен был услышать.
   Зверь быстро догонял бегущих, к тому же сзади донесся конский топот и чавканье копыт по размокшей земле - кто-то отозвался на призыв - но тут, при очередной вспышке молнии, обнаружилось, что один из беглецов остановился и поджидает преследователя с топором наизготовку. В принципе, объехать пешего, оставшись вне пределов досягаемости его оружия, для конного не проблема, но противник-то собирался топор бросать! Мишка, рассчитывая на свое умение стрелять, не видя мишени, нажал на спуск и даже услышал вскрик пораженного противника, но тут же рядом с головой просвистел топор, а спустя еще мгновение чьи-то руки вцепились ему в лодыжку и сдернули со спины Зверя.
   Удар о землю вышиб воздух из легких, громко лязгнули зубы, самострел вывернулся из руки и отлетел куда-то в сторону. Мишка наугад ударил в темноту ногой, никуда не попал, и тут же на него навалилась тяжелая туша, а мокрые руки, промахнувшись мимо горла, цапнули за подбородок. Одновременно, в живот уперлось что-то острое, а навалившийся сверху противник захрипел и задергался, оставив попытки вцепиться в горло. Мишка заорал от боли и ярости - что-то, пропоров кожу, врезалось в мышцы брюшного пресса - вытащил кинжал и принялся наносить один за другим удары по дергающемуся на нем телу. Каждое движение противника рвало болью живот, пока Мишке, не удалось, наконец, спихнуть его с себя. Нанеся еще несколько ударов, Мишка понял, что терзает покойника, а зацепившись рукой за хвостовик самострельного болта, торчащего из груди убитого, догадался, что это и есть тот предмет, который рвал ему кожу и мышцы на животе.
   Мимо уже пролетали всадники, кто-то кричал:
   - Обходи, от леса отжимай!
   Другой голос отчаянно возопил:
   - Яньку убили!!!
   Мишка обернулся и при очередной вспышке молнии увидел, как полевед Утый рубит мечом наехавшего на него отрока.
   - Хр-р-р... ребят моих... Ур-рою!!!
   Мишка попытался встать, подскользнулся, опять начал подниматься, и тут чьи-то сильные руки вздернули его и поставили на ноги. Даже не поняв, что подняться ему помог Немой, Мишка вырвался и бросился в ту сторону, где видел последний раз Утыя. Управились, впрочем, и без его участия - пробежав несколько десятков шагов, еще дважды упав и поднявшись, Мишка наткнулся на ратника Савелия, который, спешившись, пинал ногами лежащего Утыя, и на отроков, гнавших от леса двух женщин и несколько детей.
   Увидев, как Савелий расправляется с полеведом, обе женщины заголосили, одна, державшая на руках ребенка лет двух, осталась стоять, а вторая кинулась на Савелия с кулаками, но тут же была сбита с ног беспощадным ударом латной рукавицы.
   - Скажи спасибо, что его убивать не велено! - прорычал ратник. - А про тебя не говорено, убью, сука!
   Догнавший Мишку Немой, схватил его за плечи и, развернув лицом к себе, принялся рассматривать его окровавленный живот.
   - Отстань, царапина... - Мишка вывернулся из рук Немого и двинулся к Савелию и ворочающемуся в грязи у его ног полеведу. Совершенно неожиданно обнаружилось, что дождь уже едва накрапывает, а край уходящей в сторону тучи слегка подсвечивается розовым, так, что полной темноты уже не было.
   - Ну-ка, поднимите его! - скомандовал он толкущимся рядом отрокам. - Сейчас эта гнусь за все расчет получит. И за Яньку убитого, и за... - отрока, которого Утый ударил мечом Мишка не узнал - ... за все!!! Встать, угребище тухлое!!!
   Утый, с помощью отроков поднялся на ноги, но было видно, что окружающее он воспринимает смутно. Правое запястье у него было неестественно вывернуто, видать, фехтовальщиком, против Савелия, полевед оказался вовсе никаким. Бабы опять заголосили дуэтом.
   - Заткнуть баб!!!
   Под звук затрещин и бабий визг Мишка нагнулся, намотал на руку пучок мокрой травы, выдернул его из земли и несколько раз в мах хлестнул Утыя мокрым комком земли и корней по лицу. Присмотрелся и повторил операцию еще раз. Сзади послышался топот копыт и голос десятника Егора:
   - Чего это тут?
   - Боярич чудесит опять! - раздалось в ответ. - Чего-то, видать, удумал...
   После третьей серии ударов мокрым пучком травы по лицу, взгляд полеведа обрел, наконец осмысленность, и он даже попытался защититься левой рукой.
   - Очнулся, урод? Слышишь меня?
   Утый с ненавистью глянул на стоящего перед ним голого по пояс, перемазанного кровью отрока и неразборчиво пробормотал ругательство.
   - Значит слышишь. - Мишка вытащил из подсумка бронзового лиса и поднес его к лицу полеведа. - Гляди сюда! Знаешь, кто это такой? Это - Зверь Велеса! Слыхал?
   Утый непонимающе смотрел то на статуэтку, то на отрока. Мишка еще раз хлестнул полеведа по лицу и заорал:
   - Слыхал, я спрашиваю!!! - Не дождавшись ответа, швырнул под ноги не нужную больше траву и ткнул указательным пальцем в сторону женщины, державшей на руках малыша. - Щенка мне! Быстро!
   Отроки, стоявшие возле женщин, недоуменно уставились на боярича. Никто даже и не шевельнулся, чтобы исполнить приказ.
   - Подать мне выродка! - Мишка топнул босой ногой. - Я что сказал?!
   Шурша сапогами по мокрой траве, Немой вышел из-за мишкиной спины и вырвал мгновенно зашедшегося криком ребенка из рук бледной до синевы, беззвучно раскрывающей рот, женщины. Отпихнув искалеченной левой рукой сунувшуюся вслед бабу, он отшагнул назад и протянул малыша своему воспитаннику.
   - Чуешь кровушку, Лис? - обратился Мишка к бронзовой фигурке, перекрывая своим голосом детский крик. - Сладкая кровушка, чистая, детская.
   - Оставь дитя, злыдень!!!
   Утый рванулся из рук отроков и почти вырвался, но тут Немой ударил его ногой по голени, и полевед осел на землю.
   - А ты моих детей пожалел?! - проорал в ответ Мишка. - С чего мне твое отродье жалеть?
   - Эй, парень... - ратник Савелий качнулся в сторону Мишки, но увидев оскаленный рот Немого, замер, не сделав и шагу.
   Мишка извлек из ножен кинжал и перехватил двумя пальцами левой руки, в которой держал лиса, ручку ребенка. Утый издал горлом булькающий звук и замер, глядя на кинжал расширившимися глазами, стоящие возле него отроки разом побледнели, а Савелий торопливо перекрестился. Сзади тоже раздался какой-то невнятный шум. Кинжал скользнул мимо детской ручки и наколол мишкин палец, но видели это только сам Мишка и Немой. Выжав на плоскую сторону клинка несколько капель крови, Мишка отпустил ребенка и провел кинжалом по морде бронзового лиса.
   - Чуешь кровушку, Зверь велесов? Запомнил, чья она?
   - А-к-к... - Утый силился что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни слова, только тянулся здоровой рукой к ребенку.
   - Ты! - Мишка выставил руку с кинжалом в сторону полеведа. - Или ты сейчас приносишь мне клятву на крови собственного дитя, или Зверь Велеса распорядится твоим выродком, а через него и всем твоим родом... - Мишка напряг голос и повторил: - ... ВСЕМ ТВОИМ РОДОМ так, как ему Владыка Подземного Царства повелит! Ну! Не дожидайся, пока солнце взойдет, поздно будет!!!
   - Н-н-н... - Утый одновременно кивал головой и делал вытянутой рукой отрицающий жест. - Н-н-не... да-а-а!!!
   Полевед, размазывая капли крови, провел пальцами по подставленному кинжалу, мазанул кровью себе по лбу и невнятно забормотал. Мишка только и разобрал:
   - ... Рабом... навечно... на полной твоей воле...
   - Сказано и услышано людьми и богами! В Прави, Яви и Нави! - провозгласил Мишка, когда Утый перестал бормотать. Потом воткнул в землю кинжал и взяв в правую руку нательный крест, поднял его между ребенком и бронзовым лисом. - Крест Святой, Животворящий ставит рубеж меж тобой, Зверь Велеса, и дитя человеческим! И быть сему рубежу нерушимым по молитве Святой, воле Божьей и заступе Царицы Небесной, длань свою милостивую над детьми невинными простирающей! А знаком верности сих слов да будет чудесное излечение плоти дитя, хладным железом уязвленной! Слава Отцу и Сыну и Святому духу, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь!
   Мишка перекрестился, отмечая боковым зрением, как замахали крестным знамением окружающие, оглянулся на Немого и сказал уже обычным голосом:
   - Андрей, покажи всем.
   Немой поднял ребенка над головой и развернул его ладонь так, чтобы было видно всем: ни малейшего пореза на детской ручке нет. Некоторое время над собравшимися висела тишина, а потом кто-то из отроков полушепотом, словно сам себе не веря, выговорил:
   - Зажило... - помолчал немного и восторженно завопил во весь голос: - Зажило!!! Как не было!!!!
   Следом за ним радостно загомонили и остальные. Немой немного потоптался, глядя на обеих женщин, лежащих в обмороке, и сунул ребенка полеведу, Мишка, вытащив кинжал из земли, нашел глазами Зверя и потихоньку пошлепал по мокрой траве к своему коню. И тут, словно специально подобрав подходящий момент, первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, вызвав новую волну радостного гомона.
   "Ну-ну, средневековье, говорите? Могем и средневековье изобразить, да так, что среденевековее хрен найдешь! А вы, мистер Фокс, сидите в подсумке и не петюкайте - в этом эпизоде у вас роль без слов. Именно, именно: ни одной реплики, даже "Кушать подано" не заслужили, потому что ни хрена не знаете способов привлечения грамотных агрономов в отстающее хозяйство. И не просто привлечение, а еще и закрепление молодого специалиста, в свете решений... не помню какого Пленума ЦК КПСС. Господи, прости меня за спектакль, ибо не лицедейства ради, но пользы для...
   Однако же брюхо болит... ирония судьбы, туды ее, моим же собственным болтом! Земля, кажется, не попала, а то противостолбнячной сыворотки здесь днем с огнем не найдешь... кальвадосом промыть, на всякий случай, что ли? Что-то я еще хотел... да, Мистер Фокс! В свете всего произошедшего, извольте позабыть о попытках влияния на меня! Отныне и навеки, вы только инструмент в моих руках, и ничего более! Так и передайте своему боссу гражданину Велесу и его менеджеру Погорынского филиала вдовствующей графине Палий - второй раз я на эти грабли не наступлю! И что-то еще...Что-то важное. Яньку убили!!! И еще кого-то Утый рубанул...".
   Мишка, не дойдя нескольких шагов до своего коня, оглянулся на отроков.
   - Урядник Степан!
   - Нет его! - отрок Фома махнул рукой в сторону реки. - Там он!
   - Все равно! Кто-нибудь... что с Янькой? Еще убитые, раненые есть?
   - Нету! Это Филька, дурень, когда ты с коня упал, перепутал в темноте и орать стал! А потом его этот... - Фома указал на Утыя - мечом рубанул, да не достал, так - зацепил слегка, доспех не просек.
   - Ну и слава Богу. - Мишка подошел к Зверю, запрыгнул, зашипев от боли в разодранном животе, ему на спину и тронул коня в сторону домов. - Поехали, Зверюга, умываться, одеваться... концерт окончен, служба продолжается.
  
  

* * *

  
   Мишка, в очередной раз клюнув носом, вскинулся в седле и оглядел растянувшийся по дороге караван. Всех телег не было видно - лесная дорога все время петляла - к тому же лошади тоже разомлели от жары и плелись еле-еле. Ночная гроза, вроде бы, принесла свежесть, но сейчас опять парило, хотя небо было чистым, и никаких других предвестников ненастья, кроме духоты, не наблюдалось. Людям тоже приходилось не сладко - доспех не снимешь, одну ночь вообще не спали, вторую не дали, как следует, поспать беглецы. Ратники Петр и Фаддей Чума, несмотря на все строгости, умудрились-таки ночью "надегустироваться" так, что выглядели с похмелья словно ожившие мертвецы из фильма ужасов, даже купание в речке не очень помогло, но под взглядом десятника Егора старались держаться в седлах прямо. Ко всему прочему, Чума во время ночной тревоги, то ли спросонья, то ли спьяну, попал в дверь только со второй попытки, рассадив себе физиономию о косяк, и теперь его запросто можно было выставлять на огороде вместо пугала.
   Впереди показался скачущий во весь опор передовой дозор, видимо что-то случилось. Мишка глянул на едущего рядом Егора, но тот сохраняя железное спокойствие, не погнал коня навстречу дозорным, а продолжал ехать шагом и даже не выплюнул травинку, которую держал в зубах.
   - Следы! - сообщил, осадив коня ратник Савелий. - Двое конных, уходили галопом. По всему видать, сидели еще с ночи, если не со вчерашнего дня, а нас высмотрели и погнали докладывать. Ночью дождь был, дорога свеженькая, других следов нет.
   Егор, все-таки, выплюнул травинку и, кивнув Савелию, обратился к едущему чуть сзади Герасиму:
   - Что скажешь?
   - Да мне и так тревожно было. Два луга проехали - никто не косит, никто скошенное сено не ворошит, а ведь дождь был, сено сопреть может. Еще одно место было, где стадо должно пастись, тоже пусто. И дорога, вот, свеженькая, без следов, а время уже за полдень, но никто никуда не ездил, скотину не гонял. По всему выходит, что выследили нас, поджидают впереди... или прячутся.
   - А что впереди? Где ждать могут?
   - Ну... - Герасим на секунду задумался. - Впереди, меньше версты, пожалуй, развилка будет. Одна дорога к сельцу повернет, не то, чтобы очень большому, но домов... десятка два, наберется. Вторая дорога так вдоль речки и будет идти, а версты через две после развилки, будет малая весь - всего четыре дома, но стоит она так, что не объедешь. Там овраг, по нему ручей течет и в реку впадает, а весь как раз между оврагом и берегом реки. Овраг только в одном месте на телеге переехать можно, но для этого непременно между домами придется проезжать. То же село, что побольше, можно полями объехать, внутрь не заезжая. Я это к тому говорю, что в ту-то сторону мы верхом шли, без телег, так я вас через лес вел, чтобы не видел никто, а теперь...
   - Понятно! - перебил Егор. - А путь, где короче - через малую весь или через ту, что побольше?
   - Одинаково.
   - Угу... ну, поехали, поглядим на развилку. Савелий, подгони-ка задних, растянулись, чуть не на версту!
  
   На развилке следы всадников разошлись в обе стороны. Егор мрачно глянул на одну дорогу, потом на другую и пробормотал, констатируя и без того всем понятное:
   - Значит, о нас уже и там, и там знают... или совсем скоро узнают. Ну что ж, поворачиваем к малой веси! Будем надеяться, что там не воевать, а прятаться станут.
   - А если решат воевать? - спросил Мишка. - Чего ждать, что они вообще могут?
   - Сами по себе, лишь прятаться - народу-то там раз, два и обчелся. Воевать их можно только заставить, если, конечно, найдется, кому заставить, и найдется чем воевать. Защищать такую малую весь смысла нет - легче людишек и скотину в лес увести. - Начал объяснять Егор и вдруг спросил: - Но если защищать возьмутся, то зачем? Ну-ка, Михайла, как думаешь, зачем?
   Вопрос был совершенно неожиданным, но особой трудности, разумеется, не представлял.
   - Смысл может быть только один - задержать нас.
   - Верно, а на какой срок?
   - Ну... - Мишка оглянулся на проезжающие мимо телеги, оправил плечевой ремень, на котором висел за спиной щит, провел рукой по малому подсумку и вдруг осознал, что тянет время, подобно студенту на экзамене, а рука тянется за бронзовым лисом, как за шпаргалкой. Стоило только отвлечься, и нужная мысль всплыла сама собой: Егор имеет ввиду не время, а событие. - ... Пока подмога не подойдет!
   - Тоже верно. Воевать там будут только если подмога придет, а откуда ей взяться? Дружину журавлевскую мы побили, стражу тоже. Откуда же подмога?
   Мишка удивленно взглянул на десятника - с чего это вдруг он решил устроить экзамен? Егор в ответ на невысказанный вопрос пояснил:
   - Ты - сотников внучок, и сам, почитай, тоже сотник... почти. Ну, представь, что меня здесь нет - ты только со своими сопляками... со своими отроками. Давай-ка, покажи, чему вас в вашей Воинской школе учат.
   На протяжении всего рейда Мишка время от времени задумывался о том, как относится Егор к нему после того памятного собрания десятников, когда Корней отрубил ему полбороды, а Мишка с Роськой пристрелили, по приказу Корнея, десятника Пимена. То, что Егор этого не забыл, было очевидно - подобное не забывается, но в поведении десятника второго десятка это пока никак не проявлялось. Еще больше все запуталось, после того, как Мишка, фактически, спас Егора во время боя у брода через Кипень, и Егор это прилюдно признал. Но вот сейчас эти вопросы... И это Егор - человек прямой, бесхитростный и к интригам не склонный. С чего бы это?
   "Именно, сэр Майкл, потому, что прямой и бесхитростный! Чувствует, что предстоит схватка и хочет ткнуть вас носом в вашу неопытность, чтобы заставить подчиняться себе безоговорочно. А поддаваться, уверяю вас, ни в коем случае нельзя! Егор не умеет командовать стрелками, не знает толком: что могут отроки, чего не могут. Долго ли до беды? Извольте как-то выкручиваться.
   Черт побери, но отвечать-то что-то надо! Еще и Герасим тут, и Степан... Арсений подъехал. Нельзя позориться! Что же нам могут противопоставить журавлевцы после разгрома у брода? Идет четвертый день, что-то предпринять время было. Но что? Блин, придется опять плясать от мотиваций, иначе ничего не получается!".
   - Допустим, там у брода сумел спастись кто-то из десятников или полусотников. - Начал Мишка, поглядывая на Егора и стараясь уловить его реакцию на свои слова. - Рядовому ратнику можно и восвояси повернуть - спасся и радуйся. А начальному человеку ответ перед боярином Журавлем держать придется: как людей своих растерял, что сделал, чтобы хоть как-то дело поправить... ну, и все такое. Опять же гордость взыграть может: отомстить захочется, как-то обиду утолить. Сегодня - четвертый день пошел, если он человек волевой, сильный, дело свое знает, то постарается хоть какие-то силы собрать и хотя бы обоз у нас отбить. Ну, а если повезет и сил хватит, то и нас самих истребить. И обиду свою утишит, и боярину будет что сказать.
   Егор слушал не перебивая, один раз даже кивнул, Мишка решил, что начал правильно и продолжил в том же ключе.
   - Тогда, в первую очередь, надо попробовать понять: какие силы в округе собрать можно. Первое - несколько ратников могли вместе с ним спастись. Отроки, хоть и говорят, что перебили всех убегающих, но так не бывает. Кто-то мог в лес успеть свернуть, кто-то с коня упал, а на самом деле жив остался, да мало ли еще что могло случиться! Второе - наверняка не все стражники успели в Отишии собраться, кто-то не доехал, узнал, что Отишие захвачено и повернул... Герасим, есть тут какое-то место, где в таком случае одиночки собраться могут?
   - Не знаю, боярич. Отишие самое большое село в округе... есть еще одно, чуть поменьше, по пути в Крупницу. Может там?
   - Далеко оно от острога?
   - День пути, если пешему или на телеге, а верховому, конечно, меньше.
   - День... а прошло три, сегодня четвертый. Было время, чтобы хоть сколько-то народу собрать и к Кипени двинуться, а вчера с утра им могли повстречаться гонцы из деревеньки, в которой мы телеги забирали. Помнишь, староста кому-то знаки подавал? С их слов можно было понять, что по округе рыщет небольшой отряд - такой, что перехватить можно и малыми силами. Отбить добычу, освободить полон, если повезет, пленных взять. Будет чем и перед Журавлем отчитаться, и на ком ярость утолить. Герасим, пешцев в ополчение только из старожилов набирают или и из новоселов тоже?
   - Всех годных берут, боярич. Охотников только не трогают, потому что зимой мы из лесу не вылезаем - на пушного зверя ходим, но вообще-то, каждый охотник к сотне лучников приписан. Иногда по весне на учение гоняют, но я, правда, не разу не попадался... да меня и приписали-то только в прошлом году.
   - Значит, при себе у охотников стрел с гранеными наконечниками нет?
   - Нет, что ты? - Герасим энергично замотал головой. - Не дай Бог найдут у кого-то, казнить могут! Нам и срезни-то иметь нельзя - только на зверя и на птицу.
   - Ну вот, получается, что выставить против нас могут, самое большее, десятка два конных, да и то, не все из них доспешными будут, и... не знаю, сколько пешего ополчения привести успеют, может быть, даже и сотню. Но поделены они на две части - гонцы-то в обе стороны ускакали. Повезло нам, не успели они нас раньше развилки перехватить... а может и не повезло, а так и задумывали. Герасим, если кто-то сейчас за нами следит и сообщит, куда мы от развилки завернули, успеют они все в одном месте собраться?
   - Нет, боярич, далековато получается. Конные раньше нас к малой веси успеть могут, а пешцы нет.
   - Вот и весь расклад, дядька Егор: в малой веси нас может ждать полусотня пеших и десятка два конных. Не точно, конечно, но что-то вроде того. Лучники, если и найдутся, то, скорее всего, стрел с бронебойными наконечниками у них не окажется.
   За все время, пока Мишка говорил Егор не проявил никаких негативных эмоций, слушал спокойно, вполне доброжелательно, кажется, даже с интересом. Когда Мишка закончил, задал новый вопрос:
   - И как же они, по-твоему, нас встречать собираются?
   - Не знаю, дядька Егор. - Теперь уже можно, даже нужно, было признать свою некомпетентность, тем более, что это была чистая правда - возможного развития событий Мишка себе не представлял совершенно. - Пешцев-то, мои отроки к себе не подпустят, перестреляют издалека, но вот конные... Вас-то только пятеро, а сколько их будет? Десять, пятнадцать, двадцать?
   - Вот там и подсчитаем! - Егор мрачно ухмыльнулся, а Мишка вспомнил, как в лесу он повел троих ратнинцев против семерых журавлевцев. Тогда-то обошлось, а теперь...
   - Самое худшее, что могло бы быть, это засада в лесу. - Продолжил, после паузы, Егор. - Так, чтобы разом выскочить и схватиться грудь в грудь. Твои отроки только на расстоянии страшны, а так... - Егор многозначительно хмыкнул, но не стал развивать обидную для Младшей стражи тему. - Но им-то это неизвестно! А пешцам своим они, как раз наоборот, истинную цену знают. Пехота строем сильна, когда плечом к плечу, щиты стеной, а копья щетиной. Из лесу так неожиданно не выскочишь и на дороге, промеж телег не повернешься. А когда пеший в одиночку остается, то боец из него... даже вы вдвоем-втроем справитесь, если с расстояния не застрелите. Можно, конечно, если лучники есть, остановить обоз - убить несколько упряжных лошадей и все - остановились. Но мы тогда верхами уйдем. Так что, паче чаяния, пока через лес едем, пускай твои отроки держатся слева от телег - со стороны реки, а при первых же выстрелах из лесу - ходу! И не надейтесь, что у них только охотничьи наконечники будут. - Во-первых, может найтись, хоть и небольшой, запас бронебойных, во-вторых, перебьют под вами коней, и куда вы денетесь? Каждому отроку сам все это объясни, не ленись.
   - Будет исполнено, господин десятник! - Мишка четко склонил голову, потом снова взглянул на Егора. - Даже попробуем пару раз, чтобы приспособиться. Но мы, вообще-то, отроков караваны охранять тоже учим, так что это нам не в новинку будет. Уйдем вперед из-под обстрела, развернемся, спешимся, а там увидим, кто чего стоит. Как мы стрелять можем, ты уже имел случай убедиться.
   - Гм, - Егор переглянулся с Арсением - добро, но учти: впереди конные могут оказаться!
   - Соскочим к реке, конные за нами не полезут, а мы их в двадцать выстрелов, если и не положим всех, то уполовиним обязательно! И коней своих на дороге оставим, чтобы у них места для разгону не было, тогда, глядишь, у нас время и на второй выстрел найдется. А в сорок выстрелов... ну сколько их там может оказаться? Не сотня же?
   Десятник опять переглянулся с Арсением, и тот сделал еле заметный жест, как бы говоря: "Ну вот, я же говорил". Похоже было, что возможности отроков Младшей стражи и их тактику, ратники между собой уже обсуждали, и не раз.
   - Ладно, - Егор одобрительно кивнул - но это - для леса, а когда выйдем к веси, там совсем другое дело будет. Как там насчет отчета перед Журавлем, не знаю, но истинному воину хоть как-то отомстить за поражение, за товарищей погибших - первейшее дело! Чтобы ворогу торжество отравить, чтобы его кровью позор свой смыть, чтобы в свои силы снова поверить! Поэтому не очень-то надейтесь, что они обоз отобьют и на этом успокоятся. Им мы нужны - до последнего человека, чтоб никто не ушел! Запомни, Михайла: взять добычу - даже не половина, а треть дела! Потом же надо еще суметь с этой добычей уйти. Будет случай, расспроси деда, он тебе расскажет, как можно сгинуть от жадности, излишне добычей и полоном отяготившись.
   Егор помолчал, переводя взгляд с Мишки на Степана, словно желая убедиться, что его правильно поняли, и продолжил:
   - Как они в малой веси все устроят, в подробностях, конечно, не угадать, но в общем - ничего хитрого нет. Первое - нас надо остановить. Для этого путь перегородят пешцы, может быть, прикрытые лучниками. В поле их выводить не станут, а поставят где-нибудь между домов или за оградой... Герасим, как весь огорожена?
   - Жердяная изгородь, только от зверья, да чтобы скотина уйти не могла.
   - Ну вот: пешцы, наверно, будут внутри веси стоять, за изгородью, хотя могут встать и на той стороне оврага, чтобы нам к ним снизу вверх скакать пришлось - разгона, для настоящего удара не получится. А конные... если у них хоть пара десятков наберется, будут ждать удобного времени, чтобы ударить сзади или сбоку. Есть там место, где конным поблизости укрыться?
   - Нет. - Герасим отрицательно покачал головой. - Поля кругом, до леса... наверно, шагов триста будет, а то и больше.
   - Ну, тем лучше. Михайла, твои отроки и правда среди построек воевать обучены, или в Отишии случайно так вышло?
   - Нет, не случайно, дядька Егор, те два десятка, что с нами, почти треть всего срока обучения по крышам, да по заборам скакали. Нам бы только внутрь веси пролезть, а там мы устроим...
   - Ладно, ладно... устроят они. Все! - подвел итог Егор. - С остальным на месте разбираться будем.
  
  
   Весь с говорящим названием "Яруга", действительно, была невелика - четыре дома, хозяйственные постройки, загон для скота, и все это было обнесено жердяной изгородью в полтора человеческих роста высотой. Единственная улица одним концом упиралась в жердяные же ворота, а другим спускалась в овраг.
   Несколько десятков вооруженных людей в таком месте спрятать трудно - они и не прятались, а выстроились поперек улицы в несколько рядов, прикрывшись большими четырехугольными щитами и поблескивая на солнце лезвиями рогатин. Точно подсчитать их было трудно, но дело явно шло к четырем-пяти десяткам.
   Егор остановил свой отряд шагах в двухстах от ворот. Обоз оставили на дороге, у самого выезда из леса. По уму, чтобы не разбежались возницы, надо было бы оставить там же хотя бы десяток отроков, но сил было и так мало. Ограничились тем, что согнав возниц с телег, связали их и других полоняников попарно, спина к спине. Мужчинам-христианам, последовавшим за отрядом Егора как бы добровольно, раздали топоры и наказали стеречь. Будет ли толк с такой охраны, оставалось только предполагать.
   - Надо узнать: есть ли у них лучники? - распорядился Егор. - Михайла, пошли один десяток. Пусть проскачут возле ворот и стрельнут по разу. На полном скаку и не задерживаться, сразу от ворот назад не поворачивайте, а скачите вдоль ограды, пока вас дома не закроют. Понял?
   - Понял, сделаем! Первый десяток, седлать заводных коней! - Мишка перекинул седло со спины Зверя на трофейного коня, дождался пока то же самое проделают остальные отроки и напомнил: - Вспоминайте, как учились на боку коня висеть, чтобы вас не видно было! Стреляем один раз и прячемся за конем! Оружие взвести! По коням! Болт наложи! Щиты на руку! За мной галопом, делай, как я!
   Первые стрелы полетели в отроков еще на подходе. Кто-то в задних рядах журавлевцев заорал командным голосом, пешцы разом опустились на колени, совершенно скрывшись за своими щитами, а позади них обнаружилось с десяток, не больше, лучников. Мишка напряженно всматривался в правую руку одного из них, дожидаясь момента, когда она, отпустив тетиву, немного дернется назад. Уловив момент выстрела, он подал коня чуть вправо и прикрылся щитом. Рядом свистнуло, сзади донеслись звуки ударов стрел в щиты, но ни криков, ни шума падения слышно не было - первый залп пережили.
   Лучники снова подняли оружие, отроки опять вильнули в момент выстрела, но на этот раз стрельба оказалась точнее. Стрела с хрустом вошла в мишкин щит, ударив так, что левую руку дернуло назад, а острие наконечника высунулось с внутренней стороны щита, едва не зацепив запястье. Сзади снова послышались удары стрел по дереву и один звонкий щелчок по железу - угодило в шлем. Под кем-то всхрапнул конь - то ли зацепило, то ли напугался...
   Третий залп! Видимо лучники начали торопиться - попаданий в щиты, судя по звукам, было гораздо меньше, но зато упал один конь. Крика не последовало - то ли отрок удачно соскочил, то ли... не дай Бог! Оглядываться было некогда, да... и незачем.
   Пауза в стрельбе, которую ждал Мишка! Отроки приблизились настолько, что теперь лучникам приходилось стрелять либо сквозь жердяную изгородь, либо навесом, что для скачущих во весь опор всадников, было не так опасно. Но зато они перешли от залпов к беглой стрельбе - уворачиваться бесполезно. Мишка, наконец, разглядел командира журавлевцев - здоровенного, рыжего, как Лука Говорун, мужика в доспехе, что-то кричавшего и размахивающего рукой.
   "Дурак! Надо было лучников на крыши загнать, тогда бы стреляли поверх изгороди, пока мы вплотную не подскакали бы. И чего орет? При беглой стрельбе каждый лучник сам себе командир. Все, пора стрелять и поворачивать!".
   Мишка вскинул самострел одной рукой, понимая, что толку от выстрела, скорее всего, не будет. Даже если болт проскочит сквозь изгородь, не зацепившись за жердь, щит пешца он, с такого расстояния, пробьет, но потеряв при этом оперение, изменит направление полета и вряд ли прорвет стеганку, в которую одет пеший воин - стеганый халат на конском волосе защищает немногим хуже кольчуги.
   Выстрел! Не глядя на результат, Мишка развернул коня вправо и сполз на его правый бок, на виду осталась только закинутая на седло нога. Степные лучники, в подобном случае, не задумываясь, пристрелили бы коня, чтобы достать прячущегося за ним всадника, но славяне коней берегли - рука не поднималась даже на чужих, и Мишка был почти уверен, в своей безопасности.
   Выйдя из сектора обстрела и еще раз помянув "добрым" словом командира журавлевцев, не догадавшегося поднять лучников на крыши, Мишка подтянулся обратно в седло и огляделся. Сначала взгляд на следующих позади отроков - не хватает одного, остальные, один за другим, подтягиваются в седла, значит, раненых нет. Теперь туда, где должен остаться упавший конь. Так и есть - раненое животное пытается подняться, но снова заваливается на бок. Отрок Симон шустро ползет по пластунски, но не назад, а в сторону огородов - к берегу реки. По нему не стреляют, скорее всего, лучникам он просто не виден. Тут тоже все в порядке.
   Теперь результаты стрельбы. Отъехали уже достаточно далеко, можно сдвинуться так, чтобы дома не закрывали створ улицы. Один пешец в первом ряду, похоже, убит - выпал из строя, уронив вперед щит. Его как раз втягивают за ноги обратно. На левом фланге внутри строя какая-то возня, наверно, еще в кого-то попали. И среди лучников, кажется, прореха... или нет?
   "Два или три удачных попадания, у нас потерь, похоже, нет, наличие лучников выявили. Ну что ж, сэр Майкл, с первой разведкой боем вас! Причем, удачной, и дальше бы так!".
   - Какие наконечники? - встретил Мишку вопросом Егор. - Граненые есть?
   - Все, у кого стрелы в щитах, ко мне! - распорядился Мишка, досадуя, что не догадался посмотреть сам. - Проверить наконечники! Кому-нибудь граненый попался?
   Бронебойных наконечников не нашлось, зато обнаружился один раненый - отрок Андрей - в горячке даже не заметивший, что вражеская стрела полоснула его по внешней стороне стопы и застряла между ногой и стременем. Раненого тут же принялись освобождать от обуви и перевязывать, а Мишка попытался разглядеть ползущего Симона, но тот, проломав дыру в огородной изгороди, скрылся между грядками.
   - Снаряжение рассмотрел? - прервал Мишкины наблюдения Егор.
   - Да. Щиты, рогатины, наверно, еще и топоры есть. Стеганки почти до пят и шапки железными полосами окованные.
   - Значит, быстро двигаться не смогут. - Сделал вывод Егор. - Ну, Сюха, какие мысли есть?
   Арсений, не обратив снимания на фамильярное, видимо ставшее привычным, обращение, глянул на журавлевцев, темным пятном проглядывавших сквозь изгородь, обвел глазами небо и только после этого отозвался:
   - Время теряем. Надо пешцев из веси выгонять. Может быть, подожжем?
   - За овраг уйдут. - Возразил Егор. - Хрен редьки не слаще, там еще труднее может получиться.
   - А подожжем аккуратно - те дома, что ближе к оврагу. Стрелой достать можно. Ветерок не сильный, но как раз сбоку, крыши соломенные - враз улицу огнем перекроет. Никуда не денутся, придется на нас выходить. А тут уж... - вместо слов Арсений похлопал себя по ножнам меча - и мальцы самострелами помогут.
   - А потом ждать, пока весь прогорит? - Егор поморщился. - Скорее подмоги журавлевцам дождемся.
   - Дядька Егор! - вмешался Мишка. - Гляди: Симон огородом пролез, и никто его не заметил. Я могу со своими отроками так же пролезть, пробраться в весь сзади или сбоку и... ну, как в Отишии, помнишь?
   - Не помню. Я на другом конце был, вас не видел. - Егор снова поморщился. - Но рассказывают о вас прямо чудеса.
   - Надо только в лес отойти, чтобы они - Арсений кивнул головой в сторону Яруги - не заметили, что отроки ушли.
   - Ты, значит, согласен? - Егор испытующе глянул на Арсения. - Молокососов одних, без пригляда, в самое пекло сунуть? Мало ли, что про них болтают? Чума, вон, тоже рассказывает, что Варвару свою корытом лупил. Ты поверил?
   - Как знаешь, ты десятник, тебе решать, но до темноты нам за овраг уйти надо обязательно, иначе... сам понимаешь. Ну и мы же столбами стоять тут не будем! Как мальчишки там шумнут, так мы отсюда надавим, отвлечем на себя.
   - Надавишь ты, пятью-то ратниками... - Егору явно не хотелось соглашаться, но стоять перед Яругой, дожидаясь, пока к журавлевцам подойдет подкрепление, тоже было глупо. - Ладно, отходим к лесу, пусть думают, что мы другой дорогой решили идти.
   Первые всадники, под издевательские крики и свист со стороны Яруги, уже начали втягиваться на лесную дорогу, когда по ушам резанул крик одного из отроков:
   - Конные слева!
   - Туды тебя, вперекосяк, под лунным светом в березовых дровах!!! - Егор так резко осадил коня, что тот захрапел и попятился. - Дождались гостей!
   Еще далеко, там, где постепенно повышающееся скошенное поле упиралось в гребенку леса, появились всадники.
   - Раз, два, три, четыре... - принялся считать вслух Арсений - ...семнадцать, восемнадцать. Почти угадал ты, Михайла.
   - Ну что, Сюха, - мрачно поинтересовался Егор. - Спробуем новые мечи?
   - А чего ж не спробовать? Самое время. Михайла, подсобишь со своими мальцами, как на той переправе! - Арсений глянул на Мишку с веселой сумасшедшинкой в глазах, и сразу стало ясно, почему десятником во втором десятке поставлен не он, а Егор. - Всем работка найдется! Эх, повеселимся! - Все здравомыслие с Арсения словно ветром сдуло. - Чума!!! Гляди-ка, счастье привалило! Тебе же до серебряного кольца пятерых не хватает? Сегодня доберешь, не сомневайся!
   - Я еще с тобой поделюсь, Сюха! - Фаддей Чума тоже улыбался во весь рот. - Выбирай: какой нравится? Подарю!
   - От тебя, крохобора дождешься! Намедни покойника грязного мелюзге пожалел!
   - Глядите!!! Еще четверо!!! - включился в "веселье" ратник Петр. - Чур, это мои!
   - Во, жадоба-то! - подал голос Савелий. - Хуже Чумы! Четверых ему подавай!
   Мишка смотрел на разительно изменившихся ратников и не верил своим глазам - соотношение один к четырем, в трехстах метрах стоят еще полсотни пеших, а они веселятся!
   "Ни хрена себе! Весь десяток - сплошные отморозки! Или так и надо? Кураж перед сшибкой накручивают? Точно! Что там отец Михаил про берсерков толковал? Не знает он ни хрена! Это самому нужно видеть, ощутить, прочувствовать. Только так и надо, иначе не выживешь! Стоп!!! Не заводиться! Вам нельзя, сэр! Стрельба не рубка, голова нужна ясная".
   - Э-ге-гей!!! С кем об заклад?! - Конь под Арсением уже приплясывал, заражаясь настроением всадника. - Серебряный ковш ставлю тому, кто больше меня свалит!!!
   - А ковш-то велик? - Чума подпрыгивал в седле, словно уже скакал галопом. - Или с гулькин х...?
   - А все одно, побольше твоего будет! Чего торгуешься, в заклад нечего выставить или забоялся? Ну, кому ковш надобен?
   Егор извлек меч из ножен и с шелестом рассекаемого воздуха, крутанул его над головой.
   - Эх, красавчик! Не нужен нам твой ковш, Сюха! Мы из другой посуды сейчас напьемся!
   "Блин, угробятся же мужики! Им же в горку скакать - не разогнаться, как следует, будет. Или рассчитывают увернуться и ударить в спину? А получится? Все-таки, один к четырем, даже хуже. И скорость у тех больше окажется - под уклон будут скакать. А потом прямо на нас выскочат! Не-ет, это надо как-то прекращать...".
   - Принимаю!!! - гаркнул Мишка что было мочи. - Ставлю все мечи, что Младшая стража на переправе взяла, что мои молокососы полтора десятка завалят! Только уговор: не мешать!
   - Во! Это по-нашему! - обрадовался Арсений.
   - Не лезь малявка! - рыкнул Чума.
   - Испугались!!! - Мишка старательно делал вид, что его охватил азарт, а сам косил глазом на далеких всадников. Основная группа пока не двигалась с места, видимо дожидаясь, когда к ним присоединятся еще четверо. - Кишка тонка об заклад с нами биться? Да не нужен нам твой ковш! Младшая стража бьется об заклад с ратнинской сотней, что положит сейчас пятнадцать ворогов, если вы не будете мешать! Ставим двадцать мечей против вашего слова "отрок", и чтоб впредь никаких молокососов, сопляков, щенков и прочей мелюзги! Ну что, неужто мальчишек испугались?
   - А вот я тебе сейчас... - начал было Чума.
   - Тиха-а! - перекрыл общий гомон голос Егора. - Молчать всем! Отвечаем только мы с Арсением!
   Егор сдернул латную рукавицу и поднял для всеобщего обозрения левую руку, украшенную серебряным кольцом победителя в десяти смертельных схватках. Арсений подавив, было заметно, что с трудом, веселое возбуждение, повторил его жест.
   - Заклад принят, но не на слово "отрок", а на то, что я сам надену вам воинские пояса, вместо ваших подпоясок. Принимаешь?
   - Принимаю, господин десятник!
   Егор сдернул вторую рукавицу и протянул Мишке руку. Когда Мишкина ладонь утонула в егоровой лапище, а Арсений "разбил" рукопожатие, десятник наклонился вперед и негромко произнес:
   - Если выживешь, можешь передать Корнею, что борода у меня уже отросла.
   Мишка только кивнул в ответ, потом обернулся к отрокам и принялся отдавать команды:
   - Стража спешиться! В одну шеренгу, расстояние два шага, становись! Отроки Серапион и Петр, выйти из строя, взять болты с лентами!
   Серапион и Петр - лучшие стрелки среди опричников - кинулись к своим коням и достали из седельных сумок болты с прикрепленными яркими красными лентами. Мишка взял себе такой же и прищурившись прикинул расстояние.
   - Спокойно, ребята, делаем все, как на учении. Сейчас отметим расстояние в сотню шагов. Земля от нас идет вверх, поэтому возможен недолет, целится надо на два пальца выше того места, куда хочешь попасть. Первым стреляю я, потом вы - в стороны от моего болта шагов на десять.
   Три щелчка - три красные ленты, ярко выделяясь на стерне, легли почти в ровную линию. Всадники на дальнем краю поля, выстроившись в две линии, тронулись вперед, пока еще не склоняя копий и не сильно подгоняя коней.
   - Стража! Заряжай! Для стрельбы с колена, товсь! Локоть на колено тверже, дыхание успокоить... отрок Фома, нога косо стоит! Да, теперь верно! Марк, бармица подвернулась, мешает же, поправь! - Мишка говорил нарочито спокойно, неторопливо прохаживаясь перед строем. - Ничего страшного - они едут, мы стреляем, все, как всегда, и все у вас получится. Пробовали много раз, Федор даже ворону однажды убил! Помните? Прямо в глаз попал! Если б она еще и на мишени сидела, совсем красота!
   Всадники, постепенно разгоняя коней, приближались к черте отмеченной красными лентами.
   - Помните, как девки, попервости, зажмурившись стреляли? И ведь что удивительно: попадать умудрялись! Правда, редко и не туда, куда хотели. - В шеренге послышались редкие смешки. - А сейчас эти дурни - Мишка повернулся лицом к отрокам и небрежно указал себе через плечо - выставились посреди поля и думают, что доедут до нас! Хоть бы в стороны поворачивали, а то скачут по прямой - захочешь не промажешь!
   Просто физически чувствовалось, как отроков отпускает напряжение. Временно, конечно - приближающиеся всадники не мишени на стрельбище, но хотя бы первый залп ребята должны сделать спокойно.
   - Как только они доедут до красных лент, до них останется сотня шагов. Они выше нас, поэтому целить на два пальца выше. На ста шагах доспех можем не пробить, поэтому бить будем в коней. Целится в голову всадника, тогда попадете в коня. После первого выстрела, пока они доскачут, мы успеем зарядить еще два раза. Всего выходит почти шестьдесят выстрелов, а их только двадцать два. Перебьем всех!
   "Хрен, конечно, второй раз зарядить успеем, но пусть думают, что успеем. В конце-то концов, после второго залпа, Егор со своими подключиться должен...".
   Всадники приблизились к "красной линии", теперь стало видно, что в доспехах только первый ряд - всего девять человек. Начинают наклоняться вперед копья, но слитности в движениях нет - сборный отряд. Еще слабо, но уже начинают доноситься крики, которыми они то ли пугают противника, то ли подбадривают себя.
   - Вдох, выдох! Рука тверда, видим только голову всадника, ничего кругом нет! Вдох, выдох! С Богом! Первый десяток! Бей!!!
   Четыре коня полетели кувырком, а один всадник скособочился в седле и выронил копье.
   Второй десяток! Бей!!!
   У второго десятка вышло хуже - только три попадания, но от первого ряда остался только один всадник. Журавлевцы из второго ряда явно растерялись - кто-то попытался придержать коня, кто-то свернуть в сторону. Срой на глазах разваливался.
   - Хорошо! Для ста шагов, очень хорошо! Сейчас поближе подъедут... готовы?
   - Справа по одному! Бей!!!
   Получилось что-то вроде автоматной очереди на двадцать патронов, только частота выстрелов поменьше. Но ни одной автоматной очередью на две трети магазина, не положить сразу десять человек, а опричники положили! Оставшихся четверых буквально смели налетевшие сбоку ратники Егора. Десятник второго десятка, не отнимешь, был настоящим "профи" - так угадать по времени! Отроки еще не сделали второго выстрела, а он уже разогнал свою пятерку в галоп и ударил как раз в тот момент, когда на левом фланге щелкнул последний самострел.
   - Молодцы! Прекрасно стреля...
   - Пешцы!!!
   Мишка торопливо обернулся и увидел, что пешие журавлевцы вышли из ворот Яруги и, сломав строй, бегут к отрокам. Вернее, бежали. Видимо, по предварительному уговору, они начали атаку одновременно с конниками, но для того, чтобы пробежать около трехсот метров с тяжелым щитом, рогатиной и в долгополом стеганом доспехе, нужно минуты полторы-две, а то и больше. Не успели, а увидев почти мгновенное уничтожение конного отряда, в растерянности остановились.
   И тут Мишка убедился, что выражение: "В средние века на полях сражений царила рыцарская конница" - не измышления кабинетных теоретиков, а истинная правда. Покончив с конными, ратники Егора принялись за пеших.
   Те, кто пытался сопротивляться, умирали, те, кто пытался бежать, тоже умирали. И те и другие - быстро и неотвратимо. Не спасали ни здоровенные щиты, ни выставленные навстречу всадникам рогатины. Копья уже сломаны или оставлены в телах врагов, в ход пошли мечи. Ратники, не обращая внимания на одиночек, кидаются туда, где несколько пеших, собравшись вместе пытаются образовать хоть какое-то подобие строя и отойти в Яруге в порядке. Полегла под мечами одна такая группа, вторая... все - пехота превратилась в охваченную паникой толпу.
   Мишка почувствовал толчок в плечо, оглянулся - стоящий позади Немой указал сначала на бегущих журавлевцев, потом на коней отроков.
   - Стража, по коням!!! Степан, заходи справа! Первый десяток, за мной! Окружай, не давай в весь уйти! В кнуты их!!!
   Впереди спина бегущего пешца, бросившего щит и рогатину, пытающегося на ходу скинуть с себя стеганку. Железное жало кнута вспарывает стеганый доспех на спине, до тела, кажется, не достает, но журавлевец падает. Трое успевают сдвинуть щиты и выставить лезвия рогатин. Бросок коня в сторону, щелчок кнута - жало проскакивает между железными полосами на шапке ближнего пешца и пробивает кожаную основу. Мужик вскрикивает, но что с ним происходит потом, неизвестно - конь проносит мимо. Ворота Яруги - в конце улицы спины убегающих, гнаться нет смысла, разворот, удар кнута прямо в лицо набегающему пешцу. И... все! Одни пешцы лежат - живые, мертвые или раненые - другие еще куда-то бегут, но бежать некуда, третьи сидят на земле, бросив оружие и закрыв руками головы.
   "Средневековье, блин, даже обычая поднимать руки вверх, при сдаче в плен, еще нет. А лучники-то сбежать успели - они налегке".
  
  
   Все закончилось - отроки, образовав неровный круг, окружили пешцев. Ратники, хищно поглядывая на журавлевцев, неторопливо перемещались внутри этого круга, при их приближении всякое шевеление замирало.
   Егор, поднявшись на стременах проорал:
   - Кто может, встать! Встать, я сказал! Кто не сможет подняться, тех добьем!
   Журавлевцы начали медленно подниматься с земли.
   - Скидывай доспех, сходись на середину! - продолжал командовать десятник. - Арсений, там кто-то в поле копошится, возьми двоих, добей или гони сюда! Коней ловить потом будешь, людей собирай! Михайла, дай Савелию пятерых отроков, пусть возниц развяжут и гонят обоз сюда!
   По всему пространству, только что бывшего полем брани, началось деловитое шевеление. Пленных сгоняли в загон для скотины, по сжатому полю гнали выживших при падении с коня всадников, стаскивали в кучу трофейное оружие. Егор взмахом руки подозвал к себе Мишку.
   - Ну... боярич, заклад твой! Вместо пятнадцати, восемнадцать конных ссадил, некоторые, правда, живы, но это неважно. Умеешь... так твоему деду и скажу! А заклад - с меня.
   - Да ладно, дядька Егор...
   - Нет не ладно! Слово воина - золотое слово! Воинские пояса ваши, а мечи на них навесить... это уж как Корней решит. Я бы навесил. Ну-ка, держи. - Егор сунул Мишке копье. - Вон того добить надо. Давай!
   "Едрит твою... раненых добивать! Проверяет или это ритуал, без которого ратником не станешь? Не очковать, сэр Майкл, они все равно обречены!".
   - Давай, давай! - понукнул Егор. - Этого добьешь, передай копье следующему. Раненых много, на всех твоих отроков хватит!
   Мишка, чувствуя, как вспотела внутри латной рукавицы ладонь, перехватил копье поудобнее и, стараясь не глядеть в лицо раненому, ударил лежащего на спине журавлевца в горло. На предсмертные судороги можно было не смотреть, но хрип лез в уши и показался Мишке страшно долгим, заставив бороться с приступом тошноты. Слишком разные вещи - убивать в бою или вот так.
   - В глаз надо было. - Наставительно пробурчал Егор. - И ему отойти легче, и одежду кровью не замараешь. Чего позеленел-то? Тошно? Ну, отъедь в сторонку, да опростайся, только не на виду. Эй, парень! Тебя как звать-то? Фаддей? Гляди-ка, тезка Чумы! Бери копье, отрок Фаддей, да вон того добей, вишь, как мучается, помоги отойти с миром.
   Фаддей вопросительно глянул на Мишку, тот лишь кивнул, подтверждая приказ десятника, потом отвернулся. Егор был прав - тяжело раненые все равно умрут и избавить их от лишних мучений, казалось бы, благое дело, но заставлять мальчишек...
   Передавая друг другу окровавленное копье, отроки по очереди прекращали мучения тяжело раненых журавлевцев. Кто-то бледнел, кто-то закусывал губу, кто-то не мог попасть в убойное место с первого раза, но не отказался никто.
   "XII век, отношение к жизни и смерти - даже и сравнивать нельзя с тем, что будет девятьсот лет спустя... и у детей тоже. Да, пожалуй, это, все-таки, ритуал. Не в бою, а именно сейчас ребята приобщаются к таинству смерти... вернее сказать: к таинству прерывания чужой жизни, а еще к ним должно прийти понимание того, что и они могут оказаться лежащими вот так, ожидая беспощадного, но милосердного, черт побери, удара. Вот о чем толковал Алексей - воину не все равно, как уйти из жизни! Почтить смертельным ударом! Последний знак уважения одного воина другому. Это - рыцарство, а не размалеванные щиты, да плюмажи на шлемах. А выто-то, сэр: раненых добивать, раненых добивать... слюнтяй гуманитарный! Стоп! А это что такое?".
   Один из журавлевцев с залитым кровью лицом, до того, видимо, лежавший без сознания, откатился в сторону от нацеленного на него копья, затравленно огляделся и, поняв, что деваться некуда, торопливо осенил себя крестным знамением.
   - Отставить!!! Отрок Феоктист, отставить!
   Феоктист растерянно оглянулся на Мишку, потом на Егора, снова глянул на Мишку и застыл с копьем в поднятой руке. Мишка осадил коня прямо над раненым и спросил:
   - Ты христианин? Православный?
   - Д-д... - Раненый отхаркнулся кровью прямо себе на грудь и прохрипел: - Да, вевую... в Осса и Сыа и... - недоговорил и снова закашлялся.
   Мишка соскочил на землю, не глядя, взмахом руки подозвал на помощь кого-то из отроков, помог раненому сесть и сунул ему в рот горлышко баклажки с водой. Дождавшись, когда тот напьется, снова спросил:
   - Христианин? Тебя куда ранило?
   - По гоове... и яых...
   - Язык прикусил?
   Раненый кивнул и начал заваливаться на бок, видать, попало ему крепко. Мишка поднял голову и нашел глазами Егора.
   - Дядька Егор! Тут еще христиане могут быть. Отпустить бы, они и так в утеснении от язычников.
   Егор спорить не стал, лишь пожал плечами и указал все еще ожидающему Феоктисту на следующего раненого.
   - Возьми кого-нибудь в помощь, - приказал Мишка спешившемуся рядом Иоанну - оттащите этого в сторонку, а я еще христиан поищу.
  
   Подъехав к загону, Мишка оглядел сидящих на земле пленных и выкрикнул:
   - Христиане есть?!
   Несколько лиц повернулось к нему, но большинство пленных остались неподвижными, не отозвался никто. Мишка обнажил голову, осенил себя крестным знамением и повторил вопрос, изменив формулировку:
   - Я - боярич Михаил! Именем Господа Бога нашего Вседержителя вопрошаю: православные, отзовитесь!
   Двое пленных, сидевших рядышком, переглянулись, потом поднялись на ноги.
   - Мы православные!
   "Заставить прочесть "Отче наш" или "Верую"? Некогда проверять, там раненых добивают".
   - Пойдете со мной, надо среди раненых братьев во Христе поискать!
   - Нету там! - отозвался один из пленных. - Был один, да убили, а больше нету.
   - Господь милостив, жив он, - возразил Мишка - только ранен. Пошли, поможете ему.
  
   Раненый, которого отроки оттащили в сторону от остальных, был в сознании, но плох.
   - Эх, котомки-то за оврагом остались! - Посетовал один из пленных. - У меня там травы лечебные - жена в дорогу дала.
   - Янька, оставляю братьев во Христе на тебя! - распорядился Мишка. - Найди, чем перевязать, пристрой в каком-нибудь доме, и пусть сидят, пока мы не уйдем. Раненого теребить нельзя, с его раной надо несколько дней в покое полежать.
   - Отпускаешь, значит, боярич? Спаси тя Христос.
   - Конечно отпускаю, а как же иначе? Скажи-ка... прости, имени твоего, брат, не ведаю...
   - Ферапонтом крещен. Это - Ферапонт указал на своего товарища - Борис, а это Софрон. Боярич... такое дело... зять у меня там. - Ферапонт качнул головой в сторону загона с пленными. - Нельзя ли и его... у дочки детишек четверо...
   - Что ж ты дочку за нехристя отдал?
   - Грех, конечно, - Ферапонт вздохнул - но все ж лучше, чем за горку уведут...
   - Это верно... Янька, скажешь, чтобы отпустили.
   - Слушаюсь, боярич!
   - Спаси тя Христос, брат Михаил!
   - Не за что... скажи-ка лучше: там, за оврагом воинская сила есть еще?
   - Десяток лучников, возницы с телег - полтора десятка, тоже при оружии, да те, кто отсюда сбежать успели. Перхун, будь он неладен, прости Господи, тоже утечь успел.
   - Перхун? Это рыжий такой, здоровый? - вспомнил Мишка командира пешцев.
   - Он. Полусотник пешего ополчения.
   - И что ж, будут там держаться или уйдут, как думаешь?
   - Перхун не уйдет - упрямый, да и выслужиться хочет. И не пройти вам - переезд загородили так, что только пешему пролезть, ну... может быть, коня в поводу провести можно, а с телегами не пройдете. Уходили бы вы отсюда, не дай Бог, Перхуну подмога подойдет - нас-то на телегах для скорости привезли, а еще полусотня пешком идет. До темноты могут успеть... пожалуй. Хотя, далековато...
   Немой похлопал Мишку по плечу, а когда тот обернулся, указал растопыренными пальцами на свои глаза.
   - Да, надо посмотреть, что там в овраге. Янька, найди Герасима, он в обозе, пусть с братьями во Христе поговорит. - Мишка обернулся к Ферапонту. - Хочу знать, как вас отыскать, при нужде, можно будет. Ты не против?
   - Бог с тобой, брат Михаил, конечно, все, что сможем, только скажи.
   - Ну, тогда прощайте, недосуг мне.
   - Храни тя Господь, брат Михаил.
  
  
   Единственная улица Яруги одним концом переходила в довольно крутой спуск в овраг, по дну которого протекал ручей - сейчас узкий, перепрыгнуть можно, но было видно, что в половодье он превращается в бурный поток. Яругу, надо понимать, спасало от разрушения только то, что склоны оврага густо заросли кустами. В месте переезда берега были то ли специально срыты, чтобы сделать дорогу более пологой, то ли так уж раскатали телегами, но это действительно, было единственное место, где мог пройти обоз. Мог пройти раньше. Теперь прямо в ручье, по оси в воде, стояли две телеги, с верхом нагруженные землей, а поверх них было беспорядочно набросано с десяток бревен - не пройти не проехать.
   Более подробно ничего рассмотреть не удалось - на противоположном берегу выросли фигуры лучников и пришлось рвать повод, разворачивать коня и бежать из-под стрел. Хорошо, хоть, улица была не прямая и не простреливалась насквозь.
   Мишка уже заворачивал за спасительный выступ какой-то хозяйственной постройки, когда сзади раздалось жалобное конское ржание и шум падения. Обернувшись, он увидел, что конь Немого лежит на боку и бьет в агонии ногами в распростертое на земле тело Андрея. Немой дергался под ударами копыт, как тряпичная кукла, не делая ни малейших попыток откатиться в сторону или подняться на ноги.
   - Андрей!!!
   Как соскочил с коня, выбежал из-за угла и подхватил Немого подмышки, Мишка не запомнил. Дергающаяся конская нога подсекла его, и падение спасло от целого роя стрел, просвистевших над головой. Приподнявшись на колени, рванул тело Немого в сторону от копыт агонизирующего коня и, уже намеренно, упал, снова пропуская над собой стрелы Журавлевцев. Еще один рывок и два тупых удара в доспех на груди. Кольчуга выдержала - до лучников было более полутора сотен метров, а наконечники на стрелах охотничьи - но от боли перехватило дыхание, а падение было уже не намеренным, а результатом сдвоенного удара.
   До спасительного выступа стены было не добраться и Мишка решил укрыться за трупом коня, как когда-то на заснеженной дороге в Кунье городище. Немного полежав неподвижно, намекая лучникам, что он уже убит, Мишка снова приподнялся и рванул тяжеленное тело Немого на себя, потом еще раз и откинулся на спину. Стрелы опять прошли чуть выше, только одна рванула за подол кольчуги. Проклиная свое подростковое слабосилие, Мишка вскочил и, чуть не разрывая жилы, с криком, в падении в очередной раз дернул тяжеленное тело Немого, рассчитывая упасть уже за круп убитого коня. Одна стрела ударила в руку так, что она сразу же занемела, вторая в шлем, а третья в живот, как раз в том месте, которое было прошлой ночью разодрано хвостовиком болта. Мишка упал на спину, чувствуя, как рубаха на животе намокает кровью. Немой лежал у него на ногах неподвижным грузом, в голове гудело, а левая рука, по ощущениям, превратилась в какое-то пульсирующее болью, неподвижное бревно.
   "Ничего, за тушей коня нас не достанут, сейчас ребята подойдут, лучников пугнут... обойдется, как-нибудь, лишь бы Андрюха выжил...".
  
  
   Вытащили Мишку и Немого, действительно, быстро - отроки приволокли трофейные щиты, выставили их в ряд, от безопасного места, до туши убитого коня, и за этим прикрытием ратники Савелий и Фаддей Чума утащили обоих раненых.
   - Да-а... - "порадовал" Мишку Арсений, после того, как боярича избавили от доспеха и ратник осмотрел его раны - ... дней на десять, а то и больше, ты, Михайла, отвоевался. Рука, слава Богу, не сломана, но синяк от локтя и до плеча расползается. Хорошо, что пальцы шевелятся, можно надеяться, что отойдет, а то, знаешь ли, бывает, что после таких ударов рука слушаться перестает, а то и вовсе сохнуть начинает. И на брюхе у тебя неладно...
   - Там же царапина!
   - Под доспехом потел? Потел! Сколько дней уже в бане не были, вот грязь в твою "царапину" и попала... а еще купаться в речку сегодня утром полез! Видел бы твое брюхо, не пустил бы... так что, на-ка вот, закуси - Арсений сунул Мишке в зубы палку, обернутую, в несколько слоев тряпкой, и прижал к ране на животе раскаленный докрасна нож. Мишка взвыл, попытался вывернуться, отбиться здоровой рукой, но ничего не вышло - держали его крепко. Запаха паленого мяса он почувствовать не успел - потерял сознание.
   Очнулся боярич от льющейся на голову холодной воды. Лили аккуратно - на темя, так, что на лицо вода не попадала. Сфокусировав взгляд, Мишка обнаружил, что над ним стоит уже не Арсений, а десятник Егор.
   - Ну, прочухался? - Егор вытащил у Мишки изо рта палку и, держа ее так, как учитель держит указку, читая мораль нерадивым ученикам, принялся выговаривать:
   - Вот: это тебе наказание! По уму бы, тебя выпороть надлежало, но каленое железо тоже хорошо мозги вправляет, а запоминается на дольше, чем порка. На кой ляд тебя под стрелы понесло? Загордился? Пострелял со своими сопля... отроками пару раз удачно, так решил, что тебе сам черт не брат? Да еще Андрюху с собой потащил! Это ж он из-за тебя, дурака... собой тебя от стрел прикрыл!
   - Он... живой?
   - Живой... пока. - Егор досадливо поморщился и покрутил головой. - Стрелой ему за ухо ударило... бармица выдержала - наконечник немного вскользь прошел, но с коня без памяти свалился, а там еще и копытами досталось. На левом боку от пояса до колена все сплошь синее, и левая рука, похоже, сломана. И так она у него увечная, а тут еще...
   Мишка прикрыл глаза. Левая рука пульсировала болью, правая сторона живота горела огнем, но все это казалось сущей ерундой по сравнению с возможной смертью Андрея Немого. Мишка только сейчас ощутил, насколько привязался к этому, мягко говоря, непривлекательному человеку. Безгласный, начисто лишенный эмоциональной выразительности калека, чудовищно жестокий, когда этого требовали обстоятельства, и... такой надежный, преданный, заботливый, готовый отдать за своего воспитанника жизнь...
   - Но он же выживет?
   - Не знаю! - Егор в сердцах отшвырнул палку, которую вставляли Мишке в зубы. - Голова - такое дело... и в нутре конь чего-нибудь отбить мог. И не спросишь у немого-то, да и без памяти он. Пару раз глаза открыл, а потом опять... к лекарю его надо, а мы тут застряли, обоз, наверно бросать придется...
   - Не придется, дядька Егор, я знаю, как переезд отбить!
   - Лежи, ты уже отвоевался, а ребят твоих я под стрелы подставлять не стану - на каждый ваш выстрел лучники пятью ответить могут, а если близко подойдете, то и доспех не спасет.
   - Да не смогут они против нас ничего! Я способ знаю, мои отроки таким делам выучены! Ну... ну хочешь, опять об заклад побьемся?
   - Я те побьюсь! Чуть не выпотрошили, как куренка, а все туда же...
   - Да знаю я, что стрелок против лучника слабее и медленнее! Мы долго способ искали... и нашли... ну выслушай, хотя бы, дядька Егор! Христом Богом прошу: выслушай, трудно тебе, что ли?
   - Егор, пусть скажет! - вмешался Арсений. - Вдруг и правда, что-то толковое придумал?
   - Умные все... оглоблю вам в грызло... ну, толкуй: чего измыслил?
   - Вели Степана и Серапиона позвать, я им при тебе все объясню, а ты одобришь или не одобришь - как сам решишь.
   Вызванные с улицы отроки уставились на Мишку испуганными глазами, наверно, видок у него был еще тот...
   - Урядник Степан! - начал Мишка твердым, насколько получалось, голосом. - Мне, сам видишь, пока полежать придется, так что, командовать опричниками будешь ты. И не спорить! - пришлось прикрикнуть, упреждая возражения. - Докладывай: сколько отроков боеспособны?
   - Пятнадцать.
   - А еще двое?
   - Андрею стрелой ногу попортили, ты сам видел, верхом ехать может, но с одним стременем - не боец. Трифон на рогатину боком напоролся - доспех пробило, но до кишок не достало, везти в телеге придется - лежачий. Еще Никите рогатиной в щит так дали, что краем прямо в рот ударило. Два зуба шатаются, с коня слетел, но в себя уже пришел - воевать может. Ну, еще ты и наставник Андрей. Трое лежачих.
   - Сколько болтов на стрелка осталось?
   - Последний запас в обозе забрали. У всех по-разному: самое меньшее - одиннадцать, самое большее - четырнадцать. В Отишие-то потратились...
   - Так, слушайте меня внимательно. Серапион, ты завал в овраге видел?
   - Да, нашлось место, откуда можно глянуть, а нас незаметно. - Серапион произнес это тоном упрека и был, конечно прав, потому что Мишка под выстрелы подставился совершенно по-глупому. - Проезд завалили старательно.
   - Возьмешь отрока Петра, отрока Матфея и еще двоих, кто получше стреляет. - Скрытый упрек Мишка проигнорировал. - Спуститесь к завалу и засядете там. Сможете?
   - Сможем! Я уже и места присмотрел, стрелять с того берега не дадим!
   - Как это не дадите? - вмешался Егор. - Да они вас перещелкают...
   - Пусть сначала увидят, - сразу встопорщился Серапион - потом догадаются, как нас стрелой достать, а потом еще успеют раньше нас выстрелить. Они в полный рост стоять будут, на фоне неба, а мы за завалом спрячемся и стрелять станем через дырки, не высовываясь. Я с взведенным самострелом сколько хочешь ждать могу и выстрелю сразу, как кого-то увижу, а им придется на край оврага выйти, да нас высмотреть... перестреляем, даже не сомневайся, дядька Егор!
   - Гм, как-то у вас все просто... хотя, конечно... вам же в рост подниматься не надо. Ну, ладно, сшибете двоих-троих, но они же не дураки - сообразят, выставляться перестанут.
   - А ты пленных завал расчищать пошлешь! - парировал Мишка. - Никуда не денутся, придется вылезать и стрелять. А пленным их щиты дай, чтобы не перебили сразу всех.
   - Что б тебя... - Егор полез скрести в бороде. - Может, ведь, и получиться...
   - Теперь ты, Степан. Возьмешь оставшийся десяток отроков, обойдешь стороной, что бы тебя с того берега не увидели, спустишься в овраг и поднимешься на тот берег. Вспоминай уроки наставника Стерва - пройти надо так, что б листик не шелохнулся. Не спеши и отрокам накажи, чтобы не торопились, для вас главное - перебраться на тот берег незаметно. Ну а там, бить во все, что шевелится! Но из кустов постарайтесь не выходить - лучники вас видеть не должны. Помните: наша сила в расстоянии и движении, еще в скрытности. Понял меня?
   - Так точно, боярич! - лихо отбарабанил Степан. - Пролезем, никто и ухом не поведет!
   - Про лихость забудь! - Мишка неловко дернулся и скривился от боли. - В вас почти в упор стрелять будут - доспех не спасет! Каждый убитый и раненый на твоей совести будет! Понимаешь? На твоей совести!
   - Арсений, пойдешь с ребятами! - вмешался Егор. - Если что, придержи, а то и правда, нарвутся из лихости... пригляди, одним словом.
   - Урядник Степан! Поступаешь в подчинение ратника Арсения! - подтвердил Мишка распоряжение Егора, втихомолку радуясь, что у десятника хватило понимания и веры в возможности мальчишек.
   - Слушаюсь, боярич!
  
   Потом началось самое тяжелое - ждать. Спасибо, хоть Герасим взял на себя роль поставщика новостей. Время от времени заглядывая в избу, где лежал Мишка, он сообщал:
   - Четырех лучников на том берегу положили, остальные спрятались. Десятник велел пленных гнать, чтобы завал расчищали.
   Еще через какое-то время:
   - Еще двоих лучников положили и троих пленных.
   - Лучники?
   - Нет, наши. Двое работать отказались, а один убечь хотел.
   - Посмотри, Андрей не очнулся?
   - Нет, вроде бы... ну, я пойду?
   - Ступай... осторожнее там!
   Еще примерно через полчаса:
   - Лучники из кустов стрелять попробовали, да не вышло - все равно высовываться приходится. Одного пленного убили и ратника Чуму ранили.
   - Сильно ранили?
   - Как ранили, не знаю, а ругается сильно.
   - Посмотри, Андрей не очнулся?
   - Нет, вроде бы.
   Следующий доклад:
   - Бревна раскидали, а телеги с места не стронуть - увязли. Десятник Егор говорит, что разламывать придется. А те затихли. Два раза из кустов стрельнули, наши по ним тоже, но непонятно: то ли убили, то ли спрятались. А Чума все ругается... я даже и не знал, что столько срамных слов есть...
   - Есть еще больше, только он их не знает. Посмотри, Андрей не очнулся?
   - Нет, но дышит ровно...
   - С того берега ничего не слышно?
   - Нет.
   - Ступай, сам, гляди, под стрелу не подвернись.
   - Не-а, не подвернусь, я же сам охотник!
   О следующем событии, раньше Герасима, возвестили радостные крики. Герасим прибежал чуть позже, сияющий и возбужденный.
   - Ратник Арсений с того берега машет! Наша взяла!
   - Посмотри, Андрей не очнулся?
   - Нет.
   - Возьми с собой брата Ферапонта и сходи на тот берег. Пусть он свою котомку заберет и котомки братьев Бориса и Софрона... ну, и еще, что пригодиться может - им же с раненым до дому добираться. Если десятник Егор разрешит, пусть и телегу себе одну оставят. Узнай: нет ли среди отроков убитых или раненых... и вообще, как там все было. Нет, лучше пусть Степан придет и доложит.
   - Ага! Ну я побежал?
   - Беги.
   Обратно Герасим вернулся в сопровождении урядника Степана и мрачнее тучи. Степана, прижимающего к лицу окровавленную тряпку, он поддерживал под руку.
   - Усади его, - скомандовал Мишка. - Говорить он может?
   - Невнятно... у него нос, кажись сломан. - Убитым голосом сообщил Герасим. - Отрока Феоктиста убили и еще двое раненых.
   - Как случилось, знаешь?
   - Рассказали. Они через овраг незаметно перебрались, а там народу больше двух десятков. Ну, наши почти половину сразу положили, потом еще... те разбегаться стали, и тут полусотник их откуда-то сбоку выскочил, а с ним четверо с топорами и сразу в кусты, где отроки прятались. А у них, как на грех, как раз самострелы разряжены. Феоктиста сразу топором... - Герасим перекрестился. - Прими, Господи, душу раба Твоего.
   - Дальше рассказывай.
   - Ратник Арсений двоих с топорами сразу положил, потом еще одного. А рыжий полусотник двоих отроков мечом... он бы и больше, но в него кто-то выстрелить успел, а потом уж отроки кистенями...
   - А Степана кто?
   - Не видели... наверно четвертый, который с топором был, но он делся куда-то, не нашли. И Степана по кустам искали, искали... потом смотрят, а он без памяти лежит, личина железная погнута, чуть кровью не захлебнулся.
   Мишка представил себе, какая мясорубка могла бы случиться в кустах, если бы Арсений не зарубил троих журавлевцев, и понял, что от десятка могли остаться "рожки, да ножки". Опять та же самая ошибка, что и на хуторе - все самострелы оказались разряженными одновременно. Но, кажется, тактика, выбранная им для обучения стрелков себя оправдала - хорошо обученная пехота, вооруженная самострелами, могла стать достойной альтернативой латной коннице. Только пехоты этой должно быть много, и должна она уметь не только держать строй, но, при нужде, использовать складки местности, естественные и искусственный препятствия, сочетать залповый "огонь" с беглым... короче говоря, мысль обучать отроков так, как его обучали в Советской Армии, при учете разницы между автоматом Калашникова и самострелом, видимо, оказалась правильной.
   - Наставник Андрей глаза открыл! - воскликнул Герасим.
   Мишка попытался подняться, не получилось.
   - Помогите-ка мне встать! Герасим, руку дай.
   - Нельзя тебе, боярич...
   - Исполнять!
   Степан, все так же прижимая окровавленную тряпку к лицу, свободной рукой пихнул Герасима, показывая, что надо подчиняться приказу. Как только Мишка поднялся, беспомощно висящая левая рука будто стала втрое тяжелей и заболела гораздо сильнее.
   "Блин, ну как у Льва Толстого: "Господин капитан, я контужен в руку!"
   - Андрей, слышишь меня? - Мишка поддерживая больную руку здоровой, склонился над Немым, стараясь поймать его взгляд. - Не шевелись, тебя конь копытами побил сильно. Слышишь? Понимаешь?
   Немой вполне осмысленно глянул на Мишку и полуприкрыл глаза в знак того, что слышит и понимает.
   - Рука у тебя, вроде бы сломана, а с ногой неизвестно что, но ты, главное, скажи... покажи: у тебя внутри ничего не отбито? Не чувствуешь боли в груди, в животе?
   Немой отрицательно повел глазами и, похоже, от этого у него сразу же закружилась голова.
   - Все, все... - Торопливо остановил его Мишка. - Больше не шевелись и ничего не делай. Мы через овраг прорвались, скоро к своим поедем. Все хорошо, больше уже ничего не случится, завтра с нашими встретимся, там тобой настоящие лекари займутся.
   Немой вздохнул и закрыл глаза. Мишка потоптался, пробуя, хорошо ли держат ноги, потом велел Герасиму:
   - Помоги рубаху надеть и найди чего-нибудь, чтобы руку подвесить, а то болтается, как... как не знаю что.
  
   Увы, триумфального возвращения - верхом, во главе двух десятков опричников, с добычей и пленными - не получилось. Мишка полулежал в телеге, пьяненько помаргивая глазами, и даже не сразу сообразил, что самостоятельный рейд "по тылам противника" завершен - Арсений придумал, в качестве обезболивающего, поить раненых кальвадосом. Исполнявший роль возницы, раненый в ногу Фаддей Чума, тоже "наобезболивался" так, что если не подремывал, то либо ругался последними словами, либо орал песни, терроризируя весь обоз уникальным сочетанием отсутствия слуха и голоса одновременно.
   Первым к телеге подошел не дед, как ожидал Мишка, а обозный старшина, по совместительству, специалист по военно-полевой хирургии и эвтаназии - Бурей. И первый вопрос, который он задал, был не о самочувствии раненых, а о том, в какое это место надо получить ранение, чтобы от раненых так завлекательно пахло?
   Чума в ответ пустился в длинные и многозначительные рассуждения о том, что место это секретное, знать его дано не каждому, а если даже кто и узнает, то воспользоваться этими знаниями не у всякого получится...
   Под эту, сугубо научную, беседу Мишка и задремал. Не разбудили его даже гы-гыканье Бурея и хохот Чумы, по поводу "медицинской" рекомендации обозного старшины: для быстрейшего выздоровления постоянно держать раненую ногу во рту.
  

Глава 3

Середина августа 1125 года. Село Ратное и окрестности.

  
   Мишка голышом бежал по ночному лесу, настороженно прислушиваясь к конскому топоту и азартным крикам преследователей. Пока свет факелов, которые держали в руках всадники, был почти не видим - дистанцию удавалось выдерживать, но настораживало то, что с одной стороны была полная тишина и ни проблеска огня. То ли с той стороны ждала засада, то ли именно там и находилось то место, куда загоняла его погоня. В любом случае, Мишка не собирался двигаться в ту сторону.
   Казалось бы, пешему уйти от конного в ночном лесу просто - коня особенно не разгонишь, а преследуемому стоит только юркнуть в какое-либо убежище и пропустить погоню мимо себя - ищи потом! Однако, поначалу, Мишку гнали по сосняку - гладкие, стоящие особняком друг от друга стволы, ни кустов, ни низкорослых деревьев - спрятаться негде. И полной темноты тоже не было - слабый свет ущербной луны кое-как проникал сквозь кроны сосен и хотя бы позволял не натыкаться на деревья. Но Мишке требовались заросли: кусты, лиственные деревья, ельник - все, что позволит воспользоваться уроками Стерва и обмануть погоню.
   Повезло - удалось добежать до густо заросшей, сырой низинки, хоть и неширокой, но зато вытянувшейся в длину метров на двести. Тут-то Мишке и удалось пропустить погоню через себя, просто-напросто нырнув под свисающие до земли лапы молодой елки и обернувшись калачиком вокруг ее ствола. Искололся, конечно, голышом-то, да пока лежал, не шевелясь, по телу принялась "путешествовать" всякая лесная мелочь, но погоню обманул. Выбрался из-под елки и побежал в обратную сторону.
   Ну с чего бы, по сути говоря, выпендриваться? Ну, погоняют по лесу, потом поймают и притащат на место проведения обряда, там поизмываются, проверяя храбрость, быстроту реакции, умение терпеть боль и, возможно, умение владеть оружием. Зададут ритуальные вопросы и выслушают ритуальные же ответы, воспроизведут некое "магическое действие" и готово - был мальчишка, стал молодой мужчина. Тем более, что дед, прежде, чем оставить одного голого в ночном лесу, кратко проинструктировал Мишку: ничего не бояться, слабости ни в коем случае не показывать, отвечать на вопросы так-то и так-то. Нательный крест, кстати, дед тоже забрал, значит посвящать будут, надо полагать, в перуново воинство. Обычный обряд инициации, освященный вековыми традициями и проводящийся, с незначительными изменениями, со времен каменного века. Ничуть не страшнее, чем процедура "удара милосердия" через которую провел десятник Егор опричников у веси Яруга. С чего особенно сопротивляться-то?
   Однако Мишка упорствовал, как мог, сразу по нескольким причинам. Первая - обида на десятника Егора. Проиграл заклад, обещал воинские пояса, так нехрен это еще и дополнительными процедурами обставлять!
   Вторая причина - возраст. Возраст инициации в Ратном - шестнадцать лет, и известие о предстоящем "мероприятии", неожиданно для него самого, породило у Мишки воспоминание о высказывании Йозефа Геббельса на тему: "Сейчас для нас четырнадцатилетний мальчишка с фаустпатроном важнее десятка теоретиков, рассуждающих о том, что шансы нации упали до нуля!". Несмотря на то, что проводить какие-либо параллели между фольксштурмом и опричниками Младшей стражи было, по меньшей мере, странно, такое сравнение на ум почему-то пришло. Возможно потому, что слишком уж много деталей совпадали. Ратнинская сотня остро нуждалась в пополнении, и кадровый дефицит восполняли за счет пацанов, ну прямо, как при обороне Берлина в 1945 году. "Взаимоотношения" мальчишки с самострелом и латного конника очень уж напоминали "взаимоотношения" фаустника и танка, тем паче, что и дистанции поражения примерно совпадали. Да и опричники "рвались в бой" с не меньшим энтузиазмом, чем "продукты" Гитлерюгенда.
   Третья причина... с ней было сложней. Среда затягивает, вроде бы незаметно, но неуклонно заставляет принимать "правила игры", делает таким же, как все. Мишке же приходилось решать две, если не взаимоисключающие, то уж наверняка плохо стыкующиеся между собой задачи - адаптации в средневековом социуме и сохранения свободы маневра. Иными словами, не быть "белой вороной", но иметь право на определенные исключения из правил. Соответственно, надо было пройти обряд инициации, но не хотелось попадать на "конвейер производства в новики" наравне с остальными отроками. Требовалось как-то выделиться! В общем, Мишка решил так просто не даваться и летел сквозь лес со всей возможной скоростью, тем более, что тело, избавленное от тяжести доспеха, казалось почти невесомым.
   Преследователи, прочесав заросшую лощинку и не обнаружив там беглеца, собрались в кучу и, даря Мишке драгоценные секунды, коротко посовещались. Потом разделились - основная группа снова погнала коней через заросли, а четверо (по двое с каждой стороны) двинулись по краям лощины, склоняя факелы к самой земле и высматривая следы. Если бы Мишка выскочил из зарослей в сосняк, да бежал бы неаккуратно, следы на слое сухой хвои можно было бы разглядеть даже в свете факела.
   Теперь погоня двигалась медленнее, без азартных криков и внимательно проверяя все места, где мог бы укрыться беглец. Это дало Мишке возможность добраться до примеченного при первом пробеге через лощинку места и убедиться, что возможность "избежать стандарта" имеется. Узкий проход в зарослях молодых елок перекрывал ствол упавшего дерева, причем лежал он так неудачно, что просто перешагнуть его конь не мог, надо было перепрыгивать, а значит, подъезжать не шагом, а хотя бы легкой рысью. Тут же росло еще одно дерево, чьи нижние ветви были достаточно толстыми, чтобы выдержать мишкин вес. Наверх проезжающий через проход всадник смотреть не станет - все внимание будет привлечено к лежащему поперек пути стволу.
  
   Получилось даже лучше, чем планировал Мишка. Преследователи продрались сквозь тесный строй молодых елок и поехали дальше, не заметив притаившегося в ветвях Мишку, а один, почему-то задержавшийся, направил коня к проходу, разгоняя его для прыжка через поваленное дерево. Мишка упал руками на протянувшуюся на проходом ветку и, свесившись, как на турнике, впечатал пятку прямо в закрывающую лицо всадника берестяную личину - куда-то между ртом и левым глазом. Удар получился крепкий - скорость сближения скачущего всадника и выставляемой вперед ноги, оказалась весьма существенной. Личина под пяткой хрустнула, всадник без малейшего звука вывалился из седла, успев лишь потянуть слабеющими пальцами повод. Конь прыгать через поваленное дерево не стал, а беспокойно затоптался на месте.
   Мишка соскочил на землю, дернулся от боли в ушибленной пятке, постоял на одной левой, и снова осторожно встал на обе ноги. Острой боли не было - сильно пятку не отбил, но и хорошего тоже мало - левая рука еще побаливает после приключений на землях Журавля, а теперь еще и правая нога.
   "Хорошо, что конь не убежал, а то пешком теперь проблематично... а этого-то вы, сэр, случайно не насмерть приложили? Голова, все-таки, не пятка...".
   Мишка приложил пяльцы к шее лежащего на земле ратника, на секунду сжался от страха, не сразу нащупав бьющуюся жилку, потом вздохнул с облегчением - просто добротный нокаут! Повезло и в другом - остальные загонщики не заметили произошедшего, и свет факелов постепенно удалялся.
   "Так... и кого же нам Бог послал? Едрит твою... "Не мир тесен - нас мало!".
   Под сдернутой личиной обнаружилась прямо на глазах заплывающая опухолью физиономия десятника Тихона.
   "М-да, любезнейший, с такой фортуной вам десятником не бывать! В походе за болото "отличились" так, что дядюшка Лука, во избежание более серьезных оргвыводов, морду начистил, теперь здесь. Это уже намного серьезнее - ратнинские воины нынешнему мероприятию, несомненно, придают некий мистический смысл, и такое свидетельство неудачливости, конечно же, расценят, как знак свыше. Мордобоем тут не отделаешься, тем паче, что он уже состоялся. Ну, что ж, сэр Майкл, а вам-то это на руку!".
   Мишка немного поколебался. Велик был соблазн надеть на себя берестяную личину и штаны Тихона, а потом присоединиться к группе загонщиков. Эффектно, конечно, но остаться неузнанным шансов было мало, даже с закрытым лицом. Ратники, видимо в соответствии с требованиями ритуала, были обнажены по пояс, а статью Мишка на взрослого воина ну никак не тянул, даже в темноте. К тому же пришлось бы опоясаться воинским поясом с оружием, а это могло быть воспринято, как прямое оскорбление - заранее нацепить на себя то, что только еще предстояло получить после успешного прохождения обряда...
   Пришлось ограничиться только двумя трофеями - мечом и конем. Оба трофея оказались "не очень" - меч, для мишкиной руки, великоват и тяжеловат, а конь то ли напуган, то ли упрям, то ли предан хозяину. Во всяком случае, пока Мишка заставил его подчиняться, голые ноги он об еловые лапы изодрал до крови, хорошо хоть стремена ступнями доставал - Тихон был не очень высок ростом.
   Дальше дело пошло проще - выехать из лощины с противоположной от загонщиков стороны и направить коня именно туда, куда облава Мишку и гнала. Была, конечно опасность, что капище Перуна окружено какими-нибудь ловушками, чтобы посторонний туда просто так пробраться не мог, но Мишка рассудил, что конь должен знать дорогу сам. В конце концов, остальных опричников, удостоившихся прохождения обряда инициации, уже давно переловили - Мишка-то понимал, что именно происходит и действовал с холодной головой, а остальные ребята, под действием мистических страхов, наверняка убегали по прямой, и были быстро пойманы. Значит, конь Тихона этой ночью проделал путь на капище, как минимум, четыре-пять раз, если не больше. Отчетливо видимая полоса взрыхленной копытами хвои уводила из сосняка в темную чащу смешанного леса. Мишка въехал под тень деревьев и, "взбодрив" коня пятками, отпустил поводья.
   - Давай теперь сам, ходил тут уже. Вперед, скотина!
  
  
   Конь действительно сам пришел туда, куда и требовалось - сначала Мишка разглядел впереди зарево от большого костра, а через некоторое время и тын, окружавший капище. Перед входом Мишка задумался. Ворот не было, просто края тына заходили один за другой, кони не были привязаны снаружи, значит, можно было въезжать верхом, но возможно это разрешалось только посвященным воинам? С другой стороны, иначе, чем пешими, да еще и под конвоем, неофиты сюда не попадали.
   "Так въезжать или заходить пешком? А не заглянуть ли сначала внутрь?"
   Высота тына позволяла, и Мишка, встав ногами на седло, заглянул за ограду. Долго разглядывать открывшуюся картину не получилось - конь Тихона, не приученный к подобным упражнениям, шагнул в сторону - но хватило и увиденного. Большой костер, всадники в личинах, неподвижно застывшие в седлах, некто с медвежьей шкурой на плечах, стоящий перед деревянным идолом Перуна, отроки, жмущиеся в сторонке, сбившиеся в кучу, как испуганные овцы...
   Что-то "царапнуло" сознание, что-то было "не так". Мишка прислушался - не уловил признаков приближающейся погони и снова внимательно осмотрелся. Место, как и положено, было глухое, на кольях тына висят медвежьи черепа, внутри идол, перед ним жрец...
   "Стоп, сэр, а почему вам вдруг вспомнилось слово "жрец", а не "волхв"? Ну, во-первых, волхв Перуна здесь - на землях поклонников Велеса - нонсенс. Во-вторых, очень сомнительно, что ратнинская сотня сто лет назад приволокла такого волхва с собой - шли же христианство насаждать... каша какая-то получается. И потом, медвежья шкура... волхвы-то в белых плащах ходят, или это не обязательно? Шкура выделана так, что на голове у жреца надета медвежья голова, и он смотрит изнутри раскрытой пасти - между верхней и нижней челюстями. Что-то вы, сэр Майкл, такое в кино видели, и сюжет был о скандинавской истории. Совсем ни в какие ворота не лезет!
   Кстати о воротах! Их, почему-то совсем нет и... вот оно! Нет ощущения древности, таинственности и, как принято говорить, "намоленности" места. Точно! Тын какой-то несолидный, словно поставлен наспех или временно, хотя стоит, судя по виду, не один десяток лет. И идол тоже, какой-то "свеженький" - вовсе не столетний мореный дуб, больше похоже на новодел. Это что же, Ратное, раз в три десятка лет, переезжает на новое место, и вместе с ним переезжает капище? Но такого не бывает! Капища стоят веками!
   Жилья для волхва нет, только навес над идолом. Значит, некто, исполняющий роль жреца приходит сюда только во время церемоний? А где же он обретается постоянно, неужели в Ратном? Так может, это кто-то из ратников?
   Так, так, так... лорд Корней, помнится, по дороге из Турова что-то такое толковал... вспомнить бы. Кажется о том, что мы, конечно, христиане, и все прочее, что положено, но и Перуна тоже не забываем, потому, что - воины. Воинского духа в нем больше, чем в кресте.
   Ага! Так это не языческая секта, а тайное общество! Не без мистики, разумеется, на то и средневековье, но от общественной организации здесь явно больше, чем от религиозной! И... и это - естественно! В первом составе ратнинской сотни воинами были все, а потом... да, воинам пришлось как-то обособляться и создавать организацию, защищающую их интересы, противостоящую нарастающему давлению "штатских" и разброду среди воинов. Элита, создала тайную организацию, способную держать в узде "своих" и давить "чужих"! Не стоит, пожалуй, удивляться, если здесь, на этом капище, принимаются весьма серьезные решения, влияющие на судьбы всего Ратного, вплоть до смертных приговоров неугодным!
   Интересно: они сами-то сознают, что именно придумали? Скорее всего, все началось с того, что однажды, какой-то группе воинов понадобилось принять некое решение в тайне от остальных. Опыт, видимо, оказался удачным и был повторен. Потом еще и еще... в конце концов, дело дошло до того, что не вступив в тайную организацию, стало невозможно сделаться ратником. Тут-то сказке и конец - ничего-то вы господа не знаете!
   Быть комсомольцем, одно время, тоже было круто - когда их было не так уж много, и вступить в комсомол могли далеко не все. А потом прозвучали роковые слова "стопроцентный охват", и круто стало быть уже некомсомольцем. Так организация боевых и активных ребят, по весеннему льду шедших на штурм кронштадтсих фортов, построивших Комсомольск-на-Амуре и... много чего еще сотворивших, превратилась в обыкновенную бюрократическую структуру. И сами ведь чувствовали, что загнивают, недаром же появилась поговорка: "Если комсомольцам двадцатых годов все было по плечу, то комсомольцам семидесятых - все похрен!".
   Так и вы, господа. Если на сход допускаются только ратники и ветераны, то зачем же вам тайное общество? А затем, что вы сами чувствуете: мнение схода уже не отражает мнения всего Ратного, решения схода выполняются все туже и туже! Более того, рано или поздно на сход придется допустить "штатских", и тогда ратники останутся в меньшинстве. Единство среди военных профессионалов может поколебаться... уже колебалось и, как легко догадаться, не раз и не два! Приходится удерживать его жесткой рукой тайного общества... наверняка с этого капища кого-то вперед ногами уже выносили!
   Е-мое, да Корней же в должности сотника тоже здесь утверждаться должен! Да, вернулся на должность княжьим повелением, да, два раза удачно сводил сотню за добычей, но этого же мало! Сотня медленно умирает. Не могут ратники, хотя бы некоторые из них, не задумываться о будущем, и Корней обязан дать им надежду! Ну и дурень же вы, сэр Майкл! Фольксштурм, фольксштурм... мальчишка с фаустпатроном! Лорд корней сегодня им перспективу показывает - способ выжить! Без малого, два десятка пацанов, испытанных в боевом походе, проверенных кровью и смертью. Вот для чего он вас в самостоятельный рейд отпустил! Сколько у него за эти трое суток седых волос прибавилось, только он один знает, но иначе нельзя было! Два десятка новиков, о которых и не мечтали, плюс еще сотня кандидатов... хотя можно ли нинеиных рекрутов сюда плюсовать?
   Не важно! Потом разберемся. Сейчас главное то, что там - за этим тыном - нынешней ночью решится: станет ли Корней Лисовин авторитетом, против которого никто и пикнуть не посмеет, или ратнинская сотня так и будет балансировать на грани раскола, а село Ратное сползать в... по большому счету в могилу, этот вывод вы, сэр, уже давно сделали.
   Что требуется показать тем ратникам, которые понимают, или только интуитивно ощущают, надвигающуюся беду? Возможность пополнения сотни - это понятно, а еще? А еще крутизну! Ярость, но обузданную, подчиненную дисциплине, ту самую, о которой толковал отец Михаил! Это и будет надеждой на будущее благополучие, потому что именно таким коллективным качеством обладал первый состав сотни, а сейчас это воспринимается, как утраченное сокровище старых добрых времен.
   Значит что? Значит, никаких вопросов: въезжать или заходить пешим! Въезжать и выдать все, на что вы, сэр, способны! По максимуму! Ломать, если понадобиться, ритуал - он не освящен вековыми традициями и обычаями, а является самоделкой последних десятилетий. Вперед, сэр Майкл, вас ждут великие дела!"
   Мишка направил коня в проход между крыльями тына и нещадно хлестнул его мечом плашмя. Конь рванул с места, а Мишка поддал ему еще раз и, проскочив проход, рванул на себя правый повод и чертом влетел на капище. Чуть не загнав коня в костер, поднял его на дыбы и огляделся по сторонам. Немая сцена! Присутствующие ожидали чего угодно только не этого - голый мальчишка с окровавленными ногами, на вздыбленном коне и с обнаженным мечом в руке! Тот самый мальчишка, которого должны были притащить сюда напуганным и загнанным!
   Не давая никому опомниться, Мишка повернулся к сбившимся в кучку опричникам и гаркнул, что было мочи:
   - Смир-р-рна!!! Как стоите, курицы мокрые!!! Вы воины или девки, первый раз пользованные?!! В два ряда становись!!! Тереть-скрипеть во все дыры, орясины голомордые, кочергу вам каленую, куда не надо с угольками под звонкие песни! Я вам покажу, как Младшую стражу позорить, подкидыши лешачьи, елкой драные, мать вашу с троюродными бабками и будущими тещами, в плоть, в кровь, в голубые глазки и завлекательные кудряшки! Шевелись, отродье козлячье, в гроб, вас всех, под осиновый крест, колокольный звон и десять ведер дерьма! Как зайцы в силки попались! Что, не учились ничему или всю науку позабыли? Я вам напомню, чувырлы косорылые, так напомню, что обратно родиться захотите, драть вас не передрать железными веревками, каменными мочалками, дедовскими костылями и старушечьими клюками в зад, в перед, в хвост и в гриву, поперек и наискось, в косую сажень, в свиной хрящ и трехпудовую гирю! Степан!!! Какой ты урядник к хренам собачьим, народ построить не можешь!!! А ну, дай тому раззяве в ухо, чтобы все псалмы давидовы разом вспомнил. Ровней стоять, свистодуи малохольные, тошно смотреть и Богу и Аллаху и Будде и всем богам славянским с сорока тысячами мучеников, с двенадцатью апостолами и сомном ангелов, уроды головоногие, радость Сатаны, Вельзевула, Люцифера и прочей нечисти от кикиморы до Аматерасу!
   Равняйсь!!! Отставить!!! Головы поднять!!! Плечи расправить!!! Глядеть бодро и дерзко - на вас ратнинская сотня смотрит!!! Равняйсь!!! Смирно!!!! Равнение направо! Слава ратнинской сотне!!!
   - Слава ратнинской сотне!!! - дружно рагкнали отроки, заметно приободряясь и глядя, если не бодро и дерзко, то хотя бы не перепугано.
   Мишка, на протяжении всего своего монолога, разрывался между опасением ляпнуть сгоряча что-нибудь из лексикона ХХ века и желанием понять реакцию ратников на происходящее. Как ни странно, но удалось и то, и другое. Ненужные слова не выскочили, одна только японская богиня Аматерасу как-то затесалась, а реакция... кажется, была вполне благоприятной. Сначала остолбенение, потом интерес, а под конец, даже смешки и какие-то словечки, среди которых отчетливо прозвучало дедово "Кхе!", причем даже не в одобрительной, а какой-то лихой тональности. Похоже, шоу можно было продолжать.
   Соскочив на землю и шуганув коня, что б отбежал в сторону и не мешал, Мишка упер меч в землю, опустился на одно колено и склонил голову.
   - Делай, как я!
   Строй отроков слитно повторил его движение и замер со склоненными головами.
   - Повторять за мной!
   Я - плоть от плоти, кровь от крови славных воинов ратнинской сотни...
   Отроки, не зря, все-таки, несколько месяцев учились молиться и петь хором, дружно и отчетливо повторили:
   Я - плоть от плоти, кровь от крови славных воинов ратнинской сотни...
   "Вранье, конечно, половина ребят даже тетке Татьяне родней не приходятся, какие уж там плоть от плоти и кровь от крови, но никто же не заставлял их сюда тащить... будем считать это ритуалом усыновления сразу всей сотней".
   ... Пришел сюда, взыскуя приобщения к воинскому духу,
   К славе предков, вершивших великие дела и взирающих на меня из Ирия.
   Алчу поучающего слова, перста указующего и направляющей длани,
   Дабы стать достойным их наследником и продолжателем деяний,
   Заслужить место в рядах воинства Перунова и принять на рамена свои
   Ярем трудов воинских, а в душу частицу небесного пламени с копья Перунова...
   Собственно, весь этот текст Мишка составил из ответов, на вопросы, которые, в соответствии с ритуалом, должны были задаваться каждому из неофитов в отдельности: "Кто ты? Зачем пришел? Чего хочешь? Что можешь? Готов ли пройти испытание?" и прочих. Ответы дед перечислил Мишке, перед тем, как оставить одного в лесу, но заучивать не заставил - еще одно свидетельство того, что текст не был каноническим и в ответах допускалась некоторая, хоть и небольшая, вольность. Сейчас Мишка этим и пользовался. С одной стороны, хоровое исполнение придавало ритуалу дополнительную торжественность, с другой - никто из отроков ничего не перепутает и не собьется с необходимого настроя - кто его знает: какие испытания придется выдержать?
   Я готов выдержать все испытания и искусы,
   Кои сочтены будут необходимыми славными воинами ратнинским,
   Пред ликом Перуна Громовержца, под взыскующим взором предков,
   И в окружении дружины Перунова братства.
   Клянусь на стезе воинской свято блюсти законы воинского братства,
   Обычаи старины, завещанные нам предками, и деяния свои
   Направлять к вящей славе воинского сословия и пользе ратнинской сотни.
   Буде же отступлю от сей клятвы, хоть в малости, да покарает меня
   Перун Громовержец огнем небесным, оружием вражьим
   Или рукой побратимов из дружины Перуновой!
   Слова "воинского сословия" были откровенной отсебятиной, но зато, кажется, никто не заметил, что было пропущено обещание беспрекословно подчиняться приказам. Мишка рассчитывал на то, что термин "воинское сословие" прикует к себе внимание ратников, как всегда случается, когда оратор удачным, коротким и емким термином описывает комплекс проблем, более всего волнующих аудиторию. В данном случае, озвученная формулировка четко и недвусмысленно проводила границу: вот мы, а вот все остальные. Это не могло не привлечь внимания и не понравиться. Судя по реакции ратников, прием удался, и Мишка решил продолжить так, чтобы еще некоторое время держать на себе внимание аудитории, оставляя ее в убеждении, будто все идет так, как надо. Даже лучше, чем предполагалось. Он поднялся на ноги и, согнувшись в поклоне, положил перед собой на землю меч, отнятый у Тихона.
   - В знак почтения и преданности, Младшая стража кланяется воинам ратнинской сотни мечами добытыми отроками в походе!
   Меч был, конечно не тот, но все поняли мишкин символический жест правильно. Секунда тишины, а потом невнятный, но явно одобрительный говор - проняло!
   - Встать! Равняйсь! Смирно! Слава ратнинской сотне!
   - Слава ратнинской сотне! - дружно и, что особенно порадовало, весело откликнулись отроки.
   Повтором здравницы Мишка подчеркнул окончание своего "выступления", передавая бразды правления дальнейшим действом жрецу.
   "Интересно, кто же там - под медвежьей головой - прячется? Некоторых, конечно, и в масках узнать можно - вон рыжая бородища Луки Говоруна, а вон дед, десятник Егор - еще не до конца зажившая рана от стрелы, ратник Гаврила Пузан - с таким брюхом ни под какой маской не спрячешься...".
   - А конь-то Утинка, и меч его! - прервал мишкины размышления чей-то возглас.
   "М-да, сэр, кликуха-то у Тихона в Перуновом братстве, отнюдь не почтенная".
   - Заткнись! Не к месту болтаешь! - зло рявкнул Лука, давно опознавший коня и оружие племянника. И тут же, сам себе противореча, спросил: - Что с ним?
   Мишка уже было открыл рот для ответа, но сзади раздался голос кого-то из ратников, гонявших по его лесу (Мишка даже и не заметил, как они подъехали):
   - Без памяти он... всю морду на сторону свернуло... к Настене повезли. Я велел сказать, что с коня неудачно упал.
   Все взгляды опять скрестились на Мишке, постаравшемся изобразить спокойствие и достоинство, что "в костюме Адама до грехопадения" сделать было весьма непросто. Среди ратников прошелестело слово "Бешеный", и на капище воцарилась тишина - похоже, каждый пытался представить себе, что же такое сотворил с Тихоном этот непонятный мальчишка, как ему это удалось, и что бы делал он сам, окажись на месте Тихона.
   - Тихо! - подал наконец-то, голос жрец. - На капище и без того стояла тишина, по всей видимости, он таким образом просто привлекал к себе внимание присутствующих. - Сегодня мы собрались, чтобы решить: можем ли принять в свои ряды новых братьев и... - пауза получилась какая-то неуверенная - ... принять... либо не принять волю князя Вячеслава Владимировича Туровского, пожелавшего видеть нашим сотником брата Корзня.
   "Мать честная! Да это же староста Аристарх! Ни хрена себе "гражданская администрация", он же сейчас главнее деда! А чего ж он в отставку-то просился, когда десятники между собой передрались, и Пимена пристрелить пришлось? Не хотел руководить собранием, которое может деда сотником не утвердить? О, сколько нам открытий чудных... дарует неведение! Оказывается, дед все это время по краю ходил! И вместе с ним ратнинская сотня - нового сотника дед избрать не позволил бы, как пить дать, не позволил бы! Для того и бояр назначил, и крепость строить помогал, как мог. Расколол бы остатки сотни, ушел бы с верными людьми в крепость и увез бы с собой жалованную грамоту Ярослава Мудрого - живите, как хотите! Но слово держит - не бросает сотню до последнего. А риск-то каков - если не утвердят, могут и прикончить. Все при оружии, схватятся между собой... черт мне подсунул Тихона - Лука на меня обозлился, может и деда подвести... или останется выше этого? Блин, без самострела, как голый... так и есть голый - ничем помочь не смогу. Или уже смог? Шоу-то впечатление произвело...".
   - ... Но сейчас хочу держать с вами, братие, совет совсем о другом! - продолжал, между тем Аристарх. - Я стар, а ученика, которому наше братство, во благовремении, передать мог бы, до сих пор не обрел. До сего дня не обрел... а ныне узрел достойного! Зрите и вы! - Аристарх ткнул посохом в сторону Мишки. - Отрок сей любим Светлыми Богами славянскими и в то же время осенен благодатью Христовой! Ни ведуньи, ни волхвы заворожить его неспособны, темным же силам он умеет противостоять, как никто из нас! В воинском деле изряден не по возрасту, книжной премудрости сподобился и на пользу ее обернуть умеет. Опричь того, прошел испытание кровью, смертью и каленым железом, храбрость и ловкость выказал, даже и нынешней ночью не сплоховал!
   Аристарх умолк и, неловко поворачиваясь всем корпусом под тяжелой медвежьей шкурой, оглядел присутствующих. Ратники внимали - ни звука, ни движения, тишину нарушали лишь потрескивающие в костре поленья.
   - Отдельный сказ о том, что он в бою спас жизнь одному из десятников, а руками Младшей стражи - многим и многим из вас! И это - главное! Высшие силы одарили его умением повелевать, и под рукой его вызревают новые воины, новые братья Перуновой дружины! Открылось мне ныне! Радуйтесь, братие, прозреваю славное будущее нашего братства, не измельчает оно с нашим уходом по Звездному мосту, не сгинет в безвестности, но продолжится во многих коленах ратнинских родов!
   Аристарх снова сделал небольшую паузу и громко вопросил:
   - Кто может назвать более достойного?
   Ответом была тишина.
   - Кто может назвать более достойного? - повторил вопрос Аристарх. - Говорите сейчас, ибо потом я уже не услышу!
   Снова тишина.
   - В третий раз вопрошаю: кто может назвать более достойного?
   На этот раз пауза была более длинной. Аристарх не спрашивал согласия, не желал слушать возражения или комментарии, он просто задал вопрос, на который у ратников не было ответа.
   - Подойди отрок!
   Мишка обогнул костер и, по знаку Аристарха опустился перед ним на колени. Жрец положил ему на плечо посох из темного дерева, обвитый чеканными серебряными молниями, и торжественно провозгласил:
   - Нарекаю тебя, брат, именем Окормля! Под сим именем, впредь, знаться тебе в братстве Перуновом. Встань.
   Аристарх накинул на Мишку край медвежьей шкуры, прижал к себе, словно подчеркивая свою близость с новым собратом Перуновой дружины, и вдруг, командным голосом заорал:
   - Кто взрастил и воспитал брата Окормлю?
   - Корзень! - не в лад отозвалось несколько голосов.
   - Кто возродил Младшую стражу по старине и заветам предков?
   - Корзень! - отозвался хор голосов.
   - Кто ныне подарил нам надежду на доброе будущее ратнинской сотни?
   - Корзень! - теперь уже имя сотника выкрикнули все, или почти все.
   - Так чего же вы ждете?
   Первым спешился и подошел к Корнею, протягивая ему рукоятью вперед свой меч, десятник Леха Рябой. Корней принял меч и тут же, дежа на раскрытых ладонях рукоять и конец ножен, с поклоном вернул оружие десятнику. Тот до половины выдвинул клинок, поцеловал его и, низко поклонившись, отошел в сторону, освобождая место следующему.
   - Смотри, парень, внимательно смотри! - прошептал Мишке на ухо Аристарх. - Кто-то из них доживет до того времени, когда, вот так же, из твоих рук оружие примет.
   Мишка смотрел. Сначала, на то, как ратники, один за другим, принимают оружие из рук Корнея-Корзня, потом, как проходят ритуальные испытания опричники, но мысли его витали далеко.
   "Ну вот, вскрылся еще один пласт ранее недоступной информации... как матрешек одну из другой вынимают. Ладно, и с этим разберемся. А десятничество Тихона, надо понимать, приказало долго жить... так может быть, утащить отцовский десяток в крепость? На свежую росчисть, в новые дома... пойдут ли? С дедом поговорить надо будет, или с Аристархом, сначала? Наверняка же оставит меня после церемонии, что б поговорить.
   Однако, сэр Майкл, он же Михайла, он же Ждан, он же Окормля... как, говорится: "Если хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах". Даже не насмешка Фортуны, а форменное издевательство - начали вы с мыслей о создании православного рыцарского ордена, а закончили посвящением в преемники председателя тайного общества имени языческого бога Перуна. Чего только в жизни ни случается!"
  
   http://zhurnal.lib.ru/k/krasnickij/
  
   Обротать - надеть оброть (недоуздок). В переносном смысле - подчинить своей воле.
   Шекспир. "Отелло".
   От старославянского "брезети" - беречь.
   Если забылось, см. часть 4.
   АВС - Аркадий и Борис Стругацкие.
   Герои романа Алексея Толстого "Аэлита" прилетев на Марс в 1924 году, сразу же устроили там социалистическую революцию.
   Тьма - этим словом в древней Руси обозначалось число 10 000.
   Стимфалиды - медные птицы бога войны. Метали в противников перья, разящие, как стрелы. (древнегреческий миф)
   Omnia mea mecum porto - Все мое ношу с собой (лат.)
   Fortis qui se vincit - Силен, кто победил себя (лат.)
   Денис Давыдов. "Голова и ноги". (фрагменты)
   Выражение приписывается знаменитому гангстеру Аль Капоне, правда, вместо меча, там упоминался револьвер.
   Утый - тощий, исхудалый (старославянск.)
   ЯРУГА - проходимый овраг
  
   Утинок - щепка.
   Звездный мост - Млечный путь. Считалось, что по нему души усопших идут в Ирий.
   От старославянского Окормляти - управлять
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   121
  
  
  
  
Оценка: 6.80*78  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"