Давно, когда весь всет был столько чист,
что пятна на глазах не возникали
и жизнь напоминала чистый лист
линованой во флеймики тетреади,
когда реальность рушили мечты
и погружали вглубь, как ледоколы,
был трезвым взгляд, приятными черты,
ядро не кровоточило расколом,
мы были вместе, не сорвав завес,
не растворив туман очарованья,
и ничего - лишь мы с тобою здесь,
без рук в цепях, без лжи и ожиданий...
Тогда, на крылья ядерных ракет
ногами встав, вооружившись кистью
я на стекле нарисовал портрет,
отождествив его с своею жизнью.
Я с трепетом твой облик рисовал,
любя сильнее,крови разгоняя,
и света луч с небес тогда упал,
мне на груди твой лик изображая...
Сквозь сотни лет дождей, ветров и вьюг,
землетрясений, смерти, декадансов,
стекло в окне дарило мне приют,
покой внутри, без свойства разрушаться.
Вода и яды, холод и жара,
кислоты, растворители, напалмы - 
ничто не страшно было для стекла - 
отскакивали, без толку стекали...
Сквозь небо проносились облака,
текла вода, шумя, кружились стрелки,
мы были всё, мы были навседа
и звёзды в ночь могли тереть салфеткой...

Я, верно, оказался слишком слаб,
иль малое плечо вложил опорой,
но в битве с внешним миром за тебя
я принял поражение с позором.
Почти что научив тебя летать
и будучи всегда с тобою рядом,
учил тебя, как ветры обгонять,
но не смекнул, что ты хотела плавать.
Не в силах ли уже тебя нести,
иль слишком отлетев, гонясь за солнцем,
я не заметил, как вперёд идти
не стала ты и оборвала кольца
немыслимой цепи, что между нас
натянута была по воле свыше...
Луна и солнце спрятались тотчас,
а звёзды стали пеплом, что на крышах.
Ты рыбкой золотой ушла в волну,
мелькнув хвостом сквозь пену на прощанье.
Мне б за тобой, но я там утону...
И данное себе же обещанье
от том, что буду вечно там, где ты - 
коль не с тобой, то для тебя опекой,
я не смогу сдержать... Сберечь мосты,
но не идти по ним - сорвутся в реку,
с собою унеся последний путь
над океаном меж материками...

Кто хочет с облегчением вздохнуть,
найти другой краеугольный камень
и устремиться к новым полюсам
не будет мною бесконечно понят,
ведь я смотрю назад - и только там
есть то, что сможет душу мою тронуть.
В уютной келье, где я раньше жил,
зияет пустота в оконной раме...
Осколки я собоал и уложил,
переложив бумагой, в урну-память.
Но не уйти от истинности чувств - 
сквозь кровь осколки к сердцу возвратились
и с дымом обжигают эту грудь,
где светом неба в образ твой сложились,
они стремятся вновь его сложить.
И с болью о тебе, ревнуя к морю,
я только с тем и буду дальше жить,
чтоб встретиться когда-нибудь с тобою,
обнять тебя, помочь тебе, простить
за всё за то, за что прощать не стоит,
а морю из огней и блеска - мстить
и быть всё выше с каждым новым боем,
любить и ждать, когда сгорит закат,
и, может быть, когда-нибудь проснётся
в тебе всё то, чего я буду ждать,
пока во мне ядро с расколом бьётся...