ЗАВТРА, СЕГОДНЯ, ВЧЕРА
Сочельник, 1843 год, русский город N, особняк Горностаевых
Я верю в чудеса. Несмотря на то, что мне уже девятнадцать лет и я мальчишка. А мальчишкам положено верить только в собственный ум и силу. Но это как фундамент, который опирается лишь на себя, забывая, что он не только имеет собственную значимость и вес, но при этом еще твердо стоит на земле и со всех сторон окружен тончайшей материей воздуха... А какие тайны скрывает эта материя - одному Богу известно. Это все равно как сила притяжения земли, которая заставляет яблоко падать. И даже если найдется тот, кто посчитает силу эту научной выдумкой, яблоко все равно упадет с дерева, что ты с ним не делай. Так и с чудесами. Если кто-то их не желает видеть, это же не значит, что их не существует, ведь правда?
Так я размышлял, ожидая того момента, когда старинные часы в парадной зале гулко отсчитают одиннадцать раз. Момент настал. Я нетерпеливо спрыгнул с кровати, оделся и посмотрел за окно. На улице буйствовала зима. Холодная январская ночь была черной, как уголь в печи. На небе ярко блистала одна единственная - Вифлеемская - звезда.
Я перекрестился на иконы в красном уголке и, аккуратно ступая по местами скрипучему дубовому полу, взялся за ручку двери. Вдруг за стеной, в спальне моей сестры, раздался громкий кашель, который продолжался в течение нескольких минут. Я замер, крепко сжав пальцы на дверной ручке, не спеша повернуть ее.
- ...неужели ничего нельзя сделать? - Донеслись до меня слова встревоженной матушки.
- ...к сожалению... - Ответил ей сочувствующий голос, который принадлежал нашему семейному врачу, Тихону Васильевичу.
"Боже, Боже, как все плохо!" - подумалось мне, и я спешно покинул свою спальню.
Слуг нигде не было видно, не было и обычной предпраздничной суеты, не было даже наряженной елки, потому что матушка отменила всякое празднество до той поры, пока не выздоровеет София. Дом словно бы вымер, и эта гробовая тишина, пропитанная предчувствием беды, а не праздника, нагоняла на меня тоску.
Миновав холл и обеденную залу на первом этаже, я очутился на кухне, слабо освещенную уличными фонарями. Открыв остекленную, с решетчатыми переплетами дверцу комода, я достал из фарфоровой чашки запасной ключ от дома. Я отпер им заднюю дверь, обогнул дом вдоль чугунного кружева ворот, пересек подъездную аллею и очутился на узкой улочке, перспектива которой терялась в туче январского снега.
Прячась в вороте пальто от ожесточенных порывов ветра, что нещадно бил меня по щекам, я шел по улице Спасской, временами оглядываясь назад. На мое счастье, по дороге меня все-таки настиг одинокий экипаж, и я взял извозчика до самого Троицкого Собора.
Воздух в храме был насыщен ароматом ладана и возожженных свечей. Разноцветные огни лампад играли на золотых окладах древних икон. С клироса лилось громкое, согласное пение. Люди все пребывали и пребывали к началу службы: их лица были торжественно светлыми и радостными. Я стоял в уголке одного из приделов, склонив голову перед иконой, и молился о здравии моей младшей сестры.
Вдруг что-то заставило меня посмотреть в сторону алтаря. К моему величайшему удивлению там, в свете негаснущих огней храма, скользили светлые облачка. Я украдкой разглядывал рядом стоящих прихожан, пытаясь на их спокойных молитвенных лицах прочесть хотя бы малейший оттенок удивления, а облачка, тем временем, уже плавали по амвону, как лебеди, и вскоре совсем растворились в храмовом сиянии.
Когда я уже было решил, что все это мне почудилось, они возникли слева от меня. Их неожиданное появление повергло меня в ужас. Потрясенный до глубины души, я перестал слышать окружавшие меня звуки и различать стоящих вокруг меня прихожан.
Облачка принимали все более отчетливые, земные формы, и вскоре их нельзя было отличить от людей. Их было трое. Старец, юноша и маленький мальчик. Они были облачены в сверкающие белоснежные одежды. Их лица были столь же добры, сколь и прекрасны. Без сомнений, это были Ангелы.
- Мы знаем о твоей беде, юноша... - Начал самый старший из Ангелов. Ладони его были сложены в молитвенном жесте, глаза смиренно опущены долу.
- ...твои мольбы были услышаны... - Кротко улыбаясь, продолжил Ангел помоложе.
- ...и нас послали, чтобы помочь тебе. - Добавил мальчик, подняв на меня свой чистый взор.
- Я Ангел Прошлого, меня зовут Вчера. - Сказал старец. - Это Ангел Настоящего, - Он указал на красивого юношу. - Его имя Сегодня. - А самый маленький из нас, Ангел Будущего, его зовут Завтра. А это... - Вчера извлек из глубокого рукава своего одеяния какой-то предмет и показал его мне - ...ключ от твоей судьбы.
- Мы отправим тебя в будущее. - Сказал Сегодня так спокойно и буднично, словно речь шла о прогулке по проспекту. - Когда настанет время тебе вернуться, Завтра вернет ключ мне и я передам его Вчера. Таким образом, я буду посредником между тобой и нами во избежание разрывов во времени. Вот и все. Ты желаешь спросить что-нибудь у нас?
- Извольте ответить мне всего лишь на один вопрос... - Робко произнес я. - Зачем мне необходимо отправиться в будущие времена?
- Для выздоровления твоей сестре нужно лекарство, которое появится только лишь в 21 веке. - Вступил в разговор Завтра. - Вижу, ты недоумеваешь, отчего мы просто не дадим тебе его? Дело в том, что наши обязанности строго распределены. Мы не можем вмешиваться в дела друг друга. Если я принесу тебе лекарство из будущего, тем самым я изменю и прошлое и настоящее... А этого делать нельзя. Потому что всему свое время.
- Так установлено не нами... - Добавил Вчера, пожимая плечами и посмотрев куда-то вверх.
Ангелы выжидательно смотрели на меня, их благолепные лица сияли неизреченным светом. Без сомнения, я страшился того испытания, что ждало меня впереди, но в то же время понимал, что это одна-единственная возможность помочь сестре.
- Хорошо, я готов.
Ангел Прошлого вручил ключ от моей судьбы Ангелу Настоящего, а тот в свою очередь передал его Ангелу Будущего. Мальчик бережно повесил ключ себе на шею, взял меня за руку и сказал:
- Пора!
Как только ладони наши соприкоснулись, реальность исказилась и задрожала, перед глазами вихрем вскружились разноцветные пятнышки. Душа моя воспарила внутри меня, заметалась и ухнула вниз, а вслед за тем, словно бы впавший в отчаяние узник, прильнула к грудной клетке. Моя прежняя жизнь, точно привязанный к ногам камень, тянула меня обратно, и от этого мое тело стало тяжелее стократ. Всплески - то колюче-ледяные, то обжигающе-горячие - пронзали меня от головы до ног. Это была нестерпимая боль, и единственной поддержкой для меня в этом буйном калейдоскопе ощущений была теплая ладонь белокурого мальчика, который плыл по бесконечному переходу времени, уверенно держа меня за руку. Порой он останавливался, дожидаясь пока я немного передохну, но потом опять настойчиво тянул меня вперед со словами: "Нельзя медлить, нельзя обратно". Я не знаю, сколько прошло времени прежде, чем я перестал чувствовать притяжение собственной жизни, но остаток пути мы прошли легко и радостно.
В конце коридора мы остановились перед закрытой дверью. В ширину она была узка, но высота ее затерялась где-то в облаках над нашей головой. Ангел вытянул из-под своего одеяния Ключ и вставил его в малюсенькую замочную скважину. В тот же миг чувства мои разом отключились - словно перегорел фитилек в керосиновой лампе - и я погрузился во мрак.
Я медленно и как-то мучительно приходил в себя, словно бы учился заново ощущать свое тело. В мое сознание вливались окружающие звуки и запахи... До моего слуха, откуда-то из-за стены, доносились незнакомые голоса и звуки брякающей посуды, а к ставшему обыкновенным за время болезни сестры запаху медикаментов прибавлялся неведомый мне удушливый, тяжелый смрад, от которого хотелось спрятать нос в одеяло.
"Так-с... Был в Соборе на Рождество, это я припоминаю. Стоял на службе... Но разве ж я возвращался домой? И который теперь час?" Я, не глядя, потянулся вправо, туда, где обычно на тумбочке возле кровати лежали подаренные батюшкой золотые часы, но нечаянно задел что-то. Я открыл глаза и увидел, как длинная железная каракатица покачнулась на трех своих ножках и как-то нехотя, с высоты своего роста, повалилась на пол. Вслед за железякой из моей руки пренеприятнейшим образом выскользнула холодная игла. Сомнений не оставалось - я в больнице! Но что я здесь делаю? И когда это я успел заболеть? Боже милосердный, только этого матушке теперь и не хватало!
Поток моих мыслей прервался появлением прибежавшей на грохот медсестры. Ее румяное лицо выражало крайнее неудовольствие.
- Товарищ больной, нельзя ли поаккуратнее?! - Взвизгнула девица и устремилась к распростертой на полу каракатице. Бережно поставив ее на ножки и убедившись в отсутствии повреждений, медсестра сняла резервуар с жидкостью и подняла с пола иглу. - Ну и пациенты пошли! - Не удержалась она от очередного возгласа и метнула на меня гневный взор. Потом подошла, осмотрела мою руку и, как бы делая мне одолжение, залепила маленькую ранку проспиртованным кусочком ваты.
У барышни, которую, судя по маленькой табличке, приколотой к халату, звали Екатерина Валенкова, были чудные манеры, и это меня отчего-то развеселило. К величайшему моему несчастью она успела заметить мою невольную улыбку, когда шла мимо изножья кровати к выходу.
- Товарищ, и вам не стыдно?! Учинили погром средь бела дня, а теперь хихикаете!
- Ну что вы, сударыня, помилуйте, - смиренно ответил я, чувствуя себя крайне виноватым. - Я ни в коей мере не желал вас обидеть!
- Вы только гляньте на него, какой благородный! Сударыня, мамзель, моншер... Или как там еще? - Сказала медсестра, скривив губы в усмешке и подперев кулачками свои наливные бока. - Ты откуда, чудо такое, нарисовался? Из пансиона благородных девиц что ль?
- Нет, сударыня, я обучаюсь на юридическом факультете Академической гимназии, что на Троицком подворье. - Не без гордости ответил я, приподнимаясь на подушках. - Ею, между прочим, с 1758 по 1765 год великий ученый Ломоносов Михал Василич руководил... - Но, кажется, слова мои не произвели на Екатерину никакого впечатления. Она смотрела на меня, как на юродивого. Я бы, может, и хотел смутиться, но главный вопрос не давал мне покоя: - Сударыня, скажите, каким лихом меня занесло в больницу?
- Говорят, ты сначала как из воздуха нарисовался, а потом в обморок упал. А потом, говорят, тебя чуть машина не переехала.
- Святые угодники! - Изумился я. - Прямо так вот взял и упал?
- Так и упал. - Был лаконичный ответ. - А вообще странный ты какой-то... - Заключила девица, покосившись на меня. - Не трёкнутый часом? У тебя родственники то есть?
- А как жеж! - Оживился я. - Батюшка, граф Петр Лукич Горностаев. Матушка, Прасковья Ильинична. Да сестра моя, София Петровна.
- Ба! - Воскликнула медсестра, хлопнув в ладоши.- Анька, уходя, сказала, что в девятнадцатую палату бомжа положили. Но теперь я вижу, что ты не бомж! Ты артист погорелого театра!
- Сударыня... - Обиделся я немножко. - Простите мне мою неосведомленность, но что означает это чудное слово... "бомж"? Я, знаете ли, всегда любознательным был. Не потрудитесь ли разъяснить мне? Буду премного благодарен.
Медсестра только хохотнула в ответ и покачала головой.
- У тебя телефон домашний какой?
- Простите, но я по-прежнему не понимаю, о чем Вы толкуете... - Сказал я, теряя терпение.
Екатерина махнула на меня рукой.
- Ну, скажи хотя бы, как тебя звать! - Совсем отчаялась она. - Мне родственников твоих разыскать надо, понимаешь?
- Понимаю, сударыня, понимаю. - Уступил я, оборонительно выставив впереди себя ладонь. - Мое имя Иван Петрович Горностаев.
После ухода медсестры я проворно соскочил с кровати, почувствовав при движении легкое головокружение, которое мне пришлось переждать пару мгновений. Облачившись в свои панталоны, коим к величайшему моему стыду случилось быть перепачканными грязью, я всунул ноги в сапоги и подошел к окну, привлеченный монотонным шумом, доносящимся с улицы.
Была ночь, но дорога, высвеченная фонарями, была хорошо видна, и я увидел, как по ней лихо несутся диковинные гудящие повозки. Я бы никогда не мог подумать, что нечто может двигаться самостоятельно - без помощи лошадей! Создавалось впечатление, что я перенесся в неведомую страну, где человеческий гений родил миру самодвижущиеся механизмы. Но я был в здравом уме и, конечно, понимал, что нахожусь сейчас в своем родном городе N! Однако ж подобных повозок ни мой город, ни я не знали до сей поры...
Немало встревоженный, я кинулся из палаты, чтобы поделиться этой исключительной новостью с кем-нибудь еще. Забежав без стука в соседнюю палату, где находились двое пожилых мужчин, я с порога объявил:
- Господа, простите великодушно мне мое вторжение, но вы должны своими глазами увидеть это чудо! - Воскликнул я.
- Молодой человек, о чем вы говорите? - Вопрошал маленький старичок в поношенной клетчатой пижаме. Он лежал на боку, по-детски сложив ладошки под щекой.
- Не обращай внимания, Василич. - Отмахнулся второй мужчина, не оторвавшись ни на секунду от чтения.
- Ну, посмотрите же скорее, умоляю Вас! - Обратился я к более благодарному слушателю.
- Охохонюшки мои... - Прокряхтел Василич и нехотя всунул ноги в тапочки. Подойдя к окну, он посмотрел вниз, на дорогу, покрутил головой то вправо, то влево, а потом повернулся ко мне с угрюмым выражением на лице и сказал:
- Молодой человек, потрудитесь объяснить, что вы хотели такого невероятного мне показать, чего я еще никогда не видел?
- Право слово, неужели вас не удивляют эти странные повозки, которые ездят по улице без лошадей?!
- А что, должны?
- Ну, меня-то они удивляют! - Окончательно растерялся я.
- Сочувствую вашему горю, но мне пора спать. - С этими словами старичок побрел к своей кровати.
Я не стал более досаждать этим почтенным людям своим присутствием и покинул палату, услышав за спиной хрипловатый голос Василича:
- Совсем пацан с катушек съехал...
Вернувшись к себе, утомленный и сбитый с толку непонятными происшествиями, я забылся сном - пустым и мрачным, как городские дворы-колодцы. А проснулся я от того, что кто-то теребил меня за плечо. Я приоткрыл глаза и увидел перед собой медсестру Екатерину.
- Горностаев, просыпайся! - Без лишних церемонностей начала она. - Мне пришлось изрядно попыхтеть, обзванивая всех твоих однофамильцев в городе. Скажи спасибо, что набралось их всего штук шесть. Родство с тобой признал один человек... Он уже здесь и хочет с тобой повидаться. - Кто этот загадочный человек, она уточнять не стала и крикнула посетителю, видимо, ожидавшему в коридоре приглашения, что он может войти.
Я обернулся к двери, ожидая увидеть отца или матушку, но вместо этого мои глаза встретились со встревоженным взором молодой девушки лет 18-ти отроду. Когда она разглядела меня, лицо ее вытянулось от удивления, и брови сошлись на переносице.
- Господи, Ванька! - Воскликнула она с порога и, раскинув руки, бросилась ко мне. - Как же это тебя угораздило?!
- Сударыня... - Начал было я, не зная, куда деваться, но вдруг где-то над ухом раздался щелчок, и все, окромя меня, так и замерли, как были: девица - крепко стиснувши меня в объятиях, и медсестра - стоявши поодаль с привычной ухмылкой на лице. А потом я увидел, как в палате будто бы из воздуха нарисовался светловолосый юноша в просторном светлом одеянии.
- Ну и успел же ты делов натворить! - Беззаботно произнес он, и его веселость отчего-то возмутила меня. - А всего-то два часа минуло!
- Кто ты? - В нетерпении перебил я незнакомца, безуспешно пытаясь разомкнуть руки ухватившейся за меня девушки.
- Я Ангел Настоящего. Мое имя Сегодня. - Представился он дружелюбно и кивнул на остолбеневших барышень. - Не бойся, они потом оживут, я просто остановил время. Правда, это нельзя, но выбора ты мне не оставил...
Его слова показались мне сущей нелепицей. За эти ужасные два часа я так измучался, не находя ответов на свои вопросы, что начал подозревать себя в умопомешательстве...
- С тобой все в порядке... - Прочитал юноша мои мысли. - Вот, гляди...
Опять раздался щелчок, и в голове моей пронесся вихрь путаных воспоминаний; мне стало дурно, я застонал от головокружения и тошноты, а потом вдруг вся эта суматошная круговерть замерла, и кусочки головоломки встали на свои места.
- Ну, надо же! Как я мог забыть!? Балбес эдакий! - Вскричал я и с чувством стукнул себя по лбу. - Так вот почему тут повозки без лошадей ездят!
- Послушай меня, юноша, это очень важно! - Произнес Сегодня самым серьезным тоном. - Анна, девушка, что пришла к тебе, она - потомок твоего рода. Рода Горностаевых!
- Пп...потомок?! - У меня прямо-таки челюсть отвисла от этого заявления. Не каждый день все же встречаешь родню, коей суждено появиться на свет Божий аж через три столетия после того, как земля станет тебе пухом.
- Она укажет тебе путь. С ее помощью ты найдешь свой дом и то, зачем ты сюда прибыл.
Я изумился:
- Но... мы же в больнице! Неужто здесь не найдется нужного лекарства?
- Мне жаль тебя огорчать, но в вещественном мире я тебе не помощник... - Прервал меня Сегодня. - Запомни: ты должен добыть лекарство непогрешимым образом: без воровства и лжи!
- Но так я же совру, сказав этой барышне, что я ее брат! - Возопил я.
- Это ложь во спасение! - Категорично ответил мне Ангел, рубанув воздух ладонью.
- Ну, что ж... Раз так... Раз нельзя по-другому...
- Что ты там бормочешь, Вань? - Вторгся в мои мысли обеспокоенный девичий голос. Я посмотрел на оживившуюся Аню, и сказал:
- Я говорю: здравствуй, сестрица!
- Ну вот, совсем другое дело! - Заулыбалась она и заправила за ухо темные прядки. - Ты меня помнишь, и это уже хорошо!
- Девушка, - раздраженно вмешалась в наш разговор вездесущая Екатерина. - Если вы желаете, можно оформить его выписку... Врач сказала, он в норме, и можно отправлять домой.
- Да-да! - Согласилась Анна, поглядывая на меня с улыбкой. - Давайте так и сделаем.
Медсестра, наконец, ушла.
- Ну, - "сестра" моя хлопнула в ладоши. - Одевайся скорее, и поедем домой!
- Хорошо... - Я заулыбался смущенно и натянул повыше одеяло. Анна посмотрела на меня недоуменно.
- Ты чего, стесняешься что ли? - Она рассмеялась. - Шестнадцать лет в одной комнате прожили, а тут вдруг застеснялся... Ну ладно, не буду тебе мешать!
С этими словами она взяла со стула свою сумку и вышла в коридор.
Я быстро встал, и это мое движение вызвало недовольный скрип старых пружин кровати. Потом я поспешно надел панталоны, рубаху, сапоги, сюртук с пелериной, взял в руки свой цилиндр и вышел следом за Анной. Увидев меня, она воскликнула:
- О, я же совсем забыла о твоих гастролях! Как же труппа будет без тебя выступать?
- Да ничего, обойдется! - Махнул я рукой, изобразивши самую беззаботную улыбку на лице.
- Уверен? - С сомнением подхватила Анна. - Все-таки главная роль! Еще и реквизит попортил... - Добавила она, критично разглядывая мои пострадавшие панталоны.
- Да мало ли актеров и реквизита в театре! - Ответил я, но в следующую секунду поймал себя на мысли, что вряд ли был бы так уж весел, случись со мной попасть под повозку, (пусть даже и не управляемую лошадьми), перед премьерой спектакля, где мне отводилась главная роль. Похоже, "сестра" моя была того же мнения, но из вежливости, очевидно, не стала больше расспрашивать ни о чем.
Когда мы вышли с Аней на улицу, я обмер. Повсюду машины, афишы в несколько человеческих ростов, разноперые одежды на прохожих, удивительные строения, подпирающие небеса, обилие магазинчиков, лавочек и кафе, один другого чуднее. А люди... Какое-то обеспокоенное, тревожное, даже угрюмое выражение было на их лицах. "У них, что ли, всеобщее горе?" - Недоумевал я. - "Может, царь-батюшка 21-го века отдал Богу душу намедни? Поэтому все так печальны?".
Аня подергала меня за сюртук.
- Ты чего?
Я растерянно улыбнулся, продолжая осматриваться по сторонам как в музее.
- Почему все ходят как в воду опущенные, Анечка?
- От безденежья, наверное... - Ответила она со вздохом и навострилась в сторону крытой будочки с прозрачными стенками и крышей, под которой собралось большое количество народа.
Бесконечно тянулись минуты, пока мы с Аней скрывались под навесом от мокрого снега, залепившего все вокруг. Вдруг толпа зашевелилась: некоторые похватали свои сумки, стоявшие на земле, и поспешили к краю дороги, другие же продолжали стоять и смотреть вдаль.
- Автобус едет. - Сказала Аня. Я кивнул с таким видом, словно знаю, что такое "автобус". Это подъехало. Я открыл рот от изумления. Огромный продолговатый механизм на колесах приблизился к остановке с шипением, вырвавшемся откуда-то из-под его пуза, и люди заторопились ему навстречу. Автобус проехал еще пару метров, люди слаженно переместились вслед за ним и столпились напротив дверей, которые открылись сами собой. Изнутри вышло несколько человек, и толпа начала протискиваться внутрь - на их место. А я гадал, как же все влезут туда, если вышло всего пять человек, а заходит не меньше тридцати?
Поток людей подхватил нас, и мы с Аней оказались внутри автобуса. Анну оттеснили от меня, а я остался стоять прямо супротив дверей, зажатый со всех сторон. В такой давке я не мог даже поднять руки, чтобы снять цилиндр. Я беспомощно озирался по сторонам, пытаясь привыкнуть к столь неожиданному положению, и все извинялся перед девушкой, которая стояла рядом, вжавшись в мой бок.
- Да ничего страшного! - Миролюбиво сказала она, и от ее дыхания распушился мех на воротнике моего сюртука. - Это же общественный транспорт.
Она несколько секунд вглядывалась в мое лицо, а потом спросила:
- Простите, но мне кажется, я Вас где-то видела...
- Исключено. - Любезно ответил я. - Я бы запомнил нашу встречу!
Девушка опустила глаза и премило зарделась от смущения.
Автобус замедлил ход, остановился, толпа волнообразно покачнулась, кто-то ткнул меня локтем в спину, кто-то наступил на ногу, и рядом со мной словно из преисподней возникла дама с раскрасневшимся лицом и выдающимся бюстом, пронзительным голосом требующая "оплатить проезд".
Я закопошился в карманах сюртука, и с горем пополам извлек смятую купюру. Протянув ее билетерше, я отвернулся, но дама неучтиво постучала меня по плечу, и грозно сказала:
- Молодой человек, зачем мне Ваш театральный реквизит?
- Простите, но у меня больше нет... - Осекся я.
- Ничего страшного. - Услышал я голос незнакомки, стоявшей рядом. Она протянула деньги билетерше, и добавила: - За двоих.
Укоризненно глядя на меня, женщина оторвала от ленты два билетика, и отдала их мне.
- Не нужно было... Мне так неловко... Благодарю Вас! - Произнес я пылко.
- Счастливый есть? - Спросила девушка, кивнув в сторону билетиков, зажатых в моей руке.
- Что простите?
- Говорю, счастливый билетик есть?
- А как это?
- Давайте я посмотрю! - Предложила девушка. Я отдал ей бумажки. Она некоторое время рассматривала их, а потом радостно сказала:
- Есть счастливый! Как вы думаете, он мой или Ваш?
Я понял, что моя реакция должна соответствовать неподдельному восторгу на лице моей спасительницы, и поспешил принять самый довольный вид, на который только был способен.
- Ну, разумеется, Ваш, мадам. - Ответил я и слегка склонил голову в знак почтения.
- Ой, мне пора выходить... - Незнакомка повернулась лицом к двери.
- Мое имя Иван. А как Вас зовут? - Неожиданно опомнился я.
Девушка обернулась и сказала, мило покраснев:
- Маргарита!
- Прощайте, Маргарита. - Произнес я, и душа моя горестно вздохнула. - С Рождеством!
- И Вас с праздником! До свидания! - Она ушла, а я бережно убрал наши билетики во внутренний карман сюртука. Когда я вновь окажусь дома, они будут напоминать мне об этой удивительной встрече...
- Ой, меня чуть не раздавили всмятку! - Пошутила Анна, когда мы вышли из автобуса, и, взяв меня под руку, навострилась в сторону огромного дома неподалеку, в котором я к своему величайшему удивлению насчитал аж шестнадцать этажей.
Там же я впервые познакомился с лифтом. Это было хуже, чем автобус. Мне было душно и тесно внутри кабинки, и я беспомощно притулился к стене, беспрерывно крестясь и стараясь не думать о надвигающейся смерти.
- У тебя клаустрофобия! - Аня обеспокоенно поцокала языком.
- Не знаю, Анечка, но в следующий раз я лучше поднимусь по лестнице! - Пообещал я, когда мы вышли из лифта, оставив за его сомкнутыми дверьми ужасы, беснующиеся в тусклом свете лампы.
Мы приблизились к Аниной квартире и услышали доносящийся оттуда трезвон.
- Ой, телефон звонит! - Аня наскоро открыла дверь ключом, и, не раздеваясь, бросилась к аппарату.
- Алё! - Выдохнула она в трубку. - Кто это?.. Ничего не понимаю, это что шутка какая-то? Вы меня разыгрываете? Что-о-о?!!!
Раздался резкий звук, я посмотрел на Анну и поймал ее полный ужаса взгляд. Говорящая "Алло! Алло!" телефонная трубка, беспомощно вися на проводе, стукалась об пол. Опомнившись, Аня подхватила ее, и быстро сказала своему собеседнику:
- Перезвони попозже, хорошо?
Она положила трубку, не сводя с меня глаз, и дрожащим голосом спросила:
- Кто ты такой?
- Иван Петрович Горностаев вестимо... - Непонимающе молвил я.
- Говори, кто ты такой, или я вызову милицию! - В проеме двери, за которой Анна спряталась, как рыцарь за щитом, просунулась ее голова. - Почему ты выдаешь себя за моего брата, когда он целый и невредимый находится в другом городе на гастролях? Отвечай! - Велела она грозным голосом.
- Боже милосердный! - В ужасе воскликнул я, сообразив, что к чему. - Я могу все тебе объяснить!
Анна с недоверием посмотрела на меня и сказала:
- Хорошо, у тебя есть минута.
Не знаю, как уж я изловчился, но за отмеренное мне Анной время я сумел подробно поведать обо всем, происшедшим со мной за последние несколько часов, начиная от того момента, как я покинул под покровом ночи особняк Горностаевых, до того момента, как я впервые увидел Аню в больнице.
- Ты смеешься надо мной. - Полувопросительно изрекла Аня. - Ты действительно думаешь, что я поверю в это?
- Но я не лгу тебе! Взять хотя бы наше сходство с твоим братом...
- На свете много двойников... Они есть почти у всех звезд шоу-бизнеса! - Со знанием дела ответствовала Анна. - Так что, это не доказательство...
- А моя речь, одежда, незнание здешних обычаев и нравов? Тебя это не изумляет?
- Нуу, - протянула Аня, - притвориться, что не знаешь чего-то, всегда легче, чем притвориться знающим. Если ты актер, то и с речью не будет проблем. И ты сам говорил, что твоя одежда всего-навсего театральный реквизит!
Я вздохнул и просунул руку за полу сюртука.
- Тогда мне больше ничего не остается...
Из внутреннего кармашка я достал фотографию своей младшей сестрицы.
- Вот, посмотри, это София. - Я протянул фотокарточку Ане. Та нерешительно потянулась за ней, стараясь не приближаться ко мне слишком близко. Она мельком посмотрела на изображение и фыркнула:
- Фотографией под старину сейчас никого не удивишь.
- Имеется дарственная надпись. Там, на оборотной стороне...
- "Моему любимому брату Ванечке на долгую память, 1842 год". - Прочитала она. - Ты и сам мог это написать.
С этими словами Аня возвратила фотографию. На лице ее было сомневающееся выражение. Дела плохи, подумалось мне.
- Но, скажи на милость, чего ради мне придумывать все это?
- Не знаю... - Протянула Анна. - Это только ты знаешь.
Несколько мгновений мы стояли молча, не зная, что говорить или делать дальше, я с отчаянием думал, что же теперь станется с Софией, но неожиданно в голову мне пришла идея.
- А есть ли в городе улица Спасская? - Воодушевился я.
- Ну вот, опять ты за свое! - Голос Ани звучал устало. - Я не знаю, зачем ты придумал и подстроил всю эту историю. Если ты хотел познакомиться, то выбрал не самый лучший способ! Пожалуйста, иди домой.
- Анечка, душенька, выслушай меня, - не сдавался я. - Поверь, никто кроме тебя не может мне помочь. Видит Бог, мои намерения чисты! Мне просто жизненно необходимо выяснить, сохранился ли мой фамильный особняк до ваших времен...
- Ох... - Аня присела на край вешалки. - Ну, за что мне такое наказание? - Она словно разговаривала сама с собой. - Хорошо, я сделаю, как ты хочешь, но обещай, что как только мы найдем или не найдем твой дом, ты оставишь меня в покое!
- Обещаю! - Воскликнул я.
- Хорошо, но мы должны успеть до прихода моих родителей. Нам очень повезло, что они в гостях, иначе тебе бы не поздоровилось! - Она сурово посмотрела на меня и махнула рукой, чтобы я следовал за ней.
Следующие четверть или более часа мы с Аней старательно изучали справочники на предмет улицы Спасской и особняка Горностаевых. Мы, а точнее Аня, выяснила, что такая улица действительно существовала, но в 20 веке была переименована в Комсомольскую. Когда она нашла ее на карте города, то с удивлением обнаружила, что там есть музей интерьера 18-19 веков. Я заволновался. Аня просмотрела указатель и точно - музей располагался в особняке Горностаевых! Я ликовал. Аня сидела озадаченная и смущенная, словно боролась сама с собой, но недоверие победило, и она приняла свой прежний отстраненный вид. Я хоть и огорчился, но виду не подал: ее поведение было обосновано, ведь в то, что я рассказал, было нелегко поверить даже мне самому.
Мы спешно покинули дом и спустя некоторое время уже стояли у витиеватой чугунной решетки, окружавшей особняк по периметру. В прошлом удивительная улица, прославленная гармонией соразмерности, выглядела теперь совсем иначе. Я был и радостен и печален одновременно. Радостен оттого, что мой дом сохранился почти в первозданном виде, и печален, что былая красота и слава Спасской улицы умерла вместе со снесенными из-за ветхости зданиями, на смену которым пришли современные строения со стеклянными стенами и причудливыми формами. Но Горностаевский особняк с его фонарями и решетками -- все это по-прежнему, как тогда, так и сейчас, - слагалось в единую, неповторимую архитектурную мелодию, в которой каждая нота на своем месте.
Мы вошли на подъездную аллею, которая теперь представляла собой колумбарий, ухоженность которого невозможно было оценить в виду зимней поры. Заплатив за вход шестьдесят рублей, мы сдали вещи в гардероб, располагавшийся там, где раньше была людская, и поднялись по главной лестнице на второй этаж.
Первым делом я вбежал в свою комнату. Привычного скрипа половиц на входе я не услышал: под ногами был новенький пахучий паркет. Все вещи, которые принадлежали мне, и какие-то совсем новые предметы в убранстве спальни, которые моя семья, очевидно, приобрела уже позже, были отгорожены красной бархатной веревкой. У двери сидела сурового вида маленькая женщина в очечках, и внимательно следила за каждым нашим шагом. Это было так странно - находиться в своей собственной комнате и не иметь возможности дотронуться до своих вещей...
Неожиданно на лестнице позади нас послышались голоса и звуки шагов. Мы с Аней обернулись и увидели приближающуюся к нам группу людей, впереди которой шла девушка с прямыми светлыми волосами, собранными в пучок, как у балерин. Я увидел перед собой Маргариту. Мою Маргариту. А в кармане у меня лежали наши счастливые билетики. Она изумленно смотрела на меня и улыбалась. Несколько мгновений мы не сводили друг с друга глаз.
Маргарита Сергеевна Майская (а именно таким было ее полное имя, судя по карточке, приколотой к платью) едва заметно кивнула мне и продолжила свой рассказ, да так приятно и складно, что заслушаться можно было:
- Прошу, пройдемте теперь в музыкальный салон. Он обставлен сосновой мебелью, плавные изогнутые линии которой соответствуют характеру росписи стен. Мастерски выполнены аппликации и вышивки на обивке кресел, дивана и диванных подушках. Дополняют убранство салона рояль венской работы начала XIX века и дамский письменный столик французской работы стиля Жакоб...
- Батюшка подарил рояль Софии на ее пятнадцатилетие. - Зашептал я на ухо Ане, но она не обратила на мои слова на малейшего внимания. Меня это не смутило, и я добавил, ухмыляясь: - София так визжала, узнав, что я испортил ее подарок! Погляди, вон, правая ножка отбита... Однажды я решил покататься на стуле по салону, и врезался в рояль...
- ...предположительно, рояль был преподнесен одному из членов семьи на празднество... - Рассказывала Маргарита, жестом приглашая слушателей пройти дальше.
- Наиболее роскошно архитектурно оформлен центральный овальный зал для приемов. - Маргарита привела нас туда. - Он обставлен мебелью из карельской березы, выполненной крепостными мастерами в Архангельском. Обивка кресел, экраны каминов, оконные занавеси выполнены из ткани, вытканной на купавинской фабрике Юсупова...
- Юсупов, наилюбезнейший и наиблагороднейший человек, лично принимал заказ у матушки. - Как бы между прочим сказал я Ане, заложив руки за спину и покачиваясь на носках. - Просковья Ильинична любила все сделать по высшему разряду!
- ...Просковья Ильинична Горностаева была дружна с самыми различными мастерами, поэтому этот особняк является образчиком русского стиля XIX века...
Группа направилась теперь в спальню матушки и батюшки.
- Во дворце устроена типичная для XIX века парадная спальня. Четыре коринфских колонны из белого искусственного мрамора отделяют часть комнаты, образуя альков, где помещается резная деревянная кровать под сенью балдахина из голубого лионского шелка, расшитого серебром...
- Очевидно, спальня приняла этот облик значительно позже, - задумчиво произнес я, почесывая подбородок. - В 1843 году спальня была оформлена в зеленоватых, а не голубых тонах... Да и кровать была другой.
Мы отправились дальше.
- ...Это семейная библиотека. Книжные шкафы невысокие, остекленные дверцы с решетчатыми переплетами. Мастера-мебельщики любили и умели выявлять естественный рисунок, текстуру дерева... Здесь вы также можете увидеть портреты основных членов семьи. - Маргарита указала на стену, где были развешаны картины в золоченных рамках. - Это глава семейства, Петр Лукич Горностаев, затем Прасковья Ильинична, и дети: Иван Петрович и София Петровна...
Неожиданно Маргарита запнулась, неотрывно глядя на мой портрет, потом оглянулась в нашу с Аней сторону, едва заметно побледнела, но быстро взяла себя в руки и продолжила свой рассказ.
- Неужели это... правда?! - Эти слова Аня произнесла тоненько и нерешительно. Она вдруг остановилась, вцепилась в полы моего сюртука и покачнулась. Я подхватил ее, чтобы она не упала. Мы отошли в сторонку, чтобы не привлекать к себе внимания. - Значит, ты не врал? Все, что ты говорил действительно правда?
- Чистая правда, видит Бог! - Я приобнял ее за плечи и участливо похлопал по спине. - И ты - потомок рода Горностаевых. - Победно заключил я, махая на Аню платочком.
- Не может быть! - Все причитала она, мотая головой. Понемногу она успокоилась, ее перестало лихорадить, сознание прояснилось, и она робко спросила: - Чем я могу помочь тебе?
|